— «Девственница»?! «Девственница», вашу мать? — орала Вероника, пиная запертую дверь не столько чтобы выбить, сколько выплескивая накопившуюся ярость. — А эти двое что, блин, великие мачо секс-террора? Какого? Хрена? Ваше? Пророчество? Такое? Сексистское?
Джеронимо подыгрывал на шарманке, с ногами забравшись на кровать.
— Люблю ее, — доверительно сказал он мне. — Такая стесняшечка.
Мы сидели не то в комфортабельных апартаментах, не то в другой камере — понять толком не удалось. Во всяком случае, препроводили нас сюда хоть и под прицелами автоматов, но вежливо и даже с извинениями. Комнатка небольшая. Три кровати, выставленные буквой «П» вдоль стен, соприкасаются углами. Зато это кровати, а не койки и не нары. С мягкими подушками и простынями, пахнущими свежестью.
Сразу, как вошел, я скинул, наконец, ботинки и повалился на покрывало, предвкушая несколько часов сна. Вероника сделала мне замечание касаемо запаха от носков. Будучи по натуре вежливым и чистоплотным человеком, я прошел к раковине в углу комнаты и постирал носки. Скинул комбинезон. Расстегнул термокуртку и постирал насквозь пропотевшую футболку. Наверное, начиная с этого момента мой измученный мозг решил отключиться от действительности.
Как мог, я вымыл голову, шею, подмышки, облил себя несколькими пригоршнями воды. Вода затекла под штаны, и я их снял…
Все это время в комнате было тихо, но когда я попытался пристроить трусы на край раковины сушиться, идиллию вспорол голос Джеронимо:
— Вообще-то моя сестра еще девственница, а ты показываешь ей такое.
— Ой, — сказал я и поторопился надеть влажные трусы. Но оказалось поздно.
Веронику прорвало. Она кинулась, хвала Христу, не на Джеронимо или меня, а на дверь и колотилась в нее с воплями уже не меньше часа. Я, завернувшись в одеяло, даже приловчился дремать. Если взять чисто физические ощущения, то именно этот момент был самым светлым и прекрасным с тех пор как я закрыл глаза отцу.
— Приведите сюда хоть одного толкового мужика, уроды, и я перестану быть девственницей! — орала Вероника.
Я повернул голову к Джеронимо, который продолжал вертеть ручку адской машины.
— Как получилось, что у такой красавицы комплекс девственности?
Я спрашивал шепотом, но Джеронимо меня услышал.
— Можешь говорить в полный голос. Она сейчас ничего не воспринимает. А вопрос интересный. Я, как ты знаешь, не люблю копаться в чужом грязном белье, но дело было так. В возрасте пятнадцати лет Вероника впервые влюбилась и написала письмо. На следующий день ее избранника казнили по сфабрикованным обвинениям. В шестнадцать она влюбилась второй раз, и дело дошло до поцелуя, но на следующий день ее избранника казнили по сфабрикованным обвинениям. Дальше пошло интереснее. В семнадцать лет она даже уединилась с одним симпатичным солдатиком в очень секретном месте, где никто не смог бы их отыскать. Но, не успел я нажать клавишу «Запись», как солдатика вызвали по личному коммуникатору в штаб, в чем-то расписаться…
— И казнили по сфабрикованным обвинениям?
Джеронимо перестал крутить ручку шарманки, уставился на меня.
— А что, я уже рассказывал эту историю?
— Нет… Я просто попробовал угадать.
— У тебя серьезные задатки экстрасенса, Николас. Надо бы попросить колоду карт, я могу провести пару тестов. Но ладно, возвращаемся к Веронике. — Он продолжал вращать ручку уже не столько для зарядки аккумулятора, сколько чтобы заглушить грохот и вопли. — Кажется, с этим солдатиком ее действительно связывало что-то крепкое, потому что она после казни месяц сама не своя ходила. Потом ничего, оправилась. Только по дому она прослыла Черной Вдовой, и с ней никто старался наедине не оставаться. Но полгода назад был интересный случай с дочкой одного из папиных подручных. Мне стыдно признать, но я не знаю, что произошло между ними за закрытой дверью кухни. Знаю лишь, что потом несчастная девушка, а также вся ее семья погибли. С тех пор Веронику сторонятся еще и женщины.
