Лишь после полудня я решила спуститься с чердака. Сойдя по чёрной лестнице, я свернула в широкий коридор, который вёл к лестнице в большой зал. Вдоль стен стояли огромные вазы, на стенах висели тусклые картины, изображающие сцены охоты. Я спешила на кухню в надежде, что у кухарки найдётся для меня несколько лишних картофелин. Или, скажем, пара кочанов капусты. Я просто умирала от голода, но все мысли о еде мигом вылетели из головы, когда я взглянула в дальний конец полутёмного коридора. То, что я увидела там, заставило меня похолодеть. Это был коротышка в коричневой рясе.

Его лицо скрывал капюшон, но я чувствовала, что карлик смотрит на меня.

Моим первым порывом было оглядеться по сторонам в поисках оружия. Но я не успела и этого. Потому что именно в этот момент из-за угла появилась мисс Олвейс, и человечек исчез. Словно растворился в складках её платья. В высшей степени странно!

— Ты будто привидение увидела, Айви, — заметила мисс Олвейс, подойдя ко мне. Потом вдруг нахмурилась: — Тебе нехорошо?

Я поделилась с моей задушевной подругой тем, чему только что стала свидетелем.

— Айви, мне страшно жаль, — сказала она очень серьёзно. — Ты говоришь, что этот джентльмен исчез, когда я появилась из-за угла? Но ты ведь сама понимаешь, что так не бывает. Правда?

— Разумеется, понимаю, дорогуша, — ответила я, стараясь придать своему голосу отваги. — Но он выглядел в точности как те негодяи, что напали на нас в Лондоне. И если так не бывает, то что же я видела?

Мисс Олвейс внимательно оглядела моё лицо. Поджала губы. Что-то быстро-быстро пробормотала. И наконец сказала:

— Шок. Это единственное объяснение.

— Правда?

— Думаю, да. Совершенно естественно, что ты вообразила, будто злодеи из Лондона станут преследовать тебя здесь, в Баттерфилд-парке. На самом деле я бы даже удивилась, если бы они не начали тебе мерещиться.

Но человечек в рясе выглядел таким настоящим… Неужели мне нельзя верить своим глазам? С другой стороны, мисс Олвейс говорила так уверенно… И зачем бы ей лгать? Должно быть, она права. Это всё из-за шока. После того, как в дом вломились чужаки. Шок, и только. Какое облегчение!

Мисс Олвейс настояла, чтобы отправиться вместе со мной на кухню и разжиться чайником крепкого чая. На главной лестнице мы встретили мисс Фрост. Мисс Олвейс почему-то хотела пройти мимо неё как можно скорее, но мисс Фрост поинтересовалась, почему я такая бледная, и я поведала ей, что страдаю от последствий глубокой душевной травмы.

Прискорбное состояние моего здоровья заинтересовало гувернантку куда меньше, чем упоминание о злодее в капюшоне, который мне померещился в коридоре. Любопытно, что она, похоже, не была склонна списать его на буйство моего воображения. Равно как и на душевную травму.

— Я полагала, — сказала она с чудовищной уверенностью, — что именно мисс Олвейс должна была бы заинтересоваться вашим рассказом.

— Совершенно не понимаю, о чём вы, — протараторила мисс Олвейс. — Идём, Айви, нам надо…

— Но вы же пишете книгу о легендах и мифах, верно? — проговорила мисс Фрост, едва заметно улыбаясь. Не успела моя подруга ничего ответить, как она добавила: — Помнится, я что-то читала о шайке низкорослых монахов в капюшонах… Они выглядели точь-в-точь, как описала мисс Покет. Но как же они звались? Увы, я изучала мифологию так давно, память меня подводит… — Гувернантка задумчиво постучала пальцами по подбородку. — Ах да! Затворщики!

Мисс Олвейс рассмеялась. Смех вышел слишком громким.

— Что за чепуха! Никогда не слышала о таком…

— Насколько я помню, — перебила мисс Фрост с чрезвычайно довольным видом, — затворщики носят тёмные рясы с капюшонами. Они отличаются малым ростом, действуют обычно группами, очень быстры и страшно опасны.

