Он добрался до сгоревшей конефермы пешком, попутно отмечая, что потерял ходкость. В прежние времена Тобиус мог широко шагать целыми днями без отдыха, мутировавший организм позволял проделывать и не такое, но за прошедшие годы он… не то чтобы обленился, скорее закостенел. Почти пять лет серый маг пахал землю, сеял пшеницу, пожинал ее, копался в собственном огороде, рубил дрова, таскал воду, пас скот, ковал железо и плотничал на стройках. Его тело привыкло к оседлому укладу, и теперь возвращение к бивачной жизни обещало стать неприятным испытанием.

Все, что могло сгореть на конеферме, уже давно превратилось в золу и пепел, огонь уничтожил хозяйственные постройки, а животные, не погибшие в нем, покинули разрушенные загоны и разбежались во все стороны. Рано или поздно люди бросятся их искать, наверняка кметы уже ищут "ничейных" лошадей, но дотоле многие животные погибнут от зубов и когтей зверя либо чудовищ, иным повезет самим найти путь к человеческим жилищам.

У дороги стоял фургон, возле которого суетились люди в легких доспехах с саблями на поясах. Другие люди ходили по пепелищу и лазали по черневшим невдалеке развалинам особняка семьи Зданеков. Средних лет сержант, оглядывавший это печальное зрелище, стоя у фургона, заметил Тобиуса.

— Поди-ка сюда, старче!

Волшебник торопливо приблизился и заговорил, часто и мелко кивая, как порой поступали кметы при встрече "больших людей из большого города".

— Чем могу служить, милостивый государь?

Сержант удивился, когда разглядел нестарое, в общем-то, лицо, безусое и безбородое к тому же.

— Из местных? — недоверчиво спросил он.

— Э… никак нет, милостивый государь, странствующий мастеровой из земель эстрийских, могу грамоту удостоверяющую показать, что я не бродяга какой, — не сбавляя накала раболепия, врал Тобиус, чей истинный облик выдавал в нем пришлого. — Но ежели что спросить надо, то извольте. Я вчера вместе с пьянокаменскими тоже здесь был.

Стражник из Скирова расспросил его о пожаре, и волшебник честно рассказал все, что знал, то есть совсем немногое. Той ночью он, как и остальные, участвовал в тушении, хотя спасать было уже почти нечего, а потом его заботы были направлены на сохранение жизни Леха Зданека.

К дороге вышел стражник помоложе и обратился к сержанту, протягивая лежащий на тряпице предмет, который при беглом взгляде напоминал не то какой-то гвоздь, не то бесхитростный прямой стилос. Тобиус впился в него взглядом, ощутив магию, пропитывавшую находку. Сержант заметил этот взгляд и велел ему идти дальше.

Городские волшебники не могли ездить вместе со стражей на каждое преступление, их время стоило слишком больших денег, и поэтому стражники из Скирова прибыли сами по себе. Это играло Тобиусу на руку, потому что применять тяжелую и энергоемкую Незримость он не хотел бы, а с простых смертных и пустяшных чар Глазоотвода будет достаточно. Когда конеферма скрылась из виду, он сошел с дороги, воткнул в землю вилы, наложил на себя упомянутые выше чары и, вернувшись обратно, стал следить за работой стражников. Те не видели постороннего, точнее, не смотрели на него, не могли смотреть, их глаза "соскальзывали, а умы совершенно не воспринимали его присутствия. Наконец Тобиус приметил того, кто подал сержанту находку, — стражник стоял над мертвой лошадью в большом пустом загоне с проломленной изгородью. Даже на изрядном расстоянии вокруг туши чувствовалась сбивающая с ног трупная вонь. Другой стражник нехотя подошел, отмахиваясь от мух и зажимая нос.

— Нашли? — спросил тот, которого запах не смущал.

— Нет, — прогнусавил второй. — Их тут всего три мертвые скотины, но те две вчера померли, наверное, споткнулись, и обезумевший от страха табун задавил, а эта, о Господи, эта, похоже, гниет здесь уже неделю!

— И в ней я нашел ту штуку.

— Как ты можешь здесь стоять? Меня сейчас вырвет! — вопросил второй, стараясь не смотреть слезящимися глазами на копошащихся трупных червей.

Не дожидаясь ответа, он отбежал прочь, упал на четвереньки, и его действительно вырвало.

Тобиус был не из брезгливых, но все равно постарался не дышать слишком глубоко, приблизившись к туше. Степень омертвения тканей скотины говорила о том, что она успела пролежать под палящим солнцем несколько дней. Серая шкура просела на остове, высохла, натянулась, из-за чего рот исказился в жуткой гримасе. Глаза, ноздри и прохудившаяся брюшная полость кишели червями, а воздух вокруг гудел от мух.

Вернувшись на дорогу, Тобиус подошел к фургону стражи, заранее успокоив лошадей, которые явственно ощущали его присутствие, и вплотную подобрался к сержанту. Находка лежала у того на открытой ладони, и офицер мрачно взирал на нее, хмуря брови. Дальнейшие действия Тобиуса не имели и грана изящества, он просто сграбастал стержень вместе с тряпкой и перенесся к своим вилам. Тут же артефакт упал на землю, а маг принялся сдавленно изрыгать проклятия — там, где его кожа коснулась металла, она была обожжена потусторонним холодом.

Спустя час пути он нашел уединенное местечко на развалинах маленькой заброшенной фермы. Тобиус должен был убедиться, что его не заметят и ему не помешают, так как занятия магией без разрешения светских властей и церковного патента в Вестеррайхе карались сожжением на костре.

Подготовив ритуал, волшебник уложил в центр выведенного на земле круга свою находку и открыл изъятую из сумки книгу заклинаний. Последовала длинная череда словоформул, после чего из сумки появилась большая медная чаша с цепочкой тайнописных знаков вдоль края и деревянный диск, к которому Тобиус прикрепил серебряный стержень. Наконец маг сгустил из воздуха воду, наполнил ею чашу и положил диск внутрь. Ему повезло. Если бы прежний хозяин этого стержня озаботился хоть какой-то защитой от магической слежки, Тобиусов трофей не повернулся бы на воде и не указал бы острым концом в нужную сторону. Взяв этот волшебный компас и пробудив Крылья Орла, маг поднялся в небо, а вилы полетели рядом с ним.

Следящий артефакт вел прочь от густозаселенных земель и главных дорог, в области лесистые и скудные людьми. Стало понятно, что цель полета близка, когда Тобиус заметил, что довольно продолжительное время под ним извивается одна и та же речушка, а компас меняет направление все чаще. Один берег реки был обрывист и порос невысокими кривыми деревьями, опад под которыми скапливался годами, второй же берег был пологим, и по нему вдоль течения вилась плохая дорога из грязи, песка и мелкой гальки, также изрядно присыпанная листвой. По дороге в направлении против течения реки двигался поезд, включавший три больших деревянных фургона, а также отряд конных и пеших конвоиров.

Маг опустился на крутой берег и двинулся параллельно поезду, то и дело разглядывая его через Истинное Зрение. Он был не в той форме, чтобы рискнуть и напороться на слишком опасного противника, а еще он хотел, чтобы его встреча с этими душегубами состоялась как можно дальше от Пьянокамня.

На ночлег Тобиус собирался устроиться на каком-нибудь дереве, но чем темнее становилось, тем яснее он понимал, что поезд не остановится. Фургоны продолжали катиться по дороге всю ночь в полной темноте. Это был первый и самый тревожный знак для мага. Вторым знаком стало то, что на следующий день поезд ни разу не остановился для привала и ухода за животными, а конвоирам, судя по всему, не требовалось справлять природные нужды.

Руководил поездом человек благородной наружности, который ехал впереди на хорошей лошади, облаченный в дорожный плащ, высокие, до середины бедра кавалерийские сапоги на шнуровке и широкополую шляпу с черными перьями. Из-под плаща выглядывала блестящая богато украшенная кираса и кружевной воротник, на поясе висела шпага и пистоль. За время пути этот господин, явно иностранец, не издал ни звука. Он не заговорил даже тогда, когда поезд вынужденно остановился по причине выстроенной поперек дороги кучи замшелых валунов, гнилых коряг и срубленных в округе деревьев. Началась стрельба из засады.

Следя за тем, как охрана бросается навстречу пулям, Тобиус вспоминал похожий случай из собственной жизни. Все закончилось быстро и очень странно. Солдаты конвоя окружили и взяли в клещи разбойников, откровенно плюя на вражеский огонь. Волшебник отчетливо видел, как попадание куска свинца сбило с ног одного из защитников поезда, но тот сразу поднялся и безмолвно продолжил путь, а из некоторых других по окончании действа торчали арбалетные болты. Последние сомнения исчезли — теперь Тобиус точно знал, с кем имеет дело, несмотря на то что Истинным Зрением он все еще видел ауры простых смертных.

Всех разбойников взяли живьем, больше дюжины людей были приволочены к фургонам, лишь после чего предводитель покинул седло с собственным арбалетом в руках. Маг молча следил за тем, как он всадил по болту в пятерых мужчин подряд, потом достал длинные тонкие щипцы и под вопли еще живых принялся извлекать снаряды из трупов. Это повторялось до тех пор, пока все четырнадцать человек не погибли. К тому времени солдаты разобрали завал, и поезд двинулся дальше без потерь.

Тобиус перелетел через реку и приземлился рядом с валявшимися на дороге телами. Он почти не удивился тому, что убитые на его глазах разбойники, коим "посчастливилось" нарваться на слишком опасную добычу, уже смердели как недельные висельники.

Следующим утром, оставив поезд, маг облетел округу, нашел место, где от речной дороги в сторону уходило ответвление, и устроил там ловушку. Он вплел в землю заклинание Солнечный Костер с обширным радиусом поражения, после чего тщательно скрыл потаенные чары и скрылся сам.

Когда поезд показался на ближайшем изгибе дороги, время шло уже к полудню. Предводитель, миновав развилку, повернул на ответвление, и фургоны с конвоем следовали за ним, пока Тобиус не пробудил дремавший Солнечный Костер. Волна золотистого света ударила из-под земли, на миг затопив всю округу, а когда она схлынула, не было ни конвоиров, ни лошадей, лишь пустые доспехи, упряжи, три замерших фургона и ползущий прочь командир, который не успел сбежать и лишился ног. Покинув укрытие, волшебник быстро его нагнал.

Безногий почувствовал, что к нему приближаются, перевернулся на спину и поднял арбалет. Тобиус ощутил страх, хотя его и окружали чары Непробиваемого Доспеха. Увидев, кто к нему идет, безногий опустил арбалет и выхватил из кобуры пистоль, волшебник вмиг перенесся к нему, выбил оружие ударом ноги, проткнул вилами руку, пригвождая ее к земле, а потом из распахнувшейся сумки вылетел ритуальный нож и пригвоздил к земле вторую руку врага. Тобиус направил ему в лицо указательный палец, на кончике которого светилось Перламутровое Шило.

— Кто ты такой?

Аура все еще утверждала, что маг имел дело с человеком, но он уже знал, что это фальшивка. Якобы живой человек не дышал, из обрубков его ног очень вяло сочилась черная жижа, а вилы и нож не причиняли ему особых мучений. В довершение всего зрачки врага светились фосфорной зеленью.

— Я — лермазу, — хрипло ответствовал он, улыбнувшись.

Тобиус отшатнулся в приступе смятения, что дало безногому шанс: он распахнул рот и изрыгнул воющий призрачный череп, который унесся ввысь, оставив за собой хвост черно-зеленого дыма.

— Хозяин узнает, что я нашел тебя, что ты жив. Он тоже тебя найдет.

Тобиус побелел от ярости и чуть не поддался приступу дурной крови, но вовремя взял себя в руки. Он допустил ошибку, потому что потерял самообладание, и винить кроме себя никого не мог.

— Полагаю, допрашивать тебя бесполезно?

— Я не сказал бы тебе ничего, даже если бы мог, — улыбнулся безногий, — так что избавь нас обоих от долгого и скучного допроса. Уничтожь меня поскорее, и я вернусь к своему хозяину, и даже буду поощрен. Все равно ничего иного ты сделать не сможешь, ведь магия Смерти тебе не дается, верно?

"Он знает", - подумал Тобиус. Сказанное было правдой: некромантия никогда ему не давалась, однако серый маг не трубил об этом на каждом углу.

По воле волшебника земля обхватила и сковала правую руку пленника, ритуальный нож был извлечен, его зачарованное бронзовое лезвие легко срезало с груди нежити блестящую кирасу и распороло одежду. Созданные опытными некромантами лермазу лишь имитировали людей, но под одеждой, в груди у них не находилось места ни для сердца, ни для других человеческих органов. Их туловище являлось полым сосудом, каркасом из черных ребер, покрытых полупрозрачной зеленой плотью, похожей на стекло, перевитое венами, а внутри, в призрачном котле некротической магии, беззвучно стенали души, отнятые у живых.

Волшебник медленно протянул руку к некротканям, но отдернул ее, когда изнутри навстречу подалось нечто похожее на лицо. А потом эти "лица" начали "всплывать" тут и там, натягивая полупрозрачную плоть в бессильных попытках вырваться из того ужасного места, в котором оказались. Где-то там томились души Миклоя Зданека и его домочадцев, а также разбойников, убитых вчера.

— Нагляделся? Что дальше?

Тобиус не умел изгонять нежить, в лучшем случае он мог ее уничтожить, если она была материальна. Он медлил, размышляя о том, что станет с душами, если просто уничтожить лермазу? Взгляд упал на арбалет, и маг поднял оружие. Черное изящное ложе одновременно и восхищало, и пугало сложностью посеребренных рельефных украшений в виде переплетения костей и черепов с изображениями червей, мух и стервятников, а также изысканно изящными строчками восточной вязи. Приклад был особенно красив, хотя его искусно вырезали в виде распахнутой шакальей пасти. В ложе покоился острый штырь, точная копия того, что Тобиус украл у стражников.

— Почему ты перестал улыбаться? — спросил маг, наводя артефактное оружие на мертвеца.

Щелчок, громкий чавкающий звук. В ушах взорвалась какофония десятков голосов, и перед глазами промелькнули спутанные переплетенные картины из чужих жизней. Это продлилось всего лишь миг, но Тобиус рухнул на колени рядом с упокоенным трупом. Так он и лежал несколько часов, будто парализованный, без сил.

Когда желание жить хоть немного проявило себя, волшебник поднялся, с трудом управляя телом. Во вскрытых фургонах он обнаружил трупы, наполненные консервирующими бальзамами. Отряд нежити, рыскавший по Диморису, собирал для кого-то не только души, но и рабочий материал. Поскольку слабость не позволяла сосредоточиться и воспроизвести нужное заклинание, он достал из сумки три колбы с белым фосфором и закинул по одной из них в каждый фургон. Вернувшись к мертвой оболочке лермазу, серый маг обыскал ее. Вся добыча составила артефактный арбалет, кожаный ремень с шестью гнездами, четыре из которых занимали блестящие серебром стержни, перевязь с обычной, но качественной стальной шпагой, дорогой с виду пистоль, небольшой запас пуль и пороха. Два оставшихся стержня были возвращены в гнезда на ремешке, после чего волшебник вспомнил кое о чем. Когда лермазу узнал его, он отставил арбалет и достал пистоль. В этом пороховом оружии не чувствовалось магии, но, разрядив его в ствол ближайшего дерева и выковыряв пулю, Тобиус понял подвох. На его перчатке лежал шарик, но не свинцовый, а керберитовый. Засядь пуля в теле — он бы лишился доступа к Дару, а судя по небольшому количеству пороха, именно на это и рассчитывал заряжающий.

Достав из сумки синий свиток, Тобиус пробудил его чары — синяя бумага на глазах удлинилась и, извиваясь змеей, свернулась вокруг трофеев, после чего они исчезли из привычной реальности, будучи упакованными в двухмерную реальность синего свитка.

Когда фургоны догорели, волшебника уже и след простыл.

Чтобы добраться до Спасбоженя от юго-западных пределов Димориса, следовало сначала достичь вод великой Вейцслы и подняться по ее течению вверх. Как и большинство столиц Вестеррайха, стольный град Димориса стоял на судоходной артерии, крайне важной для торговли. В прежние века город был деревянным и часто горел, но к году одна тысяча шестьсот сорок первому столичный детинец, а также обширные центральные районы уже давно были сплошь одеты в белый камень, а многие важные улицы застелены брусчаткой.

Ладья, на которой Тобиус купил себе место, благополучно миновала охранные суда и вскоре вошла в порт Спасбоженя. Продолжая находиться под присмотром орудийных бойниц высокой белой башни, она подошла к причалам, встала на прикол среди десятков подобных судов и начала выгружать товар. Волшебник спустился по сходням, притворно хромая и опираясь на вилы как на посох. Голову он держал низко, чтобы поля шляпы скрывали глаза, от ложной личины отказался, боясь, наоборот, привлечь ею внимание других магов, а вот ауру себе подправил. Медитируя на корабле, он загнал вглубь и временно притушил сияние магического дара, чтобы хоть на первый взгляд сойти за простого смертного.

Тобиус умел временно деформировать свое астральное тело и считал это небольшим преимуществом мутировавшего генома. Когда-то, приплыв на Ору, он некоторое время успешно выдавал себя за безобидного целителя, скрывая, что является еще и боевым магом, а решив уйти от мира, серый волшебник постоянно поддерживал иллюзию своей обычности.

На воротах, отделявших порт от собственно города, пришлось незаметно передать стражнику лишнюю серебряную полумарку, чтобы не рисковать с созданием иллюзий несуществующих документов, — ведь на каждых воротах такого большого и важного города, как Спасбожень, должны были дежурить волшебники и, возможно, представители Церкви.

Еще в порту Тобиус почувствовал на себе чье-то назойливое внимание. На привозе всегда ошивалась куча соглядатаев, докладывавших различным господам, кто приплыл в столицу, а господа могли быть самыми разными — к примеру, торговцы, церковники, аристократы и, прямо скажем, самые обычные шпионы. Ни с одной из этих категорий серый маг до поры не желал иметь никаких дел, а потому, миновав ворота, сделал все, чтобы затеряться. Шагая по грязным улицам припортовых районов и дыша запахом рыбы, древесины, скота, лярда, смолы, сточных канав, он уже мечтал о том, чтобы поскорее убраться подальше.

Тобиус был вынужден податься в столицу по нескольким причинам: во-первых, у него было мало денег и много вещей, которые он мог бы обменять на недостающие деньги; во-вторых, если по его следу шли некроманты — Кузнец ведает, что им от него понадобилось, — то спрятаться в большом городе, где много источников жизни, от них было бы проще. Лишь обзаведясь деньгами, он мог броситься на юго-восток Димориса и покинуть Папскую Область, после чего до гор было рукой подать. Драконий Хребет очень велик, в этом царстве пропастей, долин, плато и пиков, грозящих небу снежными остриями, хватало места для тысяч разнородных племен, и один маленький волшебник легко потеряется там навечно. Но для путешествия нужны были деньги.

— Геть с дороги, мелкота! — басовито рявкнул мохобород, проходивший мимо с огромной бочкой на плечах.

Представителей этого вида вблизи порта крутилось огромное множество, так же как и гномов, гоблинов и даже невысокликов (в Диморисе и Шехвере обычно именовавшихся кротинцами). Но если малорослых нелюдей держали возле реки дела торговые, то мохобороды работали исключительно грузчиками, носильщиками да охранниками и справлялись со своим делом в разы лучше кого угодно. Они были гигантами высотой в полтора человеческих роста, очень похожими на самих людей, разве что довольно уродливыми, четырехпалыми и клыкастыми, с гротескно утолщенным и массивным телосложением.

Углубляться в город не следовало, потому что белокаменные кварталы встречали нищих простолюдинов без особого радушия, и Тобиус, пропетляв вонючими проулками плотно застроенных окраин, нашел наконец маленькую занюханную гостиницу. Кормилен, борделей, подпольных игорных домов и особенно съемных жилищ близ порта было великое множество, от выбора рябило в глазах, но волшебник постарался найти такую дыру, о существовании которой давно забыли бы даже мытари. Он нуждался не в комфорте, а в скрытности, так что "Хромая собака", приютившаяся в лабиринте грязных окраинных улочек, вполне его устроила.

Последовавшие дни, и особенно ночи, полнились блужданием по злачным местам, где волшебник присматривался к людям и нелюдям. Ему было трудно осуществить задуманное, не имея нужных связей, — ведь без них на дне общества никуда. Как и на вершине, впрочем.

Несмотря на свой несуразный, в общем-то, вид, он смог устроиться вышибалой в один крайне неприглядный кабак и каждый вечер вытряхивал из него мутных субъектов, которые редко ходили без ножа за пазухой. Скоро Однорукий Кмет, раздающий пинки охамевшим головорезам, приобрел скромную, но заслуживающую некоторого уважения репутацию, и один богатый ростовщик предложил ему более высокооплачиваемую работу. К тому же одним вечером хозяйка кабака, где он работал, намекнула, что за день до того вокруг крутились некие люди, выспрашивавшие о седовласом человеке с вилами. Тобиус понял, что пора убираться.

На новой работе он принялся выколачивать долги. Противная и тухлая работа, которой обычно занимались мохобороды, давалась ему достаточно легко. Так прошел почти месяц, и лишь после этого появилось имя, с которым Тобиус мог подойти к дельцам с черного рынка и не быть посланным в Пекло.

Поздним вечером в начале месяца эпира Тобиус наведался в харчевню "Разбитое корыто" и подсел за дальний стол, облюбованный невысокликом и гномом. За соседним столом расположились двое — человек и мохобород.

— Можно ли разжиться табачком?

— Смотря кто просит, — ответил гном, не выпуска из зубов массивную прямую трубку.

— Однорукий Кмет с одобрения пана Брауля.

Для местного преступного мира он оставался мелкой сошкой, но и этого было достаточно, чтобы сойти за своего.

— Слышал о таком. Продаешь или покупаешь? — осведомился невысоклик.

— Продаю. — Тобиус медленно, орудуя одной рукой, набил трубку и благодарно кивнул гному, который помог ему прикурить. — Овеществленные заклинания.

— Эхе, вот как? Откуда взял?

— Какая разница?

— Большая, как Элборос. На кой ахог нам надо покупать что-то, украденное у магика, чтобы потом этот магик по метке свою пропажу нашел и нас на каторгу отослал?

Тобиус поморщился, изображая напряженное мышление. Он не ставил никаких меток на собственноручно произведенный товар, но никак не мог сообщить об этом.

— Нашел в тайнике на руинах старой башни. Может, там и жил волшебник лет сто назад, но не теперь. Будете смотреть?

Гном и невысоклик переглянулись, невысоклик кивнул.

Тишина, окрашенная в сизые цвета табачного дыма, воцарилась над столом, а под ним Тобиус незаметно передал гному образцы. Это было в порядке вещей, на черном рынке ни одна потенциально крупная сделка не проходила без пробных образцов, тем более когда предмет торга — магическое изделие. На территории Папской Области, в отличие от королевств остального Вестеррайха, свободное хождение даже простейших артефактов, даже среди знати было категорически запрещено. Больше всех от этого страдали магические школы Димориса и Шехвера — Око Посвященных и Длань Разрушающая, но Церкви было на их убытки плевать. На этой почве бессильные волшебники обеих держав с особым остервенением преследовали тех, кто наживался на отнятой у них статье доходов. Изредка некоторые все же приторговывали незаконным товаром, но их при поимке сразу тащили в застенки Инвестигации, а потом и на костер.

— Приходи завтра, если наш знаток одобрит твой товар, мы сделаем хорошую закупку.

Возвращаясь к себе в "Хромую собаку" одним из длинных окольных путей, Тобиус держался стен, внимательно следил за ночными прохожими и готов был броситься в бегство при первой серьезной опасности. Когда он почти добрался до места, двигаясь по узкому переулку, позади него в темноте возникло нечто большое, пахнувшее мокрой шерстью и низко ворчавшее. Серый маг уронил вилы, одновременно разворачиваясь и вскидывая пистоль. В пределах города ему постоянно приходилось подавлять свое магическое начало, а потому ради большей безопасности он не расставался с трофейным оружием.

От взгляда светящихся из темноты глаз его бросило в холодный пот, казалось, бессменный ночной кошмар выполз наконец из мира грез и настиг его наяву. Казалось. Громадная тень, перекрывшая весь проулок, огненноглазая и рычащая, вопреки обыкновению, не двигалась и не пыталась заговорить. Пришло понимание, что от пистоля не будет толку, и оружие скрылось под плащом. Рычание прекратилось. Через какой-то ничтожный промежуток времени, показавшийся вечностью, огромное нечто убралось прочь. Тобиус же, подхватив вилы, последовал тому же примеру, лихорадочно размышляя — что делал посреди густонаселенного города громадный черный пес?

Следующим вечером один из потенциальных партнеров встретил Тобиуса раньше, чем тот добрался до "Разбитого корыта". Это насторожило мага, и он приготовился пустить в ход вилы, хотя невысоклика сопровождали мохобород и человек. Покинув Пьянокамень, Тобиус посвящал шакалотову долю свободного времени возвращению боевых навыков, растяжкам связок, сухожилий и мышц, часами вращал вилы на крохотном пустыре, вспоминая приемы акробатического боя, и вполне преуспел, учитывая то, что был калекой.

— Все в порядке, Однорукий, мы с хорошими вестями.

— Вам же лучше, если так

Мохобород, чьи инстинкты от природы преобладали над разумом, почувствовав исходившую от серого волшебника угрозу, предостерегающе оскалился и тихо зарычал. Тобиус подумал, что для существа, питающегося исключительно растительной пищей, у лесного великана слишком много клыков — восемь, по четыре на каждой челюсти. Как и все представители своего вида, отправившиеся искать работу в землях людей, этот громила тщательно выбривал лицо и крупный круглый череп, но доподлинно было известно, что растительность на телах мохобородов имела зеленый цвет.

— Тише, тише, что за недоверие? Мы нашли богатого покупателя, которому нужны свитки с чарами Исцеления, транспортные и защитные артефакты. У тебя это есть?

— Да.

— Нужно много, не меньше дюжины свитков и столько же "прыгунов".

— Да.

— Отлично! А вот если бы у тебя было какое-нибудь боевое…

— Ничего такого, — твердо ответил Тобиус.

Ему уже не раз выпадала возможность получить неплохие деньги за работу более грязную, чем та, на которую он был согласен, и приходилось отказываться. В принципе он мог создать боевой артефакт, зарядив его Молнией, Сосулькой, Огненным Шаром, но это тоже находилось за гранью того, на что он был готов.

— Жаль. Завтра на закате мы будем ждать тебя у колодца старины Стефана. Чтобы ты не думал, будто мы хотим тебя обобрать, нервный парень, вот задаток. Не стремайся, бери.

Невысоклик бросил ему кошель, но Тобиус не обратил на это внимания и уклонился, не сводя взгляда с подпольных торгашей. Те поняли, что им лучше идти, и только когда троица скрылась, он поднял кошель.

По возвращении в "Хромую собаку" серый маг пересчитал деньги и задумался — а не рискнуть ли ему и не сбежать ли с деньгами, которые уже удалось собрать? В принципе, если держаться вдали от городов и больших поселений, экономить и питаться тем, что можешь добыть охотой, можно было обойтись и имеющейся суммой. Тобиус уже жил лесной жизнью, когда изучал Дикую землю, и позже, когда человек в синем плаще перенес его в Вестеррайх, и до встречи с Доротом из Пьянокамня.

Несладкие воспоминания будто спровоцировали внезапный приступ боли. Тяжелый приступ, давно такого не было. Волшебник лежал на тонком соломенном матрасе, свернувшись калачиком, и скрипел зубами, пока мучения не стихли.

Как чувствует себя птица с подрезанными крыльями? Тобиус думал, что знает ответ на этот вопрос. Ах, как прекрасно было бы просто долететь до гор! Всего несколько дней быстрого полета — и он бы достиг царства гномов, а там принимали любого, кто мог предложить полезные навыки, и обратно не выдавали, даже если этот кто-то был разыскиваем Церковью. Но лишь те же самые птицы могли свободно летать по небу, а вот за летучими волшебниками следили иные волшебники, промеж которых была поделена земля. Даже в родном Ривене, где для магов была вольница, нет-нет да и приходилось предъявлять медальон, как знак принадлежности к выпускникам Академии, а в государствах Папской Области помимо медальона обязательно проверяли и церковный патент на право использования Дара. Нет, просто так можно летать только над бесхозной территорией, где-то возле границы с Дикой землей, куда амбициозного волшебника и калачом не заманишь. В окрестностях Пьянокамня, к примеру. А ведь у Тобиуса имелся и медальон, и патент, но он уже пять лет числился в розыске как среди волшебников, так и среди слуг Господних, и быть найденным не желал совершенно. Нужны были деньги на дорогу, чтобы и дальше притворяться простым человеком.

Он явился в назначенное место за два часа до заката, но к колодцу не приблизился, а поднялся на старую, уже не использовавшуюся каланчу и засел на ней. Небольшой, поросший сорными растениями квадрат незастроенного пространства, со всех сторон прижатый стенами заборов и изб, пустовал. Порой с разных улочек появлялись люди, которые просто пересекали это место и шли дальше по своим делам, или же бездомные, на удивление крупные и откормленные собаки пробегали мимо шумной стаей.

Колодец тот давно пересох и просто стоял пустым и безымянным, пока однажды туда в подпитии не свалился некто Стефан, никудышный местный сапожник, но знатный пьянчуга. Тело обнаружили через несколько дней благодаря как раз собакам, привлеченным запахом падали и взволнованно кружившим у колодца.

Подпольные торговцы, которые неожиданно решили стать посредниками, пришли вовремя, а клиент, солидного вида мужчина средних лет, вроде бы купеческого сословия, заставил немного себя подождать и явился в сопровождении пары телохранителей. Две группы людей и нелюдей лениво переговариваясь, стараясь скрыть нервозность. В интересах и тех, и других было как можно скорее обменять товар на деньги и разойтись, ибо быть схваченным на торговле артефактами значило обречь себя на пожизненные каторжные работы.

Тобиус изучил округу очень внимательно, не заметил ничего подозрительного и решил, что хватит заставлять их ждать. Когда он появился в густевших сумерках, до его ушей донеслось громкое "А вот и он, наконец!" с нотками облегчения. Приблизившись, волшебник осмотрелся еще раз, но не заметил лишних наблюдателей, кроме одного громадного рыжего пса, валявшегося невдалеке под забором. Он передал товар с рук на руки нетерпеливо ворчавшему гному, тот выступил вперед и разложил свитки и стеклянные палочки, мягко светившиеся голубым, на земле. Рядом с артефактами один из телохранителей покупателя уложил мешочек с золотыми марками. Обмен состоялся, и гном двинулся обратно.

Сразу затем что-то пошло не так. Это стало понятно, когда бородач вдруг резко замер с распахнутыми от удивления глазами, лица покупателей тоже изменились, вдобавок ко всему волосы на затылке Тобиуса встали дыбом, и он ощутил волну озноба. Кто-то использовал магию совсем рядом. Мгновением позже он оказался на земле, разбитый параличом. Та же судьба настигла и всех остальных, участвовавших в сделке, и относительную тишину прерывала лишь сдавленная ругань.

— Щучий сын! Щучий сын! — стонал гном. — Отродье червивой матки подземного демона! Гнида, вот ты кто, Болек!

— Умолкни, паршивый подземный карл! — донесся неестественно высокий и противный мужской голос.

Тобиус неподвижно валялся на земле и следил краем глаза, как некто в длиннополом одеянии прошел к гному и хорошенько пнул его по почкам, добавив для острастки второе заклинание Паралича. Ткань пространства пошла рябью, и возле колодца открылась арка портала, из которой выехал фургон городской стражи. Появившиеся тут же слуги закона принялись вязать бессильную добычу и грузить внутрь. Тобиуса подняли так, что он смог увидеть волшебника.

— Кажись, вот этот продавал контрабанду, гляньте на него, мудрейший, не будет ли хлопот?

Носитель мантии, блеклый тип с капризным серым лицом, реденькими усами и большой щелью меж передних зубов, скользнул по Тобиусу Истинным Зрением и сразу же потерял интерес.

— Простой смертный, — презрительно вымолвил он, — отвезите в околоток и выбейте из него правду! Оку будет любопытно узнать, где он раздобыл товар!

— Будет исполнено, мудрейший!

Пока Тобиуса запихивали в фургон, он, все еще парализованный, благодарил Господа-Кузнеца за то, что тот так щедро удобрил землю лентяями и бездарями, не способными распознать волшебника на расстоянии вытянутой руки. И все же он крайне сильно испугался, воочию представив себя повисшим на дыбе в окружении отцов-экзекуторов.

Во время поездки теснота давила нещадно. В один фургон запихали гнома, невысоклика и нескольких людей, что было бы еще терпимо, кабы не огромный мохобород, занимавший половину свободного пространства. В качестве особого наказания стражники будто специально выбирали худшие дороги, заставляя фургон трястись и подпрыгивать, а гном беспрестанно стонал и плевался проклятьями. Когда движение прекратилось и дверь фургона открыли, немного оклемавшегося Тобиуса поставили на неверные ноги и под охраной провели в большой дом. Вскоре он вместе с гномом оказался заперт в деревянной клетке-камере; в соседнюю затолкали невысоклика и одного из телохранителей — человека. Еще дальше томился несостоявшийся покупатель со своей охраной. Поскольку камеры располагались в ряд и преградой между ними служили деревянные решетки, можно было отлично слышать и даже видеть, что он рыдает.

Когда тело окончательно избавилось от последствий паралича, Тобиус пару раз присел, потянулся и, молниеносно приблизившись к гному, схватил его за горло. Прилагая немалые усилия, он оторвал бородача от пола.

— Прохрипи мне хотя бы одну причину не задушить тебя! — Лицо мага исказилось яростью, побледнело, и по венам от сердца стали подниматься потоки темной крови.

Гном честно пытался что-то хрипеть, его сильные пальцы сдавили Тобиусу предплечье, но боль только прибавляла тому ненависти и сил. Глаза жертвы уже начали закатываться, когда до рассудка душителя донесся пронзительный вопль невысоклика:

— Отпусти его, Однорукий! Он ни в чем не виноват! Как ты не видишь, что Бахону досталось больше всех! Это Болек нас продал! Стража, убивают! Стража!

Гном упал на пол и стал надсадно кашлять, плеваться, натужно сыпать проклятиями, но особо резко шевелиться не смел, потому что над ним все еще возвышался яростно сопевший Тобиус. Гном был не на шутку испуган и чувствовал, будто стальные пальцы все еще сдавливали его глотку.

— Что за Болек?

Бахон отполз к решетке, за которой беспокойно кудахтал его подельник, и еще какое-то время тер горло под бородой.

— Да что ты за человек такой?..

— Кто такой Болек? — повторил Тобиус с угрозой.

— Волшебник из Ока Посвященных, который проверял товар для нас, — быстро заговорил невысоклик. — Прикормленный магик низкого ранга! Он получал свой процент от каждой сделки, в которой участвовал! Мы имели с ним дело уже два года кряду…

— Три…

— А, точно, Бахон, три года кряду, и все было хорошо…

— Пока эта вероломная тварь нас не продала! — заорал гном.

— Позавчера, как обычно, мы отослали пробники ему, он вернул их с заверениями качества, покупатель нашелся сразу, дальше ты знаешь, Однорукий…

— Я поворачиваюсь, уже иду к вам, и тут вижу, как этот гнилой dhafs'ghurdarshaa вылетает из колодца, улыбается, гнида, так подленько, а потом как даст своими дерьмочарами, gobhersaaten! А потом еще раз!

Гном изрыгнул несколько проклятий на гонгаруде, наконец выдохся, тихо застонал и спрятал лицо в широких ладонях. Природный иммунитет к магии сыграл с ним злую шутку: первый Паралич подействовал слабо, зато во второй Болек вложил больше сил и все же обездвижил гнома, крепко травмировав нервную систему.

Тобиус подошел к зарешеченному окну, уставился в ночь и стал думать, пока гном и невысоклик переговаривались.

— А самое подлое, что этого червя нельзя с нами на каторгу утащить! Он-то верняк в любом разе отбрешется, мол, входил в доверие к преступникам, а я, если вообще заговорю со стражей, приговор себе подпишу! Все, прощай родная гора, здравствуйте каменоломни!

— Не кисни, Бахон, может, нас диаспора выкупит?

— Диаспора? — издеваясь, повторил гном. — Чья диаспора, рвать твою кормилицу?! Моя или твоя? За тебя, может, и попытаются положить что, а ради меня, попаданца, мои сволочные родичи и марки медной не предложат! Да и не выкупаются те, кто с магией связался, Церковь не позволяет, ты разве не…

— Что будет дальше? — Голос Тобиуса зазвучал так неожиданно и был столь спокоен, что содрогнувшийся гном вжался в решетку спиной.

— Что дальше? Дальше будет допрос, Однорукий. Завтра поутру в околоток явятся дознаватели от Церкви и Ока, или тебя к ним отправят. Да и начнут они выпытывать — мол, откуда взял артефакты? Молись, чтобы поверили в сказочку про найденный тайник.

Тобиус кивнул, отошел от окна и сел посреди камеры, поджав под себя ноги. Через некоторое время Бахон так осмелел, что приблизился к нему и помахал перед лицом волшебника рукой.

— Он это чего? — подал голос человек, посаженный с невысокликом.

— Кажись, спит с открытыми глазами. И пусть спит, — ответил гном, пятясь, — а то мне как-то не по себе рядом с ним. Хватка у этого душегуба как у гренделя, хрен вывернешься, пускай уж лучше спит.

Пора убегать, он понимал это. Уходить следовало еще раньше, а теперь надо было именно что бежать. Он не попадет в руки Церкви или диморисийских волшебников, не дастся, лучше уж вернуться в Дикую землю, хотя на том ее отрезке, что прилегает к Диморису, как известно, встречались хобгоблины. Но уж лучше бегать от тех, кто хочет тебя убить и сожрать, чем от тех, кто будет сутками выпытывать у тебя правду.

Тобиус вынырнул из медитативного состояния за час до рассвета, к этому времени все остальные узники уже спали, а он вновь привел астральное тело в порядок и установил стабильную связь с Даром. Теперь он мог выломать решетки силой мысли, прожечь путь через стену на волю, мог сделаться незаметным и выскользнуть прочь, если только его не сдаст устойчивый к магическому внушению гном, или же у стражников не окажется амулетов, защищающих от морока. Тюрьма, рассчитанная на обычных смертных, едва ли смогла бы удержать даже самого бездарного мага.

Прежде чем Тобиус решил, как именно ему следует вырваться на волю и как бы половчее вернуть себе сумку, без которой он дальнейшего пути не мыслил, снаружи послышались шаркающие шаги. Один из стражников приближался, неся в руке плошку с фитилем, торчащим из сала, и, щурясь, заглядывал сквозь решетки.

— Ты, кривой, на выход!

— Я? — Тобиус так удивился, что задал глупейший вопрос.

— Живо!

— А мы?! — всполошился спросонья гном.

— А ты, борода, сиди!

Его вывели в помещения стражи, где всучили плащ, шляпу, вилы и сумку. При этом стражники именно на вилы смотрели с опаской, хотя все самое ценное и опасное хранилось в сумке. Ее, конечно, обыскали, но чужакам сумка Тобиуса всегда открывалась удручающе пустой, в том случае, когда она вообще открывалась. Если же в нее заглядывал волшебник более одаренный и внимательный, чем некто Болек, и если этот волшебник ухитрялся поддеть скрытые измерения, то он рисковал остаться без руки или даже головы, потому что внутри обычно дремал Лаухальганда.

— Меня отпускают?

— Велено вывести за порог. Запрещенный товар тебе не вернут, конечно, но об остальном не ведаю, — ответил стражник, выводя Тобиуса во двор.

Тюрьмы в Диморисе и Шехвере, а точнее, околотки, как их называли местные, были особенными. Они имели очень глубокие и широкие ямы, как минимум, по одной в каждом околотке. Ямы те предназначались для мохобородов, которых не всегда держали обычные железные или деревянные камеры. Тобиус, шагая по двору, обратил внимание на целых три зева концентрированной темноты, над которыми нависал металлический журавль гномского подъемного крана.

За воротами стояла большая карета с фонарями, возле открытой дверцы которой замер дородный немолодой диморисиец, уже седоватый, но богато одетый и весьма ухоженный. В его усах блестели золотые и серебряные кольца, а на пальцах сверкали крупными самоцветами перстни.

— Это вы! Какое чудо встретить вас спустя столько лет!

Тобиус, который всегда щурился, глядя кому-то в лицо, дабы не привлекать внимание желтым цветом радужек, распахнул глаза от удивления:

— Пан… милсдарь Вуйцик?

Диморисиец, смеясь, обнял Тобиуса как старого друга и с шумом затолкал в нутро кареты. Она двинулась плавно и мягко, чувствовалось, что над подвеской работали гномы, а изнутри салон был обит дорогой тканью, сиденья встречали гостей упругой мягкостью, с потолка свисала крошечная, но яркая люстра, звенящая хрустальными подвесками, а в резных подставках лакированного красного дерева позвякивали бутыли марочного вина. Роскошь буквально лезла в глаза.

— Мудрейший, я почти потерял надежду вас отыскать! Мне даже казалось, что я схожу с ума, что мне все привиделось, но Господь-Кузнец был благосклонен!

Тобиус, напряженно следивший, чтобы вилы не попортили внутреннее убранство, отвлекся от этого ответственного дела.

— Как вы узнали, что я в Спасбожене, и зачем искали со мной встречи, милсдарь Вуйцик?

— Разве я мог поступить иначе? Что же до того, как узнал…

Тобиус ругался про себя, слушая рассказ купца. Оказалось, что примерно месяц тому назад Поль Вуйцик встречал в порту столицы торговый караван, пришедший с верхнего течения Вейцслы. Каково же было его удивление, когда он увидел Тобиуса, хромающего по одному из причалов! Конечно, волшебник странно выглядел, сменив подобающее одеяние на кметские обноски, распустив отчего-то поседевшие волосы и сжимая в руке вилы, но глаза опытного предпринимателя были еще остры, а память — и того острее. К сожалению, Тобиус успел покинуть порт раньше, чем Вуйцик пробился к нему сквозь толпу, но тем же вечером, вернувшись домой, диморисиец принялся рассылать по Спасбоженю своих челядинов, дабы те сулили каждому попрошайке, каждому уличному мальчишке и даже, прости Кузнец, каждой гулящей девице золото за сведения о человеке, подходящем под описание. К его разочарованию, Тобиус вел такую скрытную жизнь, что практически никому ничего не удалось узнать.

— Вот, значит, от кого я бегал, как ахог от ладана, — едва слышно пробормотал волшебник.

— По счастью, у меня есть связи среди старших, да и младших, что порой намного выгоднее, офицеров стражи. Последние несколько часов я занимался как раз тем, что вытаскивал вас из околотка.

— М-м… большое спасибо.

Поль Вуйцик выглядел донельзя довольным собой.

— И вы знаете, за что меня схватили.

— О да, знаю.

— Церковь не прощает подобных…

— К счастью, — мягко, но уверенно перебил купец, — епископ Спасбоженя мой старый друг, который, из уважения к нашей дружбе, позаботится о том, чтобы с вас сняли все обвинения.

— Епископ? — опешил Тобиус. — Боюсь, вы из лучших побуждений ввязались в большие неприятности. Если до его преосвященства дойдет мое имя, то, скорее всего…

— Он знает лишь то, что мой друг попал в беду по глупости, и только. Зачем бы мне сообщать ему, что мой друг уже пять лет разыскивается и магами, и Церковью? Тем более что если я сам понятия не имею об этом, значит, меня, добропорядочного купца, жертвующего огромные суммы на постройку новых храмов, нельзя обвинить в укрывательстве разыскиваемого.

— Вы рискуете головой, пан Вуйцик, — мрачно промолвил Тобиус.

— Как и вы, когда тащили за собой две перепуганных и раненых обузы по землям, захваченным варварами-людоедами, хотя в одиночку уж точно не попались бы им на глаза, — ровно ответил купец, глядя Тобиусу в лицо. — Долги надо отдавать, иначе после смерти они утянут наши души прямо в Пекло, мудрейший.

Какое-то время они ехали молча. Диморисиец достал из-за пазухи красивую трубку, инкрустированную янтарем и перламутром, и кисет, предложил Тобиусу. Когда волшебник достал свою, кукурузную, Вуйцик удивленно воззрился на нее, но ничего не сказал.

— Прежняя сломалась, увы, — пояснил волшебник, неловко набивая чашу табаком, щепоть которого стоила дороже тысячи кукурузных трубок.

Они курили, смакуя горячий пряный дым в легких, и довольно быстро свет в салоне потускнел.

— Куда мы едем, милсдарь Вуйцик?

— Ко мне домой.

— Это неразумно.

— Я настаиваю. Вы хорошо прятались, значит, было от кого, а у меня большой дом с отличной охраной. Давно ли вам удавалось поспать в полной безопасности? Судя по воспаленным глазам, очень давно. Дайте себе отдохнуть, а потом делайте что хотите, бегите прочь, прячьтесь или же оставайтесь у меня в гостях… сейчас мне больно на вас смотреть, мудрейший.

Спал Тобиус действительно неважно, но не только из-за постоянного нервного напряжения. За гранью яви поджидал Шепчущий, а порой сон отнимала боль.

— Вы окажете мне честь, если приютите на день, а потом я отправлюсь в дорогу. И так слишком много времени потеряно впустую.

— Ну хоть так.

Добрались лишь после рассвета — Поль Вуйцик жил вдали от окраины города, как и было положено состоятельному человеку. Он владел великолепным каменным особняком, или, как было принято говорить в тех землях, — палатами. Огромный красивый трехъярусный дом из камня с высоким забором, огибавшим большой участок земли с садом, нарядными фасадами и окнами, украшенными резным наличником.

Во дворе карету встречала толпа челядинов, которые приняли хозяйского гостя как бесценное сокровище, едва ли не на руках пронесли сквозь сени, обширный подклет и подняли на второй ярус, где в одной из многочисленных горниц стояла бадья с парящей водой. Рядом с нею ждали три румяные девицы с длинными русыми косами, ладные, пышногрудые, улыбчивые. Тобиус сразу отпустил их, сказав, что помоется сам, на что они с кокетством ответили — мол, велено тереть да мыть дорогого гостя. Тогда тусклые желтые глаза мага сверкнули злыми углями, а рот сжался в тонкую черту — служанки опрометью бросились вон.

Он задремал в горячей мыльной воде — сказалась усталость, — а когда деликатный стук разбудил его, челядин спросил — будет ли милостивый государь завтракать с хозяином? Искупанный и одетый в свежую, чистую, да еще и дорогую одежду, Тобиус явился в светлицу, вместительную залу с множеством окон, где был накрыт стол. Его ждали двое — хозяин дома и утонченная белокожая девица с длинной черной косой, красотой и нежностью почему-то напомнившая магу цветок подснежника.

— Простите мне мою невежливость при встрече. Я был несколько растерян. Рад, что вы смогли вернуться домой живыми и хотя бы относительно невредимыми, милсдарь Вуйцик, — сказал Тобиус, — и что в безопасности Анка так заметно расцвела.

— Спасибо, — тонким голоском ответила девица, хлопая длинными ресницами.

Тобиус удивленно посмотрел на улыбавшегося купца.

— Она говорит.

— После войны мы вернулись в Ривен, и я смог оплатить услуги Сехельфорсуса Чтеца, о котором узнал от вас. Спустя всего месяц лечения моя дочка вновь заговорила. Анка, это мудрейший Тобиус, я рассказывал тебе о нем, помнишь?

Девица застенчиво потеребила кружевной платок, потом нерешительно посмотрела на отца, будто ища покровительства, и только после этого смогла ответить.

— Дяденька, который нас с батюшкой от людоедов спас.

— Верно, моя милая.

— Батюшка часто про вас говорит, но я плохо помню, простите.

— С тех пор как ее разум прояснился, она все помнит хорошо, но годы забвения остаются в тумане…

— Помню батюшку, — тихонько продолжала Анка, — помню высокие стены, помню желтые глаза. Но у вас, дядечка, тогда совсем другой рот был, широкий, с большими-большими зубками, и вы всегда улыбались. А сейчас не улыбаетесь.

Тобиус постарался улыбнуться так, чтобы это не походило на поганую кривую усмешку вроде тех, что у него получались сами собой с некоторых пор. Он открыл сумку и изъял из нее нечто, похожее на большой черный мяч. "Мяч" сонно замурчал, а потом у него появились большие кошачьи уши и широкий зевающий рот, полный крупных тупых зубов.

— Мря? — мяукнул Лаухальганда.

Анка взвизгнула от восторга и бросилась к отцу, подпрыгивая как маленькая девочка.

— Батюшка! Батюшка, это он! Это его я во сне вижу! Можно с ним поиграть? Можно?

Лаухальганда с удовольствием перекатился в изящные руки Анки и стал блаженно мурчать, будучи прижатым к совсем не детской груди. За стол она не вернулась, а так и ходила по светлице взад-вперед, милуясь с вновь обретенным другом. Поль Вуйцик поведал Тобиусу, что девушка отставала от сверстников в развитии и все еще считала себя ребенком, что, однако, ничуть не огорчало отца, некогда отчаявшегося услышать от родной дочери хотя бы одно осмысленное слово.

После завтрака хозяин палат и его гость проследовали на открытую галерею, с которой открывалась прекрасная картина дышавшего весенним цветом сада. Они расположились в удобных креслах, слуга принес горячего чаю со сладостями и табак. Прежде чем отпустить, Поль Вуйцик шепнул слуге что-то на ухо. Купец и волшебник раскурили трубки и повели степенную беседу, чередуя затяжки с глотками чаю.

— Ваше гостеприимство сделало бы честь и архимагу, милсдарь. Как подобает вежливому гостю, я напоминаю, что к следующему утру меня здесь не будет.

— Очень жаль, но ваша масть — ваша власть, я не могу препятствовать.

Они посидели, помолчали, покурили.

— Я также не буду спрашивать, почему пять лет назад все начали вас искать, — сказал купец. — Сразу после войны в Ривене что-то произошло, что-то очень значительное. Поговаривали о том, что маги Ривена предали страну. Один из высокопоставленных волшебников Академии был объявлен преступником, и его стали искать по всему Вестеррайху. Как и вас.

— Не стоит об этом.

— Я говорю о том, о чем знают все, у кого есть уши. Вас не объявляли преступником, и это обнадеживает, а зачем вы всем так понадобились, я знать не хочу. Боюсь. Просто интересно, что вы делали эти пять лет? Где были?

Тобиус пожал плечами.

— Прятался. Сначала хотел найти родное селение одного моего друга-диморисийца, он так красочно рассказывал о нем, как и о многом другом из своей жизни, что я решил скоротать там год-другой. Но прежде я угодил в другое место, где жили неплохие люди. Медвежий угол, тихий и спокойный. Там и обустроил себе логово под личиной того друга, рассказывая всем истории, которые слышал от него. А потом беда подобралась ко мне слишком близко, и я снялся с места.

— Но что дальше? Не отвечайте, если не хотите.

— Спрячусь опять, на этот раз лучше и дальше.

— Я бы на вашем месте вернулся.

— Куда вернуться?

— Туда, где вас побили.

— Почему вы решили, что меня… а хотя верно, у небитых обычно все конечности целы.

Поль Вуйцик, заметивший усмешку, выползшую на худое лицо волшебника, подавился табачным дымом.

— Моя матушка, — продолжил он, откашлявшись, — служила кухаркой в зажиточном доме, так что в отрочестве я был кругл и румян, как и всю последующую жизнь. Матушка ласково называла меня Кабасей. Но именно в отрочестве избыток тела выставляет ребенка неуклюжим, слабым и медлительным, легкой добычей для насмешек сверстников, и не только для насмешек. Мне приходилось часто драться и редко побеждать. — Купец сделал глубокий глоток уже порядком остывшего чая, не сводя глаз с горизонта собственной памяти. — Это было страшно неприятно, но всякий раз на следующий день после взбучки я шел туда, где меня отлупили, в ужасе думая, что встречу обидчиков снова.

— И встречали?

— Их никогда там не оказывалось на следующий день, и это было прекрасно. Я шел на то место потому, что знал — если не пойду, то впредь мне придется искать окольные дороги всегда, а это было уже не ушибом, это было шрамом на моем потрепанном мальчишеском самолюбии. Возвращаясь на место своей неудачи, я возвращал себе хотя бы часть достоинства и впредь ходил там без страха. Это было очень важно для меня.

Они сидели, пили чай и молчали. Мысли в голове у Тобиуса были тяжелы и невеселы, он подносил ко рту трубку, но забывал сделать затяжку — и вновь опускал ее

Появился слуга с подносом.

— О, наконец-то! Мудрейший, я обнаглею окончательно, но не смогу отказаться от такой оказии и не попросить вас о помощи.

— Все, что в моих силах, — ответил Тобиус, который был готов на все, лишь бы отвлечься.

— У меня есть небольшое увлечение, коллекция курительных люлек, то бишь трубок, которую пополняют обычно мои друзья, возвращающиеся из длительных торговых поездок. Один из них, весьма уважаемый гном, несколько месяцев назад привез мне трубку, сделанную, как он поведал, из редких магических материалов. Хотелось бы узнать у настоящего волшебника — насколько высоко он ценит нашу дружбу?

Перед Тобиусом был поставлен ларец.

— Древесина южного приморского кедра с опаловыми вставками. Уже весьма недешево, милсдарь Вуйцик.

Внутри ларца, в гнезде из черного бархата, лежала трубка. Она имела форму дракона, запрокинувшего голову в немом реве таким образом, что в его пасть-чашу можно было набивать табак. У дракона были сложены крылья и поджаты под туловище ноги, благодаря которым трубку можно было ставить на ровные поверхности, без подставки и риска просыпать табак. Мундштук, выполненный в виде драконьего хвоста, был длинным и плавно изгибался. В отличие от остального драконьего тела, он был темно-красным, а не белым.

— Восхитительная работа. В передней части чаши на горле дракона пластина, выточенная из золотистого топаза. Мастер распилил отличный камень алмазной пилой, а потом долго обтачивал и шлифовал, чтобы придать нужную форму. Думаю, она тут чисто для красоты, чтобы светиться желтым во время затяжек. Глаза дракона инкрустированы аловитами. Это камни, содержащие энергию огненной стихии, думаю, благодаря им трубка всегда будет оставаться прогретой, а помещенный в пасть табак очень быстро начнет тлеть сам, и курящему не придется всюду носить с собой огниво. Мундштук сработан из красного кадоракарового янтаря. Драгоценный материал, благодаря которому любой, даже самый дрянной табак будет поступать в легкие очищенным и даже отчасти целебным, а также с восхитительным пряным привкусом. Что же до основной части, до чаши, — Тобиус прикрыл глаза, ощущая мягкий приток магической силы, исходящий от трубки, — это драконья кость, самый прочный и дорогой материал в мире. Он с трудом поддается обработке даже заговоренными алмазными инструментами.

— Вам не трудно держать это в руках? Я слышал, что все, связанное с драконами, враждебно магии.

— Интересный вопрос. — Тобиус осторожно водил по полированной поверхности пальцами, ощущая при этом доступное лишь волшебнику осязательное наслаждение. — Величайший драконолог в истории Тульприс Бесстрашный выдвинул теорию о том, что драконы есть самые магические существа в мире. Он считал, что они, в отличие от волшебников и иных магических созданий, не излучают, а поглощают магию на протяжении всей жизни, как мы поглощаем пищу, воду или воздух. После смерти их тела начинают отпускать накопленную магию. Из-за ее переизбытка мертвые драконы не разлагаются, а лишь иссыхают, продолжая излучать ровный магический фон на протяжении веков. Поэтому мертвый дракон — это сокровище для волшебников, и не только для них — гномы ценят драконьи трупы больше золота и бриллиантов.

Тобиус задумался, припоминая кое-что.

— Любопытный исторический факт. В один прекрасный день Сарос Драконогласый издал всеимперский указ, приравнивающий убийство дракона к убийству члена его собственной семьи. Также он запретил как-либо использовать тела драконов, умерших обычной смертью. Они должны были свозиться на некое драконье кладбище и с почестями погружаться в землю. Когда король гномов услышал об этом законе, он объявил империи войну, которую, увы ему, быстро проиграл. Гномы издревле относились к драконьим телам как к своей законной добыче, очень ревностно и жестко отстаивали право пользоваться ими, но тогда им пришлось склонить свои головы, ибо прихоть императора, пусть даже полубезумная, оставалась императорской прихотью.

— Значит, она действительно ценна?

— Она дороже этого особняка и всего его содержимого.

— Вот и славно. Она ваша.

Тобиус не удивился, у него хватило проницательности сразу понять, куда дует ветер.

— Слишком дорогой дар, я не смогу его принять.

— Не дороже моей жизни и тем более жизни моей дочери.

Серый маг помолчал, рассматривая трубку из белоснежной кости дракона и темно-красной смолы кадоракара.

— Знал я одного волшебника, у которого была трубка в виде дракона. Он очень любил этих существ, а я, признаться, все бы отдал, чтобы больше с ними не встречаться. И хотя курить из предмета искусства — это кощунство, я приму ваш подарок с благодарностью.

Остаток дня Тобиус гулял по саду, бесстыдно раскуривая в своем подарке дорогой табак и следя, как между грушами, яблонями и черешнями носилась Анка вместе с детьми челядинов и мяукающим Лаухальгандой.

Поздним вечером Тобиус поднялся на третий ярус палат, где ему был отведен целый покоевый терем с широким ложем, дорогой отделкой стен и мебелью, вышедшей из-под рук лучших краснодеревщиков. На прикроватном столе ждало несколько кисетов, туго набитых дорогими табаками, кедровый ларец из-под трубки, большая серебряная фляга с медовухой, свертки с едой и тяжелый кошель, полный золотых марок. Гостеприимный хозяин позаботился также и о том, чтобы гость, отправлявшийся в путь, получил удобную и качественную походную одежду, куртку оленьей кожи, шерстяные штаны, отличные сапоги, длинный плащ и широкополую шляпу. Перед тем как лечь спать, Тобиус поместил подарки в синий свиток, который, в свою очередь, спрятал в потайное измерение сумки. Свечи по мановению руки волшебника погасли, и он устроился на мягчайшей перине лебяжьего пуха.

Вскоре стало понятно, что ничего не выйдет, ибо пять лет сна на жесткой лавке нельзя было просто взять и забыть. Он уже было собрался лечь на большой шакалотовой шкуре, расстеленной подле ложа, и укрыться новым плащом, когда дверь открылась в темноте. Тобиус напрягся, ощущая на кончиках пальцев готовые к применению боевые заклинания.

От незваного ночного гостя пахло деликатными цветочными благовоньями, и запахи те были насыщены мощной дозой феромонов. Женщина — он понял это прежде, чем увидел ее во тьме своими драконьими глазами. Ночная рубашка соскользнула на пол, шелестя тканью по гладкой коже. Гостья забралась под одеяло, замерла, нащупала волшебника, прильнула к нему и принялась ласкать. Крепкое горячее тело, одуряюще пахшее здоровой молодой женщиной, само напрашивалось на жадную и ретивую ласку. Мужская природа мага решила потребовать оплаты за годы воздержания, но он неумолимо ее усмирил.

— Боевая рана напоминает о себе, — прошептал Тобиус, через силу отрываясь от нежных горячих губ, — не могу. Ступай к себе.

Она замерла в растерянности, возможно оттого, что обычно залезть на нее попытался бы даже безногий и безрукий ветеран войны на седьмом десятке жизни. Или оттого, что решимость дорогого гостя, минуту назад бывшая твердой и горячей, как раскаленное железо, вдруг остыла и обмякла прямо в ее опытных и заботливых пальчиках.

— Позвольте хоть побыть здесь, милсдарь, иначе хозяин будет недоволен.

— Как тебя зовут?

— Вилиса.

— Спи на ложе, Вилиса, а я лягу на полу.

— Как можно?!

— Умолкни, женщина, и повинуйся.

Разложившись на шкуре между стеной и ложем, Тобиус смог наконец почувствовать себя достаточно расслабленным, чтобы уснуть. У него это получилось, и даже кошмары не явились к ночной поживе, будто и они решили дать магу передышку перед новым рывком.

Тобиус проснулся в темноте среди ночи от того, что на ложе происходила какая-то возня. У изножья стояла фигура, тускло поблескивавшая металлом, а над периной уже парил окутанный цепью сверток из одеял.

До предела сузив зрачки так, чтобы мрак в комнате стал казаться непроглядным, Тобиус пробудил заклинание Вспышка. Поскольку он был готов, это дало ему возможность вскочить, закинуть сумку на плечо и вытащить из ее пространственных складок посох.

Когда вспыхнул ослепительно-яркий свет, второй за ночь незваный гость инстинктивно попытался защитить глаза, хотя сам сиял тысячами бликов. Все его тело покрывала полированная сталь, на голове сидел шлем с глухим забралом, а с плеч ниспадал плащ, набранный из листовидных лезвий, похожих на роговую чешую. Левая рука гостя была неживой, но являлась отлитым из металла протезом в виде оголенных человеческих костей.

Тобиус обрушил на чужака ослабленную Ударную Волну, которая проломила им стену и вышвырнула в коридор, что, однако, не возымело ощутимого эффекта — сверкая сталью, тот влетел обратно. Цепь, опутывавшая одеяло, живой змеей ринулась к Тобиусу, обхватила его и сдавила так, что затрещали кости. Пользуясь телекинезом, серый маг сорвал с одной из стен украшения — два щита и оленью голову — и швырнул их в гостя. Щиты замерли в воздухе на подлете, а вот оленья голова сбила врага с ног. Цепь тут же с лязгом упала на шакалотову шкуру. Тобиус бросился к кровати, рывком развернул одеяла и увидел нагую девицу, перепуганную до полусмерти, но невредимую.

— Передай хозяину, что я очень извиняюсь! Поняла? Поняла?!

Она взвизгнула и закричала, что поняла.

Враг поднялся, вскинул левую руку, и фаланги его протеза беззвучно метнулись в Тобиуса, как пули. Они врезались в Непробиваемый Доспех с такой силой, что отшвырнули и придавили серого мага к стене. Нужно было выбираться наружу, потому что магический бой в замкнутом пространстве всегда чреват разрушением этого пространства с сопутствующими человеческими жертвами. Зарычав, волшебник схватил врага телекинетическими "щупальцами" и пробил им еще одну стену. В получившееся отверстие он выпорхнул на Крыльях Орла и понесся в ночную высь. Город остался далеко внизу, и на какой-то миг Тобиус испугался, что его не станут преследовать, что враг остался там, в палатах Поля Вуйцика, но вот в него ударило листовидное лезвие, потом второе, третье — стальной маг летел следом.

Тобиус развернулся и завис в тишине на большой высоте. Его преследователь тоже замер, дав рассмотреть себя в красном отсвете кометы, вынырнувшей из-за облаков. Казалось, что он был облит кровью с ног до головы, красный свет играл на выпуклом лицевом щитке шлема и на четырех длинных кинжалах, паривших вокруг хозяина.

— Послали взять меня живьем? — спросил Тобиус.

Кивок.

— А ведь я тебя помню. Послушай, это не ты ли убил Фрейгара Галли и чуть не уничтожил его сына, пользуясь моей личиной?

Кивок.

— Так и знал!

