1
Вернувшись в Бабушкин дом, Лукас ложится на землю у садовой изгороди, в тени кустов. Он ждет. Перед домом пограничников останавливается армейский грузовик. Из него выходят военные и кладут на землю тело, завернутое в брезент. Из дома выходит сержант, делает знак рукой, и солдаты откидывают брезент. Сержант свистит:
— Опознаешь его, как же! Надо быть совсем кретином, чтобы полезть через эту чертову гра-ницу, да еще днем!
Один солдат говорит:
— Все должны были знать, что это невозможно.
Другой говорит:
— Местные знают. Пробуют перейти границу только приезжие.
Сержант говорит:
— Ладно, пошли через дорогу, к тому кретину. Может, он что знает.
Лукас входит в дом. Садится на угловую скамью в кухне. Он режет хлеб, достает бутылку вина и головку козьего сыра. Раздается стук в дверь. Входят сержант и один из солдат.
Лукас говорит:
— Я ждал вас. Садитесь. Хотите вина и сыра?
Солдат говорит:
— Не откажусь.
Он берет хлеба и сыра, Лукас наливает вина.
Сержант спрашивает:
— Вы нас ждали? Почему?
— Я слышал взрыв. После взрывов всегда приходят ко мне и спрашивают, не видел ли я кого-нибудь.
— А вы никого не видели?
— Нет.
— Как всегда.
— Да, как всегда. Никто не предупреждает меня о том, что хочет перейти границу.
Сержант смеется. Он тоже берет себе хлеба и сыра:
— Может быть, вы видели кого-нибудь здесь или в лесу?
— Я никого не видел.
— А если б видели, то сказали?
— Если я скажу «да», вы мне поверите?
Сержант опять смеется:
— Интересно, почему вас называют кретином?
— Мне тоже интересно. Я просто страдаю нервным расстройством, из-за перенесенной в детстве, во время войны, психической травмы.
Солдат спрашивает:
— Что? Что он говорит?
Лукас объясняет:
— Голова у меня немного не в порядке от бомбардировок. Это случилось со мной в детстве.
Сержант говорит:
— Очень вкусный у вас сыр. Спасибо. Пройдемте с нами.
Лукас идет за ними. Сержант указывает на тело и говорит:
— Вы знаете этого человека? Вы его встречали раньше?
Лукас смотрит на изуродованное взрывом тело Отца:
— Он совершенно обезображен. Сержант говорит:
— Можно опознать человека и по одежде, по обуви, даже по рукам и волосам.
Лукас говорит:
— Я вижу только, что он не из нашего города. Одежда у него нездешняя. У нас в городе никто так хорошо не одевается.
Сержант говорит:
— Большое спасибо. Это мы и сами поняли. Мы тоже не кретины. Я вас спрашиваю, не встречали вы его где-нибудь?
— Не встречал. Нигде. Но я вижу, что у него вырваны ногти. Он сидел и тюрьме.
Сержант говорит:
— В наших тюрьмах не пытают. Странно то, что у него совершенно пустые карманы. Нет ни фотографии, ни ключа, ни бумажника. Однако у него должен был быть паспорт или даже пропуск, чтобы въехать в погранзону.
Лукас говорит:
— Наверно, он их оставил в лесу.
— Я тоже так думаю. Он не хотел, чтобы его опознали. Интересно, кого он таким образом оберегал? Если вы случайно, собирая грибы, что-нибудь обнаружите, вы ведь скажете нам, правда, Лукас?
— Можете на меня рассчитывать, сержант.
Лукас садится на садовую скамейку, упирается затылком в белую стену дома. Солнце слепит. Он закрывает глаза:
— Как теперь жить?
— Как раньше. По-прежнему вставать утром, ложиться вечером и делать все, что нужно делать в жизни.
— Так будет долго.
— Может быть, всю жизнь.
Лукас просыпается от рева животных. Он встает и идет заниматься скотиной. Он кормит свиней, кур, кроликов. Он идет за козами на берег реки, приводит их домой, доит. Приносит молоко на кухню. Он садится на угловую скамью и сидит там до темноты. Тогда он встает, выходит из дома, поливает сад. На небе полная луна. Вернувшись в дом, он съедает немного сыра, пьет вино. Он высовывается из окна на улицу, его рвет. Он убирает со стола. Входит в комнату Бабушки, открывает окно, чтобы проветрить. Садится перед трюмо, смотрит на себя в зеркало. Через некоторое время Лукас открывает дверь своей комнаты. Смотрит на большую кровать. Закрывает дверь и уходит в город.
На улицах пусто. Лукас идет быстро. Он останавливается перед открытым и ярко освещенным окном. Это кухня. Семья ужинает. За столом сидят мать и трое детей. Два мальчика и девочка. Они едят картофельный суп. Отца нет. Может быть, он на работе, или в тюрьме, или в лагере, или, может быть, не вернулся с войны.
Лукас проходит мимо шумных кабачков, где еще не так давно он играл на гармонике. Он не заходит внутрь, а идет дальше. Он идет по неосвещенным улицам замка, потом по темной улочке, которая ведет к кладбищу. Он останавливается перед могилой Дедушки и Бабушки.
Бабушка умерла в прошлом году от второго удара.
Дедушка умер давно. Жители города говорили, что его отравила жена.
Отец Лукаса умер сегодня, пытаясь перейти границу, и Лукас никогда не узнает, где его могила.
Лукас возвращается домой. С помощью веревки он залезает на чердак. Наверху соломенный тюфяк, старое армейское одеяло, сундук. Лукас открывает сундук, берет оттуда толстую школьную тетрадь, пишет несколько фраз. Потом закрывает тетрадь и ложится на тюфяк.
Над ним, освещенные проникающим в чердачное окно светом луны, качаются на столбе скелеты Матери и младенца. Мать и младшую сестру Лукаса убило снарядом за несколько дней до конца войны, в саду возле Бабушкиного дома.
Лукас сидит на садовой скамейке. Его глаза закрыты. Перед домом останавливается конная повозка. Иозеф, огородник, входит в сад. Лукас смотрит на него:
— Что вам нужно, Иозеф?
— Что мне нужно? Сегодня рыночный день. Я ждал вас до семи часов.
Лукас говорит:
— Простите меня, Иозеф. Я забыл, какой сегодня день. Если хотите, можно быстро погрузить товар.
— Вы что, смеетесь? Теперь два часа дня. Я не хочу вас отвлекать, я просто спрашиваю, хотите ли вы, чтоб я, как раньше, продавал ваш товар. Не хотите — так и скажите. Мне все равно. Я это для вас делаю.
— Конечно, Иозеф. Просто я забыл, что сегодня рыночный день.
— Вы не только сегодня про это забыли. Вы и на прошлой неделе забывали, и на позапрошлой.
Лукас говорит:
— Три недели? Я не заметил. Иозеф качает головой:
— Что-то с вами не то. Куда вы деваете овощи и фрукты три недели подряд?
— Никуда. Но я поливал огород каждый день, кажется.
Иозеф обходит дом, идет в сад. Лукас идет за ним. Огородник наклоняется над грядками и ругается:
— Ах, чтоб тебе, Господи!.. Вы все загубили! Смотрите, помидоры засохли, фасоль переросла, огурцы пожелтели, клубника вся черная! Вы что, с ума сошли? Так сгноить товар! Да вас за это повесить, расстрелять мало! Горох у вас в этом году погиб, все абрикосы тоже. Яблоки и сливы еще можно спасти. Давайте ведро.
Лукас приносит ведро, и Иозеф начинает собирать яблоки и сливы, упавшие на землю. Он говорит Лукасу:
— Берите другое ведро и собирайте все гнилье. Может, свиньи съедят. Черт побери! А скотина?
Иозеф бросается на задний двор, Лукас за ним. Иозеф вытирает лоб и говорит:
— Слава Богу, не подохли. Дайте-ка вилы, я тут приберу. Просто чудо, что вы не забыли кормить скотину!
— Они не дают о себе забыть. Как только они проголодаются, начинают реветь.
Иозеф работает несколько часов подряд, Лукас помогает ему, выполняет его приказы.
Когда солнце начинает садиться, они идут на кухню.
Иозеф говорит:
— Черт подери! Никогда не встречал подобного запаха. Что это так воняет?
Он оглядывается, замечает большой чан с козьим молоком:
— Молоко скисло. Вынесите его вон, вылейте в реку.
Лукас делает как сказано. Когда он возвращается, Иозеф уже проветрил кухню и вымыл кафельный пол. Лукас спускается в погреб, возвращается с бутылкой вина и куском сала.
Иозеф говорит:
— К этому нужен хлеб.
— У меня нет хлеба.
Ничего не говоря, Иозеф встает и идет к повозке за хлебом.
— Держите. Я купил его на рынке. Теперь мы сами не печем хлеба.
Иозеф ест и пьет. Он спрашивает:
— Вы ничего не пьете? И не едите. Что происходит, Лукас?
— Я устал. Не могу есть.
— От вас остались кожа да кости, под загаром одна бледность.
— Ничего. Все пройдет.
Иозеф говорит:
— Я чувствовал, что в голове у вас что-то не так. Тут не обошлось без юбки.
Лукас говорит:
— Юбка здесь ни при чем.
Иозеф подмигивает:
— Ну, я знаю, что такое молодость. Только жаль, что такой красивый парень, как вы, так расстраивается из-за девушки.
Лукас говорит:
— Девушки здесь ни при чем.
— Тогда что же?
— Не знаю.
— Не знаете? Значит, надо пойти к врачу.
— Не беспокойтесь из-за меня, Иозеф, все обойдется.
— Обойдется, обойдется. Сам запустил огород, сгноил молоко, не ест, не пьет и думает, что так можно и дальше.
Лукас не отвечает.
Перед тем как уйти, Иозеф говорит:
— Слушайте, Лукас. Чтоб вы больше не забывали про рыночный день, я буду вставать на час раньше, приходить к вам и будить вас, потом мы вместе погрузим овощи, фрукты и птицу на продажу. Идет?
— Да, спасибо, Иозеф.
Лукас дает Иозефу еще бутылку вина и провожает его до повозки.
Стегнув лошадь, Иозеф кричит:
— Берегитесь, Лукас! Любовь иногда доводит до смерти.
Лукас сидит на садовой скамейке. Его глаза закрыты. Когда он открывает глаза, то видит девочку, которая качается на ветке старой вишни.
Лукас спрашивает:
— Что ты здесь делаешь? Кто ты?
Девочка спрыгивает на землю и начинает теребить розовые бантики на концах своих косичек:
— Тетя Леони просит вас пойти к господину кюре. Он совсем один, потому что тетя Леони не может больше работать, она лежит дома и не встает, она слишком старая. У мамы нет времени ходить к господину кюре, потому что она работает на фабрике, и папа тоже.
Лукас говорит:
— Понятно. Сколько тебе лет?
— Точно не знаю. Когда в последний раз у меня был день рождения, было пять, но это было зимой. А теперь уже осень, я могла бы пойти в школу, если б родилась пораньше.
— Уже осень!
Девочка смеется:
— А вы не знали? Уже два дня как осень, хотя кажется, что еще лето, потому что тепло.
— Какая ты умная!
— Да. У меня есть старший брат, он меня всему учит. Его зовут Симон.
— А тебя как зовут?
— Аньес.
— Красивое имя.
— Лукас тоже красивое. Я знаю, что вы Лукас, потому что тетя мне сказала: «Иди к Лукасу, он живет в последнем доме, напротив пограничников».
— Пограничники тебя не остановили?
— Они не видели. Я прошла за домом.
Лукас говорит:
— Я хотел бы иметь такую сестричку, как ты.
— А у тебя нет?
— Нет. Если б у меня была сестричка, я бы сделал ей качели. Хочешь, я сделаю тебе качели?
Аньес говорит:
— У меня дома есть качели. Но лучше качаться на чем-нибудь другом. Так интересней.
Она подпрыгивает, хватается за толстую ветку вишневого дерева и, смеясь, качается на ней. Лукас спрашивает:
— Тебе никогда не бывает грустно?
— Нет, потому что если я от чего-нибудь расстроюсь, то от другого сразу утешаюсь.
Она спрыгивает на землю.
— Вам надо скорее идти к господину кюре. Тетя мне говорила вчера и позавчера, и раньше еще, но я все дни забывала. Она будет меня ругать.
Лукас говорит:
— Не бойся. Я сегодня схожу.
— Ну ладно, тогда я пошла домой.
— Останься еще немного. Ты хочешь послушать музыку?
— Какую музыку?
— Увидишь. Иди сюда.
Лукас берет девочку на руки, входит в комнату, сажает ребенка на кровать, ставит на старый граммофон пластинку. Он слушает, сидя на полу возле кровати, положив голову на руки.
Аньес спрашивает:
— Ты плачешь?
Лукас мотает головой. Она говорит:
— Мне страшно. Мне не нравится эта музыка.
Лукас берет в руку ногу девочки и сжимает ее. Она кричит:
— Мне больно! Отпусти!
Лукас разжимает пальцы.
Когда пластинка кончается, Лукас встает и переворачивает ее. Девочка исчезла. Лукас до захода солнца слушает пластинки.
Вечером Лукас наполняет корзину овощами, картошкой, яйцами, сыром. Он убивает курицу, ощипывает ее, наливает молока и берет бутылку вина.
Он звонит в дверь приходского дома, но никто не открывает. Он входит с черного хода, там не заперто, оставляет корзину на кухне. Он стучит в дверь комнаты кюре и входит.
Кюре, высокий худой старик, сидит за письменным столом. При свете свечи он играет сам с собой в шахматы.
Лукас придвигает стул к письменному столу, садится напротив старика и говорит:
— Простите меня, святой отец.
Кюре говорит:
— Я постепенно отдам вам все, что брал в долг, Лукас.
Лукас спрашивает:
— Я давно не приходил?
— С начала лета. Вы не помните?
— Нет. Кто вас кормил это время?
— Леони каждый день приносила мне немного вина. Но она уже несколько дней болеет.
Лукас говорит:
— Прошу у вас прощения, отец мой.
— Прощения? За что? Я не платил вам много месяцев подряд. У меня нет денег. Церковь отделена от государства, и мне больше не платят за работу. Я должен жить пожертвованиями верующих. Но люди боятся преследований за посещение церкви. К службе ходят лишь несколько бедных старых женщин.
Лукас говорит:
— Я не приходил не из-за того, что вы мне задолжали. Все хуже.
— Как это хуже?
Лукас опускает голову:
— Я о вас совершенно забыл. Я забыл про свой огород, про рынок, молоко, сыр. Я даже забыл про еду. Несколько месяцев я спал на чердаке, мне было страшно войти в спальню. И только сегодня, когда ко мне пришла маленькая девочка, племянница Леони, у меня хватило смелости туда войти. Она напомнила мне о долге по отношению к вам.
— Нет никакого долга, вы мне ничем не обязаны. Вы продаете свой товар, он дает вам средства к существованию. И если я не могу вам заплатить, естественно, что вы перестали поставлять мне продукты.
— Повторяю, дело не в деньгах. Поймите меня.
— Объяснитесь. Я вас слушаю.
— Я не знаю, как жить дальше.
Кюре встает, берет лицо Лукаса в свои ладони:
— Что с вами случилось, дитя мое?
Лукас качает головой:
— Мне нечего вам сказать. Это как болезнь.
— Понимаю. Что-то вроде душевного недуга, вызванного ранимостью вашего возраста, а может быть, и вашим непомерным одиночеством.
Лукас говорит:
— Может быть. Я сейчас приготовлю ужин, и мы вместе поедим. Я тоже давно не ел. Когда я пробую есть, меня рвет. Может быть, вместе с вами у меня получится.
Он идет в кухню, разводит огонь, ставит варить курицу с овощами. Он накрывает на стол, открывает бутылку вина.
Кюре приходит в кухню:
— Повторяю вам, Лукас, мне больше нечем платить вам.
— Надо же вам есть.
— Да, но и пировать ни к чему. Хватило бы нескольких картофелин и горсти кукурузы.
Лукас говорит:
— Вы съедите то, что я вам принес, и не будем больше говорить о деньгах.
— Я не могу этого принять.
— Легче давать, чем принимать, не правда ли? Гордыня — грех, отец мой.
Они молча едят. Пьют вино. Лукаса не рвет. После ужина он моет посуду. Кюре возвращается к себе в комнату. Лукас заходит к нему:
— Теперь мне пора уходить.
— Куда вы?
— Пойду бродить по улицам.
— Я мог бы научить вас играть в шахматы.
Лукас говорит:
— Не думаю, что я смогу заинтересоваться этой игрой. Она сложна и требует большой сосредоточенности.
— Попробуем.
Кюре объясняет игру. Они начинают партию. Лукас выигрывает. Кюре спрашивает:
— Как вы научились играть в шахматы?
— По книгам. Но сейчас я в первый раз играю по-настоящему.
— Вы еще придете сыграть в шахматы?
Лукас приходит каждый вечер. Кюре делает успехи, партии становятся все интереснее, но выигрывает по-прежнему Лукас.
Лукас снова спит в спальне, на большой кровати. Теперь он не пропускает рыночные дни, у него не скисает молоко. Он занимается скотиной, огородом, хозяйством. Он снова собирает в лесу грибы и хворост. Он теперь снова ходит на рыбалку.
В детстве Лукас ловил рыб руками или удочкой. Теперь он придумал, как увести рыб от основного течения реки и направить их в запруду, из которой они не смогут выбраться. Когда ему нужна свежая рыба, Лукас просто достает ее сачком.
Вечером Лукас ужинает с кюре, играет партию-другую в шахматы, потом снова отправляется бродить по улицам города.
Однажды ночью он входит в первый попавшийся кабачок. Раньше, даже во время войны, это было довольно приличное кафе. Теперь здесь мрачно и почти пусто.
Усталая и некрасивая буфетчица кричит из-за стойки:
— Сколько?
— Три.
Лукас садится за стол, испачканный вином и пеплом от сигарет. Буфетчица приносит три стакана местного красного вина. Она сразу забирает деньги.
Выпив свои три стакана, Лукас встает и уходит. Он идет дальше, до Главной Площади. Он останавливается возле магазина книг и канцелярских товаров, долго рассматривает витрину со школьными тетрадями, карандашами, резинками и несколькими книгами.
Лукас входит в кабачок напротив.
Здесь народу немного больше, но еще грязней, чем в прошлом кабачке. На полу слой опилок.
Лукас садится у открытой двери, через которую в помещение попадает немного воздуха.
За длинным столом сидят пограничники. С ними несколько девушек. Они поют.
Оборванный грязный старик подсаживается к Лукасу:
— Что-нибудь сыграешь, а? Лукас зовет официантку:
— Бутылку вина и два стакана! Старик говорит:
— Я не хотел, чтоб ты угощал меня вином, я просто хотел, чтоб ты сыграл что-нибудь. Как раньше.
— Я не могу играть, как раньше.
— Понимаю. Но ты все равно сыграй. Мне бы было приятно.
Лукас наливает вино:
— Пей.
Он достает гармонику и наигрывает грустную песню о любви и разлуке.
Пограничники и девушки подпевают.
Одна из девушек присаживается к Лукасу и гладит его по волосам.
— Смотрите, какой хорошенький. Лукас перестает играть, встает.
Девушка смеется.
— Ну и дикарь!
На улице дождь. Лукас входит в третий кабачок, спрашивает еще три стакана вина. Когда он начинает играть, люди поворачиваются к нему, потом снова утыкаются в стаканы. Здесь пьют, но никто ни с кем не разговаривает.
Вдруг высокий крепкий мужчина, у которого нет одной ноги, встает посреди зала под единственной лампочкой без абажура и, опираясь на костыли, поет запрещенную песню.
Лукас подыгрывает ему на гармонике.
Другие посетители быстро допивают свое вино и один за другим уходят из кабачка.
На последних словах песни по лицу человека текут слезы.
Назавтра Лукас идет в магазин книг и канцелярских товаров. Он выбирает три карандаша, пачку бумаги в клетку и толстую тетрадь. Когда он подходит к кассе, сидящий за ней бледный и одутловатый человек говорит:
— Давно я вас не видел. Уезжали?
— Нет, просто был очень занят.
— У вас уходит довольно много бумаги. Интересно, что вы с ней делаете.
Лукас говорит:
— Я люблю писать карандашом по бумаге. Для меня это отдых.
— За это время у вас скопились горы бумаги.
— Я много расходую. Испорченными страницами я растапливаю плиту.
Продавец говорит:
— Жаль, что кроме вас у меня нет постоянных покупателей. Дела идут плохо. До войны еще можно было жить. Здесь было много школ. Институты, пансионы, училища. Вечером студенты гуляли по улицам, веселились. Еще была консерватория, и каждую неделю давали концерты и театральные представления. А теперь посмотрите на улицы. Только дети и старики. Несколько рабочих, несколько виноградарей. В городе не осталось молодежи. Все школы, кроме начальной, перенесены в глубь страны. Молодые люди, даже те, что не учатся, уезжают отсюда в живые города. Наш город стал мертвым и пустым. Закрытая, забытая пограничная зона. Тут знают в лицо каждого жителя. Вокруг одни и те же лица. Чужие сюда не попадут.
Лукас говорит:
— А пограничники? Они молодые.
— Да, бедняги. Сидят взаперти в казармах, а по ночам ходят в патрулях. И каждые полгода их сменяют, чтоб не было контактов с местным населением. До войны у нас было пять тысяч студентов плюс туристы летом. Туристы приезжали и из нашей страны, и из-за границы.
Лукас спрашивает:
— Граница была открыта?
— Естественно. Крестьяне с той стороны продавали здесь свой товар, студенты ездили за границу на деревенские праздники. Поезд шел до ближайшего крупного города другой страны. А теперь наш город — конечная станция. Просьба освободить вагоны! Предъявите документы!
Лукас спрашивает:
— Можно было свободно ходить туда и обратно? Можно было ездить за границу?
— Конечно. Вы этого никогда не знали. Теперь шагу нельзя сделать, не предъявив документы. И специальный пропуск в погранзону.
— А если их нет?
— Надо, чтобы были.
— У меня нет.
— Сколько вам лет?
— Пятнадцать.
— Вам полагается иметь документы. Даже у детей есть удостоверение, которое выдают в школе. Как же вы уезжаете из города и возвращаетесь назад?
— Я никогда не уезжаю из города.
— Никогда? Вы не ездите в соседний город за какой-нибудь вещью, которой здесь не купить?
— Нет. Я не покидал этот город с тех пор, как мать привезла меня сюда шесть лет назад.
Продавец говорит:
— Если не хотите неприятностей, сделайте себе документы. Сходите в мэрию и объясните, как все получилось. Если вам будут чинить препятствия, спросите Петера Н. Мы с ним из одного города. С севера. Он занимает в партии важный пост.
Лукас говорит:
— Вы очень добры. Но почему у меня должны быть трудности с получением документов?
— Всякое бывает.
Лукас входит в большое здание около замка. Фасад украшен флагами. Множество черных табличек с золотыми буквами указывают названия учреждений:
«Политическое бюро революционной партии»
«Секретариат революционной партии»
«Ассоциация революционной молодежи»
«Ассоциация революционных женщин»
«Федерация революционных профсоюзов»
С другой стороны двери простая серая табличка с красными буквами:
«Акты гражданского состояния — второй этаж»
Лукас поднимается на второй этаж, стучится в дверь с матовым стеклом, над которой написано: «Паспорта».
Мужчина в сером халате открывает раздвижную дверь и молча смотрит на Лукаса. Лукас говорит:
— Здравствуйте. Я хотел бы получить документы.
— Получить новый паспорт, вы хотите сказать? Ваш просрочен?
— Нет. У меня нет паспорта. У меня никогда его не было. Мне сказали, что я обязан иметь документы.
Чиновник спрашивает:
— Сколько вам лет?
— Пятнадцать.
— Тогда, действительно, у вас должен быть документ. Дайте мне школьное удостоверение.
Лукас говорит:
— У меня нет удостоверения. Никакого.
Чиновник говорит:
— Это невозможно. Если вы еще не закончили начальную школу, у вас должен быть ученический билет, если вы студент, у вас должен быть студенческий билет, если вы подмастерье, у вас ремесленный билет.