Я ахнула (мне показалось, что в подобных обстоятельствах это будет уместно):

— Это точно были они!

— Помнится, ими повелевает пренеприятнейшая особа, — продолжала мисс Фрост. — Хладнокровная злая чародейка, несущая страдания и гибель. Только вот как же её зовут?.. Вы не припомните, мисс Олвейс?

— Не припомню, — категорично прозвучало в ответ. — И Айви умная девочка, она не станет прислушиваться к бредням второсортной гувернантки.

Мисс Фрост вперила в мою подругу сердитый взгляд:

— Мне кажется, мисс Покет следовало бы прислушаться к моим словам, учитывая всё, что происходит с ней последнее время. Не могу поверить, что вы, мисс Олвейс, никогда не слышали о затворщиках. — Она скрестила руки на груди. — Более того, я полагаю, вы не можете не знать о них.

— Э, да… — Мисс Олвейс поправила очки на носу. — Может быть, я и читала о них — так, мимоходом. Но, насколько я помню, затворщики вовсе не такие, какими вы их описали, мисс Фрост. Это компания весёлых монахов. Они несут умиротворение, а не насилие.

— Вы ошибаетесь, дорогуша, — заявила я. — Они мелкие гнусные негодяи.

Мисс Фрост пошла дальше по своим делам. Выглядела она при этом весьма довольной собой. Мы с мисс Олвейс спустились вниз и двинулись через зал. Я упоминаю об этом лишь потому, что на полпути моя подруга вдруг споткнулась и упала. Что было весьма странно, потому что на полу не было и пылинки. Несчастная с грохотом повалилась навзничь, а когда я помогла ей подняться, то увидела, что её запястье начало распухать.

— Какая же я неуклюжая дурочка, — посетовала мисс Олвейс, глядя на пострадавшую кисть.

— Боюсь, вы правы, дорогуша, — участливо сказала я.

Мисс Олвейс вдруг нахмурилась и сказала, что не чувствует запястья. По-видимому, это не предвещало ничего хорошего. Но раз уж она держала распухшую и покрасневшую руку прямо у меня перед носом, я осторожно прикоснулась к пострадавшему месту и спросила:

— Чувствуете прикосновение, дорогуша?

— Я… да, чувствую! — Мисс Олвейс на миг закрыла глаза, потом снова открыла. Высвободив свою руку, она быстро прикрыла запястье рукавом. — Всё в порядке, Айви. Волноваться не о чем.

В высшей степени странно.

— Надеюсь, ты не приняла слова мисс Фрост близко к сердцу, Айви, — проговорила мисс Олвейс, пока мы шли на кухню, чтобы выпить по чашке чаю. — По-моему, ей просто нравится забивать тебе голову всякими выдумками и глупостями.

— А она разве забивает? — нахмурилась я.

— Ну а разве нет? — сказала мисс Олвейс. — Что бы ты там ни видела, или, точнее, что бы тебе ни примерещилось, уверена, этому есть простое объяснение. Такая умная девочка, как ты, никогда не поверит в шайку монахов-затворщиков, явившуюся в Баттерфилд-парк, чтобы украсть алмаз Тик-так. — Она наполнила чашку дымящимся чаем и придвинула мне. — Но мисс Фрост рассчитывает, что ты поверишь. Это чрезвычайно позабавило бы её.

Её замечание подтвердило мои наихудшие опасения насчёт зловредной гувернантки.

— Вот противная! — с чувством воскликнула я, потянувшись за сахарницей.

Я бы и забыла о пострадавшем запястье мисс Олвейс, если бы не странное происшествие, которое случилось, когда я спустилась к ужину. Перед тем как идти к столу, я попыталась разыскать Ребекку, чтобы выяснить, что означает её странное поведение при упоминании о мисс Рочестер. Ни в саду, ни в летнем домике её не оказалось, и я решила посмотреть в оранжерее. Торопливо шагая мимо маленькой столовой возле кухни, я вдруг остановилась как вкопанная. А что мне ещё оставалось? Ведь я услышала своё имя, произнесенное голосом мисс Олвейс.

