Глава 5
Несколько мгновений мы молча слушали удары наших сердец. Корабль-дракон скользил по гладкому морю так близко от берега, что до него долетела бы стрела. Однако теперь его едва ли можно было назвать драконом: вместо оскаленной деревянной головы на носу водрузили крест – знак того, что на борту рабы Белого Христа. Изящное тело судна легко резало пенящийся океан. Длинные еловые весла погружались в воду не так ловко и плавно, как если бы ими управляли викинги, и все же искусства гребцов вполне хватало для того, чтобы вести корабль по спящему морю. Я крепко сжал кулаки и стиснул зубы, приходя в ярость от подступивших воспоминаний. Когда я видел «Фьорд-Эльк» в последний раз, люди Эльдреда связали меня, как борова, и перед отплытием Маугер, приближенный олдермена, велел им перерезать мне горло. Эти жалкие слабаки заодно со мною убили бы и Кинетрит.
«Meinfretr!» – тихо выругался я по-норвежски. Скалистая коса, отделявшая нас от товарищей, могла помешать им увидеть «Фьорд-Эльк» и вовремя выскочить из засады. К тому же я боялся, что они не узнают корабль при спущенном парусе и без дракона на носу. Эти мысли привели меня в отчаяние. Плавал я чуть получше, чем камень, и не смог бы быстро вернуться к своим по воде. Но и бежать по скалам без башмаков совсем непросто.
– Ты можешь вплавь добраться до нашей бухты, Кинетрит? – спросил я.
Она кивнула, закрыв и открыв глаза. Ее трясло, как от холода, на губе замерла оброненная слеза. Я проклял случай за то, что «Фьорд-Эльк» показался именно сейчас, когда все, чего я хотел, стояло передо мною. Бросив еще один долгий взгляд на лицо Кинетрит, я повернулся, подбежал к скалам и стал карабкаться. Камни, уходившие под воду во время прилива, были устланы скользкими почерневшими листьями, и я не раз падал, разбивая колени и ладони. Я прыгал или продирался через скопища кусачих рачков и ломких мидий, перебегал разогретые солнцем лужи, где прятались существа, напоминавшие сгустки крови. Голый, с растрепанными темными волосами, к которым привязано вороново крыло, я, надо полагать, был похож на дикого зверя. Несясь вперед, я чувствовал, как по моему лицу расплывается усмешка, перерастающая в оскал, волчий оскал: червяк Эльдред приполз, сейчас прольется кровь. Перепрыгнув последнюю расселину, я приземлился на гладкий камень, а с него соскочил на песок.
Викинги уже собрались в огромную бурлящую толпу. Полностью снаряженные, в кольчугах и со щитами, они стояли перед Сигурдом. Шлем ярла сверкал, а рука сжимала огромное копье. Он походил на всемогущего Тюра. Увидав меня, многие воины засмеялись над моей наготой, но Сигурд лишь прорычал, вздернув верхнюю губу и блеснув белыми зубами:
– Ты похож на горного тролля, Ворон.
– Господин, я воротился так быстро, как только смог, – отозвался я, тяжело дыша и морщась от боли.
Кожа на ногах горела. Я опустил взгляд: они были изодраны в кровь. Халльдор, двоюродный брат Флоки, подмигнул мне, и я, оглянувшись, увидел на высокой скале узкий выступ. Вероятно, именно оттуда Халльдору удалось вовремя заприметить «Фьорд-Эльк». Я скривился при мысли о том, что с этой скалы дозорный мог превосходно обозревать бухточку, где укрылись мы с Кинетрит.
– Сейчас этот змеиный язык за все поплатится! – крикнул Сигурд, и мне подумалось, что, назвав так Эльдреда, он оскорбил ползучих гадов.
Людской узел рассыпался. Я побежал к наступавшей воде, которая могла вот-вот украсть брошенную мною одежду. Добраться до «Змея» вброд было уже нельзя. Плыть мы тоже не могли: наши доспехи увлекли бы нас на дно. И все же викинги, обходя меня, бежали вперед и врезались в волны.
– Держи, парень, – сказал Пенда, протягивая мне щит и шлем, которые я оставил чуть выше. – Готов поспорить, что ты не хочешь такое пропустить!
– Этот спор тебя не озолотит, – ответил я и запрыгал, натягивая штаны.
