Ночью в бальный зал никто не входил. Я до утра оставалась на страже в библиотеке, подглядывая в замочную скважину (дверь библиотеки была как раз напротив). Спустя несколько часов я отважилась рискнуть и пробраться в зал, чтобы ещё раз поискать загадочный потайной ход. Двери, к моему великому облегчению, оказались не заперты – какая удача! Я обыскивала весь зал, но так ничего и не нашла. Под утро, заслышав в коридорах шаги проснувшихся слуг, я поднялась к себе, чтобы несколько часов поспать.

Берта разбудила меня, пребывая в самом приподнятом настроении. Бал должен был состояться уже вечером, и в доме царила предпраздничная суета. Усевшись перед туалетным столиком, я стала прилаживать на место фальшивый нос, а Берта восторженно пересказывала мне, что ей удалось увидеть.

– Я одним глазком заглянула в бальный зал, – говорила она. – На это стоит посмотреть! В жизни не видывала такой роскоши! Правда, повара в панике – сыр так и не доставили, и им пришлось срочно заказывать его заново.

С утренней почтой мне пришло письмо. Писал мистер Патридж – он интересовался, нравится ли мне в Баттерфилд-парке и всё ли у меня хорошо. К сожалению, ему пока не удалось разыскать ребёнка Анастасии. Он предполагал, что Макклауд могла отдать малыша в приют, и собирался проверить это. Но лично я в этом сомневалась – ведь барон Дамблби говорил, что Макклауд всегда мечтала о ребёнке. С чего бы ей отказываться от него?

– Мисс Эстель сегодня встала очень рано и отправилась прогуляться, – сказала Берта. – Она та-ак глянула на меня! Говорю вам, она меня ненавидит.

Бедная растяпа накануне весь день ходила за Эстель по пятам, но так ничего интересного и не узнала, поскольку та только и делала, что болталась без дела в оранжерее.

Я уложила косу в тугой узел и заколола шпильками.

– Не стоит волноваться, дорогая. У Эстель на уме злодейства похуже, чем навредить тебе.

– Душа у неё чёрная. – Берта натянула мне на голову парик и поправила его. – Ну вот, мисс, всё готово.

Из зеркала на меня смотрела Эсмеральда Брокколи. Но на этот раз отражение не наполнило моё сердце надеждой. Ведь бал состоится уже вечером. Я-то думала, что сумею найти Анастасию уже через несколько часов после прибытия в Баттерфилд-парк, но я ошиблась. И мой гениальный план, призванный помочь мне вернуть Ребекку, теперь тоже вызывал у меня сомнения. Время утекало сквозь пальцы.

– Что-то не так, мисс? – заволновалась Берта. – У вас ужасно серьёзный вид.

Я встала и принялась мерить шагами комнату, словно подсудимый в ожидании приговора:

– Берта, послушай меня очень внимательно.

Горничная села на кровать и нервно сглотнула:

– Да, мисс?

– Если мы не сумеем найти Анастасию сегодня, до окончания бала, боюсь, мы никогда уже её не найдём. – Я остановилась перед дрожащей от волнения Бертой. – Но если мы разыщем её, а мы должны её отыскать, очень важно, чтобы ты сделала всё, как я скажу.

– Но почему непременно сегодня? Мы сможем оставаться в Баттерфилд-парке ещё два дня.

– Меня здесь уже не будет, – сказала я. – По крайней мере, я на это надеюсь.

Берта подпрыгнула, как испуганная крольчиха:

– О чём вы говорите, мисс?

– О второй части моего плана. Я рассчитываю попасть в Проспу без помощи камня. Но сделать это можно только нынешней ночью.

– Я не понимаю, – проговорила Берта и расплакалась.

– Берта, послушай меня, – мягко сказала я. – Я должна помочь к подруге, которая нуждается во мне даже больше, чем Анастасия.

– Вы говорите о Ребекке!

Я кивнула, думая о женщине на опушке леса, взгляд которой был прикован к Баттерфилд-парку.

– У меня есть план. Пока ещё не всё сошлось, как я рассчитываю, но я почти не сомневаюсь в успехе. – Я достала из кармана конверт и вручила его Берте. – Внутри ты найдёшь деньги и адрес дома в Уэймуте. Когда я отыщу потайную дверь, надо будет увезти Анастасию отсюда сегодня же. Отправляйся с ней в Уэймут и позаботься о ней.

Трясущимися руками Берта взяла конверт:

– Но разве не из Уэймута вы недавно убежали?

