— Надеюсь, стол накрыт как подобает, — с порога заявила миссис Роуч, раздувая ноздри, словно зашла в конюшню. — Мы ездили на ланч, который леди Экхарт устроила в честь моего дня рождения. Дорога от её дома через весь город была просто ужасна, и мы с дочерьми умираем от жажды.

— Вы правы, матушка, — важно кивнула Бернадетта Роуч. — Нам совершенно необходим отдых и приятные напитки. Верно, сестрица?

— Определённо, — подтвердила Филомена Роуч.

Сёстры сидели на краешке дивана поближе к своей матери, которая с царственным видом восседала в кресле. Природа одарила миссис Роуч фигурой, напоминающей колокольчик, какие вешают на шею коровам. Росту она была немалого — то есть прямо-таки огромного, — а ширина её не уступала росту. Её дочери были примерно моих лет и выглядели совершенно заурядно — белые локоны, маленькие карие глазки, невыразительные носики.

— Поскорее подавай чай! — сказала мне мамаша Снэгсби, повелительно махнув рукой в сторону двери. — И принеси прохладительные напитки для наших гостий.

— Не сейчас, дорогая, — сказала я, с умопомрачительной деликатностью втискиваясь между сёстрами. — Думаю, мы сначала немного поболтаем, правда, девочки? Вот увидите, я совершенно очаровательна и обещаю: если я замечу хоть каплю очарования в вас самих, то сразу вам об этом скажу. Так мы сможем познакомиться поближе и стать задушевными подружками.

Миссис Роуч уставилась на меня с обожанием, какое обычно бывает написано на лице маньяка с топором.

— Мои дочери чрезвычайно разборчивы в выборе друзей, — сообщила она. — Как только у людей хватает отваги брать в дом детей с улицы, ведь никогда не знаешь, чего от таких ждать.

— Как отвратительно, должно быть, не знать своей семьи, — предположила Бернадетта, отодвигаясь от меня. — Твои родители могут оказаться кем угодно. То есть абсолютно кем угодно!

Филомена содрогнулась при этой мысли.

— Подавай чай, — велела мне мамаша Снэгсби, и на сей раз её тон исключал всякую возможность ослушаться.

— Да, мама Снэгсби.

Вскоре мы с миссис Диккенс уже поднимались вверх по лестнице. Я несла пирог, а она — поднос с чайником. Миссис Диккенс остановилась на площадке, чтобы отдышаться.

— Ну, как по-твоему, они хорошие девочки? — спросила она.

— Маленькие чудовища. Но я им понравилась, и это очень кстати, потому что, я слышала, у них дома бывают чудесные вечера, где устраивают всякие развлечения.

Миссис Диккенс сердечно улыбнулась мне:

— Некоторые медленно сходятся с людьми.

Я погладила её по голове:

— Я приготовила сюрприз в честь дня рождения миссис Роуч. Она будет в восторге и сразу же полюбит меня. А стоит мамаше Снэгсби и девочкам попробовать этот миндальный пирог — и они станут моими навеки.

— Что это за пирог? — спросила мамаша Снэгсби, когда я поставила блюдо на край стола.

— Миндальный.

Она одобрительно заворчала:

— На вид даже съедобно.

Бернадетта так и пожирала пирог глазами. А Филомена — честное слово! — жадно облизнулась, глядя на него.

Однако миссис Роуч не слишком жаждала пробовать угощение:

— Моя покойная матушка всегда говорила, что миндаль едят только крестьяне. Терпеть не могу эти орехи.

— Ваша покойная матушка была совсем ку-ку? — осведомилась я, доставая свечи и начиная втыкать их в пирог по кругу. — Ведь всем известно, что миндаль — самый изысканный орех. Королева Виктория уплетает его за обе щеки на завтрак, обед и ужин.

— Что ты себе позволяешь! — огрызнулась мамаша Снэгсби.

