6.1 Основные мысли
В этих деревнях осуществились пять основных принципов. Во– первых, определяющим там является представление об активном коммунизме – не в теории, а в практике повседневной жизни каждого. В тесной связи с этим находится идея коллективной жизни. Третье – принцип реинкарнации, и как четвертое то, что можно назвать интеллектуальным проектом. Особенно значительна идея продолжающегося всю жизнь образования. О пятом принципе можно будет поговорить позже.
Коммунизм, о котором здесь идет речь, своего рода «пракоммунизм», опирается на идеи, сформулированные Рудольфом Штайнером в 1905 году. Основные положения таковы:
«Благополучие группы людей, работающих вместе, тем выше, чем меньше каждый из них в отдельности требует от результатов своего труда для себя лично. Чем больше каждый отдельный человек в своем созидании ориентируется на своих сограждан, тем скорее, посредством труда других людей, а не только собственного, будут удовлетворены и его собственные потребности».
Это основная идея, которая стоит как за принципом «все деньги в общий котел» в каждой деревне, так и за фактом перераспределения средств между деревнями.
Идея коллективной жизни опирается на историческую традицию, уходящую своими корнями в далекое прошлое. Карл Кениг, основатель кэмпхилл-поселений, прослеживает ее вплоть до 1610 года, когда было написано сочинение, рассматривающее сообщества религиозных братьев ордена розенкрейцеров, но точно также можно было бы обратиться и к старейшим христианским общинам. Кениг связывает идею коллективной жизни прежде всего со следующими четырьмя мыслителями и реформаторами:
Ян Амос Коменский (1592–1670)
Николас Людвиг фон Цинцендорф (1700–1760)
Роберт Оуэн (1771–1858)
Рудольф Штайнер (1861–1925)
Учение Коменского, известного своими педагогическими идеями епископа богемских братьев, долгое время было определяющим для всего европейского пространства. Цинцендорф продолжил дело Коменского, создавая по всей Европе общины и братства. Вдвоем эти мыслители – реформаторы представляли глубокое подводное течение альтернативного христианства, которое подвергалось постоянному надзору и критике со стороны папы. Вследствие нападок возникли новые социальные формы, с упором на коллективную жизнь, коллективное использование имеющихся средств членами сообщества и терпимостью к различиям, возникшим внутри вероисповедания.
Роберт Оуэн повсеместно считается основоположником социалистической традиции Великобритании. Сам он был промышленником, но имел очень точные представления о том, как побороть недуг этой экономической формации. Его собственные предприятия стали образцовыми и долгое время пользовались всеобщим уважением. Но позже влиятельные политики в Англии и в других местах выступили против Оуэна, и он примкнул к партии лейбористов, хотя его отношение к ней продолжало оставаться двояким. В 1821 году он выступил со своими главными утопическими идеями относительно основания земледельческих и промышленных кооперативных поселений и способствовал их созданию в Великобритании и в Соединенных Штатах. Их сходство с кэмпхилл-поселениями становится очевидным, когда читаешь Руденга [1980, том 5, стр. 68], описавшего их некоторые достижения: «… возникла, например, радикальная политическая культура, которая включала альтернативные общественные здания (так называемые «Дворцы Науки»), журналы, сборники песен и свадебные церемонии. Отмечались праздники, на которых не только танцевали и пили чай, но проводили обширные физические и химические опыты. Особое значение придавалось естествознанию и технике. Сапожники и другие ремесленники сочиняли в рамках этого движения целые книги о приемлемых в социальном отношении путях применения новой техники и о практических возможностях организации производственных и семейных объединений.
Были высказаны основные идеи биодинамического земледелия и экологии – а также соображения об использовании энергии ветра, солнца, приливов и отливов».
Третья основная идея базируется на убеждении, что физическое тело является лишь временным носителем гораздо более долговечного элемента, души человека. Для нашего времени эта мысль может выглядеть странной. Но странность не в мысли, странным является само наше время. Вера в перевоплощение встречается во многих культурах, вызывая значительные социальные последствия, особенно в тех случаях, когда вместе оказывается множество необычных людей. Кто-то ведет себя так, что это раздражает других; кто-то подчас нарушает общественные нормы поведения или одним своим видом вызывает неприятие – некоторые лица на первый взгляд могут показаться отталкивающими или по меньшей мере – неэстетичными. Для тех же, кто близок к ним, такие подробности вряд ли имеют значение. Вера в перевоплощение стимулирует мышление в этом направлении. Она напоминает о том, что тело не более, чем бренная оболочка, скрывающая бессмертную душу, которая скоро его покинет и поселится в другой. Если задаться вопросом, признавать или отрицать принцип перевоплощения, то для установления отношений с не вполне обычными людьми преимущество будет на стороне тех, кто его принимает.