Лукас говорит:
— Мне очень жаль. У меня нет ни одного из этих документов. Я никогда не ходил в школу.
— Как это так? До четырнадцати лет посещение школы обязательно.
— Я был освобожден от школы в связи с травмой.
— А теперь? Чем вы теперь занимаетесь?
— Я живу своим огородом. Еще я по вечерам исполняю музыку в бистро.
Чиновник говорит:
— Ах, вот вы кто. Вас зовут Лукас Т.?
— Да.
— С кем вы живете?
— Я живу в доме Бабушки около границы. Я живу один. Бабушка умерла в прошлом году.
Чиновник чешет в затылке:
— Послушайте, ваш случай необычный. Мне надо посоветоваться. Я не могу сам принять такое решение. Вам надо прийти еще раз через несколько дней.
Лукас говорит:
— Может быть, дело может уладить Петер Н.?
— Петер Н.? Секретарь партии? Вы с ним знакомы?
Он берет трубку телефона. Лукас говорит ему:
— Меня рекомендовал господин Виктор.
Чиновник вешает трубку и выходит из-за стола.
— Пойдемте. Спустимся на первый этаж.
Он стучится в дверь с надписью: «Секретариат Революционной партии». Они входят. За столом сидит молодой человек. Чиновник протягивает ему незаполненную карту:
— Это по поводу получения паспорта.
— Я займусь этим. Вы свободны.
Чиновник выходит, молодой человек встает и протягивает руку Лукасу:
— Здравствуйте, Лукас.
— Вы меня знаете?
— Вас знает весь город. Я рад, что могу оказать вам услугу. Давайте заполним этот паспорт. Фамилия, имя, адрес, дата рождения. Вам только пятнадцать лет? Выглядите вы намного старше. Профессия? Я пишу «музыкант»?
Лукас говорит:
— Я живу за счет выращенного на огороде.
— Тогда я напишу «садовод», это звучит солиднее. Так, шатен, глаза серые… Политические взгляды?
Лукас говорит:
— Поставьте там прочерк.
— Да. А здесь, как вы хотите написать: «Мнение руководящих органов»?
— Если хотите, поставьте «идиот». Я перенес травму и не вполне нормален.
Молодой человек смеется:
— Не вполне нормальны? Кто в это поверит? Но вы правы. Такая оценка поможет избежать многих неприятностей. Например, военной службы. Значит, я пишу: «Хроническое психическое расстройство». Так годится?
Лукас говорит:
— Да. Спасибо.
— Зовите меня Петер.
Лукас говорит:
— Спасибо, Петер.
Петер подходит к Лукасу, протягивает ему паспорт. Другой рукой он ласково дотрагивается до его лица. Лукас закрывает глаза. Петер берет голову Лукаса в ладони и долго целует его в губы. Он еще минуту смотрит Лукасу в лицо, потом возвращается за письменный стол.
— Простите меня, Лукас, ваша красота ввела меня во искушение. Я должен быть очень осторожен. В партии такие вещи не прощают.
Лукас говорит:
— Никто ни о чем не узнает.
Петер говорит:
— Такие наклонности невозможно скрывать всю жизнь. Я недолго пробуду на этом посту. Я получил его потому, что дезертировал, сдался в плен и вернулся с победоносной армией наших освободителей. Меня отправили на войну, когда я был еще студентом.
Лукас говорит:
— Вам бы нужно жениться или хотя бы завести себе любовницу, чтобы отвлечь подозрения. Вам было бы нетрудно сделать так, чтобы в вас кто-нибудь влюбился. Вы красивый мужчина. И у вас грустный вид. Женщины любят грустных. И потом, вы занимаете прекрасное положение.
Петер смеется:
— У меня нет ни малейшего желания делать так, чтобы в меня влюбилась женщина.
Лукас говорит:
— Однако, может быть, есть такие женщины, которых можно хоть как-нибудь полюбить.
— Много вы знаете для своего возраста, Лукас!
— Я ничего не знаю, я только догадываюсь.
Петер говорит:
— Если вам что-либо понадобится, приходите ко мне.
2
Последний день года. Земля скована сильным морозом, пришедшим с севера.
Лукас идет на реку. На новогодний ужин он принесет господину кюре рыбу.
Уже темно. Лукас взял с собой переносную лампу и ледоруб. Он начинает долбить лед, которым покрыт садок, и вдруг слышит детский плач. Он направляет свет лампы в ту сторону, откуда доносятся звуки.
На мостике, который Лукас выстроил много лет назад, сидит женщина. Женщина кутается в одеяло и смотрит на реку, по которой плывут куски снега и льда. Из-под одеяла слышен плач ребенка.
Лукас подходит ближе, спрашивает у женщины:
— Кто ты такая? Что ты здесь делаешь?
Она не отвечает. Ее большие черные глаза неотрывно смотрят на горящую лампу. Лукас говорит:
— Пойдем.
Он поддерживает ее правой рукой и ведет к дому, освещая лампой дорогу. Ребенок продолжает плакать.
В кухне тепло. Женщина садится, расстегивает платье и дает ребенку грудь.
Лукас отворачивается и ставит на огонь остатки овощного супа.
Ребенок спит на коленях у матери. Мать смотри на Лукаса:
— Я хотела его утопить. Не смогла.
Лукас спрашивает:
— Ты хочешь, чтобы это сделал я?
— А ты сможешь?
— Я топил мышей, котов, щенков.
— Ребенок — это совсем другое.
— Так утопить его или нет?
— Нет, теперь я не хочу. Слишком поздно.
Помолчав, Лукас говорит:
— Здесь есть свободная комната. Вы с ребенком можете спать в ней.
Женщина смотрит на Лукаса черными глазами:
— Благодарю тебя. Меня зовут Ясмина.
Лукас открывает дверь Бабушкиной комнаты:
— Положи ребенка на кровать. Дверь останется открытой, чтобы комната согрелась. Когда ты поешь, пойдешь спать к нему.
Ясмина кладет ребенка на Бабушкину кровать и возвращается в кухню. Лукас спрашивает:
— Ты хочешь есть?
— Я не ела со вчерашнего вечера.
Лукас наливает суп в миску:
— Поешь и иди спать. Завтра поговорим. Сейчас мне надо уйти.
Он возвращается к садку, ловит сачком двух рыб и отправляется в приходский дом.
Он, как обычно, готовит ужин, ест вместе с кюре, они играют партию в шахматы. Впервые Лукас проигрывает.
Господин кюре недоволен:
— Вы сегодня рассеянны, Лукас. Вы делаете грубые ошибки. Начнем сначала, и возьмите себя в руки.
Лукас говорит:
— Я устал. Мне нужно домой.
— Вы опять пойдете шляться по бистро.
— Вам все известно, святой отец.
Кюре смеется:
— Ко мне приходит много старых женщин. Они мне рассказывают обо всем, что случается в городе. Ну не сердитесь! Идите развлекайтесь. Ведь сегодня Новый год.
Лукас встает:
— Желаю вам счастливого Нового года, святой отец.
Кюре тоже встает и кладет руку на голову Лукаса:
— Да благословит вас Бог. Пусть Он пошлет нам душевный мир.
Лукас говорит:
— В моей душе никогда не будет мира.
— Нужно молиться и надеяться, дитя мое.
Лукас шагает по улице. Он идет мимо шумных
бистро не останавливаясь, он прибавляет шагу, а па неосвещенной узкой дороге, ведущей к дому Бабушки, даже пускается бежать.
Он распахивает дверь кухни. Ясмина все еще сидит на угловой скамье. Она открыла дверцу плиты и смотрит на огонь. Миска, полная остывшего супа, по-прежнему стоит на столе.
Лукас садится напротив Ясмины:
— Ты не поела.
— Я не голодна. Я никак не могу согреться. Лукас берет из шкафчика бутылку водки, разливает по стаканам.
— Выпей. Станет теплее.
Он пьет, Ясмина тоже. Он наливает еще. Они молча пьют. Издали слышен перезвон городских колоколов.
Лукас говорит:
— Полночь. Начинается новый год.
Ясмина роняет голову на стол и плачет.
Лукас встает, снимает одеяло, которое так и не сняла Ясмина. Он гладит длинные, блестящие черные волосы. Он гладит полную молока грудь. Он расстегивает блузку, нагибается, сосет молоко.
Назавтра Лукас входит на кухню. Ясмина сидит на скамейке и держит ребенка на руках. Она говорит:
— Я хотела бы вымыть ребенка. Потом я уйду.
— Куда ты пойдешь?
— Не знаю. После того, что случилось, я не могу оставаться в этом городе.
Лукас спрашивает:
— Что случилось? Дело в ребенке? В городе есть и другие матери-одиночки. Тебя выгнали родители?
— У меня нет родителей. Моя мать умерла при моем рождении. Я жила с отцом и тетей, сестрой моей матери. Она меня воспитала. Когда мой отец вернулся с войны, он на ней женился. Но он ее не любил. Он любил только меня.
Лукас говорит:
— Понятно.
— Да. А когда моя тетя догадалась, она на нас донесла. Отец в тюрьме. До родов я работала в больнице санитаркой. Сегодня утром я вышла из больницы, стала стучать в нашу дверь, но тетя мне не открыла. Она обругала меня из-за двери.
Лукас говорит:
— Я знаю твою историю. В бистро рассказывали.
— Да, все о ней говорят. Город маленький. Я хотела утопить ребенка, а потом перейти границу.
— Границу перейти невозможно. Ты подорвешься на мине.
— Мне все равно.
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
— Рано еще умирать. В другом месте ты сможешь начать жизнь сначала. В другом городе, потом, когда ребенок станет постарше. А пока ты можешь оставаться здесь, сколько хочешь.
Она говорит:
— Но как же люди!
— Посплетничают и перестанут. В конце концов они замолчат. Здесь не город, здесь мой дом.
— Ты оставишь меня у себя с ребенком?
— Ты можешь жить в этой комнате, можешь приходить в кухню, но ты никогда не должна входить ко мне в комнату и подниматься на чердак. И еще ты не должна ни о чем меня расспрашивать.
Ясмина говорит:
— Я ничего у тебя не спрошу и не буду тебе мешать. Я и ребенку не позволю мешать тебе. Я буду готовить и убирать в доме. Я все умею делать. У нас я сама вела хозяйство, потому что тетя работает на заводе.
Лукас говорит:
— Вода закипела. Можешь готовить ванну.
Ясмина ставит на стол лохань, разворачивает одежду и пеленки ребенка. Лукас греет над плитой банное полотенце. Ясмина моет ребенка, Лукас смотрит на них.
Он говорит:
— У него кривое плечо.
— Да. И ножки тоже. Мне сказали в больнице. Это моя вина. Чтобы скрыть беременность, я стягивала живот корсетом. Он будет калекой. Если бы у меня хватило смелости его утопить…
Лукас берет завернутого в полотенце ребенка на руки, смотрит на сморщенное личико:
— Не надо так говорить, Ясмина.
Она говорит:
— Он будет чувствовать себя несчастным.
— Ты тоже несчастна, хотя и не калека. Может быть, он будет несчастлив не больше тебя или любого другого человека.
Ясмина снова берет ребенка, глаза ее полны слез:
— Ты очень добр, Лукас.
— Ты знаешь, как меня зовут?
— Тебя знает весь город. Говорят, что ты сумасшедший, но я так не думаю.
Лукас выходит и возвращается с досками:
— Сейчас я сделаю ему колыбельку.
Ясмина стирает, готовит еду. Когда кроватка готова, они кладут в нее ребенка и качают. Лукас спрашивает:
— Как его зовут? Ты дала ему имя?
— Да. Это спрашивают в больнице, чтобы сообщить в мэрию. Я назвала его Матиасом. Так зовут моего отца. Никакого другого имени мне в голову не пришло.
— Ты так его любила?
— У меня никого, кроме него, не было.
Вечер. Лукас возвращается из приходского дома, не заходя в бистро. В плите горит огонь. Сквозь незакрытую дверь Лукас слышит, как Ясмина тихо напевает. Он входит в комнату Бабушки. Ясмина в рубашке сидит около кровати и укачивает ребенка. Лукас спрашивает:
— Почему ты еще не ложилась?
— Я ждала тебя.
— Тебе не надо меня ждать. Обычно я возвращаюсь гораздо позже.
Ясмина улыбается:
— Я знаю. Ты играешь в бистро.
Лукас подходит, спрашивает:
— Он спит?
— Давно. Но мне приятно его качать.
Лукас говорит:
— Пойдем на кухню. А то мы его разбудим.
Они сидят на кухне друг против друга и молча пьют водку. Потом Лукас спрашивает:
— Когда это началось? Ну, у тебя с отцом?
— Сразу же. Как только он вернулся.
— Сколько тебе было лет?
— Двенадцать.
— Он взял тебя силой?
Ясмина смеется:
— Нет, нет! Он меня не насиловал. Он только ложился рядом со мной, прижимал меня к себе, целовал, ласкал и плакал.
— Где была в это время твоя тетя?
— Она работала на фабрике в бригаде. Когда у нее была ночная смена, отец ложился ко мне. Это чулан, без окон, с узкой кроватью. Нам было хорошо в этой кровати.
Лукас наливает водку и говорит:
— Рассказывай дальше!
— Я росла. Отец гладил мне грудь и говорил: «Скоро ты станешь взрослой женщиной и уйдешь с каким-нибудь парнем». Я говорила: «Нет, я никогда не уйду». Однажды ночью во сне я взяла его руку и положила себе между ног. Я стиснула его пальцы и в первый раз испытала наслаждение. На следующую ночь я сама попросила его дать мне это бесконечно нежное наслаждение. Он плакал, он говорил, что не надо так делать, что это плохо, но я все просила его, я его умоляла. Тогда он наклонился и стал лизать меня, сосать, целовать, и наслаждение было еще сильнее, чем в первый раз.
Однажды ночью он лег на меня, он положил свой член между моих ног, он говорил: «Сожми бедра, сожми их сильнее, не дай мне войти, я не хочу сделать тебе больно».
Несколько лет мы занимались любовью так, но пришла ночь, когда я не смогла сдержаться. Я слишком сильно желала его, я раздвинула ноги, я открылась вся, и он вошел в меня.
Она молчит, она смотрит на Лукаса. Ее огромные черные глаза сверкают, полные губы приоткрыты. Она высвобождает одну грудь из рубашки и спрашивает:
— Хочешь?
Лукас хватает ее за волосы, тащит в комнату, швыряет на Бабушкину кровать и берет ее, кусая ей шею.
В следующие дни Лукас снова появляется в бистро. Он снова бродит по пустынным улицам города.
Придя домой, он сразу идет к себе в комнату. Но однажды вечером, пьяный, он открывает дверь в комнату Бабушки. Ясмина спит, ребенок тоже.
Лукас раздевается и ложится в кровать к Ясмине. Тело Ясмины горит, тело Лукаса холодно, как лед. Она лежит лицом к стене, он прижимается к ее спине, он кладет свой член между ног Ясмины.
Она сжимает бедра, она стонет:
— Отец, о отец!
Лукас говорит ей на ухо:
— Сожми, сожми сильнее.
Она отбивается, она дышит с трудом. Он входит в нее, она кричит. Лукас прикрывает ладонью рот Ясмины, натягивает ей на голову одеяло:
— Замолчи. Ребенок проснется!
Она кусает ему ладонь, сосет большой палец. Когда все кончено, они несколько минут лежат рядом, потом Лукас встает. Ясмина плачет. Лукас уходит к себе в комнату.
Лето. Ребенок повсюду. То он в комнате Бабушки, то в кухне, то в саду. Он передвигается на четвереньках.
Он горбат и кособок. У него слишком тонкие ножки, слишком длинные руки, непропорциональное тело.
Он приходит и в комнату Лукаса. Он стучит кулачками в дверь до тех пор, пока Лукас не откроет. Он забирается на большую кровать.
Лукас ставит на граммофон пластинку, и ребенок прыгает на кровати.
Лукас ставит другую пластинку, и ребенок зарывается в одеяла.
Лукас берет лист бумаги и рисует на нем кролика, курицу, свинью. Ребенок смеется и целует бумагу.
Лукас рисует жирафа и слона, ребенок мотает головой и рвет бумагу.
Лукас устраивает ребенку песочницу: покупает ему лопатку, лейку и тачку.
Он ставит ему качели, мастерит повозку из ящика и колес. Он сажает ребенка в повозку и возит его. Он показывает ему рыб, приводит его в клетку к кроликам. Ребенок хочет погладить кроликов, но перепуганные кролики разбегаются во все стороны.
Ребенок плачет. Лукас идет в город и покупает плюшевого медведя.
Ребенок смотрит на медведя, берет его, «говорит» с ним, трясет его и бросает под ноги Лукасу.
Ясмина берет мишку, гладит его:
— Хороший мишка. Мишенька очень хороший.
Мальчик смотрит на мать и начинает биться головой о пол кухни. Ясмина кладет медведя и берет ребенка на руки. Мальчик вопит, колотит руками по голове матери, пинает ее в живот. Ясмина выпускает его, и ребенок до вечера прячется под столом.
Вечером Лукас приносит совсем маленького котенка, спасенного от вил Иозефа. Крошечное животное ставят на пол кухни, он мяукает и весь дрожит.
Ясмина ставит перед ним миску с молоком, кот продолжает мяукать.
Ясмина кладет котенка в детскую кроватку.
Мальчик забирается в кроватку, ложится рядом с котенком и прижимает его к себе. Котенок вырывается и царапает ребенку лицо и руки.
Через несколько дней кот ест все, что ему дают, и спит в кроватке у ног ребенка.
Лукас просит Иозефа достать ему щенка.
Однажды Иозеф приносит черного щенка с длинной вьющейся шерстью. В это время Ясмина развешивает в саду белье, ребенок спит. Ясмина стучит в дверь к Лукасу и кричит:
— Там кто-то пришел!
Она прячется в комнате Бабушки. Лукас выходит к Иозефу. Иозеф говорит:
— Вот щенок, которого я обещал вам достать. Это степная овчарка. Она будет хорошим сторожем.
Лукас говорит:
— Спасибо, Иозеф. Зайдите, выпейте вина. Они входят в кухню, пьют вино. Иозеф спрашивает:
— Вы не хотите познакомить меня с женой?
Лукас говорит:
— Ясмина мне не жена. Ей было некуда идти, я ее пустил к себе.
Иозеф говорит:
— Весь город знает ее историю. Очень красивая девушка. Я так думаю, щенок для ее ребенка.
— Да, для ребенка Ясмины. Перед тем как уйти, Иозеф говорит:
— Вы слишком молоды, Лукас, чтобы содержать жену и ребенка. Это большая ответственность.
Лукас говорит:
— Это моя забота.
Когда Иозеф уходит, Ясмина выходит из дома. У Лукаса на руках щенок.
— Смотри, что принес Иозеф для Матиаса.
Ясмина говорит:
— Он меня видел. Он ничего не сказал?
— Сказал. Он считает тебя очень красивой. Зря ты беспокоишься, Ясмина, по поводу того, что люди о нас подумают. Лучше бы сходила со мной на днях в город купить тебе одежду. Ты ходишь в одном и том же платье с тех пор, как сюда пришла.
— Мне достаточно этого платья. Я не хочу другого. Я не пойду в город.
Лукас говорит:
— Пойдем покажем щенка Матиасу. Ребенок с кошкой под столом на кухне.
Ясмина говорит:
— Мати, это тебе. Это подарок.
Лукас с собакой садится на угловую скамью, ребенок забирается ему на колени. Он смотрит на собаку, раздвигает ему шерсть, которая падает на морду. Щенок лижет ребенку лицо. Кошка шипит на собаку и удирает в сад.
Становится все холоднее. Лукас говорит Ясмине:
— Матиасу нужны теплые вещи, и тебе тоже.
Ясмина говорит:
— Я умею вязать. Мне нужна шерсть и спицы.
Лукас покупает корзинку клубков шерсти и несколько пар спиц разных размеров. Ясмина вяжет свитера, носки, шарфы, варежки, шапки. Из остатков шерсти она делает разноцветные одеяла. Лукас хвалит ее работу. Ясмина говорит:
— Еще я умею шить. Дома у меня была старая швейная машинка моей матери.
— Хочешь, я за ней схожу?
— Ты не побоишься прийти к тете?
Лукас берет тележку и уходит. Он стучится в дверь к тете Ясмины. Ему открывает еще молодая женщина:
— Что вам нужно?
— Я пришел за швейной машинкой Ясмины. Она говорит:
— Входите.
Лукас входит в очень чистую кухню. Тетя Ясмины рассматривает его:
— Так это вы. Бедный мальчик. Вы совсем ребенок.
Лукас говорит:
— Мне семнадцать лет.
— А ей скоро будет девятнадцать. Как она?
— Хорошо.
— А ребенок?
— Тоже очень хорошо. Помолчав, она говорит:
— Я слышала, что ребенок родился увечным. Это Бог покарал.
Лукас спрашивает:
— Где швейная машинка?
Тетя открывает дверь в тесный чулан без окна:
— Все ее вещи здесь. Забирайте.
Там стоит швейная машинка и фанерный чемодан. Лукас спрашивает:
— Больше здесь ничего нет?
— Была кровать. Я ее сожгла.
Лукас переносит швейную машинку и чемодан на тележку. Он говорит:
— Спасибо, сударыня.
— Не за что. Скатертью дорога.
Часто идут дожди. Ясмина шьет и вяжет. Ребенок больше не может играть на улице. Он проводит целый день на кухне, под столом с собакой и кошкой.
Мальчик уже говорит несколько слов, но он еще не ходит. Когда Лукас хочет поставить его на ноги, мальчик вырывается, убегает на четвереньках и прячется под столом.
Лукас идет в книжный магазин. Он выбирает большие листы белой бумаги, цветные карандаши и книжки с картинками.
Виктор спрашивает:
— У вас есть ребенок?
— Да. Но он не мой.
Виктор говорит:
— Так много сирот. Петер спрашивал меня о вас. Вы бы сходили к нему.
Лукас говорит:
— Я очень занят.
— Понимаю. Ребенок. В вашем возрасте.
Лукас возвращается домой. Ребенок спит на коврике под кухонным столом. В комнате Бабушки шьет Ясмина. Лукас кладет сверток рядом с ребенком. Он входит в комнату, целует Ясмину в затылок, и Ясмина перестает шить.
Ребенок рисует. Он рисует собаку и кошку. Еще он рисует других животных. Он рисует деревья, цветы, дом. Еще он рисует свою мать.
Лукас спрашивает:
— А меня ты почему никогда не рисуешь?
Мальчик мотает головой и прячется под столом с книжками.
Перед Новым годом Лукас приносит из леса елку. Он покупает раскрашенные стеклянные шары и свечи. В Бабушкиной комнате они с Ясминой наряжают елку. Под ней лежат игрушки, отрезы материи и теплые сапоги для Ясмины, свитер для Лукаса, книжки и деревянная лошадка для Матиаса.
Ясмина жарит в духовке утку. Она варит картошку, капусту, фасоль. Печенье готово уже несколько дней назад,
Когда в небе появляется первая звезда, Лукас зажигает на елке свечи. Ясмина входит в комнату с Матиасом на руках.
Лукас говорит:
— Посмотри свои игрушки, Матиас. Книжки и лошадка для тебя.
Мальчик говорит:
— Я хочу лошадку. Лошадка красивая.
Он пытается вскарабкаться на лошадку, но безрезультатно. Он кричит:
— Лошадка слишком большая! Ее Лукас сделал. Лукас злой. Он сделал слишком большую лошадку для Мати.
Мальчик плачет и бьется головой об пол комнаты. Лукас поднимает его на руки, встряхивает:
— Лошадка не слишком большая. Это Матиас слишком маленький, потому что он не хочет стоять на ногах. Он все время на четвереньках, как звери! Ты не зверь!
Он держит мальчика за подбородок, заставляя сто смотреть себе прямо в глаза. Он говорит сурово:
— Если ты не захочешь ходить, то никогда не пойдешь. Никогда, понимаешь?
