За год моего пребывания на Фриде я практически не путешествовал. Если отбросить чисто ознакомительное посещение ближайшей ярмарки (после которого я три дня страдал мигренью), то все мои похождения ограничивались десятком-другим километров. Эта цифра просто смешна в сравнении с теми сотнями парсеков, которые я шутя наматывал во время жизни в цивилизованном мире.

Но дело даже не в расстояниях. Самый обычный землянин, не выходящий из своего уютного дома, ежесекундно смещается относительно центра нашей галактики на добрые три сотни километров. Только это едва ли можно назвать путешествием. Или вообще сколько-нибудь значимым для упомянутого человека фактом. По мне (да и, наверное, по вам) прогулка в парке принесет куда больше впечатлений. И потому отбросим сопоставления. Достаточно будет сказать, что в течение последнего года я вел очень спокойный образ жизни.

Всё когда-нибудь меняется. Из немыслимой дали времен до нас дошли слова забытого философа: «Прожив свою жизнь до конца, ты увидишь рождение нового мира». Думаю, на самом деле древний просто хотел сказать, что даже за период обычной человеческой жизни мир изменяется до неузнаваемости, — однако философов, сентенции которых всем понятны, быстро увольняют. Такая уж у них работа — говорить туманно и многозначительно.

Я снова отвлекся.

Всё меняется. Долго устанавливавшийся порядок рухнул в одно мгновение. Мне больше не быть деревенским знахарем-затворником. Даже Клод, пожалуй, едва ли знает, что там произойдёт дальше, но пока ясно одно. Я отправился странствовать.

Как и было решено, выехали мы следующим утром. Застоявшиеся в душной замковой конюшне лошади жадно потянулись к свету и свежему воздуху. Стук копыт эхом пробежал по дворику, а затем перед нами открылся простор.

Мягкие утренние краски скрадывались равномерно-серым облачным покровом. Лишь далеко на востоке виднелся кусочек чистого неба, и сквозь этот разрыв просвечивали розовые лучи восходящего солнца, подкрашивая ближние тучки. Воздух практически не остыл за ночь, хотя откуда-то из-под холма тянуло сыростью. Вдоль петляющей речушки висел слабый туман. Из звуков было стрекотание цикад в высокой траве, заливистое пение какой-то птички, облюбовавшей одно из деревьев внизу холма, и — как ни странно — очень далекий вой, похожий на волчий.

— Хорошее утро! — барон привстал в стременах и потянулся. Затем посмотрел на меня. — Ты всё еще уверен в своих планах?

Правильнее было бы спросить, имеются ли у меня вообще эти самые планы.

— Уверен, — кивнул я. — Случайные раздумья не в силах изменить решение, принятое сердцем.

Этвик ухмыльнулся:

— Именно на такой ответ я и рассчитывал. Поехали, нас ждет долгая дорога.

И он первым направил коня вниз по тропе.

Я услышал, как сзади зашушукалась свита, однако они не тронулись с места, пока мы с Бенедиктом пристраивались следом за Этвиком. Вероятно, у нас на правах гостей были особые привилегии.

Мой давешний похититель выглядел сегодня куда лучше, чем во время нашей вчерашней встречи. Одежда была очищена от колючек и пуха, а сон в нормальной постели снял все признаки усталости. Кое-что угрюмое в облике, правда, все же просвечивало, но вряд ли на этом основании стоит приписывать барону плохое гостеприимство. Еще бы: любезность Этвика шагнула настолько далеко, что он даже снабдил Бенедикта вполне хорошей лошадью. Впрочем, распорядился он об этом с таким видом, будто своего лучшего скакуна отдавал на мясо.

Спустившись с холма, барон натянул поводья.

— Сейчас мы можем поехать к северу, — сообщил он громко, махнув рукой в нужном направлении. — Это самый короткий путь. Но так мы уже через два дня выедем за пределы моих земель. Начнется территория графа Оро, там дорога опаснее. А еще дальше пойдут леса, где полно разбойников. На нас они вряд ли нападут, хотя зарекаться не нужно.

Он сделал многозначительную паузу.

Бенедикт не проявил к заявлению ни малейшего интереса. Я же молча ждал продолжения.

— Есть другой вариант, — барон на месте повернул коня и теперь указывал на восток. — Можно поехать по владениям Этвиков. Так мы потратим на неделю больше, но точно не встретим никаких разбойников и ночевать всегда будем под крышей. Готовая еда, вино, постели…

— Но — еще одна неделя в пути, — уточнил я.

— Верно, — кивнул Этвик. — Что ты об этом думаешь, Азар?

А какая мне, собственно, разница? Неделя туда, неделя сюда… К тому же разбойники — дело неприятное, от них лучше держаться подальше. Я ведь не какой-нибудь полоумный рыцарь, желающий в одиночку сразиться с целым миром. Спокойно ехать, вдоволь кушать, удобно спать…

— Северная дорога мне больше по душе, — отметил я вслух. — Не люблю длинные обходные пути. Потом всегда оказывается, что бояться было нечего.