Четвертая, заложенная в основание идея – это вера в значение непрерывного образования и интеллектуальной вовлеченности. Деревни, в которых многие не умеют ни читать, ни писать, очень сильно «интеллектуально» ориентированы. Когда бы и куда бы ни приехал, всюду наталкиваешься на научные кружки, семинары, курсы или лекции. Те, кто не ограничен в возможностях передвижения, совершают длительные учебные поездки, чаще всего в другие деревни, иногда даже на национальные или международные конференции, проходящие в деревнях или за их пределами. В Видаросене, например, часто проводятся семинары в области медицины или экономики и организуются музыкально-танцевальные фестивали. При посещении деревень я вновь и вновь, к своему удивлению, замечаю, что нахожусь среди значительно большего числа «интеллектуалов», чем в любом из известных мне университетов. Жители деревень полны любознательности, ненасытного стремления к расширению познаний и готовности приносить жертвы во имя этого. Для каждого здесь найдется культурная программа, рассчитанная на несколько вечеров в неделю, часто дополненная особыми рабочими встречами, которые завершаются далеко за полночь. Наутро их участники чувствуют себя усталыми, их глаза слипаются, и снова начинается длинный день, полный тяжелой работ в поле или в например, в пекарне. И все же в обеденный перерыв – полчаса чтения украдкой – а после работы, еще длительная поездка и совместное посещение концерта в Осло.
Пятую основную мысль я осознал, когда раздал первый набросок моей книги. В связи с описанием воскресных дней в деревнях я тогда написал, что большинство посещает церковь. «Бога ради, у нас же нет церкви!» – была реакция на это. Я попытался заменить слово «церковь» на «часовня» или «капелла», которое я подхватил в британских деревнях. И опять неправильно. Оказывается, британцы полностью заблуждаются в этом! «Да, но как же мне называть дом, который и ни церковь, и ни часовня?» Назови его «Дом Андреаса» – это имя мы дали ему с самого начала.»
Конечно, мне бы следовало знать об этом. Недоверие к формальным системам классификации и вытекающее отсюда стремление избегать таких понятий, как умственно неполноценный человек, обслуживающий персонал, врачи, ассистенты, директора и т. п. глубоко укоренились в деревенской жизни. Также глубоко желание не подчиняться никаким догматическим классификациям в отношении религии, культуры или политики. Таким образом, в деревне нет церкви. В ней есть здание, носящее вполне индивидуальное имя. Нет пастора, а есть вполне определенный человек с вполне определенным именем, проводящий богослужение. Нет директора, а есть некто кто подписывает письма. Нет персонала, а есть деятельные люди. Нет пенсионеров, а есть люди, которые работают до тех пор, пока хватает сил. И чтобы завершить мысль: нет умственно отсталых или слабоумных в деревнях, а есть только люди с особенностями. Категории, которые возникают в обществе в целом или в отдельных профессиональных группах, представляют опасность для развития самих людей и их мышления.
Все эти идеи мы находим у Карла Кёнига, основавшего в Англии, куда он бежал, первую школу для детей, нуждающихся в помощи. Он выразил это следующими словами:
«Вначале у нас была великая цель лечебного воспитания. Некоторые из нас были подготовлены к этой работе, остальные были готовы расти до нее. Мы рассматривали достижение этой цели как особую миссию. Благодаря Рудольфу Штайнеру мы стали по-новому понимать ребенка с затруднениями в развитии и мы наблюдали успех этой работы в учреждениях и школах на европейском континенте и в Великобритании. Добавить к уже существующим местам новые, было нашей первой целью.
