Сигурд ждал нас в роще вместе с Флоки Черным и двадцатью другими викингами, снаряженными для боя. Когда мы встретились, их бороды разомкнулись в улыбке.

– Не прав я был, когда сказал, будто из вас двоих выходят хорошие рабы Христовы, – рассмеялся Халльдор, позабавленный нашим плачевным видом.

– Проголодался, парень? – спросил Сигурд, вытаскивая из мешка краюху хлеба и протягивая ее мне.

Я отломил себе кусок, а остальное отдал Пенде. В глазах ярла блеснул огонек, которого я не видел у него после хольмганга. Я подумал, что он радуется тому, какой затейливый узор сложился из его замысла.

– Ты пахнешь хуже, чем дерьмо тролля, – рассмеялся Сигурд, сделав шаг назад.

– Не поверишь, – ответил я, – но франки не пригласили нас в свои горячие купальни, о которых мы наслышаны. Злобные поганцы!

Внезапно я стал ощущать, как меня кусают блохи, ползающие под перепачканной сутаной. Я огляделся, ища взглядом Кинетрит. Конечно, ее не было, ведь дело могло дойти до боя. Да я и не хотел, чтобы она увидала меня таким грязным.

– Сейчас, Ворон, они и сами не станут тратить воду на мытье. До чистоты ли, когда зад горит! – удовлетворенно произнес Сигурд и, воткнув копье в землю, устланную опавшими листьями и хворостом, развернулся, чтобы зашагать прочь, но вдруг заметил, что некоторые его люди насторожились от треска сучьев.

Сигурд замер. Мы приготовились драться.

– Всё в порядке, – крикнул я. – Это датчане. Они бежали вместе с нами. – Из-за деревьев показались наши товарищи по заключению. Их худые лица выражали страх. Похожие на загнанных зверей, они не знали, подойти ли им ближе или броситься обратно в лес. Я сказал: – Они помогли нам, Сигурд. А их ярл умер и сгнил. – Пока Сигурд изучал взглядом датчан, казавшихся бородатыми скелетами в рубище, остальные норвежцы смотрели на него, ожидая приказа. – Эти люди пойдут за тобой, господин, – прибавил я. – И они храбры. Слабый не выжил бы в той тюрьме.

– Пойдут за мной? – произнес Сигурд, почесывая золотую бороду. – Да они еле держатся на ногах, Ворон. Ползти по берегу ручья – и то едва ли им под силу.

Тем временем подоспели другие датчане. Теперь их было не меньше двух десятков. Почти все они тяжело дышали, некоторые в изнеможении согнулись пополам. Руки их оставались скованными. Сигурд взял мешок с едой, шагнул навстречу датчанам и бросил его ближайшему из них. Потом ярл повернулся, чтобы продолжить путь, а вместе с ним повернулись и все его люди.

– Они могут следовать за нами, Ворон, – сказал он. – Но если к рассвету их не будет на пристани, пускай достаются франкам.

Мы, широко шагая, устремились вперед, а датчане кое-как поплелись следом. Когда мы добрались до реки, было еще темно. Не в силах дольше ждать, я спросил о Кинетрит. Оказалось, Флоки Черный и Халльдор наблюдали за нами из леса и видели всадников в синих плащах, несшихся по лугу с горящими головнями. Франков было слишком много, и потому викинги не могли выйти из укрытия. Наконец они нашли обессиленного Эгфрита под вязом. Рядом лежала Кинетрит. Зная, что нам с Пендой помочь нельзя, Флоки и его двоюродный брат доставили монаха и девушку на корабль.

Сейчас Эгфрит ухаживал за Кинетрит в шалаше, построенном на корме «Змея». Улаф тихо сказал мне, что ум девушки как будто бы блуждает впотьмах, и монах пытается выманить его на свет.

– Я пойду к ней, Дядя, – сказал я, все еще дрожа от усталости.

Улаф положил свою ручищу мне на плечо.

– Не тревожь ее, Ворон. Пускай монах о ней позаботится. Такие, как мы, ей сейчас не нужны. Лучше отдохни, парень.

