Отражаясь от берегов Эйдиллиона, свет розовой вспышкой дробит небо на куски. Зависшее над горизонтом солнце опоясано удивительным оттенком красного — словно расплавленный коралл. Меня вытаскивают из темноты клетки в сокрушительные объятия тепла и цвета. Свет есть в любом уголке мира, но в Эйдиллионе он ближе всего к магии. Вроде той, что создала клинок Элиана или трезубец моей матери. Словно грезы способны сотворить нечто мощнее реальности.

Трава в доках цвета неоновых пескарей. Кругом раскинулся целый плавучий луг, а ветви можжевельника тянутся ввысь, как фейерверки, а дождевые капли прочным бисером цепляются за иголки. Эти светящиеся сферы указывают нам путь к земле.

Мне тепло. Это новые ощущения, далекие от щекочущих прикосновений льда, которые я любила, будучи сиреной, и режущего холода, сковавшего мое человеческое тело на борту «Саад». Я избавилась от влажной рубашки Элиана, что липла ко мне и в итоге застыла как вторая кожа. Теперь на мне рваное белое платье, на талии стянутое поясом толщиной с мою щиколотку, и огромные черные сапоги, грозящие поглотить мои новые ноги целиком.

Ко мне подходит Мадрид:

— Свобода у тебя в кармане.

— Свобода? — смотрю на нее с осуждением.

— Кэп ведь собирался освободить тебя по прибытии, разве нет? Нет огня, нет и пробоин.

Я узнаю поговорку. Так говорят в Клефтизе, королевстве воров: «нет ущерба, нет проблем», — говорят пираты, что грабят встречные корабли да прибрежные города, у которых швартуются. Если никого не убить, клефтизцы не поверят, что было совершено преступление. Их пираты верны своей природе и плевать хотели на благородные цели и мирные намерения. Они плывут за золотом, удовольствиями и болью — первое забирают, последнюю причиняют. Если Мадрид из Клефтиза, то Элиан набрал отличную команду. Худшие из худших всегда лучшие.

— Ты так доверяешь своему принцу, — замечаю я.

— Он не мой принц. Он вообще не принц на этом корабле.

— Охотно верю. Мог бы проявить вежливость, когда я предложила помощь.

— Скажем прямо, — хмыкает Мадрид, — помочь ты хочешь только себе.

— А есть те, кто хочет иного?

— Капитан, — в ее голосе сквозит восхищение. — Он хочет помочь миру.

Я смеюсь. Принц жаждет спасти обреченный мир. Пока моя мать жива, мы не увидим ничего, кроме войны. И ради собственной безопасности Элиану лучше убить и меня, и каждого, кому он не может доверять. Но вместо этого он держит меня в плену. Достаточно подозрителен, чтобы запереть меня, но недостаточно жесток, чтобы отнять мою жизнь. Он проявил милосердие, и будь то слабость или сила, меня все равно коробит.

Я наблюдаю, как Элиан спускается с корабля, не обращая внимания на спасенную девушку, которую теперь собирается так легко бросить. На последних шагах он срывается на бег и прыгает, так что, когда его ноги касаются травы, в воздух взлетает миллион крошечных капель, словно дождь. Принц снимает шляпу и размашисто кланяется до земли. Затем загорелой рукою взъерошивает свои и без того всклокоченные волосы цвета воронова крыла и вновь нахлобучивает шляпу на голову. И теперь просто стоит, уперев руки в бока и разглядывая пейзаж.

Даже с высоты палубы «Саад» я слышу его шумное дыхание. Нас омывает радостью Элиана, точно порывами незнакомого ветра. Команда с улыбками наблюдает, как их капитан пялится на океан травы и можжевельника и мерцающую вдали стену, будто сотканную из света. Дворец возвышается над чертой города как мираж.

— Он всегда так делает, — говорит Колтон Торик.

Меня накрывает его огромной тенью, но, несмотря на первое впечатление, старпом Элиана не такой уж жуткий пират, каким мог бы быть. Лицо у него добродушное, расслабленное. Руки вечно спрятаны в карманах потрепанных шорт. И когда он говорит, голос звучит мягко, словно эхо после взрыва.

— Эйдиллион — одно из его любимых королевств, — объясняет Торик.