Ребенок вопит, Ясмина вырывает его у Лукаса:
— Оставь его в покое! Он скоро научится ходить.
Она сажает мальчика на лошадку и качает. Лукас говорит:
— Мне надо уйти. Уложи ребенка и подожди меня. Я ненадолго.
Он идет на кухню, разрезает утку пополам, кладет половину на горячее блюдо, укладывает вокруг овощи и картошку и хорошенько укутывает блюдо. Когда он приходит в приходский дом, еда еще горячая.
После еды Лукас говорит:
— Мне очень жаль, отец мой, но надо идти, меня ждут.
Кюре говорит:
— Я знаю, сын мой. По правде сказать, я удивлен, что ты сегодня пришел. Я знаю, что ты живешь во грехе с падшей женщиной и с плодом ее греховной любви. Этот ребенок даже не крещен, хотя и носит имя одного из наших святых.
Лукас молчит, кюре говорит:
— Приходите оба к полуночной мессе, хотя бы сегодня вечером.
Лукас говорит:
— Мы не можем оставить ребенка без присмотра.
— Тогда приходи один.
Лукас говорит:
— Вы говорите мне «ты», отец мой.
— Простите, Лукас. Я дал волю гневу. Но это оттого, что я смотрю на вас как на собственного сына, и волнуюсь о вашей душе.
Лукас говорит:
— Продолжайте говорить мне «ты», отец мой. Мне это приятно. Но вы прекрасно знаете, что я не хожу в церковь.
Лукас возвращается домой. В доме Бабушки погашены все огни. Кошка и собака спят на кухне, половина утки нетронутая стоит на столе. Лукас хочет войти в спальню. Дверь закрыта на ключ. Он стучится, Ясмина не отвечает.
Лукас уходит в город. Он долго бродит по улицам, потом попадает в церковь. В большой церкви холодно и почти пусто. Лукас опирается на стену возле двери. Далеко от него, в другом конце церкви, у алтаря кюре ведет службу.
Чья- то рука касается плеча Лукаса. Петер говорит:
— Пойдемте, Лукас, выйдем отсюда.
На улице он спрашивает:
— Что вы здесь делали?
— А вы, Петер?
— Я шел за вами. Я увидел вас, когда выходил от Виктора.
Лукас говорит:
— Когда бистро закрыты, я чувствую себя потерянным в этом городе.
— А я всегда чувствую себя потерянным в нем. Пойдемте ко мне, вы согреетесь, перед тем как идти домой.
Петер живет в красивом доме на Главной Площади. У него дома глубокие кресла, стены заставлены стеллажами с книгами, тепло. Петер наливает водку:
— У меня в этом городе нет ни единого друга, за исключением Виктора, который мил и воспитан, но довольно скучен. Он без конца жалуется на жизнь.
Лукас засыпает. На рассвете, когда он просыпается, Петер по-прежнему сидит напротив и смотрит на него.
На следующее лето ребенок начинает ходить. Он цепляется за спину собаки и кричит:
— Лукас! Смотри! Смотри! Лукас прибегает. Мальчик говорит:
— Мати больше собаки. Мати стоит.
Собака отходит, мальчик падает. Лукас берет его на руки, поднимает над головой и говорит:
— Матиас выше Лукаса!
Мальчик смеется. На следующий день Лукас покупает ему трехколесный велосипед. Ясмина говорит Лукасу:
— Ты тратишь слишком много денег на игрушки.
Лукас говорит:
— Велосипед поможет развиться его ногам.
К осени ребенок уверенно ходит, но очень заметно хромает.
Однажды утром Лукас говорит Ясмине:
— После завтрака вымой ребенка и одень его чисто. Я поведу его к врачу.
— К врачу? Зачем?
— Ты не видишь, что он хромает?
— Чудо, что он пошел.
Лукас говорит:
— Я хочу, чтоб он ходил как все.
Глаза Ясмины наполняются слезами:
— А я принимаю его таким, какой он есть.
Когда ребенка умыли и одели, Лукас берет его за руку:
— Мы пойдем далеко, Матиас. Когда ты устанешь, я возьму тебя на руки.
Ясмина спрашивает:
— Ты пойдешь с ним через весь город к больнице?
— А что такое?
— Люди будут смотреть на вас. Вдруг вы встретите мою тетю?
Лукас не отвечает. Ясмина добавляет:
— Если его захотят забрать, ты ведь не отдашь его, правда, Лукас?
Лукас говорит:
— О чем ты говоришь!
Вернувшись из больницы, Лукас говорит только одно:
— Ты была права, Ясмина!
Он запирается у себя в комнате, слушает пластинки, а когда ребенок барабанит в его дверь, не открывает.
Вечером, когда Ясмина укладывает ребенка, Лукас входит в комнату Бабушки. Как всегда по вечерам, он садится рядом с кроваткой и рассказывает Матиасу историю. Когда рассказ кончается, он говорит:
— Кроватка скоро будет тебе мала. Мне надо сделать тебе кровать.
Мальчик говорит:
— Оставим кроватку для кошки и собаки.
— Да, кроватку оставим. Еще я тебе сделаю стеллаж для книжек, которые у тебя есть и для тех, которые я тебе еще куплю.
Мальчик говорит:
— Расскажи еще одну историю.
— Я должен идти работать.
— Ночью нет работы.
— У меня всегда есть работа. Мне надо зарабатывать много денег.
— А зачем деньги?
— Чтобы купить все, что надо для нас троих.
— Одежду и обувь?
— Да. И еще игрушки, книги и пластинки.
— Игрушки и книги, это хорошо. Иди работай.
Лукас говорит:
— А ты должен спать, чтобы вырасти большим.
Мальчик говорит:
— Я не вырасту, ты же сам знаешь. Так доктор сказал.
— Ты плохо его понял, Матиас. Ты вырастешь. Не так быстро, как другие дети, но вырастешь.
Ребенок спрашивает:
— Не так быстро?
— Потому что все люди разные. Ты будешь не таким высоким, как другие, но ты будешь умнее. Рост не важен, самое главное ум.
Лукас выходит из дома. Но вместо того чтобы идти к городу, он спускается к реке, садится на траву и смотрит на черную грязную воду.
3
Лукас говорит Виктору:
— Все эти детские книги похожи одна на другую и рассказывают глупые истории. Это неприемлемо для ребенка четырех лет.
Виктор пожимает плечами:
— Что вы хотите? С книгами для взрослых то же самое. Смотрите. Несколько романов, прославляющих систему. Можно подумать, что в стране перевелись настоящие писатели.
Лукас говорит:
— Да, я знаком с этими романами. На них не стоило тратить бумагу. А что стало с прежней литературой?
— Запрещена. Исчезла. Изъята из обращения. Может быть, вы найдете ее в библиотеке, если она еще существует.
— Библиотека в нашем городе? Я никогда о ней не слышал. Где она находится?
— Если идти от замка, то в первой улице налево. Не могу сказать вам название улицы, они все время меняются. Они без конца переименовывают улицы.
Лукас говорит:
— Я найду ее.
Указанная Виктором улица пуста. Лукас ждет. Из одного дома выходит старик. Лукас спрашивает у него:
— Вы знаете, где находится библиотека? Старик показывает на старый полуразрушенный серый дом.
— Вот здесь. Но думаю, что ненадолго. Похоже, они переезжают. Каждую неделю за книгами прииезжает грузовик.
Лукас входит в серый дом. Он идет по длинному темному коридору, который кончается стеклянной дверью с заржавевшей табличкой: «Публичная библиотека».
Лукас стучится. Женский голос отвечает:
— Войдите!
Лукас входит в просторную комнату, освещенную заходящим солнцем. За столом сидит женщина с седыми волосами. В очках. Она спрашивает:
— Что вы хотите?
— Я хотел бы взять книги.
Женщина снимает очки, смотрит на Лукаса:
— Книги? С тех пор как я здесь, никто не приходил за книгами.
— Вы здесь давно?
— Уже два года. Я должна наводить здесь порядок. Я должна сортировать книги и выбирать те, что в списке.
— А что происходит потом? Что вы с ними сделаете?
— Я складываю их в ящики, их уносят и пускают под нож.
— В списке много книг?
— Почти все книги в списке.
Лукас смотрит на большие ящики с книгами:
— Какая у вас грустная работа.
Она спрашивает:
— Вы любите книги?
— Я прочел все книги у господина кюре. У него много книг, но не все интересные.
Она улыбается:
— Представляю себе.
— Еще я прочел те книги, которые есть в продаже. Они еще менее интересны.
Она снова улыбается:
— А какие книги вы любите читать?
— Книги из списка.
Она снова надевает очки и говорит:
— Это невозможно. Мне жаль. Уходите!
Лукас не двигается. Она повторяет:
— Я сказала: уходите.
Лукас говорит:
— Вы похожи на мою Мать.
— Надеюсь, я моложе?
— Нет. Моя Мать была моложе вас, когда она умерла.
Она говорит:
— Простите. Мне очень жаль.
— У моей Матери волосы были еще черные. А у вас седые волосы и вы носите очки.
Женщина встает:
— Пять часов. Библиотека закрывается.
На улице Лукас говорит:
— Я вас провожу. Позвольте мне нести вашу хозяйственную сумку. Мне кажется, она очень тяжелая.
Они молча идут. Около вокзала она останавливается возле низкого домика:
— Я живу здесь. Спасибо. Как ваше имя?
— Лукас.
— Спасибо, Лукас.
Она забирает назад сумку, Лукас спрашивает:
— Что там внутри?
— Угольные брикеты.
Назавтра, в конце дня, Лукас возвращается в библиотеку. Седая женщина сидит за своим столом. Лукас говорит:
— Вы забыли вчера выдать мне книгу.
— Я объяснила вам, что это невозможно.
Лукас берет книгу в одном из больших ящиков:
— Позвольте мне взять одну книгу. Вот эту.
Она повышает голос:
— Вы даже не посмотрели на название. Положите книгу назад в ящик и уходите!
Лукас кладет книгу назад в ящик:
— Не сердитесь. Я не возьму ни одной книги. Я подожду до закрытия.
— Вы ничего не дождетесь! Вон отсюда, подлый провокатор! Как не стыдно в вашем возрасте!
Она начинает всхлипывать:
— Когда же за мной прекратят шпионить, следить, подозревать меня?
Лукас выходит из библиотеки, садится на лестницу дома напротив, он ждет. Вскоре после пяти появляется женщина, она улыбается:
— Простите меня. Я так боюсь. Все время боюсь. Всех.
Лукас говорит:
— Я больше не попрошу у вас книг. Я вернулся только из-за того, что вы похожи на мою Мать.
Он вытаскивает из кармана фотографию:
— Посмотрите.
Она смотрит на фотографию:
— Я не вижу никакого сходства. Ваша мать молода, красива, элегантно одета.
Лукас спрашивает:
— Почему вы носите туфли на низких каблуках и этот бесцветный костюм? Почему вы ведете себя, как старая женщина?
Она говорит:
— Мне тридцать пять лет.
— Моей Матери на этой фотографии столько же. Вы бы хоть покрасили волосы.
— Мои волосы побелели за одну ночь. Когда ОНИ повесили моего мужа за государственную измену. Это было три года назад.
Она протягивает свою сумку Лукасу:
— Проводите меня.
Перед домом Лукас спрашивает:
— Мне можно войти?
— Ко мне никто никогда не заходит.
— Почему?
— Я никого не знаю в этом городе.
— Теперь вы знаете меня. Она улыбается:
— Хорошо. Входите, Лукас. В кухне Лукас говорит:
— Я не знаю вашего имени. Мне не хочется называть вас сударыней.
— Меня зовут Клара. Вы можете отнести сумку в комнату и высыпать все рядом с печкой. Я готовлю чаи.
Лукас высыпает угольные брикеты в деревянный ящик. Он идет к окну, видит маленький заброшенный сад и за ним насыпь железной дороги, заросшую травой.
Клара входит в комнату:
— Я забыла купить сахар.
Она ставит поднос на стол и подходит к Лукасу:
— Здесь спокойно. Поезда больше не ходят. Лукас говорит:
— Красивый дом.
— Это служебный дом. Он принадлежал людям, которые выехали за границу.
— И мебель тоже?
— Мебель этой комнаты — да. Но в другой комнате мебель моя. Моя кровать, мой письменный стол, мой шкаф.
Лукас спрашивает:
— Можно мне посмотреть вашу комнату?
— Может быть, в другой раз? Пейте чай.
Лукас отпивает немного горького чая, потом говорит:
— Мне нужно идти, у меня работа. Но я смогу вернуться позже.
Она говорит:
— Нет, не возвращайтесь. Я ложусь очень рано, чтобы не тратить уголь.
Когда Лукас возвращается домой, Ясмина и Матиас сидят на кухне. Ясмина говорит:
— Малыш не хотел ложиться спать без тебя. Я уже покормила животных и подоила коз.
Лукас рассказывает Матиасу историю, потом идет в приходский дом. Наконец он возвращается к домику на Вокзальной улице. Свет погашен.
Лукас ждет на улице. Клара выходит из библиотеки. Она без сумки. Она говорит Лукасу:
— Вы что, собираетесь ждать меня здесь каждый день?
— А что? Вам это неприятно?
— Да. Это нелепо и бесполезно. Лукас говорит:
— Я хотел бы вас проводить.
— Я без сумки. К тому же я не прямо иду домой. Мне надо в магазины.
Лукас спрашивает:
— Я могу зайти к вам попозже, вечером?
— Нет!
— Почему? Сегодня пятница. Вы завтра не работаете. Вам не обязательно ложиться рано.
Клара говорит:
— Хватит! Оставьте в покое и меня, и время, когда я ложусь спать. Прекратите ждать меня и ходить за мной как собачка.
— Я вас не увижу до понедельника? Она вздыхает, качает головой:
— Ни в понедельник, ни в какой другой день. Перестаньте мне надоедать, Лукас, прошу вас. В конце концов, чего вы от меня хотите?
Лукас говорит:
— Мне приятно видеть вас. Даже в этом старом костюме и с седыми волосами.
— Наглец!
Клара поворачивается и уходит в сторону Главной Площади. Лукас идет за ней.
Клара входит в магазин одежды, потом в обувной. Лукас долго ждет. Потом она еще заходит в продуктовый. Когда она отправляется назад, на Вокзальную улицу, у нее полные руки пакетов. Лукас догоняет ее:
— Позвольте мне вам помочь. Клара, не останавливаясь, говорит:
— Отстаньте! Уходите! И чтоб я вас больше не видела!
Лукас возвращается домой. Ясмина говорит ему:
— Матиас уже в постели.
— Так рано? Почему?
— Мне кажется, он обижен. Лукас входит в комнату Бабушки:
— Ты уже спишь, Матиас?
Мальчик не отвечает. Лукас выходит из комнаты. Ясмина спрашивает:
— Ты сегодня вернешься поздно?
— Сегодня пятница.
Она говорит:
— Огород и скотина приносят достаточно денег. Тебе не надо больше играть в бистро, Лукас. Те несколько монет, которые ты там зарабатываешь, не стоят того, чтобы тратить на это ночь.
Лукас не отвечает. Он делает свою вечернюю работу и идет в приходский дом. Кюре говорит:
— Мы очень давно не играли в шахматы.
Лукас говорит:
— Я сейчас очень занят.
Он идет в город, входит в бистро, играет на гармонике, пьет. Он пьет во всех бистро города и возвращается к дому Клары.
В окнах кухни сквозь задернутые шторы пробивается свет. Лукас обходит квартал и возвращается по железнодорожным путям, он входит в сад Клары. Здесь занавески тоньше, и Лукас различает дна силуэта в той комнате, куда он заходил вчера. Мужчина ходит взад и вперед по комнате, Клара стоит прислонившись к печке. Мужчина приближается к ней, отходит, снова подходит ближе. Он говорит. Лукас слышит его голос, но не понимает, что тот говорит.
Два силуэта сливаются. Это длится долго. Они разделяются. В спальне зажигается свет. В гостином никого не остается.
Когда Лукас переходит к другому окну, свет гасят.
Лукас снова встает перед домом. Он прячется в тени и ждет.
На рассвете от Клары выходит мужчина и удаляется крупными шагами. Лукас идет за ним. Человек входит в один из домов на Главной Площади.
Вернувшись домой, Лукас заходит на кухню попить воды. Из комнаты Бабушки выходит Ясмина:
— Я прождала тебя всю ночь. Сейчас шесть часов утра. Где ты был?
— На улице.
— Что с тобой, Лукас?
Она протягивает руку, чтобы погладить его по лицу. Лукас отстраняется, выходит из кухни и запирается у себя в комнате.
В субботу вечером Лукас ходит из одного бистро в другое. Люди пьяны и щедры.
Вдруг сквозь дым Лукас видит ЕЕ. Она сидит одна около входа и пьет красное вино. Лукас садится к ней за стол:
— Клара! Что вы здесь делаете?
— Я не могла заснуть. Мне хотелось увидеть людей.
— Вот этих?
— Не важно кого. Я не могу оставаться одна дома, все время одна.
— Вчера вы не были одни.
Клара не отвечает. Она наливает себе вина и пьет. Лукас забирает у нее стакан:
— Довольно! Она смеется:
— Нет. Мне все мало. Я хочу пить еще и еще.
— Но не здесь! Не с этими людьми!
Лукас сжимает запястье Клары. Она смотрит на него и шепчет:
— Я вас искала.
Лукас говорит:
— Вы не хотели меня больше видеть.
Она не отвечает, отворачивается. Посетители требуют музыки.
Лукас бросает деньги на стол:
— Пойдемте!
Он берет Клару за руку, ведет ее к выходу.
Их сопровождают грубые замечания и шутки.
На улице дождь. Клара шатается, спотыкается на высоких каблуках. Лукасу приходится почти нести ее.
В своей спальне она почти падает на кровать, ее бьет дрожь. Лукас снимает с нее туфли, укрывает ее. Он идет в другую комнату, разводит огонь в печке, которая обогревает обе комнаты. Он готовит на кухне чай, наливает две чашки. Клара говорит:
— В шкафу на кухне есть ром.
Лукас приносит ром, наливает его в чашки.
Клара говорит:
— Ты слишком молод, чтобы пить спиртное.
Лукас говорит:
— Мне двадцать лет. Я научился пить в двенадцать.
Клара закрывает глаза:
— Я почти что гожусь тебе в матери.
Потом она добавляет:
— Не уходи. Не оставляй меня одну.
Лукас садится на стул за письменный стол, рассматривает комнату. Кроме кровати, в ней только большой письменный стол и этажерка с книгами. Он рассматривает книги, они неинтересные, он их знает.
Клара спит. Одна рука у нее свешивается с кровати. Он целует ей запястье, потом ладонь. Он лижет руку, доходит до локтя. Клара не двигается.
Теперь в доме тепло. Лукас отодвигает одеяло. Перед ним тело Клары: черное и белое.
Пока Лукас был на кухне, Клара сняла юбку и кофту. Теперь Лукас снимает с нее черные чулки, черный пояс с резинками и черный лифчик. Он укрывает белое тело одеялом. Потом в печке в соседней комнате он сжигает белье. Он пододвигает кресло и садится возле кровати. На полу он замечает книгу. Он смотрит на нее. Это старая зачитанная книга, на титульном листе штамп библиотеки. Лукас читает, время идет.
Клара стонет. Глаза у нее по-прежнему закрыты, лицо покрыто потом, голова мечется вправо и влево по подушке, она бормочет непонятные слова.
Лукас идет на кухню, мочит тряпку, кладет ее Кларе на лоб. Непонятные слова переходят в вой.
Лукас трясет ее, чтобы разбудить. Она открывает глаза:
— В ящике моего письменного стола. Успокоительное. В белой коробке.
Лукас находит успокоительное, Клара глотает две таблетки, запивая остывшим чаем. Она говорит:
— Ничего. Все тот же кошмар.
Она закрывает глаза. Когда ее дыхание становится ровным, Лукас уходит. Он уносит книгу с собой.
Он медленно идет под дождем по пустынным улицам до Бабушкиного дома на другом конце города.
В воскресенье вечером Лукас снова приходит к Кларе. Он стучится в дверь кухни.
Клара спрашивает:
— Кто там?
— Это я, Лукас.
Клара открывает дверь.
Она бледна, на ней старый красный халат.
— Что вы хотите?
Лукас говорит:
— Я проходил мимо. Я хотел узнать, как вы себя чувствуете.
— Я чувствую себя прекрасно, да.
Ее рука, придерживающая дверь, дрожит.
Лукас говорит:
— Простите. Я боялся.
— Чего? У вас совершенно нет причин бояться за меня.
Лукас говорит очень тихо:
— Клара, прошу вас, позвольте мне войти.
Клара качает головой:
— Вы умеете настаивать, Лукас. Ну, входите, выпейте чашку кофе.
Они садятся на кухне и пьют кофе.
Клара спрашивает:
— Что было вчера?
— Вы ничего не помните?
— Нет. С тех пор, как умер мой муж, я принимаю таблетки. Лекарства, которые я принимаю, иногда вызывают нарушения памяти.
Лукас говорит:
— Я вас привел домой из бистро. Если вы принимаете лекарства, вам не следует пить спиртного.
Она закрывает лицо руками:
— Вы не представляете себе, что я пережила.
— Я знаю боль разлуки.
— У вас умерла мать.
— Было еще другое. Уход брата, с которым мы были единым целым.
Клара поднимает голову, смотрит на Лукаса:
— Мы с Томасом тоже были единым целым. ОНИ его убили. Вашего брата тоже они убили?
— Нет. Он ушел. Перешел границу.
— Почему вы не ушли с ним?
— Надо было, чтобы кто-то один остался здесь ухаживать за животными, за садом, за Бабушкиным домом. Еще нам надо было научиться жить друг без друга. Поодиночке.
Клара кладет руку на ладонь Лукаса.
— Как его имя?
— Клаус.
— Он вернется. А Томас не вернется никогда.
Лукас встает:
— Хотите, я зажгу огонь в той комнате? У вас
ледяные руки. Клара говорит:
— Вы очень добры. Сейчас я сделаю блины. Я еще ничего не ела сегодня.
Лукас выгребает золу из печи. От черного нижнего белья не осталось никаких следов. Он зажигает огонь и возвращается в кухню:
— Больше нет угля.
Клара говорит:
— Я спущусь за ним в подвал.
Она берет цинковое ведро, Лукас говорит:
— Давайте я схожу.
— Нет! Там темно. А я привыкла.
Лукас садится в кресло в гостиной, достает из кармана ту книгу, что он взял у Клары. Он читает. Клара приносит блины. Лукас спрашивает:
— Кто он, ваш любовник?
— Вы за мной шпионили?
Лукас говорит:
— Это для него вы купили черное белье, для него надели туфли на каблуках. Надо было вам еще волосы покрасить.
Клара говорит:
— Это вас не касается. Что вы читаете?
Лукас протягивает ей книгу:
— Я взял ее у вас вчера. Она мне очень понравилась.
— У вас не было права уносить ее домой. Я должна отнести ее назад в библиотеку.
Лукас говорит:
— Не сердитесь, Клара. Я прошу у вас прощения.
Клара отворачивается:
— А мое белье? Вы его тоже взяли?
— Нет. Я его сжег.
— Вы его сожгли? По какому праву?
Лукас встает:
— Я думаю, мне лучше уйти.
— Да, ухолите. Вас ждут.
— Кто меня ждет?
— Жена и ребенок, как мне сказали.
— Ясмина мне не жена.
— Она уже четыре года живет у вас со своим ребенком.
— Ребенок не от меня, но теперь он мой.
В понедельник Лукас ждет напротив библиотеки. Наступает вечер, но Клара не выходит. Лукас входит в старый серый дом, идет по длинному коридору, стучит в стеклянную дверь. Никто не отвечает, дверь заперта на ключ.
Лукас бежит к дому Клары. Он не стуча входит в кухню, потом в гостиную. Дверь спальни приоткрыта. Лукас зовет:
— Клара?
— Входите, Лукас.
Лукас входит в комнату. Клара лежит в кровати. Лукас садится на край, берет Клару за руку, рука горячая. Он трогает ее лоб:
— Я пойду за врачом.
