Счастье никогда не бывает долгим. Со временем оно либо уходит, либо заменяется привычкой. И только спустя время мы вспоминаем его, словно листая страницы фотоальбома, и понимаем: а ведь это было оно, счастье!

Есть еще одна особенность счастья: оно не абсолютно. Наверное, оно получается при смешении равных долей радости, страха и печали. Все фотографии можно разделить по этим категориям.

Страх. Я прихожу в автосервис и вижу много незнакомых людей, которые смотрят на меня с холодным равнодушием. Ни улыбок, ни приветствий. Они даже не прерывают разговора при моем появлении, и мне приходится ждать паузы, чтобы заявить о себе.

Печаль. У меня ничего не получается. Ключи валятся из рук, гайки сидят, как влитые. От обилия технических подробностей начинает кружиться голова. В середине рабочего дня меня посылают мести пол.

Радость. Я прихожу домой, и Маша обнимает меня, целует. Дома пахнет чем-то вкусным. Мы ужинаем, разговариваем о чем-то, иногда наши руки ненадолго соприкасаются. Ночью, лежа на матрасе, мы держимся за руки.

Страх. Меня точно уволят с этой работы. Целый день на меня кричат, я ощущаю себя самым тупым существом на планете. Но я, как боксер на ринге, снова и снова поднимаюсь, несмотря на то, что противник втрое тяжелее меня. Потому что я его не боюсь, я боюсь, что он уйдет, махнув рукой.

Печаль. Я опять в одиночестве. Не принимаю участия в разговорах, даже ем отдельно от всех, потому что не хватает места за общим столом. Я ем тушеную картошку, приготовленную Машей. Девушкой, которая верит в меня, а я не оправдываю ее ожиданий. И еда застревает в горле.

Радость. Я помогаю Васе менять тормозные колодки. Его зовут курить, и он уходит, велев мне снять остальные колеса. Я выполняю порученное, потом снимаю суппорта, чтобы облегчить ему работу. Вытаскиваю старые колодки, ставлю новые, словно в каком-то трансе. Потом я ставлю на место колеса и начинаю их прикручивать. Лишь закрутив последнюю гайку, я замечаю, что все работники стоят и смотрят на меня. Вася улыбается. Он подходит и хлопает меня по плечу. Я справился!

Страх. Ночью Маша тихо плачет, и я обнимаю ее, пытаясь утешить. Мы говорим, что любим друг друга, и я вдруг понимаю, что обнимаюсь в постели с почти неодетой девушкой. Она целует меня не так, как раньше, все меняется. Нельзя отодвинуться, сбежать, нельзя ничего говорить. Я должен пройти через это, но… господи, до чего же мне страшно!

Печаль. Маша уже уснула, а я все смотрю на нее, глажу ее обнаженную спину и думаю. Я думаю о том, что будь я посмелее, она была бы моей и только моей. А теперь между нами всегда будет Брик. Он был первым, и я обречен сравнивать себя с ним. В каждом слове Маши я буду слышать воспоминание о нем. И ребенок, который родится, будет его ребенком. Смогу ли я воспитывать этого ребенка? Я! Воспитывать ребенка! Пытаясь забыться, я теснее прижимаю к себе Машу, шепчу какую-то чушь ей на ухо.

Радость. Открыв глаза, она улыбается мне, и все, что было ночью, повторяется. Только без страха и печали. Есть только мы и наше счастье.

Страх. Печаль. Радость. Наша первая ссора: я не взял выходной, и мы не смогли погулять в парке. Первое примирение. Мы по очереди читаем друг другу вслух книги по вечерам. Гуляем по ночному городу. Смеясь и плача, покупаем самую дешевую зимнюю одежду и обувь. Считаем мелочь на дорогу от рынка до дома. Маша становится на учет в женской консультации. Последние деньги, улетающие на необходимые таблетки. Меня официально трудоустраивают. Я принимаю первый автомобиль и работаю с ним сам. Первое застолье с коллегами после работы, от которого я не смог отказаться. Первый раз прихожу домой пьяным, и Маша смеется над моим смущением. Ее живот начинает увеличиваться, и я боюсь к нему прикасаться.

Наш первый новый год. Маленькая искусственная елочка на столе, обращение президента по радио. Шампанское и жареная курица с картошкой. Мой подарок Маше: красивое платье. Ее счастливое лицо, когда она выходит из ванной, переодетая. Живот ощутимо выпирает, Маша смеется и говорит, что носить это платье будет после родов.

А потом был холодный зимний вечер, когда я возвращался с работы давно привычным маршрутом. Меня окликнули. Обернувшись, я увидел двух милиционеров, выскочивших из «УАЗа». Это были люди, не Разрушители, но в их глазах я видел все ту же засасывающую, бездонную пустоту. Этой пустоте нельзя было ничего объяснить, бесполезно было умолять. И я перестал унижаться. Попросил только один телефонный звонок. Я позвонил Маше. Она уже плакала, когда сняла трубку. Слышался гул мотора — отец вез ее домой.

