Молодость дана нам для того, чтобы совершать ошибки. Натворив уйму ерунды, мы находим верный путь и держимся его всю свою жизнь. Но, конечно, родители и школа всегда против. И за каждую ошибку приходится расплачиваться.

Семейный вечер после знакомства с Элеонорой напоминал вечеринку в психбольнице. Мать рыдала, пила валерьянку и рассказывала ужасы про беременности и аборты. Потом — про армию, про СПИД, про тюрьму. И еще зачем-то — про геенну огненную. На моей памяти это был вообще единственный раз, когда мама обратилась к религии.

Отец был более спокоен, но не мог выбрать единой линии поведения. Он то орал на меня, то объяснял маме, что все произошедшее — чистой воды ерунда. А вообще, по глазам видно было, что ему все это смертельно опостылело и он мечтает о своем диване, телевизоре и бутылке пива.

Причиной скандала было не только мое позднее возвращение, но и запах пива, сигарет и следы от губной помады на щеке. Убийственное сочетание. Не хватало только случайно выпавшего из кармана одноразового шприца и пакетика с белым порошком. Впрочем, вряд ли это смогло бы расстроить маму еще больше.

Когда скандал, наконец, закончился, я упал в постель и довольно быстро заснул. Снилась мне Жанна, окутанная звездным сиянием и постоянно куда-то ускользающая.

Минула ничем не примечательная пятница. Антонов сообщил о том, что в понедельник начнутся репетиции. Боря после уроков уехал на работу, а я пошел заниматься с Жанной геометрией.

— Ты помнишь мое условие? — спросила Жанна, когда с уроками было покончено.

— Какое?

— Про танцы. В понедельник твой первый экзамен!

— А, да… Думаю, все получится.

— Серьезно? Ну, посмотрим, посмотрим! — Она улыбнулась так, словно была немного удивлена.

На следующий день позвонила Маша и вызвала меня к себе на урок танцев. В этот раз она осталась мною довольна.

— Ну, если так дальше пойдет, то к балу ты будешь неподражаем! — сказала она.

— Да ну, — засмущался я.

— Не скромничай! У тебя все прекрасно получается.

Повисло неловкое молчание. Мы снова сидели на диване. Я глядел в пол, а Маша — в окно.

— Можно вопрос? — решился я.

— Наверное…

— Это не очень хороший вопрос. В смысле…

— Господи, да спрашивай уже!

Я решился:

— Скажи, ты считаешь Жанну пустышкой?

Разумеется, ей было неприятно. Но больше у меня не было близких друзей, кроме Бори. А его космического мнения явно не хватало.

— Почему ты спрашиваешь у меня? — Маша отвернулась.

— Потому что ты скажешь правду. Несмотря ни на что.

— А если я совру?

— Я это увижу.

Теперь мы смотрели в глаза друг другу. Два человека, которые не могли друг другу врать.

— Нет, я не считаю Жанну пустышкой, — побледнев, сказала Маша. — Я считаю, что она просто не знает, чего хочет. И, может, никогда не узнает.

А потом она добавила еще кое-что. Слова, оставшиеся у меня в памяти на долгие годы:

— Бывает так, что двое будто созданы друг для друга. Это видно всем. И окружающим, и им самим. У них все будет хорошо. Но бывает и так, что одному человеку придется долго идти к другому, который палец о палец не ударит. И что будет в итоге — этого не знает никто. В сказках про такую любовь и пишут. А в жизни, наверное, лучше первая.

От необходимости отвечать меня отвлек звук ключа, вставляемого в замок.

— Папа пришел! — Маша подскочила и принялась разворачивать ковер. Я ей помог, но Маша, кажется, уже не обращала на меня внимания.

— Радость моя, ты дома? — послышался тонкий голос Вениамина Геннадьевича.

— Да-да, папа! — Маша выбежала в прихожую, а я пошел следом.

Маша целовала в щеку своего высокого лысого отца, который еще не снял пальто. Заметив мое присутствие, Вениамин Геннадьевич отстранился от дочери, словно в смущении.

— У тебя гость? — спросил он совершенно бесцветным голосом.

— Здравствуйте, — пробормотал я.

— Это Дима, мы в одном классе учимся, — сказала Маша. — Я учу его танцевать. У нас скоро осенний бал, и я помогаю ему подготовиться.

— Вместе идете? — продолжал допытываться Вениамин. Душевности в его голосе не добавилось ни на грош.

— Нет! — хором сказали мы с Машей.

Вениамин принялся молча раздеваться. Я, пользуясь большим размером прихожей, стал натягивать куртку.

— Уже уходите? — Вениамин даже не повернулся.

— Да, домой пора, — пробормотал я.

— Кажется, я вам помешал.