— Эта «несчастная девушка» подсыпала тебе в еду рицин! — сказала Вероника, оставив дверь в покое. — И я воспользовалась своим законным правом. У вас что, нет других тем? Обязательно обсуждать меня?
— Будь тут другие девственницы… — начал я.
— Задушу твоими же собственными трусами!
Я решил-таки заткнуться. Натянул одеяло повыше и приготовился вкусить сон.
Джеронимо поставил шарманку на пол и, задумчиво посмотрев на нее, изрек:
— Пожалуй, надо сделать в корпусе один-два USB-разъема, смарт заряжать. Да. Это реально. Но после.
Он улегся на кровать поверх покрывала и подложил под щеку ладони.
— Вы что собрались делать? — опешила Вероника. — Спать? Нам с минуты на минуту приговор вынесут!
— А я тебе с минуты на минуту мозг вынесу, — пробормотал уже в полусне Джеронимо. — Разбудишь сейчас — меня даже смерть не остановит. Ложись-ка и скрипи зубами в стенку… Своими желтыми… безобразно торчащими… десятью зубами… Карга…
Джеронимо захрапел, и Вероника посмотрела на меня.
— Я вырублюсь минуты через полторы — можешь постираться, — сказал я, но, кажется, уснул раньше, чем договорил.
Мне снилась крышка свинцового гроба. Она подрагивала, из-под нее выбивалось зеленоватое свечение.
* * *
Я проспал ровно семь часов и сто двадцать две минуты и когда разлепил веки, долго не мог понять, где нахожусь. Потом дошло: под кроватью.
Сон однозначно пошел на пользу, боль почти не досаждала, и я с наслаждением потянулся. До ноздрей дополз приятный запах тушеных грибов. На этот раз правда приятный — видимо, добавили каких-то приправ.
Я выкатился наружу, встал и окинул взглядом помещение. Посередине появился столик и три стула, на столике — поднос, побольше того, что нам приносили в камеру. На этом еще уместился кофейник. Кофе — это хорошо, — подумал я. Кофе — это жизнь. Нельзя считать пропащим тот день, утром которого ты выпил чашку кофе. Кофе — аромат надежды, символ уюта, надежности и предельной концентрации сил.
Усилием воли я отключил рекламирующий голос. Все-таки столько ударов по голове даром не проходят. Что-то там капитально сместилось, и не факт, что в лучшую сторону.
Я посмотрел на своих компаньонов. Джеронимо в комбинезоне и ботинках развалился на кровати, как морская звезда, и похрапывал. На спинке кровати Вероники висели ее вещи. Все вещи. Все, до единой вещи. Сама она лежала на боку, спиной ко мне, но одеяло сползло до пояса.
«Это издевательство вообще когда-нибудь прекратится?» — подумал я, пока ноги несли меня вперед.
Я остановился у самой кровати, сверля взглядом стену. «Вот тебе тест на порядочность, — сказал мой эмоциональный двойник, в очередной раз решив выступить в роли собеседника. — Опустишь ли ты взгляд, или отступишься? Ситуация выбора. Момент истины. Кто же ты, Николас Риверос? Кто для тебя она?»
«Ты эмоционален и глуп, — ответил я. — Она — та, с кем мне интересно, та, кого я все еще не раскусил до конца. И строение женского тела не такая уж тайна для меня, чтобы опускать ради этого взгляд».
«Но ведь это ЕЕ тело! — возразил двойник. — Неужели тебе не хочется увидеть его в сонной беззащитности? В конце концов, она сама раскрылась! Хам не упустил аналогичного случая, хотя речь шла о его отце. Неужели ты сильнее?»
«Это не вопрос силы, — сказал я. — Это вопрос сохранности моей жизни».
Я опустил взгляд, но не туда, куда хотелось бы двойнику. Осторожно взял одеяло и натянул его до плеча Веронике. Она что-то проворчала во сне, и я поспешил отойти к раковине.
«Какой ты скучный! — вздохнул двойник. — Хоть в щечку ее поцелуй, что ли…»
«Заткнись и уйди, — попросил я. — Ты обгадил мне большую часть жизни. Ты плакал и смеялся, любил и страдал, сходил с ума, пока я сидел, глядя на неподвижный игрушечный бронетранспортер. Надоело. Теперь я найду способ покончить с тобой и заберу все, чем кормил тебя когда-либо».
