Запад

Красное солнце заблудилось в переплетенных ветвях. Пятеро мужчин и четыре женщины молчат, переминаясь с ноги на ногу на краю полянки неподалеку от Кармаигса. Вампиры так далеко, лес так близко. Кажется, только шагни…

— Да уймись ты, никуда они без команды не денутся! — Олтис плюнул на землю и растер слюну носком сапога. — А даже если сбегут — что с того? В этом ведь суть.

— Поди найди их потом, — проворчал Ринтер, косясь в сторону людей.

Олтис перевел взгляд на Каммата, который с напускным безразличием прислушивался к спору. Заметив внимание лорда, дернул плечами, отошел в сторону. Серый плащ с откинутым капюшоном делал его похожим на бродягу.

— Слушай, Каммат, — не выдержал Олтис, — я уже не могу смотреть на твою голову. Отчего бы тебе не помолодеть, как все делают? Ну или хотя бы зайди ко мне как-нибудь за расческой.

— Не вижу смысла прятать седин, — отозвался Каммат, и рука его пробежалась по волосам. — Я жил немало как человек и гораздо больше — как вампир. И что, мне стыдиться этого?

Голос герцогини, выступившей из-за широкого ствола сосны, заставил вздрогнуть всех троих. Впрочем, не «вздрогнуть», а резко повернуться. Чтобы напугать вампира, остановившего сердце, внезапного появления мало.

— Он полагает, что седина делает его мудрее, — сказала Атсама. — Жаль только, что покупаются на эту байку лишь люди.

Ринтер захихикал, но быстро прекратил. В отличие от других лордов, Атсама не считала нужным скрывать своего к нему отношения. Ринтер с тоской покосился на широкую тропу, ведущую к полянке. Пусто. Король задерживается. И зачем было так рано приходить? — обругал себя Ринтер.

— По-твоему, я рисуюсь перед людьми? — Каммат удостоил герцогиню высокомерным взглядом.

— А что, это секрет? — удивилась та. — Ну, я про твои… Как ты это называешь? «Душеспасительные беседы»?

Каммат замер с открытым ртом. Олтис и Ринтер переводили взгляды с него на герцогиню и обратно.

— Что? — засмеялась Атсама. — Никто не слышал? Ну так позвольте, я расскажу.

— Что ты несешь? — невпопад ляпнул Каммат, но внимания на него никто не обратил.

Атсама, заложив руки за спину, принялась расхаживать по полянке.

— Да будет вам известно, — говорила она, — что лорд Каммат — величайший мыслитель. Жаль только, что мысли его не интересуют никого из вампиров. Впрочем, к чести седовласого мудреца стоит заметить, что вампиров вообще мало что интересует, помимо крови. Итак, что же он делает в своем имении?

Остановилась, окинула взглядом лица. Ринтера и Олтиса — заинтересованные, Каммата — яростное.

— Раз в неделю-другую господин Каммат собирает людей во дворе. У него есть специально подготовленные скамейки, простые, из неструганных досок. Сам же мудрец восседает на шикарном кресле, покрытом выделанной кожей…

— Атсама! — фальшиво улыбаясь, перебил Каммат. — К чему все это?

— Сейчас расскажу, спасибо за наводящий вопрос. Итак, устроившись в кресле, господин Каммат несколько минут сидит молча с закрытыми глазами и вздыхает. Говорят, в эти минуты у него бьется сердце. Он позволяет себе ровно три вздоха. Проверенное число. Если больше — люди начинают зевать, меньше — не успевают проникнуться благоговением.

— Прекрати пороть чушь, — прорычал Каммат.

— О, нет, пусть продолжает! — Из легкого облачка тумана посреди поляны появился король Эрлот. — Пока ждем последнюю жертву, можно и поболтать, не так ли?

Атсама поклонилась, отметив, что остальные лорды последовали ее примеру, и продолжила рассказ:

— Господин Каммат обычно начинает с того, что указывает концом посоха — ах, я не упомянула посох? — на кого-нибудь из людей и спрашивает, плохо ли тому живется. Поначалу люди смущались, но потом привыкли, и теперь смело заявляют: «Да, господин, плохо нам живется. Вот раньше — хорошо было!»

Под насмешливым взглядом Эрлота Каммат не знал, куда деваться. Вертел головой, отходил в сторону, но успокоился лишь когда король обратил все внимание на рассказчицу.