Два волшебника висели на огромной высоте между звездным куполом небес, рассеченным красным шрамом кометы, и чернеющей внизу землей, на которой слабо искрились лишь скопления человеческих жилищ. Посреди этой страшной пустоты, где должен был бы дуть сильный ледяной ветер, оказалось очень спокойно и тихо.

— Давно хотел отплатить тебе за то, что меня несправедливо обвинили и чуть не казнили после того случая. И за лорда Галли тоже.

Стальной маг пожал плечами, и его плащ распался на сотни отдельных сегментов-лезвий, которые обратились к Тобиусу остриями, будто дрессированная стая хищных птиц, ожидавшая лишь команды атаковать. Каждое из лезвий могло ударить с силой пущенного из баллисты камня, пробить насквозь мохоборода, а потом развернуться и пробить его еще сколько угодно раз, потому что сталью правила неумолимая и не ведавшая усталости воля. Серый маг с унынием прикидывал, сколько попаданий выдержит его Непробиваемый Доспех, прежде чем исчерпать свой ресурс прочности, и успеет ли он кристаллизовать гурхану для формирования защитного панциря, прежде чем его порежут на лоскуты? Отбросив невеселые подсчеты и закрыв глаза, Тобиус невербально пробудил заклинание Перламутровый Еж. Вокруг его головы появился венец, сплетенный из светящихся очей, а тело укрылось в коконе из энергетических жемчужин.

Стая лезвий устремилась к серому магу, и жемчужны стали лопаться с мелодичным звоном, превращаясь в длинные тонкие выбросы испепеляющей энергии. Они били по лезвиям, плавя и отшвыривая их, с какой бы стороны те ни залетали. Оборона оставалась безукоризненной до тех пор, пока клинки просто не закончились, расплавившись от магического жара. Тобиус сбросил Перламутрового Ежа, ударил Усталостью Металла, но тщетно — кто-то предусмотрительно защитил доспехи от столь очевидной атаки. Метнувшиеся к нему кинжалы были перехвачены телекинезом, и серый маг выплюнул Бездымный Огонь. Сгусток почти невидимого пламени со скоростью пушечного ядра врезался в стального мага и взорвался, пронзительно взвыв. Тобиус плевал этим заклинанием еще и еще раз, а затем вдохнул и выдал сплошную вопящую струю прозрачного пламени. Закончив с этим, он обхватил безвольное тело врага невидимым телекинетическим кулаком и сжал так, что заскрежетал металл.

— Убивать боевых магов — это не то же самое, что убивать беззащитных парализованных стариков. Теперь ты это знаешь.

Латы скрипнули особенно жалобно, изо всех щелей брызнула кровь, и раздавленное всмятку тело ухнуло навстречу земле. Тобиус улыбнулся с чувством глубокого удовлетворения, когда его ушей достиг тихий лязгающий звук удара. Месть сладка, а тот, кто сказал, что у нее привкус пепла, просто не понимал, о чем говорит.

Пора было улетать. После такого шума и парада вспышек в небесах оставалось только удивляться, почему волшебники из Ока Посвященных еще не бросились прочесывать пространство над столицей.

— Совсем жирные индюши веников не вяжут…

Что-то тяжелое и упругое врезалось Тобиусу в живот, затем ударило в спину, по лицу. Что-то невидимое схватило его и едва не вытрясло душу, начав болтать из стороны в сторону на огромной высоте. Серый маг расплескал вокруг себя сырую огненную гурхану, которая превратилась в сплошной шар ревущего огня, и на несколько мгновений над Спасбоженем стало светло как днем, но эта атака никого не задела. Рядом с ним просто никого и не было. А потом ветреные удары посыпались на Тобиуса со всех сторон. В конце концов три вихревых потока охватили его конечности и начали тянуть в разные стороны, будто пытаясь разорвать на куски, а из груди сам собой стал выходить воздух, что грозило схлопыванием легких. Понимая, что теперь он сам оказался игрушкой в чьих-то руках, Тобиус телепортировался в первое же место, всплывшее перед его внутренним взором.

Он перенесся в ночной лес, куда-то в глушь, такую дикую, что быть найденным волшебник мог лишь чудом. Когда-то, когда лишь начались его скитания, он часто забредал в пущи, рыская там, вдали от чужих глаз. В те времена беглец даже немного одичал и мог бы одичать сильнее, если бы не повстречал Дорота.

На вторые сутки пути в чаще вдали за деревьями раздался собачий лай. Тобиус не придал этому значения, хотя и постарался как можно дальше убраться от того места. Когда лай повторился, он понял, что его преследуют, и немедленно телепортировался на расстояние трех дневных переходов к югу. К вечеру того же дня лай нагнал беглого мага. Тогда Тобиус телепортировался далеко на запад и очутился в опасной близости от Дикой земли, но это не встревожило его так, как собачий лай, вновь раздавшийся невдалеке. Больше телепортироваться было нельзя, это отнимало много сил и оставляло астральный след, поэтому волшебник двинулся по лесу своим ходом.

Он был достаточно опытен, чтобы заметать следы как традиционными, так и магическими способами, делать лишние повороты, бродить кругами, часто входить в текущую воду и двигаться по ней, либо же пускать ложные цепочки следов. Также Тобиус оставлял за собой искусно спрятанные магические ловушки, но со временем стало ясно, что они все до единой срабатывают впустую, потому что погоня не отставала, и серый волшебник прекратил тратить на это силы.

Громкие собачьи голоса звучали то ближе, то дальше, но в пятую ночь бега по лесу лай уже доносился едва ли не со всех сторон. Ничего иного не оставалось, кроме как еще раз телепортироваться на самое больше расстояние, которое он только смог бы осилить. Тобиус пробудил заклинание Телепортации, но сразу же почувствовал себя мячом, изо всех сил всаженным пинком в стену и отскочившим обратно. Отшвырнутый на землю с мерцающими перед глазами искрами, Тобиус понял, что свое он отпрыгал. О том, чтобы прорываться через магическую блокаду, не могло быть и речи, магия Пространства и Измерений не являлась его сильной стороной, скорее наоборот, он познавал ее лишь последние пять лет уединения. Тем временем серого магистра умело окружали, лай уже доносился отовсюду, и в том, что следом за псами придут маги, сомневаться не приходилось.

Тобиус немного повозился, извлекая из сумки свиток, а из свитка ларец с трубкой. Вскоре драконья пасть была плотно набита табаком, а волшебник устало присел на ствол поваленного дерева, предварительно спалив слой мха. Он сосредоточился на наращивании доспехов гурханы. Преобразование магической энергии в твердую материю — процесс тяжелый, и сил на это тратилось катастрофически много, но в итоге получалась самая прочная броня из всех, что могла создать магия. Некоторые части его тела укрылись под темно-синим кристаллическим панцирем с играющими в глубине бирюзовыми искорками. В руке пульсировал силой композитный посох, прошедший через множество битв, а табак в трубке уже сам собой стал тлеть, и пара сладко-пряных затяжек наполнила волшебника ощущением собственной несокрушимости. Он был готов к бою. Опять.

Лесная ночь самая густая, ибо деревья, особенно в теплые сезоны, перехватывают скупой свет звезд и луны своими кронами. Те редкие лучики, что все же преодолевали преграду, отдавали опостылевшей уже краснотой. Сколько лет прошло с тех пор, как появилась комета, — семь, девять или уже полная декада? Люди привыкли к ней, любить не начали, но все равно привыкли, как поступали со всем, от чего не могли убежать и от чего не погибали сразу. В красноватой лесной темноте то и дело вспыхивали звериные глаза. Лай стих, но собаки были рядом, большая свора, распространявшая запах сырой псины.

Пять аур зажглись перед сознанием Тобиуса, пять волшебников — полная боевая звезда, если говорить по старой гроганской традиции. Две из пяти аур он смог узнать. Это давало надежду на то, что драться не придется. Тобиус сделал затяжку и легонько дунул, заставив пасть костяного дракона исторгнуть небольшой сноп табачных искр, которые, в свою очередь, превратились в огненных светляков и разлетелись вокруг, освещая территорию.

Однако ловчие не особо осторожничали, приближались медленно, уверенно, не пытались зайти с разных сторон или пустить вперед магических слуг, дабы те приняли первый удар на себя.

— Я думал, что за мной идут враги, — промолвил Тобиус, осматривая их.

— Не сомневаюсь, что так вы и думали, раз убегали от нас с таким упорством, чар Тобиус.

— Я был прав?

— Будущее покажет.

Ломас Полумесяц, высокий, худой бледный волшебник с гладким молодым лицом, длинными черными волосами и глазами, которым, казалось, не было дела до этого мира, держался чуть впереди, заявляя о своем главенстве в боевой звезде.

— Наконец-то мы вас отыскали. Скажите, почему вы еще не в Ривене, чар Тобиус?

— Потому что я еще в Диморисе, чар Ломас. А если мне еще раз зададут этот вопрос, я отвечу, что просто потерял память и только-только начал вспоминать, кто я есть на самом деле.

Будто решив, что условности соблюдены, Полумесяц перешел к делу.

— Вы готовы вернуться в Академию?

— А что меня там ждет?

— Беседа с управителями. Ваше исчезновение оставило много вопросов и наплодило еще больше теорий.

Вместо того чтобы спросить: "А если я не хочу возвращаться?" — Тобиус прикинул свои шансы выйти победителем из боя с пятерыми волшебникам сразу. Во-первых, Ломас Полумесяц, артефактор; за его спиной парили огромные черные клинки в форме полумесяцев, откованные из метеоритного железа, которые подчинялись его воле и являлись оружием умопомрачительной смертоносности. Во-вторых, Кузан Попрыгун, совсем не воин, а маг Пространства, транспортник, иными словами. Это он блокировал телепортационные перемещения, и он же мог, грубо говоря, искривить пространство таким образом, что любая атака Тобиуса обратилась бы против самого серого мага. В-третьих, Гломп Тролль, который хоть и поражал своей монстуозностью, но был целителем, причем выдающимся, и его усиливающие чары превращали посредственных волшебников в настоящих титанов битвы, коли была в том необходимость. В-четвертых, Кельмин Псарь и его собаки. Да, он пребывал в ипостаси громадного рыжего пса, похожего на помесь медведя со львом, мохнатого зверя с пышной гривой, мощными лапами и короткой пастью, но это несомненно был могущественный анимаг, управлявший стаей совсем непростых собак. Ну и наконец в-пятых, Ашарий Задира. Тобиус даже усомнился, что видит того самого горделивого, заносчивого и злого пироманта, последняя встреча с которым закончилась столь неприглядно. За прошедшие годы Ашарий будто состарился, потерял лоск и впечатление общей лихости. Его неподвижное лицо выглядело изможденным и безжизненным, а на скальпе был выбрит растрепанный продольный гребень.

Одного убью, одного покалечу — остальные скрутят меня, пришел к неутешительному выводу Тобиус.

— Я буду счастлив вернуться под защиту Академии и продолжить свое ей служение. — Кристаллические доспехи растаяли, гурхана втянулась обратно в тело серого мага.

— Ни на мгновение в вас не сомневался. — Клинки Ломаса медленно крутанулись в воздухе, издав звонкий мелодичный лязг.

Кузан Попрыгун принялся связываться с Академией, чтобы там зажгли астральный маяк и он смог провесить к нему портал. Четверо оставшихся магов следили за Тобиусом. Зря. Бежать было уже поздно, теперь Академия знала, что с ним установлен контакт, и отныне его неподчинение будет расцениваться не иначе как измена. Кузан завершил создание портала и попросил торопиться — если Око Посвященных еще не совсем потеряло хватку, вскоре кто-нибудь обратит внимание на несанкционированные игры с пространством.

Никадим Ювелир нисколько не изменился за прошедшее с их последней встречи время. Что есть семь лет для того, кто оставил за плечами два века? Ерунда. Он был все так же крепок, седые неухоженные волосы и спутанная борода напоминали растрепанную паклю; поблескивали, напоминая серый кварц, выцветшие глаза на твердом морщинистом лице. Его голову охватывал золотой обруч с синим самоцветом во лбу, а бесчисленные медальоны, цепочки и браслеты издавали звон при каждом движении.

В сопровождении этого звона он вошел в лекарский покой, посреди которого на овальном алтаре сидел Тобиус в белой робе пациента.

— Рад видеть тебя в добром здравии, мой бывший ученик.

— Почему меня держат взаперти?

— Возможно, потому что ты напал на другого мага. Согласен, он поступил опрометчиво, пытаясь взять твой посох, но разбивать ему нос было неприемлемо.

Тобиус вяло кивнул, давая понять, что ему довольно откровенно плевать на нормы поведения, когда кто-то тянет руки к его личному артефакту. Никадим Ювелир понимал это как никто. Он занимался артефактами всю жизнь, знал их, а к некоторым относился как к живым существам, коими они и являлись в некотором роде. Многие артефакты перенимали частицу характера своего господина и следовали тем убеждениям, которые исповедовали волшебники, их использовавшие. А поскольку почти все маги были гордецами, и многие артефакты могли посчитать ниже своего достоинства служить слабым хозяевам. В конце концов посох, который Тобиус отказался отдавать без боя, сам же Никадим для него и создавал.

— Скоро сюда явятся целители, чтобы обследовать тебя.

— Я здоров.

— Сочувствую твоей утрате.

— Что? — не сразу понял Тобиус. — А, да, рука.

— Как это случилось?

Серый маг пожал плечом, продолжая избегать прямой зрительной связи.

— Слишком много о себе возомнил и поплатился за это. В оправдание могу сказать, что следовал по своей Нити до самого конца.

— Почему не отрастил новую?

— Долгая история.

— Тобиус, я чувствую, что ты очень зол на меня. Это так?

Серый маг некоторое время молчал, а потом поднял глаза, и Никадим Ювелир увидел в них чистую злобу. Не вспыхнувшую ярость, а заматеревшую и окрепшую злобу, которая шла рука об руку с недоверием и презрением. А еще глаза Тобиуса выцвели, и Никадим ясно увидел, что они остыли, как остывают угли, перед тем как потухнуть окончательно. Желтые глаза поблекли и стали холоднее, дав приют колючей злобе.

— Хочешь поговорить о своем поручении?

— Мне будет достаточно услышать ответ на вопрос — знали ли вы, куда меня посылают и зачем?

— Я это знал. Хотя не думаю, что знал ты.

— О, это точно подмечено. Но я благодарен вам, ваше могущество, вы хотя бы дали мне хороший совет, которым я не успел воспользоваться, да и в целом все прошло лучше, чем могло бы. Пару десятков раз я не погиб лишь благодаря аномальному везению или тому, что кто-то свыше имел на меня более долгосрочные планы, но я ведь вернулся живьем, так что нечего жаловаться. Одно лишь тяготит сердце, — стылые глаза мимолетно вспыхнули, — меня послали на убой. Конечно, гордыня и тщеславие должны быть наказуемы, но в таком случае следовало бы перебить почти всех магов в мире, и желательно не таким подлым образом. В остальном у меня нет претензий к Академии.

— Выговорился?

То, как старший волшебник произнес это, воспламенило в Тобиусе сильнейшее желание наброситься на Никадима, повалить и бить затылком об пол, пока наружу не вывалится весь мозг. Гневная дрожь прошла по телу, серый маг вцепился в край алтаря, замер, переждал приступ ярости и ответил ровно:

— Да.

Никадим Ювелир со вздохом разжал пальцы, на которых сидели перстни, заряженные мощными боевыми заклинаниями. Был краткий миг, когда он верил, что один из любимых учеников действительно попытается его убить. Это желание сидело в Тобиусе как хитрый зверь в самом темном углу разума, незаметное, терпеливое и готовящееся выскочить при оказии.

— Ты сильно изменился. Не в лучшую сторону. А я действительно виноват перед тобой, но не настолько, чтобы ты так себя вел.

— Они отправили меня подыхать в околополярной тундре, в гости к йормундарам.

— Управители? Бред!

— Я знаю, что это правда…

— Кто тебе это сказал?

— Ши… — Тобиус запнулся и в бешенстве закусил нижнюю губу.

Заметив кровь, Никадим отвесил ему звонящую браслетами оплеуху. В тело старого мага было вживлено столько усиливающих артефактов, что он мог бы оторвать юнцу голову, но постарался ударить легонько. Тобиус чуть не слетел на пол.

— А ну соберись! Если продолжишь вести себя как буйный умалишенный, проведешь остаток жизни под землей, в тюрьме! Никто не выпустит на волю свихнувшегося волшебника, ясно? Я спросил — ясно?!

— Ясно, ваше могущество, — прошептал серый маг и высунул язык, чтобы слизнуть кровь с подбородка.

Никадиму было тяжело смотреть на Тобиуса в таком состоянии, поэтому он постарался направить взгляд чуть правее.

— Шивариус лгал, поверь тому, кто прожил в два раза дольше, чем ты и он, вместе взятые. Я знаю, потому что впервые о Шангруне заговорили больше двухсот лет назад, когда я был младше, чем ты сейчас.

По словам Никадима Ювелира, вся эта проклятая история с потерянным книгохранилищем началась с целой папки пергаментных корешков, найденной Никопатом Закладкой, который в те годы служил лишь младшим библиотекарем и не имел даже второго имени. Корешки утверждали, что некогда в анналах библиотеки Академии хранилось множество документов, считавшихся утраченными навсегда: Афивианские свитки, книга Инкванога, собрание сочинений Риата из Канэйры; десятки различных наименований. Волшебники, в те времена правившие Академией Ривена, крайне заинтересовались этим вопросом, что естественно: ведь книгохранилище — это источник знаний, дарующих власть. Было снаряжено несколько хорошо подготовленных экспедиций, но все они вернулись ни с чем, кроме потерь. Руководители экспедиций говорили, что Ора — это край умертвляющих морозов, голодных просторов и бесконечной белизны, которая сводит с ума, и что их Путеводные Нити очень скоро разворачивались и вели обратно. Им было просто не суждено что-либо найти в этом пристанище ледяных кошмаров, где обитают драконы.

Позже одно из мест в совете управителей занял маг по имени Хельтрад Ледяное Сердце, и более жестокого волшебника Академия не знала уже несколько веков, как и более могущественного. Хельтрад быстро стал негласным верховным магом, и очень многое изменилось в соответствии с его взглядами на принципы воспитания и обучения неофитов. Были ужесточены наказания и введены в обиход их новые виды. При нем же Шангрун стал поводом сослать неугодных по какой-то причине волшебников куда подальше, а именно — через Седое море, чтобы, немного отморозив себе пальцы, они возвращались униженными либо сидели на Оре, лелея свою гордыню. Обычно путешествие заканчивалось в Хармбахе, негостеприимном мрачном городе, дальше никто особо забираться не стремился, тем паче что Путеводные Нити тянули изгнанников обратно.

— Со временем в этом способе унижения сама собой отпала необходимость, потому что старшие маги считали за лучшее не раздражать Хельтрада, а среди младших выскочки как-то сами собой перевелись. О Шангруне надолго забыли.

— До тех пор, пока?.. — произнес Тобиус, глядя на своего бывшего наставника исподлобья.

— Пока туда не отправили молодого Шивариуса, что немало удивило всех.

— Почему?

— Потому что он был… он был точно как ты, Тобиус. Тот же мутировавший геном, та же жажда знаний ради самих знаний и та же самонадеянность. Он вернулся в Академию через несколько лет после выпуска и сдал экзамен на право ношения посоха. Ахог подери, он и посох для себя уже сделал! Причем отличный! Я сам преподавал ему, и у Шивариуса был немалый потенциал в артефакторике. Но такая наглость не могла сойти ему с рук, хотя мы думали, что сойдет.

— Почему?

— Потому что Шивариус считался протеже самого Хельтрада. Ледяное Сердце был отличным рыбаком, чувствовал магический дар острее кого угодно, а особенно хорошо ему удавалось находить детей с мутацией генома. Если ты не знал, то в разные годы жизни, и до, и после становления управителем, именно он привел в Академию Багура Жабу, Сеприцио Взрыва, братьев Эхо, Нестора Губку и многих других. Хельтрад был очень умен и могуч, а еще его интересовали все различные мутации генома, он пестовал особенных магов, изучал их и помогал им развиваться. Он же нашел и Шивариуса и посвятил ему много сил. Теперь, когда я стал стар и думаю о людях так, как они того заслуживают, мне кажется, что Ледяное Сердце просто коллекционировал мутировавшие геномы. Где бы ни крылась правда, я точно скажу одно — Шивариус был наказан, сослан на Ору искать мифический Шангрун и пропал надолго. Обычно волшебники возвращались через два-три месяца, в зависимости от упорства или погоды на море, но Шивариус исчез бесследно почти на год, а когда он все-таки вернулся, это был уже не тот маг, которого я знал. Что-то в нем изменилось, причем в худшую сторону…

— Как и во мне?

Ювелир поджал губы, Тобиус его не жалел. Каким бы могущественным ни был маг, старея, он, как и простой человек, терял прежнюю ментальную защиту, и ему становилось труднее противостоять чужим нападкам. Вот почему когда взрослый сын срывает раздражение на своем старом родителе, тот подчас не может ответить ни слова, а лишь стоит с открытым ртом, дрожит и издает едва слышные сдавленные звуки, хотя в прежние годы отвесил бы нахалу славную оплеуху.

— На этом шангрунская эпопея закончилась. Шивариус вернулся и доложил, что потерпел неудачу, как и все, кто был до него. Осмеянный, он покинул Академию и не возвращался лет двадцать, а когда вернулся, вдруг обнаружилось, что он на удивление могуч для своих лет. Шивариус стал занимать внушительные позиции в иерархии, преподавал и был любим своими учениками, а потом при поддержке двоих архимагов он сам принял этот ранг. Одним из них был я, вторым — Маурон Левый. Шивариус был последним, кто отправился на Ору до тебя.

— Был еще Финель Шкура, которого постигло…

— Проклятие, да. Но проклят он был задолго до того, как отправился на Ору. Финель напросился сам, в надежде отыскать Шангрун, а управители, посмотрев на него как на идиота, отпустили на все четыре стороны. Бедняга. В родословную к Шкуре попал вервольф. До поры, видимо, это практически не проявлялось в его родственниках, но Финель уродился магом, что послужило катализатором проклятья, которое стало приносить огромные неудобства. Здесь, увы, он не нашел способа избавиться от такого "подарка" и, одержимый надеждой, отправился на Ору.

Закончилась та затея очень плохо, хотя Финелю Шкуре и повезло найти Шангрун. Возможно, он достиг цели, потому, что его Путеводная Нить никуда не сворачивала и упрямо вела вперед.

— Тебя не пытались убить, Тобиус, хотя то, что Гаспарда решил учинить в угоду самолюбию прочих старших волшебников, тоже выставляет всех нас в дурном свете.

— А что было потом?

— Прости?

— Я никогда не слышал о Хельтраде Ледяном Сердце, что с ним стало?

— Погиб вообще-то. Неудачно телепортировался — тело явилось на место частично, причем недоставало некоторых внутренних органов, правой руки… Через какое-то время сменилось еще несколько управителей, ну а потом утвердился нынешний состав во главе с Гаспардой.

Неудачная телепортация, какая несуразная смерть для великого мага, подумал Тобиус, все равно что для мастера меча нарваться животом на острие собственного клинка, споткнувшись ночью по пути в уборную.

— На твоем месте я бы сейчас думал о том, что ты скажешь управителям. И предупреждаю, ты не заметишь этого, но совсем рядом будет Сехельфорсус Чтец. Я бы и рад дать тебе что-нибудь, защищающее мысли от чтения, но они это заметят.

— Значит, вы уже решили, что я собираюсь лгать и хитрить?

— Ты пять лет где-то прятался. Многие считали, что ты погиб, другие думали, что ты примкнул к Шивариусу, третьи были убеждены, что он посадил тебя в пыточную камеру и скармливает твою душу демонам Пекла по кусочку в день. Правда, ни первые, ни вторые, ни третьи не могли ответить — отчего в таком случае Шивариус назначил награду за тебя живого? У тебя явно есть что скрывать.

Тобиус крепко зажмурился и почти минуту сидел так, будто надеясь, открыв глаза, проснуться. Он, разумеется, знал, что все эти годы Шивариус его искал, все просто не могло быть иначе, но услышав об этом наяву, словно получил крепкий удар под дых.

— Значит, он ищет меня…

— А весь остальной Вестеррайх ищет его, но тщетно. Тут и там всплывают слухи о его фактотумах, но сам Шивариус исчез бесследно…

Обещанные целители наконец появились. Почтительно кивнув Никадиму, они принялись окутывать Тобиуса паутиной диагностических чар, проверяя все слои его существа на предмет отклонений. Хотя Ювелир просто присутствовал и не имел к процессу обследования прямого отношения, результаты в первую очередь представили именно ему, как заинтересованному архимагу.

— Обширные свежие гематомы, зажившие шрамы, многочисленные следы старых переломов, асимметричное развитие мышц груди и спины, что не странно при отсутствии одной руки, следующее из этого искривление позвоночника, нарушение пигментации волосяного покрова — преждевременная седина. Не считая этого и сильно перевозбужденной нервной системы, физически он здоров. Но с астральным телом все обстоит несколько сложнее.

— В чем проблема?

— М-м… оно… — Целитель посмотрел на собратьев по ремеслу в поисках поддержки, потом перевел взгляд на Тобиуса, который не обращал на него внимания, и наконец заговорил совсем тихо, сплетая в воздухе иллюзорные изображения: — Вот это моя аура, а это аура пациента.

— И что?

— Видите этот небольшой контур в районе мыслительного центра? На темени, иначе говоря. У меня он есть, у пациента — нет.

— И что?

— Это признак наличия Путеводной Нити, ваше могущество. У магистра Тобиуса ее нет.

Упомянутый магистр улыбнулся, следя за реакцией Никадима Ювелира, и улыбка его вопрошала: все еще непонятно, что во мне изменилось?

— Такое возможно?

— Мы сталкиваемся с этим впервые. Обычно контур Путеводной Нити исчезает из ауры…

— Мертвецов, — закончил Тобиус. — Я тоже изучал целительскую магию и знаю, что волшебник без Нити — это мертвый волшебник. Весело, правда?

Его заявление повергло присутствующих в молчание ровно до тех пор, пока один из целителей вдруг не сделался очень взволнованным.

— Пожалуйста, отойдите от обследуемого! Фиксирую на его теле пространственную складку!

В палату телепортировались боевые маги. Никадим Ювелир громко вскрикнул, призывая всех не вести себя как перепуганные куры.

— Тобиус, ты используешь магию Пространства сейчас?

— Я постоянно ее использую, но совсем чуть-чуть.

— Что у тебя в складке?

— Боитесь, что я сохранил при себе боевой артефакт?

Восстановилась враждебная тишина.

— Зря боитесь. Хотя, конечно, артефакт-то при мне.

Никадим вскрикнул опять, заставляя боевиков держать себя в руках, пока складка в реальности разравнивалась, выпуская наружу спрятанное содержимое. А потом ему больше не пришлось настаивать на спокойствии, все и так смотрели как завороженные, со страхом и отвращением, но не в силах отвлечься от скрюченной пятерни, застывшей в потеках расплавленной бронзы.

— Тобиус… как?

— Я же сказал: слишком много о себе возомнил и поплатился за это.

— Она…

— Беспрестанно. А если попытаюсь провести через нее магический заряд, то упаду в обморок от боли, мозг отключится, чтобы не вскипеть. Несколько раз пытался ампутировать, но подарок одного унгиканского колдуна, засевший внутри, протягивался к сердцу, намекая, что умирать будем вместе. Эх… когда что-то причиняет тебе постоянную боль, а исправить дело не получается, ты стараешься абстрагироваться, не думать об этом. Вот я и забыл, что у меня есть правая рука, и это немного помогло, хотя она часто напоминала о себе. А так-то у меня все отлично.

Тобиус остановился посреди лестницы. Дышалось тяжело, одежда липла к телу, а во рту пересохло. Им овладевала тревога. Каждая следующая ступень приближала к месту, где сосредоточился страх, где он пережил предсмертную агонию и отчаяние. Собравшись, Тобиус пошел дальше, и с каждым шагом незримая тяжесть давила на плечи все сильнее, побуждая броситься в бегство. Однако серый маг, заглядывавший в глаза собственным кошмарам на протяжении нескольких лет, был готов вернуться туда, где в его памяти еще жила предсмертная мука.

Зал совета управителей восстановили, заделали проломленные стены, заново облицевали все драгоценным обсидианом и вернули в центр десять каменных тронов, над которыми сверкала великолепная магическая люстра. Сквозь витражи многочисленных узких окон проникал раскрашенный свет, придававший мрачной черной зале толику жизни.

Тобиус прошел в круг каменных тронов, сопровождаемый гулким эхом шагов, которое заметалось меж колонн. Троны были расставлены с очень грамотной задумкой, вроде бы для того чтобы члены совета видели друг друга, совещаясь, а с другой стороны, когда допрашиваемый входил в круг, его спина всегда была незащищена для чьих-нибудь взглядов, и как бы он ни крутился, чувство безопасности ускользало. Но Тобиус не крутился, его лицо было обращено в сторону Гаспарды, но стылые глаза смотрели сквозь великого пироманта.

— Отрадно видеть вас в добром здравии, чар Тобиус.

— Спасибо, ваше могущество.

Управители с интересом изучали блудного магистра, наконец-то вернувшегося домой.

— Где вы были, чар Тобиус?

— Отдыхал, — спокойно ответил он.

— Поведайте нам, что произошло в этом самом зале пять лет назад?

Для Тобиуса не было ничего легче, чем рассказать им о том, о чем они хотели узнать. Воспоминания живыми картинами вставали у него перед глазами, наполненные болью, унижением и страхом. Но никому не было до этого дела, а потому серый волшебник отмел лишнее и заговорил очень скупо, по существу.

— Извольте. Когда я вернулся в Ордерзее, над Академией уже давно был купол, и никто не мог проникнуть внутрь, потому что Шивариус Многогранник никого не желал видеть…

— Но вас он пропустил, — подал голос Мабурон Прилив, — как утверждают многочисленные свидетели.

— Так и было. Я прошел в ворота и через некоторое время оказался на этом самом месте. Между нами состоялся разговор.

— О чем же, чар Тобиус?

Взгляд холодных глаз сосредоточился на лице Гаспарды, моложавом, породистом, гладко выбритом.

— Общая суть сводилась к теме мирового господства.

Возникла пауза, в течение которой управители обменялись мысленными фразами.

— Продолжайте.

— Шивариус сообщил мне, что намерен, ни много ни мало, вернуть золотую эпоху магии, или, буквально, начать Вторую Эпоху Великих Чаров. Но при этом в его голове царил такой сумбур, что первая часть идеи плавно перетекала во вторую, не менее сомнительную. Он сообщил мне, что якобы является потомком Сароса Драконогласого и что имеет право на все исконные владения Гроганской империи, начиная, разумеется, с Вестеррайха. Насколько я понял, Шивариус намеревался захватить сначала его, назвав себя новым Императором-драконом, а затем использовать Доминион Человека как плацдарм для экспансии в другие области известного мира.

— И куакую же роль в этом безумии Многогранник отвел вам, чар Тобиус? — спросил Багур Жаба.

— Полагаю, он хотел, чтобы я стал его учеником. Якобы потому, что у нас с ним одинаковая мутация генома. Этот же аргумент он использовал, чтобы убедить меня в наличии у нас общих предков из династии Гроганов. Он назвал нас "драконовыми бастардами" что бы это ни значило.

Управители погрузились в единогласное молчание, хотя при этом могли общаться через мыслеречь.

— Чар Тобиус, — заговорил Нестор Губка, — вы получали от Шивариуса Многогранника какой-нибудь ценный предмет? Артефакт, например? Что-то очень…

— Книгу, — ответил Тобиус.

— Что за книгу? — быстрее и резче, чем следовало, спросил Мабурон Прилив, великий повелитель водной стихии, а также известный своим склочным характером интриган и просто эгоцентричный человек.

— Большую книгу в красивом белом переплете, не то из камня, не то из кости. Ренегат пытался убедить меня, что эта книга была написана Джассаром Ансафарусом, называл ее черновиком Гримуара Всемагии. Я не очень ему поверил, но на всякий случай украл книгу и сбежал в надежде спрятать ее где-нибудь.

Они молчали, но Тобиус кожей чувствовал, как кипел Астрал из-за мечущихся от разума к разуму невербальных посланий. Управители совещались, спорили, кричали друг на друга, сидя неподвижно, молча и глядя перед собой.

— Она у вас? — хрипло спросил Гаспарда.

— Черновик Джассара? Нет, увы. Поскольку сбежать из-под купола я не смог, как ни пытался, в конце концов меня поймали и вернули сюда. Ренегат переломал мне все кости, забрал книгу и удалился, а я потерял сознание. Очнулся очень далеко отсюда, в лесу, более-менее исцеленный, и понял, что мне лучше на некоторое время исчезнуть. Ах, еще я привез Афивианские свитки, как и было мне поручено, но он и их забрал, увы. К сожалению, я не был способен достойно противостоять архимагу.

Астрал вновь забурлил.

— Как вы избежали смерти?

— Не знаю. Честно говоря, я почти уверен, что не избежал ее. Однако то, почему я сейчас могу стоять перед вами, остается загадкой и для меня самого.

— Чар Тобиус, вы знаете, зачем бы Шивариусу было искать вас на протяжении последовавших пяти лет?

— Возможно, он решил, что недостаточно меня покалечил, и возжелал довершить начатое.

Тобиус высунул из-под белой накидки правую руку и показал всем желающим холодивший душу своим видом сплав опаленной плоти и металла. Это было неплохим аргументом в его пользу, но серый маг понимал, что так дешево управителей не купить.

— Хотя, возможно, дело в Шангруне, — полусонным голосом показывая, как же ему скучно, продолжил допрашиваемый.

— Что вы сказали?

— Шангрунское книгохранилище, вы что, не слушали? Я привез с Оры Афивианские свитки. Где, по-вашему, я их нашел, в случайном сугробе посреди тундры? Нет, я отыскал потерянное книгохранилище, я был в Шангруне. Увы, задолго до меня там побывал Шивариус. Возможно, он дорожил тайной своего личного источника знаний и не хотел, чтобы я открыл вам его местонахождение. Хотя, скрываясь, я верил, что вы и так уже узнали. Финель Шкура должен был доложить о нашей встрече на Оре. Разве он этого не сделал?

Тобиус действительно не знал, что случилось с Финелем Шкурой после их расставания, и допускал, что тот уже давно вернулся из-за Седого моря и представил управителям доклад о собственной экспедиции на Ору. Но серый маг надеялся убедить их, что Шивариус не подозревал о существовании Шкуры и считал, что, заставив Тобиуса замолчать, сохранил бы свою тайну в безопасности. Так он мог бы утверждать, что Шивариус искал его не из-за бесценной книги, а ради сохранения Шангруна в тайне.

— Ренегат оставил меня здесь умирать, страшась, что я прокляну его, как своего убийцу, на смертном одре, но когда узнал, что мое тело не обнаружилось, бросился на поиски. Право, я думал, что вы все знаете.

— Чар Тобиус, с тех пор как Финель Шкура отправился на Ору, о нем не было вестей. А сейчас вы утверждаете, что нашли Шангрун?

— Конечно. Это было нелегко, но я смог его найти. Если мне вернут мою сумку, я представлю исчерпывающие доказательства.

Сумка появилась буквально по щелчку чьих-то пальцев. Тобиус закинул ее на плечо и принялся рыться внутри, зная, что его имущество уже перетряхнули, потому что внутри не было Лаухальганды. В процессе поисков он случайно вынул из многомерных недр старый серебряный перстень с крупным сапфиром и цепочкой рун по ободку. По какой-то причине украшение оказалось наэлектризованным и ужалило его злой искоркой, после чего было уронено обратно.

— Боюсь, здесь не хватает кое-чего. Кое-кого, — отметил Тобиус, борясь с желанием сунуть пострадавший палец в рот. — Если вас не затруднит…

Управители беззвучно посовещались, и в зале появилась небольшая клетка, которая вполне подошла бы певчей птичке, внутри парил подвешенный в стазисном поле Лаухальганда. Когда его освободили, ушастый мяч разразился воплями взбешенного кота и насилу, но был все же успокоен. Из его рта Тобиус достал очень большую и толстую книгу в мягком переплете.

— На первой странице изложены точные координаты, а дальше — все знания, которые я успел почерпнуть из раритетных и даже реликтовых гримуаров, хранившихся там.

— Неправомерное присвоение знаний, — произнес Разм Лицемер, — считается поступком, достойным порицания.

Серый маг медленно повернулся к нему и взглянул в гладкое лицо, лишенное морщин, бровей, век, губ, носа, лицо, схематичное, с круглыми глазами-бусинками, парой крохотных ноздрей и ровной черточкой вместо живого рта. Разм Лицемер слыл одним из лучших метаморфов в Вестеррайхе, он мог как угодно играть со своей массой, формой, атомарной структурой, мог быть всем и всеми, чем пожелал бы, но особенного мастерства он достиг в воссоздании других людей. Говорили, что он имел в своей коллекции тысячи лиц.

— Я волшебник и уже по одному только этому факту обязан стремиться к получению знаний всеми возможными способами, невзирая на чьи бы то ни было запреты. Тупое следование правилам и отказ от преумножения своей силы — вот поступок, достойный порицания, не так ли? Опять же я нашел Шангрун, и вам следовало бы проявить благодарность, ибо без моих шатаний по ледяной тундре, где холод кусает за кости и режет легкие изнутри, получили бы вы чуть меньше, чем ничего, а не этот щедрый дар.

Он говорил спокойно и рассудительно, но сами слова его звучали дерзко, что не понравилось некоторым из великих магов.

— Шивариус, посланный на Ору Хельтрадом Ледяным Сердцем, смог сделать то, чего не осилили иные. Он нашел Шангрун, но решил присвоить его богатства и пользоваться ими единолично. Таково мое мнение.

Тобиус представил им свою ложь и предложил полюбоваться ею со всех сторон, а потом желательно поверить в нее и отпустить лжеца с миром. Он передал им сборник разнообразных знаний, взятых из множества раритетных книг, хранившихся в Шангруне. Разумеется, неполный сборник, а то, что успел перевести, расшифровать, систематизировать и понять за пять прошедших лет.

— Вы можете идти пока, чар Тобиус, но мы еще вернемся к вашей истории.

— В любое время, ваши могущества, — ответил он, не двигаясь с места.

— Что-то еще? — спросил Огненное Облако.

— Да, ваше могущество. Я хотел бы обсудить награду, которая мне причитается.

Если бы наглость могла двигать предметы, то каменные троны вместе с великими архимагами были бы тот же миг разбросаны по залу.

— Награду? — совершенно спокойно переспросил Гаспарда.

— Да. Я очень многое сделал ради Академии, защищал ее репутацию, когда другие роптали, сражался с превосходящим противником, когда другие были бессильны, разоблачал предателя, пока другие пребывали в неведении. Я пострадал, лишился руки. Думаю, мне причитается небольшая компенсация.

— Чар Тобиус, я просто сгорю от нетерпения, если немедленно не узнаю, в какую цену нам обойдутся все ваши страдания, — улыбнулся великий пиромант.

Обсидиан в зале совета вздрогнул и завибрировал от многоголосого взрыва хохота, стоило лишь прозвучать ответу.

Когда двери закрылись за его спиной и волшебник спустился на несколько ступенек, он остановился, чтобы хорошенько рассмотреть кусок застывшего магического янтаря, переданного ему в дар как награда за славную службу. Для них это было смехотворной мелочью, настольным хламом, но для него это являлось одним из самых ярких воспоминаний детства.

Лаухальганда подпрыгивал возле ноги, тихонько мяукая.

— Ты проглотил свиток, как я тебя учил?

Ушастый мячик раскрыл рот и высунул язык, на котором лежал синий свиток-хранилище. Волшебник слабо улыбнулся, позволил компаньону проглотить янтарь и накинул на голову капюшон, чтобы не привлекать лишнего внимания.

— Идем, проветримся.

Тобиус испытывал ностальгические чувства, шагая по галереям, залам и лестницам главной башни. Впервые со времени выпуска он вернулся в Академию и застал ее в процессе обычного ежедневного обучения, а не во время праздника или очередной чрезвычайной ситуации.

Ученикам преподавали знания в аудиториях, лабораториях, вольерах, мастерских. Все неофиты занимались одним и тем же — учились ощущать и контролировать гурхану, адепты постарше постигали основную теорию магии, историю, географию, письмо, счет, черчение, рисование, проходили мнемонические практики, готовили свои организмы к грядущим мутациям, занимались боевыми тренировками. В других магических школах физическое воспитание не особо уважали, считая не без оснований, что здоровье себе можно обеспечить при помощи магии, но Академия Ривена смотрела на вопрос иначе. К тому же естественное повышение выносливости тела давало ученикам больше шансов выжить во время мутации организма.

С переходом со ступени на ступень, становясь старше, юные волшебники выбирали себе те грани Искусства, которые им лучше давались, и некогда единые группы новичков разбивались, отправляясь на разные профильные занятия; с приближением выпускных экзаменов молодые волшебники находили себе профильных руководителей. Сам Тобиус, будучи серым магом и не имея жесткой профильной дисциплины, мог выпускаться либо как боевой маг, либо как целитель-зельеваритель, либо как артефактор. При том что боевая магия давалась лучше, чем целительство и артефакторика, он выбрал последнее и под чутким руководством Никадима Ювелира смог добиться проходного бала. Правда, тогда он выжал из себя все, на что был способен, и дальнейший рост ему не светил.

Покинув главную башню, серый маг двинулся по обширной парковой зоне, окружавшей основной комплекс учебных корпусов. Тут и там на лугах, в рощах, у подножий или на вершинах холмов виднелись обособленные павильоны, зверинцы, лаборатории. На одной из тренировочных площадок тридцать неофитов осваивали азы боя с древковым оружием. Академия Ривена выпускала не просто лучших магов в Вестеррайхе, она готовила особенно живучих и способных за себя постоять магов, прививая им боевые навыки вне зависимости от основной квалификации. Каждый выпускник Академии мог вступить в рукопашную схватку, мастерски используя посох, жезл и ритуальный нож, а также любые производные от этих видов оружия: алебарды, копья, булавы, шестоперы и всевозможное короткое клинковое оружие.

Ему приглянулась небольшая пустующая беседка с куполообразной крышей-витражом, под которой висел дремлющий в дневное время кристалл-светильник. Устроившись на сиденье, Тобиус набил трубку и закурил. Он и в более юные годы любил хороший табак, но, будучи инкогнито, вообще стал дымить не переставая. Кукурузные трубки прогорали быстро, и он мастерил себе новые, невольно скучая по той, первой, которая тоже была подарком. Ее ему подарил сам Никадим Ювелир, она была керамической, а на чаше имелось лицо Тобиуса, как подпись и своеобразное украшение. Несмотря на то что великий артефактор упрочнил свой дар чарами, трубка сломалась вдребезги, когда… когда Шивариус Многогранник ломал вдребезги Тобиуса, молотя его телом о стены и полы так, что обломки костей из-под кожи лезли.

Водя большим пальцем по теплой и гладкой драконовой кости, Тобиус сам не заметил, как задремал. Он давно превысил лимит выносливости даже мутировавшего организма, носясь по диморисийским лесам. Сон принял волшебника в мягкие объятья, пахшие табачным дымом и весенним цветением, то был милосердный сон, редкий гость в жизни Тобиуса, сон без боли, без кошмаров, без тьмы с алыми очами и без чудовища — наполовину дракона, наполовину человека.

Тем тяжелее было расставаться с милосердным забвением, когда Тобиуса стали осторожно тянуть к миру яви. Был уже глубокий свежий вечер, магический кристалл мягко светился, окутывая витражный купол беседки нежным разноцветным ореолом. Ломас Полумесяц держался на почтительном расстоянии, соблюдая мудрую осторожность, — если разбудить волшебника внезапно и бесцеремонно, он может и Огненным Копьем в лицо ударить.

— Чар Никадим зовет вас.

— Сколько я проспал?

— Полагаю, что несколько часов. Скорее, я и так слишком долго искал вас.

Тобиус раздраженно поморщился, но пошел по освещенным тропинкам вслед за артефактором. Полумесяц торопился, но вел не в главную башню, а в один из корпусов, где располагалось множество артефакторских мастерских и литейные цеха, производившие детали для техноголемов. К тому часу учебные помещения всех мастей были уже пусты, а ученики находились на вечерней трапезе.

Из-под дверей одной мастерской шел свет, и Ломас приглашающим жестом указал на нее, не собираясь идти дальше.

— Желаю вам удачи, чар Тобиус, и надеюсь, что все закончится хорошо.

— А что-то может закончиться плохо? — подозрительно прищурился серый маг.

Так и не получив ответа, он вошел в мастерскую и остановился, разглядывая собравшихся там великих волшебников. Никадим Ювелир, братья Эхо и Нарлога сидели за одним из столов, расчистив немного места от кузнечных инструментов, и пили отравку с нехитрой закуской.

— Ваши могущества.

Таурон Правый и Маурон Левый являлись братьями-близнецами, которых едва ли кто-то сумел бы уличить в родстве. За годы практики диаметрально противоположные направления Искусства изменили близнецов, некогда являвшихся зеркальными отражениями друг друга. Таурон, посвятивший жизнь целительским чарам, превратился в высокого и красивого мужа с волосами цвета сусального золота, от чьей фигуры беспрестанно шел мягкий внутренний свет исцеления. Маурон же, всю жизнь изучавший природу Тьмы, постигавший запретные знания и искавший способы противодействия им, стал скрюченным тощим старикашкой, неподдельно уродливым и пугающим. В отличие от брата, разум Маурона постоянно пребывал в состоянии неконтролируемого кровожадного бреда, и лишь ангельское терпение Таурона, а также его беспрестанная забота сдерживали порывы безумного знатока всевозможных запрещенных заклинаний. Оба брата Эхо состояли в совете управителей.

О Нарлоге было известно крайне мало. Этот скрюченный старый шаман приехал в Вестеррайх из Унгикании, с Черного континента. Несмотря на его принадлежность к исконно диким магам, практикующим откровенно пугающие ритуалы, Академия дала инородцу дом и окружила его почетом в обмен на секреты магических знаний далекой земли. Нарлога был худ, сед, имел тоненькие артритные конечности и объемистое брюшко, упругое как ритуальный барабан. Его дряхлую персону укрывал плащ из шкуры леопарда, многочисленные бусы и связки сушеной органики; затылок прикрывала большая ритуальная маска, которую он сдвигал на лицо лишь во время практики, а в качестве вспомогательного артефакта повелитель духов пользовался клюкой.

Именно унгиканец прежде всех отреагировал на появление Тобиуса. Он опрокинул стопку не закусывая, смачно рыгнул и поманил серого мага пальцем.

— Подойди к чару Нарлоге, Тобиус, — сказал Никадим Ювелир, — и покажи ему свою руку. Пожалуйста, без лишних вопросов.

Тобиус нехотя приблизился к столу и показал шаману искалеченную конечность. Тот бесцеремонно схватил руку, и мир вокруг волшебника изменился, померк, его разорвал гулкий ропот барабанов и многоголосый напев теней, кружившихся вокруг в дерганом танце безумия. Воспалившийся разум тут же осознал, что нужно немедленно убить Нарлогу, и даже то, что мысли стали звучать в голове на ужасном, безобразном, совершенно чужом языке, не смутили волшебника. К счастью, старый шаман отпустил его, и Тобиус, покачнувшись, отшагнул назад. Он покинул мир теней.

— Как славно! Нарлога вспомнил о доме! О родне! — сказал шаман с неправильными чужеродными интонациями, которые серый маг, несомненно, только что слышал у себя в голове.

— Ты знаешь, что это? — спросил Ювелир.

— Укус тени, да! Ты правильно сделал, что позвал Нарлогу!

Унгиканец принялся наливать себе отравки, а Никадим подошел к Тобиусу.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю… когда он прикоснулся к руке, кажется, что-то чужое стало думать вместо меня в моей же собственной голове.

— Да! Это злой лоа, поселившийся в твоей руке, пытался подчинить тебя! Да! Будь ты послабее — бросился бы на Нарлогу мгновенно! И погиб бы, хе-хе. Злой лоа знает, кого следует бояться! — самодовольно промолвил Нарлога. — Расскажи-ка, что с тобой случилось?

И Тобиусу ничего не оставалось, кроме как рассказать архимагам и старому шаману о ночном налете на шхуну "Фредерика" и об унгиканском колдуне, который сопровождал пиратов.

— Победил Амади? — расхохотался Нарлога. — А ты могуч, желтоглазый! Лучше бы ты его добил! Багкхуты любят использовать укус тени: если колдовской яд убьет жертву, то ее тень прибавится к тени багкхута, и тот станет сильнее, но даже если багкхут будет побежден, а укус тени не убьет его врага, то багкхут сможет найти обидчика потом и отомстить!

— Разве не лучше держаться подальше от того, кто один раз едва тебя не убил?

— Может, и лучше, — пожал плечами Нарлога, — но багкхут не может, Шзоадди не позволят ему оставить поражение неотмщенным.

— Шзоадди?

— Те-Кто-Живет-Под-Землей, — кивнул Нарлога. — Они дают огромную силу за жертвы, но требуют всегда слишком много. Амади пришел к ним в поисках силы и теперь должен подчиняться их прихотям.

— Нарлога, — задумчиво подал голос Таурон Правый, — я не помню, чтобы чар Тобиус называл своего оппонента по имени.

— Но его действительно звали Амади, — быстро добавил Тобиус. — Вы его знаете?

— Еще бы Нарлоге не знать сына, сына, сына, сына, сына своего сына! Ха-ха-ха! — развеселился шаман. — Нарлога сам принимал его из матери и сам давал ему имя! Мальчик родился мертвым, но Нарлога заставил его жить, ха! Нарек Амади — Мертворожденный! Нарлога даже немного учил его искусству тхотона, но Амади пошел на поклон к Шзоадди и стал багкхутом. Всегда слишком торопился, всегда хотел слишком много силы да побыстрее! Хорошо, что ты проучил его! Жаль, что не убил.

— Нарлога, можешь ли ты выгнать эту тварь из тела Тобиуса? — спросил Никадим.

— Не сможет, — прокряхтел Маурон Левый, дотоле сидевший на лавке, подтянув к подбородку костлявые коленки. Обычно он витал где-то в собственной ужасной реальности, но когда дело касалось сферы его профессиональных знаний, старик не ошибался. — Раньше бы смог, но темный дух сплавился воедино с астральным телом желтоглазого юнца, и с телом материальным тоже, когда тот коснулся расплавленного артефакта. Очень редкий способ объединить две сущности, но теперь сплавленного воедино не разлучить…

— Да заткнись ты, — беззлобно оборвал его шаман, — жаль, но теперь — нет, Нарлога не сможет вытянуть лоа из руки. Нарлога лишь может сделать так, чтобы лоа не причинял больше боли, никогда. Это ведь он там болит, его суть изменилась, слилась воедино с твоей сутью и сутью твоего жезла. Теперь он не знает, кто он, и это заставляет его сходить с ума. Вечно. Если хочешь, Нарлога усыпит его, и он будет спать…

— Я очень этого хочу, — прохрипел Тобиус, заглядывая в бесконечно темные, как у гоблина, глаза унгиканца, — очень!

Ритуал занял всего несколько минут, и по взмаху морщинистой руки шамана тупая пульсирующая боль, с которой Тобиус жил пять лет, утихла. Ее просто не стало. Серый маг до скрипа сжал зубы, чтобы не издать позорного всхлипа облегчения, а Нарлога снял тяжелую деревянную маску, чтобы вернуться к отравке и надкусанному ломтю хлеба с салом, ибо для него происшедшее являлось смехотворным пустяком.

— Если хочешь избавиться от лоа окончательно, найди Амади и убей его, — посоветовал шаман, чавкая, — тогда лоа из его тени тоже умрет.

— Я безмерно вам благодарен, ваше могущество…

— Ночь только началась. — Никадим Ювелир поднялся, взял со стола свой молот и подошел к горну.

То был горн гномской работы, который наверняка некогда украшал собой мастерские кхазунгорских умельцев. Гномы, создававшие этот горн, сработали его из цельной гранитной глыбы, придав ей форму и вытесав узоры, превратившие простой кусок камня в произведение искусства — стилизованную статую хелльматверма. Нажав на педаль, выполненную в виде кончика драконьего хвоста, великий артефактор заставил пасть-жерло горна распахнуться, изрыгнув пламя. Рядом стояла наковальня. На плечи Тобиуса легли тяжелые и теплые руки Таурона Правого.

— Я сделаю все, чтобы облегчить ваши мучения, чар Тобиус, — сказал великий целитель, — но предупреждаю — все равно будет очень больно.

— Я привык к боли, ваше могущество. — Серый маг скинул верхнюю одежду и шагнул к дышащему огнем горну.

Последовавшие часы показали, что Тобиус ошибался, — такой боли он не ведал даже в худшие дни, когда приходилось вгрызаться в здоровую руку чтобы чуточку отвлечься от боли в покалеченной. Удары молота, рев горна, шипение емкости с ледяной водой и бесконечный речитатив артефакторских заклинаний стихли только к утру. Лишенный всяких сил Тобиус рухнул на скамью и перестал двигаться, хотя продолжал слышать слова прощания от уходивших архимагов. В мастерской остались только он и Никадим Ювелир. Бывший наставник, тоже изможденный сложнейшей многочасовой работой, помог ему сесть, накинул на плечи одеяло и облокотил спиной о стену.

— Ты обзавелся восхитительной трубкой, Тобиус.

— Подарок, — нашел в себе силы ответить тот.

— Затянись, это обезболивающий курительный сбор.

Тобиус прикусил загубник, почувствовал пряно-сладкий вкус красной смолы, медленно затянулся. Никадим сел рядом и тоже прикурил. Его трубка выглядела и была обычной, короткой и маленькой, безо всяких украшений и вплетенных заклинаний. Порой великому мастеру артефакторики надо было напоминать себе, что в мире есть и простые предметы, не нуждающиеся в магическом улучшении, чтобы быть совершенными.

— Твои дела плохи, Тобиус.

— Правда, ваше могущество? А я-то думал, что мои дела только-только пошли на поправку.

— Управители собираются взяться за тебя всерьез, потому что ты был последним, кто видел Шивариуса и эту треклятую книгу, о которой они не могут перестать думать. Уже готовят экспедицию на Ору, большую и хорошо снабженную экспедицию, которой будет приказано либо достичь цели, не считаясь с потерями, либо вмерзнуть в орийские льды насмерть. Сехельфорсус Чтец сообщил им, что не может прочитать твои мысли. Они сначала даже не поверили своим ушам, но в итоге это их еще больше заинтересовало. Сами управители могут скрывать свои мысли, но магистру от Чтеца не укрыться. Ты что-то знаешь об этом?

— Нет. Могу только догадываться.

— Не поделишься?

— Тогда весь смысл исчезнет. Мне помогли научиться этому, чтобы я мог хранить секрет.

— Хм. А что с Путеводной Нитью? У тебя ее действительно нет?

— Не чувствую с тех пор, как… с тех пор.

— Тобиус?

— Он убил меня там, наставник. Шивариус убил меня там, в зале совета. Моя Путеводная Нить подошла к концу.

— Это в высшей степени необычно. Не поделишься секретом чудесного воскрешения?

Тобиус молчал, он не смог бы предложить Никадиму ничего, кроме смутных подозрений.

— Теперь ты сам по себе являешься источником бесценных знаний, и мне страшно думать о том, на что управители пойдут ради них. Не все, конечно, хотят разобрать тебя на составляющие, но советом управляет Гаспарда, а он всегда поступает так, как лучше для Академии, не считаясь с интересами отдельных волшебников.

— Полагаю, с территории кампуса мне не выбраться?

— Сторожам приказано не пускать тебя ни по одному из пластов реальности. Не телепортируешься и по порталу не пройдешь.

— Понятно.

— Если бы я мог сделать для тебя что-то еще… Но ты же знаешь, влияние в кругах управителей я променял на достижение совершенства в собственном деле. У меня есть несколько верных учеников, Ломас, например, к тому же среди других магов тоже есть те, кто проникся к тебе уважением. За участие в войне, за разоблачение Шивариуса, за то… за то, что ты все-таки выжил. Эти пять лет не прошли бесследно, теперь Шивариуса боятся, он многое натворил, и ты — волшебник, который выжил…

— Чушь, я не выжил, — отрезал Тобиус, открывая глаза. — Мотылек дракону не соперник. Я не выжил, и все тут. Вы действительно готовы устроить мне побег, рискуя статусом и жизнью, своей и других верных учеников?

— Готов, Тобиус. Твоя судьба, если ты останешься, представляется мне более ужасной, чем моя собственная, если помогу тебе сбежать.

— Я вам верю, но жертвовать собой не позволю. Ради меня уже жертвовали собой, мне не понравилось. Если хотите помочь, наставник, обратитесь к силе, которая стоит выше управителей Академии.

— Выше? Но выше них в Академии никого нет…

— Если ты маг, чтящий законы Джассара, то всегда есть кто-то, кто выше тебя. — Тобиус поднял правую руку и посмотрел, как сжимаются в кулак и разжимаются его новые бронзовые пальцы. — Найдите способ связаться с королем. Пусть Бейерон узнает, где я и в каком я положении, пусть призовет меня к себе, невзирая на возможные увертки управителей.

— Король? Но зачем ему делать это для тебя?

— Когда он был в изгнании, я служил его придворным волшебником и очень многое сделал ради моего опального сюзерена. Надеюсь, вернув себе трон и корону, он не забыл о моих заслугах.

Тренировки до четырнадцатого пота, до изнеможения, до белых пятен в глазах и до рева прибоя в ушах. Левая рука завязана за спиной, а правая крутит боевой шест, поднимает тело при отжиманиях, подтягивает к перекладине. Никадим Ювелир одарил его новой рукой, которая как живая осязала и подчинялась воле мозга. При этом она была прочна и сильна настолько, что могла перемалывать в пыль камни и не чувствовала боли.

Пять лет жизни и труда без одной руки наложили отпечаток на его тело — правая сторона мышечного корсета туловища и мышцы плеча деградировали на фоне переразвитой левой стороны. Теперь Тобиус изо дня в день возвращал правой руке прежнюю силу, регулярно посещал целителей, которые помогали ему выпрямить позвоночник и следили за общим состоянием. Он стал хорошо спать и порой, когда никого не оказывалось рядом, просто захлебывался смехом по причине отсутствия боли.

Однажды вечером серый маг посетил своего старого наставника и передал ему на изучение арбалет, взятый у лермазу, и чернокнижный меч, поднятый с тела кромарага во время путешествия по Оре. Никадим попросил вернуться за ответом через пару дней, как и было сделано. Когда Тобиус вернулся в кабинет-мастерскую, его трофеи лежали возле небольшого древнего алтаря, поставленного на письменный стол. Часть документов, амулетов, талисманов, деталей и грязной посуды, прежде захламлявшей стол, оказалась бесцеремонно сброшена на пол. К тому времени Никадим Ювелир уже закончил изучать артефакты.

— Порадовать тебя мне особо нечем, Тобиус. Эти артефакты были сделаны разными людьми в разное время и для разных целей. Они почти ничего не знали о своих хозяевах, ибо были сразу же переданы тем, для кого предназначались, и пробыли с ними до самого конца. Ты убил кромарага и лермазу?

— Пришлось.

— Мое тебе почтение. Я слышал о кромарагах, но лермазу — это что-то невообразимо более мерзкое…

— Сборщики душ, наставник. В дневниках знаменитого путешественника Николауса из Вихалиена они описываются как посланцы некромантов, которые приходят к должникам, не оплатившим услуги магов Смерти, и забирают души, жизненные силы, тела. В Вестеррайхе их не видели со времен Третьей Войны Некромантов.

— Тогда все логично. Болты к этому арбалету отлиты из серебра, но острия покрыты сталью для твердости. В серебро вплетены сильные чары, которые неразрывно связаны с самим арбалетом. Если хотя бы ранить человека из этого оружия, его душа немедленно будет вырвана из тела и переправится в арбалет. Однако в самом оружии нет никакого намека на духовное хранилище, он лишь проводник души.

— Сосудом служит сам лермазу.

— Будем думать, что так. Но это еще не все! Труп, у которого внутри засел такой вот болт, немедленно превращается в кадавра и начинает повиноваться воле того, кто владеет арбалетом. Жуткая богомерзкая машина смерти.

— А если болт изъять?

— Изъять? Ну, тогда, думаю, тело перестанет подавать признаки жизни или подобие оных. Однако заряд некротической силы немедленно ускорит распад органики. У некромантов всегда так, если они не держат свою силу под жестким контролем, она расползается вокруг, как трупная плесень, и делает то, что у нее получается лучше всего, — разлагает.

— А что меч?

— О, тоже мерзкая штука. — Никадим посмотрел на двуручный клинок, в котором на первый взгляд не было ничего более опасного, чем острие и режущие кромки. Но лишь до тех пор, пока в перекрестье не угнездится маленький темно-сиреневый кристалл. — Порождение дикой магии, напрямую связано с Тьмой, со старыми богами. Через кристалл они проникают внутрь меча и даруют ему силу разрушать все и вся, с чем столкнется клинок. Но живой человек долго им не помашет — меч разрушит его душу и превратить в тварь, название которой я силюсь подобрать.

— Поэтому им орудовал живой мертвец. Думаю, в качестве платы Тьма принимала души и жизни тех, кого клинок разил.

— Верно мыслишь, ученик, я смог кое-что вложить в твою голову, — ухмыльнулся Никадим.

— Хороший учитель и безногого научит ходить. Это все, что удалось узнать?

— Не совсем. Видимо, я все-таки чего-то стою, если смог вытянуть имена создателей. Этот меч выковал и зачаровал некто по имени Ноанкун, а арбалет вышел из рук Гариба Ауфы Абдуссамада аль Харинна. Знакомые имена?

— Слышу впервые, но мысль о том, что арбалет смастерил некромант из Аглар-Кудхум, уже укоренилась в моей голове. Спасибо за помощь, наставник, вы вновь меня выручаете…

— Знаешь что, есть одна идея, — Никадим медленно огладил бороду в задумчивости, — я постараюсь связаться с одним старым другом, магом-артефактором, чей дар к этому делу даже у меня вызывает неподдельное восхищение. Возможно, он сможет вытянуть из этих штук больше, чем смог я. Правда, его еще надо найти…

Подтягиваясь на правой руке, при этом хрипя от натуги, волшебник почувствовал, что больше он не один. На тренировочную площадку явился Ашарий Задира, как являлся каждый день с начала тренировок. Прежде он просто смотрел, но когда пришло время тренировочных боев, пиромант молча взялся за шест и вскоре выбил из Тобиуса всю пыль. Каждый следующий день он появлялся и избивал серого мага до тех пор, пока тот не терял все силы без остатка. Сначала Тобиус думал, что пиромант получает удовольствие, с толком истязая его, но вскоре понял, что хотя Задира и беспощаден, он не жесток, а его удары вместе с болью несут пользу. За все время оппонент так и остался нелюдимым, не обмолвившись с Тобиусом и единым словечком.

Левая рука освободилась и на пару с правой крутанула шест, заставляя воздух взвыть. Ашарий тоже взялся за оружие, и они сошлись в быстром поединке, конец которого Тобиус встретил на земле, со вкусом пыли во рту и болью, пульсирующей в бедре. Раз за разом они сходились, колотя свистящими шестами по воздуху и с треском — друг по другу, пока серый волшебник вновь не оказывался бит.