Но мы также чувствовали, что дети с затруднениями в развитии находившиеся у нас в то время, были в том же положении, что и мы. Они бежали от общества, которое не хотело признавать их своими членами. Мы были политическими, а дети – социальными беженцами»
6.2 Еще немного из прошлого
Когда я нахожусь в одной из деревень или думаю обо всех поселениях, перед моим мысленным взором встают иногда картины из совершенно другой среды или времени. Так, например, я вижу перед собой черноволосую девочку со скрипкой в руках, чужеземную птичку в буржуазном Осло, говорившую на ломаном норвежском; семьи, в которых я жил в США; короткие встречи в Иерусалиме и Тель-Авиве; и, наконец, книгу Марка Збровского и Элизабет Херцог, опубликованную еще в 1952 году, о еврейских местечках восточной Европы, чтение которой стало для меня откровением.
В предисловии к этой книге Маргарет Мид утверждает, что речь идет об антропософском исследовании уже не существующей формы культуры. Я думаю, что в этом она не права. Чтение постоянно напоминало мне о том, что определенные элементы этой культуры еще присутствуют, хотя и в измененном виде; я постоянно думал о жизни в кемпхилл-поселениях. Не потому, что эти деревни были еврейскими, как раз нет. И не потому, что деревенские жители проявляли особый интерес к той теологической постановке вопросов, которая так сильно занимала евреев. Ни бедность, ни дискриминация или угнетение не являются решающими для сравнения, а скорее тот факт, что и жители кэмпхилл-поселений, и евреи признают значение интеллектуального развития и образования в продолжение всей жизни, и что в принятых у тех, и других формах культурной и социальной жизни можно увидеть параллели.
В еврейских местечках или в еврейских кварталах больших городов никогда не было незаполненного времени. Дети ходили в школу с трех-четырех лет; школьный день продолжался с 8 часов утра до 6 часов вечера. Для того, кто получал высшее образование, считалось необходимым на 4–5 часов оторваться от книг для сна. Синагоги были не только синагогами, но одновременно и университетами. Все знатные люди использовали малейшую возможность для чтения или бесед. Люди из низших слоев участвовали, главным образом, в ритуальных действиях, а не непосредственно в интеллектуальной жизни. Определенные идеи были ясны и для них: среди них наибольшим уважением пользовались те, кто сумел развить свой ум. У образованных людей в знак их погруженности в свои мысли была торжественная походка; их глаза казались усталыми вне глубокомысленных дискуссий; тогда же они обычно ярко светились. Во всех практических и нравственных вопросах жизни к ним обращались за советом. В этих повседневных встречах они должны были доказать свое знание, как на экзамене.
И праздники в местечке напоминают кэмп-хилл. Субботний вечер считался предвкушением будущего покоя, которое посылает нам Бог, поэтому в это время охотно принимали у себя гостей, так как Субботний вечер без гостей – не полон.
У Зборовского и Херцог читаем об этом:
«Тот, кто не выполняет заповеди Субботы, грешит против всего Закона. Подлинное удовлетворение, которое дает Суббота, а именно возможность уйти от повседневности и посвятить целый день семье, общине и любимому занятию, изучению Закона, приводит благочестивого еврея в радостное состояние духа. Оно наполняет его сердце радостью и гордостью, а также состраданием к его соседу, крестьянину, который, правда, наслаждается свободой от забот и тягот запретов Субботы, но зато лишен возможности радоваться благословенному контрасту между Субботой и повседневностью».
Вернемся к деревням. Библейские вечера в своих характерных чертах сравнимы с Субботой: мирная тишина, в которой пройдет благотворная беседа, присутствие гостей, ритуальная трапеза, посещение богослужения на следующий день и часто лекция вечером. Кроме того, значение, которое придается изучению Библии и работ Рудольфа Штайнера, основоположника антропософии, то высокое уважение, которым пользуются лица, посвятившие себя этим предметам, в определенной мере сравнимо с положением последователей учения Торы в местечке.
Штайнер был невероятно продуктивен. Кроме того, у него была группа приверженцев, записавших большую часть его лекций. Наследие Штайнера составляет около 50 книг и шесть тысяч докладов или статей [Hansman 1989]. Не все из них однозначны и легки для понимания, в них, как в Библии, есть пространство для толкований. Штайнер говорил об архитектуре и проектировал здания. Он говорил о педагогике и открывал школы. Он говорил о медицине, и его сторонники основывали больницы. Он говорил о сельском хозяйстве, и в результате возникли сельскохозяйственные предприятия, практиковавшие биодинамическое земледелие. Он говорил о новых путях развития общественного устройства, и кэмпхилл-поселения стараются ориентироваться на эти организационные формы в своей социальной жизни. Кроме того, он написал оккультные сочинения, которые с интересом изучаются антропософами во всем мире. Кратко суммируя изложенное, можно сказать: Рудольф Штайнер и его сторонники проделали обширнейшую работу, охватив все, от самых таинственных познаний до очень точных рекомендаций по смешиванию цемента. В этих трудах даются объяснения почти всех сфер жизни, а читателю предоставляется возможность все новых и новых интерпретаций. Читатель постоянно находит здесь, то ясно выраженную, то скрытую мысль о том, что высшая ответственность человека состоит в полном развитии своих способностей.