— Дождавшись нужных слов, господин Каммат вздыхает снова и начинает говорить. «Глупые вы создания! — Тут Атсама нарочито приглушила голос ради сходства с Камматом. Ринтер и Олтис рассмеялись громче прежнего. — Жалуетесь на долю, а того не ведаете, что Река вам такое испытание уготовила. Известно ведь, кто достойно долю свою здесь вытерпит, тот По Ту Сторону весело да беззаботно живет! Вот, взять меня. Завидуете вы вечной жизни моей, силе и власти, роскоши, в которой я существую. Но потребна ли мне та роскошь? Мне, привыкшему довольствоваться тем ложем, что любой клок земли обеспечит? Нет. А нужна эта роскошь лишь для того только, чтобы в душах ваших злобу и зависть пробуждать, испытывать их. А власть и сила мне к чему? Наделила меня всем этим Река, чтобы стражем я стоял между вами и Нею. Усмирите свою гордыню, опустите головы, раскайтесь в мыслях дурных и поступках, и будет вам благо. А не будь меня тут, над вами, вечно, тонули бы во грехе, а По Ту Сторону работали бы в каменоломнях без сна и отдыха».

Герцогине пришлось остановиться, потому что Олтис уже визжал от смеха, обнимая дерево, чтоб не упасть. Ринтер смеялся осторожнее, прикрыв губы ладонями. Эрлот же, улыбаясь, глядел на Атсаму. Она улыбнулась в ответ и продолжила:

— Снова вздыхает умудренный седовласый старец и говорит: «Что бы выбрали вы? Срок жизни свой, исполненный удовольствий и веселья, а после — каменоломни без срока, или же праведных страданий исполненную жизнь свою, а после — негу и умиротворение? То-то же. И не ропщите вы, ибо стократ мне хуже, чем вам! Я вечность пребуду пастырем вашим, и нет мне надежды на забвение. А сила моя, роскошь жилища — слабые то утешения…» Долго так может говорить мудрый Каммат. Потом отпускает всех величественным жестом и подзывает баронетов. Пока люди расходятся, он незаметно указывает какого-нибудь юношу с милой мордашкой и уходит, постукивая посохом. Юношу затем уводят, и больше никто его не видит. Кроме господина Каммата, разумеется. Господин Каммат показывает ему краткий путь к неге и умиротворению у себя в спальне, где обычно и протекает Великая Река. Вот какой он, Каммат. Доблестный спаситель людей от каменоломен. Одного не понимаю: зачем По Ту Сторону столько камня, что его вечность добывать приходится? Не иначе как огромное изваяние строится. Статуя до небес. С посохом.

Каммат бросился на герцогиню, но путь ему преградил Эрлот.

— Так близко к сердцу принимаешь насмешку? Ты вампир и лорд, на тебя смотрят люди. Веди себя достойно.

— Расслабься, посвисти чего-нибудь, — посоветовала Атсама. Впервые за вечер в ее голосе за издевкой послышался гнев, и этот гнев смирил Каммата.

— Прошу простить. — Он поклонился Эрлоту и сделал шаг назад.

— Так чего же мы ждем? — поинтересовалась Атсама. — Еще одна жертва? Должно быть, кто-то особенный?

— О, еще какой особенный! — улыбнулся ей Эрлот.

Атсама взглянула на Каммата, но тот стоял спиной, и выражения его лица она не увидела. Олтис не придал никакого значения словам короля. Но в сердце герцогини шевельнулась тревога. «Арека! — подумала она. — Спокойно. Если так случится, ты убьешь ее быстро и без раздумий». Если бы можно было заставить сердце биться еще медленнее, чем не биться вовсе…

Солнце исчезло, лес погрузился во тьму. Тучи сокрыли ночные светила. Кто-то чиркнул спичкой. Атсама повернулась к людям. Грубое мужское лицо освещается огоньком — человек раскуривает трубку. Огонек в чаше то разгорится, то пригаснет, будто крошечное сердечко пульсирует, тщась целый мир осветить.

Стук копыт.

Атсама посмотрела на тропу. Показалась повозка. Пара лошадей вороной масти остановилась, подчинившись руке кучера. Фырканье, тихое ржание.

Две фигуры в повозке. Одна помогла слезть другой, и Атсама на миг прикрыла глаза — оба силуэта мужские.

Тот, что спустился, стоит, прислонившись к повозке.

— Держи! — Сверху ему протягивают костыли. — Скачи скорее, на четырех-то ногах точно до рассвету сдюжишь.

Атсама медленно повернулась к Эрлоту и обнаружила, что он смотрит на нее.

— Как это понимать?

— Видишь ли, этот парень куда как расторопнее, чем кажется, — сказал Эрлот. — Года три назад его прислали с Юга в виде дани. Вся партия была такой, и я велел их уничтожить. Но этот изловчился сбежать. Спрятался у тебя, а ты ничего и не заметила, верно, Атсама?