— В жизни всегда все оказывается не так, как предполагаешь, — усмехнулся барон. — Когда хочешь сделать что-то побыстрее, тратишь трижды больше времени. Не мне спорить с твоей мудростью, знахарь Азар, но подумай еще раз. Неделя — срок малый.

Я обратился к Бенедикту:

— А какую дорогу выбрали вы, когда везли меня?

Рыцарь, казалось, не слышал моего вопроса. Он смотрел куда-то вдаль, мимо барона, а выражение его лица было более чем равнодушным. Брезгует общаться со мной, что ли?

Тем не менее Бенедикт, выдержав эффектную паузу, все-таки ответил:

— Северную. Мы спешили выполнить королевский приказ.

— Вот и результат вашей спешки, — хмыкнул барон, оживившись. У меня возникло подозрение, что он от всей души желает отправить нас на восток.

Только зачем? Сделать экскурсию по своим территориям? Рассказать о славном прошлом и настоящем рода Этвиков? Сдается мне, этот хитрый лис что-то задумал и не хочет посвящать нас в свои планы.

Ну тогда делаем обратное. Если у него есть какие-нибудь основательные причины для выбора пути, пусть сообщит их.

— А как вы ехали за мной? — спросил я у Бенедикта. — Той дорогой, или какой-либо еще?

— Той, — снова нехотя произнес он.

— Ну и что там насчет разбойников? Опасно?

— Не более, чем во многих других местах, — лаконично заявил рыцарь.

Барон снова хмыкнул и пожал плечами, однако возражать не счел нужным. Может, ему в самом деле безразлично, что мы выберем? Гм… И почему читать мысли так сложно?…

Пока я думал об истинных мотивах и природе вещей, Бенедикт неожиданно разговорился:

— Я нахожу странной эту боязнь сэра Этвика. Барон, вы носите меч. Вы умеете сражаться. А из-за каких-то разбойников готовы терпеть неудобства длинного пути. Где же ваша мужская отвага?

— В сундуке, — барон добродушно похлопал своего коня по шее. — Ты прослушал. Упоминая длинный путь, я говорил об удобствах, а не наоборот. Что касается разбойников, то некоторые «лесные братья» прилично стреляют из луков. Как тебе понравится стрела в глазу?

Бенедикт презрительно дернул уголком рта:

— Это рванье, завидев рыцарей, прячется в самые дальние берлоги и трясется от страха.

Этвик широко улыбнулся:

— Это рванье четыре года назад разгромило армию графа Оро. А пять лет назад они ограбили хорошо охраняемый караван одного купца. Так что смелости им не занимать, можешь мне поверить.

— В отличие от барона Этвика? — довольно нагло уточнил Бенедикт.

Нахмурившись, барон резко сменил тон:

— Хватит! Я знаю, что почтение не в ходу у королевских холопов, но все-таки не забывайся. Ты все еще на моей земле. Как бы там ни было, я дал тебе кров и коня.

Удивительно, однако эти слова возымели действие. Рыцарь замолчал и даже слегка покраснел.

— Отвага уместна там, где без нее не обойтись, — продолжал Этвик серьезно. — Можно пытаться переплыть реку прямо в доспехах, но для этого требуется скорее глупость, чем мужество. Разница есть?

Естественно, подумал я. Разница всегда есть, только она ведь скорее в голове конкретного человека, а не на самом деле. На то, что для мальчишки настоящее мужество, взрослый смотрит со снисходительной усмешкой, учитывая незрелость юного ума. Две совершенно непохожих точки зрения… и чья верна?

Фраза барона настроила меня еще более критично. С чего это он взялся учить Бенедикта, когда еще вчера и смотреть в его сторону не очень-то хотел? Может, у него действительно благие побуждения, однако взглянем-ка на это по-другому. Что произошло в последние секунды разговора? Этвик заткнул рот главному оппоненту (потому что мы-то с бароном больше сотрудники, чем враги), а затем изящно подвел меня к нужному ответу. Теперь настаивать на том, чтобы ехать короткой дорогой, означает выставлять себя глупцом. А спорить с хозяином, ставя под сомнение его слова, мне тоже как-то не пристало… Хитер, старый лис!

Ожесточенно наморщив лоб, я делал вид, что размышляю. На самом деле мне очень хотелось, чтобы Бенедикт заговорил снова, но рыцарь мои мысли почему-то не улавливал. Он погрузился в долгое молчание, разглядывая окрестности. Кони переступали с ноги на ногу. Этвик ждал. Что ж. Значит, ход все-таки за мной.

— Разбойники… — произнес я задумчиво. — «Лесные братья»… Мне кажется, они нападают лишь в тех случаях, когда есть чем поживиться, не так ли? Несколько рыцарей, от которых, кроме хорошей драки, ждать нечего, их вряд ли привлекут. Мы же не тащим с собой драгоценности… Или за владениями графа Оро царит полный беспредел? Грабят всех прохожих без разбору?

Барон неопределенно пожал плечами — ему мой ответ явно не понравился. Что касается Бенедикта, то он вновь откликнулся.