— Моя матушка была женщиной великих достоинств, — заявила миссис Роуч. — Она говорила на семи языках, изучала искусство в Риме, имела степень почётного профессора древнегреческой мифологии и могла цитировать пьесы Шекспира наизусть, слово в слово.

Я сочувственно улыбнулась:

— Старая перечница, должно быть, здорово уставала.

Всё семейство дружно ахнуло и схватилось за сердце.

— Кто будет разливать чай? — спросила миссис Диккенс. — Айви, подай гостям чашки, а я займусь чаем.

Я послушалась, чувствуя, что настало самое подходящее время, чтобы завязать непринуждённую светскую беседу.

— Миссис Роуч, — сказала я, подставляя чашку с блюдцем под струю кипятка, который осторожно лила из чайника экономка. — Весь город только и говорит, что о ваших званых вечерах. Кого ни спроси, все уверяют, что миссис Роуч…

— Лимон! — рыкнула она.

— Ну, физиономия у вас и правда довольно-таки кислая, но я бы на вашем месте не особенно из-за этого переживала. Так вот, как я говорила, если бы мне только довелось побывать на одном из ваших чудесных…

— В мой чай, дурочка! — перебила она. — Я хочу чаю с лимоном!

Я заливисто рассмеялась:

— Я вовсе не хотела сказать, будто вы злобная мегера с унылой миной. Это была всего лишь оговорка. Милая дружеская шутка.

— Глупый ребёнок, — пробормотала мамаша Снэгсби.

Чашка наполнилась, я бросила в неё ломтик лимона и вручила миссис Роуч.

— Поскольку у вас недавно был день рождения, — сказала я, расставляя свечи по торту, — я подумала, что было бы уместно украсить наш торт свечами.

Выражение её лица смягчилось. Самую малость.

— Как любезно с твоей стороны, — буркнула она.

— Такой превосходный пирог надо и подавать соответственно, — сказала миссис Диккенс. Она поставила блюдо на сервировочный столик и придвинула его к миссис Роуч и её дочерям.

— И мы непременно должны все вместе спеть «С днем рождения!», — добавила я, взяв спички с каминной полки.

Миссис Диккенс принесла стопку десертных тарелок.

— Где же ты взяла муку, деточка? — спросила она. — Я только потом принесла с рынка фунт муки, а утром-то в кладовке и крошки не оставалось.

— У Эзры в мастерской было немного муки. — Я зажгла одну свечку и стала от неё зажигать остальные. — Он прямо-таки настаивал, чтобы поделиться со мной.

— В мастерской? — с сомнением в голосе переспросила миссис Диккенс.

И тут мамаша Снэгсби как подпрыгнет! Да как бросится ко мне!

— Стой! Стой! — закричала она.

Довольно-таки странно, согласитесь.

— Что ещё такое? — фыркнула миссис Роуч.

Я как раз втыкала в торт последнюю свечу, когда мамаша Снэгсби, метнувшись вперёд, с нечеловеческой силой схватила меня за руку. Зажжённая свеча выпала из моих пальцев прямо на торт. Казалось бы, пустяки. Но вышло по-другому.

Торт сделал то, чего трудно было от него ожидать. Он взорвался. Пылающие куски разлетелись по комнате словно крохотные пушечные ядра. Стены, двери и окна в мгновение ока оказались в обугленных кусках теста. В комнате пошёл снег из чёрного пепла. Но больше всего пострадало семейство Роуч.

Их прямо-таки закидало ошмётками торта. У миссис Роуч красовалось по куску на носу и в левом ухе. Филомене лоб и глаза залепило сахарной глазурью с миндалём. Лица Бернадетты и вовсе почти не было видно под толстым слоем раскалённого торта.

И все трое орали и вопили так, будто случилось нечто ужасное.

— Ты что, совсем сдурела?! — рыкнула мамаша Снэгсби. Огромный кусок торта вяло сполз с её титанической родинки. — В мешке, который ты украла из мастерской Эзры, была не мука! Он хранил там порох!

— Что ж, это многое объясняет, — жизнерадостно сказала я.

— Порох?! — пискнула Бернадетта.

