Мамаша Снэгсби рассматривала меня с изрядным недоверием в глазах:

— По мне, так выглядишь ты совершенно здоровой.

— Это моя ослепительная красота не даёт вам заметить очевидного, — сказала я, прижимая руки к животу. — Но уверяю вас, чувствую я себя больной как собака. Или по меньшей мере как кошка, хозяева которой совсем о ней не заботятся.

— Наверное, надо позвать врача, — предложил Эзра, стоя в дверях.

— Это ни к чему, — отрезала мамаша Снэгсби, кружа возле моей постели с видом голодного льва, примеривающегося к жертве. — Айви вполне в состоянии отправиться с нами к миссис Квилп. Если девочке и правда нехорошо, то свежий воздух пойдёт ей на пользу.

Мы пререкались всё утро. Когда миссис Диккенс пришла отпереть мою дверь, она застала меня всё ещё в постели, живописно страдающей от лихорадки. План дал сбой, только когда в комнату явилась мамаша Снэгсби и заявила, что я ничуть не больна.

— Ну почему я непременно должна ехать?

У миссис Квилп была какая-то болезнь лёгких, и дни её были сочтены. Не знаю почему, но Снэгсби упорно норовили привести меня к постели чуть ли не каждого умирающего в Лондоне. И хотя на самом деле я не то чтобы по-настоящему захворала — мне делалось дурно от одной мысли о судьбе бедной Ребекки.

— Умирающим и их родным приятно, когда в последний час милое дитя читает подобающе торжественные стихи, — заявила мамаша Снэгсби.

— Твоё участие нам очень помогает в делах, Айви, — добавил Эзра, почёсывая свои бульдожьи щёки. — С тех пор как ты стала нам помогать, прибыль выросла аж на пятнадцать процентов.

Как приятно было это услышать! Мечта любой дочери — узнать, что от неё есть польза в семейном деле.

— Мне очень жаль, но сегодня я не могу никуда ехать.

Мамаша Снэгсби злобно уставилась на меня, оттопырив губу с родинкой:

— Вот, значит, какой дочерью ты решила стать? Дерзкой и непослушной?

— Разве что самую малость, дорогая.

Мамаша повернулась ко мне спиной и раздражённо вздохнула. Мне стало совершенно ясно, что эти дурацкие поэтические чтения почему-то очень важны для Снэгсби. Поэтому мой долг как любимой дочери состоял в том, чтобы извлечь из этого максимум пользы для себя.

— Эти визиты к умирающим подтачивают моё здоровье, — вздохнула я. — Девочке моего возраста, как мне стало известно, очень вредно читать стихи у смертного ложа. Это плохо сказывается на моём душевном состоянии. Мне сказала об этом одна библиотекарша, так что можете не сомневаться.

Мамаша Снэгсби повернулась ко мне и с царственным видом вскинула голову. Волосы у неё были чёрные, но одна прядь совершенно седая, что придавало ей дивное обаяние скунса.

— В самом деле? — спросила она.

— Да, дорогая, боюсь, это правда. Я только сейчас поняла, что могу ведь и просто отказаться навещать очередного страдальца. Или могу устроить страшный переполох. Опозорю вас, чего доброго, перед клиентами. Если только…

Губы старой вредины искривились в усмешке:

— Только что?

— Ну, это ведь не мне решать, верно? Хотя, конечно, вы могли бы дать мне сегодня отдохнуть и восстановить силы…

— Отдохнуть, говоришь?

— Именно так. А ещё вы могли бы позволить мне приглашать в дом гостей. Я не прошу ничего особенного, просто хотелось бы иногда поболтать с подружками моего возраста. Я почти не сомневаюсь, что эти небольшие послабления помогли бы мне воспрянуть духом и вернуться к работе.

Мамаша Снэгсби молчала. Её морщинистое лицо было словно высечено из камня.

— Роучи, — каркнула она наконец.

— Роучи? — не поняла я.

— Мы несколько раз организовывали похороны для их родственников, — сухо пояснила мамаша Снэгсби. — Это почтенное семейство, они никогда не задерживают плату. Возможно, я смогу пригласить миссис Роуч и двух её дочерей на чашку чая.