Может быть, это некоторое преувеличение – сравнивать местечки с кэмпхилл-поселениями и Тору с трудами Штайнера, потому что сразу становятся видны различия. В деревнях не главенствуют мужчины, но, напротив, женщины занимают по сравнению с местечками или нормальным обществом чрезвычайно сильные позиции, не подчеркивается принадлежность к расе или этносу. Но, может быть, такое сравнение будет способствовать лучшему пониманию жизни деревень евреями и знакомыми с еврейскими обычаями людьми, а неевреям поможет понять жизнь евреев.
Основоположником этих сообществ был Карл Кёниг, успешно практиковавший венский врач. Он познакомился с еврейскими традициями в родительском доме но в юности перешел в христианство. Когда Гитлер занял Австрию, Кёниг был вынужден бежать. В Шотландии он смог вместе со своими друзьями, с которыми уже в Вене развивал идеи о новом обществе, основать первую школу для детей с затруднениями в развитии, откуда и берет начало кэмпхилл-движение.
Важные импульсы для основания кэмпхилл-сообществ пришли от древнехристианских общин, братств и Цинцендорфа. Жена Карла Кёнига была привержена этим традициям и благодаря этому оказала большое влияние на усиление роли эстетического воспитания, а также на возникновение обрядовости, наблюдаемых в повседневной жизни поселений.
6.3 Деревня как университет
Каждый год в Норвегии проходит необычный семинар. Он организуется для тех и теми, кто считается умственно отсталыми или имеет другие тяжелые недуги, дающие право на государственную пенсию. Они сами решают вопрос о программе семинара, большую часть вопросов по его проведению и обсуждают почти все предлагаемые доклады.
Я неоднократно имел счастье быть приглашенным жителями деревни сделать доклад на таком семинаре. И если я говорю «счастье», то так я и думаю.
Когда читаешь доклад слушателям, которые, может быть, и не в состоянии следить за всеми словами, или которым, видимо, нужно больше времени, чем обычно, чтобы воспринять различную словесную аргументацию, важно незамедлительно переходить к существу данной проблемы. Главная тема должна быть и основным содержанием. Если темой является наказание, то ядром выступления может быть преднамеренное причинение боли, и оно должно быть так наглядно конкретизировано, как, например, это сделал Фуко [1977] в отношение пыток, или Сайп [1946], который в парадной речи после того, как был избран ректором университета Осло описал, что он испытывал, когда подвергся публичной порке в немецком концентрационном лагере.
А если темой доклада является правосудие, то основное время речи не должны занимать высказывания разных философов о сущности правосудия, но на первый план должны выйти конкретные примеры спорных ситуаций в процессе осуществления правосудия, связанные между собой основными положениями.
Как и многие преподаватели университета, я сталкиваюсь во время обычных лекций с одной проблемой. Время идет очень быстро. Надо так много сказать: отсылки, цитаты, идеи, связанные с темой лекцией. Надо успеть воздать должное великим мыслителям прошлого, чьи труды легли в основание предмета. Работая много лет в одной области, собираешь немало сведений. Но когда встречаешься с обычными людьми, а еще больше – при встрече с необычными людьми, все меняется. Внезапно оказывается не столь очевидным, что все эти знания надо обязательно держать в голове. Но небольшая их часть все-таки важна. Эта часть, составляющая существо проблемы, и должна выступить на передний план, когда присутствуют необычайные слушатели.
Но тем самым лектор переносится в ситуацию давно прошедших времен. Он опять возвращается в настоящий Университет, каким тот был когда-то давно. Тогда у всех, кто там работал, была возможность собраться и поговорить на темы, представляющие общий интерес. Только тогда было мало отраслей науки и мало учителей, так мало, что они были вынуждены обучать друг друга, чтобы таким образом приблизиться к универсальному.
