На большой перемене я услышал, как двое ребят с параллельного класса говорили, что всех парней из их класса в алфавитном порядке вызывают в кабинет директора. И еще, что там сидят трое ментов и задают странные вопросы. И, вроде как, это связано с убийством Мартына.

Я поделился услышанным с Борей. К этому времени впечатления от вчерашнего происшествия немного сгладились, и я снова смог с ним общаться.

— Я ждал этого, — пожал он плечами. — Ничего, время есть. Теперь я восстанавливаюсь несколько быстрее. Уже почти пятьдесят процентов.

— Недавно же было десять! — удивился я.

— Да, но вчерашняя погоня ускорила процесс. Наверное, из-за адреналина, я не знаю. Но ты же заметил, что с цепью и воротами я управился куда как ловчее, чем с камнем? Признаться, это даже для меня было неожиданностью.

Я вспомнил висящего на столбе Рыбу и содрогнулся. Теперь этот страшный человек даже казался мне симпатичным в сравнении с Бриком.

— А если ты уйдешь раньше, чем восстановишься полностью? — вырвалось у меня. Я надеялся, что Брик не прочитает моих мыслей в этот момент.

— Разрушитель сразу же об этом узнает. И, поверь, далеко уйти он мне не даст. Даже один процент сыграет роль. Не говоря уж о пятидесяти. Так что мне важна каждая секунда в этом теле. Рано уходить.

После уроков я пошел танцевать с Машей.

— Ты какой-то хмурый сегодня, — сказала она. — Выброси из головы все, кроме музыки!

— Легко сказать! — усмехнулся я.

— Что? С Жанной что-то?

— Нет. С Борей.

— С Бриком?

— Ну да. Я беспокоюсь за него.

Маша выключила проигрыватель и серьезно на меня посмотрела.

— Значит, я была права? Не так-то он прост?

— Это точно.

Она помолчала, думая о чем-то.

— Скажи честно, — попросила Маша. — Зря я с ним связалась? Может, отказаться от участия?

Я пожал плечами.

— Тебе точно не угрожает никакой опасности, — заверил ее я. — Можешь отказаться — он не обидится. Но вы прекрасно танцуете вдвоем. И, кажется, тебе это нравится.

Маша усмехнулась каким-то своим мыслям и потянулась к магнитофону.

— Ладно, перерыв окончен! Давай-ка полноценную программу!

И мы исполнили полноценную программу.

Шли дни. От танцев кружилась голова. Боря начал пропускать уроки ради работы. Рыба превратился в пай-мальчика. Он не повышал голоса, не приставал ни к кому на переменах. Семен сначала пытался его расшевелить, но потом махнул рукой и пересел за другую парту.

Наконец, наступила пятница. Последний ученик из одиннадцатого «А» класса сходил в кабинет директора, и в тот же день туда отправился Антонов Петр, первый по списку.

— Сколько? — спросил я Брика.

— Пятьдесят два, — мрачно сказал он. — Будь готов к тому, что мне придется исчезнуть на какое-то время. Я постараюсь оставить тебе какой-нибудь знак, чтобы ты знал, где меня искать.

Когда Петя вернулся в класс, все налетели на него с вопросами. Мы с Борей тоже навострили уши.

— Там фигня какая-то, — доложил Петя. — Валерьевна сидит вообще в непонятках. И три мента. Один нормальный, спрашивал, где я был, когда Мартына убили, что делал, не слышал ли чего. А двое других — какие-то… Хрен знает… Спрашивали всякую чушь. Имя бабушки, дедушки, по истории вопросы какие-то. Чем отличается утка от селезня. Химические формулы какие-то требовали — я вообще без понятия. Тот, первый мент, все их одергивал, мол, хорош ерунду спрашивать, а они на него — ноль внимания.

Больше сегодня никого не вызывали. В субботу тоже. Инна Валерьевна, директор нашей школы, упросила блюстителей закона не тревожить старшеклассников в такой важный день. Ведь в субботу состоится осенний бал!