Атсама бросила взгляд на Каммата. Лицо его бледнее обычного. Позабыв обиды, лорд коротко мотнул головой. Олтис и Ринтер молчат, переглядываются, ничего не понимая. Сопровождающий баронет подвел мальчика к остальным жертвам. Люди засмеялись, прозвучало что-то про ноги и костыли.

— Пусть так, — сказала Атсама. — Но почему я об этом узнаю сейчас, вот таким образом? Почему в моих владениях хозяйничают посторонние?

— Потому что я — король. — Голос Эрлота утратил все шутливые нотки. — Весь мир — мои владения.

Атсама склонилась, быстро обдумав следующую фразу:

— Что проку гнаться за калекой? Скучная жертва.

— Мы дадим ему чуть больше времени. А впрочем… Дадим время всем. Эй, вы, там! Бегите. Спасайтесь.

Баронет подтолкнул замешкавшихся. Курильщик спешно выбил трубку и скрылся среди деревьев. Мальчик, опираясь на костыли, заковылял в другую сторону.

— А теперь я кое-что скажу. — Эрлот окинул взглядом четверых лордов. — Скажу один раз и хочу, чтобы мои слова запомнились. Сегодня — последний день, когда вы можете наслаждаться жизнью. Эта охота — мой вам подарок. Завтра… Примите это сами, доведите до каждого барона и баронета! Завтра я запрещу убийства. За каждого убитого взыщу высокую цену. Вы узнаете, каково это — молить о доле смертного.

Только Ринтеру хватило глупости открыть рот:

— А что такого изменится завтра?

— Ничего особенного, кроме твоей жизни, — отозвался Эрлот, глядя при этом на Атсаму. — Слушай меня, выполняй приказы, и все будет хорошо. Рано или поздно.

Перевел взгляд на Каммата:

— С завтрашнего дня мужчины не должны выходить в поля. Гоните женщин и детей. Мужчин же я направлю на другие работы. И, ради Великой Реки, я не хочу больше слышать разговоры о том, что я лишился ума и меня нужно отравить полынью. Безумен не тот, кто делает непонятное, а тот, у кого не достает ума понять.

Теперь смотрит на Олтиса, который старается отвести взгляд.

— Со дня на день Восток двинется к нам в гости. Недавно я узнал кое-какие подробности от нашей прекрасной принцессы. Собирается огромная флотилия, все свободные князья Востока идут на Запад. Если им удастся преодолеть океан, если их не убьют те маленькие гостинцы, что Река оставила по всему миру, то рано или поздно они будут здесь. Возможно, раньше, чем это вообще возможно, потому что ведут их двое настоящих безумцев, готовых попрать все законы. Мальчишка, принявший дар от Алой Реки, и Эмарис Виллеран.

— Как ты мог такое узнать? — вскричала Атсама. — Летучие мыши не могут…

— Эмарис? — в один голос воскликнули трое лордов. — Но как…

Атсама закрыла глаза, даже сквозь веки ощущая насмешливый взгляд Эрлота. Поздно изображать удивление — попалась.

— Кажется, моя фрейлина действительно тебе доверяет. Хорошо. Я придумаю, как это использовать. Не переживай, Атсама. Я не стану убивать ее, чтобы досадить тебе. Она умрет, когда дождется того, кого ее сердце жаждет все эти годы. Умрет счастливой — так я хочу.

— Но Эмарис… — воскликнул Олтис.

— Достаточно, — оборвал его Эрлот. — Вы знаете все, что необходимо. А теперь — да начнется охота!

Едва умолк раскатистый глас Эрлота, стая летучих мышей рванулась в чащу. Лишь одна. Остальные замешкались и предпочли обличья волков.

* * *

Раскинувшись так широко, что чувство стаи получалось хранить с огромным трудом, летучие мыши заполнили лес беззвучными криками. Он не мог уйти далеко, но мог укрыться. Атсама проклинала себя за то, что ни разу не отведала кровь мальчишки. Сейчас бы чувствовала его, пусть и слабо.

Голос одной из мышей вернулся с четкой картинкой. Вот он, стоит, прислонившись к дереву. И не пытается прятаться. То ли дурак, то ли наоборот слишком умен, чтобы питать глупые надежды.

Стая собралась, Атсама шагнула к Мальчику, взяла его за плечи.

— Хорошенько запомни все, что с тобой и на тебе!

— Не так уж много, — улыбнулся он. — Может, лучше здесь? Тебе будет не так больно, если я назову тебя кровососущей шлюхой и плюну в лицо?

