Двадцать минут. Столько у нас было времени. Двадцать минут, чтобы сбежать из застенков. Ключи от чёрного хода и ворот на заднем дворе висели на крючке в комнате сторожа. Строго каждый час он брал эту связку и проверял, надежно ли заперты все двери и ворота. Всё остальное время он дремал за столом.

Яго дождался, пока голова сторожа склонилась на грудь, и мастерски стащил связку ключей. Но через двадцать минут, когда часы в его комнате пробьют девять, сторож проснётся. И если он обнаружит, что ключи пропали, то поднимет тревогу.

— Второй попытки у нас не будет, — сказал Яго, когда мы на цыпочках вышли в коридор. — Так что не отставай.

— Ни на шаг не отстану, — кротко пообещала я.

На стенах в сыром коридоре висели канделябры, в некоторых из них горели свечи. Мы шли быстро, крики и стоны душевнобольных заглушали почти все звуки. К счастью, у Яго оказался чуткий слух.

Когда мы дошли до конца коридора, мальчик жестом велел мне остановиться, осторожно заглянул за угол и тут же отшатнулся.

— Старшая санитарка! — прошептал он. — Чёрт, мы пропали!

Бедняга побледнел как полотно (как бледно-коричневое полотно, учитывая цвет его кожи). Выказав смекалку, которой позавидовал бы и закоренелый вор, я бросилась к ближайшей двери, отодвинула засов и скользнула внутрь.

Яго быстро запер за мной дверь. Изнутри я слышала, как начальница распекает его за то, что он шатается по коридорам вместо того, чтобы драить кастрюли.

Палата, где я оказалась, была погружена во мрак. Я вжалась в угол, глаза постепенно привыкали к темноте. Я не подумала, что врываться в камеру — или палату? — к сумасшедшему может быть опасно. Просто не успела.

Когда глаза немного привыкли к темноте, мне удалось разглядеть, что на кровати у дальней стены кто-то лежит. Я слышала ровное дыхание — должно быть, обитатель палаты спал. Но тут за стеной раздался резкий вопль — и вот пациент уже не спит.

Зазвенела цепь. Кто-то ахнул. А потом раздалась песня без слов. Красивый, мелодичный напев, казалось, вползал мне в уши и пробирал до печёнок. Было в нём нечто прекрасное и незабываемое.

— Мммм-мм-мммм-мм, — напевала женщина.

Я шагнула ближе, стараясь не делать резких движений. Тут мрак вокруг неё словно бы немного рассеялся, и я смогла разглядеть певунью. Ужасное зрелище открылось мне. Длинные волосы, спутанные и грязные, падали ей на лицо. Ночная рубашка, должно быть, когда-то была белой, но теперь от белизны остались одни воспоминания. Босые ноги были черны от грязи. Женщина сидела, обхватив себя руками. Вдруг она перестала петь, подняла голову и по-волчьи принюхалась.

Я попятилась обратно в угол. Нет, не страх заставил меня отступить. Какое-то другое чувство, которое я не могла ни назвать, ни объяснить.

— Привет, дорогая, — тихонько сказала я.

Она отпрянула, зазвенев цепью.

— Я не сделаю тебе ничего плохого, — прошептала я. — Я слушала твое пение все последние тринадцать дней, и это было очень здорово, не считая того, конечно, что порой сводило с ума. У тебя удивительно приятный голос для умалишёнки.

— Мммм-мм-мммм-мм, — снова затянула она.

Тут дверь открылась, и на пороге появился Яго. Я бросилась ему навстречу. Но женщина продолжала петь, и её песня едва не заглушала наши голоса.

— Чуть не попались, — сказал он. — Неожиданно заявилась какая-то важная шишка из попечительского совета, вот и поднялся переполох. Идём, времени мало.

— Пока, — шепнула я певунье.

Когда я вышла из палаты, Яго, снова задвинув за нами засов, потащил меня бегом по коридору, за поворот и до самого конца, где оказалась чёрная лестница. И там этот мальчишка сделал нечто совершенно неожиданное: вложил связку ключей мне в руки.

Морщины недоумения проступили у меня на лбу:

— Ты что, не пойдёшь со мной?