– Верно. Я дала тебе адрес того самого дома.

Глаза Берты потемнели от ужаса:

– Но вы ведь сами говорили, что мисс Олвейс пришла в этот дом в поисках вас и захватила в заложники вашего друга Яго!

– Да.

– А что, если мисс Олвейс снова явится туда? – расплакалась Берта. – Вы рассказывали, какая она безжалостная!

– Мисс Олвейс ни за что не подумает, что я буду так глупа, чтобы вернуться в Уэймут. – Я торжествующе улыбнулась. – Но она меня совсем не знает! Ну так что, ты сделаешь, как я прошу?

– Сделаю, – сказала Берта, зябко обхватив себя за плечи. – Но мне очень страшно.

– Совершеннейшая чепуха, – браво парировала я.

Хотя нельзя было отрицать, что и у меня бежали мурашки по спине от страха.

Эсмеральда Брокколи щеголяла в шёлковом платье персикового оттенка. Соломенные волосы, перевязанные красновато-коричневой лентой, падали ей на плечи. А её лицо, держащееся на капельке клея, блистало поистине поросячьим обаянием. Словом, Эсмеральда идеально вписывалась в толпу из трёх сотен благородных гостей.

Берта ничуть не преувеличила, когда расписывала бальный зал. В свете сотен свечей, установленных в восьми огромных люстрах, он сиял как шкатулка с драгоценностями. Шторы красного бархата были задёрнуты. Когда я вошла, оркестр играл вальс и многие гости уже кружились в танце. Повсюду были знатные дамы и господа. Куда ни посмотри – везде герцоги во фраках, герцогини в платьях из шёлковой парчи, украшенных искусной вышивкой, шляпки с перьями всевозможных фасонов и размеров, оборки и воланы.

Среди аристократов сновали слуги в накрахмаленных жабо и ливреях – наполняли бокалы, выдвигали стулья и предугадывали каждое желание гостей. Пиршественный стол, тянувшийся посреди зала, украшенный свежими орхидеями и канделябрами и уставленный серебряными блюдами с марципаном, картофелем, рыбой, крабами, омарами и прочими всевозможными яствами, выглядел великолепно. Тут же стояли пудинги, открытые пироги и торты всех цветов радуги. Но главным украшением стола служило огромное, не меньше десяти футов в длину, желе, формой своей в мельчайших подробностях повторяющее дом в имении Баттерфилдов. По верху этого кулинарного шедевра шла рельефная надпись «100 лет Баттерфилд-парку».

Я отважилась подойти к окну, раздвинуть шторы и выглянуть наружу. Сердце моё затрепетало от восторга, когда я увидела, что над парком парит половинка луны, заливая его бледным светом.

– Прекрасно выглядите, Эсмеральда.

Я обернулась и увидела леди Амелию. Сама она выглядела как полфунта масла, втиснутых в блестящий красный носок.

– Спасибо, леди Амелия. Вы тоже.

Она хихикнула и сделала внушительный глоток вина из бокала.

– На моей памяти впервые в нашем доме собралось столько гостей. Леди Элизабет будет счастлива.

– Не представляю, с чего бы, – встряла Матильда. – Скука смертная этот ваш бал, и только.

В эту минуту в парадные двери на другом конце зала торжественно вошла Эстель Дамблби. В бело-голубом платье и дивном рубиновом ожерелье, она была так прекрасна, что трудно было бы заподозрить в ней бессердечное чудовище. Едва войдя, Эстель тут же поймала взгляд леди Элизабет, которая стояла рядом с графиней Карбункул (шляпа графини напоминала фейерверк из павлиньих перьев), и подошла к ним. Они втроём сбились в кружок и некоторое время что-то обсуждали.

Какое удивительное совпадение, что все они собрались под одной крышей! И как же хорошо, что у меня есть мой дивный грим и непревзойдённые актёрские таланты! Я стояла в двух шагах от троицы этих наивных дурочек, а они ничего не подозревали!

– А это ещё кто такая? – спросила Матильда, невежливо показав пальцем.

Я обернулась. В зал вошла женщина в чёрном платье, чёрных перчатках и маленькой шляпке. Лицо её полностью скрывала вуаль.

– Наверное, миссис Уинтерботтом, из деревни, – предположила леди Амелия. – Её муж погиб прошлой весной – несчастный случай на охоте, – и она до сих пор носит траур. – Леди Амелия вздохнула. – Бедная женщина. Представляю, как она страдает.