Сослуживцы, слушая мою историю, наперебой кричали, что я мог бы подать жалобу, сбежать, обратиться в какие-то общества. Наверное, мог. Но не сделал этого. Судьба снова и снова пыталась утопить меня, и во мне проснулось маниакальное желание поиграть: а насколько глубоко я сумею опуститься?

Меня отправили служить за тысячу километров от родного дома. На два года я должен был превратиться в другого человека. Закрыв глаза, я видел, как будто какая-то бумажка летит вместе со мной, передается от человека к человеку. Меня выделяли из всех, на меня орали, меня били, унижали.

Те, кто пришел вместе со мной, удивлялись. Их никто не трогал сверх необходимого, все побои и издевательства сыпались на меня. Самые подлые из них вели себя так же, как старослужащие, но большей частью мне сочувствовали.

Спустя полгода после начала моей службы, я подслушал разговор командира части подполковника Игнатьева с одним из сержантов.

— … не доживет, — говорил командир части.

— В смысле, мне его убить, что ли? — пискнул сержант.

— Ты дурак? — Игнатьев повысил голос. — Сделай так, чтобы он в дисбат попал, а там уже другие разберутся. Мне в части этот беспредел без надобности. Задачу понял?

— Так точно!

Той ночью я лежал в койке и думал. Разговор явно шел обо мне. Значит, Вениамин не успокоился и по каким-то своим каналам дал приказ меня убить. Как такое возможно? Хотя, наверное, возможно, если есть деньги и связи.

Страха я не чувствовал. У меня уже отняли все, так ради чего еще цепляться за эту жизнь? Ответов я не находил.

В ту ночь я увидел во сне Брика. Мы с ним стояли посреди развалин его дома. Брик повернулся ко мне.

— Бросил меня, — вздохнул он.

— Это ты меня бросил, — возразил я.

— Знаешь, где я сейчас?

— Где-то там, далеко. Познаешь Вселенную.

— Не Маленький Принц. Я.

Мне сделалось страшно. Столько времени я старался не думать о том, где сейчас находится Брик. Я считал его мертвым.

— Я жив, — шепнул мне человек, которого я совсем не знал. — Мне сейчас очень плохо. Одиноко и страшно. По ночам меня окружает тьма, населенная голосами. Это как кошмарный сон, от которого не очнуться.

Я молчал, наблюдая, как меняется пейзаж. Мы с Бриком стояли на вершине скалы, вокруг которой бушевало пламя. Жаркие языки огня взмывали вверх от самой земли. Казалось, будто сам воздух горит.

— Такой огонь пожирает твою душу? — крикнул Брик. — Полагаю, нет! А это лишь малая часть того, что гложет меня.

Он раскинул руки в стороны и шагнул назад, с обрыва. Я рванулся вперед, чтобы схватить его, но не успел — пальцы сомкнулись на воздухе. Я проснулся, все еще ощущая нестерпимый жар.

Утром я пришел в кабинет к командиру части. Он поморщился, глядя на мое разбитое лицо.

— На занятиях по рукопашному бою я делаю успехи, — сказал я.

Подполковник Игнатьев отложил ручку и посмотрел на меня злым взглядом.

— Устав забыл, рядовой Семенов? — рявкнул он.

— А вы?

Это было сродни нашему общению с Машей. Мы смотрели в глаза друг другу и понимали все.

— Что хотел? — буркнул Игнатьев, отводя взгляд.

— Хотел сказать, что убью того, кто на меня кинется следующим. Проблем не избежать.

Во взгляде Игнатьева мелькнула жалость.

— А толку? — тихо спросил он. — Себе же хуже сделаешь. Думаешь, я от этого в восторге?

Я указал на телефон, стоящий у него на столе.

— Позвоните ему.

— Рехнулся? Чтобы ты по телефону с ним говорил о…

— Я не буду об этом говорить. Позвоните.

Игнатьев потер лоб рукой, размышляя. Потом снял трубку и набрал номер.

— Держи, — протянул он мне трубку.

Я прижал трубку к уху и стал слушать гудки.

— Алло? — Знакомый визгливый голос. — Да, я слушаю! Алло? Кто это? Вас не слышно!

— Я помню, как хоронили вашу жену, — сказал я.

Вениамин замолчал. Я слышал лишь его глубокое дыхание.

— Вы плакали, когда шли за гробом, — продолжал я. — Знаете, я не часто видел людей, столько проживших в браке и сохранивших любовь. Несмотря на болезнь, вы надеялись.