Тысячи лет назад юная Анитти разрыдалась бы от таких слов, но Атсаму называли и похуже.

— Очень смелый, молодец, — буркнула она. — Глаза прикрой.

К стае добавилось еще несколько мышек. Стремительно лавируя между деревьев, они летели в западном направлении.

«Как тяжело! — заметалась в стае мысль. — Почему так тяжело нести человека?»

Мыши стали сбиваться с курса, натыкаться на ветви. Не дотянуть до остатков Сатвира… Последним рывком Атсама изменила направление и, как только стая вылетела на открытое пространство, вернула облик себе и Мальчику.

Они стояли перед дырой в земле.

— Полезай внутрь, — велела Атсама. — Сиди тихо, я за тобой вернусь, как только…

Она не договорила, понятия не имела, когда вернется, и, главное, — зачем. «Эрлот отобрал то, что принадлежит мне, и я это верну», — немного успокоила ее глупая мысль.

— Ну же! — прикрикнула Атсама. — Внутрь, быстрее! Ратканон здесь столько лет прятался, ты уж как-нибудь пару дней выдержишь.

Мальчик нехотя, будто потакая капризному ребенку, заглянул в дыру.

— Что ты возишься? — прорычала Атсама. — Помочь?

— Немного.

Что это у него в руках? Свирель? Но зачем?

Атсама схватила ее, спрятала за пазуху.

Луна выкатилась из-за туч, и Мальчик вздохнул:

— Надо было соглашаться на кровососущую шлюху…

Ни слова сказать Атсама не успела — за спиной прозвучал ненавистный голос:

— Я знал, что этот мерзавец более прыток, чем пытается казаться. Вот докуда добежать успел. Но ты его догнала, молодец.

Атсама повернула голову.

На стволе поваленного дерева сидел Эрлот. В руке он что-то вертел, и Атсама, приглядевшись, узнала трубку. Другой рукой Эрлот вынул из кармана забрызганный кровью кисет и принялся неспешно набивать трубку табаком.

— Кроме того, этот калека успел забраться и ко мне в карман. Надо же. Видимо, увечья не только его ног коснулись. Другим хватало ума даже близко не подходить к тому, что принадлежит мне.

Атсама вспомнила баронета, который заступил дорогу, когда она вела Ареку к себе. Идиота, который, сам того не зная, посягнул на имущество короля. Повертев этот случай так и эдак, не нашла в нем пути к спасению. И тут сообразила, что очень уж давно молчит.

— Извини. Наверное, я просто не хочу сейчас крови. Вот и решила оставить мальчишку до лучших времен.

— Мальчишку! — Эрлот выпустил клуб дыма. — Почему в последнее время все вертится вокруг мальчишек и девчонок? Ради бесполезных детей взрослые люди, вампиры жертвуют жизнью. Дети поднимают огромные армии и ведут их в никуда. Странное время, Атсама, ты не находишь?

— Есть и другие странности, — отозвалась герцогиня. — Чего ты хочешь? Убить его? — кивнула на Мальчика. — Прошу. Я что-то действительно не в настроении.

От сильной затяжки трубка загорелась в руке Эрлота и в один миг обратилась в ничто. Выдохнув дым, он исчез. Атсама вздрогнула — перед носом хлопнули кожистые крылья.

— Необычный мальчик. — Эрлот склонился над жертвой. — Говорят, ты прорицаешь. Предскажи мне будущее, не бойся.

— Мне нечего бояться, — услышала Атсама спокойный голос. — Не смертью ли пугаешь? Не болью ли грозишь? А будущее вижу, и смерть твою, правитель. Ты в ужасе погибнешь, какого и не знал. Увидишь перед смертью немыслимое чудо, и, может, вспомнишь даже слова мои тогда.

Атсама закрыла глаза. Зачем он несет эту чушь? Лучше бы молчал или молил о пощаде.

— Значит, только великое чудо сможет меня уничтожить? — кивнул Эрлот. — Благодарю за комплимент, храбрый прорицатель. Должно быть, тебе интересно знать, думает ли моя игрушка о тебе? Постоянно. Хоть и пытается скрывать. Но вот слез она не скроет. Сегодня вечером она лишится очень многого, а я с нетерпением жду возможности услышать ее рыдания. До каких же пор можно терзать человеческое сердце? Вот что мне интересно во всей этой истории. Но с тобой, малыш, мне скучно. В тебе нет ни страха, ни боли. Наверное, ты думал, меня это напугает… Разочарую. Ты все равно послужишь инструментом. Ты — моя свирель, на которой я сыграю симфонию тьмы.

