Утренний свет, льющийся сквозь тонкие занавески окна, около которого стояла кровать, медленно будил Джой ото сна, согревая лицо нежнейшей из ласк. Она лениво потягивалась в полусне, наслаждаясь светом, который щекотал щеку. Она не могла вспомнить точно, что за день сегодня или какие у нее планы, но уже могла чувствовать запах замечательного завтрака, который госпожа О'Браен готовила на кухне, и в этот момент блаженства ей больше ни о чем не хотелось думать.

Со вздохом Джой закинула руки назад и выгнула спину, волосы рассыпались свободно по подушке, и ощущение фланелевой длинной ночной рубашки на коже было еще одним восхитительным чувством. После очередного длинного, ленивого момента мирной удовлетворенности Джой вынудила себя открыть глаза, чтобы предстать перед днем и делами, которые нужно было сделать.

Первым шоком было открытие, что она находится не в своей кровати в комнате домика. Вторым — то, что она была в кровати, которую никогда не видела прежде, в полностью незнакомой комнате. Третьим было то, что она поняла, что находится в хижине Люка, в его постели — и ее наводнили воспоминания.

Она села, вытянувшись в струнку, отбросив тяжелые слои одеял. Длинная ночная, мягкая и бесконечно удобная, была тоже не ее. Ее собственная одежда висела на спинке стула около простого стола вместе с заимствованными джинсами, рубашкой и носками, которые Люк дал ей прошлой ночью.

Прошлая ночь. В комнате было не особенно тепло, но Джой почувствовала такой сильный внутренний жар, что его было достаточно, чтобы отогнать любой холод. Воспоминания ночи резко наводнили все мысли: она полностью потеряла контроль, так, что даже сейчас ощущала отчаянный стыд. «Что произошло?» Она помнила четкие факты, последовательность событий, но при свете дня произошедшее казалось, скорей, какой—то безрассудной фантазией.

Она позволила Люку заняться с ней любовью. Более того, она хотела его с такой дикой необузданностью, что даже не подозревала, что способна на такое. Такого никогда не случалось с ней прежде и уж конечно не с Ричардом. С ним никогда. Не то, чтобы это была голодная потребность, а именно, дикая страсть. С Ричардом она никогда не теряла контроль.

Обхватывая себя руками, Джой зажмурилась так, будто это простое действие могло стереть все воспоминания. Сделать так, как будто этого никогда не случалось.

«Но что произошло?» Было достаточно много вопросов, чтобы на какое—то время свести с ума любого. Джой почти рассмеялась, вообразив себя в приступе истерики. Это был не только вопрос того, как она очутилась в подобном положении — уже во второй раз — но и главное: почему он всё прервал и оставил её полубезумной от желания.

Снова.

Чистый порыв гнева и негодования затопил Джой, твердо отодвигая огорчение и смущение с пути. Она сжала зубы и почувствовала, что они сейчас заскрипят. «Ублюдок! Сначала согласился помочь ей, поцеловал ее так, как никто никогда прежде, а затем оставил ее, не потрудившись дать ни малейшего объяснения. После того, как она была вынуждена с трудом разыскивать его, он так любезно оказал ей гостеприимство в своей хижине лишь для того, чтобы повторить то же самое, на сей раз, доведя ее до такой степени эмоциональной уязвимости, что воспоминания об этом были просто невыносимыми. А потом он взял и остановился. Оставил ее, будто она превратилась в какую—то ядовитую змею или кого похуже».

Его необъяснимое поведение было и без того достаточно плохим, равно, как и её постоянная неуверенность, которая, казалось, была обычным состоянием всякий раз, когда она находилась рядом с ним. Но этот последний удар по ее гордости был худшим из всех.

Сжимая в кулаки простыни, все еще теплые от жара тела, Джой спустила ноги с постели. Пол был холодным, но это было наименьшей из ее проблем. Она подошла к стулу и коснулась своих мятых джинсов и рубашки. Последней вещью, которую она намеревалась сделать, это принять еще больше «милосердия» от Люка и надеть что—либо, принадлежащее какой—нибудь из его прошлых пассий. «Она — не одна из них».

Не теряя времени, Джой избавилась от фланелевой длинной ночной рубашки — это также принадлежало другой женщине — и начала натягивать собственную жесткую одежду. Когда она неловко балансировала на одной ноге, натягивая одну брючину, то каким—то шестым чувством почувствовала чужое присутствие. Это был не шум или что—то еще настолько очевидное, что заставило ее поднять глаза и обнаружить Люка в дверном проеме. Она не почувствовала в нем достаточной угрозы, чтобы сделать что—нибудь еще, кроме как прикрыться, скрестив руки на груди, и впиться в него взглядом со всем негодованием, которое сумела собрать.

У нее не было времени обдумать, что она сделает, когда увидит его снова или как он себя поведет. Отразится ли то, что случилось вчера вечером, на его лице. Потрудится ли он объясниться. А теперь он стоял, заполняя дверной проем, полностью одетый, зловеще большой и очень тихий.

Джой порывалась приказать ему уйти, питая отвращение к своей полуодетой уязвимости. Но слова не шли с языка. Вместо этого она уставилась на него, с лицом, горящим от гнева, смущения и других эмоций, слишком ужасных, чтобы о них задумываться. После всего, что произошло, даже его простое присутствие вселяло в нее желание кричать в яростном гневе.

Возможно, она бы и поддалась своему внутреннему импульсу, если бы Люк сказал или сделал что—либо провоцирующее. Но он просто стоял, пристально глядя на нее с абсолютной безучастностью, не смотря на ее голое тело и не реагируя на ее враждебность. Он опустил глаза прежде, чем она сумела вовлечь его в еще одно соревнование силы воли.