У меня все задатки прирождённого русского шпиона. Поэтому я прижалась ухом к двери и прислушалась.

— Она не такая, как другие… Это уж точно. — Тут мисс Олвейс заговорила тише, и до меня стали долетать лишь обрывки. — Моя рука… Айви… приложила… всё прошло… мой план таков…

Тут настала тишина. Потом раздались торопливые шаги. Прежде чем я успела скрыться, дверь распахнулась, и мисс Олвейс, стоя на пороге, с подозрением уставилась на меня. Задействовав свой незаурядный актёрский дар, я попыталась украдкой заглянуть ей через плечо. В комнате, похоже, никого не было.

— Айви, что ты делаешь? — спросила мисс Олвейс довольно-таки строгим тоном.

— Просто подслушиваю, дорогуша. Мне показалось, это будет уместно, поскольку я услышала, как вы произнесли моё имя. Что довольно-таки странно, учитывая, что в комнате, кроме вас, никого.

Суровое выражение на её лице сменилось смущённой улыбкой:

— Ты, должно быть, решила, что я ненормальная.

— Мне приходило в голову такое объяснение, дорогуша.

Метнувшись к письменному столу у окна, моя подруга подхватила шляпку, вернулась и взяла меня под руку. Вместе мы направились в сторону большого зала.

— Я писала письмо своей маме, — пояснила мисс Олвейс. — А у меня есть привычка бормотать вслух то, что я пишу. — Она покраснела. — Боюсь, ты застала меня, когда я пела тебе хвалы, Айви. Матушка ужасно любит читать о твоих великих подвигах.

Это многое объясняло. Но не всё.

— Простите, дорогуша, — сказала я, — но мне показалось, вы упомянули, что я излечила ваше запястье. Ну, после того, как вы упали и то ли растянули, то ли сломали его. Теперь я припоминаю, что вы повели себя как-то странно, когда я прикоснулась к пострадавшему месту.

Мисс Олвейс расхохоталась в голос. И по-сестрински положила голову мне на плечо:

— Ох, Айви, тебе нет равных! На самом деле я сказала, что ты изучила моё запястье. Видишь ли, я была тронута, когда ты так сочувственно отнеслась к моему горю. И я хотела поведать о своих чувствах в письме.

Звучало очень похоже на правду. Однако…

— Можно взглянуть на него, мисс Олвейс?

Моя подруга остановилась, как громом поражённая. Её лоб прорезали морщины. Кажется, она нервно сглотнула.

— Взглянуть?

— Да, дорогуша, взглянуть на ваше запястье!

Очень медленно она приподняла рукав платья. Запястье выглядело совершенно здоровым. Ни красноты, ни отёка. Всё прошло! Всего за несколько часов!

Я была потрясена до глубины души.

— Оно ужасно болит, хоть и кажется нормальным, — тараторила мисс Олвейс. — Что до отёка, так растяжение-то было совсем лёгкое. Кроме того, на мне всегда всё быстро заживает, а такие повреждения обычно проходят сами собой, верно? Так что ничего удивительного. — Тут она встревоженно посмотрела на меня и осторожно проговорила: — Айви, ты не думаешь…

— Конечно же нет! — воскликнула я и похлопала её по плечу. — Вы с ума сошли!

Оставалось надеяться, что она мне поверит.

Мы вышли в зал, мисс Олвейс надела шляпку и объявила, что уходит и весь вечер её не будет. Куда направляется, она не сказала, упомянула только, что у неё какое-то срочное дело. И чтобы к ужину её не ждали.

Я проводила её взглядом и решила, пока не прозвучал гонг к ужину, возобновить поиски Ребекки.

В оранжерее никого не оказалось. В музыкальной гостиной тоже. Тогда я заглянула в обычную, не музыкальную, гостиную. Ребекку там не нашла, зато нашла леди Элизабет и леди Амелию. Обе были разодеты к ужину в пух и прах. Леди Амелия вышивала, старая вешалка читала. Едва я вошла, старуха зашипела на меня.