Он пропустил вопрос мимо ушей.

— Спускайся, — сказал он, — и иди по коридору к восточному выходу. Он отпирается вот этим ключом. Потом быстро пересеки задний двор — ворота отпираются этим ключом — и дуй во все лопатки!

— Но если ты вовремя не вернёшь ключи на место, сторож поднимет тревогу!

— На это всё равно уже нет времени, — отмахнулся он. — Я поднимусь наверх, устрою переполох и сам позвоню в колокол, чтобы сбить их с твоего следа.

— Почему ты помогаешь мне?

— Потому что тебе здесь не место.

Я быстро обняла маленького оборвыша и бросилась вниз по лестнице.

Я знала, что делать, и делала всё как сказано. Спустившись на первый этаж, я увидела длинный коридор, а в конце его — дверь. И помчалась во весь дух. Мой взгляд был прикован к двери, за которой меня ждала свобода.

Но, пробежав примерно полпути, я резко остановилась — оказалось, влево уходил ещё один коридор. Самым разумным было бы проскочить его побыстрее, но я расслышала отзвуки голосов, доносившиеся оттуда. И замерла, пытаясь выровнять дыхание.

Сначала что-то говорил мужской голос. Потом раздался женский, его обладательница принялась отчитывать мужчину. Её голос было невозможно не узнать.

— По словам моей внучки, эта девчонка всё так же невыносимо жизнерадостна, как всегда, — прорычала старая перечница. — Почему её дух до сих пор не сломлен? У вас тут сумасшедший дом или курорт, в конце концов, профессор Сплюнгейт?

— Мы лишили её свободы, солнечного света, нормального питания, — вяло оправдывался доктор. — Право, не знаю, что тут ещё можно сделать.

— Придумайте же что-нибудь, глупец несчастный! — рявкнула она.

Голоса и постукивание трости леди Элизабет неумолимо приближались. Они идут сюда. Что же делать? Проще всего было бы вернуться назад, к лестнице, — но кто знает, куда они направятся дальше? Яго вот-вот поднимет тревогу, и тогда в коридорах станет не продохнуть от бдительных санитарок. Оставалось только бежать вперёд, рискуя, что меня заметят.

Мне надо было понять, насколько близко они уже подошли. Поэтому я с величайшей осторожностью заглянула за угол — и тут же отшатнулась. Кратчайшего мгновения оказалось достаточно, чтобы всё понять. Их было трое — профессор Сплюнгейт, леди Элизабет и Матильда. До угла им оставалось шагов тридцать. Старуха и профессор были погружены в беседу и не видели меня. А вот Матильда увидела. Почти наверняка.

— Бабушка, — вдруг проговорила эта зловредная красотка, — мне надо тебе кое-что сказать.

— Что такое? — неприветливо буркнула старуха.

Игра началась. Я приготовилась бежать.

— У меня пропал браслет, — произнесла Матильда. — А я точно помню, что его надевала! Пожалуйста, мы непременно должны вернуться и поискать его. Ведь если его найдёт кто-нибудь из работников этого заведения, я его точно никогда больше не увижу.

— Уверяю вас, — проблеял профессор Сплюнгейт, — мои служащие все честнейшие и благороднейшие люди.

— Вздор! — рыкнула леди Элизабет. — Мы вернёмся тем же путем, что и шли, и по дороге поищем браслет.

И я услышала, как они двинулись обратно, удаляясь от меня.

В эту самую минуту зазвонил колокол и раздались встревоженные голоса.

Я со всех ног бросилась к восточному выходу.

— У нас побег! — послышался пронзительный крик.

Дрожащими руками я нашла нужный ключ и открыла дверь. Выскочила наружу, в объятия холодного ветра. Вдоль высокой кирпичной стены, огораживавшей двор, были развешаны фонари, и я быстро разглядела путь к свободе. Когда я бежала к воротам, земля уже содрогалась от топота погони.

Задние ворота были заперты на замок, висящий на цепи.

— Проверьте все ворота! — крикнул охранник.