Желание завопить от восторга было почти нестерпимым. Но я сдержалась. Мысли о Ребекке укрепили мою волю. Поэтому я просто кивнула:

— Это было бы чудесно.

— В таком случае ты со своей стороны тоже должна постараться, — сказала мамаша Снэгсби. — Сегодня можешь отдохнуть, но впредь ты будешь участвовать в наших визитах и не жаловаться. И не станешь больше отлынивать от уборки. Пока мы с Эзрой навещаем миссис Квилп, можешь поправить здоровье, вычистив зал для прощаний сверху донизу.

— Но ведь в моем состоянии, наверное, куда полезнее было бы полежать в постели и поесть пышек, правда? — с надеждой сказала я. — Или вы могли бы нарисовать мой портрет, ведь рисовали же вы Гретель…

Мамаша Снэгсби выхватила из рук миссис Диккенс швабру и сунула её мне.

— Уборка! — рявкнула она.

— Куда это ты собралась, деточка?

— По важному делу, — отвечала я уже на пороге. — Ужасно важному.

Домработница смотрела на меня, не скрывая тревоги:

— Но ты обещала своей маме привести в порядок зал.

— Не бойтесь, миссис Диккенс. Они проторчат у одра бедной миссис Квилп всё утро, так что, когда я вернусь, у меня будет ещё уйма времени на уборку. — Я кивком показала на портрет на стене: — Интересно, а Гретель много делала по дому? До того как уехала в Париж, конечно.

Словно туча набежала на солнце. Домработница потемнела лицом, вскочила и принялась полировать дверную ручку.

— Мисс Гретель всегда была чем-то занята, то одно, то другое… — пробормотала она. И махнула рукой в сторону улицы, откуда доносился шум голосов и скрип колёс. — Тебе лучше поспешить, деточка.

Я шагнула за порог, и тут в небе прогремел первый гром.

— Надо бы нам с вами объявить забастовку, миссис Диккенс. Пусть мамаша Снэгсби попробует готовить и стирать сама. Уверена, ей понравится.

— Ты не поверишь, но когда-то твоя матушка была завзятой поварихой. По крайней мере, мне так кажется.

— Мамаша Снэгсби готовила еду?! Быть такого не может!

Миссис Диккенс кивнула:

— У неё есть книга семейных рецептов. Она бережёт её как зеницу ока, повсюду носит с собой, никогда не расстаётся.

— Но почему?

— Наверное, эти рецепты для неё много значат.

— А на что похожи её семейные блюда? Интересно, они вкусные?

— А вот это-то и загадка, — призналась миссис Диккенс. — Сколько я здесь работаю, ни разу не видела, чтобы миссис Снэгсби готовила что-то по рецепту из этой книги.

Я ничего не понимала. Как нечестно со стороны миссис Диккенс сеять в моей душе всякие подозрения!

— Зачем же тогда она всё время носит её с собой, клуша вы этакая?!

— Я и сама хотела бы это знать, — со смешком сказала миссис Диккенс.

И она выпроводила меня из дома, бормоча, что цыплята к обеду сами себя не ощиплют.

Я поспешно зашагала по Теккерей-стрит, и мысли о загадочной кулинарной книге мамаши Снэгсби вылетели у меня из головы. Меня занимало только одно — страх за Ребекку, которую преследуют коварные затворщики в каком-то белом лесу.

Я хорошо знала, как работает алмаз Тик-так. Он показывает, что было, что есть и что будет. Лиловое платье означало, что события, которые открыл мне камень, происходили тем вечером, когда был бал в честь дня рождения Матильды. И мне было достоверно известно, что никакие затворщики не гонялись за Ребеккой по лесу до той минуты, когда она надела ожерелье и покинула наш мир.

Это могло значить только одно: то, что я видела, произошло уже после того, как Ребекка застегнула на своей шее замочек ожерелья. А значит, зловещий лес находится где-то в мире под названием Проспа. Но мисс Фрост сказала, что в Проспу перенеслась лишь душа Ребекки. И что моя подруга умерла. Я ведь сама видела, как от тела Ребекки осталась лишь пустая оболочка. Однако в моём видении она была вполне жива и здорова.