— Ты опасна для общества! — рявкнула она. — Мне пришлось трижды принимать ванну, чтобы смыть весь чизкейк!

— Не стоит благодарности, дорогуша, — скромно потупившись, сказала я. — Сияние вашей старческой кожи само по себе служит мне наградой.

— Ах ты, гадкая девчонка!

Я как раз собиралась поспешно покинуть гостиную, но тут леди Амелия уколола иголкой палец. Она вскрикнула, из ранки пошла кровь.

Само собой разумеется, это воодушевило меня.

— Дайте-ка взглянуть, дорогуша, — попросила я, подходя к ней.

Леди Амелия несла всякую чепуху, какую обычно несут в подобных обстоятельствах все аристократические дурочки. Грозилась упасть в обморок от вида собственной крови. Гадала, не надо ли послать за доктором, и всё такое.

— Вздор! — каркнула леди Элизабет. — Ранка пустяковая, глупая вы женщина! Я однажды на охоте на лис отстрелила себе палец на ноге и даже не остановилась, чтобы перевязать рану!

Присев на корточки возле леди Амелии, я изучила её палец. Меня ждало разочарование — всего-то капелька крови.

— Как ты думаешь, надо сделать перевязку? — с жаром спросила меня леди Амелия.

— Увы, в этом нет необходимости.

Леди Элизабет с подозрением уставилась на меня:

— Вы говорите так, будто разочарованы, мисс Покет!

— Не скрою, мне и правда очень жаль, — сказала я. Тут меня посетила гениальная идея. — Леди Амелия, простите, не будете ли вы так добры позволить мне защемить вам пальцы дверью?

— Прошу прощения? — ошеломлённо переспросила леди Амелия.

— Что ты сказала? — рявкнула леди Элизабет, приложив костлявую ладонь к уху.

— Я прошу вас пойти на это в интересах науки. Видите ли, я в настоящее время проверяю одну гипотезу, — доходчиво объяснила я. — Но для эксперимента мне требуется более серьёзное повреждение. Пожалуйста, дорогуша! Вы бы мне очень помогли!

Леди Амелия ахнула и побледнела:

— О боже, Айви!

Прежде чем она успела вскочить и убежать, я схватила её за руку и оплела пальцами пострадавшую подушечку её большого пальца.

— Ударьте её чем-нибудь, глупая! — взвыла леди Элизабет и замахнулась на меня тростью, но не попала. — Она опасная сумасшедшая! — Старуха злобно прищурилась, глядя на нас. — Что она делает, леди Амелия?

— Понятия не имею, — отвечала та, пытаясь вырвать руку.

— Доверьтесь мне, дорогуша, — сказала я. — Вы будете удивлены. Потрясены. Обескуражены.

Чтобы исцелить запястье мисс Олвейс, вспомнила я, мне оказалось достаточно одного быстрого прикосновения. Но на всякий случай я продержала кровоточащий палец леди Амелии целую минуту. Возможно, я даже закрыла глаза и тихонько замычала на одной ноте: «М-м-м». Мне показалось, что это будет как раз уместно.

Потом я медленно разжала хватку и, преисполнившись надежды, взглянула на палец леди Амелии. Он выглядел совершенно целым. Никакой крови. Мне захотелось собрать вместе всех обитателей дома и объявить себя великой целительницей. И я бы так и сделала, но тут на подушечке пальца опять выступила капелька крови. Ранка и не думала затянуться. Признаться, вышло слегка неловко.

Я встала. Погладила леди Амелию по голове, как щенка. Пожелала ей скорейшего выздоровления. И поспешно покинула гостиную. Леди Элизабет кричала мне вслед что-то насчёт того, что я настоящий маньяк-убийца, но я шагала так быстро, что ни слова не расслышала.