Как-то не верится, что принц — романтик. Мне показалось, всю эту сентиментальщину он, как и я, считает полной нелепицей. Я сразу поняла, что Мидас не в числе его любимых мест — мужчины не строят дома, коли им уже есть куда возвращаться, — но я бы сделала ставку на Агриос, страну бесстрашия. Или край воителей, Полемистес, который я выбрала для собственной родины. Земля солдат у вечной грани войны. Бойцов и убийц, что не видят смысла притворяться кем-то другим.

В жизни бы не догадалась, что печально известный охотник на сирен не чужд человечности.

— Я тоже обожаю Эйдиллион, — признается Мадрид, втягивая воздух. — У них тут целые улицы пекарен, где на каждом углу продаются шоколадные сердечки с ирисовой начинкой. У них даже карты сладко пахнут.

— А почему здесь ему нравится? — я указываю на Элиана.

Кай вскидывает бровь:

— Догадайся.

— Что еще нужно от жизни, когда есть любовь? — спрашивает Мадрид.

Кай фыркает:

— Нынче детишки это так называют?

Мадрид замахивается и прищуривается, когда он уклоняется от удара.

— Мы же в краю романтики! — упрекает она.

— Романтика — для королевских особ, — парирует Кай, когда Торик бросает пустой мешок посреди импровизированного круга.

Затем старпом стягивает рубашку, обнажая руки, покрытые татуировками — ни один клочок кожи не избежал этой цветастой мозаики. С плеча на меня пялится змея. Желтая, скалящая клыки, шипящая всякий раз, как напрягается его бицепс.

— А наш капитан кто? — хмыкает Торик.

— Пират. — Кай швыряет в мешок свой меч. — И все мы знаем, зачем пираты швартуются в Эйдиллионе.

Мадрид испепеляюще смотрит на него.

Я осмеливаюсь еще раз взглянуть на принца. Теплый ветер играет с «хвостом» его сюртука, поднимает ткань, и я замечаю острие кинжала. Оно отражает лучи закатного солнца, а потом тонкая черная жилка ползет вверх по металлу и притягивает свет. Пьет его, пока на клинке не остается ни отблеска. Я прикусываю губу, представляя, каково держать в руках нечто настолько мощное.

Кинжал, что поглощает жизнь и свет.

Тело Элиана напрягается. Ладони на бедрах бледнеют, голова слегка клонится назад, к кораблю. Ко мне. Будто он чувствует мои мысли. Поворачивается он медленно и многозначительно и находит мои глаза в толпе на палубе за считаные секунды. Принц смотрит на меня не моргая, и когда уже кажется, что вот сейчас он поднимет руку и даст отмашку Мадрид застрелить меня или Каю — вновь бросить меня в хрустальную темницу, Элиан ухмыляется. Левый уголок его губ взмывает вверх, и мне в этом видится только вызов.

Затем взгляд его скользит дальше, к команде, и улыбка становится искренней и широкой, обнажая ямочки на загорелых щеках.

— Порядок вы знаете, — говорит принц, поднимаясь обратно на корабль. — Все острое или смертоносное — в сумку. — Он смотрит на меня. — Как думаешь, ты туда влезешь?

Я бросаю на него злобный взгляд, а экипаж начинает неохотно вытаскивать мечи из-за пояса. Доставать наконечники стрел из сапог. Откапывать ножи в складках штанов. Выуживать спрятанные под рубахами пистолеты. Кай так вообще в один прекрасный момент снимает ботинок и бросает его в мешок. Солнечный луч отражается от скрытого в пятке клинка, а затем он тонет под кучей нового железа.

Прямо передо мной разоружается команда пиратов. Слой за слоем они избавляются от защиты, сбрасывая ее точно вторую кожу. Закончив, каждый неуютно мнется на месте, не зная, куда деть руки, или тянется к оружию, которого больше нет.

Мадрид, сунув в рот большой палец, грызет ноготь, а Кай щелкает костяшками пальцев. Звуки эти ритмичны, как волны.

— Зачем вы это делаете? — спрашиваю я, глядя на гору металла.

Вот бы стащить один кинжал, тогда будет, чем ответить принцу, если он попытается что-нибудь предпринять, но в таком платье ничего не спрячешь. Я огорченно вздыхаю, ибо с оружием на виду к нему близко не подберешься.

— В Эйдиллионе нет оружия, — объясняет Мадрид, вытряхивая из каждого рукава по двойному лезвию.

— Это закон, — добавляет Кай. — Ты не коснешься земли с оружием в руках, потому мы все упаковываем и несем до стены, а там отдаем дозорным.

— А почему просто не оставить все на корабле?

