Вот какую записку обнаружила я на кровати своей хозяйки:
Дорогая мисс Покет!Графиня Карбункул
Как видите, я покинула гостиницу. Не пытайтесь искать меня. Повторяю: НЕ ПЫТАЙТЕСЬ!
Я направляюсь в Южную Америку по той лишь причине, что это весьма далеко от Парижа и там я уж точно никогда не увижу вас. Счёт за гостиницу я оплатила. Что же до вашего жалованья, то, памятуя всю боль и страдания, которые вы доставили мне, я оставляю вам сумму в один фунт. Учитывая ваше поведение, скажите спасибо и на этом. Предоставляю вас вашей собственной судьбе.
Счастливо оставаться.
Я была ошеломлена. Потрясена. Шокирована. Разве я не служила графине верой и правдой?! Разве не была прилежной горничной?! Я вдумчиво и непредвзято оценила все свои поступки и не нашла ровным счётом ничего предосудительного. Что ж, я давно подозревала, что графиня повредилась умом. Чокнулась старушка.
А всё начиналось так хорошо… Графиня Карбункул переманила меня у одного чудесного лондонского семейства. Я была совершенно счастлива в доме Мидвинтеров, этих очаровательных чудаков. Но однажды в Мидвинтер-холл на месяц приехала погостить графиня. Разумеется, она не могла не заметить, как прекрасно я справляюсь со своими обязанностями — всюду, где бы я ни появилась, воцарялись порядок, шутки и веселье. Накануне своего отъезда в Париж графиня буквально на коленях умоляла меня перейти на службу к ней.
Признаться, мне не хотелось покидать леди Пруденс и её шестерых детей. Какими бы уродливыми ни были детки (мастер Тобиас смахивал на поросёнка, а мисс Люси определённо имела много общего с жабой), всё же Мидвинтер-холл успел стать мне настоящим домом, а прежде у меня и вовсе никакого дома не было.
Однако искушение посмотреть мир было слишком велико, чтобы я сумела устоять перед ним.
Париж… Мы жили в Париже. Париж оказался блистателен, и я блистала ему под стать. Очутившись в этом чудесном городе, я как будто стала выше ростом и ещё больше похорошела. И поскольку я была в высшей степени умелой и расторопной горничной, графиня полагалась на меня во всём. Я была при ней денно и нощно — всегда к её услугам.
Порой найти её было непросто. Однажды я обнаружила графиню прячущейся за комодом, с простынёй на голове. В другой раз, заметив моё приближение, она попыталась притвориться торшером. Я относила все эти маленькие странности на счёт того, что графиня была истинной аристократкой и, следовательно, абсолютно ку-ку.
Но я и не подозревала, насколько она не в себе, пока не разразилась катастрофа.
Шла к концу первая неделя нашего пребывания в Париже. Графиня получила приглашение на великолепный ужин в гостинице, где мы остановились. Должны были присутствовать все сливки парижского общества, и поначалу графиня Карбункул не хотела, чтобы я сопровождала её.
— Ты не пойдёшь со мной на ужин, ясно тебе?! — рявкнула она, выталкивая меня из лифта. — Боже всемогущий, как только леди Пруденс удалось уговорить меня? Она знала, что мне позарез нужна новая горничная, вот и ухватилась за возможность избавиться от тебя. Кто угодно, только не Айви Покет, сказала я ей. Но она твердила, что ты далеко не так несносна, как кажешься. И я поддалась. Какая же я дура!
— Тут вы, безусловно, правы, — согласилась я, поднырнув под её руку, чтобы снова оказаться в лифте. — Но постарайтесь же рассуждать здраво, графиня. Этот ужин — торжественное событие, а вы слепы, как старый крот. Смиритесь, дорогуша, — вам без меня не обойтись.
Графиня фыркнула, но было видно, что боевой дух покинул её.
— Не смей ставить меня в неловкое положение, а не то я оторву тебе голову, — только и сказала она.
В банкетном зале нас встретило сияние серебряных канделябров и пламенеющие бутоны сотен орхидей. Место графини оказалось между президентом Франции (лысым, как коленка, толстяком) и румынской принцессой (коротышкой с волосатым подбородком). Однако в моём сердце всколыхнулась тревога. Дело в том, что подали черепаховый суп. А графиня была совершенно неспособна есть суп как полагается. Он всегда стекал у неё по подбородку.
Заметив, что хозяйка взяла ложку, я шагнула вперёд. С хлюпаньем, какое издаёт сливное отверстие в раковине, она втянула в себя суп, но струйки потекли у неё по подбородку. Проявив редкостную прозорливость, я метнулась к графине, запрокинула ей голову и промокнула подбородок подолом своего передника.