Сакс поднял мою кольчугу, и я нырнул в нее, как угорь. Тем временем Сигурд перебросил конец более короткой веревки через один из причальных канатов «Змея» и дернул его вниз, чтобы люди могли держаться, не боясь утонуть. Воины, жаждущие крови, устремились к кораблю. Бьорн и Бьярни, стоя на носу, подгоняли их хриплыми воплями. Отец Эгфрит то возносил молитвы Белому Христу, то призывал ярла усмирить жажду мщения и уладить дело миром.
– Ради Господа нашего, добудь книгу, Сигурд! Ты должен ее добыть! – пронзительно крикнул монах, вытаращив глаза.
Его кунья мордочка странно исказилась от страха. Или же от воодушевления.
– Поторапливайся, Ворон! – бросил мне Свейн Рыжий, на миг задержавшись у кромки моря. При этих словах из глубин его огромной огненной бороды возникла свирепая ухмылка. Потом он повернулся и, тяжело ступая, с плеском вошел в воду.
– Ну и как? – спросил Пенда, заглядывая мне в глаза и почесывая свой шрам. Сакс стоял передо мной в полном боевом снаряжении, и я не мог поверить, что в такую пору он задает мне такой вопрос. – Взял ее?
Я взглянул на волны: Кинетрит еще не показалась из-за скалистого мыса. Все воины, кроме нас с Пендой, уже покинули берег. Даже старый Асгот успел преодолеть половину расстояния, передвигаясь вдоль причального каната не менее проворно, чем любой из молодых мужчин.
– Нам пора, – сказал я.
Махнув мне рукой, Пенда бросился в море, я последовал за ним. Пока я приближался к «Змею», то шагая по дну, то подтягивая себя руками, волки Сигурда готовились к отплытию: водружали на нос змеиную голову, вешали щиты на ширстрек, просовывали в отверстия еловые весла.
– Любовные утехи и битва в один день! – крикнул Бьярни, втаскивая меня на борт при помощи короткой веревки. – Чем не Вальхалла, Ворон?
– Не хватило только завтрака! – буркнул я, позабавив викинга таким ответом, и поспешил усесться к веслу (скамьей мне служил сундук, где я хранил все свое добро).
Кинетрит по-прежнему не было видно, когда Улаф отрывисто прокричал: «Хей!» – и мы начали грести.
Все знали: врага важно застать врасплох, а для этого требуется тишина. Наши взгляды были прикованы к Улафу, стоявшему на корме. Взмахи его кулака заменяли нам счет. Кнут поворачивал румпель, ведя корабль вдоль берега так, чтобы мы показались из бухты лишь в последний миг перед нападением и поразили жертву, как ястребы.
Гребля – приятное занятие. Утомившись, мы, понятно, стонем, но первый час или пару часов, когда ты еще полон сил, мерные взмахи веслом доставляют радость. Во всяком случае, мне. На глаз, два весла могут быть как две капли воды, однако на деле каждое весло особенное. Свое ты знаешь не хуже, чем собственные руки и ноги. Твоя загрубелая ладонь из сотен весел узнает его на ощупь, как зад и груди любимой женщины. Привычное всегда внушает человеку спокойствие и бодрость.
Сигурд и Флоки Черный приготовили крюки для захвата, закрепили на носу голову Йормунганда и собрали десятка три копий, захваченных нами у врагов в последние несколько недель. Хотя прежде мне не доводилось участвовать в морском сражении, я знал, каким оно будет. Мы станем метать во «Фьорд-Эльк» копья и топоры, чтобы очистить его палубу, затем бросим крючья и, как только железо вонзится в ширстрек, потянем за веревки, чтобы два судна сошлись бортами и образовали единую плавучую площадку для боя. Вероятно, какой-нибудь осторожный ярл продолжал бы швырять в противника ядра, копья и даже камни, пока дело не сладится, но Сигурд был не таков. Чувствуя, как боевая дрожь рождается у меня в ногах и ползет выше, я смотрел на его лицо: оно казалось твердым, как камень, а в глазах, что смотрели из-под шлема, сгущались черные грозовые тучи. Левая его ладонь покоилась на рукояти меча, правая – сжимала два больших копья. Похоже, сам Один Копьеметатель сошел на землю из Асгарда и вселился в тело нашего ярла, дабы утопить мир в крови.