Мисс Фрост солгала мне. Может, она и ещё что-нибудь утаила? Нет, к чёрту мысли об этой злодейке с головой, смахивающей на зрелый помидор! Сейчас главное — Ребекка. Надо придумать, как ей помочь. Как её найти.

Я так задумалась, что налетела на какого-то долговязого малого. Мы столкнулись с изрядной силой. Меня отбросило назад. Он покачнулся и выронил сэндвич, который ел на ходу.

— Смотри, куда идёшь! — рявкнул долговязый.

— У меня нет времени смотреть, — ответила я со всей рассудительностью. — Я тут ищу выход из безнадёжной ситуации. — Я пожала плечами. — К тому же, думаю, мы оба понимаем, что это вы виноваты.

— Я?! Да ты меня чуть с ног не сбила! — Юноша обвиняющим жестом указал на сэндвич, валявшийся на мостовой. — Из-за тебя я остался без завтрака!

Чудовищный поклёп! Я уже собиралась сказать этому джентльмену, что сейчас задам ему хорошую взбучку и научу приличным манерам, но тут заметила маленькую фигурку у него за спиной. Фигурка ловко лавировала между прохожими, кутаясь в коричневый балахон с капюшоном. Кровь в моих жилах вскипела и понеслась с удвоенной быстротой. Затворщик!

И я бросилась в погоню.

— Эй, вернись! — крикнул мне вслед молодой человек. — Ты должна мне два шиллинга!

Нас с карликом-злодеем разделяло шагов двадцать. Он шагал под полотняными навесами возле лавок, тянувшимися почти до конца улицы. Коротышка шёл быстро, с завидной ловкостью огибая прохожих, и благодаря своему малому росту то и дело скрывался из виду.

Людей на улице было много, и я испугалась, что потеряю карлика. А мне во что бы то ни стало требовалось его догнать. Затворщики работали на мисс Олвейс — а значит, им наверняка было известно, где держат в плену Ребекку. Я поймаю одного из этих мелких негодников и любыми средствами вытрясу из него правду!

Надо было действовать решительно.

Я сошла с тротуара прямо на проезжую часть, где приметила пустую тележку из-под яблок. С отвагой, при виде которой прослезился бы боевой генерал, я вскочила на тележку и высоко-высоко подпрыгнула. Ухватившись за край парусинового навеса какой-то лавки, я подтянулась и, забравшись на навес, поднялась на ноги и побежала.

Как оказалось, скакать по полотняным навесам дело непростое. Они были натянуты возле магазинов не ровно, а так, что получались довольно-таки крутые скаты, и кто-нибудь другой на моём месте мог бы и упасть. Но я справлялась виртуозно.

Держась ближе к стене, я быстро восстановила равновесие и устремилась вперёд. Толстая ткань пружинила под ногами, и я использовала это её свойство, чтобы перепрыгнуть от «Обуви Атлантики» к «Загородной недвижимости», а оттуда к «Новомодному ателье Хардингов». Совершив прыжок на последний полог (принадлежавший мастерской сигар), я взмолилась только об одном: чтобы у меня хватило проворства нагнать проклятого затворщика.

В подобных обстоятельствах удобно быть наполовину мёртвой — можно не бояться упасть и сломать себе шею. Поэтому я легла на парусину, сползла к краю, ухватилась за него и, перекувырнувшись в воздухе будто цирковой гимнаст, спрыгнула на мостовую. Моё приземление было великолепным и изящным. Если не считать гулкого удара о землю, лёгкой боли в лодыжке и ругани в мой адрес со стороны прохожих.

Поднявшись на ноги, я обнаружила, что прохожие застыли столбом. Одни таращились на меня так, будто впервые видели, чтобы девочка спрыгнула с парусинового навеса. Другие показывали на меня пальцем и перешёптывались. Я оглядела толпу. Затворщика нигде не было видно. Неужели он опередил меня? Неужели ушёл от погони? Я отказывалась в это верить.

Возможно, он спрятался в одной из лавок. Придётся обыскивать их одну за другой, пока не…

Но тут моё внимание привлекла женщина в чёрно-красном платье. Точнее, не она сама, а краешек коричневой рясы, мелькнувший у неё за спиной.