Мадрид в ужасе смотрит на свое сброшенное оружие.

— Не волнуйтесь, — шепчет смертоносным железякам. — Она это не всерьез.

Кай усмехается и почти нежно пинает мешок.

— Рискованно оставлять на борту все самое лучшее. Если здесь пришвартуется еще кто-то, им может взбрести в голову покопаться. Конечно, — он многозначительно поглядывает в мою сторону, — только глупец попытается выступить против капитана «Саад».

Элиан хлопает друга рукой по плечу. Изо рта его торчит соломинка черного сахара, источающая знакомый анисовый запах.

— Но нельзя полагаться на человеческое благоразумие, — говорит принц. — А то так и заканчивают жизнь с собственным ножом в животе.

Торик, кряхтя, поднимает набитый оружием мешок:

— Ладно, гаденыши, решайте, кто из вас поможет мне его донести — голова или хвост.

Кай достает из кармана золотую монету. Явно мидасскую — на лицевой стороне выгравирована пирамида. Королевский герб трудно не узнать.

— Голова — ты проиграла, хвост — я выиграл. — Кай подбрасывает монету и шагает прочь, даже не глядя на результат. Когда монета приземляется Торику под ноги, Кай кричит через плечо: — Я сегодня счастливчик!

— А золотишко твое, мелкий засранец, я оставлю, — бурчит Торик и, подняв монету, трет ее о рубашку и только потом сует в карман.

Элиан жестом велит Мадрид помочь старпому с мешком и откусывает от сладкой черной соломинки. Когда он отводит руку в сторону, я вижу, что под сюртуком его по-прежнему блестит кинжал.

— Нарушаешь собственные правила? — указываю я на клинок.

— Это не мои правила. К тому же, — насмешливо тянет принц, постукивая пальцем по рукояти, — у меня дипломатическая неприкосновенность.

Уже спустившийся в траву Кай хохочет:

— Это так мы теперь называем королеву Галину? Наверное, стоит сказать ее королевскому величеству о смене ее титула.

— Я бы предпочел промолчать.

— Когда планируешь ее навестить? — спрашивает Мадрид, закидывая на плечо вторую лямку мешка с оружием. — Ты же знаешь, услышав, что мы причалили, она тут же пришлет стражу, дабы сопроводить тебя во дворец.

— Она лишь хочет быть уверенной, что мы хорошо устроимся, — говорит Элиан.

Мадрид фыркает:

— Точнее, она хочет держать нас все время на виду.

Принц уклончиво пожимает плечами и вертит в руках ракушку.

Я стараюсь не реагировать, но при мысли о том, что она в его руках, голова кружится от ярости. Морское королевство Кето с незапамятных времен сокрыто от людей, запрятано в лабиринте из воды и магии, созданном самой богиней. Секрет его местоположения — наша лучшая линия защиты в этом бесконечном сражении, и будет ужасно, если из-за меня принц лишит нас этого преимущества.

Пусть даже в руках людей подвески не работают — Элиан не такой, как все. Неизвестно, в какой хаос он ввергнет королевство, если поймает сирену и, заставив ее использовать силу ракушки, проникнет в наш дом. Сомневаюсь, что у его желания изничтожить мой народ есть какие-то границы. Шаги его непредсказуемы, как и его мотивы, и если я чему и научилась за последние дни, так это тому, что принц может получить все, чего только пожелает. Надо забрать у него ключ от моего королевства, пока Элиан не догадался, что это ключ.

Он ведет меня с корабля на плавучий луг. Принц с вечным пятном грязи на лбу. Кажется, он никогда не выглядит совершенным. Каждая деталь в нем кричит о нарочитой неопрятности, заметной, даже когда Элиан стоит среди столь разношерстной команды. Похоже, так он пытается влиться в общество воров и пройдох, которых собрал под крылом, точно как я подстраивалась под представления матери об истинной сирене. И потому я знаю, что эти попытки бесплодны. Королевскую породу не перекроишь. Врожденных прав не изменишь. Сердца наши покрыты несводимыми рубцами подлинной сути.

— Когда доберемся до городской стены, можем обсудить твое будущее, — говорит Элиан.

Я сжимаю кулаки, возмущенная его дерзостью и тем, что вынуждена с ней мириться. Не королева, а вечная прислужница.

— Обсудить? — повторяю я.

— Ты изъявила желание отправиться с нами, и я хочу убедиться, что ты полезна. Нельзя же вечно прохлаждаться узницей на палубе.