«Да ну? — усмехнулся двойник. — Так вот запросто станешь самым обычным человеком? Как же это скучно!»
«Нет. Я буду Риверосом. Последним оставшимся в живых Риверосом, который научится жить счастливо среди людей и вернет миру солнце».
Рядом с раковиной стояло белое пластиковое ведро с надписью красным маркером: «I'm so sorry ((». Крышки у ведра не было. Я отодвинул его ногой и встал вплотную к раковине.
Почти сразу от журчания проснулась Вероника. Я слышал ее суетливую возню и попытки одеться под одеялом. Потом она замерла и этаким равнодушно-констатирующим тоном сказала:
— Ты… писаешь в раковину.
— Да, Вероника. Я писаю в раковину. И, если ты уже расположена принимать комплименты, дается мне этот процесс с большим трудом. Кстати, нам принесли ведро.
— Очень мило с их стороны.
По голосу я понял, что ведро останется чистым.
— Ух ты! — проснулся Джеронимо. — Ты писаешь в раковину? Мечта жизни! Я следующий.
— Никто не знает, как я оказался под кроватью?
— Есть подозрения, — сказала Вероника, выбираясь из постели. — Ты храпел, пришлось скинуть тебя на пол и запинать под кровать. Хоть какая-то звукоизоляция.
Я, окончив туалет, сполоснул раковину и руки.
— А ты это сделала до или после того как постиралась?
Вместо ответа мне в голову прилетела подушка. Я уступил раковину Джеронимо, который уже приплясывал рядом.
— Ладно этот! — Вероника махнула на меня рукой. — Но ты-то хоть постыдился бы!
— Мне нечего стыдиться, — заявил Джеронимо. — Когда-то в детстве мы вообще купались в одной ванне. Кстати, почему мы больше так не делаем? Неужели что-то изменилось?
Не стану описывать, что за картины выдала мне больная фантазия. На несколько секунд я залип, глядя на растрепанную Веронику, которая сидела на кровати, болтая босыми ногами, и зевала.
— Куда уставился? — Она перехватила мой рассеянный взгляд.
— У тебя великолепный пресс, — мигом нашелся я. — Что нужно, чтобы накачать такой?
— Тестостерон, — отвернулась Вероника. — Начнешь вырабатывать — скажи, посоветую пару упражнений.
Однако я прекрасно видел, что случайный комплимент угодил в цель. Веронике было приятно. Но хуже всего, что и Джеронимо это почувствовал: он застыл у раковины с глупой улыбкой, сложив из ладоней сердечко.
— Раковина! — крикнула на него Вероника. — Руки! Зубы!
Джеронимо вздрогнул, сердечко распалось.
— Как — зубы? — переспросил он. — У меня ведь даже щетки нет, рюкзак в камере!
— Рот прополощи — сойдешь за первый сорт.
— Ты хочешь, чтобы я склонился над раковиной, в которую…
— Сам виноват. Ты и твой драгоценный Николас.
Вздохнув, Джеронимо принялся ополаскивать раковину.
Когда мы, наконец, уселись за стол, Джеронимо не позволил снять с блюд крышки:
— Прежде чем мы начнем, я бы хотел извиниться за свое вчерашнее поведение, особенно — перед тобой, Вероника. Я зря сказал, что от тебя нет никакого толку. Если бы не ты, нас бы уже давно убили.
Вероника едва заметно покраснела и, пробормотав нечто неразборчивое, отвернулась. Джеронимо обратился ко мне:
— Николас, ты тоже прости за то, что выдумал про тебя несуществующую любовную историю. Тебе я очень благодарен за то, что ты здесь. Да, конечно, мы летели к солнцу, а оказались под землей, и это серьезный минус тебе, как водителю, но я видел, как ты стараешься, и очень это ценю.
Я кивнул с важным видом. И тут с Джеронимо будто порывом ветра сорвало напускную торжественность.
— Я вообще так рад, что мы все вместе, что мы — здесь! Ведь мы — настоящая команда, правда? Воины света, обреченные на успех! От нашего дыханья плавится лед, под нашими шагами расцветает земля! Ну же, друзья! Давайте закрепим это волшебное чувство каким-нибудь совместным ритуалом? «Треугольник Силы»!