Да, я знал, какой будет моя первая битва на море. Знал я и то, что видело мысленное око Сигурда. Люди Эльдреда, возможно, никогда не дрались на воде, и сейчас они не готовы к битве. Едва мы ступим на борт «Фьорд-Элька», начнется настоящая резня. А когда мы всех перебьем, Сигурд возьмет три трофея, каждый из которых по-своему бесценен: голову Эльдреда, которую он, наш ярл, насадит на свое копье, принадлежавший олдермену сундук с сокровищами (где хранится кроме прочего священное евангелие Иеронима) и, наконец, сам «Фьорд-Эльк» – корабль, краше которого нет в сером море.
– Боги улыбаются нам, Ворон, – прорычал Свейн за моей спиной.
Теперь меня охватило беспокойство. Я даже стал бояться, что от волнения обмочу штаны. Мы уже почти подошли к краю бухты, и Эльдред вот-вот должен был нас увидеть. Лишь бы только Кинетрит держалась поближе к берегу и мы ее не задели.
– Откуда ты знаешь, Свейн, – спросил я, – что боги на нашей стороне?
Наши весла поднимались и опускались как одно, и капли воды едва успевали с них упасть, прежде чем лопасти вновь погружались в позолоченное солнцем море.
– Сегодня нет ветра, парень. При любом дуновении, даже если оно не сильнее того, что испускает твой зад, нападать и драться нельзя. Мой дядя Бодвар утонул, когда его ярл, Рагнвальд, начал бой во время шторма. – Свейн сделал глубокий вдох. – Они зацепили неприятельский корабль и крепко связали суда борт к борту для битвы. Но, видно, Ньёрд в тот день напился и рыгал. Оба корабля снесло на подветренный берег. Никто не выжил. Отец Бодвара сам видел все это со скал. – Под плеск весел «Змей» скользил по воде, как живая змея. – А сейчас ветра нет, и море спокойное, – заключил Свейн. – Боги с нами.
Мне не нужно было оборачиваться, чтобы представить себе улыбку, расплывшуюся на лице Свейна. Я стал шепотом просить у Одина дать мне храбрости и остановить дрожь, которая овладела моими мышцами, наполняя кишки водой и замораживая желудок.
Бросив взгляд назад, на берег, я, к своему облегчению, увидал Кинетрит. Она вышла из пологих волн и теперь стояла в мокрой рубашке рядом с отцом Эгфритом. Даже издалека виднелись ее груди под прилипшей к ним тканью, и я порадовался тому, что Эгфрит – раб Христов и, сколько я мог видеть, до женщин ему дела не было. Лица Кинетрит я сейчас не видел, хотя отчетливо его помнил. Я ощущал на себе ее запах, словно чары, и только он заставлял меня верить: мы вправду лежали вместе, это был не сон, навеянный мне Фрейей, богиней любви, что плачет красным золотом.
– Вот они, паршивые сукины дети! – взревел Сигурд, подавшись вперед так страстно, как Фенрир рвется на своей цепи. Мне несподручно было вертеться, но я представлял себе, какой ужас исказит лица Эльдреда и его людей, когда они прочтут узор своих судеб. – Бейте их всех! – крикнул Сигурд, и слюна, брызнувшая ему на бороду, блеснула в утреннем свете. – Только Эльдреда оставьте мне! Снесу голову любому, кто тронет это говно!
Я посмотрел на Пенду. Он стоял у мачты в нескольких футах от меня, держа наготове меч и щит, с деланой улыбкой на отмеченном шрамом лице. Весло ему пока не доверяли. Если желаешь быть принятым на такой превосходный боевой корабль, как «Змей», нужно уметь грести долго и быстро – так, чтобы прогнать судно через весь океан. А сражаться нужно, как сам черт. Грести англичанин вряд ли умел (весь первый день плавания он блевал в воду), зато воин из него был славный, и Сигурд это знал. Пенда родился для боя и достиг редкого искусства в ратном деле. Потому ярл прощал ему неумение работать веслом. А стоял он еще и потому, что, хотя многие наши товарищи пали, нас все равно осталось больше, чем нужно гебцов на одном корабле.
– Придется тебе не трогать Эльдреда, – прокричал я по-английски.
– Кто сказал? – отозвался Пенда сквозь вопли викингов, приводивших себя в неистовство молитвами, проклятиями или просто завыванием.
– Сигурд! – ответил я.