— Завтрак готов. Я доставлю тебя в город после того, как ты поешь, — на мгновение он сделал паузу, взглянув на нее из—под бровей, как будто хотел сказать что—то, более личное. Потом развернулся и оставил ее смотреть ему вслед.

Если прежде в Джой гнев просто горел, то теперь он превратился в настоящее пламя. Она, ругаясь так, что ее саму это удивляло, натянула резкими движениями остальную часть одежды. Ему это так не сойдет с рук, нет, не во второй раз. Она заставит его рассказать, что происходит, даже если для этого нужно будет рискнуть своей жизнью и здоровьем.

Люк сидел за маленьким столом с тарелкой овсянки напротив такой же тарелки и пустого стула. Его осанка, голова, опирающаяся на одну руку, в то время как другой он вяло помешивал кашу, были настолько чужды тому, что она знала о нем, что Джой остановилась, уставившись на него. Это почти погасило ее гнев на какое—то мгновение, ровно до тех пор, пока он не заметил ее, принимая прежнюю непреклонную неумолимость, и не вскочил со стула, отойдя в дальнюю часть комнаты, будто она болела заразной болезнью, которую он не хотел подцепить.

Джой развернулась к нему лицом.

— С меня достаточно, Жуводан. Я думаю, что сейчас самое время, чтобы ты рассказал мне, что, черт возьми, происходит. Между нами. Если ты так действовал со всеми своими женщинами, я не удивлена, что они сбежали от тебя. Я проделала такой путь, чтобы найти тебя, а ты…

— Съешь свой завтрак, — голос Люка был не громче, чем самый мягкий из шепотов. Он не смотрел на нее. Он прижался спиной к дальней стене, разведя руки, словно животное, загнанное в угол. Джой проигнорировала тон и напряжение, которые скрутили его внушительную фигуру в тугую пружину на гране срыва.

— На сей раз, ты не сможешь просто проигнорировать меня, Люк. Ты должен мне все объяснить. Ты сказал, что поможешь, а затем использовал меня и даже не потрудился закончить то, что начал, — лицо горело от досады за свою прямолинейность, но гнев завел ее слишком далеко, чтобы теперь отступать. «Он отверг ее».

— Я ничего не могу рассказать тебе, — его голос был снова смертельно тих, но на сей раз он смотрел на нее. Его глаза были широко открытыми, с проблесками непонятной эмоции. — Поешь, и я доставлю тебя в город. Ты больше меня не увидишь.

Это было последней каплей для Джой. Гнев, который затопил ее, был настолько сильным, какой она никогда не испытывала. Она всегда гордилась своим контролем и логикой, хладнокровной способностью встречать каждый вызов судьбы. Все это вылетело в трубу, как будто вообще никогда и не существовало.

Она двинулась к Люку, шаг за шагом, сжав кулаки.

— Ах, так, значит, я больше тебя не увижу? Возможно, мне бы понравилась эта идея, если ты дважды не согласился мне помочь. Теперь ты снова отказываешься от своих слов? Что ты за человек, Жуводан? Возможно, ты просто трус, которому нравится выбирать кого—то, кого считаешь слабее себя. Или, возможно, ты боишься меня. Это так Люк? Ты боишься меня?

Нелепость собственных слов потрясла ее в проблеске здравомыслия, но слишком поздно. Люк сделал выпад в ее сторону и одним невероятно быстрым движением схватил ее руки так сильно, что она вскрикнула. Он поднял ее, оторвав от пола, удерживая столь же беспомощной, словно новорожденного котенка, в то время как его глаза впились в ее.

Его дыхание было затрудненным, а лицо искажено таким выражение холодной свирепости, что Джой почти закрыла глаза, чтобы не видеть этого.

— Я предупреждаю тебя, Джоэль. Остановись, прямо сейчас. Съешь свой завтрак, возвращайся в город и забудь, что слышала мое имя.

Дрожь в его голосе была дрожью подавляемой ярости, и Джой инстинктивно знала, что он был в одном шаге от полной потери контроля.

Но этого было недостаточно, чтобы напугать ее.

— Нет.

Она вздрогнула, когда его пальцы сжались, но выдержала его взгляд, несмотря на то, что часть ее вопила, чтобы бежать отсюда и как можно дальше.

— Я пришла сюда за помощью, которую ты обещал мне. Ты должен мне помочь. Будь ты проклят, ты должен. — Она цеплялась за единственную цель, которая никогда не менялась, отметая все мысленные размышления и отчаянные вопросы.

На мгновение она подумала, что он мог бы взять себя в руки, спокойно опустить ее вниз и согласиться сделать то, что обещал. Он закрыл глаза, и исчезновение его пугающего взгляда было облегчением. Это продлилось всего несколько кратких мгновений.

— Джоэль, ты не понимаешь. Ты не знаешь, в какую игру играешь, — слова были произнесены ровным, холодным тоном. — Если ты подтолкнешь меня слишком далеко, то будешь сожалеть, что вообще уехала из Сан—Франциско. И никогда не сможешь вернуться.

Прежде, чем она успела осознать его пугающие слова, он прижал ее к своему твердому телу и накрыл ее рот своим. Борьба с ним походила на попытку остановить лесной пожар садовым шлангом. Не было никакого следа мягкости в его поцелуе, он причинял боль, так как с силой проталкивал свой язык между ее губами. Она ничего не могла сделать, и когда это закончилось, он отпустил ее настолько внезапно, что она покачнулась.