— Я была в трюме, — напоминаю ему. — В клетке.

— Это было утром, — отмахивается Элиан так, будто с тех пор сто лет миновало и пора бы уже забыть. — Постарайся не держать обиду.

Он ухмыляется с такой издевкой, что я лишь фыркаю и ничего не отвечаю. Зато, проходя мимо, стараюсь как можно сильнее задеть принца плечом. Чем скорее я получу его сердце, тем лучше.

* * *

Стена соткана не из света, а из нежных лепестков роз. Они кристально белые и сверкают, точно звезды, отражая солнечные лучи. Поначалу даже трудно сказать, часть ли они стены или сами по себе и есть стена. Крошечные листочки каким-то образом создают барьер вокруг столицы Эйдиллиона. Когда мы приближаемся, я вижу, как опускается крепкий мраморный мост, раздвигая цветочную завесу посредине.

Стоило войти в город, и на меня обрушились ароматы сахарного хлеба и мяты. Вдоль мощеных изогнутых улочек, где каждый камень словно рябь на воде, тянутся рыночные прилавки. У самого въезда склонившийся над бочонком торговец помешивает густой шоколад ложкой с человеческий рост. Покупатели слизывают с пальцев теплый мед и капают молоком на атласные рубашки.

Я открываю рот, чтобы вдохнуть, и воздух на языке превращается в карамель.

Прежде я не бывала в человеческих городах, и местное изобилие поражает. Столько людей. Столько цветов, запахов и вкусов. Столько голосов, что они сливаются в шепот и рев, пока ноги стучат по брусчатке. Столько тел двигается и сталкивается. Нервирующее безумие. Как они дышат в такой тесноте? Как живут в этом хаосе? Помимо воли я жмусь поближе к Элиану. Рядом с ним как-то уютнее, так легко он меняет маски. Как будто может стать кем угодно, если по-настоящему захочет.

Кажется, дозорные его узнают. Улыбнувшись и поприветствовав принца быстрыми поклонами, они тут же открывают мешок с оружием, который Торик сгрузил перед их постом. Кинжал Элиана хоть и скрыт одеждой, но не то чтобы совсем незаметен, и он даже не пытается спрятать его понадежнее.

Дозорные опасливо приближаются к команде принца и начинают похлопывать по одежде первого из матросов. Ощупывают карманы, проверяют подкладку на предмет спрятанного оружия. Когда очередь доходит до Мадрид, та насмешливо играет бровями, и Кай закатывает глаза.

Дозорные двигаются вдоль группы, минуя Элиана. Похоже, он был прав насчет так называемой неприкосновенности. Либо власть его простирается далеко за пределы Мидаса, либо королева Галина Эйдиллионская в самом деле питает слабость к пиратам.

Один из дозорных жестом велит мне вытянуть руки. Он выше меня как минимум головы на две, с пестрой рыжей бородой, что стекает с его подбородка к шее, и белой, будто рыбья кость, кожей — менее безупречной версией моей собственной. Или того, какой она была до материнского проклятья. Я до сих пор не видела свой новый облик. И предпочла бы не знать, как человеческие черты испортили лицо, которое когда-то топило корабли.

Дозорный шагает ближе, и я чувствую запах затхлого дыма от его формы.

— Только прикоснись, — говорю ему, — и я тебе все пальцы переломаю.

Он обшаривает меня взглядом, отмечая, как неуклюже на моих острых плечах висит мятое белое платье, и, видимо, приходит к выводу, что угрозы я не представляю, так как резко хватает меня за руки и расправляет их точно крылья.

Мне его пренебрежение только на пользу. Я уверена, что даже без своей силы все еще опасна. Может, у меня сейчас нет плавников и даже голоса, но я дочь своей матери. Я самое смертоносное существо на сотню королевств.

Я завожу протянутую руку под руки дозорного, дергаю его за запястье, а затем поднимаю локоть, дабы врезать по его самодовольной морде. Первое движение — и слышен приятный звук, но то не хруст ломающейся кости.

Это удар от соприкосновения тела с землей, куда меня швыряют.

Стражник хватает меня за плечо и отбрасывает с такой силой, что гравий сдирает кожу с локтя. Руку обжигает болью, а грудь — яростью, какой я еще никогда не испытывала. Будь мы в океане, я могла бы убить его одним мизинцем. Одной песней. А теперь корчусь от пульсации в руке, на которой я лежу всем весом. Как же я убью тренированного охотника на сирен, если не могу справиться даже с жалким стражником?