Злой рок современных университетов состоит в их неудержимом росте. Это создает идеальную питательную среду для специализации, которая во все возрастающем масштабе несет в себе опасность того, что специалист все свое время будет проводить исключительно в кругу коллег. Тогда исчезает необходимость пояснять центральные пункты, окажется даже излишним объяснять, почему именно они являются основными. На вывеске, собственно говоря, указано: «университет», но более точным названием было бы «ресторан самообслуживания для различных областей знания». Когда моими слушателями становятся необычные люди из Видаросена, я чувствую себя профессором университета больше, чем в любой другой среде.
Наряду с семинарами для тех, чье духовное развитие затруднено, я довольно часто читал доклады для смешанной аудитории. Так, примерно семестр мои лекции в университете посещали как мои «нормальные» студенты, так и труппа из Видаросена. Как-то шла речь о принципах вынесения судебного приговора. Очень скоро некоторые студенты стали отвлекаться. Может быть, они нашли лекцию скучной, а товарищей – недостойными. Другие же, напротив, выдержали и в конце лекции поблагодарили. Они утверждали, что больше, чем когда-либо, узнали по данной теме и особенно оценили то, что я так много времени уделил сущности проблемы. Мне же все представлялось в ином свете. Лишь в конце я собрался с духом, чтобы достаточно сосредоточиться на главном.
Вероятно, я не единственный лектор, который впадает в панику, думая, что все, что он говорит, общеизвестно. Там позади, в другом конце аудитории, сидит студент, которого я считаю светлой головой. А там – еще один, который два семестра назад уже присутствовал на этой лекции; вероятно, оба знают материал вдоль и поперек. И вместо того, чтобы объяснять, делаю краткие заявления. Вместо аргументов студенты получают заголовки и определения. Если слушательская аудитория состоит из разных людей, легче не впасть в панику. Старания все подробно объяснить, может быть, окажутся и безрезультатными, но попытка состоялась.
Другой момент – способность восхищаться. Если моими слушателями оказываются жители кэмпхилла возникает дружеская атмосфера открытости, восприимчивости и воодушевления. Кто-то, может быть, засмеется в тех местах, где не ожидаешь. Другие производят странные ритмические движения головой, третьи нарушают обычное торжественное молчание, издавая какие-то звуки. Но в целом, среди слушателей царит заразительная веселость. Для некоторых – просто радость быть здесь, принадлежать к большому сообществу и разделять всеобщее воодушевление. Другие, может быть, рады какой-то шутке в лекции и жадно ждут следующей, а прочие, возможно, находят удовольствие в умственном напряжении, в стремлении следить за мыслью, и радуются полученным сведениям. Комната излучает тепло, воздух напоен благотворными вибрациями – хороший климат для учебы.
Когда я говорю с жителями поселений, у меня иногда возникает то же ощущение, что и в 1968 году, когда я читал доклад в Беркли. Я чувствую то же любопытство, ту же радость – чувства, обращенные не внутрь, а щедро разделенные с другими, со всеобщим и очень возбуждающим воодушевлением.
Я вспоминаю, как профессор Лазарсфельд во время одного из посещений Осло рассказал недоверчивым норвежским преподавателям университета о способности американских студентов воодушевляться. Один из них однажды похлопал его по плечу, воскликнув: «Чертовски хорошая лекция, господин профессор!» Такие реакции у нормальных норвежских студентов очень редки, у не очень нормальных, наоборот, встречаются.
6.4 Жители деревень в качестве студентов
Но действительно ли жители деревень понимают, о чем говорится в лекциях? Не является ли их присутствие только данью вежливости, своего рода алиби, чтобы так называемые нормальные студенты испытали радость от своей учебы, полагая, что они делают для сельчан что-то хорошее? Не притворяются ли они, не сидят ли только для того, чтобы заполнить аудиторию, и слушают слова или звуки, которые не имеют для них никакого значения?
