Остановите Айви Покет!

Крисп Калеб

После трагического происшествия в Баттерфилд-парке Айви Покет оказалась в доме гробовщиков, которые взяли её под опеку. Но опасные приключения на этом не закончились. Алмаз Тик-так открыл страшную тайну: Ребекка, которую Айви считала погибшей, оказалась в Проспе, другом мире, где её подвергают ужасным испытаниям. Айви во что бы то ни стало надо проникнуть туда и спасти любимую подругу. Но враги по-прежнему плетут свои сети, а загадок вокруг становится всё больше…

 

Caleb Krisp

SOMEBODY STOP IVY POCKET

Copyright © Caleb Krisp 2016

Illustrations copyright © 2016 Barbara Cantini

© Аллунан Н., перевод на русский язык, 2018

© ООО «Издательство „Эксмо“», 2018

* * *

 

 

1

— Что ты выбрала на этот раз, Айви?

Я похлопала себя по карману:

— «Лепестки на ветру». Жуть как трогательно, сплошь про то, как душа покидает тело и уносится на крыльях нежного ветерка.

Эзра Снэгсби кивнул, да так, что его бульдожьи щёки подпрыгнули и снова обвисли.

— Вот и молодец. — Тут он вдруг настороженно уставился на меня из-под неукротимых зарослей бровей: — Ты ведь прочтёшь всё, как написано в книге, да, Айви?

— Да, дорогой. Всё в точности до последнего занудного словечка.

Он снова кивнул, но теперь уже не мне, а мамаше Снэгсби, которая чуть не лопалась от собственной важности. Даже когда повозка подпрыгивала на ухабах, мамаша Снэгсби сидела на сиденье как влитая.

— Это мисс Бойни мне подобрала «Лепестки на ветру», — сказала я, разглаживая подол своего лучшего платья насыщенного ярко-синего цвета (и отделанного белым кружевом!). — Она пришла на место старого библиотекаря, мистера Аберкромби — он пропал без вести. Последний раз его видели где-то между древнегреческими мифами и французскими романами. Загадка века! А мисс Бойни работает в библиотеке всего несколько недель, но уже души во мне не чает.

— Очень интересно, Айви, — произнёс Эзра и протяжно вздохнул, после чего привалился к стенке и его тяжёлые веки опустились. Не прошло и минуты, как он захрапел.

Мамаша Снэгсби постучала в потолок кэба зонтиком:

— Эй, возница, нельзя ли побыстрее? Мы вообще-то спешим!

До того как мисс Фрост отправила меня в Лондон жить к мистеру и миссис Снэгсби, я толком не знала, что такое быть чьей-то дочерью. О моей настоящей матери у меня не сохранилось никаких воспоминаний. Я знала только, что она умерла и что мисс Фрост нашла меня случайно, когда я спала на остывающих коленях матери в каком-то жутком домишке. Но оказалось, что у меня природный дар.

— У тебя же есть кнут, так используй его! — громогласно потребовала мамаша Снэгсби, высунувшись из окна экипажа. — Или мне выйти и взять дело в свои руки?

Снэгсби оказались просто прелесть что за семейство. Престарелые, аж песок сыплется. Головы — как слегка побитые дыни. И оба горбатые. Но люди они были очень милые. Такие душечки, с ума сойти можно. Их дочь Гретель уехала во Францию, в пансион для благородных девиц. И все потоки своей нерастраченной родительской любви они изливали на меня. Скажу без ложной скромности, они берегли меня как зеницу ока. Я была лучом света, озарявшим их старость.

— Прекрати щуриться, юная леди, — рявкнула мамаша Снэгсби, нежно оскалившись на меня. — А то у тебя вид как у уличного воришки!

Мамаша Снэгсби всегда была щедра на подобные маленькие знаки материнского внимания и мудрые советы. Она любила подсказать мне, каким образом я могла бы стать ещё лучше. Или хотя бы немного менее невыносимой. Ну просто душка!

— Сядь ровно, — велела она. — Девушка, которую природа обделила красотой лица или шелковистыми волосами, должна развивать в себе иные качества, чтобы завоёвывать расположение людей: хорошую осанку, умение вести вежливую беседу, безупречные манеры.

— И вы великолепно используете эти качества, дорогуша! — воскликнула я с самой что ни на есть понимающей улыбкой. — Ваш толстый слой пудры — настоящее чудо. Никогда не видела, чтобы с помощью такой малости удалось исправить столь безнадёжное положение!

Мамаша Снэгсби покачала головой, словно я сказала какую-то глупость:

— И о чём только думала мисс Фрост, когда подбросила тебя к нашему порогу!

— О, мисс Фрост удивительная! Как она догадалась, что мы так славно подойдём друг другу? — светски отозвалась я.

Мамаша Снэгсби снова покачала головой. Без сомнения, она с трудом сдерживала слёзы умиления, готовые брызнуть из её крохотных глазок и затопить всех нас. Снэгсби редко говорили о мисс Фрост. Они были с ней едва знакомы. Считали её чем-то вроде странствующей гувернантки. Каким-то образом до мисс Фрост дошёл слух, что они подыскивают себе дочь. Они никогда не спрашивали, откуда я её знаю или что я делала в Баттерфилд-парке. Да и вообще чету Снэгсби моя прежняя жизнь нисколько не интересовала.

— Заплети косу как следует! — сказала мамаша Снэгсби. — У тебя по голове будто ураган прошёлся.

— Именно так и было, — отвечала я, послушно принимаясь за дело. — Сегодня утром, когда я отправилась купить молока, хлеба и бекона вам к завтраку и отдать ваши туфли в починку, налетел страшный ветер. У меня на глазах торговца овощами оторвало от земли и швырнуло об стенку проезжавшей кареты. Бедняга развалился на три части. Ужасная трагедия.

— Ерунда, — прорычала мамаша Снэгсби.

— Для него это вовсе не ерунда, дорогая, — печально возразила я. — Ведь у него остались жена и одиннадцать детей.

Про алмаз Тик-так Снэгсби не знали. Меня, конечно, так и подмывало рассказать им, поделиться своей тайной, столь же восхитительной, сколь и страшной, но я обещала мисс Фрост молчать. Кроме того, Снэгсби всё равно не смогли бы оценить мою историю по достоинству. Они были люди простые, тонкостью натуры сравнимые разве что с яичницей, и только перепугались бы до смерти, узнав, что я ношу бесценное и смертельно опасное ожерелье.

— Мы не на прогулку в парк едем! — орала старая корова. — Давай живее!

Мы и правда несколько спешили. И все эти хлопоты — спешка, моё лучшее синее платье, томик стихов у меня в кармане, портновский метр на шее Эзры — были из-за похорон. Снэгсби зарабатывали на жизнь тем, что делали гробы для людей, которые ещё живы. Контора их называлась «Экономичные похороны от Снэгсби» и процветала, поскольку мои приёмные родители придумали делать огромную скидку тем, кто заказывал гроб и позволял обмерить будущего покойника заранее.

— Зал для прощаний утром выглядел отвратительно, — сказала мамаша Снэгсби, глядя на меня с материнской приязнью. — Как только вернёмся, вычистишь его так, чтоб всё сияло. Я понятно выражаюсь, юная леди?

— Трудно сказать, дорогая, — безмятежно ответила я. — У вас будто каша во рту, так что я обычно просто догадываюсь, что вы там сказали, и уж из этого исхожу.

Мамаша Снэгсби наверняка залилась бы весёлым смехом, но тут кэб резко остановился. Эзра повалился вперёд и рухнул к моим ногам. Бедняга проснулся и застонал от боли. Потирая бок, он со скрипом поднялся на ноги.

— Пошевеливайся, Эзра. Не целый же день здесь торчать! — рыкнула на него супруга, разглядывая ряд унылых домишек снаружи.

— Если у вас болит спина, я знаю отличное средство, — сказала я Эзре, когда дверь кэба открылась. — Всего-то и нужно — чашка топлёного сала, клубок шерсти, три морковки и полевая мышь.

Эзра захихикал, хотя повода к тому не было никакого. Мамаша Снэгсби закатила глаза и вытолкала его наружу. Потом обратила свой взгляд на меня.

— В двери этого дома стучится смерть, — сказала она. — Ты отлично знаешь, как себя вести. Не путайся под ногами, пока тебя не позовут. А когда позовут — делай что должна. Понятно?

Я кивнула.

Мамаша Снэгсби вышла из кэба, и я поспешила за ней.

— Слава богу, вы пришли!

Миссис Блэкхорн была женщиной незаурядной внешности — пузатая, с пухлыми щеками и дурным запахом изо рта. Но больше всего меня поразил в ней восхитительный венец из золотых локонов — они то и дело падали миссис Блэкхорн на глаза, пока она суетилась возле смертного ложа своего супруга, и ей приходилось поправлять их.

— Думаю, у нас уже каждая минута на счету, — причитала миссис Блэкхорн, тиская в руках совершенно сухой носовой платок и подгоняя нас в полутёмную спальню. — Бедный мистер Блэкхорн уже не жилец на этом свете. Доктора говорят, сердце у него окончательно сдало. Я ухаживаю за ним денно и нощно. Он говорит, я его ангел-хранитель.

— Скорее уж демон-мучитель! — прокаркал умирающий, оторвав бледную голову от подушки. — Я лежу тут, в этой грязной постели, на скомканных простынях и кормлю клопов, а ты просаживаешь мои денежки на свои дурацкие ленты и локоны!

Эзра снял с шеи портновский метр и приступил к своему мрачному делу — стал снимать мерку с мистера Блэкхорна.

— Тихо, мой милый, — сказала миссис Блэкхорн и положила мужу на лоб холодный компресс. — Это у него горячечный бред. Я буду любить его до конца моих дней, вы же понимаете, но, по-моему, нет ничего плохого в том, чтобы немного позаботиться о себе после смерти мужа. Привести в порядок мои роскошные волосы, например. — Она трепетно потрогала свои кудри, словно они были из самого настоящего золота. — Вьются-то они у меня от природы, конечно.

Я рассмеялась. Довольно-таки громко. Миссис Блэкхорн развернулась ко мне, да так резко, что, на беду, локоны за ней не поспели, и чудесные кудри оказались на месте её восхитительно круглой физиономии. Пока несчастная возвращала парик на место, мамаша Снэгсби подтащила меня к смертному одру.

— Эта юная леди сейчас прочитает стихи, которые послужат вам утешением, мистер Блэкхорн, — сказала она старику. — Мы предоставляем эту дополнительную услугу всем нашим клиентам совершенно бесплатно.

Мистер Блэкхорн отбросил с лица влажный компресс. Свеча на прикроватном столике заставила его черты заостриться. У него были запавшие щёки и жидкие седые усы. Но в глазах горел огонёк.

— Неужели я, по-вашему, мало страдал?

Миссис Блэкхорн подошла к нам и с тоской посмотрела на мужа.

— Я напишу его сестре: последним, что услышал Джордж, были прекрасные поэтические строки из уст юной девушки. Это утешит её в горе. Читай, девочка, — сказала она.

— Последним, что я услышу?! — взвился мистер Блэкхорн. — Я ещё не умер, Марта! И скажи этим чёртовым гробовщикам, чтобы убирались восвояси! Я уже много дней не чувствовал себя так хорошо, как сегодня!

— Неправда! — напористо возразила его жена. — Ты умираешь Джордж, перестань уже упираться. — Она поднесла платок к глазам и тяжело вздохнула. — Всё, чего я хочу, — это чтобы мой муж почил в мире.

Мамаша Снэгсби кивнула мне, я достала из кармана книгу, открыла её и начала:

Гаснет день, и мой любимый гаснет вместе с ним, И душа его растает в небе словно дым. Все мы гости в этом мире, каждому из нас Суждено растаять в небе, лишь наступит час.

Что за ужасные стихи, подумала я. Такие скучные, чопорные, унылые… Жуть какая-то. Поэтому дальше я стала читать так:

Миссис Блэкхорн причитает: смерти, мол, любовь сильней. Хоть слезу пусти для виду — что за клуша, ей же ей!

Миссис Блэкхорн ахнула и прижала ладонь к губам. Мистер Блэкхорн хрипло рассмеялся и захлопал в ладоши. Видя, что моё творчество нашло отклик, я вдохновенно продолжала:

Мистер Блэкхорн помирает на блохастом тюфяке, А супруга щеголяет в новом модном парике [1] .

— Замолчи сию минуту! — гаркнула мамаша Снэгсби и повернулась к миссис Блэкхорн: — Пожалуйста, простите нас за то, как ведёт себя эта несносная девчонка. Уж сколько раз ей говорили, чтоб не смела придумывать от себя!

— А по-моему, отличные стихи, — заявил мистер Блэкхорн.

Его супруга повалилась на кровать, вопя что-то нелестное в мой адрес. Мамаша Снэгсби кинулась её успокаивать, а Эзра тем временем отвёл меня в уголок и усадил на стул.

— Посиди тут, Айви, — сказал он, — пока мы не закончим.

Миссис Блэкхорн наконец перестала скулить и вышла из комнаты, чтобы привести себя в порядок и поправить парик. Вошла горничная с подносом. На подносе был чайник чая для Снэгсби и стакан тёплого молока для меня. Вообще-то я терпеть не могу тёплое молоко. Невероятная гадость. Но мамаша Снэгсби почему-то всякий раз, когда мы являемся к смертному одру очередного клиента обсуждать детали заказа и всё такое, прямо-таки настаивает, чтобы я выпила стакан молока.

— Как тебе не стыдно, — проворчала она, вручая мне стакан. — Ты вела себя просто непростительно. Пей молоко и держи рот на замке.

Для разнообразия я решила послушаться.

— Просыпайся!

Меня трясло. Нет, меня трясли: чья-то рука схватила меня за плечо — и ну дёргать туда-сюда.

— Просыпайся, говорю! — прошипела мамаша Снэгсби. — Проснись сию же минуту!

Я открыла глаза. Почувствовала жар в груди. Огляделась, моргая. Зевнула мощно, как слон, и основательно потянулась. Я не сразу поняла, где нахожусь. Ах да, в спальне умирающего мистера Блэкхорна. То есть уже не умирающего. Мёртвого. Его тело было полностью накрыто простынёй. Миссис Блэкхорн по-настоящему плакала у смертного ложа.

— Но я думала… Мистер Блэкхорн же говорил, что ему стало лучше, — тихо сказала я.

— Он ошибался, — ответила мамаша Снэгсби.

— Сколько я проспала?

— Да уж порядком. — Мамаша Снэгсби взяла со столика пустой стакан из-под молока. — Что-то у тебя это стало входить в привычку, юная леди. Ты что, по ночам не спишь?

— Сплю сном младенца, дорогая, — возразила я и попыталась было встать на ноги, но голова отчаянно закружилась, поэтому пришлось снова сесть.

Я и правда задрёмывала во время таких визитов несколько раз за эти три месяца. Сразу как прочитаю стихи у постели умирающего. И это очень странно. Была и ещё одна странность: я чувствовала отчётливое тепло в груди. Я поднесла руку к сердцу и поняла, что тепло исходит не от меня. А от алмаза Тик-так. Наверняка этому было какое-то разумное объяснение. Вот только я никак не могла его найти.

Эзра подковылял к миссис Блэкхорн и выразил свои соболезнования.

Мамаша Снэгсби вместо соболезнований принесла ей счёт за услуги.

— Мои работники явятся забрать тело в течение часа. — Её тон в обращении с новоиспечённой вдовой был прямым и деловитым. — Смерть делает свою работу быстро, миссис Блэкхорн, так что я не советую вам заглядывать под простыню. Запомните своего мужа таким, каким он был при жизни, а бюро «Экономичные похороны от Снэгсби» позаботится об остальном.

Миссис Блэкхорн молча кивнула.

— Он упокоился с миром, — добавил Эзра. — Пусть это послужит вам утешением.

— Я и сама думала, что послужит, да вот… — слабым голосом отозвалась вдова.

Мамаша Снэгсби схватила свой зонтик и поманила нас с Эзрой.

— Идёмте, — сказала она. — Нам тут больше делать нечего.

 

2

Снэгсби всегда уходили из дома по воскресеньям ровно в девять часов. К моей великой радости и облегчению. А всё из-за Аделаиды Снэгсби — любимой сестры Эзры. Раз в неделю Эзра с женой облачались в свои лучшие наряды и отбывали навестить Аделаиду — она жила в пансионе в Бейсуотере. Но меня туда никто не приглашал.

Потому что меня как бы не было.

По всей видимости, глупая узколобая старушенция ужасно огорчилась бы, узнав, что её брат удочерил двенадцатилетнюю девочку сомнительного происхождения. Поэтому меня держали в тайне. Оставляли одну со списком домашних дел, которые я должна была переделать, пока Снэгсби уминают за обе щеки торт со сливками и болтают о погоде.

Порой это меня ужасно злило. Но не сегодня. Мамаша Снэгсби всё ещё сердилась на меня за стихи, которые я прочитала Блэкхорнам. С тех пор прошло два дня, и всё это время она со мной почти не разговаривала.

— Мы опаздываем, — сказал Эзра, входя в дом.

Он мастерил свои уценённые гробы в сарае на заднем дворе — там у него была мастерская. Хотя немало времени проводил, кемаря под миндальным деревом.

— Мама Снэгсби в кухне, — сказала я, убирая совок и метлу, чтобы он мог пройти.

Дом Снэгсби был узкий, высокий и полный пыли. Нижний этаж занимало похоронное бюро — зал для прощаний и небольшой кабинет были обставлены красиво и элегантно. Выше располагались жилые комнаты, все как одна унылые, блёклые и скучные (не считая комнаты Гретель).

Эзра глянул в сторону кухни и почесал подбородок.

— Бекон? — спросил он.

Я кивнула:

— Приканчивает третью тарелку.

Мамаша Снэгсби была сама не своя до бекона. Поглощала его в умопомрачительных количествах. Бедная миссис Диккенс (кухарка и домработница) только и делала, что посылала меня к мяснику прикупить фунт-другой.

Старик вздохнул и уселся на стул под портретом Гретель. Её изображения висели во всех комнатах, даже в кухне. На портретах Гретель была разного возраста, от совсем малышки до восемнадцатилетней девушки — потом её отправили в парижский пансион. Мамаша Снэгсби сама рисовала дочку — она была довольно-таки одарённой художницей. На портрете, который висел над лысой головой Эзры, Гретель было лет примерно десять или одиннадцать, она сидела на лошади и выглядела вполне счастливой.

— Это до добра не доведёт, — сказал Эзра. — Столько бекона-то есть.

— Думаю, вам нечего волноваться, дорогой, — заметила я, вытирая руки о ненавистный фартук (мамаша Снэгсби заставляла меня его носить). — Когда я работала горничной у Мидвинтеров, мисс Люси как-то целую зиму питалась одной только репой. — Я улыбнулась Эзре, чтобы подбодрить его. — И ничего плохого с ней не случилось. Ровным счетом ничего. Вот разве только она слегка позеленела. Ах да, ещё, помнится, кожа на лице сделалась совершенно нечувствительной. А так ничего, здоровая была и свежая, как огурчик.

— Эзра, вставай! — громыхнула мамаша Снэгсби, быстрым шагом входя в тесный холл.

Старик так и подскочил — он был до ужаса послушным мужем.

Мамаша Снэгсби вытерла жир с подбородка и уставилась на меня:

— Что это ты тут расселась, юная леди? Пыль из холла сама собой на улицу не выметется.

— Позвольте заметить, что я всё-таки ваша дочь, а потому не подобает заставлять меня без конца чистить, драить и мести дом словно какую-то карликовую золушку. Равно как и открывать дверь гостям, таскать чайники чая и стирать ваше чудовищное бельё.

— А где бы ты была, если бы мы с Эзрой не взяли тебя к себе? — парировала мамаша Снэгсби, натягивая пару светло-зелёных перчаток (под цвет её светло-зелёного платья). — В этом доме бездельникам не место, тут все делают свою работу, даже дочери.

Сколько мамаше Снэгсби было лет, сказать трудно. У неё было очень интересное лицо: дряблая кожа под слоем белой пудры, паутина морщин вокруг сверкающих голубых глаз и рот как куриная гузка. И похожее на рождественский пудинг огромное родимое пятно над верхней губой.

— Но в жизни должно быть место и веселью, — сказала я, снова подхватив совок. — Почему мы никогда не ходим в гости всей семьёй? У вас что, совсем нет друзей? — Тут меня осенила блестящая идея. — Знаю! Мы накроем чудесный стол к чаю и пригласим нескольких девочек моего возраста! Только подумайте, как будет замечательно, когда кто-нибудь переступит порог этого дома не за тем, чтобы взглянуть на покойника!

— И думать забудь, — отрезала мамаша Снэгсби. — Но если ты заскучала в одиночестве, юная леди, когда закончишь с уборкой, можешь отправиться в библиотеку и подобрать несколько подобающе серьёзных стихотворений для следующего раза. И больше чтоб никаких стишков твоего собственного сочинения. Это неприлично.

Эзра надел кепи и взялся за ручку двери.

— Ходи только по людным улицам, Айви, — как всегда, напутствовал он меня. — Не вздумай срезать путь через тёмные закоулки, слышишь?

— Да, дорогой, — вздохнула я.

На этом Снэгсби вышли из дома в лучи утреннего солнца и были таковы.

Долгий путь из Паддингтона в библиотеку я обычно преодолевала как в тумане. Это было время для размышлений. А мне было о чём подумать. Одних только тайн сколько! Снэгсби не имели понятия о моих приключениях в Париже, о путешествии назад в Англию в компании мисс Олвейс и о событиях в Баттерфилд-парке. Мамаша Снэгсби вечно была недовольна тем, как я мету комнаты, так что и представить невозможно, как бы она возмутилась, узнай она, что я мертва. Точнее, наполовину мертва.

А ещё алмаз Тик-так. Проклятый волшебный камень. Я должна была умереть, когда впервые надела ожерелье с ним много месяцев назад. Ибо такова его волшебная сила. Он крадёт души. От тех несчастных, кто решался примерить ожерелье, оставались лишь пустые оболочки. Как от бедной Ребекки.

Ещё этот бриллиант может показывать картины прошлого, настоящего и будущего. Но тут меня настигло разочарование: с тех пор как я впервые постучала в дверь Снэгсби, ни одного видения он мне не показал. И вообще никак себя не проявлял. До той самой минуты, когда я проснулась в спальне мистера Блэкхорна и ощутила тепло камня.

Тогда мне и пришло в голову, что камень может что-то показать мне. Поэтому, как только мы вернулись, я поспешила в свою комнату и стала вглядываться в глубины кристалла. Что он мне откроет на сей раз? Обрывок моего трагического прошлого? Или картину из моего блистательного будущего? А может быть, в видении будет смутная подсказка к ответу на вопрос, почему алмаз Тик-так не убил меня, как убивал всех, кто осмеливался его надеть? Но увы — камень упорно показывал лишь настоящее: заходящее солнце над Лондоном. Это стало для меня тяжёлым ударом.

Миновав огромные парадные двери, я ступила в прохладные залы Лондонской библиотеки. Она вся гудела книгочейством. Люди с наслаждением поглощали страницу за страницей. Другие несли связки книг, переговариваясь шёпотом. Я самым внимательным образом оглядела читальный зал. Я всегда поступала так, куда бы ни приходила. Что я пыталась высмотреть? Уж конечно, не мисс Фрост. Нечего было и надеяться, что она придёт и увезёт меня навстречу удивительным приключениям. На железнодорожной платформе в Саффолке она обещала, что постоянно будет рядом, хоть я и не смогу её увидеть. Но я сомневалась, что это правда.

Даже маниакальная мисс Олвейс как сквозь землю провалилась. Я не видела этой безумицы с тех самых пор, как она спрыгнула с крыши поместья Баттерфилд-парк. Если она и правда верит, что я Избранница Двух Миров — спасительница, способная излечить её народ от смертельного поветрия, — тогда почему о ней до сих пор ни слуху ни духу? Почему она так и не попыталась утащить меня в Проспу — загадочный мир, откуда она и мисс Фрост родом? Возможно, мисс Фрост была права, рассудив, что в Лондоне мисс Олвейс станет искать меня в последнюю очередь.

— Ты заблудилась, Айви.

Я улыбнулась:

— Правда?

Мисс Бойни кивнула на указатель прямо перед моим носом — «Мистические и оккультные науки».

— Отдел поэзии выше. — Она шутливо ткнула меня пальцем в плечо. — Уж кому как не тебе знать это.

Мы с мисс Бойни познакомились всего несколько недель назад, но она была воплощением идеальной библиотекарши, как я её себе представляю. Бедное, но чистое платье. Очки с ужасно толстыми стёклами. Седеющие волосы, стянутые на затылке в чопорный узел. Нос крючком. Выступающий подбородок. Передние зубы огромные, прямо как могильные плиты, хоть бери и высекай на них поминальную надпись. А ещё она была толстая и ходила вразвалочку, маленькими утиными шажками.

— Вы правы, — сказала я. — Я задумалась о своём.

— Меня беспокоит, что тебе приходится много читать на такие печальные темы, — заявила мисс Бойни с серьёзным видом. — Конечно, это не моё дело, но мне кажется, для здоровья юной девушки вредно декламировать стихи о смерти умирающим. Даже очень вредно, я бы сказала.

Я со вздохом кивнула:

— Да уж, весёлого в этом куда меньше, чем может показаться.

Мисс Бойни оглядела полутёмный проход между книжных стеллажей:

— Думаю, ты забрела сюда не случайно, Айви. Должно быть, мистические и оккультные науки манят тебя из-за ремесла твоих родителей.

— Да не особенно, дорогая, — пожала плечами я.

— Книги в этой секции затрагивают весьма мрачные материи, — продолжала мисс Бойни, пропустив мои слова мимо ушей. — Вещи, в которых ты совершенно не искушена, — общение с миром духов, прóклятые талисманы, явления призраков.

— Не искушена?! — фыркнула я. — Мисс Бойни, да я видела призраков чаще, чем вы проводите в одиночестве вечера у камина.

— О господи! — Мисс Бойни поправила очки на крючковатом носу. — Ты видела призраков, Айви? Настоящих привидений?

— Дюжины привидений, — кивнула я. — Мстительных. Печальных. Заблудших.

— Потрясающе! — Мисс Бойни увлекла меня в узкий боковой проход между стеллажами, по пути проглядывая бесконечные корешки на полках. — В таком случае в этой секции найдется несколько книг, которые будут тебе чрезвычайно интересны. Некоторые из них так ломают привычные представления о действительности, что общество их отвергло. — В проходе она огляделась по сторонам, словно ожидала прибытия поезда, и негромко добавила: — По-моему, несколько таких книг, всеми позабытых, содержатся в библиотечном подвале. В них говорится о тёмных материях, мирах, сокрытых внутри миров, и обо всём в таком духе.

Мисс Бойни выжидательно уставилась на меня.

— Дорогая, на самом деле я не то чтобы…

— Вот! — С молниеносной быстротой она выхватила с полки сразу пять книг. — Если уж призраки докучают тебе, единственный выход — вооружиться знаниями, чтобы избавиться от них. — Мисс Бойни, дрожа от возбуждения, взвалила на меня всю стопку. — Верхняя книга — самая интересная: «Знаменитые привидения Шотландии и Уэльса», её написала мисс Джеральдина Олвейс.

— Ой, фу, не напоминайте мне о ней.

— Ты знакома с автором?

Я кивнула:

— Честно говоря, я думала, мы с ней подруги, задушевные подруги, а оказалось всё совсем не так. С вами когда-нибудь такое случалось?

Ответом мне была тишина.

Я огляделась. Мисс Бойни как сквозь землю провалилась.

В это самое мгновение за спиной у меня скрипнули половицы. Я резко обернулась, ожидая увидеть заботливую библиотекаршу. Но боковой проход был пуст. У меня возникло очень странное чувство. Может, это потому, что перед тем я думала о мисс Олвейс… Или оттого, что я оказалась совершенно одна в бесконечном мрачном коридоре между книжных стеллажей. Как бы там ни было, я поспешно направилась к выходу из секции.

Стыдно признаться, я испытала огромное облегчение, когда тёмный проход остался позади. Я заспешила по более широкому коридору, не отводя взгляда от деловитой суеты читального зала далеко впереди. Вот почему я не заметила, как мне поставили подножку. Я полетела на пол, книги посыпались у меня из рук, и торжественную тишину библиотеки разорвала череда глухих ударов.

Поднявшись на четвереньки, я увидела прямо перед собой пару чёрных ботинок и нежно-сиреневый подол платья.

— Знаете, дорогая, — сказала я, подбирая книги, — лучше бы вы смотрели, куда идёте. Не будь я любимой дочерью весьма выдающихся гробовщиков, я бы настучала вам по голове вот этой увесистой книгой о злобных привидениях.

С поистине королевским достоинством я встала и посмотрела своей обидчице в лицо. Всё это произошло слишком быстро, чтобы я успела сдержать крик изумления.

Матильда Баттерфилд улыбалась, однако в её глазах таилась злоба.

— Привет, Покет, — сказала она.

 

3

Я сложила книги на край длинного стола, за которым копошились неухоженные профессора истории, и в изумлении уставилась на Матильду. Мой вид в эту минуту наверняка выдавал всю бурю охвативших меня чувств.

— Какого чёрта ты здесь делаешь? — спросила я.

Она недобро глянула на меня из-под тёмной чёлки:

— Вообще-то это тебя не касается, Покет, но если тебе так уж надо знать, мы с мамой вынуждены были уехать в Лондон, потому что оставаться в Баттерфилд-парке стало совершенно невозможно.

Я кивнула, ощутив, как сердце моё переполняет печаль:

— Конечно. После смерти Ребекки…

— Ребекка? — Матильда нахмурилась, словно не понимала, о ком я говорю. — Ах да, разумеется. Да, это всё, конечно, очень печально, но ведь каждый день кто-нибудь да умирает, и ничего такого. Нет, жизнь в Баттерфилд-парке стала невыносимой после того, что случилось на балу в честь моего дня рождения, и мы обе знаем, кто во всём виноват, верно, Покет?

— Не стоит так уж сильно винить себя, дорогая, — сказала я.

— Себя?! — Матильда возмущённо топнула ножкой, и все профессора неодобрительно посмотрели на неё. — Это ты во всём виновата, Покет! Шею бы тебе свернуть! Какой же дурой надо быть, чтобы свалиться с люстры прямо в мой деньрожденный торт! Теперь всё графство хихикает у меня за спиной!

— Признаю, я привнесла некоторую долю сумятицы в твой праздник, но зато он получился неповторимым. Благодаря мне бал в честь твоего дня рождения прославился, а славу, даже дурную, не купишь за деньги.

Матильда прищурилась:

— Объясни.

— На самом деле всё очень просто. О твоём дне рождения люди будут вспоминать годами, десятилетиями. Я практически уверена, что будут и другие праздники, на которых девочки станут прыгать с люстры в торт, но твой навсегда останется первым и потому совершенно особенным.

В глазах Матильды появилось мечтательное выражение:

— Я замечала, как все шушукаются у меня за спиной, когда выбиралась в деревню. Да, они таращатся на меня и сплетничают обо мне, потому что мой праздник был самым удивительным событием, какое им довелось увидеть за всю их жалкую жизнь!

Я покачала головой:

— Думаю, они таращатся и шушукаются, потому что ты на редкость неприятная особа. Но твой день рождения они и правда запомнят на всю жизнь, а только это и имеет значение, верно?

Профессора истории уже в открытую показывали на нас и перешёптывались. Разговоры в читальном зале не поощрялись. Библиотека была моим единственным местом отдохновения от похорон и смертных одров, и мне не хотелось её терять. Поэтому я схватила Матильду за руку и поспешно потащила её к выходу.

Каменные стены библиотеки и мостовая перед ней блестели в лучах яркого солнца. Пока мы спускались по парадной лестнице, Матильда пробубнила, что мама ждёт её в отеле поблизости, где они будут обедать.

— А леди Элизабет приехала с вами? — спросила я.

Матильда остановилась у подножия лестницы:

— Бабушка говорит, что слишком плохо себя чувствует, чтобы путешествовать, но я ей не верю.

Я немедленно воспользовалась возможностью задать вопрос, который не давал мне покоя:

— Как она?

— Сломлена, — тихо отвечала Матильда. Потом в голосе её вновь зазвенели злые нотки: — В Баттерфилд-парке больше не принимают гостей, только доктор иногда навещает бабушку. Мама говорит, бабушка горюет, но лично я считаю, что нельзя думать только о себе. Ребекка умерла, её не вернуть — так что теперь, нам всем до конца жизни ходить в трауре?

— Но ты ведь тоже грустишь о Ребекке… правда?

Матильда обернулась и уставилась на парк, расстилавшийся позади нас:

— Оно всё ещё у тебя?

— Что?

— Ожерелье.

— А, ну да, припрятано в надёжном месте.

— Мама верит, что это алмаз убил Ребекку. А ты что думаешь, Покет?

Звонкий смешок сорвался с моих губ (надеюсь, прозвучал он убедительно):

— Как может бриллиант убить человека?

— Почему ты не продала его, Покет? — Матильда оглядела мой ненавистный фартук и подбитые гвоздями тяжёлые башмаки. — Если тебя приодеть и привести в порядок, возможно, кто-то даже захочет удочерить тебя.

Я пожала плечами:

— Меня уже удочерили.

— Правда?

— Да. Чудесная семья. У них процветающее дело. Красивый дом. Они окружили меня такой любовью и заботой, что просто не продохнуть. У меня даже старшая сестра теперь есть. Гретель сейчас в пансионе благородных девиц в Париже, и я надеюсь, мамаша Снэгсби и меня туда пошлёт, когда придёт время.

Яркие губы Матильды искривились в коварной улыбке:

— Выходит, жизнь у тебя наладилась, Покет?

— Ещё как наладилась. Лучше просто некуда.

Тут Матильда повернулась и пошла прочь. Даже не попрощавшись.

— Может, выпьем как-нибудь чаю вместе? — крикнула я ей вдогонку. — Или погуляем в Гайд-парке? Я, конечно, всё время ужасно занята, но как раз следующие семь-восемь недель совершенно свободна!

Матильда не обернулась:

— Это вряд ли, Покет.

Домой я возвращалась в расстроенных чувствах. Все эти дни я продолжала думать о Ребекке, но после встречи с Матильдой трагические события в Баттерфилд-парке всплыли в моей памяти во всех зловещих подробностях. Смерть Ребекки была ужасна. Бедняжка всего-то и хотела снова увидеть свою маму. Поэтому и надела ожерелье с алмазом Тик-так. Однако мисс Фрост сказала мне, что дух Ребекки унёсся в Проспу, поэтому даже после смерти ей не суждено воссоединиться с матерью. Мысль о том, что это я принесла злосчастный камень в Баттерфилд-парк, тяжким грузом лежала у меня на душе.

Погрузившись в мрачные раздумья, я едва не налетела на пожилую даму, которая стояла посреди тротуара и вопила, как помешанная. Седые волосы выбивались из-под её кружевного чепца. На виске темнел синяк. Глаза были молочно-белые. А сама она — вполне мёртвая.

Несчастная завопила пуще прежнего, когда я спросила её, что произошло.

— Ты слышишь меня? — закричала она. — Но я же пыталась говорить с соседом, мистером Дентоном, и с мисс Уилкокс из овощной лавки, а они смотрят сквозь меня, будто и не видят. Но ты-то меня видишь! — Она простёрла руки к небесам: — Слава Господу! Я уж думала, что умерла.

— Так и есть. Вы совершенно мертвы.

Она ахнула. В глазах её отразилось сомнение:

— Почему ты так уверена?

Я опустила глаза и показала ей под ноги:

— Вы болтаетесь в воздухе, дорогая.

Привидение посмотрело вниз и убедилось, что его ноги и правда не касаются мостовой.

— Вот уж не думала, — пробормотала покойница. — Последнее, что я помню, это как забралась на стул, чтобы достать с верхней полки банку маринованной селёдки. Обожаю селёдку.

— Наверняка вы упали со стула, ударились головой и тут же испустили дух, — подсказала я.

Привидение снова ахнуло. Закружилось на месте. Замерло с несчастным видом. Показало на небо:

— Я всегда думала, что, когда пробьёт мой час, я отправлюсь прямо туда.

— Я не очень разбираюсь в таких вещах, но, похоже, некоторые души задерживаются на земле. Рано или поздно вы увидите свет. Тёплый, ласковый свет. Летите прямо к нему — и обретёте то, что ищете. А пока можете, например, сходить в театр.

Эта идея, судя по всему, обрадовала покойницу, и призрак поспешил прочь, оставляя за собой шлейф мерцающих искорок. Я пошла дальше своей дорогой по многолюдной улице. Пешеходы торопились по своим делам, некоторые торговались, покупая с лотков яблоки, хлеб или цветы. Мне тоже надо было торопиться — Снэгсби того и гляди вернутся, а я так и не закончила уборку. Выхода нет, решила я, придётся срезать путь.

Я сошла с тротуара, чтобы перейти на другую сторону улицы, но тут из-за угла показался экипаж. Я остановилась, чтобы пропустить его, рассеянно блуждая взглядом по улице. Вот тут-то я её и увидела. Она стояла на другой стороне и смотрела на меня так, будто хотела съесть. Её злобный взор был прикован ко мне. Повозка промчалась мимо, обдав меня сильным порывом ветра. Я моргнула. Снова посмотрела на другую сторону улицы.

Но мисс Олвейс и след простыл.

Моя спальня на ночь запиралась на замок. Снаружи. Ради моей же безопасности. По-видимому, район Паддингтон так и кишел злодеями всех мастей — грабителями, похитителями детей, наёмными убийцами. Приёмной дочери, которая недавно обрела новую семью, конечно, следовало их остерегаться. Поэтому меня запирали. Ключ мамаша Снэгсби носила на шее. Второй ключ был на связке, висевшей на поясе домработницы, миссис Диккенс.

Тем вечером меня отправили спать без ужина. В наказание, что не сделала уборку, как было велено. Ну и ладно! Меня переполняли тревожные мысли. Мисс Олвейс… Я видела мисс Олвейс на улице. Как же ей удалось отыскать меня? Знает ли она, где я живу? А что, если она явится сюда за мной?

В дверном замке повернулся ключ, и вошла миссис Диккенс с подносом. На подносе лежали четыре картофелины, четвертушка тыквы и кусок шоколадного торта. Благослови бог миссис Диккенс! Она работала в доме Снэгсби с незапамятных времен и имела соответственно пышную фигуру. Лицом миссис Диккенс напоминала моржа. Пила она как лошадь. Но несмотря на пухлые щёки и вечно красный нос, сердце у неё было золотое.

— Ты, наверное, проголодалась, деточка, — сказала она, пристроив поднос на прикроватный столик. Потом оглядела комнату и покачала головой: — Спрошу-ка я миссис Снэгсби, может, она разрешит повесить на окно шторы покрасивее. Или купить яркое покрывало для кровати. Девочке твоего возраста не стоит жить в такой бесцветной комнатушке.

Моя комната была в глубине дома на третьем этаже. Узкая кровать, стул, комод и столик, на который я поставила серебряные часы из комнаты Ребекки, — вот и всё убранство. Словом, это была прекрасно обставленная комната любимой дочери. Правда, по совести сказать, этажом ниже имелась и по-настоящему красивая комната, рядом со спальней Снэгсби. Там были ярко-алые обои, мраморный камин, прекрасная медная кровать и даже отдельная гардеробная. Но эта комната принадлежала Гретель. И туда никого не пускали.

— Да, добавить немного красок не помешало бы, — согласилась я.

— Конечно, миссис Снэгсби, может, и откажется, — сказала миссис Диккенс, протирая комод краем фартука. — Хотя ума не приложу почему — ведь эта комната не видела и капли цвета с тех самых пор, как мисс… — Тут домработница почему-то осеклась и закашлялась.

— С тех пор как какая мисс, дорогая? — поторопила я.

— Ну… твои родители довольно давно перестали пользоваться этой комнатой, — сказала миссис Диккенс с некоторой поспешностью. — Последней, кто жил тут до тебя, была мисс… мисс Лукас. Она снимала эту комнату.

— Она была рыжая?

Миссис Диккенс в растерянности огляделась:

— Как ты узнала, деточка?

— В ящике лежала её щетка для волос и пара чёрных перчаток, — пояснила я с точно отмеренной долей скуки в голосе и вздохнула: — Миссис Диккенс, я знала одну женщину, которая была до невозможности рыжей. А ещё она была занудой с вечно кислой физиономией и ужасно мне не нравилась. Потом-то я поняла, что ошибалась на её счёт.

— Лучше поешь, деточка, и ложись-ка спать, — сказала миссис Диккенс. — И смотри, чтобы твоя мама не узнала, что я тайком приносила тебе еду, хорошо?

Я хотела ответить, но замешкалась, ощутив внезапную волну тепла от висевшего у меня на шее камня. Пришлось поспешно выпроводить миссис Диккенс из комнаты, пообещав ей, что я поем и постараюсь как следует выспаться. Ключ ещё скрежетал в замке, а я уже уселась на кровать и выудила алмаз Тик-так из-под ночной рубашки.

Дрожа от волнения, я вглядывалась в загадочные глубины камня. Сначала там не было ничего, кроме безлунного лондонского неба. Но я терпеливо ждала. Я знала, знала совершенно точно: что-то должно случиться. Возможно, камень покажет мне что-то про мисс Олвейс. Что-то такое, что могло бы послужить важной подсказкой.

Камень в моей руке запульсировал как живой, жар толчками хлынул из него — обжигающий, словно пламя в камине. Потом в сердце алмаза заклубился белый туман, заволок пасмурное небо. Когда туман рассеялся, я увидела тёмный лес. Голые деревья. Иней на земле. Туман катился по лесу как буря, и там, где он прошёл, деревья начинали сочиться белым, все целиком, от корней до верхушек. Через несколько мгновений весь лес сделался белёсым и будто бы призрачным.

Что-то мелькнуло среди деревьев. Девочка. Она бежала не разбирая дороги. На ней было нежно-лиловое платье. Светлые волосы развевались на ветру. Я узнала её в тот же миг. И не смогла сдержать крик:

— Ребекка!

Это была она. Она, и никто другой. Но что показывал мне камень — может быть, сцену из её прошлого? Ребекка бежала, огибая белые стволы. И оглядывалась на бегу. В глазах её был ужас. Потом деревья вдруг пришли в движение. Нет, не деревья — затворщики! Зловещие карлики в тёмных балахонах, пособники мисс Олвейс! Они двигались слаженно, как один. Веером рассыпались по лесу.

Девочка споткнулась. Упала. Я видела, как она поморщилась от боли. Но вот она снова вскочила на ноги и побежала дальше. На мгновение, на одно-единственное мгновение её лицо заполнило собой весь камень. Щёки Ребекки пылали. Брови сошлись над переносицей от напряжения. Глаза были белые от страха. И тут я наконец поняла: на Ребекке то самое платье, которое она впервые надела на день рождения Матильды. Ей сшили его специально к празднику. Значит, это не сцена из прошлого! Ребекка жива! Как же ей удалось выжить? Где она теперь? Но самое главное — она жива. И я поняла ещё кое-что. Кое-что ужасное. Ребекку Баттерфилд преследуют враги.

 

4

Мамаша Снэгсби рассматривала меня с изрядным недоверием в глазах:

— По мне, так выглядишь ты совершенно здоровой.

— Это моя ослепительная красота не даёт вам заметить очевидного, — сказала я, прижимая руки к животу. — Но уверяю вас, чувствую я себя больной как собака. Или по меньшей мере как кошка, хозяева которой совсем о ней не заботятся.

— Наверное, надо позвать врача, — предложил Эзра, стоя в дверях.

— Это ни к чему, — отрезала мамаша Снэгсби, кружа возле моей постели с видом голодного льва, примеривающегося к жертве. — Айви вполне в состоянии отправиться с нами к миссис Квилп. Если девочке и правда нехорошо, то свежий воздух пойдёт ей на пользу.

Мы пререкались всё утро. Когда миссис Диккенс пришла отпереть мою дверь, она застала меня всё ещё в постели, живописно страдающей от лихорадки. План дал сбой, только когда в комнату явилась мамаша Снэгсби и заявила, что я ничуть не больна.

— Ну почему я непременно должна ехать?

У миссис Квилп была какая-то болезнь лёгких, и дни её были сочтены. Не знаю почему, но Снэгсби упорно норовили привести меня к постели чуть ли не каждого умирающего в Лондоне. И хотя на самом деле я не то чтобы по-настоящему захворала — мне делалось дурно от одной мысли о судьбе бедной Ребекки.

— Умирающим и их родным приятно, когда в последний час милое дитя читает подобающе торжественные стихи, — заявила мамаша Снэгсби.

— Твоё участие нам очень помогает в делах, Айви, — добавил Эзра, почёсывая свои бульдожьи щёки. — С тех пор как ты стала нам помогать, прибыль выросла аж на пятнадцать процентов.

Как приятно было это услышать! Мечта любой дочери — узнать, что от неё есть польза в семейном деле.

— Мне очень жаль, но сегодня я не могу никуда ехать.

Мамаша Снэгсби злобно уставилась на меня, оттопырив губу с родинкой:

— Вот, значит, какой дочерью ты решила стать? Дерзкой и непослушной?

— Разве что самую малость, дорогая.

Мамаша повернулась ко мне спиной и раздражённо вздохнула. Мне стало совершенно ясно, что эти дурацкие поэтические чтения почему-то очень важны для Снэгсби. Поэтому мой долг как любимой дочери состоял в том, чтобы извлечь из этого максимум пользы для себя.

— Эти визиты к умирающим подтачивают моё здоровье, — вздохнула я. — Девочке моего возраста, как мне стало известно, очень вредно читать стихи у смертного ложа. Это плохо сказывается на моём душевном состоянии. Мне сказала об этом одна библиотекарша, так что можете не сомневаться.

Мамаша Снэгсби повернулась ко мне и с царственным видом вскинула голову. Волосы у неё были чёрные, но одна прядь совершенно седая, что придавало ей дивное обаяние скунса.

— В самом деле? — спросила она.

— Да, дорогая, боюсь, это правда. Я только сейчас поняла, что могу ведь и просто отказаться навещать очередного страдальца. Или могу устроить страшный переполох. Опозорю вас, чего доброго, перед клиентами. Если только…

Губы старой вредины искривились в усмешке:

— Только что?

— Ну, это ведь не мне решать, верно? Хотя, конечно, вы могли бы дать мне сегодня отдохнуть и восстановить силы…

— Отдохнуть, говоришь?

— Именно так. А ещё вы могли бы позволить мне приглашать в дом гостей. Я не прошу ничего особенного, просто хотелось бы иногда поболтать с подружками моего возраста. Я почти не сомневаюсь, что эти небольшие послабления помогли бы мне воспрянуть духом и вернуться к работе.

Мамаша Снэгсби молчала. Её морщинистое лицо было словно высечено из камня.

— Роучи, — каркнула она наконец.

— Роучи? — не поняла я.

— Мы несколько раз организовывали похороны для их родственников, — сухо пояснила мамаша Снэгсби. — Это почтенное семейство, они никогда не задерживают плату. Возможно, я смогу пригласить миссис Роуч и двух её дочерей на чашку чая.

Желание завопить от восторга было почти нестерпимым. Но я сдержалась. Мысли о Ребекке укрепили мою волю. Поэтому я просто кивнула:

— Это было бы чудесно.

— В таком случае ты со своей стороны тоже должна постараться, — сказала мамаша Снэгсби. — Сегодня можешь отдохнуть, но впредь ты будешь участвовать в наших визитах и не жаловаться. И не станешь больше отлынивать от уборки. Пока мы с Эзрой навещаем миссис Квилп, можешь поправить здоровье, вычистив зал для прощаний сверху донизу.

— Но ведь в моем состоянии, наверное, куда полезнее было бы полежать в постели и поесть пышек, правда? — с надеждой сказала я. — Или вы могли бы нарисовать мой портрет, ведь рисовали же вы Гретель…

Мамаша Снэгсби выхватила из рук миссис Диккенс швабру и сунула её мне.

— Уборка! — рявкнула она.

— Куда это ты собралась, деточка?

— По важному делу, — отвечала я уже на пороге. — Ужасно важному.

Домработница смотрела на меня, не скрывая тревоги:

— Но ты обещала своей маме привести в порядок зал.

— Не бойтесь, миссис Диккенс. Они проторчат у одра бедной миссис Квилп всё утро, так что, когда я вернусь, у меня будет ещё уйма времени на уборку. — Я кивком показала на портрет на стене: — Интересно, а Гретель много делала по дому? До того как уехала в Париж, конечно.

Словно туча набежала на солнце. Домработница потемнела лицом, вскочила и принялась полировать дверную ручку.

— Мисс Гретель всегда была чем-то занята, то одно, то другое… — пробормотала она. И махнула рукой в сторону улицы, откуда доносился шум голосов и скрип колёс. — Тебе лучше поспешить, деточка.

Я шагнула за порог, и тут в небе прогремел первый гром.

— Надо бы нам с вами объявить забастовку, миссис Диккенс. Пусть мамаша Снэгсби попробует готовить и стирать сама. Уверена, ей понравится.

— Ты не поверишь, но когда-то твоя матушка была завзятой поварихой. По крайней мере, мне так кажется.

— Мамаша Снэгсби готовила еду?! Быть такого не может!

Миссис Диккенс кивнула:

— У неё есть книга семейных рецептов. Она бережёт её как зеницу ока, повсюду носит с собой, никогда не расстаётся.

— Но почему?

— Наверное, эти рецепты для неё много значат.

— А на что похожи её семейные блюда? Интересно, они вкусные?

— А вот это-то и загадка, — призналась миссис Диккенс. — Сколько я здесь работаю, ни разу не видела, чтобы миссис Снэгсби готовила что-то по рецепту из этой книги.

Я ничего не понимала. Как нечестно со стороны миссис Диккенс сеять в моей душе всякие подозрения!

— Зачем же тогда она всё время носит её с собой, клуша вы этакая?!