Говоря, Эрлот отходил от Мальчика. Его лицо поднялось к небу, на бледных губах, озаренных луной, поселилась улыбка.

— И смерть моя послужит королю, — со смешком сказал Мальчик. Тут же его тон сменился: — Прошу, господин, скажите ей, что я люблю ее. Что умер, вспоминая ее лицо.

Эрлот рассмеялся:

— Клянусь, я бы обратил этого дерзкого гаденыша, но он ведь не примет дара!

Эрлот повернулся к Атсаме. С мальчиком он больше не говорил, будто тот уже был мертв, будто и весь разговор с ним умер.

— Нет, Атсама, я не убью его. Я всего лишь расскажу тебе историю, о которой ты просила.

— Ничего я не просила!

— О, ты просто забыла. Это о принцессе. Ну, Варготос, Кастилос… Вспоминаешь? Почему-то мне кажется, что, пока я буду говорить, к тебе вернется аппетит. Уже сейчас твои глаза чернеют. Но мы не спешим. У вампиров есть вечность, не так ли?

Эрлот вновь уселся на бревно, спрятав руки в карманы.

— Было утро, — послышался громкий его шепот. — И был день. Солнце всходило так быстро…

Север

Принцесса не могла пошевелиться. Руки Эрлота, сжавшие горло и запястья, казались ерундой по сравнению с тем, что сковало ее изнутри. Она смотрела в глаза Кастилосу, который стоял, несмотря на чудовищную рану и слабо сочащуюся кровь. Он покачивался, с трудом удерживая равновесие, но взгляд прояснился. За пропавшей пеленой не было больше надежной стены, на которую И привыкла опираться. Там разверзлась пропасть.

— Если убьешь ее — умрешь здесь же, — медленно сказал Кастилос. — Я смогу сжечь нас обоих, не сомневайся.

— Нет, Кастилос, ты так ничего и не понял, — покачал головой Эрлот. — Ты пытаешься переложить решение на меня. Думаешь, сейчас ты будешь тянуть время, смотреть на меня ненавидящим взглядом, а я разозлюсь и прикончу девчонку. И, вроде как, это будет мое решение, а ты — пострадавший безвинно герой, который, к тому же, торжественно сожжет себя вместе со мной. Ты уже видишь памятник, который воздвигнут тебе люди по приказу графа Ливирро. Что там будет? Ты, высотой с пирамиду, гордо смотришь в сторону Реки? Или ты, преклонивший колено над трупом прекрасной принцессы Ирабиль Виллеран? Что бы ни было — уверен, это очень красиво. Но нет, я тебе такого подарка не сделаю. Тебе придется выбирать здесь и сейчас. Самому. Кто останется жить? Она? — Палец Эрлота холодным червем скользнул по щеке принцессы. — Или они? — Кивок в сторону людей.

Кастилос обратил взгляд в толпу. Ирабиль посмотрела на лица людей и задрожала. Их лица умоляли, боялись, но… не сомневались. Ни один взгляд не выражал сомнения в том, что спасение рядом. Как может кто-то в здравом уме выбрать одного человека, обрекая на смерть город?

Странное, обездвиживающее спокойствие пришло, разлилось по телу. Не замечая слез, И зажмурилась. Ледяная хватка смерти все сильнее. Если бы остановить сердце один-единственный раз. Не для того чтобы стать вампиром, но чтобы умереть — самой, по собственному выбору, лишить эту притаившуюся сзади тварь удовольствия вершить ее судьбу. Но нет, сердце лишь сильнее колотится, не унять его и не остановить.

— Дерись со мной, — слышится хрип Кастилоса. — Зачем трогать ее?

— Ты сам-то понимаешь, как глупо и слабо звучат твои слова? — вздохнул Эрлот. — Что интереса драться с тобой? Мы уже пробовали. Вот я, целый и невредимый, а вот ты, готов упасть от дуновения ветра. Хочешь, чтобы я добил тебя? Хочешь так сбежать от решения, хотя бы без памятника? Не выйдет, Кастилос. Ты слишком много общался с детьми и сам начал мыслить как ребенок. Давай папочка расскажет тебе немножко страшной правды. Видишь ли, твои слова потому пустой звук для меня, что убийство — это не страшно. Я могу убить ее одним движением. Потом дам отмашку, и город падет. А через минуту я об этом и не вспомню. Просто удивлюсь, откуда у меня такое хорошее настроение. И это вовсе не потому, что я такой злой. Просто убийство для меня — не страшно. Это моя страсть, Кастилос. Война, разрушения, подавление, победа. Итак, я могу победить тебя в бою, но я уже это сделал, и в этом ничего интересного. Однако в тебе остается кое-что такое, с чем я еще не сражался. Вот этот бой начался, и я от него не отступлюсь. Я буду спрашивать до вечера, снова и снова: она или они? Только теперь после каждого вопроса буду убивать одного человека. Пойми меня правильно: я мог бы вместо этого отрезать принцессе пальцы, но я тоже ценю красоту. Если она умрет, то умрет безупречной.