— Пап, ну ты чего? — улыбнулась Маша. — Я вот только поесть не успела приготовить, что ж ты не сказал, что раньше придешь?

Я постарался выскользнуть из квартиры как можно скорее. Маша попрощалась со мной невнимательно, а Вениамин так и вовсе не сказал ни слова. Я вынес в душе неприятный осадок, но он быстро растворился.

Созданы друг для друга… Я шел домой, размышляя об этих словах. И ведь правда, так легко было представить нас с Машей семейной парой. Небольшое усилие воображения — и вот, она встречает меня с работы. На ней фартук, из кухни доносится запах еды. Мы непринужденно беседуем за ужином, смотрим какой-нибудь фильм, ложимся спать… Идиллия. Почему я бегу от этого? Ведь представить вместе нас с Жанной почти невозможно. Жанна на кухне чистит картошку? Бред! Жанна ждет меня с работы? Фантастика!

Чтобы избавиться от всех этих мыслей, я потратил остаток субботы на учебу. Достал пособия для подготовки к ЕГЭ и с головой окунулся в решение задач. Собственно, воскресенье я тоже планировал провести подобным образом. Но вмешались обстоятельства.

Во-первых, я проснулся в первом часу дня. Позавтракал или пообедал. Потом сходил в душ, немного посмотрел телевизор и, когда я уже твердо решился засесть за учебники, мой сотовый телефон начал пищать. Звонили с неизвестного номера. Я взял трубку.

— Да?

— Привет, Дима! — послышался жизнерадостный голос Брика.

— Боря?

— Да, я.

— Откуда у тебя мой номер?

— Э-э-э… Из твоей головы. Извини, но я опять это сделал. Когда вы с Элей обменивались телефонами, я увидел номер у тебя глубоко в подсознании. Ты мог бы его извлечь, но был сильно пьян. А я хотел помочь, но решил не вмешиваться.

— Вот поганец… А у тебя-то телефон откуда?

— Твой брат дал. Сказал, что нужно быть на связи.

— Ясно. Ладно, чего хотел?

— Как «чего»? Ты что, забыл? Мы сегодня идем в кафе!

— Куда?

— Кафе «Адонис». Встречаемся на остановке через двадцать минут.

Он отключился, не услышав моих яростных отнекиваний. «Адонис»… Ну да, он идет встречаться с Катей. А я-то там зачем? Как проводник, что ли?

Впрочем, думал я обо всем этом, уже собираясь. Мама как раз вышла за покупками. Я сообщил отцу о том, что еду встречаться с другом и, возможно, буду поздно. Пообещал не пить.

— Вот всегда бы так! — похвалил папа. — Все понял, все записал. Вали, развлекайся!

Брик уже стоял на остановке.

— Я мог бы просто сказать тебе адрес, — проворчал я, ответив на рукопожатие.

— Почему бы нам не сходить вместе?

— Ну, у тебя, типа, свидание…

— Разве? Хм… Об этом я как-то не подумал. Впрочем, думаю, что на первом свидании ничего особо интимного не будет. Ты не помешаешь!

— Вот спасибо, утешил! — фыркнул я.

До «Адониса» мы добрались без приключений. Зашли внутрь, выбрали свободный столик и сели. Немедленно подошел официант со скучающим выражением лица и принес меню. Я заказал яблочный сок и сухарики, распрощавшись с остатком наличности. Боря подошел к вопросу более размашисто и затребовал себе бифштекс с картофельным пюре и кофе.

— Без пятнадцати восемь, — сказал он, поглядев на экран старенького черно-белого телефона.

— Как она вообще тебя найдет? — подивился я.

Зал постепенно заполнялся, свободных столиков не оставалось. На небольшую сцену вынесли микрофонную стойку.

— Неужели еще и караоке будет? — вздохнул я.

— Это что?

— Это когда люди поют под музыку. Ну, просто поют. Короче, скучно и противно.

Вернулся официант с нашим заказом. Я отхлебнул сока и чуть не поперхнулся, бросив очередной взгляд на сцену. Там стояла Катя. Она посмотрела на наш столик, улыбнулась и помахала рукой. Я нерешительно ответил на ее приветствие, а Боря замахал даже двумя руками.

Катя выглядела ослепительно. Волосы уложены в красивую пышную прическу, сверкающее платье с глубоким декольте безукоризненно облегало ее фигуру.

— Я рада приветствовать всех вас сегодня вечером, — сказала она в микрофон. — Сегодня вас так много… Давайте начнем с чего-нибудь заводного!

Глядя на Катю, я и не заметил, как на сцене появились два гитариста и барабанщик, усевшийся за невесть как появившуюся там установку. Все посетители захлопали, свет в зале немного померк, сделав сцену центром всеобщего внимания. Барабанщик трижды ударил палочками друг о друга, и грянула музыка. Я быстро узнал ее, прежде чем Катя начала петь знакомые английские слова. Это была «Living La Vida Loca», почему-то всегда упорно путающаяся у меня в сознании с песней из мультфильма «Чип и Дэйл».