Не могу сказать это с определенностью. Но я знаю из моего собственного горького опыта, что жители поселений очень критичные слушатели. В качестве лектора я терпел в деревнях ощутимые поражения. Я читал лекции, которые не встречали никакого интереса и не вызывали у слушателей никакой реакции – несмотря на вежливость. Есть две совершенно противоположных причины этих поражений. С одной стороны, я запутывался в академических мелочах, потому что соблюдал две традиции: много времени тратил на объяснение того, что, я, собственно, хотел сказать, и упоминал всех, кто когда-либо соприкасался с данной темой. Из-за этого пропадал содержательный аспект. Так как я боялся наскучить своим слушателям, я просто опускал сложные вещи или облекал их в форму анекдотов, которые оставались анекдотами, а не способствовали наглядному объяснению основных пунктов доклада. Но когда я отваживался говорить по существу обсуждаемой проблемы, оставаться серьезным и представлять логическую аргументацию, насколько возможно, с помощью небольших конкретных историй или аллегорий, я выходил победителем. Могут помочь также художественные иллюстрации.
Но все это имеет еще более глубокий смысл. Откуда мы, собственно говоря, знаем, как достичь взаимопонимания? Благодаря понятиям, благодаря артикуляции звуков, благодаря атмосфере, возникающей в помещении, благодаря столкновению вибраций, вызываемых очень живыми людьми? Когда я писал эти слова, я получил от одной приятельницы приглашение посетить выставку ее картин. В нем она цитировала шведского лирика, художественного и литературного критика Гуннара Экелёфа [1957]:
«Я верю не в воздействие, но в отождествление. Чувствуешь в себе «иностранный легион», скопище тайных защитных сил. Конечно, в искусстве есть традиции, связанные с таким излишним вопросом, как, например, вопрос о возникновении искусства и тому подобное. Но истинна лишь одна традиция, а именно, внутренняя… о которой не скажешь лучше, чем то, что это речь, связующая души».
Люди, являющиеся не такими, как все, представляют собой своего рода живую загадку. Нам ее не разгадать. Так называемые аутичные дети во многих отношениях явно загадочны. Что в них происходит? Почему они не говорят, почему не объяснятся? Например, Эва. Раньше ей ставили диагноз глубоко отсталой. Тут и ее робкая улыбка в отдельные моменты, тактика, с которой она защищает свой любимый стул в гостиной, и ее недвусмысленные сигналы, когда ее ущемляют в правах.
Для лучшего общения с необычными людьми, есть пожалуй, две основные перспективы. Либо считать данных людей ущербными; это значит, что их аппарат восприятия дефективен и поэтому общение с ними может осуществляться только на весьма примитивном уровне понимания. Или же они действительно другие, другой род людей и поэтому приспособлены для иного рода общения. Никогда не будет научных доказательств, которые могли бы нам помочь при решении этих вопросов. Мы, таким образом, должны найти другие критерии, чтобы решить, какую предпосылку положить в основу. Важный критерий можно вывести из обычных норм поведения при общении в сомнительных случаях: при сомнении выбирай то, что более выгодно для слабой стороны. Сомнение решай в пользу обвиняемого. При сомнении не считай, что у других нарушена способность к общению.
6.5 Потребители или производители?
Когда входишь в интернаты для людей с затрудненным развитием, часто бросается в глаза телевизор, включенный всегда, если работает хоть одна программа. Эти люди не могут отправиться в мир, и мир приходит к ним. Современная техника раздвинула стены и дала возможность и им следить за событиями дня. Согласно указу норвежского министерства здравоохранения доступ к телевидению относится к основным правам умственно отсталых, содержащихся в государственных учреждениях. Вот выдержка из решения от 2 сентября 1981 года:
«Если особые обстоятельства не требуют иного, клиенты учреждений этой специализации, имеют безусловное право на то, чтобы иметь собственный телевизор в комнате. Если его использование из-за большой силы звука мешает другим, пользующийся им должен, соблюдать определенные ограничения. Но само собой разумеется, что учреждение не может вообще запретить телевизоры в комнатах клиентов.»
Это решение было частью ответа на запрос одного врача, работавшего в сфере учреждений для умственно отсталых, который в то же время был уполномочен проконтролировать одну кэмпхилл-деревню в своем административном округе. Он выразил свое недовольство по поводу многого из того, что там происходило, в особенности тем, что телевидение устранено из деревень.
А что произошло потом?
В сущности, ничего. Телевидение все еще не нашло доступа к поселениям – за исключением комнат глухих сельчан.
Важнейшие причины этого запрета были объяснены совету по медицине в письме упомянутой деревни. Основным пунктом ответа в ноябре 1981 года было то, что телевидение разрушило бы социальную жизнь в деревне:
«Мы в поселениях стараемся пробуждать инициативу каждого в отдельности и способствовать межличностным контактам. Телевидение мешает осуществлению обеих целей… Проблемой институтов является то, что они могут предложить пациентам лишь небольшое число стимулирующих мероприятий. В такой ситуации понятно, что телевидение сохраняется. В сельском сообществе ситуация совершенно иная. Там почти каждый вечер происходят культурные и общественные мероприятия».