— Заткнись, — сказал Вениамин, но я не слышал злости в его голосе. Слова били туда, куда и должны были.

Я поймал взгляд Игнатьева и улыбнулся тому ужасу, который он выражал.

— Маша любила вас обоих. Она поступила так, как и должна была: постаралась заменить вам ее. Я видел, как она стала взрослой за несколько дней. Она из кожи вон лезла, чтобы угодить вам, и вы приняли эту игру. Позволили иллюзии заполнить пустоту.

Он молчал, но не вешал трубку. Слушал мои слова.

— Мне жаль, что так получилось, — почти шепотом сказал я. — Будь я поумнее, наверное, поступил бы иначе. Но я всего лишь хотел помочь Маше спасти ребенка. Не думая о том, что лишаю вас родного человека. У меня не было надежды на то, что мы будем жить вместе всегда. Я просто тянул время.

Глубоко вдохнув, я закончил свою речь так:

— Я совершил ошибку и поплатился за это. Я не собираюсь жаловаться — пусть все остается как есть. Но мне нужно еще кое-что сделать. Есть человек, которому очень нужна моя помощь. Кроме меня, ему не поможет никто.

В трубке было тихо. Я даже подумал, что связь уже давно оборвалась, но вот послышался вздох. Потом Вениамин сказал:

— Передай трубку.

Я протянул трубку Игнатьеву. Прижав ее к уху, он буркнул:

— Игнатьев слушает. Понял. Так точно, я вас понял. До свидания.

Положив трубку, он посмотрел на меня и покачал головой.

— Служи, Семенов, — проворчал он. — Психолог хренов.

И действительно: самое страшное закончилось. Я без особых проблем пережил первый год службы. Как все, бегал марш-броски, стрелял, учился самообороне, заводил товарищей. Я не мог назвать этих людей друзьями, потому что знал, что как только мы разойдемся в разные стороны, то забудем друг друга. Друзей у меня было лишь двое: Боря и Элеонора. Обоих я вспоминал почти каждый день.

Я писал письма. В первую очередь, конечно, родителям. Потом — Маше. Она долгое время не отвечала. Однажды пришло письмо от отца, в которое он вложил записку от Маши. «Маша говорит, что отец не дает ей писать тебе письма, а твои сжигает», — сообщал отец. Записка была совсем короткой: «Все хорошо. Родилась девочка. Жду тебя».

Еще я писал Элеоноре. Она отвечала регулярно и с удовольствием. Первые письма были гневными. Она рвалась выцарапывать глаза всем: от отца Маши до Министерства Обороны. Когда я убедил ее этого не делать, Эля стала выдумывать различные способы, как меня комиссовать. Не меньше пяти писем я потратил на то, чтобы объяснить, что не собираюсь грызть известку со стен и стрелять себе в ногу. Только тогда Элеонора остыла и стала рассказывать о себе. Так я узнал, что у нее появился парень и был искренне за нее рад.

Страстно желая увидеть родное лицо, я попросил Элеонору прислать фотографию, что она и сделала.

— Твоя? — спросил Шура Артамонов, солдат-первогодка, как и я.

Похоть в его глазах была вполне извинительна: на фотографии Элеонора сидела в весьма вызывающей позе у себя на кровати. Из одежды на ней были только лифчик, да мини-юбка.

— Нет, — сказал я. — Просто хороший друг.

— Познакомишь потом?

— Извини, занято.

Я носил эту фотографию в нагрудном кармане все время. Когда становилось тяжело, доставал ее и смотрел. Для меня здесь не было никакой эротики. На фото была Эля, такая, какой я ее запомнил: с взъерошенными рыжими волосами, глазами, метающими молнии и озорным выражением лица. Ничего не боявшаяся, не знающая стыда. Я смотрел на нее и улыбался: девочка-вспышка, иначе и не скажешь.

Второй год омрачился печальным известием. Элеонора написала мне письмо, исполненное поистине шекспировского трагизма. Она случайно встретила Машу с дочерью и «каким-то хреном в очках! Очки надел, будто знал, что я ему шары выколупаю!» Выяснилось, что Маша выходит замуж. Как я понял, Элеонора не стала вдаваться в долгие разговоры, а устроила скандал и убежала, возможно, закатив собеседникам пару оплеух на прощание.

Я не спал целую ночь, получив это известие. Смотрел в потолок и шептал: «Что еще ты со мной сделаешь?» Бог молчал. Лишь под утро, ненадолго забывшись, я получил ответ.

— Иногда, — сказал Брик, вылезая из под стола, — сломанное можно починить.

Он показал мне найденную гайку и подул на нее, очищая от пыли.

— Конечно, глупо надеяться, что оторвавшаяся гайка сама намотается на нить. Поэтому вмешиваются другие силы. Бог, судьба, провидение — зови как хочешь.