Я безмолвно взмолилась, чтобы ключ подошёл, и вставила его в скважину. Щелчок замка прозвучал для моих ушей сладчайшей музыкой. Я вытащила цепь, скреплявшую створки, и бросилась наружу. И всё это время я гадала, почему Матильда Баттерфилд позволила мне сбежать. Это было невозможно! Немыслимо!

Сумасшедший дом выходил задней стеной в узкий переулок, и я со всех ног добежала до угла, а оттуда выскочила на улицу. Из-за стены доносились крики, свистки и топот ног по двору.

На улице, где я очутилась, горел единственный газовый фонарь. Я побежала по тротуару, капюшон свалился с моей головы и хлопал по спине. Сзади раздался топот копыт и скрип колёс — оттуда приближалась повозка. Я замедлила шаги и постаралась скрыться в тени небольших одинаковых домов, дожидаясь, пока экипаж проедет мимо.

И тут я почувствовала: за спиной кто-то есть! Очень близко! А в следующее мгновение чья-то рука опустилась мне на плечо. Не оборачиваясь, я отчаянно рванулась прочь. Нас как раз обогнала карета, бешено грохоча колёсами, и я бросилась за ней. Уцепилась за скобу для багажа, подтянулась и запрыгнула на подножку.

Пока карета уносила меня всё дальше и дальше, я рискнула оглянуться. Но улица была пуста.

Во всём Лондоне было лишь одно место, куда я могла пойти. Где я могла найти убежище. Туда-то я и направилась.

В конце концов, выбор у меня был невелик. О том, чтобы вернуться к Снэгсби, не могло быть и речи, поскольку они оказались отъявленными злодеями. К мисс Бойни, увы и ах, я пойти тоже не могла, потому что не знала, где она живёт. А Лондонская библиотека в такой поздний час наверняка уже закрыта. Так что у меня оставался единственный выход, и мне казалось, что в сложившихся обстоятельствах постучаться в двери этого дома будет правильно.

К сожалению, некоторые со мной не согласились.

— Мисс Эстель и господин барон уже почивают.

Опять этот дворецкий! Он смерил меня осуждающим взглядом. Возможно, потому, что у меня был такой вид, будто я сбежала из дурдома. Волосы спутаны, одежда грязная, о запахе и говорить нечего.

— У меня важная новость для мисс Эстель — я бы пришла раньше, но меня несколько задержали дела в Лэшвуде.

— Всё в порядке, Лэмптон, — раздался весёлый голос. Эстель явилась во всей красе. Да так внезапно, словно перед этим пряталась за дверью. — Мы всегда рады Айви, она добрый друг нашей семьи.

Мне было больно видеть её сияющую улыбку. Ведь скоро я расскажу Эстель о судьбе, постигшей Себастьяна, и эта улыбка погаснет…

Входя, я хлопнула дворецкого по плечу и прошептала уголком рта:

— Немедленно распорядитесь принести швабру и ведро — скоро тут будет море слёз.

Мы вошли в великолепно обставленную гостиную, Эстель взяла мой капюшон и предложила мне уютное кресло.

— Айви, — сказала она, усевшись напротив меня и с тревогой сдвинув брови, — я не знаю, как лучше об этом сказать, но ты выглядишь несколько растрёпанной. Где ты была?

— В сумасшедшем доме, дорогая. Это до жути длинная история, но если вкратце, я стала жертвой коварной мести одной старухи, сердце которой переполнено ненавистью.

Эстель ахнула, словно не понимая, как люди могут быть такими жестокими:

— И где тебя держали?

— В Лэшвуде. Кстати, дорогая, я почти уверена, что видела тебя там.

— Меня?! Какие странные вещи ты говоришь!

— На самом деле это наверняка была просто девушка, похожая на тебя, но сходство, должна заметить, поразительное.

Вошла горничная, и Эстель велела ей принести чай и лёгкие закуски.

— Тебе нужна ванна и свежая одежда, — сказала она. — Побудь здесь, поешь, а я пока обо всём позабочусь.

— Поспеши, дорогая, у меня для тебя печальные новости.