Я злобно смотрю на него, и дозорный, потянувшись к бедру, наполовину вынимает меч из ножен. Его соратники хватаются за пистолеты, гневно сверкая глазами и явно прикидывая, как отплатить мне за нападение на одного из них. Но никаких действий они не предпринимают. Лишь смотрят на принца.

Тот отвечает им совершенно равнодушным взглядом. Он сидит на прилавке дозорного поста, одна нога на деревянной скамейке, локоть упирается в приподнятое колено, в руке яблоко цвета цветущей розы.

— Вот вам и теплый прием, — вздыхает Элиан и спрыгивает с прилавка.

Дозорный вытирает нос тыльной стороной ладони и ворчит:

— Она пыталась ударить меня.

Элиан откусывает от яблока.

— А еще грозилась переломать тебе пальцы, — напоминает. — Схвати-ка ее еще разок, надо же узнать, блефовала или нет.

— Я просто искал оружие. Мы обязаны проверять всех, кто прибывает в королевство. Таков закон.

— Не всех.

Принц подбоченивается, и под сдвинувшимся сюртуком на мгновение сверкает кинжал, с которым он, похоже, вообще не расстается. И если прежде стражники его не замечали, то теперь точно заметили. А Элиан явно этого и хотел.

Дозорный мнется, но все же настаивает:

— Она может прятать оружие. — Однако голос звучит уже не так уверенно.

— И правда, — кивает Элиан, — ведь столько мест, куда его можно спрятать. — Затем поворачивается ко мне и протягивает руку: — Вытаскивай уже из-под юбки арбалет, и отделаешься предупреждением.

Он так невозмутим, что я в ответ только моргаю, и принц вновь поворачивается к дозорному и разводит руками, мол, как же с ней сложно.

— Лучше бросьте ее в подземелье, — советует Кай, шагая к другу, и я не до конца уверена, шутит он или нет. — Она явно из какой-то элитной шайки контрабандистов.

Элиан поворачивается к нему и ахает, прижав ладонь к сердцу.

— Боги, — шепчет заговорщицки, — а вдруг она пират?

Кай фыркает, и в следующий миг я понимаю, что тоже улыбаюсь.

Не помню, когда в последний раз по-настоящему смеялась. Я так старалась угодить матери, что было не до веселья. Не то чтобы это имело значение. Будь я даже идеальным монстром, ничего бы не изменилось. Разочаровать ее — огромная неудача. Но преуспеть, доказать свою ценность как правителя — грех гораздо страшнее.

Уже предвкушаю лицо королевы, когда я покажу ей Второе око Кето и брошу его, как перчатку.

Дозорные отступают, пропуская нас, и город распахивает объятия. Никто на меня не смотрит. Я сливаюсь с камнем, растворяюсь среди сотен лиц на рынке. Впервые в жизни я настолько незначительна. Это и дарует свободу, и сводит с ума.

— Хорошенько присмотрись, — говорит Элиан. — Возможно, это твой новый дом.

Его шляпа висит на боку, закрепленная на рукояти кинжала. Скрывая оружие, принц тем самым привлекает к нему внимание. Он хочет быть заметным. Просто не может оказаться тем, кого легко забыть.

Я скрещиваю руки на груди:

— Ты правда оставишь меня здесь, если сочтешь бесполезной?

— Я предпочитаю бросать. Вышвыривать. Бессердечно выталкивать за борт. — Элиан смахивает с глаз густую прядь черных волос. — Признай же, что Эйдиллион лучше доски. Или клетки.

Сейчас я бы точно выбрала доску или клетку. Ощущать землю под ногами так странно, от ее неподвижности внутренности сворачиваются узлом. Я жажду воды, омывающей плавники, или даже рывков и покачиваний «Саад». На земле все слишком устойчиво. Слишком неизменно.

— Разве ты по нему не скучаешь?

Не знаю, зачем я спрашиваю, как будто у нас с Элианом может быть что-то общее. Надо уходить, пока есть возможность. Надо убить его, пока могу. Не ждать, когда он приведет меня к оку. Не пытаться свергнуть мать, просто забрать сердце принца, как она велела, и вернуть себе законное место наследницы. Если добуду приличное человеческое оружие, то точно справлюсь.

Но вместо этого я поясняю:

— По океану.

И от глаз Элиана к вискам разбегаются морщины.

— Он никуда не делся.