— Я и сама хотела бы это знать, — со смешком сказала миссис Диккенс.

И она выпроводила меня из дома, бормоча, что цыплята к обеду сами себя не ощиплют.

Я поспешно зашагала по Теккерей-стрит, и мысли о загадочной кулинарной книге мамаши Снэгсби вылетели у меня из головы. Меня занимало только одно — страх за Ребекку, которую преследуют коварные затворщики в каком-то белом лесу.

Я хорошо знала, как работает алмаз Тик-так. Он показывает, что было, что есть и что будет. Лиловое платье означало, что события, которые открыл мне камень, происходили тем вечером, когда был бал в честь дня рождения Матильды. И мне было достоверно известно, что никакие затворщики не гонялись за Ребеккой по лесу до той минуты, когда она надела ожерелье и покинула наш мир.

Это могло значить только одно: то, что я видела, произошло уже после того, как Ребекка застегнула на своей шее замочек ожерелья. А значит, зловещий лес находится где-то в мире под названием Проспа. Но мисс Фрост сказала, что в Проспу перенеслась лишь душа Ребекки. И что моя подруга умерла. Я ведь сама видела, как от тела Ребекки осталась лишь пустая оболочка. Однако в моём видении она была вполне жива и здорова.

Мисс Фрост солгала мне. Может, она и ещё что-нибудь утаила? Нет, к чёрту мысли об этой злодейке с головой, смахивающей на зрелый помидор! Сейчас главное — Ребекка. Надо придумать, как ей помочь. Как её найти.

Я так задумалась, что налетела на какого-то долговязого малого. Мы столкнулись с изрядной силой. Меня отбросило назад. Он покачнулся и выронил сэндвич, который ел на ходу.

— Смотри, куда идёшь! — рявкнул долговязый.

— У меня нет времени смотреть, — ответила я со всей рассудительностью. — Я тут ищу выход из безнадёжной ситуации. — Я пожала плечами. — К тому же, думаю, мы оба понимаем, что это вы виноваты.

— Я?! Да ты меня чуть с ног не сбила! — Юноша обвиняющим жестом указал на сэндвич, валявшийся на мостовой. — Из-за тебя я остался без завтрака!

Чудовищный поклёп! Я уже собиралась сказать этому джентльмену, что сейчас задам ему хорошую взбучку и научу приличным манерам, но тут заметила маленькую фигурку у него за спиной. Фигурка ловко лавировала между прохожими, кутаясь в коричневый балахон с капюшоном. Кровь в моих жилах вскипела и понеслась с удвоенной быстротой. Затворщик!

И я бросилась в погоню.

— Эй, вернись! — крикнул мне вслед молодой человек. — Ты должна мне два шиллинга!

Нас с карликом-злодеем разделяло шагов двадцать. Он шагал под полотняными навесами возле лавок, тянувшимися почти до конца улицы. Коротышка шёл быстро, с завидной ловкостью огибая прохожих, и благодаря своему малому росту то и дело скрывался из виду.

Людей на улице было много, и я испугалась, что потеряю карлика. А мне во что бы то ни стало требовалось его догнать. Затворщики работали на мисс Олвейс — а значит, им наверняка было известно, где держат в плену Ребекку. Я поймаю одного из этих мелких негодников и любыми средствами вытрясу из него правду!

Надо было действовать решительно.

Я сошла с тротуара прямо на проезжую часть, где приметила пустую тележку из-под яблок. С отвагой, при виде которой прослезился бы боевой генерал, я вскочила на тележку и высоко-высоко подпрыгнула. Ухватившись за край парусинового навеса какой-то лавки, я подтянулась и, забравшись на навес, поднялась на ноги и побежала.

Как оказалось, скакать по полотняным навесам дело непростое. Они были натянуты возле магазинов не ровно, а так, что получались довольно-таки крутые скаты, и кто-нибудь другой на моём месте мог бы и упасть. Но я справлялась виртуозно.

Держась ближе к стене, я быстро восстановила равновесие и устремилась вперёд. Толстая ткань пружинила под ногами, и я использовала это её свойство, чтобы перепрыгнуть от «Обуви Атлантики» к «Загородной недвижимости», а оттуда к «Новомодному ателье Хардингов». Совершив прыжок на последний полог (принадлежавший мастерской сигар), я взмолилась только об одном: чтобы у меня хватило проворства нагнать проклятого затворщика.

В подобных обстоятельствах удобно быть наполовину мёртвой — можно не бояться упасть и сломать себе шею. Поэтому я легла на парусину, сползла к краю, ухватилась за него и, перекувырнувшись в воздухе будто цирковой гимнаст, спрыгнула на мостовую. Моё приземление было великолепным и изящным. Если не считать гулкого удара о землю, лёгкой боли в лодыжке и ругани в мой адрес со стороны прохожих.

Поднявшись на ноги, я обнаружила, что прохожие застыли столбом. Одни таращились на меня так, будто впервые видели, чтобы девочка спрыгнула с парусинового навеса. Другие показывали на меня пальцем и перешёптывались. Я оглядела толпу. Затворщика нигде не было видно. Неужели он опередил меня? Неужели ушёл от погони? Я отказывалась в это верить.

Возможно, он спрятался в одной из лавок. Придётся обыскивать их одну за другой, пока не…

Но тут моё внимание привлекла женщина в чёрно-красном платье. Точнее, не она сама, а краешек коричневой рясы, мелькнувший у неё за спиной.

Я проложила себе дорогу сквозь толпу прямо туда. Оттолкнула в сторону женщину в чёрно-красном (она завопила от неожиданности и повалилась на старика, сжимавшего в руках буханку хлеба). И уставилась на то, что открылось моим глазам. Он был там. Крохотный. В коричневом балахоне до пят. С надвинутым на лицо капюшоном.

Затворщик!

Может, мне и было страшно в эту минуту, но гнев был куда сильнее страха. В моих глазах застыла ледяная ярость. Сердце бешено колотилось в груди. Затворщик шёл прямо на меня. И тогда я выхватила буханку из рук старика и запустила прямо в коротышку, попав ему в висок. Подлый злодей в коричневом балахоне покачнулся и вскрикнул. Прохожие вокруг тоже закричали:

— Она ударила его, я сам видел!

— Вот злодейка!

— Кто-нибудь, позовите констебля!

Я бросилась к затворщику и схватила его за грудки:

— А ну говори, где сейчас Ребекка! Почему вы гнались за ней по лесу? Где вы её держите? Отвечай, шакал мелкотравчатый!

— Оставь его в покое! — заорал старик (наверное, его недовольство было отчасти связано с тем, что буханка хлеба теперь валялась на мостовой).

— И не подумаю! — крикнула я в ответ.

Глупые людишки ещё скажут мне спасибо, когда я покажу им истинное лицо мелкого злодея. Негодяй вскочил на ноги и нацелился удрать. Я бросилась к нему и самым драматическим образом стащила капюшон с его мерзкой головы.

— Смотрите сами! — воззвала я, обратив взгляд к толпе.

Сейчас они закричат от ужаса, увидев, что за чудовище скрывалось под капюшоном!..

Но они почему-то не закричали. А продолжали таращиться на меня как на злостную хулиганку. Качали головами и цокали языками, будто удивлялись, как меня земля носит. Почему они не разбегаются в страхе?

Я обернулась к моему пленнику. Это оказался прилично одетый карлик. С копной светлых волос. С густыми усами. С ямочкой на подбородке. И с довольно-таки неприязненным взглядом, обращённым на меня.

— Что всё это значить? — заорал он с чудовищным акцентом (по-моему, немецким). — Я продавайт кофе в самых опасных уголках мира, но нигде ещё на меня не нападать на улице средь белый день!

— Мне ужасно жаль, дорогой, — извинилась я. — Я приняла вас за одного из злобных коротышек из иного мира. Кто ж знал, что вы всего лишь карликовый торговец кофе с пристрастием к дурацким плащам. — Я хотела погладить его по голове, но он сердито отбросил мою руку. — Хорошо, что вы не пострадали, правда?

Он оскалился (вероятно, у немцев это означает «Что вы, что вы, ничего страшного!»). Прохожие смотрели на меня так, будто хотели привязать к дереву и забросать гнилыми овощами. Я почувствовала, что самое время поспешно ретироваться. Ещё раз извинившись перед разъярённым карликом (кажется, я даже присела в реверансе), я заспешила прочь по улице, надеясь, что никто не станет меня преследовать.

В спину мне неслись взволнованные крики. Старик требовал, чтобы я купила ему новую буханку хлеба. Карлик хотел записать моё имя и адрес. Женщина с довольно-таки визгливым голосом удивлялась, как меня земля носит. Но я быстро свернула налево, и вскоре крики уже не достигали моих ушей.

Итак, ещё до полудня я успела уронить буханку хлеба, сэндвич и иностранного торговца кофе. Похоже, утро не задалось. Я замедлила шаг, чтобы отдышаться, и испуг пополам с возбуждением, охватившие меня после несколько жестокой выходки, сменились разочарованием. Я так надеялась, что смогу поймать одного из подручных мисс Олвейс и заставить его показать дорогу к Ребекке! Но этому не суждено было случиться.

Я миновала флигель и стала подниматься по лестнице к дверям библиотеки, перепрыгивая через две ступеньки. Перед глазами у меня стояло искажённое ужасом лицо Ребекки. Я должна найти её. Должна придумать, как её освободить. Большинство девочек-сирот, недавно принятых в семью, на моём месте не знали бы, с чего начать. Но я-то знала. Знала, кто мне поможет.

 

5

— Исчезла?

Я кивнула:

— Вы говорили со мной о привидениях, а потом раз — и вас нет. Что же произошло?

Мисс Бойни поправила очки на своём колоссальном носу:

— О, всё на самом деле очень просто. В читальном зале возникла проблема, и мне пришлось спешно туда вернуться.

— Что за проблема?

Библиотекарша, переваливаясь по-утиному, выбралась из-за стола, и мы вместе отошли к одному из огромных окон. Небо было затянуто низкими облаками, и в просторном зале царил полумрак.

— Видишь ли, Айви, две престарелые леди поссорились из-за «Грозового перевала».

— И что, дошло до драки? — с надеждой спросила я.

— Вполне могло бы, но, к счастью, я подоспела вовремя.

Надо же, какое разочарование.

— Как приятно вновь увидеть тебя так скоро, Айви, — продолжала мисс Бойни, — несмотря на то что ты, как я заметила, оставила отобранные мной книги на столе. Неужели они тебя не заинтересовали?

— Ни капельки, дорогая, — ласково сказала я. — О призраках я знаю всё, что мне требуется. Я пришла по другому делу.

Глаза библиотекарши за толстыми стеклами очков, казалось, распахнулись шире:

— Да?

— Одна моя подруга нуждается в помощи. Это сложно объяснить, но, понимаете, она очутилась в месте, куда невероятно трудно попасть, и я опасаюсь, что, если её не выручить, бедняжку ждёт ужасная судьба.

— Твоя подруга в опасности?

— В страшной опасности, дорогая.

У мисс Бойни хватило благовоспитанности, чтобы потрясенно ахнуть:

— Речь идёт о жизни и смерти?

Я кивнула:

— Да, что совершенно нечестно, ведь эта моя подруга один раз уже умерла.

Челюсть библиотекарши отвисла, словно крышка чердачного люка:

— Это всё так… необычно… и пугающе. Хочешь, я пойду с тобой в полицию?

— Моя подруга находится не в Англии, дорогая, — сказала я, осторожно подбирая слова. — Она в одном месте… очень-очень далеко.

Мисс Бойни схватилась за сердце:

— Неужели ты хочешь сказать…

— Да, дорогая, боюсь, так и есть. — Я шагнула ближе, чтобы мисс Бойни почувствовала всю важность того, что я собиралась ей сообщить. — В прошлый раз вы говорили о книгах, спрятанных в подвале, подальше от чужих глаз. Книгах о тёмных материях и мирах внутри миров. Вы ведь так сказали, верно?

Мисс Бойни чудеснейшим образом побледнела. И молча кивнула.

— Понимаете, я знаю, где сейчас моя подруга. По крайней мере, мне так кажется. Но я не представляю, как туда попасть, поскольку у меня слишком мало опыта в таких делах. Мисс Бойни, вы моя первая и последняя надежда.

— О боже. — Она побарабанила пальцами по своему заострённому подбородку. — Это так неожиданно, Айви… Что… чего ты от меня хочешь?

— Покажите мне книги, о которых вы говорили.

— Книгу, — поправила меня мисс Бойни. — То, что тебе нужно, есть только в одной-единственной книге.

Она огляделась по сторонам, потом взяла меня за руку и отвела в отдел австралийской литературы, куда посетители забредали очень редко.

— Сама я эту книгу никогда не видела, но до меня дошли слухи, — шёпотом сказала библиотекарша. — Это даже не книга, а рукопись. Автор её, эксцентричный учёный по имени Амброуз Крэбтри, посвятил свою жизнь изучению мистицизма и далёких миров. Плоды всех своих исследований он изложил в одной книге, которую и преподнёс в дар библиотеке. Книга, точнее, рукопись, называется «Приподнять завесу». Руководство библиотеки сочло работу опасным бредом безумца и велело запереть её в хранилище глубоко под этим зданием.

— Как волнительно! — восхитилась я.

— Как я уже говорила, это одна из тех немногих книг, которые считаются слишком революционными, чтобы предлагать их читателям. Людям свойственно бояться того, что недоступно их пониманию. — Мисс Бойни так и впилась в меня взглядом. И в этом взгляде было одно лишь восхищение. — Но ты не такая, Айви!

— Верно, дорогая, я не такая. У меня стальные нервы. И сердце — бесстрашное, как у палача. — Тут мне в голову пришло одно разумное соображение (гениальные озарения для меня вообще-то обычное дело). — Но если считалось, что книга такая опасная, почему же её просто не уничтожили?

Библиотекарша вскинула брови:

— Возможно, они решили, что книга слишком опасна, чтобы пытаться её уничтожить?

Ну конечно! Всё абсолютно логично.

— Не буду делать вид, будто я понимаю, что случилось с твоей подругой и где она сейчас, — сказала мисс Бойни, — но если какая-то книга и может тебе помочь, то это «Приподнять завесу».

— Совершенно согласна, — сказала я. — А теперь будьте же лапочкой и принесите мне её.

Мисс Бойни покачала головой:

— Это невозможно. Айви, ты же не думаешь, что я рассказала тебе об этой загадочной рукописи — которая как нельзя лучше могла бы ответить на твои вопросы, — имея в виду на самом деле дать тебе с ней ознакомиться?

— Если честно, дорогая, я именно так и думала.

— Книга мистера Крэбтри слишком опасна, чтобы экспериментировать с ней. Нет-нет, никак невозможно дать её тебе почитать.

Я вздохнула:

— Ну что ж, это, конечно, страшное разочарование, но, пожалуй, я могу вас понять. Придётся придумать что-то ещё.

— Я ведь говорила, Айви, — поспешно добавила мисс Бойни, — что всё равно не смогла бы тебе помочь. Рукопись хранится в подвале библиотеки. Чтобы взять её, пришлось бы каким-то образом незамеченной пройти через подсобные помещения, спуститься по лестнице и миновать длинный коридор, в конце которого, под старым печатным прессом, чтобы никто не догадался, спрятан сейф с опасными книгами.

Мисс Бойни взяла меня под руку, и мы направились обратно в более оживлённые секции.

— Даже если кому-нибудь удалось бы проникнуть туда, — продолжала она, — он не смог бы открыть сейф без ключа. — Библиотекарша украдкой показала на стеклянную перегородку по другую сторону регистраторского стола, за которой располагался кабинет. — А ключ хранится у мистера Леджера, в ящике стола. И никто не сможет взять его без разрешения, потому что мистер Леджер никогда далеко от этого стола не отходит — разве что по понедельникам, когда он водит свою пожилую матушку в чайную на другой стороне парка. — Она вдруг напустила на себя очень серьёзный вид. — Глупо с моей стороны было рассказывать тебе об этой книге. Пожалуйста, Айви, забудь всё, что я говорила.

Я улыбнулась. Ну какая глупышка!

— Считайте, что я уже выбросила это из головы.

Всё утро небо, окутанное синюшными облаками, недовольно ворчало, а когда я возвращалась из библиотеки, наконец не выдержало и разразилось дождём. Когда я свернула на Теккерей-стрит, хлынуло как из ведра. Было далеко за полдень, Снэгсби, конечно, уже вернулись и наверняка бушевали из-за того, что я не прибралась, но на сердце у меня впервые с прошлого вечера было легко. У меня появилась надежда — спасибо мисс Бойни.

Бедная дурочка и не подозревала, что я запомнила каждое её слово о том, почему мне якобы никогда не видать таинственной книги. Я слушала и подмечала множество важных сведений, которые, сама того не понимая, выбалтывала библиотекарша.

Теперь я знала всё, что нужно, чтобы добыть книгу. Конечно, придётся ждать целую неделю, и это будет ох как непросто. Но книга под названием «Приподнять завесу» была моей главной надеждой найти Ребекку. Чтобы украсть её из библиотеки, надо будет постараться, но я не сомневалась, что справлюсь, ведь у меня все задатки прирождённого вора-домушника.

Ускорив шаги в напрасной надежде обогнать дождь, я перешла улицу. Тут-то я и заметила, что перед домом Снэгсби расхаживает взад-вперёд какая-то девушка. Над головой она держала зонтик, а её розовое платье и шляпка с белыми перьями выглядели очень нарядно.

Я обошла усталую лошадь, привязанную к фонарному столбу, и тут незнакомка шагнула ко мне и окликнула по имени. Какая неожиданность!

— Мне ужасно неловко беспокоить тебя, Айви, — сказала девушка, бросив быстрый взгляд на окна Снэгсби, — но мне просто необходимо перемолвиться с тобой словечком!

— В другой раз, дорогая. Я опаздываю, а мамаша Снэгсби наверняка уже обнаружила, что я так и не прибралась в зале.

— Конечно, это так невежливо с моей стороны… — Голос девушки звенел как нежная музыка. — Просто я очень долго ждала тебя тут, и у меня к тебе важное дело.

Она была до ужаса красивая: лицо сердечком, розовые щёчки, шелковистые каштановые волосы убраны под шляпку. Я и не заметила, как незнакомка укрыла меня от дождя своим зонтом.

— Тогда лучше пройдите со мной в дом, — предложила я. — Поговорим, пока я обсыхаю.

— Если ты не против, я бы предпочла поговорить здесь.

Мне страстно хотелось в тепло, но моя природная добросердечность взяла верх.

— Ну ладно, выкладывайте.

— Меня зовут Эстель Дамблби, и мне нужна твоя помощь. — Глаза девушки наполнились слезами, она всхлипнула. — Прости, я стала такая чувствительная. Видишь ли, у меня недавно умерла мама, леди Дамблби. Ты, конечно, слышала о ней?

— Не имею ни малейшего представления об этой старушке, — доброжелательно сказала я. — Так что, вы хотите заказать гроб со скидкой для леди Дамблби? У нас в этом месяце специальное предложение: два по цене одного.

Эстель Дамблби уставилась на меня во все глаза (ещё бы — специальное предложение было невероятно щедрым).

— Теперь я сирота, — проговорила она дрожащими губами. — Возможно, это звучит странно, ведь мне уже шестнадцать, но девушке всегда нужна мама, ты согласна, Айви?

Я пожала плечами:

— Да как сказать, я вот и без мамы прекрасно обхожусь.

— Но тебя ведь недавно удочерили Снэгсби, верно?

— Ах да. Прекрасный был день. Мы прорыдали от счастья с утра до вечера.

— После такой тяжёлой утраты чувствуешь себя очень одинокой. И не знаешь, кому можно доверять. — Эстель Дамблби печально улыбнулась. — Едва юная наследница вступает в права, вокруг неё тут же собираются стервятники, желающие поживиться деньгами.

— Вы, наверное, до неприличия богаты?

Девушка тихонько рассмеялась:

— Да, думаю, можно и так сказать.

— Я понимаю, что вы чувствуете. Несколько месяцев назад на меня тоже свалилось огромное состояние — целых пятьсот фунтов. — Я решила не говорить, что мамаша Снэгсби забрала мои денежки, чтобы они были в безопасности и всё такое. Упоминать об этом сейчас было бы не к месту. — Богатство — тяжкое бремя.

Эстель кивнула:

— Матушка была единственным человеком на свете, на кого я могла положиться, и теперь…

— А другие родственники у вас есть? — спросила я.

— Только двоюродный дедушка, но он уже очень старенький и здоровье у него хрупкое, — с серьёзным видом ответила Эстель. — Ещё у меня был старший брат, Себастьян. Он пропал, когда я была ещё маленькой, но я хорошо его помню.

— Душераздирающе, — заметила я.

— Как раз о Себастьяне я и хотела с тобой поговорить, Айви. Все последние тринадцать лет моя матушка пыталась разыскать его, но тщетно. После её смерти я стала разбирать мамины бумаги и сделала удивительное открытие. — Она посмотрела на дверь Снэгсби и, понизив голос, проговорила: — За несколько дней до своего исчезновения мой брат несколько раз приходил в этот дом.

— Надо же! Как таинственно! Почему бы вам не постучать в дверь и не спросить…

— Я не могу, — перебила Эстель. — Моя мама наняла частного детектива. Он приходил к Снэгсби и расспрашивал их о Себастьяне, но они утверждают, что в глаза его не видели. Доказательств у нас не было, поэтому этим дело и кончилось. Но я уверена, что в этой истории скрыто нечто большее!

— Ты вы хотите, чтобы я расспросила Снэгсби про Себастьяна, дорогая?

— Нет. — Она взяла мою руку и проникновенно сказала: — Мне нужна твоя помощь, Айви, но я хочу, чтобы ты действовала не так прямолинейно. Поройся в их бумагах, загляни в записи, прислушайся к разговорам — кто знает, может, тебе удастся найти то, что связывало моего брата и твоих родителей.

— А почему вы думаете, что я стану помогать вам таким вот образом?

— Потому что ты знаешь, что значит потерять близкого человека, — с невыразимой печалью сказала Эстель. — И я уверена, что на моём месте ты бы горы свернула, чтобы найти того, кого любишь.

Мне сразу вспомнилась Ребекка. Она не была мне родней. Но я отчаянно хотела разыскать её.

Сама не понимая, как так вышло, я кивнула и сказала:

— Ладно, посмотрим, может, что и получится.

— Снэгсби не должны ничего заподозрить, — строго сказала Эстель. — Если они поймут, что ты помогаешь мне… это может обернуться для тебя бедой. — Дождь с новой силой забарабанил по зонту над нами. — Спасибо тебе, Айви! Теперь у меня появилась надежда… Ох, прости, я же не даю тебе зайти в дом…

— Как мне найти вас? — спросила я, потому что, к стыду своему, поняла, что мне хочется, чтобы Эстель осталась со мной подольше.

— Я сама тебя разыщу. До свидания, Айви!

Эстель заспешила прочь, а я осталась стоять и смотреть ей вслед под проливным дождём. И только тут я поняла, что забыла спросить кое-что очень важное.

— Откуда вы столько всего обо мне знаете? — крикнула я ей вдогонку.

Но красавица была уже слишком далеко и, похоже, не расслышала меня.

 

6

Мамаша Снэгсби задернула шторку на дверце экипажа и, недовольно фыркнув, снова откинулась на спинку сиденья.

— Глупый возница, — буркнула она. — Может, ему нечего делать и он готов тащиться через город до вечера, но меня ждут дела. — Она постучала в потолок зонтиком. — Эй, подхлестни свою клячу, растяпа, а то мы не успеем в Мейфер к полудню!

Когда я, мокрая до нитки, перешагнула порог дома после разговора с Эстель о её тайном деле, я была готова ко всему. В довершение прочих бед я страшно задержалась. Но, к моему изумлению, мамаша Снэгсби не стала швырять ничего тяжёлого мне в голову. Она только спросила, почему я ушла без спроса, и, похоже, совершенно успокоилась, услышав, что я ходила подыскивать подобающе духоподъёмные поэмы. И что уж совсем поразительно, она даже не заглянула в зал, чтобы проверить, прибралась ли я там.

Как оказалось, мамаша Снэгсби была в прекрасном настроении, потому что визит к миссис Квилп прошёл очень удачно. На счастье, старушка померла перед самым приходом Снэгсби. И вдобавок её муж заказал для похорон несколько дорогих аксессуаров.

Когда я обсохла и переоделась, мамаша Снэгсби объявила, что завтра мы поедем за новым платьем для меня.

— Ах, мама Снэгсби! Не слушайте тех, кто говорит о вас всякие пакости, — соседей, покупателей и всех, кому доводилось иметь с вами дело! — сказала я на следующее утро, когда мы отправились на Мейфер. — Только по-настоящему добрая душа могла задумать сшить мне новое платье — наверняка из оранжевого шёлка, отделанное прелестным кружевом и с белым пояском. — Я похлопала её по руке. — Вы — живое доказательство того, что нельзя судить о людях по внешности.

Кэб остановился, пропуская группу школьниц с учительницей.

— Мы закажем тебе чёрное платье, — сказала мамаша Снэгсби. — Чёрное, без украшений, подобающе строгое. Нам предстоит несколько важных встреч, а твое синее платье для них не годится.

Мне вдруг страшно захотелось вытолкать мамашу Снэгсби из экипажа. Или хотя бы зажать пальцами её пухлый нос и хорошенько выкрутить. Но я сказала только:

— Очень хорошо.

Мне пришла на ум Эстель Дамблби и её загадочная и трагическая просьба. Чтобы перерыть все бумаги Снэгсби, придётся ох как постараться. Конечно, история Эстель очень трогательная — мама умерла, брат пропал, и всё такое, — но в сутках не так уж много часов. А мне ещё надо помочь Ребекке.

Но к счастью, я душераздирающе искусна в деле раскапывания тайн.

— Леди Дамблби умерла, — сказала я как бы между прочим. — Весь город только об этом и говорит.

— Кто? — спросила мамаша Снэгсби.

— Леди Дамблби, — повторила я. — Она была из ужасно влиятельной семьи. Кажется, я читала, что у неё был сын. Только он пропал при загадочных обстоятельствах много лет назад.

— Я слухами не интересуюсь, — отрезала она. — И тебе не советую.

Всё шло как по маслу!

— Знаете, дорогая, — сказала я, — если у вас вдруг имеются какие-то зловещие тайны, можете смело поделиться ими со мной, своей любящей дочерью. К примеру, если вы когда-то случайно раз или два встретили молодого человека, который потом случайно исчез без следа — ну с кем не бывает? — то сейчас самое время облегчить душу и поведать мне всё.

— Кто это тебе такого наговорил? — Голос мамаши Снэгсби сделался зловеще сиплым, морщины вокруг глаз сложились в карту горных хребтов и долин. — Слушай меня внимательно, юная леди: я не знаю, что произошло с Себастьяном Дамблби, и знать не хочу. И больше я на эту тему говорить не желаю, ясно?

— Ну-ну, зачем же так горячиться, дорогая, я просто пыталась скоротать время за светской беседой.

Мамаша Снэгсби набрала полную грудь воздуха. Потом раздвинула шторки на окне и выглянула наружу, где быстро уносились назад лондонские улицы. Когда она выдохнула, гнев с её строгого морщинистого лица, казалось, испарился.

— После того как мы вернёмся от портнихи, — сказала она ровным голосом, — можешь отправиться вместе с миссис Диккенс на рынок. Ты ешь столько картошки и тыквы, что бедная женщина замучилась носить в дом овощи.

Я решила, что это отличная возможность поговорить кое о чём, куда менее деликатном.

— Миссис Диккенс говорит, у вас есть книга семейных рецептов, которую вы всегда носите с собой — вот ведь милое чудачество. Может быть, вы приготовите нам что-нибудь на десерт сегодня вечером?

— Миссис Диккенс следовало бы поменьше болтать.

Ой-ой. Неужели и эта тема под запретом?

— Обожаю семейные рецепты, — жизнерадостно сказала я. — У нас, Покетов, их было множество, они передавались из поколения в поколение. К сожалению, большая часть оказалась утрачена после трагического случая с крокодиловым пирогом — бедный дядя Мортимер не сообразил, что ящера надо сперва убить, а потом уж заворачивать в тесто. В тот день погибли семеро членов нашей семьи.

— Ты когда-нибудь прекратишь нести чушь?!

— Только если того потребуют чрезвычайные обстоятельства, дорогая. Она досталась вам от матери — я имею в виду кулинарную книгу? Можно мне взглянуть?

— Вчера после обеда я отправила письмо миссис Роуч, — сказала мамаша Снэгсби, пропустив мои вопросы мимо ушей. — И сегодня с утренней почтой пришёл ответ. Миссис Роуч с дочерьми приняли наше приглашение, они придут к нам в гости во вторник в три часа.

Возможно, я даже завопила от восторга. Но вопила недолго. Потому что на уродливом лице мамаши Снэгсби я прочла затаённую печаль и тревогу. Я поняла: с этой её кулинарной книгой связана какая-то таинственная история. Возможно, именно в этой истории кроется разгадка того, почему у мамаши Снэгсби такой ужасный характер.

И у меня родился великолепный план.

Наш визит к портнихе начался с недоразумения. Мисс Аптон — так её звали — была бледная как смерть, с тусклыми глазами; дыхание со скрипом вырывалось из её груди. Естественно, я решила, что передо мной очередное привидение, и посоветовала ей скорее лететь прочь, к свету.

— Что за чушь ты несёшь?! — рявкнула мамаша Снэгсби.

Она не знала, что я могу видеть призраков.

— Не хочу вас пугать, дорогая, — сказала я, — но, хоть вы и не можете его видеть, в этой комнате болтается жуткое привидение. Кожа серая, как у покойника. Трупный запах. Я могла бы добавить ещё ужасающих подробностей, но, поскольку у меня все задатки прирождённой Белоснежки, лучше промолчу.

Портниха оскорбилась и назвала меня грубиянкой.

— Она сирота, — пояснила мамаша Снэгсби, когда мне велели встать на стул и не шевелиться. — Никто не хотел брать её в семью, а кровных родственников у неё нет. Мы с мистером Снэгсби сжалились над бедняжкой, ведь ей некуда было идти.

Мисс Аптон набросила на меня большой кусок чёрной ткани. К счастью, в нём была прорезана дырка для головы, поэтому я могла смотреть в окно, за которым куда-то спешили люди и экипажи.

— Как добросердечно с вашей стороны, — говорила портниха, закалывая ткань булавками вокруг меня, — взять в дом бродяжку с улицы и обращаться с ней как с родной дочерью.

— Вы правы, — кивнула мамаша Снэгсби. — Каждый должен проявлять милосердие как может. Если бы не мы, бедная девочка оказалась бы в богадельне.

— Тут вы ошибаетесь, дорогая, — сказала я. — Меня бы с распростёртыми объятиями приняли в деревне, откуда все мы, Покеты, родом. Там в нас души не чают. Каждую зиму кто-нибудь из женщин вырезает статуи всей нашей семьи из замороженного сала. Этот монумент устанавливают на деревенской площади рядом с памятником Наполеону.

Мисс Аптон и мамаша Снэгсби уставились на меня, разинув рот.

— Вот дурочка! — выругалась мамаша Снэгсби.

— Это вы очень верно отметили, дорогая. — Я посмотрела на часы и покачала головой. — Мисс Аптон, нельзя ли побыстрее? Мои ноги уже…

Но я не договорила. Потому что в это самое мгновение я взглянула в окно и увидела стройную женщину в сером плаще. У неё были каштановые волосы. Очки. Прямая, как палка, спина. Торопливая, целеустремлённая походка. Судя по всему, она куда-то очень спешила.

— Ты куда?! — заорала мамаша Снэгсби, когда я сбросила с себя чёрный балахон и спрыгнула со стула. — Вернись сию же минуту, юная леди!

Я стрелой промчалась через мастерскую, распахнула дверь и выскочила на улицу.

— Она сошла с ума! — охнула мисс Аптон.

Их встревоженные голоса быстро остались позади. Не мешкая ни мгновения, я устремилась по улице, ловко огибая прохожих. Я видела впереди спину мисс Олвейс. На этот раз злодейка от меня не уйдёт!

 

7

— Прошу прощения, дамы, — сказала я, протискиваясь между двух женщин, судачивших о шляпках.

Мисс Олвейс свернула налево в конце улицы и скрылась из виду.

— Куда ты так спешишь? — спросила одна из любительниц шляпок.

— Преследую преступницу, дорогая, — ответила я, не оглядываясь. — Страшно опасную.

Я перешла на бег и бросилась к перекрёстку, расталкивая прохожих. На углу я остановилась. Посмотрела налево. Мисс Олвейс намного опередила меня — её мрачная фигура в длинном плаще маячила шагах в тридцати от угла. Вчера, когда я погналась за затворщиком, это оказался ни в чём не повинный карлик. Но на сей раз ошибки быть не могло. Это мисс Олвейс, никаких сомнений! Я узнала бы её из тысячи.

Путь мне преградила процессия викариев с Библиями в руках, но я с фантастической ловкостью проскочила сквозь неё и снова увидела ту, что была мне нужна. Мисс Олвейс замедлила шаг. Чуть повернула голову.

Не раздумывая, я бросилась к стене ближайшего дома и вжалась в неё. Я стояла, не шевеля ни единым мускулом — что было совсем нетрудно, ведь у меня все задатки прирождённого фонарного столба. Я молилась только о том, чтобы мисс Олвейс не обернулась и не увидела меня. Мне повезло: она пошла дальше, так и не посмотрев, что происходит у неё за спиной.

Примерно на полпути до следующего перекрёстка мисс Олвейс резко свернула в узкий переулок. Я бросилась туда и как раз успела увидеть, как она скрылась в доме из красного кирпича. Дом выглядел довольно мрачно. Окна его были покрыты толстым слоем уличной грязи, словно никто уже давно не заботился об их чистоте. Что делать? Войти в дом вслед за коварной злодейкой или подождать её снаружи?

Поскольку моим способностям детектива позавидовал бы любой инспектор Скотленд-Ярда, я сразу поняла: мисс Олвейс может уйти через чёрный ход и, следовательно, ждать нельзя. Явив миру сногсшибательную смелость, я подбежала к двери, распахнула её и бросилась внутрь.

Но далеко я не убежала. Кто-то, спешивший к выходу, налетел прямо на меня. Мы столкнулись плечами и испуганно вскрикнули. В холле было так темно, что я едва видела дальше своего носа.

— О боже, — произнёс женский голос.

И тогда я рванулась вперёд и с быстротой атакующей змеи схватила злодейку за руку. Она взвизгнула от страха. Попыталась вырваться. Но не тут-то было — хватка у меня железная.

— Игра окончена, мисс Олвейс! — звонко крикнула я, волоча её за руку к двери. — Отвечайте, что ваши гнусные карлики сделали с Ребеккой? Где она?

Вытащив свою пленницу на свет, я наконец-то смогла её рассмотреть — и оторопела от изумления. Передо мной стояла не кто иная, как мисс Бойни в скучном коричневом платье. Она тряслась с ног до головы, то и дело зачем-то трогала свой нос и вообще имела до крайности перепуганный вид. Я тут же выпустила её руку.

— Айви, бога ради, что ты творишь?! — спросила она дрожащим голосом.

— Нет, это вы что здесь делаете? — парировала я и заглянула в распахнутую дверь за её спиной. — Вы не видели женщину в сером плаще?

— Я никого не видела, — сказала мисс Бойни. — Айви, в чём дело? Почему ты набросилась на меня?

— Но вы должны были встретиться с ней, — уверенно возразила я. — Она зашла в дом всего минуту назад.

— Э… возможно, она вышла через чёрный ход.

Я снова кинулась в здание, прошла под лестницей до самой дальней стены — и, конечно же, как я и предполагала, там был чёрный ход. Дверь его оказалась нараспашку.

Когда я вернулась на улицу, мисс Бойни всё ещё была на взводе.

— Итак, Айви, — сказала она, поправив подол платья. — Что ты скажешь в своё оправдание? Я удивлена и шокирована твоим поведением.

Я оглянулась на злосчастный дом и заметила поблёкшую от времени вывеску над дверью. На ней значилось: «Театральная лавка Баззби: всё, что нужно для сцены». Что-то здесь не так, поняла я.

— Мисс Бойни, что вам тут понадобилось? Ведь в этой лавке торгуют театральными костюмами и гримом, верно?

— Не могу сказать. Я ходила к своему зубному врачу — его кабинет расположен на последнем этаже. — Она потрогала щёку. — Я всю ночь промучилась от боли.

На доме не было никакой вывески или таблички, извещающей о том, что здесь принимает зубной хирург. Но прежде чем я успела спросить об этом, мисс Бойни добавила:

— Доктор Мунстоун совсем недавно перебрался сюда из Ватерлоо. Мне повезло, что он согласился принять меня без записи. — Её передёрнуло при воспоминании. — Он сказал, что мои коренные зубы в ужасном состоянии.

Всё вроде бы сходилось. Вот только…

— Ваш голос, — сказала я. — Когда мы столкнулись в темноте, я была уверена, что узнала голос мисс Олвейс.

— Писательницы?! — Встревоженное выражение исчезло с лица мисс Бойни, и она вдруг залилась смехом. — Голоса многих людей звучат почти одинаково, Айви. — Она ласково взяла меня за плечи: — Скажи, разве я похожа на мисс Олвейс?

— Ничуть, дорогуша. Мисс Олвейс такая же простушка, но в её внешности нет ничего примечательного. А у вас и нос гигантский, и подбородок выдающийся, и живот огромный, а уж зубы такие, что и осёл помер бы от смущения при встрече.

Руки мисс Бойни бессильно соскользнули с моих плеч:

— Ну… да…

— Но что могло здесь понадобиться мисс Олвейс? — вернулась я к своим размышлениям, оглянувшись на здание. — Пожалуй, мне стоит заглянуть в «Театральную лавку Баззби» и всё разузнать.

Тут библиотекарша, ни слова не говоря, взяла меня под руку и, развернув спиной к зданию, повела прочь.

— Меня беспокоит, что ты бегаешь по улицам одна в погоне за этой женщиной, Айви, — с озабоченным видом проговорила она. — Откуда ты знаешь мисс Олвейс?

— Мы встретились на корабле по пути в Англию и стали задушевными подругами, — рассеянно сказала я. — Будь мы с вами знакомы поближе, я бы добавила, что мисс Олвейс — кровожадная хранительница врат между мирами и любительница втыкать кинжалы в сердце. Но поскольку знакомы мы мало, я скажу лишь, что она опасна для общества.

Моё благоразумие поразило мисс Бойни до глубины души:

— Как мудро с твоей стороны, Айви.

Мы свернули за угол и двинулись по улице туда, откуда я пришла. У здания Адмиралтейского банка мисс Бойни остановилась, объяснив, что вынуждена покинуть меня, поскольку у неё там назначена встреча.

— Айви, обещай мне, что впредь будешь осторожнее, — настоятельно сказала она. — Я не смогу спать спокойно, зная, что ты носишься по Лондону, преследуя эту зловещую писательницу.

В эту минуту за спиной у меня раздался душераздирающий вопль. Только один человек на всём белом свете мог так орать.

— Я совершенно уверена, что эта странная женщина только что окликнула тебя по имени, — заметила мисс Бойни.

Обернувшись, я не слишком удивилась, увидев, что к нам, тяжело топая по мостовой, спешит мамаша Снэгсби с перекошенным от злости лицом.

— Это мамаша Снэгсби. Она всегда страшно переживает, когда я ухожу куда-нибудь одна.

— Береги себя, Айви. Мне нужно бежать.

И мисс Бойни бросилась по улице прочь от меня и приближающейся мамаши Снэгсби. Она, похоже, и правда куда-то страшно торопилась, потому что промчалась мимо банка (что очень странно) и скрылась за углом в тот самый момент, когда мамаша Снэгсби оказалась рядом со мной.

Моя любящая приёмная мать пыхтела и хрипела как паровоз. От радости, что наконец нашла меня, она замысловато выругалась, на зависть всем старым пиратам, потом схватила меня за руку и нежно потащила назад к портнихе.

В тот вечер я осталась без ужина. Даже миссис Диккенс не позволили принести мне спасительную тарелку с картошкой и тыквой. Мамаша Снэгсби была глубоко возмущена моим поведением. Она сказала, что девочки из порядочных семей не удирают от портних с быстротой грабителя банка. Всю обратную дорогу в кэбе она допытывалась, почему я так поспешно их покинула.

Мне показалось, что не стоит говорить ей о мисс Олвейс.

И как будто мало мне было бед, мамаша Снэгсби заглянула в зал и обнаружила, что я там так и не прибралась. Никогда ещё не видела её в таком гневе. Ноздри мамаши трепетали. Родинка на губе ходила ходуном. За все прегрешения меня отправили в постель, и в двери комнаты со скрежетом повернулся ключ.

Спать мне ничуть не хотелось, и я запалила свечу, чтобы немного разогнать унылый мрак. Я сделала это отнюдь не потому, что встреча с мисс Олвейс напугала меня. И я вовсе не переживала, гадая, что за коварство она замышляет в эти самые минуты. Ни капельки не переживала!

— Айви…

Голос был тихим-тихим. И всё же я была уверена, что мне не послышалось.

Я вскочила с кровати и подбежала к двери:

— Миссис Диккенс, это вы?

Тишина в ответ.

— Наверное, вы боитесь отпирать мою дверь, чтобы мамаша Снэгсби не надрала вам уши. Прекрасно вас понимаю, — сказала я. — Но если бы вы как-нибудь сумели просунуть под дверь хоть парочку сырых картофелин, я была бы очень…

— Айви…

Нет, голос доносился не из коридора. Он раздавался где-то совсем рядом и в то же время будто вдалеке. Я быстро подошла к окну, отдёрнула занавеску и выглянула на Теккерей-стрит. Вдоль улицы горели газовые фонари, их тёплый свет не давал тьме подступить к домам. Мимо проехала повозка. Следом торопливым шагом прошёл ночной констебль.

— Айви…

Впору было сойти с ума. Кто же меня зовёт? Может быть, призрак? Я так измучилась, ломая голову над этой загадкой, что не заметила, как камень у меня на груди потеплел и стал пульсировать всё быстрее и быстрее.

Свеча вдруг погасла. Комнату оплели тени.

Но спустя мгновение тьма рассеялась — из-под моей ночной сорочки ударил прекрасный серебристый свет. Я тут же потянула за цепочку, взяла алмаз Тик-так в руки, и его сияние заполнило комнату словно свет зимнего солнца.

Я поспешно уселась прямо на пол, скрестив ноги, и стала вглядываться в камень. И когда свет в его глубине сделался мягче, увидела её. Она сидела, забившись в угол. В пустой комнате с отвратительно жёлтыми стенами, на белом полу. Её светлые волосы спутанными прядями липли к лицу.

— Айви, не ищи меня! — прошептала Ребекка Баттерфилд.

Мне хотелось закричать. Нет — расплакаться.

— Ребекка, — шепнула я в ответ, — Ребекка, ты меня слышишь?

Её взгляд, казалось, был устремлён из глубины камня прямо на меня. Кожа источала еле заметное сияние.

— Забудь, что ты видела, — прошелестела она. Она дышала часто и неглубоко, глаза ничего не выражали. Она выглядела совершенно обессилевшей. — Не ищи меня, Айви, они тебя ждут.

— Кто ждёт, дорогая? — хриплым, севшим голосом спросила я. — Ребекка, где ты? Скажи мне, где тебя искать?

— Ты надела ожерелье, ты надела ожерелье, Айви, и осталась жива.

Ребекка вдруг отвела глаза.

— Скажи мне, где тебя держат! — крикнула я так громко, как только осмелилась.

Её голова бессильно поникла. Веки опустились.

— Не ищи меня.

Тут её жёлтую комнату заволокла чёрная дымка. А когда туман рассеялся, в глубине камня не было ничего, кроме звёздного неба над Лондоном.

Ребекка исчезла.

 

8

Зал для прощаний был лучшим помещением в доме. Пол его застилал белоснежный ковёр. Дубовые стулья стояли ровными рядами. В углу сверкал церковный орган. По бокам деревянной платформы для гроба красовались бронзовые канделябры. Шторы на окнах были из красного бархата, а всю противоположную стену занимала роспись: прекрасные облака, а в них спускаются ангелы и херувимы, держа свиток, на котором сияющими золотыми буквами написано: «Экономичные похороны от Снэгсби». Словом, во всём здесь чувствовался безупречный вкус хозяев.

— Трудишься, юная леди? — окликнула меня мамаша Снэгсби с лестницы.

— Уже стёрла руки до костей, — отозвалась я.

С тех пор как камень показал мне Ребекку, миновало около недели, и каждый из этих дней был настоящей пыткой. Мне было отчаянно необходимо ускользнуть от всевидящих глаз мамаши Снэгсби и миссис Диккенс, чтобы попасть в библиотеку. Я должна была добыть ту рукопись. Но Снэгсби не давали мне и минуты передышки, словно я была не дочерью, а рабыней. За это время я читала стихи у постелей семерых умирающих (из них четверо отошли в мир иной, пока я дремала, но мне это уже не казалось странным, поскольку голова была занята другими мыслями). Ребекка говорила со мной! Просила меня не приходить. Забыть, что я видела. Но разве я могла!..

Я сомневалась, могла ли она видеть или слышать меня, но она явно знала, что я её слышу и вижу. Раньше алмаз Тик-так ничего такого не делал. И мисс Фрост ни словом не обмолвилась, что он на это способен. В моей голове крутились мысли одна чудовищнее другой.

Вот почему мне нужна была та книга. Конечно, мисс Бойни предупреждала, что заглядывать в неё опасно. Но я не из тех, кто отступает, едва услышав об опасности, сколь бы страшной она ни была. Я не дрогну!

— Не забудь отполировать гроб! — прокричала мамаша Снэгсби.

Она отправила меня убираться в зале с первыми лучами солнца и строго-настрого запретила выходить оттуда, пока зал не будет сиять как новенький пенни. Через два часа должны были прийти клиенты, и грузчики похоронного бюро Снэгсби (два на редкость симпатичных тупых увальня) уже установили гроб на платформу.

Я вздохнула и побрела по проходу между стульями. Скоро тут соберутся скорбящие родственники мистера Тальбота. Бедняга поперхнулся морковкой, качнулся назад, вывалился в окно и сломал себе шею.

Гроб стоял открытым. Я поднялась на возвышение и заглянула внутрь. Но мистера Тальбота там не было. Вместо него в гробу лежал кое-кто другой. Её волосы топорщились вокруг головы белым ореолом. Ночная рубашка пропиталась кровью. В иных обстоятельствах я, возможно, ахнула бы и перепугалась. Но не теперь. Даже когда выпученные глаза призрака распахнулись и мрачный смешок сорвался с губ.

— Что вы сделали с бедным мистером Тальботом, мерзкая жирная туша? — строго спросила я.

— Он отправился погулять, — ответила герцогиня Тринити.

Чудовищная толстуха воспарила над гробом, несколько раз повернулась в воздухе и опустилась на пол передо мной.

— Здравствуй, дитя, — сказала она.

— Убирайтесь, — велела я. — И верните мистера Тальбота на место. Где он?

Привидение коварно улыбнулось. Чёрный дым заструился из его ноздрей, сворачиваясь в кольца. Дымные струи переплелись и приняли форму стрелки-указателя. Стрелка указывала в дальний угол. Там, за клавиатурой органа, сидел мистер Тальбот в своём лучшем костюме.

— Верните его в гроб сию же минуту, вы, злобное упырище!

— Глупое дитя.

Герцогиня поманила мертвеца призрачным пальцем. Мистер Тальбот встал, его суставы зловеще скрипнули. Герцогиня кивнула, и труп зашагал к возвышению в нише. Он двигался дёргаными неловкими шагами, руки бессильно болтались, голова на каждом шагу запрокидывалась и снова падала на грудь. Пощёлкивая суставами как кучер кнутом, он взобрался на платформу.

Негнущиеся пальцы мистера Тальбота вцепились в стенку гроба. Но когда он полез внутрь, два из них отвалились и упали на пол. Вышло прелесть как жутко. Когда труп занял своё законное место, устроив голову на сатиновой подушке, я подобрала то, что отвалилось. Уложив руки мистера Тальбота вдоль тела, я, как могла, пристроила пальцы на место.

Привидение по-прежнему парило передо мной:

— Как тебе нравится жить в семье, дитя? Всё ли вышло так, как ты надеялась?

— Уходите.

— Увы, не могу, — заявила покойница. — Видишь ли, я пришла к тебе по очень важному делу и вынуждена просить тебя об одной крошечной услуге.

Тут уж настала моя очередь рассмеяться.

— Вы совершенно чокнутая и настолько же бессердечная, — ответила я. — После того что вы сделали с Ребеккой, я не стала бы вам помогать, даже будь вы последним привидением в Англии.

— Я никогда не желала зла бедняжке. Это вышло случайно, — сказала герцогиня.

— Ну конечно, вы же хотели убить Матильду. Просто чтобы насолить леди Элизабет в отместку за дела давно минувших дней. Вы вели себя жестоко и бесчеловечно!

— Это правда, — кротко согласился призрак. — Мне нет прощения.

Не знаю, почему меня так потрясло то, что герцогиня признала свою вину. Но я и вправду удивилась.

— Увы, я не могу помочь твоей подруге, — сказала покойница. — Но ты со своей стороны…

— Вы знаете, где сейчас Ребекка? — перебила я. — Можете сказать, как мне к ней попасть?

— Я пребываю между мирами, — заявило привидение, — и о таких делах знаю мало. — Герцогиня умолкла и закрыла глаза. Облизнула губы чёрным, гибким, как змея, языком и добавила: — Но я попробую выяснить, где находится девочка. Попробую разыскать точное место, если только это вообще возможно.

Что ж, звучало жуть как многообещающе.

Герцогиня открыла глаза:

— Но тогда и ты окажи мне услугу.

Я нахмурилась и твёрдо сказала:

— Если вы думаете, что сможете ещё раз обманом втянуть меня в свои тёмные делишки, то ошибаетесь. Теперь я ваши коварные замыслы насквозь вижу.