Эстель кивнула и быстрым шагом вышла из гостиной. Я расслабилась в кресле, глубоко вдохнула и принялась разглядывать роскошную комнату. Без сомнения, Эстель будет настаивать, чтобы я поселилась с ними. Ведь я её лучшая подруга, почти сестра. Жизнь станет во всех отношениях чудесной…

Но как же алмаз Тик-так? И Ребекка? Нет, нельзя забывать о моей миссии. С утра, едва рассветёт, я пойду к Снэгсби и потребую вернуть мне ожерелье. Если они не отдадут, придумаю, как стащить его, прежде чем эта парочка снова использует камень, чтобы лишить жизни ни о чём не подозревающую жертву. Но сегодня я позволю себе просто немного отдохнуть и насладиться вкусной едой.

Я закрыла глаза. Но тут же открыла их и вскочила на ноги — из холла доносились рыдания. Я поспешил на звук. Плакала горничная — она несла поднос с посудой и рыдала в три ручья. Это была Берта, которая так помогла мне в прошлый мой приход.

Оказалось, её мама заболела. И бедная Берта хотела скорее бежать к ней, но сначала она должна была подать барону Дамблби кофе и почитать ему, пока он не заснёт.

— Ну-ка дай это мне. — Я решительно забрала у неё поднос с кофе. — Ступай домой к маме, а я позабочусь о бароне. Не беспокойся, я уже почти член семьи.

Берта убежала прочь, на бегу вытирая слёзы, а я направилась по лестнице наверх, в спальню барона Дамблби.

Маленький дедушка-аристкрат лежал в постели на груде атласных подушек и крепко спал. А его вставная челюсть лежала в кружке с водой на прикроватном столике, и когда он делал вдох, его губы проваливались внутрь, когда выдыхал — быстро-быстро шлёпали друг о друга. Умилительное зрелище.

Я поставила поднос на столик, и барон проснулся. Спросонок он, похоже, не очень хорошо понимал, где находится, но меня всё-таки узнал.

— Она ушла? — спросил он.

— Кто, дорогой?

— Анастасия, — ответил он. — Не могу её больше слышать. Она никогда не замолчит…

Я нахмурилась. Похоже, бедный дедушка всё ещё пребывал в полусне.

— Вы всё путаете, барон Дамблби.

— Она вернулась, — сказал барон, глядя блёклыми глазами в темноту. — Вернулась в этот дом.

— Да, я всё про это знаю. — Я присела на край его постели. — Не спрашивайте откуда — я поклялась Берте, что никому не скажу.

Барон Дамблби в изумлении уставился на меня:

— Ты знаешь про Анастасию? — Дрожащей рукой он схватил меня за руку. — Мы только хотели узнать, что произошло с Себастьяном… Ты ведь понимаешь, правда? У нас не было выбора…

— В чем не было выбора, дорогой?

— Целый год ни слуху ни духу, — пробормотал барон. — А потом она вдруг приходит и рассказывает такое… Она сошла с ума…

— Кто? Анастасия?

— Именно. — Эстель вошла в спальню, держа в руках голубую ночную рубашку, и встала спиной к камину. — Она сказала маме, что они с Себастьяном поженились и что мой брат мёртв. Мама не пустила её на порог.

Мой разум был как в тумане. Я страшно устала и проголодалась. Было трудно уловить смысл того, о чём они говорят.

— Анастасия сказала вашей маме, что Себастьян умер?

Эстель резко кивнула и отшвырнула ночную рубашку в сторону.

— Но если вы знали об этом… — Я встала, мягко высвободившись, и рука барона бессильно упала на одеяло. — Тогда зачем говорили, что ваша матушка не видела Анастасию с тех пор, как её уволила?

— Потому что Анастасия лжёт! — прошипела Эстель. — Мама обыскала всю Англию — нигде нет записи о том, что их обвенчали! — Она смотрела на меня почти с ненавистью. — Я помню, как эта девица сидела на лестнице у нас в холле и рассказывала маме такую нелепую историю, что только безумец мог бы поверить хоть единому слову!

— Макклауд была нашей лучшей служанкой, — пробормотал барон ни к селу ни к городу.

— Тихо, дядя! — шикнула на него Эстель и подошла к кровати.