Голос у Кати был под стать внешности — яркий, звонкий. Она великолепно справлялась и с низкими и с высокими частотами. Посетители увлеченно хлопали и даже подпевали, перевирая припев, кто во что горазд.

За первой песней последовала вторая, а затем и третья. Этих я уже не знал. Репертуар Кати состоял преимущественно из зарубежных хитов. Постепенно ритмичные и задорные композиции уступили место спокойным. Кажется, прозвучало даже что-то из наследия Мэрилин Монро. Внимание посетителей постепенно рассеивалось. Все громче звучали разговоры, и исполнители это почувствовали. Допев очередную песню, Катя сообщила, что ансамбль удаляется на перерыв, и скрылась за кулисами.

— Хорошо поет, — заметил я, воспользовавшись относительной тишиной.

— Мне кажется, она поет великолепно! — возразил мне Брик. — Я слышал немало певиц, пока смотрел телевизор, но Катя явно на голову выше всех их!

И тут к нашему столику подбежала Катя собственной персоной.

— Привет! — воскликнула она со смехом, падая на свободный стул. — Пришел-таки, да?

— Как я мог не прийти? — улыбнулся ей Борис. — Спасибо за прекрасное выступление!

Катя дернула плечами, словно говоря: «Ерунда какая!» и жестом подозвала официанта. Попросила пепельницу и закурила сигарету.

— Ну, вот этим я и занимаюсь, — сказала она.

— Нравится? — спросил Боря.

— В основном — да. По крайней мере, не торгую на рынке, ненавидя всех и вся, как моя мамочка! — Она закатила глаза. — Публика нас хорошо принимает. Хозяин кафе заметил, что на наши выступления народ собирается, и платит сейчас довольно хорошо. Жить можно.

— Ты училась пению?

— Нет, никогда. Просто пела и все. С самого детства. У отца был старый магнитофон и куча кассет. Ну, всякие такие песни, которые еще в Союзе все слушали. «Доктор Албан», там. Ну, знаешь. И вот, когда я заканчивала школу, то стала думать, чем хочу заниматься. Вышло так, что ничем, кроме пения. Плюнула на все институты, нашла музыкантов — и вот! Мечты сбываются!

Она звонко рассмеялась и стряхнула пепел с сигареты в поднесенную официантом пепельницу. Я молча смотрел на эту необычную девушку. Вблизи ее макияж казался немного неестественным, но, наверное, так было надо, чтобы лицо хорошо воспринималось издалека.

— А ты с другом, да? — Катя бросила на меня беглый взгляд.

— Да, — спохватился Боря. — Его зовут Дима, мы в одном классе учимся.

— Очень приятно! — улыбнулась мне Катя. — А вы что, правда школьники?

— Ну, да, — развел я руками.

Катя перевела взгляд на Борю.

— А ты мне тогда таким взрослым показался!

— Ну, я пару раз оставался на второй год, — «признался» Боря.

Они болтали еще минут двадцать. Так легко и непринужденно. Я почти не принимал участия в разговоре. Только потягивал сок мелкими глотками, боясь официанта, который, заметив пустой бокал, предложит принести еще.

В диалоге, который я, волей-неволей слушал, не было ничего примечательного. Просто двое людей знакомились, лезли в душу друг другу, не встречая никаких препятствий. В глазах Кати горело неприкрытое любопытство, такое же, как у Брика.

Мне запомнился только один момент. Боря спросил:

— Тяжело тебе было решиться на такой шаг? Я имею в виду, бросить все и начать выступать?

— Нет, совсем не тяжело. Родителям было тяжелее. Мать рыдала, отец орал. Поэтому я, как только заработала немного, сняла себе отдельное жилье. Уже год с тех пор прошел. И, знаешь, что? Ничего страшного. Живу себе, да живу. Два-три вечера в неделю выступаю. Иногда больше. Кажется, я вполне себе счастлива!

Трудно было ей не поверить. Один взгляд на ее сияющее лицо, и все становилось очевидным: Катя счастлива.

— Главное не заморачиваться на всякой ерунде, — продолжала Катя. — Нравится тебе что-то — делай. Вот и весь секрет. Я, кстати, потихоньку свои песни пишу. Уже немало набралось. Мы с ребятами, наверное, раскачаемся когда-нибудь и запишем альбом. А там — кто знает? Может, повезет, и выйдем на серьезный уровень!

Тут Катю окликнули. В парне, подошедшем к нашему столику, я узнал бас гитариста.

— Кать, пойдем, — сказал он. — Публика неистовствует!

— Ага, сейчас, Саша, — кивнула ему Катя. — Только с друзьями попрощаюсь!