Я кивнул: у меня не осталось сил спорить. Мы с Пендой и даже Брам были совершенно вымотаны, и потому, переодевшись в свое платье, рухнули на шкуры. Нам дали по пригоршне мяса и по бурдюку пива. На случай нападения франков выставили часовых, «Змея» и «Фьорд-Эльк» подготовили к бою. Однако оранжевое свечение на востоке говорило о том, что у императорских солдат есть другие заботы.

Сигурд ошибся, решив, будто датчане не в силах ходить. К рассвету не меньше шестидесяти из них добрались до пристани. Казалось, они пришли на зов самой реки: их истерзанные души вырвались из царства Хели, заслышав шум воды, сулящий жизнь и свободу. Увидав такую силу воли, люди Сигурда из собственных запасов сытно накормили и хорошо одели датчан, а также помогли им освободиться от оков.

– Много ли оказалось таких, кто не смог дойти? – произнес я, подумав об узниках, которые теперь коченели в темном лесу между пристанью и городом, сраженные раневой горячкой или голодом (эти убийцы ничуть не милосердней франкийской стали).

– Они возвратились к жизни благодаря тебе и Сигурду, – ответил Пенда, потирая следы, оставленные на запястьях кандалами.

– Если б не Сигурд, мы бы тоже сейчас гнили, – сказал я, подумав о том, какую невероятную хитрость проявил наш ярл, использовав пернатых для поджога: более ловкого замысла я еще не видывал, хотя поймать так много птиц и привязать к ним кусочки меха было, надо полагать, непросто.

На рассвете начался дождь. Коричневатый дым, висевший на востоке, сливался с низким серым облаком, пришедшим с севера и принесшим с собой влагу. Огонь на соломенных крышах, вероятно, уже догорал, однако новые угли алели в сердцах франков, грозя новым пожаром – пожаром мести.

Многие из кораблей, стоявших на пристани, ушли: их капитанам не нравилось соседство с воинами, хотя ни викинги, ни англичане никому не мешали заниматься своим делом. Теперь же, когда по приказу Сигурда Свейн огромным топором срубил крест на носу «Змея», последние франкские суда снялись с якорей и ускользнули вниз по реке. Датчане готовили к отплытию свои корабли, которые, хотя и уступали нашим, были вполне хороши для плавания по морю. В их изящных очертаниях и в резьбе на носах чувствовалась рука мастера-язычника. Человека, который стал для бывших узников кем-то вроде вожака, звали Рольфом. Под его наблюдением датчане проверили балласт, руль, заделку швов, паруса и лини, чтобы, несмотря на раны и истощение, суметь отплыть вовремя.

Мы с Пендой влили в себя столько пива и меда, желая размочить изнывшие кости, что едва могли держаться на ногах, когда из леса примчались Кальф и Остен. Их копья были опущены, щиты бились о спины. Викинги собрались, чтобы выслушать известия.

– Мы нагадили в медвежью берлогу, господин, – сказал Кальф Сигурду. – Синие плащи готовятся к бою. И не они одни: народ тоже ополчился. Сдается мне, франки не рады, что мы подожгли их дома.

– Их ведет этот раб Христов, тощий, как сопля, – прибавил Остен, подразумевая епископа Боргона. – Даже мечом размахивает.

– Да ну! – удивился Улаф. – Тогда этот костлявый ублюдок отрежет себе ногу, прежде чем успеет сюда добраться.

Боргону не терпелось сразиться с нами со дня несостоявшегося крещения Сигурда, и теперь представился отличный повод. Ярл бросил взгляд на «Змея», подумав, возможно, о несметном богатстве, спрятанном в ее трюме.

– Пора убираться, – сказал он. – Готовься к отплытию, Дядя.

Теперь мы стали франкам врагами и потому должны были идти только на север, минуя срединные земли империи, где на берегах петляющих рек нас могли поджидать сотни засад. Нам предстояло идти вниз по течению, и в любой другой день мы бы подняли паруса, чтобы вода и ветер, какой бы он ни был, сами несли нас вперед, но сегодня о ветре говорить не приходилось, а река, не успевшая разбухнуть от дождя, двигалась медленно. Не желая быть настигнутыми врагом, мы взяли весла. Грести пьяным нелегко: даже если ты не упадешь со своего сундука, нужно очень постараться, чтобы работать согласно с остальными, разрезая лопастью воду, а не просто подымая брызги. Однако Пенде и мне опьянение скорее помогло, позволив забыть о том, как мы все еще слабы. Думаю, наши движения не нарушали общего лада.