— Тебе решать, дитя, — нараспев произнесло привидение. — У меня на этом свете остался лишь один родственник — Виктор Гримвиг, мой двоюродный брат. Он серьёзно болен, хотя сам ни за что в этом не признается. Сбережений у него кот наплакал, и на приличные похороны ему не хватит. Но он очень хочет, чтобы его похоронили как подобает.

Неужели герцогиня попросит, чтобы я помогла организовать экономичные похороны для её кузена? Она, судя по всему, прочла недоумение на моём лице.

— Да, дитя, я прошу лишь, чтобы ваша семья продала Виктору один из этих чудесных гробиков, сделанных по заранее снятой мерке.

— Что вы задумали, герцогиня? Я вас знаю — вы злое привидение, ваши намерения черны как ночь. С чего бы вам помогать своему двоюродному брату?

Герцогиня Тринити печально покачала головой, сияние её померкло:

— Я застряла в мире теней, дитя, мне нет дороги ни на землю, ни в загробный мир. Чтобы двигаться дальше, я должна совершить какое-нибудь доброе дело. — Она уставилась на меня чёрными провалами глаз. — Всю свою жизнь я только ненавидела и мстила. И вот теперь я наконец-то пытаюсь сделать что-то хорошее. Что в этом дурного?

Я спустилась с возвышения в нише. Молча.

— Ну так как, ты поможешь мне примириться с братом? — Привидение подплыло ко мне. — А я тогда попытаюсь разузнать что-нибудь о бедной Ребекке.

Я хотела ответить, но тут за дверью раздались тяжёлые шаги мамаши Снэгсби. Гулкий звук заполнил весь зал. Я огляделась вокруг — всё по-прежнему пребывало в пыли. Мамаша будет в ярости. Запрёт меня здесь на весь день, пока зал не будет сиять чистотой. И как, спрашивается, я тогда выберусь в библиотеку, чтобы стащить рукопись?

Герцогиня, похоже, прочла мои мысли.

— Может быть, я сумею помочь, — промурлыкала она.

Привидение выплыло на середину помещения и зависло там. Вытянуло бледные губы трубочкой. И вдруг закружилось на месте, словно непомерно толстая игрушечная балерина на музыкальной шкатулке. Вся пыль, что лежала на стульях, столе, подоконниках, поднялась в воздух, со страшной быстротой полетела к герцогине — и исчезла в её жуткой пасти. Несколько мгновений спустя в зале не осталось ни пылинки. А привидение подплыло к настенной росписи и растворилось в одном из живописных облаков.

Только его голос ещё некоторое время звенел в воздухе.

— Подумай хорошенько, дитя, — сказал этот голос. — Вскоре я вернусь, чтобы узнать твоё решение.

— С кем это ты тут разговаривала? — спросила мамаша Снэгсби с порога.

— С мистером Тальботом. — Я кивнула на покойника. — Он прямо страсть какой приятный собеседник.

Она решительным шагом вошла в зал и провела пальцем по всем до единой поверхностям. Не обнаружив пыли, мамаша нахмурилась, вокруг её глаз залегла сетка морщин.

— Ну как? — жизнерадостно поинтересовалась я.

— Всё… чисто, — слабым голосом ответила она. — Абсолютно чисто.

Я сунула тряпку в руки мамаши Снэгсби и направилась к двери:

— Всегда рада помочь, дорогая.

Вначале всё складывалось наилучшим образом. Когда, всецело сосредоточенная на предстоящем непростом деле, я поднялась по лестнице к входу в библиотеку, то у одной из колонн портика заметила мисс Бойни. Она стояла спиной ко мне и смотрела куда-то вниз. Я обрадовалась, что смогу проскочить незамеченной. Но, уже взявшись за дверную ручку, я обернулась взглянуть на библиотекаршу — и увидела, как практически у неё из-под ног выскочил маленький человечек и скрылся за углом.

Я застыла в изумлении. Мисс Бойни оглянулась и увидела меня. Вид у неё был несколько смущённый.

— Это просто мальчишка-посыльный с почты, — торопливо сказала она. — Мне надо было отправить очень важную телеграмму в Индию.

Ага! Теперь-то мне всё стало ясно. У зануды-библиотекарши был дружок в Индии. Офицер её величества. Мисс Бойни мало что мне о нём рассказывала, но из того, что я знала, он проявлял к ней до ужаса мало внимания.

— Я поняла, что больше не могу жить в неопределённости, — пояснила мисс Бойни. Она взяла меня под руку, и мы вместе вошли в библиотеку, где было много людей и текла обычная жизнь. — Мне пришлось написать моему другу, чтобы он открыл свои намерения, потому что его ухаживания слишком уж затянулись.

— Браво, мисс Бойни. — Я ободряюще похлопала её по руке. — Если этот нахал думает, что может найти себе кого-нибудь получше — что вообще-то совсем нетрудно, — то пусть прямо об этом скажет. Тогда вы сможете найти себе кого-нибудь, менее склонного к скоропалительным решениям.

Но мои слова почему-то нисколько не подняли настроение библиотекарше.

— Теперь мне остаётся только ждать его ответа, — сказала она, усаживаясь, к моей величайшей досаде, за свой рабочий стол. — А это так трудно, ведь я по натуре очень нетерпелива.

— Прекрасно понимаю ваши чувства, дорогуша, — сказала я. — Мне однажды пришлось ждать, когда удача улыбнётся мне, целых одиннадцать минут. Можете себе представить, как я извелась.

После грандиозных успехов в уборке мне удалось упросить мамашу Снэгсби отпустить меня в библиотеку. Возможно, я даже сказала ей, что мне необходимо вернуть несколько просроченных книг, чтобы на нас не наложили штраф. Мамаша Снэгсби по доброй воле не соглашалась расстаться ни с единым пенни. Так что мне было велено отнести книги в библиотеку и к обеду быть дома.

— Мисс Бойни, должна признаться, до меня дошли ужасные слухи.

— Да? — заинтересовалась библиотекарша.

Я взглянула на застеклённый проём в перегородке, за которой располагались подсобные помещения. Поскольку был как раз понедельник и мистер Леджер отлучился выпить чаю со своей матушкой, офис пустовал. Восхитительно!

Я наклонилась к мисс Бойни и заговорщицки прошептала:

— Я слышала, что какой-то злоумышленник перетасовал каталог.

Библиотекарша ахнула от ужаса и посмотрела в дальний конец зала, где стоял огромный каталожный стеллаж с маленькими ящичками. Там, в этих ящичках, лежали аккуратно рассортированные по алфавиту карточки, описывающие расположение всех до единой библиотечных книг.

— Похоже, он поменял местами все карточки, — добавила я. — Теперь тот, кто станет искать «Путешествия Гулливера», найдёт вместо них «Историю Германии». В голове не укладывается, как можно было решиться на такое злодейство.

— О боже! — Мисс Бойни схватилась за сердце. — Айви, прости, мне нужно немедленно пойти и проверить.

И эта добрая душа поспешила прочь. Я тоже не стала медлить.

Отыскать путь в хранилище в библиотечном подвале оказалось изумительно просто. Мисс Бойни так подробно рассказала, как его найти, будто и в самом деле хотела, чтобы я его нашла. Хотя она, конечно, ничего такого не хотела. Я быстро прошла в офис, открыла нижний ящик стола. Под грудой бумаг на самом дне лежал ключ.

С быстротой молнии я пересекла помещение и прошмыгнула в короткий коридор. Лестница, ведущая вниз, была скрипучей и шаткой, но я спустилась в мгновение ока.

В хранилище царил зловещий полумрак. Это было вытянутое тёмное помещение, где даже у теней, казалось, имелись собственные тени. К счастью, света, падавшего вниз из люка, через который я сюда спустилась, как раз хватило, чтобы разглядеть коробок спичек и свечу. Я зажгла мерцающий огонёк и стала пробираться в глубь хранилища. Подвал представлял собой настоящий лабиринт ящиков, коробок и шкафов. Каменные стены. Низкий сводчатый потолок. Запах заплесневелой бумаги и сырости.

Сказать, что я с лёгкостью отыскала старый типографский пресс, означало бы ничего не сказать. Огромная махина красовалась на виду, ничем не прикрытая. А под ней стоял маленький зелёный сейф, который без труда разглядел бы любой желающий. Какое жестокое разочарование!

Я вставила ключ в замок и повернула. Схватившись за некогда блестящую, а теперь поеденную ржавчиной ручку, потянула дверцу на себя. Содержимое сейфа тонуло во мраке, и мне пришлось поднести свечу ближе, чтобы что-то разглядеть.

В мерцающем оранжевом свете свечи я увидела стопку из пяти-шести книг, а под ними — свёрток, перевязанный бечёвкой. Пристроив свечу на полу, я вытащила книги. «Практическое руководство революционера», «Тайная история сыра», «Дрессировка боевых кроликов», «Как загипнотизировать бабушку»… А я-то думала, тут лежит что-нибудь по-настоящему мрачное и опасное! Сплошь чепуха, и ничего, похожего на труд Амброуза Крэбтри.

Я снова заглянула в сейф. Достала свёрток и развязала бечёвку. Внутри оказалась простая коричневая папка, а в ней стопка пергаментных листов, покрытых неразборчивыми строчками от руки. На первом листе тонкими чернильно-чёрными буквами значилось:

Амброуз Крэбтр51

Приподнять завесу

Вся правда о сокрытых мирах

о том,

как туда попасть

Сердце моё наполнилось ликованием. Вот она, надежда найти и спасти Ребекку! Теперь у меня всё получится. Спрятав книгу под фартук, я задула свечу.

 

9

День тянулся мучительно медленно. Когда же он наконец закончится! Меня ведь ждут дела. Поужинав с рекордной быстротой (запечённая утка оказалась сплошным разочарованием, зато лук, которым она была нафарширована, — выше всяких похвал), я сказала, что вся эта уборка совершенно лишила меня сил и я мечтаю только о том, чтобы лечь спать. Мамаша Снэгсби немедленно преисполнилась подозрений, однако Эзра разрешил мне выйти из-за стола и отправиться к себе, пожелав хорошенько выспаться.

— Не забудь, — сказал он, весело подмигнув мне, — завтра к нам в гости придут миссис Роуч и её девочки. Я знаю, как ты этого ждёшь.

Если честно, я о них начисто забыла. Но тем приятнее было услышать слова Эзры. Воодушевлённая, я поспешила наверх, в свою спальню. Завтра у меня появятся новые подруги. А сегодня надо придумать, как спасти старую.

День выдался до предела насыщенным. Вернувшись из библиотеки, я спрятала рукопись под матрас, а теперь осторожно достала оттуда и устроилась с ней на кровати. Пергаментные страницы были пронумерованы, однако не переплетены. На первой значился год — 1834. Но что странно, пергамент выглядел нисколько не пожелтевшим от времени, буквы оставались чёткими, будто были написаны только вчера. Наверное, решила я, рукопись хорошо сохранилась, потому что все эти десятки лет пролежала в тёмном сейфе.

Сгорая от нетерпения, я пролистала страницы. Амброуз Крэбтри не жалел слов, описывая всякую чепуху. Первые пять глав оказались посвящены таким глупостям, как путешествия во времени, вечная жизнь и природа сновидений.

Я уже почти отчаялась, когда добралась до последней главы — «Приподнять завесу». Там тоже сначала шла пустая болтовня, и я спешно переворачивала страницу за страницей, пока не наткнулась на такой пассаж:

Что помимо нашего мира имеются и иные, пребывающие рядом, есть факт малоизвестный. Однако же это правда. Если вы читаете сии строки, то, вполне вероятно, уже знаете о существовании иных миров. Я даже рискну предположить, что вам не терпится, презрев законы, коим подчиняются время и пространство, отправиться в один из таких сокрытых миров. Увы, дорогой читатель, я вынужден вас разочаровать: это совершенно невозможно. Вы напрасно теряете время. Прощайте.

Как неожиданно! И как невежливо со стороны автора. Я заглянула на следующую страницу, но она была девственно чиста. Как и та, что шла за ней. И остальные страницы до самого конца стопки. Но, приглядевшись, я заметила, что все эти чистые страницы имеют вроде как следы пера. Я щурилась, тыкалась в листы почти что носом, вертела их так и так… И только когда догадалась взять со столика у кровати свечу и поднести её к странице, секрет раскрылся. На белом листе проступили буквы, написанные почерком Амброуза Крэбтри.

Вот что я прочла:

Отлично. Раз вам удалось прочитать это, должен признать, вы действительно жаждете знаний. Перейдём же к делу. Тому, кто желает попасть в любой из сокрытых миров, не следует отправляться в путешествие. В этом попросту нет нужды. Достаточно приподнять завесу, и вы поймёте, что сокрытый мир гораздо ближе, чем кажется. Он вокруг вас — довольно лишь отыскать дверь и пройти сквозь неё.

Это всё было, конечно, очень интересно, но я по-прежнему не понимала, как мне приподнять эту пренеприятнейшую завесу и разыскать Ребекку. Оставалось только надеяться, что объяснение найдётся в последних абзацах.

Мало кто способен приподнять завесу, ибо для этого необходимо, чтобы в одном человеке сошлись несколько непременных и редкостных качеств. Во-первых, таковой человек должен обладать способностью видеть то, что недоступно другим. К примеру, призраков. Во-вторых, чтобы найти сокрытый мир, надо знать, что за мир вы ищете. И главное, чтобы мир сделался видимым, нужно, чтобы человек был каким-либо образом с этим миром связан.

Великолепно! Такое впечатление, что Амброуз Крэбтри писал это всё нарочно для меня. Какое потрясающее совпадение! Я прекрасно подходила под все три условия: я видела призраков, я точно знала, что за мир мне нужен, и между мной и этим миром существовала самая что ни на есть прямая связь — ведь там держали в плену мою подругу Ребекку.

Осталось только выяснить, как туда попасть. Моё сердце забилось быстрее, когда я стала читать последний отрывок:

Правила очень просты.

1. Завесу следует приподнимать ночью при луне, когда она пребывает в первой или последней четверти, то есть видна лишь половина диска, хотя для одарённых путешественников фаза луны не имеет значения.

2. Ключ к успеху — предельная сосредоточенность.

3. Направьте взгляд в одну точку.

4. Посвятите все свои мысли тому, что связывает вас с сокрытым миром.

5. Продолжайте концентрировать внимание в этой точке и на этих мыслях, пока мир по краям поля зрения не начнёт таять.

6. Сильные переживания — это рука, приподнимающая завесу.

7. После перехода вам покажется, что вы очутились в ином мире во плоти, однако это лишь видимость. Только ваша душа способна пересечь невидимую грань, а потому в сокрытом мире вы можете ничего не опасаться.

8. Не задерживайтесь в ином мире дольше, чем на тридцать минут.

9. Удачи!

Я бросилась к окну и отдёрнула занавеску. Небо было черно и пусто. Если луна уже и взошла, отсюда её оказалось не видно. Тогда я вытащила из-под ночной рубашки алмаз Тик-так и заглянула в него. В сердце камня в ночном небе плыла полная луна. Какая досада! Чтобы приподнять завесу, нужна половинка луны. Впрочем, профессор пишет, что для одарённых путешественников подойдёт любая луна.

Пора было браться за дело. Я спрятала рукопись в ящике комода под стопками белья. Поставила на самой середине комнаты стул, села на него и стала смотреть на картину на стене. Это был один из многочисленных портретов Гретель, нарисованных мамашей Снэгсби. На картине Гретель было около восемнадцати лет, она стояла посреди прекрасного цветущего сада и хохотала. У неё были полные румяные щёки, чёрные волосы и милая улыбка.

Казалось довольно странным, что у такой старухи, как мамаша Снэгсби, такая молоденькая дочка. С другой стороны, может быть, мамаша только выглядит неимоверно старой, потому что неправильно ухаживает за своей кожей. Или потому, что на ней лежит проклятие ведьмы.

Точно следуя указаниям рукописи, я уставилась на портрет. Потом вызвала перед внутренним взором образ Ребекки в комнате с жёлтыми стенами, как она сидит там в углу, страдающая и беззащитная. И в глазах у неё застыла боль.

— Я иду к тебе, дорогая, — прошептала я.

Целую вечность ничего не происходило. Я неотрывно смотрела на портрет Гретель, и картинка уже поплыла у меня перед глазами. Но в моих мыслях была только Ребекка. И Проспа. Я смотрела и смотрела в одну точку. И наконец стены комнаты словно бы подёрнулись рябью и прогнулись. Алмаз Тик-так на моей груди ожил, я ощутила его тепло. Тихое гудение наполнило воздух. А потом потрет Гретель стал таять, изображение потекло вниз, словно жидкая каша.

Краем глаза я видела, как тают занавески и мебель, будто весь мир проваливается в тартарары. От картины передо мной осталась лишь золотая рамка, и в этой рамке проступило цветущее дерево. Кора его была ослепительно белой и призрачно светилась, как если бы внутри дерева горел свет. Корявые ветви без листьев торчали во все стороны.

Земля за деревом задрожала и пошла сетью трещин. И вдруг из неё воздвигся целый лес таких же бледных деревьев. Гудение стало громче, вызывая что-то вроде щекотки в ушах. Алмаз Тик-так у меня на груди раскалился и засветился пульсирующим янтарным светом. Затаив дыхание, я смотрела, как…

Скрежетнул ключ в замке. Повернулась дверная ручка.

В тот самый миг, когда дверь распахнулась, вокруг меня вновь возникли стены комнаты. Портрет Гретель нарисовался в раме. Гудение смолкло. Камень у меня на груди потух. Завеса упала.

— Что здесь происходит, юная леди? — спросила мамаша Снэгсби, решительно входя в комнату. — Изволь объяснить.

— Что объяснить, дорогая?

— Что это был за отвратительный шум? — Мамаша Снэгсби с подозрением оглядела комнату. — И почему у тебя из-под двери лился яркий свет? — Она наклонилась и заглянула под кровать. Потом проверила шкаф. — Как будто в комнате горела дюжина уличных фонарей.

Я с достоинством встала:

— Как вы сами можете видеть, никаких фонарей тут нет. Что же до гудения, это я его издавала. Прошлым летом я провела больше месяца в индийском ашраме, где познакомилась с одним замечательным йогом. Он научил меня петь мантры. Потрясающий человек. Говорил на неизвестных науке языках. Питался зернышками, как птичка.

— В доме Снэгсби не поют никаких мантр, так что прекрати немедленно.

— Как скажете, дорогая.

Когда мамаша Снэгсби удалилась, на прощанье строго-настрого велев мне лечь в постель и не вставать до утра, я снова села на стул в центре комнаты. Уставилась на портрет Гретель. И стала думать о Ребекке. Я слышала, как мамаша Снэгсби меряет шагами холл внизу. Но я смотрела и смотрела на картину, пока глаза не заслезились. Я пыталась не обращать внимания на топот старой вредины. Я ждала, когда портрет снова начнёт таять, стены исчезнут и передо мной вырастет лес из белых деревьев. Но мир вокруг оставался незыблемым. Чего нельзя было сказать о моей вере в успех.

— Что ты замышляешь?

— Ровным счётом ничего, — отвечала я.

Помятое лицо мамаши Снэгсби светилось подозрительностью. Она всё ещё переживала по поводу вчерашнего вечера. Подозревала, что я задумала недоброе.

— Сдается мне, — заявила она, поднимаясь из-за стола после завтрака, — от тебя только и жди беды. Тебе нельзя доверять.

Какая наглость! Как она смеет обвинять меня в двуличии только потому, что я не говорю ей всей правды? События прошлой ночи были для меня куда более огорчительными, чем для мамаши Снэгсби. Меня по-прежнему снедало разочарование из-за того, что я так и не попала к Ребекке, утешало лишь, что кое-что явно начало получаться. Однако следовало признать, моя комната — не лучшее место для дальнейших попыток, ведь свет и гудение камня неминуемо привлекут внимание.

Надо будет подыскать что-нибудь другое. А пока меня ждёт великий день.

— Я твёрдо намерена отменить приглашение миссис Роуч, — сказала мамаша Снэгсби.

— Это было бы весьма прискорбно, дорогая, — заметила я, отложив в сторону салфетку. — Без сомнения, эта новость скажется на мне самым печальным образом. Вероятно, я так упаду духом, что не смогу скрасить последние часы многих ваших драгоценных заказчиков.

Мамаша Снэгсби самым восхитительным образом окрысилась. Однако она потерпела поражение и знала это.

— Что ж, пусть гости заглянут к нам ненадолго, но это должен быть очень скромный приём. Вторник — базарный день, и у миссис Диккенс полно других дел.

— Ничего страшного, — сказала я, вставая. — Пусть миссис Диккенс отправляется на рынок, а я приготовлю всё к приходу гостей.

Мамаша Снэгсби в изумлении уставилась на меня:

— Ты?

— Я уже всё спланировала. Сначала я сделаю вам ванну, потом приберусь в гостиной на втором этаже, и у меня как раз останется время приготовить что-нибудь вкусное к чаю.

На несколько чудесных мгновений мамаша Снэгсби потеряла дар речи. Потом глаза её холодно блеснули:

— Я принимаю ванну по вечерам.

Кому как не мне было это знать. Ведь я таскала вёдра с горячей водой наверх, чтобы мамаша могла помыться.

— Конечно, дорогая, но вы выглядите такой измученной, и мне показалось, что понежиться в горячей ванне — самое меньшее из того, чего вы заслуживаете.

Старуха фыркнула:

— Да неужели?

Но я почуяла её слабину и поспешила закрепить успех.

— Вы так много работаете, мама Снэгсби! Прямо стёрли свои уродливые руки до кости, — сказала я, изображая страстное желание помочь. — И святой долг дочери — позаботиться о своей матери, не так ли?

Как я и надеялась, эти слова решили дело в мою пользу.

Мамаша Снэгсби уставилась на меня примерно с тем же обожанием, с каким обычно разглядывала хороший бекон на тарелке.

— Рада это слышать, юная леди.

— Поторапливайся! — рявкнула мамаша Снэгсби, едва я вошла в ванную с последним ведром кипятка. — Вода в ванне холодна как лёд!

Тут она, конечно, сильно преувеличивала. Вода была очень даже тёплая. Но беда в том, что мамаша Снэгсби вечно была недовольна. И я знала истинную причину её дурного нрава. Всё дело в книге с семейными рецептами, которую она всегда носила в кармане платья. В книге, по которой она никогда не готовила.

— Сейчас всё будет в порядке! — пообещала я, выливая горячую воду в ванну.

— Да уж надеюсь! — прошипела мамаша Снэгсби сквозь зубы.

Бедняжка. На самом-то деле она не решалась попробовать приготовить что-нибудь из вкуснейших блюд, рецепты которых хранились в её драгоценной книге, потому что боялась: вкус окажется не совсем таким, как у кушаний, которые готовили её мама и бабушка. Разумеется, это её угнетало. Она не могла воссоздать ароматы своего детства. Вот почему вела себя как несносная старая хрычовка.

Но я положу конец этому горю. Всё, что мне для этого нужно, — это кулинарная книга. А книга скрывается где-то в складках платья, висящего в эту минуту на крючке, вбитом в дверь ванной комнаты. Но вот беда — когда мамаша устроилась в ванне, дверь и платье оказались перед ней как на ладони.

— А теперь, мама Снэгсби, вы непременно должны хорошенько расслабиться, — сказала я и поставила пустое ведро на пол. — Закройте глаза. Вздремните немного.

— Это невозможно, — огрызнулась мамаша Снэгсби. — Мне всегда трудно заснуть, даже ночью.

Это была правда. Бедняжка всякий раз по полночи мерила шагами коридоры в доме.

— Тогда вам повезло, — объявила я, достав из кармана фартука пучок мяты. — Я знаю отличное средство от бессонницы. Вы будете спать как младенец на руках у матери.

— Да ну?

Я высыпала перечную мяту в воду:

— Дышите глубже, дорогая. Мята — превосходное успокоительное.

Она закрыла глаза и пристроила голову на краешке ванны.

— А теперь начинайте считать от десяти до одного, — велела я, встав у неё за спиной и взяв пустое ведро. — Об остальном позаботится сама природа.

— И всё? — фыркнула она. — Немного мяты и обратный отсчёт — это и есть твоё чудодейственное средство?

— Некоторые мои пациенты жаловались на лёгкое жжение перед тем, как их окутывал глубокий сладкий сон, но оно длилось недолго.

Мамаша Снэгсби открыла глаза.

— Жжение? Что тут может жечь? — забеспокоилась она.

Размахнувшись, я ударила её пустым ведром по затылку. Судя по всему, момент я выбрала очень удачно. Голова мамаши мотнулась вперёд, потом так же быстро запрокинулась назад. Я успела подхватить её шишковатый затылок и со всей возможной осторожностью пристроила его на край ванны — недаром у меня все задатки прирождённого ангела-хранителя.

Убедившись, что мамаша Снэгсби благополучно провалилась в беспамятство, я метнулась к двери и стала шарить по карманам её платья. Победительная улыбка тронула мои губы, когда я нашла то, что искала, — порядком потрёпанную записную книжку. На обложке красовались выцветшие от времени буквы: «Книга семейных рецептов Августы Снэгсби». Великолепно! А со стороны обреза болтался здоровенный бронзовый замок. Ужасно!

Но я решила, что при помощи столового ножа сумею одолеть эту преграду.

— Вы мне ещё спасибо скажете, дорогая, — шепнула я пребывающей без сознания старой ворчунье, аккуратно прикрыла дверь за собой и бросилась вниз, в кухню.

На бегу я не могла не умиляться безграничной доброте, кроющейся в моём сердце. Ибо никогда ещё пустое ведро не опускалось на затылок с такой нежностью и заботой.

 

10

— Просто возмутительно!

Подсунув столовый нож под застёжку, я попыталась открыть замок. Уже в третий раз. Не тут-то было. За годы жизни в приюте мне случалось заглядывать в чужие дневники (из чисто дружеского любопытства, разумеется), и обычно замки поддавались легко. Но этот замочек был не таков. Вскрыть его не представлялось никакой возможности.

— Как странно, в самом деле, — сказала я. Сердце моё рвалось на части от жалости к мамаше Снэгсби. — Кому придёт в голову запирать кулинарную книгу? Не иначе старушка совсем ума лишилась.

Как ещё можно было объяснить, что мамаша хранила свои семейные рецепты под замком, который сгодился бы и для тюремной камеры? За всем этим явно скрывалась какая-то душераздирающая тайна. Но времени разгадывать её не было. Скоро придут гости, а у меня под рукой ни одного рецепта, чтобы приготовить угощение! Тут я вспомнила, что мамаша Снэгсби очень нахваливала миндальный пирог миссис Диккенс, и несколько недель назад я как раз помогала экономке испечь его.

Опыт по части пирогов у меня был невелик, но я решила просто смешать всё, что нужно, руководствуясь наитием прирождённого алхимика. Пусть это будет и не пирог по семейному рецепту мамаши Снэгсби, но она, без сомнения, оценив мои усилия, преисполнится благодарности, воспылает материнской любовью, и всё такое.

Я быстренько составила список продуктов, которые понадобятся, и побежала в кладовку. Найти сахар и яйца не составило труда. С мукой оказалось сложнее. Горшок был пуст. Хуже не придумаешь. Я не знала, сколько точно будет действовать моё снотворное, но глубоко сомневалась, что успею сбегать в лавку. Что же делать?

— Эзра! — воскликнула я.

У Эзры в мастерской хранился мешочек муки. Я давно приметила его за грудой досок и ящиков. Не представляю, на что старому олуху сдалась мука, но главное — она есть, и это очень хорошо. Вот только Эзра наверняка захочет знать, зачем мне понадобилась мука, а это может повлечь за собой щекотливый вопрос, что поделывает мамаша Снэгсби.

В моей голове мгновенно созрел гениальный и весьма изощрённый план. Я бегом бросилась к мастерской. Заглянула в оконце. Эзра стоял спиной к двери и трудился резцом над дубовой доской. То, что нужно! На цыпочках, не издав почти ни единого звука — недаром у меня все задатки прирождённой церковной мыши! — я прокралась внутрь. Эзра принялся напевать за работой, и я воспользовалась этим, чтобы тихонько отставить в сторонку ящик-другой и несколько негодных досок и добраться до маленького мешочка с надписью «мука». Она оказалась немного странного цвета, но я решила не придираться. Завладев добычей, я помчалась обратно в кухню.

В плите весело потрескивали дрова. Масло и сахар были приготовлены на столе, чтобы отмерить необходимое количество. Белки плескались в чашке отдельно от желтков. Всё шло великолепно. Пока я не сообразила, что кое-чего всё-таки не хватает.

Как я могла забыть, что для миндального пирога нужен миндаль? Я трижды обыскала всю кладовку, заглянула в каждый уголок, но тщетно. Ни единого орешка. С тяжёлым вздохом я печально уставилась в окно. Что оказалось очень кстати! Потому что взгляд мой упал на миндальное дерево на заднем дворе.

В первую минуту я почувствовала себя дурочкой, но это быстро прошло. В конце концов, дерево росло в дальнем углу и никому не было до него дела, кроме разве что Эзры, который любил подремать в его тени под дождём из опадающих розовых лепестков. Я стала торопливо собирать орехи, валявшиеся прямо на земле, словно камни под ногами.

Я так увлеклась, что не заметила её. Только услышала, как хрустнула ветка. Я подняла глаза — и тут-то незваная гостья и выпрыгнула из-за дерева. Я всплеснула руками в душераздирающем смущении, и орехи, собранные в подол фартука, посыпались на землю.

У неё были золотистые волосы. Белоснежное платье. Она стояла передо мной и озаряла двор своей прекрасной улыбкой.

— Прости меня, — сказала Эстель Дамблби, и её улыбка померкла. — Я тебя напугала.

— Я сама виновата. Ведь зачем ещё нужно дерево, кроме как выпрыгивать из-за него словно безумец-лунатик?

Эстель вспыхнула и посмотрела на миндаль, рассыпавшийся у моих ног. Она опустилась на корточки и стала собирать орехи вместе со мной.

— Я пришла бы обычным путём, — тихо сказала она, — но побоялась, что меня увидят. — Эстель заглянула мне в глаза. — Конечно, мне лучше было бы подождать, когда тебя пошлют в лавку или ещё куда-нибудь, и встретиться с тобой на улице, но мне просто необходимо было узнать, удалось ли тебе выяснить что-нибудь о том, как мой брат Себастьян оказался связан с семейством Снэгсби.

— Конечно, удалось, — услышала я собственный голос. — Я по самые уши закопалась в личные тайны Снэгсби.

— Какая ты храбрая! — восхитилась Эстель, поднимаясь на ноги. — И что же ты узнала?

— Что ваш брат Себастьян не имеет к Снэгсби ни малейшего отношения, — сказала я. — Старые олухи о нём ни сном ни духом. Так что вы не там землю носом роете, дорогая.

Эстель с самым серьёзным видом нахмурилась:

— Похоже, мои собственные изыскания принесли больше пользы, чем твои, потому что я точно знаю: у моего брата были какие-то дела в этом доме.

— Весьма в этом сомневаюсь. Мои изыскания были самыми что ни на есть тщательными.

— В последний год, до того как Себастьян пропал, он серьёзно заболел. Жизни его ничто не угрожало, однако из-за болезни лёгких он много месяцев вынужден был оставаться в постели. Мама наняла для него сиделку, и между этой молодой женщиной и моим братом возникла привязанность глупейшего толка. — Она понизила голос и отвела глаза. — Они влюбились друг в друга.

— А при чём тут Снэгсби?

— При всём! — Эстель посмотрела мимо меня на дом, её взгляд отыскал окна верхнего этажа. — Сиделка жила в этом доме, Айви.

В высшей степени неожиданная новость. Судя по всему, Эстель доставляло удовольствие огорошивать меня.

— Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я так уверена, что Снэгсби должны знать что-то об исчезновении моего брата? — добавила она.

— Эта сиделка снимала тут комнату? — спросила я.

Эстель посмотрела мне прямо в глаза:

— Думаю, да.

— Я и рада была бы помочь, дорогая, — сказала я, вспомнив о времени, — но у меня своих забот полон рот, а вы, как я вижу, неплохо и сами справляетесь с поисками разгадки этой таинственной истории.

— Ах, Айви, прошу, не бросай меня! — жалостливо воззвала она. — Правда о моём бедном брате скрыта где-то в этом доме, и только ты можешь найти её.

Губы Эстель дрожали самым восхитительно трагическим образом. Слёзы ручьями текли по её щекам, прямо загляденье. Конечно, мамаша Снэгсби ясно дала понять, что не желает говорить о Себастьяне Дамблби, но разве я могла отказать бедной девушке в помощи?

— Приходи ко мне в четверг выпить чаю, — сказала Эстель и протянула мне карточку с адресом. — Если к тому времени тебе удастся разузнать что-нибудь, что помогло бы в моих поисках, я буду очень благодарна. — Она с теплотой улыбнулась мне. — Но если нет, мы с моим двоюродным дедушкой всё равно будем очень рады тебя видеть.

Я покорила её своим обаянием!

— Конечно, приду, — сказала я. — Что же до сиделки — посмотрим, что мне удастся найти.

Эстель поцеловала меня в щёку, и мы расстались под цветущим миндальным деревом.

Поставив пирог в духовку, я тихонько поднялась по лестнице и вернула на место кулинарную книгу мамаши Снэгсби. На моё счастье, старушка самозабвенно похрапывала в ванне. Я переоделась в синее платье с белым кружевом. Заплела волосы. Прибралась в гостиной и накрыла стол для гостей, достав парадный сервиз.

К тому времени, когда я спустилась вниз, пирог был как раз готов. Я достала его из духовки, украсила ванильной глазурью и стала выкладывать аккуратные круги из миндальных орешков, начиная от края. Всё было наполовину готово, когда сверху раздался стон мамаши Снэгсби.

— Голова болит! — пожаловалась она.

— В вашем возрасте это совершенно нормально, — отозвалась я. — На вашем месте я стала бы волноваться, если бы вдруг голова не раскалывалась так, будто вас треснули пустым ведром по затылку. Сидите, дорогая, я сейчас принесу вам халат.

Двигаясь со скоростью света — недаром у меня все задатки только что вылетевшего из пушки ядра, — я закончила выкладывать миндаль и спрятала пирог в буфет у камина. Нельзя же, чтобы мамаша Снэгсби заметила его раньше времени и испортила сюрприз.

— Где тебя носило? — осведомилась мамаша Снэгсби, когда я помогала ей облачиться в халат. — Я отмокала в ванне целую вечность.

Это была правда. Её кожа определённо сморщилась.

— Мне ужасно жаль, дорогая, — сказала я, снимая с крючка её платье. — Но я была очень занята — приводила дом в порядок к приходу гостей.

Мамаша Снэгсби выхватила платье у меня из рук:

— Да уж конечно.

Она сунула руку в карман, и её лицо выразило облегчение, когда она нащупала там свою драгоценную книгу.

Мы отправились в спальню мамаши Снэгсби, а по пути я подробно рассказала, чем занималась всё это время (опустив лишь кое-какие подробности, услышав которые, она наверняка взорвалась бы не хуже вулкана).

— Я прибралась в гостиной, расставила на столе чашки и тарелки и приготовила угощение.

Мы остановились на пороге спальни, и мамаша посмотрела на часы.

— Миссис Роуч придёт только через полчаса, так что у тебя вполне хватит времени натереть воском перила. Надень фартук, чтобы не испачкать платье.

И она захлопнула дверь перед моим носом.

 

11

— Надеюсь, стол накрыт как подобает, — с порога заявила миссис Роуч, раздувая ноздри, словно зашла в конюшню. — Мы ездили на ланч, который леди Экхарт устроила в честь моего дня рождения. Дорога от её дома через весь город была просто ужасна, и мы с дочерьми умираем от жажды.

— Вы правы, матушка, — важно кивнула Бернадетта Роуч. — Нам совершенно необходим отдых и приятные напитки. Верно, сестрица?

— Определённо, — подтвердила Филомена Роуч.

Сёстры сидели на краешке дивана поближе к своей матери, которая с царственным видом восседала в кресле. Природа одарила миссис Роуч фигурой, напоминающей колокольчик, какие вешают на шею коровам. Росту она была немалого — то есть прямо-таки огромного, — а ширина её не уступала росту. Её дочери были примерно моих лет и выглядели совершенно заурядно — белые локоны, маленькие карие глазки, невыразительные носики.

— Поскорее подавай чай! — сказала мне мамаша Снэгсби, повелительно махнув рукой в сторону двери. — И принеси прохладительные напитки для наших гостий.

— Не сейчас, дорогая, — сказала я, с умопомрачительной деликатностью втискиваясь между сёстрами. — Думаю, мы сначала немного поболтаем, правда, девочки? Вот увидите, я совершенно очаровательна и обещаю: если я замечу хоть каплю очарования в вас самих, то сразу вам об этом скажу. Так мы сможем познакомиться поближе и стать задушевными подружками.

Миссис Роуч уставилась на меня с обожанием, какое обычно бывает написано на лице маньяка с топором.

— Мои дочери чрезвычайно разборчивы в выборе друзей, — сообщила она. — Как только у людей хватает отваги брать в дом детей с улицы, ведь никогда не знаешь, чего от таких ждать.

— Как отвратительно, должно быть, не знать своей семьи, — предположила Бернадетта, отодвигаясь от меня. — Твои родители могут оказаться кем угодно. То есть абсолютно кем угодно!

Филомена содрогнулась при этой мысли.

— Подавай чай, — велела мне мамаша Снэгсби, и на сей раз её тон исключал всякую возможность ослушаться.

— Да, мама Снэгсби.

Вскоре мы с миссис Диккенс уже поднимались вверх по лестнице. Я несла пирог, а она — поднос с чайником. Миссис Диккенс остановилась на площадке, чтобы отдышаться.

— Ну, как по-твоему, они хорошие девочки? — спросила она.

— Маленькие чудовища. Но я им понравилась, и это очень кстати, потому что, я слышала, у них дома бывают чудесные вечера, где устраивают всякие развлечения.

Миссис Диккенс сердечно улыбнулась мне:

— Некоторые медленно сходятся с людьми.

Я погладила её по голове:

— Я приготовила сюрприз в честь дня рождения миссис Роуч. Она будет в восторге и сразу же полюбит меня. А стоит мамаше Снэгсби и девочкам попробовать этот миндальный пирог — и они станут моими навеки.

— Что это за пирог? — спросила мамаша Снэгсби, когда я поставила блюдо на край стола.

— Миндальный.

Она одобрительно заворчала:

— На вид даже съедобно.

Бернадетта так и пожирала пирог глазами. А Филомена — честное слово! — жадно облизнулась, глядя на него.

Однако миссис Роуч не слишком жаждала пробовать угощение:

— Моя покойная матушка всегда говорила, что миндаль едят только крестьяне. Терпеть не могу эти орехи.

— Ваша покойная матушка была совсем ку-ку? — осведомилась я, доставая свечи и начиная втыкать их в пирог по кругу. — Ведь всем известно, что миндаль — самый изысканный орех. Королева Виктория уплетает его за обе щеки на завтрак, обед и ужин.

— Что ты себе позволяешь! — огрызнулась мамаша Снэгсби.

— Моя матушка была женщиной великих достоинств, — заявила миссис Роуч. — Она говорила на семи языках, изучала искусство в Риме, имела степень почётного профессора древнегреческой мифологии и могла цитировать пьесы Шекспира наизусть, слово в слово.

Я сочувственно улыбнулась:

— Старая перечница, должно быть, здорово уставала.

Всё семейство дружно ахнуло и схватилось за сердце.

— Кто будет разливать чай? — спросила миссис Диккенс. — Айви, подай гостям чашки, а я займусь чаем.

Я послушалась, чувствуя, что настало самое подходящее время, чтобы завязать непринуждённую светскую беседу.

— Миссис Роуч, — сказала я, подставляя чашку с блюдцем под струю кипятка, который осторожно лила из чайника экономка. — Весь город только и говорит, что о ваших званых вечерах. Кого ни спроси, все уверяют, что миссис Роуч…

— Лимон! — рыкнула она.

— Ну, физиономия у вас и правда довольно-таки кислая, но я бы на вашем месте не особенно из-за этого переживала. Так вот, как я говорила, если бы мне только довелось побывать на одном из ваших чудесных…

— В мой чай, дурочка! — перебила она. — Я хочу чаю с лимоном!

Я заливисто рассмеялась:

— Я вовсе не хотела сказать, будто вы злобная мегера с унылой миной. Это была всего лишь оговорка. Милая дружеская шутка.

— Глупый ребёнок, — пробормотала мамаша Снэгсби.

Чашка наполнилась, я бросила в неё ломтик лимона и вручила миссис Роуч.

— Поскольку у вас недавно был день рождения, — сказала я, расставляя свечи по торту, — я подумала, что было бы уместно украсить наш торт свечами.

Выражение её лица смягчилось. Самую малость.

— Как любезно с твоей стороны, — буркнула она.

— Такой превосходный пирог надо и подавать соответственно, — сказала миссис Диккенс. Она поставила блюдо на сервировочный столик и придвинула его к миссис Роуч и её дочерям.

— И мы непременно должны все вместе спеть «С днем рождения!», — добавила я, взяв спички с каминной полки.

Миссис Диккенс принесла стопку десертных тарелок.

— Где же ты взяла муку, деточка? — спросила она. — Я только потом принесла с рынка фунт муки, а утром-то в кладовке и крошки не оставалось.

— У Эзры в мастерской было немного муки. — Я зажгла одну свечку и стала от неё зажигать остальные. — Он прямо-таки настаивал, чтобы поделиться со мной.

— В мастерской? — с сомнением в голосе переспросила миссис Диккенс.

И тут мамаша Снэгсби как подпрыгнет! Да как бросится ко мне!

— Стой! Стой! — закричала она.

Довольно-таки странно, согласитесь.

— Что ещё такое? — фыркнула миссис Роуч.

Я как раз втыкала в торт последнюю свечу, когда мамаша Снэгсби, метнувшись вперёд, с нечеловеческой силой схватила меня за руку. Зажжённая свеча выпала из моих пальцев прямо на торт. Казалось бы, пустяки. Но вышло по-другому.

Торт сделал то, чего трудно было от него ожидать. Он взорвался. Пылающие куски разлетелись по комнате словно крохотные пушечные ядра. Стены, двери и окна в мгновение ока оказались в обугленных кусках теста. В комнате пошёл снег из чёрного пепла. Но больше всего пострадало семейство Роуч.

Их прямо-таки закидало ошмётками торта. У миссис Роуч красовалось по куску на носу и в левом ухе. Филомене лоб и глаза залепило сахарной глазурью с миндалём. Лица Бернадетты и вовсе почти не было видно под толстым слоем раскалённого торта.

И все трое орали и вопили так, будто случилось нечто ужасное.

— Ты что, совсем сдурела?! — рыкнула мамаша Снэгсби. Огромный кусок торта вяло сполз с её титанической родинки. — В мешке, который ты украла из мастерской Эзры, была не мука! Он хранил там порох!

— Что ж, это многое объясняет, — жизнерадостно сказала я.

— Порох?! — пискнула Бернадетта.

— Убийца! Мои девочки могли погибнуть! — заголосила миссис Роуч. — Я сама могла погибнуть!

А бедная Филомена принялась раскачиваться взад-вперёд, бормоча про какую-то «бомбардировку» и что нам всем надо срочно бежать в «бомбоубежище».

— У меня всё лицо горит! — продолжала разоряться миссис Роуч. — Шрамы останутся до конца моих дней!

Миссис Диккенс и мамаша Снэгсби изо всех сил пытались оттереть гостий салфетками, смоченными в воде. Но я-то знала: здесь требуется кое-что другое.

Поэтому я вылетела из комнаты, вихрем ворвалась в кухню, быстро собрала всё необходимое и бросилась обратно наверх.

— Не бойтесь! — провозгласила я, вбежав в гостиную. — У меня есть чудесное средство от ожогов тортом.

Миссис Роуч, завидев моё приближение, попятилась. В такой нервной обстановке не было никакой возможности нанести лекарство кисточкой, как полагается. Поэтому я просто раздавила яйцо о лоб гостьи.

— Юная леди! — громыхнула мамаша Снэгсби.

Миссис Роуч визжала, как свинья в лавке мясника. Белок и желток стекали на её лицо. Будучи девочкой невероятно вежливой и предупредительной, я осторожно убрала у неё со лба всю скорлупу — ну почти всю — и стала аккуратно размазывать белок по носу и уху гостьи.

— Я сплю! — завопила миссис Роуч. — Должно быть, это просто дурной сон! Что ещё это может быть!

— Вам всего лишь кажется, что вы спите, потому что сырое яйцо замечательно успокаивает кожу, — ласково сказала я. — Это целебное средство снимет красноту, и от ожогов не останется и следа.

— Отстань от мамы! — заорала Бернадетта, пытаясь меня оттащить.

— Не волнуйтесь так, девочки! — сказала я, взяв оставшиеся четыре яйца. — На всех хватит!

Филомена явно пришла в восторг от этой новости, потому что с диким воплем кинулась к выходу из комнаты. Сестра бросилась следом за ней. К счастью, мне удалось опередить обеих и захлопнуть дверь у них перед носом.

— Вы мне ещё спасибо скажете, девочки, — заверила я успокаивающим тоном. — В некоторых областях Японии яйцо, размазанное по лицу гостя, служит знаком величайшего уважения.

— Немедленно положи яйца! — заорала мамаша Снэгсби.

— Айви, не надо… — робко добавила миссис Диккенс.

— Ошибаетесь, миссис Диккенс. Надо!

Девицы тем временем с дикими воплями носились кругами по комнате, на бегу вытряхивая торт из волос и отчаянно пытаясь найти путь к спасению. Пришлось мне броситься за ними в погоню и метать яйца с расстояния.

Одно угодило Бернадетте в щёку. Девочка завизжала и помянула недобрым словом моих предков. Другое яйцо попало прямо в нос Филомене. Та зашлась в вопле благодарности. И даже повалилась передо мной на колени.

— Не стесняйтесь, — сказала я девочкам. — Как следует вотрите лекарство в кожу.

— Оставь нас в покое! — взвизгнула Бернадетта.

— Бежим, деточки! — крикнула миссис Роуч, вскакивая на ноги и бросаясь к двери.

К этому времени у меня оставалось всего одно яйцо. Бернадетта помогла сестре подняться на ноги, и они подбежали к матери, которая как раз распахнула дверь.

— Этот ребёнок — просто исчадие ада! — прогремела миссис Роуч напоследок, уносясь по коридору в сторону лестницы. — Больше бюро Снэгсби никого из нас не похоронит, зарубите себе на носу!

Гостиная пребывала в руинах. Мамаша Снэгсби сидела в кресле, уронив голову на руки. Миссис Диккенс в немом изумлении озирала беспорядок. А миссис Роуч с дочерьми сбежали вниз по лестнице и выскочили из дома. В высшей степени недостойно с их стороны.

 

12

Меня снова отправили спать без ужина. Миссис Диккенс строго-настрого запретили принести мне даже корочку хлеба. Я оказалась в опале. Мне было сказано, что я позор семьи. Плохая дочь. Такая плохая, что мамаша Снэгсби видеть меня не может.

Не считая великолепного взрыва, единственным, что могло скрасить этот день, была загадка: зачем Эзра держал в мастерской порох? И почему он хранил его в мешочке с надписью «Мука»? Но, к моему великому разочарованию, всё объяснилось очень просто. Порох у Эзры остался с тех времён, когда он увлекался охотой. А мешочек из-под муки старик использовал потому, что ему больше некуда было пересыпать взрывчатый порошок. Как скучно.

Я совсем пала духом. Меня охватило отчаяние. Все планы пошли прахом. И, в довершение прочих несчастий, меня терзали мысли о бедной Ребекке. Тревога о ней вязким комом смолы ворочалась в животе.

Но как узнать, правду ли показал алмаз Тик-так? А что, если всё подстроено? Если видение — часть очередного коварного замысла мисс Олвейс? Что, если она придумала это, чтобы выманить меня в Проспу и проверить, правда ли я Избранница Двух Миров — девочка, которая, как предсказано, однажды вылечит народ этого мира от страшной болезни под названием Тень, убившей миллионы людей? Если это подтвердится, мисс Олвейс станет использовать меня, чтобы властвовать над королевством. Так считала мисс Фрост. И хотя она солгала мне, когда сказала, что Ребекка мертва, в её словах насчёт планов мисс Олвейс у меня сомнений не было.

Я выудила камень из-под сорочки и стала вглядываться в него в надежде, что он подарит мне новое видение. Даст подсказку, где именно держат Ребекку. Но в глубине алмаза было лишь лондонское небо, беззвёздное и пасмурное. Существовал лишь один способ отыскать мою подругу.

Но я не могла приподнять завесу прямо в комнате. Потустороннее гудение и ослепительный свет сразу выдадут меня. Мамаша Снэгсби один раз чуть не поймала меня в самый неподходящий момент, и я не могла рисковать. Она ведь и так уже уверилась, что я чудовище. Нет, приподнимать завесу в доме никак нельзя.

Значит, надо выбраться из дома. Но как? Пусть даже шаги мамаши Снэгсби в коридоре стихли ещё час назад, дверь моей комнаты заперта, а ключ есть только у мамаши и у экономки. И окно не открыть — после того как однажды рано утром я выбралась из него, чтобы попасть на кухню (я просто умирала от голода, ведь у меня с самого ужина маковой росинки во рту не было), раму приколотили гвоздями. Спуститься по водосточной трубе оказалось сложнее, чем я предполагала. Шёл дождь, руки мои соскользнули, и я сорвалась. К счастью, упала я не на твёрдую землю, а на очень кстати проходившую мимо молочницу.

К сожалению, она подняла страшный шум, недовольная тем, что её бидоны опрокинулись и молоко пролилось на мостовую. Мамаша Снэгсби фурией выскочила из дома, оборки её ночного чепца яростно хлопали на ветру. Не вдаваясь в подробности, она тут же обвинила во всём меня. Сочла нужным заявить, что я ей не кровная родня и поэтому она, мамаша Снэгсби, не будет против, если молочница решит побить меня коромыслом.