— Нет, не стоит. Это просто простуда. У меня болит голова и горло, и все.
— У вас есть лекарства от боли и от жара?
— Нет, у меня ничего нет. Завтра посмотрим. Только разожгите печку и сделайте немного чаю.
Она пьет чай и говорит:
— Спасибо, что пришли, Лукас.
— Вы знали, что я вернусь.
— Я надеялась. Ужасно быть больной, когда ты совершенно одна.
Лукас говорит:
— Вы больше никогда не будете одна, Клара. Клара прижимает руку Лукаса к своей щеке:
— Я была с вами очень зла.
— Вы обошлись со мной как с собакой. Это не имеет значения.
Он гладит Клару по мокрым от пота волосам:
— Попытайтесь заснуть. Я схожу куплю лекарства и вернусь.
— Аптека уже наверняка закрыта.
— Я заставлю открыть.
Лукас бежит до Главной Площади, звонит в дверь к единственному аптекарю города. Он звонит несколько раз. Наконец в деревянной двери открывается окошко, и аптекарь спрашивает:
— Что вы хотите?
— Лекарства от боли и температуры. Срочно.
— У вас есть рецепт?
— У меня не было времени найти врача.
— Это неудивительно. Беда в том, что без рецепта все очень дорого.
— Неважно.
Лукас достает из кармана банкноту, аптекарь выносит упаковку лекарства.
Лукас бежит к дому Бабушки. Ясмина и ребенок на кухне. Ясмина говорит:
— Я уже позаботилась о животных.
— Спасибо, Ясмина. Можешь ты отнести сегодня вечером еду господину кюре?
Я спешу.
Ясмина говорит:
— С господином кюре я не знакома. Я не хочу его видеть.
— Тогда просто поставь корзинку на стол кухни:
Ясмина молча смотрит на Лукаса. Лукас поворачивается к Матиасу:
— Сегодня историю тебе расскажет Ясмина.
Мальчик говорит:
— Ясмина не умеет рассказывать истории.
— Тогда ты расскажи ей сам. И нарисуй мне красивый рисунок.
— Да, красивый рисунок.
Лукас возвращается к Кларе.
— Выпейте это.
Клара пьет. Вскоре она засыпает. Лукас с карманным фонариком спускается в подпол. В углу небольшая куча угля, к стенам прислонены мешки. Лукас заглядывает в один мешок, в нем картошка. Он развязывает веревку на другом мешке, в нем угольные брикеты. Он высыпает мешок на пол, оттуда вываливаются четыре или пять брикетов и около двадцати книг. Лукас выбирает одну книгу, а остальные кладет на место в мешок. Он возвращается наверх с книгой и ведром угля.
Сидя рядом с Кларой, он читает.
Утром Клара спрашивает:
— Вы провели здесь всю ночь?
— Да. Я прекрасно выспался.
Он готовит чай, дает Кларе лекарство, снова разжигает печь. Клара меряет температуру, у нее все еще жар.
Лукас говорит:
— Оставайтесь в постели. Я вернусь к полудню. Что вы хотите съесть?
Она говорит:
— Я не голодна. Но можно попросить вас зайти в коммунальное бюро и заявить о моей болезни?
— Я сделаю это. Не беспокойтесь.
Лукас заходит в коммунальное бюро, потом возвращается домой, убивает курицу и варит ее с овощами. В полдень он приносит бульон Кларе. Она пробует бульон.
Лукас говорит ей:
— Вчера я спускался за углем в подпол. Я увидел книги. Вы их носите в хозяйственной сумке, правда?
Она говорит:
— Да. Я не могу допустить, чтобы ОНИ их все уничтожили.
— Вы разрешите мне прочесть их?
— Читайте что хотите. Но будьте осторожны. Мне грозит высылка.
— Я знаю.
К вечеру Лукас возвращается домой. В это время года в саду делать нечего. Лукас занимается животными, потом слушает у себя в комнате пластинки. Мальчик стучится к нему в дверь, он его впускает.
Мальчик устраивается на большой кровати и спрашивает:
— Почему Ясмина плачет?
— Она плачет?
— Да. Почти все время. Почему?
— Она не говорит тебе, почему?
— Я боюсь у нее спрашивать.
Лукас отворачивается поменять пластинку:
— Наверно, она плачет из-за своего отца, который в тюрьме.
— А что такое тюрьма?
— Это большой дом с решетками на окнах. В него сажают людей.
— Почему?
— По разным причинам. Говорят, что они опасны. Мой отец тоже сидел в тюрьме.
Ребенок поднимает на Лукаса широко раскрытые черные глаза:
— И тебя тоже могут посадить?
— Да, меня тоже.
Ребенок втягивает носом воздух, его маленький подбородок дрожит:
— А меня?
— Нет, тебя не могут. Детей не сажают.
— А когда я вырасту?
— До этого все переменится, и больше никого не будут сажать в тюрьму.
Мальчик минуту молчит, потом спрашивает:
— Те, кто сидит в тюрьме, никогда не выйдут? Лукас говорит:
— Когда-нибудь они выйдут.
— И отец Ясмины?
— Конечно.
— И она больше не будет плакать?
— Не будет.
— А твой отец тоже выйдет?
— Он уже вышел.
— Где он?
— Он умер. Произошел несчастный случай.
— Если б он не вышел, не было бы несчастного случая.
Лукас говорит:
— Сейчас мне надо уйти. Возвращайся на кухню и не говори с Ясминой о ее отце. А то ты ее еще больше расстроишь. Будь с ней ласковым и послушным.
Стоя на пороге кухни, Ясмина спрашивает:
— Ты уходишь, Лукас?
Лукас застывает у двери в сад. Он ничего не отвечает.
Ясмина говорит:
— Я просто хотела узнать, нужно ли мне снова самой идти к господину кюре.
Лукас отвечает, не оборачиваясь:
— Пожалуйста, Ясмина. У меня нет времени.
Лукас проводит возле Клары все ночи до пятницы.
Утром в пятницу Клара говорит:
— Мне лучше. Я с понедельника выйду на работу. Вам больше не надо проводить здесь ночи. Вы посвятили мне много времени.
— Что вы хотите сказать, Клара?
— Сегодня вечером я хотела бы быть одна.
— «Он» возвращается! Так?
Она молча опускает глаза. Лукас говорит:
— Вы не можете так со мной поступить!
Клара смотрит Лукасу прямо в глаза:
— Вы упрекали меня за то, что я себя веду как старая женщина. Вы были правы. Я еще молода.
Лукас спрашивает:
— Кто он? Почему приходит только по пятницам? Почему он на вас не женится?
— Он женат.
Клара плачет. Лукас спрашивает:
— Почему вы плачете? Скорее мне нужно плакать.
Вечером Лукас возвращается в бистро. После закрытия он бродит по улицам. Идет снег. Лукас останавливается перед домом Петера. В окнах темно. Лукас звонит, никто не открывает. Лукас снова звонит. Одно окно открывается, Петер спрашивает:
— Что такое?
— Это я, Лукас.
— Подождите, Лукас. Сейчас.
Окно закрывается и вскоре открывается дверь. Петер говорит:
— Входите, бродячая душа.
Петер в халате. Лукас говорит:
— Я разбудил вас. Простите.
— Это не страшно. Садитесь.
Лукас садится в кожаное кресло:
— Мне не хочется возвращаться в такой холод. Слишком далеко, и я слишком много выпил. Можно мне переночевать у вас?
— Конечно, Лукас. Ложитесь на мою кровать. Я лягу на диван.
— Я лучше на диване. Так я смогу уйти, когда проснусь, не потревожив вас.
— Как вам угодно, Лукас. Располагайтесь. Я пойду за одеялом.
Лукас снимает куртку и сапоги, ложится на диван. Петер возвращается с толстым одеялом. Он укрывает Лукаса, кладет ему под голову подушки, садится рядом на диван:
— Что случилось, Лукас? Это из-за Ясмины?
Лукас качает головой:
— Дома все в порядке. Я просто хотел вас увидеть.
Петер говорит:
— Я вам не верю, Лукас.
Лукас берет ладонь Петера и прижимает ее к низу своего живота. Петер отбирает свою руку, встает:
— Нет, Лукас. Это мой мир, не надо в него входить.
Он уходит к себе в комнату и закрывает дверь.
Лукас ждет. Через несколько часов он встает, тихо открывает дверь, приближается к кровати Петера. Петер спит. Лукас выходит из комнаты, закрывает дверь, надевает сапоги, берет куртку, проверяет, есть ли в карманах «оружие» и бесшумно уходит из дома. Он идет на Вокзальную улицу, он ждет напротив дома Клары.
Из дома выходит мужчина. Лукас идет за ним, потом обгоняет его по другому тротуару. По дороге домой мужчине надо пройти мимо небольшого сквера. Там Лукас прячется за кустами. Он оборачивает толстый красный шарф, связанный Ясминой, вокруг головы, и когда мужчина подходит к скверу, Лукас вырастает перед ним. Он узнает его. Это один из врачей больницы, которые осматривали Матиаса.
Врач говорит:
— Кто вы? Что вам нужно?
Лукас хватает мужчину за ворот пальто, вытаскивает из кармана бритву:
— Если вы еще раз придете к ней, я вам перережу глотку.
— Вы сумасшедший! Я иду из госпиталя, я был на ночном дежурстве.
— Не нужно лгать. Я не шучу. Я способен на все. Сегодня только предупреждение.
Из кармана куртки Лукас вытаскивает набитый камнями носок и наносит им удар по голове мужчины, который без чувств валится на замерзшую землю.
Лукас возвращается к Петеру, снова ложится на диван и засыпает. Петер будит его в семь часов утра, принеся ему кофе:
— Я уже заходил к вам. Я думал, вы ушли домой.
Лукас говорит?
— Я не выходил отсюда всю ночь. Это важно, Петер.
Петер долгим взглядом смотрит на него:
— Я понял, Лукас.
Лукас возвращается домой. Ясмина говорит ему:
— Приходил полицейский. Тебе надо явиться в комиссариат. Что происходит, Лукас?
Матиас говорит:
— Они посадят Лукаса в тюрьму. И больше Лукас никогда не вернется.
Мальчик хихикает. Ясмина ловит его за руку и бьет по щеке:
— Замолчишь ты?
Лукас вырывает мальчика из рук Ясмины и берет его на руки. Он вытирает слезы, которые текут по его лицу:
— Не бойся, Матиас. Меня не посадят.
Мальчик смотрит прямо в глаза Лукасу. Он говорит:
— Жалко.
Лукас приходит в полицейский участок. Ему указывают кабинет комиссара. Лукас стучится и входит. Напротив полицейского сидят Клара и врач.
Комиссар говорит:
— Здравствуйте, Лукас. Садитесь.
Когда Лукас возвращается из комиссариата, почти полдень.
Мальчик спрашивает:
— Тебя не посадили в тюрьму?
Ясмина говорит:
— Надеюсь, ничего страшного не было.
Лукас говорит:
— Нет. Все в порядке. Мне надо было дать показания по поводу одной драки.
Ясмина говорит:
— Сходил бы ты к господину кюре. Он ничего не ест. Он не притронулся к тому, что я приносила ему вчера и позавчера.
Лукас берет бутылку козьего молока и идет в приходский дом. На кухонном столе тарелки с остывшей едой. Плита не топлена. Лукас проходит пустую комнату и без стука открывает дверь спальни. Кюре лежит в постели.
Лукас спрашивает:
— Вы заболели?
— Нет, просто холодно. Мне все время холодно.
— Я принес вам много дров. Почему вы не топите?
Кюре говорит:
— Нужно экономить. И дрова и все остальное.
— Вам просто лень растапливать плиту.
— Я старый человек, мне тяжело.
— Вам тяжело, потому что вы не едите.
— Мне не хочется. С тех пор как ты перестал приносить мне еду, мне не хочется есть.
Лукас подает господину кюре халат:
— Одевайтесь и ступайте на кухню.
Он помогает старику одеться, доводит его до кухни, усаживает на скамью, наливает чашку молока. Кюре пьет. Лукас говорит:
— Вам больше нельзя жить одному. Вам слишком много лет.
Кюре отставляет чашку и смотрит на Лукаса:
— Я уезжаю, Лукас. Меня отзывают. Теперь я буду жить в монастыре. В этом городе больше не будет кюре. Священник из ближайшего города раз в неделю будет приезжать и служить мессу.
— Это разумное решение. Я рад за вас.
— Мне будет не хватать нашего города. Я прожил здесь сорок пять лет.
Помолчав, кюре добавляет:
— Много лет подряд ты заботился обо мне так, словно был моим сыном. Мне хотелось бы отблагодарить тебя. Но чем отплатить за такую любовь, за такую доброту?
Лукас говорит:
— Не благодарите меня. Во мне нет ни любви, ни доброты.
— Это ты так думаешь, Лукас. А я убежден в обратном. Просто рана в твоей душе еще не зажила.
Лукас молчит, кюре продолжает:
— Мне кажется, что я покидаю тебя в особенно трудный момент твоей жизни, но мысленно я буду с тобой, я буду неустанно молиться за спасение твоей души. Ты выбрал дурную дорогу, и иногда я не знаю, к чему ты придешь. Твоя страстная и мятежная душа может увлечь тебя далеко и привести к самым страшным порокам. Но я не оставляю надежды. Милость Господня неисчерпаема.
Кюре встает и берет в ладони лицо Лукаса:
— «И помни об Отце твоем во дни отрочества, пока не наступили дурные дни, пока не пришли те годы, о коих скажешь ты: я не люблю их…»
Лукас опускает голову, касается лбом груди старика:
— «Пока не омрачатся солнце и свет, луна и звезды, и не возвратится мрак…» Это Экклезиаст.
Худое тело старика содрогается от рыданий:
— Да. Ты узнал эти слова. Ты их еще помнишь. В детстве ты знал наизусть целые страницы из Библии. Есть ли у тебя время хоть иногда заглядывать в нее?
Лукас отстраняется:
— Я много работаю. И мне приходится читать другие книги.
Кюре говорит:
— Понимаю. И еще я понимаю, что тебе скучно слушать мои проповеди. Ступай и больше не возвращайся. Я уезжаю завтра первым поездом.
Лукас говорит:
— Желаю вам отдыха и покоя.
Он возвращается домой и говорит Ясмине:
— Господин кюре завтра уезжает. Больше носить ему еду не нужно.
Мальчик спрашивает:
— Он уезжает оттого, что ты его не любишь? Мы с Ясминой тоже уедем, раз ты нас больше не любишь.
Ясмина говорит:
— Замолчи, Матиас!
Мальчик кричит:
— Она так сама сказала! Ты ведь нас любишь, правда, Лукас?
Лукас берет его на руки:
— Конечно, Матиас.
У Клары в печи гостиной горит огонь. Дверь в спальню приоткрыта.
Лукас входит в спальню. Клара лежит, в руках у нее книга. Она смотрит на Лукаса, закрывает книгу и кладет ее на столик возле кровати.
Лукас говорит:
— Простите, Клара.
Клара открывает одеяло. Она обнажена. Она по-прежнему не сводит глаз с Лукаса:
— Ведь вам это было нужно, правда?
— Не знаю. Я действительно не знаю, Клара.
Клара гасит лампу у кровати:
— Чего же вы ждете?
Лукас зажигает настольную лампу и направляет свет на кровать. Клара закрывает глаза.
Лукас встает на колени перед кроватью, раздвигает ноги Клары, раскрывает губы. Показывается тонкая струйка крови. Лукас нагибается, слизывает и глотает кровь. Клара стонет, ее пальцы впиваются в волосы Лукаса.
Лукас снимает одежду, ложится на Клару, он входит в нее, он кричит. Потом он встает с кровати и открывает окно. На улице идет снег. Лукас возвращается в постель, Клара обнимает его. Лукас дрожит. Она говорит:
— Успокойся.
Она гладит Лукаса по волосам, по лицу. Он спрашивает:
— Вы не сердитесь из-за него?
— Нет. Хорошо, что он уехал.
Лукас говорит:
— Я знал, что вы его не любите. На прошлой неделе, когда вы вошли в бистро, у вас был такой несчастный вид.
Клара сказала:
— Я познакомилась с ним в больнице. Он лечил меня, когда со мной летом снова случился приступ депрессии. В четвертый раз с тех пор, как умер Томас.
— Вам часто снится Томас?
— Каждую ночь. Но только его казнь. Томас счастливый, живой не снится никогда.
Лукас говорит:
— А я всюду вижу своего брата. Он в моей комнате, в саду, он идет рядом со мной по улице. Он разговаривает со мной.
— Что он говорит?
— Он говорит, что смертельно одинок.
Лукас засыпает, обнимая Клару. Глубокой ночью он снова входит в нее, осторожно, медленно, нежно, как в сновидении.
Отныне Лукас проводит каждую ночь у Клары.
Зима в этом году очень холодная. Пять месяцев подряд не видно солнца. Ледяной туман, стоит над пустынным городом, земля обледенела, река замерзла.
В кухне Бабушкиного дома постоянно горит огонь. Дрова быстро подходят к концу. Каждый день Лукас приносит из леса дрова и складывает их сушиться возле плиты.
Дверь кухни приоткрыта, чтобы прогревалась комната Ясмины и мальчика. Комната Лукаса не обогревается.
Когда Ясмина шьет или вяжет у себя в комнате, Лукас садится с мальчиком на большой ковер, который Ясмина сшила из кусков ткани, чтобы устлать пол кухни, и они играют с кошкой и собакой. Они рассматривают книжки с картинками, рисуют. Лукас на счетах учит Матиаса считать.
Ясмина готовит ужин. Они сидят втроем на угловой скамье в кухне. Они едят картошку, фасоль или капусту. Мальчику не нравится такая еда, он ест мало. Лукас мажет ему булку вареньем.
После ужина Ясмина моет посуду, Лукас относит мальчика в комнату, раздевает его, укладывает в постель, рассказывает ему сказку. Когда мальчик засыпает, Лукас уходит к Кларе, на другой конец города.
4
На Вокзальной улице цветут каштаны. Их белые лепестки так густо усеивают землю, что Лукас даже не слышит звука своих шагов. Он возвращается от Клары, стоит глубокая ночь.
Мальчик сидит на угловой скамье в кухне. Лукас говорит:
— Сейчас только пять часов утра. Почему ты так рано встал?
Мальчик спрашивает:
— Где Ясмина?
— Она уехала в Большой Город. Ей здесь было скучно.
Черные глаза мальчика становятся совсем круглыми:
— Уехала? Без меня?
Лукас отворачивается, разжигает огонь в плите. Мальчик спрашивает:
— Она вернется?
— Думаю, что нет.
Лукас наливает в кастрюлю козье молоко и ставит на огонь.
Мальчик спрашивает:
— Почему она меня не взяла? Она обещала, что возьмет меня с собой.
Лукас говорит:
— Она подумала, что тебе будет лучше со мной, я тоже так думаю.
Мальчик говорит:
— Мне с тобой не лучше. Мне лучше где угодно, но с ней.
Лукас говорит:
— В больших городах ничего хорошего для ребенка нет. Там нет ни сада, ни домашних животных.
Мальчик говорит:
— Зато там моя мама.
Он смотрит в окно. Когда он оборачивается, его маленькое личико искажено болью.
— Она меня не любит, потому что я калека. Вот поэтому она меня здесь оставила.
— Это не так, Матиас. Она тебя очень любит. Ты прекрасно это знаешь.
— Тогда она за мной вернется.
Мальчик отодвигает чашку, тарелку и выходит из кухни. Лукас идет поливать огород. Солнце встает.
Под деревом спит собака, мальчик идет к ней с палкой в руке. Лукас следит за мальчиком. Мальчик поднимает палку и бьет собаку. Собака с воем бежит прочь. Мальчик смотрит на Лукаса.
— Не люблю животных. И сад не люблю.
Мальчик бьет палкой по салату, по помидорам, по тыквам, по фасоли, по цветам. Лукас, ничего не говоря, смотрит, что он делает.
Мальчик возвращается в дом, ложится на кровать Ясмины. Лукас идет за ним и садится рядом.
— Тебе так плохо со мной? Почему?
Мальчик смотрит в потолок:
— Потому что я тебя ненавижу.
— Ненавидишь?
— Да, я тебя с самого начала ненавижу.
— Я не знал. А скажи, пожалуйста, почему?
— Потому что ты большой и красивый, потому что я думал, Ясмина тебя любит. Но раз она уехала, значит, она тебя тоже не любила. Я хочу, чтоб тебе было так же плохо, как мне.
Лукас обхватывает голову руками. Мальчик спрашивает:
— Ты плачешь?
— Нет, я не плачу.
— Но тебе грустно из-за Ясмины?
— Нет, не из-за Ясмины. Мне грустно из-за тебя, из-за твоего горя.
— Правда? Из-за меня? Так и надо. Он улыбается.
— А ведь я только маленький калека, а Ясмина красавица.
Помолчав, мальчик спрашивает:
— А твоя мама где?
— Она умерла.
— Она была старая и от этого умерла?
— Нет. Она умерла из-за войны. Ее и ее ребенка — то есть мою младшую сестру — убило снарядом.
— Где они теперь?
— Мертвые нигде и везде.
Мальчик говорит:
— Они на чердаке. Я их видел. Большие кости и маленькие кости.
Лукас спрашивает шепотом:
— Ты был на чердаке? Как ты туда попал?
— Вскарабкался. Это легко. Я тебе покажу, как.
Лукас молчит. Мальчик говорит:
— Не бойся, я никому не скажу. Я не хочу, чтоб их у нас забрали. Я их люблю.
— Любишь?
— Да. Особенно ребеночка. Он еще уродливей и меньше меня. И он никогда не вырастет. Я не знал, что это девчонка. Когда одни кости, про такое узнать трудно.
— Это называется скелет.
— Да, скелеты. Я их еще видел в большой книге на самом верху твоего шкафа.
Лукас и мальчик в саду. Из двери чердака точно до высоты руки Лукаса свисает веревка. Он говорит мальчику:
— Покажи, как ты залезаешь.
Мальчик подтаскивает садовую скамейку, которая стоит неподалеку под окном комнаты Лукаса. Он влезает на скамейку, прыгает, хватает веревку, тормозит ногой о стену и, помогая себе руками и ногами, поднимается до двери чердака. Лукас поднимается за ним. Они садятся на соломенную циновку и смотрят на привязанные к балке скелеты.
Мальчик спрашивает:
— А куда ты дел скелет твоего брата?
— Кто тебе сказал, что у меня есть брат?
— Никто. Я слышал, как ты с ним разговариваешь. Ты с ним говоришь, он нигде и везде, значит, он тоже умер.
Лукас говорит:
— Нет, он не умер. Он уехал в другую страну. Он вернется.
— Как Ясмина. Она тоже вернется.
— Да, и мой брат, и твоя мама вернутся.
Мальчик говорит:
— Это единственная разница между мертвыми и уехавшими, да? Те, кто не умер, вернутся.
— Точно неизвестно.
Мальчик немного молчит, потом спрашивает:
— А что с тобой было, когда уехал твой брат?
— Я не знал, как мне дальше жить без него.
— А теперь знаешь?
— Да. С тех пор как здесь появился ты — знаю.
Мальчик открывает сундук.
— Что это за толстые тетради в сундуке?
Лукас закрывает сундук:
— Ничего. Господи! К счастью, ты еще не умеешь читать.
Мальчик смеется.
— Ошибаешься. Печатные буквы я уже умею читать. Смотри.
Он снова открывает сундук и достает из него старую Бабушкину Библию. Он читает слова и целые предложения.
Лукас спрашивает:
— Как ты научился читать?
— По книгам конечно. По моим и по твоим.
— Тебя Ясмина научила?
— Нет, я сам. Ясмина не любит читать. Она сказала, что я никогда не пойду в школу. Но я ведь скоро пойду в школу, правда, Лукас?
Лукас говорит:
— Я могу научить тебя всему, что нужно.
Мальчик говорит:
— С шести лет посещение школы обязательно.
— Но не для тебя. Можно получить освобождение.
— Потому что я калека, да? Не нужно мне твоего освобождения. Я хочу ходить в школу, как все дети.