— Всё в порядке, графиня? — насмешливо спросил президент. — Похоже, у вас небольшое недоразумение с прислугой.
— Всё хорошо, президент, — каркнула графиня и ударила меня по руке. — Прочь! — крикнула она. — Прочь от меня сейчас же!
— Успокойтесь, дорогуша, — попыталась образумить её я. — Не так уж страшно, что у вас всё течет мимо рта. Уверена, у вашей матушки была та же беда, и у вашего папаши тоже.
Водянисто-зелёные глаза графини Карбункул сверкнули от ярости, но я сумела разглядеть за напускным гневом подлинную душевную боль. Моя хозяйка отчаянно нуждалась в помощи.
— Минуточку внимания! — обратилась я к собравшимся, приобняв старушку за плечи, чтобы поддержать и утешить её. — У графини Карбункул, как у многих потомственных аристократов, дряблая нижняя губа и практически нет подбородка. По этой причине ей весьма нелегко есть суп, равно как и нам со стороны нелегко смотреть на то, как она это делает.
Графиня ахнула. Скрипнула зубами. Раздула ноздри, как бешеный бык. И зарычала на меня. Определённо, это не сулило ничего хорошего.
— У меня было множество горничных, Айви Покет, — процедила она, — но никогда ещё мне не хотелось засунуть кого-то из них в жерло пушки, нацеленной в сторону океана, и поджечь фитиль. Иными словами, я ненавижу тебя всей душой!
Бедняжка окончательно лишилась рассудка. Надо было срочно что-то предпринять. К счастью, у меня все задатки прирождённого целителя. С быстротой молнии я схватила графиню за загривок и окунула лицом в чашу с ледяным пуншем. Ведь как ещё я могла охладить её охваченный лихорадкой мозг?
Вынырнув из пунша, моя хозяйка закричала по-ослиному и разрыдалась. Я рассудила, что ей полегчало. Не желая выставлять графиню посмешищем, я накинула ей на голову салфетку и стала бережно промокать лицо. За это она вознаградила меня долгим перечнем нелицеприятных выражений, а потом слёзно попросила румынскую принцессу одолжить ей мушкет, дабы застрелить меня.
Весь зал тут же разразился жестоким смехом. И правда, вышло очень неловко. Положение спасла сама графиня Карбункул, сочтя, что настало время с диким воплем покинуть собрание. Тем самым она дала мне возможность с достоинством удалиться, почти сразу последовав за своей госпожой.
Дверь номера графини оказалась заперта. Разумеется, я стучалась. Пыталась докричаться. Довольно-таки громко колотила в дверь кулаком. Но всё напрасно. Той ночью я спала в коридоре. Там оказалось достаточно удобно. Так удобно, что проснулась я, когда уже давно рассвело. Но что гораздо хуже — оказалось, что графиня чуть свет покинула гостиницу. Номер был пуст. Осталась лишь записка на кровати.
Я забрала из шкафа свой саквояж и присела у окна, чтобы подумать. Положение моё было непростое. Выбор — невелик. Всего фунт за душой. Ни работы. Ни билета, чтобы вернуться в Англию. Никаких перспектив.
В тяжёлых обстоятельствах я никогда не теряюсь — ведь у меня все задатки прирождённого премьер-министра военных лет. Отбросив тревоги и затеплив в сердце робкий огонёк надежды, я подхватила саквояж и спустилась в главный холл. Париж, без сомнения, предложит мне целый веер потрясающих возможностей и дивных приключений. Стоит только ступить на его улицы — и мне немедленно выпадет шанс обрести счастье. Или я закончу свои дни голодной, бездомной и одинокой нищенкой. Что было бы чрезвычайно неуютно. Но, с другой стороны — восхитительно драматично!
В холле бурлила жизнь. Люди входили, выходили и сновали вокруг. Я приостановилась, чтобы впитать в себя эту атмосферу. Тут-то меня и осенило: ответ на все вопросы лежит прямо передо мной. В такой великолепной дорогой гостинице полным-полно англичан — и англичанок. А кто сможет лучше прислуживать английской леди, чем английская горничная? Надо поговорить с управляющим «Гранд-отеля» и попросить взять меня на работу!
Без сомнения, он придёт от меня в восторг.
— Нам не требуются сотрудники, — отрезал господин Гото́, почесав губу под жидкими усиками. — Кроме того, вы слишком молоды.
— Мне двенадцать, — с известной долей гордости заявила я. — И лучшей горничной вы не сыщете во всём Париже. О моих талантах ходят легенды.
Господин Гото чуть заметно улыбнулся:
— О да, о ваших талантах мы все наслышаны. Графиня Карбункул очень живо их описала, прежде чем покинуть гостиницу.