Как бы там ни было, бегство через окно исключалось. Выбраться из дома оказалось невероятно трудной задачей даже для такого блестящего ума, как мой. Я мерила шагами комнату, пока меня не подкосила усталость. Моим талантам нет числа, но и я не могла найти способ выбраться из запертой комнаты.

Признав поражение, я повалилась на кровать и тяжело вздохнула. Однако тут же нахмурилась. Потому что одеяло, лежавшее у меня в ногах, вдруг начало подниматься в воздух. Словно под ним кто-то сидел. Ничего удивительного, что я предпочла вжаться в изголовье.

Одеяло парило в воздухе и светилось. Под ним явно скрывалось что-то огромное и яркое, и мне не составило труда догадаться, что именно. Только один пузырь потустороннего света мог устроить такое. И едва я это подумала, как одеяло упало, просочившись сквозь неё, будто её и не было.

— Надо же, какой интересный у тебя выдался день, дитя, — промурлыкала герцогиня.

— Не лезьте не в своё дело, вы, жирное порождение мрака.

Герцогиня рассмеялась. Дым вырывался из её ноздрей и сворачивался кольцами.

— Если тебя это утешит, могу сказать, что в жизни не видела другого семейства, которое бы так заслуживало взрывающегося торта.

Я молчала, царственно надув губы и сложив руки на груди.

Призрак медленно подплыл ко мне. За ним тянулся шлейф звёздного света.

— Разве я не помогла тебе заслужить благосклонность матушки в прошлый раз? Она была в восторге от того, какую чистоту ты навела в зале. Да ты и сама знаешь.

Что верно, то верно. Но это было до сегодняшнего чаепития.

Герцогиня Тринити облизнула губы чёрным, гибким, как угорь, языком:

— Ну как, ты поможешь мне? Сделаешь так, чтобы моему дорогому кузену Виктору дали скидку на похороны?

Я встала с кровати:

— Это зависит от того, удалось ли вам разузнать что-нибудь о Ребекке.

— У меня и правда есть для тебя кое-что интересное, но сначала пообещай, что поможешь.

— Когда вы попросили меня о помощи в прошлый раз, оказалось, вы коварно замышляли убить Матильду. Почему я должна доверять вам теперь?

Герцогиня кивнула:

— Буду с тобой откровенна, дитя. До тебя могут дойти сведения, что Виктор вскоре после моей смерти написал памфлет, где рассказал о многих моих пороках и грехах.

Я от души нахмурилась.

— Конечно, большинство девочек твоего возраста решили бы, что я хочу отомстить ему за это. — Она ткнула мне в грудь толстым полупрозрачным пальцем. — Но ты, я не сомневаюсь в этом ни минуты, сразу поймёшь, что я ценю в Викторе его честность и принципиальность. Он всегда вёл себя со мной как с равной, невзирая на мой титул. Ты ведь понимаешь меня?

Я очень хорошо понимала:

— Он был единственным, у кого хватало смелости говорить, какая вы на самом деле жалкая, жадная, уродливая во всех отношениях старая клуша. За это вы его и любили.

— Надо же, как глубоко ты мыслишь, дитя.

— Ничего удивительного, дорогая. Ведь у меня все задатки прирождённого йога-толстопуза или по меньшей мере ушастой совы.

Внутренний свет привидения разгорелся ярче, озаряя комнату.

— Только ничего не говори обо мне, когда придешь к Виктору, чтобы договориться о гробе по заранее снятой мерке, — предупредила герцогиня. — Если он узнает, что это была моя идея, то может воспротивиться.

— Ладно-ладно, он ничего не заподозрит, — нетерпеливо перебила я. — А теперь расскажите мне о Ребекке. Что вам удалось узнать? Вы её видели? Где её держат в плену?

— Дворец Проспы, — прозвучало в ответ. — Она во Дворце Проспы.

Ну наконец-то! Лёд тронулся!

— Как туда попасть?

Герцогиня долго молчала, паря передо мной с задумчивыми видом. Возможно, она пыталась принять какое-то решение.

Потом проронила:

— Тебе нечего там делать, дитя.

— Ребекка моя подруга. Для меня нет дела важнее, чем спасти её. — Мой взгляд сделался холодным и жёстким. — Как мне попасть к ней?

— Ты знаешь как, — промурлыкала герцогиня.

Да, я знала. Но я не могла ничего предпринять, пока не выберусь из дома.

Слабая улыбка тронула бледные губы герцогини. Не говоря ни слова, она стала съёживаться, сворачиваться в клубок, пока не превратилась в крохотный шарик света, над которым курился дымок словно от тлеющего полена. Шарик пересёк комнату и завис перед замочной скважиной. Из шарика высунулся пухлый палец герцогини и стал менять форму, пока не превратился в ключ. Ключ воткнулся в замок, повернулся. Раздался скрежет, что-то щёлкнуло.

Герцогиня исчезла.

Уже у самой двери меня догнало призрачное эхо:

— Тебе нечего там делать, дитя…

Я повернула дверную ручку и тихо вышла в коридор.

Полночь давно миновала, и улицы Лондона в эти ночные часы были болезненно тихими. Лишь редкие экипажи нарушали гробовую тишину да порой где-то лаяла собака. Небо казалось беспросветно чёрным. Ни звёздочки. Газовые фонари, как могли, старались разогнать тьму, бросая лужицы света на мостовые.

В моём животе ворочался ледяной комок. В голове вихрем неслись мысли. Я думала, что самое сложное — выбраться из дома, а уж приподнять завесу и попасть в Проспу будет пара пустяков. Но я заблуждалась. Несколько раз я останавливалась на улице и пыталась применить метод Амброуза Крэбтри. Первый раз я выбрала для концентрации фонарь — и чуть не ослепла. В другой раз — обломки кареты в конце улицы, но и с ними ничего не вышло.

Полностью погрузившись в мысли о Ребекке и о том, как её спасти, я сама не заметила, как оказалась далеко от дома. Одинаковые аккуратные домики остались позади. Вместо них вокруг меня высились мрачные здания тёмно-красного кирпича с заколоченными и забранными решётками окнами. Я не замедляла шага. Я не знала, куда держу путь, но шла и шла, не в силах, а может, и не желая остановиться. Словно какой-то далёкий маяк манил меня. Я не видела его свет, но чувствовала, что приближаюсь к нему. Перед моим внутренним взором, вытеснив все прочие мысли, стояло испуганное лицо Ребекки. «Дворец Проспы, Дворец Проспы», — повторяла я про себя.

Свернув налево, я прошла по тротуару. Остановилась, подняла голову. Прочла табличку: «Уинслоу-стрит». Я вздохнула. Время было уже позднее. Наверное, пора возвращаться, пока меня не хватились. Но, сделав несколько шагов, я снова застыла.

На другой стороне улицы, между обувной фабрикой и пансионом, темнело пустое пространство, похожее на пещеру. Даже в слабом свете фонарей было видно, что некогда на этом месте стоял дом, но теперь он разрушен. Возможно, сгорел. Груды кирпичей лежали тут и там словно угольные кучи — всё, что осталось от здания. Не считая куска фасада: стена, провал на месте окна и дверь.

Я перешла улицу, чтобы посмотреть поближе. Дверь была утоплена в стене, а рядом с ней имелась бронзовая табличка. Потускневшая и траченная временем. Я посмотрела на дверь, гордо закрывавшую собою проход, который больше уже никуда не вёл. Все мои мысли были о пропавшей подруге. И тут это случилось — я и понять ничего не успела.

Знакомое гудение пронзило ночь. Алмаз Тик-так пробудился у меня под платьем, налился жаром. Дома слева и справа подёрнулись рябью, выгнулись. Потом стали таять и беззвучно провалились куда-то. Земля под ногами дрогнула и пошла трещинами. Всё это время я неотрывно смотрела на дверь — даже когда передо мной из-под земли воздвиглась огромная белая стена и заслонила небо.

Казалось, здание потягивается будто спросонок, разводит крылья влево и вправо. Чудовищно огромный, высокий и длинный дом. Стены быстро разрастались вширь. Вот на фасаде прорезались большие окна, в деревянных рамах заблестели стёкла. По сторонам от двери встали ребристые колонны. Сама дверь окрасилась в лаково-чёрный цвет. На её поверхности вырос дверной молоток в виде золотого полумесяца. Табличка засияла, будто только что отполированная. Под ногами протянулась дорожка из серебристых камней. По её сторонам выросла живая изгородь высотой мне по плечи, с кроваво-красными листьями.

Я подошла к двери. Остановилась перед ней. На табличке значилось:

Сердце пропустило удар. Во рту пересохло. У меня получилось! Я попала туда, куда хотела! Я отступила на шаг и запрокинула голову, чтобы оглядеть фасад здания. Все окна были темны — и лишь в одном, на третьем этаже, похоже, горела свеча. Свет вдруг померк — чей-то силуэт заслонил его. И свет погас.

Я потянулась к дверной ручке, молясь, чтобы дверь оказалась не заперта. Но мои пальцы прошли сквозь ручку, будто её и не было. Я даже ничего не почувствовала. С ума сойти можно! Тут невдалеке послышались голоса, и из-за угла показались двое мужчин. Оба бритоголовые, в плащах гадкого оранжевого цвета и чёрных сапогах. Я была у них как на ладони, застыв столбом перед дверью. Но они, похоже, меня не видели!

Я вспомнила рукопись Амброуза Крэбтри — он же писал, что в иной мир попадает лишь душа путешественника. Должно быть, я тут что-то вроде призрака, не способного открыть дверь, и всё такое. Конечно, так я смогу куда угодно пробраться незамеченной — но как прикажете в призрачном теле спасать Ребекку?

Дверь вдруг замерцала, как свеча на ветру, — то станет полупрозрачной, то снова твёрдой и незыблемой. При каждом мерцании мне на миг открывалось то, что находилось за дверью, но вместо холла или прихожей там были только груды битого кирпича. Испугавшись, что упущу свой шанс, я снова попыталась схватиться за ручку…

— Так-так, что тут происходит?

Я резко обернулась на голос, и мне в лицо ударил порыв ветра, когда Дворец Проспы у меня за спиной провалился сквозь землю. Вымощенная камнем дорожка исчезла в несколько секунд, кусты алой живой изгороди растаяли, как прошлогодний снег. Я снова стояла на унылой и ничем не примечательной Уинслоу-стрит. И ко мне с другой стороны улицы направлялся дородный ночной констебль. На лице у него было написано глубокое подозрение.

— Сейчас четыре часа утра. Что это вы бродите по Стоквеллу среди ночи, да ещё совсем одна?

Он был низенький. С двойным подбородком и широко посаженными глазами. Жидкие рыжие усы только довершали общее безнадёжное впечатление.

— А вам-то что за дело? — пожелала знать я.

Разочарование моё было жестоким. Я только проникла в Проспу, как она рассеялась, будто утренний туман!

Констебль слегка опешил от моего напора.

— Э… это моя работа, вот что мне за дело, — сказал он. — А вам положено в такое время мирно спать дома в постели, а не шататься по улицам. Вам придётся пойти со мной, юная мисс.

— Куда катится мир — двенадцатилетняя девочка уже не может спокойно побродить по улицам среди ночи, чтобы к ней не приставали всякие констебли! — заявила я, горделиво фыркнув. — Надо бы взять вашу дубинку да поучить вас хорошим манерам, но, поскольку уже поздно, считайте, что отделались крепким шлепком по руке и устным предупреждением.

Я от души припечатала его по пухлому запястью и, пока констебль ошалело моргал, припустила во весь дух не оглядываясь.

 

13

— Я же запирала дверь, точно помню, — растерянно бормотала миссис Диккенс, щедро накладывая овсянку в мою миску на кухне. — После давешнего несчастья с тортом ваша матушка просто рвала и метала. Она велела мне запереть вас и ещё раз проверить дверь, прежде чем идти спать.

Когда экономка пришла меня будить, то страшно удивилась, обнаружив, что дверь моей комнаты открыта. Вечером, когда я вернулась домой и на цыпочках прокралась к себе, запереться у меня не было никакой возможности. Разумеется, я попробовала воззвать к герцогине Тринити, чтобы она явилась и сделала всё как было, но тщетно.

Я посыпала кашу корицей.

— Миссис Диккенс, не судите себя слишком строго, — сказала я, изящно уминая овсянку. — Вам же в обед сто лет, да и мозги у вас совсем спеклись от виски.

— Я разве что крохотный глоточек иногда себе позволяю, так, от случая к случаю, — возразила экономка, явно упав духом. — Мой ум всегда был острым, как бритва.

— А теперь вы и собственное имя-то с трудом помните. Слов нет, как прискорбно.

— Миссис Снэгсби выгонит меня, если узнает, — вздохнула миссис Диккенс, поставив кастрюлю с кашей обратно на плиту. — В жизни не видела её такой злющей. Ни разу за все годы, что работаю в этом доме.

— Ну откуда мне было знать, что в мешочке с надписью «мука» окажется порох? — сказала я с праведным негодованием. — Да, я ошиблась, но ничего страшного ведь не произошло. Подумаешь, беда какая: всего несколько ожогов, может, у кого-то причудливый шрам на лице останется — не о чем и переживать. — И тут огромная печаль захлестнула меня с головой, навалилась всей тяжестью. Я посмотрела на экономку, поймала взгляд её добрых глаз, и что-то в этом взгляде заставило меня спросить: — Миссис Диккенс, почему мамаша Снэгсби так меня ненавидит?

— Ну и вопросики у тебя! — Она села рядом со мной. — Деточка, не принимай это близко к сердцу. Конечно, миссис Снэгсби — женщина сурового нрава. Такая уж она есть. — Я заметила, как взгляд экономки скользнул по портрету Гретель на стене. — Дай ей время, и однажды её сердце оттает.

— Она, должно быть, очень скучает по дочке, — сказала я, указав на портрет.

— Ты права, — тихонько согласилась экономка. — Она словно забыла, как радоваться жизни, когда рядом нет мисс Гретель.

— Как давно она уже в Париже?

Тут миссис Диккенс вскочила и принялась деловито протирать стол:

— Ох, да чтоб я помнила… Я вообще с цифрами не ладах…

Я закончила есть и промокнула губы:

— Миссис Диккенс, вы что-то от меня скрываете?

— Чем рассиживаться и болтать попусту, — раздался ледяной голос, — лучше иди и подмети крыльцо!

Мы обернулись и увидели, как в кухню властно вошла мамаша Снэгсби.

— А потом помоги миссис Диккенс привести в порядок гостиную, — добавила она. — Туда до сих пор зайти страшно после вчерашней катастрофы.

На моем лице, вне всяких сомнений, в полной мере отразилось огорчение, которое я испытала при этих словах:

— Дорогая, я хочу, чтобы вы знали: я признаю, что отчасти виновата…

— Побереги силы, юная леди, — перебила мамаша Снэгсби. — Занимайся уборкой и помалкивай — вот и всё, что от тебя требуется.

Она царственно повернулась и вышла из кухни. От таких разговоров впору было совершенно пасть духом. Я бы и упала, но тут меня осенила блестящая идея. Я отнесла миску в раковину, а в моей голове тем временем складывался ответ на загадку Гретель Снэгсби.

Она не учится ни в какой школе в Париже. О нет, её судьба сложилась куда интереснее! Эта девушка влюбилась и сбежала из дома вместе со своим возлюбленным. И кто же этот нетерпеливый и чахоточный ухажёр? Не кто иной, как брат Эстель Дамблби, конечно! Эстель говорила, что Себастьян заболел и влюбился в сиделку. В сиделку, которая жила в доме Снэгсби. Так это была Гретель!

Они держали свои чувства в секрете, ведь Гретель была дочерью простых гробовщиков, а Себастьян — настоящим аристократом. Поэтому юные влюблённые решили бежать в горы и провести всю жизнь в изгнании. Вдали от людских глаз, но зато вместе и в любви.

И когда я взяла метлу и отправилась на крыльцо, я уже чувствовала себя почти прежней. Да и как могло быть иначе? Ведь теперь у меня было целых две задачи. Спасти Ребекку и помочь мамаше Снэгсби воссоединиться с дочерью.

— Но почему я должна давать тебе свои ключи, деточка?

— Потому что мне надо ненадолго отлучиться по срочному делу, и я не хочу, чтобы вы надрывались, спускаясь и поднимаясь по лестнице, когда надо будет выпустить и впустить меня.

Решение первой и наиболее безотлагательной задачи пришло ко мне в голову, когда я оттирала стены гостиной. Хотя прошлой ночью мне не вполне удалось осуществить задуманное, я всё-таки нашла Дворец Проспы.

Я во что бы то ни стало должна повторить попытку. А для этого надо улизнуть из запертой комнаты и из дома. Но нельзя же надеяться, что герцогиня Тринити опять придёт мне на помощь. Поэтому мне нужно заполучить тяжёлую связку ключей с пояса миссис Диккенс.

— Ваша матушка строго-настрого запретила вам уходить из дома, — сказала миссис Диккенс. Положительно, с ней стало просто невозможно иметь дело.

— Мамаша Снэгсби ушла на встречу со своим бухгалтером и вернётся только к вечеру, — возразила я со всей убедительностью логики. — А нам надо докупить свечей, ведь завтра похороны мистера Блэкхорна.

— Но я купила дюжину свечей на прошлой неделе.

— Ах вы бедная дурочка, совсем заработались. Это было три недели назад! — сказала я, усадив экономку на диван. — Ничего удивительного, что вы забыли запереть мою комнату вчера вечером.

— Последние дни я что-то сама не своя.

— Ну конечно! Ваш котелок уже не варит, изо рта разит как из Преисподней, и нервы никуда не годятся. — С душераздирающей нежностью и заботой я заставила её прислониться к подлокотнику и отцепила от пояса связку ключей. — Честное слово, миссис Диккенс, у меня просто нет выбора. Я возьму ключи, а как вернусь, сразу же отдам. Дорогая, вы же сами понимаете, что так будет лучше!

Экономка прослезилась и заголосила о том, в какую старую развалину она превращается. Но у неё всё же хватило здравого смысла не спорить со мной.

Слесаря я отыскала в одном из наименее благопристойных районов города — так ни миссис Диккенс, ни Снэгсби ни за что не узнают, что я заказала копию ключа от своей комнаты. Слесарь выглядел не слишком приветливо, зато не задавал вопросов, сказал только, что заказ можно будет забрать в два часа. И стоить это будет два шиллинга.

К счастью, миссис Диккенс выдала мне пять шиллингов на свечи. Поэтому у меня осталось немного денег, ведь свечи, которые миссис Диккенс купила на прошлой неделе, лежали в ящике комода в зале для прощаний. Но когда я задумалась о том, как потратить неправедно нажитые средства, мне пришло в голову только одно достойное решение: выпить горячего шоколада с тортом.

В запасе у меня было несколько часов, и я отправилась на поиски подходящего кафе. И вот тогда-то, пока я бродила по многолюдным улицам, меня и накрыло это странное ощущение. Люди спешили мне навстречу, обгоняли меня, пересекали дорогу, но я постоянно чувствовала на себе чей-то взгляд. Я резко обернулась, но не увидела никого сколько-нибудь подозрительного.

Тогда я метнулась влево и растворилась в тенях узкого проулка между таверной и лавкой, торгующей потрохами. Оттуда я могла видеть прохожих, оставаясь незамеченной. Если по моему следу идёт злоумышленник, скоро он себя обнаружит.

Однако я так и не увидела никого пусть даже самую малость двуличного. Просто самые обычные, скучные люди шли по своим делам. И одной из них была мисс Бойни. Какое удивительное совпадение! Она прошла мимо. Остановилась. Вернулась и стала вглядываться в тёмный переулок, где притаилась я. Обернулась и посмотрела в другую сторону. Взгляд у неё был до странности жёсткий и цепкий, какого я у неё раньше не замечала. Некая мрачная решимость читалась в нём. Возможно, мисс Бойни что-то не то съела.

Я решила, что самое время эффектно выйти из тени.

— Айви! — воскликнула мисс Бойни, поправляя очки с толстыми стёклами. — Какая неожиданная встреча! Что ты делаешь в этой части города?

— А что вы сами тут делаете?

Мисс Бойни натянуто улыбнулась:

— Я пришла сюда за книгами. Один джентльмен с соседней улицы надеется, что его коллекция трудов по истории Южной Америки может представлять интерес для Лондонской городской библиотеки.

Звучало весьма правдоподобно. В жизни библиотекарши только такие приключения и бывают.

— У меня возникло такое чувство, будто за мной следят, — сказала я. — А тут откуда ни возьмись вы. Душераздирающе интересно.

Библиотекарша густо покраснела:

— Должна признаться тебе, Айви. Я заметила тебя уже некоторое время назад, когда шла по другой стороне улицы, и подумала, что ты опять разыскиваешь эту ужасную мисс Олвейс. Вот я и решила проследить, чтобы с тобой не случилось ничего плохого. Ты очень на меня сердишься?

В какой-то момент я засомневалась, стоит ли верить словам мисс Бойни. Но теперь поняла, как глупо было её подозревать.

— У меня тут одно ужасно важное дело, — заявила я. — Я бы рассказала вам, но боюсь, вы упадете в обморок на нервной почве.

— Скажи, это… — мисс Бойни придвинулась ко мне почти вплотную, — это как-то связано с твоей подругой, попавшей в беду?

Надо же, какая догадливая эта библиотекарша!

— Да, дорогая, в некотором смысле.

— Айви, всё-таки лучше бы ты обратилась в полицию. Я очень волнуюсь о твоей судьбе и судьбе твоей подруги. Очень-очень.

— Не бойтесь, мисс Бойни, — сказала я, обходительно похлопав её по руке. — Я знаю, что делаю.

Библиотекарша скрестила руки над своим толстым животом и напустила на себя до ужаса серьёзный вид:

— Вчера мне пришлось спуститься в хранилище, и я случайно обнаружила, что рукопись Амброуза Крэбтри пропала. Представь, каково было моё потрясение. Айви, пожалуйста, не думай, что я пытаюсь обвинить тебя в краже, но я должна знать…

— …не я ли стащила эту рукопись, чтобы попробовать перехитрить законы времени и пространства? Конечно, нет, дорогая. Я бы на такое и за весь чай Китая не согласилась.

Мисс Бойни по-прежнему хмурилась:

— Рада это слышать. Признаться, я горько жалею, что вообще рассказала тебе об этой книге. Позволь спросить: тебе удалось выяснить, где сейчас твоя подруга?

— Я… Нет, я пока не смогла найти Ребекку. — Почему-то мне не хотелось рассказывать ей больше.

— Но ты пыталась?

Я кивнула.

— Возможно, не слишком усердно, — резко сказала мисс Бойни. Но мгновением позже её черты разгладились, и она снова стала похожа на ту, какой я её знала. — Я хочу сказать, если дело не терпит отлагательств, надо приложить все усилия — в разумных пределах, конечно. Может быть, ты разрешишь мне помочь тебе?

— О, только не это! — воскликнула я. — У меня, конечно, дел по горло, но какая же из вас помощница — вы же книжный червь, и всё такое.

Мисс Бойни кивнула и натянуто улыбнулась:

— Да, наверное, ты права.

Засыпать в мои планы не входило. В них входило дождаться, когда дом погрузится в темноту и мамаша Снэгсби перестанет бродить по коридорам. И тогда, открыв дверь своим ключом, я улизну и отправлюсь на Уинслоу-стрит, чтобы снова попытаться проникнуть во Дворец Проспы.

Но пока я сидела на кровати, считая минуты, сон подкрался и овладел мной. Это был очень крепкий сон. И я наверняка проспала бы до самого утра, если бы не алмаз Тик-так. Он ожил глухой ночью, вспыхнул белым светом, будто маяк, и налился теплом. Я резко проснулась. Мгновенно пришла в себя. В доме царила тишина — тяжёлые шаги мамаши Снэгсби за дверью давно стихли. Помятые часы показывали начало второго ночи. Я выудила камень из-под рубашки, и имя Ребекки само собой сорвалось с моих губ.

Я молилась о том, чтобы её увидеть.

В сердце колдовского камня раскрылось звёздное небо Лондона, потом растаяло и на его месте появилась комната с жёлтыми стенами. Железная кровать. Голый пол, выкрашенный белой краской. Стул у стены. На стуле — сжавшаяся в комочек девочка в ночной рубашке цвета слоновой кости. Её лицо было ещё бледнее, чем в прошлый раз, и словно бы отупелым. И оно слегка расплывалось, хотя всё остальное я видела чётко. Ребекка не смотрела на меня. Её взгляд был устремлён в неведомые дали.

— Ребекка, — прошептала я. — Ребекка, это я, Айви. Ты слышишь меня, дорогая? Ты меня видишь?

Она начала раскачиваться на стуле взад-вперёд, волосы упали ей на лицо.

— Ты во Дворце Проспы? — спросила я в нетерпении. — Кивни, если так.

Она не ответила.

— Я вернусь туда, как только смогу, и отведу тебя домой, — пообещала я.

Ребекка подняла глаза. Всего на миг. Посмотрела прямо на меня из глубин камня. Потом её голова упала на грудь, и Ребекку стала бить дрожь.

— Поговори со мной, дорогая! Скажи, где тебя искать!

Ребекка вдруг снова вскинула голову. Но теперь она смотрела не на меня. На её лице отразился ужас. На мгновение на неё легла тень. Чья-то рука грубо схватила девочку за запястье. Ребекка закричала, но крик вышел приглушённым, еле слышным. Потом её дернули куда-то в сторону — и остался лишь опрокинутый стул.

 

14

В моей крови кипела жажда мести. Душа пылала гневом. И я приветствовала эту ярость.

В Стоквелл я шла как в тумане. Не замечая луны в третьей четверти. Не обращая внимания на моросящий дождь, от которого булыжники мостовой сделались чёрными и скользкими. Меня не волновало, что я брожу по Лондону в одной ночной рубашке. Босая.

Ребекка в беде. В страшной беде. С ней творят нечто ужасное. Кто знает, куда её потащили и зачем… Но ничего хорошего её там точно не ждало! Волны ярости вздымались во мне и бились о стены моего разума. Никогда ещё мне не доводилось испытывать столь ослепительного гнева.

Когда я свернула на Уинслоу-стрит, воздух вокруг словно загустел. Его заполнило жужжание, и всё вокруг, казалось, замедлилось, хотя я не чувствовала сопротивления. Алмаз Тик-так пылал на моей груди так, что на коже должен был остаться ожог. Сияние камня, яркое, жёлто-оранжевое, просачивалось сквозь ткань рубашки, освещая мне путь. Наверное, со стороны вид у меня был совершенно потусторонний. К счастью, давешний рыжеволосый констебль мне не встретился.

Все мои мысли были только о Ребекке. Но я не раздумывала над тем, где она и сумею ли я попасть во Дворец Проспы. Потому что едва я собралась перейти улицу, фонарь поблизости растворился в воздухе. Влажная брусчатка сменилась большими серебристыми плитами. Пустая телега сгинула. Шестое правило Амброуза Крэбтри гласило: сильные переживания — рука, приподнимающая завесу. Этот мистер Крэбтри был ужасно умный для безумца.

Стоило мне подойти ближе, как обувная фабрика и пансион по сторонам разрушенного дома подёрнулись рябью и туманом. А потом исчезли, будто земля разверзлась и поглотила их. Камни у меня под ногами дрогнули, жужжание стало громче, и я ничуть не удивилась, когда передо мной воздвигся Дворец Проспы с его ребристыми колоннами и бесчисленными окнами. На этот раз вокруг него вырос лес бледных деревьев, словно войско призрачных стражей. Выглядело это довольно-таки жутко.

Но мне было нечего бояться. Я уже успела убедиться, что в этом мире я нечто вроде призрака. Мне не по силам ухватить даже дверную ручку. Ступая по тропе между кроваво-алыми живыми изгородями, я запрокинула голову, чтобы посмотреть, не горит ли свет в каком-нибудь из окон. И тогда впервые увидела небо этого мира. Оно было пустым и беззвёздным, лишь луна в третьей четверти освещала его. Если бы не лёгкий изумрудный оттенок, можно было бы подумать, что это та же самая луна, что плыла над Лондоном.

Все окна были темны. Я обошла здание сбоку. Снова посмотрела вверх. Из окна на втором этаже лился тёплый жёлтый свет от горящей свечи. Оно было распахнуто, занавески мягко колыхались на ночном ветру. И вдобавок рядом росло большое белое дерево, с ветки которого ничего не стоило забраться в окно. Какая фантастическая удача!

Я услышала приглушённые голоса, звук шагов. Но они доносились с другой стороны здания. Никто не увидит, как я лезу в окно.

Но как? Как прикажете забраться на дерево, если здесь, в Проспе, я не более чем бесплотный дух? С досады я ударила по белому стволу и пару раз пнула его. И ахнула от изумления. Я протянула руку и погладила бледную кору. Она оказалась чуть тёплой на ощупь. Выходит, в этот раз я явилась в Проспу не тенью.

Подоткнув ночную рубашку и обняв дерево будто богатенькую бездетную тётушку, я полезла наверх. К счастью, дерево было восхитительно корявым и шишковатым, поэтому я легко находила, за что ухватиться и куда поставить ногу. А когда добралась до нижней ветки, дело пошло ещё веселее — перебираться с ветки на ветку оказалось совсем нетрудно.

Поднявшись на нужную высоту, я осторожно двинулась по толстому суку к окну. Увы, сук не доставал до карниза под окном. Ничего не поделаешь, придётся прыгать. В комнате за окном, как я теперь видела, никого не было. Отлично. Я осторожно присела, напружинилась, глубоко вдохнула — и прыгнула вперёд с энтузиазмом склочного кенгуру.

Приземлилась я не очень изящно. Когда моя нога с силой опустилась на каменный карниз, что-то хрустнуло. Но я ведь наполовину мертва, и мои раны заживают мгновенно. Раз — и боль исчезла. Я схватилась за края рамы, быстро восстановила равновесие и забралась в дом.

Я очутилась в полутёмной комнате. Стены были выкрашены в тоскливый густо-лиловый цвет. Дверь закрыта. На низком столике догорала свеча. Я взяла её и стала осматриваться по сторонам. Комната была почти пуста. Железная кровать. Единственный стул у стены. Белый пол. Не считая цвета стен, она ничем не отличалась от комнаты Ребекки. Значит, моя подруга где-то неподалёку. Я зашагала к двери с решимостью, которую может позволить себе только девочка-невидимка в странном и загадочном доме.

— Пожалуйста, не надо… — раздался хриплый голос. — Не надо снова…

Я подпрыгнула от неожиданности:

— Кто здесь?

Голос раздавался из угла комнаты. Я устремилась туда, освещая себе путь свечой:

— Таиться во мраке, чтоб вы знали, крайне невежливо. Немедленно покажитесь!

— Не надо снова… — произнёс голос. — У меня нет… нет сил.

Пламя свечи бросало жёлтые блики на стену. Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы найти говорившего. Он сидел в углу, скорчившись на полу. Я присела на корточки рядом. Подняла свечу повыше, чтобы рассмотреть его. Человек отшатнулся от света и заслонил руками лицо. Кожа его была страшно бледная, почти прозрачная. Казалось, сквозь него можно разглядеть лиловую стену. В высшей степени странно, согласитесь.

И точно так же, как Ребекка, когда я видела её в камне, человек будто бы слабо светился. Свет был слишком тусклым, чтобы разогнать тьму — как если бы внутри незнакомца догорело пламя и остались лишь едва тлеющие угли.

— Пожалуйста, не надо…

— Я не сделаю вам ничего плохого, дорогой. Я ищу свою подругу. Её зовут Ребекка Баттерфилд. Вы, случайно, не знаете, где она может быть?

— Так ты не одна из них?

— О ком вы говорите?

Человек медленно опустил руки. Поднял голову. Открыл глаза. Его щёки ввалились. Усы поседели. Взгляд сделался пустым. И всё же я узнала его:

— Мистер Блэкхорн?

Он ощупывал моё лицо взглядом, и слёзы катились по его щекам. Непонятно было, узнал он меня или нет. В моей душе бушевала буря. Откуда здесь взялся мистер Блэкхорн?! Тот самый мистер Блэкхорн, у смертного одра которого я читала такие чудные стихи? Тот самый мистер Блэкхорн, чья жена носила на диво непослушный парик? Тот самый мистер Блэкхорн, которого Снэгсби должны завтра хоронить?

— Что с вами случилось, дорогой? — настоятельно спросила я. — Как вы сюда попали?

Я услышала звон ключей за несколько мгновений до того, как дверь распахнулась. К счастью, я умею действовать молниеносно. Быстро задув свечу, я спряталась под кровать. Затаившись там, я увидела, как пара чёрных сапог вошла в комнату и прошагала к окну.

— Не иначе, Светоч Справедливости особо благоволит к вам, мистер Блэкхорн, — раздался глубокий женский голос. — Вы единственный, кому позволяют оставлять окно открытым каждую ночь.

Я услышала, как она закрывает окно, и воспользовалась моментом, чтобы выбраться из-под кровати и спрятаться за дверью. Оттуда я смогла разглядеть гостью мистера Блэкхорна. Её тёмные волосы были острижены очень коротко и торчали ёжиком. Грубое, лишённое всякого благородства лицо украшали боевые шрамы. На ней было белое платье, накрахмаленное так, что стояло колом, с воротником-стойкой и такой же мундир отвратительного оранжевого цвета, как у стражей, которых я видела снаружи в прошлый раз. На поясе женщины висел кинжал.

— Идите-ка баиньки, — сказала она.

Старик попытался встать, покачнулся, и тогда женщина подхватила его на руки как младенца и уложила в постель.

— Вот так. Завтра вам снова работать, поэтому отдохните хорошенько.

Мистер Блэкхорн расплакался, аж смотреть больно. Но меня ждала моя миссия. И я помнила восьмое правило Амброуза Крэбтри: не задерживаться в другом мире больше тридцати минут. Время работало против меня.

Воспользовавшись тем, что лысая барракуда отвлеклась подоткнуть мистеру Блэкхорну одеяло, я на цыпочках выскользнула в коридор. То есть так было задумано. Но оказалось, что у этой уродины слух тоньше, чем у пантеры. Я ещё и порог перешагнуть не успела, как она обернулась и бросилась ко мне.

К счастью, она оставила ключи в замке, чем я и воспользовалась, захлопнув дверь у неё перед носом. Естественно, она подняла изрядный шум. Принялась колотить в дверь. Вопить — что-то насчёт того, как она поймает меня, разорвёт на кусочки и зажарит на вертеле.

Но я не слушала — я бежала по длинному-предлинному коридору, сжимая связку ключей. Я не сомневалась, что один из них откроет комнату Ребекки. Оставалось только найти её.

На бегу я заметила кое-что интересное. Стены, пол и потолок широкого коридора, по которому я мчалась, были белые. Но двери по обе его стороны были выкрашены в разные оттенки фиолетового — от тёмно-лилового до нежно-сиреневого.

В конце коридора обнаружилась парадная лестница. Поскольку в здании было не то семь, не то восемь этажей, я бросилась наверх, а не вниз, перепрыгивая через две ступеньки. На третьем этаже тянулся такой же широкий белый коридор с дверьми без табличек, окрашенных во все оттенки голубого. Этажом выше двери были зелёные.

Дышать становилось всё труднее, но я бросилась ещё выше. И остановилась, хватая ртом воздух. Млея от облегчения. Потому что в этом коридоре двери были всех оттенков жёлтого. Наконец-то! Теперь нужно только вспомнить, какого в точности оттенка были стены в комнате Ребекки, когда я видела её в камне. И тогда я найду её.

Самые первые, густо-жёлтые, двери я пробежала без остановки и замедлила шаги, только когда оттенки стали нежно-золотистыми. Дальше мне не пришло в голову ничего лучше, как стучать в каждую дверь по очереди. И я бы так и сделала (неплохой ведь был план), если бы не алмаз Тик-так. Он внезапно вновь засветился ослепительным светом, я достала его и заглянула внутрь — сердцевина камня была восхитительно жёлтой. Должно быть, это и был нужный мне оттенок — цвет двери, за которой томилась Ребекка.

Я поспешно миновала около двух дюжин дверей, сверяясь с цветом камня. И спустя всего несколько мгновений нашла именно тот цвет, что требовался. Я спрятала камень и попыталась открыть дверь. Конечно же, она была заперта.

— Ребекка? — окликнула я, постучав в дверь. — Ты здесь, дорогая?

Не дожидаясь ответа, я стала перебирать ключи в огромной связке, пробуя их по очереди и молясь, чтобы следующий подошёл.

— Понимаю, тебя ошеломило то, что я сумела разыскать тебя, — продолжала я. — Тебе следует благодарить за это одного доброго волшебника, Амброуза Крэбтри. Я познакомилась с ним на рынке в Ковент-Гардене. О, он затребовал непомерную цену — три пирога с лимоном и пуделя. А взамен научил меня ужасно мистическому приёму, называется «Приподнять завесу». И оказалось, что у меня к этому делу настоящий талант.

— Айви…

— А уж попасть в этот жутенький дом и вовсе труда не составило — окно внизу было открыто, а рядом росло подходящее дерево. Госпожа Удача часто подобным образом улыбается нам, Покетам. Например, моему четвероюродному братцу по имени Джек однажды просто невероятно повезло с горстью бобов.

— Я знала, что ты придёшь, Айви.

Ребекка! Я услышала шорох по ту сторону двери и поняла, что моя подруга навалилась на неё, пытаясь открыть. Теперь разделяли нас только доски двери.

— Разумеется, я не могла не прийти, — сказала я, с потрясающей быстротой пробуя ещё три ключа. — Я знаю, ты тут ужасно страдала, дорогая, но теперь всё позади. Потерпи ещё чуть-чуть, и мы вернёмся в Лондон.

— Они на это и рассчитывали, — прошелестела она. — Они надеялись, что я стану приманкой для тебя. Но я же предупреждала тебя, Айви. Почему ты не послушала?!

— А что мне было делать — бросить тебя тут? — Я быстро вытащила ключ и вставила на его место новый.

— Да, именно так тебе и следовало поступить. — Голос Ребекки окреп. — Ах, Айви, уходи скорее отсюда — добром это не кончится!

— Очень даже кончится. Ты вернёшься домой к своим родным — они будут вне себя от радости, когда увидят тебя в Баттерфилд-парке.

— Перестань! — резко сказала она, и сердце моё сжалось. — Ты не понимаешь. Для этого уже слишком поздно.

Она умолкла. Лишь тяжёлое дыхание доносилось из-за двери. Или мне это только чудилось.

— Ребекка, что тут с тобой делают? Что вообще творится в этом доме?

— В этом доме умирает последняя надежда, — отвечала она, — потому что выжить здесь ей не под силу. Я смирилась со своей судьбой, Айви, и ты смирись. Если ты придёшь снова, то сделаешь мне только хуже. Покинь Проспу и не возвращайся сюда!

— Я без тебя никуда не уйду.

— Так надо! Если они найдут тебя, то…

— Вот она! — раздался крик. И следом — громкий свист.

Я обернулась. По коридору ко мне бежала уродливая великанша, которую я заперла в комнате мистера Блэкхорна, а с ней какой-то верзила с такой же коротко стриженной головой и в оранжевом мундире.

— Кажется, твоё спасение откладывается, дорогая, — сообщила я подруге с умопомрачительным спокойствием.

Ребекка принялась колотить в дверь:

— Беги, Айви! Беги подальше отсюда!

Но я не побежала.

— Не бойся, Ребекка. Правило номер семь Амброуза Крэбтри гласит, что границу между мирами пересёк только мой дух и мне ничего не грозит. В эту самую минуту я нахожусь в Лондоне, в покое и безопасности. Так что волноваться совершенно не о чем.

Поэтому я была несколько потрясена, когда двое мускулистых стражей этого места схватили меня за руки и прижали к стене. Женщина уставилась на меня во все глаза и вдруг ахнула:

— Это она!

— Она не спит, — прогудел её сообщник. — Светоч Справедливости наградит нас медалями.

— Немедленно отпустите меня, а не то я вам обоим покажу, где раки зимуют!

Вместо ответа они поволокли меня по коридору. Я действовала так, как велел голос разума: кричала, пыталась хорошенько покусать их, лягалась со всем возможным усердием. Но они даже не поморщились. Уже у самой лестницы я от души наступила женщине на ногу. Это сработало. Уродливая негодяйка взвыла и выпустила мою руку. Я не замедлила этим воспользоваться, ткнув её безмозглого дружка пальцем в глаз. Он заорал так, что и повитуха бы поразилась, и попятился.

С быстротой света я бросилась обратно к двери Ребекки и принялась снова пробовать ключ за ключом, вопреки всему надеясь, что мне удастся освободить подругу.

— Держись, дорогая! — крикнула я.

— Уходи, Айви! Беги со всех ног!

— Совершеннейшая чепуха. Я не могу уйти без тебя и не уйду.

Моя голова запрокинулась назад. А что ей ещё оставалось, если стриженая охранница схватила меня за волосы и дёрнула? Ключи у меня отобрали. Я сражалась как тигр, но и глазом моргнуть не успела, как меня снова потащили по коридору.

— Ну, теперь пусть Светоч Справедливости с тобой разберётся, — сказала громила, гадко ухмыляясь.

— Не позволяй им схватить тебя, Айви! — крикнула нам вслед Ребекка. — Что угодно, только не попадайся им!

— Кажется, тут от меня мало что зависит, дорогая! — крикнула в ответ я.

— Всё в твоих руках, Айви! — донесся до меня отчаянный голос Ребекки. — Вспомни, как ты попала сюда! Ты можешь вернуться точно так же!

— Прикуси язык, Баттерфилд, а не то тебе не поздоровится! — огрызнулась женщина-горилла.

— Но как? — крикнула я.

— Ты приподняла завесу… — Голос моей подруги стал слабеть. — Ты приподняла завесу, а теперь опусти её. Опусти её, Айви…

Мы были уже на лестнице, и мои пленители волокли меня вниз. Я позволила своим рукам повиснуть плетьми. Мои ноги превратились в желе. Я не очень хорошо понимала, что делаю. Знала только, что все мысли мои — о Лондоне. А все тревоги — о Ребекке. И я дала им волю.

Один из стражей закричал. Что-то вроде:

— Держи её, дура!

— Я пытаюсь! — раздался отчаянный крик в ответ.

Ступеньки пошли волнами, поднимаясь и опадая словно океанский прибой. А потом руки, державшие меня, — нет, оба моих пленителя целиком растаяли в воздухе. Дворец Проспы стал оседать, уходя в землю, и я провалилась в пустоту. Мне было ничуточки не страшно.

Я закрыла глаза, раскинула руки в стороны и камнем полетела вниз. Но опустилась на землю мягко, как пёрышко. Просто подо мной вдруг обнаружилась брусчатка. Кажется, я пару раз перевернулась, не в силах сразу остановить движение. Моя ночная рубашка намокла. Я лежала на мостовой Уинслоу-стрит. Я поднялась на ноги и застыла, пытаясь прийти в себя.

Ребекка была так близко! Всего лишь какая-то дверь разделяла нас. Но мне не удалось вернуть её домой. И что произошло с мистером Блэкхорном? Его душераздирающие рыдания до сих пор звучали у меня в ушах. Что же делают с ними во Дворце Проспы? Они ведь должны лечить людей, которых поразила болезнь под названием Тень… И почему Ребекка не хотела, чтобы я её спасла? Это всё нечестно. И непонятно. И грустно.

Я вернулась на тротуар. Глаза мои подёрнулись слезами, всё вокруг стало расплываться. Это от ветра. Просто ветер в лицо. Оглянувшись напоследок на провал на месте Дворца Проспы, я вытерла слёзы и пошла домой.

 

15

— Ты очень хорошо прочитала стихи, Айви.

— Правда?

Эзра кивнул (взмахнув брылями) и жестом поторопил меня, чтобы я села на стул у закрытого ставнями окна.

— Да, хотя, возможно, тебе стоит поговорить с твоей библиотекаршей — пусть подберёт тебе что-нибудь более духоподъёмное. А теперь передохни, а мы с мамой Снэгсби пока позаботимся о делах.

У миссис Рашмор была больная печень. Доктор сказал, ей осталась неделя. Может быть, две. Не желая обременять своих родных подготовкой к похоронам и всему такому прочему, она пригласила Снэгсби. Поэма, которую я читала, имела большой успех. Кажется, это было творчество какого-то шотландского поэта — о том, как смерть подкрадывается в ночи и все мы там будем. У миссис Рашмор слёзы текли как из брандспойта.

Должна признаться, на сей раз я не вкладывала в чтение душу. Мысли мои были заняты Ребеккой. Что за злые дела творятся во Дворце Проспы? И мистер Блэкхорн… как он-то туда попал? И как получилось, что эти стражники-верзилы узнали меня? «Она не спит», — сказал один из них. Что он имел в виду? Ох, всё так запутано!

— Вот, пей. — Мамаша Снэгсби принесла мне стакан тёплого молока.

— Я не хочу пить.

— Разумеется, хочешь, — отрезала она. — Я должна ответить на множество вопросов миссис Рашмор, так что некогда мне тут с тобой препираться.

Я взяла молоко. А взамен дала ей пищу для размышлений.

— Я тут вспоминала мистера Блэкхорна…

— А что с ним?

— Вы не заметили ничего странного, когда он умирал? Чего-то такого, чего обычно не происходит?

— Например?

Я понимала: надо быть очень осторожной, чтобы не вызвать подозрений.

— Ну, кто знает… Может быть, он упоминал, что его как будто тянет куда-то далеко-далеко? Или, возможно, он был не так мёртв, как вам показалось. — Я обратила на мамашу Снэгсби свой самый проницательный взгляд. — Могло такое быть, дорогая? Если да, кивните один раз. Если нет, продолжайте сверлить меня полным отвращения взглядом.

— Похороны мистера Блэкхорна завтра в два часа дня, — холодно сказала она. — И уверяю тебя, юная леди, мы в бюро «Экономичные похороны от Снэгсби» живых людей не хороним. — Она ткнула пальцем в стакан. — Пей. И держи рот на замке.

И мамаша Снэгсби поспешила к постели миссис Рашмор, чтобы участливым шёпотом расспросить её, какой оттенок гробовой доски та предпочитает. Эзра измерял рост старушки. Они выглядели такими невинными. Морщинистыми, как прошлогодний изюм, но совершенно безобидными.

Я послушно выпила молоко и погрузилась в путаницу мыслей. Пытаясь распутать их, я ощутила приятное, успокаивающее тепло. Словно кто-то подложил мне грелку зимней ночью. Или дружески обнял. Тепло медленно заполнило всё моё существо. Оно было таким ласковым, что сопротивляться нисколько не хотелось. Я и не стала.

Когда Эзра разбудил меня, алмаз у меня на груди был ещё теплым. Тело миссис Рашмор оказалось с головой укрыто простыней. Мамаша Снэгсби сказала, что это была прекрасная смерть. Старушка умерла быстро и мирно.

Мисс Бойни видела меня насквозь.

— Ты сама не своя, Айви, и не спорь со мной. — Она взяла стул и села рядом со мной. — Расскажи мне, что тебя тревожит, я настаиваю. В конце концов, если ты не можешь поделиться с задуш… — Она вдруг умолкла. И захлопала глазами.

— Кто кого задушил, дорогая?

Библиотекарша рассмеялась:

— О боже, никто никого не душил! Я хотела сказать, если ты не можешь довериться участливой подруге, то с кем ты вообще можешь поделиться своими тревогами?

Я ушла из дома до начала прощания с мистером Блэкхорном. Мамаша Снэгсби хлопотала, проверяя, всё ли готово — цветы, орган, сэндвичи и чай для поминок, — поэтому мне удалось незаметно ускользнуть. Не то чтобы у меня не было совершенно законного предлога навестить библиотеку — Эзра ведь велел подыскать что-то духоподъёмное, — но я не могла притворяться, что это истинная причина, почему мне хотелось уйти. У меня не было сил смотреть на миссис Блэкхорн, когда она явилась вся в чёрном, обливаясь слезами. И даже то, как восхитительно скособочился её гигантский парик, не смогло поднять мне настроение.

— Всё так сложно… — услышала я собственный голос, который решил ответить мисс Бойни.

— Что-то случилось, Айви? — Мисс Бойни накрыла мою руку своей и сжала её, выказывая самое что ни на есть глубокое сочувствие. — Тебе удалось что-то узнать о твоей подруге?

Я кивнула:

— Я была там. Я говорила с ней.

Библиотекарша ахнула:

— Правда?!

— Всё произошло очень быстро. Я снова отправилась на Уинслоу-стрит — сама не знаю зачем, просто мне казалось, что так надо. И вдруг раз — и я уже там. Чтобы найти нужную комнату, пришлось потрудиться, там было так много оттенков жёлтого, а потом стражи узнали меня, и всё кончилось не слишком удачно.

— Они узнали тебя?

— Думаю, да. Ах, на самом деле я ни в чём не уверена.

Мисс Бойни явно растерялась, но быстро пришла в себя:

— Ты говорила, твоя подруга где-то очень далеко, а Уинслоу-стрит — это же в Лондоне.

— Оттуда началось моё путешествие.

— И как тебе удалось вернуться так быстро? — не унималась любопытная библиотекарша.

— Там можно оставаться только тридцать минут. — Я пожала плечами. — Таковы правила. Хотя некоторые из них, признаться, кажутся мне надуманными.

— Правда?! — Мисс Бойни снова ахнула, поднесла руку к своему огромному подбородку и уставилась на меня так, будто я была чудовищем. — Айви, так это ты украла рукопись Амброуза Крэбтри из хранилища, да? О, Айви, как ты могла! Ты обманула меня!

— Вот это вряд ли. Как правило, я говорю одну только правду.

— А я ведь предупреждала тебя… — Она взволнованно вскочила. Снова села на стул. — Айви, немедленно верни её и пообещай, что никогда больше не будешь так делать.