Лукас говорит:
— Если хочешь, будешь ходить в школу. Но почему ты так хочешь?
— Потому что я знаю, что в школе я буду самым сильным и самым умным.
Лукас смеется:
— И конечно, самым хвастливым. Я сам всегда терпеть не мог школу. Я изображал глухого, чтобы не надо было туда ходить.
— Ты так поступал?
— Да. Слушай, Матиас. Ты можешь залезать сюда, когда хочешь. Ты можешь заходить ко мне в комнату, даже когда меня нет дома. Ты можешь читать Библию, словарь, если хочешь, хоть всю энциклопедию целиком. Но тетради ты читать не будешь, черт тебя подери. — Он добавляет: — Бабушка тоже нам говорила: «черт вас подери».
— Кого это «вас»? Тебя и еще кого? Тебя с братом?
— Да. Меня с братом.
Они спускаются с чердака и идут в кухню. Лукас готовит еду. Мальчик спрашивает:
— А кто теперь будет мыть посуду, стирать, шить?
— Мы с тобой. Оба. Вместе.
Они едят. Лукас перегибается за подоконник, его рвет. Он оборачивается, по лицу его течет пот, он теряет сознание и падает на пол кухни.
Мальчик кричит:
— Не надо, Лукас, нет!
Лукас открывает глаза:
— Не кричи, Матиас. Помоги мне встать.
Мальчик тянет его за руку, Лукас цепляется за стол. Шатаясь, он выходит из кухни и садится на садовую скамейку. Мальчик застывает перед ним и смотрит на него:
— Что с тобой, Лукас? Ты на минутку умер!
— Нет, просто мне стало нехорошо от жары.
Мальчик спрашивает:
— Ничего, что она уехала, правда? Это ведь совсем не страшно, да? Ты ведь от этого не умрешь?
Лукас не отвечает, и мальчик садится возле него на землю, обнимает его ноги, кладет свою черноволосую кудрявую голову к нему на колени:
— Может, потом я стану твоим сыном.
Когда мальчик засыпает, Лукас поднимается на чердак. Он берет из сундука тетрадки, заворачивает их в кусок грубого холста и уходит в город. Он звонит в дверь Петера.
— Вы не могли бы подержать эти тетрадки у себя дома, Петер?
Он кладет сверток на стол гостиной. Петер спрашивает:
— Что это?
Лукас раздвигает холст:
— Это школьные тетрадки.
Петер качает головой:
— Виктор оказался прав. Вы пишете. Вы покупаете огромное количество бумаги и карандашей. Годами вы покупаете карандаши, листы бумаги в клетку и толстые школьные тетради. Вы пишете книгу?
— Нет, это не книга. Просто заметки.
Петер прикидывает тетради на вес:
— Заметки? Здесь с полдюжины толстых тетрадей!
— С годами накопилось. Хотя я много выбрасываю. Я оставляю только то, что абсолютно необходимо.
Петер спрашивает:
— Почему вы хотите их спрятать? Из-за полиции?
— Из-за полиции? Что вы! Из-за ребенка. Он начинает читать и всюду сует свой нос. Мне не хотелось бы, чтоб он прочел эти тетради.
Петер улыбается:
— И его матери тоже лучше их не читать, правда?
Лукас говорит:
— Ясмина с нами больше не живет. Она уехала. Она давно мечтала о Городе. Я дал ей денег.
— Она оставила вам ребенка?
— Я настоял на том, чтоб он остался у меня.
Петер зажигает сигарету и молча смотрит на Лукаса.
Лукас спрашивает:
— Так можете вы или нет оставить эти тетради у себя?
— Конечно, да.
Петер заворачивает тетради, уносит их к себе в комнату. Вернувшись, он говорит:
— Я спрятал их под кроватью. Завтра я найду им место получше.
Лукас говорит:
— Спасибо, Петер. Петер смеется:
— Не надо меня благодарить. Меня интересуют ваши тетради.
— Вы собираетесь их прочесть?
— Конечно. Если бы вы хотели, чтоб я их не прочел, вы бы отнесли их к Кларе.
Лукас встает:
— Нет, только не к ней! Клара читает все, что можно прочесть. Но я мог бы оставить их у Виктора.
— Тогда я прочел бы их у Виктора. Он ни в чем мне не отказывает. Впрочем, он скоро уедет. Он возвращается в свой родной город, к сестре. Он собирается продать дом и книжный магазин. Лукас говорит:
— Верните мне тетради. Я зарою их где-нибудь в лесу.
— Да, заройте. Или, еще лучше, сожгите. Так наверняка их никто не прочтет.
Лукас говорит:
— Мне надо сохранить их. Для Клауса. Эти тетради предназначены для Клауса. Для него одного.
Петер включает радио. После долгих поисков находит тихую музыку:
— Сядьте, Лукас, и расскажите мне, кто такой Клаус?
— Мой брат.
— Я не знал, что у вас есть брат. Вы мне никогда о нем не говорили. Никто мне о нем не говорил, даже Виктор, который знает вас с детства.
Лукас говорит:
— Мой брат уже несколько лет живет за границей.
— Как он пересек границу? Считается, что ее перейти нельзя.
— Пересек и все. Помолчав, Петер спрашивает:
— Вы с ним поддерживаете переписку?
— Что вы понимаете под перепиской?
— То, что все под этим понимают. Он пишет вам? Вы ему пишете?
— Он не может посылать мне оттуда письма.
— Многие письма из-зa границы доходят. Брат вам ни разу не писал с тех пор, как уехал? Он вам не дал свой адрес?
Лукас качает головой и сразу встает:
— Вы думаете, он умер, правда? Но Клаус не умер. Он жив и вернется назад.
— Да, Лукас. Ваш брат вернется. Что касается тетрадей, то я мог бы пообещать вам не читать их. Но вы бы мне не поверили.
— Вы правы. Я бы вам не поверил. Я знал, что вы не сможете удержаться и прочтете их. Читайте. Лучше, чтоб это были вы, чем Клара или кто-нибудь другой.
Петер говорит:
— Вот еще одна вещь, которой я не понимаю: ваших отношений с Кларой. Она гораздо старше вас.
— Возраст не важен. Я ее любовник. Это все, что вы хотели узнать?
— Нет, не все. Это я уже знал. Но любите ли вы ее?
Лукас открывает дверь:
— Мне неизвестно значение этого слова. Никто его не знает. Я не ожидал от вас подобных вопросов.
— Однако вам не раз еще придется услышать подобные вопросы. И иногда вы будете вынуждены на них отвечать.
— А вы, Петер? Вам тоже когда-нибудь придется отвечать па вопросы. Я несколько раз присутствовал на ваших политических собраниях. Вы произносите речи, зал вам аплодирует. Верите ли вы искренне в то, что вы говорите?
— Я обязан в это верить.
— Но в глубине души — что вы об этом думаете?
— Я не думаю. Такой роскоши я себе позволить не могу. Страх живет во мне с детства.
Клара стоит у окна и смотрит на погруженный в темноту сад. Она не оборачивается, когда Лукас входит в комнату. Она говорит:
— Лето ужасно. Летом смерть ближе всего. Все сохнет, задыхается, застывает в неподвижности. Уже прошло четыре года, как они убили Томаса. Это было в августе, ранним утром, на рассвете. Они его повесили. Неприятно то, что каждое лето они снова это проделывают. На рассвете, когда вы уходите к себе домой, я подхожу к окну и вижу их. Они начинают все сначала, хотя невозможно убить несколько раз одного и того же человека.
Лукас целует Клару в затылок:
— Что с вами, Клара? Что с вами сегодня?
— Сегодня я получила письмо. Официальное уведомление. Оно лежит на моем письменном столе, вы можете его прочесть. Там написано, что Томас реабилитирован, что он был невиновен. Я никогда не сомневалась в том, что он невиновен. Они пишут: «Ваш муж был невиновен, мы убили его по ошибке. Мы по ошибке убили несколько невинных людей, но теперь все будет в порядке, мы извиняемся и обещаем, что подобные ошибки больше не повторятся». Они сами убивают и сами реабилитируют. Они извиняются, но Томас умер! Разве они могут его воскресить? Разве они могут стереть ту ночь, когда мои волосы поседели, а сама я сошла с ума?
В ту летнюю ночь я была одна в нашей с Томасом квартире. Я жила там одна уже несколько месяцев. С тех пор как Томаса посадили в тюрьму, никто не хотел, не мог, не осмеливался меня навестить. Я уже привыкла к одиночеству, и не было ничего необычного в том, что я одна. Я не смогла заснуть, но в этом тоже не было ничего необычного. Необычно было то, что я в эту ночь не плакала. Накануне вечером по радио объявили о казни группы государственных преступников. Среди имен я ясно расслышала фамилию Томаса. В три часа ночи — время приведения приговора в исполнение — я посмотрела на часы. Я смотрела на них до семи часов утра, а потом пошла на работу, в большую библиотеку Столицы. Я села за свой письменный стол. Я выдавала книги в читальном зале. Мои сотрудницы одна за другой подходили ко мне, и я слышала их шепот: «Она пришла!», «Вы видели, какие у нее волосы?». Я ушла из библиотеки, до вечера ходила по улицам, заблудилась, я не знала, в каком районе города я оказалась, хотя я хорошо знала город. Я вернулась домой на такси. В три часа ночи я посмотрела в окно и увидела их: они вешали Томаса на фасаде противоположного дома. Я закричала. Пришли соседи. Меня на «скорой помощи» отвезли в больницу. А теперь они говорят, что это просто ошибка. Убийство Томаса, моя болезнь, месяцы, проведенные в больнице, мои седые волосы — все это просто ошибка. Тогда пусть они вернут мне Томаса — живого и улыбающегося. Томаса, который обнимал меня, гладил меня по волосам, держал мое лицо в своих теплых ладонях, целовал мне глаза, уши, рот.
Лукас берет Клару за плечи и поворачивает к себе лицом:
— Когда вы перестанете говорить мне о Томасе?
— Никогда. Никогда я не перестану говорить о Томасе. А вы? Когда вы начнете говорить со мной о Ясмине?
Лукас говорит:
— О ней нечего говорить. Тем более что теперь она с нами не живет.
Клара бьет Лукаса по лицу, царапает ему щеки, шею, плечи. Она кричит:
— Не с вами? Где она? Что вы с ней сделали?
Лукас тащит Клару к кровати, ложится на нее:
— Успокойтесь. Ясмина уехала в город. Вот и все.
Клара крепко вцепляется в Лукаса:
— Они отберут тебя у меня так же, как они отобрали у меня Томаса. Они посадят тебя в тюрьму, повесят
— Нет, со всем этим покончено. Забудьте про Томаса, про тюрьму и про веревку.
На рассвете Лукас поднимается:
— Мне пора домой. Мальчик рано просыпается.
— Ясмина оставила здесь своего ребенка?
— Мальчик калека. Что бы она с ним делала в городе?
Клара повторяет:
— Как она могла его оставить?
Лукас говорит:
— Она хотела взять его с собой. Я ей не разрешил.
— Не разрешили? По какому праву? Это ее мальчик. Он принадлежит ей.
Клара смотрит, как Лукас одевается. Она говорит:
— Ясмина уехала потому, что вы ее не любили.
— Я помог ей в трудную минуту. Я ничего ей не обещал.
— Мне вы тоже ничего не обещали.
Лукас идет домой готовить для Матиаса завтрак.
Лукас входит в книжный магазин, Виктор спрашивает у него:
— Вам нужна бумага и карандаши, Лукас?
— Нет. Я хотел бы с вами поговорить. Петер сказал мне, что вы собираетесь продать дом вместе с магазином.
Виктор вздыхает:
— В наше время ни у кого нет столько денег, чтобы купить дом с магазином.
Лукас говорит:
— Я хотел бы купить их у вас.
— Вы, Лукас? А на какие деньги, милый мой?
— Я продам Бабушкин дом. Армия предлагает мне за него большие деньги.
— Боюсь, что этого недостаточно, Лукас.
— Мне принадлежит также большой участок земли. И еще некоторая собственность. Очень ценные вещи, оставшиеся мне от Бабушки.
Виктор говорит:
— Зайдите ко мне сегодня вечером домой. Я оставлю дверь открытой.
Вечером Лукас поднимается по маленькой темной лестнице, ведущей в квартиру над книжным магазином. Он стучит в дверь, из-под которой выбивается полоса света.
Виктор кричит:
— Входите, Лукас!
Лукас входит в комнату, где, несмотря на открытое окно, плавает густое облако дыма от многочисленных сигарет. Потолок покрыт грязным коричневатым налетом, тюлевые занавески пожелтели. Комната заставлена старой мебелью, диванами, банкетками, столиками, лампами, безделушками. На стенах — картины, гравюры, на полу слоями лежат истершиеся ковры.
Виктор сидит у окна за столом, покрытым красной плюшевой скатертью. На столе коробки сигар и сигарет, разнообразные пепельницы, полные окурков, соседствуют с рюмками и графином, наполовину полным желтоватой жидкостью.
— Подойдите, Лукас. Сядьте и возьмите себе рюмку.
Лукас садится, Виктор наливает ему, осушает свой собственный стакан, снова наполняет:
— Я хотел бы предложить вам водки получше, например, той, что привезла мне сестра, когда приезжала навестить меня, но, к сожалению, ничего не осталось. Сестра приезжала ко мне в июле, было очень жарко, помните. Я не люблю жару, не люблю лето. Дождливое, прохладное лето — да, но от зноя я положительно заболеваю.
Приехав, сестра привезла мне литр абрикосовой водки, которую обычно пьют в нашей местности. Сестра, видимо, думала, что этой бутылки хватит на весь год или по крайней мере до Рождества. На самом деле в первый вечер я уже выпил половину. Мне было стыдно, и я сначала спрятал бутылку, потом пошел и купил бутылку посредственной водки — другой в магазинах не найдешь; наполнил ею бутылку сестры и выставил ее на видном месте, на том серванте, который перед вами.
Так я пил каждый вечер плохую абрикосовую водку, а сестра была спокойна, потому что на видном месте стояла ее собственная бутылка, уровень жидкости в которой почти не убывал. Раз или два, чтобы было естественнее, я наливал себе маленькую рюмочку этой водки и делал вид, что смакую ее, хотя качество ее уже было хуже.
Я с нетерпением ждал, когда уедет сестра. Она не мешала мне, напротив. Она готовила мне еду, штопала носки, чинила одежду, мыла кухню, наводила везде порядок. Она была мне полезна, более того, мы приятно беседовали после закрытия магазина за приятным вкусным ужином. Она спала в маленькой комнате, здесь, рядом. Она ложилась рано, вела себя тихо. Я целую ночь мог спокойно ходить из угла в угол комнаты или кухни, или коридора.
Знайте, Лукас, что сестру я люблю больше всех на свете. Наши родители умерли, когда мы были молоды, особенно я. Я тогда был совсем ребенком. Сестра — немного постарше, на пять лет. Мы жили у дальних родственников, у дядей, у теть, но я уверяю вас, по-настоящему воспитала меня именно моя сестра.
Моя любовь к ней с годами не уменьшалась. Вам никогда не представить себе ту радость, которую я испытал, когда увидел, как она сходит с поезда. Я не видел ее двенадцать лет. Были годы войны, бедности, приграничная зона. Например, когда она смогла накопить немного денег на поездку, ей не дали пропуск в зону, и так далее. У меня же всегда было мало наличных денег, и я не могу закрыть книжный магазин, когда вздумается. Она тоже не может вдруг бросить своих клиенток. Она портниха, а женщинам, даже в тяжелые времена, нужна портниха. Особенно в такие времена, когда они не могут купить себе новые платья. Женщины заставляли мою сестру делать невероятные веши в тяжелые времена. Превратить брюки покойного мужа в короткую юбку, его рубашку — в блузку, а для детской одежды годился любой обрезок материи.
Когда у сестры наконец была нужная сумма денег, необходимые бумаги и документы, она сообщила мне письмом о своем приезде.
Виктор встает, смотрит в окно:
— Еще ведь нет десяти?
Лукас говорит:
— Еще нет.
Виктор садится, наливает рюмку, зажигает сигару:
— Я ждал сестру на вокзале. Впервые я встречал кого-то на вокзале. Я решил встречать, если нужно, несколько поездов, один за другим. Сестра приехала только с последним. Она была в дороге весь день. Конечно, я ее сразу же узнал, но она так не походила на тот образ, который я хранил в своих воспоминаниях!
Она стала совсем маленькой. Она всегда была хрупкой, но не настолько. Лицо ее, надо сказать, довольно невыразительное, теперь усеивали сотни крошечных морщинок. Словом, она сильно состарилась. Конечно, я ей ничего не сказал, свои замечания я оставил при себе, она же, наоборот, стала плакать и говорить: «Ой, Виктор! Как ты изменился! Я тебя едва узнала. Ты растолстел, полысел и выглядишь ужасно неряшливо».
Я взял ее чемоданы. Тяжелые чемоданы были наполнены вареньем, колбасой, абрикосовой водкой. Она все это выложила на кухне. Она даже привезла фасоль со своего огорода. Я сразу же попробовал водки. Пока она готовила фасоль, я выпил четверть бутыли. Убрав посуду, она пришла ко мне в комнату. Окна были открыты настежь, было очень жарко. Я продолжал пить, я без конца ходил к окну, курил сигары. Сестра рассказывала о придирчивых клиентках, о своей одинокой и трудной жизни, я слушал ее, курил сигары и пил водку.
В десять часов зажглось окно напротив. Появился седой человек. Он что-то жевал. Он всегда ест в это время. В десять часов вечера он садится к окну и начинает есть. Сестра продолжала говорить. Я показал ей ее комнату и сказал: «Должно быть, ты устала. Ты долго была в пути. Отдохни». Она расцеловала меня в обе щеки, ушла в маленькую соседнюю комнату, легла и, кажется, заснула. Я продолжал пить и ходить из угла в угол комнаты, куря сигары. Время от времени я смотрел в окно и видел седого человека, опирающегося на подоконник. Я слышал, как он спрашивает у редких прохожих: «Который час? Вы не скажете, который час?» Кто-то с улицы ответил ему: «Двадцать минут двенадцатого».
Я плохо спал. Мне мешало безмолвное присутствие сестры в соседней комнате. Утром — дело было в воскресенье — я снова услышал, как полуночник спрашивает время и кто-то ему отвечает: «Без четверти семь». Потом, когда я встал, моя сестра возилась на кухне, а противоположное окно было закрыто.
Что вы об этом думаете, Лукас? Ко мне только что приехала сестра, которую я не видел двенадцать лет, а я не могу дождаться, пока она ляжет спать, чтобы можно было спокойно наблюдать за полуночником из дома напротив, потому что на самом деле это единственный человек, который меня интересует, хотя я больше всех люблю свою сестру.
Вы ничего не говорите, Лукас, но я знаю, что вы думаете. Вы думаете, я сошел с ума, и вы правы. Я не могу думать ни о чем, кроме этого старика, открывающего окно в десять часов вечера и закрывающего его в семь часов утра. Он проводит всю ночь у окна. Не знаю, что он делает потом. Спит ли он или, может быть, у него есть еще одна комната или кухня, где он проводит день? Я никогда не вижу его на улице, никогда не вижу его днем. Я не знаком с ним и никогда никого о нем не спрашивал. Вы первый, кому я о нем рассказал. О чем он думает целую ночь, сидя у подоконника? Как это узнать? После полуночи улица совершенно пуста. Он даже не может спросить у прохожих время. Это можно сделать только ближе к шести-семи часам утра. Действительно ли ему так надо знать время, возможно ли, чтоб у него не было ни часов, ни будильника? Тогда как же он может появляться у окна ровно в десять? Вот сколько вопросов возникает у меня на его счет.
Однажды вечером, когда сестра уже ушла спать, полуночник заговорил со мной. Я стоял у окна и смотрел в небо, пытаясь различить на нем грозовые облака, которые нам обещали несколько дней подряд. Старик заговорил со мной через улицу. Он сказал: «Звезд не видно. Приближается гроза». Я ему не ответил. Я стал смотреть в другую сторону, влево, вправо, на улицу. Я не хотел сближаться с ним. Я его не замечал.
Я сел в углу своей комнаты, где он не мог меня видеть. Теперь я осознаю, что если я останусь здесь, то буду только пить, курить и наблюдать и окно за полуночником, а потом сам превращусь и полуночника.
Виктор смотрит в окно и со вздохом опускается в кресло.
— Он там. Стоит и наблюдает за мной. Ждет случая начать со мной разговор. Но я не дам ему такого повода, зря старается, ничего у него не получится.
Лукас говорит:
— Успокойтесь, Виктор. Может быть, это всего-навсего вышедший на пенсию ночной сторож, привыкший спать днем.
Виктор говорит:
— Ночной сторож? Может быть. Не важно. Если я здесь останусь, он меня погубит. Я уже наполовину сошел с ума. На это обратила внимание моя сестра. Перед тем как войти в свой вагон, она сказала: «Я слишком стара, чтобы еще раз предпринять это длинное и утомительное путешествие. Нам надо принять какое-то решение, Виктор, иначе, боюсь, мы больше не увидимся». Я спросил: «Какое решение?» Она сказала: «Твое дело идет плохо, мне это совершенно ясно. Ты целый день сидишь в магазине, и ни один покупатель не является. Ночью ты ходишь взад-вперед по квартире, а утром ты совершенно измотан. Ты слишком много пьешь, ты выпил половину водки, которую я привезла. Если ты так будешь продолжать дальше, то станешь алкоголиком».
Я, конечно, не стал говорить ей о том, что за время ее пребывания я выпил еще шесть бутылок водки сверх тех бутылок вина, которые мы каждый раз открывали к столу. И я, естественно, не рассказал ей о полуночнике. Она снова заговорила: «Ты плохо выглядишь. У тебя мешки под глазами, ты бледный и почти тучный. Ты ешь слишком много мяса, ты мало двигаешься, никогда не гуляешь и ведешь нездоровый образ жизни». Я сказал:
«Не беспокойся обо мне. Я прекрасно себя чувствую». Я зажег сигару. Поезд все не прибывал. Сестра с отвращением повернулась в сторону: «Ты слишком много куришь. Ты куришь без остановки».
Я, конечно, ничего не сказал ей о том, что врачи нашли у меня два года назад артериальное заболевание, вызванное табаком. У меня непроходимость в левой подвздошной артерии, кровообращение нарушено полностью или частично в левой ноге; я чувствую боли в бедре и в лодыжке, большой палец на левой ноге потерял чувствительность. Врачи предписали мне лекарства, но улучшения не будет, пока я не брошу курить и не буду делать упражнения. Но мне совершенно не хочется бросать курить. Впрочем, у меня вовсе нет воли. Невозможно требовать от алкоголика, чтобы у него была воля. Значит, чтобы мне бросить курить, мне нужно сначала бросить пить.
Иногда мне приходит в голову мысль, что надо бы бросить курить, и тут же зажигаю сигару или сигарету и, продолжая курить, думаю о том, что если не бросить курить, то скоро наступит полная остановка кровообращения в левой ноге, что приведет к гангрене, а гангрена приведет к ампутации стопы или ноги целиком.
Чтобы не беспокоить сестру, я ничего ей об этом не говорил, но она очень волновалась. Поднимаясь в вагон, она расцеловала меня в обе щеки и сказала: «Продай книжный магазин и переезжай ко мне в провинцию. Мы будем жить скромно в доме, где прошло наше детство. Мы будем гулять по лесу, я возьму на себя все домашние заботы, ты бросишь пить и курить и сможешь написать свою книгу».
Поезд ушел, я вернулся домой, налил себе рюмку водки и стал раздумывать, о какой книге она говорила.