— Ну вот видите. — Я слегка похлопала господина Гото по руке, чтобы закрепить нашу зарождающуюся дружбу. — Когда мне приступать?
— Вон! — взревел он.
Дурно воспитанный швейцар как раз препровождал меня к выходу из гостиницы через холл, когда меня окликнул коридорный. Бедняга совсем запыхался, пытаясь догнать нас.
— Это ты Айви Покет? — пропыхтел он.
— Разумеется, я, дорогуша.
— Горничная графини Карбункул?
Просто восхитительно, что он обо мне слышал! Впрочем, ничего удивительного. Репутация хорошей горничной говорит сама за себя.
— Она хочет тебя видеть, — с серьёзным видом сказал коридорный.
Я ахнула:
— Графиня Карбункул?! Она всё ещё здесь?
Мальчишка покачал головой:
— Герцогиня Тринити. Слышала о ней?
Ну конечно же я слышала. Только вчера графиня, весьма изворотливо ускользнув из-под моего присмотра, навещала герцогиню Тринити в её апартаментах на последнем этаже гостиницы. По словам графини Карбункул, герцогиня, с которой они были дружны с незапамятных времён, была богатейшей женщиной Англии, однако последние шестьдесят лет провела путешествуя по заграничным краям. Не знаю точно почему. Это было как-то связано с разбитым сердцем.
— Но что же ей от меня нужно? — спросила я.
Мальчишка побледнел:
— Она при смерти. Пожалуйста, идём со мной.
Я и глазом моргнуть не успела, как мы уже поднимались по парадной гостиничной лестнице.
С первого же взгляда на герцогиню Тринити я поняла про неё две вещи. Во-первых, она была тяжело больна. Во-вторых, — фантастически жирна. Не женщина, а гигантский слизень, полубогиня-полубегемотиха. Вид её вызывал трепет и ужас. Несчастная лежала, распростёршись на гигантской бронзовой кровати, лицо её отливало болезненной желтизной, жирные складки расползались вокруг, будто сошедшие с горы лавины. Глаза герцогини были закрыты, голова тонула в груде шёлковых подушек. Я бы решила, что она умерла, если бы не хриплое дыхание, срывающееся с её посеревших губ.
Я содрогнулась. И немедленно устыдилась этого. Что меня так напугало в этой больной старой женщине? Я ведь вовсе не трусиха. О моей храбрости ходят легенды. Разве однажды я не спасла слепого, в последний момент оттолкнув его с пути мчащегося экипажа? Разве не попала я тогда сама под колёса и не была серьёзно ранена? А когда я очнулась в больнице, первым делом подумала не о себе, а о слепом, которого спасла. И разве сама королева Виктория не вручила мне медаль? Вообще-то… нет. Всё было немного иначе. Кое-что я, возможно, преувеличила. Но я определённо совершала такие подвиги в своём воображении. А это практически то же самое.
Огромная комната была битком набита мягкими диванами, прекрасными коврами и всяческими старинными вещицами. Стоял там и гигантский рояль. Но какое мне было дело до всего этого, когда предо мною лежала богатейшая — и, вероятно, жирнейшая — женщина Англии?
Да, должна признать, что я испытала лёгкое дуновение страха — словно холодок пробежал по моим жилам, — когда стояла там, перед огромной кроватью. Нас было только двое. Я и герцогиня Тринити. Никаких свидетелей. И никто не поможет, если герцогиня внезапно встанет, завернёт меня в блинчик и съест на завтрак.
Тяжёлые веки герцогини вдруг поднялись:
— Закрой рот, девочка, муха влетит.
Я вздрогнула. Словно напуганный младенец ненастной ночью. Возмутительно!
— Я смотрю, ты маленькая простушка, — заявила герцогиня.
— Бедняжка, вы страшно заблуждаетесь, — сказала я, когда дар речи вернулся ко мне. — Должно быть, перед смертью ваше зрение затуманилось. Я исключительно хороша собой, и это неоспоримый факт.
Старуха пожала плечами:
— Как скажешь.
Дверь на балкон была открыта, и лёгкий ветерок колыхал венчик белых волос герцогини. Почему-то это зрелище вызвало в моём сердце грусть. Мне захотелось сказать что-нибудь доброе, утешительное этой несчастной. Я хорошо умею вести подобные непринуждённые беседы.
— Ваши глаза такого чудесного зелёного оттенка, — сказала я. — Всё остальное — сущий кошмар, но глаза милые.
Она слабо улыбнулась:
— Есть хочешь?