— Что вернуть, дорогуша?

— Рукопись, украденную из хранилища!

— Так вы украли рукопись из хранилища? Ну, наверное, у вас были на то веские причины, так что забудем об этом.

Я была практически уверена, что разговор окончен, но библиотекарша считала иначе. Она взяла меня за руку и отвела к себе в кабинет. Закрыла дверь. Усадила меня у стола и сказала:

— В этой книге скрыта огромная сила, и шутки с ней плохи. Не соблюдать правила Амброуза Крэбтри до последней буквы — верная смерть.

Вот нахалка!

— Мисс Бойни, хотя я совершенно неповинна в этой краже, могу сказать, что если бы я и правда стащила рукопись, то, прочитав правила, обнаружила бы, что его указания и младенцу понятны.

Мисс Бойни поправила очки на длинном носу:

— Так-так…

— Что же до этих дурацких правил, то, по-моему, Амброуз Крэбтри написал их, перебрав ромового торта до зелёных чёртиков. Некоторые из них просто совершеннейшая ерунда, как я слышала.

— Продолжай.

— Например, седьмое правило гласит, что в иной мир отправляется только душа, и потому путешественнику никто не может навредить. Так вот, мне известно из достоверных источников, что путешественника между мирами могут пренеприятнейшим образом хватать за руки и таскать за волосы.

Библиотекарша побледнела:

— О боже!..

— Я так хотела помочь ей, но Ребекка сказала… — Я понизила голос до шёпота и с мольбой уставилась на мисс Бойни. — Она сказала, чтобы я больше не приходила. Что ей от этого только хуже. Должна признаться, дорогая, я не очень хорошо понимаю, как быть. Я не могу бросить её в этом ужасном месте, но мне невыносима мысль о том, что я могу обречь подругу на ещё более страшные страдания, если вернусь за ней.

— Бедная девочка, — с проникновенной нежностью сказала мисс Бойни. — Забудем о том, куда подевалась рукопись. Ты совершенно права, что решила прислушаться к мольбам своей подруги и оставить попытки. — Она кашлянула. — В конце концов, ты сделала всё, что в твоих силах. Кто упрекнёт тебя за то, что ты сдалась? Уверена, Ребекка поймёт.

Бедная добросердечная мисс Бойни! Она так старалась поддержать меня, убедить, что я поступлю правильно, если опущу руки. Но, как ни странно, её слова подействовали на меня совсем не так, как она хотела. Как мне вообще могло прийти в голову бросить Ребекку на произвол судьбы?! Никогда себе не прощу!

— Простите, мисс Бойни, но подруге нужна моя помощь, и я её не оставлю.

Библиотекарша слабо улыбнулась:

— Какая ты храбрая, Айви.

Дом семейства Дамблби оказался роскошным.

Эстель встретила меня у дверей, поприветствовала так тепло, словно мы были старыми подругами, и повела знакомиться со своим двоюродным дедушкой. У старика было очень хрупкое здоровье, и он редко покидал свои комнаты наверху.

— Я так рада, что ты нашла возможность прийти, Айви, — говорила она, пока мы поднимались по величественной лестнице с перилами, отделанными слоновой костью. — Я боялась, тебя не отпустят.

— Сегодня у нас поминки, — охотно пояснила я. — А потом мамаше Снэгсби ещё предстоит долгий разговор со скорбящей вдовой, которая хочет, чтобы из её покойного супруга сделали чучело и прибили к стене. Так что я совершенно свободна.

— Рада это слышать, — тепло отозвалась Эстель. — Мне так жаль, что приходится держать нашу дружбу в секрете, но иного выхода, увы, нет…

— Не тревожьтесь, дорогая. В надувательстве мне нет равных.

Барон Дамблби оказался человеком весьма незаурядной наружности. Короткие ручки. Ноги как ножки грибов. Лицо как маринованный артишок. И весь скрюченный. Поскольку мне было не привыкать к светским беседам с аристократами, я тепло поздоровалась с ним и непринуждённо заметила, что он здорово смахивает на тумбочку для обуви.

Дворецкий барона уставился на меня, будто я сказала что-то неподобающее.

Но сам барон тихо рассмеялся:

— Я и раньше-то не был рослым молодцем, а в последние годы моя спина и вовсе от рук отбилась.

— Надеюсь, ты любишь торты, Айви, — сказала Эстель, когда их горничная по имени Берта принесла чай. — У нас есть торт с земляничным кремом и с ванильным суфле.

— Я отведаю и того и другого. И не стесняйтесь, отрезайте кусочки побольше, я просто умираю с голоду.

Пока Эстель хлопотала над подносом, я помогла барону устроиться в кресле у огня и проявила чудеса заботливости, подложив подушку ему под спину. Бедняга поморщился, опускаясь в кресло.

— Вас мучают сильные боли в спине? — спросила я.

— Боюсь, что так, — негромко ответил он.

— Я знаю прекрасное средство, — вызвалась я. — Всё, что нужно, — это чашка свиного жира, кусок верёвки, деревянные ложки и люк.

Барон весело рассмеялся. Понятия не имею, по какому поводу.

Тут я заметила на столике миниатюрный портрет миловидного юноши. У него были каштановые волосы, умные глаза и застенчивая улыбка.

Когда стол к чаю был накрыт и горничная с дворецким удалились, мы некоторое время развлекались непринуждённой светской беседой. Потом барон попросил Эстель принести из гардеробной его очки.

— Конечно, дедушка, — ответила красавица.

Когда и она ушла, старый барон повернулся ко мне:

— Я рад, что у Эстель появилась новая подруга. Она слишком мало общается с девушками своего возраста. Моё сердце сжимается, когда я вижу свою внучатую племянницу в такой великой печали. Смерть матери была тяжким ударом для неё, и, конечно, Себастьян…

— О да, я очень хорошо понимаю её чувства. Я недавно потеряла свою лучшую подругу, хотя сейчас я делаю всё возможное, чтобы вернуть её. Что же до Себастьяна — думаю, не стоит переживать за него.

— Ты знаешь что-то о моём племяннике?

— Только то, что он был очень влюбчивый парнишка и по уши втрескался в свою сиделку. — Я откусила большой кусок торта.

— Похоже, Эстель поведала тебе эту печальную историю. — Барон взял со столика потрет юноши. — Скажи, разве он не красавец?

— Просто умопомрачительный.

— Себастьян был застенчивым юношей, он трудно сходился с людьми. Но эта девушка словно вернула его к жизни. Между ними возникли весьма тесные узы.

— Да, к сожалению. — Эстель вернулась и довольно-таки грубо бросила очки деду на колени. — Пока мой брат не встретил эту девушку, он был предан нашей семье. Он должен был унаследовать угольные шахты Дамблби и присматривать за ними, чтобы мы процветали, как в те времена, когда был жив наш отец. Но после знакомства с этой девицей ему это стало неинтересно!

Хотя я была совершенно уверена, что голову Себастьяну вскружила не кто иная, как Гретель Снэгсби, я решила всё же разузнать кое-какие подробности, прежде чем объявлять о своем потрясающем открытии:

— Как она выглядела?

— Внешность у неё была самая непримечательная. Волосы тёмные, — сказала Эстель, усаживаясь рядом со мной на мягкую кушетку и обнимая шёлковую подушку. — Правда, у неё были огромные голубые глаза. Уверена, она гипнотизировала ими моего брата. Хотя всё равно не понимаю, что он в ней нашёл.

У Гретель были тёмные волосы и голубые глаза — правда, на портретах кисти мамаши Снэгсби эти глаза не казались слишком уж большими или гипнотизирующими. Но это явно была Гретель!

— Держись за что-нибудь, дорогуша, — посоветовала я, уминая последний кусок торта. — Потому что сейчас я раскрою тебе тайну Себастьяна и его единственной любви.

Эстель ахнула. Едва не набросилась на меня:

— Ты знаешь, что произошло с моим братом?!

— Не вполне, — радостно ответила я. — Но я знаю, кто была девушка, которая похитила его сердце.

Барон Дамблби выглядел довольно-таки ошарашенным.

— Ты знаешь? — спросила Эстель.

— Да. А что, неужели ты не рада это слышать?

— Прости, я всего лишь не смогла скрыть разочарования. Мы и так знаем про Анастасию Рэдклифф.

Я недоуменно нахмурилась:

— Кто такая Анастасия Рэдклифф?

— Та самая девушка, о которой ты говоришь, — нетерпеливо ответила Эстель.

В высшей степени неожиданно, согласитесь!

— Матушка дала объявление, что мы ищем сиделку, и Анастасия откликнулась первой. Она сказала, что недавно в Лондоне и у неё совсем нет родни. Моя матушка была добрая женщина и пожалела её.

— Анастасия была такая милая и заботливая, трудно было не проникнуться к ней симпатией, — добавил старый барон.

Эстель метнула в него злобный взгляд:

— Она представила хорошие рекомендации, так что у матушки не было никаких оснований подозревать её в дурных намерениях. — Тут Эстель повернулась ко мне и прищурилась. — Особенно хорошо её рекомендовала близкая подруга нашей старой экономки — женщина вполне достойная доверия, кухарка в доме твоих родителей.

— О? — только и смогла сказать я.

— Миссис Глория Диккенс. Ты ведь, конечно, знакома с ней?

— Впервые о ней слышу, дорогая. Сейчас у нас готовит пигмей из Конго, у него огромный набор пряностей и одиннадцать пальцев на руках.

— Правда? — Улыбку Эстель уже трудно было назвать дружеской. — А я слышала от надёжных людей, что миссис Диккенс до сих пор работает в доме Снэгсби.

— Может, и так. Кто их знает. Повара и кухарки все на одно лицо, верно?

— Анастасия говорила, что снимает комнату в вашем доме, а твои родители утверждают, что в глаза её не видели. Вот почему я уверена, что они знают правду. — Эстель аккуратно взяла чашку и отпила глоток. — Матушка заметила, что Анастасия передаёт Себастьяну любовные письма, хотя доказать ничего так и не удалось. Мы уволили её в тот же день. Три дня спустя Себастьян исчез. И, насколько нам известно, с тех пор их никто не видел.

— Ну конечно. Он сбежал вместе со своей возлюбленной, правда? — сказала я, не сомневаясь, что так и было.

Эстель покачала головой. По щекам её потекли слезы.

— Брат никогда бы так не поступил. Мама велела ему забыть эту девицу, и он обещал, что так и сделает.

— Тогда что, по-вашему, произошло? — спросила я.

— Всё на самом деле очень просто, — сказала Эстель. — Анастасия Рэдклифф убила моего брата.

Когда я вышла на задний двор, миссис Диккенс под миндальным деревом ожесточённо выбивала ковёр из гостиной.

Я взяла с садового кресла вторую выбивалку и присоединилась к экономке. Миссис Диккенс ненадолго перестала колотить ковёр и вытерла пот со лба:

— Где ты была, деточка?

Я размахнулась и набросилась на ковёр так, будто это был непутёвый сын, спустивший всё семейное достояние и даже, может быть, собственные панталоны в редкостно сложной партии в шашки. Между сокрушительными ударами я задала вопрос, который не давал мне покоя:

— Что вы знаете о девушке по имени Анастасия Рэдклифф?

Миссис Диккенс со своей стороны врезала по ковру так, что пыль взметнулась столбом.

— А кто это?

— Это вы мне скажите, дорогая. — Я разок-другой наподдала злосчастному ковру. — В конце концов, это вы рекомендовали её Дамблби как сиделку для их сына Себастьяна.

— Правда? — Она рассмеялась, но я чувствовала подвох. — Ну, ты ведь сама сказала: память у меня уже никуда не годится.

— Совершеннейшая чепуха. А ещё я уверена, что Анастасия снимала комнату в этом доме, пока они с Себастьяном не исчезли загадочным образом.

— Вот так история! — отозвалась миссис Диккенс, но от меня не укрылась паника, промелькнувшая в её глазах. — Кто забил тебе голову этой чепухой, деточка?

— Сестра Себастьяна. Она считает, что Анастасия самая что ни на есть злодейка. Что она убила юношу, которого якобы любила, и скрылась.

— Да эта девушка и мухи бы не обидела! — пылко воскликнула миссис Диккенс. — Она любила Себастьяна больше жизни, и он любил её не меньше.

Мне захотелось расцеловать глупую толстуху. Как легко она попалась на мою удочку!

— Вы же говорили, что знать не знаете никакой Анастасии Рэдклифф.

Вид у миссис Диккенс сделался совершенно убитый.

— Это было так давно… — Она снова вытерла пот со лба и присела в кресло. — То, о чём ты спрашиваешь, произошло много лет назад. Есть вещи за пределами нашего понимания. Я вот очень многого в этой истории не понимаю…

— Пожалуй, надо расспросить об этом мамашу Снэгсби, — предположила я вслух.

Домработница так и подскочила:

— Что ты! Не надо!

— Да? А почему? Почему мне нельзя с ней об этом поговорить? — Что-то тянуло меня за язык, не давало покоя, заставляло настаивать. Я понятия не имела, почему мне так важна эта маленькая семейная драма, ведь она не имела ко мне никакого отношения, но мне нужно было узнать ответы. — Кто такая была Анастасия Рэдклифф, миссис Диккенс? И почему вы так боитесь говорить о ней?

— Возможно, это стоит спросить у меня, — раздался голос у меня за спиной.

— Господи, спаси и помилуй нас! — прошептала миссис Диккенс.

Миссис Снэгсби стояла неподалеку, в воротах сада. Её взгляд — ледяной, но спокойный — был прикован ко мне.

— Похоже, у тебя есть вопросы. Думаю, я смогу удовлетворить твоё любопытство. — Она решительно прошагала мимо нас и направилась к дому. — Жду тебя в своём кабинете.

 

16

— Садись.

Я села, не заставив себя долго упрашивать.

Мамаша Снэгсби восседала за огромным письменным столом, сгорбившись, как сестра Квазимодо, перещеголявшая младшего братца по части уродства.

— У тебя ум детектива, Айви. Твои успехи впечатляют.

Впервые она назвала меня по имени. Раньше мамаша всегда обращалась ко мне «юная леди». Ну наконец-то лёд тронулся.

— Даже после того, как я совершенно недвусмысленно дала понять, что тема Дамблби закрыта, ты не отступилась, — продолжала она. — Уверена, сегодня ты побывала у них в гостях — или, во всяком случае, имела с ними продолжительную беседу — и тебя посвятили в курс дела.

— Эстель просто хочет знать, что случилось с её братом. Человек не может взять и раствориться в воздухе.

— Может, если очень захочет. — Мамаша Снэгсби вытянула губы трубочкой, словно собиралась свистнуть. — Если мисс Дамблби не знает, что произошло с её братом, это ещё не означает, что он стал жертвой жестокого преступления. Ты понимаешь меня?

— Ни капельки.

Мамаша Снэгсби вздохнула, и в её вздохе сквозила печаль:

— Ты правильно догадалась, что сиделка Дамблби жила в нашем доме. И между ней и юным Себастьяном действительно сложились близкие отношения. — Старая клуша сложила руки на столе. — Однако ты ошибаешься, если думаешь, что эта девушка снимала у нас комнату.

Я не замедлила недоуменно сдвинуть брови:

— Если она была не жиличка, то кто же?

— Моя дочь.

Должна признаться, глаза у меня слегка полезли на лоб:

— Так у вас, получается, две дочери?

— У меня… у меня только одна дочь. — Мамаша Снэгсби скользнула взглядом по портрету Гретель над камином (там девочке было лет тринадцать, она сидела в кресле, тёмные волосы свободно ниспадали на плечи, на коленях у неё лежал котёнок). — Больше всего на свете Гретель хотела творить добро. Просто сидеть дома, пить чай и устраивать званые вечера, как это делают другие девушки, ей было мало. Она всей душой желала приносить пользу этому миру.

— До жути благородно с её стороны, — заметила я.

— Возможно, — ответила мамаша Снэгсби, однако в её голосе звучало глубокое сомнение. — У неё появилась глупейшая идея работать сиделкой. Разумеется, я запретила ей. Чтобы моя дочь кому-то прислуживала, принимала роды, вытирала чей-то лихорадочный пот — не бывать такому! — Она чуть заметно улыбнулась. — Когда Гретель исполнилось восемнадцать, она втайне от меня подговорила миссис Диккенс помочь ей. Вот так она и стала сиделкой у Дамблби. Несколько месяцев я об этом даже не подозревала.

— И вам не показалось странным, что Гретель где-то пропадает целыми днями?

— У моей дочери хватало ума, а у меня хватало забот, — сказала мамаша Снэгсби с ноткой гордости. — Она сказала, что навещает обезножевшую двоюродную сестру на другом конце города и читает ей. Поскольку это было вполне в духе Гретель, я поверила.

— Тогда кто такая Анастасия Рэдклифф?

— Думаю, это и так понятно. Гретель назвалась чужим именем.

Звучало совершенно логично. Но не до конца.

— А почему, когда Дамблби стали разыскивать своего сына, вы не сказали им правду о том, кто такая Анастасия Рэдклифф? Они бы сразу успокоились.

— Я не хотела, чтобы имя Снэгсби оказалось запятнано скандалом. Что хорошего могло из этого выйти?

Теперь у меня оставался только один вопрос. Зато самый важный:

— Так что же случилось с Гретель и Себастьяном?

— Семья молодого человека была категорически против их брака. И я тоже. — Мамаша Снэгсби ненадолго прикрыла глаза. — Они принадлежали разным мирам, и им не суждено было быть вместе. Но, как ты понимаешь, юношеская любовь сметает все преграды. В одну прекрасную ночь молодые люди сбежали вместе, не оставив даже записки. — Она выпрямилась и фыркнула, показывая, что разговор окончен. — Теперь ты знаешь всё.

Я поймала себя на том, что в изумлении уставилась на мамашу Снэгсби:

— И вы не пытались их найти?

— А какой смысл? Надеюсь, они не пожалели о своём решении и… обрели покой.

— Восхитительно, наверное, знать, что Гретель нашла свою истинную любовь?

Мамаша Снэгсби прикрыла глаза рукой:

— Да, это очень утешает.

Потом она пробормотала что-то насчёт того, что у неё много дел, и выставила меня из кабинета.

Она явилась без предупреждения в пятницу утром. Что было чудовищно невежливо с её стороны. И при этом очень вовремя.

— Ты одна?

— Абсолютно. — Я предложила ей присесть в любимое кресло Эзры. Оно стояло у книжного шкафа так, что камин из него был не виден, а мне это и требовалось.

— Пожалуйста, извини, что я пришла так внезапно, — сказала Эстель, снимая шляпку. — Я была в гостях у друзей тут неподалёку и подумала, почему бы не зайти — вдруг ты дома? Видишь ли, я очень переживала, что мои слова вчера напугали тебя. Дедушка крепко отчитал меня за это.

— Да, видок у вас был как у малость чокнутой маньячки, — признала я, усаживаясь напротив неё.

Эстель всё время поглядывала на дверь:

— Твоих родителей нет дома?

— К счастью, да.

Эзра отправился к кузнецу наточить инструменты, мамаша Снэгсби хлопотала по каким-то делам в городе, а у миссис Диккенс в это утро был выходной.

— А ваш конголезский повар?

— Утонул в ведре с клеем, — сказала я. — Вчера вечером. Мы в страшном горе, потому что он не оставил указаний насчёт ланча.

Легчайшая тень самодовольной ухмылки мелькнула на её лице и тут же исчезла:

— Должна признаться, я надеялась поговорить с тобой о Себастьяне.

— О, расследование потребовало изрядно поупражняться в дедукции, вынюхивании и дуракавалянии, однако в конце концов я сделала потрясающее открытие.

Эстель вся подалась вперёд, щёки её вспыхнули:

— Что же ты узнала, Айви? Пожалуйста, расскажи!

— Вы напрасно считали Анастасию Рэдклифф убийцей. Она не злодейка. На самом деле она даже не Анастасия Рэдклифф.

— Это меня вовсе не удивляет, — холодно заметила она. — Мама заплатила детективам кучу денег, чтобы они выяснили её происхождение, но они не смогли найти её родственников нигде во всей Англии. Если девица хочет скрыть своё постыдное прошлое и заполучить богатого мужа, разумеется, она будет прикрываться фальшивым именем.

— На самом деле девушка, которую полюбил ваш брат, всей душой желала творить добро.

— Добро? После того что она сделала с моим братом, я не понимаю, как ты можешь говорить о ней такое, Айви.

— Но я не думаю, что ваш брат мёртв.

— О, он умер. Мама чувствовала это сердцем, и я сама чувствую.

— А если вы ошибаетесь?

— Я была бы счастлива узнать, что ошибаюсь, — со злостью сказала Эстель. — Только один человек может сказать, что произошло с Себастьяном, но она отказывается говорить! Упрямая идиотка!

— Не понимаю, — сказала я, глядя на неё с великолепнейшим недоумением во взоре. — Кто отказывается?

Эстель попыталась скрыть смущение. Получилось не очень-то удачно.

— Я хотела сказать, что Анастасия скрылась в неизвестном направлении, поэтому никогда не скажет нам, что она сделала с моим братом.

— Подождите минуту и вы почувствуете себя законченной дурочкой, — ласково сказала я. Настал момент истины. Я встала. — На самом деле ваш брат влюбился в девушку из прекрасной семьи. Девушку, которая назвалась чужим именем, чтобы заботиться о вашем брате втайне от собственной матери. — Я торжественно указала на портрет над камином: — Эта девушка — не кто иная, как Гретель Снэгсби.

— Гретель Снэгсби?!

Эстель извернулась в кресле, чтобы взглянуть на портрет.

— Ты ведь не о ней говоришь? — спросила она, довольно-таки небрежным жестом махнув в сторону картины.

— Наверное, вам трудно узнать её, потому что её образ потускнел в вашей памяти, ведь в те времена вы были ещё совсем крошкой. Или у вас от природы плохо с головой по части узнавания лиц. — Я подошла к камину и простёрла руку к портрету: — Возможно, здесь эта девушка выглядит моложе, чем вы её помните, но вы должны признать: это и есть Анастасия Рэдклифф.

Эстель в ярости вскочила и схватила свою шляпку:

— Ты ошибаешься, Айви. Это вовсе не та девушка, которая похитила моего брата.

 

17

Ночью мамаша Снэгсби опять рыскала по дому. Она прошла мимо моей двери не меньше тысячи раз. Она что, никогда не спит? Я сгорала от нетерпения, дожидаясь, когда можно будет улизнуть из дома, чтобы отправиться на Уинслоу-стрит, а оттуда — в Проспу.

Я вглядывалась в глубину алмаза Тик-так в отчаянной надежде, что он покажет мне Ребекку и я смогу убедиться, что с ней всё хорошо. Что из-за меня её не постигла какая-то страшная участь. Но в камне было лишь ночное небо и искорки звёзд.

После разговора в кабинете я надеялась, что мамаша Снэгсби теперь станет относиться ко мне теплее. Ведь она доверилась мне, рассказала о своей сбежавшей дочери. Но если Анастасия на самом деле Гретель, почему Эстель не узнала её на портрете? Чепуха какая-то! Однако расспрашивать мамашу Снэгсби я не решилась — за обедом она почти не смотрела в мою сторону. И не удостоила ни единым словом, если не считать замечания насчёт фартука. Всё было как раньше.

Шаги мамаши Снэгсби миновали мою дверь. Они звучали всё тише и тише и наконец умолкли совсем. Кажется, она наконец-то отправилась спать… Но нет — топот раздался снова. Ничего, рано или поздно старуха утомится. Иначе и быть не может. Главное — не заснуть. Я буду начеку. Не сомкну глаз ни на мгновение. И когда станет можно, отправлюсь по своим делам. То есть так я задумала. Но веки налились тяжестью, голова моя упала на грудь. Я прикрыла глаза всего на секундочку. Может быть, на две. Но битву со сном я проиграла. По крайней мере, в эту ночь.

Снэгсби очень обрадовались, когда я предложила отправиться в Хакни, и даже дали мне денег на кэб.

— Скажи мистеру Гримвигу, что мы дадим ему дополнительную скидку пять процентов, если он собирается покинуть этот мир не позже чем через неделю, — наставлял меня Эзра, пока я снимала фартук и надевала шляпку. — Это очень щедрое предложение, ни одно похоронное бюро лучшего не сделает.

— Да, дорогой, я распишу ему это во всех жутких подробностях.

Я сказала Снэгсби, что получила письмо от своей доброй знакомой из Парижа. Её двоюродный брат, мол, тяжело болен, и ему срочно нужен сосновый ящик подходящего размера, а также яма. Мамаша Снэгсби принялась расспрашивать меня, кто такой мистер Гримвиг и каково его положение. Я мало что об этом знала, поэтому, понятное дело, сочинила нечто умопомрачительное, и мамаша пришла к выводу, что этот джентльмен весьма интересный клиент.

— Но я всё равно не понимаю, почему нам нельзя поехать с тобой, — заявила она, когда я уселась в кэб.

— Нельзя, чтобы мистер Гримвиг заподозрил, будто мы пришли по его душу. Он очень подозрительный и не любит расставаться с деньгами. — Я улыбнулась мудрой улыбкой. — Если к нему явитесь вы, он по вашим кислым старым физиономиям сразу поймёт, что вы проведали о его болезни, и выставит вон. Так что позвольте мне его подготовить, а вы вступите в дело, когда придёт время снимать мерку.

Мамаша Снэгсби фыркнула:

— Мы в бюро «Экономичные похороны от Снэгсби» никогда не отказываем клиентам. Надеюсь, ты не испортишь нам репутацию и договоришься о сделке.

Невзирая на все беды, тревоги и заботы, навалившиеся на меня в последнее время, я не забыла о своём обещании герцогине Тринити. Да, конечно, она была злобным, кровожадным и мстительным привидением, но что-то мне подсказывало, что её помощь может пригодиться в дальнейшем. Кроме того, на этот-то раз она уж точно не замышляла ничего дурного. Ну какой вред может принести гроб со скидкой?

— Так что вы, собственно, хотите сказать?

Мистер Гримвиг оказался вовсе не так хорош, как я его себе представляла. Среднего роста. Узкое, костистое лицо. Голова почти лысая, не считая двух седых пучков над ушами. Одет очень аккуратно, преимущественно в чёрное. И не слишком-то рад меня видеть.

— Бюро «Экономичные похороны от Снэгсби» проводит акцию «Счастливая суббота» и дарит одному из жителей района Хакни потрясающую скидку на великолепный, качественный гроб, — торжественно сказала я. — И этот счастливчик — вы, мистер Гримвиг.

Почти всё было правдой. За исключением того, что я выдумала.

— Мне не нужен гроб со скидкой, — сказал мистер Гримвиг. — Большое спасибо.

— Вам ужасно повезло. Ну разве это не чудесно? — Я почувствовала, что теперь самое время протиснуться мимо хозяина в дом.

Гостиная была маленькая, но уютная и аккуратно прибранная. Две кошки — нет, скорее два кота — лежали на подоконнике, ещё один грелся у камина. Я устроилась в потёртом кресле возле папоротника в кадке и перешла к делу:

— Вы предпочитаете дуб или какие-либо разновидности клёна?

Виктор Гримвиг остановился в дверях и сильно закашлялся:

— В каком смысле?

— В таком, какой гроб вы себе хотите? Право, дорогой, не спите же на ходу.

Он снова закашлялся:

— Уверяю вас, я пребываю в добром здравии и мне совершенно не нужен никакой гроб.

— Совершеннейшая чепуха. Половина наших клиентов утверждают, что они в добром здравии, а потом раз! — и дают дуба.

— Я всего лишь немного простужен.

— Но вы ведь, конечно, знаете, что почти все смертельные болезни начинаются с простуды, верно?

Виктор слегка побледнел. Он закрыл дверь и сел в кресло. Рыжий кот спрыгнул с подоконника и устроился у него на коленях.

— Доктор Бенсон сказал, беспокоиться совершенно не о чем.

— Доктор Бенсон? — Я по-королевски фыркнула. — Доктор Бенсон сказал моему крёстному, что у того просто лёгкая сенная лихорадка, а тем же вечером бедный крёстный напрочь отчихнул себе голову. Она вылетела из окна гостиной и насмерть зашибла его коня.

— Мне кажется, если кому-то из нас и нужен врач, то скорее вам, — хрипло рассмеялся мистер Гримвиг. — Я-то всего лишь простудился, но у вас явно плохо с головой.

— Так у тебя ничего не выйдет, дитя.

Она! Я лихорадочно обшарила взглядом комнату, но гостиная была залита светом и нигде не было видно ни мерцающего шара, ни призрачного силуэта. И только посмотрев налево, я увидела её. Герцогиня сделалась маленькой, ростом с палец, и устроилась на одном из листьев папоротника, как раз на уровне моей головы, словно капля росы.

— У меня всё идёт хорошо! — прошептала я.

— Что вы говорите? — мягко спросил мистер Гримвиг.

— Твоя напористость вот-вот всё испортит! — строго сказала герцогиня. — Ищи путь к его сердцу через кошек. И поспеши, дитя!

— Ладно, — прошептала я. — А теперь будьте любезны, закройте варежку и не мешайте мне заниматься делом.

Брови мистера Гримвига напряжённо сошлись над переносицей:

— Мне послышалось, вы сказали мне «закройте варежку»?

— Не вам, дорогой, а этой пустозвонке в папоротнике.

— Боюсь, я вынужден попросить вас уйти. — Мистер Гримвиг ссадил кота на пол и встал. Поправил галстук. — Ваша мама знает, что вы бродите по городу и пытаетесь продавать гробы?

— Знает, дорогой. Вообще-то это она меня к вам и послала. — Я встала, пересекла комнату и присела на корточки возле чёрного котяры, развалившегося у камина. И стала гладить его ласково-ласково. — Знаете, я так люблю животных, а особенно этих пушистых лодырей. Вижу, вы хорошо заботитесь о своих кошках.

— Стараюсь по мере сил.

— Ужасно, наверное, думать о том, как после вашей смерти их посадят в мешок и бросят в реку.

— Нет! Только не моих малышей!

— Ах, дорогой, боюсь, это неизбежно. Хотя, может быть, ваши родственники о них позаботятся?

Мистер Гримвиг замялся:

— Н-нет… Боюсь, что нет.

— Неужели у вас совсем нет родственников?

— У меня была кузина, но она уже умерла.

— Вам, наверное, ужасно её не хватает.

Он сухо рассмеялся:

— Она любила только деньги. В иной репе больше человеколюбия, чем было в сердце этой герцогини.

— Врёшь, старый шакал! — прошипела герцогиня. Но потом, должно быть, вспомнила о бесцветном мире, где она застряла, и добавила: — Но как благородно с его стороны так смело указывать на мои недостатки и позорить моё имя! Браво, Виктор!

— Мистер Гримвиг, если вы умрёте внезапно, не оставив распоряжений насчёт своих похорон, городские власти спустят на гроб и захоронение все ваши сбережения. Однако если вы позаботитесь обо всём заранее и закажете похороны со скидкой, то сможете сэкономить целую кучу денег. И эти деньги вы сможете завещать так, чтобы кто-то позаботился о ваших любимцах.

Судя по тому, как старик наморщил нос, мои слова заставили его глубоко задуматься.

— Пожалуй, в этом что-то есть.

— Ну вот! Я знала, что вы умнее, чем кажетесь! — Я вскочила. — Я зайду к вам на будущей неделе вместе с сотрудниками нашего бюро, чтобы снять мерку, принять плату, и всё такое. — Я похлопала его по руке в той манере, в какой деловые люди окончательно закрепляют уговор. — Когда придут Снэгсби, лучше, если вы будете лежать в постели. Стонать и кряхтеть. Ронять слюни. Если сможете намочить постель — вообще восхитительно. Когда человек настолько близок к смерти, бюро «Экономичные похороны от Снэгсби» делает дополнительную скидку пять процентов.

— Но я совершенно…

— Не забывайте о котиках, дорогуша, — мудро напоминала я. — Чем больше вы сэкономите, тем больше оставите на их содержание.

Милый старикашка покорно кивнул:

— Вы правы.

Потустороннее сияние герцогини Тринити заполнило кэб изнутри тревожным голубоватым светом, дрожащим будто под водой.

— Ты прекрасно справилась, дитя, — сказала она, паря над сиденьем напротив, пока экипаж вёз нас обратно в Паддингтон. — Я у тебя в долгу.

— Да-да, я сама не своя до добрых дел. А теперь расскажите мне, что делают с Ребеккой во Дворце Проспы.

— Тайны Вселенной недоступны моему взору, дитя. Я могу лишь уловить еле слышный шёпот, обрывок знаний, принесённый ветром. Одно мне известно точно: в тот миг, когда бедная девочка надела ожерелье, её судьба решилась окончательно и участь её с тех пор неразрывно связана с тем, иным миром.

— А как там очутился мистер Блэкхорн?

— Возможно, ошибся дорогой.

Я скрестила руки на груди:

— Вам что, совсем-совсем не стыдно за то, что из-за вас случилось с Ребеккой? Если так, нашему уговору конец.

— Я сгораю от стыда, дитя! — разрыдалась герцогиня. — Я знала лишь, что камень может убить, но не подозревала о скрытых в нём иных силах.

— И вы думаете, это вас оправдывает? — вспылила я. — Из-за вас Ребекка не встретилась со своей мамой, а ведь она только об этом и мечтала. — Гнев перегорел в моей душе, уступив место печали. — Герцогиня, пожалуйста, помогите мне. Как мне вернуть Ребекку домой?

Привидение вздохнуло, и вздох его прозвучал низко и грозно, как львиный рык:

— Я не знаю, как помочь ей, дитя, и очень сожалею об этом. Но если тебя интересуют тайны, я могу тебе кое-что подсказать, если хочешь.

Я величественно кивнула:

— Продолжайте.

— Ты ведь обратила внимание, что каждое воскресенье твои родители уезжают из дома, а тебя с собой не берут?

— Тут нет никакой тайны. Они ездят в Бейсуотер, к сестре Эзры.

Герцогиня внезапно очутилась близко-близко ко мне, её призрачное лицо замерцало перед самым моим носом.

— Проследи за ними, — прошелестела она.

С этими словами покойница просочилась сквозь крышу кэба и была такова.

Они не стали брать кэб, как никогда не брали его по воскресеньям, и пешком направились на вокзал. Там они купили билеты и сели в поезд. Но ехали они вовсе не в Бейсуотер. Я села в тот же поезд, в вагон третьего класса, следующий за тем, где ехали Снэгсби. Мы покинули Лондон и направились на юг, в сторону Сассекса.

Они сошли в городке под названием Арундел. Пешком пересекли весь городишко, не останавливаясь. Прошли по короткому каменному мосту. И двинулись дальше по единственной дороге, ведущей из города. Я была великолепна. Не девочка, а тень, еле заметно скользящая за ними. Когда Эзра останавливался вытереть вспотевший лоб, я пряталась за деревьями. Когда мамаша Снэгсби хоть чуть-чуть поворачивала голову, я бросалась в высокую траву и замирала. И всё время оставалась восхитительно незаметной!

Каждый раз, когда у дороги показывался деревенский дом, я ожидала, что туда-то и направятся Снэгсби. Но всякий раз ошибалась. Они поднялись на невысокий холм, заросший травой и полевыми цветами. Из-за холма виднелся шпиль церкви. Мамаша Снэгсби и Эзра принялись собирать большой букет, один на двоих. Потом, ссутулившись, старики вошли в ворота церкви.

Рядом был дом священника, окружённый низкой каменной оградой, и я легко перемахнула её. Перебежала довольно-таки запущенный дворик. Залезла на следующий забор и оказалась всего в десяти шагах от Снэгсби. Мы были на кладбище. Я пряталась за углом усыпальницы, украшенной мраморными изваяниями ангелов. Снэгсби стояли перед маленьким белым надгробием. Надпись мне было издалека не разобрать.

У могилы стояла каменная ваза с увядшими цветами. Эзра выбросил их. Принёс воды из колонки неподалёку. И поставил в вазу свежие цветы, которые они набрали на холме. Мамаша Снэгсби достала из сумки тряпку и бутылку с какой-то жидкостью и принялась протирать надгробие.

Не знаю, сколько времени так прошло. Покончив с работой, старики присели по сторонам могилы. Они не обменялись ни словом. Плечи мамаши Снэгсби вдруг задрожали. Чуть заметно. Может быть, она плакала. Когда она успокоилась, Эзра поцеловал свои пальцы и приложил руку к надгробию. Мамаша Снэгсби этого делать не стала. Она наклонилась и прижалась к могильной плите щекой. И надолго замерла так.

Потом они собрали свои вещи и пошли обратно. Когда они уже почти спустились к подножию холма, я подошла к той самой могиле. Надгробие сияло в лучах солнца как новенькое, но цифры на нём открывали правду: плиту установили тридцать лет назад. И когда я прочла, кто похоронен под этой плитой, сердце моё пустилось в галоп. То, что поведала надпись, меняло всё.

 

18

Я наткнулась на него, когда пыталась незаметно улизнуть из дома ночью.

— Эзра?

Когда я вернулась из Сассекса, Снэгсби ещё не было дома — они отправились заказывать ручки и прочие детали для гробов и предупредили миссис Диккенс, что будут только к вечеру. А вечером я не стала говорить им о том, что видела. И миссис Диккенс я расспрашивать тоже не стала. Просто не нашла слов.

Мамаша Снэгсби выглядела ужасно усталой. Она едва притронулась к еде и рано отправилась спать. В этот вечер она не бродила по коридорам.

Поэтому я отперла дверь комнаты своим ключом и тихонько направилась вниз. Мне было нужно попасть на Уинслоу-стрит. То есть на самом деле, конечно, во Дворец Проспы. К Ребекке. Но когда я на цыпочках пересекала прихожую, то увидела, что в гостиной горит свеча. Эзра, в ночном колпаке, сидел в своём любимом кресле и смотрел в темноту.

Я вошла в гостиную. Разве я могла просто пройти мимо?

— Эзра? — снова окликнула я.

Он поднял на меня затуманенный взгляд. Поскрёб усы. Вид у него сделался растерянный. Его недоумение было понятно.

— Замок на двери моей комнаты, должно быть, не защёлкнулся как следует. Мне захотелось немного подкрепиться, я пошла в кухню и увидела свет.

Эзра кивнул:

— Похоже, нам обоим сегодня не спится.

И тогда я решилась сказать то единственное, что только и имело смысл обсуждать той ночью. Правда, начинать этот разговор у меня не было никакого права, но любая другая тема не заслуживала внимания.

— Я следила за вами сегодня. Я видела, куда вы ездили. Я знаю, кто там похоронен.

— Да, — сказал Эзра.

— Так вы знали?

— Было нетрудно заметить, как ты крадёшься по нашим следам.

— Но почему же вы не остановили меня? Почему дали всё увидеть?

Он пожал плечами:

— Тайна — тяжкий груз.

— А мама Снэгсби знает?

— Не думаю, — сказал Эзра и пристально посмотрел мне в глаза. — И я буду ужасно благодарен тебе, Айви, если она и не узнает.

В тусклом свете я попыталась разглядеть потрет Гретель над камином. Она читала книгу при свече. Хорошенькая девочка лет четырнадцати-пятнадцати. Гретель не суждено было стать такой большой.

Эзра, похоже, прочитал мои мысли:

— Мы долго ждали появления нашей Гретель, и когда она родилась, как будто свежий ветер ворвался в нашу жизнь. Мы оба тогда изменились, изменились навсегда. А когда ей только-тоько исполнилось шесть, она заболела скарлатиной. Болезнь была недолгой и беспощадной. Гретель угасла за восемь дней.

— Мне очень жаль.

Эзра снова кивнул:

— Ты, наверное, хочешь знать, зачем повсюду в доме висят эти портреты?

Настал мой черед кивнуть.

— На них Гретель растёт. На них она живёт годы, которых судьба её лишила. На них она жива. Благодаря портретам она до сих пор с нами. Клиенты приходят в дом, видят картинки, говорят что-нибудь вежливое насчёт них, и на несколько минут мама Снэгсби может притвориться, будто её девочка по-прежнему где-то рядом. Было слишком больно объяснять людям, что наша дочь умерла. Проще сделать вид, что она выросла и уехала учиться в Париж. Ты понимаешь, Айви?

— Мама Снэгсби сошла с ума, — медленно проговорила я. — И у вас хватило добросердечия остаться с нею, будто ничего не случилось.

Эзра покачал головой:

— Эти рисунки как раз помогают ей не сойти с ума. Так ей легче переносить бремя материнского горя.

— Да, конечно, — сказала я после долгого молчания.

— Мы навещаем могилу каждую неделю. Мы отдаём себе отчёт в том, что наша дочь мертва. Но стоит нам взглянуть на портрет — и так легко представить, будто наша девочка всего лишь за океаном, радуется жизни в Париже.

— Но тогда зачем мама Снэгсби сказала мне, что Гретель сбежала с Себастьяном Дамблби? Вот чего я никак не пойму.

Первый раз с начала разговора в глазах Эзры мелькнула неуверенность. Он потёр подбородок:

— Ну, наверное, ей легче было сделать вид, что её дочь сбежала на край света с любимым, чем признать, что малышка лежит в земле и никогда уже не будет бегать.

Это я могла понять. Но тогда возникал новый вопрос:

— А кто, в таком случае, Анастасия Рэдклифф?

— Просто девушка, которая одно время жила с нами, — сказал Эзра. Голос его звучал мягко, но я слышала в нём нотки горечи. — Она сбежала из дома, где жизнь была непростой, и постучалась в нашу дверь в поисках жилья. Мы сдали ей комнату за скромную плату — не буду отрицать, что отчасти нас подкупило её сходство с Гретель.

— Это был ваш второй шанс, — отважилась предположить я.

— Да, — шёпотом ответил старик.

— И что же случилось с Анастасией?

— Она, можно сказать, последовала зову своего сердца. — Он тихонько вздохнул и еле заметно улыбнулся мне. — Иди-ка спать, Айви, уже поздно.

У меня оставалось ещё много вопросов. Но старик вновь обратил взгляд к тёмному окну, и я поняла, что, хотя он по-прежнему сидит в кресле передо мной, мыслями Эзра Снэгсби уже далеко.

Мне раньше никогда не доводилось покупать лягушек-быков. Но поскольку в ловле лягушек я ничего не понимала, оказалось проще дать пять центов соседскому мальчишке, чтобы он раздобыл мне это чудовище. У меня была серьёзная причина пойти на эту сомнительную сделку: надо было поднять мамаше Снэгсби настроение.

За завтраком она почти всё время молчала, равнодушно жевала свой любимый бекон и просматривала пачку счетов. Миссис Диккенс прибиралась на чердаке (там был ужасный беспорядок). Меня отправили купить несколько ярдов светло-жёлтого атласа для внутренней обивки трёх гробов, над которыми работал Эзра. Обычные дела и заботы. Но разве я могла делать вид, что всё идёт как обычно, после того, как узнала правду?

— Тебе пора в лавку, — недовольно сказала мамаша Снэгсби, когда я взяла её за руку и заставила выйти на задний двор. — А мне нужно написать несколько писем. — Она прищурилась от яркого утреннего солнца. — Что такого важного ты хочешь мне сказать, и почему нельзя было поговорить в доме?

Я внимательно вгляделась в её лицо, на котором даже толстый слой пудры не мог скрыть ущерба, нанесённого временем. Морщины сеточкой разбегались от её глаз. На верхней губе темнела огромная родинка. Я подумала о Гретель. И сердце моё смягчилось, в нём проснулось сострадание к невыносимой старухе.

Пусть я не могла вернуть её утрату, я могла помочь другой беде, омрачающей жизнь моей приёмной матери. С этими мыслями я повела её к маленькому огородику, который миссис Диккенс разбила у задней изгороди.

— Что ты задумала? — проскрежетала мамаша Снэгсби, когда я отворила калитку и поманила её к морковной грядке.

Моя корзина с припасами была спрятана рядом, в капусте.

— Я хочу поделиться с вами природным целительным средством. Среди всех снадобий, известных мне, оно пользуется наибольшим успехом, — сказала я торжественно. — Это мой подарок, подарок, который останется с вами до конца ваших дней.

— Если это что-то вроде средства от бессонницы, то я и слушать ничего не желаю, — отрезала она. — После твоего лечения у меня голова три дня болела.

И она повернулась, чтобы уйти. Разумеется, я не могла этого допустить. Из всех возможных способов остановить её я выбрала самый милосердный — сделала ей подножку и толкнула. К счастью, мамаша Снэгсби приземлилась очень мягко, на тщательно взрыхлённую землю. И дух из неё при падении почти не вышибло, ведь я коснулась её самым нежным образом. Недаром у меня все задатки бабочки. Или по меньшей мере благонамеренной летучей мыши.

— Да что ж ты творишь?! — каркнула она (но прозвучало это как нежная благодарственная песня сирены). И заворочалась, пытаясь встать — должно быть, чтобы поцеловать меня в лоб.

— Расслабьтесь, дорогая, — посоветовала я, быстро сев у неё в изголовье и прижав её руки к земле коленями.

— Отпусти меня, юная леди! — крикнула она. — Эзра! Эзра, на помощь, девчонка окончательно сошла с ума!

— Эзра отправился забирать доски с лесопилки, — сообщила я, доставая из кармана верёвку и с удивительной ловкостью привязывая руки мамаши к столбу изгороди.

— Ты не можешь… Это преступление! Развяжи меня сейчас же!

Теперь, когда у меня освободились руки, я открыла корзинку, достала жестянку с чайным листом, столовый нож и горшочек с патокой.

Мамаша Снэгсби прекратила метать молнии и попыталась улыбнуться. Честно сказать, оскал её выглядел довольно-таки устрашающе.

— А, ты решила устроить пикник? — с надеждой спросила она. — Отличная мысль! Давай-ка развяжи меня, и мы чудненько посидим тут и полакомимся. Ну же, цветочек мой, убери с мамы эту верёвку, и начнём!

Я хихикнула и похлопала её по раскрасневшейся щеке:

— Глупышка.

И тут лягушка-бык в корзине громко квакнула.

Мамаша испуганно подняла голову:

— Что это?

Я сердечно улыбнулась:

— Несварение. В вашем возрасте это совершенно естественно, так что нечего стыдиться.

Я высыпала на ладонь горсть чайных листьев. Добавила туда же большую ложку патоки. Перемешала, чтобы получилась липкая паста. Мамаша Снэгсби тем временем вела себя беспокойно — сучила ногами и пыталась разорвать верёвку.

— Это основа, — любезно пояснила я. — Сейчас я нанесу её, а потом достану секретный ингредиент.

— Куда нанесёшь? — рыкнула мамаша Снэгсби и устало умолкла, пытаясь перевести дыхание.

— На это чудовище, разросшееся у вас на губе. — Столовым ножом я аккуратно смазала гигантскую родинку клейкой пастой. — Поймите меня правильно. Вообще-то родинки такого размера делают внешность чрезвычайно интересной — ваша родинка такая огромная, что на неё можно легко повесить шляпку. Но уверена, стоит нам избавить вас от этого грандиозного недостатка — и миру явится зауряднейшая хозяйка похоронного бюро.

— Ах ты мерзавка! Да я живьём с тебя шкуру спущу! Не смей! А ну, развяжи меня, живо!

Я потянулась к корзинке:

— Настало время секретного ингредиента.

Тут-то я и достала лягушку-быка. Она была среднего для таких лягушек размера. Жёлто-зелёная. С огромным ртом и толстой-претолстой шеей. И несколько раз протестующе квакнула.

Когда мамаша Снэгсби увидела лягушку, она пустилась в довольно неприятные рассуждения. Что-то насчёт того, как она отдаст меня работать на фабрику, где делают клей. Или привяжет к фонарному столбу и будет молить небеса, чтобы в него ударила молния.

— Будучи сильно напуганной, лягушка-бык выделяет множество полезных веществ. — Вообще-то я не люблю объяснять механизм действия своих снадобий, однако в нынешних обстоятельствах мне показалось, что лучше успокоить бедняжку, а то она начала всхлипывать и призывать ад разверзнуться и поглотить меня. — Эти вещества целиком и полностью растворят уродливый нарост на вашем лице. Ну разве не изумительно?

— Изумительно?! Изумительно?! Да если ты посмеешь поднести ко мне эту тварь, я добьюсь, чтобы тебя отправили на виселицу!

Кажется, она не слишком-то пылала желанием продолжать лечение, но ничего не поделаешь. Паста на солнце как раз немного подсохла и стала точь-в-точь такой, какой нужно. Стоит немного надавить — и лягушка надёжно приклеится.

— Когда всё будет позади, мы обнимемся, как сёстры, не видевшиеся долгие годы, и обсудим, насколько роскошной будет моя награда.

— Не делай этого, юная леди! Я запру тебя в комнате на тысячу дней и ночей! Я превращу твою жизнь в одну сплошную работу по дому!

— Чшш, дорогуша! Не надо портить такой прекрасный момент.

Я ободряюще улыбнулась ей и пришлёпнула лягушку прямо к её лицу.

 

19

Эзра на пробу запер и отпер новый замок, потом ещё что-то подкрутил.

— Ну вот, — сказал он, указав на дверь гаечным ключом. — Всё в порядке.

— Не понимаю, зачем надо было его менять, — угрюмо пробормотала я.

Конечно, винить мне следовало только себя. Это ведь я сказала Эзре минувшей ночью, что замок в двери моей комнаты плохо работает. И теперь придётся придумывать новый способ выбираться из заточения, чтобы отправиться в Проспу. А до тех пор я ничего не смогу сделать.

— Мама Снэгсби так велела. — Эзра подхватил ящик с инструментами. — А у меня сегодня нет охоты с ней спорить.

— Кажется, она расстроена, — сказала я, усевшись на кровать. — Вы поругались, да?

На лице Эзры промелькнула улыбка:

— Похоже, ей не понравилась история с лягушкой сегодня утром.