— На этот раз двадцать ударов, — сказал он, отплевываясь и занимая боевую стойку. — В первый раз ты побил меня со второго.

— Это был наш второй поединок. В первом ты побил меня.

То, что Ашарий внезапно заговорил, так удивило Тобиуса, что он пропустил хлесткий удар и вновь упал. Но на этом пиромант не остановился и протянул серому магу руку, помогая встать.

— На сегодня все. Тебя желает видеть его могущество Гаспарда.

Ашарий ушел, оставив Тобиуса в недоумении, которое, впрочем, быстро перешло в кипучую деятельность. Очень скоро, умытый и одетый в чистое, он добрался до кабинета Гаспарды, который находился на средних этажах главной башни. В стене прорезалась скрытая дверь, за которой все было так, как в предпоследний визит Тобиуса, — в порядке. Множество столов и полок, заставленных всякой всячиной, атмосфера уюта и тепла, сувениры и раритеты со всего мира. Даже магическая статуя грифона, охранявшая проход к Сердцевине напротив входной двери, была восстановлена.

Гаспарда не приветствовал посетителя, он сидел в рабочем кресле, сцепив пальцы перед собой, и оглядывал Тобиуса без выражения.

— Сегодня мне доставили высочайшее повеление его величества Бейерона Третьего Мудрого, в котором он просит, то есть требует представить ему тебя, Тобиус. Не расскажешь, как он узнал о твоем возвращении?

— Не имею ни малейшего понятия, ваше могущество, — ответил Тобиус, храня каменное лицо.

— Немного порывшись в архивах твоих сеансов связи с Академией, я открыл для себя, что ты служил его величеству придворным магом во время изгнания. Почему мы раньше об этом не знали?

— Видимо, я более скромен, чем сам о себе думаю, и забыл похвастать такой честью.

— М-да, видимо. Полагаю, что раз ты нашел способ покинуть Академию против нашей воли, значит, можешь найти способ и не возвращаться.

— Кто знает?

— А ведь там, по ту сторону стены, тебя ищет главный магический преступник Вестеррайха. О его деяниях говорить вслух не принято, так что ты можешь не знать, насколько он опасен.

— Пожалуй, я лучше всех знаю, насколько опасен Шивариус Многогранник.

— Неужели? Хотя ты ведь был здесь, пока мы прохлаждались, пойманные в ловушке. Ты знаешь, что он выпустил на свободу самые мерзкие отбросы магического мира, которые наверняка теперь служат ему. Слышал, что он сделал с Кахестивраном Драконом? А с Логейном Рыцарем? Они мертвы, Тобиус, причем Кахестивран, когда его нашли, был вывернут наизнанку. Логейну повезло больше, он всего лишь остался без своих доспехов и умер быстро. Оба они незадолго до того были разыскиваемы Шивариусом, о чем доложили совету, и оба отвергли его предложение примкнуть к нему.

— Какая жалость, — бесстрастно ответил Тобиус, — я плохо из знал, но то были хорошие маги.

— И ты все равно собираешься уйти, когда подручные малефикарума ищут тебя везде и всюду? Ты хотя бы понимаешь, что, покидая эти стены, остаешься без единственной защиты, которая могла бы уберечь тебя от Шивариуса?

Тобиус взглянул великому пироманту прямо в глаза и сделал это так спокойно, что и сам немало себе удивился.

— Вы даже Кахестиврана и Логейна не смогли защитить, куда уж вам защитить меня? Если понадобится, Шивариус явится на порог Академии, и ворота будут открыты, ибо далеко не все его прихлебатели ушли вместе с ним. Многие остались, чтобы следить за вами, а значит, и за мной, пока я здесь нахожусь. Шивариус — это зараза, которая пустила слишком глубокие корни, у него фора в несколько десятилетий, огромная сила и безумная уверенность в своей правоте, а у вас лишь стены. Если дадите слабину, если покажете, что сражаться с ним бесполезно, все, кто верен вам сейчас, скоро станут верны ему. А меня вам не спасти. Не спасли тогда — не спасете и сейчас. Я постараюсь справиться сам.

— С чем справиться? — спросил Гаспарда, который всегда умел смирять пылавший в груди огонь. Он оставался спокоен там, где даже флегматичные по природе своей маги Земли начинали извергаться, как вулканы ярости.

— С Шивариусом, — безо всякого чувства ответил Тобиус. — Я маленькое насекомое в сравнении с ним, и я знаю, что значит быть раздавленным, но даже букашка может желать возмездия. Так решил я сам, а не моя Путеводная Нить.

Гаспарда Огненное Облако продолжал рассматривать крошечного волшебника, которого мог превратить в горстку пепла одним усилием мысли. А потом он дернул щекой — и перед Тобиусом возник его посох, который был немедленно схвачен обеими руками.

— Аудиенция назначена на завтра. Надеюсь, вы переночуете под сводами Академии еще одну ночь?

— Да, ваше могущество.

— Не позволяйте мне больше тратить ваше бесценное время, чар Тобиус. Его у вас и так осталось немного.

Гаспарда был прав, времени осталось мало. Серый волшебник слишком долго откладывал самое важное, боялся, не был уверен в своих расчетах, но обстоятельства требовали действий. Поэтому следующей ночью Тобиус отправился в место, некогда бывшее сердцевиной его мира, — в библиотеку.

Библиотека Академии Ривена по праву считалась одним из самых выдающихся собраний магической литературы в Вестеррайхе, и поспорить с ней по количеству исторических документов могла лишь Княжеская библиотека Соломеи; а числом запрещенных к широкому распространению магических книг — закрытая Папская библиотека в Эстрэ. Библиотека Академии располагалась вне обычной реальности и являлась безразмерным дворцовым комплексом внутри главной башни, содержащим в себе лабиринты стеллажей и полок, оазисы читальных залов, бесконечные лестницы, галереи и анфилады, а также недоступные без особого разрешения секции. Отдельное царство, в котором даже книжная пыль была взрывоопасна от наполнявшей ее магической силы.

Когда Тобиус переступил порог, освещение резко поменялось — библиотеку всегда наполнял яркий дневной свет, источники которого ловко прятались в неизвестных измерениях. Многие стены, полы и потолки были стерильно-белоснежными, другие покрывали панели драгоценных материалов, барельефы, гобелены, зеркала, картины. Центром библиотеки был архив — вертикальная шахта высотой примерно в триста футов, по стенам которой змеилась широкая винтовая лестница с отходящими во все части этой обособленной реальности проходами. По всем ярусам шахты были расставлены сотни шкафов с архивной документацией, опасные тем, что в любой момент они могли распахнуться, ударив проходящего мимо ученика.

Посреди колодца шахты, поджав под себя ноги в медитативной позе, парил старый волшебник. Его обширная мантия была испещрена различными литерами и фигурами, серебристая борода ниспадала вниз на длину пятнадцати футов и мерно колыхалась на легчайшем сквозняке. Вокруг Никопата Закладки плавно парили книги, чернильницы, корешки, архивные карточки, он разглядывал их и одновременно писал в десяти архивных журналах. Своими ногтями. Они у главного архивариуса были необычными, четырехфутовыми, слегка изогнутыми и оправленными на концах подобно писчим перьям. То и дело один из ногтей окунался в проплывавшую мимо чернильницу и возвращался к бумаге, с тихим скрипом нанося на нее текст. Все пальцы двигались независимо, а их хозяин, казалось, дремал, хотя магическое око, висевшее у него над головой, беспрестанно вертелось волчком, следя за всем и сразу. Настоящие глаза архивариуса давно и много раз слепли, и когда ему надоело постоянно пересаживать себе новые или обновлять старые, он попросил Никадима Ювелира создать для него магическое око из хрусталя, которое бы видело все и никогда не уставало.

Тобиус вышел к парапету и, некоторое время понаблюдав за работой неповторимого архивариуса, осмелился прочистить горло, но совсем тихо, из уважения к библиотеке. Скрип ногтей по бумаге прервался, око обратилось к посетителю.

— Тобиус.

— Вы помните меня, ваше могущество?

— Конечно. Когда мы виделись в последний раз, ты был совсем крохой.

— Э… не совсем, ваше могущество. Я провел в библиотеке много лет, и в последнюю нашу встречу мне было лет двадцать. Я вернул все книги, чтобы вы расписались на моем обходном листе.

— Хм… верно. Пожалуй, единственное, в чем я не стал путаться с годами, это мои архивы. И я ждал, что ты заглянешь в гости, мальчик. Все еще хочешь стать младшим библиотекарем?

— Боюсь, от этой мечты пришлось отказаться.

— Тогда зачем же ты пришел?

— Я… мне нужна помощь, которую может оказать лишь тот, кто знает книги так же хорошо, как вы, ваше могущество. Но я боюсь разглашения.

— Посмотрим, что можно сделать.

Тобиус вздохнул, не получив обещания хранить секрет, и вытащил из сумки Лаухальганду, тот высунул изо рта небольшой синий свиток, а уже из синего свитка Тобиус извлек большой старинный свиток красноватого пергамента, накрученный на две деревянные основы. Свиток перелетел к Никопату по воздуху, раскрылся, и хрустальное око обратилось к нему.

— Восхитительно! Я мечтал увидеть это с тех самых пор, как нашел старые корешки, но управители, эти ослы, превратили поиск бесценного знания в извращенное издевательство! Скажи мне, Тобиус, ты видел Шангрун?

— Да, ваше могущество.

— И каков же он?

— Его величие невозможно описать.

Слепой архивариус протяжно вздохнул и некоторое время парил молча, с улыбкой на сморщенных устах.

— Ваше могущество, в силу обстоятельств я должен был уничтожить Афивианские свитки… — Око воззрилось на серого волшебника, пульсируя красным. — Но у меня не поднялась рука, и поэтому я принес их вам.

— Тобиус, что я говорил о тех, кто жжет книги?

— Сожжение книг есть акт трусливой злобы того, в ком нет сил опровергнуть написанное, — отчеканил молодой маг.

— Истинно. Если бы ты поднял руку на книгу, тем более на столь бесценный артефакт, путь сюда был бы закрыт для тебя навеки!

Изо всех коридоров, соединенных ярусами архивной шахты, единовременно хлынуло эхо сердитых шепотков — обитатели книжных полок подтверждали слова Никопата.

— Ваше могущество, я ничего не забыл, я люблю и уважаю книги, как прежде, и потому я принес Афивианские свитки вам. Их существование — тайна, управители думают, что свитки утрачены, и пусть так остается. Возможно, от этого будет зависеть судьба мира.

Архивариус не мог взять свиток в руки — перепачканные чернилами ногти не позволяли, но, согнув правую руку, он уложил раритетный документ на предплечье, как младенца, и стал баюкать его.

— Ты знаешь, как я отношусь к этому вопросу. Книги хотят, чтобы их читали, а магические — тем более. Слова теряют смысл, если их не касается понимающий разум. Но с другой стороны, если в деле замешан этот молокосос Шивариус, я склоняюсь к тому, чтобы послушать тебя. Когда он устроил переполох, я никуда не ушел. Еще чего! Я забаррикадировал все входы и выходы во всех слоях бытия, чтобы он не добрался до моих архивов. А он пытался, ты уж поверь.

— Вы были здесь?

— Был, как и Ольгефорт Неусыпный. Прости, что не смог помочь тебе, я должен был защищать книги.

— Вы… поступили правильно.

— Добрый мальчик. Я сохраню Афивианские свитки в тайне, но до каких пор это нужно?

— Пока Шивариус Многогранник не умрет, — ответил Тобиус.

— Хм… да будет так! Воистину, Тобиус, ты мудр как Джассар, ибо Маг Магов говорил: "Тайное часто кроется на глазах!"… А нет… хотя да, но еще он говорил: "Подобное лучше прятать среди подобного! Прячь камень в горах, дерево в лесу, а человека — в толпе!" — Никопат рассмеялся.

— Это еще не все. Взгляните.

Тобиус извлек из сумки свою собственную книгу заклинаний и раскрыл ее на нужном месте — там, где страницы были покрыты сложнейшим чертежом. Приложив к оному левую руку, серый маг заставил линии сверкать, а потом его пальцы погрузились внутрь книги и медленно достали из нее другую книгу, большую, тяжелую, охваченную твердым переплетом цвета слоновой кости. С обложки взирало Око Неба, окруженное искуснейшей резьбой, напоминавшей ходы лабиринта, перемешанные с магическими знаками.

— Это черновик Джассара.

Хрустальное око вспыхнуло, как маленькое солнце, и даже слепые очи Никопата обнажили свою молочную белизну, когда он увидел фолиант. Один за другим с треском обломились ногти, и сухие тонкие руки протянулись вперед. Тобиус передал артефакт, и архивариус с высочайшим благоговением стал перелистывать страницы одну за другой, изучая то, что было там написано. А потом изо всех коридоров стали вылетать книги, коих вскоре набралось около сотни. Вначале они терпеливо парили вокруг, а когда хрустальное око начало бешено вращаться, книги принялись шелестеть страницами, являя свое содержимое. Молодой маг понимал, что происходит: Никопат Закладка призвал всевозможные словари древних языков, справочники и учебники по созданию, применению и взлому шифров. Наконец око обратилось к Тобиусу, и серый волшебник понимающе кивнул.

— У меня было пять лет, но я так и не выудил из этой книги никакого ценного знания. Вообще ничего, будто это даже не шифр, а набор символов, который был нанесен на бумагу просто потому, что у Мага Магов чесались руки.

— Порождение его разума не может быть понято посредственными умами вроде наших. Ты действительно не смог ничего расшифровать?

— Абсолютно ничего.

— Хм. Это странно. Чего же ты хочешь от меня? Я ведь тоже не могу ничего понять. Передо мной все вспомогательные материалы, но я ничего не вижу.

— Это мне и нужно было узнать, — тихо ответил Тобиус. — Что это не я такой бездарь, что это не мои глаза смотрят, но не видят, а что этот шифр просто невозможно взломать. Я… я так много времени на это убил.

— С нашими знаниями, может, и невозможно, — задумчиво молвил Никопат, бережно водя пальцами по замысловатым синим значкам и линиям бессмысленных чертежей, наполнявших черновик Джассара. — Но эта книга была писана в век расцвета Искусства, задолго до Второй Войны Магов, задолго до того, как Сарос Драконогласый принялся жечь магические библиотеки вместе с их хозяевами. Там погибло много славных книг, в которых мог бы таиться ключ.

— Они утрачены безвозвратно.

— Но есть кое-что из тех времен, что пережило тысячелетия мрака и ускользнуло от драконьего огня.

На зов главного архивариуса откуда-то из глубин библиотеки прилетел массивный фолиант в деревянном переплете, покрытом кожей гигантского тритона.

— Вот оно, точно, я не забыл!

Книга перелетела к Тобиусу и распахнулась перед ним, оказавшись большим справочником по артефакторике и артефактологии с алфавитными указателями и искусными цветными рисунками. На указанной странице был изображен некий предмет пирамидальной формы, покрытый сложным чертежом с расставленными тут и там знаками и темным корпусом, украшенным сапфирами. Рядом с рисунком виднелось название.

— Шкатулка Откровений?

— Так ее назвали. Считается, что этот предмет принадлежал кому-то из ближайшего окружения Джассара, возможно, кому-то из Лазурных Зеркал, и долго хранился в Абсалодриуме Раздвоенном после исчезновения Абсалона. Но с появлением Сароса Драконогласого волшебники, которым удалось бежать из столицы, переправили артефакт в Озерный Город, а когда Император-дракон добрался и туда, когда он уничтожил Мост и город ушел под воду, сей артефакт утонул вместе с ним. К людям он вернулся случайно: обнаружился в брюхе гигантского сома, выловленного рыбаками году эдак в пятисотом Этой Эпохи. С тех пор Шкатулка Откровений сменила много хозяев, но в последние годы стала экспонатом коллекции самого Осмольда Дегерока.

— А кто это?

— Стыдно не знать, Тобиус, — расплылся в улыбке Никопат, — Осмольд Дегерок ректор университета Мистакор, верховный маг Архаддира. К твоему счастью, доподлинно известно, что артефакт все еще работает, но — увы, коллекция закрыта, никому ее не показывают, а если и удается воспользоваться Шкатулкой Откровений, то лишь при условии, что перевод или расшифровка будут предоставлены и хозяину артефакта.

Тобиус посмотрел в книгу, изучая четырехгранную пирамиду с плоской квадратной вершиной.

— Вы предлагаете мне…

— То, за чем ты сюда пришел, — совет. Мне не под силу расшифровать эту книгу, а значит, и никому в Академии. Я не знаю, что тебе делать дальше, Тобиус, но я знаю, что у верховного мага Архаддира есть Шкатулка Откровений. Все остальное — не мое дело.

Главный архивариус закрыл черновик, провел ладонью по рельефному переплету и отправил бесценный артефакт обратно.

— Я могу надеяться, что вы…

— Все слова желают быть прочитанными, а здесь черновик никто прочесть не сможет. Управители скорее закопают его поглубже, чем решат поделиться возможными выгодами с Мистакором. Попробуй расшифровать книгу ты, а об остальном не волнуйся, от меня они ничего не узнают. — Никопат Закладка погладил Афивианские свитки. — Я позабочусь об этом, спрячу так, что не найдут и за тысячу лет.

Великий архивариус полетел прочь, но был остановлен последней просьбой.

— Ваше могущество, если это вас не затруднит, укажите мне книги, в которых бы говорилось о… о драконовых бастардах, если таковые вообще существуют.

— А? Да, я ожидал от тебя этого вопроса.

Перед Тобиусом из воздуха появилось несколько листков.

— Это все?

— Это экстракт, суть. О драконовых бастардах написано немало исторических книг, но ты ведь не историю их деяний знать хочешь, а то, кем они были. Или у тебя так много времени, что ты можешь посвятить его изучению трактатов? Во внешнем мире уже утро, между прочим.

— Нет, я должен бежать. Моя благодарность безмерна, ваше могущество!

— Пустое. Молодежь, любящую книги, надо поощрять.

При выходе из библиотеки Тобиуса поймал Ломас Полумесяц.

— Вам пора, чар Тобиус.

— Да я и сам…

— Его могущество чар Никадим шлет вам вот это.

Великий артефактор передал своему бывшему ученику плоский бронзовый браслет в ладонь шириной, который неожиданно много весил, и темно-синий плащ с капюшоном.

— Ваша бронзовая рука несколько тяжелее живой, когда вернете мышцам симметрию, носите на левом запястье этот браслет, он уравновесит половины тела и в будущем спасет вас от повторного искривления позвоночника.

— Я об этом не думал…

— Плащ сделан специально для вас, описание вот в этой брошюре, ознакомьтесь при случае. А теперь поторопитесь, перед воротами Академии ждет экипаж, который отвезет вас во дворец, и я бы посоветовал вам бежать со всех ног. Меньше получаса назад управители призвали его могущество чара Никадима к себе и приказали ему готовить ритуал наложения печати "вне круга" на ваш медальон. Как только вернулся, он приказал мне найти вас и… Вижу, вы понимаете последствия.

Тобиуса словно тур с разбегу под дых боднул, он сжал челюсти до зубовного скрежета и, казалось, боролся с приступом дурной крови.

— Они настолько взбесились? — процедил серый маг.

— Мабурон требовал уничтожить ваш медальон, чтобы вы перестали считаться магом Академии Ривена.

— А лишившись его, я бы потерял и церковный патент и право прибегать к Дару на землях амлотианских королевств. Крутое решение.

— На ваше счастье Багур Жаба, братья Эхо и Сегук Тектоник высказались против. Лучше бы вам скорее убраться. Если вас не будет рядом, то, возможно, они оставят решение о печати до срока, а потом и вовсе забудут о нем.

В этом Тобиус склонен был согласиться с мудрым советом, он накинул на плечи плащ темно-синего шелка с черной подкладкой, соединил короткой цепочкой застежки на груди и быстро зашагал прочь, постукивая по полу пяткой посоха.

Покидая Пристань Чудес, район, принадлежавший Академии, Тобиус мог оценить, как изменилась столица Ривенского королевства, древний и величественный город Ордерзее, со времени его последнего визита. С улиц исчезли толпы беженцев, искавших за каменными стенами укрытия от зуланской угрозы, на самих стенах поубавилось солдат, были отправлены обратно арендованные вместе с расчетами великие гномские мортиры, стало чище, легче дышать.

Ворота, ведшие за внешнюю стену дворцового комплекса, пропустили гербовую карету без промедления, и она покатилась по мощенной булыжником дороге ко вторым воротам. Некогда замок Хосбранд положил начало будущей столице Ривена, и строился он как твердыня, способная отразить любое нападение. С ходом времени посад превратился в огромный город, защитился крепостными стенами, а обитель королей Ривена обзавелась новыми корпусами, базиликами, садами и фонтанами, став дворцом. Однако изрядно располневший и украшенный Хосбранд все еще напоминал, что суть его — военная крепость, а все прочее есть наносное, шелуха.

На ступенях серого магистра встретили лакеи в дорогих бело-синих ливреях и с почтением попросили следовать за ними. Они повели его по анфиладам залов, галереям, заставленным статуями и украшенным картинами, мимо внутренних садиков, застекленных теплиц, помещений кордегардии.

Король отчего-то решил встретиться со своим гостем в Залах Ратной Славы, кои являлись, по сути, музеем военных успехов и неудач династии Карторенов. Тобиуса привели туда раньше, чем явился монарх, того требовал этикет. Стены в музейных залах украшали батальные полотна и трофеи — захваченные знамена, сломанные мечи и разрубленные щиты поверженных врагов. В отдельных рамках висели гравюры, указывавшие, какие территории и когда были приобретены либо утрачены Ривенским королевством вследствие того или иного конфликта; важные военно-политические документы. Также со специальных стоек на посетителя взирали глазными щелями шлемов доспехи, принадлежавшие тем или иным королям, принцам, генералам, бюсты видных полководцев; тут и там блестели знаменитые военные изречения, набранные золотыми литерами на мраморных табличках.

К некоторому своему удивлению, Тобиус увидел на одной из стен полотно, поименованное "Оборона Тефраска", на котором орда варваров верхом на громадных звероящерах и циклопах штурмовала стены города-крепости, ощетинившиеся пушками. Прищурившись, волшебник попытался разглядеть одну из фигурок, паривших в хмуром небе, заполненном вспышками молний и боевых заклинаний. Он готов был побиться об заклад, что кого-то она ему напоминала.

— Что скажешь, хорошо написана?

Волшебник обернулся к вошедшему через вторые двери Бейерону, опустился на одно колено, склоняя голову и держа посох вертикально, как было положено приветствовать монаршую особу.

Он знал этого человека во времена изгнания, и тогда Бейерон Третий Карторен казался усталым человеком, на чьи седины пришлось слишком большое испытание, но который сохранил кристальную ясность разума и волю исполнять свои обязанности — защищать и оберегать вверенных ему людей. Бейерон, увиденный Тобиусом в Залах Ратной Славы, был тем же человеком, чье величие также преумножили вернувшиеся регалии.

Сухопарый муж лет шестидесяти пяти — семидесяти все еще был прям, как пика, и тверд, как мореный дуб, высокий лоб с залысинами выдавал в нем мыслителя, а сверкающие умом синие глаза подтверждали первое впечатление. Волосы Бейерона давно стали белее снега, брови топорщились сердитыми гусеницами, а усы переходили в пышные бакенбарды на морщинистом лице. Монарх был облачен в величественную черно-сине-белую мантию, отороченную соболем, его пальцы сверкали перстнями, на плечах и груди покоилась тяжелая золотая цепь с кулоном в виде горностая — геральдического зверя рода Карторенов.

— Я рад, что ты оказался жив, Тобиус. За эти годы многие поверили, что тебя не стало, но мы продолжали надеяться.

— Я тоже рад оказаться живым, сир, почти так же сильно, как видеть вас на подобающем месте, и…

Бейерон поднял Тобиуса с колена и заключил в крепкие объятья.

— Воистину сегодня славный день! — сказал он наконец. — Я был удивлен, вдруг получив от тебя весточку, хотя то, как ты ее прислал, удивило еще больше.

— И как же я ее прислал? Простите, сир, просто мне помогли, и сам я напрямую ничего не посылал.

— Механический голубь. Очень красиво, не спорю, но вскоре он перестал работать.

— Да, логично. Телепатические мосты контролируются, а магические вестовые перехватываются. Механическая игрушка с минимальным магическим зарядом могла проскользнуть незамеченной. Ай да наставник.

— Я бы попросил тебя описать, что творится у вас в Академии, но лучше подождем, пока к нам не присоединится мой придворный маг.

— Думаю, у нас есть что обсудить и помимо дел.

Тобиус вспомнил, что находиться с покрытой головой подле короля невежливо даже для волшебника, и скинул на плечи капюшон. Бейерон заметил блеснувшую седину, но ничего не сказал, а сделал шаг к круглому столику с винным штофом и тремя бокалами. Примерно час они проговорили, вспоминая общее прошлое и то, что случилось после отбытия серого мага в Ордерзее за посохом. Ему было приятно услышать, что когда король покидал Под-Замок, там все было хорошо, и что некогда маленькая деревня превратилась в крупный поселок, вышедший за пределы первичного частокола. Да и после Бейерон не забывал о крохотном лене, где жил во время изгнания. Вернувшись к власти и начав управлять страной, пострадавшей во время войны с зуланами, он направил немалые ресурсы на восстановление былой силы пограничных гарнизонов и призвал дворян запада вспомнить о своих обязанностях по защите линии фронтира, либо готовиться к потере земель вместе со всем имуществом. Вскоре таких крепнущих пограничных форпостов, как Под-Замок, должно было стать больше.

— А еще я решил построить флот, — между делом сообщил король.

— Флот, сир?

— Да, флот. Мы стали забывать, что Дикая земля постоянно наступает. А ведь нам, ривам, этого забывать никак нельзя. Я особенно остро ощутил это, когда измерил расстояние, отделяющее передовую крепость Кальп от остальных коммуникаций. Некогда все, что находилось на восточном берегу Якона, было Ривеном, но Дикая земля уже давно перекинулась через великую реку и продолжает наступать на Доминион Человека. Я приказал начать массовую вырубку лесов по всей протяженности границ королевства с Дикой землей. Под защитой магов и солдат несколько десятков тысяч дровосеков, наших и прибывших из всех остальных стран Вестеррайха, день за днем валят лес. Затем он отправляется на постройку новых передовых постов, обновление заброшенных крепостей, отстройку поселений взамен разоренных войной и, конечно, на флот. При помощи магов древесина быстро транспортируется на север, к морю, где под присмотром лордов Орли строятся галеоны и фрегаты.

— Если я правильно помню историю, в последний раз военный флот Ривена выходил в море во времена Третьего Пламенного и почти весь погиб в заливе Кардхарум.

— Верно, великий крах. Я так и не сподобился восстановить то, что потерял мой отец, когда отправил корабли на восток по воле Папы Димитра. Слишком много сил для этого было нужно, слишком много работников, дерева, золота. А вот теперь самое время, раз уж началась массовая вырубка. На наше счастье род Орли никогда не мыслил своего существования без моря, владыки Селии содержат личный флот для защиты берегов и собственную морскую академию, где обучают офицеров. На протяжении последних пяти лет они увеличили количество учебных мест в четыре раза по моей просьбе и начали расширять порты, открывать запечатанные некогда арсеналы, верфи. На новом литейном заводе, который я построил в землях Орнфолка, льют чугунные ядра и бронзовые пушки для кораблей, алхимики производят порох.

Тобиус задумался — зачем ему об этом говорят? Король, конечно, мог повспоминать о былом за бокалом элитарного архаддирского вина, но обсуждать дела государственные с тем, кто не состоит на службе, пусть и с другом, — это совсем не вязалось с характером Бейерона. Что же до флота, то Ривен действительно уже давно обходился без оного. Корабли, конечно, были, и для торговли, и для защиты побережья их хватало, ибо настоящий пиратский разгул в западных водах закончился много веков назад. Ныне самый мощный военный флот Вестеррайха принадлежал Соломее, которая беспрестанно боролась с пиратскими кланами Шейного архипелага и обеспечивала безопасность торговых путей, тянувшихся на восток, к берегам Вольных Марок и Семи Пустынь.

В помещении возник Джаспер, старый и бессменный камердинер его величества. Беззвучной тенью он приблизился к хозяину и что-то шепнул ему на ухо.

— Конечно.

Слуга исчез так же быстро, как и появился, а сквозь распахнувшиеся двери в Залы Ратной Славы вошел маг, чья аура открыто пылала ужасающей волшебной мощью. Очень высокий, могучего сложения старик с широченными плечами и руками, бугрящимися от мышц, одетый в носкую простую одежду и бордовый плащ с высоким воротником. Он был коротко стрижен, но имел усы и длинную бороду, горбатый тонкий нос, худое морщинистое лицо, пронзительные, предостерегающие от глупостей глаза человека, который может стереть кого угодно с лица Валемара, стоит только его разгневать. Тобиус прищурился, отмечая знакомые черты, да и сама аура волшебника не казалась чужой, но серый никак не мог понять — где же встречал его?

— Да будь я проклят, это же Тобиус!

— Чар… Талбот, ваше могущество?

Тобиус захрипел, будучи сдавленным могучими руками. В последний раз, когда они виделись, Гневливый был худ, как палка, и седые лохмы его ниспадали на плечи и спину.

— Уф! Время пошло вам на пользу, ваше могущество!

— Хотел бы сказать то же и о тебе! Почему ты седой, как лунь?

— Стал мудрее, а мудрость, как известно, прибавляет голове серебра.

— Ну хоть немного юношеской дури в тебе осталось, как погляжу! — сказал Талбот Гневливый, отмечая одинокую черную прядь.

— А вы, значит, теперь придворный маг короля?

— Ну извини, тебя слишком долго не было, и мне пришлось занять пустовавшее место.

— Лучшего кандидата я бы не смог и представить, — искренне сказал Тобиус.

Архимаг получил третий бокал и присоединился к королю и молодому волшебнику. Сентиментальные воспоминания немедля уступили место делам. Прежде чем начать говорить, Тобиус достал свою книгу заклинаний и обвел небольшой участок помещения Стеной Глухоты. Оказавшись в относительной безопасности от подслушивания, он поведал королю и архимагу то же самое, что рассказывал управителям. Вранье давалось легко, но оставляло стойкий неприятный вкус на губах, ибо врать приходилось людям, которых Тобиус считал близкими.

— Преисполнившись недоверием, они, я уверен, хотели держать меня взаперти до конца жизни, а возможно, и исследовать некоторые особенности моего астрального тела. Думаю, после предательства Шивариуса не только управители Академии задумаются над тем, что есть серая магия и каковы ее слабые стороны, помимо очевидных. Не желая себе такой участи, я попросил Никадима Ювелира отправить вам весточку от моего имени. Спасибо, что спасли меня, сир.

— Это меньшее, что я мог для тебя сделать, мой друг. Каковы дальнейшие шаги?

Тобиус посмотрел поочередно на своих собеседников, подбирая слова.

— Я думаю убраться подальше из страны, как минимум, достичь пределов Архаддира, чтобы меня и Академию разделяло хотя бы одно государство.

— Все так плохо? — насторожился Талбот.

— Мне сообщили, что управители серьезно обдумывают вопрос с наложением на меня печати "вне круга".

— Не может быть! — рявкнул архимаг. — Да как они смеют, черви?! Ты сражался за Ривен и Вестеррайх, пока они торчали в главной башне беспомощными истуканами! Ты открыл всем глаза на этого мерзавца Шивариуса и пострадал больше кого бы то ни было! А эти неблагодарные, наглые, тупорылые…

— Они волшебники и поступают так, как обычно поступают волшебники, — спокойно заметил Тобиус, — довольно эгоистично. Ваше могущество, может, не стоит давать волю эмоциям в присутствии его величества?

— Прошу простить…

Бейерон, который с задумчивым видом поглаживал бакенбард, даже не заметил взрыва ярости.

— Что значит "вне круга"? — наконец спросил он.

— Наказание, — ответил Талбот Гневливый. — "Вне круга" значит "вне круга защиты школы". Если Тобиус получит такую астральную печать, он окажется подвластен судам светским и церковным, полностью лишится защиты Академии в каких бы то ни было вопросах. Ахог! Да если какой-нибудь волшебник его просто походя убьет, Академия даже не почешется! Это настоящая подлость!

— Вот как? Я что-то могу сделать?

— Увы, сир, — качнул головой Тобиус, — в этом вопросе даже король не имеет права голоса. Поэтому я и хочу убраться подальше. Мистакор представляется достаточно авторитетной школой, которая сможет принять меня и защитить, раз Академия Ривена не пожелала.

Бейерон выслушал это спокойно, а вот Талбот казался обескураженным. Тем не менее, он быстро оправился и обратился к королю.

— Сир, а может…

— Может, — кивнул тот, ставя бокал на столик, — я это обдумаю в ближайшее время. Тобиус, я найду способ помочь тебе покинуть страну, если таково твое решение. Вечером мы с чаром Талботом обсудим наилучшие варианты, а пока вынужден вас оставить, государственные дела больше не могут ждать. И вот еще что, Тобиус, на твое имя в банке "Рифсгрин и правнуки" открыт счет. Выкрои время сегодня-завтра и отправляйся туда с моим поверенным, чтобы гоблины могли привязать этот счет к тебе.

— Простите, сир, но откуда…

— Не заканчивай этого глупого вопроса, Тобиус. Я ведь говорил много лет назад, что когда-нибудь отплачу тебе. Ривенская корона всегда платит по счетам и не забывает своих друзей.

С этим Бейерон удалился.

— Однако.

— Идем, позже нарадуешься щедрости милорда! Можешь устроиться в моей башне, как в старые добрые времена!

Архимаг повел Тобиуса по замку, рассказывая, как он приехал в столицу и был удостоен аудиенции. Вернувшись на трон после войны, Бейерон подыскивал себе нового придворного мага, и знаменитый Талбот Гневливый, герой войны, волшебник, уничтоживший — лишь с малым преувеличением — целую армию, был призван ко двору. Во время беседы волшебник и король внезапно убедились в том, что мир тесен и что у них есть общий знакомец. Они долго разговаривали именно о нем, Тобиусе, а к концу аудиенции Гневливый принял оказанную ему высокую честь и стал придворным магом Бейерона Третьего Мудрого. Воспоминания архимага медленно откатились в еще более отдаленное прошлое, он поведал о том, как помогал восстанавливать Каребекланд, как видел поднимающиеся заново поселения и переселенцев, коих не хватало, несмотря даже на щедрые подъемные суммы и освобождение от налогов. Тобиус все отчетливее понимал, что Талбот вспоминает о землях, бывших его домом больше ста лет, с тоской.

— Я убил его, — вдруг сказал серый волшебник, останавливаясь.

— Что? Кого?

Вместо ответа он прикоснулся к виску, сформировал зрительный образ стального мага, после чего передал получившееся видение Талботу.

— Не знаю, зачем Шивариусу было убивать старого лорда Галли, но именно ренегату этот тип и служил. Он нашел меня в Спасбожене, и я его убил. Наверное, вам стоило об этом узнать.

Талбот Гневливый молчал, глядя на образ, затмивший его взгляд, потом сморгнул видение и промолвил устало:

— Полагаю, справедливость восторжествовала. Жаль, что я не приложил к этому руку. Идем, Тобиус, принятие гостей-волшебников есть обязанность верховного мага.

Как объяснял Талбот, в строительстве Хосбранда принимали участие не кто иные, как сами основатели Академии Ривена. Их заклинания все еще жили и здравствовали внутри этих стен, а средоточием всего являлась башня придворного мага, внутри которой даже существовал свой собственный атторнак, управлявший множеством процессов самостоятельно.

Тобиус выбрал себе одно из пустовавших помещений, скинул на стул верхнюю одежду, а на стол уложил сумку, из которой тут же вырвался Лаухальганда. Всего пару часов назад волшебник выходил из библиотеки Академии, а теперь его приютили надежные стены королевского дворца. Усталость особо не напоминала о себе, хотя всю ночь он провел в обители книжных знаний, а впереди был день, который надлежало потратить с пользой. Серый магистр достал из сумки брошюру, уселся на второй стул и принялся изучать выведенные рукой Никадима Ювелира ровные строки.

Старый наставник создал очень дорогостоящий и качественный артефакт, наделив его несколькими интересными свойствами. Помимо того что зачарованный синий шелк обладал набором стандартных для волшебного плаща свойств вроде возможности изменения цвета и текстуры, водостойкости, повышенной прочности, способности самостоятельно чинить себя, отталкивать всевозможную грязь, он имел крайне интересную способность сживаться с сущностью носителя и приобретать некоторые особые характеристики. То есть на метаморфе этот плащ обращался бы в органическую ткань при превращении, на пироманте мог бы возгораться без вреда для собственной структуры и так далее. Но главным назначением плаща было сокрытие ауры носителя от любых, даже очень проницательных глаз. После активации артефакт генерировал высококачественную ложную ауру, выдававшую носителя за самого обычного человека.

Ласкающие взгляд переливы синевы на волшебном шелке стали казаться более таинственными и даже теплыми. Никадим Ювелир очень ясно представил ближайшие перспективы ученика и справил ему плащ, помогающий прятаться от чужих глаз. Очень полезная вещь, если ты мал и слаб, а мир полнится большими и сильными, желающими тебя сожрать.

После брошюры на стол легли листки собранного Никопатом Закладкой "экстракта знаний", касавшегося темы драконовых бастардов. Тобиус углубился в чтение, а когда дошел до конца, прочитал все во второй раз и в третий. Он перечитывал страницу за страницей, пока просто не запомнил текст наизусть.

Тобиус всегда знал, что закрома истории полны фактов ему неизвестных, и сколько бы он ни учился, познать их все не поучится даже за триста лет. Эта мысль всегда расстраивала юного волшебника, но небольшим утешением служили те или иные новые знания, которые он для себя открывал. В этот раз он обрел знание о драконовых бастардах.

Истоки этого явления брали начало из крови самого Сароса Драконогласого, основателя Гроганской империи, повелителя драконов, который передал свою невероятную способность потомкам. К сожалению для последних, голоса каждого следующего поколения императорской династии звучали для драконов все тише. Могучие звери, чей огонь сплавил различные народы в теле единого государства, выходили из повиновения и дичали. Без драконов же, без их способности в короткий срок принести карающее пламя имперского гнева в любую часть мира огромное государство начинало все заметнее слабеть. Предотвратить развал пытались многие императоры-драконы, некоторые из них всю жизнь проводили на спинах крылатых ящеров, наводя ужас на роптавших подданных; иные стремились укрепить единство реформами, политическими и династическими союзами. В середине Гроганской Эпохи, примерно в начале ее двухтысячных годов, император-дракон Рискан, впоследствии поименованный Отцом Драконов, предпринял радикальный шаг на этом пути. Он учредил институт Драконьих Матерей, являвшийся, по сути, огромным гаремом, в который попадали молодые здоровые женщины со всех концов империи лишь для того, чтобы понести от императора.

Рождавшиеся от тех связей бастарды не имели прав на престол, но все как один были крови дракона и обладали голосами для подчинения себе огнедышащих чудовищ. С самого раннего детства мальчики стерилизовались, а потом начиналось их служение длиною в жизнь. Младенцам женского полу везло меньше — их просто удушали. С ходом времени десятки, а потом и сотни императорских ублюдков превращались в верных защитников будущего империи, которые фанатично служили своим венценосным родичам и за счет немалого числа обеспечивали порядок во всех гроганских провинциях. Сформированная из таких воинов гвардия сначала негласно, а потом и официально была наречена Драконовыми Бастардами.

Помимо обязательной стерилизации, бастарды проходили через длительное ментальное внушение, которое должно было привить им отвращение к соитию, так как контроль за распространением "драконьих кровей" осуществлялся с беспощадной жестокостью. Оскопление не рассматривалось в принципе — ни один дракон не понесет на себе скопца, ни один дракон не станет подчиняться писклявому евнуху. Чиновники специальной организации ревностно следили за тем, чтобы у императорских гвардейцев не появлялось отпрысков, но если бы все и всегда происходило согласно задумке, в Валемаре было бы очень скучно жить. Крайне редко Драконовы Бастарды сохраняли тягу к соитию, и в еще более редких случаях их семя оказывалось жизнеспособным. Все подобные случаи, будучи отслеженными, жестоко пресекались, а ослушников постигала незавидная участь — долгая и мучительная смерть в назидание прочим. И все-таки чиновники недоглядели, не все беременные женщины были найдены, не все "лишние" младенцы удушены. Именно по этой причине ныне в мире существовали люди с драконьими глазами.

В четырнадцать тысяч пятьсот восьмидесятом году от Пришествия Первых Скитальцев род Грогана потерял последнего дракона. К тому времени империя утратила безвозвратно немало территорий, хотя и оставалась самой сильной державой мира; Драконовых Бастардов больше не существовало, эта временная мера давно исчерпала себя, и потомки Сароса наконец-то перестали быть настоящими повелителями драконов. Тогда в столицу империи нагрянули далийские эльфы. Их было всего ничего, но то, что они сотворили, вошло в историю под такими именами, как Рок Грогана и Возмездие Далии. Хотя историки сходятся в едином мнении, что роду людскому еще очень повезло, ибо при желании далийцы всю империю могли превратить в мертвые пустоши.

На заре той эпохи Сарос Драконогласый поставил гордый далийский народ на колени и вынудил эльфов дать священную клятву не выступать против повелителей драконов, а также платить империи тяжелую дань каждый век. Но как только потомки основателя перестали повелевать драконами, клятва потеряла силу, и остроухие пришли мстить со всей ненавистью, которую накопили за более чем сорок веков. Они уничтожили всех живых представителей династии и заодно, ровняя великий город Алиостр с землей, погубили несколько сот тысяч жителей. Просто так, походя. Когда же все законные наследники Драконогласого погибли, безымянные и неизвестные потомки Драконовых Бастардов, сами о том не подозревая, оказались последними носителями крови Грогана.

Опершись локтями о столешницу, а ладонями закрыв лицо, Тобиус сидел неподвижно и перебирал в уме детали, которые оставались для него неясными. У драконов желтые глаза, на это обратили внимание задолго до того, как Тульприс Бесстрашный начал писать свой монументальный труд "Кергаана Драконика". У разных видов драконов встречаются разные оттенки каймы и форма зрачка либо радужки, но в сердцевине глаза всякого дракона есть золотистая желтизна. Примерно такой же цвет глаз имели гроганиты — прямые потомки Сароса Грогана, известные своей властью над драконами. Такой же цвет глаз встречался ныне у людей, известных как серые маги. С одной стороны, Тобиус мог понять, откуда в голове Шивариуса Многогранника взялась идея об его родстве с императорами-драконами, но с другой — он не понимал, по какому принципу наследуются эти глаза. С падением империи желтоглазые люди исчезли, не существовало династий, которые могли бы похвастаться родовым признаком в виде желтых глаз. Также оставалось загадкой, почему все без исключения серые маги имели драконьи глаза, или же, если перефразировать, почему все драконоглазые люди рождаются серыми магами. Являлся ли ослабленный и вяло выраженный магический дар следствием некой связи с драконьим родом?

Серый волшебник подумал раздраженно, что если кто-то и может ответить на эти вопросы, то это Шивариус Многогранник, а ему, Тобиусу, поискам правды придется посвятить годы, и даже тогда результат не будет гарантирован. Он безнадежно отстал от своего врага, который обладал форой лет эдак в пятьдесят.

Оставив эти мысли, волшебник достал свою книгу заклинаний, раскрыл ее на странице со сложным чертежом и материализовал синее перо, с которого срывались яркие искорки. Такими перьями маги заполняли свои книги заклинаний, используя вместо чернил собственную гурхану, тем самым наполняя книги своей магией. Именно поэтому магические книги неохотно давали кому-либо, кроме хозяев, читать себя даже после того, как хозяева те оканчивали жизненный путь.

Вместо того чтобы начать писать, Тобиус поднес магическое перо к своей левой ладони и ткнул писчим кончиком в плоть. Было больно, но, убедившись, что под кожей остался заряд концентрированной гурханы, маг ткнул еще раз, и еще. Он провел часы, раз за разом пронзая свою ладонь без перерыва и начитывая нужный речитатив. К глубокой ночи, перевязав ноющую руку, он без сил завалился на кровать.

Проснувшись оттого, что теплый язык лижет ему лицо, Тобиус отогнал от себя Лаухальганду, через силу перевернулся на спину и со стоном сел. Хотя спал он спокойно, проснулся разбитым и усталым, причем отчего-то вспотел, и тело стало чесаться.

— Где можно совершить омовение?

Голос атторнака зазвучал из самих стен:

— Личная купальня придворного мага, королевские купальни, купальни для слуг, баня…

— Баня? — Тобиусу показалось, что он ослышался.

— Баня.

В Ривене люди не парились в бане, да и простую ванну старались принимать не чаще раза в две недели. Во времена, предшествовавшие Пламенным походам, вестеррайхцы вообще подозрительно относились к водным процедурам, но вернувшиеся с Правого Крыла дворяне постепенно укоренили традицию время от времени погружаться в горячую воду и скоблить кожу мочалом. Однако в Диморисе и Шехвере традиция банного дня чтились со времен гроганских терм, а Тобиус за время жизни в Пьянокамне утвердился в мысли, что жар натопленной парной ему очень даже по душе. Кто знал, когда еще он сможет отыскать баню и попариться всласть?

Атторнак указал дорогу, и серый маг отправился на поиски. Но сначала он вышел в парк, который рос между внешней дворцовой стеной и внутренней. Берез, увы, найти не удалось, и пришлось рвать дубовые ветки. Баня находилась в служебной части дворца, в одном из внутренних дворов. Срубленное из бревен приземистое и очень широкое здание с маленькими окошками сильно отличалось от иных хозяйственных построек.

Тобиус не обратил внимания на то, что труба дымоотвода уже выдыхала дым, а потому, войдя в раздевальню, он остановился, встретившись взглядом с голой женщиной. Та не смутилась. Медленно выпрямилась, отвлекаясь от своих вещей, подбоченилась и беззастенчиво развернулась так, чтобы показаться в наиболее выгодной позе.

— Нравлюсь? — неправильно истолковала она его внимательный взгляд.

— Ну… да, — ответил Тобиус задумчиво.

Она действительно нравилась, хотя это заключение плавало где-то на задворках разума, когда основное внимание волшебника занимало не обнаженное тело, поджарое настолько, что сквозь кожу проступали очертания развитых мышц, а шрамы, видневшиеся там и тут. Длинные шрамы, оставленные чем-то острым, и сравнительно небольшие — от стрел.

— Насмотрелся? — спросила она почти через минуту.

— Вполне, — пожал плечами Тобиус, — но могу и еще посмотреть.

— Думаю, тебе хватит, иди, найди кухарку подобрее да попышнее и отведи душу, страдалец, а то ведь измаялся совсем без женщины.

— Это обязательно, — решил не спорить маг, — но позже. Сейчас я бы хотел попариться.

— Ишь какой! Я битый час слуг гоняла, чтобы они тут все убрали, хороших березовых дров нашли, купель наполнили, истопили парную как надо — утро потеряла, а ты вот приперся на готовенькое и сразу париться? Много хочешь!

Вдруг она заметила пару пышных дубовых веников, из которых Тобиус еще в парке вытянул влагу, тем самым засушив ветки и листья до нужного состояния. Хохотнув, незнакомка приблизилась, взяла один и глубоко вдохнула дубовый аромат.

— Сколько ни бегала, а правильного веника так и не нашла! Ладно, седой, раздевайся, первый пар уже вышел, так что можно и вместе. Пущу тебя, только если веником поделишься.

— Не жалко.

Она прошла из раздевальни в предбанник, а Тобиус, скинув вещи, прихватил с собой сумку и пошел следом. Войдя в предбанник, он успел заметить как молочно-белые ягодицы незнакомки мелькнули и исчезли за дверью парной, из которой шло влажное тепло с запахом березового дегтя. Волшебник не торопился, достал с настенной полки две чашки, которыми давно не пользовались, промыл их водой, сгущенной из воздуха, сыпанул внутрь сушеных трав, залил новой порцией воды, предварительной вскипяченной, и, соорудив на голове тюрбан из полотенца, с веником под мышкой и двумя чашками в руках вошел в парилку.

Незнакомка сидела на широкой полке, укрытой отрезом льняного полотна, тоже с тюрбаном на голове и зажмуренными глазами. Она только начинала разогреваться, и постепенно густая влага, оседая, заставляла призывные изгибы тела блестеть. Подмышки и низ живота женщины чернели и курчавились волосами, живот был плоским, а груди небольшими, но весьма красивыми, с острыми темными сосками.

— Для внутреннего согревания.

Она открыла глаза и приняла протянутую чашку, вдохнула травяной запах и заулыбалась шире. В традиционное понимание красоты незнакомка никак не вписывалась, но большие широко посаженные глаза цвета антрацита, прямой нос с характерной для шехверцев крючковатостью кончика и широкий рот составляли на длинном лице какую-то странно притягательную гармонию… хотя по отдельности эти черты наверняка испортили бы жизнь любой обычной девице. Было в этой короткостриженой брюнетке что-то, что задевало за живое и притягивало внимание Тобиуса. Возможно, это были задорные искорки в глазах, возможно, бесстыдная улыбка или откровенный язык тела.

Прогревшись, волшебник отправился в мыльню, где как следует выскоблил себя. Очищение кожи от грязи являлось лишь дополнением процесса омовения у диморисийцев, парились они для здоровья и для удовольствия. Историки не раз обращали внимание на то, что даже самые страшные пандемии прошлого обходили Диморис и Шехвер стороной, и многие верили, что причиной тому был целебный банный жар, пропахший березовым дегтем.

Когда он вернулся в парилку, незнакомка лежала на полке животом вниз, подложив руки под голову и оставив блестящий от влаги тыл беззащитным.

— Давай, — глухо сказала она, — начинай.

И Тобиус начал. Примерно четверть часа баню оглашали отборные шехверские ругательства, а когда незнакомка выбилась из сил, она могла лишь стонать и взвизгивать под неудержимым напором опытного мужчины. В конце концов, перегревшись, Тобиус уселся на свободную полку и отложил дубовый веник. Женщина лежала едва в силах дышать, исстеганная и красная в приглушенном туманном свете. Волшебник оценил эту картину как восхитительную, только прилипший к ягодице листок раздражал. Он потянулся чтобы убрать его, но не получилось.

— Седой, — хихикнула незнакомка, — ты чего? Если хочешь схватить, то всей пятерней надо работать.

— Показалось, что листик пристал, а это не листик. Что это?

— А ты наклонись пониже да посмотри.

— Чую подвох.

Ее смех увяз в густой атмосфере парилки; взорвалась шипением порция воды, выплеснутая в печку Тобиусом.

— Знаешь, Седой, сперва я приняла тебя за злостного рукоблуда.

— Это не про меня, ну а вообще-то кто без греха?

Она опять рассмеялась.

— И почему же ты так подумала?

— Из-за рук. У тебя левая толще правой, и плечи не одинаковые.

Теперь расхохотался он.

— А быть может, я воин и левша, и машу я левой рукой, а правой держу щит? А может, я кузнец, и у меня левая рука рабочая?

— А может, ты волшебник, и долгое время у тебя не было правой руки, но недавно тебе сделали новую?

— Хм, а это ты как поняла?

— Просто не дура, — мурлыкнула незнакомка, глядя на него искоса. — Травяной сбор, которого в аптекарской лавке не купишь, кипяток, появившийся там, где никто воды не кипятил. И глаза у тебя желтые как янтарь, хотя и стылые какие-то. Опять же рученька твоя правая иного цвета, чем левая.

— Зоркий глаз.

Серый волшебник лег на полку, и веник, повинуясь воле хозяина, начал стегать уже его. Они хорошо пропарились и вместе нырнули в купель с холодной водой, опрометью бросились обратно — и так несколько раз. Наконец, закончив процедуры, Тобиус выбрался в предбанник и уселся на лавку, укутавшись в отрез льняного полотна. Его компаньонка показалась следом, подошла нетвердой походкой, повернулась задом и приподняла ткань.

— Вот, гляди, Седой.

— Я уже нагляделся.

— Не на зад мой гляди, а на то, что ты листиком банным посчитал, дурень!

На правой ягодице темнела аккуратная татуировка в виде розы ветров.

— Нравится?

— Да. Хотя картина уступает в прелести холсту.

Смеясь, она улеглась на лавку и положила голову ему на ноги. Остывать после парилки следовало на свежем воздухе, но в мягком тепле без сквозняков, так что предбанник подходил вполне хорошо.

— Ты смешной, волшебник. И красивый, хоть и седой.

Ее ладонь легла ему на грудь, переместилась на правое плечо, скользнула вниз, к бронзе.

— Как это случилось?

— Был щенком, — скупо ответил он. — Полез на матерого пса. Поплатился.

— Понятно. Видишь этот длинный промеж моих малюток? Тоже на матерого полезла, он и рубанул от души, отступила, кончик его меча распорол кольчугу, как ситец, и самым концом царапнул по телу. Если бы хоть на мгновение промедлила, развалил бы он меня от макушки до матки.

— Рад, что успела.

— Конечно, рад, а то бы не валялась я сейчас здесь да задом не вертела перед мордой твоей бесстыжей, — хихикнула незнакомка, глядя ему в глаза.

Оба умолкли и некоторое время смотрели друг на друга напряженно, потом она приподнялась, и случился поцелуй, долгий, рваный, нервный, когда и мужчина, и женщина пытались его прекратить, но не могли.

— Нельзя… у меня уже есть… хороший… очень… нельзя… — бормотала она, задыхаясь и шаря по телу Тобиуса жадными руками.

— Нельзя… обижать… хороших людей!

Потребовалось нечеловеческое усилие, чтобы его собственные руки, так крепко прижимавшие желанную незнакомку, рывком отстранили ее. Женщина вскочила на ноги и отошла на несколько шагов, захлебываясь воздухом и дрожа, красная уже не от пара, а как будто от искреннего стыда. Ее полотно упало на пол, и, поняв это, она впервые попыталась прикрыть затвердевшие острые соски и черный треугольник внизу живота. Волшебник поднял ткань и осторожно передал ей. Он не понимал, чего боялся больше — того, что она вновь бросится на него, или он на нее? Некоторое время они сидели молча на почтительном расстоянии друг от друга. Тобиус поджал ноги под себя и медитативным путем усмирял бунт в душе и теле, незнакомка, будто еще не совсем оклемавшись после инцидента, глядела в стену.

— С тобой такое случалось? Такое… звериное?

— Один раз, — ответил он, открывая глаза, — семь лет назад. Это было как наваждение, волна прибоя, сметающая все и вся.

Ее уши пылали алым.

— Спасибо, что остановился, сама бы не смогла.

— Борьба со страстями необходима для моей профессии, иначе погибну от самой магии.

Незнакомка впервые с момента прояснения рассудка посмотрела на него.

— Она была похожа на меня?

— Кто?

— Та, первая… к которой ты… к которой тебя…

— Нет, совсем нет. Она была… совсем другой. Но в то же время… она была воином, как и ты. Сильной, гордой и страстной настолько, что ее страсть диктовала ей безумные, порой бессмысленные поступки. Прежде чем мы разделили ложе, она несколько месяцев продержала меня в темнице, где я с голоду охотился на крыс и ел пауков, а при следующей встрече я взял в руки булаву и хорошенько помял ей кости, желая еще и череп проломить.

— Ого, какие страсти…

— Семь лет прошло с нашего расставания, и с тех пор я ничего подобного не чувствовал.

— Лестно, — призналась незнакомка.

Волшебник поднялся, беря сумку.

— Это была одна из самых странных встреч в моей жизни, и я рад, что она случилась.

— Я тоже рада, — ответила нежданная компаньонка и уже ему в спину добавила: — У тебя и у самого милый зад!

Когда Бейерон говорил, что неплохо было бы Тобиусу отправиться на встречу с зеленокожими банкирами, волшебник не подозревал, что в сопровождающие ему достанется принцесса Ривенского королевства.

Перед встречей с ее высочеством серый магистр бережно хранил образ, оставшийся в его памяти, а именно — лицо и хрупкую фигурку девушки-подростка, чей расцвет только начинал набирать силу. Первый же взгляд затмил воспоминание. За прошедшие годы Хлоя Карторен выросла, превратившись в прекрасный цветок. Она встречала его в дорогом, но не вычурном наряде, молодая женщина с волосами цвета воронова крыла, лицом "сердечком", вздернутым носиком, ртом, созданным для нежных улыбок, и темной родинкой на правой скуле. Тобиус приблизился, опустился на одно колено и коснулся губами кончиков ее пальцев.

— Вы стали еще прекраснее, чем я вас помню, миледи.

Подняв голову, он увидел большие карие глаза, блестящие от слез. Хлоя медленно погрузила пальцы в его седые волосы и пролепетала:

— Бедный чар Тобиус, через что же вам пришлось пройти!

Не зная, следует ли отпускать рвущуюся на губы улыбку, маг поднялся.

— Не стоит меня жалеть, а то поверю, что достоин жалости, и стану ничтожеством. Право, у вас должны были найтись более важные дела, чем таскаться со мной по городу.

Волшебник жестом фокусника изъял из воздуха носовой платок белого батиста и протянул ей, дабы принцесса промокнула слезы.

— Я только вчера приехала из Орлипорта, следила за постройкой кораблей. Чар Тобиус, у нас будет флот!

— Осведомлен. Теперь лорды Селии вновь станут носить звание адмиралов не по традиции, а по праву. Отрадно.

Вскоре они ехали в роскошной гербовой карете с эскортом из всадников гвардейского кирасирского полка. Хлоя делилась впечатлениями от поездки в маркизат Селия, улыбалась, смеялась, пыталась убедить волшебника, что сердце ее не разрывается от чувства жалости к нему. Тобиус улыбался, смеялся и делал вид, что ничего не замечает. Порой она задавала вопросы, а он отвечал, точнее, рассказывал. Про Ору, про войну.

Они ехали в Сияющий Перекресток, небольшой и очень опрятный район, где традиционно селились члены гоблинской диаспоры Ордерзее. Он расположился как раз на перекрестке двух широких улиц, давших району имя, и еще на двух десятках улочек, прилегавших к ним. Лицом района были сверкающие витрины ювелирных лавок, принадлежавших исключительно гоблинам, и фасады отделений гоблинских банков, среди которых особо выделялся небольшой дворец ордерзееского отделения банка "Рифсгрин и правнуки".

Перед посетителями распахнулись двери в роскошный холл, где на красном ковре встречал их богато разодетый гоблин в золотых солнцезащитных очках. Помимо дорогого наряда с манжетами шатрадского кружева и старомодным воротником-жабо, он привлекал внимание сплошь золотыми зубами и париком двух различных цветов — кислотно-зеленого и кислотно-фиолетового. По меркам своего народа этот гоблин являлся богатым модником с безупречным вкусом.

— Ваше высочество, ваше могущество, благословен день, когда вы решили озарить наш мрак своим визитом! — хрипло запел зеленокожий, пускаясь в пляс вокруг Хлои и делая вид, что искренне пытается поцеловать постоянно ускользающую от тонких губ руку принцессы. — Меня предупредили, что ваше время на вес бриллиантов, так что прошу в кабинет!

Первым, что замечал посетитель после бросающейся в глаза роскоши, было то, что внутри здания банка не хватало дневного света. Окна имелись снаружи, а внутри интерьер лишь намекал, что где-то они есть, хотя на самом деле все окна гоблины тщательно перекрывали. Помещения, отведенные для встречи с посетителями, освещались магическими светильниками всех сортов, от настенных до паривших взад-вперед, а все клерки, работавшие в этих помещениях, носили солнцезащитные очки. Быт гоблинов, как существ, рождавшихся и развивавшихся в кромешной тьме подземелий, вообще исключал свет как необходимость, а уж солнечные лучи были так неприятны им, что представители этого народа не покидали спасительного мрака без широкополых шляп и плотных плащей.

Кабинет кроме роскошной мебели украшали ростовые портреты сородичей господина в парике, таких же расфуфыренных и безвкусно богато одетых, длинноухих, горбоносых, длиннопалых и невысоких банкиров. На столе среди прочего сверкала табличка, которая платиной по золоту сообщала на двух языках, вестерринге и каффелахе: "Лазерий Рифсгрин".

Среди блестящих вещиц вроде большой шкатулки с курительными принадлежностями, мраморного бюстика, подставки с золотыми перьями и чернильницы, выточенной из обсидиана, лежал гроссбух.

— Я взял на себя смелость подготовить все заранее, и если вы не окажете нам честь, отведав чаю или кофе с кондитерскими изде…

— Боюсь, что времени на это нет, — ответила принцесса. — Мы очень торопимся, господин Рифсгрин.

— Что ж, в таком случае, ваше могущество, образец подписи, пожалуйста.

Гроссбух был повернут к волшебнику, тот принял перо и несколько неуверенно поместил под строчками клинописного текста свое личное клеймо — силуэт летящего мотылька. Еще ниже он приложил левый большой палец, после чего на бумаге остался едва заметный сгусток голубоватого свечения. Вернув гроссбух на законное место, Лазерий Рифсгрин взял с отдельной подставки особое гусиное перо, размерами сопоставимое с коротким мечом, и провел неписчей частью по листу, отчего все написанное несколько мгновений мягко светилось.

— Благодарю, ваше могущество, теперь вы полноправный клиент банка со всевозможными привилегиями, к нашему взаимному удовольствию. Примите, пожалуйста, и вот это! Последнее нововведение, книга денежных гарантий! Внутри имеется множество долговых бланков, которыми вы, помещая на них сумму и подпись, сможете расплачиваться! Как только обладатель подписанной вами гарантии предъявит ее в любом отделении нашего банка, он получит на руки указанную вами сумму.

Тобиус принял и покрутил в руках продолговатую книжку, забранную в обложку тонкой дорогой кожи, украшенной золотым вензелем банка.

— Со всеми привилегиями? — спросил он, пряча гоблинское новшество в сумку. — Я думал, что для этого нужен солидный счет и долгие годы безукоризненного доверительного сотрудничества.

Обладатель ужасного, но модного парика чуть заметно качнул головой, должно быть, бросив мимолетный взгляд на принцессу, сидевшую слева от Тобиуса в роскошном красном и подобострастно мягком кресле.

— Безусловно, так и есть, ваше могущество, однако, нарушая все правила банковского этикета, замечу, что счет ваш более чем солиден, а доверие к вашей персоне гарантирует эгида королевского дома Ривена. Для нас честь иметь с вами дело. Могу ли быть еще чем-нибудь полезен?

— Можете. Хочу обменять диморисийские марки на ривенские лостерции.

Закончив дела в банке, принцесса и волшебник были чуть ли не на руках вынесены к карете толпой подобострастных зеленокожих клерков. На обратном пути во дворец, когда Тобиус мял в руке банковскую выписку с пятизначной цифрой, Хлоя поясняла, что ее венценосный отец открыл для него счет, как только вернулся на трон, и с тех пор ежемесячно на этот счет переводилась некоторая сумма денег. После несложных вычислений серый маг отметил, что его услуги во время службы столько не стоили, на что Хлоя возразила, что королю виднее, кто чего стоит и кого как вознаграждать.

— Вы как будто забываете обо всем том, что было сделано после. О войне, о раскрытии заговора.

— Хотел бы забыть, — хмуро сказал Тобиус.

— Так или иначе, мы обязаны вам, чар.