Три датских корабля довольно бойко шли за нами следом. Весла, более короткие, чем наши, плавно опускались и поднимались. Памятуя о том, как измучены гребцы, я восхитился их работой. Рольф подгонял своих людей, и маленькие ладьи, не отставая, шли по разрезанной нами воде. Их было три, и они менялись местами, поочередно пристраиваясь к корме «Фьорд-Элька». К счастью для них, наши суда, отягченные серебром, оружием и всякими товарами, сидели ниже обыкновенного и двигались медленнее. Однако нас самих это впоследствии едва не погубило.

– Твои тощие датчане неплохо гребут, Ворон, – прокричал Кнут с правого борта. – Но идти вниз по реке не то же самое, что бороздить море.

Губы нашего рулевого были изогнуты в улыбке, уверенные руки сжимали румпель, натертый ими до блеска.

– Надеюсь, они еще смогут проявить себя, Кнут, – ответил я.

Мы оба не знали, когда попадем в открытое море и что ждет нас на пути. К тому же меня одолевали и другие сомнения. Нашей волчьей стае доводилось участвовать в больших боях, наживать грозных врагов и строить замыслы, какими гордился бы сам Локи. Мы снискали воинскую славу, и имя Сигурда разнеслось за тридевять земель. Сагам о наших деяниях суждено было клубиться у очагов, подобно сладкому дыму, который вдыхают и стар и млад. Животы наших кораблей отяжелели от серебра. Все мы сделались богачами, а Сигурд мог теперь стать королем своего народа, хотя для этого ему, вероятно, пришлось бы убить нынешнего короля. Выйдя в открытое море, ярл, несомненно, направил бы носы наших драконов на север, к земле фьордов, и тогда я наконец ступил бы на те скалы, о которых викинги говорили с такой любовью. Я был уверен, что, как только это произойдет, туман в моей голове рассеется и я все вспомню. Я пойму, почему, когда старый Эльстан меня нашел, на моей шее висел языческий нож. Я почувствую, что фьорды – мой дом. С чего я бродил, как завороженный, в дубовых лесах возле Эбботсенда, если чары сейда не будили во мне предков, привыкших искать лучшие стволы для килей кораблей-драконов, подобных «Змею»? Почему мое сердце бьется как меч о внутреннюю сторону щита? Почему я дышу в лад с еловыми веслами, ныряющими в холодную воду?

– Быстро они явились! – сказал Свейн Рыжий, откидываясь назад.

Он греб с неистощимой силой, сидя у правого борта. Посмотрев на восточный берег, поросший пушистым песколюбом, мы все увидели императорских всадников. Судя по легкому вооружению, это были разведчики. Так же быстро, как появились, они галопом ускакали на север – туда, куда указывали наши носы.

– Сдается мне, – сказал Пенда, – мы видим их не в последний раз.

– Хочу, чтобы вы вспотели, парни! – крикнул Улаф.

Все мы знали, что соревнуемся с франками в скорости: наши весла против их лошадей. Река была переменчива, как божество. На прямых участках она благоволила нам, а на изгибах – нашим врагам. Мы гребли, не чувствуя себя. Все наши кости и мышцы самозабвенно отдались тому беспрестанному движению, что для викинга так же естественно, как дыхание. От быстроты взмахов у меня пересохло в горле, сердце стучало в груди, по лицу струился липкий жирный пот. Я бросил беглый взгляд назад: несмотря на тяжесть нашего груза, датчане начинали от нас отставать. Я стал шепотом молить Тора, чтобы он укрепил их силы. Мы дали им лишь несколько плохоньких копий и пару охотничьих луков; попадись они франкам, все кончилось бы для них плачевно.