– Кто страдает? – спросила леди Элизабет, присоединившись к нам.

– Миссис Уинтерботтом, – пояснила леди Амелия. – Она в трауре.

Старуха прищурилась и наклонила голову к плечу:

– Миссис Уинтерботтом в Тауэре? Да я только вчера утром видела эту мерзавку в церкви!

Матильда от души расхохоталась.

– Вокруг меня одни дурочки, – фыркнула леди Элизабет.

Я незаметно покинула их кружок и двинулась по залу. При этом я простукивала каблучками паркет. Толкала зеркала на стене. Как бы ненароком, разумеется. Стена за сценой выглядела сплошной и гладкой, поэтому там потайной двери быть не могло. Оставалась только зеркальная стена. Ход должен был быть где-то там.

– Что вы делаете, Эсмеральда?

Эстель Дамблби подошла ко мне, когда я изучала раму большого зеркала.

– Просто любуюсь этим шедевром старых мастеров, – светски сказала я. – Домов, подобных этому, больше, увы, не строят, ведь империя уже не та и всё такое. По-моему, это всё чернь виновата, вы не находите?

– А мне показалось, вы что-то ищете, – с милой улыбкой заявила Эстель. – Похоже, эти зеркала совершенно заворожили вас.

– Признаться, мне трудно оторвать взгляд от своего отражения, – сказала я, глядя на Эстель в зеркало. – Хотя мне, в свою очередь, кажется довольно странным, что вы не нашли на этом великолепном балу занятия более увлекательного, чем любоваться мной.

Эстель зарделась и хихикнула:

– Положа руку на сердце, я от природы чрезвычайно любопытна. По-вашему, это очень вульгарно с моей стороны – задаваться вопросом, что на самом деле затевают окружающие?

– Уверена, это не самая отвратительная из ваших привычек, – весело сказала я.

Улыбка на её лице померкла. Эстель повернулась на каблуках и павой поплыла прочь.

В бальном зале ощутимо попахивало тухлятиной, и не заметить этого было трудно.

Почуяла этот душок и графиня Карбункул. Она стояла возле стола, увлечённо обсасывая омаровую клешню, и павлиньи перья у неё на шляпке отчаянно колыхались.

– Чем это так отвратительно пахнет? – вопросила она.

– Графиня Карбункул, – сказала я, приветствовав её взмахом аристократической руки, – то, что вы уловили, – это всего лишь плесневелый дух благородных семейств – подагра, нафталиновые шарики, любовь к лошадям и всё такое. Моя бабушка воняла просто оглушительно, а она как-никак двоюродная сестра самого испанского короля.

– Двоюродная сестра? Правда? – переспросила графиня, вскинув бровь. – И как же её зовут?

– Леди Офелия Брокколи, – с царственным достоинством отвечала я. – Неподражаемая женщина. Весь Лондон сходил по ней с ума, пока она не уехала в Индию.

– Весьма в этом сомневаюсь. – Графиня намазала кусок омара мягким сыром и откусила внушительный кусок. – Почему в таком случае я о ней никогда не слышала?

– Это и правда очень странно, – сказала я. – Бабушка была очень разборчива в знакомствах. А вы, будучи лишённой подбородка графиней с гнилыми зубами, как никто отвечали её представлениям о подобающем обществе.

Услышав это, графиня почему-то чуть не подавилась омаром и закашлялась. Кусок омарового мяса выскочил у неё изо рта и, пролетев через весь зал, упал на прическу баронессы из Глочестера. В эту минуту мимо нас прошла дама под вуалью. Графиня Карбункул тут же её невзлюбила.

– Наверное, это пресловутая мисс Анонимка, – заявила она. – Было бы вполне в её духе пробраться сюда, чтобы подслушать побольше сплетен для своей отвратительной колонки. Я не прочь разорвать её на клочки голыми руками. – Она натянуто хохотнула. – Шучу, конечно.

Я сочла, что самое время сообщить графине о куске омара, застрявшем в щетине на её подбородке.

Графиня ахнула и густо покраснела:

– В самом деле?

– Да, дорогая. Будь он чуть побольше, вы могли бы ловить на него форель, просто склонившись над ручьём.

Графиня схватила салфетку и вытерла подбородок, но при этом уронила намазанную мягким сыром клешню себе на платье и снова ахнула от ужаса.

– Только посмотрите на это пятно! – закричала она. – Какой кошмар! Какой позор для моей репутации!