— Совсем нет, — заметил рыцарь уверенно. — Там многие ездят, некоторые купцы даже не нанимают дополнительную охрану. Мы по пути сюда ночевали с такими. Отец, сын и двое слуг.

Есть! Молодец, старина капитан отряда! Неопределенным предостережениям Этвика наконец противопоставлены свидетельские показания. Что скажешь, барон? Уж купцам-то в расчетливости не откажешь, вопрос о мужестве и глупости отпадает тут сам собой как второстепенный.

— Значит, ты хочешь ехать на север? — уточнил Этвик у меня, игнорируя высказывание Бенедикта.

Я дернул плечами:

— Тебе лучше знать эти земли. Но раз ты предоставил выбор мне, то для тебя самого он особого значения не имеет, правильно? Ты спрашивал моего мнения — вот оно: я бы предпочел северный путь.

Лицо барона осталось непроницаемым. Он только еще раз медленно окинул взглядом окрестности, словно ожидал, что я передумаю.

Хм, и все-таки любопытно, стоило ли городить огород. Мне по-прежнему не давала покоя мысль, что мои подозрения абсолютно беспочвенны. Да и вообще лучше было бы не упрямствовать, а следовать разумным советам. В конце концов Этвик мне скорее друг, а Бенедикт — скорее враг.

О чем же он размышляет, этот барон? Колеблется?

— Но, возможно, есть какие-то особые причины, чтобы направиться к востоку? — спросил я просто.

Этвик вполне натурально задумался — на его лбу даже появились бороздки морщин.

— Особые? Наверное нет. Во всяком случае, вот так сразу не придумываются, — его губы растянулись в добродушной улыбке. — Пристрастие к хорошему вину ты вряд ли назовешь особой причиной. Итак, решено! Север!

Присвистнув, он ударил каблуками сапог по бокам коня. Тот всхрапнул и сорвался с места, таким образом уж наверняка прекращая любые возможные дискуссии.

Ну что ж. Если в подобные моменты следует говорить что-нибудь громкое и величественное, то пусть будет «Жребий брошен!» (Позаимствовав эту фразу у Юлия Цезаря, я не без иронии отметил еще одно любопытное свойство знания: оно, оказывается, вполне способно заменять мышление. И в самом деле: чем ломать голову над чем-то новым, можно просто запастись умными цитатами на каждый день… Кстати, великий поборник цитирования — Сенека — был грандиозным лентяем.)

На востоке вовсю полыхала заря, но до севера сияние еще не дошло. Там по-прежнему держалась темная, невыразительная дымка. Она скрадывала расстояние и делала холмистый ландшафт весьма однообразным на вид. По-утреннему сероватая зелень склонов, совершенно разные, но тем не менее чем-то похожие друг на друга кусты и деревья, разбросанные здесь и там… Среди этих холмов нам предстояло ехать несколько дней.

Впрочем, мои мысли сейчас были совсем о другом. Легкость, с которой барон согласился на «северный вариант», меня все-таки впечатлила. Может, я стал подозревать своего приятеля-дворянина на пустом месте?

Ну а где факты? Что меня вообще заставило скептически относиться к Этвику и его высказываниям? Ведь еще вчера все было по-другому. Что можно подшить к делу, кроме неожиданно выскочившей (вот уж воистину — как прыщик на носу) интуиции?

* * *

Ночью была гроза.

Ослепительно-белые трещины молний вспарывали темное небо от горизонта до горизонта. Струи дождя хлестали по крышам и террасам, ветер остервенело бросался на деревья, срывая листья и заставляя ветви протяжно стонать. Вспышки света выхватывали из тьмы здание дворца — величественная громада казалась сейчас зловеще-нереальной, пустой, забытым осколком древности, где по коридорам бродят лишь привидения, а в глубоких подвалах можно найти напоминания о прежних хозяевах — человеческие скелеты.

Виктор стоял у окна. Почти неподвижно, как памятник самому себе. Даже самые сильные раскаты грома не заставляли его вздрагивать. И только длинная тень, вторя молниям, металась по неосвещенной комнате — от пышной кровати до двери, от двери к камину, от камина к противоположной стене и снова к кровати. Тень словно хотела вырваться из замкнутого пространства королевской спальни, столь мрачного в этот час, — своей призрачной сущностью она стремилась изо всех сил подальше от бесовского сверкания, к покою. Но хозяин не замечал ее потуг, наблюдая пляску стихий снаружи, а без его помощи тень не справлялась. Только оставить бесплодные попытки она тоже, увы, была не в состоянии.

Вот уже на протяжении нескольких месяцев монарх всё чаще страдал бессонницей. И даже когда ночи не были столь бурными, он всё равно подолгу простаивал рядом с массивными шторами, задумчиво глядя во тьму. Дворец спал: здесь еще не знали головокружительной ночной жизни с тысячами свечей, фейерверками, томной музыкой и реками вина, а созданная нынешним королем роскошь была скорее пунктом политики, чем стремлением к изнеженности. Дворец спал, но его полновластный хозяин — нет.

