Мы приходим в дом священника забрать стираную одежду. Мы сидим с экономкой на кухне и едим хлеб с маслом. Вдруг с улицы раздаются крики. Мы кладем хлеб с маслом на стол и выбегаем на улицу. Люди стоят возле своих домов; все смотрят в сторону железнодорожной станции. По улице бегут дети и взволнованно кричат:

— Ведут! Ведут!

Из— за угла показывается армейский джип с иностранными офицерами. Он медленно едет по улице, а за ним идут солдаты с ружьями, которые висят у них поперек живота. За ними движется как бы стадо -только это стадо состоит из людей. Идут дети, такие, как мы. Женщины, как наша мама. Старики, как сапожник.

Здесь их две или три сотни, они бредут по улице, а по сторонам идут солдаты. Некоторые женщины несут маленьких детей за спиной, на плече или прижимают их к груди. Одна женщина падает; ее соседи протягивают руки, подхватывают ее и ребенка и несут обоих, потому что солдаты уже навели на них ружья.

Никто ничего не говорит, никто не плачет; все смотрят только под ноги. Все, что слышно, — это только стук кованых сапог солдат.

Прямо перед нами из толпы протягивается худая, грязная рука:

— Хлеб…

Экономка улыбается и делает вид, будто хочет положить в протянутую руку свой кусок хлеба; она подносит его к грязной ладони и, хохоча, отдергивает и откусывает сама, говоря:

— Самим есть нечего!

Солдат, который видел это, сильно шлепает экономку по заду; он щиплет ее за щеку, а она машет ему платочком, пока колонна не скрывается за облаком пыли в стороне заходящего солнца.

Мы возвращаемся в дом. Из кухни мы сквозь открытую дверь видим приходского священника — он стоит на коленях перед большим распятием в углу своей комнаты.

Экономка говорит:

— Доедайте свой хлеб с маслом.

Мы говорим:

— Нам больше не хочется.

Мы идем в комнату. Священник оборачивается:

— Может быть, хотите помолиться со мной, мальчики?…

— Мы никогда не молимся, вы это прекрасно знаете. Но мы хотим понять.

— Вы не поймете. Вы еще слишком малы.

— Зато вы уже взрослый. Вот поэтому мы и спрашиваем вас. Кто эти люди? Куда их увели? Почему?…

Священник встает, подходит к нам, закрывает глаза и говорит:

— Пути Господни неисповедимы.

Он открывает глаза и кладет ладони нам на головы:

— Очень печально, что вам приходится видеть такое. Вы дрожите…

— Вы тоже дрожите, святой отец.

— Да, я дрожу… я стар.

— А мы замерзли. Мы же без рубашек, голые по пояс. Мы сейчас пойдем оденемся — ваша экономка постирала наши рубашки.

Мы возвращаемся на кухню. Экономка дает нам пакет с выстиранным бельем. Мы берем по рубашке и одеваемся. Экономка говорит:

— Очень уж вы чувствительные. Лучше бы вам забыть то, что вы видели.

— Мы никогда ничего не забываем.

Она подталкивает нас к двери:

— Ступайте и не волнуйтесь понапрасну! К вам все это никак не относится. С вами такого не случится. А те люди — на самом деле просто животные.