Она раскрыла маленькую сумочку, которую принесла с собой из-за кулис, и достала оттуда фотографию, на обороте которой было что-то написано.

— Вот, как обещала! — она протянула карточку Боре. — Я там написала свой адрес и телефон. Так что, захочешь увидеться — звони!

Перегнувшись через стол, она чмокнула Борю в щеку и упорхнула от нас.

— Воистину ангел, — сказал Боря, разглядывая фото.

Я тоже посмотрел. Катя, одетая точно так же, как и во время нашей первой встречи, стояла в березовой роще, держась рукой за молодое деревце. И, конечно же, сияла своей неотразимой улыбкой.

Насмотревшись, Боря спрятал фото в нагрудный карман.

— Ну? Пойдем? — сказал он. — На автобус опоздаем.

Он заплатил и за себя и за меня. Когда мы вышли наружу, было уже темно. Остановка притаилась прямо за углом кафе, и мы принялись ждать автобус.

— Откуда у тебя деньги? — поинтересовался я.

— Дали аванс.

— Уже?

— Да. Начальник спросил, зачем мне работа, и я объяснил ему, что у меня нет денег. Как раз был обеденный перерыв, а я не ел, потому что было не на что. Ну и он выдал мне денег. Сказал, ему нравится, как я работаю. Обозвал остальных алкашами безмозглыми и ушел.

— Ясно. Значит, приработался?

— Ну да. Привыкаю постепенно. Думаю, иногда буду пропускать занятия. Чтобы хватало на жизнь.

— Помнишь, что завтра репетиция?

— Помню, да. Я предупредил на работе, что завтра могу не появиться.

Всю дорогу до дома я размышлял о людях, которым хватило бесстрашия жить так, как хочется. Мой двоюродный брат, Катя, Жанна, да даже и Боря. Ну и Элеонора, наверное. Все они были наглядным опровержением того бреда, что постоянно несли взрослые. Жизнь для них не была угрюмой повинностью, они не собираются гробить себя на ненавистных работах. Им нравилось жить, и они с восторгом предавались этому занятию.

А что же будет с моей жизнью?

Я живо представил себе учебу в институте. Пять лет постижения непонятно чего. Обязательно — техническая специальность. Потом — какая-то работа. Коллектив, с которым я не смогу подружиться. Наверняка я начну пить. И не замечу, как подкрадется старость.

Почему так? Что нужно изменить в себе, чтобы изменилась жизнь? Я не знал. Да и не хотел я ничего менять. В моем болоте было тепло и уютно.

* * *

Репетицию проводила профессиональная учительница танцев. Женщина лет сорока, худощавая и близорукая. Она строго посмотрела на каждого из нас поверх очков и сразу же прицепилась к Брику:

— Ты же маленький! — пискнула она.

— Принц! — подхватил Семен Волохин, и заржал, на пару с Антоновым.

— Ну, у меня не было много времени, чтобы выбрать себе идеальное тело, — пожал плечами Брик.

— Причем тут тело? — всплеснула руками учительница. — У тебя партнерша высокая! А если она на каблуках будет? Ты что, в грудь ей дышать будешь?

— О, да! — простонал Петя, красный от смеха.

— Так, давайте-ка поменяемся! — глаза учительницы забегали. — Вот ты, девочка, как тебя?

— Ира, — представилась Ирина Ульина.

— Вот, Ира! Давай-ка ты к нему. Ты пониже.

— Я не хочу! — уперлась Ира.

— Чего «не хочу»? — возмутилась учительница. — Я тебя замуж за него выходить не заставляю!

— Дина Васильевна, — подала голос Маша. — Я буду без каблуков. Танцую с пяти лет. Думаю, у нас все получится.

Они еще немного попререкались, но в конечном итоге Маша настояла на своем.

— Ладно! — махнула рукой учительница. — Давайте начинать. Сегодня я хочу выбрать центральную пару. Раз уж вас так много, то будет центральная пара, а остальные будут танцевать вокруг.

Она начала объяснять то, что я и так уже знал. Пока все остальные бестолково переминались с ноги на ногу и не знали, куда девать руки, я машинально приобнял Жанну правой рукой, а левой сжал ее правую ладошку. Жанна слегка качнула ресницами, словно в удивлении.

— Вот! — учительница подбежала к нам. — Вот, молодцы! Все правильно! Посмотрите, как надо!

Когда с исходной позицией, наконец, разобрались, перешли к движениям. Благодаря Машиным урокам, я двигался вполне себе приемлемо. Жанна тоже оказалась не новичком в этом деле. Только если Маша всегда меня контролировала, заставляя двигаться в жестких рамках, то Жанна всецело полагалась на меня. Значит, ошибок было допускать нельзя.