— Но теперь так далеко. Мы идем уже часа три.

— Никогда он не будет далеко. Не забывай, что мы в дельте реки.

В моих знаниях мидасана полно пробелов, и пока я хлопаю глазами, не понимая, что еще за «дельта», от соседнего торгового прилавка доносится громкий вздох Кая.

— Ой, да ладно. — Он слизывает с пальцев шоколад. — Только не говори, что не знаешь о географии разделения.

— Так появилась Кардия, — объясняет Мадрид. Теперь ее волосы собраны в два высоких «хвоста», и она то и дело потуже их затягивает. — Дельта реки распилила Эйдиллион, и родичи местных правителей решили, что достойны собственного королевства. Так что забрали кусок и провозгласили себя королем и королевой.

— Молодцы, прям как я. — Кай вскидывает в воздух кулак, словно салютует бокалом.

— Таких, как ты, больше нет, — говорит Мадрид. — Ты исключительный идиот.

— Я услышал только «исключительный». — Кай поворачивается ко мне: — Кардию и Эйдиллион разделяют лишь реки да лиманы. Здесь они повсюду.

Вдруг вспоминаются слова Торика, дескать, Эйдиллион — любимое королевство Элиана. Тогда я не могла понять, почему: принц-разбойник, очарованный страной любви, в лучшем случае странен, а в худшем — смешон. Но теперь все прояснилось.

— Вот почему тебе здесь нравится, — говорю я Элиану. — Потому что океан всегда под рукой.

Он улыбается, но как только собирается ответить, Торик кладет руку ему на плечо:

— Нам бы поторопиться, капитан. В «Счастливом случае» комнаты для нас не держат дольше пары часов после рассвета.

— Идите, — отпускает принц. — Я догоню.

Коротко кивнув, Торик разворачивается и шагает прочь, а остальная команда тянется следом. Только Кай задерживается на краю толпы с непостижимым выражением на лице. Он сжимает руку Мадрид — всего разок, — а затем наблюдает, как она уходит. Когда она исчезает из поля зрения, Кай поворачивается к нам с Элианом, и лицо его вдруг становится серьезным и суровым.

Похоже, принца редко оставляют без присмотра.

— Я тебе кое-что должен, — говорит Элиан. — Точнее, это ты мне должна, ведь я тебя спас. Но я не из тех, кто требует возвращать долг жизни.

Сверкнув улыбкой, он срывает с шеи мою ракушку, и во мне расцветает нечто сродни надежде. Пальцы подрагивают и чешутся.

— Держи, — Элиан бросает мне подвеску.

Едва алая раковина касается кожи, меня накрывает волной энергии. Колени едва не подгибаются, я чувствую, как тело наполняет ужасающая мощь. Кости твердеют, кожа кристаллизуется. Даже сердце на мгновение затихает. Раздается шепот, медленно превращаясь в гул. Я слышу зов моря Дьяволос, зов королевства Кето. Слышу дом.

А потом все исчезает. Точно как моя сила.

Волна откатывает так же быстро, как накатила. Тело мое слабеет, кожа вновь становится теплой и мягкой. Кости ломкими. Сердце красным и пульсирующим.

Океан молчит.

— Лира.

Подняв глаза, встречаюсь взглядом с Элианом. До сих пор не могу привыкнуть к тому, как звучит мое имя в его устах. Словно одна из моих песен. Мелодий сладостных настолько же, насколько смертельных.

— Если скучаешь по океану, — продолжает Элиан, — то ближайший водоем — Реома Путодер. В священный день местные бросают в водопад камни, желая вернуть утраченную любовь. До конца недели проход туда закрыт, но я уверен, ты найдешь лазейку.

Он подталкивает меня в нужную сторону, но я выворачиваюсь.

— Погоди. Ты ведь говорил, мол, хочешь, чтобы я доказала свою полезность. Я предложила тебе сведения о кристалле, который ты ищешь, и теперь ты даже не собираешься обсудить сделку?

— Хватит с меня пока сделок. И меньше всего в этом плавании мне нужен приблудыш. Особенно та, кому нельзя доверять. К тому же ты не расскажешь мне ничего такого, чего я уже не знаю. — Принц изящным движением возвращает на голову шляпу и чуть наклоняет ее острый конец в мою сторону. — Если пойдешь к Реома Путодер, постарайся на сей раз не утонуть.

Затем окидывает меня еще одним взглядом и, развернувшись, шагает через рыночную площадь к Каю. Я мельком вижу их, стоящих рядом, но через миг они растворяются в толпе.