Джой ухватилась за спинку стула и выпрямилась, он стоял перед ней, застывший, нераскаявшийся и неумолимый. Она почувствовала горький вкус крови во рту и языком нашла то место, где он задел ее своими зубами. Она отшатнулась, не замечая твердый край стула, упершийся ей в спину.

Люк выглядел дико. Его глаза сверкали, зубы были обнажены. Джой все еще была безмолвна, пока он явственно пытался вернуть самообладание. Джой боролась за собственную выдержку, и первый порыв тревоги и страха, вызванного его нападением, спал под весом вернувшегося гнева.

Скривив губы в вызове, Джой выпрямилась, чтобы посмотреть на него с чем—то, похожим на презрение.

— Твои угрозы и грубое поведение не подействуют на меня, Люк. Не беспокойся, я не собираюсь навязываться тебе ни минутой больше, — она развернулась на пятках и оставила Люка стоять на месте, сердито прошагав в главную комнату. Она схватила волосы и, пока шла к двери, завязала их в свободный узел на затылке шнурком, извлеченным из кармана.

Люк уже блокировал ей выход. Джой резко остановилась, чтобы не врезаться в него, пряча свою реакцию под маской холодной враждебности.

— Ты хотел, чтобы я ушла, если ты любезно отступишь, я так и сделаю.

Его глаза были все еще дикими, а тело — угрожающе напряженным.

— Забудь, что ты когда—либо встречала меня, Джой. Вернись туда, откуда пришла, оставь эти поиски и уезжай в свой город. И никогда не возвращайся.

— О, нет, — резкость тона Джой соответствовала его свирепости. — Ни за что на свете. У меня была причина приехать сюда, и я не вернусь домой, пока не сделаю то, что собиралась, — напрягшись в ожидании его реакции, она шагнула вперед, пока ее грудь почти не коснулась его. — С твоей помощью или без, я собираюсь найти своих родителей. Если я не смогу найти гида, то буду действовать сама. И ни ты, ни кто—либо еще не остановит меня.

На сей раз она была практически готова к его ответу, но даже и сейчас это был шок, когда стальная сила его рук обхватила ее плечи и прижала спиной к ближайшей стене, накрывая всем телом. Резкие линии его лица были тверды, янтарно—зеленый жар глаз сверкал безумием.

— Нет, ты не сделаешь этого, — его слова скрежетали, горячее дыхание касалось её лба. — Ты не будешь искать гида и подниматься в горы. Ты не будешь убивать себя на моей территории, — он вдавил её в стену так, что каждый дюйм их тел соприкоснулся. Джой дрожала от гнева, страха и сильного желания.

— Почему ты беспокоишься, Люк? — насмешливо обратилась она к нему. — Ты уже имел возможность получить то, что хотел, но не взял это. С чего вдруг ты стал таким заботливым?

Бессловесное рычание вырвалось из его горла, и он откинул голову назад в жесте, похожем на отчаяние. Его дрожь вибрировала в унисон с ее собственной, и Джой стиснула зубы, когда он снова уставился на нее своим безумным пристальным взглядом.

— Я не позволю это. Не позволю, — слова звучали, как удары. — Ты никуда не пойдешь, поняла? — его пальцы вдавились достаточно сильно, чтобы оставить синяки. Джой чувствовала, что ее зубы обнажились в ответ, она тщетно боролась с его захватом, практически шипя от гнева. Она не нашлась с достойным ответом, и ей оставалось только взглядом выразить свой протест. — Я могу препятствовать тому, чтобы ты прошла, Джой. Легко, — тон Люка стал ровным, почти разумным, тогда как ее собственное сердце билось сильно и быстро в растущей ярости. — Ты должна будешь пересечь мои земли, чтобы добраться туда, куда тебе нужно, если, конечно, не хочешь потратить на это целый месяц. А я не позволю тебе. Понимаешь меня? Я не позволю тебе пройти.

Последняя капля контроля Джой лопнула. Звуки, которые вышли из ее рта, были едва ли словами — они были криками гнева, смешанного с эмоциями, которые достигли своей кульминации. Она била его кулаками, которые он держал, а ногами наносила удары по его голеням и лодыжкам. Она мотала головой так, что ее волосы расплелись и безумно хлестали по лицу и всему вокруг, но он стоял, столь же упорный и тихий, как одна из его гор.

Так же внезапно, как и началось, извержение безумия Джой утихло, и она почувствовала слезы на своем горящем лице. Они также лежали и сверкали на Люке, куда попали в ходе борьбы, и их вид потряс ее еще больше, чем его абсолютная неподвижность. Ее руки и ноги обмякли, и если бы он не удерживал ее, она бы упала. Она прислонилась к нему, голова упала на его плечо в презренном поражении. Слезы хлынули с новыми силами, и у нее не было сил с ними бороться.

Плечо Люка было твердой подушкой, приглушающей рыдания, но ничего столь тривиального — даже его победа — не имело значения. Слезы впитывались в его рубашку, тело дрожало и дергалось, словно у марионетки, которой управляет безликая рука. Она едва заметила, когда давление на ее тело ослабло, и руки, поймавшие ее, держали в самых нежнейших из объятий.

Это было только после того, как стих последний отголосок бури: Джой почувствовала, что рука Люка ласкает ее волосы, прижимая лицо к своей груди. Он держал ее так же легко, как ребенка, его руки оберегали и защищали, а щекой терся о макушку ее головы. Чрезвычайная эмоциональная пустота и ужасная усталость, которую чувствовала Джой, не позволяла осознать его действия.