К моему облегчению, я нашла Ребекку в библиотеке. Она полулежала в кресле, задвинутом в дальний угол полутёмной комнаты, её рука безвольно свисала с подлокотника. Ребекка была прямо как мёртвая. К счастью, я заметила, что её грудь мерно вздымается и опадает. Она просто спит, поняла я. Потом я заметила ещё одну вещь. Точнее, целых две вещи. Первой была книга в красной обложке у Ребекки на коленях. Девочка сжимала маленький томик, заложив пальцем страницу. Это была не просто какая-то книга. Это была та самая книга. Та, которую мисс Фрост заставила Ребекку взять. Та, которую Ребекка прижимала к груди, направляясь ночью на тайную встречу с гувернанткой. А вторая вещь свисала с запястья Ребекки, привязанная к нему лентой. Ключ. Ключ от её комнаты.

Похоже, судьба поставила меня перед выбором: заглянуть в книгу или взять ключ. Я раздумывала недолго.

С величайшей осторожностью — благо у меня все задатки взломщика сейфов — я взяла Ребекку за руку. Осторожно потянула за голубую ленточку, на которой висел ключ. Узел развязался, и ключ упал в мою ладонь.

Наконец-то!

Взлетев по ступенькам парадной лестницы, я в мгновение ока оказалась в коридоре перед дверью Ребекки. Огляделась по сторонам — никого! Тогда я вставила ключ в замочную скважину и повернула. Сухо щёлкнул замок. Едва не теряя разум от нетерпения, я переступила порог…

— Ничего себе!

Глаза мои полезли на лоб, когда я обвела взглядом невероятную комнату. Что я рассчитывала тут найти? Что-то шокирующее? Зловещее? Возможно. Но точно не это — не комнату, заставленную, заваленную, загромождённую… часами. Часами всех видов и размеров. Тут были часы с кукушкой. Ходики с боем. Брегеты. Дорожные часы. Часы настольные и напольные. Большие и маленькие. Из чёрного мрамора и из зелёного. Медные, серебряные и золотые. С оправой в виде статуэток. Из дерева. Из фарфора. Из золота. Из серебра. Их были сотни. Может, даже тысячи. Часами были заставлены все полки, столы, столики и комоды. Ими были увешаны все стены. Загромождён весь пол. Среди напольных часов шла узкая дорожка от двери к кровати. От неё ответвлялись тропинки поуже, ведущие к шкафам, столам и комодам.

Но это было не самое удивительное.

Нет. Нечто другое заставило меня похолодеть: все часы тикали строго в унисон. При каждом хоровом «тике» и «таке» комната содрогалась. Тик-так, тик-так… Словно биение сердца. Вот что за звук доносился из комнаты Ребекки! Стоя там, я чувствовала, как медленно схожу с ума. Возможно, именно это и случилось с хозяйкой спальни.

Внезапно многое в её поведении стало понятным. Странный свёрток в поезде. И зачем Матильда поднесла его к уху. Но я всё равно ничего не понимала!

Я немного побродила по этому музею времени. Была в нём своя прелесть, и, наверное, я немного увлеклась. Поэтому и не услышала, как вошла Ребекка. Она не стала кричать. Выталкивать меня прочь. Даже не спросила, откуда у меня ключ. Сказала только:

— Это не то, что ты думаешь.

— А что я думаю, дорогуша?

— Что я сошла с ума, — был ответ. — Что часы означают нечто плохое.

Я присела на кровать:

— Почему бы тебе самой мне всё не объяснить?

Ребекка прошла по тропинке среди часов и села рядом:

— Когда моя мама заболела, врачи сказали, что ей осталось жить год. Все лучшие доктора Лондона так говорили. Один год жизни. Когда я услышала это, я решила выяснить точно, сколько времени осталось у мамы. Это было важно, понимаешь? Раз ей остался всего год, то каждый день, каждый час, каждая минута были на счету. А остальное не имело значения.

Она посмотрела на меня с мольбой. «Пожалуйста, пойми меня!» — читалось в её глазах. Я не поняла, то есть не всё поняла, но заставила себя кивнуть.

— И что дальше? — шепнула я.

