Крыши старого Нового Орлеана. Библиотека Конгресса

А КАК ЖЕ ДРОВОСЕК, ЕЩЕ ОДИН НАРУШИТЕЛЬ СПОКОЙСТВИЯ – как и бандерша, политик «Кольца» и джазмен, – исчезнувший из вида в Новом Орлеане начала 1920-х? После убийства Пипитоне в октябре 1919 года о нем ничего не было слышно. Шли месяцы, но нападений не было, и полиция начала подозревать, что их «демон из пламенных глубин ада» – кем бы он ни был – просто покинул город, как и многие другие влиятельные фигуры новоорлеанского подполья.

Эта версия получила аргумент в свою пользу в декабре 1921 года, когда полиция Лос-Анджелеса сообщила о том, что днем ранее в городе был застрелен новоорлеанец Джозефе Монфре. Убийцей Монфре оказалась еще одна бывшая жительница Нового Орлеана – миссис Эстер Альбано, в первом браке миссис Эстер Пипитоне, вдова человека, которого многие считали последней жертвой Дровосека. По словам миссис Альбано, Монфре убил ее второго мужа, Анджело Альбано – мелкого гангстера, пропавшего в Лос-Анджелесе несколько недель назад – после того, как тот отказался заплатить вымогателю $500. Когда Монфре явился к вдове за деньгами, угрожая убить ее, Эстер Альбано встретила его во всеоружии.

– Я схватила револьвер, – заявила она полиции, – и начала стрелять. Он попытался убежать. Разрядив в него один револьвер, я схватила другой и застрелила его на пороге своего дома.

Но, кроме того, миссис Альбано утверждала (по крайней мере, однажды перед тем, как изменила показания), что Джозеф Монфре был одним из убийц и ее первого мужа. Почему она отрицала, что знала напавшего на Майка Пипитоне, когда полиция расследовала это убийство в 1919 году, – неизвестно; возможно, боялась Монфре, или даже сама была каким-то образом замешана в убийстве мужа. Но полиция Нового Орлеана, которой Монфре был известен как вымогатель «Черной руки», имевший судимость за бомбежку, теперь была склонна поверить ее словам.

Власти Лос-Анджелеса осудили Эстер Альбано за убийство Джозефа Монфре, но их коллеги в Новом Орлеане увидели в разоблачениях Монфре нечто гораздо более интересное – а именно нить, которая связала бы вместе множество преступлений в итальянской диаспоре, потрясших город в последние 15 лет. Джозеф Монфре был замешан во множестве преступлений, от похищения Ламана в 1907-м (во время которого он, по подозрениям полиции, помогал своему родственнику Стефано, одному из главных организаторов преступления) до бомбежек бакалей, произошедших в том же году. Его также подозревали в причастности к волне убийств 1915 года, которая привела к смерти Паоло Ди Кристина и Винченцо Моречи (Монфре был арестован, хотя и не обвинен в убийстве Моречи). Когда миссис Альбано обвинила его в убийстве ее первого мужа, произошедшем в 1919 году, полиция смогла связать его имя с самым известным из нераскрытых дел. Последним преступлением Дровосека считалось убийство Пипитоне в 1919 году. Мог ли за этим убийством и остальными преступлениями стоять Монфре? Мог ли он быть Дровосеком? Его описание – высокий, массивный, смуглый белый мужчина – явно совпадало с показаниями нескольких свидетелей, описывавших Дровосека. Изучая уголовное прошлое Монфре, следователи заметили любопытную закономерность. Хотя протоколы арестов и тюремные досье в Новом Орлеане в то время были чрезвычайно запутанными и неполными, всплески и затишья в активности Дровосека подозрительно хорошо совпадали с датами тюремных сроков Монфре – особенно затишье между августом 1918-го и мартом 1919-го, почти идеально совпавшее со временем, когда Монфре находился в тюрьме.

Совпадение было в лучшем случае неидеальным, но, по крайней мере, намекало на возможную разгадку тайны. «Таймз-Пикайюн» явно поверила в то, что Дровосек – это Монфре. «Дейли-Айтем» отнеслась к этой версии более скептично. В статье, опубликованной 16 декабря 1921 года, газета высмеяла эту версию, заметив, что в то время, когда Дровосек напал на Андоллину и Маджио, Монфре все еще сидел в тюрьме. (Они ошиблись насчет Маджио – Монфре выпустили из тюрьмы за несколько дней до того убийства, – но были правы насчет Андоллины.)

В любом случае, даже если бы даты нападений идеально совпали с тюремным досье Монфре, этого было бы недостаточно для того, чтобы арестовать его, не говоря уж о том, чтобы осудить.