Краем глаза я заметил, что Боря делает успехи. Пару раз запнувшись, он проникся чувством ритма и теперь достаточно сносно вальсировал с Машей, которая напряженно смотрела вниз, следя за его ногами.

Минут через двадцать учительница всех остановила и снова подошла к нам с Жанной.

— Вы будете центральной парой! — сказала она. — Давайте сюда. Остальные — в круг. Да не в хоровод же, господи прости! Парами, парами вставайте!

Пока остальные рассредоточивались вокруг нас, Жанна негромко сказала:

— Очень даже неплохо. Тебя Маша научила?

— Ага, — кивнул я.

— Понятненько… Мне даже начинает нравиться вся эта затея.

— Правда?

— Конечно. Будем с тобой, словно принц с принцессой!

Построив всех, сообразно своему представлению об идеале, учительница велела повторять привычные движения вальса. Мы с Жанной кружились, как и прежде, а вот остальным задачу несколько усложнили: весь этот кордебалет должен был не только вращаться по своим орбитам, но и описывать круги вокруг нас с Жанной.

— Давай попробуем чего-нибудь еще? — предложила заскучавшая Жанна.

— Обвод? — предложил я.

— Не устаешь удивлять!

Подстроившись под такт, я присел на одно колено, держа Жанну за руку, и она изящно прокружилась вокруг меня. За это время я успел увидеть раскрасневшееся злобное лицо Пети и не смог не усмехнуться. Да, конечно, для него это был страшный удар по самолюбию.

— Виск! — шепнула Жанна, когда я снова обхватил ее за талию.

Мы успели сделать нужные шаги и, кажется, вышло это весьма естественно, поскольку сразу же вслед за этим послышались сухонькие похлопывания — учительница нам аплодировала.

— Молодцы, центральная пара! — воскликнула она. — А теперь попробуем под музыку!

* * *

Репетиция закончилась спустя два часа. Все уже просто с ног валились, но отрепетированная программа действительно была впечатляющей. Учительница наказала всем прийти на репетицию в среду и удалилась. Следом за ней потянулись все ученики. Жанна с улыбкой попрощалась со мной и убежала. Подошла Маша.

— Очень хорошо, — сказала она с усталой улыбкой. — Со стороны смотритесь великолепно. Ей бы еще расчесаться.

Я развел руками, не зная, что сказать.

— Только не задавайся! — погрозила пальцем Маша. — Завтра жду тебя на занятие!

— Опять? — ужаснулся я.

— Опять. Считай это профессиональным интересом. О вашем танце в газетах напишут!

Она ушла. Подошел угрюмый Петя.

— И что? — смерил он меня взглядом. — Думаешь, ты лучше всех, что ли?

— Нет, — честно признался я.

— Ну, так попроще тогда будь!

— В каком смысле?

— В прямом! И что, что ты танцевать научился? Думаешь, это что-то решает, что ли?

Я поймал на себе настороженный взгляд Бори и внезапно ответил словно бы его словами:

— Ну, когда речь идет о танцах, то да. Во всех остальных ситуациях — вряд ли.

— Я тебя заставлю нос-то опустить! — прошипел Петя.

— Я не сомневаюсь. Что задумал? Ведро свиной крови?

Петя гордо вскинул голову и удалился, что-то ворча себе под нос.

— Обалденно интимная вещь, этот вальс! — сказал Боря, подходя ко мне. — Маша даже перестала меня бояться!

— Думаешь? — усомнился я.

— Знаю.

— Опять?

— Ах, черт… прости, не удержался. Мы были так близки, что мне захотелось узнать ее мысли.

Выходя из актового зала, мы увидели милиционера. Того самого. Брик замедлил шаги, притормозил и я. Но Разрушитель не обратил на нас внимания. Он вышел из кабинета директора и покинул школу.

— Чего это он? — шепнул я.

— Не догадываешься? — мрачно спросил Брик.

— Нет.

— Хочет допросить учеников. Посмотреть каждому в глаза. Задать нужные вопросы.

Мы немного подождали, чтобы милиционер успел уйти подальше. Потом вышли на улицу.

Лето окончательно сдало позиции. Небо хмурилось, дул резкий и прохладный ветерок. Да и листва на деревьях становилась желтой и красной, вытесняя зеленые цвета.

— У тебя одежда-то теплая есть? — спросил я вдруг.

— Есть что-то, — пожал плечами Брик. — Пойдем на площадку, я тебе кое-что покажу.

Мы зашли за угол школы и оказались на спортплощадке, где при хорошей погоде проходили занятия по физкультуре. Вечерами там частенько собирались компании — поорать, выпить, избить кого-нибудь. Но сейчас было тихо.

Мы прошли в самый конец площадки, подальше от людских глаз. Боря остановился перед булыжником размером с кулак, практически скрытом в вянущей траве.