Ах, это… С лягушкой-быком и правда вышло очень неудачно. Сплошное разочарование. Я решила почитать мамаше Снэгсби, чтобы развлечь её, пока моё удивительное природное средство растворяет уродливую родинку. Для чтения я выбрала продолжение самого потрясающего романа в мире — «Коварной дебютантки». Повествование так захватило меня — Евангелина столкнула жениха с сеновала, чтобы выйти замуж за возлюбленного своей сестры, — что я не заметила, как клейкая паста пересохла. Так что для меня стало полной неожиданностью, когда лягушка-бык, оттолкнувшись задними лапами от подбородка мамаши Снэгсби, взвилась в воздух и была такова.

Конечно же, я попыталась догнать это подлое животное. Но лягушка ускакала за грядку пастернака и как сквозь землю провалилась. Вернувшись, я обнаружила, что мамаша Снэгсби сумела-таки развязаться. Она вскочила на ноги и устремилась в дому, волоча меня за ухо. Возмутительно!

Эзра вытащил новый ключ из замочной скважины и спрятал в карман.

— Не волнуйся, Айви. Утро вечера мудренее. Вот выспится мама Снэгсби хорошенько — и смягчится.

— Наверное, вы могли бы ей напомнить, что завтра после полудня нас ждёт на снятие мерки мистер Гримвиг, и это я с ним обо всём договорилась.

Эзра кивнул, посмотрел на меня с теплотой и побрёл прочь. В этот самый миг в комнату вихрем ворвалась миссис Диккенс с подносом. На подносе лежал мой обед — холодная курятина и стакан сидра. Большего мамаша Снэгсби ей принести не позволила.

— Ты пока ешь, — сказала экономка, поставив поднос на комод, — а я потом попробую тебе ещё и кусочек пудинга раздобыть. — Она присела на стул, устало вздохнула и пожаловалась: — Мама Снэгсби мне сегодня ведь день продыху не даёт.

— Наверное, это всё из-за меня, дорогая.

Она хихикнула:

— А ты и правда прилепила лягушку ей на лицо?

— Если вы знаете другой верный способ избавиться от огромной родинки, я с радостью послушаю.

Миссис Диккенс снова хихикнула.

— Я просто хотела, чтобы наши отношения стали чуть теплее, — пояснила я.

— Я понимаю, деточка, но сердце миссис Снэгсби нелегко растопить, и лягушка-бык уж точно для этого не походит. У миссис Снэгсби была нелёгкая жизнь и… — Она оборвала себя на полуслове.

— Не переживайте, дорогуша, я знаю про Гретель.

Миссис Диккенс ахнула:

— Кто тебе сказал?!

— Друг. Я понимаю, мамаша Снэгсби перенесла тяжкую утрату и до сих пор страдает из-за этого. Но почему она сама мне не рассказала?

Экономка вздохнула:

— Чужая душа — потёмки.

Я кивнула:

— И про Анастасию я тоже знаю. Знаю, как она появилась в этом доме.

Миссис Диккенс уставилась на меня в изумлении:

— А что именно ты про неё знаешь?

— Что она ушла из своего дома, где ей плохо жилось, и что Снэгсби со временем полюбили её. А потом она сбежала с Себастьяном, и с тех пор их больше не видели.

— Она любила его до безумия, что верно, то верно, — согласилась экономка. — Когда они с Себастьяном не могли встречаться, писала ему длинные письма. Я в жизни не видела, чтобы девушка так теряла голову от любви.

— Но почему Снэгсби упорно отказывались говорить о ней? Вот чего я никак не пойму.

— Думаю, Анастасия казалась им даром небес, ответом на их молитвы — так неожиданно она появилась. — Экономка с кряхтением поднялась на ноги. — А теперь, наверное, им тяжело говорить о ней — ведь тогда они сразу думают от грустном. Она же им как вторая дочь была.

Я вспомнила, как мамаша Снэгсби прижималась щекой к надгробию Гретель.

— А на третью, пожалуй, их любви не осталось.

Экономка подошла и поцеловала меня в лоб:

— Ешь свой ужин, деточка, а я попробую раздобыть пудинг.

— Я пришла к Эстель.

— Она ожидает вас?

— Не совсем так. Но у нас с ней сложилась добрая традиция при случае внезапно заглядывать друг к дружке в гости.

Идея насчёт писем осенила меня на следующее же утро. Миссис Диккенс упомянула, что Анастасия часто писала Себастьяну, и я вспомнила, что Эстель говорила о том же. И тогда мне пришла в голову блестящая мысль. Даже две. Первая заключалась в том, что если Себастьян и правда так любил Анастасию, как все говорят, то он наверняка сохранил её письма где-нибудь в укромном тайнике в своих комнатах. И уж кто-кто, а я, с моими талантами к розыску, точно сумею найти этот тайник.

Вторая же мысль была такая: в этих письмах, возможно, отыщется упоминание того, где именно влюблённые собирались начать новую жизнь. Поэтому, раз уж вернуться в Проспу и спасти Ребекку мне пока не по силам, я могу хотя бы сделать счастливой мамашу Снэгсби, разыскав девушку, которая сумела растопить (и разбить) её чёрствое сердце.

А для этого всего-то и нужно, что проникнуть в роскошный особняк Дамблби и начать поиски.

— Мисс Дамблби нет дома, — отрезал дворецкий. — Хорошего дня, мисс.

И он захлопнул дверь перед моим носом, не дав мне больше и слова вымолвить.

Не желая сдаваться, я решила попробовать пройти через кухню. Уж там-то дверь наверняка открыта. Увы, на пороге кухни меня ждало новое препятствие: там сидела неуклюжая толстуха самого унылого вида и лущила горох. Это была Берта, горничная Эстель.

— Не обращай на меня внимания, дорогая, — сказала я, пытаясь протиснуться мимо неё. — Я просто заскочу в дом на часок-другой и сразу же уйду.

Берта узнала меня и радостно улыбнулась:

— Ты пришла к мисс Дамблби? Если хочешь, я её позову.

— А разве она не ушла?

— Э… — Берта на минуту растерялась (что-то подсказывало мне, что теряться ей не привыкать). — Ах да, конечно, её нет дома. Я бы и собственную голову забыла, не будь она так крепко приделана.

— Строго между нами, Берта, я тут по страшно секретному делу. — Для пущей выразительности я понизила голос. — Я догадалась, как выяснить, куда подались в бега влюблённые голубки, которые когда-то спелись под этой крышей.

— Мистер Себастьян и мисс Анастасия?

Я кивнула:

— Ты тогда уже работала здесь?

— Нет, мисс, но зато работала моя мама.

Я решила, что стоит объяснить ей, почему для меня это так важно.

— Понимаешь, у нас дома все страшно грустят. И я знаю, точно знаю, что, если мне удастся разыскать Анастасию и Себастьяна, всё исправится. Хотя бы отчасти.

Берта отставила миску с горохом и встала. Но вместо того чтобы зайти в дом, она спустилась с крыльца и позвала меня:

— Идите за мной.

Она привела меня в конюшню, словно мы задумали что-то недоброе.

— Зря ты думаешь, что они сейчас вместе, — прошептала она, затащив меня в пустое стойло.

— Кто? — не поняла я.

— Мисс Рэдклифф и мастер Себастьян.

— Откуда ты знаешь?

— Э… ну, я-то точно не знаю, но мама клянётся, что это так.

— А она откуда знает?

— Потому что примерно спустя год после того, как мистер Дамблби исчез, в дверь постучали. Мама открыла. На пороге стояла молодая женщина, она разыскивала Анастасию. Она сказала, что хочет поговорить с матушкой мисс Эстель, леди Вивианой.

И только-то? Это наверняка были мамаша Снэгсби или миссис Диккенс. Хотя нет, постойте! С чего бы они стали разыскивать Анастасию год спустя? Они ведь уже знали, что она сбежала с Себастьяном.

— И как, леди Вивиана согласилась встретиться с той женщиной?

— Она не захотела, — сказала Берта.

Я нахмурилась:

— Но это же ни о чём не говорит! Почему ты не веришь, что Анастасия и Себастьян сбежали вместе?

— Потому что та женщина, что приходила, сказала, что она разыскивает Анастасию уже несколько месяцев и что ей точно известно — Анастасия всего пару дней назад вернулась в Лондон. — Горничная в волнении прикусила губу. — И ещё та женщина была уверена, что Анастасия приходила сюда, чтобы поговорить с леди Вивианой по очень важному делу.

Я ахнула и даже не устыдилась такого проявления чувств:

— А она правда приходила?

Берта покачала головой:

— Мама спросила об этом леди Вивиану, и та сказала, что ноги Анастасии не было в этом доме с тех пор, как её выгнали с работы.

— Не понимаю! Почему Анастасия вернулась в Лондон одна, без Себастьяна?

И даже если так, добавила я про себя, ей проще было бы найти убежище у Снэгсби, чем у Дамблби. И почему Эстель ни разу не сказала мне о той странной женщине? Должно быть, просто не знала.

— Мама ни разу не видела Анастасию с тех самых пор, но тот разговор запал ей душу. Она запомнила каждое слово рыжей гостьи.

Вот тут-то, когда я услышала эти слова Берты, волосы у меня на голове едва не встали дыбом. По спине пробежал холодок.

— А ты знаешь, как её звали, эту женщину? — медленно спросила я.

— Да… нет… Вот ведь, на языке вертится! — Горничная с досадой хлопнула себя по лбу. — Вечно у меня в голове такая путаница. Я бы и саму эту голову забыла…

— Да, дорогая, но, к счастью, она крепко приделана. — Я старалась говорить спокойно и ничем не выдать своего волнения. — Попробуй всё-таки вспомнить, как её звали. Это может оказаться важно.

Берта покраснела и уставилась себе под ноги.

— Надо маму спросить, — смущённо сказала она. — Мама-то во всех подробностях её запомнила, и веснушки, и чёрное платье. Она ещё сказала, что эта особа была миловидная, но одевалась как гробовщик.

Терпению моему пришёл конец:

— Её звали мисс Фрост?

Берта просияла, как начищенная кастрюля:

— Ой, а ты-то откуда знаешь?

 

20

— И когда я умру, счастье встретит меня, И вернусь я домой в свете нового дня.

— Чудесно, Айви, — тихо сказал Эзра. — Просто чудесно.

Спальня мистера Гримвига была маленькая, но очень милая. В окно струились ласковые лучи послеполуденного солнца. У дальней стены стояли комод и красивое кресло. На прикроватном столике — кувшин и тазик для умывания. Сам Виктор Гримвиг лежал в узкой кровати, укрывшись до подбородка, а три его кота валялись на одеяле вокруг словно подушки. Он являл просто чудеса актёрского мастерства.

— Если не секрет: чем вы больны, мистер Гримвиг? — поинтересовалась мамаша Снэгсби. Она задёрнула шторы, и спальня погрузилась в унылый полумрак. — У вас такой здоровый цвет лица.

— У него неизлечимая простуда, — поспешно вмешалась я. — Правда, дорогой?

Мистер Гримвиг тяжело закашлялся:

— О да, истинная правда.

— Молодец, — шепнула я. — Постарайтесь ещё этак передёрнуться, будто вас покидают последние силы, — и дополнительная скидка ваша.

— Я выпил микстуру от бессонницы, — тихо ответил он. — Чтобы выглядело более убедительно и вообще…

— Простите, мистер Гримвиг, ваш врач говорил что-нибудь о том, сколько вам осталось? — спросила мамаша Снэгсби, доставая из сумки доску с образцами ручек для гроба.

— Очень, очень мало, — ответила я с подобающей печалью в голосе. — Доктор считает, что мистер Гримвиг околеет ещё до конца недели. Если повезёт, то и раньше.

— Ясно. — Мамаша Снэгсби передала доску Эзре и спросила, можно ли ей пойти на кухню и подогреть немного молока.

— Пожалуйста, грейте на здоровье, — согласился мистер Гримвиг. — Я-то сам пить не хочу, но если вам угодно…

Мамаша Снэгсби поблагодарила и быстрым шагом вышла из комнаты. Эзра стал расспрашивать мистера Гримвига, какую отделку для гроба он предпочитает. Тот выбрал всё самое дешёвое.

— Ну вот, я же говорила, что всё уладится наилучшим образом, правда? — спросила я, с бесконечной заботой взбивая его подушку.

— А теперь, Айви, дай мистеру Гримвигу немного отдохнуть. — Эзра снял с шеи портновский метр и указал мне на кресло у стены. — Дальше мы с мамой Снэгсби сами управимся.

Я покосилась на дверь, чтобы убедиться, что старая кошёлка ещё не вернулась, и спросила:

— Эзра, насколько близко вы знакомы с мисс Фрост?

После разговора с Бертой рыжеволосая гувернантка не шла у меня из головы. Если в деле замешана мисс Фрост, жди большой беды! Но у меня не было возможности поговорить со Снэгсби о том, что стало мне известно, — когда я вернулась, уже пора было ехать к мистеру Гримвигу и нас ждал кэб.

— С мисс Фрост? — Лента в руках Эзры провисла. — Ну, так, шапочно, в общем-то…

— А вот я так не думаю, дорогой.

Эзра, шаркая, обошёл кровать, взял меня за локоть и отвёл в сторонку, чтобы мистер Гримвиг не мог нас слышать:

— Почему ты так говоришь, Айви?

— Потому что я уверена: вы знаете её куда лучше, чем пытаетесь показать. Я нашла в своей комнате щётку, на которой было полно рыжих волос. А недавно я узнала, что мисс Фрост разыскивала Анастасию спустя целый год после её исчезновения. И мне ужасно любопытно: с чего бы ей интересоваться вашей бывшей жиличкой?

Эзра посмотрел на мистера Гримвига. Потом на дверь. И снова на меня.

— Когда вернёмся, приходи ко мне в мастерскую, — сказал он. Эзра поскрёб усы, и на этот раз дрожание его брылей показалось мне каким-то зловещим. — Поговорим спокойно, может, кое-что я тебе и сумею объяснить.

Тяжёлые шаги мамаши Снэгсби заставили нас вздрогнуть. Она ворвалась в комнату, сжимая в руках стакан с молоком, и велела мне сесть в кресло и не путаться под ногами.

— Держи, — сказала она, протягивая мне стакан.

Я вздохнула. Ну почему, скажите на милость, я должна пить это гадкое молоко?! Каждый раз одно и то же: я пью молоко — и проваливаюсь в сон. Должно быть, оно так действует на людей. Но сейчас мне было не до сна. Я твёрдо решила с наступлением ночи приподнять завесу и спасти Ребекку. Если понадобится — удрав через разбитое окно. Ради подруги я была готова на всё.

— Но я не хочу пить.

— Хочешь, — отрезала мамаша. — Пей.

Ко всем моим бедам, ещё и алмаз Тик-так отказывался мне помогать. Какой смысл носить на шее волшебный кристалл, если в мистических делах от него никакого проку?

Я взяла молоко:

— Ладно, хотя я никак в толк не возьму, зачем это нужно.

Под строгим взглядом мамаши Снэгсби я сделала пару глотков. На этом она успокоилась и, отвернувшись, отправилась к кровати, чтобы оговорить с мистером Гримвигом деликатный вопрос платы. Я не стала допивать молоко. Мне правда не хотелось пить. И что-то ещё, какое-то шестое чувство подсказывало, что пить не стоит. Глупо, конечно. И всё-таки, пока мамаша Снэгсби пыталась разбудить задремавшего клиента, а Эзра снимал мерку, я вылила остаток молока в левую тапку мистера Гримвига.

Вскоре меня, как всегда, охватило сонное оцепенение, но на этот раз я могла противиться ему и не закрывать глаз. Я и не закрывала — какое-то время. А потом комната стала таять в тумане. Прежде чем провалиться в сон, я успела увидеть, как ко мне идёт мамаша Снэгсби…

Во рту было сухо. Голова болела. Где я? Ах да, у мистера Гримвига. Я потёрла висок. Открыла глаза. Закрыла их снова. Когда в голове немного прояснилось, я оглядела маленькую спальню. Эзра и мамаша Снэгсби склонились с двух сторон над постелью мистера Гримвига. Старик спал. Они что-то говорили друг другу — или мистеру Гримвигу? Слов было не разобрать. К тому же моё внимание привлек вовсе не разговор.

Я прижала руку к груди. Отчаянно ощупала себя. Что было весьма глупо — я и так знала, что камня нет. Разве он мог быть на мне, когда Эзра осторожно поддерживал голову мистера Гримвига, а мамаша Снэгсби надевала на него ожерелье?

 

21

— Спасайтесь, мистер Гримвиг! — закричала я, вскакивая с кресла. — Они хотят похитить вашу душу!

Комнату наполнило низкое гудение, отдававшееся дрожью. Камень ожил и засиял пронзительно-белым светом. Глаза мистера Гримвига распахнулись:

— Что похитить?

Мамаша Снэгсби ахнула. Эзра попятился. Мистер Гримвиг вскочил, так что коты посыпались с него во все стороны, алмаз со стуком упал на пол. К счастью, мамаша не успела застегнуть замочек ожерелья.

Мамаша Снэгсби уставилась на камень, упавший к её ногам. Я стрелой метнулась и подхватила его. Оказавшись у меня в руке, алмаз Тик-так стал гаснуть.

— А это ещё что такое?! — завопил мистер Гримвиг, указывая на ожерелье. — Я желаю знать, что происходит!

— На самом деле всё очень просто, — сказала я. — Всё сходится: тёплое молоко, внезапная сонливость, которой невозможно противостоять, и каждый раз камень потом оказывался тёплым…

— Думай, что говоришь! — предостерегающим тоном рявкнула мамаша Снэгсби, указывая на хозяина дома.

— С чего бы? Мистер Гримвиг имеет полное право знать, кто вы такие! Чудовища, вот кто! — Я сорвалась на крик, и мне это понравилось. — Вы сговорились с мисс Фрост, верно? Вот зачем она послала меня к вам — чтобы вы могли пользоваться камнем и убивать людей! Как вы убили бедного мистера Блэкхорна!

— Он согласился на это по доброй воле, — сказала мамаша Снэгсби, сверля меня взглядом. — Он стоял на пороге смерти, а мы дали ему возможность избежать этой печальной участи и жить дальше.

— Это не жизнь! Это одно сплошное страдание! Мистер Блэкхорн мучается, как и Ребекка, которая тоже поверила лживым обещаниям камня! — Я посмотрела на Эзру. — Как вы могли?! Как вы могли творить такое?!

Старик сел на кровать и потупился:

— Мисс Фрост доверила нам камень около двадцати лет назад. Мы берегли его как зеницу ока, но однажды кто-то всё-таки похитил его. Мисс Фрост знала, что мы станем использовать камень только для тех, кому всё равно недолго осталось. — Он поднял голову и с мольбой посмотрел на меня. — Мы давали им надежду, Айви!

— Во Дворце Проспы нет надежды, — сказала я. — Так говорит Ребекка, и я сама видела, что это правда.

— Думаешь, ты умней всех, да?! — прошипела мамаша Снэгсби. — Прочитала ту дурацкую рукопись и суёшь нос, куда не просят. Да если бы я не ходила по коридорам каждую ночь, не позволяя тебе уйти, ты бы сгинула в Проспе ещё несколько недель назад.

— Мы просто, как могли, пытались тебе помочь, — мягко сказал Эзра. — И только.

— Да что тут объяснять! — рявкнула мамаша Снэгсби. Её огромные ноздри яростно раздувались. — Даже с её умишком нетрудно понять: если один человек на грани смерти может спасти множество жизней в Проспе, то дело того стоит.

— Вы так уверены в своей правоте, — сказала я.

— О да, я уверена, юная леди, — заносчиво заявила она.

— Но Гретель этим не вернёшь.

Я понимала: говорить так жестоко. Но не смогла удержаться.

Мамаша Снэгсби остолбенела от потрясения. Или, может быть, от душевной боли? Она повернулась к Эзре, но тот смотрел себе под ноги и молчал.

— Я проследила за вами в субботу, — сказала я, чтобы как-то объяснить, откуда мне известно про Гретель.

— Да как ты посмела!.. — закричала мамаша Снэгсби, но ярость в её глазах тут же потухла, уступив место невыразимому горю. — Моя девочка… — Она в отчаянии покачала головой. — Если бы я тогда могла вылечить её, если бы только могла сделать так, чтобы она осталась жить — пусть не здесь, пусть даже ненадолго, — я бы на всё пошла ради этого и заплатила бы любую цену.

— А я вообще не хотел заказывать этот ваш гроб, — сказал мистер Гримвиг с несчастным видом. — Я здоров как бык на самом-то деле.

Мамаша Снэгсби сцепила пальцы за спиной. Шагнула ко мне.

— Только время и имеет значение, — тихо проговорила она. — Разве ради того, чтобы выгадать ещё немного времени, не стоит капельку помучиться, как ты думаешь?

— Вы лгали мне с самого начала, да? — сказала я. — Вам вовсе не нужна была приёмная дочь. Вам нужен был камень.

Никто не ответил. Да и не было нужды отвечать.

Я пожала плечами:

— Пожалуй, оно и к лучшему. Для родителей вы уж больно кровожадные и чокнутые.

Мамаша Снэгсби вдруг метнулась ко мне и выбила алмаз Тик-так у меня из рук. Он упал на пол, мы обе бросились к нему и сцепились самым ужасным образом.

— Отдай! — кричала мамаша Снэгсби.

— Это моё, вы, гиена горбатая! — кричала в ответ я.

Я дотянулась до ожерелья первой, но рука мамаши Снэгсби быстрей атакующей кобры тут же выхватила его у меня. В попытке вернуть камень я повисла на её руке. Злодейка споткнулась. Она резко покачнулась, взмахнув руками, заветная кулинарная книга вылетела из её кармана и ударилась о металлическую ножку кровати. Замок отщёлкнулся от удара, и ничем не скреплённые страницы разлетелись по комнате словно колода карт.

Мамаша Снэгсби ахнула. Я опустила глаза на странички под ногами всего на миг, но этого хватило, чтобы понять: что-то тут не так. Это оказались никакие не семейные рецепты. На каждом листке был рисунок карандашом — портрет, а под ним — имя. У меня под ногами лежала страничка с изображением мрачной старухи — седые волосы, печаль в глазах. И подпись — Кэтрин Джепсон. На другом листке был старик с огромными бакенбардами и изрезанным морщинами лбом. Натаниэл Хьюм — значилось ниже.

— Кто эти люди? — услышала я собственный голос.

— Не твое дело! — огрызнулась мамаша Снэгсби и бросилась подбирать листки.

С проворством бывалого карманника я воспользовалась тем, что она отвлеклась, и выхватила алмаз Тик-так у неё из рук. Мамаша будто и не заметила. Я отскочила назад и спрятала камень в карман.

Эзра помогал жене собирать рассыпавшиеся страницы. Взглянув на него, я заметила, как старик поднял с пола листок с портретом мистера Блэкхорна. И тогда-то мне и открылась ужасная правда. Всё сходится, поняла я. В это страшно поверить, но всё сходится.

— Это портреты ваших жертв, верно? — Я присела на корточки, подхватила с пола сразу несколько рисунков и улыбнулась мамаше Снэгсби самой недоброй из своих улыбок. — Это люди, которых вы охмурили, люди, чьи души вы похитили с помощью камня и отправили страдать в Проспу, как бедного мистера Блэкхорна!

Она вырвала страницы из моей руки:

— Это были отважные и благородные люди. Я чту память о них, об их самопожертвовании как могу.

— Вы все сумасшедшие! Вы несёте сущий бред! — заорал мистер Гримвиг. — Я позову констебля — пусть он с вами разбирается!

С этими словами он схватил столько котов, сколько мог унести (то есть двух), и прямо в ночной рубашке выскочил на улицу.

— Надо идти, — сказала мамаша Снэгсби, — пока он не привёл полицию.

Эзра взял у неё листы и осторожно вложил их в переплёт книжицы вместе с теми, которые собрал сам.

— Надеюсь, однажды ты сумеешь понять нас, Айви, — проговорил он. — Понять и простить.

Он был безумцем, вне всякого сомнения, но беспомощность в его голосе меня тронула. Я поняла, что Снэгсби не заметили один листок, лежащий на полу у кровати. Движимая запоздалым сочувствием к Эзре, я подошла и подобрала рисунок. Я уже протягивала его Эзре, когда опустила глаза и увидела, кто там изображен. Мамаша Снэгсби тоже это увидела и рванулась ко мне.

Но я была быстрее. Кроме того, я уже успела увидеть всё, что нужно.

На листке был нарисован молодой человек. Каштановые волосы, блестящие глаза. Очень похож на свою младшую сестру. Мне даже не надо было читать имя под портретом. Но оно было там, выписанное аккуратным почерком мамаши Снэгсби: Себастьян Дамблби.

— Вы убили его? — Я попятилась к двери. — Вы убили Себастьяна Дамблби, надев на него ожерелье?

Я не могла в это поверить.

Эзра покачал головой:

— Всё было совсем не так.

— О нет, всё было именно так! Вот же рисунок. — Я бросила листок на пол. — Эстель уверена, что это Анастасия убила Себастьяна, а на самом деле его убили вы! Значит, Анастасия и правда приходила в дом Дамблби спустя столько времени — она тоже искала его, как и его семья. Верно?

— Себастьян надел ожерелье по собственной воле, — сказал Эзра. В голосе его звучала покорность судьбе.

— Да? И зачем бы он стал это делать? Вы что, так увязли во лжи, что уже сами не можете отличить выдумку от правды?

Мамаша Снэгсби презрительно рассмеялась:

— По части вранья ты первая мастерица, юная леди, так что тебе виднее!

Да как у неё язык повернулся такое сказать!

Эзра, волоча ноги, подошёл и нагнулся, чтобы подобрать потрет Себастьяна. То есть это я так думала. А этот коварный старик взял и набросился на меня! В мгновение ока он заломил мне руки за спину. Я сопротивлялась как могла, но для древней развалины у него оказалась неожиданно крепкая хватка.

— Дома поговорим, — прошептал он. — Как я и обещал.

— Тебе не удастся разрушить дело всей нашей жизни. — В голосе мамаши Снэгсби звучал замогильный холод, когда она решительным шагом подошла ко мне. — Мы лишь недавно снова заполучили алмаз Тик-так и не намерены потерять его во второй раз.

Она нашарила ожерелье у меня в кармане и забрала себе.

— Отведи её в кэб, — бросила мамаша мужу.

И в эту минуту чёрный кот — единственный, которого не смог унести с собой мистер Гримвиг, — соскочил с кровати и зашипел на нас.

И одновременно я со всей силы наступила Эзре на ногу. Старик взвыл и ослабил хватку. Мамаша Снэгсби бросилась к прикроватному столику, и я устремилась за ней, твёрдо намеренная вернуть ожерелье. Мамаша схватила со столика кувшин. И в это самое мгновение Эзра снова поймал меня.

— Мне жаль, но ты не оставила нам выбора, Айви, — с этими словами мамаша Снэгсби запустила кувшином мне в голову.

Двигаясь с умопомрачительной быстротой, я пригнулась, и кувшин угодил в лоб Эзре. Старик, сами понимаете, повалился навзничь. Я думала, что мамаша разрыдается от горя и бросится к мужу. Но не тут-то было. Подобрав тяжёлую доску с образцами гробовой фурнитуры, она занесла её над головой и двинулась на меня. Лицо её было перекошено от ярости.

Тогда я подхватила с пола кота.

— Прости, дорогуша, — шепнула я ему, — но обстоятельства требуют решительных действий. — И швырнула его в лицо мамаше Снэгсби.

Я не промахнулась — кот вцепился передними лапами ей в причёску и попытался вскарабкаться на голову целиком.

— Отвяжись от меня! — завопила злонравная старуха.

Камень по-прежнему оставался у неё, но Эзра уже поднимался на ноги, а мамаша носилась по комнате, бешено крутясь. Так что, как ни больно мне было оставлять алмаз Тик-так в руках этой ужасной парочки, следовало поторопиться, если я не хотела и сама угодить в их лапы. Поэтому я повернулась и без оглядки бросилась бежать.

 

22

На Лондон опустилась ночь, последние отблески заката уступили место тьме. Я бродила по улицам уже несколько часов. И пусть я знала, где нахожусь, но всё равно чувствовала себя потерянной.

Я подумывала пойти к Эстель и рассказать ей, что мне удалось узнать о судьбе Себастьяна. Бедный, бедный Себастьян! Почему-то мне было очень жаль этого юношу, умершего ещё до моего рождения. Зачем Снэгсби надели на него ожерелье? Какая им была в этом выгода? И как мне рассказать обо всём его сестре?

Ночной Гайд-парк был пустынным и мрачным, я словно очутилась в городе призраков. Лондонцы разошлись по домам, где их ждали тёплый очаг и любящие родные. Я присела на скамейку на Роттен-Роу. В свете неполной луны вид у меня, безусловно, был душераздирающе несчастный и покинутый.

— Ну, Айви, — тоскливо вздохнула я, — что будем делать?

Пронзительный крик был мне ответом. Он разорвал ночь не хуже сирены. Кричала девушка. И было ясно, что она в страшной беде. В темноте, за деревьями и лугами парка я в отдалении, на широкой аллее разглядела только силуэт кареты. Рядом с каретой кто-то с кем-то дрался.

Я не могла сосчитать сражающихся, но это было и не важно — я уже мчалась на выручку. Подбежав ближе, я обнаружила, что двое здоровенных громил пытаются затащить в карету девушку — или, точнее, девочку моего возраста. Она отбивалась как бешеная, раздавая оплеухи и лягаясь.

— Отпустите меня, мерзавцы! — вопила она.

Но силы были неравны, и вскоре девицу скрутили и швырнули в экипаж словно мешок с картошкой.

К этому времени я была уже рядом:

— А ну, прекратите, вы, гнусные негодяи!

Тот из разбойников, что был крупнее, захлопнул дверцу кареты — жертва тут же принялась колотить в неё изнутри и звать на помощь. Похититель, не обращая на неё внимания, встал плечом к плечу со своим сообщником.

Оба двинулись на меня.

— Кто это у нас тут? — пробормотал тот, что пониже.

— Хватай её! — гаркнул высокий.

И они бросились на меня. А я на них. Несколько раз хорошо врезала кулаками. Применила необычный удар ногой, который достиг цели. Увы, всё это лишь раззадорило бандитов.

— А она с норовом! — ухмыльнулся один из них.

Стыдно признаться, но усилий одного мерзавца оказалось достаточно, чтобы схватить меня, лишив возможности сражаться дальше. Заломив мне руку за спину, громила стал толкать меня к карете. Дверца её снова открылась, меня подняли и бросили внутрь. Дверь захлопнулась, и её заперли снаружи. Щёлкнул кнут, лошади взяли с места в галоп, и меня отбросило на сиденье.

— Покет?!

Я повернула голову и впервые как следует разглядела ту, кого пыталась спасти.

— Чёрт возьми! — только и смогла сказать я.

Матильда Баттерфилд вытерла слёзы:

— Только не думай, будто я плакала, Покет.

— Конечно, нет, дорогуша. А то, что стекает у тебя по щекам, — просто излишки внутренней влаги. У меня такое тоже иногда бывает.

Стук копыт и грохот колёс сплетались в оглушительную рокочущую симфонию гнева. Матильда принялась колотить в стенку повозки:

— Остановите сейчас же, вы, кухаркины дети!

Мы свернули налево, потом направо и снова направо. Я отдёрнула занавеску и выглянула наружу. Эта часть Лондона была мне незнакома. Но было ясно, что это не самая приятная его часть. Дома на улицах выглядели мрачно. Редкие прохожие, жавшиеся к стенам, — ещё мрачнее.

— Полагаю, нас похитили, — хладнокровно заявила Матильда.

Я кивнула:

— Похоже на то.

В окно упал лунный луч, и я разглядела, что Матильда одета в довольно-таки миленькое платье из розового шёлка. Её тёмные волосы были уложены в изящную причёску и украшены цветами.

Она заметила мой взгляд и пояснила:

— Мы с мамой были на балу, но мне стало невыносимо скучно. Я решила пойти домой пешком, благо было недалеко. А эти бандиты схватили меня и увезли в парк.

— Ты раньше их видела?

Матильда покачала головой, потом нахмурилась:

— А что ты делала в Гайд-парке ночью?

— О, просто решила немного прогуляться при луне.

Матильда обхватила себя руками словно от холода:

— Как ты думаешь, что им от нас нужно, Покет?

Я взглянула на проносящиеся мимо тёмные улицы:

— Ничего хорошего.

Комната была тесная. Нет, не комната — темница, вот что это было. Маленькая сырая темница. Без окон. Голый холодный пол. Плесень, языками спускающаяся по каменным стенам из-под потолка. Запах сырости и гнили. Единственным источником света служила сальная свеча, стоящая на скамье. Кровать у стены. Большая и определённо неприветливая металлическая дверь, отсекающая единственный путь к свободе.

Повозка прикатила в какой-то переулок, возница придержал лошадей и въехал в ворота. Нас самым непочтительным образом выволокли наружу и затолкали в дверь, за которой оказался длинный промозглый коридор. Понять, где мы очутились, было невозможно.

Матильда сражалась геройски. Я проявила себя в битве наилучшим образом. Мы задали этим парням знатную трёпку, царапаясь и лягаясь изо всех сил. Но всё тщетно. Нас втащили в темницу. Пинками заставили подойти к дальней стене и сковали общей цепью, к которой крепились ножные кандалы. Один конец цепи был прикован к стене.

— Вы не смеете так поступать! — орала Матильда. — Я вам не кто-нибудь, я Баттерфилд! Вы хоть представляете, что сделает с вами моя бабушка, когда узнает?!

— Пусть сперва тебя сыщет, ага? — ухмыльнулся один из похитителей — тот, что был выше ростом.

С точки зрения языка сказано было безобразно. Но по сути верно. Хмурые бандиты подёргали наши кандалы и удостоверились, что замки надёжно заперты. Пробормотав что-то про пинту пива, они направились к выходу. Что, как ни странно это прозвучит, напугало меня даже больше, чем общение с ними.

— Не бросайте нас тут! — завопила Матильда. — Снимите цепи!

Похитители были уже у порога. Ещё немного — и уйдут.

В отчаянной надежде выпытать у них хоть каплю сведений о том, что происходит, я решила попробовать более мягкий подход.

— Бедняжки! Я понимаю, вы не сами стали такими гнусными мерзавцами, всему виной порочное воспитание, — сказала я, источая очарование. — Так что неправильно было бы винить вас за то, что вы нас похитили. Однако не могли бы вы подсказать, где мы очутились?

Тот из бандитов, что был ниже, сжалился надо мной.

— Лэшвуд, — бросил он.

И металлическая дверь за ними захлопнулась. Мы услышали, как снаружи задвинули тяжёлый засов.

 

23

— Но Лэшвуд — это же сумасшедший дом, — сказала я, порядком озадаченная. — Зачем могло понадобиться запирать нас в сумасшедшем доме? Лично я ни капельки не сбрендила.

О Лэшвуде слышал каждый. Это лечебница для душевнобольных в Айлингтоне, сумасшедший дом самого неприятного рода. Худший в Лондоне, если верить слухам. Так что происходит?

— Это ошибка! — крикнула Матильда, топнув ногой. — Выпустите нас! Нам тут не место! — Она повернулась ко мне, героически пытаясь сдержать слёзы. — Сделай же что-нибудь, Покет!

Из-за сырых стен доносились крики безумцев — крики, полные боли. Через каморку быстро-быстро пробежала крыса.

— В настоящую минуту я мало чем могу помочь, дорогая, — сказала я, подёргав за цепь, чтобы до Матильды лучше дошёл смысл моих слов. — Нам остаётся только подождать, пока сюда придёт кто-нибудь, кроме бандитов-похитителей. Тогда мы сможем поговорить и разрешить это недоразумение.

Матильда взвыла. Она пыталась порвать цепь голыми руками. Звала констебля. Требовала принести ей чистые панталоны и предоставить горячую пенную ванну. Она успокоилась, только когда за дверью раздался лязг засова. Мы обменялись взглядами, полными нетерпения и надежды. Дверь открылась, и в комнату вошла крепко сбитая женщина в грязном чёрно-белом платье с ведром и ковшиком.

Остановившись в нескольких шагах от нас, она сунула палец в нос и принялась самозабвенно исследовать свою ноздрю.

— Воды? — вяло предложила она.

— Воды?! — взъярилась Матильда. — Освободи нас, ты, мерзкая неряха!

Женщина перевела взгляд на меня:

— Воды?

— Позвольте, я опишу наши обстоятельства, — начала я. — Мы совершенно здравомыслящие девушки, которых самым злодейским образом похитили в Гайд-парке и заперли в этом ужасном дурдоме. Я вижу, вы женщина сострадательная. Не будете ли вы столь любезны попросить кого-нибудь из врачей почтить нас своим визитом?

— А что мне за это будет?

К счастью, я была готова к такому повороту:

— Вы ведь старая дева, верно, дорогая?

Она непонимающе нахмурилась:

— И что с того?

— Видите ли, я знаю одного сапожника из Бристоля, который как раз подыскивает себе невесту. Ему особенно нравятся необъятные любительницы ковырять в носу. — Я ободряюще улыбнулась ей. — И я с радостью расскажу ему о вас, если только вы попросите доктора навестить нас.

— Ненавижу Бристоль, — сказала толстуха.

— Вы должны нам помочь! — заорала Матильда.

— Ненавижу Бристоль, — повторила толстуха.

Она вышла и заперла за собой дверь.

Медленно потянулись часы. Не знаю точно, сколько времени мы так просидели. Матильда перестала бушевать и затихла.

— Твоя мама наверняка поднимет тревогу, — сказала я с надеждой.

— Конечно, поднимет, — огрызнулась Матильда. Её прическа растрепалась, лепестки цветов, украшавших волосы, осыпались нам под ноги и лежали на полу будто подснежники. — Мама будет вне себя, когда обнаружит, что я не вернулась домой. Если потребуется, она поднимет на ноги всю британскую армию!

Звучало страсть как обнадёживающе.

— А бабушка и вовсе такое устроит! — продолжала Матильда. — Если, конечно, у неё не разорвётся сердце от потрясения. После гибели Ребекки она не переживёт, если с ещё одной из Баттерфилдов случится беда.

— Твоя кузина жива, — услышала я собственный голос.

Матильда рассмеялась. Да, рассмеялась! И я не могла её за это винить.

— Что ты сказала?

— Я сказала, что твоя двоюродная сестра жива. — Я прислонилась спиной к стене и опустилась на холодный пол. — Это ужасающе долгая история, которая пока не закончилась, но факт остаётся фактом: я видела Ребекку, и она жива.

— Может, правильно тебя сюда посадили, Покет. Ты чокнутая.

— Алмаз Тик-так не просто убивает. Он делает нечто большее, — тихо сказала я.

Матильда уселась рядом со мной, натянув на колени подол бального платья:

— Но как такое возможно?

— Когда она надела ожерелье с алмазом Тик-так, её душа перенеслась в мир под названием Проспа. Ей там плохо, она ужасно страдает, но я изо всех сил стараюсь её вызволить.

— Ожерелье сейчас на тебе? — Глаза Матильды хищно сверкнули в полумраке темницы. — Может, алмаз поможет нам выбраться отсюда… Он при тебе, Покет?

Боль утраты сдавила моё сердце. Я покачала головой.

— Врёшь! — прошипела Матильда.

Прежде чем я успела ответить, дверь с душераздирающим скрипом отворилась. Бледный свет хлынул из коридора в нашу тесную каморку. Врач… Это пришёл врач, кто же ещё!

Но тут я услышала постукивание трости по полу, размеренное, как тиканье старых часов. И от этого звука меня пробрал озноб. Не может быть! Ведь не может, правда? Выражение растерянности и недоумения появилось у меня на лице в ту самую минуту, когда на пороге сырой темницы возникла леди Элизабет Баттерфилд.

— Добро пожаловать, — сказала она.

Матильда и я разом вскочили на ноги, наши цепи зловеще зазвенели.

— Вы не представляете, как я счастлива вас видеть, дорогая! — воскликнула я, одарив леди Элизабет благодарной, хотя и несколько растерянной улыбкой. — С нами тут такой ужас приключился! Нас похитили. Втолкнули в эту каморку. Приковали к стене. Правда, Матильда?

Та не ответила. Она лишь молча ухмылялась.

— Это правда, Матильда? — спросила леди Элизабет, сверля внучку взглядом.

— До последнего слова, бабушка.

— Рада слышать, — хмыкнула она.

Как странно! Я почувствовала, что суть происходящего отчасти ускользает от меня. Как прикажете понимать этот их разговор? Всё стало ясно, только когда Матильда наклонилась и с лёгкостью избавилась от браслета на щиколотке. Замок на нём оказался не заперт.

Она сбросила кандалы и встала рядом с леди Элизабет.

Я покачала головой:

— Не понимаю.

Леди Элизабет подняла трость и направила её на меня:

— Ты забила Ребекке голову опасной чепухой, и именно это, я ни минуты не сомневаюсь, привело к её гибели. Ты испортила бал в честь дня рождения Матильды, сделав мою внучку посмешищем для всего Саффолка. Твоими стараниями на имя Баттерфилдов легла тень позора и трагедии. Ты во всём виновата, мисс Покет!

— Бабушка не верила, что ты настолько глупа, чтобы попасться на наш маленький розыгрыш, — весело добавила Матильда. — Но я убедила её, что это сработает.

— Мы выслеживали тебя много недель, — добавила леди Элизабет с глубоким удовлетворением.

— Так всё, что произошло этой ночью, было… — Я не договорила. Это было слишком ужасно, чтобы произнести вслух.

— Всё, что произошло этой ночью, было лишь началом, — сказала леди Элизабет. — Началом воздаяния за твои грехи, мисс Покет.

Старая перечница ничуть не изменилась. Голова как грецкий орех. Руки-крюки. Тощая, как скелет. Злобная до невозможности. Мисс Фрост предупреждала, что после смерти Ребекки леди Элизабет обрушит свой гнев на меня, но, увы, я не приняла её слова всерьёз.

— У вас ничего не выйдет, — твёрдо сказала я. — Человека нельзя запереть в сумасшедшем доме без распоряжения врача. Я точно знаю, я читала об этом в самых достоверных приключенческих романах.

Леди Элизабет фыркнула:

— Сколько романов я ни читала, мне всегда хотелось пристрелить автора. — Она обернулась к двери. — Профессор, зайдите!

Оказывается, он стоял в коридоре, слушая нас и ожидая, когда его позовут. Теперь врач быстро вошёл в каморку и заискивающе улыбнулся леди Элизабет.

— Профессор Сплюнгейт — один из самых уважаемых врачей в стране, — сообщила леди Элизабет. — И поскольку я состою в правлении этой лечебницы и вношу весьма щедрые благотворительные пожертвования, он любезно согласился освидетельствовать состояние твоего пошатнувшегося рассудка.

— Как ты себя чувствуешь, Айви? — спросил профессор.

— Лучше не бывает, дорогой, — ответила я так разумно, как только могла. — Если не считать того, что меня похитили мстительная старая карга и её злобная внучка.

— Ясно, — многозначительно кивнул врач.

У него был до невозможности мрачный вид. Хмурое лицо. Глаза зелёные и выпуклые, а лоб такой огромный и морщинистый, что хотелось заклеить его обоями. Но как бы отвратительно и устрашающе ни выглядел профессор, он всё-таки был почтенным доктором и уж наверняка должен был понять, что я стала жертвой коварного заговора.

— Ты говоришь с привидениями, Айви? — спросил он.

— Только при крайней необходимости, — блестяще ответила я.

— Очень интересно.

— А ещё она думает, что Ребекка жива, только находится в каком-то другом мире, — с готовностью подсказала Матильда. — И вот только что Покет сказала мне, что навещала её там.

Глаза профессора, и без того выпученные, едва не вылезли из орбит:

— Пациентка утверждает, что посещала иной мир?

— Может, так оно и было, — сказала Матильда. — У неё имелось одно очень необычное ожерелье.

— Вздор! — рявкнула леди Элизабет и стукнула тростью по ботинку доктора. — Теперь вы убедились, что она сошла с ума?

— Это правда, Айви? — спросил он. — Ты действительно веришь, что покидала этот мир и переносилась в какой-то иной?

Я почувствовала, что ступаю по скользкому льду.

— Послушайте, профессор Сплюньтей, — начала я, — по-моему, произошла…

— Сплюнгейт, — резко перебил он. — Меня зовут профессор Сплюнгейт.

— Ну что уж тут поделаешь, дорогой, вам просто не повезло с именем. Это примерно как ваш лоб — смотреть на него страшно, но вы же в этом не виноваты. А теперь будьте умничкой и отоприте эти кандалы.

— Ну, что я вам говорила? — каркнула леди Элизабет, снова стукнув тростью по профессорскому башмаку. — Девчонка низкого происхождения, пустое место, а рассказывает о себе небылицы! Если это не признак умопомешательства, то я уж и не знаю, что тогда!

Профессор Сплюнгейт вздёрнул подбородок. Закрыл глаза. Потом открыл их и резко втянул воздух.

— По моему профессиональному мнению, рассудок этой девочки помрачён. — Он повернулся и тронул плечо старой перечницы. — Вы правильно поступили, что привезли её сюда, леди Элизабет.

— Она просто хочет наказать меня! — поспешно вмешалась я. — Профессор, мой рассудок тут ни при чём — это месть! И если вы сами этого не понимаете, дорогой, то это вам место в дурдоме!

Возможно, это был не самый правильный ход в сложившихся обстоятельствах. Профессор вышел в коридор, не слушая моих возражений.

— Идём, Матильда, — позвала леди Элизабет.

— Минутку, — отозвалась та.

Она подошла ко мне близко-близко, и я увидела в её глазах голодный блеск.

— Где он, Покет?

Я понимала, о чём она говорит. Противная девчонка ощупала мою шею, обшарила карманы фартука. И платье.

— Куда ты его спрятала? — прошипела она.

— Ребекка жива, — шёпотом сказала я. — Она жива, а тебя волнует лишь камень, который её похитил. Как тебе не стыдно!

Что-то промелькнуло на её лице. Всего лишь на миг. Но я знала, что мне не померещилось.

Матильда повернулась и направилась к двери.

— Я жду вас в карете, бабушка, — сказала она.

Леди Элизабет, прежде чем уйти, долго с неприязнью разглядывала меня. Я снова сползла по стене и села на пол. Я смотрела на распахнутую дверь. Как же мне хотелось перешагнуть порог и очутиться на свободе!..

— Это чтобы успокоить свою совесть, ты воображаешь, будто Ребекка продолжает жить в каком-то далёком и бескрайнем мире, да, мисс Покет? — резко спросила старуха.

— Это чтобы успокоить свою совесть, вы заперли меня здесь, да, леди Элизабет?

— С чего бы мне нужно было её успокаивать?

Я бесстрашно посмотрела ей прямо в глаза:

— Чего вам стоило быть добрее к Ребекке? Чего вам стоило попытаться понять её увлечение часами? Прислушаться и понять, что она потеряла частицу себя?

— По-моему, все её части были на месте, — огрызнулась леди Элизабет. Но она прекрасно поняла, что я имею в виду. — Девочка потеряла мать, не хватало ещё, чтобы она заодно потеряла и рассудок. Ребекке требовалась твёрдая рука, а не сюсюканье.

— Ей нужны были вы, дорогуша. Но вместо любви ей доставались одни сплошные порицания.

— Устраивайтесь поудобнее, мисс Покет, — проскрежетала старуха, снова ткнув в мою сторону тростью. — Лэшвуд стал вашим домом очень и очень надолго!

 

24

По ночам в дурдоме были концерты. Их устраивала какая-то женщина — наверняка сумасшедшая, запертая в камере по соседству. Она напевала без слов, и её голос эхом разносился по пустому коридору. Она знала лишь одну песню и, дойдя до конца, тут же начинала сначала.

Пела она хорошо, совсем не фальшивила, но в первую, мучительно долгую ночь мне хотелось придушить её фартуком, лишь бы оборвать бесконечно повторяющийся мотив.

Тишину нарушали и другие голоса. Безумные вопли. Рыдания. Какой-то бедняга каждые десять минут звал маму. Другой ругался как пират и грозил страшными карами.

Почти всю ночь я пыталась приподнять завесу. Я надеялась, что сумею призвать Дворец Проспы и заставить дурдом вокруг исчезнуть. Но единственное, чего мне удалось добиться без помощи алмаза Тик-так, была головная боль.

Тогда, поскольку я всегда отличалась выдающейся смекалкой, я решила обратиться к герцогине Тринити.

— Мне хочется оборвать вам уши за то, что вы опять пытались втянуть меня в свой коварный план мести, — сказала я. — Но я тут попала в довольно затруднительное положение, так что не могли бы вы явиться и немного помочь?

Ничего. Ни звука. Ни единого потустороннего смешка.

Раз уж моя каморка была тесная и убогая, я коротала время самыми разнообразными способами. Лучше всего мне удавалось сидеть на полу. Ходить, насколько позволяла цепь, тоже было в числе моих излюбленных занятий. Профессор Сплюнгейт не появлялся. Изредка заходила толстуха в грязном чёрно-белом платье и приносила миску жидкой каши и ковшик воды. Я не могла переодеться — было не во что. Не могла помыться. Не видела неба. Такова была моя новая жизнь.

Так прошло три дня.

На четвёртый (кажется, это была суббота, но в застенках дурдома я вполне могла сбиться со счёта) я впервые увидела новое лицо. Вместо толстухи кашу принёс мальчик лет девяти-десяти. Чёрные волосы. Тёмная кожа. Большие карие глаза. Уши необычной формы. Он вошёл без единого слова. В руках у него были два ведра — с водой и кашей. Мальчик любезно наполнил мою миску.

Поскольку нас кормили только дважды в день, я набросилась на пресную кашу так, будто это была вкуснейшая овсянка, приготовленная миссис Диккенс. Подобрав последние крошки, я промокнула губы рукавом и отдала миску мальчишке.

Тут он сделал кое-что в высшей степени неожиданное — снова наполнил мою миску кашей. И вдобавок достал из кармана кусок чёрствого хлеба и протянул мне!

— А пары-тройки сырых картофелин у тебя, случайно, не завалялось? — поинтересовалась я, вонзая зубы в восхитительный, жёсткий, как подмётка, хлеб.