Остаток дня он провел рядом с принцессой, гуляя по замковому парку, слушая об ее жизни, вспоминая случаи из своей. Волшебнику было интересно отмечать, как сильно изменилась наследница ривенского трона, как повзрослела и оформилась. Вечером состоялся маленький ужин в небольшой зале, из окон которой открывалась панорама столицы с особенно ярко расцвеченным районом Пристани Чудес. Присутствовали только Бейерон, Хлоя и Тобиус. Наверное, это должно было напомнить о старых добрых временах, но в таком случае за столом не хватало многих важных людей.

— Тобиус, — сказал король после второй смены блюд, — я думал над тем, как помочь тебе поскорее добраться до Архаддира. Есть одна возможность. Милая?

— Что? Я должна это сказать?

Волшебник, слушая членов королевской семьи, отложил вилку и откинулся на спинку стула.

— Я выхожу замуж, — сообщила Хлоя тихо, — за Радована Карапсуа.

— Да, — продолжил ее отец, — в принципе этот брак был оговорен еще с предыдущим королем Ридена, но гражданская война у наших соседей, а потом мое свержение, казалось, сделали соглашение недействительным. Однако нет, еще будучи в ссылке, я получил весточку от Радована, который желал заключения этого брака и даже обещал мне армию для возвращения на трон. Помнишь его послов?

— Желоран и Октавиан, капитан королевской гвардии и придворный волшебник.

— И тоже серый маг, да-да. Кажется, наша с ними встреча имела место быть до твоего ухода в Дикую землю. Признаться, послание Радована мало меня обрадовало: если бы я хотел сжечь полстраны в борьбе за трон, у меня это получилось бы и без риденской армии. Второе посольство он отправил, когда я уже вернулся в Ордерзее, и поверь, доводы, коими Радован Третий оперировал, были убедительны. Я сумел оттянуть срок под предлогом того, что мне нужна помощь дочери для восстановления страны, и хотя Хлоя давно стала полнолетней, Радован до сих пор терпеливо ждет. Мне неспокойно отпускать ее от себя, но, увы, пора.

— Какие выгоды он желает извлечь из этого брака?

— Зрите в корень, чар Тобиус, — хмыкнула принцесса, глядя себе в тарелку, — Радован Багряный все делает с умыслом.

— В последнее время все чаще наших ушей достигают слухи о том, что Марахог тратит огромные деньги на увеличение и перевооружение армии. Верьте опыту правителя, такие вещи не могут, внезапно начавшись, внезапно же и оборваться. Перевод экономики на обслуживание военной силы почти всегда ведет либо к последующему коллапсу этой экономики, либо…

— К войне, — закончил за короля волшебник, — которая должна будет покрыть расходы и обогатить казну.

— Печально, но факт, — согласился Бейерон, задумчиво поглаживая бакенбард. — У Ридена сейчас есть регулярная армия, устроенная в соответствии с реформаторскими взглядами Радована Третьего на военное дело, и если Марахог нападет, а к этому имеются кое-какие предпосылки, Риден сможет дать достойный отпор. Крови, однако, прольется немало с обеих сторон. Думаю, Радован надеется, заключив скрепленный свадьбой союз с Ривеном, убедить марахогских саронов в том, что на наш тандем лучше зубов не точить.

Тобиус вспомнил, в какое раздражение приходила Хлоя когда-то при упоминании всего, связанного с замужеством. Девица, склонная носить мужские наряды и ходить на охоту с луком, категорически не желала признавать за собой участь желанного приза для самого породистого жениха. Возможно, повзрослев, она смирилась с долей настоящей принцессы, которая делает то, что должна делать, а не то, о чем мечтает ее мятежная независимая душа.

— Завтра из Ордерзее в Аллерхас протянется портал, через который Хлоя перейдет на ту сторону. О свадьбе по настоянию самого Радована будет объявлено позже. В последнее время он стал подозрителен и чрезмерно осторожен. Охранять мою дочь будет отряд риденских гвардейцев из Черной полусотни и ее личный телохранитель из числа ривов, выбранный мной. Мы с Талботом решили приписать к охране и тебя, Тобиус. Отправишься в Риден через портал, пробудешь там до свадебной церемонии, а дальше можешь спокойно отправляться в Мистакор, если пожелаешь. Поскольку ты будешь исправлять мое поручение, управители никак не смогут помешать твоему путешествию за пределы Ривена. Такая возможность тебе интересна?

Серый маг посмотрел на короля, на принцессу, сделал крохотный глоток из хрустального бокала.

— Для меня будет честью послужить дому Карторенов еще раз.

— Строго говоря, — заметила Хлоя, — вы никогда и не переставали ему служить. Ведь так, отец? Была дана клятва именем Джассара, если я не ошибаюсь, и пока что никто вас, чар Тобиус, от нее не освобождал.

— А ведь и верно, — ухмыльнулся волшебник, — я все еще нахожусь под действием клятвы, и пока что она не донимала меня лишь потому, что я не противоречил воле своего господина… Сир, я прошу освободить меня от клятвы, данной при нашей первой встрече.

Тишина получилась долгой, тяжелой, неловкой и непонимающей. А потом Бейерон Третий, прозванный Мудрым, оправдал свое прозвище, сказав:

— Я освобождаю тебя от присяги, данной на имени Джассара Ансафаруса. Отныне ты вольный маг, могущий поступать так, как тебе кажется нужным.

Клятва рассыпалась незримо для простых смертных, лишь Тобиус почувствовал, как исчезло что-то, бывшее с ним уже очень давно, и к чему он привык настолько, что не замечал его, пока оно не исчезло. И хотя всю следующую ночь серый магистр не мог уснуть, думая о том, понимал ли Бейерон его истинные мотивы, или же не понимал, как Хлоя, для которой просьба об освобождении была пощечиной, он знал, что должен был поступить именно так.

Проспав всего два часа, волшебник встал вполне отдохнувшим и свежим. Что-то случилось с его циклом сна и бодрствований, будто один час отдыха без боли в руке придавал сил как четыре часа полноценного забвения. Даже кошмары давно не посещали его.

На втором этаже башни стоял длинный прямоугольный стол, точная копия которого находилась в замковой кухне. Три раза каждый день кухонные работники уставляли свой стол всевозможной снедью и питьем, а в определенное время эта снедь оказывалась на столе в башне придворного мага и находилась там в течение часа. Таким образом, хозяин башни мог питаться, не покидая своих владений, и выбирать все, что его душе было угодно, а по истечении времени столы вновь менялись местами, и все нетронутое становилось законной добычей прислуги.

Накинув поверх дареной одежды синий плащ, забросив на плечо сумку, волшебник спустился на второй этаж, употребил несколько легких закусок, запил их чашкой кофе и сошел еще ниже, двигаясь к пульсирующему источнику магии, который ощущал с момента пробуждения.

В одном из залов у основания башни происходил провес портала. Двое волшебников занимались настройкой мраморной арки, внутри которой начинал зарождаться кокон синеватого свечения. За процессом, скрестив на груди могучие руки, следил Талбот Гневливый.

— Рановато. Я почему-то думал, что это произойдет днем.

— Я тоже. Но, видимо, Академия подумала иначе и прислала их сейчас.

У каждого волшебника есть свои сильные и слабые стороны, набор которых помимо специализации обычно произволен. Трудно предугадать, на что будет способен тот или иной носитель Дара, не обладая развитыми способностями по чтению ауры. Бывали маги многогранные, такие, например, как Бородо Глиняные Ноги, великий големостроитель, телекинетик, мастер геомантии и знаток механики. А бывали и такие, как Талбот Гневливый, который овладел боевыми заклинаниями высшей категории и мог уничтожать целые армии, но в других областях Искусства особо не блистал. Например, он мог телепортироваться и летать, но не умел провешивать порталы.

— А где твой посох, Тобиус?

Серый маг повел левой рукой, энергия вскипела внутри ладони, струясь по синеющей татуировке, и пальцы сжались на древке композитного посоха. Затем артефакт так же исчез.

— Так удобнее, если не хочешь привлекать лишнего внимания. Наши посохи редко можно перепутать с обычными палками, так что лучше носить скрытно.

Талбот улыбнулся в усы, глядя на молодого собрата.

— Ты подрос.

— Едва ли. Скорее ссутулился.

— Я говорю о силе. Пять лет назад ты был магистром по недоразумению, а теперь стал по праву.

— По недоразумению?

— Несомненно. Возможно, знаниями и умениями ты и заслуживал посох, и потенциал твой был велик, уж я-то в этом понимаю, но тебе недоставало опыта и силы. Теперь у тебя есть и то, и другое, теперь ты магистр по праву.

— Приятно знать, — бесцветно ответил серый маг.

— Думаю, если бы ты нынешний и ты пятилетней давности встретились в бою, то ты нынешний вышел бы победителем, не вспотев.

— Жаль только, что мои враги не похожи на меня пятилетней давности.

— Что будешь делать, когда доберешься до Мистакора? Ни за что не поверю, что просто спрячешься в стенах Аметистового университета. Что ты там ищешь?

Молодой волшебник взглянул в лицо старому, и его стылые глаза слабо засветились.

— Буду искать возможность для будущей встречи с ним.

— С Шивариусом?

— С ним. Мне нужны союзники, мне нужен план, мне нужно оружие.

— Ты выбрал тяжелый путь, на котором если даже не свернешь себе шею, то обзаведешься множеством шрамов.

— Шрамы уже есть, — Тобиус сжал и разжал бронзовые пальцы, — но дело даже не в том, что они болят. Шивариус забрал мой плащ, очень хороший плащ, который часто пригождался мне и с которым я не хотел расставаться. Его надо вернуть любой ценой.

— Хм, раз по такому пути ты решил идти, то тут уж ничего не попишешь. Волшебник, на котором жизнь не оставила шрамов, это волшебник, который не принял в ней ни одного важного решения. Если мага ведет Нить, то даже Элборосу лучше не оказываться на пути.

Тобиус не стал касаться вопроса Путеводной Нити, слишком сложного и тяжелого, чтобы все объяснять. Тем более что он сам мало в этом разбирался. Нет больше Нити — и ахог с ней, ни к чему хорошему она его в итоге так и не привела.

— Вот, прими это. — Талбот протянул ему открытую ладонь, над которой образовалось нечто воздушное, по форме похожее на индальскую монету с отверстием в середине, но созданное словно из тысяч паутинок энергии, воздушных, тонких, медленно переливающихся на общем серебристо-синем каркасе. — Это мой сигнарий. Если понадобится помощь, зови, я постараюсь добраться до тебя как можно быстрее.

— Большая честь, ваше могущество, и большое доверие.

Так и было. Сигнарий — неповторимый отпечаток ауры волшебника в астральной прослойке бытия — являлся маяком для связи практически на любых расстояниях. Также, имея чей-то сигнарий, можно было найти его хозяина, как бы тщательно он ни прятался, и поэтому волшебники, по природе склонные к паранойе, очень редко передавали свои сигнарии кому бы то ни было. Над ладонью Тобиуса воспарил его собственный сигнарий; в отличие от Талботова, цвет его был неоднороден, постоянно менялся, отдельные пятна вспыхивали и потухали, соответствуя нестабильной природе мутировавшего Дара. Произошел обмен.

Появились люди в черных доспехах, телохранители, посланные Радованом Третьим, дабы оберегать его будущую супругу. Видимо, король Ридена полагал ривенскую гвардию слишком посредственной защитой, которая не сможет справиться со своей задачей даже в сердце Ордерзее. Это походило на оскорбление, но ради спокойствия будущего зятя Бейерон некоторое время назад принял и поселил во дворце восьмерых воинов в черном, и, несмотря на цвет лат, эти восьмеро были тем еще пестрым сборищем. Только четверо являлись людьми… скорее всего, закрытая броня не позволяла разглядеть всех, а еще был один гном, один гоблин и два метиса: хиллфолк и хомансдальф — редкие гости в этой части мира.

Появилась принцесса в сопровождении пары лакеев с большим дорожным сундуком и рослого рыцаря. Для особы королевских кровей, да еще и женщины, она нуждалась в крайне скромном количестве багажа. С другой стороны, путешествие предстояло короткое, всего лишь один шаг через портал. Хлоя поприветствовала придворного мага и не заметила того, второго, как там его, Тибериус? Бейерон, пришедший проводить дочь, не выказывал никаких признаков обиды и поприветствовал обоих волшебников одинаково благожелательно.

Портал полностью оформился в стационарной мраморной арке, и из него выплеснулась волна чего-то невидимого, что заставило простых смертных вдруг поежиться, а волшебников — напрячься, ибо к ним шло зло. Из портала выступил огромного роста человек с черной бородой, являвший всему миру широкую улыбку. Его длинный нос явно был сломан несколько раз, во рту не хватало зубов, а из двух алых кратеров, пылавших на месте глаз, шел дым.

— Я, Нигирис Барбатум, приношу извинения за столь внезапный визит! — провозгласил он голосом, похожим на камнепад. — Отдайте мне Хлою Карторен, и больше никто не умрет!

Тобиус немедля выплюнул три сгустка Бездымного Огня, которые умопомрачительно быстро пронеслись через зал и с хлопками взорвались, объяв черного великана синевато-прозрачными языками. Вопя во всю мощь луженой глотки, тот повалился на пол и принялся кататься по нему, пока не смог применить заклинание Водопад. Хрипя и постанывая, чужак встал на ноги… абсолютно невредимым. Его аура исходила темными эманациями, а глаза горели ярче прежнего.

— Это было больно. Но я милосердный человек, и ты умрешь быстро.

За миг до того, как чернобородый атаковал, Тобиус вскинул руки, произнося пробуждающее слово, и меж его пальцев появился мыльный пузырь, принявший в себя большую часть удара. Тем не менее, в голове серого мага будто взорвалась бочка пороха, и он рухнул на пол с кровью, хлещущей из носа.

Когда Тобиус очнулся, он понял, что его тело двигают, а вернее — быстро тащат. В ушах поселился мерзкий звон, голова ужасно болела, пахло железом, во рту чувствовалась кровь. Открыв глаза, он увидел люстры, ползшие сверху вниз.

— Отпустите меня…

— Он жив! — воскликнула Хлоя.

— А я думал, что у него мозг из носа вытек, — прогудел чей-то низкий голос.

— Да отпустите же меня!

Тобиуса привалили к стене рядом с мраморным постаментом, на котором стоял бюст кого-то из прежних королей. Скосив глаза, волшебник обнаружил вокруг себя множество озабоченных лиц, знакомых и не очень.

— Что произошло?

— После того как вы начали сморкаться своим мозгом, — заговорил гном, — тот урод попытался сделать что-то еще, но другой маг, седой, достал посох с мечом, и они сцепились!

— А потом он как заорет, — продолжил гоблин из тьмы глубокого капюшона: — "Ты не пройдешь! Бегите, глупцы! И Тобиуса не забудьте!" Это ведь вы Тобиус, да, господин? Будет очень неловко, если мы взяли кого-то не того.

— Уберите от меня этих хихляков, - зарычал маг, силой воли приводя тело в вертикальное положение. — На нас напали…

— Это предательство, — спокойно вымолвил Бейерон, — волшебники, открывавшие портал, связали Хосбранд с каким-то другим местом, из которого к нам явился незваный гость. Талбот принял бой, а нам велел прятаться.

Тобиус огляделся. Вокруг него находились король с принцессой, все восьмеро риденских гвардейцев, новый телохранитель Хлои, рослый молодой рыцарь, несколько слуг и дворцовые стражники с мушкетами и палашами, в количестве десятка голов.

— Сир, — прохрипел один из риденцев, некто в наглухо закрытом черном доспехе с белым эмалированным забралом в виде черепа, — мы будем защищать вас, но без плана всех нас перебьют. Как видите, худшие опасения моего короля сбылись, вас предали, и теперь выбор таков: бежать из дворца либо прятаться и ждать помощи. Учитывая, что магам Академии Ривена больше доверять нельзя, я предлагаю обратиться за помощью к Церкви. Следует немедленно покинуть Хосбранд и бежать под защиту монастыря святого Тильма.

— Очень ценный совет, сир Вийем, но я думаю, что вы торопитесь клеймить Академию, и хочу выслушать мнение моего советника. Тобиус?

Серый маг ничего не сказал, а закрыл глаза и пробудил заклинание Внутренний Взор. Его разуму открылась картина энергетических потоков окружающего пространства, и он увидел, как в пульсирующем коконе заклинаний бьются две огромные силы — одна черная, как сама Тьма, а вторая яркая и раскаленная, как кипящее железо. Но кроме этого вокруг растекались и иные сгустки энергии, темные, зловещие, похожие на распространяющуюся по телу заразу.

— Охранные заклинания пробудились.

— Это я знаю, — ответил Бейерон, — у меня есть специальный амулет, и он сильно дрожит.

— Талбот Гневливый бьется с этим Барбатумом. Предателей не наблюдаю. Все защитные экраны пробуждены и уже действуют, во дворец нельзя телепортироваться, как и из него. Не уверен даже, что в Хосбранд теперь вообще возможно проникнуть или выбраться наружу. Усыпить защиту может придворный маг, который сейчас слишком занят боем, и никто к нам на помощь не придет, покуда он не победит. Боюсь, мы сами по себе.

— А помочь ему? — спросил один из риденцев, в закрытом шлеме и наиболее легкой броне, самый поджарый из троих, вооруженных двуручными мечами. — Ты ведь маг, можешь ему помочь?

— Я магистр, а там, в башне, сражаются архимаги. Если туда полезу, я окажусь зернышком меж жерновов, они меня в муку перетрут и не заметят. Или того хуже, буду отвлекать чара Талбота и мешать ему действовать без оглядки на всякую мошкару. Колдун пришел за миледи, насколько я понял.

— Все становится сложнее и сложнее, — проныл другой риденский мечник, высокий и на редкость некрасивый человек в открытом шлеме и с голыми руками, длинными, словно у обезьяны, — ну почему жизнь так сложна?!

— Молчать, — хрипло приказал сир Вийем, — что нам в таком случае лучше делать, чар?

Отряд, присланный королем Радованом, удивлял своей разношерстностью. Гном, почему-то без бороды; гоблин, судя по всему, сумеречный; метисы. А кроме того один из оставшихся четверых людей имел целых три уникальных черты: он был унгиканцем, толстогубым громилой со сплющенным носом и волосами, заплетенными в косицы; он также был альбиносом, белым как снег, с красными глазами; и, что встречалось совсем уж редко, этот человек отсутствовал в астральной прослойке бытия. На месте его ауры зияла дыра абсолютной пустоты.

— Ты холлофар?

— Да, так и есть, — вместо альбиноса ответил сир Вийем.

— Понял. Сир, амулет, пожалуйста.

В протянутую руку волшебника легла серебряная цепочка с кулоном в виде горностая — геральдического зверя рода Карторенов. Он ощутимо нагрелся и дрожал.

— Это первый знак королевской власти, который принадлежал основателю нашего рода. Потом были и короны, и цепи побогаче, — Бейерон провел пальцами по толстой золотой цепи у себя на шее, — но эта дороже всех…

— Я знаю, сир. Изучал перечень артефактов, являющихся реликвиями королевских домов Вестеррайха. У Радована Карапсуа, говорят, есть великий двуручный меч по имени Хардзукар. Он может разрубить все, что угодно, на две равные части. Это правда?

— Правда, но разве сейчас место и время говорить об этом? — усомнился сир Вийем.

— Этот амулет — Ловец Зла, сильный защитный артефакт. Я когда-то изготавливал такой, только раз в тридцать слабее. — Волшебник накинул цепочку себе на шею. — А еще это ключ, открывающий путь сквозь любые преграды в магической защите дворца. Не обессудьте, сир, пока что его понесу я. Пусть холлофар держится рядом с королем и принцессой, это лучшая защита от любой магии! Двигаемся к выходу, попытаемся достичь внешней стены и выбраться в город! Если нам не встретятся еще великие колдуны, то обещаю вывести всех в целости! Но не расслабляться! Я чую что-то нехорошее, распространяющееся по дворцу, двинули!

К своим довольно молодым годам Тобиус уже овладел тем особым голосом, которым можно было отдавать приказы, не сомневаясь в том, что они будут исполнены. После короткой раздачи указаний они выдвинулись вперед. Риденцы образовали авангард, воины с двуручными мечами шли первыми и старались держать дистанцию друг от друга, гном и хомансдальф, как латники со щитами, двигались за ними, унгиканский альбинос держался рядом с королем, принцессой и слугами, как и дворцовая стража, гоблин и хиллфолк прикрывали. Хиллфолки были знаменитыми мастерами обращения с огнестрельным оружием, а о сумеречных гоблинах говорили, что в стрельбе из лука они первые после лонтильских эльфов.

Отряд тяжелел и замедлялся по мере присоединения к нему новых слуг, дворян и придворных чиновников. Все они стремились быть ближе к своему королю, полагая, что с ним окажутся в большей безопасности. Количество стражников тоже росло, некоторые из них занимали посты по военному расписанию, другие искали короля, чтобы обеспечить его безопасность. Сир Вийем посоветовал оставить слуг где-нибудь под охраной, а самим двигаться в кругу стражи, дабы поскорее выйти к конюшням и выехать из Хосбранда, но Бейерон спокойно это мнение отклонил и продолжал шествовать, ведя за собой растущую толпу. Невозмутимый, как озерная гладь в закрытой от ветра горной долине, он передавал свое спокойствие всем вокруг, предотвращая панику. Тобиус был склонен согласиться с сиром Вийемом, но спорить с королем не взялся: Бейерона нельзя было переубедить, когда дело касалось простых людей.

— Вижу… что-то, — неуверенно сообщил хиллфолк, целясь вперед из громыхуна.

Возможно, стрелок хотел услышать приказ к действию или бездействию, но когда три черных, почти человеческих, силуэта, медленно спускавшихся по лестнице, вдруг ринулись к людям, он утопил спусковой крючок, и громыхнуло. Немалая площадь оказалась иссечена дробью, от нападавших остались лишь черные ошметки, а хиллфолк уже перезаряжал оружие. У него за спиной в необычных подвесных ремнях пристроились еще два мушкета, а на поясе и перевязи через грудь рядом с патронташем ждали своего часа массивные пистолеты. Хотя брони на этом гвардейце почти не наблюдалось, вес его оружия и боеприпасов вполне мог сравняться с весом полных рыцарских лат.

— Что это было? — спросил король, покручивая в ухе мизинцем.

— Потерянные тени, — ответил Тобиус, доставая из сумки свою книгу заклинаний, — нам лучше не останавливаться!

Потерянных теней становилось больше. Почти неотличимые от простых смертных, обмазанных смолой, они как будто бесцельно слонялись по коридорам и залам, но срывались с места и стремились к людям, едва те оказывались поблизости. Пороховые залпы неплохо отваживали их, а вот стрелы, даже пущенные точно в голову, ничуть не помогали.

— Люди подманивают их страхом, — одними губами сказал Тобиус королю.

— Ты можешь что-то сделать?

— Ничего. Пока не появится их мать. Сомнений нет, она где-то здесь, наверняка отправилась на поиски миледи, пока ее хозяин пытается прорваться через чара Талбота.

— Демон? — почти неслышно спросил монарх.

— Эмблема третьего круга. Если появится, я справлюсь. Почти уверен. Но она медлительна, можно долго блуждать, натыкаясь лишь на потерянных. В наших интересах достать ее прежде, чем теней станет слишком много, стрелок уже не справляется, а в ближнем бою будут потери.

— Что для этого нужно?

— Ничего, думаю, она скоро нас найдет, нужно просто быть морально готовыми к этому.

— Вижу врага, — по привычке доложил хиллфолк и выстрелил.

Однако картечного залпа не хватило, чтобы перебить тьму, рвущуюся на людей. Стрелок разрядил оба мушкета, а потом стал выхватывать из кобур пистоли. То были не простые, а трехствольные пистоли, которые если и попадали к людям в руки, то только за большие деньги. Опустошив целых четыре трехствольных и завершив свою канонаду залпом из пятиствольной "утиной лапки", хиллфолк крикнул, что дальше без него, и сел на корточки, чтобы начать перезарядку. Гвардейцы с двуручными мечами встали наизготовку, их клинки в диаметре размаха почти перекрывали широкий коридор. Щитоносцы заняли позиции еще дальше, разделив место с ривенскими алебардщиками.

Видя, как много потерянных теней прибыло на источник человеческого страха, Тобиус оформил Массовое Изгнание, но со второго конца колонны послышались крики и стрельба. Стража, которой было поручено охранять арьергард, била из всех стволов по второй волне теней и готовилась принять удар на выставленные алебарды. Тобиус взлетел и метнулся в ту сторону, пробуждая Массовое Изгнание. Волна магической силы смела теней как призрачный ветер, вот они были — и вот осталась лишь серая пыль, осевшая на интерьере.

Волшебник бросился назад, сплетая Незримый Гонг. Произошло столкновение между гвардейцами и тенями, но, вопреки ожиданиям, те не захлебнулись в потоке потусторонних тварей, а достойно выдержали удар. Длиннорукий и жилистый, мечники без остановки вращали своими огромными клинками; гном и хомансдальф принимали на щиты тех немногих, что прорывались дальше; рядом с ними волчком крутился гоблин, сменивший лук на две коротких сабли, алебардщики с криками поднимали и опускали оружие. Но всем им было бесконечно далеко до сира Вийема, который работал своим страшным клинком с безумной скоростью, создавая сплошную стену острой стали, при этом почти что танцуя в латах из тяжелого нуагримга.

Тобиус шепнул пробуждающее слово, и прогрохотал Незримый Гонг. Смертные едва могли слышать его, но тварей духовных планов это заклинание оглушало, замедляло или вовсе останавливало. Замедлив поток потерянных теней, серый маг ударил лучами золотого света изо рта и обоих глаз. Спустя несколько мгновений путь был свободен.

— Всего лишь полуматериальные низшие сущности Тьмы, без паники, двигаемся дальше! — провозгласил волшебник, который уже чувствовал приближение чего-то куда более материального и опасного.

Звуки тяжелых приближающихся шагов застигли людей на развилке главной лестницы, которая вела в холл. Колонна спускалась по правому пролету, когда на верхней ступени левого появилась Голодная Роженица и по всему Хосбранду разнеслись вопли перепуганных насмерть слуг пополам с грохотом бесполезных пороховых залпов. То была вся сплошь черная беременная женщина высотой в три человеческих роста, ее волосы ниспадали до самого пола, в пустых глазницах расцвели бутоны черных цветов, а по внутренним сторонам бедер от огромного живота текла жижа, похожая на смолу. Прямо на глазах людей из лона стали выпадать черные сгустки, которые, оформляясь, становились потерянными тенями.

— Везде, где царствует Тьма, вас ждут, о вестники Света, баэл олкоэ паргайнен! — выкрикнул Тобиус, сплетая заклинание.

Вокруг него из небытия возникли сгустки мерцающего света на искристых крыльях, напоминавшие своими очертаниями людей. Вестники Света явились в количестве десяти, нечеткие, неуловимые для полного понимания и завораживающе прекрасные.

— Эрсеткотол итри боаэррет!

Последняя словоформула обратила их тела мириадами сверкающих искр, которые пролились на Голодную Роженицу звенящим звездопадом. Она отняла руки от тяжелого живота, пытаясь закрыться, но искры беспощадно прожигали ее насквозь и вымарывали, словно грязное пятно с ткани мироздания.

— Все наружу! Запрягать кареты! — громыхнул голос Бейерона. — Не бежать! Не топтать друг друга! Крепко держите детей! Все наружу!

Выход под открытое небо принес облегчение вместе с чувством, что все худшее осталось позади. Служители королевского каретного двора уже запрягали кареты лошадьми, и внутрь садились слуги, в первую очередь женщины и их дети. Часть стражи находилась подле и должна была сопровождать поезд до внешней стены, другая часть вместе с риденскими гвардейцами образовала кольцо вокруг членов королевской семьи и волшебника.

Тобиус снял с шеи цепочку и с помощью специальных заклинаний изучал структуру артефакта. Он приказал холлофару отойти от короля, чтобы не повлиять на работу магической реликвии, и вернул артефакт Бейерону.

— Он настроен на членов вашей семьи, сир, так что, полагаю, сработает только в ваших руках. Честно говоря, я до сих пор не уверен в том, что правильно понимаю природу защитных чар Хосбранда, все на догадках, на заученных общих принципах.

— Ты редко ошибался, Тобиус, на моей памяти — ни разу. Будем хранить надежду.

— Что там было? — спросила принцесса. — Что за ужасное существо?

— Эмблема третьего круга, Голодная Роженица.

— Демон?

— Демоны живут в Пекле, а темных тварей так называют только профаны, — ответил Тобиус, мимоходом оглядывая огромный парадный двор с фонтанами и клумбами. — Тьма однородна. Это боль, отчаяние, ненависть и жажда отмщения, смешанные в единую злую стихию. А эмблемы — это формы, которые принимает Тьма, чтобы проникать в наш мир…

Его речь оборвалась, глаза расширились, волосы на затылке встали дыбом.

— Что-то злое приближается, что-то опасное грядет. Все ищите укрытие!

Высоко наверху разлетелось вдребезги огромное витражное окно, и сине-белый купол неба пересек черный росчерк. Осколки цветного стекла еще не успели упасть на камни, когда крылатый силуэт изменил направление полета, заложил крутой вираж и пронесся над двором. Раздались предсмертные вопли, крики ужаса и плач — некоторые люди оказались рассечены на части, других, слово копья, проткнули очень длинные черные перья.

— Защищать короля и принцессу! — хрипло пролаял сир Вийем.

Мушкетеры открыли огонь по крылатому силуэту вслед за хиллфолком, но тщетно — он летал с умопомрачительной скоростью и молниеносно менял направление, а когда пронесся над двором во второй раз, вновь посыпались смертоносные перья.

— Не тратьте пули, эмблемы их не боятся. — Из посоха Тобиуса ударил луч золотого света — мимо. Волшебник бил заклинанием еще и еще раз, но цель была слишком быстра.

Третий шквал режущих перьев собрал свою кровавую жатву. Маг побледнел сильнее обычного, его лицо пошло трещинами ярости, рот исказился, произнося словоформулы. Распахнулась книга заклинаний, страницы которой с бешеной скоростью перелистывались и будто выплевывали лоскуты бумаги. Те исчезали в неярких вспышках, превращаясь в точные копии серого мага. Тридцать двойников поднялись в воздух на эфемерных крыльях и устремились навстречу черному силуэту. Начался воздушный бой, в небе без остановки вспыхивали потоки золотого света, а в ответ летели черные перья. Стая двойников редела, но новые взлетали ввысь, стремясь взять летучую смерть в клещи.

Из носа вновь хлынула кровь, в глазах начали лопаться сосуды. Тобиус контролировал действия тридцати своих реплик, каждая из которых постоянно пользовалась двумя заклинаниями — Крыльями Орла для полета и Солнечным Лучом для атаки. Таким образом, его гурхана иссякала примерно в тридцать раз быстрее, кровь начинала закипать от напряжения, кожа покраснела, будто ошпаренная, покрылась сверкающим слоем пота, и от нее с шипением валил пар. Но вместе с тем тридцать реплик успешно били черного летуна, пронзая его копьями света, не позволяли пронестись над двором в четвертый раз. То и дело враг оказывался бит, падал, потом быстро становился на крыло, метал перья, но вновь был бит. В конце концов, потеряв крылья и безумно кувыркаясь в воздухе, он рухнул во двор, разрушив фонтан. Реплики исчезли в магическом свете, а их создатель с тихим стоном оперся о посох, пытаясь не упасть. Один из риденцев, жилистый мечник в закрытом шлеме, подхватил его под руку с одной стороны, хомансдальф — с другой.

— Он еще… не подох!

— Не извольте беспокоиться, чар Тобиус, — ответил сир Вийем, — мы это исправим. Годлумтакари, за мной.

Черный рыцарь и белокожий унгиканец выдвинулись к разрушенному фонтану. Сын Черного континента был огромен, он не носил одежды выше пояса за исключением наручей, и под кожей, рассеченной бесчисленными шрамами, перекатывались огромные мышцы. Оружием ему служили странные предметы, похожие на топоры, но с лезвиями в форме кривых птичьих клювов.

Через потрескавшийся бортик переступило существо, вдвое превосходившее ростом любого из приближавшихся к нему людей. Тварь была тонкой, гибкой, похожей строением на человека, но с огромной вороньей головой на плечах. Хотя реплики лишили эту эмблему крыльев, у нее остались страшные птичьи когти и мощный клюв.

Сир Вийем и Годлумтакари зашли с двух сторон, чего тварь будто не замечала, направив свой взгляд мимо них, за спины солдат, туда, где рядом с отцом стояла Хлоя Карторен. Затем чудовище пришло в движение, и было оно ужасающе быстрым. Сир Вийем вскинул клинок и отступил, с лязгом отбивая удар когтей, альбинос налетел на птицеголового со спины, громко улюлюкая, совершил прыжок и вонзил оружие в спину между двумя обрубками крыльев. Беззвучно распахнув клюв, эмблема Тьмы упала на колени, а холлофар с дикой яростью начал кромсать ее дергающееся тело. Сир Вийем подступил, плавно вскидывая свой меч, и одним ударом отрубил воронью голову. После этого и сама голова, и тело начали оплывать, как воск на сковородке, растекаясь черной жижей, а на земле осталось лежать испачканное мертвое тело в мантии волшебника.

Бейерон двинул вперед главную ударную силу своей армии, переместив фигурку бхуджамишлана. Талбот силой мысли заставил своего ракшаса встать на защиту махараджи. Так завершился очередной этап захватывающего действа, разворачивавшегося на доске для игры в раджамауту. Тобиус, следивший за этим, откровенно скучал. Сам он знал только, как надо двигать фигуры, а потому проиграл все партии и королю, и архимагу. Раджамаута — игра мудрецов, и хотя любой волшебник по определению должен быть мудрецом, Тобиус продолжал скучать, глядя на это "веселье". Сам виноват, подумал он, затягиваясь славным табаком, не следовало так беспощадно громить их при игре в торжок, тогда бы они не обиделись и не решили двумя голосами против одного играть в раджамауту.

В комнату, неся на серебряном подносе старинный кувшин с вином, вошел Джаспер, и маг, воспользовавшись моментом, откланялся. Попыхивая своей драгоценной трубкой, он двинулся по Хосбранду. Отовсюду следили внимательные взгляды если не волшебников, то божьих людей, которые после инцидента просто заполонили замок.

Нападавшему, когда тот понял, с кем связался, удалось сбежать от Талбота Гневливого прежде, чем вновь уснули защитные заклинания, но маги Академии в один голос утверждали, что покинуть дворца он не мог. Следовательно, несостоявшийся убийца принцессы — а в том, что он желал убить Хлою Карторен, никто не сомневался — прятался где-то в Хосбранде. В сложившейся ситуации церковники углядели возможность приумножить свое влияние на короля, а маги Академии Ривена всеми силами желали защитить свою честь от позора — ведь те двое, что впустили колдуна, не являлись самозванцами, а были попросту предателями. Теперь по Хосбранду разгуливали монахи орденов святых Петра и Иоанна, а также адепты Академии. И те, и другие смотрели друг на друга шакалотом, но ничего поделать не могли, ибо король желал хранить равновесие и заставил их присматривать друг за другом.

После инцидента жить в башне придворного волшебника было делом трудным, так как она сильно пострадала. Два архимага, всеми силами пытающиеся друг друга убить, обычно уничтожают все вокруг себя, прежде чем достичь изначальной цели, так что башня устояла лишь благодаря древней магии. Теперь она регенерировала, отращивая уничтоженные стены, восстанавливая комнаты, лестницы, коридоры и залы. Утраченного имущества было не вернуть, конечно, но библиотека и некоторые другие критически важные помещения не пострадали — их укутывал такой плотный кокон древних чар, что внутри можно было бы пережить Великое Побоище.

В связи со всем этим Тобиуса определили в свободные гостевые покои, достойные иного короля. Несколько связанных комнат, в числе коих опочивальня, кабинет, гостиная, личная ванная комната с экзотическим не то гоблинским, не то гномским водопроводом в стенах. Там даже был выход в крошечный садик на балконе, где росла настоящая трава и карликовые деревья. Вид открывался потрясающий: приречные районы Ордерзее, широкая лента великой реки Мьельн, тонкие нити мостов и Храмовый остров, тянущийся к небу шпилями кафедрального собора посреди медленно текущих вод. Тобиус выходил на этот балкон, чтобы тренироваться и размышлять в ожидании развития событий.

Оставив короля и придворного мага и вернувшись к себе, он как раз хотел взяться за боевой шест, когда заметил, что что-то не так. Фарфоровые, стеклянные и хрустальные фигурки, стоявшие на крышке комода, изменили свое расположение. Тобиус не придал бы этому наблюдению особого значения, в конце концов, покои должен кто-то убирать, но, во-первых, служанка, протиравшая пыль, вернула бы украшения на прежние места, а не оставила в середине крышки свободное пространство, оттесняя фигурки к краям. Во-вторых, разбив одну из фигурок, она бы тщательно подмела пол и постаралась скрыть следы оплошности, а не оставила бы осколки на полу.

— Лаухальганда, ты нашкодил?

Компаньона нигде не оказалось, хотя, покидая покои утром, Тобиус видел, что тот спит. Пришлось отправляться на поиски и спрашивать у слуг, стражников, а порой даже у монахов — не видели ли они прыгающий туда-сюда черный мячик с ушами? К счастью, такое явление легко западало в память кого угодно, и довольно быстро Тобиус оказался рядом с покоями принцессы Хлои. Наследница ривенского престола обитала в просторном комплексе помещений, включавшем помимо спален для фрейлин еще и гардеробную, небольшую бальную залу, личный сад, ванные комнаты, гостиную, комнату для музицирования и зачем-то оружейную с личным стрельбищем.

Когда волшебник появился в гостиной, храпевший на кушетке Годлумтакари немедленно проснулся и, открыв один глаз, потянулся к оружию. Узнав же Тобиуса, он улыбнулся и провалился обратно в сон. Игравшие в куп гоблин и гном поздоровались, чистивший мушкет хиллфолк кивнул, сир Вийем повернул голову в шлеме, хомансдальф, наигрывавший на клавесине, предпочел не отвлекаться. Оставшиеся двое гвардейцев, длиннорукий страшила и поджарый малый, находились в саду. Они кружили друг вокруг друга, без передышки маша двуручными мечами и не позволяя своему оружию остановиться ни на миг, дабы не утратить силу инерции. Лаухальганда тоже был в саду ее высочества — он следил за тренировочным поединком, громко мяукая и постоянно подкатываясь к ногам поджарого мечника.

— Нашкодил и смылся, негодник? — Тобиус подхватил возмущенно закричавшего компаньона и прижал к себе. — Надеюсь, он вам не мешал?

— Нисколько, чар, — ответил долговязый, стаскивая с головы открытый шлем, — хотя я мог случайно наступить на него, упасть, а мой меч, вылетевший из рук, описав сальто в воздухе, мог бы вонзиться мне в грудь. Да, с таким невезучим человеком, как я, подобное вполне могло бы произойти.

— Это было бы достойное завершение полной нытья жизни, — глухо произнес поджарый мечник из-под шлема и захохотал. — Держите вашего питомца при себе, чар, мне не хотелось бы споткнуться о него и сдуру налететь на меч этого нытика!

— Ворона — злая птица, — горестно вздохнул долговязый, которого риденцы называли Вдовцом, или Вдовым Хью, — с острым клювом и дурным языком.

— Простите, что прервал ваши занятия, и разрешите откланяться, мне тоже пора потренироваться.

— Владеете мечом? — спросил сир Вийем, невероятно бесшумно приблизившись сзади.

Оказалось, что все риденцы уже покинули гостиную, которую оккупировали во время отдыха, и высыпали в сад. Появилась Хлоя с двумя фрейлинами.

— Меч — не оружие для волшебника. Я владею дробящим и древковым.

— Продемонстрируете? Любопытно, так ли искусны маги Ривена в ближнем бою, как говорят.

— Нет, — равнодушно ответил он.

— Чар Тобиус, ну не капризничайте, — улыбнулась Хлоя, — мы сможем покинуть Хосбранд только завтра, но делать совершенно нечего. Вы бы оказали мне услугу…

— Побыв за придворного шута? — бесцветный спокойный голос как будто хлестнул по воздуху кнутом. — Я буду чувствовать себя дураком, тратя время на дурачества, и к тому же мне не нужно оружие, чтобы одолеть любого из этих славных воинов.

— Даже Годлумтакари? — с вызовом подался вперед могучий альбинос.

— Даже Годлумтакари. Конечно, магия тебе нипочем, но я могу оторвать от фасада замка кусок весом в сто пятьдесят стоунов и швырнуть им в тебя. А потом еще раз, и еще. — Тобиус запихал шипевшего Лаухальганду в свою сумку и закинул ее на плечо. — Разумеется, я не имел цели кого бы то ни было оскорбить. До завтра.

С этим он перешел из сада в гостиную и, прежде чем оказаться в коридоре, краем уха услышал показавшийся ему печальным голос принцессы:

— Не вините его за грубость, чар Тобиус очень многое пережил, и это оставило на нем глубокий отпечаток.

За новым созданием портала пристально следили и маги, и священники. Руководил процессом Кузан Попрыгун, и с противоположной стороной поддерживалась постоянная связь, чтобы убедиться, что портал соединяет две правильные точки пространства.

Бейерон на прощанье обнял дочь и пожал руку Тобиусу.

— До самой свадьбы она — твоя забота, чар.

— С ней ничего не случится, сир, обещаю.

Прежде чем кто-то успел ступить в портал, из него вышло несколько крепких людей, кативших большой свинцовый гроб на колесиках. Он был открыт, внутрь лег Годлумтакари, а затем с изрядным трудом обслуга медленно покатила его обратно.

— Миледи, пора. — Сир Вийем слегка поклонился и сделал приглашающий жест.

В сопровождении гвардейцев, личного телохранителя и Тобиуса Хлоя Карторен ступила в светящуюся арку и через мгновение оказалась в другой стране. Хотя проводили ее скромно, по-домашнему, встречена принцесса была по-королевски. Стоило ей оказаться в тронном зале замка Ардегран, как запели фанфары и сотни людей обратили на нее внимание. Вельможи, лорды, рыцари, кадровые военные, наемные волшебники, лакеи в черно-красных ливреях — все смотрели только на нее. Стены украшали знамена знатных риденских родов, горели факелы и лампы, сверкали драгоценности, ленты с орденами и начищенные до зеркального блеска парадные латы. От высокого черного трона к прибывшим двигался молодой мужчина, очень высокий, крепкий, с красивым лицом. Его нуагримговые латы покрывала искусная филигрань, плащом служила шакалотова шкура, голову охватывал обруч черного металла с крупными рубинами. Волосы у короля Радована Багряного были подстать его прозвищу, они имели насыщенный красный цвет настоя на гибискусе чайном — известная родовая черта династии Карапсуа.

— Добро пожаловать в Риден, моя леди, — произнес он бархатистым баритоном, — я отчаянно рад, что вы оказались целы и невредимы.

— В том есть немалая заслуга ваших храбрых воинов, сир, — ответила Хлоя, приседая в реверансе.

Позади короля и чуть в сторонке стоял Октавиан Риденский. Со времени их с Тобиусом первой и последней встречи придворный маг Радована Карапсуа не изменился ничуть, он как был, так и остался субтильным человеком, чье молодое треугольное лицо внушало подозрения в родстве с эльфами, а тонкий крючковатый нос заставлял думать о какой-то хищной птице. Волосы риденского мага были пепельно-серыми, коротко остриженными, а глаза — желтыми, с узким вертикальным зрачком. Небогатая мешковатая одежда делала Октавиана похожим на подростка.

С великой осторожностью держа Хлою за руку, Радован провел ее по ковровой дорожке к трону, а потом его голос взлетел к высоким потолкам, возвещая о том, что вскоре сия достойная дева станет королевой Ридена. Придворные мужи кланялись, дамы глубоко приседали, а гвардейцы короля, узнаваемые по разномастным, но неизменно черным дорогим доспехам, вскидывали оружие и славили своего господина и будущую госпожу. Затем Радован объявил, что вечером состоится пир, и что все присутствующие являются его почетными гостями. На этом церемония приема завершилась, ривенская принцесса была передана новым фрейлинам, коих насчитывалось больше дюжины, а придворные потянулись к выходам. Лишь Тобиус стоял на том же самом месте и держал взгляд его королевского величества. Радован Третий допустил легкую улыбку, сел на свой трон и кивком позволил серому магистру приблизиться. Тобиус опустился на одно колено и склонил голову.

— У вас есть ко мне вопросы, чар?

— Нет, сир.

— Вы даже не хотите знать, почему я выдавал себя за капитана собственной гвардии и лично приезжал в Хог-Вуд?

— Предположу, что у вас были на это причины, сир. Думаю, мой король узнал вас при встрече и не посчитал нужным делиться наблюдениями. Мы, волшебники, всего лишь слуги, об этом стоит помнить.

— Вы поразительно нелюбопытны для волшебника, — заметил Радован, улыбаясь.

— Напротив, я очень любопытен, но сфера моих интересов не столь широка.

— Ах, если бы все были столь же разумны и скромны, как вы. Я имею в виду не Октавиана, но волшебников вообще. Как долго вы собираетесь составлять нам компанию?

— До свадьбы, сир. А после я покину вас в мире.

Улыбка немного отступила с мужественного лица.

— В мире, — повторил Радован, — да, хотелось бы. И куда дальше?

— В Архаддир, полагаю. Хочу навестить Аметистовый университет.

— Вот как? — Король несколько раз стукнул пальцами по подлокотнику трона. Тобиус заметил, что он носил лишь одно украшение — золотой перстень с круглым красным камнем неизвестной породы. — Что ж, это интересно. Возможно, у меня найдется для вас задание, приняв которое вы были бы вознаграждены, как бы затасканно это ни звучало, "по-королевски". Вас устроят со всеми удобствами, отдыхайте.

Волшебник поклонился человеку, которого в народе часто именовали Палачом, и удалился.

Его поселили не только с удобством, но и с умом — близ покоев, которые до свадьбы отводились Хлое, что было важно для несения охранной службы. Волшебник сотворил заклинание Равноправные Братья и создал пятерых своих двойников, которые разошлись в разные стороны исследовать замок, пока он сам проверял защитные чары, коими были обустроены покои принцессы. Что-то ему нравилось, что-то его даже впечатляло, а кое-где он латал едва заметные щели в обороне, если видел их. За три часа работы удалось облазать каждую комнату, исключая те, где фрейлины помогали своей новой госпоже готовиться к пиру.

В покоях принцессы присутствовал и телохранитель, выбранный для нее отцом.

— Может, присядете, сир? — спросил Тобиус, подавая пример и усаживаясь в глубокое кресло. — Неловко получится, если во время еще одного покушения, не дай Господь-Кузнец, вы не сможете исполнить свой долг по причине затекших конечностей.

Молодой рыцарь какое-то время стоял на прежнем месте, но ручеек умной мысли внезапно быстро подточил скалу его самоуверенности, и он решил присесть в другое кресло, однако устроился без удобства, на самом краешке, чтобы можно было молниеносно встать. Тобиус, набивая чашу трубки, подумал, что юнец не безнадежен. Бейерон не взял за труд посвящать его в причины своего выбора, так что волшебник понятия не имел, почему именно этот пусть и весьма надежный на вид, но такой молодой рыцарь получил столь ответственное задание.

Появились двойники, и телохранитель оказался на ногах, с мечом в одной руке и заряженным пистолетом — в другой.

— Спокойствие, они мои.

— Это немного унизительно, но против правды не попрешь, — усмехнулся один из двойников словам создателя.

Тобиус мимолетно подумал, что ухмылка у него мерзопакостнейшая, и даже усомнился, что сам так улыбается, но переть против правды действительно было не в его духе. Двойники доложили, что замок хорошо охраняется, причем не только военной силой, но и магической. Риденскому королю служили волшебники-наймиты из Гильдхолла, мастера своего дела.

— Октавиан пытался поговорить со мной, но я ему объяснил, что к чему, и он несказанно удивился, — сообщил другой двойник. — Потом он сказал, что очень хочет поговорить и надеется встретить тебя на пиру.

— Там будет принцесса, а значит, и я. — Тобиус с наслаждением затянулся, подержал горячий дым в легких и медленно выпустил его через ноздри.

Почти одновременно все его двойники вздрогнули, их очертания расплылись, и в гостиной остался лишь один маг, который ощущал пятикратный приток вернувшейся к нему силы.

Большой чертог был ярко освещен, на невысоком помосте играли музыканты, с настенных гобеленов, картин и фресок взирали прошлые властители Ридена, а также полководцы, вельможи, волшебники; под потолком висела большая хрустальная люстра, а вокруг нее водили хоровод светящиеся магические кристаллы. В сопровождении фрейлин, телохранителя и волшебника принцесса Хлоя проследовала к высокому столу, где ее ждал будущий муж. Радован поменял шакалотов плащ на дорогой пышный камзол цветов своего дома, но под тканью угадывалась неизменная твердость металла. Между королем и принцессой восседал средних лет упитанный мужчина в одеждах и драгоценностях, выдававших в нем архиепископа Аллерхаса. Сие была дань традициям, символизировавшим чистоту отношений между будущими мужем и женой, которую гарантировала Церковь.

Архиепископ поднял двумя руками тяжелый кубок, призывая без малого полтысячи гостей к вниманию.

— Мы собрались под сенью сего благословенного дома, чтобы поприветствовать нашу будущую королеву и выразить ей свое почтение! Испейте же вина во имя будущего брака, который подарит королевствам Риден и Ривен еще многие лета крепкого мира! За нерушимый союз!

— За нерушимый союз!!!

Музыка заиграла громче, и пир начался. Тобиус самую малость сгустил вокруг себя тень и стал изучать зал сквозь призму Истинного Зрения, рассматривать ауры, выискивать и проверять на вредоносность обычных домашних духов. Пока иные веселились, он методично работал, готовый вырвать хребет любому, кто приближался к ее высочеству, а также проверяя ее еду и питье. Впрочем, нужно отметить, что с последним волшебник слишком усердствовал — на шее у Хлои висела изящная подвеска в виде пары ангельских крылышек, которая являлась превосходным Ловцом Зла, распространявшим свою защиту не только на носителя, но и на небольшое пространство вокруг него.

— Чар Тобиус, — тихо произнесла принцесса.

— Миледи? — он склонился к ней.

— Кажется, ваше внимание упорно пытаются привлечь вон оттуда. Уже довольно долго.

Тобиус тоже видел, как с одного из привилегированных столов близ королевского ему махал рукой Октавиан. За тем столом сидели гвардейцы, прежде несшие охрану Хлои в Хосбранде, за что их отметили особой честью.

— Ума не приложу, что ему надо. Придворный волшебник должен быть рядом с господином, а не сидеть среди прочих слуг.

— Пойдете?

— Нет.

Через некоторое время музыка сменила ритм, что послужило для уже слегка повеселевших гостей сигналом к началу танцевальной части, кавалеры повели дам в центр чертога. Король встал со своего места и, церемонно испросив дозволения начать первый танец у архиепископа, вывел Хлою из-за стола. Рядом с ним она казалась особенно хрупкой и юной, хотя и сам Радован был еще весьма молод. При своем строении он двигался плавно и изящно, как камышовый кот, а манеры короля иначе как изысканными было не назвать. Когда же первый танец начался, он оказался еще и умелым танцором, уверенно ведя принцессу.

— Чар Тобиус, ну что же вы там застряли? Идите к нам!

— Я занят, чар Октавиан, благодарю.

— Чепуха, помимо нас в замке пять магов, которые все держат под контролем! Идемте! Я переговорил с друзьями, и они многое мне рассказали о том, какой искусный вы волшебник, — радостно вещал Октавиан Риденский, подталкивая Тобиуса к столу, — но я понял, что вы с ними так и не познакомились по-настоящему! Это огромное упущение! Вот, позвольте вам представить, сир Вийем Тарлок из замка Гримскалл, лорд земель Уиллкарена, второй офицер королевской гвардии и придворный палач!

Сир Вийем сидел во главе стола в полном доспехе, даже не подняв забрала, что являлось не только верхом непочтительности, но и глупости. Его кубок был нетронут, как и тарелка.

— Вот этого дружелюбного гиганта вы можете знать как Годлумтакари! Волшебникам рядом с ним непросто, но видит Кузнец, порой это оказывается очень полезно!

Унгиканец улыбнулся с набитым ртом, что выглядело одновременно и пугающе, и смешно.

— Он прибыл в Вестеррайх с архипелага Кнута, где был рабом-гладиатором. Годлумтакари сражался так хорошо, что получил свободу из рук самого Харула Мягкосердечного, а это все равно что получить помилование от голодного дракона, — шепнул серый маг серому магистру и продолжил уже в полный голос: — Акселтар из Гьельна и Улькио Кайдериваль, которого мы все зовем Кардамоном — наемный стрелок, чье искусство достойно восхищения, и воин чести, решивший служить достойному королю Радовану. Один кладет пули без промаха, а второй может разрубать их на лету.

Хиллфолк, звавшийся Акселтаром, сочетал в себе качества двух видов, которые некогда слились и породили совершенно самостоятельный народ. Он был выше среднего гнома, но ниже среднего человека, плечистый, сбитый, коренастый. Как и все хиллфолки, этот ходил босым в любую погоду, но, вопреки распространенной привычке своего народа, не носил бороды. Волосы его были светло-серыми, с необычным слюдяным блеском, глаза походили на кусочки кварца, а широкое лицо казалось в меру простым и открытым. Хиллфолки обитали в основном в горах Драконьего Хребта, где и процветали, постоянно нанимаясь на службу в войска тысяч враждующих племен, родов, княжеств, крошечных королевств, городов-государств, которые были рассыпаны по горной империи гномов гуще, чем болячки по телу больного кровавой чумой. А нанять хиллфолка желал всякий правитель, ибо не могло быть более искусных стрелков из порохового оружия, чем они. Хиллфолки также встречались в армиях всех предгорных королевств, а в папском войске из них даже пытались создать большое подразделение, но потерпели неудачу — эти существа обладали безумно независимым нравом и предпочитали действовать в одиночку.

Улькио Кайдериваль, как и все хомансдальфы, имел ярко выраженные эльфские черты лица и особенности фигуры. Высокий, поджарый и тонкокостный шатен, с заостренными ушами, острым же подбородком и аккуратной бородкой. От эльфов представители его народа получали долгую по меркам людей жизнь, нечеловеческую гибкость, скорость реакции и острое зрение, а вот людская кровь подарила им лишь способность отращивать растительность на лице да печально короткий по меркам эльфов срок в двести — двести пятьдесят лет. Кроме того, хомансдальфы были совершенно неспособны творить магию, в отличие от их чистокровных родичей. В землях Заозерья, там, где метисы сего рода редкостью не являлись, хомансдальфы прославились как великолепные воины и телохранители, никогда не нарушающие слова. В основном из них формировались личные гвардии правителей Сорша, Людатели и Вельзави.

— Вилезий Вильтгрин, наш следопыт, много раз спасал гвардию от искусных засад, — продолжал представлять своих друзей маг, — и Вадильфар из Криксенгорма, мастер ставить любого врага на колени путем отрубания ног. Я бы рассказал, что за удивительная судьба привела этих двоих в Риден, но из уважения к их желаниям не стану.

Сверкнула острозубая улыбка гоблина, который, по обычаю сумеречных родов, спасал глаза от слишком яркого света при помощи глубокого капюшона-колпака, а не широкополой шляпы. В нем мало что могло притянуть взгляд — все скрывал пятнистый плащ защитной зелено-серо-бурой окраски. Нечто подобное Тобиус уже когда-то видел на рыцаре по имени Рихард Хосс. А вот гном казался любопытным типом и был первым встреченным Тобиусом гномом с гладко выбритым лицом, а еще с бритвой регулярно встречалась задняя часть его черепа. Короткие волосы, выкрашенные в ярко-красный цвет, росли спереди, и их граница пролегала наискосок от уха до уха через макушку. По короткой толстой шее, кое-где становясь заметной, тянулась красная татуировка в виде ленты гномского традиционного орнамента, в который были вплетены руны.

— Сир Хью Малеткиэс по прозвищу Вдовец, — Октавиан указал на некрасивого долговязого мечника, — но лично мне больше нравится Рыцарь Меланхолии!

— Ха-ха, — скорбно выдал лысый и лопоухий сир Хью, которого природа наделила столь скошенным подбородком, что за таковой впору было принять огромный кадык, снующий туда-сюда по длинной шее. — Я никогда не был женат, это все враки. И я с самого начал знал, что ты упомянешь обо мне в последнюю очередь, Октавиан. Никому нет дела до несчастного бедолаги Хью.

— Сегодня на твоей улице праздник, ведь напоследок я оставил самое сладкое! Райла, поднимись, поприветствуй чара Тобиуса!

Человек, которого рив со спины принял за поджарого мужчину, втянул голову в плечи, после чего все же неохотно послушался.

— Чар Тобиус, познакомьтесь с Райлой Балекас, светом моей жизни.

— Райла! — выпалила она, выбросив руку вперед.

— Тобиус Моль, магистр Академии Ривена, — проговорил он, пожимая узкую, но мозолистую и сильную ладонь.

— Вот и познакомились.

— Райла была впечатлена вашими магическими умениями, чар, и, послушав ее, я бы тоже не отказался увидеть все эти невероятные заклинания, которые вы демонстрировали.

— При случае обязательно, — продолжая смотреть на женщину, ответил Тобиус, после чего будто сморгнул наваждение. — Было очень приятно познакомиться с вами поименно. Наверняка в будущем эти знания будут мне невероятно полезны, а теперь позвольте откла…

— Еще один момент, — Октавиан позволил себе взять Тобиуса под локоть и заговорил тише, — очень важный. Мне бы перекинуться с вами парой слов, но в сторонке, вдали от лишних ушей.

Рив временно отказался от идеи освободить свою руку путем причинения боли руке собрата по Дару и позволил отвести себя в один из боковых коридоров, соединявшихся с пиршественным чертогом. Пройдя мимо нескольких дверей, за которыми, судя по звукам, уединились гости, тяготевшие к возлияниям и танцам меньше, нежели друг к другу, волшебники остановились, и Октавиан несколькими пассами воздвиг вокруг них Стену Глухоты.

— Простите, что надоедаю, но у меня катастрофически мало времени. Почти все съедает служба, а в замке небезопасно.

— Если так, то я должен поспешить обратно к ее высочеству.

— Нет-нет, — остановил Тобиуса риденец, — как раз ей-то ничего не грозит, но вот мне… не суть важно. Я хотел поговорить о подарке, который послал вам, надеюсь, что он поможет…

— Каком подарке?

— Что значит "каком"! — опешил риденец. — Вам что, много подарков дарили в последнее время?

— На удивление много. Вот этот плащ и вот эта рука были подарены мне моим старым наставником. А до этого король Бейерон… тоже сделал мне очень щедрый подарок. А еще раньше вот эту куртку, сапоги, штаны, а еще запас отличного табака и новую трубку мне подарил один диморисийский купец. Так что да, много.

Октавиан Риденский приоткрыл рот и словно впал в прострацию. По молодому лицу блуждали сложные, тяжелые мысли, и смотрел он куда-то в пустоту. Тобиус же следил за тем, как к ним приближалась Райла Балекас. Она переступила через незримую границу заклинания, и Октавиан вздрогнул, почувствовав это.

— Ласточка моя?

— Ты обещал потанцевать со мной.

— Я? Да… танец… обещал… — Серый маг заметался, словно амлотианин, которому сообщили, что его дом через минуту посетит с визитом Папа Синрезарский. — Милая, прости, сейчас не могу, но позже у нас состоится важный разговор. А пока, может быть, чар Тобиус с тобой станцует.

Чмокнув возлюбленную в щеку, серый маг умчался.

— Не танцую, — бросил Тобиус и тоже попытался уйти, но оказался схвачен, приперт к стене и обнаружил кинжал у своего горла.

— Что ты ему наговорил, — зарычала мечница, — что ты ему наговорил, курвин сын?! Ничего не было, понятно?! А что было, то ты себе придумал!

Волшебник невольно залюбовался тем, как подрагивали ее ноздри, как сверкали глаза под изломанными дугами бровей, как широкий чувственный рот сжался, выдавая решимость. От нее приятно пахло — женщиной. Тобиус шепнул слово Притупления и молниеносно выхватил кинжал с уже совершенно безопасным клинком. Взглянув на черную рукоятку, украшенную навершием в виде вороньей головы, маг бросил оружие хозяйке.

— Я не сказал ничего, что как-то к вам относилось бы, пани Балекас. Но мне интересно, чего такого недоговорил ваш возлюбленный, — невозмутимо произнес он по-шехверски. — А попарились мы все-таки знатно. Живите и здравствуйте.

На следующий день весть о том, что король Радован собирается жениться, облетела все королевство с помощью магической связи, а правители крупных ленов распространяли ее вокруг через глашатаев. На середину эйхета, последнего месяца весны, был назначен день свадьбы.

Будучи приставленным к принцессе, Тобиус неотступно следовал за ней, куда бы та ни направилась, кроме разве что примерочных сессий. На постоянной основе в замке поселилась армия лучших в стране швей во главе с госпожой Вендалиэн, ежедневно прибывали ко двору лучшие ювелиры в сопровождении охраны. Кондитеры, каретники, виноделы, повара, цветочники и еще уйма всевозможных мастеров и ремесленников буквально бились за право обслуживать грандиозное празднество, и во многом решение в пользу тех или иных претендентов зависело именно от невесты. Не то чтобы Радован Третий совсем отстранялся от подготовки, но он был королем, который управлял страной и мог тратить на выбор тортов, вин и декора гораздо меньше времени.

Тобиус, постоянно находившийся в напряжении из-за сотен незнакомых, а оттого подозрительных людей и нелюдей, которые окружали его подопечную, все же замечал, как в редкие мгновения ее лицо "давало трещину". Безупречной принцессе, какой она предстала перед ним после долгого расставания, тоже было тяжело.

За дверьми раздался грохот, и сир Вильгельм мгновенно развернулся, наполовину изымая клинок из ножен. Все присутствовавшие в гостиной зале покоев ее высочества замерли, как замирали всякий раз, когда он так делал.

— Что там случилось?! — рявкнул Тобиус излишне яростно. — Кого мне превратить в жабу?!

В гостиную сунулся испуганный лакей.

— Простите, чар, ювелир Вольнстром и ювелир Пальгрин сцепились в зале для ожидания, не найдя консенсуса по вопросу превосходства изделий одного над изделиями другого… и повалили столик с напитками.

— В зале для ожидания, — процедил волшебник, пугая прислугу искаженным яростью лицом и злыми огоньками в глазах, — положено ожидать милостивой благосклонности ее высочества, а не бить друг другу морды! Обоих ювелиров вон из замка, и чтобы духу их рядом со свадьбой не было!

— Но, чар, это лучшие ювелиры столицы…

— Лучшие ювелиры берегут свои умелые руки и глаза, дабы продолжать работу, а идиоты машут кулаками, валяясь на полу в кучах битого стекла! Пусть катятся!

Лакей испарился, спеша убраться подальше.

В этот раз Тобиус погорячился — ведь гном Юзтаз Вольнстром и гоблин Пирений Пальгрин действительно входили в число лучших ювелиров Аллерхаса, но и лучшие должны знать свое место. Позже, возможно, их пригласят вновь, и тогда конкуренты будут раскланиваться друг перед другом как самые преданные друзья, в страхе быть изгнанными окончательно.