Суда, которые мы видели утром на реке, стояли, зарывшись носами в камыши. Их капитаны отчаянно старались исчезнуть с нашего пути. Люди на палубах провожали нас взглядами, полными восхищения и страха, когда мы проносились мимо, размеренно всхрапывая при взмахах весел, что поднимались и опускались, как крылья. На правом берегу стали появляться местные жители – не солдаты, а простые франки: крестьяне, ремесленники, даже женщины. Это не предвещало ничего доброго. Видно, всадники уже проскакали по этим деревням и предупредили народ о нашем приближении. Те, кого мы сейчас видели, нарочно пришли на нас посмотреть. Зная, что мы спешим и не позволим себе остановиться, некоторые франки выпускали стрелы, которые впивались в доски или пролетали над нашими головами.

– Ублюдки, – проворчал Пенда, когда одна из стрел ударилась о борт рядом с ним. Нам следовало вывесить на ширстрек щиты, чтобы защитить хотя бы сидящих по правому борту.

Когда солнце поднялось на вершину небосклона, Кнут предупредил Сигурда (ярл греб вместе с нами), что с мола, видневшегося впереди, нас готовятся атаковать два франкских военных корабля.

– Дело нешуточное, – сказал кормчий. – Корабли мощные, сразу видно, но мы можем попробовать проскочить мимо, пока они не отплыли. – Он скривил лицо: – Эти безбородые сволочи, похоже, здорово распалились.

Однако Сигурд не захотел допустить, чтобы на нас напали, когда мы все на веслах, и, хотя это отняло время, стал собирать боевой отряд.

– Свейн, Флоки, Брам, Аслак, Бьярни, Ворон, сюда! – приказал он, вытаскивая свое весло из отверстия. – Пенда, ты тоже, ведь гребешь ты как английская девчонка.

Мы, ввосьмером, заспешили на нос «Змея», сложив весла и взяв вместо них копья со щитами. Браги собирал такой же отряд на носу «Фьорд-Элька».

– Ну а вы, сукины дети, гребите! – крикнул Сигурд тем, кто остался на скамьях. – Гребите так, будто здесь ваши отцы.

Первый из франкских кораблей отчалил и, резко молотя веслами, устремился к реке. Канал за ним грозил скоро стать слишком узким, чтобы мы с датчанами могли по нему пройти.

– На борту епископ Боргон, – объявил Эгфрит и указал на знамя из красного шелка, развевавшееся на корме судна.

– Быстрее, сыны грома! – взревел Сигурд. – Ваши предки смотрят из чертога Одина! Пускай Всеотец уничтожит вас, ежели вы их опозорите!

После этих слов викинги налегли на весла, зарычав от боли в легких, едва не лопнувших от натуги. Все мы знали: если франки поймают нас в этой реке, нам, вероятно, не удастся выбраться из западни.

Отчалил и второй корабль. Нет, нам было уже не уйти. Я нахлобучил шлем, и мы выстроились кабаньей головой, или клином. Перед нами возвышалась голова Йормунганда, вернувшаяся на свое законное место. Мне показалось, что я увидел епископа Боргона: он взмахнул худосочной рукой, и на облачном небе вместо креста мелькнул меч.

– Поднимай щиты! – крикнул Брам, когда первые стрелы полетели в нас и упали на палубу или за борт.

Обыкновенно мы подходили к врагам так близко, что по запаху могли сказать, чем они сегодня завтракали. Затем при помощи крючьев мы сцепляли корабли вместе и дрались на палубах, как на суше. Но сейчас следовало действовать иначе. Одна из стрел воткнулась в щит Флоки. Викинг перевернул его и мечом отсек древко, оставив железный наконечник внутри.

– Эти недоумки хотят поскорее встретиться со своим богом, – пробормотал Черный, плюнув через борт.

– Соберитесь с силами! – проорал Сигурд.

Кнут крикнул тем, кто сидел с правого борта, втащить весла. «Змей», страшно накренившись, подался влево, но этого оказалось недостаточно, и наш нос ударился о нос франкского корабля. Раздался оглушительный треск. Затем поднялся рев, и мы бросились на правую сторону встречать врага. Приготовившись, если подвернется случай, метать копья, мы держали щиты поднятыми. Вражеское судно не так низко сидело в воде, и это давало франкам возможность смотреть на нас сверху. Гребцы с нашего правого борта теперь встали и оборонялись от стрел, летевших со смертельно близкого расстояния. Те же, кто сидел слева, продолжали грести: мы боялись, что, если они бросят весла, «Змей» перевернется.