Никакой цели эти ночные бдения не преследовали. Виктор не обдумывал государственные проблемы, не вынашивал планы присоединения новых земель. Он просто не мог заснуть.

Однако сегодня неистовство бури породило какое-то особое, странное настроение. В вое ветра королю чудились звуки битв, а молнии словно высвечивали на небе полузабытые сцены из прошлого. Перед глазами монарха то и дело возникали лица — хорошо знакомые и почти неизвестные, лица преданных друзей и заклятых врагов, слуг и императоров. В иные мгновения давно умершее начинало казаться живым, а реальное — никогда не существовавшим. И весь этот калейдоскоп образов неизменно подчеркивался суровым рокотом грома.

Почему всё произошло именно так? Где радость по поводу достигнутого, где чувство победы? Разве он не добился всего, о чем когда-то мечтал? В его руках — сильное королевство, с которым считаются даже Западная империя и папа, враги опасливо помалкивают в своих далеких поместьях, друзья… Гм, ну вот друзья иногда предают.

Никогда не ожидал подобного от Жерара. От кого-нибудь другого — да, возможно. Но предельно честный, открытый начальник гвардии… Почему нож в спину всегда норовят вогнать самые близкие люди?

Анастасия тоже хороша! Разве он был когда-нибудь груб по отношению к ней? Разве не приносил ей подарки, от которых придворные дамы приходили в завистливый восторг? Разве, в конце концов, не любил ее? За что она его отвергла еще много лет назад — а теперь вот предпочла другого?

Виктор отошел от окна и присел на краешек кровати. Женщины… Всегда таковы. Легкомысленны и недовольны своими мужьями. Чего от них можно ждать…

Но Жерар…

На миг ветер за окном притих. Затем особенно сильная вспышка озарила двор, и одновременно ударил гром. Казалось, от этого удара содрогнулись стены, однако Виктор его не заметил вовсе. Сейчас монарх смотрел в пол.

Ему вспомнилось, как много лет назад он уже разочаровался в человеке, которому доверял.

Впечатления детства — самые яркие. Именно они на всю жизнь задают отношение к тем или иным вещам. Но лишь немногие из нас способны вернуться к истокам и понять, откуда берется беспричинная грусть, ненависть, злость, страх или любовь. Как редко мы обращаем взгляд внутрь самих себя, и как много мы там находим!

…Ему было чуть больше десяти, когда его отец погиб на турнире. Маленькое и почти самостоятельное герцогство перешло во владение матери, а в будущем должно было стать собственностью подросшего Виктора. Неизбежно, поскольку он был единственным ребенком в семье. Но то, чем он должен был гордиться, — высокое положение, богатство, знатные предки — обернулось для мальчика едва ли не проклятием.

Мать, еще довольно молодая и красивая женщина, не имела ни малейшего понятия, как следует воспитывать будущего дворянина. Она этим, собственно, и не интересовалась. Избалованная вниманием мужчин, герцогиня Галльская искренне любила своего сына, но времени для него у хорошенькой вдовы никак не хватало.

Мальчиком занимался управляющий. Молчаливый, добрый, внимательный, с пышной черной бородой и неистребимым запахом пота, он стал для Виктора наставником, отцом и примером для подражания. Откуда было знать молодому наследнику, что этот самый человек, которому он безоговорочно верил во всем, давно положил глаз на герцогство и лишь выжидает удобного момента…

Удар был внезапным. Он потряс юного Виктора до глубины души. Выяснилось, что все эти годы рядом был не надежный защитник, а страшный монстр, от которого нужно было бы держаться подальше. Но поздно: мать погибла, ее бывшие сторонники присягнули на верность победителю, а сам Виктор спасся лишь благодаря тому, что был не по годам развит, умел неплохо драться и быстро соображать.

Он вернулся спустя годы и взял то, что принадлежало ему по праву. Однако пережитое предательство так и осталось темным пятном на памяти.

…Гроза начала удаляться. Молнии сверкали уже не так часто, гром больше не сотрясал стены, ветер почти стих, дождь пошел размеренно и спокойно.

Жерар, подумал король. Черт подери эту политику!

Видит Бог, я сделал это вопреки собственной воле. Ничего личного. Господи, да я ведь простил его еще до того, как он пришел с повинной! Мне не нужны никакие жертвы. Мое дело — заботиться о стране, и никто не может делать это лучше меня. Если бы трон не занял я, его занял бы король Альгоны. Выскочки-графы не заметили этого. Они вообще видят едва ли дальше своего носа. Почти уничтожили королевство. Сборище недоумков. Вовремя я взял власть в свои руки. Взвалил на себя это бремя. И теперь мне нужно всего лишь воспитать достойного наследника. Такого, кто смог бы продолжить начатое мной. Какая разница, чьим он будет сыном! Главное — вложить в него всё, что знаю я, закалить морально и физически. Иначе… Иначе все было напрасно.

«Напрасно», — повторил про себя Виктор. Перед мысленным взором снова проплыло лицо начальника королевской гвардии. А потом — мимолетно и в гораздо большем отдалении — лицо наставника-управляющего.