С тяжелым вздохом волшебник сел в уже ставшее родным кресло. Он провел там много дней, следя за потоками людей, втекавшими и вытекавшими из покоев Хлои. Присутствовать в будуарах во время примерок ни он, ни сир Вильгельм не могли, но Тобиус тщательным образом изучал и помечал каждое живое существо, которое могло приблизиться к будущей королеве Ридена. Под взглядом его стылых бледно-желтых глаз служанки и швеи бледнели и испуганно обращали очи долу.

— Приемами запугивания вы овладели в совершенстве, этого не отнять.

— Много ли нужно, чтобы запугать простого смертного? — хмыкнул маг. — Вновь пришли поубавить мои запасы?

— Я не виновата, что у вас такой замечательный табак. Особенно тот, крепенький, из Гизонской шляхты.

Вышедшая в гостиную госпожа Вендалиэн грациозно опустилась в третье кресло и полезла в предоставленный ей кисет. Сам Тобиус откинулся на спинку и следил за эльфкой, набивавшей необычную трубку. Он знал, что такое кальян, но не подозревал, что в строение вполне понятной курительной трубки можно добавить промежуточное отделение с водой и носить получившееся приспособление в руке.

Глава гильдии швей и белошвеек Меритрин Ольвакирэн Вендалиэн Норэй-Касотратерин иммэ Карнериваль была чистокровной лонтильской эльфкой родом из королевства Людатель. За прошедшие восемь с половиной веков жизни эта особа успела сменить десятки искусств и ремесел, берясь за новое всякий раз, когда достигала совершенства в предыдущем. И глядя на ее красно-зеленое платье, похожее на бутон розы, лепестки которого обрамляли маленькую грудь, но оставляли голыми острые плечи и длинную шейку, думалось, что уже вскоре госпожа Вендалиэн отправится искать новое занятие для своей любознательной натуры.

— Как идет пошив платья?

— О, дорогой мой чародей, хотела бы я сказать, что отлично, но она зарубает лучшие мои идеи!

— Платье из белых бабочек — это не очень хорошая идея, госпожа, — заметил Тобиус, выдыхая дым.

— Если бы это были живые бабочки, то да! Кому они вообще нужны! Я же хотела вышить для нее триста бабочек из белого шелка и серебра, а потом оживить и… да какая теперь разница. Ей подавай обычное белое платье. Примитивизм.

— Неужели все так плохо?

— Еще как! Придется окупать бедность идеи баснословной дороговизной. Король у меня так раскошелится на бриллианты и жемчуг, что сам рад не будет! — злорадно улыбнулась госпожа Вендалиэн.

Эта картина показалась Тобиусу крайне смешной, как и то, что у эльфки не наблюдалось даже рудиментарных клыков, — все зубы были идеально ровными, белыми и даже поблескивали перламутром.

— Послушайте, дорогой мой чародей, — эльфка с сомнением постучала идеальными ноготками по подлокотнику кресла, — я с самого начала заметила в вас… что-то странное.

— Неужели? — критически приподнял бровь Тобиус.

— Да. Сама не знаю что, но что-то… чего в вас не должно быть. В вас, как в человеке, будто… у вас в роду не было эльфов?

— Я похож на хомансдальфа?

— Ничуть, то-то и оно. В любом случае спасибо за табак, я должна вернуться к работе, а то лишь Матерь Древ знает, что они там нашьют без меня.

Госпожа Вендалиэн стала удаляться, покачивая по-мальчишески узкими бедрами, но пронзительный женский вопль заставил ее задержаться, а сир Вильгельм вновь схватился за меч.

— Демон! Демон! — во всю глотку надрывалась одна из швей, пятясь мелкими шажками и тыча пальцем в окно гостиной за спинку кресла.

Тобиус поднялся, одновременно пробуждая несколько защитных заклинаний, но, взглянув в окно, лишь вдохнул. К этому моменту визжало уже несколько женщин, а некоторые даже успели сбежать

— А ну заткнитесь, вы, глупые вахлачки! — воскликнула госпожа Вендалиэн. — Что, магического вестового никогда не видели? Заткнитесь, я сказала!

Серый магистр сделал резкое небрежное движение, будто перебросил костяшку с одного края спицы счетов на другую, и крикуньи немедля потеряли голоса. Что напугало их еще сильнее.

— Спасибо, вы просто душка, чародей, — устало молвила главная швея, выпуская изо рта густой влажный пар.

— Ее высочество спрашивает — что случилось? — в гостиную выглянула одна из служанок.

— Скажи ее высочеству, что несколько дур перепутали магического вестового с демоном. Темнота. Волноваться не о чем.

Когда окно было открыто, причина переполоха длинным прыжком перебралась сначала на спинку кресла, а затем и на низкий овальный стол, на котором стоял кофейный сервиз. Своими размерами существо походило на годовалого ребенка, но только размерами. Кожа его имела черный цвет с глубоким фиолетовым отливом, на круглой голове не хватало носа, но зато была широкая пасть, крохотные сонные глаза, острые уши и маленькие рожки. Вестовой наконец замер, удобно устроившись, сложив кожистые крылья и подобрав под себя длинный хвост. Он смотрел на Тобиуса.

Приказав всем посторонним удалиться и тщательно перекрыв все входы в помещение, волшебник протянул к вестовому руку и почесал там, где примерно мог бы находиться подбородок, — широкая пасть открылась, и изнутри полился звук.

— Чар Тобиус, если не ошибаюсь?

— Вестник, передающий голосовое сообщение? Редкость.

— Это не сообщение, я говорю с вами в реальном времени.

Серый волшебник несколько растерялся. О том, что можно создать такого магического вестового, он никогда не слышал.

— Собственная доработка, не сосредотачивайтесь на такой ерунде. Меня зовут Илиас Фортуна, и я жажду познакомиться со знаменитым Тобиусом Молью!.. М-да, в голове это звучало лучше — как вас только угораздило получить такое второе имя? Не суть! Буду счастлив, если вы найдете время и посетите Гильдхолл завтра. Ничего официального, я просто хотел бы с вами поговорить и кое о чем рассказать.

Тобиус с сомнением посмотрел в раззявленную пасть.

— Не думаю, что это возможно. Вплоть до королевской свадьбы я несу некоторые обязательства перед ривенской короной и никуда из дворца отлучаться не могу.

— О, я слышал! Могу прислать вам на замену несколько лучших своих подчиненных…

— Нет.

— Что ж, настаивать не буду, но если передумаете, мы будем вас ждать!

Вестовой захлопнул пасть и тут же растворился в воздухе, подняв небольшой сквозняк. Исполнив свою миссию, эти существа из квазиматерии тут же прекращали существование.

Вечером того же дня Хлоя пригласила его на ужин в свои покои, чем смогла немного удивить.

— У вас ко мне дело, миледи? — спросил Тобиус, лениво рассматривая изысканный декор и меблировку, прекрасно сервированный стол.

— Почему вы отказали Илиасу Фортуне?

— Откровенно говоря, такого вопроса я не ожидал, миледи. А что у вас за интерес?

— Нет у меня никакого интереса, просто хочу, чтобы вы немного развеялись. Сидите там целыми днями, хмурый как туча, и пугаете прислугу. Мои фрейлины в уборную выйти боятся, потому что приходится идти мимо вас.

— Вот это откровение.

— Вам нужно немного расслабиться, передохнуть, погулять по волшебному рынку, если он у волшебников так называется, познакомиться с новыми собратьями по Дару…

— Вы лезете в вопрос, в котором совершенно не компетентны, миледи. Перевести дух? В банке со скорпионами? Маги друг друга на дух не переносят… за редким исключением.

— Ой, да хватит вам нести эту ересь! Волшебники такие же люди, как остальные, только чуть-чуть более одаренные. Если бы не то, что среди них у вас были друзья, настоящие друзья, вы бы так и сидели взаперти у себя в Академии! — надула губы принцесса. — Вас приглашает верховный маг Ридена, а вы не хотите идти.

— Да какое вам…

Тобиус прервался и тяжело вздохнул, ему опять хотелось курить. Последние пять лет магистр смолил дешевый табак почти без роздыху, подсыпая в трубку болеутоляющие травы. Когда ему дали новую руку, он отказался от добавок, но усилившаяся привычка к табаку обещала остаться до конца жизни.

— Волшебник делает что-то лишь по двум причинам, миледи: либо ему приказал сюзерен, либо у него есть корыстный мотив. Просто так на чашку чая один маг другого никогда не позовет, если они не близкие друзья.

Остаток вечера они спорили, иногда отвлекаясь на смену блюд, но в общем и целом убедить его отправиться в Гильдхолл Хлоя не смогла, а Тобиус не смог понять, зачем она так настаивала на этом. Укладываясь спать у себя в покоях, серый маг еще не знал, что его ждет следующим утром.

— Она хочет куда?! — рявкнул он, не донеся вареное яйцо до рта.

— В Гильдхолл, — пробасил сир Вильгельм, — так что собирайтесь скорее. Король уже приказал снаряжать карету и отрядил гвардейцев в охрану.

Рыцарь удалился, оставив мага тихо кипеть.

— Да что эта девчонка себе позволяет?! Лаухальганда!

Завтрак был испорчен. Быстро одевшись, накинув на плечи синий плащ и запихнув в сумку свирепо отбивавшегося компаньона, серый маг вихрем вылетел из своих покоев и ринулся вниз, в замковый двор, где действительно уже стояли огромные черные кареты с королевским гербом на дверях.

— А вот и чар Тобиус к нам присоединился!

— Миледи, — сказал он голосом холодным, как ветра Оры, — что это значит?

— Это значит, что вы будете меня сопровождать в моей развлекательной поездке. Гильдхолл, оказывается, совсем недалеко от Аллерхаса, в Тонтунском лесу. К ужину вернемся обратно.

— Это неприемлемо…

— В карету, живо!

Она уперла руки в боки и взглянула на него с поистине королевским превосходством. Тобиус шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы.

— Почему вы это делаете?

— Потому что сегодня на арене Гильдхолла пройдет финальное сражение турнира за Кубок Гильдий, зрелище фееричное и захватывающее, как говорят, и я хочу это увидеть!

Серый маг удивленно нахмурился.

— Чар Тобиус, об этом знает все королевство. Вас пригласил посмотреть на финал один из участников турнира, а я с самого начала хотела поехать с вами, но мне и в голову не приходило, что вы, волшебник, могли не знать.

— Я рив, я не обязан был этого знать, а Фортуна ничего не говорил о турнире…

— Вы волшебник, а это важное волшебное событие. Так мы едем?

— Как вам будет угодно, — пробормотал он.

Однако на этом неожиданные и неловкие ситуации не закончились — вокруг кареты на лошадях гарцевали уже знакомые и еще незнакомые гвардейцы Радована в числе шестнадцати душ. Заглянув в просторный салон, волшебник обнаружил там еще двоих — Вадильфара из Криксенгорма и Райлу Балекас по прозвищу Ворона.

— А вы что здесь делаете?

— Внутри кареты должно быть не меньше троих телохранителей, — пропыхтел безбородый гном. — С вами, чар, нас будет трое, остальные поедут верхом.

— Но вы можете поменяться с соотечественником, — сварливо вставила мечница и отвернулась.

Сир Вильгельм был рядом, сидел на огромном боевом коне и терпеливо ждал решения мага. Выбор оказался трудным, но между громадным животным, выдыхающим пар даже в теплую погоду, и неудобством нахождения рядом с Вороной Тобиус выбрал второе — он вообще крайне неохотно залезал на лошадиные спины.

За первой каретой последовали еще две, в которых ехала свита Хлои, и вскоре они спустились с замкового холма. Столица Ридена Аллерхас была примерено вдвое меньше Ордерзее, но числом горожан не уступала, отчего казалась перенаселенной и ужасно суетливой, как огромная муравьиная куча. За минувшие века обитель риденских королей замок Ардегран остался практически неизмененным, не превратился из крепости во дворец и не расползся новыми корпусами, парками, оранжереями, садами. Замок был похож на старого, но неизменно крепкого рыцаря, а не на отрастившего брюхо праздного лорда.

Покинув территорию замкового холма через врата огромного барбакана, поезд выехал на площадь, по причине торгового дня полную народу, и медленно двинулся на восток. Однако не успели кареты даже покинуть раскинувшийся вокруг рынок, как движение вдруг прекратилось. Вадильфар из Криксенгорма вынул из поясной кобуры небольшой пистолет.

— Ты же не собираешься стрелять здесь, правда, пенек каменный? — процедила Райла Балекас.

— Нет, конечно, положусь лучше на тебя с твоим огромным… ах, да, двуручный меч в карете не совсем функционален, вот те на! — огрызнулся гном в ответ.

Хлоя хихикнула и отодвинула занавеску.

— Сир Вильгельм, что там?

— Какой-то оратор собрал вокруг себя большую толпу слушателей, и они мешают проехать. Гвардия занимается расчисткой пути.

— А этот крикун, случаем, не с белой лентой поперек лба? — тоже выглянул наружу гном.

— Нет, он обрит наголо, и ото лба до затылка у него красная…

— Линия, ага, а на лбу звезда намалевана.

— Звездолобый, — проворчала мечница неодобрительно, — еще не легче, рвать его кормилицу… ой, простите, миледи!

Хлоя лишь опять искренне рассмеялась. Скоро поезд двинулся дальше.

— А что за звездолобые? — спросила принцесса, немного заскучав от медленной езды по оживленным улицам столицы.

Гвардейцы переглянулись.

— В Ривене их еще нет?

— Думаю, что нет.

— Значит, будут, — как-то не очень добро пообещал Вадильфар из Криксенгорма, — эти гаденыши везде лезут! Не знаю, как в других землях, но в Ридене они появились года четыре назад. Сектанты это, миледи, фанатики, зовут себя пророками Падающей Звезды и заняты тем, что заси…

Ворона ткнула напарника в бок.

— …загрязняют умы простого люда всяческой ерундой! Ночами, говорят, они только и делают, что пялятся в небо на эту за… да не пихайся ты! На комету, миледи.

Тобиус как смотрел в сторону, так и продолжал смотреть, но уши навострил.

— Уже лет десять она торчит в небесах, поначалу люди в панику впадали, но теперь пообвыкли немного, и все было хорошо, пока не появились эти лысые полудурки и не начали вещать — мол, комета — знак скорой гибели мира, так что кайтесь, грешные, брейте головы…

— И несите нам свои деньги в обмен на спасение? — предположил Тобиус.

— А вот и нет. Странно, конечно, но звездолобые денег не собирают, а живут как какой-то нищенствующий монашеский орден, прости Мать-Гора. Денег ни у кого не берут, только еду и одежду, а в обмен вещают всякие гнилые пророчества, хоть сейчас беги и вешайся от безнадеги! Не они одни, конечно, такими пророчествами балуются, мало ли сумасшедших в мире и иного жулья, но эти самые упорные и организованные, хлебом не корми — дай только в небо потыкать и предречь миру скорую гибель. Говорят, они аж из самого Созе появились и стали распространяться во все стороны ровно чума кровавая. В Папской Области их ловят и жгут, в Сарвасте — четвертуют, про Заозерье не знаю, в Архаддире уже подумывают запретить, но еще терпят. В Ридене к бунту они не призывают, а лишь Церковь раздражают, но позлить ее король всегда любил, так что пока не трогают. Была одна история с плачущими святыми, так он…

— Мы знаем эту историю, — перебил Тобиус. — Значит, они безвредны?

— Вполне, чар, но порой как начнет их проповедник вещать, глаза сумасшедшие, голос визгливый, а он как статуя, час за часом вещает и вещает, толпы собирает. Будь моя воля — сам бы всех переловил и сжег к драконовой матери! Да не пихайся ты, Ворона! Что я сказал-то? Ну чего я сказал такого?!

Гербовые кареты и одетые в черный булат гвардейцы способствовали свободному продвижению привилегированного поезда по любым улицам, так что у ривов было время немного рассмотреть Аллерхас в окна. Архитектура риденской столицы служила не столько изысканной красоте и простору, сколько большей вместительности жителей. Дома в два и три яруса редкостью не являлись, многие улицы были довольно узки, а из-за высоких построек на них царила тень, зато тело города состояло из камня — ни единой деревянной хибары, ни единого озера грязи и нечистот посреди дороги, везде булыжник и брусчатка.

Поезд покинул пределы столицы и выехал в предместья через восточные ворота, после чего отправился по широкой дороге в сторону порта. В отличие, например, от Спасбоженя и Ордерзее, ближайшая река Навья не протекала через город, а находилась в лиге пути от его стен. Фактически порт превратился в небольшой, но хорошо укрепленный рыночный поселок, заселенный рыбаками, грузчиками, купцами, а в сердце его стояла цитадель таможенной службы, следившая за порядком и защищавшая своими пушками некоторый участок фарватера. В карете сначала запахло рыбой из возов, ползших от реки в город, но потом запах сменился на еще менее приятный. Как правило, такой запах возникал, когда в одном месте, не предназначенном для этого, жило много народу. Или когда какой-нибудь золотарь забывал о своих обязанностях.

— Что это? — сморщилась Хлоя.

— Сейчас пройдет, миледи.

— Не запах, я уже поняла, чем пахнет. За окном тренировочный лагерь риденской армии, верно?

— Это он, миледи, — подтвердила Ворона.

За окном раскинулся огромный город из дерева и ткани, где под красно-черным шакалотом с полной выкладкой наматывали круги новобранцы, вооруженные алебардами. Периметр лагеря был окружен самыми настоящими земляными валами с палисадом и глубокими траншеями, которые часть подразделений постоянно рыла, а вторая засыпала вновь. Прямо на глазах проезжающих инструкторы обучали рекрутов основным приемам боя короткими саблями, а чуть дальше на стрельбище велся огонь из мушкетов; четыре подразделения по тридцать душ отрабатывали движение в составе пешего построения, известного как "баталия".

— Когда дует западный ветер, в Аллерхасе тоже трудно дышать, — усмехнулся гном, — но в остальное время терпимо, это вам не Парс-де-ре-Наль! Воду они берут из того канала, который питает городскую систему рвов, еду им подвозят, за прочими нуждами тоже следят. Покидать лагерь без разрешения строго воспрещено, вон там, извольте видеть, виселичная балка, почти пустая. В первое время она просто прогибалась под тяжестью несознательных нарушителей присяги, но теперь уже нет, учатся вояки, привыкают к суровым солдатским будням.

— И сколько здесь будущих солдат?

— Три тысячи, чар.

— И это не "для числа", верно?

— Нет, это не всякая шваль для сбора пуль, это будущий полк регулярной армии. Подготовка длится полтора месяца, потом полевые учения до десятого пота, а потом выдача знамени.

— Слышал, что его величество готовится к войне. Марахог шалит?

Гвардейцы переглянулись. Ворона и так всю дорогу поглядывала на волшебника искоса, с каким-то подозрением, а теперь оно как бы усилилось.

— Есть такое, — ответил Вадильфар из Криксенгорма, — но именно этот полк готовят на подкрепление к группировке, которая в случае чего выдвинется на висценские земли.

— Вис… Висцена, — задумчиво произнесла принцесса, — это разве не те земли Ридена, которые граничат с Ривеном и Марахогом? Я несколько раз натыкалась на это слово, изучая карты на занятиях по географии.

— Они самые, миледи, — ответила Ворона, — Висцена — это провинция белоленточников, вот как. Помните, Вадильфар спрашивал, не человек ли с белой лентой виной нашей остановке на площади? Вот про них и речь. Белая лента через лоб — отличительная черта ильжберитов.

— О, Господи! Разве они еще существуют? — не поверила принцесса.

— Ну, — гном громко шмыгнул носом, — скажу вам так, миледи, короли из династии Карапсуа всегда любили злить Церковь, так что нет, не все еретики сгорели на кострах.

Удивление Хлои было вполне понятно, ибо она получила превосходное образование и прекрасно знала о событиях одного из самых ужасных эпизодов амлотианской истории, а именно — о Кровавом Причастии, позже названном Петровым Воздаянием, случившемся в восьмой день месяца йула одна тысяча четыреста шестьдесят шестого года Этой Эпохи, в День апостола Петра, когда армия еретиков-ильжберитов, в попытке захватить власть над Святым Престолом, окрасила весь Астергаце в цвета крови. Именно в тот день последователи неканонизированного, непризнанного Церковью святого Ильжбера устроили резню. Погибло, по разным подсчетам, от тридцати пяти до пятидесяти тысяч мужчин, женщин и детей, обычных горожан и паломников, собравшихся в столице Папской Области, чтобы причаститься видом мощей апостола Петра. Не боявшиеся смерти фанатики также попытались захватить Собор Ангельского Нисхождения, перебив или разогнав войска, которые должны были его защищать, и почти преуспели в этом, но не смогли преломить сопротивления полка созеанских пехотинцев. Славные своей стойкостью и дисциплиной, созеанцы погибли почти все, но удержали собор до тех пор, пока в город не вошли войска папской армии, возглавляемые полками Церковного Караула и усиленные воинствующими монахами-иоаннитами. После того как еретиков выбили из Астергаце, Инвестигация начала преследовать и уничтожать их во всех подвластных Церкви землях, и нигде, как считалось, им не было приюта и защиты.

— Один из предков короля, кажется, Чалдан Солдат, принимал бегущих от гнева Церкви ильжберитов, — продолжил Вадильфар из Криксенгорма.

— Но зачем?

— Надо было заселять опустевший запад после, кажется, Тройственной войны… — гном запнулся и задумался. — Что наталкивает на определенный вопрос: чего же они бежали от смерти, если ее не боятся?

Ему так понравился им же и заданный вопрос, что гвардеец в голос расхохотался, не обращая внимания на тычки со стороны соседки.

— Если коротко, — решила закончить Ворона, — то ильжберитов поселили в Висцене, и пока их было мало, все шло нормально, но прошло уже сколько… сто пятьдесят лет?

— Сто семьдесят пять, — быстро посчитал в уме Тобиус.

— За это время они расплодились и теперь причиняют беспокойства, пытаясь проповедовать вне своей провинции. Агрессивно проповедовать.

Добравшись до Навьи, кареты были погружены на большой паром и перевезены на противоположный берег, после чего въехали под сень Тонтунского леса.

Магические школы разных стран имели свои особенности, но школа Ридена отличалась от прочих совершенно радикально. Суть ее заключалась в отсутствии единой школы как таковой, дроблении на десятки больших и малых гильдий, предоставляющих почти любые наемные услуги магического характера всем, кто мог за них заплатить. Гильдии подчинялись общему, не слишком сложному, зато непреложному уставу Гильдхолла, платили процентные отчисления с заработка и постоянно соревновались одна с другой за наиболее аппетитные контракты, которые повышали их место в единой таблице престижа — очень важной вещи с точки зрения волшебников. Имея беспрецедентную автономию от любой посторонней власти, Гильдхолл соблюдал лишь основополагающие законы государства, при этом сохраняя право принимать в ряды гильдейцев диких волшебников, нелюдей, некромантов, да и любых других волшебников, которые подвергались гонениям в соседних странах. Это делало магическое сообщество Ридена самым большим и разноплановым в Вестеррайхе, хотя и не самым опасным в сравнении с монолитом все той же Академии Ривена.

Кареты ехали меж высоких деревьев по широкой дороге, выложенной преимущественно белым и в меньшей степени синим кирпичом. По обочинам с равными промежутками стояли высокие металлические конструкции, похожие на огромные цветы-колокольчики, с магическими светильниками в "бутонах". Ночами Тонтунский лес был расчерчен плавными изгибами множества освещаемых кирпичных дорог, на которых путнику не грозило совершенно ничего. За безопасностью в этом лесу следили маги Гильдхолла, хотя они не отвечали за жизни тех, кто решал сойти с дороги и развести костер.

Тобиус перебирал в уме тайные знаки, вспоминал заученные, но редко используемые словоформулы и чертежи, пытался оформить идею нового заклинания, которое еще предстояло придумать. Он также старался не замечать испытующих пронзительных взглядов Вороны, сидевшей напротив… и не вспоминать своего последнего посещения бани.

Нечто среди деревьев привлекло его внимание. Живое существо, сверху человек, снизу — пятнистый олень. Оно совершенно точно являлось женщиной, хрупкой, узкоплечей, изящной, с крохотными грудями и тонкими руками. Длинные коричневые волосы ниспадали до самой шерсти, оленьи уши чутко поворачивались из стороны в сторону, существо переступало тонкими ногами и следило за путниками огромными блестящими глазами.

— О боже, что за дивное создание! — прошептала Хлоя с замиранием сердца.

И принцесса, и телохранители, заметив, куда так пристально смотрел волшебник, проследили за его взглядом и тоже увидели это. И Вадильфар, и Райла казались удивленными не на шутку.

— Оленьи люди, — ответил Тобиус. — Хотя ни людьми, ни оленями они не являются, именно так их называют в заозерских королевствах. Эльфы зовут их по самоназванию: "сэпальсэ". На вашем месте я бы не спешил восхищаться, эти создания — воины леса, хрупкое изящество бывает обманчиво.

Говоря это, волшебник скосил глаза на Ворону и обнаружил, что она тоже смотрит на него. Женщина поджала губы, а потом сказала то, что он не совсем понял:

— Обман и предательство действительно могут поджидать где угодно.

Рядом с одной сэпальсэ появился второй, несколько более крупный, с плоской грудью и небольшими рогами, росшими изо лба. Мелькнули пятнистые оленьи тела, и нелюди растворились в лесу.

— Откуда они здесь взялись? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросила принцесса. — Разве они не должны быть… ну… там, в эльфских лесах?

Тобиус вынул из сумки свою книгу заклинаний и после непродолжительного пролистывания нашел нужную страницу.

— Тонтунский лес назван так в честь цитадели Тонтун, возведенной магами-зодчими Лиги Хрустальных Башен. Постройкой руководил некто Сантарио. Когда император-дракон Дармиол призвал волшебников обратно в империю, они создали немало выдающихся архитектурных изысков, а после окончания Гроганской Эпохи и начала Войн Веры многие волшебники стекались в Тонтун, чтобы оборонять его и лес вокруг от посягательств воинственных магоненавистников-амлотиан. К счастью, они преуспели, и лес так и остался нетронутым, его не выжигали, не освящали, не очищали от неугодных форм жизни. Так что да, если когда-то в этом лесу жили сэпальсэ, то у них оставался шанс выжить благодаря защищенной экосистеме. Кстати, цитадель Тонтун существует и по сей день. Как вы наверняка догадались, теперь она называется Гильдхоллом.

Кирпичная дорога плавно опускалась в низины и так же плавно поднималась на холмы, бежала мимо прудов и пересекала широкие ручьи по аккуратным выгнутым мостам, пока наконец лес на высоком холме не расступился, открывая потрясающий вид. Посреди большой плеши в объятьях скал на фоне гор стоял Гильдхолл. И он был великолепен. За круглой серой стеной, украшенной барельефами, чья высота могла бы поспорить с высью стен неприступного Тефраска, в небо стремилась исполинская, необъятная круглая башня, сложенная из белоснежного камня. Она была так высока и широка, что из ее плоской крыши росли еще четыре громадных круглых башни, с реявшими над ними знаменами. Снизу к основному телу исполинской башни крепились нагромождения башенок, обширных лоджий, многоярусных корпусов и эдаких пузатых эркеров, крытых синей черепицей и образовывавших сложную многоуровневую систему архитектурной основы Гильдхолла, перевитую улочками, мостами, переходами и всевозможными лестницами. Над многими черепичными крышами развевались разноцветные знамена. В общем и целом Гильдхолл напоминал белоснежное древо, нижнюю часть ствола коего облепила колония древесных грибов с синими шляпками.

Кареты въезжали в пределы серой стены через очень высокую арку, у которой не было ни решетки, ни воротных створок. Оказавшись внутри, поезд остановился, потому что, собственно, никто не знал — куда следует ехать дальше? Впрочем, замешательство долго не продлилось, на круглой площади сразу за аркой врат из беспрестанно движущейся массы народу вынырнул молодой мужчина с белыми волосами, безупречную черноту чьей полумантии портила лишь аляповатая цветастая эмблема — радужная дуга и золотая подкова под ней. Человек, а точнее, волшебник, имел при себе длинный тонкий посох из черного чугуна с серебряными вставками, увенчанный белым магическим камнем величиной с яйцо.

— Добро пожаловать в Гильдхолл! — прокричал он, когда несколько гвардейцев преградило ему дорогу. — Я — Штербен, помощник и доверенное лицо господина Илиаса, и если бы вы только знали, как я рад, что вы все же приехали!

Тобиус, выйдя из кареты, кинул на волшебника взгляд сквозь Истинное Зрение и разглядел ауру некроманта.

— Штербен?

— А вы, должно быть, господин Тобиус Моль?

— Чар Тобиус, пожалуйста.

— Как угодно, чар! Господин Илиас приказал мне ждать вас…

Его перебил громкий звук прочищаемого горла.

— О, привет, Ворона! — ухмыльнулся некромант, заметив ее. Он выглядел так, будто только что разглядел вообще всех, кроме Тобиуса. — Ваше высочество, для гильдии "Любимцы Фортуны" честь, что вы приняли приглашение!

Хлоя втянула голову в плечи, но не оттого, что Штербен элегантно поцеловал ей руку, а потому что стылые глаза серого мага вспыхнули бешенством.

— Да-да, я не смогла устоять, давайте уже закончим с приветствием, хорошо?

— Как вам угодно, — предупредительно ответил некромант. — Оставьте транспорт здесь, о нем позаботятся, и давайте уж действительно поторопимся! Финальный бой начнется с минуты на минуту!

Некромант сдернул с шеи костяной кулон и бросил его на землю — прямо над артефактом распахнулся большой межпространственный проход, за которым вместо остальной части площади находилась просторная и хорошо обставленная комната.

— Вот, прошу! В Гильдхолле, конечно, есть и общественные точки переноса, но сейчас они все заняты, зрители поднимаются на арену, так что мне позволили применить ключ. Проходите же!

— С нами холлофар, — хрипло прогудел из своего шлема сир Вильгельм.

Некромант остановил взгляд на массивной фигуре Годлумтакари.

— М-да, такой не пройдет. Один момент.

Глаза Штербена закатились так, что в прорезях век остались видны лишь перевитые сосудиками склеры, он слегка приподнял голову и замер, так что Тобиусу стало понятно — сознание волшебника перенеслось куда-то.

— С вами мы еще поговорим, — спокойно пообещал серый магистр принцессе и обратился к Вороне: — Знакомый?

— Знакомый, — ответила та неохотно.

— Доверять можно?

— Чт… Он хороший парень.

— Откуда знаете?

— Я знаю только, что он действительно служит Илиасу Фортуне, и больше ничего.

Мечница демонстративно надела закрытый шлем, показывая, что разговор окончен, и поправила перевязь с длинными ножнами за спиной.

Некромант вернулся в себя, и внезапно прямо из магического прохода показался невысокий пожилой человек, лысый, с куцей бородкой и в простой одежде.

— Звали, господин?

— Вот этого проводишь к нам, — некромант указал сначала на Годлумтакари, а потом на комнату.

— Отсюда? Туда? С моими-то ногами?

Некромант нахмурил белую бровь, и старик покорно кивнул. Холлофар подступил и, широко улыбаясь, поднял слугу на руки как ребенка.

— Годлумтакари уважает старость, Годлумтакари отнесет тебя, старый человек, показывай дорогу!

Некромант терпеливо ждал, хотя улыбка его казалась прилипшей, и причиной тому, похоже, был приглушенный рев множества голосов, опускавшийся откуда-то сверху, из той невероятной выси, на которой находилась крыша главной башни.

Сначала с площади в помещение прошли двое гвардейцев, которые внимательно осмотрелись, только после чего перешли все остальные. Сразу почувствовалось изменение давления — немного заболели уши. Штербен поднял с пола свой кулон, тем самым закрывая магический проход, и спрятал артефакт в рукавный карман полумантии.

Комната была отделана панелями резного дерева и столбами, которые зачем-то поддерживали под потолком навес из плотной ткани. В два ряда стояли спинками к закрытым дверям одинаковые дорогие кресла, за которыми находился большой стол, сервированный золотой посудой со всевозможными кулинарными изысками и дорогими винами; все это помещалось на деревянном помосте, укрытом изысканным ковром, который занимал большую часть комнаты, но не приникал к стенам вплотную.

— Извольте садиться, если есть пожелания относительно закусок, то высказывайте: мне приказано позаботиться о вашем комфорте.

Не совсем понимающую происходящее принцессу усадили в первый ряд, с которого она могла прекрасно видеть… стену на расстоянии вытянутой руки. Рядом уселся серый маг.

— Чар Тобиус, что происходит? — тихо спросила Хлоя.

Он проигнорировал этот вопрос. Тогда принцесса обратилась к некроманту, который, нисколько не чинясь, принес на подносе два бокала игристого архаддирского вина.

— Финальный бой турнира вот-вот начнется, миледи, и вы стали почетными гостями "Любимцев Фортуны". У вас своя привилегированная ложа. А теперь прошу держать себя в руках, ибо вы в полной безопасности.

С этими словами Штербен ударил посохом о стену перед креслами — белый камень его артефакта, по-видимому, кахолонг, засветился фосфорной зеленью, и комната пришла в движение. Стена разделилась надвое и стала медленно разъезжаться в стороны, вместе с солнечным светом внутрь хлынул тысячеголосый рев. Откуда-то из-под деревянного помоста, двигавшегося теперь вперед, стали подниматься самые настоящие перила, которые фиксировались между столбами, поддерживавшими солнцезащитный навес. Деревянная площадка оказалась на грандиозной высоте, а точнее, в теле одной из четырех башен-близнецов, которые брали свое основание из вершины колоссальной основной башни Гильдхолла. Принцесса не сдержала восторженного вопля, который тут же утонул в какофонии, безраздельно властвовавшей на той высоте. Тобиус же казался совершенно бесстрастным, что скрывало весь пережитой только что ужас.

А внизу бурлила жизнь. Оказалось, что крыша главной башни Гильдхолла являлась самым настоящим амфитеатром, в котором была сцена-арена, взятая в окружение многоярусным кольцом трибун. Те, в свою очередь, поднимались от арены и сливались воедино с высокими зубчатыми парапетами. Парапеты эти выглядели красиво с земли, но вблизи оказались высоки, как крепостные стены среднего замка. С четырех сторон над ареной и трибунами возвышались одинаковые белые башни, над которыми реяли длинные разноцветные полотнища флагов. Сама арена представляла собой круг радиусом в несколько сотен шагов, заставленный всевозможными каменными блоками, усеянный огненными ямами и небольшими прудами с водой; также имелись и просто открытые пространства.

— На арене есть доступ к четырем изначальным элементам для стихиариев, свободные пространства для прямого боя, всевозможные укрытия для обороны. Отсюда не видно, но там, внизу, достаточно и вполне обычного оружия, а также различных материалов вроде железа или древесины. Все это сырье, которое может понадобиться претендентам. Всего их будет двое, финал ведь. Господин Илиас встретится с вами после того, как одержит победу. Хотя в этом году бой обещает быть жарким: против него выйдет Механизм Разрушения.

— Кто-кто? — принцессе показалось, что она ослышалась.

— Один безумный волшебник родом, если слухи не врут, из Бреоники. Честно говоря, даже с нашей пестротой рядов никогда не встречал ничего подобного. Это легче увидеть, чем понять по описанию.

Над трибунами раздался протяжный, очень низкий гудящий звук, ближайшим эквивалентом которого в природе было бурчание в желудке голодного дракона. Он легко заставил несколько тысяч глоток заткнуться, чтобы последовавший гулкий голос смог спокойно возвестить о том, какой знаменательный наступил день и сколь долго все его ждали.

— Сегодня сойдутся в магическом поединке двое волшебников, дабы победитель мог гордо носить титул чемпиона Гильдхолла, самого могущественного мага в королевстве Риден! Один из них хранит этот титул вот уже на протяжении пятнадцати лет — глава гильдии "Любимцы Фортуны", признанный сильнейшим магом Ридена Илиас Фортуна!

Сквозь возникший овал портального окна на арену вышел мужчина, по виду в самом расцвете сил, ладно скроенный, с приятным породистым лицом и длинными вьющимися каштановыми волосами. Его мантия медленно переливалась всеми цветами радуги. Фортуне было лишь немного за девяносто, и он относился к числу самородков от магии, которые в столь молодом возрасте достигали уровня архимага. Кроме того, он создал и поднял на вершину свою гильдию, подкрепляя ее позиции собственным чемпионским титулом и негласным положением верховного мага Ридена.

Зрители рукоплескали.

— Претендент на титул чемпиона стал частью Гильдхолла совсем недавно, но уже превратился в легенду, которую знаете все вы! Волшебник, сделавший себя сам, тот, чье тело — металл, чья кровь — огонь, чья страсть — уничтожение! Механизм Разрушения!

Не знавшие, чего ожидать, могли принять претендента за громадного витязя, от шеи до пят закованного в некрашеный серый металл, мерцающий вытравленными в нем магическими знаками, но опытный взгляд видел совершенно иное — нечто чудовищное.

— Это извращение над человеческой природой, — сказал Тобиус, рассматривая Механизм Разрушения усиленным зрением.

— Да, — согласился Штербен, — еще какое. То есть таких, как я, Церковь преследует, а он ходит себе, лязгая… всем телом. Где справедливость? Oyun arche, вот где!

Механизм Разрушения был высок и обширен, тело ему заменял массивный сплошь металлический каркас, покрытый броней с вытравленными в ней чертежами стационарных заклинаний и пылающими энергией магическими знаками. Фактически от человека в этом волшебнике осталась лишь голова, да и то не полностью — левая часть черепа была покрыта металлом, а в глазнице пылал красным светом крупный шар. В правой руке претендент нес цельнометаллический молот на длинном молотовище, левая его рука походила на одну из тех скорострельных малокалиберных пушек с шестью стволами, которые делали гномы; ноги напоминали больше массивные звериные конечности. Механизм Разрушения шел переваливаясь, грузно, тяжело, а труба, торчавшая из его горбатой спины, выбрасывала в воздух черный дым и искры.

— Вы ждали этого, и оно свершилось! Да начнется битва!

Над ареной мягко засветился пробужденный купол защитного поля, и бой начался мгновенно. Механизм Разрушения вскинул левую руку, где между шестью короткими трубками, напоминавшими пистолетные стволы, мерцал кристалл-излучатель, и ударил по ринувшемуся в сторону Фортуне каскадом боевых заклинаний. Действующий чемпион резко изменил направление, молниеносно подскочил к претенденту и ударил его в самый центр металлической груди, да так, что того отшвырнуло и протащило по арене вспарывающими землю кувырками. Механизм Разрушения тут же оправился и быстро встал на ноги, Фортуна был тут как тут с готовой для атаки Ударной Волной, но на него обрушился молот. Тело верховного мага было вбито в почву, по которой во все стороны побежали трещины, однако защитное заклинание выдержало, не позволив ему погибнуть. Металлический гигант вскинул молот вновь, но ударил уже по пустому месту, потому что Фортуна телепортировался вверх и завис под самым куполом. Астрал забурлил от пробуждения множества боевых заклинаний, и сгустки разрушительной энергии пролились на претендента градом. Тот не шелохнулся, позволив сферическому защитному полю, состоявшему будто из одинаковых шестиугольных сегментов, принять на себя весь удар. Илиас Фортуна осыпал соперника атаками, но тот стоял внутри защитного заклинания и открыто смеялся.

— Что происходит? — спросила Хлоя.

Тобиус, следивший за происходящим сразу на нескольких уровнях бытия, не отвлекаясь, ответил:

— Илиас Фортуна выплескивает на претендента уйму боевых заклинаний нижнего и среднего порядка, проверяя на прочность его постоянно обновляющуюся защиту. Механизм Разрушения позволяет ему это делать, демонстрируя, что полностью уверен в прочности оной и в силе собственного источника гурханы. Очень мощного источника, если хотите знать. Где-то в его корпусе находится аккумулятор…

Серый маг осекся, заметив, как среди рядовых боевых заклинаний народилось нечто крупное, что-то холодное и невероятно тяжелое. Айсберг возник прямо из ниоткуда, тысячи стоунов голубоватого льда материализовались под магическим куполом и рухнули всей своей массой на крохотную темную фигурку. Осколки со страшной силой замолотили по защитному заклинанию, которое спасло сотни зрителей от верной смерти, но при этом большая масса ледяного воздуха вышла наружу беспрепятственно, хорошенько проморозив трибуны и породив над Гильдхоллом сильный ветер.

— Грандиозно! — воскликнула принцесса.

Магистр издал неопределенный звук, сопровождавшийся движением руки, означавшим его весьма сдержанное мнение. Тобиус и сам владел заклинанием Айсберг, оно было энергоемким и эффективным, но не особо сложным.

Зрителям же понравилось, и они громко выражали свои чувства, рукоплеща радужному магу, стоявшему посреди белоснежной белизны.

— Бой еще не закончен, — тихо произнес Штербен. — Иначе бы купол погас. Чтобы бой закончился, один из волшебников должен признать поражение. Или умереть.

— Как нецивилизованно! Но если этот жуткий тип придавлен таким количеством льда и еще не мертв, то разве у него есть выбор, кроме как признать свое поражение… почему вы смеетесь?

Волшебники не смеялись над особой королевской крови — некромант просто улыбался ее наивности, а серый маг зло усмехался в куда более оскорбительной манере.

— Для волшебника его уровня ледяная гора, давящая сверху, — не такое уж и серьезное препятствие. Господин Илиас просто дал себе время подготовиться к продолжению и слегка перевести дух, а Механизм Разрушения… да, точно, уже вылезает.

Довольно крупный участок льда налился краснотой и взорвался, а из получившегося кратера, порождая облака кипящего пара, показалось слепое тело исполинского огненного червя. Магическая тварь судорожно вздрогнула и выплюнула на тающий лед Механизм Разрушения, который был раскален докрасна, немного помят, но несомненно жив… работоспособен. Этого не было слышно, но огромные магические проекции, парившие над трибунами, показывали его в приближении, и он явно смеялся. Такое появление вызвало бурю восторга, хотя прущий с арены горячий пар испортил многим зрителям обзор. Ветер над Гильдхоллом стал крепчать.

Однако пока Механизм валялся подо льдом, вызывал потустороннюю тварь и выбирался, Фортуна тратил время с толком. В его руке появилась слегка изогнутая волшебная палочка, тонкий, короткий, выточенный из кости артефакт, при помощи которого действующий чемпион выстраивал большой сложный чертеж, пылавший в воздухе, становясь все более явным.

— Что происходит? Что он делает? — нетерпеливо потребовала Хлоя.

— Он доказывает, что достоин ранга архимага, — осуществляет сложный призыв, причем не каких-то там стихийных тварей, духов или демонов, а открывает проход в иное измерение.

Илиас Фортуна проложил тоннель, соединив привычное измерение мира Валемар с иным, из которого явились невиданные существа, вроде бы и похожие на людей, но тела их состояли из кристаллической материи, имели острые грани и твердые плоскости.

— Кристаллиды. — Тобиус рассеянно полез в сумку за трубкой, но передумал.

Когда Механизм Разрушения выбрался, Илиас Фортуна указал пришельцам на него, и те стали наступать полукругом, попутно изменяя свою форму. Из их тел выступили кристаллические клинки и шипы.

— Теперь железяке придется идти врукопашную, — предрек Штербен, напряженно следивший за поединком.

— Что? Почему?

— Потому что природа этих существ делает их малоуязвимыми для энергетических атак нашего мира, миледи, заклинания либо рассеиваются, либо рикошетят, так что придется прибегать к материальным атакам, а ведь их кристаллические клинки режут сталь как масло.

— А телекинезом железяка не владеет?

— За время участия в турнире он ни разу не прибег к мыслесиле, чар Тобиус.

— Это ничего не значит. Однако если он позволит связать себя ближним боем, то потеряет инициативу, и тогда победить будет очень тяжело. Сам попадался на такой прием.

И Штербен, и Тобиус оказались правы — кристаллиды навязали Механизму Разрушения ближний бой, пока Фортуна изгонял огненного червя. Бой оказался тяжелым для железного мага, выходцы из иного измерения, когда им удавалось его задеть, оставляли глубокие борозды на броне и представляли для металлического тела гораздо больше опасности, чем для органического, — ведь пораненную руку можно было заживить походя, а разрубленный металлический сустав — нет. Механизм Разрушения тоже это понимал, а потому крутился вокруг своей оси, как безумный, вращая молотом. Его ловкость и скорость сделали бы честь даже эльфскому мечнику, не говоря уж о таком громадном и тяжелом существе, а удар молота, если достигал цели, превращал противника в кристаллическую пыль. К тому моменту, когда с кристаллидами оказалось покончено, на арене уже было пять идентичных волшебников по имени Илиас Фортуна.

— Равные Братья, понятно, хочет зайти с разных сторон.

— Вы тоже поняли, чар Тобиус?

— Да. Но я думал, что слабости железяки более-менее известны, он ведь сражался в отборочных боях.

— И каждый раз давил превосходящей огневой мощью, да. Пока что он не выкладывается на полную.

— А ну не игнорируйте меня! Я требую объяснений!

— Лучше бы вы просто наслаждались всеми этими яркими вспышками, миледи, и громкими хлопками, — буркнул Тобиус.

Некромант был более милостив, к тому же в его обязанности входила забота о гостях.

— Видите ли, миледи, у Механизма Разрушения очень прочное защитное поле, нестандартное и неизученное. Пока что оно не давало слабины, отражая все виды атак, но вечно так продолжаться не может. Идеальных защитных заклинаний не бывает, и…

— Благосклонность Королевы Фей, — перебил его Тобиус.

— Я имел в виду те, что не перешли в разряд мифов, чар Тобиус.

— Если я правильно поняла, то теперь чар Фортуна попытается найти слабину в обороне… железяки?

— Именно.

Двойники рассредоточились и принялись осыпать Механизм Разрушения боевыми заклинаниями с разных сторон, но при этом каждый из них использовал определенные виды чар: огненные, ледяные, кислотные, а еще основанные на элементе молнии. Астрал кипел от постоянного энергетического возмущения, а железный волшебник стоял на месте, позволяя испытывать свою защитную сферу на прочность.

— Почему он ничего не делает?

— Не может, — ответил Тобиус, — у него восхитительная защита, она приспосабливается к нескольким видам атак одновременно, но при этом железяка не может сойти с места или атаковать, будто уходит в глухую оборону.

— И что теперь?

— Кабы знать, миледи. Если его источник магической силы не истощится, и если у двойников чара Илиаса не опустеет арсенал, они могут так хоть вечно стоять.

Но Фортуна не собирался сдерживать претендента вечно. Пока четверо осыпали врага боевыми заклинаниями, пятый спокойно занимался реализацией преимущества. По его воле каменные глыбы, из которых были нагромождены гипотетические укрытия в нетронутой части арены, стали соединяться в человекоподобные фигуры огромного роста. Когда каменных великанов стало достаточно, свободный двойник — а возможно, что оригинальный маг — принялся составлять новое заклинание, что-то очень сложное и емкое.

— Сможет ли? Усилия тратятся колоссальные, а он разделил свои изначальные силы на пять частей.

— Он великий волшебник, — только и ответил Штербен.

Работая костяной палочкой, Фортуна сплетал многосложное заклинание, нанося на само пространство чертеж, усеянный тайнописными текстами. В воздухе зажигались сгустки фиолетово-черной энергии, которые окружали всю конструкцию заклинания и подобно глазам неведомых жутких существ следили за волшебником, пока он не произнес последнюю словоформулу. Тогда четверо двойников исчезли, вернув свои магические силы создателю, а Механизм Разрушения наконец стронулся с места. Каменные гиганты заступили ему дорогу, но зрители, поглощавшие это грандиозное зрелище, могли видеть, как действующий чемпион входит в сотворенное им заклинание, словно опускаясь в пруд. Он растворялся в потоках магии как кусок марципана, попавший в кипящую воду, превращаясь из материального существа в существо энергетического плана.

Такого Тобиус не видел еще никогда в своей жизни. Он умел и еще больше просто знал о магии, а с теми знаниями, которые удалось получить в течение пяти лет расшифровки и штудирования взятых из Шангруна материалов, успел значительно расширить свои горизонты, но о таком даже не читал.

Пока Механизм Разрушения крушил каменных гигантов, пытавшихся его задержать, из созданного Илиасом Фортуной озера энергии формировалась новая материя совершенно иного качества. Металлический маг тоже обратил на это внимание, когда разложил на атомы последнего каменного болвана. В левой половине груди Механизма распахнулось пять небольших отверстий, из которых с визгом и ревом стали вылетать стремительные снаряды. Оставляя за собой дымный след, отмечавший траекторию полета безумной мухи, эти снаряды, тем не менее, безошибочно били по принимающей материальную форму энергетической сущности, и от того грохота, с которым они взрывались, у многих заложило уши. Но Механизм не преуспел — формирование продолжалось, и появлялось все больше четких черт некоего существа великанских размеров.

Металлический волшебник отступил, пожалуй, впервые за бой. Он перенесся на противоположный край, и все присутствовавшие волшебники ощутили колоссальный выброс гурханы из его астрального тела. В то же время труба, росшая из спины Механизма стала выдавать тугую струю черного дыма, полного искр, а брюшной сегмент тела, выглядевший как выгнутая полусфера из покрытого магическим чертежом металла, распахнулась навроде капкана, изрыгая вовне струю ало-оранжевого огня. Непрекращающуюся живую всеиспепеляющую струю, которая, разойдясь несколькими потоками, сформировала две исполинские лапы и стала смешиваться с жирным дымом, создавая сообразное тело. В конце концов хрупкая металлическая конструкция, заключавшая в себе бурлящий вулкан магии, разлетелась на части, потонув в расширившемся облаке дыма и пламени. Механизм Разрушения перешел в состояние энергии и тоже начал формировать из нее новую материю иного качества.

— Это то же самое заклинание, но в ином исполнении, — пробормотал Тобиус и добавил уже во весь голос: — Они что, учились у одного наставника?

Но Штербен его не слышал, молодой некромант с ужасом следил, как растут под магическим куполом два исполинских монстра. Илиас Фортуна обрел тело темно-сиреневого, перевитого светящимися рисунками существа, похожего на льва, с глазами как гигантские шаровые молнии, клыками-бивнями, лезущими из пасти, гривой, похожей на живую ртуть, и длинной змеей вместо хвоста.

Механизм Разрушения превратился в существо, похожее на бескрылого дракона, покрытое черной чешуйчатой броней, на которой вспыхивали тайнописные знаки, с горящими пламенем сферами глаз и алым горлом, в котором плескалась магма.

Чудовища продолжали расти, пока грива "льва" и стальной гребень "ящера" не заскрежетали по начавшему мерцать куполу, а потом, набрав предельно возможную массу, они бросились друг на друга с ревом, сотрясшим все слои мироздания, изрыгая пламя и меча молнии. Зрители безумствовали от восторга, над трибунами начали вспыхивать искры магических фейерверков и греметь хлопки.

— Чар Тобиус…

— Понятия не имею, миледи, о таком я даже не слышал.

— Чар Тобиус…

— Выброс гурханы огромен, Астрал кипит, надеюсь, кто-нибудь займется остаточной магией, потому что иначе в этом лесу резко возрастет количество чудовищ и прочих мутантов…

— Чар Тобиус! — вскричала Хлоя. — А ну выньте голову imme arche и посмотрите вниз! Мне кажется, там дерутся!

— Конечно, они дерутся, а что вы думали…

Но Тобиус все же вынул голову, чтобы посмотреть вниз, не на арену, а на трибуны, и то, что он увидел, больше не выглядело выражениями бурных эмоций через неопасные вспышки, это походило на магический бой. Противостояние двух исполинов заглушало энергетический резонанс боевых заклинаний, но присмотревшись, серый магистр увидел мертвые тела, множащиеся в лихорадочном перебрасывании сгустков энергии. Он резко поднялся, вскидывая руки и проговаривая пробуждающее слово для Щита Кудулы, который отразил вопящее боевое заклинание, едва не попавшее в привилегированную ложу. Фрейлины подняли дикий крик, а риденские гвардейцы схватились за оружие.

— Защищать принцессу! — гаркнул сир Вийем, и Хлоя, рядом с которой уже был сир Вильгельм, оказалась в их окружении.

— Штербен, выводите нас отсюда!

Некромант вновь не обратил внимания, он сосредоточился на арене и на рвущих друг друга чудовищах, недавно бывших волшебниками.

— Штербен! Штер… да рвать же твою кормилицу! Ты, щучий сын! — Тобиус бесцеремонно схватил некроманта за плечо и развернул к себе так, что затрещала черная полумантия, а потом с бешенством прорычал тому в лицо: — Я сказал, выведи нас отсюда! Принцесса Хлоя покидает Гильдхолл немедленно!

Темные глаза Штербена изменились, зрачок до предела расширился, а по приятному молодому лицу пробежала судорога, мимолетно придающая ему схожесть со звериной мордой. Какие-то мгновения Тобиус даже думал, что ему придется драться.

— Простите, чар, я отвлекся, — произнес некромант, будто стряхивая с себя наваждение. — Мне вдруг захотелось…

— Меня убить?

— Убить кого угодно, если честно. Но я переборол это странное желание. — Штербен достал из-за пазухи свой костяной кулон и швырнул его на пол — распахнулся проход на площадь у врат.

Они перешли без проблем, и помощник Илиаса Фортуны развел кипучую деятельность в каретном дворе, заставляя работников запрягать королевских лошадей в королевские кареты.

— Что там происходило? — обеспокоенно спросила Хлоя. — Почему те маги начали убивать друг друга?

Тобиус стоял, задрав голову, и следил за отсветами магических вспышек. Там, наверху, все еще сражались две невиданные твари.

— Что бы это ни было, вы отправляетесь в Аллерхас, миледи. Вся эта поездка была одной большой ошибкой, из-за которой вы подверглись опасности. А ведь я не…

— Ой, да заткнитесь вы! Между прочим, чар Тобиус, я сделала это для вас!

На его худом бледном лице явно проявились желваки.

— Для меня?

— Да! Потому что вы не хотели встретиться с верховным магом Ридена!

Он почувствовал на языке привкус злобы. По крайней мере, так ему показалось. Будто ярость, вызванная чужой бестолковостью, наконец достигла высшего градуса кипения и начала подниматься из недр тела по пищеводу, словно жгучий желудочный сок, и выплескиваться на язык малыми порциями, чтобы в конце концов волшебника "стошнило" злостью на тех несчастных, что окажутся поблизости. Столь неприятные эмоции сокращали жизнь, Тобиус это знал, а потому, как всегда, старательно взял бурю в стальные тиски самоконтроля.

— Забудем на минуту, что вы лезете неумелыми пальцами в дела, которых совершенно не понимаете, — в дела волшебников. Забудем. На минуту. Чего вы хотели добиться?

— Того, чтобы у вас появился союзник. Возможно.

— Не понял.

— Не удивлена, — Хлоя заглянула в его глаза, и на лице ее было лишь нежное сочувствие. Пальцы, одинаково привычные к струнам лиры и к тетиве охотничьего лука, ласково прошлись по седым волосам волшебника. — Вы упрямец, чар Тобиус. Вы всегда им были. А после долгого расставания к вашему упрямству присовокупилась еще и злоба. Она сидит внутри вас, думая, что спряталась, но ее видно по изгибу рта и положению бровей. Вы стали смотреть на все холоднее, но меня не обманете, злоба сидит внутри вас и напоминает упрямству, что никто не уйдет безнаказанным. Вы будете искать встречи с тем, кто наградил вас этой злобой, этой болью, чтобы вернуть все сторицей, и когда встретите его, вам понадобятся сильные союзники.

Тобиус удивленно подумал — как кто-то может понимать его так хорошо и так плохо одновременно? А потом он молча прижал руку Хлои к своим губам.

— Кареты готовы, миледи, — подал голос Штербен, — можете отправляться!

— А мы никого не забыли? — глухо спросила Ворона.

— Годлумтакари!

— Некогда, миледи, — отрезал сир Вийем, — наша задача как можно скорее отвезти вас в безопасное место.

— Но, сир, — попыталась возразить мечница.

— Жаль терять такого бойца, но о промедлении не может быть и речи! По каретам!

Фрейлины послушались неукоснительно, но Хлоя отчего-то медлила. Она смотрела то на великую башню, то на Тобиуса, то вновь на башню. Вздохнув, серый маг прикрыл глаза, невербально проговаривая словоформулы заклинания Внутренний Взор. Потоки энергий окружающего мира сразу "заострились", стали более явными, и это причинило Тобиусу боль. Гильдхолл был местом, переполненным магией, так что ее более сильное проявление дало значительную нагрузку на разум ищущего. Но магистр все же знал, что делает. В пространстве, полном магической энергии, он искал точку энергетического вакуума.

— Он в главной башне, где-то на средних этажах. — Тобиус открыл глаза. — Вы езжайте, а я пойду за ним.

— Сир Вийем, разрешите сопровождать мага! — быстро выступила вперед Ворона.

— Разрешаю.

— Мне велено позаботиться о гостях, — напомнил некромант, — поэтому я присоединяюсь.

Старший над гвардейцами едва ли не силой посадил принцессу в карету и забрался на лошадь, после чего поезд буквально вылетел за пределы стен.

— Ахог. Ну и зачем вы мне здесь нужны, пани Балекас?

— Прикрою спину, чар Тобиус, — глухо отозвалась она.

— Зачем?! Я не собираюсь ни с кем драться!

— Зрители на трибунах тоже наверняка не собирались, — задумчиво проговорил некромант, — да и я что-то почувствовал. А вы нет? Такое странное желание наброситься на первого встречного.

Ни Тобиус, ни Райла не понимали, о чем он говорит. Серый маг протянул руку к виску некроманта и передал ему образ нужного места.

— Открывайте переход.

— В середину башни? Не получится, — ответил помощник Фортуны, чьи зрачки подрагивали под опущенными веками. — У меня только гильдейский ключ, который ведет на территорию, принадлежащую нашей гильдии, а то место, которое интересует вас, — общее. Туда можно попасть только через общественный транспортер. За мной!

Поддаваясь какой-то неясной тревоге, троица двинулась по улицам Гильдхолла не пешком, а рысцой. Ни один из волшебников не понимал, что же такое произошло наверху, отчего присутствовавшие на трибунах маги начали атаковать друг друга. Штербен на заданный вопрос ответил, что да, конкуренция присутствует, она вообще есть везде, где появляются волшебники, но никогда прежде они не позволяли себе такого безобразия во время турнира Гильдий. Даже согильдейцы бьющихся в финале магов, не говоря уже обо всех прочих.

Узкие, изредка прямые, но в основном извилистые, улочки Гильдхолла словно вымерли, народ собирался на крошечных пятаках свободного пространства, которые язык не повернулся бы назвать площадями. Там любой, кто не попал на дорогие места трибун, мог следить за финальным боем через парящие магические фата-морганы. На одном из таких пятаков, к которому, как к нервному узлу инфраструктуры, выходило сразу несколько улочек, располагался так называемый транспортер — не портал, но средство перемещения замкнутого типа, которым древние маги обустроили белую твердыню Тонтуна. Троица ступила на круглую площадку, выложенную шестигранной синей плиткой, некромант произнес несколько слов, и над их головами возник сегментарный полусферический купол, на котором вспыхнули знаки магического переноса.

Когда купол исчез, они оказались внутри башни. Но на улице. Помещения и переходы внутри белого колосса оказались столь огромны, что в них были обустроены улицы, площади, рынки. В некоторых залах стояли дома, от весьма скромных до настоящих особняков; другие были заняты гостиницами, большими трактирами, иными местами общественного досуга. В широких коридорах могло разъехаться по три кареты, в узких — по две. При этом весь этот "город" под расписным потолком явственно отличался по стилю от собственно потолочной росписи и прочих элементов изначального убранства башни, созданного ее строителями. Стены в залах-площадях и коридорах-улицах украшали масштабные изысканные фрески и мозаики, запечатлевшие картины из истории Эпохи Великих Чаров и Гроганской Эпохи, лепнина на грандиозных колоннах изображала магических зверей, а со многих дверей смотрело изображение самого Джассара Ансафаруса, светоча магического искусства, священной особы для большинства волшебников мира.

Крики и взрывы стали слышны издали. В пустынных коридорах вдруг появились люди, которые спешили туда, откуда шли Тобиус, Штербен и Ворона. Некромант поймал за рукав мантии пробегавшего мимо волшебника и попытался узнать, что происходит. Тот оказался ранен — обширный ожог на левой руке. Тобиус без спроса приступил к исцелению, что помогло успокоить явно паниковавшего человека.

— Они будто с ума посходили! Я мирно пил пиво в "Трех плясуньях", смотрел бой, когда один пиромант из "Огнеплюев" вдруг встал, посмотрел на меня дико и ударил Огненной Стрелой! А потом все остальные начали друг друга убивать! Я обдал его Шепотом Вьюги и бросился наутек! Все начали сходить с ума, вы первые, кого я встретил и кто не пытается убежать или убить меня!

Не поблагодарив за исцеление, он ринулся дальше. Тобиус повел левой рукой, в которой появился посох, а правой вытянул из сумки книгу заклинаний.

— Чар Штербен, вы умеете сражаться?

— Церковь настаивает, чтобы некроманты, которым не хочется погибать в очищающих кострах, никогда не смели обращать свою богомерзкую магию против живых существ. Даже мух.

— У вас с этим проблемы?

Серый маг вспомнил другого некроманта, однажды встреченного им много лет назад. Чар Марен казался настолько "забитым", что Тобиус невольно захотел ему помочь в сложной ситуации. Следовало все-таки удавить того поганца, но рука не поднялась. А вот Штербен "забитым" не казался совершенно.

— Мы в Ридене, чар Тобиус, здесь разрешено все, что не против законов Гильдхолла. — Кахолонг в набалдашнике посоха Штербена окутался призрачным зеленоватым светом.

Ворона, не вмешивавшаяся в болтовню магов, освободила двуручный меч из ножен и понесла его на плече. Первым, кто повстречался им после нескольких улепетывавших беглецов, был волшебник в черно-синих одеждах, чьи руки покрывала корка заледеневшей крови. Он тяжело, с хрипотцой дышал и оглядывался с совершенно безумными глазами.

— Я его знаю, — тихо сказал некромант, перехватывая посох поудобнее, — эй, Лоренс, что случилось?

Заметив троицу, тот резко повернулся, вскинул руки и выкрикнул пробуждающие слова. Тобиус выставил перед собой Щит Ифрита, защищаясь от убийственной волны холода, а когда атакующее заклинание иссякло, Штербен ударил Параличом. Лоренс отшатнулся и упал на подкосившихся ногах. К нему осторожно приблизились, волшебник был обездвижен, и лишь глаза с предельно расширенными зрачками дергались из стороны в сторону. Присев на корточки, Тобиус поводил рукой над его лицом, раздраженно поморщился и поднялся.

— Одержимый? — спросил Штербен осторожно.

— Нет, тварь из Пекла я бы почувствовал, есть опыт, да и внешне подобная одержимость проявляется сильно.

Где-то недалеко послышалось несколько взрывов и чьи-то вопли.

— Это массовое помешательство, — вынес окончательный вердикт Тобиус, — волшебники кидаются друг на друга как бешеные собаки.

— Но мы-то не кидаемся…

— У вас была такая мысль, но вы ее побороли. Значит, правда, что некроманты в силу специфики своего Дара устойчивы к внушению. Я по некоторым иным причинам устойчив к ментальному давлению тоже, а пани Балекас не магесса, думаю, поэтому она сейчас не хочет нас убить.

— Я еще думаю над этим, — буркнула Райла.

— И что дальше? — спросил некромант.

Тобиус не задумывался над ответом.