Он вытянул одну сжатую в кулак руку по направлению к Веронике, другую — ко мне.
Вероника прикоснулась кулаком к его кулаку, так же поступил и я. Потом наши взгляды встретились.
— Ну же! — торопил Джеронимо. — Сейчас это — буква «Л»! Я генерирую мощный поток, но он, разделившись, хлещет в пустоту с двух концов. Замкните контур, и мы, как катушка индуктивности, породим вокруг себя такое мощное поле, что стены падут и погибнут враги!
Я протянул над столом руку. Средний палец на ней все еще болел. Вероника ответила на жест, предварительно закатив глаза.
И тут, когда треугольник замкнулся, мне вдруг почудилось, будто по всем нам действительно пробежал электрический разряд. Закололо в ладонях, загудел мышцы, волосы Вероники, которые она еще не успела увязать в скучный хвост, приподнялись. Закричал, упав, мой эмоциональный двойник, и комнатка, в которой он жил, уменьшилась в размерах.
— А теперь, братья и сестры, — провозгласил Джеронимо, разорвав треугольник, — давайте вкусим эти благословенные грибы.
* * *
Джеронимо, не тративший перед сном время на постирушки, оказался самым дальновидным из нас. Когда с завтраком (пришедшимся на полночь) было покончено, пришел веселый командир и отвел нас в купальни, совмещенные с прачечной. Заняв три огромные ванны, разделенные бетонными стенами, мы провалялись там около часа, пока стиралась и сушилась наша одежда.
Потом, закутавшись в серые халаты, сели за стол со стоящим на нем самоваром, и тут уже к нам присоединился командир. Налил четыре чашки грибного чая. Чай оказался на диво неплох. Джеронимо даже сказал, что для мочи сифилитика это пойло обладает просто великолепными вкусовыми качествами.
Церемонно отпив крошечный глоток, военный поставил чашку и приступил к инструктажу.
— Совет два часа не мог решить, что с вами делать. Не все поверили в пророчество, но даже те, кто поверил, не очень-то поняли, зачем вы нам нужны. За вас только я был, да Никифор.
— И что порешили? — спросила Вероника.
Командир поморщился, запустил руку в карман и бросил на стол перед Вероникой Чупа-Чупс. Говорил же, обращаясь исключительно ко мне.
— Чисто уголовно на вас, в принципе, всем плевать. Убийство списали, поразмыслив, на случайность — это я им объяснил, что броневиком в полете управлять нельзя. Ну а все, что потом — череда других случайностей.
Пока он говорил, Джеронимо, с надежной глядя на сестру, коснулся пластиковой палочки Чупа-Чупса. Видно, получив молчаливое одобрение, радостно схватил конфету и зашуршал оберткой.
— Другой вопрос — то, что вы на суде устроили, — продолжал командир. — Таких отморозков принимать в общество никто не хочет.
— Да мы и не стремились, — сказал я. — Нам бы наружу.
— К тому и веду, — кивнул командир. — Через пяток станций отсюда рельсы упираются в обвал. При строительстве слишком близко к поверхности подобрались. Потом, видать, землетрясение — и пожалуйста. Короче, древние сейсмокарты говорят, что там в одном месте слой грунта — метра три, не больше. Можно подорвать.
— Ну так чего же мы ждем? — воскликнул Джеронимо.
Командир посмотрел на него, бодро грызущего Чупа-Чупс, и снова обратился ко мне:
— Твой мелкий вырабатывает очень плохие рефлексы. Но это ваше дело. Так вот, подорвать можно, динамит есть, даже сумеем потом быстро все завалить обратно. Беды две. Первая: динамит в руках умников, а они не хотят им жертвовать ради вас без веской причины. И вторая: весь путь отсюда до того места забит триффидами. Если подтянуть все ресурсы, туда мы, допустим, прорваться сумеем, а вернуться обратно — уже нет.
— А зачем вам обратно? — Джеронимо бросил на стол обглоданную палочку. — Идем с нами! Мне все равно нужна армия.
— Недалеко мы уйдем без ваших чудо-респираторов, — впервые ответил ему командир.