Я проложила себе дорогу сквозь толпу прямо туда. Оттолкнула в сторону женщину в чёрно-красном (она завопила от неожиданности и повалилась на старика, сжимавшего в руках буханку хлеба). И уставилась на то, что открылось моим глазам. Он был там. Крохотный. В коричневом балахоне до пят. С надвинутым на лицо капюшоном.

Затворщик!

Может, мне и было страшно в эту минуту, но гнев был куда сильнее страха. В моих глазах застыла ледяная ярость. Сердце бешено колотилось в груди. Затворщик шёл прямо на меня. И тогда я выхватила буханку из рук старика и запустила прямо в коротышку, попав ему в висок. Подлый злодей в коричневом балахоне покачнулся и вскрикнул. Прохожие вокруг тоже закричали:

— Она ударила его, я сам видел!

— Вот злодейка!

— Кто-нибудь, позовите констебля!

Я бросилась к затворщику и схватила его за грудки:

— А ну говори, где сейчас Ребекка! Почему вы гнались за ней по лесу? Где вы её держите? Отвечай, шакал мелкотравчатый!

— Оставь его в покое! — заорал старик (наверное, его недовольство было отчасти связано с тем, что буханка хлеба теперь валялась на мостовой).

— И не подумаю! — крикнула я в ответ.

Глупые людишки ещё скажут мне спасибо, когда я покажу им истинное лицо мелкого злодея. Негодяй вскочил на ноги и нацелился удрать. Я бросилась к нему и самым драматическим образом стащила капюшон с его мерзкой головы.

— Смотрите сами! — воззвала я, обратив взгляд к толпе.

Сейчас они закричат от ужаса, увидев, что за чудовище скрывалось под капюшоном!..

Но они почему-то не закричали. А продолжали таращиться на меня как на злостную хулиганку. Качали головами и цокали языками, будто удивлялись, как меня земля носит. Почему они не разбегаются в страхе?

Я обернулась к моему пленнику. Это оказался прилично одетый карлик. С копной светлых волос. С густыми усами. С ямочкой на подбородке. И с довольно-таки неприязненным взглядом, обращённым на меня.

— Что всё это значить? — заорал он с чудовищным акцентом (по-моему, немецким). — Я продавайт кофе в самых опасных уголках мира, но нигде ещё на меня не нападать на улице средь белый день!

— Мне ужасно жаль, дорогой, — извинилась я. — Я приняла вас за одного из злобных коротышек из иного мира. Кто ж знал, что вы всего лишь карликовый торговец кофе с пристрастием к дурацким плащам. — Я хотела погладить его по голове, но он сердито отбросил мою руку. — Хорошо, что вы не пострадали, правда?

Он оскалился (вероятно, у немцев это означает «Что вы, что вы, ничего страшного!»). Прохожие смотрели на меня так, будто хотели привязать к дереву и забросать гнилыми овощами. Я почувствовала, что самое время поспешно ретироваться. Ещё раз извинившись перед разъярённым карликом (кажется, я даже присела в реверансе), я заспешила прочь по улице, надеясь, что никто не станет меня преследовать.

В спину мне неслись взволнованные крики. Старик требовал, чтобы я купила ему новую буханку хлеба. Карлик хотел записать моё имя и адрес. Женщина с довольно-таки визгливым голосом удивлялась, как меня земля носит. Но я быстро свернула налево, и вскоре крики уже не достигали моих ушей.

Итак, ещё до полудня я успела уронить буханку хлеба, сэндвич и иностранного торговца кофе. Похоже, утро не задалось. Я замедлила шаг, чтобы отдышаться, и испуг пополам с возбуждением, охватившие меня после несколько жестокой выходки, сменились разочарованием. Я так надеялась, что смогу поймать одного из подручных мисс Олвейс и заставить его показать дорогу к Ребекке! Но этому не суждено было случиться.

Я миновала флигель и стала подниматься по лестнице к дверям библиотеки, перепрыгивая через две ступеньки. Перед глазами у меня стояло искажённое ужасом лицо Ребекки. Я должна найти её. Должна придумать, как её освободить. Большинство девочек-сирот, недавно принятых в семью, на моём месте не знали бы, с чего начать. Но я-то знала. Знала, кто мне поможет.