Но многим новоорлеанцам, которым хотелось забыть об этом ужасе, эта версия казалась достаточно убедительной. Джозеф Монфре мог стать последним из убитых чудовищ городского подполья – последним в ряду, к которому принадлежали убийцы Хеннесси, Роберт Чарльз, Леонардо Геббиа, похитивший мальчика Ламана и даже Мартин Берман и Том Андерсон («убитые», по крайней мере, символически). И авторы большей части книг, написанных о легенде Дровосека позже, согласились с ней, не рассматривая контраргументов.

Но некоторые современные авторы оспорили версию о том, что Монфре мог быть Дровосеком. Кевин Макуин в своей книге «Дровосек явился из ада» заметил, что единственным «преступлением Дровосека», причастность к которому Монфре можно хоть сколь-нибудь убедительно доказать, было убийство Пипитоне, к которому Дровосек мог не иметь никакого отношения (орудием преступления была железная палка – о чем весьма удобно забыла «Таймз-Пикайюн» в последней статье об этом случае). Маккуин также указывает на то, что тюремные регистрационные книги свидетельствуют о том, что Монфре был еще жив в 1930-м – хотя и признает, что записи в них «путаные». Отсутствие свидетельства о смерти Джозефа Монфре в Калифорнии в 1921 году еще сильнее запутывает дело.

Попытки расследовать это дело сто лет спустя осложняет то, насколько небрежно в начале 1900-х велся учет. Имена – особенно «этнические» – в газетах и даже официальных документах того времени печатались с орфографическими ошибками, и такая небрежность кажется сегодня немыслимой. Кроме того, дело Дровосека безнадежно запуталось в паутине дезинформации, которую за много лет успели распространить авторы популярной литературы на эту тему. Один из первых авторов, писавших об этих убийствах, Роберт Таллант в своей книге «Готовы к виселице: семь знаменитых убийств Нового Орлеана», по всей видимости, свободно фантазировал, изменяя хронологию и вставляя вымышленные детали, не подтверждающиеся ни газетной хроникой, ни полицейскими рапортами. Эти выдумки часто попадали в рассказы последовавших за ним авторов о Дровосеке.

Внимательное изучение рапортов об убийствах и новостной хроники заставляет того усомниться в том, что так называемые «преступления Дровосека», за исключением двух-трех, действительно были делом рук одного преступника, обладавшего уникальным почерком. Как мы показали, некоторые преступления, позже приписанные Дровосеку, были совершены с применением другого оружия (в случае Тони Скиамбры это был даже пистолет). Более того, способом проникновения не всегда была вырезанная дверная панель, и преступник не всегда пытался выдать свое преступление за ограбление. Но в истерике, охватившей город в те кошмарные месяцы, такие несоответствия просто не замечали. Многие новоорлеанцы были убеждены в существовании Дровосека, и поэтому любое преступление, хотя бы отдаленно напоминавшее о нем в те месяцы, бессознательно вписывалось в нужную схему.

Если мне позволено высказать догадку, – а это будет действительно не более чем догадка, – то я скажу, что, по крайней мере, некоторые из нападений на итальянских бакалейщиков в 1918–1919 годах (а именно нападения на Маджио, Романо и Кортимилья), вполне вероятно, были совершены одним или двумя людьми, возможно принадлежащими к одной и той же организации, «Черной руке». Одним из них, вероятно, был Джозеф Монфре. Нападения на тех, кто не был итальянцем, скорее всего, с ними не связаны. Невероятно запутанное дело Безьюмера могло быть домашней ссорой, выданной за преступление Дровосека, а нападение на Сару Лауманн, скорее всего, было неудачным ограблением, превратившимся в нападение Дровосека в воспаленном воображении травмированных горожан. Убийство Пипитоне, как и нападения на Крутти, Дэйви, и Скиамбру в 1910–1912 годах, имеет все признаки преступлений мафии или «Черной руки», но связаны ли они с преступлениями 1918–1919 годов – сказать невозможно. Что же до письма Дровосека в «Таймз-Пикайюн», то я полагаю, что оно почти наверняка было розыгрышем, на который, вероятнее всего, купились только самые наивные новоорлеанцы.

Итак, действительно ли по улицам Нового Орлеана в 1918–1919 годах рыскал безумный серийный убийца? Возможно, хотя я подозреваю, что это был скорее жестокий бандит-головорез, чем типичный социопат вроде Джека-Потрошителя. Окончательный ответ на этот вопрос, однако, скорее всего, навсегда утерян в лагунах неточных и неполных архивных записей. Дело Дровосека остается одной из великих нераскрытых тайн криминалистики.