Сакс плюнул под ноги и пробормотал себе под нос какое-то ругательство. Он хотел отомстить предателю сам, но, как и все мы, должен был набраться терпения. В нашем братстве слово Сигурда считалось законом, и закон этот ярл охранял собственной правой рукой и мечом своего отца.
При новом взмахе весла я откинулся назад, наслаждаясь тем, как играют мышцы плеч (моя спина раздалась вширь, и я гордился этим). Под кольчугой и кожаной курткой заструился пот. Удивительно, что Пенда может плеваться; у меня самого рот пересох, как иглы старой сосны. Правда, не я один был растревожен ожиданием боя. Двое викингов из тех, что не сидели на веслах, мочились через борт – это теперь, когда мы прямиком неслись на врага. С носа «Змея» слышались крики Асгота. Жрец взывал к Одину, властелину войны, Тору, победителю великанов, храброму Тюру, хозяину поля брани, и другим богам, о которых я раньше и не слыхивал, дабы они помогли нам одержать верх над врагами и всех их уничтожить – за то, что поклоняются Белому Христу, богу прокаженных и слабаков. При всей моей нелюбви к Асготу его неистовое вытье меня успокаивало. Все мы верили в чары жреца, ведь он, старый и тощий, служил еще отцу Сигурда, но был до сих пор жив, хотя многие более сильные мужи погибли.
– Убрать весла! – крикнул Сигурд.
Громко застучав деревом о дерево, мы торопливо исполнили приказ и заткнули отверстия кожаными пробками. Теперь я мог видеть то, что творилось на «Фьорд-Эльке». Люди Эльдреда в ужасе носились по палубе. Видно, олдермен узнал «Змея» по змеиной голове и понял: Сигурд пришел с ним поквитаться. Если предатель был не совсем глуп, ему следовало устрашиться. Его кормчий хотел увести корабль с нашего пути в устье реки… Ха! С таким же успехом он мог надеяться, что юные непорочные девы приплывут за ним в лодке, сделанной из золота и серебра. «Змей» шел прямо на «Фьорд-Эльк»: скоро суда столкнутся и хлынет кровь.
– Давай, Кнут! – гаркнул Сигурд, махнув рукой и сверкая очами, в которых вдруг загорелось неистовство.
Кнут рванул румпель. «Змей» страшно накренился, некоторые из нас попадали. Обернувшись, я увидел, как поднятая нами волна ударила «Фьорд-Эльк», качнув его, будто колыбель, и выбив палубу из-под ног наших врагов.
– Бейте их! – заорал Сигурд, швыряя копье в испуганную толпу неприятелей, отчаянно пытавшихся защититься.
– Потрошите этих жалких кобыл! Вы, кровожадные волки! – проревел Улаф и тоже бросил копье, угодившее в лицо огромному седовласому воину.
Мы все принялись, крича, бросать копья, и выпущенная нами туча принесла на борт «Фьорд-Элька» неминуемую гибель: когда викинг, чьи плечи за годы гребли превратились в железо, кидает копье, человеческая плоть порой не задерживает острия, и оно пронзает тело насквозь. Неприятель шел по спокойному морю, не чая беды, поэтому на людях не оказалось кольчуг. Теперь бедолаги толкались и бранились возле неглубокого трюма, где лежало их снаряжение. Когда враги сбиты в тесную кучу, промахнуться нелегко. Утреннее небо содрогнулось от воплей. В давке некоторые саксы пытались использовать друг друга как щиты. Флоки Черный и Брам уже вонзили крюки в борт «Фьорд-Элька» и, дико скалясь, потянули за веревки, чтобы связать два корабля. Оск и Арнвид бросили еще несколько крючьев. Тот, что кинул Оск, слетел, но Арнвидов крюк зацепился. Бьярни схватился за канат. Теперь враги могли от нас оторваться, лишь перерезав веревки, что им едва ли удалось бы сделать, когда наши копья разили их, точно молнии. Трое саксов с побелевшими лицами и вытаращенными глазами стояли на корме, натягивая тетивы луков, однако корабли раскачивались в пылу сражения, и стрелы не попадали в цель. Лишь немногие из них долетели до нас, отскочив от наших щитов и кольчуг, в тот миг, когда суда с глухим стуком сошлись бортами.