— Дальше мы находим этого злосчастного холлофара и убираемся отсюда как можно быстрее.

Выбирая путь с подсказками Штербена, который знал всякие уютные закутки и боковые проходы, они устремились к нужному месту. Тобиус не хотел ввязываться в бой с каждым встречным волшебником, хотя, конечно, не каждый встречный представлял опасность. Некоторые маги в башне оказались вполне вменяемыми, а кроме того, в магическом сообществе далеко не все умели жестко постоять за себя. Когда троица достигла цели, Годлумтакари был обнаружен в очень длинном прямом и узком коридоре. Он лежал на залитом кровью полу, покрытый ранами и заваленный трупами. Ворона немедленно бросилась к нему, а волшебники подбирались медленно и настороженно, подозревая засаду. Однако их появления никто не ждал.

Унгиканский альбинос оказался еще бледнее, чем обычно, он успел потерять немало крови и теперь едва ли не посинел, хотя выносливый организм продолжал цепляться за жизнь. Если он действительно был рабом-гладиатором на аренах Аримеады и выжил, то, должно быть, приобрел некоторый иммунитет к смерти.

— Ну почему ты не носишь нормальную броню, болван? — с надрывом укоряла Райла Балекас, сидя на коленях возле соратника. — Скольких ран ты смог бы избежать!

— Годлумтакари сражается, как… гладиатор, — сипло выдавил белый гигант, — как чемпион! Годлумтакари рад увидеть Птенчика…

Пока они негромко разговаривали, Тобиус носком сапога перевернул одного из тех, кого гвардеец отправил в мир иной, прежде чем потерять силы. Это был хобгоблин. В отличие от гоблинов, эти существа воплощали все самые худшие слухи, которые о них ходили, — злобные, кровожадные и диковатые твари. Они являлись бичом для пограничных земель Сарвасты, Димориса и Шехвера, инстинктивно ненавидели людей и стремились причинять им вред при любом удобном случае.

Тот, что лежал у ног серого мага, был не выше пяти с четвертью футов, поджарый, широкоплечий, с длинными сильными руками, на каждой из которых было всего по четыре пальца. Его уродливая морда выглядела скорее приплюснутой, чем вытянутой, как у гоблина, мертвые голубые глаза потускнели, а в приоткрывшейся пасти виднелось по два ряда острых зубов на каждой челюсти. Одежда на мертвых нелюдях была скроена кустарно из кусков кожи, ноской ткани, разрозненных и неважно подогнанных частей чужих доспехов, поверх которых носились, как плащи, волчьи шкуры. А еще на шее у каждого сидел бронзовый ошейник.

— Есть мысли, откуда они взялись?

— Без понятия, чар Тобиус, до границ с Дикой землей отсюда далеко, да и не так сильно хобгоблины тревожат Риден, они все южнее промышляют. Я насчитал четырнадцать трупов, все как будто только что вышли из леса.

Кивнув, серый маг достал из своей сумки небольшую шкатулку, в которой находились иглы, нитки и хирургические ножи. К нему тут же присоединился Штербен, и, подумав, Тобиус решил, что это к лучшему. В мире было очень мало тех, кто разбирался бы в анатомии лучше некромантов, и молодой воспитанник Илиаса Фортуны подтверждал это мнение. Он оказался прекрасным ассистентом, и как только бывший гладиатор проглотил порцию травяного дурмана, принялся умело помогать в обработке самых опасных ран. Райла Балекас очень ясно поняла, что лучшей ее помощью будет невмешательство, и встала на страже с мечом в руках.

Они закончили быстро, дезинфицировали и сшили раны, после чего залепили их белой глиной. Повреждений было много, но лишь пара оказалась достаточно серьезными для волнения, основную опасность представляла кровопотеря, которую нечем было восполнить.

— Вы хороший хирург, чар Тобиус.

— Вы тоже. Если бы он был нормальным человеком, я бы поставил его на ноги двумя заклинаниями. Его кровь щиплется как кислота.

Отойдя от раненого, Тобиус с некоторым усилием сгустил водяную сферу из воздуха и смыл с себя кровь, после чего помог некроманту. Очистившись от мешавшей токам энергии субстанции, Штербен ухватил за ноги одного из хобгоблинов и потащил в сторону, оставляя на полу длинный след из застывающей крови.

— Он выживет?

Райла сняла шлем, и на ее вспотевшем лице читалось подлинное волнение. Волшебник, дольше приемлемого смотревший на ее губы, с усилием отвел взгляд и сглотнул. Ему хотелось попробовать их еще раз.

— Годлумтакари очень силен, но даже он не выживет без переливания крови. Я мог бы это обеспечить, будь у меня подходящий донор, но увы.

— Тогда надо поскорее…

— Сейчас, — твердо перебил ее маг, — надо узнать, что за ахоговщина творится в Гильдхолле. Знаю, что это расходится с моими прежними словами, но сотни, если не тысячи, волшебников устроили друг за другом охоту, и откуда-то в башне появились хобгоблины. Мое дело, конечно, сторона, но уйти сейчас попросту нельзя, иначе всем нам в будущем это аукнется.

Волна слабости накатила внезапно, Тобиус с трудом устоял, а Ворона не смогла. Ее глаза закатились, женщина стала крениться в сторону, роняя оружие, но серый магистр успел подхватить ее. Понимая, что сейчас произойдет, он повернул мечницу лицом вниз и приподнял голову так, чтобы она не испачкала свои доспехи и его обувь рвотой. В пятнадцати шагах от них некромант творил магию.

Он оттащил на достаточное расстояние от холлофара три хобгоблинских трупа, уложил их ногами к одной точке, встал посредине и начал читать заклинание, высоко подняв посох. Зрачки Штербена сверкали ядовитой зеленью, за его спиной маячило нечто неосязаемое и почти незримое, возложившее тонкие руки некроманту на плечи, с кахолонга срывались, словно под ударами ветра, всполохи бледного бело-зеленого огня, устремлявшегося вниз и втекавшего в распахнутые пасти нелюдей. Трупы шевелились, скребли пол когтями и сучили ногами, пока в них поселялось то, что желал туда поместить маг Смерти. Вокруг разливалась невыносимая трупная вонь, которая ощущалась не столько носом, сколько астральным телом Тобиуса, потому что являлась не запахом, а отголоском некротической энергии. Недопустимо топорная работа, несоблюдение элементарных ритуалов.

— Я знаю, — произнес Штербен, угадывая возмущение серого волшебника, — но времени нет даже для основ. Этот коридор ведет к Сердцевине.

Вместо одного голоса из его горла неслось два — самого некроманта и той сущности, которая явилась на его зов и помогла сделать то, что было нужно. Тобиусу казалось, что он видел нечто бесплотное, державшееся за спиной некроманта, но видение воспринималось им столь слабо, что рив даже не был уверен, стоит ли верить глазам. Трупы стали подниматься на ноги.

То, что сделал Штербен, было риском во имя сохранения времени, однако некромантия являлась одной из наиболее зависимых от ритуальных процедур ветвей Искусства. Боевые маги, к примеру, не нуждались в ритуалах, они просто придавали гурхане разрушительную форму и устремляли удар этой формы в нужном направлении. А вот некроманты сильнее всех рисковали, заигрывая со своим Даром, потому что сущности, откликавшиеся на их зов с "той стороны", легко могли убить и самих зовущих, если те не соблюдали определенной последовательности действий.

— Если туда прокрался враг, если начнется бой, мы не сможем использовать активные боевые заклинания из-за риска дестабилизировать сердечный энергетический контур. Полагаю, последствия вам понятны?

— Катастрофа, — кивнул Тобиус.

— Поэтому мне пришлось создать этих кадавров, иначе сражаться я не смогу.

— Поспешим. Пани Балекас…

— В порядке, — утирая рот, ответила Ворона, — и ради Кузнеца, Седой, хватит звать меня "пани"! И отпусти!

Он отпустил, сделал шаг назад, прочел быстрое тонизирующее заклинание, которое помогло мечнице, а потом в воздухе перед ним появились три мыльных пузыря, больших, прозрачных, красивых. В одном вспыхнуло пламя, второй заволокло изморозью, в третьем образовалась молния. Пузыри уменьшились до размера вишневых плодов и помутнели, потеряв прозрачность. Три шарика плавно опустились на быстро подставленную ладонь.

— Это заклинания, Топор Шааба, Ледяное Копье и Шаровая Молния. Если появится какой-нибудь взбесившийся маг, мне плевать, если ты его прикончишь, главное, убереги себя и Годлумтакари, его рассеивающее поле сейчас очень слабо. И вот еще что.

Из сумки появился синий свиток-хранилище, из которого, в свою очередь, Тобиус извлек пятерых големов. Четверо из них были марионеточными — Забияка, Жнец, Стрелок и Латник. Пятый, Горшок, являлся обычным големом из обожженной глины, но очень массивным и прочным на вид. Волшебник приказал своим поделкам оставаться на месте и охранять гвардейцев, после чего големы, слегка поскрипывая шарнирами, заняли оборонительные позиции. Он поймал последний тревожный взгляд ее прекрасных антрацитовых глаз, заметил читавшийся в них порыв и жестко отрубил:

— Даже не думай. Когда волшебники дерутся, смертным лучше не встревать. Охраняй "пустого" и сама берегись.

Некромант приблизился, ведя своих беспокойников на незримых поводках. Проведенное без должных ритуалов поднятие мертвецов сказалось на нем не лучшим образом, Штербен отступил от человеческой жизни на полшага и сам сделался похож на мертвеца: белые волосы и кожа стали более прозрачными, щеки впали, глаза провалились в череп, радужки обесцветились, а зрачки горели зеленью.

— Сердцевина что, никем не охраняется? — спросил Тобиус, не видя никого вокруг.

— Охранялась несколькими весьма опытными боевыми магами, но кто поручится, что один из них не бросился на другого, или же что они все не сошли с ума? Хотя тогда здесь было бы намного меньше целых… стен. К тому же дверь ставили древние, открыть ее могли только владевшие нужным знанием, а ими были стражи.

Хваленая дверь была приоткрыта, а за ней лежало три обезглавленных тела, в которых Штербен признал волшебников-стражей. Дальше шел еще один коридор, короткий, и сквозь второй дверной проем в него проникал яркий синий свет.

— Чего нам ожидать? — спросил Тобиус.

— Колодец высотой в пять человеческих ростов, обеспечивающий доступ к энергетическому столбу Сердцевины. Не смотрите на Сердцевину Истинным Зрением — глаза вытекут.

— Учту. — Тобиуса создал полог Незримости, и вместе с некромантом они медленно вошли в самое сердце белой башни Тонтуна.

Столб чистой магической энергии, ярко-синей с бирюзовыми всполохами, пульсировал между полом и потолком. От сего средоточия магии энергия распространялась внутри стен древней крепости как кровь по человеческому телу, питая заклинания, поддерживавшие это грандиозное строение.

Спиной ко входу стоял массивный человек с волосами, заплетенными в косы, как у Годлумтакари. С его плеч ниспадала плащом леопардовая шкура, толстые руки были воздеты над головой, и он потрясал искусно украшенной плетью, держа контакт с Сердцевиной. Маг был не один — кроме еще дюжины хобгоблинов, жавшихся к стенам колодца, рядом стоял человек с невероятно широкой спиной, чей бритый затылок пересекали две горизонтальные складки.

Хобгоблины заволновались. Некоторые из них, дотоле со страхом следившие за волшебником, вдруг принялись водить носами из стороны в сторону, все увереннее направляя взгляды на единственный вход. Эти существа обладали почти звериным обонянием, особенно когда вынюхивали людей. Послышались рычащие голоса, волнение передавалось от одного дикаря к другому, и наконец широкоплечий человек обернулся.

Ворот его просторной рубахи был сильно растянут, так что любой мог бы увидеть, что у этого человека, помимо нормальной головы, была еще и вторая — маленькое лицо уродливым наростом сидело на том месте, где бычья шея здоровяка переходила в левую трапецию. Бритый прищуренно посмотрел на то место, где замерли волшебники, его лицо пошло морщинами сомнений, глаза превратились в подозрительные щелочки, а потом он выхватил из ножен два сверкнувших скимитара. Настороженные хобгоблины немедля отлипли от стен, и Тобиус понял, что держать Незримость стало не нужно.

Развеяв чары, магистр выставил свой посох вперед, беспокойники Штербена подняли клинки. Двухголовый без лишних слов ринулся в атаку, увлекая за собой живых хобгоблинов, и начался бой. Тобиус закрутился вокруг своей оси, размахивая посохом как боевым шестом и раздавая удары. Артефакт колол и сек, перескакивая из одной руки в другую, а в подходящий момент бронзовый кулак ломал кости и пробивал черепа подставившихся нелюдей. Постепенно некромант оттянул внимание уцелевших хобгоблинов на себя, умело управляя их мертвыми собратьями, а Тобиусу достался двухголовый.

Тот обладал силой мохоборода и яростью берсерка, скимитары рассекали воздух с хищным свистом, а две длинные мускулистые руки не замирали ни на мгновение, продолжая плести смертоносную вязь серебристыми всполохами стали. Тобиус сражался на пределе сил, его посох превратился в размытое пятно, четко проявляясь лишь во время столкновений с клинками, волшебник демонстрировал акробатические приемы боя, используя свою подвижность и усовершенствованное тело. И он проигрывал.

Так и не восстановившийся полностью после пятилетнего отказа от тренировок, не вернув телу мышечного баланса, Тобиус задыхался, не поспевая за виртуозным фехтовальщиком, чьи руки находились в полной гармонии, а натиск был подобен камнепаду. Волшебник предпринял несколько попыток использовать телекинез, чтобы оттолкнуть, обездвижить или даже убить противника, но все они закончились ничем, будто двухголовый сбрасывал незримые щупальца чужой воли. Раз, второй, третий лезвия скимитаров прошли в дюйме от лица Тобиуса, а потом двухголовый искусно отвел выпад посохом, одновременно ударяя левым мечом, волшебник перехватил лезвие бронзовой рукой, но, промедлив всего лишь мгновение, пропустил сокрушающий удар лбом в челюсть и отлетел назад, падая на пол. Громадный урод надвинулся на него с неотвратимостью Безмолвного Фонарщика, наступил на левую руку, в которой был посох, ломая кости, и почти успел рубануть по голове, когда ему пришлось отшатнуться, дабы самому не быть разрубленным огромным двуручным клинком.

Райла Балекас перешагнула через раненого волшебника, описывая мечом вокруг своей гибкой фигуры серебристые круги. Она не давала тяжелому оружию остановиться, постоянно направляла инерцию для новых взмахов, быстрых и опасных, заставлявших двухголового отступать. У него были длинные руки, но короткие клинки, а ее меч помимо веса имел дополнительную ударную силу. Затем двухголовому стало не до продумывания стратегии боя, потому что на его спину вдруг прыгнул мертвый хобгоблин и вцепился в бычью шею всеми шестьюдесятью зубами. Лысый взревел раненым шакалотом, уронил один из скимитаров, оторвал мертвеца от своей плоти освободившейся рукой и сжал кулак — череп хобгоблина лопнул как переспелый плод хурмы. Ворона решила не упускать этого момента и пошла в атаку, но не успела она сделать и трех шагов, как была сметена телекинетическим ударом — на лбу у врага мимолетно вспыхнул магический знак, похожий на стилизованный свечной огонек, а в глазах воспылал свет волшебства. Он поднял свой меч и двинулся на женщину, полный решимости наконец убить всех неугодных и закончить этот обременительный бой, но Тобиус уже поднялся с пола. Серый магистр успел излечить свою руку и имел наготове Магматическое Копье. Мысль о том, что произойдет, если смертоносный сгусток магмы все-таки попадет в центр Сердцевины, отступила куда-то на задворки разума, а в самом центре пульсировала готовность защитить Райлу Балекас.

— Не посмеешь, — с сильным, но незнакомым акцентом произнес двухголовый, — не здесь!

— А ты проверь меня, — ответил Тобиус, чьи глаза, как в прежние времена, стали парой янтарных углей.

Мрачное лицо незнакомца застыло в серьезных раздумьях, из которых его вывел пронзительный вопль:

— Дектро, тварь! Ты должен был меня защищать!

Носитель леопардовой шкуры валялся на полу и визжал, закрывая руками лицо, а из-под его пальцев сочился зловонный дым. Рядом со столбом магической энергии замер Штербен, свободная рука которого была протянута к источнику огромной силы, а посох, лежавший в правой руке, весь был объят бело-зеленым пламенем. Трупы хобгоблинов на глазах теряли твердую форму и сливались воедино, образуя громадное и омерзительное целое. Существо, нависшее над Дектро, напоминало глиняную фигуру, слепленную из нескольких фигурок поменьше, но не разглаженную как следует. Из массы мертвой органики тут и там выглядывали узнаваемые части, искаженные лица, куски одежды и брони. То был гогол — огромный и могучий мертвец, собранный из нескольких трупов. Послушный воле создателя, он ударил, и если бы двухголовый не увернулся, он сложился бы пополам со сломанной спиной.

Тот, кого звали Дектро, проворно скользнул под рукой мертвеца, подскочил к визжащему магу, взвалил его тушу себе на плечо и что-то выкрикнул. В колодце немедля образовалось облако едкого тумана. Тобиус бросился туда, где лежала наполовину оглушенная Ворона, обнял ее и накрыл своим телом, он успел предугадать, что произойдет дальше, а именно — страшную боль, появившуюся в сломанных ребрах, когда двухголовый наступил на него. Тобиус застонал, придавливаемый к полу, но изо всех сил уперся локтями и коленями, чтобы принять основной вес на себя. Дектро наступил на него, оттолкнулся и исчез, сбегая вместе с подельником.

Через несколько часов, когда в Гильдхолле восстановилось хотя бы какое-то подобие порядка, Тобиус, вытащивший из Сердцевины некроманта и мечницу, передал их команде волшебников, искавших по всей башне раненых и убитых. Вкратце описав ситуацию, он позаботился о том, чтобы при входе в святая святых Гильдхолла появилась стража, после чего забрал своих големов, незамедлительно покинул белую твердыню и полетел над лесной дорогой в сторону Аллерхаса.

Он нагнал поезд, уже когда тот грузился на паром, и описал Хлое происшедшее. Принцесса была несколько потрясена и потребовала подробностей, но серый маг и сам не очень понимал суть тех неприятных событий, а потому лишь угрюмо молчал и глубоко затягивался табачным дымом, поглаживая большим пальцем драконью кость.

Их встретили на противоположном берегу Навьи, случайно. Огромный отряд, в который входили гвардейцы короля сплошь в черных латах и солдаты столичного охранного гарнизона, грузился на все свободные паромы, однако когда поезд выехал на берег, погрузка приостановилась.

Дверь кареты распахнул король. Он выглядел грозно и воинственно в своих доспехах, подчеркивавших стать, внушавших трепет перед великим, как говорили, воином, а его красные волосы выглядели особенно ярко на фоне черного металла.

— Миледи, я молился о том, чтобы с вами ничего не произошло, — молвил Радован, глядя ровно в лицо Хлое, которая вышла на ступеньку-подножку.

Позади короля были двое — Октавиан и еще один высокий муж в черных латах, суровый, с пронзительными глазами, гладко выбритым черепом и густыми рыжими бакенбардами. Именно он вскинул вверх сжатый бронированный кулак и громогласно провозгласил:

— Наша будущая королева цела и невредима! Возблагодарим же Господа-Кузнеца!

Гвардейцы и простые солдаты подняли одобрительный рев и стали лязгать металлом о металл, а лысый приблизился к королю.

— Сир, мы все еще идем к Гильдхоллу или же возвращаемся в Аллерхас?

Радован не слышал, все его внимание было поглощено Хлоей и ничем больше. Видя это, вмешался придворный маг.

— Возможно, чар Тобиус сможет пролить свет на этот вопрос?

— Я только что оттуда. Возникло крайне серьезное чрезвычайное положение, но к этому моменту ситуация взята под контроль.

— Выслушаю вас во дворце, чар Тобиус! Покинуть паромы, мы возвращаемся! Миледи, не доставите ли вы мне великую радость, согласившись поехать со мной на одном скакуне?

— Ваша радость, сир, есть главная цель моей жизни, — тихо и с достоинством ответила Хлоя.

Король с заметной нежностью принял ее тонкие пальцы в свою ладонь и, призвав Октавиана, бросившего на Тобиуса странный взгляд, повел принцессу к огромному коню.

— Не хватает двоих гвардейцев.

Тобиус, не заметивший приближения гвардейского офицера, вздрогнул, когда тот заглянул ему в глаза.

— Райла Балекас и Годлумтакари выжили. Ее состояние не угрожает жизни, сотрясение мозга, а вот холлофар потерял много крови. Я сделал для него все, что мог, и передал целителям Гильдхолла, у которых больше возможностей.

Носитель роскошных бакенбард едва заметно кивнул и хотел было уйти, когда серый маг его задержал.

— Простите, с кем имел удовольствие говорить?

— Капитан личной гвардии его королевского величества Радована Третьего Карапсуа граф Фредригар Желоран, маркиз фон Вельте, протектор Сазельвальда, лорд замка Великий Гриф. Честь имею.

— Так вот ты какой, капитан Желоран, — тихо сказал Тобиус, наблюдая за тем, как настоящий командир гвардии раздает приказы.

Войско вернулось в столицу королевства, и по какой-то причине оно было встречено спонтанным восторгом быстро выросшей толпы горожан. Жители Аллерхаса радостно приветствовали, в общем-то, недавно выступившую за стены гвардию и особенно короля, который ехал впереди всех, усадив спереди свою будущую жену. Однако стоило лишь прислушаться, и становилось ясно, что имени Радована почти не звучало — люди приветствовали Хлою.

Спустя три дня Тобиусу прислали приглашение посетить церемонию торжественного захоронения жертв атаки на Гильдхолл, подписанное рукой Илиаса Фортуны. Такие приглашения получили и еще некоторые обитатели замка Ардегран, но Радован попросил Хлою отказаться от поездки и остаться под защитой надежных стен, гвардейцев и придворных волшебников. Сам король вместе со свитой отбыл в Гильдхолл, и Тобиусу, по личной просьбе монарха, пришлось сопровождать его, вместо того чтобы долететь до места. Разумеется, он создал своего равноценного двойника и оставил его охранять принцессу.

Все было бы не так уж и плохо, если бы молодой, сильный и немало повоевавший на своем веку Радован поехал в карете, но король предпочел ей своего огромного скакуна. А Тобиус, всю жизнь бежавший от верховой езды как ахог от ладана, вынужден был взобраться на спину подведенной ему лошади. Король уже был в седле и приказал выступать, так что призывать магического скакуна оказалось некогда.

Так он и трясся в седле, будто мешок с картоплей, вызывая прикрытые, но все равно заметные смешки у гвардейцев. Место риву досталось крайне престижное — ему позволили ехать рядом с королем под личным знаменем Радована в окружении его грозных и молчаливых телохранителей. Тобиус променял бы все это на поездку в самом хвосте, желательно на дне вилланской телеги, устланной сеном, ибо в области промежности у него было отбито и натерто уже абсолютно все.

— Вы сильно изменились с нашей первой встречи, чар, — заметил король, сидя на коне со сноровкой и достоинством человека, будто родившегося верхом, — у вас изменился цвет волос.

— Смею заметить, что у вас тоже, сир.

Радован рассмеялся — громко, заливисто, красиво.

Он выглядел и вел себя как правитель, которого нельзя было не любить, думал Тобиус, молодой, сильный, смелый, красивый, не по годам мудрый. Но жители Аллерхаса все равно не приветствовали его, ибо этот человек отметил себя клеймом убийцы собственной семьи. Он вынес им приговор и сам же его исполнил. Невольно взгляд волшебника опустился ниже, туда, где к седлу крепились ножны с великим двуручным мечом по имени Хардзукар. То был меч палача, но какой! Очень широкий обоюдоострый клинок без гарды, длинная рукоять с тяжелым навершием и слегка выгнутая дуга, украшенная черным золотом вместо острия. Палаческому мечу и не полагалось острие, но сам клинок имел в высшей степени странную форму и, даже если его ковали гномские мастера, наверняка был страшно тяжел.

— Этим мечом я казнил своих братьев, сестер и всех их потомков, которые могли бы в будущем угрожать моим потомкам.

Тобиус сделал вид, что не услышал этих слов, дабы не показать, как они его ошеломили. Он видел затвердевшее лицо короля, который больше не улыбался.

— Они хотели прибрать к рукам то, что отец определил мне в наследство. Они думали, что младший брат до конца жизни будет тренькать на лире и петь песенки, а если не захочет такой судьбы, то его всегда можно будет образумить, посадив под замок и приморив голодом. Они все ошибались, и расплата оказалась тяжела. Для нас всех.

— Я не исповедник, сир.

— А я не исповедуюсь, еще не хватало.

— Но почему вы говорите об этом со мной?

— Всего лишь облекаю в слова мысли, которые появились в вашей голове, когда вы посмотрели на мой меч. Не надо бояться мыслей, как не надо бояться слов. Именно с этого начинается страх перед поступками, а мужчина, боящийся поступков, не может быть мужчиной. Тем более королем. Вы ведь человек действия, не так ли, чар Тобиус?

— Об этом могут судить другие, не я.

— И другие судят о вас, чар Тобиус, не сомневайтесь, так же, как обо мне. Но вам досталась слава героя, пережившего встречу со смертью, а мне — твари, отнявшей жизни собственной семьи. То, что семья желала разорвать меня на части, не в счет, — он зло улыбнулся, — в моем случае победителя можно осудить.

— Жалеете, что не оставили им жизни?

— Король должен поступать так, как должен поступать король. Жалеть об этом — значит ненавидеть свою страну, ибо я защитил десятки тысяч жизней ценой нескольких тысяч. Выгодная сделка с судьбой как для короля, ибо меж двух зол нужно выбирать меньшее. Думаете, отец завещал престол младшему сыну, потому что любил его больше старших чад? Или потому что на старости лет он выжил из ума? Нет. Радован Второй не хотел отдавать Риден в руки шайки жадных и близоруких транжир, погрязших в собственных пороках. Защитить его наследие — мой долг, и я позабочусь о том, чтобы исполнить его сполна. А что у вас за долг, чар Тобиус?

Магистр помедлил с ответом, подбирая слова.

— Служить миледи защитой, как было обещано ее отцу.

— Нет, это последнее одолжение, которое вы оказываете Бейерону Карторену. Какой долг у вас перед самим собой? Что вы должны сделать, чтобы не потерять самого себя? Цель всей вашей жизни, чар Тобиус, в чем она состоит?

Волшебник моргнул, и в тот краткий миг темноты перед ним предстал образ существа с рогами, шипами и красной чешуей, не то человека, не то ящера, безжалостного чудовища, намеренно извратившего свой облик вслед за моралью.

— Наверное, я почувствую, что выполнил некий важный долг, когда в этом мире станет одним очень большим злом меньше.

Король хмыкнул.

— Видимо, вы, как и я, тоже боретесь с большим злом. Не буду притворяться, что понял, о чем вы говорите, но искренне надеюсь, что у вас получится.

Гильдхолл чернел траурными знаменами, вывешенными на стены, и все вымпелы на его шпилях сменили цвета гильдий на черный. Заезжать внутрь не было нужды, церемония погребения проходила в стороне от внешней стены, на той же проплешине, где стояла на высоком постаменте статуя Джассара Ансафаруса. Ей было никак не меньше трех тысяч лет, но ветер и дожди не смогли испортить памятник древнего зодчества.

На обширном свободном пространстве стояли ровными рядами мраморные гробы, которых было пугающе много. На крышках виднелись высеченные эмблемы гильдий и имена тех, кто лежал внутри.

— Не думал, что их будет так много, — сказал король.

Волшебники Гильдхолла облачились в одинаково черные одеяния без знаков гильдейской принадлежности, выражая тем самым свое единство в скорби. Тобиус невольно порадовался, что успел сменить цвет плаща с синего на траурный черный, прежде чем покинуть Ардегран. Тысячи волшебников медленно двигались меж бесконечных мраморных рядов, прощаясь с погибшими знакомыми и друзьями. Согильдейцы провожали и даже порой оплакивали бывших соратников. Выжившие произносили тихие речи над теми, с кем недавно, возможно, соперничали не на жизнь, пытаясь возвыситься в иерархии Гильдхолла. Главы самых влиятельных гильдий собрались у пьедестала статуи и негромко разговаривали, но разом умолкли и склонились в приветствии, когда король приблизился к ним.

— Соболезную вам, достопочтенные.

— Гильдхолл польщен вниманием вашего величества, — ответил за всех Илиас Фортуна.

— Пустое. Неважно выглядишь, господин Илиас.

Фортуна выглядел не просто неважно, он походил на мертвеца, причем погибшего в страшных муках. Прежде красивый и статный мужчина с каштановыми волосами жутко обгорел, и лицо его теперь блестело жирным слоем целебной мази. А еще он где-то потерял правую руку.

— Эта ерунда не стоит вашего внимания, сир. Раз вы здесь, мы можем начинать.

Волшебник приподнял и опустил трость, после чего по земле пробежала легкая дрожь, заставившая несколько тысяч людей и нелюдей обратить взгляды к статуе. Голос Фортуны зазвучал так, будто он стоял рядом с каждым из скорбевших.

— Мы никогда не были монолитом. Мы никогда не были едины в суждениях и целях. Мы не походили один на другого, и многих из нас нельзя было назвать друзьями. И мы по праву гордились этим! Широтой взглядов, свободой магических практик, независимостью. Мы были островом-крепостью посреди моря бушующих сил, желавших отправить нас на дно, и, несмотря на частые противостояния между собой, мы всегда выступали против внешних угроз единым порывом. И мы по праву гордились этим! Друзья мои, братья и сестры в Даре, по нас нанесли сокрушительный удар, который каждый ощутил в большей или меньшей степени. У нас отняли друзей, возлюбленных и даже заклятых соперников. Каждая гильдия понесла потери, а некоторые были уничтожены полностью. Кто-то желает увидеть Гильдхолл разоренным, объятым огнем и паникой, кто-то желает, чтобы нас не стало, и он показал, насколько сильно это желание. Если бы не отвага двоих волшебников, вставших на защиту Гильдхолла, возможно, этих гробов было бы в разы больше.

— Смотри, как рушатся вековечные устои. Смотри и запоминай.

На Тобиуса пахнуло запахом свежераспаханной земли, пришедшим вместе с голосом, похожим на скрежет трущихся одна о другую гранитных плит. Рядом с серым магистром появился Сегук Тектоник, один из управителей Академии Ривена, волшебник, из-за ширины плеч казавшийся коренастым, несмотря на высокий рост. Он не надел черного, оставшись в своей обычной темно-зеленной куртке, простых коричневых штанах, босой и с цельнокаменным посохом, зажатым меж грубых пальцев каменотеса.

Вслед за Фортуной заговорил другой волшебник:

— В связи с последними обстоятельствами главы старших гильдий единогласно решили предоставить Илиасу Фортуне особые полномочия. Отныне он официально является верховным магом Гильдхолла, первым, получившим этот титул со дня зарождения нашего сообщества! Отныне он возглавит борьбу против врага, задумавшего нас уничтожить, и проследит за осуществлением возмездия!

Серому волшебнику показалось, что эта весть вызвала в магах Гильдхолла противоречивые чувства. Большинство приветствовало нового верховного, но и тех, кто оказался растерян и даже немного напуган, оказалось достаточно. Поглядев по сторонам, Тобиус с ходу насчитал два десятка именно таких, растерянных.

— И что это значит, ваше могущество?

Не получив ответа, он повернулся к Сегуку, но тот как сквозь землю провалился, что было вполне вероятно.

Никто не заметил, как из леса вышли сэпальсэ, а когда эти грациозные создания приблизились к статуе, Фортуна обратился к ним на их языке. Крупный самец, а вслед за ним и другие оленьи люди приложили к губам витые трубы странной формы. То, что зазвучало следом, было скорбью, одной долгой переливчатой нотой, неизвестной даже самым великим менестрелям мира. В пьедестале статуи открылся темный зев, и один за другим гробы отрывались от земли, чтобы сквозь него опуститься вниз, в подземную крипту Гильдхолла и занять там свои места. Скорбная нота все тянулась, а ожившие уста каменного Джассара громко называли имена тех, кто опускался под землю. Когда последний гроб исчез и пьедестал закрылся, сэпальсэ покинули плешь и вернулись в свой лес; скорбящие начали расходиться. Большинство из них отправлялось в сторону белого города, укрытого траурными полотнищами, а некоторые гости уже поднимались в седла и исчезали внутри своих экипажей.

— Задержитесь, чар Тобиус? Я ведь хотел переговорить с вами. — К магистру приближался обожженный, однорукий, опиравшийся на трость Илиас Фортуна. — Простите, что не назвал вашего геройского имени. Насколько мне известно, вы держитесь в тени и не желаете привлекать лишних взглядов.

— Это так, — слегка кивнул Тобиус из-под капюшона, — хотя сейчас, проживая в Ардегране и имея должность при ее высочестве принцессе Хлое, я как никогда уязвим. О чем вы желали поговорить, господин Фортуна?

— Не здесь. — Верховный маг шевельнул пальцами, и мир вокруг преобразился. Они оказались посреди леса на бережку маленького пруда. — Здесь. Присаживайтесь.

Рядом с кромкой воды лежал на боку длинный менгир, обросший мхом, на который Илиас Фортуна с видимым трудом опустился.

— Вижу, вам больно.

— Ничего непоправимого, я верну себе и здоровую кожу, и руку. А боль — чепуха.

У Тобиуса было свое мнение о том, что есть боль, но он придержал его. Вид с выбранной точки обзора открывался восхитительный, особенным его делали горы, величественно возносившиеся над древесными кронами вдалеке.

— Это ведь Сельвийские горы, верно?

— Они.

— Однако Сельвийские горы находятся в Дикой земле. Короткий, но высокий массив, прилегающий к западным границам Ридена только самым восточным своим концом. Я еще в первый визит удивился тому, что вижу их посреди страны.

— Да. Кто-то из создателей Тонтуна подумал, что выстроить величественную цитадель на фоне гор было бы просто великолепно, и он не ошибся. К счастью, выращивать настоящие горы не стали, а отправились к Сельвийскому хребту и установили там некий артефакт, захватывающий картинку и ретранслирующий на приемный артефакт, спрятанный в лесу. Эта масштабная иллюзия видна только тем, кто находится в Тонтунском лесу.

— Красиво. А еще я заметил, что и сам Тонтун виден лишь тогда, когда выезжаешь на ту большую плешь.

— Тоже задумка гроганских зодчих. Белая твердыня не видна извне, хотя она так огромна, что ее должно быть видно на сотни лиг округ. Не знаю, зачем это было нужно и кому.

Волшебники немного помолчали, созерцая вид, оставленный им в наследство.

— Он желает получить все.

— Господин?

— Шивариус Многогранник. Он желает получить все. Гильдхолл и власть над гильдиями.

— Пытался использовать вас?

— И мою гильдию. До своей опалы ренегат приезжал сюда и имел разговор с главой каждой из наиболее влиятельных гильдий, в том числе и со мной. Он выбирал тех, кого выгодно было склонить на свою сторону в будущем. Сначала Шивариус решил остановиться на мне, ибо знал о главном стремлении моей жизни — создании Единого Магического Ковена Вестеррайха. Он пытался привлечь меня обещаниями содействия в обмен на некоторые мелочи, но я не пошел на поводу. Хотя соблазн был.

— Ковен?

— Да, Единый Магический Ковен. Я много лет твержу о том, что ради блага магии и тех, кому она должна помогать, магические школы должны вновь двинуться в сторону централизованного управления, вновь стать единым целым. Конечно, меня воспринимают как идиота. Маги, занявшие вершину иерархии в своих магических школах, и слышать не желают об утрате даже мельчайшей толики независимости. Они думают, что находятся в безопасности за волшебными стенами, но последние события доказали, что неуязвимых нет, и что можно совершить нападение на целую магическую школу разом. — Фортуна перевел дыхание, длинные речи утомляли его. — Тогда я смог отбить интерес ренегата к Гильдхоллу, но после изгнания Шивариус стал слать ко мне своих фактотумов, уговаривая, а потом и требуя содействия в деле переподчинения нашего сообщества его воле. Он утверждал, что имеет исключительное право повелевать всеми волшебниками, и что будущее магии за ним, а все, кто пойдет против него, будут сметены.

Архимаг вновь перевел дыхание, а Тобиус почувствовал сильную потребность в глубокой затяжке.

— Я упорно отказывался становиться его орудием и следил за теми гильдмастерами, которые оказались не столь тверды в принципах, — продолжил Илиас надтреснутым голосом, — и он решил наглядно показать, чем чревато его нетерпение. Если бы не вы и Штербен, чар Тобиус, сегодня в нашей крипте оказалось бы намного больше новых гробов. При этом список пропавших без вести волшебников длиннее списка похороненных. Несколько гильдий полностью отсутствовали в Гильдхолле, когда проходил финальный бой за Кубок Гильдий. Совпадение? Не думаю.

— Они все перешли в услужение к Шивариусу и в день резни были предупреждены. — Тобиус туго набил драконью пасть своей трубки, вопреки правилам приличия, прикурил от бронзового пальца, медленно и глубоко затянулся, задержал дым в легких и выпустил через нос. — Все очень плохо.

Маги вновь умолкли, наслаждаясь успокаивающим видом пруда, в котором не отражались высящиеся над лесом горы.

— Я позвал вас в Гильдхолл тогда, чтобы лично познакомиться с человеком, который смог выжить при встрече с чудовищем.

Серый волшебник опустил поправку относительно своего выживания.

— Пять лет назад, — ответил он, — я выступил против того, кого мне не суждено было одолеть, и я был раздавлен огромной неумолимой силой. Никому не желаю такой судьбы, и если вы, господин Фортуна, готовы сразиться с этим чудовищем, я помогу вам чем смогу. Но если вы думаете, что я еще раз осмелюсь открыто выступить против него, дабы оно снова измочалило меня, то вы слишком хорошо обо мне думаете.

— Он ищет вас…

— И все еще не нашел, благодаря тому что я стараюсь не высовываться. В Ардегране мое лицо скрыто ложной личиной либо капюшоном, мое имя знает горстка людей, достойных доверия, а вслух оно практически не произносится. Я прячусь постоянно, даже когда приходится быть на виду. Ренегат же великий маг и еще более великий изверг, поглощенный идеей собственного величия, которую желает воплотить любой ценой. Кто сможет ему противостоять? Не знаю. Да и какая разница, коли его невозможно найти? В любом случае, если решили что-то делать, делайте это быстро, ибо время не на нашей стороне. Шивариус собирает армию волшебников, его тень наползает на Вестеррайх, и страх перед ним сломает слабых духом прежде, чем они заслышат хотя бы эхо его шагов.

— Я тоже понимаю ситуацию именно так. Но прежде у меня были связаны руки. Теперь я верховный маг Гильдхолла и всего Ридена. Это беспрецедентно урезает вольности отдельных гильдий, но главы сильнейших решили, что это приемлемая жертва во имя общей безопасности. Теперь я обладаю новыми правами, и сегодня я ими воспользуюсь. В Гильдхолл с целью выразить соболезнования прибыли послы не от всех, но от многих магических школ, и сейчас они ждут встречи со мной. На ней я, пользуясь правом верховного мага, намерен созвать Великий Волшебный Собор.

Если бы Тобиус не придерживал трубку, он выронил бы ее, услышав про это.

В первый раз Великий Волшебный Собор проходил более полутора тысяч лет назад, в сто одиннадцатом году, сразу после окончания Войн Веры, и хотя он именовался "Волшебным", не менее важными сторонами на нем являлись представители новорожденной Амлотианской Церкви и новой вестеррайхской аристократии, выкованной в столетней войне из старой гроганской знати. На Соборе были приняты основные законы относительно нового положения волшебников бывшей империи, перечни их свобод и обязанностей, уклад взаимоотношений с Церковью и межгосударственное деление новых королевских династий… впрочем, сотни раз менявшееся позже в процессе войн и междоусобиц. Первый Великий Волшебный Собор стал событием эпохальным, и за прошедшие одна тысяча пятьсот тридцать лет его еще не раз созывали, когда приходили беды, затрагивавшие весь Вестеррайх, и для решения которых необходимо было единство Церкви, магического сообщества и светских владык. Великий Волшебный Собор созывали во времена войн Некромантов, во времена Пламенных походов, во времена Пегой кобылы и войн Красной Листвы. И вот вновь появилась опасность столь великая, что один из верховных магов Вестеррайха решил созвать новый Великий Волшебный Собор.

— Если я правильно помню, то в последний раз его созывал Папа Синрезарский пятьдесят два года назад.

— Пришло время сделать это вновь. Будет трудно, долго и опасно, ибо есть сила, которая воспротивится этому, но я клянусь, что добьюсь своего. На новом Соборе я поставлю вопрос о создании Единого Магического Ковена, который будет существовать вплоть до тех пор, пока ренегат, еретик, заговорщик и узурпатор Шивариус Многогранник не взойдет на святой костер. Вы первый, чар Тобиус, кому я открываю это свое решение. Что думаете — я безумен или я безумен сверх меры?

— Вы вполне приемлемо безумны, — задумавшись, ответил Тобиус. — По правде, мне трудно вот так, с разбегу, охватить всесторонне идею, которую вы, господин Фортуна, наверное, вынашивали на протяжении лет, но я согласен, что поодиночке волшебные школы намного уязвимее, а централизованное направление их сил и тесное взаимодействие с духовной и светской властью… из этого может что-то получиться.

Серый маг затянулся и скосил глаза на обожженного, покалеченного, но живого и рвущегося в бой Фортуну.

— А теперь скажите наконец — чего вам надо от меня?

— Думаете, я чего-то от вас хочу?

— Думаю, что бескорыстные маги не становятся верховными.

— Вы правы, — рассмеялся архимаг, хотя это причиняло ему боль. — Вообще-то изначально я хотел послать с этим поручением Штербена, но сомневался в успехе, а когда узнал, что вы в Ридене…

Архимаг не увидел, но ощутил, что допустил ошибку. Тобиус ничем себя не выдал, но Илиас понял, что серому магистру пришлось не по нраву слово "поручение". Он не желал исполнять поручений кого бы то ни было, да и не обязан был с тех пор, как Академия Ридена решила поставить его "вне круга", а король освободил от присяги. Тобиус был свободным магом вне школ, что лишало его протекции, но при этом не налагало почти никаких обязанностей. Хотя печать "вне круга" все еще не появилась на его ауре, он был уверен, что рано или поздно это произойдет.

— Я неверно выразился, простите. Поручением моему фактотуму была миссия, важность которой возросла стократ после моего назначения. Видите ли, у меня есть один старый друг. Мы вмести состояли в Безумной Галантерее, путешествовали, нанимались на службу, сражались и выполняли разные задания…

— Вы состояли в одном из знаменитейших наемных отрядов Вестеррайха? — уточнил Тобиус.

— Не только Вестеррайха, чар. Безумную Галантерею прекрасно знают и на Правом Крыле, в Вольных Марках, Армадокии, Протектории Аримеада, на самом архипелаге Хвоста и еще много где. У отряда многовековая история, так что нечему удивляться. Мой друг и я со временем оставили службу и решили пойти схожими путями, оба добились успеха, я здесь, а он — в Мистакоре, Аметистовом университете. Мы поддерживали связь долгое время, помогали друг другу делом и советом, но некоторое время назад он перестал связываться со мной, а судя по слухам, еще и начал вести себя странно, конфликтовал с властью, погружался в паранойю. Дела его пошли хуже, а я ничем не мог помочь, потому что мой друг просто отсылал прочь моих посланцев.

— Вам не приходило в голову, что это осознанное решение?

— Без предпосылок? Без явных причин? Я бы подумал об этом, ведь у волшебников бывают, так сказать, "странности", но не в том случае, когда тебя обложили со всех сторон и надо искать поддержки у друзей. Он всегда был в высшей степени разумен и рационален, так что не стал бы пренебрегать мною. Теперь же, когда я стал верховным, еще важнее связаться с ним. Штербен — мое доверенное лицо, но сейчас он не способен исполнить поручение, а потому я прошу вас передать послание моему другу. Вас он примет хотя бы из интереса — ведь вы весьма прославленная личность. Опять же не поймите неправильно, но я боюсь, что его окружают не те люди, что он невольный узник и его связь с миром фильтруется. Если я прав, то барьер должен быть пробит. Это важно.

Тобиусу слушал вполуха, больше размышляя о том, откуда Фортуне стало известно о его намерении отправиться в Архаддир? Многие ли знали об этом? А кто из знавших мог стать источником для верховного мага?

— Разумеется, если вы окажете мне эту услугу, я не останусь в долгу, и вы всегда сможете рассчитывать на поддержку Гильд…

— Ловлю на слове. Я действительно намерен отправиться в Архаддир через некоторое время, и я попытаюсь вам помочь. Кому вы хотите передать послание, декану какого-нибудь факультета? Или профессору какой-нибудь кафедры?

— Ректору, Осмольду Дегероку.

Паршивый щучий сын, подумал Тобиус, выдыхая стайку дымных мотыльков, ты следишь за мной давно и внимательно.

— Давайте ваше послание.

— Решили, оно у меня при себе?

По лицу Тобиуса расползлась не предвещающая ничего доброго препоганая ухмылка.

— Я знаю, что оно у вас при себе, господин Фортуна, потому что я знаю таких волшебников, как вы.

— Каких же?

— Волшебников в лучших традициях.

— Неужели я вас чем-то обидел?

— Ничуть, скорее оправдали ожидания. Я стану вашим послом, но сделаю все так, как мне будет сподручнее.

Или так, как получится, додумал Тобиус про себя. В его протянутой руке появился запечатанный свиток, намотанный на основу — нефритовую палочку. Воспользовавшись Истинным Зрением, маг отметил солидный набор защитных чар, которые открыто сулили мучительную смерть чужаку, сломавшему печати. Пальцы левой руки сжались, татуировка на ладони неярко вспыхнула, и свиток исчез.

— Спасибо за оказанное доверие, — сказал серый магистр, поднимаясь с менгира и отряхивая плащ сзади. — Кстати о доверии, как там ваш помощник? Когда я вытаскивал его из Сердцевины, он неважно выглядел, мне даже показалось, что он перегорел.

— Штербен выжил и сейчас окружен лучшими целителями Гильдхолла. Я и сам только-только встал на ноги, а за всеми делами совершенно не было возможности наведаться к нему.

— А вот я бы не отказался. Хочу показать ему один любопытный артефакт.

Фортуна пожал плечами и обошелся парой слов для провеса портала. С такой легкостью на памяти Тобиуса этого еще никто не делал.

— Чар Тобиус, подумайте на досуге о том, что, помогая мне, вы участвуете в написании истории. Возможно, именно ваша помощь окажется критически важным фактором, который сформирует будущее этого мира.

Серый маг спрятал трубку в сумку, зажал одну ноздрю и совершенно беспардонно высморкался через другую.

— Слишком большие величины для того, кто и собственную историю не способен писать. Всего наилучшего, господин Фортуна.

Тобиус перешел из леса прямо в одну из четырех вершинных башен, и его появление насторожило нескольких волшебников со знаками "Любимцев Фортуны" на одеждах.

— Сегодня все носят черное, почему вы в повседневном? — нагло спросил он, чем смутил местных.

— Так мы… не…

— Я ищу Штербена, господин Фортуна позволил мне его навестить.

Отчего-то решив не подвергать его слова сомнению, члены гильдии указали путь, и вскоре Тобиус встретился с очень толстым длинноносым волшебником, чей гладко выбритый череп покрывала запутанная вязь охряных завитушек. От него пахло лекарственными травами, а теплая успокаивающая аура выдавала целителя, причем весьма сильного.

— Проведать? — переспросил толстяк. — Пожалуйста, но что толку, если он до сих пор не пришел в себя.

— До сих пор?

— Да. Беда с этими некромантами, многие целебные чары действуют на них противоположным образом, приходится осторожничать и работать в треть силы.

— Знакомая проблема.

— Не знаю даже, как его вернуть, — не слушал Тобиуса целитель, прямо во время речи погрузившийся в собственные размышления.

Решив оставить его наедине с самим собой, серый маг вошел в процедурный покой, где обнаружил Штербена, лежавшего в каменной ванне, наполненной изумрудно-зеленой жидкостью. Сильно пахло смесью различных трав бальзамирующегося свойства. Магистр пододвинул к ванне табурет, уселся, прикрыл глаза и раскинул вокруг бесчувственного сеть своих диагностических чар.

Когда Тобиус вытаскивал его и Ворону из Сердцевины, Штербен уже потерял сознание от перенапряжения. Он очень глупо поступил, проведя второе поднятие без ритуалов, хотя, возможно, этим и спас всех. Серый маг с содроганием и стыдом вспоминал, какая безрассудная решимость владела им тогда, как он готов был рискнуть жизнями тысяч ради жизни… кого? Девки, чью голую задницу хлестал дубовым веником в бане? Если кто-то узнает об этом, то он, Тобиус, совершит самоубийство из чувства стыда, ибо истинные маги не могут поддаваться столь низменным страстям, это позор.

Серый волшебник вздрогнул и открыл глаза, стал опасливо озираться. В помещении, где кроме него и бесчувственного некроманта никого не было, на Тобиуса кто-то посмотрел, и взгляд этот приласкал кожу призрачным, почти неосязаемым касанием. Травяной запах уступил набирающему силу трупному зловонью. Магистр без промедления вскочил и занял оборонительную стойку — столь резкая смена обстановки могла свидетельствовать о присутствии рядом некой сущности, которую даже глаз мага не мог распознать, но, усилив приток крови к глазным яблокам, Тобиус все-таки увидел.

Нечто во всех смыслах тощее, почти несуществующее находилось над Штербеном и соединялось с ним в области шеи, будто смыкая на горле некроманта руки. Это бестелесное "костлявое" существо наблюдало за серым магом фосфорными огоньками, то и дело грозя полностью растаять, если он хоть на миг отведет взгляд. А потом оно вдруг оставило Штербена и, став порывом сквозняка, рвануло сквозь Тобиуса. Его тело наполнилось свинцовой тяжестью и могильным холодом, трупный смрад ворвался в ноздри и разлился вкусом гнили на языке. Это продлилось недолго, и то, что едва ли было тенью тени, полностью растворилось где-то в слоях мироздания, а Тобиус, изначально хотевший показать некроманту арбалет лермазу, шатаясь, сдерживая рвотные позывы, убрался прочь. Все пошло не так.

Маг висел в темном безмолвии, и казалось, что длится это вечность, что пора уже начать сходить с ума, но Тобиус не спешил. Он знал, что это может продолжаться сколь угодно долго, если у его мучителя останется хотя бы самая малая надежда на успех. Шепчущий и не нуждался в чем-то большем, нежели маленькая трещина в ментальной броне, чтобы через нее начать разъедать разум и сильнее подтачивать волю. Разложение начинается с малого, нужно лишь найти уязвимое место.

— Я уже начал скучать по тебе, Тобиус. С тех пор как твоя рука перестала болеть, ты почти не видишь кошмаров, и это не облегчает моей участи.

Волшебник молчал. Он решил присовокупить к свой слепоте еще и немоту, сопротивляться и внушать Шепчущему мысль о его собственном бессилии. Мучаясь кошмарами и болями на протяжении прошлых лет, Тобиус справлялся с настырными увещеваниями, угрозами и посулами, которые вонзались в его мозг раскаленными гвоздями, а значит, теперь тем более мог держать защиту, не растрачивая сил на борьбу с болью.

— Я следил за тем, как ты едва не погиб недавно. Тебя спасла женщина с острой железкой в руке. Да, великий маг, спасенный простой смертной, позор, ничего не скажешь! Если бы я был с тобой, ты бы смог решить ту проблему одним усилием воли, но нет, ты продолжаешь упорствовать!

Тобиус молчал.

— Прячешься от тех, кого мог бы одолеть, ищешь знания, до которых подать рукой. Ты стал ничтожен, и довела тебя до этого глупость. Когда же ты одумаешься, когда примешь мой дар?

В безграничном мраке зажглись и быстро приблизились красные огни глаз, но волшебник не проронил ни слова. Шепчущий же покружил вокруг него, как акула вокруг раненого тюленя.

— Думаешь, что ты силен? Думаешь, что уже неуязвим, что я не смогу тебя задеть, волшебник? Ты ведь не знаешь, что я вижу… все твои сны.

Тобиус молчал, но что-то в нем предательски встрепенулось.

— Волшебник, привыкший подчинять свой разум и тело железной воле, вдруг променял кошмары на влажные сны. Как ты мог предпочесть ее мне? — За обиженным тоном последовал лающий хохот, сиплый и неестественный, будто смеяться пытался хищный зверь, никогда прежде не делавший этого. — У тебя дурной вкус, она не похожа на тех женщин, перед которыми мужчины падают на колени и благодарят высшие силы за то, что они мужчины. Скорее перед ней падают на колени, чтобы вымаливать жизнь. Ты не так силен, волшебник, у тебя появилась маленькая слабость…

— И что же ты можешь ей сделать, забытый страх древнего мира, незримый и неслышимый ни для кого, кроме кучки волшебников?

Шепчущий не ответил, лишь вновь тихо засмеялся, ибо добился своего. Алые очи погасли.

Волшебник очнулся в своих покоях под присмотром нескольких целителей и под охраной нескольких гвардейцев, из которых по имени он знал лишь одного — Улькио Кайдериваля, также прозывавшегося Кардамоном. К нему волшебник и обратился с вопросами, как только смог говорить.

Хомансдальф поведал, что его обнаружили Вадильфар из Криксенгорма и Вилезий Вильтгрин. Их отправили на поиски, когда маг не присоединился к отъезжающему в Аллерхас королю, и гвардейцы преуспели. Волшебник был найден в состоянии столь плачевном, что его даже посчитали мертвым сначала, но с этим, к счастью, ошиблись.

Тобиус, к слову, и чувствовал себя мертвым. Ну, или, по крайней мере, настолько паршиво, что смерть сошла бы за лучшее. Помимо общей слабости, головной боли, тошноты и вкуса тухлятины на языке, имело место расстройство зрения. Глазные яблоки болели, будто под веки сыпанули горячих углей, и каждое движение эту боль обостряло. Людей вокруг серый магистр видел нечетко, лишь сосредоточившись, получалось это исправить, но и боль становилась острее. Лекари, следившие за обоими его телами, материальным и астральным, толком не пытались ничего объяснять, а на просьбы передать показания диагностических чар качали головами, попросту беся Тобиуса. Он пригрозил им кровавой рвотой, от которой они не смогут избавиться, после чего получил желаемое. Ставить диагноз себе самому — дело неблагодарное, зато никому не нужно объяснять некоторые особенности астрального тела, такие как отсутствие Путеводной Нити, к примеру.

Тяжелых аномалий не оказалось, только нарушение энергооборота за счет слишком сильной нагрузки на зрительные нервы. Иными словами, Тобиус перенапряг свои глаза, пытаясь увидеть незримое, что ударило по них, расстроило гармонично работавшую систему энергопроводящих потоков и внесло сумбур в устройство астрального тела, что, в свою очередь, ударило по телу материальному. По крайней мере, все выглядело именно так, хотя и не объясняло ряда вещей. К примеру, того, как соприкосновение с некой сущностью, висевшей над Штербеном, могло повлиять на серого мага? Никакие возможные последствия не отражались на плавающих в воздухе фата-морганах, демонстрировавших диаграммы показателей; только сильное энергетическое давление в области глаз.

Тобиус прописал себе покой — это все, что он мог сделать. Никакие лекарства не помогли бы восстановить баланс сил в астральном теле, только покой и медитация. Конечно, в этом могла пригодиться помощь целителей, которые бы осторожно посодействовали, но в Тобиусе заговорила подозрительность, и он не захотел подпускать к себе незнакомых волшебников.

Вскоре своего незадачливого опекуна навестила принцесса Хлоя, которой надо было убедиться, что он жив, и если не здоров, то хотя бы цел. Успокоив ее, волшебник вернулся в медитативное состояние, в котором, манипулируя энергиями, возвращал свою сущность к порядку. Шли часы, а он лежал с завязанными глазами, пытаясь разобраться с путаницей в астральном теле.

Перед внутренним взором вспыхнуло нечто, в чем Тобиус не сразу узнал контур сигнария Талбота Гневливого. То был первый опыт дальней ментальной связи для него, так что волшебник стал неуверенно тянуться к сигнарию мыслью, пока не услышал в своей голове знакомый голос.

— Значит, ты все-таки выжил в этой гильдхоллской заварушке.

— Вы не спешили в этом убедиться, ваше могущество.

— У меня не было оснований волноваться, Тобиус, я верил, что уж кто-кто, а ты-то сможешь защитить свою жизнь, — своеобразно похвалил Гневливый. — Что может убить того, кто вырвался из когтей Шивариуса?

— Я бы не хотел этого узнать, — пробормотал серый маг.

— Так что произошло? До нас доходили обрывочные слухи — нападение на Гильдхолл, многочисленные жертвы, покушение на принцессу. Клянусь, если бы последнее подтвердилось, король бы двинул на Риден войска.

— Жизни миледи ничто не угрожало… по крайней мере, ничего уготованного специально для нее. Это был саботаж, подстроенный, как считает Илиас Фортуна, Шивариусом в отместку за нежелание сотрудничать. У врага возрос аппетит, единичных случаев ренегатства ему теперь мало, хочет подчинить себе целую магическую школу.

Тобиус подробно рассказал своему в прошлом наставнику о том, что творилось в Гильдхолле в день финальной битвы за Кубок Гильдий.

— Да, тучи сгущаются над нами. Бьюсь об заклад, что Фортуна прав, те двое служат предателю.

— Вы знакомы, ваше могущество?

— Нет, но я знаю, кто они. Громадного урода нельзя ни с кем спутать, это Двухголовый Дектро, а тот, кто работал с сердечным контуром, наверняка Ибехей Поработитель. Поздравляю, Тобиус, ты встретился с двумя крайне опасными ублюдками и вышел победителем.

В прежние времена Тобиус не преминул бы напомнить, что был не один, что ему повезло. Нынешний Тобиус промолчал, хотя и возгордиться себе не позволил.

— Кто они?

— Преступники, Тобиус, одни из тех, кого Шивариус освободил.

Серый магистр мысленно вернулся в прошлое, в подземелья Академии Ривена, в тюрьму, по которой успел пройтись ураганом архимаг-ренегат, и к множеству пустых клеток, в которых должны были сидеть самые опасные магические преступники Вестеррайха.

— Как я слышал, эти двое явились в Вестеррайх с юго-восточных морей, они пираты, отправленные на поиски экзотических рабов. Не знаю, чем думал тот, кто их посылал, но явно не головой. В Вестеррайхе их довольно быстро выследили и поймали, хотя дались они немалой кровью.

— Почему не подвергли Полному Усмирению?

— Сначала хотели, да потом расхотели. Уж больно любопытные экземпляры попались. Урод, которого сначала приняли за простого смертного, оказался интуитивным магом, он убил волшебника, пытавшегося его схватить, и еще два десятка простых солдат, просто ударив в них сырой силой, при этом используя резонанс.

— Невероятно. Неужели брат-близнец…

— Поглощенный им в утробе матери, способен входить в состояние резонанса со своим большим братцем. Получилось, что Дектро — два волшебника в одном теле, и он способен резонировать.

— Невероятно, — повторил Тобиус. — А что второй?

— Ибехей Поработитель своих близнецов в материнской утробе не глотал, но мразь это такая, что Дектро ангелом покажется. Слышал когда-нибудь о магической школе Бейш-Кувара?

— Нет, ваше могущество.

— И не странно — это крошечная школа, расположенная в Зелосе. Слышал о таком городе?

— Вот о Зелосе — да, читал. Сердце работорговли всего Хвостового архипелага, великий город, выстроенный древними владыками слаан на костях рабов.

— Я бывал там, — сказал Талбот, — снаружи Зелос кажется величественным, но когда поймешь, чем он дышит, возникает желание стереть этот город с лица Валемара и поскорее забыть. Так вот, Бейш-Кувара — это школа, в которую со всего архипелага свозят детей, имеющих склонность к магии Разума. Школа маленькая, но очень влиятельная, в ней из молодых адептов делают мастеров ментального подавления, чудовищ, способных управлять умами, в одиночку подавлять бунты, превращая свободные личности в послушных и верных рабов. Воспитанники Бейш-Кувары в огромной цене у королей-купцов, занимающихся куплей и продажей разумного товара.

— Понятно, Ибехей — выходец из этой школы. Он проник в Сердцевину и использовал ее энергетический контур, чтобы добраться до разума всех волшебников, находившихся в башне Гильдхолла. Примерно каждый пятый был способен противостоять воздействию, но остальные принялись убивать друг друга.

— Им повезло, что в это время случился ты.

— Мы, — все-таки поправил Тобиус. — Меня сопровождали некромант из местных и одн… один из гвардейцев короля. Учитывая то, что в Сердцевине было опасно пользоваться боевыми заклинаниями, мы неплохо справились с преступниками. Жаль, что они сбежали.

Восстановилось непродолжительное молчание, нарушенное Талботом Гневливым.

— Что ты недоговариваешь, Тобиус?

— Я не недоговариваю. Просто размышляю, стоит ли обременять вас всякой ерундой.

Тобиус как можно короче описал происшествие со Штербеном и обмолвился парой слов о своем нынешнем состоянии, подытожив тем, что вскоре приведет себя в порядок.

— Любопытно, — только и ответил архимаг. — Что ж, я сообщу милорду некоторые новые подробности. Мы прибудем на свадьбу по реке, и если тому не воспрепятствуют твои обязанности, встреть нас.

Существовать без зрения было не очень сложно, Тобиус в точности помнил расположение всех предметов в своих покоях, а прочие его чувства так обострились, что он даже смог вернуться к тренировкам. Конечно, размахивая боевым шестом вслепую, можно было расколошматить много предметов мебели и интерьера, но со временем движения приобрели филигранность, а хрупких вещей вокруг стало меньше, и каждая следующая тренировка имела больше шансов пройти бесшумно.

В очередной раз из медитативного состояния его вывело прикосновение движущегося воздуха к коже, когда открылась дверь. Тобиус вернулся в полное сознание, и левая рука под одеялом сжала рукоятку ритуального ножа. На протяжении пяти дней в одно и то же время служанки приносили ему подносы с едой. Раз за разом одни и те же женщины, которых он знал по запаху, звуку шагов, голосам и даже по именам, приходили, чтобы накормить его, и это все равно не являлось причиной расслабиться и потерять бдительность. Тобиус прислушался, но не узнал шагов. Тогда он принюхался и задумался — может ли женщина, не пользующаяся благовоньями, пахнуть так приятно, либо этот едва слышимый запах пота "подслащают" феромоны?

— Здравствуй, Райла, я чувствую твой запах.

— И чем от меня пахнет?

— Женщиной. — Волшебник нескромно усмехнулся, садясь на кровати. — Что привело тебя сюда?

Она медлила.

— А ты… ты так и будешь сидеть с повязкой на глазах, Седой?

Тобиус ничего на это не ответил, он ждал, и гостья это поняла.

— Я просто хотела поблагодарить тебя за то, что спас мне жизнь тогда…

— Ерунда, — спокойно опроверг он, — ты не дала зарубить меня, я не дал вскипятить кровь тебе. Мы квиты, не за что благодарить. Что привело тебя сюда?

— Я уже сказала…

Он лишь хмыкнул.