В тот вечер я принял снотворное вдобавок к своим обычным лекарствам для улучшения кровообращения и выпил всю водку, остававшуюся в бутылке сестры, то есть почти пол-литра. Несмотря на принятое снотворное, назавтра утром я проснулся очень рано, левая нога абсолютно потеряла чувствительность. У меня выступил пот, сердце резко колотилось, руки дрожали, меня охватил отвратительный страх и растерянность. Я посмотрел на будильник, он стоял. Я дополз до окна, старик из дома напротив был еще у окна. Я спросил его через всю пустынную улицу: «Вы не скажете, который час, у меня остановились часы?» Он обернулся, как будто посмотрел на стенные часы, а потом ответил: «Половина седьмого». Я хотел одеться, но одежда была на мне. Я заснул, не сняв одежды и ботинок. Я спустился на улицу, дошел до ближайшей бакалейной лавки. Она еще не открылась. Я стал ждать, вышагивая взад-вперед по улице. Пришел заведующий, открыл лавочку и обслужил меня. Я взял бутылку какой-то водки, вернулся к себе, выпил несколько рюмок, страх прошел, человек из дома напротив закрыл окно.
Я спустился в книжный магазин, сел к прилавку. Посетителей не было ни одного. Было еще лето, школьные каникулы, и никому не нужны были книги или что-нибудь другое. Я сидел, смотрел на полки с книгами и вдруг вспомнил про мою книгу, про ту, о которой говорила моя сестра, о той книге, которую я собирался написать в юности. Я хотел стать писателем, писать книги, эта была мечта моей молодости, мы часто это обсуждали с сестрой. Она верила в меня, я тоже верил в свои силы, но со временем все меньше и меньше, и в конце концов я совершенно забыл об этой своей мечте сочинять книги.
Мне всего лишь пятьдесят. Если я брошу курить и пить, или, вернее, пить и курить, я еще смогу написать книгу. Несколько книг не напишу, но одну — может быть. Я убежден, Лукас, что всякое человеческое существо рождается, чтобы написать книгу, и ни для чего другого. Не важно, гениальную или посредственную, но тот, кто ничего не напишет, — пропащий человек, он лишь прошел по земле, не оставив следа.
Если я останусь здесь, я никогда не напишу книгу. Единственная моя надежда — продать дом и книжный магазин и переехать к сестре. Она не даст мне пить и курить, мы будем вести здоровый образ жизни, она будет заниматься хозяйством, а мне не останется ничего другого, как писать книгу, раз уж я избавлюсь от пьянства и табака. Вы сами пишете книгу, Лукас. О ком, о чем, я не знаю. Но вы пишете. Вы с детства постоянно покупаете писчую бумагу, карандаши, тетради.
Лукас говорит:
— Вы правы, Виктор. Писать — это самое важное. Назначьте цену, я покупаю дом и книжный магазин. Мы оформим все за несколько недель.
Виктор спрашивает:
— А те ценные вещи, о которых вы говорили, что они собой представляют?
— Золотые и серебряные монеты. Драгоценности.
Виктор улыбается.
— Вы хотите осмотреть дом?
— В этом нет необходимости. Если будет надо, я произведу перепланировку. Этих двух комнат нам хватит.
— Если мне не изменяет память, вас было трое.
— Теперь нас осталось двое. Мать мальчика уехала.
Лукас говорит мальчику:
— Скоро мы переедем. Будем жить в городе, на Главной Площади. Я купил книжный магазин.
Мальчик говорит:
— Это хорошо. Я буду ближе к школе. Только как нас сможет найти Ясмина, когда она вернется?
— Город маленький, она легко найдет.
Мальчик спрашивает:
— У нас больше не будет ни животных, ни сада?
— У нас будет маленький садик. Мы оставим собаку и кошку, и еще несколько кур, чтоб были яйца. Остальных животных продадим Иозефу.
— Где я буду спать? Там же нет Бабушкиной комнаты.
— Ты будешь спать в маленькой комнате рядом с моей. Мы будем совсем рядом.
— Если не будет ни животных, ни того, что давал сад и огород, чем мы будем жить?
— Будем работать в книжном магазине. Я стану продавать карандаши, книги, бумагу. Ты сможешь мне помогать.
— Да, я буду тебе помогать. Когда мы переезжаем?
— Завтра. Иозеф придет за нами с тележкой.
Лукас и мальчик переезжают в дом Виктора.
Лукас ремонтирует комнаты, они становятся светлыми и чистыми. Рядом с кухней, в бывшей кладовке, Лукас оборудует ванную. Мальчик спрашивает:
— Можно скелеты будут у меня в комнате?
— Это невозможно. Вдруг кто-нибудь к тебе войдет.
— Никто ко мне не войдет. Кроме Ясмины, когда она вернется.
Лукас говорит:
— Хорошо. Скелеты будут у тебя в комнате. Но мы все-таки спрячем их за занавеской.
Лукас и мальчик приводят в порядок заброшенный сад Виктора. Мальчик показывает на одно дерево:
— Посмотри, Лукас, это дерево совсем черное.
Лукас говорит:
— Оно мертвое. Надо будет его спилить. С других деревьев тоже опали листья, но это дерево умерло.
Посреди ночи мальчик внезапно просыпается, бежит в комнату Лукаса, забирается к нему в кровать, а если Лукаса нет, ждет его, чтобы рассказать, какие ему приснились страшные сны. Лукас ложится рядом, прижимает к себе худенькое тельце мальчика, пока дрожь не стихает.
Мальчик рассказывает свои страшные сны, все время одни и те же, они регулярно повторяются и мучают его по ночам.
Один из этих снов про реку. Мальчик лежит на воде и плывет по течению, глядя на звезды. Мальчик счастлив, но что-то медленно приближается к нему, что-то страшное, и вдруг все взрывается, кричит, воет и ослепляет.
Второй сон — про тигра, который лежит рядом с кроватью мальчика. Кажется, что тигр спит, на вид он добрый и ласковый, и мальчику ужасно хочется его погладить. Мальчику страшно, но желание погладить тигра все сильнее, и мальчик больше не может удержаться. Его пальцы касаются шелковистой шерсти тигра, и тигр одним ударом лапы отрывает ему руку.
Третий сон — про пустынный остров. Мальчик играет на нем со своей тачкой. Он нагружает ее песком, перевозит песок в другое место, высыпает его из тачки, идет дальше, наполняет тачку, снова высыпает песок и так далее; это продолжается долго, и вдруг становится темно, холодно, нигде никого нет, только звезды светятся в бесконечной пустоте.
Другой сон: мальчик хочет вернуться в дом Бабушки, он идет по улицам, но не узнает улицы города, он теряется, на улице никого нет, дома нет в том месте, где он должен стоять, все не на своих местах; Ясмина плачет и зовет его, мальчик не знает, по какой улице, по каким дорожкам надо пойти, чтобы с ней встретиться.
Самый страшный сон — про черное, засохшее дерево в саду. Мальчик смотрит на дерево, и дерево протягивает свои голые ветви к мальчику. Дерево говорит: «Сейчас я только мертвое дерево, но я люблю тебя так же, как при жизни. Иди ко мне, малыш, дай мне обнять тебя». Дерево говорит голосом Ясмины, мальчик подходит, черные сухие ветки обхватывают его и душат.
Лукас срубает мертвое дерево, распиливает его на куски и сжигает в саду. Когда огонь погас, мальчик говорит:
— Теперь от нее осталась только кучка пепла.
Он уходит в свою комнату. Лукас открывает бутылку водки. Пьет. Он чувствует тошноту. Возвращается в сад, его рвет. Над черными углями еще вьется белый дымок, но начинают падать крупные капли дождя, и ливень завершает работу огня.
Позже мальчик находит Лукаса лежащим в мокрой траве, в грязи. Он трясет его:
— Вставай, Лукас. Нужно идти домой. Идет дождь. Темно. Холодно. Ты можешь идти?
Лукас говорит:
— Оставь меня здесь. Возвращайся. Завтра все будет хорошо.
Мальчик садится рядом с Лукасом, он ждет.
Светает, Лукас открывает глаза:
— Что случилось, Матиас?
Мальчик отвечает:
— Просто снова приснился страшный сон.
5
Полуночник по-прежнему появляется у окна каждый вечер в десять часов. Мальчик уже лежит в постели, Лукас выходит из дома, полуночник спрашивает у него время, Лукас отвечает, потом идет к Кларе. На рассвете, когда он возвращается, полуночник снова спрашивает у него, который час, Лукас отвечает и идет спать. Через несколько часов свет в комнате полуночника гаснет, и все окно занимает стая голубей.
Однажды утром, когда Лукас возвращается домой, полуночник подзывает его. Лукас говорит:
— Сейчас пять часов.
— Я знаю. Меня не интересует время. Это просто способ заговорить с людьми. Я просто хотел вам сказать, что мальчик очень беспокойно провел эту ночь. Он проснулся около двух, несколько раз ходил в вашу комнату, долго смотрел в окно. Он даже выходил на улицу, ходил к кафе, потом вернулся и, кажется, снова лег.
— Он часто так?
— Да, он часто просыпается. Почти каждую ночь. Но я впервые вижу, чтоб он выходил ночью из дома.
— Днем он тоже не выходит из дома.
— Мне кажется, он искал вас.
Лукас поднимается в квартиру, мальчик крепко спит у него на кровати. Лукас смотрит в окно, полуночник спрашивает:
— Все в порядке?
— Да. Он спит. А вы? Неужели вы никогда не спите?
— Мне иногда случается ненадолго задремать, но крепко не засыпаю никогда. Я уже восемь лет не сплю.
— Что вы делаете днем?
— Брожу. Когда чувствую, что устал, сажусь где-нибудь в парке. Лучшие часы дня я провожу в парке. Там я иногда на несколько минут засыпаю, сидя на скамейке. Хотите как-нибудь сходить туда со мной?
Лукас говорит:
— Если хотите, сходим сейчас.
— Договорились. Я только покормлю голубей и спущусь.
Они идут по пустынным улицам спящего города в направлении Бабушкиного дома. Полуночник останавливается возле нескольких квадратных метров желтой травы, над которой раскинулись голые ветки двух старых деревьев.
— Вот мой парк. Единственное место, где я могу на минуту заснуть.
Старик садится на единственную скамью рядом с сухим фонтаном, покрытым мхом и ржавчиной. Лукас говорит:
— В городе есть более красивые парки.
— Но не для меня.
Он поднимает трость и показывает в сторону большого красивого здания:
— Мы с женой раньше здесь жили.
— Она умерла?
— Ее убили выстрелом из револьвера через три года после окончания войны. В десять часов вечера.
Лукас садится рядом со стариком:
— Я ее помню. Мы жили около границы. Возвращаясь из города, мы обычно останавливались тут попить воды и отдохнуть. Когда ваша жена замечала нас из окна, она спускалась и выносила нам большие куски картофельного сахара. С тех пор я его ни разу не ел. Еще я помню ее улыбку, ее акцент, я помню, как ее убили. Об этом говорил весь город.
— И что говорили?
— Говорили, что ее убили, чтобы национализировать принадлежащие ей три ткацкие фабрики.
Старик говорит:
— Эти фабрики она унаследовала от отца. Я там работал инженером. Я женился на ней, и она осталась здесь, она очень любила этот город. Но она все-таки оставила свое подданство, и им пришлось ее убить. Это был единственный выход. ОНИ убили ее в нашей спальне. Я услышал выстрелы из ванной. Убийца вошел и вышел через балкон. Пули попали ей в голову, в грудь и в живот. Расследование пришло к выводу, что это какой-то озлобленный рабочий совершил убийство из мести, а потом пересек границу и скрылся.
Лукас говорит:
— В то время границу перейти было уже невозможно, и ни у кого из рабочих не было револьвера.
Полуночник закрывает глаза, он молчит. Лукас спрашивает:
— Вы знаете, кто теперь живет в вашем доме?
— Там полно детей. Наш дом стал приютом. Но вам пора возвращаться домой, Лукас. Матиас скоро проснется, и вам надо открывать книжный магазин.
— Вы правы. Уже половина восьмого.
Иногда Лукас возвращается в парк поболтать с полуночником. Старик рассказывает о прошлом, о том, как счастливо он жил с женой:
— Она все время смеялась. Она была счастлива и беззаботна, как ребенок. Она любила фрукты, цветы, звезды, облака. На заре она выходила на балкон смотреть на небо. Она утверждала, что нигде на свете не бывает таких чудесных закатов, как в этом городе, ни в каком другом месте краски неба не бывают так ярки и прекрасны.
Он закрывает воспаленные и покрасневшие от бессонницы глаза. Потом продолжает изменившимся голосом:
— После ее убийства чиновники реквизировали ее дом и все, что в нем было: мебель, одежду, книги, драгоценности и платья моей жены. Они позволили мне унести с собой только один чемодан с частью моей одежды. Они посоветовали мне покинуть этот город. Я потерял место на заводе, у меня больше не было ни работы, ни дома, ни денег.
Я пошел к другу, к доктору, к тому самому, которого я вызывал в вечер убийства. Он дал мне денег на билет. Он сказал: «Никогда не возвращайся в этот город. Чудо, что они оставили тебя в живых».
Я сел в поезд и приехал в соседний город. Я сел в зале ожидания вокзала. У меня еще оставалось немного денег, чтобы ехать дальше, может быть, доехать до столицы. Но мне нечего было делать ни в столице, ни в каком другом городе. Я купил в кассе билет и вернулся сюда. Я постучал в дверь скромного дома напротив книжного магазина. Я знал всех рабочих и работниц наших фабрик. Я знал женщину, которая открыла мне дверь. Она ни о чем меня не спросила, она сказала, чтобы я вошел, отвела в комнату: «Вы можете оставаться здесь сколько угодно, сударь».
Это была пожилая женщина, она потеряла мужа, двух сыновей и дочь во время войны. Ее дочери было всего семнадцать лет. Она погибла на фронте, куда ушла медсестрой после несчастного случая, который ее обезобразил. Моя хозяйка никогда об этом не говорит, она вообще почти ни о чем не говорит. Она не беспокоит меня, и я живу в комнате, выходящей окнами на улицу, а сама хозяйка занимает другую комнату, поменьше, окнами в сад. Кухня тоже выходит в сад. Я могу заходить туда, когда хочу, на плите всегда стоит какая-нибудь теплая еда. Каждое утро у меня начищены ботинки, а рубашки выстираны, выглажены и висят на спинке стула перед моей дверью, в коридоре. Моя хозяйка никогда не входит ко мне в комнату, и я встречаю ее очень редко. У нас разный распорядок дня. Я не знаю, на что она живет. Видимо, на пособие вдовы военнослужащего и на то, что дает огород.
Через несколько месяцев после того, как я у нее поселился, я пошел в бюро по трудоустройству и вызвался выполнять какую угодно работу. Чиновники отсылали меня из одного кабинета в другой, они боялись принять какое-то решение по моему вопросу, я был подозрителен из-за своего брака с иностранкой. В конце концов меня взял к себе помощником Петер, секретарь партии. Я был сторожем, мыл окна, уборные, убирал с улиц мусор, опавшие листья и снег. Благодаря Петеру теперь у меня, как у всех, есть право на пенсию. Я не стал просить милостыню и могу спокойно дожить жизнь в этом городе, где я родился и всегда жил.
Свою первую получку я вечером положил на стол кухни. Это была жалкая сумма, но для моей хозяйки — большие деньги, по ее мнению, слишком большие. Она оставила половину на столе, и так стало продолжаться дальше: я каждый месяц кладу пенсию рядом с ее тарелкой, а она оставляет ровно половину этой суммы рядом с моей тарелкой.
Из детского дома, кутаясь в большой платок, выходит женщина. Она худа и бледна, на ее угловатом лице горят огромные глаза. Она останавливается перед скамейкой, смотрит на Лукаса, улыбается и говорит старику:
— Я вижу, вы нашли друга.
— Да, друга. Позвольте представить вам Лукаса, Юдифь. У него книжный магазин на Главной улице. Юдифь — директор детского дома.
Лукас встает, Юдифь пожимает ему руку:
— Мне нужно купить книги для детей, но у меня слишком много работы, и денег выделяют слишком мало.
Лукас говорит:
— Я могу передать вам книги с Матиасом. Какого возраста у вас дети?
— От пяти до десяти лет. Кто такой Матиас?
Старик говорит:
— Лукас тоже заботится о сироте.
Лукас говорит:
— Матиас не сирота. Его мать уехала. Теперь он мой.
Юдифь улыбается:
— Мои дети тоже не все сироты. У большинства из них отец неизвестен, они были брошены матерями, которых изнасиловали или они стали проститутками.
Она садится рядом со стариком, кладет голову ему на плечо, закрывает глаза:
— Скоро придется топить. Если погода не улучшится, начнем топить с понедельника.
Старик обнимает ее:
— Хорошо, Юдифь. В понедельник я приду в пять часов утра.
Лукас смотрит на мужчину и женщину, они сидят, тесно прижавшись друг к другу во влажном холоде осеннего утра, среди абсолютной тишины маленького заброшенного городка. Он делает несколько шагов, чтобы бесшумно удалиться, но Юдифь вздрагивает, открывает глаза и встает:
— Не уходите, Лукас. Скоро проснутся дети. Мне нужно приготовить им завтрак.
Она целует старика в лоб:
— До понедельника, Михаэль. До скорой встречи, Лукас, и заранее благодарю вас за книги.
Она возвращается в дом. Лукас снова садится:
— Она очень красива.
— Да, очень красива.
Полуночник смеется:
— Вначале она опасалась меня. Она видела, что я каждый день сижу здесь на скамейке. Может быть, она считала меня каким-нибудь извращенцем. Однажды она села со мной рядом и спросила, что я здесь делаю. Я ей обо всем рассказал. Это было в начале прошлой зимы. Она предложила мне помогать ей отапливать комнаты, она одна не справлялась с этим, у нее только одна шестнадцатилетняя помощница по кухне. В доме нет центрального отопления, в комнатах стоят дровяные печи, а комнат семь. Знали бы, какое счастье я испытал оттого, что смог снова войти в наш дом, в наши комнаты! И еще оттого, что смог помочь Юдифи. Этой женщине пришлось много вынести. Ее муж пропал во время войны, сама она была депортирована и дошла до самых ворот ада. Это не просто образное выражение. За этими вратами горел настоящий огонь, и его зажгли человеческие существа, чтобы сжигать тела других людей. Лукас говорит:
— Я знаю, о чем вы говорите. Я собственными глазами видел подобное в этом самом городе.
— Вы, должно быть, были тогда очень молоды.
— Я был совсем ребенком. Но я ничего не забыл.
— Вы забудете. Так устроена жизнь. Со временем все стирается. Воспоминания бледнеют, боль стихает. Я вспоминаю свою жену так, как вспоминают птицу или цветок. Она была чудом жизни в мире, где все казалось легким, простым и прекрасным. Вначале я приходил сюда из-за нее, теперь я прихожу из-за Юдифи, из-за той, которая осталась в живых. Вам это может показаться смешным, Лукас, но я влюблен в Юдифь. В ее силу, в ее доброту, в ее нежность к этим чужим детям.
Лукас говорит:
— Мне вовсе не кажется, что это смешно.
— В моем возрасте?
— Возраст — только деталь. Важно главное. Вы любите ее, и она вас тоже любит.
— Она ждет возвращения мужа.
— Многие женщины ждут или оплакивают своих пропавших или погибших мужей. Но вы сами только что сказали: «Боль стихает, воспоминания бледнеют».
Полуночник поднимает взгляд на Лукаса:
— Я сказал «стихают», «бледнеют», — но не исчезают.
В то же утро Лукас отбирает детские книги, складывает их в картонную коробку и говорит Матиасу:
— Ты не мог бы отнести эти книги в детский дом, который находится за сквером, по дороге к Бабушкиному дому? Это высокое здание с балконом, перед ним фонтан.
Мальчик говорит:
— Я прекрасно знаю, где это.
— Директрису зовут Юдифь, ты передашь ей от меня книги.
Мальчик берет книги и уходит, вскоре он возвращается.
Лукас спрашивает:
— Ты не входил внутрь?
— Нет. Зачем мне туда заходить? Чтоб меня туда забрали?
— Что? Что ты говоришь? Матиас!
Мальчик запирается у себя в комнате. Лукас остается до закрытия в книжном магазине, потом готовит ужин и ест один. Он принимает душ и начинает переодеваться, и тут мальчик внезапно входит к нему в комнату:
— Ты уходишь, Лукас? Куда ты ходишь каждый вечер?
Лукас отвечает:
— Я хожу работать, ты же знаешь.
Мальчик ложится на кровать Лукаса:
— Я буду ждать тебя здесь. Если бы ты работал в кафе, то возвращался бы в полночь, после закрытия. Но ты возвращаешься гораздо позже.
Лукас садится на стул напротив мальчика:
— Да, Матиас, это правда. Я возвращаюсь позже. У меня есть друзья, и я захожу к ним после закрытия кафе.
— Какие друзья?
— Ты их не знаешь. Мальчик говорит:
— Я всю ночь сижу один.
— Ночью тебе полагается спать.
— Я спал бы, если бы знал, что ты дома, у себя в комнате, тоже спишь.
Лукас ложится рядом с мальчиком, обнимает его:
— Ты действительно подумал, что я послал тебя в детский дом, чтоб тебя туда забрали? Как ты мог такое подумать?
— Я по-настоящему так не думал. Однако, когда я подошел к двери, мне стало страшно. Кто знает? Ясмина тоже обещала никогда не покидать меня. Не посылай меня туда больше. Мне не нравится ходить в сторону Бабушкиного дома.
Лукас говорит:
— Я понимаю тебя.
Мальчик говорит:
— Сироты — это дети, у которых нет родителей. У меня тоже нет родителей.
— Есть. У тебя есть мать, Ясмина.
— Ясмина ушла. А где мой отец?
— Твой отец я.
— Нет, а другой, настоящий?
Лукас на секунду замолкает, потом отвечает:
— Он погиб до того, как ты родился, из-за несчастного случая, как и мой.
— Отцы всегда погибают в результате несчастного случая. С тобой что, тоже скоро будет несчастный случай?
— Нет. Я очень осторожен.
Мальчик и Лукас работают в книжном магазине. Мальчик достает книги из картонного ящика, протягивает их Лукасу, который, стоя на стремянке, расставляет их на полках книжного шкафа. Осеннее дождливое утро.
В магазин входит Петер. На нем накидка с капюшоном, дождь струится по его лицу, стекает на пол. Из-под накидки он достает завернутый в холстину пакет:
— Возьмите, Лукас. Я возвращаю это вам. Я не могу больше хранить его у себя. В моем доме теперь небезопасно.
Лукас говорит:
— Вы бледны, Петер. Что случилось?
— Неужели вы не читаете газет? Не слушаете радио?
— Я никогда не читаю газет и слушаю только старые пластинки.
Петер оборачивается к ребенку:
— Это сын Ясмины?
Лукас говорит:
— Да, это Матиас. Матиас, поздоровайся с Петером. Это наш друг.
Мальчик смотрит на Петера и молчит. Петер говорит:
— Матиас уже поздоровался со мной глазами.
Лукас говорит:
— Иди покорми животных, Матиас.
Мальчик опускает глаза, роется в книжном ящике:
— Сейчас не пора кормить животных.
Лукас говорит:
— Ты прав. Оставайся здесь и предупреди, если появится покупатель. Пойдемте наверх, Петер.
Они поднимаются в комнату Лукаса. Петер говорит:
— Какие прекрасные глаза у этого мальчика.
— Да, глаза Ясминины.
Петер протягивает пакет Лукасу:
— В ваших записях не хватает нескольких страниц.
— Да, Петер. Я уже говорил вам, я вношу туда исправления, сокращаю, вычеркиваю все, что не является необходимым.
— Исправляете, сокращаете, вычеркиваете. Ваш брат Клаус ничего не поймет.
— Клаус поймет.
— Я тоже понял.
— Поэтому вы мне их возвращаете? Потому что вы думаете, что все поняли?
Петер говорит:
— То, что происходит, не имеет никакого отношения к вашим тетрадкам, Лукас. Это гораздо серьезнее. В нашей стране готовится восстание. Контрреволюция. Это началось с интеллигенции, которая писала вещи, которых писать не следовало. Потом продолжили студенты. Студенты всегда готовы сеять беспорядки. Они организовали демонстрацию, которая превратилась в бунт против сил порядка. Но по-настоящему серьезный оборот дело приняло, когда рабочие и даже отдельная часть нашей армии присоединились к студентам. Вчера вечером военные раздали оружие безответственным личностям. В столице люди стреляют друг в друга, и движение постепенно охватывает провинцию и крестьянство.