Когда Джой в последний раз содрогнулась, то попыталась собраться с силами, чтобы вытереть слезы. Большая рука Люка обхватила ее подбородок, приподнимая лицо к нему. Она старалась не смотреть на него, чтобы не позволить ему увидеть последствия ее позорной потери самообладания. Она чувствовала, что глаза опухли, а кожа лица стала жесткой от высыхающих слез. Но прежде, чем она успела оценить его намерения, он опустил голову, чтобы поцеловать влажность на ее щеках. Мягкое, как перышко, прикосновение его губ было бесконечно нежным, бесконечно отличалось от всего, что было прежде. Его язык осушал ее слезы и разглаживал веки. Она закрыла их, и мягкое удушье, которое вырвалось теперь, не было признаком горя.

Это казалось невозможным, смехотворным, чтобы предположить, что внутри нее еще осталось что—то, что могло бы шевельнуться при его прикосновении. Гнев ушел, но что—то еще отвечало на его касания, его нежность. Чрезвычайные противоречия, которые были в Люке Жуводане, вперемешку с её собственными представлениями о нём сейчас имели не больше значения, чем отдельная упавшая сосновая иголка на земле в лесу. Ее дрожь возвратилась, а вместе с ней — и порыв чувственности.

Возможно, это было внезапное чувство беспомощности, которое нарушило колдовство между ними, которое отсекло чувства, чтобы раскопать забытое ядро логики. Джой внезапно напряглась, ослабила свою хватку и отодвинулась от Люка, также как мгновением назад прильнула к нему. Он не пытался удержать ее. Когда он отступил на шаг, его лицо было таким ошеломленным, как будто его ударили. Джой отвела взгляд.

Люк ничего не сказал. Он стоял неподвижно, пока Джой продолжила свой путь к двери, сгорая от смущения и желая единственной вещи — справиться с невыносимым хаосом эмоций. Рука нашла ручку двери и повернула ее. Спотыкаясь, Джой прошла через крошечную комнату, которая служила холлом при входе, и открыла дверь на свободу. Солнечный свет ослепил ее. Она инстинктивно попыталась заслониться от него, смотря невидящим взором на арку синего неба и коричнево—зеленый край леса. Ее ноги несли прочь от хижины. Не имело значения, что она не знала самый быстрый и самый точный путь домой, все, что имело значение, это уйти как можно дальше от Люка Жуводана и своего собственного безумия.

Она почти достигла берега озера, когда Люк догнал ее. Почувствовав его безо всякого взгляда и звука, Джой замерла. Он тихо подошел к ней и вручил маленький рюкзак. Она машинально взяла его. Одежда — ее жакет, наверно — и что—то еще, возможно, еда. Джой не смотрела на вещи, не встречалась с ним глазами так же, как и он не искал контакта. Когда она взяла легкий сверток, он двинулся в обратном направлении и растаял среди деревьев, как призрак.

Джой не тратила напрасно времени на размышления, анализ или вопросы. Заставляя себя функционировать, она позволила ногам самим находить путь к дорожке, окаймляющей озеро, и следовала по ней уверенными шагами.

Единственная мысль прорвалась через ее эмоциональное безразличие. «Только одно в ее жизни оставалось неизменным. Она должна найти своих родителей, и никто — даже Люк Жуводан, не остановит ее».

Перемещаясь среди деревьев рядом с Джой, Люк сопровождал ее, пока она шла по его земле. Он чувствовал, что она погружена в себя даже больше, чем он сам, и не замечала, когда он тонко влиял, чтобы направить ее, когда она иногда теряла незаметный след. Он все время наблюдал, чтобы она не причинила себе вреда, хотя только один ее вид доставлял ему невыносимую боль.

Вскоре появились волки, чтобы присоединиться к нему, настолько тихо, что даже он практически пропустил их прибытие. Они передвигались рядом с ним, стелясь причудливым узором меж деревьев, более тихие, вопреки своему обыкновению, так как ощущали присутствие постороннего. Они наблюдали вместе с ним, когда Джой остановилась, чтобы передохнуть и съесть то, что Люк положил для нее в рюкзак. Она съела пищу с апатичностью, которая болью отозвалась в его сердце. Когда она вставала на ноги и почти что споткнулась, только волки воспрепятствовали ему броситься к ней.

Было далеко за полдень, когда Джой достигла предместий города. Волки остановились раньше, чем он, опасаясь жилищ человека в дневном свете. Люк проследовал дальше, пока не увидел, что Джой достигла подстриженной лужайки домика. Даже люди, мимо которых шла Джой, не видели его. Она, казалось, тоже не замечала их, когда прошагала до широкого крыльца, прислонившись в чрезвычайной усталости к двери прежде, чем открыть ее и исчезнуть внутри.

Он стоял позади деревьев в течение долгого мгновения, жестоко раздираемый противоречиями, стремясь идти к ней снова и зная, что не может так поступить. Однажды он уже совершил эту ошибку. Наконец, он подчинился молчаливому зову своих братьев и вернулся назад в лес, присоединяясь к ним, пока они нетерпеливо ждали среди полос света и тени, испещряющих лесной ковер. Не ответить на их призыв было невозможно, и он не сопротивлялся ему.

Как и прежде, он бежал, чтобы ее запах не касался его ноздрей, чтобы забыть чувство ее тела в своих руках, хотя теперь он бежал не один. Волки прыгали и бежали вокруг него, и он разделил лидерство с альфа—волчицей стаи, когда они покинули испорченные человеком земли и возвратились под защитный покров его владений.

Они бежали, затем замедлили темп, дожидаясь заката, потом ведущая волчица поймала след добычи, и они включились в охоту. Олень, который бежал перед ними, неосторожно получил царапину, но был быстр и отважен, несмотря на недостаток, который сделал его добычей волков. Они взяли шанс, что дала им природа, чтобы стать сильней, освобождая племя оленей от слабых и больных.