В пятницу у нас с Машей прошел последний урок. Мы привычно танцевали с ней. Это уже нельзя было назвать обучением — мы именно танцевали, прижимаясь друг к другу чуть теснее, чем нужно.

Внезапно я подумал, что после бала все это закончится. Я уже никогда не приду к ней домой, никогда мы не будем с ней разговаривать и танцевать. А я ведь так к этому привык. Сердце защемило от непонятной тоски. И сознание сыграло со мной злую шутку.

Я вдруг вспомнил Элеонору. Ее хитрющие прищуренные глаза и алые губы, которые все ближе и ближе… Внезапно оказалось, что мы с Машей целуемся, стоя посреди комнаты, под негромкую музыку, льющуюся из динамика.

Она не сопротивлялась. Напротив, ее руки обхватили меня, прижали крепко-крепко. Мы целовались без излишнего пыла, медленно и… как-то невыносимо сладко. Губы у Маши были приятнее, чем у Элеоноры. Не такие тонкие, более мягкие. «Созданы друг для друга», — пронеслось у меня в голове.

Спустя вечность она отодвинула голову и посмотрела мне в глаза. Словно очнувшись от сна, медленно подняла веки и — посмотрела. Как будто сперва даже не сообразила, где она находится, и что с ней сейчас произошло.

— Зачем ты… — прошептала она.

— Я не смогу без тебя, — не задумываясь, ответил я.

Мы лежали рядом на диване. Гладили друг друга по лицу, смотрели и смотрели, словно удивляясь друг другу. Время от времени кто-то из нас делал движение вперед, и второй отвечал на него. Снова и снова губы сливались в поцелуе, а в голове шумел ветер, выдувая все посторонние мысли.

Ни слова больше не прозвучало. О чем было говорить? Мы не знали. Знали лишь, что сейчас нам очень хорошо вдвоем.

Часы пробили шесть раз. Маша закрыла глаза и поморщилась.

— Отец скоро придет, — шепнула она. — Иди домой.

— Не хочу, — так же шепотом ответил я.

— Знаю. И я не хочу. Иди. Завтра увидимся.

— Завтра уже ничего не будет.

— Будем помнить про сегодня. Всегда.

Я запомнил. Эти несколько часов робких и нежных поцелуев я пронесу с собой до самой могилы. Маша, Машенька, Мария… Как часто я повторял в ночи твое имя? Не чаще, но и не реже, чем имя Жанны. Каждую ночь. Даже те ночи, когда меня ожесточенно избивали в бытовке старослужащие, когда я стоял на часах с автоматом под проливным дождем — даже тогда все мои ночи были пропитаны твоим нежным ароматом. Маша…

* * *

Придя домой, я не знал, куда себя деть. Сердце рвалось наружу. Я не мог ни сидеть, ни лежать. Пометавшись по комнате, я внезапно вспомнил про Элеонору. Нашел листок с ее номером телефона и набрал цифры на мобильнике. Сбросил. Снова набрал и снова сбросил. Только в третий раз я решился нажать кнопку вызова.

— Алло? — после третьего гудка послышался знакомый голос.

— Эля?

— Да, а это кто?

— Это Дима.

— Какой Дима? Ах, Дима! Милый Дима! Привет! Как дела?

На душе странным образом потеплело. Я боялся, что она пошлет меня, скажет, что напилась в тот вечер, а я позволил лишнего. Но опасения оказались напрасными.

— Просто хотел сказать, что завтра уже бал…

— Во как? Ну, круто, поздравляю! Как боевой дух?

— Да черт его знает, — улыбнулся я. — Знаешь, сегодня я поцеловал Машу.

— Делаешь серьезные успехи! — похвалила Эля. — Она тебе врезала?

— Что? Нет! Ничего подобного.

— Жаль. Я бы врезала. Целовать одну, а на танцульки — с другой.

— Я же тебе объяснял, все не так просто…

— А у вас, кобелей, вечно все сложно. Ладно, забей, шучу я! Слушай, меня тут маман зовет ужинать. Так что я тебе желаю всяческой удачи! Порви их всех там, на этом балу! Понял?