— Еще я хотела передать тебе то, что Годлумтакари сказал мне тогда, когда мы нашли его. Когда направлялся к вершине башни, он случайно увидел двоих с отрядом хобгоблинов. Одного из них он узнал — тот нес в руке плеть…

— Ибехей Поработитель, знаю. Если Годлумтакари был рабом-гладиатором в Аримеаде, наверняка он повидал таких, как этот Ибехей. Едва ли тот мог испытывать на холлофаре свои умения, но рабы патологически ненавидят надзирателей, верно?

Ему было приятно слышать ее дыхание, волнующий и взволнованный, самую малость хрипловатый голос.

— Не все, но большинство.

— Хватит выдумывать причины, я знаю, почему ты пришла, — очень спокойно и даже с неожиданной мягкостью проговорил волшебник, — ты боишься.

Она медлила, пока не собралась с силами и не выдала:

— Кого это? Тебя, что ли, Седой?

— Возможно, и меня, но в первую очередь себя саму. Давай, Райла, задай вопрос, который пляшет колобенку на кончике твоего языка.

— Курва, — выдохнула она сквозь стиснутые зубы. — Поклянись именем Господа, что ты не… ты не…

— Что я не использую на тебе никаких приворотных чар, — закончил он, — так?

— Да, — несколько даже обиженно и тонко воскликнула мечница.

— Я сделаю лучше. Клянусь именем Джассара Ансафаруса, что не дурманю твою голову какими-либо чарами или зельями. А теперь ты поклянись именем Господа-Кузнеца, что не творишь надо мной никакой приворотной волшбы.

— Что?!

Тобиус почувствовал, как искренне она вскинулась, и улыбнулся.

— Сядь. Успокойся.

Ей пришлось подчиниться, потому что когда маг говорит таким тоном, подчиняются даже горы.

— Ты когда-нибудь испытывала несчастную любовь?

— Несчастную? Что за вопрос?

— Вопрос, который задал я. Тебя когда-нибудь привлекал мужчина, который бы не отвечал взаимностью?

— У меня было немного…

— Я не об этом спросил.

— Тогда нет. Я умею нравиться.

— Вот именно, умеешь. Тебе часто везло в азартных играх?

— Я мало играю… но обычно выигрываю.

— Бывало ли так, что ты предупреждала кого-то о том, что вскоре начнутся неприятности, и… о боже, тебя за это назвали Вороной? Потому что ты…

— Каркаю, — закончила она вместо него, — да. Это правда, и о ней знают все. В гвардии ко мне прислушиваются, считают, что у меня хорошее чутье на засады. Что? Что ты так скалишься, Седой?

— Люблю быть правым.

— А кто не любит? Хватит, говори!

— Я думаю, — осторожно послушался он, — что у тебя в роду были ведьмы. А то и вовсе йегга затесалась.

Тобиус ощутил ее страх и возмущение. Он пожил в стране, напрямую подчиненной Святому Престолу, достаточно долго, чтобы понять, с какой настороженностью тамошние люди относятся к носителям Дара. Лицензированные и патентованные маги пользовались уважением, но не любовью, а ведьмы, за которыми по сей день охотилась Инвестигация, и вовсе внушали ужас. Мало кто захотел бы быть заподозренным в родстве с одной из них.

— Конечно, нет!

— Прими совет от того, кого учили беседовать с псами Святой Церкви, — если когда-нибудь этот вопрос задаст тебе инвестигатор, пожалуйста, скажи просто "нет". "Конечно" заставит инвестигатора немедленно усомниться в твоей искренности. Мать? Бабка? Прабабка?

— Говорю же, нет!

— Ну, мало ли. Сама ты на ведьму не похожа, Дара нет, однако ведьмы редко оставляют совершенно обычное потомство, особенно если практиковали свою дикую магию во время беременности, а уж если ребенок был зачат на шабаше, да еще и не от человека, то может родиться ведьмак…

— Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Он послушно замолчал, давая Райле время, которого, стоит признать, ей понадобилось меньше, чем могло бы понадобиться кому-то с более слабым ментальным полем.

— Хочешь сказать, что я какая-то ненормальная? — спросила она наконец.

— Если ты родилась и росла в Шехвере, ты знаешь, что я хочу сказать, пани Балекас. И самая простая женщина может оказаться обаятельной, везучей и прозорливой, не обязательно для этого быть в родстве с ведьмой. Но с другой стороны… страсти. Ведьмы живут страстями, желаниями, чувствами, а не разумом. Дикая магия наделяет их сильным необузданным нравом, который передается по наследству дочерям, внучкам, правнучкам. Если я правильно угадал, ты, возможно, ворожея.

Последнее слово они произнесли вместе, и Тобиус уверился в том, что она не знала.

— Это относительно легко проверить, если хочешь.

— Да уж хочу, не сомневайся!

Волшебник негромко позвал:

— Лаухальганда.

Его сумка, лежавшая на кресле, зашевелилась, и из нее появился черный мячик, который пружинисто соскочил на пол и покатился к ложу. Однако когда Тобиус попытался его взять, Лаухальганда неожиданно громко зашипел, после чего запрыгнул к Райле на руки.

— Хм. Обычно он не так доброжелателен к чужакам… хотя красивые женщины привлекают его.

— А что он вообще такое? — спросила она, поглаживая мурчавший мячик между ушами.

— Никто не знает. То есть вообще никто, возможно, во всем мире. Я нашел его в библиотеке Академии, и даже архивариус не смог ответить на вопрос — что он такое? Лаухальганда, карты, пожалуйста. Лаухальганда, карты.

Компаньон окатил мага волной презрения и клацнул зубами, заявляя, что ничего ему не даст. Обескураженный Тобиус приоткрыл рот в изумлении и даже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы начать скандал, но неожиданно ласковая просьба Райлы возымела действие. Поворчав немного, существо раскрыло широченный рот и высунуло длинный розовый язык, на кончике которого балансировал сверток. Внутри лежала колода пятиугольных карт для игры в торжок, старых, потертых и безбожно крапленых, но все равно снабженных цветными рисунками. Когда-то Тобиус просто выиграл эту колоду, после чего промаркировал все рубашки тайнописными знаками, видимыми лишь глазу волшебника.

— Как известно, игральные карты не подходят для гадания, они лгут, но мы поступим проще. Гадала когда-нибудь?

Колода пустилась в зачаровывающий пляс, крутясь между пальцами и изящно тасуясь, — с картами Тобиус всегда был очень хорош. Он не назвал бы себя азартным игроком, но карточные игры знал и хорошо умел выигрывать, чем и кормился некоторое время после выпуска из Академии. Еще он умел виртуозно тасовать карты и даже показывать карточные фокусы, чего, впрочем, никогда не делал, ибо для волшебника это являлось одним из позорнейших занятий. Аккуратные пентагоны плясали, то разделяясь на две ополовиненные колоды, синхронно кружившиеся в пальцах каждой руки, то вновь с приятным шелестом объединяясь в одну, чтобы перелететь по воздуху туда-сюда и вновь разделиться. То, что его глаза были закрыты, ничуть не мешало волшебнику проводить свои манипуляции.

— Гадала когда-нибудь? — повторил он низким спокойным голосом.

— Нет, — с некоторым усилием ответила Райла, завороженно следившая за танцем карт.

— Неужели? — все так же продолжил маг. — Девицы обожают устраивать гадания на суженого, разве нет? Расскажи мне.

— У меня не было времени заниматься такими глупостями, — хрипловато отозвалась мечница. — Когда умерла мать, мне было тринадцать, надо было вести хозяйство. Тяжело, не до ерунды. На лавках сидели сводные братья, трое, всех накорми, всех обстирай, дом убери, корову подои, и так изо дня в день, от утренних сумерек до вечерних. А еще пряжу прясть, одежку шить… Все бы ничего, да отчим стал пить. Он неплохой был, мать любил и женился, хотя с ней и меня пришлось брать, лишний рот, не родной. Но он взял, и кормил, и не обижал, но когда мать от грудной болезни померла, запил. Стал приползать домой ночью, не человек — животное, мычит, дичится, а мне его до кровати тащить, раздевать, одеялом укрывать. Спьяну он меня матери именем звал, похожи мы с лица. Смотрел на меня, а видел ее, к себе тянул, груди ее у меня искал, насилу отбивалась. Однажды сил не хватило. Тогда я не то что сейчас была, тощая девчонка четырнадцати лет. Когда отчим захрапел, я кое-как из-под него вылезла, слезы и кровь утерла, собрала узелок и по ночи из дому убежала. Не понимала, дурында, что есть в мире вещи хуже ласк пьяного мужика. Много, много хуже. Ходила по дорогам с бродягами-попрошайками, прислуживала в разных кормильнях, шинках, и даже в одном замке прачкой была. Но отовсюду приходилось убегать, потому что везде для девки одна и та же судьба уготована — везде пытаются нагнуть и поиметь. Однажды прибилась к обозу, который ехал следом за отрядом бреоникийских наемников. Тогда в Сарвасте что-то неспокойно было. Года два с ними провела, пока они то одному хозяину служили, то другому, а потом и вовсе под знамена Гильвиорского ордена подались, с хобгоблинами воевать отправились. Часто после боя выносила раненых к лазарету, ну и мародерствовала, конечно. Однажды, когда подружки мои, подбирая и без того короткие юбки, вспарывали тайники на солдатских поясах и за другим добром охотились, я подняла с земли меч. Не просто меч, а фламберг, огромный, тяжелый, мой. Я тогда подумала, что с таким мечом даже девка сможет стать себе хозяйкой. Подружки только посмеялись, а я взяла и потащила меч. Потом один бравый офицер попытался у меня его отнять, а я ему чуть голову не снесла, заодно себе руки из плеч едва не вырвав. Упросила одного мечника взяться за мое обучение, он и взялся, днем учил меня, а ночью я с ним спала. Вполне справедливо, я была довольна. Со временем приноровилась, раздобыла доспехи впору и стала проситься в отряд. Офицеры долго смеялись. Но однажды сама вышла в поле, без разрешения, без оплаты. Выжила, убила двоих и выжила. И в следующий раз, и в другой. Кровищей и разрубленными телами меня уже было не пронять, а с мечом я чувствовала, что живу, что я себе хозяйка. В одном бою отряд получил большие потери, нужно было пополнять ряды как можно скорее, и надо мной уже не смеялись. Следующие годы я рубилась наравне со всеми и веселилась наравне со всеми. Приятно было еще и то, что мне не приходилось отдавать жалованье маркитанткам, многие мне самой готовы были платить за любовь, а я могла выбирать кого захочу. Продвинулась по службе, стала лейтенантом, получила в подчинение три десятка таких же рубак, так и жила. А однажды к нам заявились люди с большими деньгами и сказали, что Радовану Карапсуа, единственному законному королю Ридена, нужно так много мечей и мушкетов, сколько можно найти. И мы пошли, и мы начали воевать за Радована против его родственничков. Довольно быстро меня выделили из общего числа наемников и предложили особую работу — защищать короля, стать частью его личной гвардии. Огромные деньги и новые латы, черные, из нуагримга. За такие доспехи можно купить замок с землями, а они предложили их мне и сказали — если отслужу пятнадцать лет, смогу забрать себе, это за вычетом жалования. Я не раздумывала, поклялась в верности, подписала договор — и гномы из Стальной Артели сняли с меня мерки. Начав новую службу, я познакомилась с остальными такими же отобранными. Черная полусотня, самые разномастные и опытные головорезы, нанятые чуть ли не со всех концов Вестеррайха, латники, конники, лазутчики, фехтовальщики, стрелки. Там я и познакомилась с Октавианом, личным советником, магом, особой, приближенной к еще не коронованному королю. Он был такой… милый, совсем не как те быки, с которыми я делила битвы на бранном поле и в кровати. Такой трогательный, добрый. Этот курвин сын подарил мне букет полевых цветов — первый букет, который мне подарили в жизни. И руку поцеловал. Мою руку, коротая убила столько людей и на которой корка сухой крови стала как вторая кожа… он поцеловал мне руку!

Из ее глаз потекли слезы, зрение, затуманенное ими, сбилось с карточной пляски, и ее разум прояснился. Тобиус понял это, когда оказался придавлен к перине с ощущением острой стали у себя на горле.

— Кажется, мы это уже проходили, — сказал он, чувствуя, как лезвие повредило кожу.

— Ах ты мерзкий, грязный, подлый, извращенный курвин сын! — кричала женщина, брызжа слюной ему в лицо. — Что ты сделал?! Что ты сделал со мной?!

Распахнулась дверь, и волшебник вскрикнул руку, предостерегая гвардейцев от любых иных действий.

— Оставьте нас!

— Но, господин…

— В лягушку превращу. И не возвращайтесь, если лично не позову.

Они вынужденно повиновались, вышли в коридор и плотно закрыли дверь, оставив свою сестру по оружию сидеть верхом на маге и держать нож у его горла.

— Райла, давай успокоимся…

— Не смей так со мной разговаривать, ты, паршивый кусок собачьего дерьма!

— Или что? Прирежешь меня? Посмотри, царапина уже затянулась, можешь вскрыть мне горло — и произойдет то же самое, все зарастет на твоих глазах, я только крови немного потеряю, а уж от нового удара как-нибудь спасусь. Я боевой маг, пани Балекас, меня нужно нашпиговать сталью, чтобы убить…

— Или нужно просто повредить мозг!

Она размахнулась и ударила, целясь острием туда, где под лентой ткани был глаз, волшебник вслепую перехватил ее руку, второй обхватил талию, выгнулся дугой и перевернулся, подминая мечницу под себя. Целых несколько мгновений он имел полное превосходство и пытался побороть один-единственный порыв — желание получить еще один поцелуй. Да, сломанный нос, откушенные губы или язык — все это будет, но потом, зато на какой-то миг он вновь сольется с ней в поцелуе…

В поглощенном темнотой сознании вспыхнуло воспоминание о том, как он готов был сотворить безумие в Сердцевине Гильдхолла и какой стыд испытал после. Ни одна женщина не стоит того, чтобы мужчина превращался в дурака. Волшебник оттолкнулся и встал, попутно вырвав из ее крепкой ладони кинжал. Тот же самый, с фигурным навершием в виде вороньей головы.

— Убить меня хотела? Живешь страстями. Я ничего не сделал, ты вдруг начала откровенничать, а я просто не нашел нужного момента, чтобы тебя прервать. Не хотел быть грубым.

Он подкинул кинжал, перехватил его за клинок и протянул ей. Хорошо, что это была правая рука, — окажись оружие не в бронзовой хватке, а в плотской, Тобиусу пришлось бы сращивать рассеченную ладонь, когда мечница вырвала оружие из его пальцев. Райла Балекас ураганом ярости выметнулась прочь из покоев и удалилась, изрыгая проклятия на шехверском.

— Ф-ф-фря! — насмешливо выдал Лаухальганда, который и ухом не пошевелил, чтобы помочь волшебнику.

— Да, знаю, что заслужил кровавую улыбку от уха до уха. Но ведь все закончилось так, как надо. Так, как будет лучше для всех. Экспромтом.

Лучше для всех, думал Тобиус, заваливаясь на мятые простыни и ощущая, что где-то внутри какая-то часть его личности громко заявляет, что не лучше, а остальные, более мудрые и сознательные, части стараются игнорировать ее. Он действительно не планировал этого, просто хотел взять карты, позволить ей выбрать одну, перетасовать и позволить найти выбранную вновь. При достаточном количестве угадываний можно было не сомневаться — ведь все известные книги утверждали, что такие, как Райла, в принципе очень везучи. Хотя, услышав историю ее жизни, он мог бы поспорить с этим мнением.

Ворожеи, травницы, знахарки, гадалки, потомки ведьм, не обладающие настоящим магическим даром, лишь более прозорливы, чем простые люди. Гадальные карты в их руках всегда оставались искренни, им были понятны самые малозаметные приметы, из их рук выходили хорошие лекарства для людей и животных. Казалось бы мелочь, но Церковь и феодальная знать всегда преследовали ворожей с тем же упорством, что и ведьм, или даже большим, ведь если ведьм простолюдины боялись, то ворожей — нет. Наоборот, к ворожеям прислушивались, их защищали от костра и виселицы, прятали, ради них хлеборобы и скотники лжесвидетельствовали и подставляли под кнут свои спины, потому что ворожеи были рядом с простонародьем, были готовы помочь советом, который в итоге всегда приносил выгоду, даже если казался бессмыслицей или безумием.

Но взявшись за карты и начав их тасовать, маг подумал — а что будет, если он ее загипнотизирует? Сможет ли он сделать это без магии? Нужно ли это ему? Экспромт. Гипноз вдруг удался, и теперь, когда в ее глазах он превратился в мерзкого манипулятора, без спросу овладевшего воспоминаниями из чужой жизни, взаимное напряжение должно было спасть. Тобиусу совсем не нужны были проблемы с Октавианом Риденским, тем более из-за женщины. По такой причине ни один уважающий себя маг не станет конфликтовать с собратом по Дару, но уязвить гордость другого волшебника или же присвоить его собственность — значит нажить себе смертельного врага. Тобиус не желал множить своих врагов, их и так было много, и они были сильны. К тому же у него все еще был вопрос к Октавиану — вопрос, которого никак не получалось задать.

Король желал сыграть свадьбу как можно скорее, но и жертвовать положенным при таком событии размахом не намеревался, а потому грандиозные приготовления, охватившие столицу, стоили ему немалых денег. К работе были привлечены сотни мастеров всеразличных ремесел и тысячи разнорабочих, замок и столицу приводили в порядок, украшали и чистили. В силу вступили новые временные законы, которые ужесточали наказание за такие проступки, как нарушение общественного порядка на улицах и их загрязнение. День свадьбы и следующий день после нее были объявлены праздничными днями во всем Ридене, в связи с чем корона безвозмездно посылала во все крупные города огромные бочки с пивом, элем и вином, дабы все могли произнести здравицы в честь короля и его молодой супруги.

Закупка всего и вся шла полным ходом, королевские коморники сметали с рыночных складов продовольственные запасы, строительные материалы и всевозможное сырье, пользуясь государственными преференциями. Они так лютовали, что торговые гильдии Ридена осмелились направить Радовану очень скромное и учтивое послание, в котором говорилось, что при подобных обстоятельствах вскоре им просто нечем будет торговать. Король же, слывший весьма жестоким с ослушниками, но вполне разумным человеком, ответил им, что после свадьбы купечеству будут предоставлены длительные льготы, которые покроют любые убытки и даже помогут получить выгоды.

Следивший за всей этой круговертью событий изнутри Тобиус невольно радовался тому, что его обязанности сводились лишь к охране невесты. Хотя изредка эта рутина нарушалась, как в тот день, когда в Аллерхас прибывал корабль из Ривена, на борту которого находился Бейерон Третий с охраной и свитой. Дабы оказать ему надлежащий прием, из Ардеграна в Портовый городок выдвинулась большая процессия, пестревшая знаменами благороднейших лордов страны.

Отойдя от окна, Тобиус кивнул своему полному двойнику, который кивнул в ответ. Волшебник поспешил уже отправиться вниз, во двор, чтобы примкнуть к дворянам, когда в гостиную выглянула Хлоя. Сначала она наткнулась на спину сира Вильгельма, а потом из-за нее разглядела двоих волшебников.

— Никогда не привыкну, что вы так делаете, чар Тобиус!.. Кто из вас настоящий?

— Оба в своем роде, — ответил оригинальный волшебник.

— Принимаем решения, думаем, чувствуем и действуем одинаково, — подтвердил созданный с помощью магии двойник. — Разница лишь в том, что я понимаю свою вторичность и оттого меньше дорожу квазижизнью.

— Я отправляюсь встречать вашего батюшку, а он останется с вами, миледи.

— К чему опять такие предосторожности? В Ардегране полно стражи и несколько наемных волшебников, не говоря уже о защитных заклинаниях на каждом шагу.

— Это правда. Но колдун, который напал на Хосбранд, проявил недюжинную силу и хитрость. Он опасен. Ни один из местных волшебников не дотягивает до этого Барбатума по уровню силы, а я и подавно. Поэтому моя главная задача — уберечь вас путем бегства, для чего я обязан всегда быть рядом. Вы чего-то хотели, миледи?

— Я? Нет… просто проверяла, здесь ли вы еще. Теперь вижу — и да, и нет. До сих пор не понимаю, почему я не могу встретить отца вместе со всеми?

— Потому что здесь обеспечить вашу безопасность легче, потому что невеста должна содержаться в доме будущего супруга и не покидать его без особой надобности. С нас хватило и той поездки в Гильдхолл, которая могла обернуться трагедией международного масштаба. Нет уж, посидите пока здесь, а позже непременно встретитесь с отцом. Он и сам по вас соскучился, я не сомневаюсь.

Серый магистр следовал за дворянами и их свитами, окруженными охраной, которые ехали по самым широким улицам столицы. Он поглубже натянул капюшон своего плаща, предварительно изменив его цвет с блестящей шелковой синевы на неприметную шерстяную серость, и двинулся чуть в сторонке.

Расположение порта за пределами города имело свои преимущества, так как ограждало прочие районы от излишнего шума, грязи и вони, позволяло с необходимой скоростью расти торговым и складским площадям. Опять же многие преступные элементы, такие как контрабандисты, предпочитали держаться поближе к реке, где за ними легче было наблюдать, и все это вполне окупало время пути туда и обратно. Солдаты в тренировочном лагере продолжали нарезать круги с полной выкладкой, тренироваться в учебных боях и возведении временных укреплений. Они приветствовали короля и лордов громкими выкриками и стрельбой в воздух, когда те ехали мимо, Радован помахал рукой в ответ.

Встречу ривенскому королю подготовили в стороне от толкотни и суеты основных причалов, постоянно используемых торговцами. Рядом с небольшой, но грозной крепостью, защищавшей верфь, где ремонтировались корабли Риденского речного торгового флота, имелись собственные причалы, у которых проводили ночь снятые с очередного дежурства охранные суда. Ради обеспечения безопасности был выставлен плотный кордон, а рядом с одним из украшенных причалов чернели разномастные фигуры, покрытые нуагримговыми доспехами; пестрели парадные знамена, ждали своего часа музыканты. Благородные лорды Ридена коротали время под большими красно-черными навесами, дополняя беседы легкими закусками и слабым молодым вином. В небе над портом парили четверо волшебников, тщательно следивших за территорией и могших устроить на ней форменное Пекло по первому слову короля.

Тобиус держался поодаль, стоял в тени одной из крепостных башен арсенала и с откровенной скукой следил за тем, как братья по Дару парят в вышине, держа под контролем плетения разбросанных вокруг поисковых заклинаний. Он и сам изучал окрестности с помощью Внутреннего Взора, но единственными источниками магии были именно они, нанятые королем волшебники-телохранители. Прибегнув к Истинному Зрению, Тобиус рассматривал немногочисленные вплетенные в стены арсенала, а также в цитадель таможенной службы строительные заклинания. Укрепленная кладка, замешанный на чарах раствор — все очень примитивно, но в нынешние времена иначе и не строили. Конечно, укрепленные таким образом постройки десятилетиями могли стоять, не нуждаясь в ремонте, но ведь в прежние эпохи волшебники-зодчие возводили величественные дворцы на тысячелетия, и в сравнении с ними потомки — не более чем дети, строящие замки из песка.

Пока Тобиус боролся со вдруг зародившейся в его голове пугающей и крамольной мыслью о том, что Шивариус Многогранник в чем-то может быть и прав, многоцветная картина перемешанных в пространстве энергий вдруг стала меркнуть, а сам маг почувствовал некоторую слабость. К Тобиусу приближалось большое пятно энергетического вакуума.

— Здравствуй, Годлумтакари. Рад видеть, что ты вновь можешь нести службу. — Волшебник развеял уже почти распавшееся заклинание.

— Король хочет говорить с волшебником Тобиусом, — не слишком дружелюбно отозвался альбинос, на белой коже которого во множестве мест еще розовели новые шрамы.

Тобиус пошел следом за гвардейцем, вдыхая запах речной воды, тины, рыбы, конского и человеческого пота, вина и еды. Запах реки нравился ему больше всего.

— Скажи, волшебник Тобиус чем-то обидел Птенчика?

— Извини?

— Пока не ответишь, не извиню.

— Птенчика?

— Птенчик злится, если рядом кто-то говорит о волшебнике Тобиусе.

— Мы что, о Вороне говорим?

— Если волшебник Тобиус обидит Птенчика, Годлумтакари вырвет волшебнику Тобиусу хребет и украсит им пояс Годлумтакари.

Серый маг ничем не показал, как успешно эти слова пощекотали его потроха коготками страха. Он быстро прикинул, какие шансы у него есть против того, кто не боится магии как таковой и стал чемпионом на гладиаторских аренах Аримеады, о которых историками было написано немало жутких вещей. Получалось, что шансов практически не было.

— Но это все равно будет милосерднее, чем то, что с волшебником Тобиусом сделает Октавиан, если решит, что волшебник Тобиус…

— Ясно, понятно, — бесцеремонно перебил Тобиус, — благодарю, что предостерег от неправильных поступков, Годлумтакари. И раз уж мы теперь такие друзья, что заботимся друг о друге, скажи-ка, почему ты так боишься местоимений? Они здорово облегчают жизнь, знаешь ли. Что? Нет? Никакого ответа? Не хочешь говорить — тогда послушай, можешь думать, что ты неуязвим, что ты такой грозный, но для меня ты равен червяку, через которого я могу перешагнуть. Или которого я могу раздавить, когда мне заблагорассудится. Помни: тысячи стоунов камня сверху шмяк — и ты размазня. А мне даже не надо быть рядом. — Волшебник остановился и взглянул в широконосое толстогубое лицо с низкими бровями, его голос был безукоризненно спокоен и даже отрешен. — Посмеешь угрожать мне еще раз — я засуну вот эту вот бронзовую руку тебе в задницу, дотянусь до твоей поганой глотки и вырву твой грязный язык вместе с кишками, так и запомни.

К тому моменту они достаточно близко подошли к навесам, и волшебник, не оборачиваясь, двинулся дальше один, размеренно и спокойно, подставляя гиганту свою спину. Он совершенно естественно показывал, что чувствует себя в полной безопасности, хотя сердце колотилось в бешеном ритме. Он поступил единственно верным, единственно возможным способом, который доступен магу, чувствующему свою уязвимость, — прибег ко лжи, мимикрировал, показался больше и опаснее, чем был на самом деле. Нельзя проявлять страх, нельзя показывать слабость, нельзя позволять кому-то сомневаться в своем всемогуществе, иначе придет смерть, скорая и бесславная. Возвращаясь к мыслям об упадке магии, можно было сказать, что в нынешние времена половина могущества волшебника зиждется не на том, что он действительно умеет, а на том, что все думают, что он умеет. Могущество подпитывается видимостью могущества.

Король встречал его с двумя золотыми кубками в руках, один из которых был протянут Тобиусу. Пить серый магистр не собирался, но отказ от королевской заботы стал бы неслыханным оскорблением.

— Я вдруг осознал, чар Тобиус, что непростительно мало знаю о своей невесте. Ее вкусы, пристрастия, взгляды на жизнь и ее стремления. Все это крайне важно, а нам так до сих пор и не удалось поговорить… по душам, так сказать.

У Тобиуса на языке крутилось несколько колючих замечаний, которые разумный человек не станет высказывать королю. Очень хотелось курить.

— Кажется, я не тот, кто смог бы дать всеобъемлющий ответ, сир.

— Вы самый близкий Хлое человек в этой стране. Если не считать ее отца, который скоро прибудет, но к которому я не смогу обратиться с таким вопросом. Моя невеста явно доверяет вам и дорожит вами.

Волшебник осторожно покатал кубок между ладонями, ощущая тяжесть драгоценного металла. Внезапно даже для себя самого он улыбнулся, скосив глаза на реку, и улыбка его казалась более живой, чем те злобные усмешки, то и дело выскакивающие на бледное лицо.

— Миледи — это цветок, равные которому по прелести расцветают не каждый век. Она красива и нежна, но шипы ее могут располосовать неосторожную руку до кости. Она очень умна не только благодаря образованию, но и от бога, горда, знает себе цену, имеет амбиции, но преклоняется перед долгом, который должна исполнять хорошая дочь и хорошая наследница. Она обучена править, умеет отдавать разумные приказы, рождена для короны, но уже познала горечь изгнания, тоску опалы и поняла, насколько изменчивой бывает судьба. А еще я знаю, что она прекрасно умеет стрелять из лука.

Новая улыбка, на этот раз действительно злая и раздраженная, растянула его губы. Тобиус вдруг почувствовал жгучее желание добавить что-то вроде того, что ему сказал Годлумтакари, пригрозить — мол, обидишь нашу девочку, я тебя в бараний рог скручу. Каким же глупцом он ощущал себя в тот момент. Радован Карапсуа молчал, смотря на реку с каменным лицом и неподвижными глазами. Молчание затягивалось, а благородные господа, от которых король и маг отдалились, бросали в их сторону все более и более заинтересованные взгляды. Тобиус даже подумал, что о нем забыли, но как только он сделал одно еле уловимое движение назад, монарх повернулся к нему.

— Спасибо. Это ценное знание.

— Рад услужить.

— Кстати, мне неоднократно докладывали, что за время своего пребывания в Ардегране вы не раз пытались переговорить с Октавианом, чего вам не удавалось.

— Это так, сир. Ваш придворный маг словно и не собирается показываться при дворе.

— Действительно. Он в своем роде незаменим. Октавиан выбрал меня своим господином еще в самом начале, присягнул мне и был рядом, через что бы я ни проходил на своем пути. Он спас сотни жизней на Содренском поле, включая мою собственную. Советник, защитник, друг. Мой придворный маг представляет меня, инспектируя новые полки и следя за перевооружением старых. Марахог, знаете ли, наращивает военные силы, а между нашими странами давняя вражда.

— То есть…

— Даже не знаю, успеет ли он закончить все к свадьбе. А что за вопрос мучает вас? Может, я смогу помочь, все-таки мы побратимы.

— Боюсь, что нет, это спросить я мог лишь у него. Жаль, что не удалось в тот единственный раз, в день нашего прибытия.

— Да, жаль.

Корабль, шедший вниз по течению, привлек восторженное внимание издали. В первую очередь его приметили по густым облакам дыма и пара, вырывавшимся из труб. Говорили, что гномы не способны к традиционной магии, что не могли они творить заклинания как человеческие волшебники, однако глядя на то, как по Навье шло судно без парусов, все как будто сделанное из металла, загребающее воду парой больших колес, можно было и усомниться в этом. Гномский пароплав двигался медленно, торжественно, с осознанием собственного тяжеловесного величия, ощетинившись пороховыми пушками из бронированных бортов. Спереди сверкала в солнечных лучах фигура в виде золотого дракона, раскинувшего крылья, — символ самого большого и влиятельного банка в известном мире, Копилки Добрых Киркарей. На кормовом же шесте реял флаг Ривена.

За пароплавом следовало еще несколько кораблей, но не гномских, в основном расшив и коггов, хотя они были весьма массивны и также отмечены штандартами благородных семейств Ривена.

— Слава Господу, причалов хватит, — пробормотал Радован, отставляя кубок в сторону, где его моментально перехватил натренированный паж.

Его озабоченность была обоснованной — ведь первым должен будет причалить корабль, везущий монарха, а потом все остальные, причем разом. На каждом судне находился один из великих лордов Ривена со свитой, и ни один из них не позволит кому-то другому сойти на берег раньше себя лишь потому, что в порту не оказалось в достатке причалов.

Пароплав степенно приблизился к берегу, причалил, и в его железном боку открылся большой люк, крышка которого опустилась, превращаясь в эдакие сходни. Первыми из чрева дышащего паром зверя появились приземистые, хоть и довольно высокие для гномов, воины, закованные в доспехи от макушек до пят. Их броня блестела отполированным металлом, местами украшенная руническими строками и искусным чеканным узором, ее пластины на плечах были позолочены, и на них блистали гербы Копилки Добрых Киркарей. Также с плеч гномов ниспадали плащи из медвежьих шкур. Расчленители, они же банковские приставы, охранники и защитники банковских отделений, солдаты, которые отправляются к самым упрямым неплательщикам, дабы изъять и расчленить их собственность, даже если она защищена замковыми стенами и армиями. Они несли на плечах секиры, а на поясах — многоствольные пистолеты; один из первой троицы держал шест с родовым стягом дома Карторенов, где на синем поле изображался коронованный горностай.

Среди прочих гномов выделялся офицер — или же более высокопоставленный банковский клерк, чья броня была полностью позолочена и являлась почти предметом искусства. Он тяжело двигался под весом плаща, набранного из чешуек позолоченной стали, опирался на молотовище огромного молота, как на посох, и держал в другой руке закрытый шлем-маску; седой гном, с заплетенными в усы и бороду украшениями. Офицер остановился перед Радованом, окруженным риденскими лордами.

— Его величество, государь земель Ривенских Бейерон Мудрый Карторен, Отец Ривов, Король-Который-Вернулся! — басовито продекламировал гном.

Появление Бейерона сопровождалось громом восторженных выкриков из-за солдатского кордона, быстрым и торжественным пением фанфар и гулким уханьем расчленителей, потрясавших секирами. Король шествовал в компании всего двоих человек, одним из которых был Талбот Гневливый, в то время как второй кутался в темно-серый, почти черный плащ с капюшоном.

Короли встретились, церемониально приобняли друг друга и произнесли слова ритуального приветствия. Остальные суда уже причаливали, и на берег сходили великие лорды Ривена в окружении своих собственных свит, не столь малочисленных и экзотичных, как у Бейерона. Постепенно, с почестями и множеством лишних слов, произносимых лишь учтивости ради, лорды взбирались на спины роскошных лошадей из конюшен Радована, и масштабная цветастая процессия начинала двигаться прочь из порта. Талбот Гневливый беззвучно сообщил Тобиусу, что после завершения всех церемоний они смогут побеседовать, и сам лихо взлетел в седло. Его спутник в темно-сером взобрался не столь грациозно, он был несколько более полон и явно непривычен к верховой езде.

Когда колонна въезжала в Аллерхас, ее встречали толпы народу, сдерживаемые лишь городской стражей да видом гвардейцев. Сверкающие броней гномы, для которых с какой-то невероятной быстротой отыскались крупные выносливые пони, так и притягивали взгляды любопытствующих, но настоящее ликование в горожанах вызывал правитель сопредельного государства. Люди выкрикивали его имя, называя чуть ли не живым святым, подбрасывали в воздух головные уборы и засыпали дорогу впереди цветами. Бейерон ехал с мягкой улыбкой, степенно помахивая рукой. Народное ликование преследовало процессию до самого замкового холма, и многоголосый шум еще долго не смолкал, а даже креп, ибо на торговой площади собиралось все больше народу.

Король Бейерон, а также лорды и леди из Ридена вскоре уже занимали выделенные им покои, благо Ардегран мог вместить несколько тысяч гостей. Им было дано время для отдыха и приведения себя в порядок до самого вечера, вплоть до начала приветственного пира.

Когда Тобиус вернулся в покои принцессы, двойник встретил его мрачным стылым взглядом. Поморщившись при мысли, что он и сам смотрит на мир вот так, серый магистр вернул свою копию в небытие. Принцессу пришлось немного задержать, чтобы она дала отцу время передохнуть с дороги. Маг обстоятельно пересказал то, что увидел в Портовом городке: как король приплыл на корабле с золотым драконом и вышел к людям в окружении расчленителей.

— Ваш батюшка на короткой ноге с Золотым Троном?

— Что? Ну, я бы не сказала. В Ривене вообще нет настоящих банковских отделений Золотого Трона, гномы почему-то не захотели их открывать. Несколько других гномских банков есть, но главного — нет. Однако они ведут дела со всеми великими лордами Ривена, так сказать, напрямую. Ну и с отцом, разумеется. В подземельях Хосбранда есть одна большая позолоченная дверь со знаком дракона на ней. За дверью сидит гном с пером, книгой и счетами. Отец рассказывал, что если он хочет проделать что-то со своим счетом, он берет ключ и спускается туда.

— Ключ?

— Да, маленький золотой ключик на цепочке. Такой получают все, у кого есть счет в Золотом Троне.

— Это все?

— Все. Но я не знаю, зачем он решил плыть сюда на пароплаве, если можно было использовать портал.

Можно было, подумалось Тобиусу. Или нет? Возможно, Бейерон не мог себе такого позволить — все-таки он был королем и одним из важнейших гостей на свадьбе, ему не пристало являться и уходить "крадучись". Нет, настоящий правитель ходит широко, громко и с прямой спиной, чтобы быть увиденным и услышанным. Он должен был приехать официально и показаться риденскому народу.

Когда положенное время вышло, Тобиус вместе с сиром Вильгельмом и несколькими гвардейцами сопроводил празднично наряженную Хлою на встречу с отцом в его покоях. Там царило оживление, слуги расторопно таскали сундуки и мебель из комнаты в комнату, обустраивая все так, как было бы привычнее для гостя.

Тобиус был несколько удивлен, наблюдая за тем, как Бейерон и Хлоя встретили друг друга. Он не понаслышке знал, сколь сильную любовь король испытывал к своему единственному чаду, и ожидал, что они хотя бы обнимутся. Но встретились не дочь с отцом, а король с будущей королевой. Своим поведением Бейерон подчеркивал, что видит перед собой уже не ребенка, а женщину, которая в будущем, скорее всего, сможет серьезно повлиять на международную политику. Хлоя же подтверждала правоту его величества, и лишь очень опытный глаз нечужого человека заметил бы, как сильно она хочет обнять родителя.

— И вновь рад видеть тебя живым и невредимым.

— Взаимно, ваше могущество.

Волшебники отдалились в противоположный конец гостиной залы, отданной во владение ривенского короля, они решили позволить отцу и дочери спокойно переговорить и сами воспользовались тем временем.

— Что это за история с гномами? Откуда? Зачем?

Талбот Гневливый вполне искренне пожал широкими плечами:

— Демонстрация силы, полагаю.

— Силы? — Тобиус непонимающе приподнял седую бровь.

— Великой силы. Волшебники говорят, что миром правит магия. Жрецы говорят, что миром правят боги. Короли говорят, что миром правят избранные. И первые, и вторые, и третьи заблуждаются. А правы лишь банкиры, которые ничего не говорят, а просто преумножают свои деньги. Копилка Добрых Киркарей — средоточие власти, способной сжать весь мир в кулаке, а явная благосклонность этого банка является лучшим подтверждением силы кого бы то ни было. Лучшей даже, чем строящийся флот.

— Особенно если тот, на кого рассчитана демонстрация, не боится ничьих флотов в силу отсутствия у его державы морских берегов? Это что, был такой особо тонкий способ сказать Радовану "если обидишь мою дочь, я разрушу твой мир до основания при помощи гномов и их денег"?

Придворный волшебник проигнорировал вопрос, позволив Тобиусу думать что заблагорассудится.

— Из людей его величество сопровождали вы и кто-то еще. Кто, если не секрет?

— Уговорил Малахая Надгробие разделить со мной охранные обязательства на тот случай, если Нигирис Барбатум опять появится в поле зрения. Конечно, двое архимагов на одного — это несколько нечестно, но сам понимаешь, есть приоритеты. Чего смотришь зверем, Тобиус?

Серый магистр плотнее сжал рот, и в его блекло-желтых глазах вспыхнули огоньки злобы.

— Не могли вы просто оставить это дело в покое?

— О чем ты?

Тобиус вздохнул.

— Возможно, ни о чем. В конце концов, кто я такой, чтобы в чем-то подозревать ваше могущество?

Когда Бейерон отвлекся от разговора с дочерью, он и Тобиусу уделил немного времени. В первую очередь монарха интересовало, как в Ардегране обстоял вопрос с безопасностью, и лишь услышав, что все в порядке, более подробно расспросил о прошедших неделях.

Вечером, сразу после заката, начался пир. Король, ведя под руку свою дочь, вошел в зал, а за ним следовали великие лорды Ривена, его первейшие вассалы либо их почетные представители. Тобиус, поглубже натянувший капюшон и старавшийся держаться неброско, замечал знакомые лица. Многих из числа первейших людей его родины серый магистр уже видел, когда они собирались на военные советы в Берлоге после окончания осады Тефраска.

Хозяин великого города-крепости Тефраска и замка Берлоги, к слову, также присутствовал. Лорд Волтон Галли по прозвищу Шатун почти не изменился за прошедшие годы, он как был, так и остался громадным, почти восьмифутовым гигантом с широким разводом плеч, бычьей шеей, руками-бревнами и плоским животом, на котором можно было ковать железо, как на наковальне. Высокие залысины стали еще более заметными, чего лорд не скрывал, продолжая зачесывать черные волосы назад, но теперь неприветливый рот, бывший подстать остальным рубленым чертам лица, обрамляли усы с бородой. Шатуна сопровождала леди, изящная и тонкая, как индальская фарфоровая статуэтка. Изысканная пышноволосая шатенка с огромными карими глазами, нежным улыбчивым ртом и голоском серебряного колокольчика. Ничто в этой хрупкой фее не напоминало об ее брате Адриане Оленвее, кроме прямого благородного носа. Леди Марилен Галли, в девичестве Оленвей, сопровождала супруга в путешествии.

Бейерон ввел своих подданных в пиршественный чертог Аллерхаса, как того требовал обычай, ибо король должен был оставаться предводителем даже на чужбине. В том чертоге одновременно могло уместиться до полутора тысяч пирующих, и оставалось вдоволь места для танцев и выступлений приглашенных артистов, десять огромных каминов, украшенных статуями каменных шакалотов, наполняли помещение жаром в холодное время года, а на стенах висели знамена размером с корабельные паруса.

Дворяне разных королевств вели себя как большие семейства, одно со стороны жениха, другое — со стороны невесты. "Семейство жениха" стремилось продемонстрировать "новым родственникам" верх гостеприимства, и потому делегация ривов везде принималась с особым почтением. Под торжественное пение труб они вступили в пиршественный чертог и расселись за столами в зависимости от родовитости и значимости.

Тобиус занял место позади кресла ее высочества и постарался сгустить вокруг себя тени, дабы не привлекать внимания. Волшебник все еще нес ответственность за жизнь и благополучие принцессы, а потому они с сиром Вильгельмом пристально следили за гостями, слугами, стражниками. Телохранителям не до веселья, когда вокруг вьется столько народу.

Первую здравицу провозгласил Радован. Риденский король оказался на диво хорошим оратором, преподнес словесный подарок большинству ривов, уложил все в ладный и изящный поток речи, использовал сочные и красочные обороты и закончил прежде, чем кто-либо успел заскучать. В ответ Бейерон сам произнес здравицу в честь принимающей стороны, продемонстрировав, что и его не обделила благосклонностью муза красноречия Эликора. При этом король упомянул, сколько всего связывает их страны помимо исторически схожих имен, и напомнил, как пять лет назад Радован готов был защищать границы Ривена, словно собственные, за что народ сопредельной державы был ему благодарен.

Чертог наполнился рукоплесканиями и звоном кубков, заиграла музыка, сопровождавшаяся новыми здравицами, и гости приступили к еде. Разносчики с виночерпиями без устали обслуживали высокий королевский стол, поставленный в виде большой подковы, и десять длинных прямых столов, за которыми пировали гости чуть поскромнее.

Но, как заметил Тобиус, веселились не все. С краю высокого стола, на его дальнем левом конце, сидел немолодой мужчина в одеяниях из дорогой черной ткани, расшитой золотыми дубовыми листьями. Он был довольно морщинист, имел крупноватый нос, почти незаметные на бледной коже белесые брови и желтоватые седые волосы. Радужки его глаз, возможно, когда-то были голубыми или же серыми, но со временем стали почти белыми, по-рыбьи снулыми. Хотя его и Тобиуса разделяло приличное расстояние, человек не только почувствовал взгляд, но и мгновенно нашел его источник. Он улыбнулся риву как профессиональный убийца, наносящий удар кинжалом в горло, — в высшей степени…вероломно. Маг вдруг совершенно ясно понял, что незнакомец опасен. Это понимание пришло естественно, словно при взгляде на скорпиона или иную ядовитую гадину. Незнакомец, дотоле демонстративно игнорировавший происходящее вокруг веселье, протянул руку к своему кубку и, глядя на Тобиуса, отпил.

— Тобиус? — Голос Талбота, сидевшего рядом с Бейероном, вспыхнул у серого магистра в голове вместе с контуром сигнария. — Неразумная затея играть в гляделки с Ольрием Денестре.

— Этот человек очень опасен.

— Молодец, что не теряешь интуиции. Господин Денестре — сарон из Марахога, посол короля Хавораша при дворе Радована Третьего. Та еще гадюка.

Скорее мантикора, подумалось Тобиусу, да, мантикора — тварь в сто тысяч раз опаснее даже самой ядовитой гадюки. Живот волшебника сводило, когда их взгляды встречались.

— Говорят, что господин Денестре из тех людей, которых лучше благодарить и превозносить, даже если они поставили тебе подножку и теперь ты валяешься в грязи, ибо подножка — это сущая шалость по сравнению с тем, что такие, как он, могут сделать со своими врагами. Денестре возвысился за счет огромных денег, извращенного ума и дюжины прекрасно спланированных убийств.

— Не странно, что Делькен Хавораш решил отправить эдакий подарочек к риденскому двору, раз у Ридена и Марахога сейчас натянутые отношения. Если не ошибаюсь, это называется "подгадить".

— Скорее Хавораш просто хочет держать Денестре как можно дальше от себя в надежде, что посла прирежут местные. А то мало ли какие планы на будущее марахогской короны строит господин Денестре, с его талантами вполне можно стать королем…

— В таком случае Делькен Хавораш дурак, ибо своих врагов надо держать там, куда может дотянуться топор палача.

Время шло, пир продолжался, музыканты услаждали слух гостей, по крайней мере тех, кто обращал на музыку внимание. Гораздо больше людей и нелюдей интересовали разговоры, веселье, номера приглашенных артистов. Особенно ярко выделился маг Дыма и Искр, привезенный в Риден послом Архаддира. Громадный, выше семи футов ростом, жизнерадостный толстяк в напудренном парике, шевалье Бален Бленш де Мальфет предоставил этого фокусника на усладу гостям, и фокусник блеснул, устроив головокружительное представление с дымом и искрами. Большую часть его репертуара Тобиус уже видел на праздновании весеннего равноденствия, устроенном покойным паном Зданеком, однако всем остальным очень понравились дымные замки, взрывавшиеся россыпями огненных всполохов, сражающиеся посреди огненной бури черные драконы и прочая наполовину сказочная дребедень. Иллюзии из дыма и огня, думал Тобиус, красивая ерунда развлечения ради, а ведь за них можно получить зимбулу в Мистакоре и называть себя магом. Какое унижение для Искусства.

Во время одного из последовавших представлений мимо Тобиуса прошел лакей. Он наклонился к королю Радовану, и обостренный слух волшебника уловил несколько слов:

— …Жильбера Форнаса… просят разрешения войти.

— Что за глупая проволочка? Пусть входят! — с легким раздражением ответил монарх.

Когда приглашенный менестрель закончил свою песнь и, кланяясь, удалился, сопровождаемый овациями, управитель праздничных увеселений громко объявил, что сейчас перед благородными гостями выступит труппа акробатов достопочтенного маэстро Жильбера Форнаса из Архаддира. Судя по тому, как оживились гости, это имя было на слуху.

Двери пиршественного чертога распахнулись, и музыканты заиграли быструю и будоражащую мелодию. Акробаты, наряженные в безумно пестрые одежды, ворвались внутрь кувыркающейся в воздухе толпой, выделывающей головокружительной кульбиты, скачущей на руках и пробегающей по стенам. Их вступление казалось хаотической феерией трюков, но к высокому столу артисты добрались одновременно и на миг замерли в одинаковом поклоне. Началось представление, бывшее, по мнению Тобиуса, стократ интереснее и зрелищнее фокусов с дымом и искрами. Он смотрел на то, как акробаты, чьи лица скрывались за смеющимися масками, подбрасывали друг друга чуть ли не под потолок, жонглировали горящими факелами и длинными кинжалами, и думал, что когда-то и он бы так смог.

Последним номером была битва на канате, который держали четверо акробатов, проявлявших чудеса силы и выносливости, забравшись друг другу на плечи. Четверо других, разбившись на пары и тоже забравшись друг другу на плечи, поднялись на канат, сблизились, и "ездоки", балансируя, принялись жонглировать склянками, в которых, по их заверению, плескалась алхимическая кислота. Многие зрители поднялись со своих мест и одарили артистов рукоплесканиями, подбадривающими выкриками и требованиями выступить еще раз. Общий шум перекрыл голос короля Радована.

— Воистину это было представление, затмевающее все прочие! Вам будет заплачено вдвое больше обещанного, и сверх того — я приглашаю вас выступить на моей свадьбе, день которой близится!

Гости восприняли слова Радована с восторгом. Один из акробатов, которые замерли в поклоне, закончив последний номер, сделал шаг вперед, перекувырнулся через себя и вскочил так быстро, что все это слилось в едином безумно плавном и естественном движении.

— Мой король, да прославится твое правление в веках, — ответил он из-под смеющейся маски, — велика оказанная тобою честь, но, увы, сему не суждено случиться — ведь нам заплатят в десять раз больше, если свадьба не состоится.

Склянка кислоты, брошенная одним из артистов, со скоростью пули устремилась к Хлое. Тобиус метнулся вперед, татуировка на его левой ладони вспыхнула, пальцы вцепились в плечо принцессы, и склянка врезалась в спинку опустевшего кресла. Хлопок, треск, боль горящей плоти и тлеющей кости. С воплем, переходящим в визг, серый волшебник рухнул на пол и стал барахтаться, пытаясь сбить с правой половины лица алхимическое пламя. Он так сильно колотил себя, что выбил несколько зубов. Куски горящей кожи и шипящей крови оказались содраны и покрыли бронзовые пальцы.

Вокруг начало твориться нечто безумное, вопли заполнили чертог и теперь колотились о стены и потолок, лязг металла и свирепая брань сталкивались, резко обрывались и превращались в новые вопли. Когда Тобиус смог подняться, у него не хватало половины лица, он ослеп на один глаз и сохранял сознание лишь потому, что еще не потерял привычки переносить дикую парализующую боль. Творилась резня, вокруг в ядовитом свете яркого изумрудного пламени мельтешили люди и нелюди, сверкало оружие, раздавались команды, грохотали пороховые залпы и разлетались в стороны куски человеческих тел. Акробаты носились по чертогу так быстро, что их очертания смазывались, ни свинец, ни сталь не были им помехой. Один из артистов перемахнул через стол и замер на корточках возле горящего зеленью кресла. Из его окровавленного рта высунулся длинный извивающийся язык, маски не было, и Тобиусу предстало серое худое лицо с ввалившимся носом, тяжелыми надбровными дугами и мерцающими в глубине лысого черепа глазами.

— Где она? — прорычал вампир сквозь двойной частокол острых зубов.

Тобиус судорожно вдохнул и выплюнул ему в лицо струю живого огня. Вопль нежити перешел в ультразвуковой диапазон и обратно, а последовавший в ответ удар отшвырнул мага на стену. Ему в грудь словно угодили кувалдой — казалось, что треснули все ребра, воздух предательски бежал из легких, а вампир, чье лицо на глазах возвращалось к прежнему виду, подскочил, рванул Тобиуса за куртку и вздернул вверх.

— Говори, или я выпотрошу тебя от паха до горла!

Но Тобиус не смог бы ничего ответить, даже если бы и хотел.

Две пули ударили кровососа в бок, но он лишь покачнулся, с другой стороны подлетел риденский гвардеец с занесенным топором, мертвец отвлекся, чтобы свободной рукой оторвать ему голову а потому пропустил удар Тобиуса. Маг бил правой, бронзовой рукой, вкладывая в нее не только мышечную силу, но и телекинетический заряд. Вампир с треском сложился пополам, отпустив свою жертву. Отползая, Тобиус видел, как сломанное тело шевелится, быстро принимая должную форму: лопнувший череп срастался, переломанные кости вновь становились целыми. Судорожными движениями достав из сумки свою книгу, волшебник распахнул ее на нужной странице и зачитал быстрый речитатив заклинания Кошачьи Рефлексы.

Когда вампир поднялся и бросился на него, движения чудовища больше не казались столь неуловимо быстрыми, Тобиус успел схватить врага мыслесилой, сжать незримыми тисками и ударить Солнечным Касанием, которое испепелило нежить. Мгновением позже он оказался за спинами гномов и риденских гвардейцев, рядом с Бейероном и Радованом.

— Тобиус, о, Господь, твое лицо…

Но волшебник без лишних слов толкнул своего короля левой рукой в грудь, и тот исчез.

— Тобиус?! — взревел Талбот Гневливый.

Король и принцесса в безопасности, ваше могущество, мысленно ответил магистр.

Освобожденный от обязанности защищать монарха, Гневливый взлетел, держа посох в одной руке, а магический меч — в другой, и стал сыпать разрушительными заклинаниями, как сеятель рассыпает зерна над вспаханной землей. Вампиры падали один за другим, сожженные, обледенелые, окаменевшие, раздавленные, разорванные. Они не погибали, но и лютовать больше не могли. Казалось, что наконец-то поставлена точка, что вот-вот это кровавое безумие закончится, но вдруг на архимага налетела стая летучих мышей и закрутила его, унося под потолочные своды. Талбот Гневливый был способен вырваться из внезапного захвата, но если бы он действовал в полную силу, то уничтожил бы и замок, и даже часть города. Вынужденный сдерживаться, архимаг пытался прорваться наружу с помощью мощных одиночных ударов, однако облако черных тварей мгновенно восстанавливалось.

Тем временем уцелевшие вампиры сосредоточенно рвались к Радовану Карапсуа. Они стремительным клином врезались в ряды его охраны, расшвыривая воинов в стороны, ловя телами пули, отмахиваясь от страшных ударов и лишь временами истошно взрыкивая, когда Тобиус ударял Солнечным Касанием. Первого же, кто до него добрался, Радован разрубил пополам своим Хардзукаром, второго обезглавил сир Вийем Тарлок, третьего испепелил золотым светом Тобиус, а дальше началась жуткая мешанина, сдобренная лязгом металла, хрустом костей, треском разрываемой плоти, нечеловеческими воплями кровососов и брызгами крови.

Никто не понял, сколько времени прошло, прежде чем вампиры отступили, но когда это начало происходить, все замерло. Серокожие твари скребли ногтями по окровавленному паркету, цеплялись за тела убитых ими людей, вываливая отвратительные языки, визжали и ревели, но какая-то неведомая сила тянула их прочь, словно натягивая незримый поводок.

Для Тобиуса эта сила оставалась неведомой совсем недолго. Его единственному глазу предстала картина: Талбот Гневливый в разодранной мантии, покрытый собственной кровью с ног до головы, стоял там, где прежде выступали акробаты, а над его головой парила большая сфера, полная огня, в которой барахтался дочерна обугленный вампир, некогда обратившийся в стаю летучих мышей. Рядом с Гневливым находился Малахай Надгробие, у чьих ног истекал воспаряющими кусочками черного пепла сложный магический чертеж. Середину его занимало нечто, похожее на гроб, созданный из непроглядно темной материи, крышка была откинута, изнутри струился ядовитый фосфорно-зеленый цвет, и оттуда же протягивались наружу магические нити, подтаскивавшие вампиров к "гробу". В определенный момент после резкого рывка каждый из кровососов оказывался внутри. Сфера огня лопнула, выбрасывая черный скелет, который еще пытался шевелиться, но и он почти сразу оказался в гробу, крышка которого захлопнулась. Черный ящик провалился сквозь пол, и все закончилось.

— Можно?

— Проходите-проходите, — отозвался голос из тускло освещенного мрака лаборатории, — я сейчас освобожусь. Присядьте пока.

Тобиус притворил за собой дверь и прошел к свободному стулу, на котором обычно и сидел, являясь на очередной осмотр. Пахло аптекой с явным преобладанием ноток формальдегида. Волшебник то и дело пытался прикоснуться к изуродованной половине лица по родившейся у него дурной привычке, но отдергивал руку, чтобы не тревожить новых, еще неокрепших тканей. Сейчас боль поутихла, однако тогда, в вечер приветственного пира, она почти сводила с ума. Высокий болевой порог и привычка помогли ему справиться, выжить, хотя волшебник держался из последних сил. Минимум обезболивающих позволил Тобиусу присутствовать на собрании в кабинете короля, когда кошмар закончился.

Радован Карапсуа правил Риденом из скромного зала, отделанного дубом и ясенем, с большой люстрой, камином, геральдическим щитом над спинкой кресла и массивным письменным столом. С портретов на стенах взирали предки короля, там же нашлось место большой карте Вестеррайха; рядом со столом стояла массивная подставка для фамильного клинка, и в сущности обстановка выглядела не слишком броской. Карапсуа ценили надежность и простоту, а единственным предметом роскоши, на который Тобиус обратил внимание, была большая доска для игры в раджамауту, созданная из различных пород полудрагоценного камня, снабженная фигурными позолоченными ножками и стоявшая под большим овальным зеркалом в богатой раме. Судя по расположению эбонитовых и перламутровых фигур на доске, партия была в разгаре.

В первую очередь у Тобиуса спросили — куда он дел Бейерона Карторена и принцессу Хлою? Волшебник повел левой рукой по воздуху и словно выхватил откуда-то вздрогнувшую принцессу, а следом и короля. Они оказались живы и невредимы. Говорить о том, куда он отправил своих подопечных, спасая их от убийц, Тобиус отказался наотрез, тем более что он просто не мог членораздельно изъясняться. Сами же подопечные, с его равнодушного согласия, смогли лишь рассказать, что это было очень далекое место, какая-то высокогорная долина, расположенная, если судить по свечению в темном небе, где-то на севере; вокруг были сплошь голые камни и горные пики, покрытые снегом, полное безлюдье, и посреди этой холодной пустоты находился очень уютный домик из белого камня, перед которым через ручей был перекинут мост. В том одиноком доме, у горящего очага они и переждали, пока вдруг не оказались вновь в Ардегране. Больше на эту тему вопросов не последовало, ибо каждый маг имел право на секреты, которых ему не хотелось открывать кому бы то ни было.

— Итак, — негромко заговорил Бейерон, устраиваясь на одном из неудобных стульев, предназначенных для посетителей кабинета, — есть идеи, что сие было? Ясно, что покушение, понятно, что на нас натравили ни много, ни мало… сколько их было?

— Это был клан, — мягко отозвался Малахай Надгробие, скидывая на плечи капюшон, — вампирский клан родом из-под Ливетты. Есть такая земля в Соломее. Без малого два десятка особей. Около половины были уничтожены его величеством Радованом Третьим, сиром Вийемом и чаром Тобиусом.

— Кстати, о нем, — Радован указал на серого мага пальцем, — это нормально, что чар Тобиус стоит на ногах? Мне кажется, что ему нужна помощь.

— Чар Тобиус мутант, — передал собравшимся мысль молодого мага Талбот Гневливый, стоявший возле большого книжного шкафа со скрещенными на груди руками, — он намного выносливее большинства людей и вполне может позволить себе присутствовать. Хотя, по-моему, его следует принудить немедленно обратиться к целителям.

Тобиус жестами дал понять, что это обождет, что он хочет присутствовать, а заодно поглубже натянул капюшон, замечая, какой ужас отражается на лице принцессы, когда она задевает взглядом его рану. Склянка с горючей кислотой предназначалась ей, и тот факт, что серый магистр спас свою подопечную от жуткой смерти, даже не нуждался в оглашении. Никто не посмел настаивать на его удалении, и Малахай продолжил говорить.

За прошедшие после инцидента часы ведущий некромант Академии Ривена успел побеседовать с захваченными им в плен кровососами, и они заговорили. Не могли не заговорить. Несмотря на свою нетипичную внешность, полноватый, лысый, немного лопоухий волшебник с носом, похожим на тонкий птичий клюв, маленькими черными глазками и вежливой улыбкой на губах мог разговорить любого — хоть живого, хоть мертвого. Малахай возглавлял небольшую группу некромантов, взращенных Академией, и опекал их, как наседка цыплят, защищая в первую очередь от слишком пристального внимания Церкви.

— Браво, чар Малахай, вы сослужили нам очень важную службу.

— Прошу, не преувеличивайте, сир, это всего лишь моя работа. Вампиры, покусившиеся на ваше благополучие, — наемные убийцы. Их послали, чтобы сорвать свадьбу короля Радована и принцессы Хлои путем убийства одного из них либо обоих. Платили так щедро, что наняли весь клан, — так-то они поодиночке работали. Напав на артистов прошлой ночью, живые мертвецы перебили их, присвоили реквизит, одежду и проникли в замок.

— Хм, я где-то читал, — сказал Бейерон, почесывая бакенбард, — что эти твари не могут войти в дом без позволения хозяина.

— Они его испросили, — мрачно молвил Радован, — я не придал этому значения, когда ко мне от ворот прибежал слуга. Они не могли пройти и попросили разрешения. Так просто, так естественно. — А потом он взорвался. — Почему волшебники это допустили?! За что я плачу им такие деньги?! Голову с плеч таким бездарям!

Тобиус обратил внимание, что огромный меч, стоявший на подставке, вздрагивал с каждым новым взрывом, и ему казалось, что это не было связано с тяжелым кулаком, обрушивавшимся на столешницу. А когда прозвучали слова о голове и плечах, сир Вийем, застывший в углу как пустые доспехи, вдруг повернул голову в шлеме, и магистр готов был поклясться, что его рука дернулась к рукояти его собственного клинка. Волшебник уже знал, что Тарлок не только служил в гвардии, но и был королевским палачом, который, как говорили, отлично владел своим ремеслом.

— Не стоит судить их так строго, — мягко ответил Малахай, — они не виноваты, потому что являются суть наемными рабочими. То есть вынуждены работать с системами защиты, сотворенными, возможно, века назад, и трудными в повторении сейчас. Ваша обитель защищена множеством хороших заклинаний, но, чар Талбот не даст соврать, большинство из них реагирует на магическое проникновение, а не на нежить. С одна тысяча триста тринадцатого года поголовье вампиров успешно сокращали Ловчие Церкви и члены организации Черная Флейта. Сейчас вампиры в Вестеррайхе — это редкость, и даже я, некромант, уже много лет не встречался с ними. К тому же их предусмотрительно снабдили вот этим.

Малахай высыпал на стол пригоршню небольших предметов — колец, перстней, подвесок, кулонов.

— Чар Тобиус, если бы он мог сейчас хорошо разговаривать, рассказал бы, что все это артефакты, генерирующие ложную ауру. Человеческую. Ауру вампира, знаете ли, ни с чем не спутаешь, так что им приходится тратить деньги на очень качественные поделки с черного рынка артефактов. Пока что имени заказчика вызнать не получилось, боюсь, они его просто не знают, но дайте мне несколько дней, пригодное помещение — и я вытяну все, вплоть до имени вампира, обратившего их.

Еще Малахай Надгробие проявил инициативу и пообещал встроить в систему защитных чар Ардеграна несколько настоящих некромантских заклинаний, как раз и рассчитанных на появление нежити. Радован оценил это и выделил магу Смерти просторную и хорошо укомплектованную лабораторию, в которой тот с удовольствием и обосновался. Именно в ней Малахай принимал Тобиуса и постепенно возвращал ему прежний облик.

— Итак, прогресс налицо. То есть на лице, — благодушно отметил Надгробие, выходя из мрака к рабочему столу. — Глаз все еще не видит?

Тобиус прикрыл правый, здоровый глаз и огляделся левым, новым. Малахай несколько раз зажег и потушил в воздухе призрачный огонек.