Сегодня охота была успешной, хотя так бывает не всегда. Люк сидел в стороне, пока волки пировали, даже возбуждение и истощение от долгого бега не освободили его от ее присутствия. Волки знали это, они поглядывали на него и держали дистанцию, заискивающе порыкивая, когда он к ним приближался. Он всегда был несколько отдален от них, но сейчас чувствовал себя поистине одиноким. Теперь было только одно средство от одиночества, раз и навсегда.

Люк ударил кулаком по изломанной поверхности скалы, на которой сидел. К текущему моменту он уже усвоил урок. Он заплатил — и заставил ее тоже заплатить — за то, что проигнорировал предупреждение, которое подсказывали чувства. Она думала, что он сумасшедший или того хуже, и у нее были все основания так полагать. Эта мысль причиняла больше боли, чем он думал. Никакая другая женщина никогда не могла заставить его испытывать подобное. Он должен забыть о ней, как и сказал Джой забыть о нем.

Но теперь он понимал до мозга костей, что Джой не была обычной женщиной. И он узнал ее достаточно хорошо, чтобы понять, что несмотря на его предупреждения и угрозы, она не оставит свою сумасшедшую идею, в которой он обещал свою помощь. Как легко он дал это обещание, когда думал, что может взять ее и потом расстаться, как с любой другой женщиной.

Ее слова эхом отозвались в его голове. «Трус». «Действительно ли он был трусом? Не решаясь рискнуть, чтобы помочь ей после того, как дал свое слово? Но все было не так просто. Он уронил голову на сложенные руки и вздохнул. Она могла потерять так же много, как и он. А он мог потерять все».

Впервые за многие часы сознание Люка стало работать в ритме холодной логики. Он знал, что она сделает то, что запланировала, без его помощи, как и грозилась поступить. Таким образом, все сводилось к двум рискам, которые казались одинаково ужасными: возможности потерять её жизнь и вероятности того, что он лишится рассудка. Он мог достаточно легко помешать ей пройти по его землям, но она найдет другой путь обойти их, затягивая поиски до опасного времени, когда выпадет первый снег. Он мог бы позволить ей идти одной, но знал, что не сможет выкинуть ее из головы, и мысли о ней сведут его с ума. Он не мог позволить ей умереть потому, что отказал в помощи, которую мог дать.

Решение, к которому пришел Люк, было столь же неизбежно, как появление луны на вечернем небосклоне. Оно не принесло ни облегчения, ни радости, но это было все, что ему оставалось.

Волки расходились, наполнив животы едой. Они подошли к нему, чтобы отдать дань своего уважения, наклоняя головы и прижимая уши, начиная от альфа—волчицы до самого низкого по рангу животного в стае. Люк встал, чтобы засвидетельствовать это, утверждая свое господство взглядами и жестами — волки с легкостью понимали этот язык жестов, сложившийся за годы длинных дружественных отношений. Потом он отпустил их, и они сорвались с места, чтобы найти пристанища для отдыха, а он стоял и наблюдал, как они исчезали в глубоких тенях леса.

Люк запрокинул голову, чтобы почувствовать холодный воздух вечернего бриза. С внезапной дрожью волнения он вспомнил парней на озере, бандитов, которые напали на Джой. Он был слишком озабочен другим, чтобы подумать о том, как лучше разобраться с ними, но теперь у него были время и желание, чтобы решить эту небольшую проблему. Волосы на затылке поднялись дыбом. Джой думала, они получили урок, но он сомневался в этом. Очень сильно сомневался. Они должны были хорошенько запомнить, отпечатать навсегда в своих ничтожных дефективный мозгах, что никогда, никогда больше не должны появляться на его земле. И никогда не трогать Джой Рэнделл.

Крик триумфа, пойманный в ловушку его горла, вырвался на свободу. Обнажая зубы в ухмылке, Люк повернул в направлении города. Впервые за очень долгое время возникло хоть что—то, что будет легко осуществить, и это принесет ему немалое удовлетворение.

— Джой, ты вернулась! — звук подлинного удивления в голосе Мэгги заставил Джой практически вздрогнуть, пока она забиралась на табурет в баре.

Джой заставила себя улыбнуться.

— Ты кажешься удивленной, Мэгги. Большой Нехороший Волк, в конце концов, не съел меня, — Мэгги вспыхнула до корней вьющихся волос и скрыла замешательство быстрым движением, наполняя стакан Джой ее любимым белым вином.

Пользуясь кратким затишьем перед неизбежным объяснением, Джой позволила голове упасть на сложенные руки, опирающиеся на поцарапанную поверхность барной стойки. Она была все еще истощена от вчерашних событий, даже несмотря на то, что упала на кровать сразу, как только достигла безопасности домика. Она едва замечала любопытные лица гостей, пока брела к своей комнате, сбросила грязную одежду и провалилась в сон.

К счастью, ей не снились сны, как будто все запасы ее интеллекта и эмоций высохли. Она проспала большую часть дня, пробудившись от солнечного света, затопляющего комнату, сильно сознавая, насколько нуждается в хорошем душе. Тем не менее, ей понадобились все силы, чтобы смыть грязь и пот с тела и заставить себя съесть скудный ужин в своей комнате.

Она подчинилась скорей инстинкту, чем логике, оказавшись здесь, в «Рыжике». Сильный запах вина заполнил ноздри Джой, когда Мэгги поставила стакан у ее локтя. Рыжик ничего не сказала, но Джой не должна была видеть лицо, чтобы знать, что подругу распирало от вопросов. Джой снова улыбнулась, отмахиваясь.