Сейчас монарх был как никогда близок к тому, чтобы вызвать кого-нибудь из охраны и отменить свое распоряжение. Он чувствовал, как внутри него что-то рвется… почти вырвалось на ту тонкую грань, где мысли становятся поступками. И тело отвечало готовностью следовать этой странной воле: по малейшей команде подняться с кровати, выпрямиться, расправить плечи, пружинящей походкой направиться к двери. Усталости и сна не было вовсе.

Однако вместе с тем Виктор знал: он никогда не переступит грань. Последняя капля так и не упадет в чашу готовности. Рука убийцы сделает свое дело.

Ибо стоит за этим больше, чем обычная прихоть уязвленного самолюбия. Плох тот правитель, который в государственных делах руководствуется личными страстями. Есть вещи выше.

«Выше», — подумал король, внезапно очнувшись от своих размышлений и удивляясь самому себе. Немного растерянно он поднялся с кровати и выглянул в ночь. За окном больше не полыхали молнии, а дождь практически прекратился. — «Выше… Выше чего?»

* * *

В то же самое время, когда я отправлялся в поход вместе с бароном Этвиком и Бенедиктом де Пассо, мой «альтер-эго», второй Алексей, преспокойно дрых в одной из кают громадной яхты Клода. По случайному совпадению на «Аркадии» тоже было утро, однако привычка рано просыпаться почему-то не срабатывала в искусственном окружении яхты. Да и вообще, если честно, этот лентяй любил поспать.

Согласившись на предложение Клода — аналогичное сделанному мне, — Алексей успел получить свою долю тренировок. Впрочем, его успехи были куда более скромными. Он только-только научился видеть с закрытыми глазами — трюк, освоенный мною больше года назад по стандартному времени. Ну что же, следовало признать: игра, организованная Клодом специально для меня, все-таки дала нужные результаты. Правда, при воспоминании о гнусном надувательстве я до сих пор задумчиво почесывал костяшки кулаков…

Дверь каюты открылась, впуская свет и стройную темноволосую девушку.

— Лекси, — позвала вошедшая негромко, присев на корточки у кровати.

Мое второе «я» перестал сопеть, но со сном расставаться не спешил. Девушка прикоснулась к его руке и — снова тихо — повторила:

— Лекси.

Он сонно зажмурился, попытавшись закутаться в одеяло — подальше от света. Тогда девушка звонко рассмеялась, прихлопнула в ладоши и заявила:

— А ну-ка вставай, лентяй! Седьмой час на дворе!

— Такая рань!.. — застонал Алек. — Ну что я тебе сделал, Эвелин?

— Тебя никто не заставлял вчера вечером играть в карты с Ларри. Ты что, в самом деле собирался выиграть?

— Ну хоть разок, — пробормотал мой «альтер-эго».

— Ларри сказал, что он поддавался, как мог. Но ты безнадежен.

— Чертовски любезно с его стороны… — Алек сделал еще одну попытку укрыться с головой.

— Эгей! — окликнула его Эвелин. — Ты не хочешь меня провожать?

Он тут же отбросил одеяло и сел на кровати, озадаченно моргая.

— Куда? Ты уезжаешь? Надолго? Так неожиданно? Что-то срочное?

— Упф! — Эвелин встряхнула головой. Волосы, собранные в хвостик, мотнулись из стороны в сторону. — Говорят, дельфины парализуют свою жертву инфразвуком. А ты используешь для этой цели вопросы?

— Только иногда, — признался Алек. — Кстати, еще говорят, будто вопросом на вопрос отвечают лишь жители Альгеи, — слышала?

— Правда? — Эвелин простодушно улыбнулась. Альгея была ее родным миром, однако бородатый анекдот в общем-то не требовал привязки к какой-нибудь определенной местности. — Ну ладно, попробую ответить. Я сейчас отправляюсь на одну чудную планетку. Старина Клод уверял, что это очень важно, ну а я — сам знаешь — ему верю. Насколько это затянется, сказать трудно. Марго вон рассчитывала месяцев на шесть, а уже второй год скоро закончится.

Мое второе «я» задумался, а затем с неким подозрением покосился на девушку:

— Это случайно не та же самая планетка, куда отправилась Марго?

— Та же! — подтвердила Эвелин с готовностью. Она по-прежнему сидела на корточках перед кроватью и снизу вверх доверительно смотрела на Алексея.

— Значит, у нее все-таки неприятности?

Девушка дернула плечами:

— Ну почему сразу неприятности? Скажем, трудности.

— С каких это пор ты стала употреблять эвфемизмы?

— С тех самых, когда узнала об их существовании, — Эвелин снова улыбнулась. — До этого тоже употребляла, но неосознанно. Мой ненаглядный, ты-то почему переживаешь по поводу Марго? Вы ведь с ней практически незнакомы. Это второй Лекси от нее чуть ли не голову потерял. Даже Клод его остудил только с большим трудом. Или, может быть, в Маргарите как в женщине есть эдакая особая изюминка? Чёрт, я начинаю завидовать!