— Полностью зрение не вернулось, но значительно улучшилось в последние дни.

— Как замечательно. Глаз — это очень сложный орган. Ничего не стоит отрастить новую руку, а вот с глазами всегда морока. Легче пересадить, чем выращивать новые, но в вашем случае я правильно решил идти длинным путем.

Некромант сплел сеть своих собственных диагностических чар и принялся изучать состояние Тобиуса во всех слоях его сущности. Периодически серый магистр ощущал присоединение к вплетенному в его организм комплексу заклинаний нового либо импульс обновляющей энергии. Физиологически это выражалось в ощущении холода, будто по жилам вместо крови вдруг начинала течь студеная вода, и в появлявшемся на языке мятном привкусе.

— Очень хорошо. Очень любопытно. Ваши регенеративные способности вызывают зависть, чар Тобиус. Я также наблюдаю в организме огромное количество антител, враждебных токсичным веществам. Сильный иммунитет к ядам. Вырабатывали?

— Вынужденно. Просидел несколько месяцев в яме с ледяными пауками, не раз испытал на себе силу их нейротоксина.

— Рискованно, — усмехнулся Малахай, — но полезно. Хорошо, что у вас направленно измененный организм, человек бы такого радикального отравления не пережил.

Еще через некоторое время некромант вновь отвлекся от диагностики.

— Что за сущность обитает у вас в правой руке?

— Хотел бы я знать.

— Хм. Никогда такого не наблюдал. Вроде бы что-то даже родное моему ремеслу, но вместе с тем совершенно чуждое. Оно крепко спит, как я понимаю.

— Нарлога назвал это темным лоа. Обрывком чужой тени, кажется.

Малахай Надгробие нахмурился, собирая на лбу морщины.

— Унгиканское колдовство. Да, есть на Черном континенте умельцы, способные поднимать мертвых, но с их магией предпочтительно не связываться. Это дикая некромантия, невероятно сильная, почти не изменившаяся с древних времен и ужасно опасная. Некоторые теоретики даже выдвигают гипотезы, что первооткрывателями некромантии были шаманы Унгикании, а не Зенреб Алый, другие яростно оспаривают право данной точки зрения на существование, а третьи и вовсе считают эти ветви Искусства совершенно не связанными.

Завершив беседу с самим собой, Малахай вернулся к осмотру и вскоре его завершил.

— Ваше могущество, можно ли задать прямой вопрос?

— Ну, только если совсем уж прямой, — улыбнулся тот.

— Чар Талбот попросил вас присоединиться к нему на случай появления колдуна Барбатума?

— Нет, — качнул лысой головой некромант, — он хотел, чтобы я взглянул на вашу ауру, чар Тобиус. Уж очень его волновало ее состояние после того инцидента. А поскольку я у чара Талбота в долгу, пришлось согласиться.

— Понятно. И что, не напрасны были волнения?

Малахай перестал улыбаться и задумчиво прищурился, словно ради верности вглядываясь в ауру Тобиуса еще один раз.

— Ему я скажу, что они были напрасны.

— А на самом деле?

Маг Смерти пожал плечами:

— Не знаю. Ответьте, чар Тобиус, вы переживали клиническую смерть?

— Случалось.

— Угу, интересно, очень интересно. Что ж, возможно, это и послужило причиной проявления створок. Уж не знаю, стоит вас с этим поздравлять или нет.

Тобиус молчал, показывая тем самым, что ожидает подробностей.

— Насколько мне известно, вы проходили процедуру, призванную выявить в волшебнике склонность к некромантии, когда были учеником?

— И мне совершенно точно сказали, что магия Смерти для меня недоступна ни в каких видах.

— Не сомневаюсь, что так и было. У вас тогда отсутствовало то, что называется Вратами Зенреба, знаете, что это такое?

— Область астрального тела, через которую некромант взывает к силам по ту сторону жизни. Считается, что они расположены в районе темени.

— Именно так, вот здесь, — Малахай наклонился и коснулся верхушки своего лысого черепа. — На том же месте, к которому крепится Путеводная Нить. Великий архимагистр Зенреб первым открыл ее связь с собственно вратами, названными позже в честь него самого. Так-то врата эти есть у всех волшебников, но при рождении они срастаются, как кости черепа. Вы ведь знаете, что при рождении человеческий череп не совсем сформирован и его костные "лепестки" срастаются только через некоторое время? Это называется…

— Родничок.

— Именно. Точно так же в астральном теле срастаются створки Врат Зенреба. Но когда приходит время умирать, Путеводная Нить, ведшая волшебника по жизни, вырывает его душу сквозь эти самые створки и тянет туда, куда душе предназначено попасть. Отличие некроманта от другого мага в том и состоит, что сворки его Врат Зенреба приоткрыты еще при жизни, что позволяет ощущать дыхание той стороны. У вас, мой друг, как и у всех нормальных волшебников, при жизни створки даже не были обозначены, но теперь ситуация изменилась — Путеводная Нить исчезла, а створки проявились. Такое впечатление, что вашу душу выдернули сквозь Врата Зенреба, как положено при смерти, но потом ее вернули обратно и даже прикрыли створки. Очень плотно, но не до конца.

В черных глазках Малахая вспыхнул бело-зеленый, ядовитый фосфорный пламень.

— Я думаю, что теперь в вашу сущность задувает эдакий сквознячок с той стороны. Вы ни в коем случае не некромант, этого дара в вас меньше, чем в пятилетнем неофите, но там, над телом э… как бишь его зовут?

— Штербен.

— Над телом чара Штербена вы оказались способны увидеть сущность, которую даже самые могущественные волшебники увидеть не способны, если они не некроманты.

— Смерть?

— Я бы не сказал так категорично. Скорее ту близкую к смерти сущность, которая является на зов некроманта при работе с мертвецами. Это что-то вроде проводника, который дает возможность пользоваться силой той стороны. Видеть этих существ могут только некроманты. Легким сквознячком в вашу душу задувает дыхание смерти, чар Тобиус, и это заметно.

— И ничего нельзя сделать?

— А что бы вы хотели с этим сделать? Вернуть запечатанную дверь в прежнее состояние невозможно, распахнуть ее — тем более. Не с моими умениями. Хотя наставники из Аглар-Кудхум, возможно, сумели бы…

— Они обитают на другом конце света, а я в любом разе не желаю становиться некромантом, уж простите.

Малахай вышел из задумчивости и рассмеялся, показывая, что совершенно не уязвлен. Он прекрасно знал, сколь тяжела доля некроманта среди прочих волшебников, и никому не желал такого проблемного Дара, хотя сам уж давно смирился со своей сущностью и ни на что бы ее не променял.

Тобиус понял, что вопросов о его собственной смерти не будет, и испытал некоторую благодарность к Малахаю. Он не желал ни мыслью, ни словом возвращаться в тот проклятый день и час, когда агония стала его проводницей за грань жизни. Было слишком тяжело вспоминать предсмертное одиночество и чувство полного бессилия маленькой букашки, поплатившейся за наглость.

Тем временем некромант отлучился и вернулся обратно, неся в руках тот самый арбалет, который Тобиус снял с лермазу.

— Возвращаю в сохранности. Изучил вплетенные в этот артефакт заклинания — очень интересно. Несомненно, работа восточного некроманта. В Вестеррайхе немного найдется моих собратьев по Дару, способных создать что-то подобное, очень сложные чары. Украшения опять же говорят сами за себя.

— Да, верно. Эта вязь… я так и не удосужился понять, что она значит.

- "Что было твоим, отныне принадлежит мне", - вежливо улыбнулся Малахай. — Думаю, речь идет и о теле, и о душе одновременно. Чудовищно опасная вещица, порабощает душу и создает из трупа послушного кадавра, ахоговски много сил вложено в ее создание. Но дело не только в вязи, ее некроманты используют как вспомогательный инструмент в выстраивании заклинаний, тогда как основой выступает иероглифическая письменность. А украшения, видите? Кости — ерунда, это стандартный мотив для орнамента, сопровождающего тему смерти. Я имею в виду опарышей, мух и стервятников — это падальщики, которые служат символами ранговой системы Аглар-Кудхум. Слышали о такой?

— Нет, никогда, — признался Тобиус.

— О, тут все довольно архаично, прямо как в Академии. Ученики и подмастерья носят метку опарыша, получая право зваться настоящими некромантами, они меняют ее на символ мухи, достигая следующего, скажем условно, магистерского ранга, получают знак стервятника, ну а самые могущественные некроманты культа отмечены ликом шакала. — Малахай провел пальцами по прикладу, искусно вырезанному в виде распахнутой шакальей пасти. — Создатель сего артефакта отразил на своем творении ранговую систему Аглар-Кудхум, он точно был с востока.

— Гариб Ауфа Абдуссамад аль Харинна.

— Впервые слышу. Хотя имя довольно странное, — поморщился некромант.

— Чем же?

— Значением, конечно. "Гариб" значит: "Сын Чужака", "Ауфа" — "Самый Верный", "Абдуссамад" — "Раб Вечного". А Харинна — это город в Имем-Муахит, довольно большой город, я бывал там. Меня тоже часто именовали Гарибом в силу моей инородности.

— Вы путешествовали по Семи Пустыням? И вы…

— Заканчивайте вопрос, — усмехнулся Малахай.

— Вы обучались у некромантов востока?

Не прекращая усмехаться, архимаг потер свой выпуклый лоб, а когда он отнял ладонь, Тобиус увидел знак черной мухи на белой коже. Затем линии сложных завитков стали проявляться по всему черепу, опутывая его сложным узором.

— Как и почти любой волшебник, хоть чего-то достигший в жизни, по молодости я много путешествовал в поисках знания. Еще Джассар сказал: "Путь к знанию — это путь". Иными словами, нечего просиживать зад в уютной теплой лаборатории, надевай дорожную мантию и шляпу, бери посох покрепче и иди постигать мир. Моя Путеводная Нить привела меня на восток, и видит Господь-Кузнец, я много раз мог сложить голову в тех краях, прежде чем добрался до Черных Песков, и даже там меня тысячу раз могли убить, но мне повезло. Меня приняли на обучение. Скажу честно, я был довольно слабым учеником по их меркам, но на пределе сил смог стать полноценным средненьким некромантом.

Малахай Надгробие замолчал, погрузившись, как было видно, в воспоминания о годах, проведенных в одной из самых зловещих магических школ известного мира. Постепенно татуировки на его черепе вновь скрылись и скальп стал безупречно белым.

— Каково там было? — шепотом спросил Тобиус.

— А?.. Там… На востоке все было по-другому. Там некроманты были избранными. Иные волшебники глубоко кланялись им, завидовали. Все было совершенно иначе, чем здесь.

— Я про Черные Пески…

— Об этом я ничего вам не скажу, чар Тобиус. Таковы клятвы, которые я на себя взял. Если хотите увидеть величие и древнюю мощь Черных Песков, отправляйтесь туда сами. Но знайте, что тому, кто не готов принять смерть всей своей душой, всей сущностью, не стоит оказываться там, ибо этот край — плоть от плоти "та сторона".

Последние дни перед свадьбой прошли в особенном напряжении. Если кто-то рассчитывал, что инцидент в вечер приветственного пира отодвинет бракосочетание хоть на сутки, то он просчитался. Радован Карапсуа был уверен, что как только союз между Ривеном и Риденом окажется заключен, любые попытки этому помешать утратят смысл. Защитный гарнизон столицы пополнился новым пехотным полком, охрану замка утроили, наемных волшебников тоже стало в разы больше, и теперь они незримо патрулировали весь Аллерхас.

На свадьбу съезжались гости едва ли не со всего Вестеррайха, послы венценосных особ или же сами особы являлись к риденскому двору в сопровождении огромных свит, с помпой и подарками. Разумеется, они не переносили тяготы пути в сотни лиг по пыльным дорогам, а выходили из раскрывающихся магических порталов в половине дневного перехода от столицы и въезжали в нее громко, торжественно, ярко.

В тот долгожданный день большой роскошный экипаж проехал по ярко наряженной столице от дворца до кафедрального собора Аллерхаса, невеста приехала. В огромном молитвенном зале, заполненном сотнями высокопоставленных гостей, в том числе королями Шехвера, Димориса, Бреоники и Сарвасты, играла органная музыка.

К алтарю медленно и торжественно двинулся Бейерон Карторен, ведущий под руку свою дочь. Белоснежное платье Хлои ослепительно сверкало бриллиантами и жемчужинами, подол несли двадцать пажей, а ковровую дорожку перед ее ногами посыпали лепестками белых роз. Жених уже находился у алтаря вместе с архиепископом Аллерхаса. Радован облачился в черные с золотом доспехи, усыпанные рубинами, на его плечах лежал меховой плащ из шакалота с украшением на плече — жутковатой головой того же зверя, в глазницы которой были вставлены два огромных граната. Красные кудри короля венчала корона из черного золота, зубцами которой служили изогнутые шакалотовы клыки длиной в три ладони.

Подведя дочь к алтарю, Бейерон вложил ее ладонь в руку Радована и отступил. Из-за спины архиепископа вышли шестеро храмовых служек в нарядных одеяниях, державших перед собой серебряные чаши с огнем, символизировавшие Святой Костер, а сверху на все это взирала золотая статуя Молотодержца. Органная музыка стихла, в сгущающейся духоте воцарилась почтительная тишина.

— Дети мои, мы собрались здесь, дабы засвидетельствовать начало священного союза между Радованом и Хлоей. Под взором Господа-Кузнеца этот мужчина и эта женщина станут мужем и женой!

Архиепископ еще некоторое время продолжал торжественную речь, после чего прочел стих из Слова Кузнеца и приступил к началу церемонии бракосочетания.

— Радован из дома Карапсуа, — молвил клирик, — клянешься ли ты принять Хлою в свои законные жены, дабы служить ей защитой в любви и почитании, верности и труде, как есть на то Воля Господня?

— Клянусь, — без промедления ответил король.

— Хлоя из дома Карторенов, — продолжал архиепископ, — клянешься ли ты принять Радована в свои законные мужья, дабы служить ему опорой в любви и почитании, верности и послушании, как есть на то Воля Господня?

— Клянусь, — тихо ответила принцесса.

— Священные клятвы были даны! — провозгласил священнослужитель.

Он соединил ладони короля и принцессы, обвязав их шелковым шнурком, обмакнул большой палец в чашу с освященным маслом, затем в пепел от жженых храмовых благовоний и нанес получившуюся смесь на губы короля и принцессы.

— Соединенное Господом-Кузнецом — человеку не разъединить! Перед Ликом Его и во свете священного огня стоят муж и жена! Да свершится первый горький поцелуй с пеплом на устах в память о великой жертве, принесенной Сыном Божьим ради всех нас!

Их губы соединились, а наверху запела колокольня собора, к которой вскоре присоединились колокола всех храмов Аллерхаса, а затем и все прочие колокола страны. Но это было еще не все.

Храмовые служки вытерли новобрачным губы и развязали шелковый шнурок, Радован отстранился, а Хлоя медленно повернулась лицом к гостям и при помощи нескольких фрейлин аккуратно опустилась на колени. Архиепископ громко прочел молитву, призывая Господа благословить сию деву и защитить ее от всевозможных напастей, зал хором повторил за ним: "Аmen". Далее он стал громко читать слова новых клятв и присяги, которые Хлоя так же громко повторяла, пока хранитель королевских регалий вкладывал в одну ее руку сверкающий драгоценными каменьями скипетр, а в другую — тяжелую державу.

— Властью Господа нашего Кузнеца, — голос архиепископа набрал особую мощь, взметнувшись под искусно разукрашенные своды храма, — нарекаю тебя Хлоей Карапсуа, королевой Ридена! — Изящный венец опустился на черные волосы вместо заблаговременно снятой фаты. — Королева на троне! Жена за мужем! Боже, храни королеву!

Сотни голосов в единый миг подхватили последние слова клирика, и новая песнь колоколов вторила громогласным выкрикам: "Боже, храни королеву!!!" Король помог своей супруге подняться, и вместе они чинно двинулись к выходу из собора, где ждал открытый экипаж с охраной.

Тобиус покидал храм одним из первых, стремясь поскорее выбраться из-под давящего святостью пресса, свалившегося на его плечи. Волшебникам приходилось тяжело рядом с амлотианскими святынями, на святой земле владетели Дара чувствовали неудобство, а внутри храмов напрочь лишались сил. Некоторые и вовсе теряли сознание, но серый магистр был не из таких. За его еще не слишком долгую жизнь Тобиуса столько раз лишали магической силы, что у него выработалась даже некая стойкость к этому ужасному состоянию абсолютной слабости. Он вышел на свежий воздух, чувствуя, как оживает правая рука. Когда волшебник вошел в храм, магический протез вдруг перестал слушаться.

Формально его миссия была выполнена, Тобиус смог благополучно уберечь Хлою от опасности вплоть до дня свадьбы и имел теперь полное право хоть в любую минуту пробудить Крылья Орла, взлететь и отправиться в Архаддир. Но вместо этого он поднялся в воздух над столицей и вместе с несколькими десятками собратьев стал пристально следить за всем и вся. Магов Гильдхолла подрядили обеспечивать безопасность с неба, следить, анализировать, предугадывать, в то время как многие главы гильдий находились внизу и присутствовали на церемонии бракосочетания. Талбот тоже был там и теперь сопровождал экипаж, разъезжавший по главным улицам столицы, заполненным ликующей толпой. Большинство видных гостей тем временем отправлялось прямиком в замок, где подходили к концу последние приготовления грандиозного пиршества.

Когда король с королевой объехали все мало-мальски важные места столицы и показались тысячам подданных, экипаж в сопровождении охраны вернулся к замковому холму и въехал в арку врат центрального барбакана нижней крепостной стены. Однако вскоре молодожены появились на балконе, находившемся над вратами, и король выступил перед огромной толпой, заполнившей площадь. Хотя его короткая и ладная речь была воспринята восторженно, Тобиус, паривший в высоте, не мог отделаться от неприятного чувства, пока глядел вниз. Именно на том балконе годы назад Радован казнил свою родню. Возможно, причина крылась в воображении, но серому магистру было жутко наблюдать за королевской четой на том Кузнецом проклятом месте.

На свадебный пир Тобиус явился в роскошном одеянии, иначе не сказать. Его новая полумантия, плащ и штаны были сработаны из редкого серебристо-серого бархата, а на сапоги пошла кожа гигантского варана катачарсы, безумно дорогая в силу того, что зверь этот водился только на островах Хвостового архипелага, и добыча его великолепной шкуры являлась делом ужасно тяжелым и опасным. Столь дорогое облачение магистр получил из рук госпожи Вендалиэн, которая заверила, что благодаря вшитой подкладке правое плечо не будет казаться ниже левого. Когда же Тобиус попытался узнать, кто заказал и оплатил эту работу первой швее Ридена, а также, видимо, какому-то умелому сапожнику, эльфка игриво пустила ему в лицо облако влажного пара и ответила, что это подарок от его, мага, друзей. Перед тем как уйти, она добавила также, что, мол, цена этого одеяния не вычитается из тех четырех тысяч лостерциев, которые он еще когда-нибудь получит. Тобиус с некоторым трудом, но все-таки понял, кто послал подарок.

Как ни странно, за высоким столом среди послов, великих магов и королей ему хотели отвести собственное местечко. Причем довольно близко от молодоженов. Тобиус отшатнулся от оказанной чести как ахог от ладана, понимая, что никому не известное лицо, затесавшееся в один ряд с лицами сильнейших мира сего, будет сверкать как одинокая звезда на ночном небосводе.

Пиру предшествовала длинная и, сказать по чести, довольно скучная церемония вручения подарков. Роскошные вещи переходили из рук иностранных королей и послов в руки молодоженов, которые обязаны были сердечно поблагодарить дарителя, прежде чем передать подарок слугам. Среди прочих постарался выделиться король Шехвера Хансельд Юнмеш Деморанд, преподнесший Радовану драгоценную магическую саблю, которая при ударе не рубила, а выгрызала куски из вражеских тел. Хлою он одарил белоснежной племенной кобылкой из знаменитой породы шехверских таламутов, присовокупив также немыслимо дорогое, усыпанное золотом и самоцветами седло с уздечкой. При этом шехверский монарх с вызовом глянул на своего извечного соперника и недруга Божемира Зеликовича, короля Димориса.

Божемир, однако, выдержал взгляд спокойно. Со свойственной диморисийцам рассудительностью он предположил, что Радовану ни к чему какие-то волшебные сабли, если у него есть Хардзукар, а своей жене владыка Ридена сможет купить скакуна и получше таламута, великолепного "шелкового" ахартекинца к примеру, или вообще скакового единорога из Индаля. Божемир, предпочитавший настоящую пользу пустой красоте, преподнес молодоженам высокий узкий фиал, наполненный густой насыщенно-красной субстанцией. Толстыми, унизанными перстнями пальцами даритель сдвинул изящную пробку, и изнутри полилось ни с чем не сравнимое благоуханье кадоракаровой смолы — основы для лучших в мире лекарств.

Как принято было считать, во времена своего становления молодая, ретивая и бескомпромиссная Амлотианская Церковь вырубила все кадоракары в северном и западном Вестеррайхе, ибо красные сосны являлись одним из символов дикой магии и дышали памятью о языческих богах. Вместе с тем обещание смертной казни за торговлю красной смолой, а также то обстоятельство, что для лонтильских эльфов она являлась предметом священного религиозного характера, превратили кадоракаровую смолу в контрабандный товар чрезвычайной редкости и баснословной цены. Можно было лишь гадать, каким путем Божемир достал тот драгоценный фиал и во сколько это ему обошлось, но в одном никто бы не усомнился — своего воинственного соперника король Димориса за пояс заткнул.

Начавшись, грандиозный пир быстро набрал силу, в великом чертоге не стихала музыка, смех, благие пожелания, выступали шуты и пели прославленные менестрели. За всем этим пристально следила гвардия, стража и наемные маги, ибо память о недавнем жутком инциденте была свежа. В тот вечер больших потерь среди гостей не случилось, основной удар вампиров приняли на себя стражники и личные гвардейцы короля. Последние понесли значительные потери, защищая Радована, и Черная полусотня сократилась до двадцати с лишним шлемов. При этом расчленители, также сражавшиеся с вампирами, потеряли лишь одного собрата, хотя их было всего девятеро и за чужими спинами гномы не прятались.

Когда пиршество вошло в самую силу, король и королева поднялись со своих мест и вышли из-за высокого стола, дабы по традиции начать танцевальную часть своим собственным первым танцем. Вместе с ними в танец вступили другие пары, и вскоре многие гости уже вовсю кружили по дубовому паркету под звуки фельесы.

— Идем, станцуем.

Тобиус не донес до рта ломоть хлеба с положенным на него куском превосходной говядины, тушенной в вине с луком и специями — на его плечо легла рука. Он сразу узнал голос, а потому опустил еду на серебряную тарелку и неспешно вытер жир искусно расшитой салфеткой.

— Я не ослышался, ты хочешь потанцевать со мной?

— Могу дать тебе в ухо, и сразу станешь слышать лучше.

— Интересный медицинский прием. А других жертв не нашлось? Вокруг сотни мужчин…

— Если не пойдешь танцевать сейчас же, ткну кинжалом в бок.

— Господь-Кузнец свидетель — твоим чарам невозможно противостоять, — проворчал Тобиус, вставая.

Он обернулся и замер вдруг, увидев то, чего не ожидал, а именно — Райлу Балекас… в платье. С момента их знакомства он представлял ее либо в черных латах, либо нагишом, причем нагишом гораздо чаще, но ему и в голову не приходило, что Райла могла носить платья. А ведь она могла, и при этом выглядела крайне… женственно. Ее черный с глубоко потаенной синевой наряд был изрядно закрыт, причиной чему, возможно, являлся не избыток целомудрия, а желание прикрыть все шрамы вкупе с развитыми плечами. Длинную шею обхватывала нитка черного жемчуга с кулоном в виде черной птицы, в руках порхал веер, набранный из перьев, а пышные юбки окаймляло знаменитое шатрадское кружево. Платье было скромным, изящным, дорогим, несколько излишне траурным для такого события, но тот, кто его сшил, имел и вкус, и опытную руку: ведь оно превосходно справлялось с главной своей задачей — красило хозяйку.

Тобиус отступил на шаг и надлежащим поклоном пригласил Ворону на танец, та с некоторой поспешностью присела, принимая приглашение, и волшебник взял мечницу под руку. Они влились в танец плавно благодаря его усилиям. Она танцевала неуклюже, сказывалось отсутствие опыта, но волшебник с лихвой возмещал это, уверенно направляя партнершу и игнорируя то, как Ворона наступает на его баснословно дорогие сапоги. Все неудобства окупались чувством всепоглощающего глубокого удовлетворения, исходившего от его рук, которыми маг прикасался к Райле. Невинная и целомудренная радость какими-то потайными путями проникала в сознание Тобиуса и пыталась воцариться там, вытеснив настороженность, память о причиненной боли и страх. Кружа эту трогательно неуклюжую, способную разрубить человека пополам женщину в танце, он через силу принимал мысль о том, что с ней ему хорошо, и, возможно, будь она рядом, он смог бы… обрести покой?

Музыка стихла, танец закончился, и танцевавшие поклонились друг другу. Ворона сама взяла Тобиуса под руку и настойчиво потянула к одному из выходов. Она слегка запыхалась, самую малость вспотела, и из-под запаха архаддирского лавандового пахфама высвободился запах ее тела, намного более приятный и очаровывающий. Волшебник, проследив за ходом своих мыслей, резко отвесил себе ментальную оплеуху. Нельзя было так смиренно повиноваться действию феромонов и возвращаться к мыслям об этой женщине. Он слишком много сил потратил, чтобы избавиться от ее чар, а делать что-то зря Тобиус безумно ненавидел.

Райла оттянула кавалера от основного скопления гостей и, прикрываясь раскрытым веером от большинства возможных взглядов, приблизила свое лицо к его лицу. У Тобиуса очень громко застучало сердце, но вместо поцелуя он получил одни лишь слова, сопровожденные горячим дыханием:

— Октавиан в замке, и вам нужно встретиться. Времени мало, мы все в большой опасности.

Магистр оцепенел.

— Еще раз.

— Ты все слышал, Седой.

— Но разве он не инспектирует новые полки? Король сказал…

— Король удалил его из столицы от греха подальше, но вчера на Октавиана было совершено покушение, и он тайно вернулся в Аллерхас. Нет времени объяснять тебе все. Через четверть часа в кабинете короля.

— Что значит "в кабинете", разве это дозволено…

Но Вороны уже и след простыл, она стремительно покинула великий чертог, оставив Тобиуса в полном недоумении, перемешанном с раздражением. Оглядывая празднующих гостей, среди которых мелькали фигуры магов, отмеченных гильдейскими знаками, он неспешно выскользнул в сопредельные коридоры и, стараясь не привлекать внимания, серой тенью двинулся прочь.

Вечерело, и в Аллерхасе зажигались разноцветные огни. Вся столица веселилась, горожанам выкатили огромные бочки с вином, пивом и элем, на улицах и ярко освещенных площадях вокруг огромных костров звучала музыка, смех и здравицы в честь короля и королевы, местные жители и приезжие ривы обнимались как родные братья и вместе пускались в пляс. Лишь столичный охранный гарнизон и дворцовая стража стоически несли службу, с нетерпением дожидаясь сдачи постов.

Тобиус, применив чары Глазоотвода, скользил по коридорам замка, практически пустым, если не считать стражи. Он не торопился, высчитывая про себя время и зная, что успевает, но когда этажом выше раздался вскрик, маг метнулся туда, выхватывая из воздуха свой посох. Обнаруженный труп принадлежал стражнику, он валялся на полу посреди широкого коридора, кровь и некая субстанция, чрезвычайно похожая на ртуть, сочились у него из глаз и носа, а выражение на лице являло неподдельное удивление. Тобиус понимал, что у него не было времени особо ко всему присматриваться, но он заметил, что вокруг солдата в его крови маслянисто чернели некие кругляши, а в пальцах правой руки обнаружилась порванная нитка с несколькими все еще нанизанными на нее жемчужинами и кулоном в виде черной птицы.

Сорвавшись с места, волшебник ринулся к королевскому кабинету, который находился прямо в соседнем коридоре. Ему пришлось остановиться перед дверьми, в страхе пробудить защитные чары, но все они были надежно усыплены. Тобиус ворвался внутрь, готовясь увидеть худшее, и худшее решило не разочаровывать его — нечто расщепило тяжелый письменный стол пополам, в стенных панелях виднелись вмятины, повсюду валялись клочки бумаг, обломки мебели; особенно бросалась в глаза расколотая доска для раджамауты; зеркальная рама лежала в углу, скалясь острыми осколками, скомканный ковер зиял несколькими прожженными дырами, большая карта Вестеррайха была сорвана со стены.

Серый магистр двинулся вперед осторожно, пытаясь выявить сокрытое присутствие кого-либо при помощи Истинного Зрения, но все, что он заметил, — это слабый отсвет угасавшей жизни где-то под полотном карты. Убрав ее край пяткой посоха, Тобиус замер на миг, после чего присел и перевернул Октавиана на спину. Придворный волшебник риденского короля тихо застонал, что было странно, ибо при тех ужасных ранах, которые покрывали его тело, человек должен был либо вопить во всю глотку, либо попросту лежать мертвым. На ковер и карту натекала лужа темной крови, разбавленной струйками субстанции, похожей на ртуть.

— Чар Тобиус…

— Вам нельзя говорить.

Магистр шепнул пробуждающее слово и опустил на собрата по Дару чары Исцеления, которые пропали втуне. Не поняв, что произошло, он попытался вновь и израсходовал впустую второе заклинание — плоть не реагировала на мощные вливания целительной энергии.

— Послушайте…

— Вам нельзя…

— Черновики Джассара…

— Что?!..

— Они… Осмольд Дегерок… вы… Шивариус хочет… черновики… — Октавиан страдал, выхаркивая вместе с кровью каждое слово, его застланные пеленой смерти глаза смотрели в потолок, но вдруг он смог повернуть голову и коснуться дрожащей рукой карты, которую заливал кровью все это время. — Это важно… Марахог… король неправ… Ласточка не виновата… скажите ей, что я люблю…

Пальцы, оставлявшие на карте грязные мазки, замерли, и Октавиан, чье тело не реагировало на потоки вливаемых в него живительных сил, испустил дух. Тобиус сидел на корточках еще некоторое время, пытаясь перезапустить сердце и вернуть собрата к жизни, но даже он потерпел неудачу.

За спиной послышался топот, и в кабинет ворвались кричащие люди. Они наполнили мир бряцанием металла и гулом готовых к употреблению боевых заклинаний. Тобиус встал с колен в своем безнадежно испорченном сером бархате и в ответ на приказы отдать посох ответил лишь, что любой, попытавшийся отнять его имущество, умрет на месте. Он стоял посреди разгромленного кабинета рядом с трупом Октавиана Риденского и ничего не предпринимал, пока не появился Бейерон Карторен и не спросил у него, что произошло. Тогда Тобиус начал говорить.

Из волшебника сделали нечто вроде узника чести, хотя Тобиус не был уверен, что это так называется. Его попросили оставаться в собственных покоях и не покидать их без присмотра, регулярно и отменно кормили, позволяли гулять, если он сообщал, что имеет такое желание. Близость к ривенской королевской семье спасла волшебника от очень печальной судьбы. Кому другому при тех обстоятельствах был бы указан прямой путь в пыточные камеры — государственная измена, как-никак, — но рядом оказался Бейерон, сказавший веское слово: Тобиусу нужно верить.

Скандала не случилось, стража и наемные волшебники, примчавшиеся после того, как кто-то обнаружил в коридоре труп, получили приказ гостей от празднования не отвлекать, а случившееся сохранить в секрете. Как ни странно, утечки действительно не произошло. Несомненно, маги нашли способ довести до сведения глав своих гильдий информацию о происшедшем, но те предпочли сделать вид, что ничего не знают, а прочее было не так важно.

После свадьбы началось расследование, Тобиуса часто и умело допрашивали, задавая сотни вопросов, многие из которых являлись перефразированными двойниками друг друга. Его пытались поймать на несоответствиях в ответах, заставить "плавать" в показаниях, найти противоречия, но тщетно. У волшебника была хорошая память, и он неуклонно придерживался своей собственной версии, по которой покинул великий чертог, дабы немного отдохнуть от шума, услышал предсмертный крик стражника, обнаружил труп, бросился искать стражу, а пробегая мимо королевского кабинета, увидел царивший там разгром через распахнутую настежь дверь, труп Октавиана обнаружился в процессе исследования обстановки.

Да, Тобиус лгал, и никто не смог бы вскрыть его ложь без длительной работы палача, о которой не могло быть и речи, если Радован Карапсуа не желал испортить отношений с тестем сразу после свадьбы. Тобиус лгал, потому что не знал, как сказать правду и стоит ли ее говорить. Хотя он и правды-то не знал. Ворона намекнула ему, что не все спокойно в Риденском королевстве, что придворному магу, одному из ближайших сподвижников короля, грозила серьезная опасность, из-за которой король и отослал своего фаворита от двора подальше. Она сказала, что на Октавиана покушались, что им нужно поговорить, причем с подачи самого Октавиана, а не потому что к этому стремился Тобиус. Его убили, не допустив встречи двоих серых магов, но перед смертью собрат по Дару дал понять, что знает про Шкатулку Откровений. Откуда? Кроме самого Тобиуса о его цели знал только Никопат Закладка, архимаг-затворник, не покидавший библиотеки Академии на протяжении десятилетий. Не давали покоя и последние слова Октавиана, которые Тобиус, находясь в своем мягком заточении, без конца мысленно "обсасывал". "Король неправ, ласточка не виновата". А также что-то про Марахог, ну и, конечно, про любовь. Совсем нетипично для мага.

Погруженный в свои раздумья Тобиус иногда выбирался в небольшой садик, разбитый на склоне замкового холма, и сидел там среди аккуратных розовых кустов под молчаливым надзором какого-нибудь гвардейца. Ему ничего не стоило взять и улететь, но серый маг этого не делал, ибо не видел особой нужды в бегстве, да и нельзя было просто так наплевать на слово Бейерона, сказанное в его защиту.

Тобиус сидел на лавке и курил, поглаживая большим пальцем восхитительно гладкую и приятную на ощупь кость дракона. Прежде ему казалось, что рано или поздно привкус кадоракарового янтаря во рту надоест, но со временем стало ясно, что этот привкус не может надоесть. Месяц эйхет уже почти весь вышел, следовавший за ним первый месяц лета юн обещал быть жарким, солнце уже щедро дарило миру свой яркий теплый свет. Волшебник глубоко затянулся, закрыл глаза и подставил лицо солнцу, но скоро на него надвинулась обширная тень.

— Скажите, чар Тобиус, в каждой обители, в которой вы останавливаетесь, происходит убийство, или только нам с королем Радованом так "повезло"?

Он лениво вынул изо рта трубку и ответил, выдыхая табачный дым:

— Пришли позлорадствовать, милорд?

— Злорадство для слабых, если мне кто-то не нравится, я отрубаю его голову и насаживаю на высокий кол.

— Помню, помню. — Тобиус невольно провел ладонью по собственной шее, которой некогда угрожал топор палача. Или костер.

— Я пришел по просьбе ее величества королевы Хлои. Сама она не может навестить вас, ибо супруг не велит до окончания расследования.

— И королева просит целого герцога навестить меня от ее имени? Я польщен.

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Королева передала, что всецело вам верит и не велит унывать.

Тобиус соизволил все же открыть глаза и окинул взглядом нависавшего над ним лорда Волтона Галли по прозвищу Шатун, герцога Каребекланда, хозяина города-крепости Тефраск и замка Берлога.

— При случае передайте вашему шурину, что я очень благодарен за тот наряд, который он послал мне. Бархат, увы, сильно пострадал, но зато сапоги совсем не…

— Не забывайте свое место, — поморщился гигант, — я могу позволить себе передать волю королевы, но бегать на посылках у какого-то волшебника — увольте!

Лорд Волтон громко вздохнул и сел рядом. Некоторое время они молчали, созерцая полет бабочек над еще молодыми розовыми бутонами, но вскоре Тобиусу это надоело.

— У вас ко мне какое-то дело?

— До моих ушей дошли вести о том, что якобы убийцу моего отца постигла кара. Это правда?

Серый магистр подумал, что Талбот не мог не передать эту весть Шатуну. Хотя Гневливый и покинул пост придворного мага семьи Галли, он явно все еще не считал себя чужим для лорда Волтона.

— Правда. Мы встретились несколько месяцев назад в Спасбожене.

— Как он умер? — неживым голосом спросил Волтон Галли.

— Сначала я сдавил его так, что кишки наружу полезли, а потом сбросил с нескольких сотен футов вниз, на город. Шмякнулся он смачно, и лязгу было много. Я бы прихватил трофей хотя бы ради того, чтобы передать его вам, но, увы, пришлось спешно бежать.

Посидев еще немного, герцог встал и молча побрел прочь, а Тобиус заметил на скамье рядом с собой яблоко, словно покрытое сусальным золотом.

Лорд Гиреон Оленвей, тесть лорда Волтона, привез на свадьбу роскошный дар — воз своих драгоценных яблок и еще один воз с сидром, сваренным из них же. Можно сказать, что он привез два состояния, за каждое из которых можно было бы купить замок с обширным земельным наделом, и еще бы осталось. Яблоки из Золотого Сада являлись одним из чудес известного мира, их вкушали правители многих значимых держав даже за пределами Вестеррайха: короли-купцы Аримеады, император Индальского царства, великий махараджа Ханду, султаны и эмиры Семи Пустынь. Секрет же такой ценности золотых яблок крылся не в их красоте, а именно в их вкусе — том самом заветном вкусе, который кажется любому человеку совершенным, приносящим блаженство и абсолютное удовлетворение.

Задумчиво покрутив сверкающий плод в пальцах, волшебник внезапно расхохотался. Смех его был долог, громок, беспардонен и почти безумен, а отсмеявшись, Тобиус сплюнул в траву и пробормотал:

— Высокомерный ублюдок решил меня яблочком поощрить.

Он гляделся.

— Эй, господин Кайдериваль! — Тобиус улыбнулся гвардейцу-хомансдальфу, который в этот день присматривал за ним. — Угоститесь яблочком!

Мечник скосил глаза на золотой плод, но не пошевелился. Тобиус же заметил, как дернулся его кадык при сглатывании слюны.

— Не положено, да? Ну так знайте, либо это яблоко окажется в ваших руках, либо — под моей ступней, когда я втопчу его в землю. Вы можете не есть его сами, но подарить кому-нибудь, кто не ожидает от вас такого редкого и дорогого подарка.

Маг ударил в самое уязвимое место — не для себя, так хоть для любимой! Полуэльф неуверенно приблизился, сверкающий плод перекочевал из руки Тобиуса в его ладонь. Усевшись на скамье поудобнее, узник чести вернулся к раскуриванию трубки.

Когда его наконец призвали пред ясны очи короля Радована, было уже пятое число месяца юна, самое начало лета. И хотя в тронный зал проникало достаточно солнечных лучей, монарх выглядел неважно. Он осунулся, будто от болезни, под глазами появились темные мешки, на лбу резче обозначились морщины, а в уголках рта залегли новые, делавшие благородное и красивое лицо злее, сварливее. Тобиус заметил во всем этом нечто призрачно знакомое, и тут же ему пришлось гнать от себя мысль "а ведь что-то подобное я замечаю, когда гляжу на свою рожу в зеркало". Стараясь отвлечься, волшебник обратил внимание на королеву, и она, нельзя не отметить, была великолепна в своей новой ипостаси.

Их с Хлоей знакомство прошло не то чтобы гладко, он встретил принцессу, когда та была еще подростком, находившимся в тяжелых жизненных обстоятельствах. Она ершилась, показывала зубки, сознательно или помимо своей воли выплескивала на Тобиуса раздражение, рожденное ее страхами и негодованием. Теперь же она стала королевой и достигла пика того, к чему может стремиться женщина ее происхождения и достоинства.

Королева сидела на соседнем с мужниным троне, облаченная в геральдические цвета дома Карапсуа — красный и черный, — с волосами, собранными под жемчужной сеткой, и с крохотной брошью в виде горностая на груди.

— Сир, миледи, ваши величества. — Тобиус опустился на одно колено и склонил голову.

— Встаньте, господин Тобиус, церемонии сейчас не к месту.

— Слушаюсь, сир.

— Мы рады сообщить вам, что хотя расследование еще не закончилось, вы уже вне подозрений.

— Гора с плеч, — спокойно ответил Тобиус, выпрямляясь. — Значит, убийца еще не найден? Могу ли я еще хоть чем-нибудь посодействовать расследованию?

— Если вы не хотите что-нибудь добавить к своим показаниям, то нет, увы, ничем, — ответил король. — Полагаю, меньшее, что мы можем сделать в качестве компенсации за оказанные неудобства, это снабдить вас, господин Тобиус, подорожной грамотой и некоторым количеством золотых монет для смягчения тягот пути. Вы ведь намеревались уехать после свадьбы?

— Истинно так. Ваша забота не знает пределов, сир, но от денег я вынужден отказаться, а вот за грамоту благодарю.

Волшебник посмотрел на королеву, думая о том, что, скорее всего, это последний раз, когда он видит ее.

— Прощайте, миледи, долгой жизни, счастья и процветания вам и вашим потомкам.

Хлоя если и хотела что-то сказать в ответ, ограничилась кивком и печальной улыбкой.

Больше ни с кем в замке серому волшебнику прощаться не пришлось — последний корабль с ривенскими гостями отбыл восвояси за несколько дней до того, и тогда к Тобиусу даже заходили Бейерон с Талботом, убеждавшие не терять духа и верить в то, что все вскоре образуется. Они были правы.

От предложенного проезда на карете в любую часть города он отказался, получил у расторопного придворного чиновника кожаный футляр с сопроводительными документами, после чего покинул Ардегран сквозь открытые ворота. В плаще цвета мешковины, с надвинутым на лицо капюшоном и с низко опущенной головой оказалось довольно просто раствориться в громкой и тесной толпе рыночной площади.

Волшебник вышел на одну из прилегавших улиц и двинулся вдоль пахучих загонов со скотом, когда путь ему преградил человек с издававшей жуткий скрип шарманкой. Его глаза косили в разные стороны, улыбка казалась совершенно безумной, а цветом кожи и серьгой в ухе шарманщик походил на цитара. Тобиус попытался его обойти, но, продолжая скрипеть, человек сделал шаг ему навстречу.

— Предсказание будущего всего за одну медяшку, господин, всего за одну! — улыбчиво прокричал шарманщик. — Всего за одну!

— С дороги.

— Не проходите мимо, господин! Всего одну медяшку за предсказание судьбы — это ведь так мало! Но зато это много для бедного человека и его друга!

Из-под грязной жилетки косоглазого шарманщика высунулась сморщенная мордашка. Обезьяны в Вестеррайхе были редкостью, встречающейся лишь в зверинцах у богатых коллекционеров.

— Откуда у тебя это?

— Мой друг Мати сам нашел меня, господин, и вот уж три года мы странствуем по дорогам Вестеррайха вместе! — не переставая улыбаться, поведал шарманщик. — Всего за одну медяшку вы узнаете свою судьбу, а мы с Мати проживем еще один день!

Тобиус раздраженно поморщился и на ощупь нашел в кошельке серебряную монетку среднего достоинства.

— Я не смогу этого проверить, но надеюсь, что ты угостишь своего друга фруктами и орехами, потому что, судя по облезлому виду, ему не хватает именно этого.

— О, господин, ваша щедрость широка как линия горизонта! Мати, нок-нок!

Обезьянка выпрыгнула на крышку шарманки и полезла в деревянный стакан, приделанный к ее корпусу сбоку. В стакане лежали длинные деревянные палочки с намотанными на них лоскутками бумаги. Схватив один, примат бросил его магу и тут же скрылся где-то в глубинах жилетки.

— Всего наилучшего, господин!

Шарманщик бодро зашагал прочь, терзая свой инструмент, а Тобиус остался без серебряной монетки, но с предсказанием судьбы. Собравшись уже швырнуть палочку в ближайшую навозную кучку, он помедлил. Скорее всего, лучшее, что достанется той дрессированной обезьяне, — это какое-нибудь червивое яблоко или неспелая груша, остальные деньги шарманщик пропьет, проиграет или потратит на доступных девок, а значит, зря Тобиус дал ему целую серебряную монету. Тобиус ненавидел делать что-то зря, и в качестве слабого утешения он решил хотя бы развернуть свиток.

"Трактир "Сломанное колесо" на улице Восьми беглых каторжников. Прийти в ваших же интересах, господин Тобиус".

Как только серый магистр прочел свое имя, чернила сухим облачком пыли выпорхнули из дешевой бумаги и без следа растворились в воздухе. Он внимательно огляделся, проверяя округу Истинным Зрением, затем Внутренним Взором, но никакой слежки не обнаружил, как и присутствия других волшебников рядом. Само по себе это ничего не значило, Тобиус мог видеть многое из того, что не желало быть увиденным, но и его способности имели определенные границы.

Итак, ему вручили приглашение неизвестно от кого и неизвестно зачем. В то, что кто-то печется об его интересах, маг не верил, не маленький уже, пожил и понял жизнь. Теперь следовало сделать лишь один выбор: либо найти указанный трактир, либо скорее покинуть город, желательно на почтовом поезде, он же караван, который следует из Аллерхаса до самого Парс-де-ре-Наля. В прошлой жизни на этой развилке Тобиусу помогла бы принять решение Путеводная Нить, она всегда тянула туда, где волшебника ждала его судьба, однако больше у него ее, судьбы, не было. Бежать или искать неприятностей на свою голову?

Нужное заведение он нашел не сразу, а когда нашел, некоторое время стоял на противоположной стороне улицы, разглядывая неприметное здание с коновязью и подвешенным над дверью тележным колесом, в котором не хватало спиц. Ничего примечательного. Наконец Тобиус сдвинулся с места, и тут же на него налетела какая-то старуха, несшая корзину с еще зелеными неспелыми яблоками. Вопя, женщина упала в грязь и принялась собирать испачканные плоды. Маг поморщился от раздражения, но все же помог ей, при этом не сумев не испачкаться.

— Спасибо, добрый господин, — хрипло поблагодарила старуха, — а теперь ступайте в ломбард сеньора Чапелетто, что на перекрестке улиц Яблоневого сада и Угольной.

— Какого ахога здесь творится? Это на той улице ты нарвала своих яблок? Когда я разберусь, что здесь происходит, кто-то получит хорошего пинка!

Старуха, прихрамывая, побрела прочь, и догонять ее волшебник не стал, хотя внутри у него уже кипел котел негодования. Сделав неверный выбор, теперь он должен был выдерживать все последствия, и хотя прошло уже много лет, Тобиус так и не смог до конца привыкнуть к этой нехитрой концепции.

Спрашивая у прохожих, которые оказывались на диво дружелюбными, слыша его ривенский выговор, магистр добрался до перекрестка Яблоневого сада и Угольной. Оставаясь настороженным, он вошел с дневного света в маслянисто-затхлый мрак крохотной конторки с забранными полотном окнами. Глаза быстро привыкли к перемене, и Тобиус оглядел заполненное различным хламом помещение, прилавок, забранный клеткой, и стены, увешанные потускневшими картинами самых разных размеров, направлений и стилей.

— Это ломбард господина Чапелетто?

Человек, сидевший за прилавком, представлял собой зрелище печальное: небритый, в несвежей одежде лысеющий мужчина с апатичным взглядом воспаленных не то от пыли, не то от недосыпа глаз.

— Это он. А вы…

— Тобиус.

— Господин Тобиус, — безразлично кивнул несвежий тип, — да, кажется, вас ждут.

— Лучше бы это было так, потому что если бы меня перенаправили еще в какое-нибудь место, я бы кого-то убил. Скорее всего, вас.

Несвежий тип безразлично пожал плечами и сунул одну руку под прилавок, Тобиус глубоко вдохнул, чтобы выплюнуть струю Бездымного Пламени в случае опасности, но сбоку что-то щелкнуло, и прочная на вид решетчатая дверь, ведшая за прилавок, сама собой отворилась. Он вошел, дверь, приводимая в движение неприметным гномским механизмом, вновь закрылась, затем раздался второй щелчок, и небольшой участок стены сдвинулся в сторону, открывая проход на узкую каменную лестницу.

— Хм, конспирация на высшем уровне, однако.

— А как же иначе, — сонно отозвался несвежий тип, глядя на дверь.

Все еще предвкушая потенциальное нападение, Тобиус осторожно ступил на потайную лестницу, и дверь за его спиной встала на свое место. Лестница вела вниз, но спускаться пришлось недолго, всего на полтора десятка ступенек, где визитера поджидал невысокий человек в серой одежде. Тобиус заметил испачканные чернилами пальцы и висевшее на веревке деревянное пенсне, наталкивавшее на ассоциации с писарским ремеслом.

— Сюда, господин Тобиус, сюда, маркиз ждет вас.

— Маркиз?

— Да, господин, маркиз фон Вельте.

— Фон Ве… Фредригар Желоран?

— Сюда, сюда, господин Тобиус.

Его провели мимо нескольких дверей и ввели в небольшую комнату с голыми каменными стенами и полом, устланным соломой, где из всей мебели имелся лишь стол, лавка да пара стульев. И там действительно находился капитан королевской гвардии Желоран, гладко выбритый массивный мужчина с густыми рыжими бакенбардами. На этот раз он предстал перед волшебником в простой сорочке и просторных штанах, подпоясанных ремнем с пустыми ножнами от кинжала. Сам кинжал был воткнут в стол, и в том месте виднелись темные пятна, вроде как не от чернил. Дворянин указал на стул.

— Обождите немного, до точки дойду, — бросил он и вернулся к чтению какого-то документа.

Клерк молча испарился из помещения. Тобиус помедлил, осмотрелся, прислушался к ощущениям и лишь после того сел. Он был терпелив, сдерживал свору рвущихся наружу вопросов и следил за дворянином. Обострившийся до предела нюх подсказал — на столе в месте, где торчал кинжал, пятно от вина, а не от крови, как утверждало разыгравшееся воображение.

— Итак, к делу, — заговорил Желоран, откладывая бумаги, — у риденского престола есть для вас задание.

— Задание?

— Просьба об одолжении, если угодно.

— На предмет?

— Тайная доставка важного документа в Парс-де-ре-Наль, ко двору Маэкарна Щедрого. Ему лично в руки.

— Что за документ?

— Пакт о военном союзе в случае внешней агрессии третьей державы.

— Марахога?

— Да. Если мары нападут на нас, Архаддир ударит на них с востока, если они нападут на Архаддир, мы выдвинем свои полки с юга. Такая вот оригинальная идея.

— И документ должен буду доставить я?

— Если согласитесь оказать нам такую услугу. А я надеюсь, что вы согласитесь, раз предлагали его величеству Радовану свою посильную помощь около полутора часов назад.

— Помощь в расследовании гибели моего собрата по Дару, а не в проведении тайной дипломатической миссии. По лицу можно не заметить, но я сейчас шокирован.

— Шуточки оставьте балаганным актерам, все очень сложно в этом деле, — нахмурил кустистые брови маркиз, — все безумно запутанно и переплетено. Обстановка на военно-политической арене обострилась донельзя, и Октавиан оказался прочно вовлечен в перипетии… м-м… интриг. — Это слово Желоран не произнес, а выплюнул, будто мерзкого слизня. — Вас не удивляет, что я, капитан гвардии, сижу в этом вонючем подземелье, вместо того чтобы нести стражу рядом с королем?

— Меня удивляет то, что я сам здесь сижу, а еще то, что пока вы без лишних капризов отвечаете на все мои вопросы, — дернул щекой Тобиус. — Кажется, шпионаж — не ваше призвание.

Маркиз пропустил последние слова мимо ушей.

— Раньше эту работу выполнял Октавиан.

— Какую работу?

— Шефа разведки королевства Риден.

Тобиус слегка откинулся на спинку стула, раздался жалобный скрип рассохшейся древесины. Волшебник-шпион? Пожалуй, такой нелепицы мир еще не видел. Нет, волшебники во многих областях пригождались сильным мира сего, и в работе тайных служб наверняка использовались всевозможные магические приспособления, как те исчезающие чернила, но сам шпионаж! Кто мог додуматься до такого?

— Придворный маг был шпионом? Мир полон невероятного. Ясно теперь, какая именно служба съедала все его время.

— Что?

— В день первой встречи между нами состоялся разговор. Октавиан сообщил, что его в Ардегране подстерегает опасность. — А еще Тобиус помнил, что серый маг упомянул о каком-то подарке, но после им так и не довелось поговорить еще раз.

— Он не сказал, кто именно ему угрожал?

— Нет. Сказал лишь, что опасность грозит только ему, а не, например, ее величеству. Мелкая деталь, но она запала мне в память. А теперь он мертв. Погиб в королевском замке.

Капитан Желоран с хрипловатым вздохом поскреб щеку, о чем-то размышляя. Тобиусу мерещилось его сомнение, будто дворянин пытался на месте принять трудное решение.

— У нас есть подозрения, что в деле замешан некто Денестре. Слыхали о таком?

— Видел на приветственном пиру, перед тем как на нас напали вампиры. Рад, что вам починили руку, кстати.

Защищая короля, Желоран собственноручно разрубил одного из нападавших от плеча до печенки, что при той огромной разнице в силе и скорости между человеком и вампиром можно было считать признаком отменного владения мечом и собственным телом. К его сожалению, нуагримговый клинок был опасен для нежити не больше, чем стальной, и враг в отместку почти оторвал дворянину руку, но не успел добить его, так как в дело вмешался Малахай Надгробие.

— Такого человека, как лорд Денестре, легко подозревать в чем угодно, — заметил Тобиус, — лицо у него такое… подозрительное. Как мне известно, он не в фаворе у своего короля, за что тот сослал его сюда. Если Денестре не дурак, то ему бы след вести себя тихо и не высовывать носа из посольства. Стали бы вы на его месте организовывать каверзы тому, кого Радован Карапсуа при мне назвал своим братом? Как думаете, сир?

Желоран ничего не ответил, лишь вновь погрузился в размышления, а Тобиус продолжал:

— Есть три державы: Марахог, Риден и Архаддир. Марахог точит зубы непонятно на кого, но вокруг у него союзников нет. Риден и Архаддир имеют крепкие дипломатические отношения, а старинная дружба Ридена и Ривена недавно стала нерушимой благодаря брачному союзу…

— Который не раз пытались сорвать, — вставил Желоран. — Вместе с Ривеном тройственный союз берет маров в тиски с трех сторон, а с четвертой стороны колышется Седое море.

Море, подумал Тобиус, да, большое и весьма свирепое море. У Ридена нет и никогда не было настоящего военного флота, у Архаддира он есть, но это торговый флот, его корабли распылены по торговым маршрутам, дабы делать Маэкарна Щедрого еще богаче. А тем временем в Ривене строится новый флот, отливаются новые пушки и ядра, а также закупаются дорогие гномские орудия. Если Марахог в таких условиях попытается развязать войну, его сомнут ударом с трех сторон. Но, тем не менее, мары все равно готовятся к чему-то

— Это бессмысленно, Марахог окружен потенциальными врагами, если начнется…

— Мы все это знаем, — поморщился маркиз фон Вельте, — наши позиции кажутся крепкими, но именно в таких случаях враг прибегает к тактике диверсионных войн. Вы слышали о землях, именуемых Висценой?

— Ильжберитская провинция.

— Полная фанатичных еретиков, которые считают, что пора бы уже начать распространять свое учение во все стороны. Их проповедники совсем обнаглели, не успеваем их ловить, а появляются новые.

Откуда-то послышался приглушенный вопль боли, волшебник не дрогнул, но недовольно нахмурился.

— Король Чалдан принял их предков и поселил на обезлюженных землях, которые необходимо было заселить как можно скорее. Он не просчитался, ильжбериты, которым в Вестеррайхе не осталось больше места, вцепились в обожженную войной землю и тяжким трудом восстановили ее, размножились, стали поступать в армию. Знаете суть ильжберитской ереси? Они считают, что Последнее Побоище уже идет. Где-то там, за пределами человеческой жизни воинства ангельские и демонические уже сражаются, и дабы помочь ангелам Господа-Кузнеца, следует отправить им в руки как можно больше светозарных мечей, то бишь душ истинно верующих амлотиан. Поэтому ильжбериты не боятся смерти, они обучаются богословию и военному ремеслу поголовно и с раннего детства, надеясь, что смерть заберет их как можно раньше, дабы они смогли присоединиться к Великому Побоищу, готовятся к военной службе. Вот такая извращенная вера в добро и правду, которая делает их отличными солдатами. И теперь у нас целая провинция этих фанатиков, рождающихся, живущих и умирающих не в семьях как таковых, а в боевых подразделениях, собранных по родовому признаку.

— Если они такие хорошие солдаты, то почему не служат Радовану?

— Потому что не оправдали его доверия. Прежде ильжбериты верно служили короне, и всех все устраивало, но во время гражданской войны белоленточники не смогли выбрать, к кому им лучше примкнуть. Когда две армии бились под Содренским холмом, они стояли в сторонке, дожидаясь зримого перевеса в пользу одной из сторон. Стоило чаше весов качнуться в сторону Радована Карапсуа, как три ильжберитских полка ударили по силам его врагов и мы победили. Тем не менее, после этого его величество приказал расформировать все белоленточные подразделения и отправил еретиков домой. В последнее время они стали позволять себе то, чего не делали на протяжении десятилетий, — пытаются распространять свою веру на других подданных, и хотя Риден всегда славился своей подчеркнутой независимостью от власти Святого Престола, все мы — богобоязненные амлотиане. Ильжбериты продолжают нарушать закон, их деяния пресекаются и наказываются, ильжбериты злятся, веры им больше нет. Если мары смогут насытить еретиков оружием, золотом и обещаниями, начнется новая гражданская война, потекут реки риденской крови, и нам будет уже не до Марахога. Ситуация может стать предельно непредсказуемой в этом случае, потому нужно заключить договор сейчас, упрочнить позиции. Октавиан работал над этим, готовил почву для союза между Риденом и Архаддиром, пытался обойти подводные камни со стороны Архаддира. У короля Маэкарна, знаете ли, тоже свои проблемы, и они куда больше наших, как мне доложили. Проблемы по вашей части.

— По моей?

— По вашей, — кивнул дворянин. — Возможно, в этом замешан один маг, последним человеком, видевшим которого, как говорят, были вы. Пять лет назад он исчез из поля зрения, когда вскрылась его истинная натура, но с тех пор много воды утекло, и его имя стало звучать зловеще.

— Шивариус.

— Да. В последнее время король и верховный маг Архаддира не в ладах, Маэкарн больше не доверяет волшебникам Мистакора, ему кажется, что те замышляют недоброе против него, что Осмольд Дегерок польстился на какие-то посулы Шивариуса Многогранника. Так это или нет, точно неизвестно, но если да, то наши проблемы ничтожны в сравнении с проблемами Архаддира. А теперь, когда вы знаете о более полной политической картине, скажите, случайно ли все сошлось так, что когда Риден и Архаддир вдруг стали особенно уязвимы, а Ривен еще не полностью отошел от опустошительной войны пятилетней давности, Марахог вдруг начал наращивать свою военную силу?

— Вы подталкиваете меня к мысли, что король Делькен ведет какие-то дела с ренегатом, и что они раскачивают мир сразу в двух странах.

— А кому еще такое под силу? — пожал широкими плечами Желоран. — Вам лучше знать, на что способен этот колдун, вот и скажите мне — смог бы он взять в оборот целую страну, оставаясь незамеченным?

Вопрос не нуждался в ответе, и Тобиус, и маркиз фон Вельте знали, что Шивариус фактически управлял Ривеном несколько лет, используя как ширму околдованного им Валарика Вольферина. Возможно, поступить точно так же с действительным королем целой страны он не смог бы, слишком резкое и непростительное нарушение законов магии, но кто знает, сколько способов воздействия имел в своем запасе этот могущественный и безжалостный безумец?

— Кто-то хотел сорвать свадьбу, кто-то, кто не желал укрепления союза между моей и вашей, господин Тобиус, странами. Кто-то угрожал Октавиану и, в конечном счете, убил его. Кто-то сеет хаос в международном масштабе. Если хотите помочь предотвратить катастрофу, выполните одно поручение — и окажете этим неоценимую услугу тысячам и тысячам людей.

Серый маг склонил голову набок, будто пытаясь посмотреть на дворянина под иным углом, а стылые глаза его выражали ленивое недоумение.

— Что заставило вас думать, будто я подхожу для такой работы?

— Все. — Желоран вытянул из стопки бумаг несколько листков, сшитых вместе, и уставился на них, бегая глазами по строчкам. — Выпускник Академии Ривена, которая славится тем, что умеет прививать всем поголовно волшебникам какие-нибудь боевые навыки; обладатель усовершенствованного организма; одна из основных специализаций — боевая магия, другая — целительство. Есть боевой опыт, есть опыт проведения скрытных диверсионных операций, есть опыт в дальних и опасных путешествиях, есть опыт по выполнению исключительных миссий, отличились при обороне Тефраска, а позже воевали с зуланами в Дикой земле. А еще вы пять лет скрывались от Инвестигации и всех волшебников Вестеррайха. Вы одаренный человек, господин Тобиус…

— Да. А еще я очень коварный. Так, к слову.

Желоран недоуменно глянул на волшебника поверх бумаг, нахмурился и вернулся к тексту.

— Доверенное лицо короля Бейерона, ученик Талбота Гневливого…

— Он поднатаскал меня, помог улучшить некоторые аспекты астрального тела, но по-настоящему моим наставником не был. Для этого мне следовало бы учиться у него лет пять-десять.

— Тем не менее, вы значитесь одним из двоих его учеников наравне с неким Гальпериусом Арсеналом, и даже мне, занимающему эту должность временно, понятно, что лучшей кандидатуры не найти. Вы способны за себя постоять, умеете действовать скрытно, имеете широкий набор навыков, и вам доверяет мой господин. Дорогого стоит обрести его доверие, но еще дороже его сохранить. Согласитесь оказать нам услугу?

Тобиус задумался, а когда его собеседник попытался упомянуть про щедрое вознаграждение, он раздраженно дернул головой, призывая к тишине.

— А что я буду с этого иметь? — спросил серый магистр через время. — Деньги, само собой, меня не интересуют, титулы и регалии — тоже. Просите рискнуть головой — хорошо, но мне-то что за выгода?

— Мне кажется, вы не спрашиваете, а сообщаете, что хотите что-то взамен.

— Бескорыстные волшебники бывают только в сказках, это верно. В принципе мой интерес носит сугубо личный характер: убийство Октавиана Риденского, я хочу получить все письменные материалы, показания свидетелей, расписания смены караула, список основных подозреваемых, гипотезы о способах убийства. Вы передаете мне документы, а я доставляю ваше послание к архаддирскому двору лично в королевские руки.

На следующий день Тобиус получил кожаную папку с копиями материалов расследования, деньги на дорожные расходы, а также большой представительный конверт, обвешанный печатями и защитными заклинаниями. Ему также предоставили дополнительный набор сопроводительных документов, дабы никаких проблем ни в Ридене, ни в Архаддире не возникло, и даже передали бумаги, которые утверждали, что он — господин Солезамо де Верье, член гильдии "Хвост Феи", волшебник Гильдхолла. Затем Тобиус отправился в Портовый город, где на одном из кораблей для него и еще двоих сопровождающих, выделенных ему в охрану, были куплены места.