– Чепуха, – отмахнулась я, проникшись некоторым сочувствием к этой недотёпе. – Я уберу пятно в мгновение ока!

Вооружившись салфеткой, я обмакнула её сперва в шампанское, потом в клюквенный соус.

– Что вы делаете?! – спросила графиня и попятилась.

– Спасаю положение, – ответила я с торжествующей улыбкой. – Эта смесь быстро сотрёт пятно. Для полной уверенности я обычно советую добавить столовую ложку жучиных крылышек, но где ж их тут взять…

– Это платье обошлось мне в целое состояние! – завопила графиня.

– Не стоит так себя казнить, дорогая, – сказала я, набрасываясь на пятно. – Уверена, на манекене оно смотрелось чудесно.

Графиня продолжала пятиться от меня к столу, словно не хотела, чтобы я к ней прикасалась. Понятия не имею почему.

– Не трогайте меня! – взвизгнула она.

Тут события приняли дурной оборот. По какой-то неведомой причине графиня не желала, чтобы я ей помогла. Хуже того, она, судя по всему, опасалась, что я задумала навредить ей! В стремлении оказаться от меня как можно дальше она упёрлась седалищем в стол и выгнулась назад. Вот так и вышло, что пучок гигантских павлиньих перьев у неё на шляпе угодил в пламя свечи. И вспыхнул. Огонь побежал по перьям подобно лесному пожару, и миг спустя уже вся шляпа графини полыхала.

Две дамы, стоявшие поблизости, ударились в крик.

Графиня Карбункул потянула носом воздух:

– Что это горит?

– Вы, дорогая, – пояснила я.

Графиня выпрямилась и отыскала глазами своё отражение в зеркале. И только тогда завопила как дамочка, на которой горит шляпа.

Разумеется, я с готовностью бросилась ей на выручку. К тому времени огонь уже подбирался к волосам графини, поэтому действовать надо было решительно. Я огляделась по сторонам, высматривая, чем бы сбить пламя. И нашла искомое, едва мой взгляд упал на пиршественный стол.

– Приготовьтесь, графиня Карбункул!

– К чему?! – взвизгнула она.

Словно бешеный бык я ринулась на графиню и опрокинула её спиной на стол. Нельзя сказать, что она упала легко, как пёрышко – судки с подливой и запечённые фазаны полетели во все стороны. Тогда я вспрыгнула на стол и вдавила шляпу и голову графини в главное блюдо – огромное красно-синее желе, изображающее дом Баттерфилд-парка.

Изысканный десерт мгновенно потушил пламя. Голова графини осталась лежать на желейном шедевре, медленно в него погружаясь. Желе перемазало ей щёки и потекло по плечам и шее. Эффект был изумительный! Весь зал застыл, онемев от потрясения. Даже оркестр умолк.

– Ах ты… ах ты… глупая девчонка! – разразилась графиня Карбункул.

– Помогите же ей, идиоты! – рявкнула леди Элизабет на двух лакеев, застывших с раскрытым ртом.

Они поспешили к графине и отлепили её от стола. На её шляпе и скулах остались большие комки желе, однако графиня повела себя с большим достоинством. Она гордо выпрямилась, и желе медленно сползло у неё по ушам. Потом она немного порыдала. И перешла к весьма несправедливым упрёкам.

– Вон же стоит кувшин с водой! – орала она на меня. – Что тебе стоило просто плеснуть воды мне на шляпу, а не макать меня головой в желе?!

– Вот это мысль, – сказала я. – Графиня, похоже, вы несколько перебрали. Возможно, вам стоило бы ещё немного полежать на столе среди прочих десертов.

В ответ графиня схватила печёную картофелину и метнула мне в голову. Я пригнулась, и снаряд угодил в нос скрипачу в оркестре. Бедняга повалился назад и в поисках опоры ухватился за первое, что подвернулось под руку, – за канделябр на стене.

На пострадавшего музыканта никто не обращал внимания. Весь зал собрался вокруг графини Карбункул, пытаясь её утешить. Но пока официанты и гости хлопотали над её липкой светлостью, я не сводила глаз со скрипача. Похоже, только я заметила, что канделябр повернулся, когда музыкант в падении схватился за него, а потом снова встал на место. Повернулся и встал на место. Совсем как дверная ручка. И в то же мгновение зеркало в раме рядом со сценой чуть отошло от стены. Менее намётанный глаз ничего бы не заметил. Но я ни мгновение не сомневалась, что всё так и было.

– Дверь, – прошептала я.