Викинги заревели, и их рев был подобен грому. Сигурд, первым прыгнув на палубу «Фьорд-Элька», ударил двух саксов щитом, а меч вонзил в горло третьему. Растянувшись по всей длине «Змея» и размахивая оружием, норвежцы врезались в толпу неподготовленных врагов. Я перескочил через соединенные ширстреки после Пенды и поскользнулся на досках, уже успевших стать мокрыми от крови. Один из людей Эльдреда бросил копье мне в грудь, но я заслонился щитом и всадил в плечо саксу свой меч, который застрял в нем, как нож в тугом куске мяса. Враг закричал. Я пнул его левым башмаком в живот, заставив сложиться пополам, а затем пробил ему череп высвободившимся мечом. Убивать было легко. Англичане, плохо изучившие «Фьорд-Эльк», то и дело спотыкались и падали. Мы рубили их на части, и пар, подымавшийся от теплой крови прохладным утром, затянул палубу туманом, похожим на дыхание дракона.
– Эльдред! Эльдред! Где ты, червь? – кричал Сигурд сквозь грохот битвы.
Саксы стали просить пощады. Поняв, что им ее не видать, некоторые из них бросились за борт. Викинги догнали их и насадили на копья, как рыбу. Какой-то англичанин, заламывая руки и лопоча, пал на колени перед Пендой, но тот взмахнул мечом, и голова врага, исторгая кровь и подскакивая, покатилась по палубе. Увидав это, другой сакс, бросивший свое оружие, подобрал его и снова сжал кожаную рукоять. Если он знал Пенду, то должен был понимать: ждать от него милости так же бесполезно, как пачкать штаны. Уж лучше выбрать достойную смерть.
– Передай Сатане, что твой ублюдок хозяин скоро будет сосать то, чем делает детей! – прорычал Пенда, отталкивая вражеский меч в сторону и нанося противнику удар, который тот успел отбить.
Проворство неприятеля вызвало на лице моего друга подобие улыбки. Пенда сделал шаг назад и развел руки, словно нарочно открывая грудь, чтобы враг мог попытать счастья. Когда тот закричал и яростно замахнулся, Пенда отскочил, описал полный круг, развернувшись на пятках, и пронзил ему шею. Противник рухнул на колени. Обломок его ключицы, задетой мечом, остался торчать вверх наподобие страшной белой лучины. Алая кровь струей забила из раны, челюсть отвисла. Открытый рот зазиял черной дырой на черной бороде.
– Хочешь есть? – прорычал Пенда. – Попробуй вот это.
Острие меча вонзилось в череп поверженного спереди, а вышло сзади, но вытаращенные глаза так и не закрылись.
Едва мною успела овладеть жажда крови, как почти все было кончено. Мы с тошнотворной легкостью пропахали толпу англичан и теперь стояли среди изрубленных тел. Распоротые животы испускали зловоние. На искаженных от ужаса белых лицах застыла боль. Не дожидаясь приказа, мы сами выстроились стеной в четыре ряда перед мачтой «Фьорд-Элька». Асгот и семь или восемь викингов остались на «Змее» (на захваченном нами корабле было слишком тесно для того, чтобы мы все могли участвовать в битве, не мешая друг другу). Те наши воины держали наготове луки или копья и не спускали глаз с выживших англичан, которые, сжавшись в единый тугой узел, стояли на носу перед своим господином. Это были дюжие, зловещего вида мужи. Маугер, телохранитель Эльдреда, должно статься, знал, что ему уготовано: скоро черви будут глодать его плоть. Но если он и боялся, то виду не подавал. Их, приближенных олдермена, было пятеро. Видно, все они надевали кольчуги, пока мы резали их соплеменников. Такие ни перед чем не останавливаются, и с нашей стороны было бы глупо отнестись к ним, как к мелкой рыбешке. Они выстроились в плачевно короткую плотную стену перед темным деревянным крестом, который возвышался на месте гордой головы Сигурдова змея. Длинные усы Эльдреда лоснились от жира, темные глаза злобно таращились.
Сигурд шагнул вперед. Меч его был черен от крови. Мне не составило труда догадаться, какого он мнения о кресте на носу «Фьорд-Элька».