— Фигня вопрос. Я могу наладить производство, если дадите паяльник и нормальный кофе.
— Наш дом здесь, — отрезал командир. — Закрыли тему.
В разговор вступила Вероника.
— И какие же варианты? Для генофонда мы не годимся, выпнуть не получается, все нас ненавидят. Что, будем цирковыми уродцами? Рот закрой, я не закончила! — прикрикнула она на командира. — Как ты к своим шлюхам относишься, меня не колышет, но со мной будешь разговаривать, и разговаривать вежливо, иначе следующий Чупа-Чупс у тебя из затылка вылезет. Ясно объяснила?
Рука командира дрогнула над карманом и опустилась. К презрению в его взгляде странным образом примешалось уважение.
— Ладно, я потерплю, — процедил он сквозь зубы. — Хотя теперь мне понятно, почему от вас даже солнце спряталось.
Командир сокрушенно покачал головой и отхлебнул подостывшего уже чая.
— Вариант один остается, на него согласились все. Если сумеете освободить проход от триффидов, мы подорвем обвал.
Джеронимо и Вероника уставились на меня. Я не сразу понял, чем обязан такому вниманию, потом дошло: я единственный видел триффидов.
Вспомнилось колышущееся море ядовитых подсолнухов. Здоровенных, выше человеческого роста, размахивающих ядовитыми шипами…
— Пять станций? — пробормотал я, прикинув эту невероятную площадь. — Невозможно. Даже не представляю, как…
— А чем они питаются? — вмешался Джеронимо.
— Людьми, — отозвался командир. — Мертвецов сбрасываем туда, и канализация выходит на соседнюю станцию.
Джеронимо откашлялся.
— То есть, вы их каждый день кормите и удивляетесь, что ж они не передохнут?
— А что ты предлагаешь? — пожал плечами командир. — Самим тут в параше захлебываться?
— Перевести канализацию в другое место не пытались? Без органики ваши подсолнухи сдохнут за месяц-другой, можно будет петь, плясать и гармошки рвать.
— Другое место рано или поздно заполнится. А тут — бездонная яма. Беда одна: периодически триффиды прорывают барьеры и захватывают станции. Для того-то мы, военные, и нужны.
Тут командир сплюнул и смахнул со стола чашку. Мы с Джеронимо вздрогнули, а Вероника только грустно улыбнулась:
— То есть, все понимают, что мы не уничтожим триффидов, и даже не хотят этого. Последний вариант — просто метафора смертной казни, правильно?
Командир действительно нам сочувствовал, от души хотел помочь — уж не знаю, почему. В пику ли «умникам», или мы просто оказались ему чем-то симпатичны. Только вот принять Веронику как полноценного члена экипажа он не мог. Вот и сейчас посмотрел на нее с таким выражением…
— Ты чревовещатель, что ли? — спросил он у меня. — Ну да, вас явно сливают, и на все про все — двадцать четыре часа. Осталось около восемнадцати, и…
— Сколько точно? — перебил его я.
Командир посмотрел на командирские часы.
— Восемнадцать часов, десять минут, тридцать шесть секунд, — отрапортовал он.
Я кивнул, запустив таймер обратного отсчета рядом со своими часами. Командир продолжил развивать мысль:
— Как только время выйдет, вы подвергнетесь химической стерилизации и отправитесь на грибные плантации.
— Химической? — встрепенулся Джеронимо. — У вас есть лаборатория? Реактивы? Всякие стеклянные баночки с красивыми разноцветными жидкостями?
— Что-то такое есть, — поморщился военный.
— А образец триффида мы сможем раздобыть?
— Да хоть десять. Из них масло вкусное получается, грибы на нем хорошо жарить.
Я прямо чувствовал, как внутри Джеронимо все кипит и вибрирует в ожидании бурной деятельности.
— Ну, тогда вопрос последний! — Он поднялся из-за стола. — До истечения срока мы здесь на каком положении?
— Почетных гостей, — отозвался командир. — Вам открыт доступ ко всему и всем. Большая часть жителей жаждет посмотреть вас поближе.
— Так чего же мы ждем? — Джеронимо бросил халат на стол и пошел к центрифуге, которая как раз закончила отжим и намекающе пискнула. — Идем работать, у нас куча дел… О, боже, Вероника!