— Смотри! — сказал он.

Я смотрел на камень. Спустя секунду мне показалось, что он дрогнул. Потом приподнялся.

— Что это? — попятился я.

— Не бойся. Смотри!

Внимательно глядя на камень, Боря поднимал взгляд. Одновременно поднимался камень. Вскоре он уже висел в воздухе на уровне его глаз. Сначала висел неподвижно, потом несколько раз перевернулся и плавно опустился обратно.

— Ни фига себе, — искренне сказал я.

— Да, я открыл новые возможности мозга. Пока еще далеко от совершенства, но я учусь. Кстати говоря, этому тоже может научиться любой. Представляешь, какие горизонты откроются перед человечеством?

Честно говоря, у меня в этот момент перед глазами стояла лишь одна картина: учитель сидит за столом и взглядом заставляет мел писать.

— Я тебе помогу, — улыбнулся Брик, видимо, опять заглянув ко мне в голову. — Например, работы, опасные для жизни. Можно будет выполнять их на расстоянии. Что-нибудь с атомной энергетикой, допустим. Изобразительное искусство тоже выигрывает. Не нужно будет «набивать руку». Достаточно четко представить, что должно быть изображено на холсте, и заставить кисть повторить это. Инвалиды смогут работать не хуже полноценных людей. Да и в целом жить станет безопаснее. К примеру, можно будет предотвратить аварию, отвести в сторону падающий на голову кирпич…

— Или направить его в другую голову, — кивнул я.

— Зачем?

— Боря, ты неисправимый идеалист. Помимо того, что ты перечислил, люди будут использовать эти способности, чтобы делать больно другим людям. Потому что далеко не все люди добрые и хорошие.

Плечи Маленького Принца поникли.

— Да уж, — пробормотал он. — На одно достоинство этого мира приходится десяток недостатков. Так, наверное, и должен поддерживаться баланс.

— Что поделать. Ладно, пошли домой. Я проголодался до смерти.

Но спокойно дойти до дома нам не дали. Едва мы только повернулись, как увидели Рыбу и Семена, целенаправленно движущихся к нам.

— Ну что, танцоры! — заорал Рыба. — Побазарим?

* * *

Страх — хитрая вещь. Хитрая и подлая, как еврей в форме «СС». Говорят, что страх — это защитная реакция, но почему же тогда он парализует руки и ноги? Почему не дает убежать? Почему не позволяет защитить себя?

Наверное, ответ прост: мир взрослых снова нам врет. Они говорят, что бояться нормально, но в этом нет ничего нормального. Страх — это паразит, уничтожить которого по силам далеко не каждому.

Глядя, как приближаются наши палачи, я просто окаменел. Мысль о бегстве казалась глупой. Разве сбежишь от судьбы? Из транса меня вывел громкий шепот Брика:

— План помнишь?

— А?

— Когда я побегу — беги за мной.

— Чего шепчемся, девочки? — Рыба оглянулся и, не увидев никого поблизости, вынул из кармана нож-«бабочку». У меня потемнело в глазах.

— Рассказываю другу, как я переспал с твоей мамашей! — крикнул Брик.

Рыба замер. На его лице было написано недоумение.

— Ни фига, ты борзый, — сказал Семен.

Рыба тряхнул головой.

— Хана тебе, сморчок, — сказал он, кидаясь на Брика.

Тот ловко увернулся и бросился бежать. Каким-то чудом я сумел одолеть свое остолбенение и ринулся следом.

— Э, а ну стоять! — понеслось нам вслед.

Брик бежал быстро, я с трудом поспевал за ним. Кажется, даже на физкультуре мне не приходилось так бегать, а уж Брику, вечно плетущемуся в хвосте колонны, и подавно. Сердце выскакивало из груди, кровь неслась по венам со скоростью звука. А сзади доносился топот погони.

Вот, наконец, впереди показался дом Брика. Мы перебежали через дорогу. Ворота сами распахнулись перед нами. Я даже не успел задуматься об этом.

— В дом нельзя! — послышался крик Семена.

— Мне плевать! — взревел Рыба.

Рядом с домом Брика стояло ветхое строение. То ли сарай, то ли гараж. Боря рванул на себя рассохшуюся дверь и забежал внутрь. Я оглянулся, прежде чем последовать за ним. Семен оставался на улице, а Рыба вбежал внутрь. Наверное, он действительно готов был на убийство. Ворота с грохотом захлопнулись за его спиной, но он даже не обернулся. Он бежал ко мне, и я поспешил нырнуть внутрь сарая.