– Ты ничтожен, Эльдред, – сказал ярл по-английски. – Твое слово стоит меньше, чем коровье дерьмо. Ты предал меня. Ты – убийца собственного сына. – Последнее было в глазах Сигурда столь отвратительно, что он плюнул. – Для таких, как ты, у меня в запасе только сталь. Пусть ворон клюет твое мясо, волк выедает мозг из костей, а черви дожирают оставшуюся пакость, пока ты не превратишься в жалкое пятно, грязь среди грязи.
Саксы крепко держали щиты, ожидая нападения. Глядя в глаза собственной смерти, они сохраняли горделивый вид, и, признаюсь, мне не хотелось их убивать. Эти люди были отцами и мужьями, но прежде всего они были воинами и потому не выказывали страха, не молили о пощаде. Злая судьба дала им ничтожного господина, и я надеялся, что они спасутся, хотя знал, что им не спастись.
За нашими спинами послышались всплески: викинги принялись бросать тела англичан за борт «Фьорд-Элька», пока кровь не въелась в дубовые доски. Даже морской бриз не смог рассеять вонь дерьма, смешанного с кровью, и я с неудовольствием подумал о том, как долго нам предстоит скрести палубу, когда все будет позади.
Эльдред взошел на боевую площадку, сооруженную на носу. Теперь он больше чем на целую голову возвышался над своими людьми и был соблазнительной мишенью для наших лучников и копьеносцев.
– Я уэссексский лорд! – возгласил он. – А ты кто такой? Ты – языческая мразь, что копошится в темноте, как муха в бараньей туше! С такими, как ты, я дела не имею. Христианин не должен связываться с тебе подобными, если не хочет получить нож в спину. Давай, Сигурд, козлиный сын! Подойди и отведай английской стали! Или ты дерешься только с невооруженными людьми?
По правде, речь Эльдреда была недурна, хотя мало кто из викингов оценил его остроумие. Мы подняли щиты и двинулись вперед, однако Сигурд велел нам стоять на месте.
– Хорошо, Эльдред, – сказал наш ярл. – Я готов был поспорить, что ты станешь умолять о пощаде, как трус, ведь трус ты и есть. – Такое оскорбление – тяжелый камень. – Но я рад, что ты решил умереть, как мужчина, хотя жил, как ничтожество. Уэссекс – славный край. Такой земле нужны воины, готовые погибать с мечом в руках, не то через двадцать лет ее наводнят викинги. За юбки ваших женщин будут держаться норвежские дети, которые вырастут мужами, верными Одину и Тору. А твоего Белого Христа, как пятно от мочи, никто и не вспомнит.
Эльдред свирепо вытаращил глаза, длинные усы затряслись.
– Я буду драться с тобой, Сигурд! – рявкнул Маугер, чье широкое лицо побагровело от ненависти. – К черту богов! Поглядим, на что способны люди!
Кое-кто из викингов заворчал: мол, пора бы уже прикончить этих собак, вместо того чтоб с ними разговаривать. Норвежцы поняли немногое из того, что было сказано, но угрозу они распознали и пришли в возбуждение. Маугер слыл лучшим ратником Эльдреда, гранитным мужем, прошедшим множество битв. О нем говорили как о величайшем воине Уэссекса, и я не хотел, чтобы Сигурд с ним сражался. Мой господин тоже был прирожденным воителем; и потом, даже ярл порой оказывается пленником собственной чести. Вызов, что бросил ему Маугер, затмил сияние сундука, доверху набитого серебром.
– Эльдред! Ты сразишься со мною сам. Тогда я убью тебя, а людей твоих отпущу. Они, я вижу, преданные воины и заслуживают лучшей доли, нежели умереть за такого, как ты. – Сигурд поднял меч и направил острие в олдермена: – Что скажешь? Будешь со мною драться?
Верхняя губа Эльдреда сморщилась, как старая кожа.
– Не буду, – фыркнул он. – Вместо себя я пошлю Маугера. Он сразится с тобой или с любым из твоих людей.
Маугер тряхнул головой, исполненный решимости. Мышцы его голых рук налились кровью под браслетами и нательными узорами. Это был грозный седовласый боец с каменным лицом, и я не завидовал тому, кому предстояло скрестить с ним меч.
– Я займусь этим ублюдком! – завопил Пенда, впившись в Маугера голодными очами.
– Что они говорят, Ворон? – прошипел Бьорн.
Мы стояли в третьем ряду и наблюдали за происходящим, выглядывая из-за плеч товарищей.
– Маугер бросил вызов Сигурду, – объяснил я по-норвежски.