Он как-то странно посмотрел на меня. Словно никогда не слышал, чтобы люди ели сырую картошку.

— Видишь ли, я самую чуточку мёртвая, и это странным образом сказывается на моих предпочтениях в еде, — пояснила я, когда прожевала.

— Ничего себе, — сказал он, не скрывая удивления. — Ладно, завтра попробую что-нибудь раздобыть.

— И давно ты работаешь в этом жутком дурдоме?

— Только начал на этой неделе. Платят страшно мало, зато кормят вдоволь и разрешают спать в здешнем подвале почти каждую ночь.

— Ты и спишь здесь?

— Когда приходится.

— Как тебя зовут, дорогой?

— Яго, — ответил он. — Если типа официально, то Оливер Яго, но это дрянное имя, так что я стараюсь обходиться без него.

Подобрав остатки каши корочкой хлеба, я сказала:

— Знавала я когда-то одного Оливера. Он был, разумеется, сирота и совершенно не умел вести себя за обедом. — Я запихнула в рот последний кусочек хлеба и, лихорадочно работая челюстями, прожевала его. — Вечно просил добавки. Никакого представления о приличных манерах.

Звон колокола возвестил, что время обеда подошло к концу. Яго взял вёдра:

— Увидимся завтра, наверное.

— Да, дорогой, я буду ждать тебя здесь.

На пороге мальчишка остановился и обернулся ко мне:

— Что-то тебе уж больно мало лет. С чего тебя сюда посадили?

— Месть, — ответила я.

Он пожал плечами:

— Тоже повод.

С этого дня я с нетерпением ждала прихода Яго. Он взял привычку звать меня Трещоткой. Понятия не имею почему. И всегда наливал лишнюю порцию каши, приносил немного хлеба, а один раз даже притащил картофелину (ну разве он не чудо?). За те несколько минут, что он проводил в моей камере, Яго успевал рассказать мне о мире снаружи — о том, что повидал на лондонских улицах, пока шатался там в надежде раздобыть несколько грошей. О своей семье он не упомянул ни разу. Я решила, что её у него и нет.

По природной застенчивости я неохотно говорила о себе. Но постепенно я раскрылась, вылезла из панциря (отчасти, признаться, смахивая при этом на морскую черепаху) и поделилась с ним несколькими маленькими историями о своих приключениях. Бедный мальчик не мог скрыть глубочайшего потрясения.

Однажды, когда Яго уже собирался уходить, по коридору словно вечерний бриз разнеслось пение безумицы из соседней палаты. Очень неприятный бриз, надо сказать.

— Я сейчас как раз иду её кормить, — сказал Яго. — Она совершенно чокнутая, как есть.

— Она что, не знает других песен?

— Это она ребенку поёт, — объяснил он. — Спи, мол, моя радость, усни.

Я ахнула:

— Ну конечно! Это же колыбельная.

— Старшая санитарка говорит, эта женщина тут уже много лет.

— И у неё есть ребенок?

— Если и есть, то не здесь.

— Яго, ты не мог бы при случае сказать профессору Сплюнгейту, чтобы он заглянул ко мне? — попросила я. — Кажется, он совсем забыл про меня, а мне не терпится покинуть этот дом скорби. Сам видишь, я ни капельки не сумасшедшая.

Немного поразмыслив, мальчик сказал:

— Извини, Трещотка, но если я буду болтать про кого-то из вашей чокнутой братии, меня отсюда в два счёта выпрут.

На следующее утро, когда Яго принёс мне завтрак (очередную порцию холодной каши), санитар позвал его обратно в коридор и принялся раздавать указания, чтобы он, Яго, когда закончит, пошёл и вымыл кастрюли на кухне. Я сидела на полу и чесалась — лодыжка под оковами отчаянно зудела. Как и кожа головы. Нельзя было исключать, что у меня завелись вши.

В коридоре раздались шаги. И голоса. Профессор Сплюнгейт шёл проведать меня! Едва я успела встать на ноги, как за открытой дверью промелькнули профессор и молодая женщина. Они шли быстро, с головой погрузившись в беседу, и даже не взглянули в мою сторону.

Блестящие каштановые волосы девушки были уложены в высокую прическу. На ней было белоснежное платье. И такая же белая шляпка с перьями. И вся она была вылитая Эстель Дамблби. Но это же невозможно! Что Эстель делать в дурдоме? И тут меня пронзила восхитительная мысль — Эстель, должно быть, заметила, что я пропала, и отправилась меня разыскивать!

Я со всех ног бросилась в коридор:

— Эстель! Это я! Твоя дражайшая подруга!

Тут одновременно произошло три события. Во-первых, цепь натянулась и остановила мой порыв. Во-вторых, санитар бросился в мою камеру и зажал мне рот мозолистой ладонью. И в-третьих, Яго захлопнул дверь.

В наступившей тишине раздавалась песня без слов.

Матильда пришла на тринадцатый день.

Подозреваю, она явилась позлорадствовать с благословения леди Элизабет. Не представляю, чтобы она решила заглянуть ко мне без бабушкиного разрешения. На Матильде было платье из жёлтого муслина. Свет свечи бросал багровые отблески на её блестящие чёрные волосы. Она велела санитару оставить нас и закрыла дверь.

— Ну, Покет, как тебе тут живётся? — Она держалась от меня на расстоянии. — Бабушка надеется, ты уже освоилась в своём новом доме.

Я пригладила волосы с таким видом, словно они не превратились в слипшийся от грязи колтун.

— Спасибо, тут и правда чудесно, — самым жизнерадостным тоном ответила я. — У меня уже давно не было столько свободного времени. Пожалуй, с тех пор, как я провела лето в запертом ящике на берегу Гудзона. И кормят отменно.

— Тебе же тут плохо, признайся!

— Совершеннейшая чепуха. Оглянись вокруг, дорогая. В моём распоряжении эта восхитительно жуткая камера, безумцы за стенами без умолку услаждают слух воплями о своих бедах, и вдобавок тут шатаются целых три привидения, волоча за собой ядра на цепях. И это ещё не самое замечательное!

Я игриво улыбнулась, словно мне не терпелось поделиться ужасно интересной тайной.

Матильда нахмурилась. Она не хотела спрашивать, в чём дело. Ни за что на свете. Но как она могла устоять?

— И что же самое замечательное? — спросила она.

Я с многозначительным видом приложила ладонь чашечкой к уху. Разумеется, стоило Матильде прислушаться, она разобрала среди безумных криков и рыданий голос, поющий без слов.

— Просто какая-то чокнутая что-то мычит. — Матильда скрестила руки на груди.

— Как, неужели ты не понимаешь? Я так давно хотела написать готический роман, а лучше места для этого не придумаешь! Тут всё пронизано вдохновением — плесень на стенах, крысы под ногами, даже каша в миске.

— Зря стараешься, Покет, — презрительно усмехнулась Матильда. — Тебе меня не обмануть. Какой роман — у тебя ведь нет бумаги!

— Я пишу его мысленно, дорогая. Все передовые писатели так делают.

— Полный бред. Не зря всё-таки тебя сюда посадили. — Она помолчала, словно подбирая слова. — Послушай, Покет, не скажу, что я поверила хоть слову насчёт Ребекки, но я хочу, чтобы ты рассказала мне о ней всё. С самого начала и до той минуты, когда тебя забросили в карету в Гайд-парке.

— Хорошо.

Так я и сделала. Я поведала ей всё, не упустив ни единой подробности. Когда мой рассказ подошёл к концу, Матильда долго молчала, глядя в стену, пропитанную сыростью. Потом опустила взгляд на пол. Посмотрела на завшивленную постель.

— Почему я должна тебе верить? — спросила она наконец.

Это был отличный вопрос. И ответить на него я могла только одно:

— Потому что тебе прекрасно известно, что девочки обычно не превращаются в пустую сморщенную оболочку, надев ожерелье. Алмаз Тик-так способен творить удивительные и страшные чудеса. Но чтобы спасти Ребекку и вернуть её домой, мне нужно сначала отобрать камень у парочки старых дурней, которые его украли.

— Бабушка хочет сгноить тебя тут.

— А чего хочешь ты, дорогая?

Она задумалась, словно такой вопрос никогда не приходил ей в голову. Но потом её прекрасные голубые глаза снова вспыхнули злобой:

— Зря стараешься, Покет.

Мне ужасно хотелось снова увидеть небо. Порой я даже не могла думать ни о чем больше. Окон в моей каморке не было, и о наступлении дня или ночи я могла судить только по тому, что нам разносили — завтрак или ужин. Поэтому я рисовала небо в своём воображении — полную луну и россыпи звёзд. Или рассвет над Лондоном, окрашивающий улицы в рыжеватый цвет.

Сон бежал от меня. Я лежала в темноте. Колыбельная за стеной утихла, словно певунья услышала мои молитвы. Руки нещадно чесались от укусов. Я перебирала в памяти наш разговор с Матильдой. Жалела, что сказала ей так мало.

Вдруг раздался шорох — кто-то отодвигал засов на моей двери. Гораздо медленнее, чем обычно. И тише. Я вскочила на ноги. Сжала кулаки, приготовившись драться. Кто ещё явился ко мне среди ночи?

Дверь открылась, и в комнату упал слабый свет. Потом вошёл кто-то невысокий. Свет дрожал вокруг него, но лица я разглядеть не могла.

— Я укладывала на обе лопатки громил и повыше тебя, коротышка! — заявила я. — Так что берегись!

Незнакомец закрыл дверь, и комната снова погрузилась во тьму. Я услышала шорох ткани. Потом чиркнула спичка. Огонёк опустился на фитиль свечи в руке ночного гостя, и я наконец увидела его лицо.

Я шагнула ближе:

— Что ты тут делаешь? Ужин давно закончился.

Яго держал в руке тёмный капюшон. Он хотел что-то сказать, но, похоже, не находил слов.

— Ах ты милый оборвыш! — Я взяла у него капюшон и надела. — Ты принёс мне это, чтобы я не мёрзла холодными ночами. — Я зевнула. — Который час?

— Девятый.

— У меня выдался такой ужасный день, да ещё и с тобой толком не удалось поговорить, поскольку ты помог этому гнусному санитару заткнуть мне рот.

— Мне жаль, что так вышло, — смущённо сказал он. — Такая уж у меня работа. Если бы я ему не помог, они могли бы решить, что я делаю тебе послабления. А теперь слушай…

— Отлично тебя понимаю. А знаешь, когда этот шут гороховый отпустил меня, мне показалось, что я видела в коридоре свою подругу. Но нет, не может быть…

— Да помолчишь ты хоть секунду, Трещотка?! У нас мало времени.

— Для чего? — спросила я несколько обиженно.

— Я пытаюсь вытащить тебя отсюда!

Я ахнула от потрясения и восторга:

— Когда?! Сегодня?!

Яго присел на корточки, достал связку ключей и стал подбирать ключ к моим кандалам. Вскоре я была свободна. Яго встал и протянул мне немытую ладошку. И мы пожали руки.

 

25

Двадцать минут. Столько у нас было времени. Двадцать минут, чтобы сбежать из застенков. Ключи от чёрного хода и ворот на заднем дворе висели на крючке в комнате сторожа. Строго каждый час он брал эту связку и проверял, надежно ли заперты все двери и ворота. Всё остальное время он дремал за столом.

Яго дождался, пока голова сторожа склонилась на грудь, и мастерски стащил связку ключей. Но через двадцать минут, когда часы в его комнате пробьют девять, сторож проснётся. И если он обнаружит, что ключи пропали, то поднимет тревогу.

— Второй попытки у нас не будет, — сказал Яго, когда мы на цыпочках вышли в коридор. — Так что не отставай.

— Ни на шаг не отстану, — кротко пообещала я.

На стенах в сыром коридоре висели канделябры, в некоторых из них горели свечи. Мы шли быстро, крики и стоны душевнобольных заглушали почти все звуки. К счастью, у Яго оказался чуткий слух.

Когда мы дошли до конца коридора, мальчик жестом велел мне остановиться, осторожно заглянул за угол и тут же отшатнулся.

— Старшая санитарка! — прошептал он. — Чёрт, мы пропали!

Бедняга побледнел как полотно (как бледно-коричневое полотно, учитывая цвет его кожи). Выказав смекалку, которой позавидовал бы и закоренелый вор, я бросилась к ближайшей двери, отодвинула засов и скользнула внутрь.

Яго быстро запер за мной дверь. Изнутри я слышала, как начальница распекает его за то, что он шатается по коридорам вместо того, чтобы драить кастрюли.

Палата, где я оказалась, была погружена во мрак. Я вжалась в угол, глаза постепенно привыкали к темноте. Я не подумала, что врываться в камеру — или палату? — к сумасшедшему может быть опасно. Просто не успела.

Когда глаза немного привыкли к темноте, мне удалось разглядеть, что на кровати у дальней стены кто-то лежит. Я слышала ровное дыхание — должно быть, обитатель палаты спал. Но тут за стеной раздался резкий вопль — и вот пациент уже не спит.

Зазвенела цепь. Кто-то ахнул. А потом раздалась песня без слов. Красивый, мелодичный напев, казалось, вползал мне в уши и пробирал до печёнок. Было в нём нечто прекрасное и незабываемое.

— Мммм-мм-мммм-мм, — напевала женщина.

Я шагнула ближе, стараясь не делать резких движений. Тут мрак вокруг неё словно бы немного рассеялся, и я смогла разглядеть певунью. Ужасное зрелище открылось мне. Длинные волосы, спутанные и грязные, падали ей на лицо. Ночная рубашка, должно быть, когда-то была белой, но теперь от белизны остались одни воспоминания. Босые ноги были черны от грязи. Женщина сидела, обхватив себя руками. Вдруг она перестала петь, подняла голову и по-волчьи принюхалась.

Я попятилась обратно в угол. Нет, не страх заставил меня отступить. Какое-то другое чувство, которое я не могла ни назвать, ни объяснить.

— Привет, дорогая, — тихонько сказала я.

Она отпрянула, зазвенев цепью.

— Я не сделаю тебе ничего плохого, — прошептала я. — Я слушала твое пение все последние тринадцать дней, и это было очень здорово, не считая того, конечно, что порой сводило с ума. У тебя удивительно приятный голос для умалишёнки.

— Мммм-мм-мммм-мм, — снова затянула она.

Тут дверь открылась, и на пороге появился Яго. Я бросилась ему навстречу. Но женщина продолжала петь, и её песня едва не заглушала наши голоса.

— Чуть не попались, — сказал он. — Неожиданно заявилась какая-то важная шишка из попечительского совета, вот и поднялся переполох. Идём, времени мало.

— Пока, — шепнула я певунье.

Когда я вышла из палаты, Яго, снова задвинув за нами засов, потащил меня бегом по коридору, за поворот и до самого конца, где оказалась чёрная лестница. И там этот мальчишка сделал нечто совершенно неожиданное: вложил связку ключей мне в руки.

Морщины недоумения проступили у меня на лбу:

— Ты что, не пойдёшь со мной?

Он пропустил вопрос мимо ушей.

— Спускайся, — сказал он, — и иди по коридору к восточному выходу. Он отпирается вот этим ключом. Потом быстро пересеки задний двор — ворота отпираются этим ключом — и дуй во все лопатки!

— Но если ты вовремя не вернёшь ключи на место, сторож поднимет тревогу!

— На это всё равно уже нет времени, — отмахнулся он. — Я поднимусь наверх, устрою переполох и сам позвоню в колокол, чтобы сбить их с твоего следа.

— Почему ты помогаешь мне?

— Потому что тебе здесь не место.

Я быстро обняла маленького оборвыша и бросилась вниз по лестнице.

Я знала, что делать, и делала всё как сказано. Спустившись на первый этаж, я увидела длинный коридор, а в конце его — дверь. И помчалась во весь дух. Мой взгляд был прикован к двери, за которой меня ждала свобода.

Но, пробежав примерно полпути, я резко остановилась — оказалось, влево уходил ещё один коридор. Самым разумным было бы проскочить его побыстрее, но я расслышала отзвуки голосов, доносившиеся оттуда. И замерла, пытаясь выровнять дыхание.

Сначала что-то говорил мужской голос. Потом раздался женский, его обладательница принялась отчитывать мужчину. Её голос было невозможно не узнать.

— По словам моей внучки, эта девчонка всё так же невыносимо жизнерадостна, как всегда, — прорычала старая перечница. — Почему её дух до сих пор не сломлен? У вас тут сумасшедший дом или курорт, в конце концов, профессор Сплюнгейт?

— Мы лишили её свободы, солнечного света, нормального питания, — вяло оправдывался доктор. — Право, не знаю, что тут ещё можно сделать.

— Придумайте же что-нибудь, глупец несчастный! — рявкнула она.

Голоса и постукивание трости леди Элизабет неумолимо приближались. Они идут сюда. Что же делать? Проще всего было бы вернуться назад, к лестнице, — но кто знает, куда они направятся дальше? Яго вот-вот поднимет тревогу, и тогда в коридорах станет не продохнуть от бдительных санитарок. Оставалось только бежать вперёд, рискуя, что меня заметят.

Мне надо было понять, насколько близко они уже подошли. Поэтому я с величайшей осторожностью заглянула за угол — и тут же отшатнулась. Кратчайшего мгновения оказалось достаточно, чтобы всё понять. Их было трое — профессор Сплюнгейт, леди Элизабет и Матильда. До угла им оставалось шагов тридцать. Старуха и профессор были погружены в беседу и не видели меня. А вот Матильда увидела. Почти наверняка.

— Бабушка, — вдруг проговорила эта зловредная красотка, — мне надо тебе кое-что сказать.

— Что такое? — неприветливо буркнула старуха.

Игра началась. Я приготовилась бежать.

— У меня пропал браслет, — произнесла Матильда. — А я точно помню, что его надевала! Пожалуйста, мы непременно должны вернуться и поискать его. Ведь если его найдёт кто-нибудь из работников этого заведения, я его точно никогда больше не увижу.

— Уверяю вас, — проблеял профессор Сплюнгейт, — мои служащие все честнейшие и благороднейшие люди.

— Вздор! — рыкнула леди Элизабет. — Мы вернёмся тем же путем, что и шли, и по дороге поищем браслет.

И я услышала, как они двинулись обратно, удаляясь от меня.

В эту самую минуту зазвонил колокол и раздались встревоженные голоса.

Я со всех ног бросилась к восточному выходу.

— У нас побег! — послышался пронзительный крик.

Дрожащими руками я нашла нужный ключ и открыла дверь. Выскочила наружу, в объятия холодного ветра. Вдоль высокой кирпичной стены, огораживавшей двор, были развешаны фонари, и я быстро разглядела путь к свободе. Когда я бежала к воротам, земля уже содрогалась от топота погони.

Задние ворота были заперты на замок, висящий на цепи.

— Проверьте все ворота! — крикнул охранник.

Я безмолвно взмолилась, чтобы ключ подошёл, и вставила его в скважину. Щелчок замка прозвучал для моих ушей сладчайшей музыкой. Я вытащила цепь, скреплявшую створки, и бросилась наружу. И всё это время я гадала, почему Матильда Баттерфилд позволила мне сбежать. Это было невозможно! Немыслимо!

Сумасшедший дом выходил задней стеной в узкий переулок, и я со всех ног добежала до угла, а оттуда выскочила на улицу. Из-за стены доносились крики, свистки и топот ног по двору.

На улице, где я очутилась, горел единственный газовый фонарь. Я побежала по тротуару, капюшон свалился с моей головы и хлопал по спине. Сзади раздался топот копыт и скрип колёс — оттуда приближалась повозка. Я замедлила шаги и постаралась скрыться в тени небольших одинаковых домов, дожидаясь, пока экипаж проедет мимо.

И тут я почувствовала: за спиной кто-то есть! Очень близко! А в следующее мгновение чья-то рука опустилась мне на плечо. Не оборачиваясь, я отчаянно рванулась прочь. Нас как раз обогнала карета, бешено грохоча колёсами, и я бросилась за ней. Уцепилась за скобу для багажа, подтянулась и запрыгнула на подножку.

Пока карета уносила меня всё дальше и дальше, я рискнула оглянуться. Но улица была пуста.

Во всём Лондоне было лишь одно место, куда я могла пойти. Где я могла найти убежище. Туда-то я и направилась.

В конце концов, выбор у меня был невелик. О том, чтобы вернуться к Снэгсби, не могло быть и речи, поскольку они оказались отъявленными злодеями. К мисс Бойни, увы и ах, я пойти тоже не могла, потому что не знала, где она живёт. А Лондонская библиотека в такой поздний час наверняка уже закрыта. Так что у меня оставался единственный выход, и мне казалось, что в сложившихся обстоятельствах постучаться в двери этого дома будет правильно.

К сожалению, некоторые со мной не согласились.

— Мисс Эстель и господин барон уже почивают.

Опять этот дворецкий! Он смерил меня осуждающим взглядом. Возможно, потому, что у меня был такой вид, будто я сбежала из дурдома. Волосы спутаны, одежда грязная, о запахе и говорить нечего.

— У меня важная новость для мисс Эстель — я бы пришла раньше, но меня несколько задержали дела в Лэшвуде.

— Всё в порядке, Лэмптон, — раздался весёлый голос. Эстель явилась во всей красе. Да так внезапно, словно перед этим пряталась за дверью. — Мы всегда рады Айви, она добрый друг нашей семьи.

Мне было больно видеть её сияющую улыбку. Ведь скоро я расскажу Эстель о судьбе, постигшей Себастьяна, и эта улыбка погаснет…

Входя, я хлопнула дворецкого по плечу и прошептала уголком рта:

— Немедленно распорядитесь принести швабру и ведро — скоро тут будет море слёз.

Мы вошли в великолепно обставленную гостиную, Эстель взяла мой капюшон и предложила мне уютное кресло.

— Айви, — сказала она, усевшись напротив меня и с тревогой сдвинув брови, — я не знаю, как лучше об этом сказать, но ты выглядишь несколько растрёпанной. Где ты была?

— В сумасшедшем доме, дорогая. Это до жути длинная история, но если вкратце, я стала жертвой коварной мести одной старухи, сердце которой переполнено ненавистью.

Эстель ахнула, словно не понимая, как люди могут быть такими жестокими:

— И где тебя держали?

— В Лэшвуде. Кстати, дорогая, я почти уверена, что видела тебя там.

— Меня?! Какие странные вещи ты говоришь!

— На самом деле это наверняка была просто девушка, похожая на тебя, но сходство, должна заметить, поразительное.

Вошла горничная, и Эстель велела ей принести чай и лёгкие закуски.

— Тебе нужна ванна и свежая одежда, — сказала она. — Побудь здесь, поешь, а я пока обо всём позабочусь.

— Поспеши, дорогая, у меня для тебя печальные новости.

Эстель кивнула и быстрым шагом вышла из гостиной. Я расслабилась в кресле, глубоко вдохнула и принялась разглядывать роскошную комнату. Без сомнения, Эстель будет настаивать, чтобы я поселилась с ними. Ведь я её лучшая подруга, почти сестра. Жизнь станет во всех отношениях чудесной…

Но как же алмаз Тик-так? И Ребекка? Нет, нельзя забывать о моей миссии. С утра, едва рассветёт, я пойду к Снэгсби и потребую вернуть мне ожерелье. Если они не отдадут, придумаю, как стащить его, прежде чем эта парочка снова использует камень, чтобы лишить жизни ни о чём не подозревающую жертву. Но сегодня я позволю себе просто немного отдохнуть и насладиться вкусной едой.

Я закрыла глаза. Но тут же открыла их и вскочила на ноги — из холла доносились рыдания. Я поспешил на звук. Плакала горничная — она несла поднос с посудой и рыдала в три ручья. Это была Берта, которая так помогла мне в прошлый мой приход.

Оказалось, её мама заболела. И бедная Берта хотела скорее бежать к ней, но сначала она должна была подать барону Дамблби кофе и почитать ему, пока он не заснёт.

— Ну-ка дай это мне. — Я решительно забрала у неё поднос с кофе. — Ступай домой к маме, а я позабочусь о бароне. Не беспокойся, я уже почти член семьи.

Берта убежала прочь, на бегу вытирая слёзы, а я направилась по лестнице наверх, в спальню барона Дамблби.

Маленький дедушка-аристкрат лежал в постели на груде атласных подушек и крепко спал. А его вставная челюсть лежала в кружке с водой на прикроватном столике, и когда он делал вдох, его губы проваливались внутрь, когда выдыхал — быстро-быстро шлёпали друг о друга. Умилительное зрелище.

Я поставила поднос на столик, и барон проснулся. Спросонок он, похоже, не очень хорошо понимал, где находится, но меня всё-таки узнал.

— Она ушла? — спросил он.

— Кто, дорогой?

— Анастасия, — ответил он. — Не могу её больше слышать. Она никогда не замолчит…

Я нахмурилась. Похоже, бедный дедушка всё ещё пребывал в полусне.

— Вы всё путаете, барон Дамблби.

— Она вернулась, — сказал барон, глядя блёклыми глазами в темноту. — Вернулась в этот дом.

— Да, я всё про это знаю. — Я присела на край его постели. — Не спрашивайте откуда — я поклялась Берте, что никому не скажу.

Барон Дамблби в изумлении уставился на меня:

— Ты знаешь про Анастасию? — Дрожащей рукой он схватил меня за руку. — Мы только хотели узнать, что произошло с Себастьяном… Ты ведь понимаешь, правда? У нас не было выбора…

— В чем не было выбора, дорогой?

— Целый год ни слуху ни духу, — пробормотал барон. — А потом она вдруг приходит и рассказывает такое… Она сошла с ума…

— Кто? Анастасия?

— Именно. — Эстель вошла в спальню, держа в руках голубую ночную рубашку, и встала спиной к камину. — Она сказала маме, что они с Себастьяном поженились и что мой брат мёртв. Мама не пустила её на порог.

Мой разум был как в тумане. Я страшно устала и проголодалась. Было трудно уловить смысл того, о чём они говорят.

— Анастасия сказала вашей маме, что Себастьян умер?

Эстель резко кивнула и отшвырнула ночную рубашку в сторону.

— Но если вы знали об этом… — Я встала, мягко высвободившись, и рука барона бессильно упала на одеяло. — Тогда зачем говорили, что ваша матушка не видела Анастасию с тех пор, как её уволила?

— Потому что Анастасия лжёт! — прошипела Эстель. — Мама обыскала всю Англию — нигде нет записи о том, что их обвенчали! — Она смотрела на меня почти с ненавистью. — Я помню, как эта девица сидела на лестнице у нас в холле и рассказывала маме такую нелепую историю, что только безумец мог бы поверить хоть единому слову!

— Макклауд была нашей лучшей служанкой, — пробормотал барон ни к селу ни к городу.

— Тихо, дядя! — шикнула на него Эстель и подошла к кровати.

Барон хихикнул:

— На самом-то деле её фамилия была Макграт, но леди Вивиана звала её Макклауд с тех самых пор, как впервые увидела. У неё, понимаешь ли, была такая родинка под глазом — ну точь-в-точь облако. Вот она и стала Макклауд.

Что-то тут не сходится, поняла я и пристально посмотрела на Эстель.

— Сначала вы сказали, что ваша матушка не пустила Анастасию на порог, а теперь — что Анастасия рассказывала эту свою историю, сидя на лестнице в холле.

— Да какая разница! — огрызнулась Эстель. — Да, она сидела на лестнице, когда плела свои небылицы, что она, мол, из какого-то иного мира, где людей косит неведомая болезнь.

Я ахнула.

— Она пыталась убедить маму, что ей пришлось вернуться в этот её мир, а Себастьян последовал за ней, хотя и знал, что это будет стоить ему жизни. — Эстель зло рассмеялась. — Бред сумасшедшего, да и только!

Неужели это правда?! Неужели Анастасия — загадочная девушка, появившаяся из ниоткуда и снимавшая комнату у Снэгсби, — пришла из Проспы?! Невероятно! И в то же время, как ни странно, это многое объясняло.

— Себастьян так её любил, — тихо проговорила я, — что надел ожерелье с алмазом Тик-так и отправился за ней.

Эстель бросилась ко мне как коршун:

— Откуда ты знаешь про это дурацкое ожерелье?! Нет никакого ожерелья! Это всё ложь! — Она принялась довольно-таки сильно трясти меня. — Ты видела её, да?!

Я оттолкнула распоясавшуюся девицу:

— Кого видела, глупая вы курица?! — С величайшим достоинством я одёрнула свой грязный фартук. — А что до дурацкого, как вы изволили выразиться, ожерелья, то если бы я не поклялась молчать, то сказала бы вам, что оно очень даже существует, поэтому весьма вероятно, что Анастасия рассказала чистую правду.

— Ты такая же помешанная, как она! — прошипела Эстель.

— Ребёночка так и не окрестили, — печально сказал барон.

Я увидела, как на лице Эстель промелькнуло паническое выражение.

— Дедушка уже наполовину спит, сам не знает, что говорит, — пояснила она.

Но она опоздала.

— У Анастасии был ребёнок? — спросила я.

— Не говори глупостей, — отрезала Эстель.

— Я не видел её с тех пор, как ей подошёл срок, — проговорил барон дрожащим голосом. — Но я её слышал, и это было невыносимо, она снова и снова…

— Ей нужны были деньги, — вмешалась Эстель, снова заставив двоюродного дедушку замолчать. — Но мама знала, что Себастьян ни за что не женился бы на ней. Да, Анастасия носила ребёнка, однако это не мог быть ребенок Себастьяна, поэтому мы просто выставили её на улицу.

Но я не поверила её словам. Повернувшись спиной к Эстель, я посмотрела на старого барона.

— Анастасия родила ребёнка в этом доме, да? — спросила я его. — Вот почему вы сказали, что не видели её с тех пор, как ей подошёл срок.

— Ничего не говорите, дедушка, — приказным тоном сказала Эстель. — Она хочет использовать ваши слова против нас!

Но барона было уже не остановить — он твёрдо вознамерился поведать свою историю:

— Ребёнок был уже на подходе, когда она сидела на лестнице, — что нам ещё оставалось? Её увели в подвал, там-то малыш и появился на свет.

— А потом? — нетерпеливо спросила я.

— Единственный способ заставить её сказать правду был… — Барон содрогнулся и закрыл глаза. — Это жестоко, но новорождённый был нашим единственным оружием. Если бы она только сказала нам, что на самом деле случилось с Себастьяном, она могла бы забрать ребёнка…

Я качала головой, не веря своим ушам:

— Вы отобрали у неё ребёнка?!

— А что ещё маме оставалось делать? — бросила Эстель, меряя шагами спальню. — Девица утверждала, что она из иного мира, что они с моим братом поженились там и что Себастьян умер. Она была сумасшедшая — как же она могла заботиться о ребёнке?

Ноги перестали держать меня, и я без сил опустилась на край кровати:

— Но потом-то вы ей ребёнка вернули?

Эстель ничего не ответила.

— Макклауд была нашей лучшей служанкой! — вскричал барон. — Мы дали ей младенца и две сотни фунтов и велели не возвращаться, пока за ней не пошлют.

Моё сердце колотилось так, будто хотело взломать рёбра и вырваться на свободу. Неужели можно быть такими бесчеловечными?! По-видимому, некоторым удаётся.

— И где теперь ребёнок?

— Макклауд клялась, что будет любить его как родного, — пробормотал барон. — Она всегда хотела ребёночка, так что младенец был в хороших руках. Он ни в чём не нуждался…

— Они уехали в Уэльс, — сухо сказала Эстель. — Мама не хотела переписываться со служанкой, но я прошлой зимой написала ей, и мне ответили, что семь лет назад она с ребёнком уехала, не оставив нового адреса.

— А Анастасия? — спросила я. — Что с ней стало?

— Откуда я знаю? — огрызнулась Эстель. — Мама сказала ей, что мы вернём ребёнка, как только она расскажет правду. Она ушла своей дорогой, и с тех пор мы о ней не слышали.

— Но, конечно же…

Я оборвала себя на полуслове. И мысленно вернулась назад. На несколько минут назад, к тому, что я слышала, но пропустила мимо ушей. Я вспоминала слова, и они одно за другим ложились будто стежки в вышивке, пока наконец не сплелись в цельную картину. Я вскочила с кровати и присела на корточки рядом с бароном.

— Послушайте меня, — настойчиво проговорила я.

Старик открыл глаза.

— Вы сказали, что слышали Анастасию и это было невыносимо, верно?

— Снова и снова, снова и снова, неумолчно! — всхлипнул барон. — Её голос доносился даже из подвала…

— Не отвечайте ей, дедушка! — Эстель попыталась оттащить меня от постели старика. — Оставь его в покое — он уже старенький, сам не понимает, что говорит!

Я заставила её отпустить меня — для этого пришлось изрядно похлопать Эстель по рукам. При этом я не сводила глаз с барона Дамблби:

— Что «снова и снова», дорогой? Что вы такое слышали, что не давало вам покоя?

— Дедушка, молчите! — крикнула Эстель.

Барон не обратил на неё внимания — он погрузился в воспоминания. Его сухие запавшие губы вытянулись трубочкой, и с них полилась мелодия. Голос барона дрожал, но не узнать мотив было невозможно.

— Мммм-мм-мммм-мм, — выводил барон.

«Спи, моя радость, усни». Та самая колыбельная, которую я слышала каждую ночь в Лэшвуде. Они разлучили Анастасию с ребёнком и заперли в Лэшвуде на долгие-долгие годы.

Мне хотелось плакать, но было не время лить слёзы.

— Ты слышала её, да? — Эстель схватила меня за плечи и заставила встать. — Ты слышала её мычание в Лэшвуде?

— Да, — тихо ответила я.

— И ты хочешь знать, зачем мама засадила её в сумасшедший дом, верно? — Взгляд Эстель был полон ярости и дикой злобы. — Все эти двенадцать лет мама каждую неделю ходила к ней и требовала сказать правду. Мама обещала ей свободу, если только Анастасия признается в содеянном. — Она с вызовом вздёрнула подбородок. — А теперь я продолжаю мамино дело.

— Вы просто нелюди какие-то! Разве так можно? Ребёнку нужна мама, а мать не может жить без своего ребёнка. — Я рывком высвободила руку из её хватки и вздохнула, сдерживая рыдания. — Твой брат мёртв, дорогая. Смирись с этим и оставь Анастасию в покое — она его не убивала, я знаю это со всей определённостью.

— Она отняла его у нас и должна поплатиться за это, — ледяным тоном ответила Эстель.

Я направилась к двери мимо этой злобной девицы:

— Я всем расскажу о ваших злодеяниях. Анастасии не место в сумасшедшем доме. Она не более безумна, чем я.

Внизу хлопнула дверь и раздались громкие голоса. Потом торопливые шаги.

— Она здесь! — заорала Эстель во всю глотку. Она бросилась ко мне и схватила за руку. — Скорее, она угрожает мне ножом!

Я вырвалась и побежала.

 

26

Мой побег был из разряда дерзких и рискованных. В дом ввалилось множество санитаров из Лэшвуда и с ними констебль-другой. Очевидно, когда Эстель ушла, якобы чтобы принести мне ночную рубашку, она послала кого-то из слуг в лечебницу. Или в полицию. Возможно, и туда, и туда.

Заслышав крики Эстель, все они бросились по главной лестнице. Будучи девушкой сногсшибательно сообразительной, я воспользовалась лестницей для слуг в задней части дома. Она привела меня к двери кухни. Из-за двери доносились вопли кухарки, что она, мол, никаких сбежавших безумцев в кладовке не прячет. Я схватила вазу с золочёного столика и запустила ею в дальний конец коридора, где ваза с грохотом разбилась о стену. Это привлекло внимание преследователей. И те, кто был в кухне, и те, кто гнался за мной, спускаясь по чёрной лестнице, помчались туда, откуда раздался звон, а я тем временем притаилась за дверью.

Оказавшись за спиной у санитаров, я быстренько метнулась в кухню, пробежала мимо кухарки, перепрыгнула опрокинутый стул и выскочила через заднюю дверь. Кухарка, добрая душа, даже не подняла тревогу.

Хайгейт был восхитительно безлюден. Пухлая половинка луны не показывалась — возможно, скрылась за облаками. Ночь накрыла город чёрным саваном. Я бежала во весь дух, пока не миновала шесть или семь перекрёстков, потом свернула на Крамбл-авеню и перешла на шаг, держась в тени красивого многоквартирного дома.

Я столько всего узнала, что это знание просто не помещалось у меня в голове. Мысли всплывали и исчезали, как пузыри в кипящем котле. Ни одну мне не удавалось удержать дольше чем на пару мгновений. Но тишина действовала успокаивающе. И я так расслабилась, что лишь в последний момент заметила, как ко мне из тени метнулся чей-то силуэт. Сильные руки схватили меня и втащили в дверную нишу подъезда.

— Ну и заставили вы меня побегать, мисс Покет!

— Мисс Фрост! — обрадовалась я.

— Тсс, — строго шикнула она. — Не хватало ещё перебудить весь Хайгейт.

Хранитель Камня принялась снимать чёрные перчатки. Она была точь-в-точь такая, какой я её запомнила: чёрное платье, веснушки на лице, огненно-рыжие волосы.

— Вам нужно помыться, — заявила она, оглядев меня с головы до ног.

— Как вы меня нашли?

— С некоторым трудом, — сухо сказала она. — Я пыталась перехватить вас у Лэшвуда, однако вы почему-то предпочли прокатиться на запятках кареты.

— Так это были вы?!

Она кивнула:

— Я звала вас, но, видимо, грохот колёс заглушил мои крики.

Я вдруг кое-что сообразила и нахмурилась:

— Но если вы знали, что меня держат в Лэшвуде, почему не вытащили меня оттуда?

Мисс Фрост едва заметно улыбнулась.

— Я присматривала за вами там как могла, — сказала она. — Кроме того, пусть месть леди Элизабет и была для вас весьма неприятна, в некотором смысле в стенах лечебницы вы были в безопасности. — Она настороженно оглядела пустую улицу. — Мисс Олвейс удалось направить меня по ложному следу. Она что-то затевает, но что именно, мне пока выяснить не удалось.

Трудно было бы не признать, что я была счастлива видеть мисс Фрост. Однако потом я вспомнила про Снэгсби и Анастасию, не говоря уж о Ребекке, и сердце моё ожесточилось. Мне так много надо было сказать этой женщине! Разумеется, я начала с претензий:

— Вы отправили меня к Снэгсби, зная, что они снова начнут использовать алмаз Тик-так, верно?

— Я знала, что это весьма вероятно.

— Да как вы могли?!

— Снэгсби применяли силу камня на людях, чей путь в этом мире уже подошёл к концу, — хладнокровно ответила она. — Разве это не наименьшее из зол? Как ни ужасно то, что делает камень, это совершенно необходимо.

— Но это же убийство! Бедный мистер Гримвиг чуть не стал следующей жертвой, а он был совершенно здоров!

— Прекратите кричать, мисс Покет, — холодно произнесла мисс Фрост. — Это неподобающее поведение, и вдобавок вы рискуете привлечь внимание джентльменов, которые сейчас прочёсывают улицы в поисках вас.

— Снэгсби сумасшедшие, — сказала я, понизив голос. — Чокнутые маньяки-убийцы. Теперь, снова заполучив камень, они не успокоятся, пока не отправят на тот свет пол-Лондона!

— Какое у вас буйное воображение.

И тут мисс Фрост сделала нечто совершенно удивительное. Пошарив в рукаве своего платья, она выудила оттуда алмаз Тик-так. Надела ожерелье на меня и спрятала камень под платье. Он тут же ярко засветился, распространяя тепло. Сначала его свет вспыхивал и гас с бешеной быстротой, но очень скоро пульс камня подстроился под биение моего сердца.

— Наверное, вам пришлось убить Снэгсби, чтобы вернуть его? — спросила я.

Мисс Фрост закатила глаза:

— Мы поговорили как взрослые люди, и я убедила их отказаться от ожерелья.

— Напрасно вы вообще его им давали, — резко сказала я.

— Вскоре после того как я приняла на себя обязанности Хранителя Камня, мне удалось отобрать алмаз Тик-так у одного весьма неприятного господина в Стамбуле. Поскольку я могу находиться в этом мире лишь определённое, не слишком продолжительное время, мне нужны были помощники. Те, кто использовал бы камень наиболее нравственно.

Я фыркнула. Усмехнулась. Всячески дала понять, что я никак не согласна с этим утверждением.

— Я стала искать там, куда стягиваются больные и престарелые, — продолжала мисс Фрост. — В больницах, похоронных бюро, богадельнях. И нашла чету Снэгсби.

Я покачала головой:

— Но как они могли так легко и охотно убивать людей?

— Снэгсби не могли вернуть свою дочь, но они знали, что каждая душа, похищенная ими здесь, поможет излечить сотни людей в моём мире. — Мисс Фрост взяла меня за подбородок и заставила посмотреть ей в глаза. — Болезнь, о которой я рассказывала, невыразимо ужасна. И дети перед ней беззащитны.

— А дети нашего мира чем хуже? — Я оттолкнула её руку. — Я видела Ребекку — почему она должна мучиться, чтобы дети Проспы могли жить?

— Ребекка сама выбрала свою судьбу, — ответила эта бессердечная женщина.

— Что с ней делают в том ужасном доме?

— Прикосновение человека из вашего мира, когда его дух переносится в Проспу, обретает великую целительную силу. — Мисс Фрост уставилась в пространство, словно с трудом подбирала слова. — Мы зовём таких людей панацеями, то есть лекарством от всех болезней. Их ценят и берегут, однако должна признать, что новая жизнь в Проспе обходится им дорого.

— Слишком дорого, к вашему сведению, бессердечная вы маньячка! У Ребекки был совершенно затравленный вид, а бедный мистер Блэкхорн и вовсе, похоже, чуть жив.

Хранитель Камня мрачно и торжественно кивнула:

— Целительная сила панацей не бесконечна — рано или поздно она исчерпывается.

— А если говорить напрямик — они умирают снова.

— Они истончаются, — печально сказала мисс Фрост. — Сходят на нет и исчезают. Мне жаль, но иного способа помочь людям моего мира не существует.

Мне отчаянно хотелось пробудить в себе ненависть к этой женщине. Или, на худой конец, от души наступить ей на ногу. Но я не могла. Потому что видела: она использует алмаз Тик-так неохотно и понимает, какую страшную цену приходится за это платить.

— Идёмте, — сказала мисс Фрост.

Мы поспешно прошли дальше по улице и спрятались за углом величественного особняка. Только мы успели укрыться, как мимо прошли двое санитаров из Лэшвуда. Нас они не заметили. Мисс Фрост с интересом вглядывалась в темноту.

— Ваша новая подружка мисс Дамблби к утру поднимет весь город на ваши поиски, — обронила она.

— Больше они меня в дурдом не засадят, — решительно прошептала я. — У меня с головой пока ещё всё в порядке.

— У вас, мисс Покет? О да, безусловно, — отозвалась она с усмешкой в голосе.

Вот ведь вредина какая!

Но имя Эстель всколыхнуло в моей памяти весь ужас содеянного её семьёй. Я поймала взгляд мисс Фрост и твёрдо сказала:

— Я знаю, что Анастасия Рэдклифф явилась из вашего мира. Не знаю только как.

Бывшая гувернантка, казалось, растерялась — впервые с начала нашего разговора. Поколебавшись, она сказала:

— Анастасия была моей подругой, можно даже сказать — младшей сестрой. Её мать занимает в некотором роде очень высокое положение в Проспе, и жизнь Анастасии спланировали за неё. Наверное, ей отчаянно хотелось вырваться на свободу и жить как все, чтобы самой решать свою судьбу.

— И вы помогли ей попасть сюда, верно?

Мисс Фрост кивнула:

— Анастасия просила дать ей всего три месяца. Три месяца, чтобы пожить жизнью обычной лондонской девушки. — Она вздохнула, и вздох её был полон сожаления. — Поэтому я договорилась, что она поселится у Снэгсби. Я хотела помочь ей осуществить эту мечту.

Что было дальше, я уже и сама понимала:

— Анастасия полюбила Себастьяна и рассказала ему правду о том, кто она и откуда.

— Именно так. Когда Анастасия вернулась домой, сердце Себастьяна было разбито. Он отправился к Снэгсби, сделал вид, что интересуется ожерельем, и выразил желание посмотреть на него поближе. И когда они по неразумению согласились…

— …он надел его, как это сделала Ребекка, — тихо сказала я.

— Себастьян знал, что иначе ему никогда больше не увидеть Анастасию. — Мисс Фрост кашлянула. — Вопреки всякой вероятности они сумели отыскать друг друга в Проспе и тайно поженились. Однако Себастьяна постигла та же участь, что и всех, кто испытывает на себе силу камня. Когда его не стало, Анастасия обнаружила, что беременна. Она боялась, что её мать сделает с ребёнком что-нибудь ужасное, и, не сказав никому ни слова, снова отправилась сюда.

— И тогда вы пришли к Дамблби в надежде её отыскать.

— Скажите, мисс Покет, — произнесла мрачная Хранитель Камня, по-прежнему настороженно оглядывая улицу, — что вам удалось узнать о судьбе Анастасии? Куда она бежала с ребёнком?

Я ей не ответила. Потому что внезапно мисс Фрост схватилась за шею и вытащила маленький серебряный дротик, вонзившийся ей чуть ниже уха. И рухнула на колени.

Я быстро присела на корточки рядом с ней:

— Что я могу для вас сделать, дорогая?

— Беги, — сказала она полным боли голосом.

— Не могу!

Из последних оставшихся сил мисс Фрост вцепилась в меня и прошептала в самое ухо:

— Постоялый двор «Бродяга» в Хаммерсмите. Иди туда. — И повалилась на землю.

Я чувствовала себя предательницей, бросив мисс Фрост, раненную отравленным дротиком. Но я бежала по улице, опасаясь, что и меня постигнет та же судьба. Смертелен ли яд? В любом из достойных уважения приключенческих романов, которые я читала, жертвы отравленных дротиков всегда умирали. Я мчалась по мрачным улицам Хайгейта, словно сама смерть гналась за мной по пятам. Впрочем, так оно и было.

Набрав немалую скорость, я обогнала какую-то карету, пересекла улицу и влетела на тротуар. Я бежала и бежала, всё больше углубляясь в лабиринт улиц. Я не могла сказать, удалось ли мне уже выбраться за пределы Хайгейта. Я держала путь к Лондонской библиотеке, намереваясь там дождаться утра, чтобы попросить о помощи мисс Бойни. Добежав до очередного угла, я резко свернула — и врезалась во что-то. Точнее, в кого-то.

Он схватил меня за плечи и приподнял:

— Так-так, кто это у нас тут?

На нём была чёрная с белым форма санитара из Лэшвуда.

Поэтому я, не раздумывая, пнула его по ноге и ударила кулаком в живот. Он одновременно согнулся пополам и запрыгал на одной ноге. Лихой трюк, надо сказать. А я бросилась наутёк. Санитар дунул в свисток и кинулся за мной. Я перебежала на другую сторону улицы, начиная задыхаться.

— Не уйдёшь!

По звуку его голоса я поняла: он уже так близко, что вот-вот меня схватит. Я метнулась в сторону и побежала прямо посреди мостовой. Где-то грохотали колёса. Когда я выскочила на перекрёсток, мои ноги подкосились. Карета надвинулась на меня — и остановилась.

Дверца открылась, оттуда высунулась женщина:

— Айви, скорее!

Это была мисс Бойни!

— Задержите её! — Санитар уже буквально дышал мне в затылок. — Она сбежала из Лэшвуда!

Я прыгнула. Великолепнейшим образом пролетела несколько футов по воздуху — и ввалилась в карету. Возница хлестнул лошадей, и они сорвались в галоп, оставив санитара грязно ругаться и топтать с досады свой свисток.

— Айви, с тобой всё хорошо? — Мисс Бойни смотрела на меня с ужасом. — Что случилось?

— Меня заперли в дурдоме, дорогая.

— Ах, бедная девочка! Ты не ранена? Не ушиблась?

— Я-то нет, дорогая. Здорова как огурчик.

Зануда-библиотекарша была просто вне себя от волнения. Должно быть, ей не приходилось так сильно переживать с тех пор, как она впервые прочитала «Джейн Эйр». И это заставляло задуматься…

— А как вы здесь оказались, мисс Бойни?

Внутри экипажа полосами лежала густая тьма. Каждый раз, когда он подпрыгивал на ухабе, мисс Бойни отбрасывало назад, её лицо исчезало во мраке, и она становилась похожа на безголового призрака.

— Я искала тебя, Айви, — сказала она голосом тихим и нежным, как прикосновение пёрышка. — В твоей читательской карточке указан адрес, и я отправилась к твоим родителям. Твоя мама сначала утверждала, будто знать тебя не знает, а потом сказала, что они не хотят тебя больше видеть.

Конечно, этого и следовало ожидать. И услышать такое было совсем не горько. Ни капельки.

Я отвернулась и стала смотреть на тёмную улицу за окном.

— Нельзя ли попросить возницу кое-куда завернуть? — сказала я. — Мне обязательно надо проверить, как там мисс Фрост.

— Кто такая мисс Фрост?

— Моя подруга… ну то есть я думаю, что она мне друг, хотя тут сложно сказать наверняка. Но она ранена, причём не чем-нибудь, а отравленным дротиком.

Возница снова хлестнул лошадей, и они помчались быстрее прежнего. Но я уже не смотрела в окно. Я смотрела на мисс Бойни.

Она улыбалась, однако в её улыбке не было памятной мне теплоты:

— Что-то не так, Айви?

Да, что-то было не так. Только я никак не могла сообразить, что именно.

— Как вы узнали, где меня искать? — спросила я.

Мисс Бойни вздохнула:

— Мне сказал один друг.

— Кто?! Кто вам сказал?