— Не смотри так мрачно, Мэгги. Я в порядке. Все прекрасно, — она нацепила самую сияющую улыбку, которую сумела изобразить, и выпрямилась, чтобы разглядеть свою подругу. — Все идет по плану, благодаря твоему предложению. Я, наконец, буду в состоянии осуществить свою экспедицию.

— Это означает, что ты добралась до хижины Жуводана и, в конце концов, убедила его помочь тебе? — спросила Мэгги. Ее скептицизм был слишком очевиден.

— Точно, и выжила, чтобы рассказать тебе об этом, — сказала Джой с коротким смехом, который, как она надеялась, выглядел убедительным. — Все складывается просто прекрасно.

Мэгги покачала головой.

— Прости за назойливость, но я корила себя за то, что предложила эту сумасшедшую идею, — она вздохнула, опираясь локтями о барную стойку и кладя подбородок на руки. — Мы, Алан и я, не хотели бы видеть, что ты влипла во что—нибудь… неприятное. Черт побери, ты знаешь, как мы за тебя волновались?

Неожиданная эмоция шевельнулась в разбитом сердце Джой при последних словах подруги. Она не часто прикасалась к людям, но сейчас потянулась, чтобы дотронуться до руки Мэгги.

— Я знаю. И это для меня много значит. Я не очень схожусь с людьми, — она наклонила голову. — Но, пожалуйста, не волнуйся больше. Скажи Алану, в случае, если я не увижу его, чтобы он тоже не волновался. Я буду хорошо заботиться о себе, — она не отстранилась, когда Мэгги сильно сжала ее руку, в ореховых глазах читалось беспокойство. Джой, усмехнувшись, вернула пожатие.

— Когда ты уезжаешь? — Мэгги отбросила свои завитки и, криво улыбнувшись Джой, пояснила, — даже я знаю, когда отступить.

— Скоро. Предполагается, я встречу Жуводана на краю его земли послезавтра, — она заколебалась, зная, что лучше не быть слишком конкретной. Не тогда, когда не знала, как повернутся дела — то есть, когда она их закончит и вернется обратно в город. Точнее, если вернется.

Она подавила дрожь.

— Он полагает, что нам потребуется много дней, чтобы дойти туда и вернуться обратно, поэтому, думаю, что буду отсутствовать неделю или больше. Ты была права, Мэгги, он — тот, кто мне нужен. Я буду в хороших руках.

Рыжик вздохнула и философски пожала плечами.

— Я знаю, что ты не будешь больше слушать мои советы. Пока ты знаешь, что делаешь. Но не рискуй с Жуводаном. Я уже говорила раньше: у него сомнительная репутация.

— Вот почему ты была удивлена видеть меня здесь так скоро, — поддразнила Джой. — Но, как ты можешь видеть, я цела, и все сложилось наилучшим образом. Не Жуводану тягаться со мной! — самоуверенным жестом она подняла бокал, поприветствовав свою подругу, и сделала большой глоток.

Лицо Мэгги было легко читаемо, и Джой знала, что ее спектакль не был полностью убедителен.

— Он действительно не так плох, как все о нем говорят, — добавила она, опуская бокал. — И, что бы ни случилось, Мэгги, это будет мой выбор и моя ответственность, — Джой на мгновение закрыла глаза, желая, чтобы она смогла рискнуть и полностью довериться Мэгги, высказать все свои сомнения, страхи и замешательства, признаться, что собирается ввязаться в ужасную авантюру — в одиночку пойти в горы. Но не могла быть настолько жестокой. Джой могла только надеяться, что Мэгги и Алан не будут обвинять Люка, если она никогда не вернется. Какие бы чувства она ни испытывала к нему, это был только её выбор, в котором она отчаянно нуждалась — рискнуть жизнью, чтобы освободиться от прошлого.

Когда она открыла глаза, Мэгги вернулась, отпустив другого клиента. Джой глубоко вздохнула и встретила обеспокоенный пристальный взгляд Рыжика.

— Мэгги, я рассказывала тебе немного, зачем я это делаю, почему должна сделать это. Но никогда не говорила о том, что могло бы действительно объяснить это, — она искала правильные слова. — Всю мою жизнь, я чувствовала, будто что—то было не доделано, что—то мешало мне жить той жизнью, которой живут люди, подобные тебе.

Объяснение, казалось, было выдернуто из того уголка, который не затрагивался долгие годы, который Люк Жуводан раскрыл и оставил открытым, незащищенным от возможной боли.

Теперь она заглянула внутрь себя, на это сокрытое место, и ее слова были обращены к себе в той же мере, как и к Мэгги.

— Я предполагаю, что можно сказать так: я всю свою жизнь строила так, чтобы никто не мог сделать того, что сделали мои родители, когда умерли и оставили меня одну. Даже мой брак был очень безопасен. Ричард был предсказуем. Надежен. Я думала, что именно в этом нуждалась больше всего, но однажды этого стало недостаточно, и это произошло тогда, когда я поняла, что должна сделать что—то, чтобы попробовать и найти какой—то смысл, — она затихла и сглотнула, смех сквозь слезы пробивался мимо кома в горле. — У меня была приличная жизнь. Не знаю, почему я не смогла просто принять это. Все было хорошо, спокойно и безопасно. Но когда я поняла, что должна была сделать это, оно стало всем, что имело значение. Это стало целью. Тем, за что стоило бороться.

Она рискнула взглянуть на Мэгги, лицо которой выражало такую симпатию, что Джой не смогла выдержать ее взгляда. Она вынудила себя продолжать.