Тишина. Открыв глаза, сквозь слезы И разглядела лицо графа. Случайно их взгляды встретились. Из самых недр души вырвался безмолвный, мысленный крик: «Ты ведь присягнул мне!»

Взгляд Ливирро холодно бросил в ответ: «Когда ты умрешь, я стану свободным, а мой народ — выживет».

Ливирро ждал. Люди трепетали. Кастилос напряженно размышлял. Барон Ринтер, потирая руки, улыбался, и глаза его сияли. Роткир хранил спокойствие. Стоя в трех шагах от графа, он все еще сжимает меч, глядя куда-то поверх левого плеча принцессы. Должно быть, там — лицо Эрлота.

Чуть заметное движение. Принцесса опустила взгляд. Левая рука Роткира медленно вытягивает из-за пояса нож. Ирабиль улыбнулась. Бросить нож в Эрлота? Роткир либо наивен, как ребенок, либо… Либо тоже хочет избавить Кастилоса от трудного, но неизбежного выбора.

— Подумай еще и вот о чем, — сказал Эрлот. — Ее смерть будет легкой и приятной. Их смерть — мучительной. Выбирай. Я задаю вопрос снова: она или они?

Пальцы исчезли с горла. Эрлот вытянул руку, указав на первого попавшегося человека. Толпа прыснула в стороны, оставив бедолагу одного. Мужчина лет сорока, в грязном сером комбинезоне, со спутанной бородой, попытался отбежать, но не успел. Невесть откуда взявшийся огонь объял его тело. Мгновение еще виднелся силуэт, крик метался под ярко-голубым безоблачным летним небом, но вот остался лишь пепел.

Снова зажмурившись, И представила полянку, ручей, луну и звезды. Сколько же времени у них было, и все оно оказалось ночным. Потом — зима и весна, отравленные болью потерь. Лето осталось нетронутым, непорочным и неизведанным. Как так вышло, что ни разу не встретились при свете дня? Не купались в теплой речке Росвирк, не бегали по лугам, собирая цветы? Все бы отдала за один такой день, только вот отдавать оказалось нечего.

— Стоять! — Громовой голос Эрлота вырвал принцессу из забытья. — Каждый, кто побежит — умрет!

Подтверждая его слова, раздалось еще несколько предсмертных криков. Ирабиль решила больше не открывать глаз. В окутавшей ее темноте мысленно прочертила алую полосу. Когда будет пора, она просто перейдет на Ту Сторону, и все.

— Лорд Ринтер, будьте добры, обеспечьте порядок в стаде, — попросил Эрлот.

— Будет исполнено, ваше величество!

Тут же закричали еще люди, не меньше десятка.

— Стойте на месте, твари! — крикнул Ринтер. — Это ж просто: бежишь — умираешь, стоишь — живешь. Стоять проще, для этого ногами шевелить не нужно. Вот, поглядите на вашего графа. Он прекрасно владеет этим искусством, берите пример с него.

Когда все стихло, И услышала чей-то исполненный отчаяния голос:

— Да пусть он уже ей башку свернет, делов-то! Ну чего ты застыл?

Его поддержал гул толпы. Люди недоумевали, почему Кастилос медлит. Ирабиль тоже не могла понять. «Ну же, — просила она мысленно. — Ты ведь сам учил: сначала — дело, потом — страх».

— Продолжим? — сказал Эрлот. — Задаю вопрос еще раз. Она или они? Пожалуй, на этот раз я спалю кого-нибудь из детей. Может, это пламя растопит твое сердце?

— Стой! — Крик Кастилоса смешался с визгом ребенка. В лицо принцессы дохнуло жаром. Должно быть, малыш пытался бежать прямо на собственную смерть, потеряв голову от ужаса.

Заголосила мать. Она не бросилась на Эрлота, не упрекнула ни словом. Люди хорошо знали свое место даже в этом вольготном мире, где по рельсам ходил поезд, а на высокой башне звездочеты составляли небесные карты.