Услыхав мой ответ, викинги принялись беспорядочно сыпать в англичан проклятьями.
– Я насру тебе на морду! – крикнул один.
– Родные матери не смогут собрать вас по кускам, смердящие подонки! – проорал другой.
Флоки Черный и Свейн Рыжий стали упрашивать Сигурда, чтобы тот позволил им сразиться с Маугером вместо него, но ярл велел всем придержать языки.
– Я ваш предводитель, и это мое право, – сказал он, вкладывая меч в ножны. – Опустите оружие, сыны Уэссекса. Даю вам слово, что сегодня вы не будете кормить воронов своим мясом. Я принимаю вызов Маугера. Если он победит, вы все свободны.
– А если не победит? – спросил один из саксов, за что Эльдред на него укоризненно зашипел.
Тому, что английский воин осмелился задать такой вопрос, я не удивился: в тот миг олдермен был для него не так страшен, как мы. Сигурд пожал плечами:
– Если выиграю я, то я и буду плести ваш вирд. Может, вы умрете, а может, и нет.
Англичане переглянулись. Их умы, верно, корчились, как змеи, пытаясь решить, что же лучше: понадеяться на победу Маугера и бесславно сложить оружие или же сразиться с нами и принять неминуемую, но достойную смерть. Вирд человека, его судьба, скрывается в туманной дымке. Несколько часов назад саксы плыли по спящему морю, не зная, что принесет им утро. Внезапно на них напали мы, язычники, – гости из страшных детских снов, пропитанных мочой. Англичане думали, что уничтожили нас, но мы явились и будем мстить. Мы завладели нитями их судеб и перерезали их. Эти гордые воины были слугами своего господина и остались верными ему до конца. По его приказу они склонились и опустили свои мечи на палубу «Фьорд-Элька».
– Славный выйдет поединок – настоящий хольмганг, как встарь! – сказал Бьорн, восторженно сверкнув глазами.
– И думается мне, брат, что первая кровь дела не уладит, – ответил Бьярни, ощерясь.
Нашу стаю разделили надвое: Улаф повел «Фьорд-Эльк», а Сигурд вернулся на «Змея» вместе с английскими пленниками и некоторыми из своих волков, включая меня. На обоих кораблях оказалось достаточно гребцов, чтобы плыть, но недостаточно для того, чтобы плыть быстро, и нашему ярлу предстояло найти выход из этого затруднения. Хотя когда на судне мало людей, то под парусом оно летит, как крылатый дракон, даже при набитом трюме.
– Связать их! – приказал Сигурд, едва мы вылезли из окровавленных кольчуг и пропотевших шлемов, которым предстояло лежать грязными до тех пор, пока ветер не позволит нам поднять парус и заняться чисткой.
Мухи не заставили себя долго ждать. Они облепили доспехи, оружие и палубу, упиваясь загустевшей кровью. Сперва мы пытались их отгонять, но после бросили. Поедателями мертвых тел у нас обыкновенно слывут вороны и волки – эти падальщики, что приходят на каждое поле брани. Мало кто вспоминает мух.
Ярл Сигурд, кивнув, плюнул за борт.
– Отцепляй, Дядя! – крикнул он.
– Будет сделано!
Выдернув крюки, Улаф покачал головой и зацокал языком: железо оставило на дереве шрамы – постыдное напоминание о том, что наш «Фьорд-Эльк» побывал во вражеских руках.
– Ничего, Дядя, ширстреки легко заменить, – сказал Брам, хлопнув Улафа по плечу, и снял последний крюк.
Корабли мягко закачались на ровной глади утреннего моря, задевая друг друга бортами. Теперь мы, сбросившие свою броню, были свободны, а англичане связаны. Их усадили на носу, под головой Йормунганда. На руки Эльдреда не стали тратить веревок: для олдермена это было скорее оскорбление, чем дань его высокому титулу. Так Сигурд решил ему показать, что он, Эльдред, не воин и опасен для нас так же, как женщина или дитя.
Воды прилива отнесли оба корабля ближе к берегу. Теперь мы гребли в обратную сторону, чтобы сперва отойти от скалистого мыса и лишь потом вернуться в бухту, где нас ждали отец Эгфрит и Кинетрит. Сгорая от желания скорее увидеться с нею, я предложил Пенде взять мое весло и поучиться гребле. Сейчас это было нетрудно: просто борись с течением, чтобы корабль не сносило. Однако мой друг сакс оказался не самым прилежным учеником. Я понял это, как только он обозвал меня собачьей задницей и послал меня к горным троллям.