Он привязал гайку на прежнее место, поднял карандаш и стал крутить его. Гайка завертелась.

— Все вернется к началу? — спросил я.

— А ты помнишь, что было в начале? — усмехнулся Брик. — Мне кажется, ты забыл.

— Рота, подъем!!!

Я открыл глаза.

* * *

Я вернулся в Красноярск зимой. Нашел то место, где меня забрали, и долго стоял там, думая и вспоминая. Это место стало еще одной поворотной точкой в моей жизни. Я пошел дорогой, которую помнил так хорошо, что мог бы одолеть ее с закрытыми глазами. Почти четыре месяца я ходил по ней каждое утро.

В сервисе меня встретили с распростертыми объятиями. За два года многое изменилось, часть людей ушла, а работы меньше не стало. Я успел только скинуть вещмешок, а в следующую секунду меня уже тащили к полуразобранному «Ниссану».

Безразличный к комфорту, я жил прямо там, в боксе. Это не только давало мне крышу над головой, но и приносило дополнительный доход, ведь я выполнял функции сторожа и кочегара. Один день походил на другой, как две капли воды. Я много работал, хорошо зарабатывал и почти ничего не тратил.

— Копишь на что-то? — поинтересовался однажды Вася.

— Да, наверное. На мечту.

— Думаешь, можно купить мечту?

— Нет. Но мечту нужно убедить, что ты ее достоин.

— Какая-то неправильная мечта.

— Это мечта. Ей многое прощается.

Так прошло еще четыре года моей жизни. Долго? Возможно. Но не было времени считать дни. Я всегда был занят, всегда чем-то озадачен. В какой-то мере я отдыхал все это время. Наверное, даже был по-своему счастлив. Пока однажды летом неожиданная встреча не заставила меня отправиться в путь.

Я занимался с автомобилем в дальнем конце бокса, когда услышал знакомый голос, громко и не без мата расписывающий неполадки автомобиля. Заинтересовавшись, я подошел к высокому худощавому парню в кожаной куртке. Он повернулся ко мне, и я чуть не упал.

— Антон?!

— Дима? Ты?

Это был Антон Дрокин, тот самый пухленький ботаник, которого почти никто никогда не замечал. Мы разговорились, вышли на улицу, пока ребята осматривали его «Тойоту».

— А ты изменился, — сказал я.

— Да ты и сам… — он смерил меня взглядом. — Если б не лицо — не узнал бы! Прям вообще мужиком стал!

Я засмеялся. Да, наверное, он был прав. После армии я стал шире в плечах и набрал мышечной массы.

— Как там наши? — спросил я.

— Кстати! — Антон щелкнул пальцами. — Хорошо, что напомнил. Через месяц встреча выпускников. Приедешь?

Я растерялся и промямлил что-то невразумительное.

— Ну чего ты? Давай! Пятнадцатого июля, уже назначено. Настя все организовывает.

— Елизарова?

— Ну а какая еще? Она. Очень хочет всех увидеть. И про тебя, кстати, спрашивала у всех — никто не знает, где ты и как. Пропал тогда так неожиданно…

— Приеду, — кивнул я.

В тот же день я договорился об отпуске. Антона будто послала сама судьба, увидев, что я опять сошел с верного пути и засел в теплом уютном мирке.

* * *

Когда я пересчитал деньги, скопленные за четыре года работы, то испытал шок. Сумма выходила, конечно, не астрономическая, но намного превышающая мои представления о собственном материальном положении. Я смотрел на эти деньги и не знал, как с ними поступить. В голову лезли только всякие глупости.

— Чахнешь? — спросил Вася, увидев меня, сидящим перед столиком с пачками наличности.

— Ага, — признал я.

— Блин, всегда завидовал людям, которые умеют копить! Чего делать думаешь? Машину купишь?

— Машину? — встрепенулся я. — Какую машину?

Вася рассмеялся:

— Блин, да какую хочешь! Что ты тут, мало колымаг разобрал? Отличишь, поди, нормальный автомобиль от ведра с болтами. Возьми какую-нибудь «Тойоту» хорошую, или «Мицубиши».

— Поможешь?

Я просто оказался в вакууме. Несколько лет, проведенных безвылазно в сумасшедшем замкнутом мире автосервиса, лишили меня представлений о реальности. Как купить машину? Что для этого нужно? Куда идти, с кем говорить? Вася согласился помочь, и через неделю мотаний по авторынкам и звонков по объявлениям я стал счастливым владельцем пятилетней черной «Тойоты Камри».

— Машина — зверь! — прокомментировал покупку Вася. — Запчасти, правда, в копейку влетят, но зато мощная, надежная и удобная. На трассу выберешься — оценишь!

Я оценил ее спустя месяц, покрыв расстояние в двести километров до моего родного городка почти за час.