— Что такое? — Она подскочила, готовая отбить брата у любого чудовища, засевшего в центрифуге.
— Твои трусики перепутались с трусами Николаса! Я вижу здесь перст судьбы… Дура! — Последнее он провизжал, уворачиваясь от самовара, который пролетел над ним и с грохотом врезался в стену, разбрызгивая кипяток и выпуская пар.
Джеронимо, как ни в чем не бывало, вернулся к вытаскиванию вещей.
— Обычно она так не реагирует, — сказал он. — Задумайся, Николас. Она либо ненавидит тебя до кровавого безумия, либо наоборот. И, учитывая специфику моей сестры, я даже не знаю, чего из этого тебе пожелать. А-а-а, кайф, какое все теплое и сухое!
Облачившись в чистое, только комбинезоны пока оставив в сушилке, мы отправились смотреть триффидов. Шли более-менее знакомой для меня дорогой — к жилищам умников и умниц. Только теперь, помимо командира, нас сопровождали четверо вооруженных солдат. И, что самое приятное, — не конвой, а охрана. Они успешно отгоняли страждущих остановить нас, затащить в гости или хоть прикоснуться. Особенно изощрялись девушки. Большая часть пыталась строить глазки мне, примерно каждая пятая — Джеронимо, а Веронике доставалась каждая десятая. В основном все это были умницы. Я уже приловчился отличать. Женщины солдат одевались более откровенно, выставляя напоказ разные части тела. Да и прически у делали не в пример пышнее и разнообразнее. И, что характерно, эти-то дамы, в основном, держали себя в руках, проявляя лишь сдержанный интерес.
Наконец, мы достигли знакомого балкончика. Четверо солдат устроили караул у входа, но очистить коридор от любопытных не смогли. Там собрались все местные и множество пришлых. Слева и справа, на таких же балкончиках в облачках света тоже толпился народ. Они, должно быть, ждали от нас чуда, и, когда Джеронимо взмахнул руками с воплем «Противотриффидная сила, активируйся!», по толпе прокатился восторженный возглас. Но все быстро поняли, что это шутка, и засмеялись.
Командир тем временем установил на перила принесенный с собой прожектор, и в широком пятне света мы увидели врага.
— Какой чертов псих мог такое выдумать? — воскликнула Вероника, глядя на воздетые ядовитые шипы.
— Вот бы узнать, — усмехнулся командир, опять приняв Веронику за куклу чревовещателя и обращаясь ко мне. — Говорят, триффиды были здесь всегда. Они ждали, когда придут люди, чтобы их сожрать…
— Ну ладно, — перебил его Джеронимо, на которого триффиды, кажется, не произвели особого впечатления. — Поймайте мне особь, и пойдем в лабораторию, хочу понять, из чего они скроены.
— Это мигом, — кивнул командир.
Он снял с плеча нечто, напоминающее самострел, только с большой катушкой троса. Направил все это вниз и нажал спусковой крючок. Гарпун — стальная стрела с широким наконечником и шипом — тускло сверкнул в свете прожекторов и пробил голову (ну а как их еще называть — эти цветы гигантских подсолнухов?) одного триффида. Тот только листьями взмахнул.
— Ка-а-а мне! — протянул командир и щелкнул чем-то на своем оружии. Катушка с мягким гудением принялась сматывать трос.
Триффид, ощутив, что его тянут, попытался уцепиться корнями за землю, но сила катушки оказалась несоизмеримой, к тому же командир, явив себя опытным триффидоловом, умело сделал подсечку. Ядовитый отросток беспомощно дергался в воздухе, разбрызгивая яд, потом сник.
— Теперь шаг назад, — скомандовал командир. — Он опасен.
Мы послушно отступили к выходу с балкона. Лишь только «голова» триффида появилась над перилами, отросток метнулся к командиру, но тот оказался быстрее. Перехватил бледно-зеленый стебель, крутанул с треском и оторвал единственное оружие триффида.
— Вообще, это полагается делать в защитном костюме, — пояснил командир, втаскивая на балкон размахивающую листьями тварь, — но я крутой.