Активность и взаимодействие являются важнейшими основами поселений. Телевидение, напротив, основано на пассивности и потреблении. Оно функционирует так, что многие получают легко усваиваемый продукт, производимый немногими – модель, соответствующая основному образу действий в индустриальном обществе. Очевидно, что телевидение оказало бы вредное воздействие на социальные структуры сельских сообществ. Проще потреблять, чем производить.
Упомянутый врач на административной должности и министерство, конечно, тоже имеют свои аргументы. Большинство граждан рассматривают телевидение как нечто само собой разумеющееся. Многие школьники проводят больше времени перед экраном, чем в школе. Для старых людей телевизионные изображения являются единственным обществом. Кто будет утверждать, что те, кто живут в поселениях, не нуждаются в телевизоре? Но не обладает ли эта культура достаточной силой, чтобы сделать телевизор явно проигравшим в споре о том, что полезно для сельчан? Разве там люди ходят в театр только из– за недостатка альтернатив?
Тема эта неоднократно обсуждалась на собраниях деревень, и в отдельных семьях. В общем, в отношении телевизора существует, кажется, отрицательная позиция. Но раздаются и противоположные голоса. Почти все знают телевидение по посещениям семей вне поселений. Некоторые хотели бы смотреть и дальше свою любимую программу. Сельчане, которые не считаются умственно отсталыми, все же против телевидения. Для них оно представляет собой род наркотика. Подобное в деревнях нежелательно. Так что все остается по-старому и в обозримом будущем, вероятно, ничего не изменится.
6.6 Пробыть кем-то другим
В прошлом году в Видаросене было поставлено тринадцать различных театральных пьес. Некоторые спектакли шли несколько вечеров подряд. Так что жизнь в деревне постоянно заполнена подготовкой очередной театральной постановки, кульминацией которой является спектакль в большом зале.
Все сельчане принимают в этом участие. В вымышленном мире театра находится роль для каждого. Здесь есть короли и черти, ведьмы, молчаливые солдаты, узники концлагеря, которым угрожает смерть, и участники процессий. Я только один раз участвовал в такой постановке, и каждая минута ее была мне ненавистна.
Я играл пастуха в рождественской пьесе. За месяц до этого я отказался сыграть офицера СС. Еще раз противостоять нажиму я не смог. Но у меня есть один недостаток: я почти неспособен заучивать какой-либо текст наизусть. Мой текст в роли пастуха состоял только из четырех рифмованных строк, но это были нелогичные строчки, как я продолжаю думать. Целыми днями я носил в кармане маленькую записку с текстом и пытался запомнить последовательность отдельных слов. Нас было четверо вестников, и я надеялся, что никто не заметит, если я буду только шевелить губами. Одним из четверых был Z, бегун. Он помнил текст, но впадал в панику, когда до него доходила очередь, и убегал. У Карла нарушена речь, он тоже молчал. Третьим вестником была Карен, датчанка. Она и спасла ситуацию. Наш текст был слышен в ее ясном датском звучании, и моя неспособность стала очевидной для всех. Меня удручало также то, что многие рассматривали мой провал как аморальный поступок, как будто я не пытался учить текст наизусть. Но я ведь делал это.
Когда я думаю об этом происшествии, случившемся два года тому назад, я воспринимаю это как тройное поражение. Во– первых, я не способен учить что-либо наизусть. Еще хуже, что я не осмелился признаться в этом. Мне было ужасно стыдно открыть свою слабость. Я не соотносил ее с собой. И в третьих, для меня, видимо, было проблемой отказаться от своей постоянной роли. Это, вероятно, и явилось причиной моей неспособности выучить наизусть четыре строчки. Возможно, это позволяет сделать вывод о закостенелой позиции самодовольства, побуждающей меня медлить, покидая надежные рельсы реальной жизненной ситуации и вступая на целину. Может быть, участие в театральных постановках чрезвычайно важно для дальнейшего развития тех из нас, кто больше всего теряется. Сельчане все отважились участвовать. Z дал тягу, а я растерялся. Кажется, жизнь в деревне особенно важна для нас двоих.