Формально я убийца, но предпочитаю считать это одним из лучших своих качеств.

Я поднимаю кинжал, в лунном свете любуясь блеском крови, пока она не впиталась в сталь и не исчезла. Оружие выковали на мое семнадцатилетие, когда стало ясно, что убийство уже не просто увлечение. «Неприлично мидасскому принцу размахивать ржавыми железяками», — заявил король. И с тех пор я ношу с собой волшебный клинок, который так быстро пьет кровь убитого, что я едва успеваю насладиться ее видом. Похоже, это куда приличнее. Если не сказать театральнее.

Я перевожу взгляд на мертвое существо на палубе.

«Саад» — могучее судно размером с пару обычных кораблей, способное вместить команду в четыреста человек, но сейчас их в два раза меньше, ибо превыше прочего я ценю преданность. Корму украшают старые черные фонари, а бушприт тянется вперед, пронзая воздух, точно кинжал. «Саад» гораздо больше, чем просто корабль. Это оружие. Полночно-синего цвета, с парусами кремовыми, как кожа королевы, и палубой блестящей, как кожа короля.

Палубой, ныне ставшей прибежищем для окровавленного трупа сирены.

— Разве она не должна сейчас растаять? — спрашивает Колтон Торик, мой старпом.

Торику чуть за сорок, он обладатель безупречных белых усов и выше меня на добрых четыре дюйма. Каждая его рука размером с мою ногу, в общем, он тот еще здоровяк. В летние месяцы, как сейчас, Торик носит обрезанные шорты, а то ткань протирается на коленях, и белую рубаху с черным жилетом, перевязанным красной лентой. Это подсказывает мне, что пусть он многое воспринимает серьезно — на самом деле, почти все, — но роль пирата в этот список, похоже, не входит. Другое дело матросы вроде Кая — он несерьезен абсолютно во всем, да еще и одевается как почетный представитель бесславной команды ксапрарских воров.

— Так странно, — говорит Торик. — Сверху она совсем как человек.

— Есть чем полюбоваться, да?

Он густо краснеет и отводит взгляд от обнаженной груди сирены.

Конечно, я понимаю, о чем он, но где-то посреди морских просторов я разучился испытывать страх. И уже не смотрю дальше плавников и кроваво-алых губ или глаз, сияющих двумя разными цветами. Люди вроде Торика, хорошие люди, видят, кем эти существа могли бы быть: женщинами и девочками, матерями и дочерьми. Но я вижу все как есть: чудовищ, животных, тварей и дьяволов.

Я не хороший человек. И вряд ли был им когда-то.

На наших глазах кожа сирены начинает растворяться. Волосы ее растекаются океанской зеленью, чешуя пенится. Даже ее кровь, не успев запятнать палубу «Саад», начинает бурлить, пока не обращается в морскую пену. А через минуту и она исчезает.

За эту их особенность я благодарен. Умирая, сирены возвращаются в океан, а значит, нет нужды их сжигать. Или сбрасывать гниющие трупы в воду. Может, я и не хороший человек, но мне хватает доброты быть благодарным за самый спокойный вариант.

— Что дальше, кэп?

Кай возвращает шпагу на место и замирает рядом с Мадрид, моей второй помощницей. Кай, как всегда, в черном одеянии, сшитом из кожаных лоскутов, и в перчатках с открытыми кончиками пальцев. Каштановая шевелюра по бокам выбрита, как и у большинства уроженцев Оморфии, где эстетичность ценится превыше всего. В его случае даже превыше морали. К счастью для Кая — и, наверное, для всех нас, — Мадрид мастерица пробуждать в людях порядочность. Для профессиональной убийцы она до странного этична, и их отношения смогли удержать Кая от падения на самое дно.

Я одариваю его улыбкой. Люблю, когда меня называют кэпом. Капитаном. Как угодно, только не «господин», «мой принц», «ваше королевское высочество сэр Элиан Мидасский» и что там еще верноподданные выдают между нескончаемыми поклонами. «Кэп» подходит мне так, как никогда не подойдет положенный титул. Несмотря ни на что, я больше пират, чем принц.

Все началось, когда мне было пятнадцать, и за следующие четыре года океан я познал лучше, чем что-либо еще. На Мидасе меня все время клонит в сон. Необходимость вести себя как принц выматывает, и разговоры даже с приятными мне придворными столь утомительны, что глаза закрываются сами собой. А вот на борту «Саад» я почти не сплю. Словно и не устаю вовсе. Внутри все дребезжит и пульсирует. Сила бьет ключом, будто по венам моим мчатся жидкие молнии. Я всегда начеку и так преисполнен волнения, что, пока команда отдыхает, я лежу на палубе и считаю звезды.