— Я не могу просто вернуться домой и забыть об этом только потому, что так легче и удобней всего. Бывали такие моменты, когда я желала, чтобы у меня нашлись силы так поступить — но теперь слишком поздно. Я должна закончить это, Мэгги. Это — мой последний шанс попрощаться с людьми, которых я любила, но, возможно, это также мой последний шанс найти себя.

Слова сорвались, и она не могла найти никакого иного способа выразить то, что сама только что начинала понимать. Она никогда не выражала это так прямо, даже в собственном сердце. Откровение заставило ее задрожать от силы сражения, с которым она едва ли знала, как бороться. Внутри себя.

Рука Мэгги накрыла ее руку, сжимающую стойку.

— Все в порядке, Джой. Я думаю, что действительно понимаю. У всех нас есть что—то, что мы делаем, несмотря на риски, — Рыжик прервалась, и Джой уловила в ее голосе оттенок личного опыта и воспоминаний. — Все, что я могу сказать — это то, что хочу, чтобы ты нашла то, к чему стремишься. Только будь осторожна. Позаботься о себе, хорошо?

— Я обещаю, что приложу все усилия, Мэгги, — ответила Джой с дрожащей улыбкой, и Мэгги улыбнулась в ответ. Разжимая руки, Джой сделала еще один длинный глоток вина и сконцентрировалась на успокоительной жидкости, которая ослабила комок в груди. — Я должна идти, Мэгги. Я собираюсь хорошо отдохнуть и собрать оставшуюся часть вещей. Загляну, чтобы попрощаться завтра вечером.

— Договорились, — Мэгги забрала бокал и подмигнула Джой. — Хорошо отдохни, слышишь? И я хочу полный отчет, как только ты вернешься.

Джой постаралась не встречаться глазами с Мэгги, когда направлялась к двери.

— Хорошо. Сразу, как только вернусь.

Игнорируя приступ вины на доверительные слова подруги, Джой никак не могла заглушить тонюсенький голосок, который насмехался над ней. «Если вернусь».

Джой вернулась рано вечером, осторожно избегая любого, кто бы мог задать вопросы, на которые она не имела никакого желания отвечать. Она провела следующее утро, собирая оставшиеся вещи: ей может понадобиться дополнительная одежда, легко транспортируемое продовольствие, некоторые мелочи, которые она еще не успела приобрести, но которые могли бы пригодиться.

Ближе к вечеру она вынула карты и провела несколько часов, изучая их, запоминая самый короткий маршрут к месту назначения. Это значило, что ей было необходимо пересекать земли Люка. Если он действительно попробует остановить ее — она хлопнула ладонями по карте. Она будет решать этот вопрос, когда придет время.

Тем вечером Джой попыталась отдохнуть прежде, чем идти к Мэгги попрощаться. Все было готово, но мысли продолжали крутиться в сознании, и их невозможно было остановить. Хотя сны не мучили ее в течение двух прошлых ночей, она больше не могла отгонять воспоминания, не могла забыть Люка Жуводана и все, что произошло между ними. Она не стала лучше понимать ни его, ни себя в том, что касалось Люка. Была только бездна стыда, боли и тоски.

Падая на кровать, Джой призвала решительность, которая всегда была ее силой. Теперь, когда она, наконец, подошла к тому, ради чего так долго и трудно работала — это внезапно стало очень пугающим. Она столкнется с этим лицом к лицу, даже без помощи кого—то, кто бы мог провести ее и доставить туда и обратно в целости и сохранности.

Джой была реалистична даже сейчас, чтобы игнорировать факты. То, что она делала, было безрассудным, безумным, даже убийственным. Она рискнет своей жизнью и предаст веру друзей в погоне за мечтой, которая могла даже и не осуществиться. Она может умереть в тех горах, как Люк и предупредил ее. Было небольшим утешением напомнить себе, что в последнем случае, если она умрет, то уже не будет такой одинокой.

Вечером Джой провела больше, чем намеревалась, времени в таверне, подпитывая храбрость и отодвигая бесполезные эмоции в светской беседе с Мэгги. После прошлого раза Рыжик не стремилась выпытывать подробностей или требовать дальнейших гарантий, и Джой приняла это со смешанным чувством вины и благодарности.

По пути к бару Джой неожиданно натолкнулась на знакомые лица, которые моментально оторвали ее от собственных переживаний. Группа молодых людей проходила толпой мимо, пока она не узнала белокурого главаря, а затем и других, кто напал на нее у озера. В течение долгого момента Джой ждала, намереваются ли они в середине пустой улицы начать с того момента, где закончили; она приготовилась к борьбе, руководствуясь скорей упрямством, чем здравым смыслом.

Но они не приняли вызова. Более того, их лица отразили неловкость, настолько глубокую, что Джой задалась вопросом, не появились ли у нее внезапно мех и клыки. Главарь пробормотал что—то, но компаньоны одернули его настолько быстро, что Джой только заморгала в удивлении.

Теперь, в теплой дружественной обстановке бара, она изучала живое лицо Мэгги и думала, увидит ли она все это снова. Она долго и много размышляла о том, что оставит, если никогда не вернется. Рыжеволосую хозяйку бара и Алана Коллье, которые за несколько коротких недель стали для нее значить больше, чем большинство знакомых, которых она оставила в Сан—Франциско.

Джой никогда сильно не задумывалась о том, как мало позволяла себе сближаться с другими людьми после того, как умерли родители. Возникшее сейчас чувство было слишком гнетущим и слишком опасным. И именно теперь она нуждалась во всей своей внутренней силе, как никогда ранее.