— О, ты решил? — притворно огорчился Эрлот. — Надо было быстрее, Кастилос. Ну, у тебя будет еще шанс. Еще порядка трех сотен шансов, если глаза меня не подводят. Хотя… Они лишь прибывают, ты погляди. Их все больше и больше. Но продолжим. В этот раз я дам тебе чуть больше времени на ответ. Итак, твой выбор: она или они?

Прозвучавшее в ответ слово показалось лишь пустой оболочкой, безжизненной, не наполненной никаким смыслом. Случайное сочетание звуков, странным образом напоминающее речь. Ирабиль продолжала смотреть на алый росчерк в темноте. Слово прозвучало, значит, вот-вот уже придется сделать шаг. Даже страх куда-то пропал. «Прости, что не дождалась», — попросила она Левмира, надеясь, что как-то эти слова долетят до него.

— Я вынужден уточнить, — заговорил Эрлот, в голосе которого затаилось непонятное пока чувство. — Чтобы потом ты не упрекал меня в том, что я извратил твои слова. Ответь громко и четко, кто будет жить: Варготос или принцесса?

И в такой тишине, которой не было и в снежной пустыне на пути к Алой Реке прозвучал ответ:

— Принцесса Ирабиль Виллеран будет жить.

* * *

Эрлот смеялся. Казалось, что он бьется в истерике. Ирабиль до такой степени изумилась этому непривычному звуку, что не сразу поняла: она свободна. Исчезла ледяная хватка.

Медленно подняла веки. Эрлот лежал на мостовой перед ней, закатываясь от хохота. Кажется, он даже не притворялся, его трясло, из глаз — дикое зрелище! — текли кровавые слезы.

Подняла голову. Бледное лицо Ливирро.

— Ты что сделал? — Голос графа сорвался на визг, смешался в безумную какофонию со смехом Эрлота. — Кастилос! Ты помешался от боли? Измени решение!

Роткир. Улыбка облегчения у него на лице. Слабо и нерешительно И улыбнулась в ответ, понимая пока лишь одно: она будет жить. Этот теплый летний воздух, пусть и пропитанный гарью, еще не раз заполнит ее грудь, солнце продолжит греть ее кожу. Можно будет плакать и смеяться, есть и пить, бегать и спать — делать так много простых вещей, свойственных живым!

— Я даже позволю ему это! — воскликнул Эрлот, поднимаясь на ноги. Вынув из кармана белый платок, он отер лицо. — Да, господин Кастилос, осознавший свою истинную страсть. Скажи нам всем еще раз, только другими словами. Кто погибнет? Славный город Варготос, или принцесса Ирабиль?

— Тебе это нужно? — Кастилос говорит совсем тихо, и принцесса все еще не решилась посмотреть на него.

— Я этого вожделею!

— Варготос погибнет. Таков мой выбор.

— Кастилос! — взревел граф. — Ты…

— Позже, Ливирро, позже, — осадил его Эрлот. — Не порти мне веселье. Ты сейчас как пьяный дебошир на детском празднике. Позволь нам с Кастилосом насладиться принятым решением. Позволь нам попрощаться, как старым друзьям. А когда я уйду — можешь выплакать ему все наболевшее.

Эрлот повернулся к принцессе. Усмехнулся и отвесил поклон.

— Приятно было повидаться, ваше высочество. Примите мои поздравления: вы превращаетесь в прекрасную женщину. Если дождетесь своего избранника, я всегда буду рад принять вас у себя в замке. Правда, вряд ли я сочту нужным оставить вас в живых после этого визита. Кстати. — Эрлот сделал шаг и наклонился, будто для того чтобы сообщить секрет. — Думаю, моя фрейлина не обидится, если я передам от нее привет. Она, помнится, лично хотела оторвать вам голову, да как-то не сложилось. Потом немножко заскучала и попыталась покончить с собой. Сбросилась с башни. Но обошлось: Атсама, случайно проходившая мимо, ее подхватила. Теперь они вроде как подружились. Обе думают почему-то, что мне ничего не известно. Ах, вы недоумеваете… Я же не сказал, как зовут фрейлину. Арека. Да-да, Арека. Она так тосковала по Левмиру, что решила умереть. И все это благодаря вам, ваше высочество. Но это лишь мелкая монетка в копилку тех прекрасных чувств, что вам предстоит испытывать ближайшие… Ну сколько там живут люди? Сорок лет еще? Восемьдесят? Сто? Надеюсь, вы не огорчите своего «брата» самоубийством, а будете терпеть огонь, который теперь уже начинает жрать вашу душу? Будете терпеть до самой смерти? Не разочаруете вашего доброго друга Эрлота?