* * *

На поиски водоема уходит больше часа. Помощи я не прошу, отчасти потому, что гордость моя не перенесет еще одного спасителя. Но в основном потому, что просто не вытерплю разговора с еще одним человеком. Меня уже раз десять останавливали местные, предлагая еду и теплую одежду, как будто она мне нужна при такой-то изнуряющей жаре. Похоже, их нервирует девушка, блуждающая по городу в одиночестве в драном платье и старых пиратских сапогах.

Бьюсь об заклад, начни я вырывать сердца, народ занервничал бы еще сильнее.

Реома Путодер — это водопад с чистейшей белой лагуной, которая где-то вдали впадает в океан. Слышу я его еще до того, как вижу, затерявшись в бесконечных пекарских переулках, где запах сдобы липнет к моей коже словно парфюм. Громыхает как в грозу, и на пару нерешительных секунд мне кажется, что с неба сейчас ливанет. Но чем ближе я подхожу, тем более знакомым становится звук водопада, столь мощного, что по телу пробегает дрожь.

Я тихо сижу у его подножия, окунув ступни в лагуну. Вода такая теплая, что время от времени приходится вытаскивать ноги и давать им отдыхать на влажной от росы траве. В глубине, на белом как снег песке, лежат тысячи красных металлических монет. Дно словно сочится ими, как капельками крови.

Я верчу в руке ракушку. С самого расставания с Элианом на рынке я пытаюсь услышать хоть что-то, но удостаиваюсь лишь невыносимой тишины. По пути к водопаду я отчаянно прижимала ее к уху, надеясь, что со временем океан откликнется. И пару раз даже почти обманула себя, решив, будто вот он, шум волн. Гул шторма. Бурлящий материнский смех. На самом деле у меня лишь звенело в ушах. Ракушка давно лишилась силы. И только дразнила меня, болтаясь перед глазами и пробуждая жажду обладать ею. Может, это одна из уловок Морской королевы? Оставить при мне ракушку и насмехаться отголосками моего загубленного наследия.

Я крепче сжимаю подвеску в руке, желая ощутить, как она крошится о мою кожу. Трескается и рассыпается прахом. Но когда разжимаю пальцы, раковина цела, ни единого скола, и лишь на ладони моей видны углубления от ее граней. Я широко размахиваюсь и с криком швыряю подвеску подальше. Она входит в воду со скучным плюхом и не спеша опускается на дно. Я вижу каждый миг этого медленного погружения, пока ракушка наконец не оседает на песке.

И вдруг начинает светиться. Поначалу слабо, но потом рассеивается по дну сияющими шарами и тлеющими углями. Я осторожно отползаю. За все то время, что я использовала подвеску для связи с сиренами или даже как компас, указующий путь к родному королевству, такое я видела нечасто. Она зовет, словно чувствуя мое отчаяние, обшаривает окрестные воды в поисках моих сородичей. Теперь это не карта, а маяк.

А затем, через считаные секунды, появляется Калья. Светлые волосы кузины, скользнув по воде, падают ей на лицо, не давая нашим взглядам встретиться.

Я вскакиваю на ноги и молвлю изумленно:

— Калья, ты здесь.

Она кивает и протягивает руку. В длинных когтистых пальцах зажата моя ракушка. Калья бросает ее на траву у моих ног.

— Я услышала твой зов, — произносит тихо. — Ты уже заполучила сердце принца?

Но взгляда не поднимает, и я хмурюсь.

— В чем дело? — спрашиваю. — Ты теперь и смотреть на меня не в силах?

Кузина лишь качает головой, и в груди болезненно трепыхается горечь. Когда-то она так восхищалась мной, что моя мать ее возненавидела. Всю свою жизнь я заботилась лишь о Калье, а теперь она даже не может посмотреть мне в глаза.

— Все не так, — говорит она, словно читая мои мысли.

А потом поднимает голову, и на тонких розовых губах расцветает слабая улыбка, пока кузина непривычно поигрывает водорослями, прикрывающими ее грудь. Она оценивает мой человеческий облик, и вместо ожидаемого страха или отвращения на лице ее отражается любопытство. Калья склоняет голову. Ее молочно-желтый глаз широко распахнут и блестит. Но второй, который в точности как мой, закрыт и изувечен чернотой.

Я так сильно стискиваю зубы, что они скрипят.

— Что случилось?