Лукас говорит:
— То есть все слои населения.
— Кроме одного. Того, к которому принадлежу я.
— Вас мало по сравнению с теми, кто против вас.
— Конечно. Но у нас есть могущественные друзья.
Лукас молчит. Петер открывает дверь:
— Видимо, мы больше не увидимся, Лукас. Давайте расстанемся без ненависти.
Лукас спрашивает:
— Куда вы пойдете?
— Партийные руководители должны отдать себя под защиту иностранной армии.
Лукас встает, кладет Петеру ладони на плечи, смотрит ему в глаза:
— Скажите, Петер! Неужели вам не стыдно?
Петер хватает ладони Лукаса и прижимает их к своему лицу. Он закрывает глаза и тихо говорит:
— Да, Лукас. Мне бесконечно стыдно.
Из- под закрытых век катятся слезы. Лукас говорит:
— Нет. Только не это. Возьмите себя в руки.
Лукас провожает Петера до улицы. Он провожает глазами черный силуэт, который, склонив голову, уходит под дождем в сторону вокзала.
Когда Лукас возвращается в книжный магазин, мальчик говорит:
— Красивый дяденька. Когда он опять придет?
— Не знаю, Матиас. Может быть, никогда.
Вечером Лукас идет к Кларе. Он входит в дом, во всех окнах темно. Кровать Клары холодная и пустая. Лукас зажигает лампу возле кровати. На подушке записка от Клары:
Иду отомстить за Томаса.
Лукас возвращается домой. Мальчик лежит у него в кровати. Он говорит ему: — Мне надоело, что каждый вечер я нахожу тебя в своей кровати. Иди к себе в комнату и спи.
Подбородок у мальчика дрожит, он шмыгает носом:
— Я слышал, как Петер сказал, что в столице люди стреляют друг в друга. Ты думаешь, Ясмине грозит опасность?
— Ясмина в безопасности, не беспокойся.
— Ты сказал, что Петер, может быть, больше не вернется. Ты думаешь, он умрет?
— Нет, я так не думаю. Но Клара умрет наверняка.
— Кто такая Клара?
— Одна знакомая. Иди в свою кровать, Матиас, и спи. Я очень устал.
В Маленьком Городе почти ничего не происходит. Иностранные знамена исчезают с общественных зданий, портреты руководителей тоже. Через город проходит процессия со старыми знаменами страны, люди поют бывший государственный гимн и другие старые песни, которые напоминают другую революцию, прошлого века.
В кафе полно народу. Люди говорят, смеются и поют громче, чем обычно.
Лукас постоянно слушает радио, до того дня, когда вместо новостей звучит классическая музыка.
Лукас смотрит в окно. На Главной Площади стоит танк иностранной армии.
Лукас выходит из магазина купить сигарет. Все магазины и лавки закрыты. Лукасу приходится идти до самого вокзала. По дороге он видит еще танки. Пушки танков поворачиваются в его сторону, следят за ним. Улицы пустынны, окна закрыты, ставни задвинуты. Но на вокзале и вокруг него много местных солдат и пограничников, все без оружия. Лукас обращается к одному из них:
— Что происходит?
— Понятия не имею. Мы демобилизованы. Вы хотели сесть на поезд? Для гражданских поездов нет.
— Я не хотел сесть на поезд. Я пришел купить сигареты. Магазины не работают.
Солдат протягивает Лукасу пачку сигарет:
— Вам нельзя в здание вокзала. Верите эту пачку и возвращайтесь домой. Гулять по улицам небезопасно.
Лукас возвращается домой. Мальчик не спит, они вместе слушают радио.
Много музыки и несколько коротких выступлений:
«Мы выиграли революцию. Народ одержал победу. Наше правительство попросило помощи у нашего великого защитника от врагов народа».
И еще:
«Сохраняйте спокойствие. Больше чем по двое собираться запрещено. Продажа спиртного запрещена. Рестораны и кафе остаются закрытыми до нового распоряжения. Индивидуальные перемещения на поезде или автобусе запрещены. Соблюдайте комендантский час. Не выходите на улицу после наступления темноты».
Опять музыка, потом рекомендации и угрозы:
«Работа на заводах должна возобновиться. Рабочие, не явившиеся на свое рабочее место, будут уволены. Саботажники предстанут перед чрезвычайным трибуналом. Им грозит наказание вплоть до смертной казни».
Мальчик говорит:
— Я не понимаю. Кто выиграл революцию? И почему все запрещено? Почему они такие злые?
Лукас выключает радио:
— Не надо больше слушать радио. Это бесполезно.
Еще есть сопротивление, бои, забастовки. Людей арестовывают, сажают в тюрьму, они исчезают, их казнят. Двести тысяч жителей покидают страну в панике.
Через несколько месяцев тишина, спокойствие и порядок воцаряются снова.
Лукас звонит в дверь Петера:
— Я знаю, что вы вернулись. Почему вы от меня прячетесь?
— Я не прячусь от вас. Я просто подумал, что вы не хотите меня видеть. Я ждал, что вы сделаете первый шаг.
Лукас смеется:
— Он сделан. В общем, все, как раньше. Революция ничего не дала.
Петер говорит:
— История рассудит. Лукас снова смеется:
— Какие громкие слова. Что это с вами, Петер?
— Не смейтесь. Я пережил тяжелый кризис. Сначала я подал заявление о выходе из партии, потом меня уговорили вернуться на свой пост в этом городе. Я очень люблю этот город. Он завладевает душой. Если человек один раз пожил в нем, не вернуться сюда невозможно. И потом, здесь вы, Лукас.
— Это признание в любви?
— Нет. В дружбе. Я знаю, что мне нечего ждать от вас. А что Клара? Она вернулась?
— Нет, Клара не вернулась. Кто-то другой уже поселился в ее доме.
Петер говорит:
— В столице погибло тридцать тысяч человек. Стреляли даже по колонне, где были женщины и дети. Если Клара в чем-нибудь участвовала…
— Она наверняка участвовала во всем, что происходило в столице. Я думаю, она теперь вместе с Томасом, и так лучше. Она все время говорила о Томасе. Она думала только о Томасе, любила только Томаса, она была больна Томасом. Так или иначе, она все равно умерла бы от Томаса.
Помолчав, Петер говорит:
— Многие люди ушли за границу в этот смутный период, когда граница не охранялась. Почему вы не воспользовались этим, чтобы отправиться к брату?
— Я ни секунды не думал об этом. Как бы я оставил мальчика одного?
— Вы могли бы взять его с собой.
— Невозможно пускаться в подобные приключения с таким маленьким ребенком.
— Пускаются на что угодно, когда угодно, с кем угодно, если действительно этого хотят. Мальчик — всего лишь предлог.
Лукас опускает голову:
— Мальчик должен остаться здесь. Он ждет возвращения матери, он бы со мной не пошел.
Петер не отвечает. Лукас поднимает голову и смотрит на Петера:
— Вы правы. Я не хочу ехать к брату. Он сам должен вернуться, потому что это он уехал.
Петер говорит:
— Тот, кого не существует, не может вернуться.
— Клаус существует и он вернется!
Петер подходит к Лукасу и сжимает ему плечо:
— Успокойтесь. Вы должны наконец взглянуть правде в глаза. Ни ваш брат, ни мать мальчика не вернутся, вы прекрасно это знаете.
Лукас шепчет:
— Нет, Клаус вернется.
Он падает навзничь, стукается лбом о низкий столик и распластывается на ковре. Петер втаскивает его на диван, смачивает полотенце и вытирает залитое потом лицо Лукаса. Когда Лукас приходит в себя, Петер дает ему воды и протягивает зажженную сигарету:
— Простите меня, Лукас. Давайте больше не
говорить об этих вещах. Лукас спрашивает:
— О чем мы говорили?
— О чем?
Петер зажигает другую сигарету:
— Конечно, о политике. Лукас смеется:
— Должно быть, это было очень скучно, раз я
заснул у вас на диване.
— Да, вот именно, Лукас. Политика всегда наводила на вас скуку, правда?
Мальчику шесть с половиной лет. В первый день школьных занятий Лукас хочет пойти с ним, но мальчик предпочитает идти один. Когда в полдень он возвращается, Лукас спрашивает, как вес прошло, мальчик отвечает, что все было очень хорошо.
В следующие дни мальчик говорит, что в школе все в порядке. Но однажды он возвращается с разбитой щекой. Он говорит, что упал. В другой день у него красные пятна на правой руке. Назавтра все ногти на этой руке, кроме ногтя большого пальца, чернеют. Мальчик говорит, что прищемил себе пальцы дверью. Несколько недель ему приходится писать левой рукой.
Однажды вечером мальчик приходит домой с разбитыми и опухшими губами. Он не может есть. Лукас ни о чем его не спрашивает, он понемногу поит мальчика молоком, потом кладет на кухонный стол носок, набитый песком, острый камень и бритву. Он говорит:
— Этим оружием мы оборонялись против других детей. Возьми его. Защищайся!
Мальчик говорит:
— Вас было двое. А я один.
— Одному тоже надо уметь защищаться.
Мальчик смотрит на предметы, лежащие на столе:
— Я не хочу. Я никогда бы не смог кого-нибудь ударить, кого-нибудь ранить.
— Почему? Другие тебя бьют, ранят.
Мальчик смотрит Лукасу в глаза:
— Телесные раны, которые я получаю, не имеют значения. Но если бы мне пришлось кому-нибудь их нанести, это стало бы для меня раной иного рода, которую я не смог бы вынести.
Лукас спрашивает:
— Хочешь, я поговорю с твоим учителем?
Мальчик говорит:
— Ни за что! Я запрещаю тебе это! Никогда этого не делай, Лукас! Разве я жалуюсь? Разве я прошу тебя помочь? Дать мне оружие?
Он сбрасывает со стола носок, камень и бритву:
— Я сильнее их всех. Я храбрее и, главное, умнее. Это единственное, что имеет значение.
Лукас выбрасывает камень и набитый песком носок в помойку. Он складывает бритву и прячет ее в карман:
— Я еще ношу ее с собой, но никогда ею не пользуюсь.
Когда мальчик лежит в постели, Лукас входит к нему в комнату, садится на край кровати:
— Я больше не буду вмешиваться в твои дела, Матиас. Я больше не буду задавать тебе вопросы. Когда ты захочешь уйти из школы, ты скажешь мне, правда?
Мальчик говорит:
— Я никогда не уйду из школы.
Лукас спрашивает:
— Скажи мне, Матиас, иногда по вечерам, когда ты один, ты плачешь?
Мальчик говорит:
— Я привык быть один. Я никогда не плачу, ты же знаешь.
— Да, знаю. Но ты и никогда не смеешься. Когда ты был маленьким, ты все время смеялся.
— Это, наверно, было до смерти Ясмины.
— Что ты говоришь, Матиас? Ясмина не умерла.
— Нет. Она умерла. Я давно это знаю. Иначе она бы уже вернулась.
Они молчат, потом Лукас говорит:
— Даже после отъезда Ясмины ты еще смеялся, Матиас.
Мальчик смотрит в потолок:
— Да, может быть. До того, как мы покинули Бабушкин дом. Не надо было уезжать из Бабушкиного дома.
Лукас берет лицо мальчика в свои ладони:
— Наверно, ты прав. Наверно, нам не надо было уезжать из Бабушкиного дома.
Мальчик закрывает глаза, Лукас целует его в лоб:
— Спи хорошо, Матиас. А если тебе станет слишком тяжело, слишком грустно, и если ты не хочешь ни с кем об этом говорить, пиши. Это поможет тебе.
Мальчик отвечает:
— Я уже написал. Я обо всем написал. Обо всем, что со мной случилось с тех пор, как мы здесь живем. О моих страшных снах, о школе, обо всем. У меня тоже есть своя толстая тетрадь, как у тебя. У тебя их несколько, а у меня только одна, она еще тоненькая. Никогда я не позволю тебе ее прочесть. Ты запретил мне читать твои тетради, я запрещаю тебе читать мою тетрадь.
В десять часов утра в магазин входит пожилой бородатый мужчина. Лукас уже видел его. Это один из лучших его покупателей. Лукас встает и с улыбкой спрашивает его:
— Что вам угодно, сударь?
— У меня есть все, что нужно, спасибо. Я пришел поговорить с вами о Матиасе. Я его школьный учитель. Я отправил вам несколько писем с просьбой зайти ко мне.
Лукас говорит:
— Я не получал ни одного письма.
— Однако под ними стоит ваша подпись.
Учитель достает из кармана три конверта и протягивает их Лукасу:
— Ведь это ваша подпись?
Лукас рассматривает письма:
— И да, и нет. Это очень ловко подделанная моя подпись.
Учитель улыбается и берет письма назад:
— В конце концов я так и подумал. Матиас не хочет, чтобы я с вами говорил. Поэтому я решил зайти во время уроков. Я попросил ученика постарше посмотреть за моим классом, пока меня нет. Если вы не возражаете, мой визит останется нашим секретом.
Лукас говорит:
— Да, мне кажется, так будет лучше.
Матиас запретил мне с вами беседовать.
— Это очень самолюбивый мальчик, даже гордый и, несомненно, он самый умный мальчик в классе. Несмотря на это, единственный совет, который я могу вам дать, — это забрать мальчика из школы. Я подпишу все необходимые для этого бумаги.
Лукас говорит:
— Матиас не хочет бросать школу.
— Знали бы вы, что ему приходится терпеть! Жестокость детей не поддается описанию. Девочки издеваются над ним. Они зовут его пауком, горбуном, ублюдком. Он сидит один на первом ряду, и никто не хочет сидеть с ним рядом. Мальчики бьют его, пинают ногами, кулаками. Его сосед сзади зажал ему пальцы крышкой парты. Я несколько раз вмешивался, но это только ухудшает положение. Даже его ум оборачивается против него. Другие дети не выносят того, что Матиас все знает, что он во всем лучший ученик. Они завидуют ему и делают его жизнь невыносимой.
Лукас говорит:
— Я знаю это, хотя он никогда мне об этом не рассказывал.
— Нет, он никогда не жалуется. Он даже не плачет. У него огромная сила воли. Но он не может бесконечно выносить такое количество унижений. Заберите его из школы, я буду каждый вечер давать ему уроки здесь, для меня это будет настоящим удовольствием работать с таким одаренным ребенком.
Лукас говорит:
— Благодарю вас, сударь. Но все это не зависит от меня. Сам Матиас непременно хочет ходить в школу, как все другие дети. Для него уйти из школы означало бы признать, что он другой, что он калека.
Учитель говорит:
— Я понимаю. Однако он все же другой, и когда-нибудь ему придется с этим смириться.
Лукас молчит, учитель прохаживается по магазину и рассматривает книги на полках:
— Это очень просторное помещение. Как вы думаете, а не поставить ли здесь несколько столов со стульями, чтобы получилась детская читальня? Я мог бы приносить вам старые книжки, мне их просто некуда девать. Таким образом дети, у которых родители не имеют ни одной книги, — а таких, поверьте мне, много, — смогли бы приходить сюда и спокойно читать час или два.
Лукас пристально смотрит на учителя:
— Вы думаете, это сможет изменить отношения между Матиасом и другими детьми, не так ли? Да, стоит попробовать. Может быть, это хорошая идея, господин учитель.
6
Десять часов вечера. Петер звонит в дверь к Лукасу. Лукас выбрасывает в окно ключ от входной двери. Петер поднимается и входит в комнату:
— Я не помешал вам?
— Вовсе нет. Напротив. Я искал вас, но вы исчезли. Даже Матиас беспокоился о том, что вас нет.
Петер говорит:
— Это очень мило с его стороны. Он спит?
— Он у себя в комнате, но как узнать, спит он или чем-нибудь занимается? Он просыпается посреди ночи и начинает читать, писать, думать, учить уроки.
— Он может нас услышать?
— Если захочет, то да.
— В таком случае, мне кажется, нам лучше пойти ко мне-.
У себя дома Петер открывает окна во всех комнатах и падает в кресло:
— Эта жара просто невыносима. Налейте себе что-нибудь выпить и садитесь. Я только что с вокзала, я провел в дороге целый день. Пришлось четыре раза пересаживаться с поезда на поезд и очень долго ждать на промежуточных станциях.
Лукас наполняет рюмки:
— Откуда вы приехали?
— Из своего родного города. Меня срочно вызвали к следователю по делу Виктора. Он задушил свою сестру в приступе белой горячки.
Лукас говорит:
— Бедный Виктор. Вы виделись с ним?
— Да. Он в психиатрической больнице.
— Как он?
— Он держится очень спокойно. Лекарства немного его оглушили. Он обрадовался моему приходу, спрашивал о вас, о книжном магазине, о мальчике. Просил передать вам привет.
— А что он говорит о том, что случилось с сестрой?
— Он мне просто сказал: «Дело сделано, и ничего изменить нельзя».
Лукас спрашивает:
— Что с ним будет?
— Не знаю. Суда еще не было. Я думаю, он закончит жизнь в психиатрической больнице. Виктору не место в тюрьме. Я спросил у него, что я могу сделать, он попросил регулярно присылать ему канцелярские принадлежности. «Все, что мне нужно, — это бумага и карандаши. Здесь я наконец смогу написать свою книгу», — сказал он мне.
— Да, Виктор хотел написать книгу. Он мне так сказал, когда я покупал у него книжный магазин. Именно это и заставило его все продать.
— Да, и он уже начал писать.
Петер вытаскивает из портфеля пачку машинописных листов:
— Я прочел их в поезде. Возьмите их с собой, прочитайте и верните мне. Он напечатал их на машинке рядом с трупом сестры. Он задушил сестру, сел за письменный стол и стал писать. Так их и обнаружили в комнате Виктора: задушенная сестра лежит на кровати, Виктор печатает на машинке, пьет водку и курит сигары. Полиция была вызвана на следующий день клиентками его сестры. В день убийства Виктор вышел из дома, снял деньги со счета, сходил за водкой, сигаретами и сигарами. Заказчицам, которым было назначено на примерку и которые ждали у двери, он сказал, что сестра плохо себя чувствует из-за жары и что не надо ее беспокоить. Заказчицы оказались настойчивы и наверняка им хотелось как можно скорее получить свои новые платья; они вернулись назавтра, стали стучать в дверь, обсуждать все с соседями, нашли все это очень странным и в конце концов решили заявить в полицию. Полицейские выломали дверь и обнаружили мертвецки пьяного Виктора, продолжавшего спокойно печатать свою книгу. Он дал увести себя без всякого сопротивления, забрав с собой уже напечатанные страницы. Несмотря на многочисленные ошибки, текст можно прочесть, и он очень интересен.
Лукас возвращается домой с рукописью Виктора и за ночь переписывает ее в свою тетрадь.
Сегодня 15 августа, зной стоит уже три недели. Жара невыносима, как в доме, так и на улице. Нет никакой возможности от нее укрыться. Я не люблю жару, не люблю лето. Дождливое лето, прохладное — люблю, но от зноя я положительно заболеваю.
Я только что задушил сестру. Она лежит на моей кровати, я накрыл ее простыней. При такой жаре ее тело скоро начнет пахнуть. Какая разница? Там посмотрим. Я закрыл входную дверь на ключ, и, когда стучат, я не открываю. Еще я закрыл окна и задвинул ставни.
Я прожил с сестрой около двух лет. Я продал принадлежавший мне дом и книжный магазин в маленьком далеком городке возле границы. Я приехал жить к сестре, чтобы написать книгу. В далеком маленьком городке это казалось мне невозможным из-за моего чрезмерного одиночества: я мог сделаться больным и алкоголиком. Я подумал, что здесь, у сестры, которая станет заниматься хозяйством, едой и одеждой, я буду вести здоровый, уравновешенный образ жизни, который позволит мне наконец написать книгу, которую я всегда хотел написать.
Увы, спокойная и размеренная жизнь, которую я себе воображал, быстро превратилась в ад.
Сестра следила за мной, постоянно за мной шпионила. Едва я приехал, как она запретила мне пить и курить, а когда я возвращался из магазина или с прогулки, она нежно обнимала меня, но я чувствовал, что делает она это с единственной целью — уловить, пахнет ли от меня алкоголем или табаком.
Несколько месяцев я воздерживался и не пил, но я был совершенно неспособен отказаться и от табака. Я курил тайком, как мальчишка, я покупал себе сигару или пачку сигарет и уходил гулять в лес. На обратном пути я жевал еловые иголки, сосал мятные конфеты, чтобы избавиться от запаха. Я курил ночью, открыв окно, даже зимой.
Часто я садился к письменному столу, на котором лежали листы бумаги, но в голове у меня была абсолютная пустота.
Что я мог написать? В моей жизни ничего не происходило, в моей жизни никогда ничего не происходило, и вокруг меня тоже. Ничего, о чем стоило бы писать. И потом, сестра меня все время отвлекала, она входила ко мне в комнату под всевозможными предлогами. Она приносила мне чай, стирала пыль с мебели, раскладывала чистую одежду у меня в шкафу. Еще она заглядывала мне через плечо, чтобы увидеть, насколько продвинулась моя писательская работа. Поэтому я был вынужден заполнять страницы за страницами, а поскольку я не знал, чем их заполнить, то переписывал тексты из книг, из любых книг. Иногда моя сестра из-за плеча читала какую-нибудь фразу, находила ее красивой, ободряла меня довольной улыбкой.
Никакой опасности, что она обнаружит мою подтасовку, не было, потому что она никогда не читала; возможно, она за всю свою жизнь не прочла ни одной книги, у нее не было времени, — с детства она работала с утра до вечера.
По вечерам она заставляла меня приходить в гостиную:
— Ты сегодня достаточно поработал. Давай немного поболтаем.
Не прекращая шить, вручную или на своей старой педальной швейной машинке, она говорила. О соседках, о заказчицах, о платьях и о тканях, о своей усталости, о той жертве, которую она приносила ради творчества и славы своего брата, то есть меня, Виктора.
Я вынужден был сидеть, не курить и не пить, и слушать ее глупую болтовню. Когда она наконец Удалялась к себе в комнату, я шел к себе, зажигал сигару или сигарету, брал лист бумаги и заполнял его ругательствами в адрес сестры, ее тупых заказчиц и дурацких платьев. Я прятал лист среди Других листов: на них были только беспорядочные выписки из случайных книг.
На Новый год сестра подарила мне пишущую машинку:
— Твоя рукопись уже очень толстая, думаю, скоро ты дойдешь до конца своей книги. Потом придется напечатать ее на машинке. Тебя учили машинописи в коммерческом училище, и даже если ты немного подзабыл из-за отсутствия практики, ты быстро научишься.
Я был в совершенном отчаянии, но, чтобы доставить удовольствие сестре, я немедленно сел к письменному столу и неловко напечатал несколько страниц текста, уже списанного из какой-то книги. Сестра следила за мной и одобрительно кивала головой:
— Не так уж плохо получается. Виктор, я удивлена, но получается почти хорошо. Очень скоро ты будешь печатать так же быстро, как раньше.
Оставшись один, я перечитал эти машинописные страницы. Они состояли из бесчисленных опечаток, ошибок и помарок.
Через несколько дней, возвращаясь с «оздоровительной» прогулки, я зашел в кафе на окраине. Мне хотелось только согреться за чашкой чая, потому что руки и ноги у меня озябли и совершенно одеревенели из-за моего плохого кровообращения. Я сел за столик возле печки и, когда официант спросил, что я хочу, ответил:
— Чашку чая. Потом я добавил:
— С ромом.
Не знаю, почему я это добавил, у меня не было ни малейшего намерения добавлять эти слова, однако я их произнес. Я выпил чай с ромом и заказал вторую порцию рома, на этот раз без чая, и потом третью.
Я с беспокойством огляделся. Город небольшой, почти все в нем знают мою сестру. А вдруг она узнает от своих заказчиц или от соседок, что я заходил в кафе! Но меня окружали лишь мужские лица — усталые, безразличные, замкнутые, и беспокойство прошло. Я выпил еще рому и вышел из кафе. Меня пошатывало, я много месяцев не пил, и алкоголь быстро ударил мне в голову.