Я складываю из них фигуры, а для фигур придумываю истории. О тех краях, где я был или побываю. О морях и океанах, которые мне только предстоит бороздить, о людях, что вскоре пополнят команду, и о дьяволах, коих я еще не убил. Трепет предвкушения всего этого никогда не стихает, даже когда моря несут смертельную угрозу. Даже когда я слышу знакомую песнь, что проникает в душу и заставляет меня верить в любовь как в первый раз. Опасность только обостряет мою жажду.

Как Элиан Мидасский, наследный принц и будущий властитель Мидаса, я скучен до невозможности. Я говорю лишь о своей стране и о богатствах, о предстоящих балах и о том, платье какой из дам красивее всего и есть ли среди них достойные моего внимания. Стоит только причалить к родным берегам и принять навязанную роль, и я чувствую, как время утекает сквозь пальцы. Месяца, недели, дни, которых уже не вернуть. Упущенные возможности и неспасенные жизни. Еще один королевский отпрыск, которого я с тем же успехом мог лично скормить Погибели Принцев.

Но когда я просто Элиан, капитан «Саад», я преображаюсь. К какому бы острову, выбранному для стоянки, ни причалил корабль — покуда у меня есть команда, я могу быть собой. Пить, пока голова не закружится, веселиться с женщинами, чья кожа горяча от работы. Женщинами, которые пахнут розами и ячменем, а услышав, что я принц, хихикают и говорят, мол, это все равно не подарит нам бесплатную выпивку.

— Кэп, — зовет Кай. — Какой курс?

Я резво взбегаю по ступенькам на бак, выдергиваю из петли на ремне золотую подзорную трубу и прижимаю ее к подведенному сурьмой глазу. За бушпритом простирается океан. На многие мили вокруг. Даже на эоны. Ничего, кроме чистой воды. Я облизываю губы, так и не насытившись острыми ощущениями.

Во мне течет королевская кровь, но дух приключений сильнее. По словам отца, мидасскому наследнику не пристало размахивать ржавым клинком или уплывать в открытые воды, или исчезать на несколько месяцев, или к девятнадцати годам так и не обзавестись подходящей женой, или носить треуголки и лохмотья с простой шнуровкой вместо золотой.

Не пристало быть пиратом и истребителем сирен, а не принцем.

Я вздыхаю и вновь устремляю взгляд за нос корабля. Кругом океан, но где-то там, слишком далеко, чтобы увидеть, есть земля. Остров Мидас. Дом.

Я смотрю вниз на свою команду. Две сотни моряков и воинов, которые считают мои поиски благородными и отважными. Придворные, услышав мое имя, представляют юного принца, который путешествует, просто чтобы выпустить пар. А эти мужчины и женщины услышали мое имя и поклялись мне в вечной верности.

— Ладно, кучка сиреньих потрохов, — говорю им, — разворачивайте нашу даму влево.

Экипаж одобрительно вопит. На Мидасе я всегда слежу, чтобы у них было вдоволь еды и выпивки. Полные животы и кровати с шелковыми простынями. Роскошь, к которой они не привыкли на «Саад» или на постоялых дворах с соломенными тюфяками, где нам приходилось спать во время плаваний.

— Моя семья явно хочет узнать, как мы поживаем, — объявляю я. — Мы возвращаемся домой.

Палуба дрожит от топота ног. Команда восторженно рукоплещет. Я ухмыляюсь, удерживая радостное выражение на лице. Нельзя колебаться. Это ключевая часть моего образа: никогда не расстраивайся, не злись и не медли. Будь в ответе за собственную жизнь и судьбу.

Корабль резко берет право на борт, разворачиваясь по широкому кругу, пока экипаж носится по палубе в предвкушении возращения на Мидас. Не все они оттуда. Кто-то родом из соседних королевств вроде Армонии или Адекароса. Из стран, что им наскучили или погрязли в беспорядках после гибели местных принцев. Мои люди отовсюду и ниоткуда, но домом считают Мидас, потому что я его так называю. Пусть даже это ложь и для них, и для меня. Команда корабля стала мне семьей, и хотя я никогда не мог сказать об этом вслух, а может, и не должен был, «Саад» — вот мой настоящий дом.

А остров, на который мы плывем, — лишь очередная остановка в пути.