Боря успел зажечь внутри лампочку и встал рядом со старым мотоциклом с коляской. Я подбежал к нему и приготовился дорого продать свою жизнь. Прощайте, мама и папа, Жанна, Маша, Эля, да и все остальные замечательные люди, которых я не знал, да уже и не узнаю…

Дверь, казалось, протолкнула Рыбу внутрь, закрываясь. Упал засов. Рыба не успел сделать больше ни шагу. Длинная цепь, лежащая на полу, пришла в движение, обвила его левую ногу и рванула вверх. Рыбин, вопящий благим матом, выронил нож, пролетел через весь сарай вверх ногами и ударился спиной о массивный столб, видимо, служивший подпорой. Цепь моментально обернулась вокруг него, накрепко привязав к столбу.

Ноги, измученные танцами, а теперь еще и бегом, дрожащие от пережитого ужаса, отказались служить, и я опустился на пол, положив руку на стоящую рядом с мотоциклом канистру.

Видеть Рыбу, привязанного цепью к столбу, было очень странно. Не менее странно было и Рыбе. Он выпучил глаза, завертел головой, открыл рот и принялся материться во всю глотку.

Брик медленно подошел к нему. Их глаза находились практически на одном уровне. В памяти всплыла знаменитая сцена поцелуя из «Человека Паука».

— Все сказал? — спросил Брик, когда поток ругательств иссяк. — Теперь послушай меня. Ты — бесполезное ничтожество. И твоя жизнь не нужна никому в целом свете.

— Развяжи меня, я тебя на куски порву! — завизжал Рыба, всеми силами пытаясь освободиться. Но цепь держала крепко.

— И зачем это мне? — Боря склонил голову, словно задумавшись.

— Так не честно!

— А как честно?

— Давай один на один!

— Что же в этом честного? Я не умею драться, а ты умеешь. Ты ведь гнался за мной не для того чтобы предложить партию в шахматы. Ты хотел одолеть меня в том единственном, в чем хоть как-то можешь себя проявить. Я поступил точно так же. На мой взгляд, все честно.

Только тут до Рыбы начало что-то доходить. Он завертел головой, посмотрел на цепь, потом на Борю. Трудно судить об эмоциях на перевернутом лице, но, кажется, я заметил страх.

— Как ты это делаешь? — спросил Рыба.

— Потратил время на учебу. Не на пиво, не на «травку», а на учебу. И, кажется, не прогадал.

— Ты больной придурок! Отпусти меня!

— Я могу отпустить тебя. Ты упадешь и сломаешь шею. Хочешь?

Цепь резко ослабла, и Рыба рванулся вниз с диким воплем. Цепь тут же сжала его с прежней силой.

— Тебе придется выработать новую модель поведения, — сказал Брик. — Теперь ты не хищник, а жертва. Что будешь делать? Умолять? Торговаться? Мне правда интересно. Каким ты будешь теперь?

Рыба смотрел на него расширившимися глазами и жадно хватал воздух ртом. Должно быть, цепь сильно сдавила его легкие.

— Не надо, не надо, пожалуйста, — прошептал он.

— О! Значит, умоляешь! — восхитился Боря. — Как это мило. И ни одной мысли в голове. А, нет, вот, что-то появилось… И сразу матом. Одни эмоции. А мог бы размышлять конструктивно. Разработать хотя бы примитивный план спасения. Почему ты боишься думать… Шурик?

Рыба вздрогнул. Я не помню, чтобы кто-нибудь так его звал когда-либо. Рыба всегда был Рыбой. Ну или, в крайнем случае, Саней.

— Что ты делаешь? — прошептал Рыба.

— Разматываю тот нехитрый клубок, что ты намотал у себя в голове, Шурик. Ведь так звал тебя отец? Когда был трезвым.

Рыба стиснул зубы и замотал головой, пытаясь спастись от пронизывающего взгляда Маленького Принца. Мне показалось, что я вижу слезы в его глазах. Брик посмотрел на меня и улыбнулся.

— Хочешь посмотреть?

Он щелкнул пальцами, не дождавшись моего ответа. Я моргнул. Потом моргнул еще несколько раз и потер глаза: сарай исчез. Мы с Бриком стояли в незнакомой комнате. Ободранные обои на стенах, выцветший старый ковер. На диване ничком лежал мужчина. Женщина, в которой я признал мать Рыбы, стаскивала с него обувь и штаны.

— Когда ж ты сдохнешь-то наконец? — прошептала она.

Вдруг она заметила нас. Глаза вспыхнули злостью.

— Ты что встал? — крикнула она. — Иди к себе в комнату!

Мы вышли. Путь через прихожую занял пару секунд, но в голове Рыбы за это время минуло несколько лет. Мы смотрели в кухню. Мать Рыбы склонилась над столом. Когда она отошла, мы увидели бутылку водки и стоящий рядом стакан. Женщина быстро спрятала в шкафчик какой-то пузырек.

Из туалета, пошатываясь, вышел отец Рыбы. Он сел за стол, наполнил стакан и посмотрел на жену.