– Рано или поздно тебе придется этому учиться, Пенда, – сказал я, чувствуя, что глаза мои улыбаются. – Лучше теперь, чем в шторм. Ты просто смотри на Арнвида и делай, как он. Я в тебя верю.
– Ах ты, дерзкий щенок! Это же чертовски тяжелая работа!
Моя усмешка не прибавила ему желания испытать свои силы, но после нескольких новых оскорблений он все же сел на мой сундук и взялся за гладкую еловую рукоять.
– Англичанин на веслах! Ты что, Ворон, вздумал нас утопить? – крикнул Бьорн.
Кто-то из викингов расхохотался, а кто-то помянул Ньёрда.
– Надеюсь, девица и раб Христов умеют плавать, Ворон? – спросил Сигурд, глядя на берег. – В высокой воде могут прятаться камни, на которые нам лучше не налетать. Так что этим двоим придется немного намокнуть.
– Кинетрит плавает, точно рыба, господин, – отозвался я, вспоминая, как утром тщетно пытался ее догнать. Мне уже казалось, что с того часа, когда мы вдвоем лежали на траве в укромной бухте, прошла целая жизнь. Теперь отец Кинетрит был нашим пленником, и я не знал, каково ей будет это увидеть. – Ну а что до монаха, господин, то мне неизвестно, под силу ли ему сюда доплыть. Надеюсь, нет. – Сигурд усмехнулся. – Или, может, Асгот попросит Ньёрда послать нам морское чудище, которое проглотит эту куницу?
– Бедное чудище; Эгфрит, должно быть, отвратен на вкус. Как скисшее молоко, тухлые яйца… или того хуже, – сказал Сигурд и стал заплетать свою густую золотистую бороду. – А что, Ворон? Легкая была битва, верно?
– Слишком легкая, господин, – ответил я, пытаясь прихлопнуть муху, которая не отставала от сгустка подсохшей крови на моей руке. – Я их почти пожалел.
Перевязывая косу кожаным шнурком, ярл покачал головой. С «Фьорд-Элька» доносился стук топора о дерево: викинги занялись крестом, который англичане водрузили на носу.
– Ты их пожалел? Да они, если б им это удалось, отрезали бы твои яйца и заставили бы тебя их съесть. Странный ты, Ворон. Любовь к врагу больше к лицу рабам Христовым, а тебя я взял в наше братство, чтобы ты, как велит нам Тор, любил хорошую битву. И не вздумай жалеть тех, кто мечтает высушить твои кишки на ветру.
– Я сказал, что почти пожалел их, господин. Но один из них обмочился прямо мне на башмаки. И тогда я подумал: «Хель вас всех побери!»
Сигурд расхохотался:
– Так-то лучше. Узнаю моего Ворона, сына грома.
Мы замахали руками, показывая Кинетрит и Эгфриту, что им придется подплыть к кораблю. Кинетрит принялась уговаривать монаха. Даже взяла его за руку и потянула к воде. Наконец они оба поплыли, да так легко, что я подумал: «Похоже, Эгфрит не куница, а выдра». Им спустили веревку, за которую они несколько мгновений держались, переводя дыхание, пока мы табанили, борясь с течением. Потом их втащили на борт, как рыбу, и дали им покрывала. Увидав на носу «Змея» своего отца, Кинетрит, и без того бледная от холода, побелела как смерть.
– Я хочу говорить с ним, – сказала она, роняя на палубу капли воды с длинных волос.
Эльдред заметил дочь, и глаза его потемнели, будто от удара мечом по лицу. Однако он встал, подняв подбородок, и принужденно улыбнулся. Слуги олдермена остались сидеть, потупив взоры. Каждый из них теперь думал о своей участи. Я обратился к Сигурду, чтобы спросить, можно ли девушке подойти к отцу, но ярл метнул взгляд мне за спину, и я, повернувшись, увидел, что она уже шагает по палубе, бросив мокрое покрывало и на ходу связывая волосы.
– Пригляди-ка за ними, Ворон, чтобы она его не убила, – сказал Сигурд, почесывая заросшую бородою щеку.
И я пошел за Кинетрит.