Словно подтверждая его слова, многочисленные зрители разразились восторженными криками и аплодисментами. Я же молча уставился на подрагивающий на полу отросток. «Вот и нас так же, — шепнул мой эмоциональный двойник. — Через семнадцать с половиной часов».
«Может, хоть после этого ты подохнешь», — огрызнулся я.
Триффид, поставленный на пол, оказался выше командира едва не на метр. Военному пришлось встать на цыпочки, чтобы высвободить гарпун.
— Какой красавчик! — Джеронимо погладил его стебель, листья. — Пойдем в лабораторию, узнаем, для чего ты нам нужен. Вероника, возьми его «письку»!
— Да ни за что!
«Письку» взял я, стараясь не коснуться ядовитого шипа. Мы вышли с балкона, и собравшиеся девушки, визжа, прыснули в разные стороны, увидев Джеронимо, идущего «под руку» с грустным триффидом. А следом, помахивая отростком, вышагивал я.
— Я буду звать тебя — Угрюмый Фредди, — сказал Джеронимо своему спутнику. — Ты не против? Ничего, что на «ты»?
На триффида все смотрели со страхом и ненавистью. Хотелось сказать: «Эй, да перестаньте! Это же ваш персональный биореактор, проявите хоть каплю уважения!»
Но я смолчал. Снова мы шли бесконечными коридорами. Постепенно пропали зрители. Командир вышагивал впереди. Иногда из темного закутка слышалось: «Командор!», и он отвечал: «Красный Яр!» Похоже, пароль и отзыв менялись каждый день. Или каждое тысячелетие, а нам просто повезло оказаться здесь в эпоху перемен.
Стены коридора, над входом в который висела табличка «Исследовательский центр», выложены грубо отесанными камнями. Только тут я задумался, сколько подземных помещений вырыли строители метро, и сколько добавили потом оказавшиеся взаперти люди. Похоже, соотношение выходило не в пользу первых.
Четыре двери: две по одну сторону, две — по другую. Командир грохнул прикладом гарпунного ружья в первую слева.
— Але, ботаники! А ну, повылазили быстро.
Что-то застучало, зазвенело, кто-то вскрикнул. Спустя несколько секунд перед нами появились три женщины, одну из которых уместнее назвать девушкой, почти девчонкой, и пожилой мужчина. Все в белых халатах, с испуганными лицами. Мужчина раскрыл было рот, но тут взгляд его упал на триффида.
— Господи! — шарахнулся он, хватаясь за сердце. — Восстание?
— Тихо! — одернул его Джеронимо. — Ты пугаешь моего друга Угрюмого Фредди. Давай, Фред, заходи, не стесняйся. Он не хотел тебя обидеть.
Дамы, поначалу тоже отшатнувшиеся, с любопытством вытянули шеи. Я, проходя мимо, скользнул по ним взглядом. Одна — короткостриженая брюнетка, внушительная ширина которой боролась за первенство с крошечным росточком. Другая, тоже темноволосая, обладала комплекцией поскромнее и как-то сразу к себе располагала. Первую я про себя окрестил «кубышкой», вторую — «мамашей». Имена к ним сразу будто приклеились.
А вот третью я назвал «мышонок». Худенькая, невысокая, пепельноволосая, с острой симпатичной мордочкой, она впрямь напоминала этого шустрого зверька, оставшегося только в старых фильмах и книгах. Глядя на нее, безотчетно хотелось улыбнуться. Когда Джеронимо с Фредди зашли в лабораторию, именно она первой скользнула за ними. Я пропустил Веронику вперед и вошел следом.
Лаборатория выглядела грустно. Нет, тут, конечно, обнаружились и пробирки, и перегонный куб, и куча разных реактивов. Но среди каменных стен все это больше напоминало пристанище средневекового колдуна, чем современный исследовательский центр. Да и запах витал — вернее, пропитывал воздух — резкий, кислый.
— Да тут романтично! — воскликнул Джеронимо, и Мышонок тихонько хихикнула.
Две матроны постарше и бородач оставались пока в коридоре, пререкались с военными. Я слышал через прикрытую Мышонком дверь, как командир объясняет, что нам дозволено абсолютно все, и если мы захотим устроить тут соревнования по прицельному метанию пробирок, то это наше священное право. Бородач возражал, Кубышка ему подпискивала, а Мамаша пыталась всех утихомирить.