Потом он наклонился еще ближе и добавил шепотом:

— Помнишь, когда-то давно ты просила, чтобы я научил тебя сражаться? Вот тебе мой первый урок, Ирабиль. Сделай так, чтобы враги убивали себя сами, и тебе не придется воевать никогда. А теперь — прощай.

Эрлот подошел к застывшему с опущенной головой Кастилосу, спутанные волосы которого скрыли лицо.

— Прощай и ты, Кастилос Вэссэлот. Если тебя это утешит — я не сомневался, что решение будет таким. Поживешь несколько тысячелетий — тоже научишься видеть страсть вампира прежде него самого. Постарайся не переходить мне дорогу. В следующий раз я не буду ни играть, ни разговаривать. Если острие твоего меча будет направлено на меня, ты умрешь. А теперь забирай свою страсть и иди. Пока я здесь, никто не посмеет тебе мешать.

Кастилос поднял голову. Наконец, И увидела его лицо. Хотела бы вновь зажмуриться, но не смогла.

— Пошел вон, — прошептал Кастилос.

— Ты не в том состоянии, чтобы драться даже с человеком. Ну? Что мне для тебя сделать? Хочешь, выберу жертву?

— Пошел вон! — Хрип, стон, крик, рычание — все, что угодно можно услышать в этом звуке.

— Уверен? — Принцесса посмотрела на Эрлота с удивлением. Кажется, он правда сочувствует.

Не дождавшись ответа, Эрлот пожал плечами.

— Ринтер! — Щелчок пальцами. — Уходим. Три дня, Ливирро. Постарайся объяснить стаду, что бежать бесполезно. Цепь уже сомкнута. Прощай. Жаль, что ты не принес присягу, когда в этом был еще смысл.

Толпа расступилась, пропуская двух вампиров, идущих к городским воротам. А когда люди вновь сомкнули ряды, И всем телом ощутила их ненависть. Если бы они могли поджигать взглядами, как Эрлот, никакой принцессы бы уже не было, даже пепла бы не осталось — ни от нее, ни от Кастилоса.

Кастилос провел ладонью по лицу, будто снимая паутину. Медленно, шатаясь и волоча ноги, побрел в том же направлении, что и Эрлот.

— Сука! — выдохнул оказавшийся перед ним парень и размахнулся для удара. Не успел — нож Роткира по рукоятку вонзился ему в горло. Парень, хрипя и пуская кровавые пузыри, упал под ноги Кастилосу. Заметил ли он? Вряд ли. Переступил через тело, как через бревно, и двинулся дальше узким коридором, который нехотя для него освобождали.

Больше никто не пытался бить. Смотрели, скрежеща зубами, потом принялись плевать.

— Идем. — Принцесса ощутила, как кто-то взял ее за руку. Роткир потянул ее за собой, пришлось идти быстро, гораздо быстрее, чем позволяли одеревеневшие ноги.

— Роткир! — крикнул граф, когда они ступили в коридор со стенами из бессильной ненависти. — Ты что делаешь?

Роткир повернулся к графу, и принцесса заметила, что в руке он все еще держит меч.

— То же, что и всегда — иду туда, куда хочу.

— Твой долг…

— Я полагаю, что рассчитался. Думаешь по-другому — приходи получать.

Ливирро подскочил к нему, заглянул в глаза. На принцессу он даже не посмотрел.

— Значит, сбежишь? Бросишь и меня, и людей, с которыми прожил всю жизнь? Пересидишь атаку и пойдешь странствовать с новыми друзьями, как ни в чем не бывало?

— Нет, что ты, я обязательно еще вернусь, — заверил графа Роткир. — Помародерствовать, когда все закончится. — Он вздохнул и добавил: — Чего ты от меня хочешь, Ливирро? Ты вытащил меня из петли и взял на службу только потому, что знал: я ловкая, беспринципная мразь, способная переступить через все что угодно во имя того, во что верю. Я переступил через многое во имя тебя, но сегодня моя вера закончилась. Потому что ты стоял и молчал, пока он, — кивнул в сторону Кастилоса, — дрался за свое. Теперь я переступаю через тебя во имя того, во что верю. Все по-прежнему. Старина Роткир не меняется.

Они прошли коридором, который смыкался за их спинами. В них уже не плевали. Видно, серое от пережитого ужаса лицо принцессы и свирепый взгляд Роткира, которого, к тому же, знал каждый в городе, делали свое дело.

Все люди высыпали из домов и хижин. Коридор змеился по длинной дороге. Тысячи взглядов провожали поверженных до самых ворот. Стражники открыли створки. А когда ворота захлопнулись за спиной, принцесса заплакала. Никто ее не утешал. Они просто продолжали идти.