— Не ругайся, женщинам это не идет, — заметил Алек.

— Да ну? — удивилась Эвелин. — А кто мне когда-то говорил, что без ума влюбился в меня именно в тот момент, когда на дне рождения Александра мне на платье опрокинули компот, и я прелестненько высказалась?

Ее улыбка обезоруживала. Эвелин всегда могла наговорить тысячу неприятных колкостей, но обидеться на нее было совершенно невозможно. Всё из-за этой милой улыбки.

Алексей тоже улыбнулся, вспоминая прошлое, но затем вернулся к теме:

— И всё же, без дураков… Что с Марго?

— Насколько я знаю, ничего страшного, — ответила Эвелин легко. — Просто задержка. Правда, Клод сказал, что во все обстоятельства посвятит на месте, но он всегда так делает. Скрытность — основная черта его характера. Сейчас еще ничего, а вот тот же Ларри рассказывает, что раньше наш старичок болтал куда меньше. Можешь себе представить?

— Выходит, ты практически ничего не можешь сказать точно?

Она снова рассмеялась:

— Лекси, ну почему ты об этом беспокоишься?

Мой «альтер-эго» задумчиво покачал головой:

— Если честно, не знаю. Может, потому что мы со вторым Алексеем остаемся чем-то связаны, хотя эта связь и не проявляется открыто. Понимаешь, он — это тоже я, а подобное положение дел наверняка должно значить куда больше, чем кажется на первый взгляд. Ты веришь в существование души?

Эвелин поднялась с корточек и села рядом на кровати.

— Скорее да, чем нет, — ответила она, почти не задумываясь. — То, что выделываем мы, можно назвать возможностями, доступными с определенного уровня организации материи, но вообще это псевдонаучная тарабарщина. Душа есть, и всё тут.

— Тогда объясни: как быть с этой тонкой субстанцией для нас двоих? Для меня и второго «меня»? Кому досталась душа прошлого Алексея?

— Ах, Лекси, это самый любопытный вопрос за всю историю человечества. Делима душа или нет, смертна или вечна, способна ли без остатка слиться с другой — раствориться, но не исчезнуть. Сотни поколений ломали над этим голову, однако так ни до чего и не додумались. Эта задачка не имеет логических решений. Просто потому что у нас нет нужной информации. Если быть последовательными, то для начала нам полагается абсолютно точно установить, существует ли эта самая душа в реальности.

Алексей ухмыльнулся:

— Ты же сама минуту назад говорила…

— …будто душа есть, — подтвердила Эвелин, не дожидаясь окончания вопроса. — Но это мое личное убеждение, а не научный факт. Я была не самой худшей студенткой, и могу отделить то, во что я верю, от того, что имеет фактические доказательства. Я права?

— Ты всегда права.

Девушка легонько хлопнула его по плечу:

— Не льсти, у тебя это плохо получается. Так вот, о душе. Есть она или нет, но факт налицо. Вы со вторым Лекси — совершенно нормальные люди. Более того, вы чуточку отличаетесь друг от друга характером, и это заметно… — увидев скептически поднятую бровь, она заявила: — Да-да, отличаетесь! Не веришь? Хорошо, когда он вернется — сравним!

— Обязательно, — хмыкнул Алек. — Раскопаем тест Айзенка* и сравним.

Эвелин улыбнулась, загадочно прикрыв глаза.

— Никого из вас нельзя назвать каким-нибудь бездушным существом, — продолжила она неторопливо. — И каждый из вас может с полным правом назваться преемником того Лекси, которого я когда-то знала. Просто теперь его — тебя — стало двое.

Мое второе «я» кивнул:

— Хорошо. Теперь нас двое, и мы отличаемся друг от друга. И кто напоминает прежнего Алексея больше?

— Никто, — ответила Эвелин просто. — И он, и ты. А вообще это странный вопрос, Лекси. Ты ведь не напоминаешь «прежнего Алексея», ты и есть он.

Алексей расхохотался:

— Да-да, против этого не поспоришь. Ну ладно, с кризисом самоидентификации мы как-нибудь разберемся. Ты очень спешишь?

Кокетливо наклонив голову, Эвелин посмотрела на него:

— А как ты думаешь?

— Думаю, что если бы ты так уж сильно спешила, то не стала бы будить ужасно уставшего человека только для того, чтобы поцеловать его на прощание в щечку. Правильно?

— Это ты-то ужасно устал? — Эвелин осмотрела его с головы до ног, а потом проделала тот же путь взглядом обратно. — В жизни не видела более свежего румянца на щеках. Ну ладно, хватит спать! Пойдем в парк. Я приготовила прощальный завтрак.

— Завтрак? В такое время?… А там и Клод будет?

Пожав плечами, Эвелин ответила:

— Нет, он сейчас в делах. Только мы вдвоем. Да и к чему нам Клод?

— Нужно будет расспросить его как следует насчет Марго и этой «чудной планетки».

— Ты опять?…

Мой «альтер-эго» неопределенно махнул рукой:

— Почему-то меня это тревожит. Никогда не любил дурных предчувствий.