Один из франков подался вперед, выкрикивая своим солдатам какие-то приказы. С быстротою молнии я вонзил копье ему в горло и со всей силы повернул, прежде чем выдернуть острие. От моего шлема отскочила стрела. Свейн Рыжий подцепил императорского солдата, всадив ему в плечо свою огромную секиру, и перебросил его через ширстрек. Франк разбил лицо о корпус «Змея», прежде чем исчезнуть в воде под ее брюхом. Сигурд метнул копье, поразив толстого воина в мясистую шею. Тот закричал, как женщина, и упал, вцепившись в древко. Всюду сыпались стрелы, втыкаясь в палубу и в щиты, застревая в кольчугах или путаясь в плащах. Послышался еще один сильный удар: это «Фьорд-Эльк», пройдя с левого борта, столкнулся со вторым франкским кораблем. Но река не перестает течь, когда людям приходит в голову убивать друг друга, и мы продолжали неуклюже двигаться по течению, развернутые боком. Оба судна медленно, но верно поворачивались носами вниз. Кальф, шатаясь, попятился, лицо его исказилось от боли: ему в плечо вонзилась стрела. А у Халльдора была рассечена щека, и мясо вместе с кожей и взъерошенной бородой повисло, обнажив кость. Глаза викинга расширились от ужаса.

– Дядя, отцепи нас от этого поганого корыта! – крикнул Сигурд, ударяя мечом по франкскому щиту.

И тут я увидал Кинетрит. Она стояла на корме «Змея», и низкорослый англичанин Виглаф умолял ее укрыться за его щитом. Но она лишь указала на восток. Когда Виглаф посмотрел в ту сторону, его лицо выразило все: три, если не больше, франкских корабля (поменьше первых двух) отчалили от мола, заполненные вооруженными людьми, и готовились послать смертоносную тучу на наш правый борт. Копье, вылетевшее из толпы врагов, отскочило от шишака моего щита. Улаф и Брам Медведь, подбежав к нам, принялись поднимать весла и бить ими по борту франкского судна. Викинги налегали изо всех сил, стараясь оттолкнуть неприятельский корабль. Бодвар с Ирсой взялись помогать. Эти четверо подвергали себя большой опасности, и потому некоторые из нас стали прикрывать их своими щитами, вместо того чтобы разить противника. Асгот, Ульф и Гуннар швыряли неважно изготовленные копья, которые мы подобрали. Враги пригибали головы. Ни одна из сторон не использовала крюков, и я подумал, что франки хотят сцепиться с нами борт о борт не больше, чем мы с ними.

Датчане тем временем догнали нас и принялись метать стрелы и копья в небольшие франкские суда, чем помогли нам. Рольф понял, что ладьи нужно держать носами по течению, чтобы не угодить во вражескую западню. Полоска воды уже отделяла «Змея» от корабля противника. Улаф подстегнул своих помощников, и они сделали последнее отчаянное усилие, чтобы оттолкнуться от судна, которое, как кричал Дядя, строили слепые тупоголовые сыновья однорукого тролля. Брам и другие викинги не нуждались в побуждении: как только расстояние между кораблями увеличилось, половина из всех, кто был на левом борту, схватили весла и уселись на сундуки, а остальные стали прикрывать их щитами.

– Ворон! – крикнул кто-то. – Ворон!

Обернувшись, я увидел Боргонова телохранителя, того самого великана. Пробираясь сквозь толпу франков, он лез на корму, где его соратники все еще стреляли, ведь корабли едва разошлись на расстояние вытянутой руки.

– Чего хочет этот здоровенный ублюдок? – произнес англичанин Ульфберт, вкладывая меч в ножны и швыряя копье.

Оно пролетело рядом с лицом великана, вставшего на ширстрек. Норвежские стрелы проносились мимо него. Казалось, он вот-вот на нас прыгнет, хотя полоса воды между двумя кормами ширилась.

– Этот здоровенный кусок дерьма, видно, спятил, – сказал Пенда, вытаращив глаза.

– Эй ты, большая зловонная куча! Я здесь! – крикнул я, поднимаясь на приступку в основании мачты и стуча мечом по щиту. – Ты, кабанья морда!