Библиотекарша облизнула губы, снова вздохнула и откинулась на сиденье так, что её лицо скрылось во тьме:

— Мне кажется, Айви, мы с тобой очень похожи. Обе одинокие, ни друзей, ни родных. Обе пытаемся найти свой путь в жизни…

Мисс Бойни поднесла руку к лицу — и её кисть тоже исчезла в темноте. Когда рука появилась снова, в пальцах она сжимала нос. Да, нос! Ужасно большой, крючковатый. И без сомнения, принадлежавший мисс Бойни.

Я ахнула:

— Что вы делаете, мисс Бойни?!

Она поднесла к лицу другую руку. Рука вернулась на свет с рядом огромных передних зубов. Потом она сняла подбородок. Она снимала части собственного лица и роняла их на колени будто шпильки из причёски. Очки с толстыми стёклами она положила рядом с собой. Достала другую пару и поднесла к скрытому во мраке лицу — должно быть, надела.

— Мисс Бойни, вы что, разваливаетесь на части?! Если так, надо ехать в ближайшую лечебницу!

Она наклонилась вперёд, и свет упал на её лицо будто маска. Хотя на самом деле всё было наоборот — маску она только что сбросила. И вот она передо мной: непримечательные черты, круглые очки, хищный взгляд.

Мисс Олвейс зловеще расхохоталась и стащила с головы седой парик:

— Обожаю делать сюрпризы!

 

27

Она вернулась. Хотя на самом деле она, конечно, никуда и не исчезала. Мисс Олвейс всё время была рядом, скрываясь под маской скучной библиотекарши. Ну почему все мои подруги оказываются либо буйнопомешанными, либо злостными обманщицами?! Неужели я хочу слишком многого, мечтая о нормальном друге?

— Похоже, от потрясения ты лишилась дара речи, — радостно заявила мисс Олвейс. — Бедняжка Айви!

Я пожала плечами:

— Вовсе нет. Мисс Бойни была страшная зануда и ужасно воняла. Я всегда подозревала, что это вы.

— Надо же, какая умная девочка, — с сомнением проговорила мисс Олвейс.

Я попыталась выскочить из кареты, но мисс Олвейс молниеносным ударом ноги отшвырнула мою руку, когда я уже тянулась к дверце. Потом достала кинжал и направила его на меня.

— Ну к чему эти игры? — ласково сказала она. — Я не хочу делать тебе больно, но если придётся, колебаться не стану. Не веришь — вспомни серебряный дротик в шее мисс Фрост.

— Вы убили её?!

— Надеюсь, — улыбнулась мисс Олвейс. — Ты всё ещё думаешь, что она на твоей стороне, но это ведь я открыла тебе глаза. Я написала для тебя указания, как попасть в Проспу.

Я ничего не понимала:

— Вы — Амброуз Крэбтри?

Вместо ответа мисс Олвейс лишь сухо рассмеялась.

— Вы хотели, чтобы я нашла Ребекку? Чтобы помогла ей?

— Что мне за дело до этой маленькой дурочки! Я хотела, чтобы ты осознала свою силу. — Она пожала плечами. — Ну и заодно надеялась перехватить тебя у Дворца Проспы, чтобы не пришлось тащить тебя туда самой. Но увы, я не могла предсказать, когда ты предпримешь очередную попытку, и моим прислужникам не удалось тебя поймать.

Коварство мисс Олвейс уже не удивляло. Но кое-чего я по-прежнему не могла понять:

— Зачем строить такие сложные планы, если вы могли в любой момент схватить меня в библиотеке?

— Здесь мне от тебя никакого проку, Айви, — жизнерадостно отвечала она. — Мне нужно, чтобы ты явилась в Проспу и исполнила своё предназначение. А я, конечно, буду направлять тебя и защищать.

О нет, опять она за своё!

— Вы по-прежнему думаете, что я Избранница Двух Миров?

Прежде чем она успела ответить, я снова бросилась к дверце в отчаянной попытке сбежать. Но мисс Олвейс оказалась быстрее, и через мгновение я была вынуждена отпрянуть к спинке сиденья, а у моего горла замерло остриё её кинжала.

— Для тебя попасть из этого мира в Проспу — всё равно что сходить в соседнюю комнату, — пояснила мисс Олвейс с большой горячностью. — Ты исцелила моё запястье в Баттерфилд-парке. И ты можешь носить алмаз Тик-так, оставаясь в живых. — Она вглядывалась в моё лицо, словно не веря своим глазам. — Из миллионов девочек этого мира ты меньше всего годишься на роль Избранницы, если хочешь знать моё мнение. Но судьба рассудила иначе.

И тут у меня родилась гениальная идея (меня часто посещают озарения в самые трудные минуты, недаром у меня все задатки прирождённого поросёнка, в чью дверь стучится волк).

— Уберите от меня руки, злобная вы гиена! — крикнула я, отталкивая мисс Олвейс.

Она отпустила меня и снова опустилась на сиденье напротив. Помахала кинжалом в мою сторону:

— Я знаю, что ты задумала, Айви, но ничего не выйдет.

Я скрестила руки на груди, всем своим видом выражая дерзость и неповиновение.

— И что же я, по-вашему, задумала?

— Сбежать от меня, отправившись в Проспу прямо отсюда.

— Ну, вы же сами сказали, дорогая, — мне дана огромная сила. Я могу отправиться в ваш мир сию минуту, и вы меня не остановите.

— Возможно, — к моему глубочайшему изумлению, согласилась мисс Олвейс. — Но если ты надеешься попасть во Дворец Проспы, тебя ждёт страшное разочарование. Скорее всего, ты окажешься в белоствольном лесу. И могу тебя заверить, тебе очень повезёт, если ты сумеешь выбраться оттуда живой.

— Если я буду думать только о Ребекке, то попаду во Дворец.

Мисс Олвейс холодно рассмеялась:

— Во-первых, я очень сомневаюсь, что её по-прежнему держат там после неудачной попытки побега. А во-вторых, ты знаешь лишь то, что я позволила тебе узнать. Проспа — не далёкий мир где-то на другом краю Вселенной. Она здесь, совсем рядом, и когда ты переходишь из одного мира в другой, то оказываешься в том месте, которое в другом мире соответствует месту, откуда ты отправилась.

Я в жизни не слышала подобной чепухи. Поэтому я скептически покачала головой и закатила глаза.

Мисс Олвейс подалась ко мне:

— Девочка стоит в комнате. Четыре стены, ни окон, ни дверей, ни даже мебели. Скажи, она одна в этой комнате?

— Разумеется, одна, книжный вы червь-убийца!

— Но что, если стена слева от неё — всего лишь перегородка, а за ней — другая девочка? Каждая думает, что одинока, но на самом деле они находятся в одной и той же комнате, их разделяет только перегородка, или, как мы это зовём в Проспе, завеса.

Карета свернула налево, и нас затрясло сильнее прежнего. Мисс Олвейс выглянула в ночь за окном и явно осталась довольна.

— Наверное, когда ты впервые попала в Проспу, то решила, что тебя просто случайно занесло на Уинслоу-стрит? Разве у тебя не было такого ощущения, будто тебя тянет туда как магнитом?

Я не стала кивать в ответ. Не хотела радовать эту негодяйку.

— Попасть к Дворцу Проспы можно только оттуда, потому что именно Уинслоу-стрит соответствует месту, где он стоит в моём мире, — сказала мисс Олвейс.

Мне не хотелось ей верить. Но в глубине души я чувствовала, что она не лжёт. Ведь вернулась же я на Уинслоу-стрит, когда отправилась во Дворец Проспы во второй раз. Возможно, сама того не сознавая, я всегда знала, как обстоят дела.

— Не горюй. — Мисс Олвейс игриво пнула меня по ноге. — У меня для тебя отличные новости! Завтра на небе снова будет ровно половина лунного диска, и мы с тобой вместе отправимся в Проспу.

Я уставилась в пространство, не обращая внимания на мисс Олвейс и сосредоточив все мысли на Проспе. Спустя всего несколько мгновений карета затряслась особой дрожью и раздалось настойчивое гудение. Алмаз Тик-так у меня на груди ожил и засветился ритмичными сполохами тёплого медового света.

— Что ты делаешь? — крикнула мисс Олвейс.

Я посмотрела на неё в упор и выкинула все мысли о завесе из головы. Ведь мой план был совсем не так прост.

Я выудила алмаз из-под платья.

Мисс Олвейс сверлила меня сердитым взглядом:

— Ты пыталась уйти в Проспу, да?

— Конечно, нет. — Я уставилась в глубину камня. Там переливался золотистый свет, и только, но я не собиралась сообщать об этом мисс Олвейс. — Алмаз Тик-так всегда старается привлечь к себе внимание, когда собирается что-то показать. — Я ахнула. С невыразимой тревогой посмотрела на мисс Олвейс и опять в глубь камня. — Там вы, дорогая!

Лицо выдало её волнение, хотя мисс Олвейс изо всех сил пыталась притворяться невозмутимой:

— За дурочку меня держишь?

— Боюсь, это правда. Ваши волосы абсолютно седые, и вы вся морщинистая, как вяленый помидор, так что это может быть только будущее. Ваше будущее.

Мисс Олвейс окаменела. Поправила очки на носу.

— Я не собираюсь играть в твои игры, Айви.

— Вы идёте по какой-то большой площади. Она заполнена народом, но для вас оставили проход. Слева и справа от вас шагают стражи. — Я вытаращила глаза, притворяясь, что видение в камне полностью захватило меня. — О боже! Вы направляетесь к высокому помосту — наверное, вам будут вручать награду! — Тут я посмотрела на неё с величайшим сочувствием, какое только могла изобразить. — Ой, нет, дорогая. Они ведут вас на виселицу. Толпа явно в восторге, люди радостно кричат, но вы можете гордиться собой, дорогая: вы дрались как львица!

Чаша терпения мисс Олвейс переполнилась.

— Покажи мне! — потребовала она и потянулась к ожерелью.

И в этот самый миг я перешла к действиям. Для начала пнула её в живот. Мисс Олвейс, оглушительно взревев, отлетела назад, кинжал выпал из её руки. Я вскочила, бросилась к дверце и распахнула её. Холодный ветер ворвался в карету словно ураган.

— Нет! — закричала мисс Олвейс и схватила меня за руку.

«Сейчас или никогда», — шепнул голос у меня в голове. Я выдернула руку и выпрыгнула из кареты.

Земля проносилась подо мной тёмной полосой. Тьму разгонял только фонарь над облучком кареты. Я летела вперёд, отчаянно размахивая руками и перебирая ногами. Мои башмаки с грохотом ударились о землю, и я повалилась вперёд, обдирая колени и ладони. Если мне и было больно, я этого не заметила.

Карета резко остановилась. Лошади встали на дыбы. Колёса заскользили по щебёнке. Я вскочила на ноги и бросилась бежать. В это самое мгновение из кареты выскочила мисс Олвейс.

Я не знала, где мы, но Лондон явно остался позади. Полумесяц показался из-за туч и разлил вокруг озерца бледного света. Вокруг было голо и пустынно, даже за дерево не спрячешься. Однако впереди возвышалась какая-то фабрика, её окна светились, из огромной трубы валил дым.

Мои ноги устали. Я вообще устала. Но мчалась к фабрике в отчаянной надежде найти укрытие. Мне нужно было добежать туда раньше, чем меня нагонит мисс Олвейс.

— Я бегаю быстрее тебя! — с изрядной долей веселья крикнула сзади эта злодейка.

— Совершеннейшая чепуха! — отозвалась я.

Фабрику окружал высокий забор. Со стороны дороги в нём были ворота — огромные и запертые на висячий замок. Что оказалось в высшей степени некстати. Я едва не врезалась в них, но в последнее мгновение выставила перед собой ладони, и металл ворот громко лязгнул. Мисс Олвейс была уже совсем близко, она неслась галопом будто призовой жеребец.

Я отошла на несколько шагов, разбежалась — и прыгнула на ворота, повиснув на них, цепляясь руками и упираясь носками башмаков в переплетение чугунных прутьев. Будучи девочкой исключительной физической силы и ловкости, я легко вскарабкалась на самый верх, перевалилась на другую сторону и стала спускаться. Мисс Олвейс была уже у ворот, когда я изящно спрыгнула во двор. Наконец-то в безопасности!

Отбежав на всякий случай на порядочное расстояние, я обернулась и крикнула:

— Я позову на помощь рабочих! Вас посадят за решётку! Так что на вашем месте я бы поспешила унести ноги!

Но мисс Олвейс не послушала моего совета. Она остановилась шагах в десяти от ворот, развела руки в стороны и запрокинула голову к небу. Я нервно сглотнула, потому что сразу поняла, что сейчас произойдёт. И действительно — мисс Олвейс испустила ужасающий вопль, от которого, казалось, содрогнулась сама земля.

И они явились. Проступили из густой тени вокруг юбок мисс Олвейс. Три затворщика слева и три справа. До невозможности маленького роста. В тёмных хламидах. В капюшонах, скрывающих уродливые меднокожие лица. Карлики вдруг закружились на месте со страшной скоростью и словно шесть маленьких, но яростных смерчей устремились к воротам. Земля вокруг них столбом взметнулась в воздух.

Я содрогнулась. Попятилась.

Шестёрка карликов обрушилась на кованые ворота, они, лязгнув, слетели с петель и, промчавшись по воздуху, с оглушительным грохотом врезались в стену у меня за спиной. Мелкие злодеи перестали кружиться и выстроились передо мной в ряд, мисс Олвейс стояла посередине. Комья земли и пыль дождём падали на землю.

— Неужели нельзя хоть раз обойтись без этого? — тихо спросила мисс Олвейс.

— Боюсь, что нет, дорогая, — ответила я, продолжая пятиться. — Видите ли, я весьма дорожу своей свободой. И у меня врождённая непереносимость безумных потусторонних библиотекарей. А кроме того, я подозреваю, что жизнь в качестве вашей пленницы и марионетки невыразимо скучна.

— У тебя будет много времени, чтобы проверить это. — Она ласково улыбнулась.

Затворщики бросились вперёд и в мгновение ока окружили меня. Мисс Олвейс медленно приближалась, сжимая в руке кинжал.

— Карета подана, Айви, — сказала она. — Ехать недалеко, и я заранее прошу прощения, что тебе придётся терпеть боль, пусть и недолго. Не скрою, можно было бы обойтись и без этого, но ты так долго испытывала моё терпение, что у меня возникло желание заставить тебя страдать. — Она вздохнула и остановилась за спинами своих затворщиков. — Между задушевными подругами частенько случаются ссоры, но завтра мы снова будем неразлейвода.

И затворщики бросились на меня, шипя как паровые трубы и выставив когти. Я сражалась геройски. Раздавала удары направо и налево. Но всё тщетно. Мою руку рассекли острые, как ножи, когти. Проклятые карлики схватили меня за запястья, сдавили шею. Прикосновение их бронзовых рук жгло как раскалённый металл. Но потом те двое, что держали меня за руки, двинулись в разные стороны, и мне стало по-настоящему больно. С губ моих сорвался крик — казалось, они вот-вот выдернут мои руки из плеч.

Тут я заметила краем глаза свет. Шар голубоватого света в ночном небе, похожий на луну. И кажется, он мчался к нам на огромной скорости. Затворщики тоже заметили его, судя по тому, что перестали тянуть меня в разные стороны, и боль в плечах чуть утихла.

— Я разве говорила вам останавливаться?! — зашипела мисс Олвейс.

Но прислужники не успели ей ответить. Призрак влетел в пролом на месте ворот гигантским сияющим шаром. Мисс Олвейс резко обернулась. Затворщики замерли, словно свет сбил их с толку.

— Беги, дитя, — шепнул голос мне в ухо.

Я вырвалась и побежала. Мисс Олвейс бросилась за мной. Но привидение открыло рот, потом открыло шире, ещё шире — и вот уже пасть герцогини превратилась в гигантскую бурлящую воронку с полупрозрачными зубами по краям.

Затворщики бросились врассыпную, однако призрак настиг их. Герцогиня пожирала их с аппетитом, будто оливки на ужин. С первого раза она заглотила троих, потом ещё двоих. Последнего карлика она втянула в себя вместе с воздухом — он оторвался от земли и исчез в её пасти.

Мисс Олвейс испустила душераздирающий вой, пытаясь призвать новых защитников, но вой резко оборвался — герцогиня Тринити развернулась и проглотила её целиком.

Привидение выровнялось и зависло у самой земли гигантским пузырём сапфирового света. Внутри необъятного брюха герцогини барахтались затворщики. Мисс Олвейс умудрилась встать на ноги и сквозь призрачную плоть уставилась прямо на меня. Её взгляд был полон злобы и ненависти.

— Закрой рот, дитя, — посоветовала герцогиня. — Муха влетит.

— Вы… вы съели их, — пролепетала я довольно-таки дрожащим голосом. — Вы проглотили их всех ради меня!

— Это лишь временно. — Голос герцогини звучал напряжённо, утратив свою мелодичную вкрадчивость. — Долго мне их не удержать, так что поспеши.

Но я стояла и хмурилась. Потому что вспомнила, как недавно герцогиня снова пыталась обманом втянуть меня в свои зловещие планы. Бедный мистер Гримвиг! Не говоря уж о том, что она не пришла на мой зов, когда я томилась в лечебнице для душевнобольных.

— Только не думай, что я делаю это из симпатии к тебе, дитя, — предупредила герцогиня. — Просто если ты окажешься в когтях мисс Олвейс, мне от тебя будет мало пользы.

— Жутко вам благодарна, — сказала я. От порезов на моих руках и ногах поднимались струйки серого дыма. А я и забыла, что истечь кровью мне не грозит! — Но я больше не стану помогать вам в ваших мстительных замыслах.

— Молчи, глупая, — сказал призрак, закатив глаза от усилий удержать пленников внутри. — Мисс Фрост сказала тебе, куда идти, так что хоть на этот раз сделай то, что тебе велено.

— Вы не знаете, она жива?

Покойница покачала головой:

— Не знаю.

Затворщики у неё в брюхе закружились словно огненное кольцо. Тем временем мисс Олвейс снова запрокинула голову и взвыла, и новая армия прислужников не замедлила явиться из складок её юбки. Живот привидения раздулся ещё больше, в нём поднялась настоящая буря.

Лицо герцогини исказилось от боли. Чёрный дым повалил у неё из ноздрей, волосы тоже задымились.

— Поспеши, дитя!

И я бросилась бежать.

Дорога тянулась в тёмную даль, ровная и безлюдная. Я не имела представления, как добраться до Хаммерсмита (мне раньше не доводилось там бывать) и даже в правильном ли направлении я двигаюсь. Я просто стремилась уйти как можно дальше, держась у обочины, чтобы спрятаться, если покажется карета мисс Олвейс.

Я не знала, удерживает ли ещё герцогиня пленников внутри или уже сдалась. А если сдалась, то ищут ли они меня в этой стороне. В лицо дул безжалостный ветер, я шла, обхватив себя руками и наклонив голову.

Потом позади раздался грохот. В тусклом свете я разглядела лошадей, запряжённых в повозку. Не мешкая ни мгновения, я бросилась за куст ежевики и замерла там, молясь, чтобы меня не заметили.

Повозка замедлила ход и остановилась.

Я затаила дыхание.

— Наверняка у тебя есть причина прятаться в кустах, — раздался приятный низкий голос, — но коли хочешь, могу подвезти.

Может, это возница мисс Олвейс изображает из себя недалёкого крестьянина, чтобы выманить меня из укрытия?

— Ну, нет — так нет, я поехал.

Я высунула голову из-за кустов. Оказалось, на дороге стоит нагруженная брёвнами телега и её возница ни капельки не похож на помешанного. Куда больше он был похож на лесоруба — благодаря шерстяной куртке и шляпе с обвисшими полями.

— Скажите, — начала я, возвращаясь на дорогу, — оттуда, куда вы направляетесь, далеко до Хаммерсмита?

— Не так чтобы очень, — ответил он.

Я забралась на телегу, села рядом с дружелюбным незнакомцем и внимательно оглядела его:

— А вы, случайно, не страдаете душевными заболеваниями? Не испытываете желания похищать души или запирать ни в чём не повинных людей в дурдом?

Возница тронул лошадей.

— Да вроде нет, — хохотнул он. — Ну, раз уж нам долгонько ехать вместе, неплохо бы и представиться. Меня зовут Джона Флинт, приятно познакомиться.

Будучи девочкой с прекрасными манерами и всё такое, я сказала:

— Эсмеральда Брокколи, к вашим услугам.

Мистер Флинт с улыбкой покосился на меня, но ничего не сказал. Я попыталась спрятать изрезанные руки, но оказалось, что от ран не осталось и следа. Разве что рукава и юбка зияли прорехами.

Телегу изрядно трясло, и жёсткий облучок набил мне немало синяков пониже спины, но мы быстро продвигались вперёд, и я начала понемногу успокаиваться.

— На твоём месте я бы пригнулся, — вдруг сказал мистер Флинт.

Я обернулась — нас нагоняла чёрная карета! Наверняка это была мисс Олвейс! Не мешкая ни мгновения, я спряталась под сиденьем и затаила дыхание. Стук копыт и грохот колёс сделались оглушительными. Но карета обогнала нас на всём скаку и умчалась дальше по дороге.

Я пряталась, пока мистер Флинт не сказал, что уже можно вылезать. И он так и не спросил меня, кто это был и почему они меня ищут. Вместо этого он предложил:

— Поедем-ка мы лучше по просёлку… Как думаешь, Эсмеральда?

— По-моему, прекрасная идея.

Я хотела добавить, что мистер Флинт не такой дурак, каким выглядит, но прикусила язык — на самом деле на дурака он был не похож ни капельки.

На перекрёстке мы свернули налево, и мистер Флинт снова подхлестнул лошадей. Вскоре мы уже ехали под раскидистыми кронами вязов, которые нависали над нами словно своды собора. Сквозь этот ажурный полог лился лунный свет, разбрасывая вокруг светлые блики, похожие на сияющие льдинки. Это было очень красиво, но я крепко зажмурилась и стала молиться о том, чтобы в конце пути меня ждала мисс Фрост, живая и здоровая.

 

28

— Не подскажете, как пройти к постоялому двору «Бродяга»?

— А кто спрашивает? — Булочник уставился на меня с подозрением.

— Я спрашиваю, кто ж ещё, придурок вы плоскорожий. — Я сказала это с улыбкой, чтобы он не принял оскорбление на свой счёт. — Я ищу свою знакомую, она велела ждать её там.

— Кто велел?

— Моя знакомая.

— А зовут-то её как, эту твою знакомую, а, бесстыдница?

Мистер Флинт довёз меня до окраины Хаммерсмита, посоветовав идти по главной улице деревни, пока не увижу вывеску «Выпечка и сласти от Оскара Бонсона». Почему-то он не сомневался, что пекарь в этот глухой час не спит и поможет мне найти нужный постоялый двор.

— Как зовут мою знакомую — не ваша забота, — вежливо отвечала я. — У нас с ней тайные дела.

Как ни странно, такое объяснение долговязого булочника вполне удовлетворило.

— На другой стороне улицы стоит банк. — Он говорил, а руки его с лёгкостью месили огромный ком теста. — Обойди его — и увидишь за ним маленькую зелёную гостиницу. Туда-то тебе и надо.

Последовать его совету не составило труда. Даже в тускнеющем свете луны здание производило гнетущее впечатление. Зелёная краска облупилась. Карнизы покосились. На крыльце не хватало двух из пяти ступенек.

Дверь открыла жизнерадостная седая старушка с самым круглым лицом, какое мне только доводилось видеть. Даже не поздоровавшись, она сразу пригласила меня внутрь.

— Меня зовут миссис Спрэгг, — сказала она, переступив через стопку книг на полу. — Прости за беспорядок — мой муж обожает книги, хотя эта его любовь когда-нибудь вгонит нас в могилу. — Она указала на несказанно узкую лестницу. — Тебе наверх, первая дверь налево.

Во рту у меня пересохло от волнения, когда я тихонько постучалась в нужную дверь.

Потом раздались быстрые шаги. Дверь чуть приоткрылась. Внутри ничего было не разглядеть. Но тут раздался голос:

— Я не сомневался, что у тебя всё получится, Трещотка.

Дверь распахнулась, и я с изумлением увидела на пороге Яго. На нём был элегантный костюм песочного цвета, чёрные волосы уложены в стильную причёску.

— Но… — только и смогла выговорить я.

Яго тихо прикрыл дверь и пояснил:

— Я временами выполнял поручения мисс Фрост — ещё с тех пор, как был совсем мальцом. Это она послала меня в Лэшвуд вызволить тебя.

— Чёрт побери, — произнесла я впервые в жизни.

Мы разговаривали в скудно обставленной гостиной. Другая дверь вела из неё в соседнюю, тускло освещённую комнату.

— Мисс Фрост?.. — нетерпеливо спросила я.

Мальчишка с мрачным видом кивнул:

— Идём.

Я быстро прошла за ним в смежную комнату. Шторы на окне были плотно задёрнуты. Мисс Фрост лежала в постели, сложив руки на животе. Ослепительно рыжие волосы рассыпались по подушке. Её глаза оставались закрыты, а кожа была бледной как у покойницы.

— Она не позволяет мне привести врача, — сказал Яго. — Я делал ей холодные компрессы на лоб, но, сдаётся мне, жар только усиливается.

— Принеси свежей воды, — попросила я, сев у кровати и взяв из миски с водой компресс.

Яго схватил миску и поспешил вниз.

— Вы слышите меня, дорогая? — Я расстегнула верхнюю пуговицу её мокрого от пота платья и приложила влажную тряпицу к шее мисс Фрост.

— Да, мисс Покет, — еле слышно ответила она. — Я рада, что вы смогли к нам присоединиться.

Со лба бедняжки ручьями тёк пот.

— Вас положительно лихорадит, дорогая.

— Да. Это всё яд, — прошептала она и медленно открыла глаза.

Я положила компресс ей на лоб:

— Как я могу помочь вам, мисс Фрост?

— Боюсь… тут уже ничем не поможешь… — к моему несказанному ужасу, ответила она.

— Совершеннейшая чепуха! Должно быть какое-то средство.

Мисс Фрост сглотнула и втянула воздух.

— Послушай… — Она содрогнулась от боли. — В моём кармане… адрес дома в Уэймуте… Это в графстве Дорсет… Отправляйтесь с Яго туда… и оставайтесь… пока не получите весть от…

— Никуда я не поеду, — отрезала я. — И вообще, немедленно возьмите себя в руки и прекратите умирать. Тоже ещё придумали!

Она улыбнулась сквозь боль:

— Отличный совет, мисс Покет. — Мисс Фрост закрыла глаза. — Но боюсь, эту битву… мисс Олвейс выиграла… Надеюсь только… что не войну…

Я убрала компресс с её лба и отложила его в сторону. Краешком фартука (крошечным уголком, который ещё оставался относительно чистым) промокнула ей лицо и шею. Веснушчатая кожа мисс Фрост была мертвенно-бледной, под глазами, словно синяки, проступили тёмные круги.

— Расскажи мне… про Анастасию и её ребёнка. — Каждое слово давалось ей с великим трудом. — Куда они отправились?

Я хотела солгать, но сразу отбросила эту мысль: не время для лжи. Бывают обстоятельства, когда надо говорить лишь чистую правду. Поэтому я поведала мисс Фрост всё о том, как Анастасия стала жертвой ужасного коварства. Как у матери отняли её дитя. Как женщина в сумасшедшем доме оказалась не кем иным, как Анастасией Рэдклифф.

Мисс Фрост слушала, то распахивая, то снова прикрывая глаза. Морщины то прорезали её лоб, то разглаживались. Когда я ненадолго умолкла, чтобы промокнуть ей пот, она сказала:

— Я знала, они скрывают нечто ужасное. — Мисс Фрост слабо покачала головой. — Но и подумать не могла, что они пошли на такое… злодейство.

— Мать Эстель не знала сострадания, — мягко сказала я. — И передала эту ненависть дочери по наследству. При мысли о том, что Анастасия гниёт заживо в этой ужасной темнице, пока они…

— Ребёнок… — перебила мисс Фрост. — Что стало с ребёнком?

— Они дали служанке двести фунтов, чтобы она увезла его. По-видимому, она направилась с младенцем в Уэльс. Но Эстель утверждает, что они уехали оттуда много лет назад, не оставив нового адреса. — Я быстро подошла к окну и раздвинула шторы. — Когда вы поправитесь, надо будет вернуться в Лондон и вызволить Анастасию из Лэшвуда. У меня уже есть блестящий план, как это сделать.

— Что тебе известно о служанке? — спросила мисс Фрост.

Я пожала плечами:

— Её фамилия была Мак-как-то-там, но Дамблби звали её Макклауд — из-за огромной родинки под глазом, похожей на облако.

Мисс Фрост вдруг громко вскрикнула и, хотя это казалось невозможным, побледнела пуще прежнего. Я даже испугалась, не угодил ли в неё ещё один отравленный дротик.

— Неужели… — прошептала она.

— Что такое?

— Мисс Покет, вы уверены? — Она требовательно посмотрела на меня своими тусклыми от боли глазами.

— В чём, дорогая?

— В том, что вы сказали про служанку, которая увезла ребёнка Анастасии… И про её родинку…

— Да, вполне уверена. А что, вы её знаете?

— Мне осталось недолго, мисс Покет, но я должна… — Её веки опустились. Она с трудом сглотнула. — Я должна вам кое-что сказать…

— Это что, предсмертное признание? — Я скрестила руки на груди. — Если так, то я не желаю ничего слушать. Вы не умрёте. Я вам просто не позволю.

— Слушай меня… Выслушай то, что я должна сказать…

Среди капелек пота, выступивших на её лице, проложили дорожки слёзы. Я никогда ещё не видела, чтобы мисс Фрост проронила хоть слезинку. Я думала, она вообще не умеет плакать! Мисс Фрост порывисто прикрыла лицо рукой, словно стыдясь.

Я отняла её руку от лица и крепко сжала. Другой рукой погладила её по щеке.

— Плачьте, если хочется, дорогая, — мягко сказала я. — Какой от слёз вред, правда? Но не переживайте из-за того, что натворили. Я совершенно уверена, что вам доводилось делать ужасные вещи — все, кто выдаёт себя за гувернанток, по натуре очень коварны. Но хотя вы столько раз лгали мне и обращались со мной непростительно строго, я верю, что сердце у вас доброе. Вы хорошая, мисс Фрост.

Хранитель Камня слушала меня нахмурившись. Потом глаза её широко распахнулись. С губ сорвался изумлённый возглас.

— Что с вами, мисс Фрост?

Её бледная кожа вдруг обрела нормальный цвет, на щёки вернулся румянец, словно мисс Фрост чего-то страшно устыдилась. Губы стали ярко-красными. Но главное — глаза: взгляд мисс Фрост снова сделался ясным, внимательным и цепким. Рука, которую я сжимала, только что вялая и бессильная, напряглась.

— Мисс Фрост? — снова окликнула я.

Она приподняла голову и оглядела спальню. Потом пристально посмотрела на меня, и во взгляде её читалось нечто вроде удивления.

— Мне уже лучше, — сказала мисс Фрост. — На самом деле я просто отлично себя чувствую.

Она с усилием села, осторожно спустила ноги с кровати. Убрала за уши растрёпанные волосы. Потом легонько толкнула меня плечом:

— Кажется, мне следовало бы принести извинения мисс Олвейс.

Я несколько растерялась при виде того, как внезапно выздоровела мисс Фрост. Но миг спустя всё поняла:

— Когда я взяла вас за руку, то вылечила, совсем как прежде вылечила мисс Олвейс в Баттерфилд-парке, да?

— Судя по всему, это так, — твёрдо сказала мисс Фрост. Она встала, покачнулась и оперлась на стену. Но быстро преодолела головокружение. — Надо собираться в дорогу: мисс Олвейс, возможно, уже скоро будет здесь, а путь нам предстоит долгий.

Я решила, что сейчас самое время поделиться с мисс Фрост историей о том, как мисс Олвейс умудрилась замаскироваться под библиотекаря. Мисс Фрост не выказала особого восхищения способностями мисс Олвейс. Напротив, она дала понять, что только деревенская дурочка могла бы не распознать истинную личность мисс Бойни. Какое нахальство!

Тут появился Яго с миской свежей воды. Бедняга совершенно опешил, увидев, что мисс Фрост уже вернулась к жизни.

— Ну и ну, — пробормотал он.

Мисс Фрост умудрилась убедительно объяснить своё выздоровление обычными обстоятельствами. И велела ему собирать вещи. Хотя никто не упомянул об этом напрямую, было ясно, что Яго едет с нами.

— Вот, — сказала мисс Фрост, достав из шкафа скучное во всех отношениях платье кирпичного цвета. — В дорогу вполне подойдет. А в конце пути я припасла для вас ещё несколько платьев.

— Как вы думаете, мы будем в Лондоне уже завтра? — спросила я, выставив Яго из комнаты, чтобы переодеться.

— Мы едем не в Лондон, — заявила мисс Фрост, собирая перед зеркалом свои рыжие волосы в узел.

Я застегнула пуговицы на платье и нахмурилась:

— Но как же Анастасия? Её надо вызволить из Лэшвуда как можно скорее! Мы должны что-то предпринять!

— Мы ничего предпринимать не будем. — Мисс Фрост повернулась ко мне и посмотрела прямо в глаза. — Прежде чем встречаться с Анастасией, я разыщу её ребёнка. А сейчас по вашему следу идёт мисс Олвейс, и вдобавок леди Элизабет и Эстель Дамблби жаждут вашей крови, поэтому находиться в Лондоне для вас больше не безопасно.

Только я хотела сказать всё, что думаю по поводу её планов, как в комнату влетел Яго. По пятам за ним шла миссис Спрэгг.

— Там внизу какая-то женщина спрашивает, не видел ли кто здесь девочку, очень похожую вот на эту. — Она показала на меня. — Я сказала ей, что пойду спрошу мистера Спрэгга: он, мол, наших постояльцев лучше знает.

— Как она меня нашла? — Боюсь, я самым позорным образом растерялась и бросилась к мисс Фрост за защитой.

— Как выглядит эта женщина? — спросила мисс Фрост.

— Низенькая и толстая, — отозвалась миссис Спрэгг.

— Тогда это точно не мисс Олвейс, — спокойно констатировала я, ничем не выдав своего чудовищного облегчения.

— Мисс Олвейс наверняка разослала по всем предместьям и сёлам своих шпионов, — возразила мисс Фрост. — Миссис Спрэгг, скажите этой женщине, что девочка была здесь, но едва пришла, как получила какую-то записку и поспешила уйти, спросив дорогу до таверны «Честер». И вот, возьмите за труды и беспокойство.

Миссис Спрэгг взяла деньги и торопливо пошла вниз.

Мисс Фрост повернулась к Яго:

— Подгони карету к заднему крыльцу. Мы уезжаем сию минуту.

День ещё только занимался, первые мазки оранжевого и пурпурного света расплывались от горизонта по тёмному небу, а наш экипаж уже во весь дух мчался прочь от постоялого двора «Бродяга». Мисс Фрост строго-настрого велела задёрнуть занавески, поэтому внутри было ужасно скучно. На нашу долю выпало немало тряски. И очень много молчания.

Яго задремал, но я, невзирая на усталость, заснуть не могла — слишком много мыслей теснилось в моей голове. Поэтому я решила не терять времени и попытаться разобраться в том, что узнала.

— Почему вы так разволновались, когда я сказала, что ребёнка Анастасии увезла служанка? — спросила я мисс Фрост.

— Мы с Анастасией были подругами, — отвечала она. — Я долго и тщетно пыталась отыскать её и ребёнка. Естественно, мне было интересно узнать, что с ними произошло.

Мисс Фрост избегала смотреть на меня.

— А почему Анастасия уже столько лет живёт в нашем мире? Вы же говорили, что люди из Проспы не могут подолгу тут оставаться.

— Думаю, дело в том, что она выносила ребёнка от человека из вашего мира. Возможно, это изменило её, позволив жить здесь сколько угодно. Но это всего лишь мои догадки.

— Но вы так переполошились, когда услышали про служанкину родинку. Мне показалось, вы…

— Расскажите мне о том, как побывали во Дворце Проспы, мисс Покет, — перебила она. — Я очень хорошо знаю это место, и мне просто не верится, что вас не схватили.

— О, они пытались, но, к счастью, я непревзойдённый лазутчик — недаром у меня все задатки прирождённой лисы в курятнике. — Я вскинула голову, испытывая законную гордость. — Хотя, должна признать, мне пришлось нелегко, потому что оказалось, что моя особа очень хорошо известна в вашем мире.

— Какое богатое у вас воображение, — самым пренебрежительным тоном отозвалась мисс Фрост.

— Я говорю правду! — парировала я. — Едва стражи увидели меня, как закричали «Это она!» и попытались отвести меня к какой-то Бестолочи Правосудия.

— Светоч, — поправила меня мисс Фрост. — Светоч Справедливости.

— Никогда о нём не слышала.

— Это не он, а она. Светоч Справедливости властвует во Дворце Проспы и далеко за его пределами. — Мисс Фрост снова посмотрела на меня с неподдельным интересом. — Они сказали что-нибудь ещё, мисс Покет?

— Да, кое-что. Тот стражник — совершеннейший грубиян, до ужаса невоспитанный — сказал что-то вроде «Она не спит».

— Правда? — еле слышно спросила мисс Фрост.

Я и сама задумывалась об этом раньше, но только теперь, после всего, что случилось, впервые поняла, как в самом деле странно: я ведь никогда прежде не бывала в этом мире — так почему его обитатели узнали меня? Может быть, они просто обознались? Или тут скрыто нечто большее?

— Вот спасу Ребекку — и во всём разберусь, — заявила я.

— Ни того ни другого вы не сделаете, — отрезала мисс Фрост. — Ребекка уже слишком далеко, чтобы вы могли найти её, а что до второго вашего намерения, то этот вопрос не имеет значения, поэтому лучше просто забудьте о нём. Вам предстоит немало преодолеть в этом мире, ни к чему усложнять себе жизнь делами Проспы. Я ясно выразилась, мисс Покет?

Выказывая величайшее неповиновение, я скрестила руки на груди (и ноги под сиденьем):

— Вы сбрендили, сударыня? В вашем мире есть какая-то тайна, связанная со мной, и я не успокоюсь, пока не выясню всё. Что же касается Ребекки, то я могу найти её и непременно найду и спасу. Кто-нибудь другой, может, и отступился бы, но я стану думать о ней столько, сколько понадобится, сосредоточу все свои силы, и ноги сами принесут меня в нужное место. Вот вернусь в Лондон — и сразу же возьмусь за дело. И вы не сможете мне помешать.

— О, ещё как смогу, — невозмутимо сказала мисс Фрост. — На самом деле вы вскоре забудете о своих глупых намерениях.

— Ни за что!

Мисс Фрост протянула свою бледную, усыпанную веснушками руку и взяла меня за подбородок. Она редко позволяла себе со мной такие нежности, поэтому я, естественно, тут же преисполнилась подозрений.

— С чего это я должна обо всём забыть? — резко сказала я. — Назовите хоть одну причину, почему я не могу немедленно отправиться в Проспу и разгадать эту зловещую головоломку.

— Причина в том, мисс Покет, что, боюсь, это будет стоить вам жизни.

И тут мисс Фрост вытянула губы трубочкой и легонько подула, словно гасила свечу. Серебристая пыль облачком взметнулась с её ладони и полетела мне в лицо, окутав искрящимся туманом.

А потом — темнота.

 

29

К жизни меня вернул океан. Я проснулась от шума волн. От грохота, с которым они разбивались о скалы. Я открыла глаза — и чуть снова не зажмурилась от яркого света. Я лежала в комнате с белыми стенами. Очень милой. Два маленьких окошка, лоскутное одеяло. Комод и платяной шкаф. Даже кресло с синей подушечкой на сиденье.

Мисс Фрост стояла в изножье моей кровати. Вошёл Яго, принёс кувшин с водой, потом снова вышел и вернулся с яблоком и ножом на тарелке.

Сразу после пробуждения я поняла: чего-то не хватает. Но сохраняла спокойствие.

— Я уж думал, ты никогда не проснёшься, Трещотка, — сказал Яго, сунув руки в карманы.

— Мисс Покет очень устала, — пояснила мисс Фрост. — Неудивительно, что она проспала целые сутки.

Я села в постели. Протёрла глаза:

— Мы в Дорсете, да?

— Да. — Мисс Фрост подошла к окну. — Когда сможете встать с постели, вы убедитесь, что наш домик расположен далеко от человеческого жилья — он стоит на утёсе в окрестностях города Уэймут. Так что какое-то время мы сможем тут ничего не опасаться.

Яго смотрел на меня во все глаза:

— Ты что, не помнишь, как уснула, Трещотка?

— Что за глупый вопрос, — прикрикнула на него мисс Фрост. — Мисс Покет страшно переутомилась, она заснула в экипаже, и я перенесла её в дом. Было бы очень странно, если бы она смогла припомнить хоть что-то из нашего путешествия от самого Хаммерсмита.

Яго сжался от такого выговора, сел и стал чистить для меня яблоко.

— Вы правы, дорогая, — сказала я. — Всё как в тумане.

Но это, конечно, была неправда. Я ясно помнила всё: как мы спорили о Ребекке и о том, что я хочу вернуться в Проспу и выяснить, почему стражники знали меня в лицо. Мисс Фрост сказала, что это будет стоить мне жизни. А потом дунула мне в лицо каким-то зловещим порошком. Очевидно, она хотела, чтобы этот разговор стёрся из моей памяти. Поэтому я притворилась, что так и вышло.

— Я наняла домработницу, — сказала мисс Фрост. — Она будет убирать и готовить. Я всецело ей доверяю и рассчитываю, что вы будете во всём её слушаться в моё отсутствие.

Яго насупился:

— Не понимаю, почему мне нельзя с вами?

— Если хотите, чтобы я и впредь пользовалась вашими услугами, мастер Яго, извольте делать в точности то, что я велю, и без разговоров. В кладовке, под мешком фасоли, вы найдёте пять фунтов — но это только на самый крайний случай.

— Вы что, уезжаете куда-то? — спросила я.

— У меня есть некоторые срочные дела, однако я надеюсь закончить их быстро. — Она снова прошла в изножье моей кровати. — Когда я вернусь, мы обсудим планы на будущее. Вас всё устраивает, мисс Покет?

— Вполне.

Мисс Фрост повернулась и направилась к двери. Уже на пороге я окликнула её и спросила:

— Где алмаз Тик-так?

Она остановилась, но так и не обернулась:

— Мне показалось, что лучше спрятать его в надёжном месте. Возможно, когда всё будет позади, я верну его вам, но пока… Надеюсь, вы понимаете.

Мне хотелось крикнуть «А как же Ребекка?! Как же тайны, которые я должна разгадать?», но я сказала лишь:

— Камень ведь мне не принадлежит. Это сокровище из вашего мира, и вы вольны поступать с ним так, как считаете нужным.

Яго тихонько ахнул:

— Ну ничего себе! Я-то думал, ты будешь бушевать, как ураган!

Интересно, как много ему известно об ожерелье, мельком подумала я.

— Отрадно видеть такое благоразумие с вашей стороны, мисс Покет, — сказала мисс Фрост и вышла.

Её шаги простучали вниз по лестнице. Хлопнула дверь. Яго смотрел в окно, как мисс Фрост садится в седло и скачет по дороге среди скал.

Я встала с постели и присоединилась к нему. Потом опустилась в кресло.

— Чем вы с мисс Фрост вчера занимались целый день? — спросила я, убирая волосы от лица. — Тут на много миль вокруг нет ни души.

— А ей это как раз по душе. — Мальчик облокотился о подоконник. — Я принёс дров из подвала и вычистил дымоход — он был напрочь забит сажей.

— А мисс Фрост? — как бы невзначай спросила я. — Как она коротала время?

Яго пожал плечами:

— Ну, письма писала. — Он почесал в затылке. — Ах да, ещё она сходила на вересковую пустошь, выкопала там пару кустиков лаванды и посадила их под кухонным окном. Сказала, это чтоб пахло приятно, и всё такое.

Я похлопала себя по животу:

— Ужасно есть хочется. Будь лапочкой, сообрази мне немного яиц и фунт-другой картошки. — Я подошла к шкафу и открыла его. Там висело шесть довольно-таки скучных платьев из тканей разных оттенков синего, жёлтого и белого. — Я только переоденусь и сразу спущусь.

— Можно после завтрака пойти поохотиться на кроликов, — предложил мальчик.

Я улыбнулась:

— Прекрасная мысль.

Сгустились сумерки. Я стояла на коленях в палисаднике. Под окном кухни. Дом спал. В тёмном небе плыл полумесяц, бросая серебристый свет на клумбы.

Куст лаванды, когда я потянула за него, легко вышел из земли, окутав меня чудным ароматом. Я отложила его в сторону и запустила в ямку руку, вычерпывая рыхлую почву горстями. Я знала, что сокровище там. Не будь я Айви Покет.

Вскоре яма была уже глубиной мне по локоть, вокруг неё словно часовые возвышались холмики земли. И тут я наконец что-то нащупала. Предмет был мягкий и в то же время бугристый. Я вытащила его из ямы. Это оказался маленький мешочек, весь облепленный землёй и перевязанный обрывком верёвки.

Я нетерпеливо распутала узел и запустила руку внутрь. Улыбка озарила моё лицо, когда я достала свою находку, огладила её пальцами. В чудесном драгоценном камне клубилась белая дымка. Вот она рассеялась, открыв величественное звёздное небо над Дорсетом. Я надела ожерелье с алмазом и скрылась во мраке ночи.

 

Эпилог

— И ты едешь аж в самый Лондон одна?

— Да. Совсем одна.

— И что, неужели у тебя нет семьи? Кто же тебя защитит?

— О, у меня была семья, — жизнерадостно ответила я. — Милейшая пожилая пара. Они делали гробы и просто души во мне не чаяли. Но оказалось, что они оба — гнусные обманщики и убийцы. Жуть какая трагическая история.

Моя чопорная попутчица (имени её я не знала) посмотрела на меня с досадой. У неё был лёгкий акцент, вроде как американский. Она пробормотала что-то насчёт того, что так не бывает. И была права. Мне пришлось отдать вознице дилижанса целых два фунта из денег, которые я прихватила из-под мешка фасоли, чтобы он согласился подвезти меня в Лондон. Хотя при мне не было багажа. И родителей.

— Я прекрасно могу сама о себе позаботиться.

Незнакомка сердито глянула на меня, потом наклонилась ближе:

— Прости моё любопытство, обычно-то я не сую нос куда не просят, — но что у тебя за дело в Лондоне?

В дилижансе нас было шестеро. Настырная американка, я, три старушки, которые приходились друг другу сёстрами и похрапывали почти в унисон, и энергичный паренёк, увлечённо читающий «Дэвида Копперфилда».

Мне показалось, что в сложившихся обстоятельствах будет уместно с усталым вздохом смилостивиться над любопытной особой:

— Что ж, для начала я собираюсь вытащить из дурдома одну женщину — с головой у неё не всё в порядке, зато прекрасный музыкальный слух. Кроме того, я должна спасти мою подругу от верной гибели — она ужасно страдает, и если я не помогу ей вернуться домой, совсем сойдёт на нет. — Я снова вздохнула. — Потом хотелось бы отыскать ребёнка, пропавшего лет десять назад. Ну, и если останется время, попробую выяснить, кто я такая.

Американка, судя по всему, не усомнилась ни в едином моём слове. Хотя не то чтобы поверила до конца.

— Маленьким девочкам такое не по плечу!

— Почему же? В трагических обстоятельствах мне нет равных. Все так говорят.

— Но ты ведь ещё ребёнок! Как ты можешь надеяться, что у тебя хоть что-то получится?

— Мой козырь — отвага, дорогая. Чего-чего, а отваги мне не занимать. Такой, знаете ли, героической отваги, когда случайные свидетели аплодируют или падают в обморок, а потом народ ставит памятники герою.

Настырную американку мой ответ, как и полагалось, потряс до глубины души. Она не нашлась что сказать и наконец-то умолкла.

За грязным оконцем мелькали прямоугольники зелёных и золотых полей, злаки и травы колыхались на ветру в лучах утреннего солнца. Дилижанс перевалил небольшой каменный мост, подпрыгивая на неровностях. Я откинулась на сиденье, вполне довольная жизнью вопреки всем обстоятельствам, и стала смотреть, как мир проносится мимо.

Вскоре меня начало клонить в сон, но я гнала дремоту как могла. Мне подумалось, что я, как уже случалось, еду в Лондон навстречу неизвестности. Но я ничуть её не страшилась. Во мне жила уверенность: какие бы трудности и преграды ни ждали меня впереди, всё будет хорошо. Ребекка будет спасена. Анастасия выйдет из сумасшедшего дома. Мисс Олвейс проиграет.

Я ощутила лёгкий укол вины, вспомнив, как бежала из Дорсета. Конечно же, мисс Фрост пыталась сделать как лучше, но это ещё не значит, что она была права. Она допустила чудовищную ошибку, когда попыталась отобрать у меня камень. И когда хотела заставить меня забыть слова стражников во Дворце Проспы.

Но какие бы тайны и загадки ни окружали меня, я не сомневалась, что смогу разгадать их. Я узнаю правду. Так или иначе.

В конце концов, я девочка выдающихся способностей. Головокружительно красивая. Душераздирающе умная. И пусть у меня, строго говоря, нет дома, семьи или хотя бы гроша за душой, это ведь рано или поздно изменится. Всё когда-нибудь меняется.

Я всё-таки сдалась и погрузилась в сладкие сны о лучших днях и маленьких обезьянках. А дилижанс нёс и нёс меня навстречу тайнам и коварным ловушкам Лондона.

Навстречу моей судьбе.

Ссылки

[1] Стихи в переводе Александры Сагаловой. ( Примеч. пер. )

[2] Роттен-Роу — знаменитая дорога для верховой езды в южной части Гайд-парка, соединяющая Кенсингтонский и Сент-Джеймсский дворцы. (Примеч. перев.)

[3] Прозвище Макклауд (Maccloud от англ. cloud — облако) созвучно с известной шотландской фамилией Маклауд (Macleod). (Примеч. перев.)