Эвелин, уже вставшая с кровати, обернулась и мягко щелкнула Алексея по носу:

— Мой дорогой, не путай дурные предчувствия с плохим настроением. Я тоже далеко не ангел, когда меня будят с утра пораньше — особенно после хорошей посиделки накануне.

— Если бы, — вздохнул он. — Но предчувствия появились у меня, еще когда впервые стало известно, что Марго задерживается. Помнишь? Все считали, она справится месяцев за шесть… — пошарив рукой возле кровати, он поднял брюки и начал их надевать. — Кстати, ты и так далеко не ангел… Эй, соблюдай приличия! Если подглядываешь, когда я одеваюсь, то хотя бы не кусайся!

* * *

Начальник королевской гвардии был уже далеко от столицы.

Они двигались быстро. Тут и там заезжали в различные поместья, показывали королевские грамоты и меняли лошадей — чтобы сберечь время на отдыхе. Хозяева не смели перечить, особенно те, кто знал Жерара в лицо. Молча проводили гостей в конюшни, отдавали своих скакунов и желали доброго пути. Некоторые, правда, (из той мелочи, что практически не бывает при дворе) пытались подсунуть коней с какими-нибудь дефектами — низеньких, худых, хромых, частично облезлых, вялых, — но с подобными недоразумениями потомственный граф де Льен, правая рука короля, справлялся легко. Он просто называл себя. Всё остальное решалось само собой.

Этот личный авторитет графа служил на благо всей миссии. Пятеро попутчиков Жерара так же стремились вперед, как и он сам. Им следовало по возможности скорее добраться до резиденции императора и вручить светлейшему из земных владык «скромные подарки». Виктор очень надеялся, что сей знак почтения удовлетворит императора, и тот позволит своему лучшему лекарю отсутствовать еще некоторое… достаточно неопределенное время.

Жерар, знакомый с императором лично, испытывал на этот счет сильные сомнения, однако спорить не стал. Он слишком глубоко чувствовал себя виноватым, и легкость, с которой Виктор простил своего покорного слугу, лишь усугубляла это чувство. Начальнику рыцарской гвардии хотелось как можно быстрее искупить вину, посему успех миссии значил для него куда больше, чем для его товарищей. И он еще в самом начале пути дал себе слово, что сделает ради этого успеха всё возможное и невозможное.

Он, конечно, не мог знать, что один из его попутчиков получил от Виктора недвусмысленный приказ: граф де Льен не должен вернуться из этой поездки. Болезнь, несчастный случай, разбойники — что угодно, лишь бы это выглядело естественно, и ни у кого не возникало лишних вопросов. Другой приказ, впрочем, оставался в полной силе: посольство — с Жераром или без — обязано снискать милость императора. И вот теперь, глядя на то, как быстро они продвигаются вперед, этот человек размышлял: пожалуй, с Жераром во главе шансы на успех у посольства будут значительно выше, чем без него. Ну а после всё равно предстоит обратный путь…

Сейчас вся компания ужинала за столом постоялого двора. Везя ценный груз без достаточной охраны, они не осмеливались останавливаться на ночь в лесах — да и не было необходимости. В этой части королевства давно царил порядок, дороги были почти безопасны, а огражденные стенами поселки встречались так часто, что проблема ночлега не вставала. Всяко к лучшему: духота сегодня вечером и подозрительные тучки указывали на приближение грозы.

— И что, ты думаешь, ответит нам император? — в продолжение разговора спросил Кормак, обгладывая баранью ножку. Этот веселый блондин с длинными волосами, ростом чуть пониже де Льена, когда-то приехал с Севера, чтобы немного заработать на королевской службе. Затем он обзавелся друзьями, женщинами, деньгами, и возвращаться в родную деревню на берегу холодного моря передумал. Абсолютная преданность тому, кто платит и соблюдает условия договора, — качество, которым неизменно славились северные наемники, — обеспечила ему в конечном счете высокое положение при дворе.

— Да ничего хорошего, — заявил Шарль, обрюзглый толстун лет сорока пяти. — Он этого своего лекаря отпустил только потому, что давно искал удобного повода отобрать восточные земли. Недаром же поставил свое дурацкое условие.

Присутствующие невольно вздрогнули: король обычно не допускал подобных высказываний в адрес императора. Однако об условии знали все, и в том, что оно дурацкое, ни у кого сомнений не возникало. Еще бы: преодолеть многие сотни верст за отведенные две недели карета с императорским лекарем, в принципе, могла, но тогда времени на пребывание в Милне не оставалось совсем. А ведь именно ради этого пребывания и затеивалась поездка. Не ради же того, чтобы покатать лекаря!

— Король принял это условие, — бросил молодой барон де Лири. Он сравнительно недавно появился в окружении Виктора, но уже успел завоевать немалое доверие.

Шарль отпил из своей кружки, строго окинул взглядом парня и сказал:

— У короля не было другого выбора. Вернуть здоровье ребенку — первейшее дело. А если император все-таки пожелает развязать войну — что ж, к войне мы все привычны. Мечи в наших ножнах, слава Богу, еще не заржавели.