Я уже перекусила кусочком-другим хрустящего бекона с серебряного подноса с завтраком, стоящего на сервировочной тележке за дверью герцогини. Так что есть мне совсем не хотелось.
— Что ж, тогда к делу, — провозгласила герцогиня. — Ты сопровождала графиню Карбункул в качестве горничной?
— Скорее компаньонки, — поправила я. — Бедная полуслепая старая развалина и шагу без меня не могла ступить. Она обожала меня как родную внучку. Ну, или по меньшей мере как троюродную внучатую племянницу. На самом деле…
— Цыц! — Взгляд зелёных глаз герцогини остановился на мне. — Я знаю, что она тебя бросила. Оставила без гроша в этом безбожном городе. Ты правда окунула её в пунш?
— У неё явно воспалился мозг. Как ещё я могла облегчить её состояние? — гневно парировала я.
Герцогине мой ответ, похоже, пришёлся по душе.
— Графиня сказала, что тебя оставили в Харрингтонском приюте для нежеланных детей в возрасте примерно пяти лет. Это так?
— Очень в этом сомневаюсь, — сказала я. — Отчётливо помню, что я выросла в умопомрачительно милой и любящей семье.
— Чушь, — буркнула герцогиня, но на лице её появилась усмешка. — До того как поступить к герцогине, ты работала на Мидвинтеров в Лондоне, верно?
— О да, — сказала я. — Такие милые люди. Чудовищно непривлекательные, но такие милые.
— Значит, ты знакома с кузиной леди Пруденс леди Амелией Баттерфилд?
— Мы встречались раз или два, — ответила я, гадая, к чему она клонит.
Герцогиня Тринити приподняла голову над грудой подушек, её многоярусный подбородок пошёл ходуном словно желейный торт:
— А с дочерью леди Амелии Матильдой?
— В глаза её не видела, — сказала я. — А что?
— Подойди к роялю, — велела герцогиня, — и открой крышку.
Я сделала как было сказано.
— Играть умеешь?
— И даже очень хорошо, — призналась я. — Мисс Люси терпеть не могла заниматься музыкой, но её матушка настаивала. Поэтому мисс Люси давала мне глазированное яблоко на палочке за то, что я шла в музыкальную гостиную и играла за неё. Как выяснилось, у меня настоящий талант.
— Знаешь песенку «Лодка-лодочка, плыви»? — спросила герцогиня.
Я засмеялась:
— Да её же все знают, дорогуша!
— Отлично. Сыграй.
— Герцогиня, если вы желаете послушать музыку, позвольте мне сыграть вам что-нибудь из Бетховена. Уверяю, вы прослезитесь! Никто не может без слёз слушать, как я играю Бетховена.
— Делай что тебе велено. «Лодка-лодочка, плыви». Один раз, с начала и до конца.
Бедная старушенция явно сбрендила. Но, поскольку идти мне было некуда, а на парижских улицах меня поджидали скитания без пищи и крова, я подчинилась. Сев за рояль, я сыграла простенькую песенку так проникновенно, что она прозвучала будто симфония. Когда я нажала последнюю клавишу, то почувствовала, как рояль мелко-мелко задрожал. Сначала едва заметно. Потом сильнее, будто в нетерпении. Казалось, началось землетрясение. Затем из глубины инструмента раздались механические щелчки: щёлк-щёлк-щёлк… И тут вдруг клавиатура пришла в движение. Она скользнула назад… Щёлк-щёлк-щёлк… Не прошло и нескольких мгновений, как взгляду моему открылся тайник. Небольшая тёмная выемка в передней деке рояля.
Не успела я ничего спросить, как герцогиня прокаркала следующее указание:
— Пошарь внутри.
Вообще-то я храбрая девочка. Отчаянная. Отважная как лев. Однако мысль о том, чтобы погрузить руку в мрачную пасть тайника, где могло поджидать что угодно, вызвала у меня лёгкие опасения. Впрочем, они не остановили меня. Я осторожно протянула руку в темноту. Мои пальцы сразу же на что-то наткнулись. Находка, по ощущениям, была мягкой и в то же время твёрдой.
— Достань, — велела герцогиня.
Это оказалась шкатулка. Обитая чёрным бархатом. С замысловатой замочной скважиной на крышке.
— Принеси сюда, — последовал новый приказ.
Я сунула шкатулку в пухлые руки герцогини. Она взяла её почтительно, будто священную реликвию, её зелёные глаза пытливо блеснули. Потом одна рука с пальцами-сардельками пошарила среди простыней и одеял и вынырнула оттуда с медным ключиком.
Герцогиня уронила ключ на кровать, не отрывая взгляда от шкатулки.
— Ключ, девочка, — прошептала она. — Используй его.