Барон хихикнул:

— На самом-то деле её фамилия была Макграт, но леди Вивиана звала её Макклауд с тех самых пор, как впервые увидела. У неё, понимаешь ли, была такая родинка под глазом — ну точь-в-точь облако. Вот она и стала Макклауд.

Что-то тут не сходится, поняла я и пристально посмотрела на Эстель.

— Сначала вы сказали, что ваша матушка не пустила Анастасию на порог, а теперь — что Анастасия рассказывала эту свою историю, сидя на лестнице в холле.

— Да какая разница! — огрызнулась Эстель. — Да, она сидела на лестнице, когда плела свои небылицы, что она, мол, из какого-то иного мира, где людей косит неведомая болезнь.

Я ахнула.

— Она пыталась убедить маму, что ей пришлось вернуться в этот её мир, а Себастьян последовал за ней, хотя и знал, что это будет стоить ему жизни. — Эстель зло рассмеялась. — Бред сумасшедшего, да и только!

Неужели это правда?! Неужели Анастасия — загадочная девушка, появившаяся из ниоткуда и снимавшая комнату у Снэгсби, — пришла из Проспы?! Невероятно! И в то же время, как ни странно, это многое объясняло.

— Себастьян так её любил, — тихо проговорила я, — что надел ожерелье с алмазом Тик-так и отправился за ней.

Эстель бросилась ко мне как коршун:

— Откуда ты знаешь про это дурацкое ожерелье?! Нет никакого ожерелья! Это всё ложь! — Она принялась довольно-таки сильно трясти меня. — Ты видела её, да?!

Я оттолкнула распоясавшуюся девицу:

— Кого видела, глупая вы курица?! — С величайшим достоинством я одёрнула свой грязный фартук. — А что до дурацкого, как вы изволили выразиться, ожерелья, то если бы я не поклялась молчать, то сказала бы вам, что оно очень даже существует, поэтому весьма вероятно, что Анастасия рассказала чистую правду.

— Ты такая же помешанная, как она! — прошипела Эстель.

— Ребёночка так и не окрестили, — печально сказал барон.

Я увидела, как на лице Эстель промелькнуло паническое выражение.

— Дедушка уже наполовину спит, сам не знает, что говорит, — пояснила она.

Но она опоздала.

— У Анастасии был ребёнок? — спросила я.

— Не говори глупостей, — отрезала Эстель.

— Я не видел её с тех пор, как ей подошёл срок, — проговорил барон дрожащим голосом. — Но я её слышал, и это было невыносимо, она снова и снова…

— Ей нужны были деньги, — вмешалась Эстель, снова заставив двоюродного дедушку замолчать. — Но мама знала, что Себастьян ни за что не женился бы на ней. Да, Анастасия носила ребёнка, однако это не мог быть ребенок Себастьяна, поэтому мы просто выставили её на улицу.

Но я не поверила её словам. Повернувшись спиной к Эстель, я посмотрела на старого барона.

— Анастасия родила ребёнка в этом доме, да? — спросила я его. — Вот почему вы сказали, что не видели её с тех пор, как ей подошёл срок.

— Ничего не говорите, дедушка, — приказным тоном сказала Эстель. — Она хочет использовать ваши слова против нас!

Но барона было уже не остановить — он твёрдо вознамерился поведать свою историю:

— Ребёнок был уже на подходе, когда она сидела на лестнице, — что нам ещё оставалось? Её увели в подвал, там-то малыш и появился на свет.

— А потом? — нетерпеливо спросила я.

— Единственный способ заставить её сказать правду был… — Барон содрогнулся и закрыл глаза. — Это жестоко, но новорождённый был нашим единственным оружием. Если бы она только сказала нам, что на самом деле случилось с Себастьяном, она могла бы забрать ребёнка…

Я качала головой, не веря своим ушам:

— Вы отобрали у неё ребёнка?!

— А что ещё маме оставалось делать? — бросила Эстель, меряя шагами спальню. — Девица утверждала, что она из иного мира, что они с моим братом поженились там и что Себастьян умер. Она была сумасшедшая — как же она могла заботиться о ребёнке?

Ноги перестали держать меня, и я без сил опустилась на край кровати:

— Но потом-то вы ей ребёнка вернули?

Эстель ничего не ответила.