— Сначала я стала держать у себя одни часы. — Она обвела комнату взглядом. — Потом вторые. Я рассчитала, что маме осталось восемь тысяч семьсот шестьдесят часов. Один год. Это пятьсот двадцать пять тысяч шестьсот минут. Наверное, мне казалось, что если я буду знать, точно-преточно знать, сколько осталось, если буду следить за ходом часов и минут, то я смогу… удержать его.

— Время?

Ребекка кивнула:

— Если я буду следить, как проходят секунды, минуты, часы, то как-то сумею управлять им. Сумею достать маме ещё. Ещё времени. — Она печально улыбнулась: — Глупо, да?

— Чудовищно глупо. — Я накрыла её сцепленные руки своей ладонью. — Но в то же время по-своему красиво. А твоя мама знала о часах?

— Нет. — Ребекка прерывисто вздохнула. — Понимаешь, врачи ошиблись. Они сказали неправду. Она умерла на четвёртый день девятого месяца. Как оказалось, у неё оставалось всего двести двадцать девять дней. — Ребекка повернулась ко мне. По щекам её текли слезы. Но она не грустила. Она злилась. — Понимаешь? Мы недосчитались ста тридцати шести дней. Их украли у нас — все до последней минуты.

Я кивнула:

— Но зачем тебе все эти часы теперь, когда мама умерла?

— Наверное, они помогают мне чувствовать, будто она где-то рядом. — Ребекка печально улыбнулась. — Я не могу остановиться, всё пополняю и пополняю свою коллекцию. Я пыталась, правда… Но я не могу отказаться от них. Думаешь, я сумасшедшая, да?

— Определённо, — сказала я. — Но мы все немного ку-ку. И то, что ты делаешь, это не безумие. Я бы назвала это неизлечимой тоской и на том успокоилась.

Такой диагноз Ребекке, похоже, пришёлся по душе. Мы проговорили долго-долго. О часах. О днях. О минутах. О её маме. Когда Ребекка говорила о ней в поезде, её голос был полон печали. Но теперь что-то изменилось. В её словах слышалась надежда. Да, совершенно точно.

Она показала мне свою коллекцию.

К тому времени, когда мы закончили, мне хотелось никогда в жизни не видеть никаких часов. Но я девочка добрая и поэтому изображала восторг и любование. Пока Ребекка щебетала о серебряных часах, которые она купила у бродячего торговца в Бристоле и пронесла в дом тайком под платьем, я бродила по комнате, кивая через равные промежутки. Остановившись перед набитым битком стеллажом у окна, я рассеянно оглядела сокровища на его полках. Там было не меньше пятидесяти часов. И ещё кое-что. Прямо за дорожными часами в корпусе из орехового дерева и карманными часами на ржавой подставке. Это были не часы, и потому-то вещица и бросилась мне в глаза — миниатюрный портрет в уродливой золотой рамке. Мне стало любопытно. Раздвинув часы, я взяла его, чтобы посмотреть поближе. На картине была изображена женщина.

Тут голос Ребекки вдруг умолк, и за спиной у меня послышались быстрые шаги.

— Это так, ничего особенного, — сказала она, вырвав портрет у меня из рук.

Но было поздно. Я уже узнала женщину на картине. Струящиеся светлые волосы. Круглое лицо. Художник умудрился даже передать цвет глаз. Точнее, цвета — голубой и зелёный.

— Это же мисс Рочестер! — воскликнула я. — Но ты говорила, что у тебя нет её портрета.

Ребекка ничего не ответила. У неё был потерянный вид. Сомневающийся. Она смотрела куда угодно, только не на меня. Что-то тут не так…

— Женщина на портрете, — проговорила я, сражаясь с дрожью в голосе. — Я видела её в лесу… Это ведь ваша бывшая гувернантка, да?

Нет ответа.

Тик-так, тик-так, тик-так…

Я протянула руку, но Ребекка не дала мне взять портрет.

— Ребекка, кто это? — Я с удивлением услышала в своём голосе гнев. — Скажи мне!

Это сработало. Ребекка посмотрела на меня.

— Моя мама, — сказала она.