Франк увидал меня, и ухмылка расползлась по его лицу. Он как будто даже не заметил стрелы, отскочившей от железной чешуи на его плече. Викинги, стоявшие на корме «Змея», невольно попятились, освободив пространство перед румпелем. Их щиты по-прежнему были неподвижно подняты, хотя поток копий и стрел начинал иссякать. Наконец великан согнул мощные ноги, выбросил руки вперед и, прыгнув, с глухим ударом приземлился на нашу палубу. Это был мощный скачок, особенно если учесть тяжесть тела и снаряжения. То, что викинги позволили Боргонову телохранителю его совершить, а не выстроились у ширстрека и не столкнули верзилу в темные глубины, было данью уважения.

– Он мой! – взвыл Свейн Рыжий, устремляясь к великану, который даже не обернулся, чтобы взглянуть на свое судно, удалявшееся от «Змея» благодаря усилиям наших гребцов.

Франки стояли у себя на корме, пялясь на нас из-под шлемов и по-прежнему сжимая в руках мечи и копья. Однако вскоре им был отдан приказ, и тогда они бросились на свои скамьи, сунули весла в воду и погнали корабль за нами.

– Нет, Свейн, – выпалил я, схватив за плечо Бьярни: тот тоже выступил вперед, желая сразиться с тем, кто снес голову его брату. – Эта битва за мной.

«Фьорд-Эльк» к тому времени уже оторвался от врага: франки на втором корабле дали задний ход, не желая оказаться зажатыми между двумя языческими ладьями, что позволило датчанам проскочить вперед. Теперь «Змей» замыкал вереницу драконов.

Боргонов великан, осклабясь, поманил меня коротким топором, который держал в левой руке. Свейн нахмурился. Я знал: он хочет прогнать меня и познакомить франка с собственным двуручным топором на длинном древке. Но Рыжему все же пришлось прикусить язык, чтобы не принижать меня в глазах противника, хотя его собственные глаза вполне откровенно выражали все, что было у него на уме.

– Этот здоровенный комок соплей тролля уже отведал моего ножа, – сказал я. – Теперь я выпущу из него зловонные кишки и скормлю их рыбам.

Я поднял щит и зашагал к франку, чувствуя, как страх скручивает мой желудок. Мне внезапно занадобилось облегчиться, и, наверное, я наполнил бы целое ведро. Мой враг, воин без щита, был огромен, не меньше Свейна, и двигался с уверенностью человека, привыкшего убивать, не сбавляя шага. Верно, он и сам знал, что, прыгнув на палубу «Змея», предрешил свою судьбу. Совершивший такое мог быть либо совсем бесстрашным, либо безмозглым, либо сумасшедшим. Ни то, ни другое, ни третье не сулило мне ничего хорошего.

– Давай, Ворон! – завопил кто-то из гребцов позади меня.

– Распотроши сукина сына! – прокричал другой.

Ободряющие возгласы слились в раскатистое подобие грома, меж тем как руки англичан и норвежцев продолжали поднимать и опускать весла. Я посмотрел на Сигурда: тот нахмурился, однако кивнул, понимая, вероятно, что я должен поквитаться с убийцей Бьорна, спасшего мою жизнь ценою своей. По той же причине отступил и Бьярни, страстно желавший убить франка собственноручно.

Сейчас гребли все, кроме Флоки, Свейна, Бьярни, Пенды, Улафа, Сигурда и Кнута, державшего румпель. Из уважения к храбрости врага зрители поединка вложили мечи в ножны и сели на пустующие задние скамьи. Только Бьярни стал со щитом возле кормчего, защищая его. Франкские корабли держались позади нас: их капитаны и, само собой, Боргон, желали видеть схватку, хотя епископ, надо полагать, плевался ядом, разозленный безрассудной выходкой своего человека. Священник наверняка знал, что ему придется искать себе нового телохранителя, даже если великану удастся убить меня.

– Проделай ему в заднице новую дырку, Ворон! – рыкнул Флоки Черный.

– Отрежь говнюку яйца, парень! – произнес Улаф, почесывая бороду, похожую на птичье гнездо.

Я шепотом призвал на помощь Одина и поцеловал обод своего щита. Затем, стиснув челюсти и сглотнув комок страха, распиравший мне горло, выступил вперед.