— Макклауд была нашей лучшей служанкой! — вскричал барон. — Мы дали ей младенца и две сотни фунтов и велели не возвращаться, пока за ней не пошлют.

Моё сердце колотилось так, будто хотело взломать рёбра и вырваться на свободу. Неужели можно быть такими бесчеловечными?! По-видимому, некоторым удаётся.

— И где теперь ребёнок?

— Макклауд клялась, что будет любить его как родного, — пробормотал барон. — Она всегда хотела ребёночка, так что младенец был в хороших руках. Он ни в чём не нуждался…

— Они уехали в Уэльс, — сухо сказала Эстель. — Мама не хотела переписываться со служанкой, но я прошлой зимой написала ей, и мне ответили, что семь лет назад она с ребёнком уехала, не оставив нового адреса.

— А Анастасия? — спросила я. — Что с ней стало?

— Откуда я знаю? — огрызнулась Эстель. — Мама сказала ей, что мы вернём ребёнка, как только она расскажет правду. Она ушла своей дорогой, и с тех пор мы о ней не слышали.

— Но, конечно же…

Я оборвала себя на полуслове. И мысленно вернулась назад. На несколько минут назад, к тому, что я слышала, но пропустила мимо ушей. Я вспоминала слова, и они одно за другим ложились будто стежки в вышивке, пока наконец не сплелись в цельную картину. Я вскочила с кровати и присела на корточки рядом с бароном.

— Послушайте меня, — настойчиво проговорила я.

Старик открыл глаза.

— Вы сказали, что слышали Анастасию и это было невыносимо, верно?

— Снова и снова, снова и снова, неумолчно! — всхлипнул барон. — Её голос доносился даже из подвала…

— Не отвечайте ей, дедушка! — Эстель попыталась оттащить меня от постели старика. — Оставь его в покое — он уже старенький, сам не понимает, что говорит!

Я заставила её отпустить меня — для этого пришлось изрядно похлопать Эстель по рукам. При этом я не сводила глаз с барона Дамблби:

— Что «снова и снова», дорогой? Что вы такое слышали, что не давало вам покоя?

— Дедушка, молчите! — крикнула Эстель.

Барон не обратил на неё внимания — он погрузился в воспоминания. Его сухие запавшие губы вытянулись трубочкой, и с них полилась мелодия. Голос барона дрожал, но не узнать мотив было невозможно.

— Мммм-мм-мммм-мм, — выводил барон.

«Спи, моя радость, усни». Та самая колыбельная, которую я слышала каждую ночь в Лэшвуде. Они разлучили Анастасию с ребёнком и заперли в Лэшвуде на долгие-долгие годы.

Мне хотелось плакать, но было не время лить слёзы.

— Ты слышала её, да? — Эстель схватила меня за плечи и заставила встать. — Ты слышала её мычание в Лэшвуде?

— Да, — тихо ответила я.

— И ты хочешь знать, зачем мама засадила её в сумасшедший дом, верно? — Взгляд Эстель был полон ярости и дикой злобы. — Все эти двенадцать лет мама каждую неделю ходила к ней и требовала сказать правду. Мама обещала ей свободу, если только Анастасия признается в содеянном. — Она с вызовом вздёрнула подбородок. — А теперь я продолжаю мамино дело.

— Вы просто нелюди какие-то! Разве так можно? Ребёнку нужна мама, а мать не может жить без своего ребёнка. — Я рывком высвободила руку из её хватки и вздохнула, сдерживая рыдания. — Твой брат мёртв, дорогая. Смирись с этим и оставь Анастасию в покое — она его не убивала, я знаю это со всей определённостью.

— Она отняла его у нас и должна поплатиться за это, — ледяным тоном ответила Эстель.

Я направилась к двери мимо этой злобной девицы:

— Я всем расскажу о ваших злодеяниях. Анастасии не место в сумасшедшем доме. Она не более безумна, чем я.

Внизу хлопнула дверь и раздались громкие голоса. Потом торопливые шаги.

— Она здесь! — заорала Эстель во всю глотку. Она бросилась ко мне и схватила за руку. — Скорее, она угрожает мне ножом!

Я вырвалась и побежала.