— Положенное наказание.

— За что?

— За то, что помогла тебе убить адекаросского принца.

Я возмущенно шагаю вперед и, покачиваясь, замираю на краю лагуны.

— Я приняла это наказание.

— Самую страшную его часть, — поправляет Калья. — Только потому я еще жива.

По коже пробегает мороз. Стоило догадаться, что мать не насытится наказанием одной сирены, когда может покарать двух. Зачем оставлять меня страдать в одиночестве? Она частенько преподносила мне этот урок. Сначала с Крестелл, а теперь с ее дочерью.

— Морская королева излишне милосердна, — говорю я.

Калья смиренно улыбается.

— Сердце принца все еще при нем? — спрашивает она. — Если заберешь его, все будет кончено. Ты сможешь вернуться домой.

Я вздрагиваю от отчаянной надежды в ее голосе. Калья боится возвращаться в море Дьяволос без меня, ибо тогда некому будет защитить ее от моей матери.

— При первой нашей встрече я едва не утонула, так что была слишком слаба, чтобы его убить.

Калья ухмыляется:

— Какой он? Отличается от других?

Я подумываю рассказать ей о компасе Элиана, распознающем ложь, и о кинжале, что остр, как его взгляд, и пьет кровь, которую и проливает. Рассказать, что принц пахнет рыбацкими сладостями и морской солью. Но говорю совсем иное. То, что покажется Калье куда забавнее.

— Она запер меня в клетке.

Она захлебывается смехом.

— Как-то это не по-королевски, — выдавливает наконец. — Разве знатным особам не положено быть любезными?

— Полагаю, у него есть дела поважнее.

— Например? — пылко спрашивает Калья, стягивая с руки нить водорослей.

— Охота за легендами.

Она бросает на меня дразнящий взгляд:

— Разве ты не одна из этих легенд?

Я на эту остроту лишь вскидываю брови, радуясь, что лицо кузины вновь светится жизнью.

— Он ищет Второе око Кето, — поясняю я.

Она плывет вперед и упирается руками во влажную траву у моих ног.

— Лира… ты ведь задумала что-то ужасное? Мне стоит гадать?

— Зависит от того, насколько тебе нравится пресмыкаться перед любимой тетушкой.

— Морская королева зря ожидает преданности, коли сама проповедует иное, — говорит Калья, и я знаю, что она думает о Крестелл. О матери, что самоотверженно отдала за нее жизнь, над чем моя мать может только насмехаться.

Меня не удивляет, что Калья готова пойти против Морской королевы. Единственное, что меня когда-либо удивляло, так это ее неизменная преданность мне. Даже после того, что я сделала. После того, к чему меня принудили. Смерть Крестелл почему-то связала нас, а не развела в стороны, как явно надеялась моя мать. И я не могу не испытывать самодовольства, замечая хитрый блеск в глазах Кальи. Ждала я этого или нет, такое проявление верности слишком уж приятная штука.

— Если принц приведет меня к оку, то с его мощью я стану равной Морской королеве. — Я удерживаю взгляд кузины. — И она больше никогда не посмеет к тебе прикоснуться.

— А если ты не справишься? — спрашивает она. — Что будет с нами тогда?

— Я не подведу. Нужно лишь поделиться с принцем нашими секретами, тогда он начнет мне доверять и с радостью примет на борт.

— Ты теперь слаба, — с сомнением тянет Калья. — Если принц узнает, кто ты, то убьет, как убил Мейв.

— Ты и об этом знаешь?

Хотя ничего странного. Морская королева чувствует смерть каждой сирены, и сейчас, в мое отсутствие, она держит Калью при себе, так что та наверняка была рядом, когда матушка ощутила уход Мейв.

Калья кивает:

— Королева лишь отмахнулась, как будто это пустяк.

Поразительное лицемерие. Моя мать проявила больше эмоций, когда я убила жалкую русалку, чем когда одну из нас выпотрошили на палубе пиратского корабля. Наша гибель для нее лишь незначительный раздражитель. Не удивлюсь, если истребить людей королева жаждет не во имя нашего народа, а только чтобы больше не испытывать неудобств из-за наших смертей. В этой войне мы расходный материал. Каждая легко заменима. Даже я.

Вероятно, особенно я.

— Скоро все изменится. — Присев, я накрываю ладонь Кальи своей, и мое чуждое тепло сталкивается с холодом ее кожи. — Я заполучу око, а вместе с ним и трон Морской королевы.