Только у жгучей памяти о Люке Жуводане была власть повлиять на ее решение. Так или иначе, он проник очень глубоко сквозь защиту, сломал барьеры, о существовании которых она не подозревала до того момента, пока он их не обнаружил. Теперь она должна была выбросить его из головы, забыть, как он и приказал. Мысли о нем не поддавались никакой логике. А логика была всем, что должно было вести и поддерживать ее.

Возвращаясь к действительности, Джой моргнула, поднимая взгляд на подругу. С сильным чувством дежавю она поймала изменение в выражении лица Мэгги, когда та замерла с наполовину наполненной кружкой пива в руке, глядя через плечо Джой на дверь, в то время как холодный воздух ворвался в таверну.

Ощущение его присутствия было настолько бесспорным, что Джой не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что приковало внимание хозяйки бара. Она повернулась на табурете, когда Люк плавно зашел в комнату и приблизился к ней так, будто они расстались мгновением назад.

Мрачные линии его лица не стали мягче, пока его глаза скользнули по ней, поднимаясь к Мэгги. Пойманная в очарование близости Люка, как птица, загипнотизированная змеей, Джой скорей услышала, чем увидела отступление Мэгги и возобновление нормальной беседы после того, как завсегдатаи таверны отреагировали на присутствие Люка.

Глаза Люка снова опустились на нее, излучая ту энергию, которая стирала окружающий мир, оставляя их наедине. Джой чувствовала, что быстро оправляется от шока, вызванного его появлением, ощущала растущий защитный гнев, который сумела пересилить, и рассматривала Люка с вынужденным спокойствием.

— Так—так, Люк, вот это — сюрприз. Не думала, что увижу тебя раньше, чем начнется наша экспедиция, — она говорила таким тоном, будто она и Люк достигли того делового понимания, о котором ранее рассказывала Мэгги. У нее не было ни малейшего намерения сообщать ему, когда она запланировала двинуться в путь, но поняла по его сжатым челюстям, что он уловил насмешку, которую она бросила в него.

След гнева на его лице исчез под маской холодного безразличия, такого же отчетливо ложного, как и ее собственного.

— Я подумал, что это хорошая идея — придти пораньше и удостовериться, что все в порядке. Нет никакого смысла рисковать, — его глубокий голос нес слои двойного смысла, которые Джой не могла полностью расшифровать. Что это, угроза? Он намеревался удостовериться, что она не уехала из города, или было что—то еще, что она не могла даже предположить?

Джой скользнула с табурета.

— В таком случае, возможно, нам стоит пойти и обсудить наши планы, — она повернулась к нему спиной и посмотрела на Мэгги, которая стояла, скрестив руки, и наблюдала за ней с расширившимися от беспокойства глазами.

— Я должна идти, Мэгги, надо позаботиться о нескольких вещах напоследок, — она улыбнулась со всей теплотой и искренностью, которую сумела собрать. — Пожалуйста, не волнуйся, со мной все будет в порядке, и я расскажу тебе обо всем, когда вернусь.

Джой наблюдала пристальный взгляд Люка на Мэгги, сверкающий предупреждением, но Мэгги упрямо встретила этот взгляд.

— Я ожидаю, что твой гид позаботится о тебе. Вы сделаете это, не так ли, мистер Жуводан? — голос Рыжика нес собственное предупреждение. — Отнеситесь серьезно к тому, чтобы позаботиться о Джой. Мы будем ждать встречи с ней снова. В скором времени.

С последним кивком Джой Мэгги отвела взгляд от Люка так же легко, как и он от нее чуть раньше.

Напряженность Люка вибрировала в воздухе между ними, заставляя встать дыбом волосы на затылке Джой. Она отвернулась и зашагала из таверны, зная, что Люк идет за ней по пятам.

Когда дверь закрылась позади них, Джой не доставила Люку удовольствие своим гневом. Она зашагала через улицу, направляясь к домику, Люк молча шел в ногу с ней, сея ощущение кипящего и непримиримого присутствия. Только, когда они почти дошли до домика, Джой почувствовала, что достаточно контролирует себя, чтобы вести с ним разговор.

— Я думала, что план состоял в том, чтобы забыть, что ты когда—либо существовал, — насмешливо произнесла Джой, останавливаясь и оборачиваясь. — Ты это ясно дал понять. Я думала, что у меня это получалось довольно хорошо.

Но ожидаемой реакции не последовало. Он просто смотрел на нее без самого отдаленного намека желания, угрозы или гнева. Янтарно—зеленые глаза казались даже не сосредоточенными на ней.

— Я здесь, чтобы сделать то, что обещал. Ничего больше. Я отведу тебя в горы и верну назад. Тогда ты будешь свободна уехать.

Чрезвычайный холод в его голосе, такое безразличие, будто между ними никогда ничего не было, проник даже сквозь стену решительности Джой.

— Понятно. Ты решил помочь мне, в конце концов. Это решение такое же внезапное, как и все остальные?

Колкость вырвалась, хотя она попыталась остановить поток слов. Он почти незаметно напрягся. Если его гордость была задета ее уколом, он никак не показал этого, кроме внезапной напряженности и самой короткой вспышки глаз.

— Даю слово, что отведу тебя, куда ты хочешь, и назад.

— Взамен чего? Ты говорил раньше, что не нуждаешься в деньгах. Что ты хочешь от меня? — она вглядывалась в его бледные глаза в поиске малейшей вспышки страсти, чего—нибудь, что бы намекнуло, что он все еще хотел ее так, как перед их второй пагубной попыткой любовных ласк.

Его голос был почти шепотом.

— Все достаточно просто, — он посмотрел поверх нее, на бледные недостижимые звезды. — Когда ты получишь то, что хочешь, ты уедешь. И никогда не вернешься сюда снова.