Я положил отросток на край стола, стараясь не задеть ничего из разложенных на нем инструментов непонятного назначения. Джеронимо тем временем быстро перемещался по лаборатории, нюхая пробирки. Вероника как бы невзначай встала между ним и Мышонком, сложив руки на груди.
— Что конкретно ты собрался делать? — спросила она брата.
— Самогон, — отозвался тот. — Хлопнем грамм по двести — и айда с триффидами драться.
Мышонок снова хихикнула, и Вероника, повернувшись, смерила ее взглядом. Когда же посмотрела на меня, я постарался изобразить на лице печать безоговорочной аскезы.
Дверь распахнулась, впустив командира, бородача и двух женщин.
— Молодой человек! — Бородач шагнул к Джеронимо. — Я ценю ваш энтузиазм, но мы исследовали триффидов вдоль и поперек, и если бы была хоть какая-то…
— Живых? — перебил Джеронимо, даже не прервав инспектирования лаборатории.
— Что? Ну… Нет, — замялся бородач. — Но какая разница?
— Вероника, если тебя не затруднит, покажи ему разницу между живым и мертвым.
Вероника только поморщилась, а бородач поспешил сменить тему:
— Хорошо, дело ваше, теряйте время, если угодно. С чего вам хотелось бы начать?
— С того, чтобы вас отсюда убрать. Давайте-давайте, валите, всех касается. Оставьте нас с Фредди одних.
Не то так совпало, не то триффид начал реагировать на голос Джеронимо, но в этот момент он энергично закивал подсолнухом. А я заинтересованно посмотрел на черные семечки, зреющие в нем…
— Это исключено! — провозгласил бородач.
— А ну, повтори? — Командир направил гарпун на бородача, из коридора послышались щелчки затворов.
— Я? Ну, в смысле, э-э-э, — побледнел бородач. — Я имею в виду, вам ведь понадобится ассистент.
Джеронимо остановился, барабаня пальцами по столу. Триффид в ответ тоже начал колотить друг о друга какими-то отросточками. Интересная, черт побери, тварь…
— Резонно, — кивнул Джеронимо. — Пусть останется самая симпатичная. Ты! — Он указал на Мышонка.
Девушка лихо перескочила из-за спины Вероники за стол, к Джеронимо, и гордо выпрямилась. Едва на голову его выше.
— Алена совсем неопытная, — возражал бородач. — Она с нами меньше года. Ангелина гораздо лучше разбирается в реактивах, а коэффициент интеллекта Марии…
— Уважаемый, — вздохнул Джеронимо, — давайте смотреть правде в глаза. Моего интеллекта хватит на десяток таких, как вы. Мне здесь не нужны чужие мозги. Мне нужна милая девочка, способная выполнять несложные поручения и создавать непринужденную интимную атмосферу. Алена остается, остальные — на выход.
Командир помог упирающемуся персоналу покинуть лабораторию. Вероника продолжала стоять со сложенными на груди руками и холодно смотреть на невозмутимую Мышонку. Или, вернее, Аленку.
— Вас обоих тоже касается, — заметил Джеронимо. — Идите, прогуляйтесь, подержитесь за ручки… Эй, Николас! А ну, прекрати лущить экземпляр!
Я виновато спрятал руки за спину.
— Я лучше тут подожду, — процедила сквозь зубы Вероника.
— Нет, не лучше. Я хочу полностью погрузиться в исследования, для чего мне понадобится тотальная концентрация…
— Догадываюсь, куда ты «погрузиться» хочешь, — перебила Вероника. — Совсем стыд потерял? Тебе четырнадцать лет! Или смени ассистентку, или я никуда не уйду.
Джеронимо опустил голову с тяжелым вздохом, а когда поднял, на губах почему-то играла улыбка.
— Допустим, ты права, — сказал он. — Что с того? Мне, как и тебе, кстати, жить осталось чуть больше полусуток. Хочешь провести это время, защищая мою невинность? Тебе не кажется, что всем нам пора крикнуть: «Hakuna matata!» и провести оставшееся время с удовольствием? Сделай одолжение, сестра, иди и живи своей жизнью. Дай мне спокойно работать, потому что только от меня сейчас еще может быть хоть какая-то польза.