— Понял, спасибо!

— Чтоб ни один живым не ушел! Смотри мне — если хоть один живым выползет, я тебе глаза выцарапаю! Усек?

— Усек!

— Вот и ладно. И давай, позвони потом. Я волноваться буду. Не позвонишь в воскресенье — я…

— Знаю-знаю, приедешь и выцарапаешь мне глаза, — сказал я с улыбкой.

— Ну вот, молодец. Учишься ведь, на глазах растешь! Ну все, давай, целую!

Послышался сильно искаженный звук поцелуя — Эля, видимо, чмокнула микрофон, — и связь прервалась.

— Спасибо тебе, — шепнул я в умолкшую трубку.

* * *

В субботу все были как на иголках. Особенно волновались те, кому предстояло участвовать в программе. Одно дело — репетиция, а другое — полный зал народа. Учителя, словно чувствуя всеобщее настроение, чересчур не наседали и отпускали с уроков пораньше.

Только двоих всеобщее волнение обходило стороной. Первым был вечно невозмутимый Брик, а второй — Жанна. На большой перемене она подошла ко мне и огорошила вопросом:

— Ну и что мне прикажешь делать с прической?

— В смысле? — удивился я.

— В самом прямом! Я только сейчас об этом подумала. Блин, ну ты мне и задал задачку!

И, развернувшись на каблуках, она направилась прочь.

— Похоже, так она предпочитает волноваться, — объяснил мне Брик, стоящий неподалеку.

— Думаешь, она волнуется?

— Еще как. Будь настороже, она что-то задумала. Что-то после бала.

Я вспомнил ее слова о сюрпризе. Знать бы, что это за сюрприз…

После уроков все разбежались по домам — готовиться и нервничать. Тем же занялся и я. Дома я достал из шкафа черный костюм, купленный к выпускному. Я положил его на кровать и долго смотрел, пытаясь смириться, что мне придется быть в этом. Никогда не носил ничего подобного.

Время шло. Мама позвала обедать, но я отказался — все равно кусок в горло бы не полез.

— Ты же не завтракал сегодня! — настаивала мама.

— Ну и что… Не хочу. Пойду лучше душ приму.

В душе я провел не меньше получаса. Мысли смешались в невероятную кашу: Маша, Жанна, бал, конкурс, сюрприз, Эля, Разрушители, висящий вверх ногами Рыба… Хотелось нагнуться над унитазом и исторгнуть из себя всю эту дикую смесь, что пьянила не хуже водки.

Наконец, я выбрался из ванной, подсушил волосы маминым феном и, взглянув на часы, понял, что пора собираться. Время приближалось…

Я натянул брюки, застегнул рубашку на все пуговицы, несколько раз сбившись — так дрожали руки. Потом принялся маяться с галстуком. Тут в комнату зашел отец.

— А, галстук, — сходу разобрался он в ситуации. — Дай покажу, как надо.

Пока он завязывал мне галстук, я обратил внимание на то, что он тоже при полном параде. Нацепил свой костюм со свадьбы, который висел в шкафу столько, сколько я себя помнил.

— Пап, а ты куда? — спросил я.

— Что значит, «куда»? — удивился он. — Мой сын — гвоздь программы! Что ж я, дома пиво пить должен?

— Ты откуда знаешь? — я вытаращил на него глаза.

— Сына, мы с тобой живем в деревне городского типа! В одном конце чихают — в другом говорят: «Будьте здоровы!»

— А мама?

— Ну конечно, я тоже иду! — В дверях появилась мама в красивом длинном платье, которого я даже ни разу не видел. Неужели специально купила?

— Ну, вот и все! — Отец опустил руки. — Пошли?

Раньше я всегда стеснялся идти рядом с родителями — обычная подростковая глупость. В этот же раз я готов был сгореть со стыда. Ах, если бы вместо этого дурацкого пиджака на мне была привычная джинсовая куртка! Но менять что-либо было уже поздно. Время неумолимым галопом неслось вперед.