— Ты думаешь, он действительно что-то замышляет? — полюбопытствовал Кормак, обращаясь к Шарлю. Северянин никогда не утруждал себя вежливыми формами и «ты» говорил всем подряд, даже королю.

— А вот посмотрим, — фыркнул тот, привычно игнорируя фамильярность со стороны наемника. — Если императору еще в самом деле нужен его лекарь, то он сейчас, может быть, примет наши подарки. Пусть с кислой миной, но примет. Только поставит какое-нибудь другое условие, еще более нереальное. Однако война начнется не раньше, чем лекарь вернется к его двору. Верно я рассуждаю?

— Конечно, — подтвердил северянин. — Если он начнет войну сейчас, то лекаря ему никто уже не вернет. Но ведь может быть и так, что лекарь ему совсем не нужен, правильно? А вся эта болтовня насчет незаменимости — ловушка?

— Вот-вот! — пророкотал Шарль густым басом, и было непонятно, засмеялся он или закашлялся. Складки жира на подбородке старика колыхнулись в такт странному звуку, исходящему, казалось, откуда-то из верхней части живота. — Эдакое подозрение у меня тоже имеется.

— И что тогда? — спросил де Лири настороженно.

— А тогда… — Шарль сделал многозначительную паузу и обвел присутствующих тяжелым взглядом. Из-за обвисших щек его сероватые глаза всегда казались грустными.

Самого старшего компаньона с искренним вниманием слушали все. Кроме, пожалуй, главы посольства. Жерар задумчиво поглощал пищу, и было заметно, что мысли его очень далеко.

— Тогда, — продолжил пожилой дворянин, довольный произведенным эффектом, — возможно, мы не вернемся домой.

— Как так? — подскочил на месте де Лири.

Кормак же рассмеялся:

— Я знаком с тобой не первый год, и всегда ты пророчишь какие-нибудь ужасы. Вино действует на тебя плохо. Успокойся, старик, с нами боги… Бог, — поправился он. — Мы хлопочем ради здоровья ребенка, а это святое дело.

— Угу, — буркнул Шарль. — Известно ли тебе, дорогой Кормак, сколько мучеников умерло за святое дело?

Северянин, смеясь, повернулся к бледному де Лири и ткнул пальцем в Шарля:

— Видал?

Молодой барон моментально покраснел: это вопиющее нарушение этикета казалось ему святотатственным. Но наемник уже обращался к старику снова:

— Император — просвещенный человек, он любит общество ученых и поэтов. Он даже не подумает о том, чтобы умертвить послов, принесших неугодную весть. Я слыхивал, такое есть в Восточной империи, но нам, слава бог… Богу, туда не нужно.

Шарль скептически хрюкнул:

— Угу, они там, на востоке, тоже все страх какие просвещенные… Ну ладно, думайте, что вам нравится. Император добрый, войны не будет. Я — чересчур подозрительный ворчун. Но попробуйте поразмыслить, к чему это империя срочно заключила мир на юге и оттягивает войска с полуострова.

— Мир они заключили еще до того, как мы приехали за лекарем, — отмахнулся Кормак.

— Верно, — подтвердил Шарль невозмутимо, прикрыв свои печальные глаза. — Для переброски армии требуется много времени.

Северянин с чувством почесал затылок.

— Ты хочешь сказать, что император уже заранее планировал эту кампанию? — спросил он после непродолжительного молчания.

Складки на подбородке пожилого дворянина снова пришли в движение. По всей видимости, он все-таки смеялся.

— И чем ты слушаешь? Я это не хочу сказать, я это уже сказал. Император почти всё подготовил и ожидает только удобного повода. А наш король не видит и не хочет этого видеть, хотя я прожужжал ему все уши, — Шарль недовольно замолчал, но затем продолжил, словно не имея сил остановиться: — Он считает, что это я сошел с ума. А я участвовал в политических играх, еще когда он пешком под стол ходил. И что? В награду за верную службу он теперь решил избавиться от меня, убрать с глаз подальше. И всё потому, что я не молчал, прямо говорил о своих подозрениях и его ошибках…

Эту речь захмелевшего старика услышал даже начальник рыцарской гвардии. Жерар очнулся от своей задумчивости, непонимающе заморгал, посмотрел на товарищей. Его взгляд остановился на Шарле. И пожилой дворянин, который не боялся ни короля, ни дьявола, осекся.

— Мои друзья, — в наступившей тишине едва слышно произнес граф де Льен, — нам пора отдыхать. Завтра с первыми лучами солнца мы отправляемся дальше; вы сами знаете, что дорога предстоит нелегкая. Нужно как следует выспаться. Желаю всем доброй ночи!

Подавая пример остальным, он поднялся с лавки и зашагал к лестнице на второй этаж, где располагались комнаты для гостей. Пять пар глаз уставились ему вслед, но только одна из них смотрела, оценивая. Только в одном взгляде застыл расчет… и приговор.