— Убийца! Мои девочки могли погибнуть! — заголосила миссис Роуч. — Я сама могла погибнуть!

А бедная Филомена принялась раскачиваться взад-вперёд, бормоча про какую-то «бомбардировку» и что нам всем надо срочно бежать в «бомбоубежище».

— У меня всё лицо горит! — продолжала разоряться миссис Роуч. — Шрамы останутся до конца моих дней!

Миссис Диккенс и мамаша Снэгсби изо всех сил пытались оттереть гостий салфетками, смоченными в воде. Но я-то знала: здесь требуется кое-что другое.

Поэтому я вылетела из комнаты, вихрем ворвалась в кухню, быстро собрала всё необходимое и бросилась обратно наверх.

— Не бойтесь! — провозгласила я, вбежав в гостиную. — У меня есть чудесное средство от ожогов тортом.

Миссис Роуч, завидев моё приближение, попятилась. В такой нервной обстановке не было никакой возможности нанести лекарство кисточкой, как полагается. Поэтому я просто раздавила яйцо о лоб гостьи.

— Юная леди! — громыхнула мамаша Снэгсби.

Миссис Роуч визжала, как свинья в лавке мясника. Белок и желток стекали на её лицо. Будучи девочкой невероятно вежливой и предупредительной, я осторожно убрала у неё со лба всю скорлупу — ну почти всю — и стала аккуратно размазывать белок по носу и уху гостьи.

— Я сплю! — завопила миссис Роуч. — Должно быть, это просто дурной сон! Что ещё это может быть!

— Вам всего лишь кажется, что вы спите, потому что сырое яйцо замечательно успокаивает кожу, — ласково сказала я. — Это целебное средство снимет красноту, и от ожогов не останется и следа.

— Отстань от мамы! — заорала Бернадетта, пытаясь меня оттащить.

— Не волнуйтесь так, девочки! — сказала я, взяв оставшиеся четыре яйца. — На всех хватит!

Филомена явно пришла в восторг от этой новости, потому что с диким воплем кинулась к выходу из комнаты. Сестра бросилась следом за ней. К счастью, мне удалось опередить обеих и захлопнуть дверь у них перед носом.

— Вы мне ещё спасибо скажете, девочки, — заверила я успокаивающим тоном. — В некоторых областях Японии яйцо, размазанное по лицу гостя, служит знаком величайшего уважения.

— Немедленно положи яйца! — заорала мамаша Снэгсби.

— Айви, не надо… — робко добавила миссис Диккенс.

— Ошибаетесь, миссис Диккенс. Надо!

Девицы тем временем с дикими воплями носились кругами по комнате, на бегу вытряхивая торт из волос и отчаянно пытаясь найти путь к спасению. Пришлось мне броситься за ними в погоню и метать яйца с расстояния.

Одно угодило Бернадетте в щёку. Девочка завизжала и помянула недобрым словом моих предков. Другое яйцо попало прямо в нос Филомене. Та зашлась в вопле благодарности. И даже повалилась передо мной на колени.

— Не стесняйтесь, — сказала я девочкам. — Как следует вотрите лекарство в кожу.

— Оставь нас в покое! — взвизгнула Бернадетта.

— Бежим, деточки! — крикнула миссис Роуч, вскакивая на ноги и бросаясь к двери.

К этому времени у меня оставалось всего одно яйцо. Бернадетта помогла сестре подняться на ноги, и они подбежали к матери, которая как раз распахнула дверь.

— Этот ребёнок — просто исчадие ада! — прогремела миссис Роуч напоследок, уносясь по коридору в сторону лестницы. — Больше бюро Снэгсби никого из нас не похоронит, зарубите себе на носу!

Гостиная пребывала в руинах. Мамаша Снэгсби сидела в кресле, уронив голову на руки. Миссис Диккенс в немом изумлении озирала беспорядок. А миссис Роуч с дочерьми сбежали вниз по лестнице и выскочили из дома. В высшей степени недостойно с их стороны.