— Пей, чего смотришь! — сказала она.

— Добрая ты какая-то, — сказал мужчина.

— А, на тебя злиться без толку. Алкаш. — Она махнула рукой.

Мужчина выпил стакан, закусил соленым огурцом и посмотрел в нашу сторону.

— Шурик, ложись спать! Тебе ж в школу завтра?

— Папа, не пей! — Я услышал чей-то тоненький, дрожащий голос.

— Шурик, я чуть-чуть.

— Не надо, папа!

Женщина поднялась со стула.

— Так! У тебя еще нос не дорос — отца учить. Марш спать!

Череда неясных образов. Мы видим врачей, слышим непонятные слова. А потом оказываемся в комнате Рыбы и видим его отца, сидящего неподвижно в инвалидном кресле.

— Ничего страшного, присмотришь за отцом, ты уже большой, — слышится сзади голос мамы Рыбина.

Отец смотрит на меня пустым взглядом. Ночью я слышу из-за стены приглушенные стоны матери. У нас остался ночевать мой дядя…

Я тряхнул головой, и наваждение прошло. Нет, это не моя жизнь, не моя семья! Я смотрю на лежащего рядом Брика, и он кивает. Слышится мычание. Отец Рыбы беспокоится. В лунном свете на его щеках блестят слезы.

— Хватит, — прошу я.

— Пожалуй.

Вокруг снова был сарай, и я перевел дыхание.

Привязанный к столбу Рыба тихонько скулил. Внезапно из-за воротника его куртки что-то полилось. Я едва подавил приступ тошноты, сообразив, что Рыба обмочился. Вверх ногами…

— Александр Рыбин, да вы просто мечта психиатра! — засмеялся Брик. — Боишься быть слабым вне дома? Бьешь и унижаешь тех, кто не может дать отпор? А потом говоришь мне о честности! Или ты имел в виду честь? Ни то, ни другое не имеет к тебе ни малейшего отношения.

— Да что ты знаешь? — плакал Рыба.

— Теперь я знаю все. Ты мог бы заявить на свою мать, когда она травила отца. Мог бы драться с отчимом, вместо того чтобы вымещать злобу на одноклассниках. Но ты пошел по пути наименьшего сопротивления. Пожалуй, я достаточно поигрался с тобой. Скоро я тебя отпущу. И ты сделаешь первый и, может, единственный полезный поступок в своей жизни. Смотри в глаза!

Рыба взлетел по столбу на прежний уровень и уставился в глаза Боре. Глупо так говорить про человека, связанного цепью, но… он замер. Я буквально ощутил, как цепко держит его взглядом Брик.

— Когда тебя вызовет милиционер, — медленно произнес Боря, — ты скажешь ему следующее.

И тут из его рта вырвалась целая какофония звуков. Как будто рой насекомых жужжал во всех возможных тональностях. И кричали птицы, и шумели деревья, и текла река. Это продолжалось около двух секунд. Потом Боря замолчал.

— Повтори! — велел он.

Рыба открыл рот и воспроизвел в точности тот же набор звуков.

— Вот и молодец. А теперь — пошел вон из моего дома.

Цепь упала на пол. Рыба перевернулся в воздухе и опустился на ноги. Не удержался, рухнул на колени. Затряс головой, словно выбравшаяся из воды собака. В стороны и впрямь полетели брызги. Потом он посмотрел на меня ошалевшим взглядом. Обернулся на Брика. И, наконец, побежал. Мы слышали, как хлопнули ворота снаружи.

— Извини за неприятную сцену, — развел руками Боря. — Но ты же понимаешь, что это было необходимо.

— Не знаю, — сказал я, приходя в себя от увиденного.

— Чего не знаешь?

— Не знаю, как к тебе относиться. Ты… Маша права. Ты страшный человек.

— Ну, я все же твой друг. Так что бояться меня тебе не нужно. Выпьешь чаю?

— Нет. Нет, спасибо! Я пойду домой.

— Как скажешь. Дима!

Он подошел ко мне и заглянул в глаза.

— Прошу тебя об одном: пусть все это останется тайной. Рыба не проболтается, это точно. Но мне нужно твое молчание. Обещаешь?

— Обещаю, — сухо сказал я. — Никому ничего не скажу.

— Спасибо. И еще раз: извини. До встречи в школе.

Я вышел из его дома, пошатываясь. Эта стремительная экзекуция, свидетелем которой я стал, совершенно меня подкосила. Боря Брик, забавный, восторженный мальчишка, внезапно превратился в какую-то машину смерти. Безжалостный, беспринципный инквизитор, готовый на все ради достижения своей цели. Не об этом ли он мне пытался сказать тогда, когда говорил, что пожертвует всем миром? Теперь я верил ему. И мне было страшно, как никогда.