Я не знал, как вернуться домой. Я боялся сестры. Некоторое время я блуждал по улицам, потом купил в одном магазине коробку мятных конфет и сразу сунул две из них в рот. В тот момент, когда я платил, я сам не знаю почему, так сказать, против своей воли, сказал продавщице безразличным тоном:
— Кстати, дайте мне еще бутылку сливовой водки, две пачки сигарет и три сигары.
Я положил бутылку во внутренний карман пальто. На улице шел снег, я чувствовал себя совершенно счастливым. Мне уже не было страшно возвращаться домой, я больше не боялся сестры. Когда я пришел домой, она крикнула из комнаты, которая служит ей для работы:
— У меня срочная работа, Виктор. Твой ужин стоит в тепле на плите. Я поем позже.
Я быстро поел в кухне, ушел к себе в комнату и закрылся на ключ. Впервые я осмелился закрыть Дверь на ключ. Когда сестра захотела войти ко мне в комнату, я закричал, я осмелился закричать:
— Не мешай мне! У меня великолепные мысли! Мне надо записать их, пока они не улетели.
Моя сестра смиренно ответила:
— Я не хотела тебе мешать. Я только хотела пожелать тебе спокойной ночи.
— Спокойной ночи, София!
Она продолжала стоять под дверью.
— У меня была очень требовательная заказчица. Нужно, чтоб ее платье было готово к Новому году. Извини меня, Виктор, что тебе пришлось ужинать одному.
— Ничего страшного, — ответил я ласково, — иди ложись, София, уже поздно.
Помолчав, она спросила:
— Зачем ты запер дверь на ключ, Виктор? Не надо было запираться на ключ. В этом не было никакой нужды.
Я отхлебнул водки, чтобы успокоиться:
— Я не хочу, чтобы мне мешали. Я пишу.
— Хорошо. Очень хорошо, Виктор.
Я выпил бутылку водки, там было всего поллитра, выкурил две сигары и много сигарет. Окурки я выбрасывал в окно. Снег все падал. Он покрывал окурки и пустую бутылку, которую я тоже выкинул в окно, далеко на улицу.
На следующее утро сестра постучалась в мою дверь. Я не отвечал. Она снова стала стучать. Я закричал:
— Дай мне поспать!
Я услышал, что она уходит. Я встал только в два часа дня. Обед и моя сестра ждали меня на кухне. Вот наш диалог:
— Я грела обед три раза.
— Я не голоден. Свари мне кофе.
— Сейчас два часа. Как ты можешь так долго спать?
— Я писал до пяти утра. Я художник. Я имею право работать, когда хочу, когда мне позволяет воображение. Писать — не то что шить платья. Запомни это раз и навсегда, София.
Сестра смотрела на меня с восхищением:
— Ты прав, Виктор, прости меня. Ты скоро закончишь писать свою книгу?
— Да, скоро.
— Какое счастье! Это будет прекрасная книга. Те несколько глав, которые я прочла, убедили меня в этом.
Я подумал: «Дура несчастная!»
Я пил все больше и больше, я постепенно терял осторожность. Я забывал пачки сигарет в кармане пальто. Моя сестра под предлогом чистки обшаривала мои карманы. Однажды она вошла ко мне в комнату, размахивая полупустой пачкой:
— Ты куришь!
Я с вызовом ответил:
— Да, курю. Я не могу писать, если не курю.
— Ты обещал мне не курить!
— Я сам себе это обещал. Но я понял, что не могу писать, если я не курю. Для меня это вопрос самоощущения, София. Если я брошу курить, то брошу писать. Я решил, что лучше продолжать курить и писать, чем жить и не писать. Я приближаюсь к концу книги, тебе надо дать мне свободу, София, чтобы я мог закончить книгу, и не важно, курю я или нет.
На сестру это произвело большое впечатление, она ушла, потом вернулась с пепельницей и поставила ее на мой письменный стол:
— Тогда кури, это не так страшно, если ради книги…
Чтобы выпить, я применял следующую тактику: я покупал литровые бутыли водки в разных кварталах города, стараясь не заходить два раза подряд в один и тот же магазин. Я проносил бутылку во внутреннем кармане пальто, прятал в коридоре, в корзине для зонтов, а когда сестра выходила или ложилась спать, я забирал бутылку, запирался у себя в комнате, пил и курил до поздней ночи.
Я избегал кафе, возвращался с прогулки трезвым, и все шло хорошо у нас с сестрой до этой весны, когда София стала терять терпение:
— Когда ты наконец закончишь свою книгу? Так не может продолжаться. Ты никогда не встаешь раньше двух часов дня, ты плохо выглядишь, ты так заболеешь, и я тоже.
— Я закончил ее, София. Теперь мне надо ее исправить и отпечатать на машинке. Это большая работа.
— Я никогда не думала, что написать книгу занимает столько времени.
— Книга — это не платье, София, не забывай.
Пришло лето. Я ужасно мучился от жары. Я проводил дни в лесу, лежа под деревом. Иногда я засыпал, мне снились какие-то смутные сны. Однажды во сне меня застала гроза, ужасная гроза. Это было четырнадцатого августа. Я, как смог быстро, несмотря на больную ногу, покинул лес. Я бросился в ближайшее кафе. Там сидели и пили рабочие, простые люди. Все они радовались грозе — уже несколько месяцев не было дождя. Я заказал лимонад, они засмеялись, и один из них протянул мне стакан красного вина. Я взял его. Потом я заказал бутылку и угостил всех вином. Так и продолжалось, пока дождь не стих, я заказывал одну бутылку за другой, я чувствовал себя чудесно, я был окружен дружеской теплотой. Я потратил все деньги, которые у меня с собой были. Мои приятели, один за другим, уходили, а мне не хотелось идти домой: я чувствовал себя одиноким, у меня не было дома, я не знал, куда идти, я хотел бы вернуться к себе, в книжный магазин, в маленький далекий город, который был идеальным местом. Теперь я знал это наверняка: мне не надо было уезжать из этого приграничного города, не надо было переезжать к сестре, которую я ненавидел с детства.
Хозяин кафе сказал:
— Закрываемся!
На улице левая больная нога подвернулась, и я упал.
Что было дальше, я уже не помню. Я проснулся, весь в поту, у себя в кровати. Я не осмеливался выйти из комнаты. Ко мне медленно возвращались обрывки воспоминаний. Хохочущие вульгарные лица в пригородном кафе… Потом дождь, грязь… мундиры притащивших меня полицейских… растерянное лицо сестры… я кричу ей оскорбления… полицейские смеются…
В доме было тихо. На улице снова пекло солнце, от жары можно было задохнуться.
Я встал, вытащил из-под кровати свой старый чемодан, начал складывать в него одежду. Это был единственный выход. Уехать отсюда как можно скорее. У меня кружилась голова. Глаза, рот, горло горели. Я почувствовал головокружение и вынужден был сесть. Я подумал, что никогда не смогу добраться до вокзала в таком состоянии. Я порылся в корзине для бумаг, нашел там едва начатую бутылку водки. Я стал пить из горлышка. Я почувствовал себя лучше. Ощупал голову: за левым ухом у меня была болезненная шишка. Я снова взял бутылку, поднес ее ко рту, и в комнату вошла сестра. Я поставил бутылку и стал ждать. Сестра тоже ждала. Молчание длилось долго. Она сама прервала его спокойным и странным голосом:
— Что ты хочешь мне сказать?
— Ничего. Она завопила:
— Это слишком просто! Это было бы слишком просто! Он ничего не хочет сказать! Его, мертвецки пьяного, валяющегося в грязи, подбирает полиция, и ему нечего сказать!
Я сказал:
— Оставь меня в покое. Я ухожу.
Она зашипела:
— Да, я вижу, ты складываешь чемодан. Но куда ты пойдешь, дурак несчастный, куда ты пойдешь без денег?
— У меня в банке еще остались деньги от продажи книжного магазина.
— Да ну? Интересно, сколько же там осталось денег? Ты продал его за бесценок, свой книжный магазин, а ту каплю денег, которую ты за него получил, растратил на выпивку и сигареты.
Естественно, я никогда не говорил ей о золотых и серебряных монетах, и о драгоценностях, которые я получил кроме денег и которые я также положил в банк. Я просто ответил:
— У меня еще достаточно денег, чтобы уехать. Она сказала:
— А я? Мне никто не заплатил. Я тебя кормила, лечила, ты у меня жил. Кто мне за все это заплатит?
Я захлопнул чемодан:
— Я заплачу тебе. Позволь мне уехать. Вдруг, смягчившись, она сказала:
— Не будь ребенком, Виктор. В последний раз я тебя прощаю. То, что произошло вчера вечером, было всего лишь случайностью, срывом. Все переменится, когда ты закончишь свою книгу.
Я спросил:
— Какую книгу?
Она подняла мою «рукопись»:
— Вот эту вот книгу, твою книгу.
— Я не написал в ней ни единой строчки.
— Тут почти двести машинописных страниц.
— Да, две сотни страниц, переписанных из первых попавшихся книг.
— Переписанных? Я не понимаю.
— Ты никогда ничего не поймешь. Эти двести страниц я переписал из книг. Там ни одной моей строчки.
Она смотрела на меня. Я поднес к губам бутылку и стал пить. Долго. Она покачала головой:
— Я тебе не верю. Ты пьян. Ты говоришь неизвестно что. Зачем тебе это делать?
Я ухмыльнулся:
— Чтобы ты подумала, что я пишу. Но я не могу здесь писать: ты мешаешь мне, ты все время за мной шпионишь, ты мешаешь мне писать; видеть тебя, чувствовать твое присутствие в доме — одно это уже мешает мне писать. Ты все разрушаешь, ты все портишь, уничтожаешь любое творчество, жизнь, свободу, вдохновение. С детства ты только и делаешь, что следишь за мной, руководишь мной, надое даешь мне, с самого детства!
Она минуту стояла молча, потом стала говорить, читать наизусть, глядя в пол, покрытый вытертым ковром:
— Я всем пожертвовала ради твоей работы, ради твоей книги: своей работой, заказчицами, последними годами своей жизни. Я ходила на цыпочках, чтобы не мешать тебе. И ты не написал ни строчки за те два года, что ты здесь? Ты только ел, пил и курил! Ты просто бездельник, никчемный человек, пьяница, паразит! Я объявила о выходе твоей книги всем заказчицам! И ты ничего не написал? Я стану посмешищем для всего города! Ты принес позор в мой дом! Надо было мне оставить тебя подыхать в твоем поганом городишке, в твоем вшивом магазине. Ты прожил там один больше двадцати лет, почему ты не написал книгу там, где я тебе не мешала, где никто тебе не мешал? Почему? Потому что ты не смог бы написать даже строчку самой посредственной книги, даже при самой благоприятной обстановке и в наилучших условиях.
Я продолжал пить, пока она говорила, и услышал свой голос издалека, как будто из соседней комнаты. Я отвечал ей, что она права, что я не смог бы ничего написать, пока она жива, что я не могу… Я напомнил ей наши детские сексуальные опыты, заводилой в которых была она, ведь она старше меня на много лет, и которые шокировали меня настолько, что ей даже не представить этого.
Сестра отвечала, что это были всего лишь детские игры, что бестактно напоминать о таких вещах, особенно потому, что она сохранила девственность и потому что «это» ее уже давно не интересует.
Я сказал, что знаю, что «это» ее не интересует, ей достаточно того, что она гладит своих заказчиц по бедрам и по груди, я наблюдал за ней во время примерок, я видел, с каким удовольствием она трогала своих заказчиц, молодых и красивых, она сама никогда не была молодой и красивой, она всегда была мелкой развратницей.
Я сказал ей, что из-за ее уродства и из-за ее притворного пуританства ею не смог заинтересоваться ни один, даже самый невзрачный мужчина. Тогда она обратилась к своим заказчицам и под тем предлогом, что она их обмеривает или разглаживает ткань, она щупает этих молодых и красивых женщин, которые шьют у нее платья.
Моя сестра сказала:
— Ты перешел все границы, Виктор, довольно!
Она схватила бутылку, мою бутылку водки, она разбила ее о пишущую машинку, водка растеклась по письменному столу. Сестра, держа разбитую бутылку за горлышко, шла на меня.
Я встал, зажал ее руку, вывернул запястье, она выпустила бутылку. Мы упали на кровать, я лег на нее, мои ладони обхватили ее тощую шею, и, когда она перестала дергаться, я кончил.
Назавтра Лукас возвращает рукопись Виктора Петеру.
Через несколько месяцев Петер снова отправляется в свой родной город, чтобы выступить на суде. Он отсутствует несколько недель. Вернувшись, он заходит в библиотеку, гладит Матиаса по голове и говорит Лукасу:
— Зайди ко мне сегодня вечером.
Лукас говорит:
— Видимо, все очень серьезно, Петер?
Петер качает головой:
— Не задавайте мне сейчас вопросов. Поговорим позже.
Когда Петер уходит, мальчик поворачивается к Лукасу:
— С Петером случилось несчастье?
— Нет, не с Петером, но, кажется, с одним из его друзей.
Мальчик говорит:
— Это то же самое, а может быть, даже хуже.
Лукас прижимает Матиаса к себе:
— Ты прав. Иногда это хуже.
Придя к Петеру, Лукас спрашивает:
— Ну что?
Петер залпом выпивает рюмку водки, которую он только что себе налил:
— Что? Приговорили к смерти. Вчера приговор приведен в исполнение, через повешение. Пейте!
— Вы пьяны, Петер!
Петер поднимает бутылку, смотрит, сколько осталось, ухмыляется:
— Да, я уже выпил половину бутылки. Иду по следам Виктора.
Лукас встает:
— Я вернусь в другой день. Ни к чему говорить, когда вы в таком состоянии.
Петер говорит:
— Напротив. Я могу говорить о Викторе только в таком состоянии. Садитесь. Вот, держите, это принадлежит вам. Это вам послал Виктор.
Он пододвигает к Лукасу полотняный мешочек.
Лукас спрашивает:
— Что это?
— Золотые монеты и драгоценности. И еще деньги. Виктор не успел их потратить. Он сказал: «Верните все это Лукасу. Он слишком дорого заплатил за дом и книжный магазин. А вам, Петер, я завещаю мой дом, дом моей сестры и наших родителей. У нас нет наследника, ни у меня, ни у сестры нет наследника. Продайте этот дом, он проклят, с самого нашего детства над ним тяготело проклятье. Продайте его и возвращайтесь в маленький далекий городок, идеальное место, которое я никогда не должен был покидать».
Помолчав, Лукас говорит:
— Вы предполагали, что приговор Виктору будет менее суровым. Вы даже надеялись, что он избежит тюрьмы и сможет закончить свои дни в психлечебнице.
— Я просто ошибся. Я не мог предположить, что психиатры признают Виктора вменяемым, что Виктор поведет себя на суде как сумасшедший. Он не выразил ни малейшего угрызения совести, ни малейшего сожаления, никакого раскаяния. Он все время повторял: «Мне надо было это сделать, надо было ее убить, это была единственная возможность написать книгу». Присяжные сочли, что нет такого права убивать человека только потому, что он мешает вам написать книгу. Они заявили, что так слишком просто: выпить несколько рюмок, убить почтенного человека и выйти сухим из воды. Они пришли к заключению, что Виктор — эгоист и извращенец, что он опасен для общества. Кроме меня, все свидетели дали показания против него, в пользу сестры, которая вела почтенную, образцовую жизнь — ее все ценили, особенно заказчицы.
Лукас спрашивает:
— Вы смогли увидеть его вне зала суда?
— После вынесения приговора — да. Я смог войти к нему в камеру и пробыть с ним так долго, как хотел. Я был с ним до последнего дня.
— Он боялся?
— Боялся? Думаю, что это слово не подходит. Вначале он не верил, не мог поверить. Не знаю, на что он надеялся — на помилование, на чудо? В тот день, когда он составил и подписал завещание, наверняка у него не оставалось иллюзий. В последний вечер он сказал мне: «Я знаю, что умру, Петер, но я не понимаю. Вместо одного трупа, трупа моей сестры, будет второй, мой труп. Но кому нужен второй труп? Богу наверняка не нужен. Зачем ему наши тела? Обществу? Оно получило бы книгу или несколько книг, если бы оставило мне жизнь, вместо того чтобы получить лишний труп, который никому не принесет пользу».
Лукас спрашивает:
— Вы присутствовали при казни?
— Нет. Он просил меня об этом, но я отказался. Вы считаете, я трус, да?
— Вы поступаете так не в первый раз. Но я вас понимаю.
— Вы бы сами смогли при этом присутствовать?
— Если бы он меня попросил, то да, я бы это сделал.
7
Книжный магазин превращен в читальню. Несколько детей уже приходят сюда регулярно читать или рисовать, другие заходят случайно, замерзнув на улице или устав долго играть на снегу. Эти остаются минут на десять, пока не согреются, перелистывая книжки с картинками. А некоторые смотрят в витрину магазина и убегают, как только Лукас выходит на улицу, чтобы пригласить их войти.
Время от времени Матиас спускается из дома, устраивается рядом с Лукасом с книгой, через час-другой снова идет наверх и возвращается к закрытию. Он не общается с другими детьми. Когда все уходят, Матиас расставляет книги по местам, опорожняет мусорную корзину, ставит стулья на столы и протирает тряпкой грязный пол. Еще он считает:
— Они опять украли у нас семь цветных карандашей, три книги и перепортили десятки листов бумаги.
Лукас говорит:
— Ничего, Матиас. Если бы они попросили, я бы им все это подарил. Они стесняются, им кажется, взять тайком это не страшно.
Однажды в конце дня, когда все тихо читают, Матиас подталкивает к Лукасу листок бумаги. Там написано: «Посмотри на эту женщину!» У витрины в темноте улицы виден женский силуэт. Тень без лица смотрит на освещенный зал книжного магазина. Лукас встает, и тень исчезает.
Матиас шепотом говорит.
— Она повсюду следует за мной. На переменах она смотрит на меня из-за забора школьного двора. Она идет за мной по дороге домой.
Лукас спрашивает:
— Она с тобой говорит?
— Нет. Один раз, несколько дней назад, она протянула мне яблоко, но я не взял. В другой раз, когда четверо парней повалили меня на снег и хотели раздеть, она отругала их и надавала пощечин. Я убежал.
— Значит, она не злая, она пришла тебе на помощь.
— Да, но почему? У нее нет никаких причин меня защищать. И зачем она за мной ходит? Зачем смотрит? Я боюсь ее взгляда. Я боюсь ее глаз.
Лукас говорит:
— Не обращай на это внимания, Матиас. Многие женщины потеряли детей во время войны. Они не могут их забыть. Тогда они привязываются к другому ребенку, который напоминает им того, кого они потеряли.
Матиас усмехается:
— Меня бы очень удивило, если б я напомнил кому-нибудь его ребенка.
Вечером Лукас звонит в дверь тети Ясмины. Она открывает окно:
— Что вам нужно?
— Поговорить с вами.
— У меня нет времени. Мне пора на работу.
— Я вас подожду.
Когда она выходит из дома, Лукас говорит:
— Я провожу вас. Вы часто работаете по ночам?
— Неделю через две. Как все. О чем вы хотите говорить? О моей работе?
— Нет. О мальчике. Я просто хочу попросить вас оставить его в покое.
— Я ему ничего не сделала.
— Я знаю. Но вы ходите за ним, смотрите на него. Это его беспокоит. Вы понимаете?
— Да. Бедный малыш… Она оставила его…
Они молча идут по заснеженной и пустынной улице. Женщина прячет лицо в шарф, плечи у нее содрогаются в немых рыданиях.
Лукас спрашивает:
— Когда освободят вашего мужа?
— Мужа? Он умер. Вы не знали?
— Нет. Простите, мне очень жаль.
— Официально это самоубийство. Но мне сказал один человек, который познакомился с ним там и потом вышел на свободу, что это было не самоубийство. Его убили сокамерники за то, что он сделал своей дочке.
Теперь они стоят перед большой текстильной фабрикой, освещенной неоновым светом. Со всех сторон подходят зябкие и торопливые тени, исчезающие за железной дверью. Даже отсюда слышно, как грохочут машины.
Лукас спрашивает:
— Если бы ваш муж не умер, вы бы приняли его домой?
— Не знаю. В любом случае он не осмелился бы вернуться в этот город. Я думаю, он поехал бы в столицу на поиски Ясмины.
Заводской гудок начинает завывать. Лукас говорит:
— Я ухожу. Вы можете опоздать.
Женщина поднимает свое бледное, еще молодое лицо, на котором светятся большие черные глаза Ясмины:
— Теперь, когда я осталась одна, может быть, если бы вы были не против, я могла бы брать ребенка к себе.
Лукас кричит громче, чем заводской гудок:
— Брать Матиаса? Никогда! Он мой и только мой! Я запрещаю вам приближаться к нему, смотреть на него, говорить с ним, ходить за ним по пятам!
Женщина отступает к воротам завода:
— Успокойтесь. Вы сошли с ума? Я просто предложила.
Лукас разворачивается и бежит к книжному магазину. Там он прислоняется к стене дома и ждет, пока не успокоится сердцебиение.
В книжный магазин входит девушка, она останавливается перед Лукасом, улыбается:
— Вы не узнаете меня, Лукас?
— Я должен вас узнать?
— Агнес.
Лукас задумывается:
— К сожалению, не могу вспомнить, мадемуазель.
— Однако мы с вами старые друзья. Однажды я пришла к вам слушать музыку. Правда, в то время мне было всего шесть лет. Вы хотели сделать мне качели.
Лукас говорит:
— Я вспомнил. Вас послала ваша Тетя Леони.
— Да, совершенно верно. Теперь она умерла. Нынче за книгами с картинками для детей ясельного возраста меня послал директор завода.
— Вы работаете на фабрике? Вам еще нужно ходить в школу.
Агнес краснеет.
— Мне пятнадцать лет. Я ушла из школы в прошлом году. Я не работаю на фабрике, я воспитательница. Дети называют меня на «вы».
Лукас смеется:
— Я тоже назвал вас на «вы».
Она протягивает Лукасу банкноту:
— Дайте мне книг и еще бумаги и цветных карандашей для рисования.
Агнес часто приходит. Она долго выбирает книги на полках, подсаживается к детям, читает с ними и рисует.
Когда Матиас видит ее в первый раз, он говорит Лукасу:
— Очень красивая женщина.
— Женщина? Но это всего лишь девчонка.
— У нее грудь, значит, она не девчонка.
Лукас смотрит на обтянутую красной блузкой грудь Агнес.
— Ты прав, Матиас, у нее грудь. Я этого не заметил.
— Волосы тоже не заметил? У нее очень красивые волосы. Смотри, как они блестят на солнце.
Лукас смотрит на длинные русые волосы Агнес, которые блестят от света. Матиас продолжает:
— Посмотри, какие у нее черные ресницы.
Лукас говорит:
— Это тушь.
— А рот.
— Это помада. В ее возрасте не надо краситься.
— Ты прав, Лукас. Без косметики она тоже была бы красивая.
Лукас смеется:
— А тебе в твоем возрасте не надо бы смотреть на девушек.
— На девиц из моего класса я не смотрю. Они глупые и некрасивые.
Агнес встает и поднимается на стремянку, чтобы взять книгу. На ней очень короткая юбка, видны ее резинки и черные чулки, на которых спущена одна петля. Когда она это замечает, то слюнявит палец и пытается слюнями склеить чулок. Для этого ей приходится нагнуться, и тогда становятся видны детские белые трусики в красный цветочек.
Однажды вечером она остается до закрытия магазина. Она говорит Лукасу:
— Я помогу вам убрать. Лукас говорит:
— Убирает Матиас. Он прекрасно с этим справляется.
Матиас говорит Агнес:
— Если вы мне поможете, то получится быстрее, и я успею вам сделать блинчики с вареньем, если вы их любите.
Агнес говорит:
— Блинчики с вареньем любят все.
Лукас поднимается к себе. Через некоторое время его зовет Матиас:
— Лукас, иди есть.
Они едят на кухне блины с вареньем, пьют чай. Лукас молчит, Агнес и Матиас все время смеются. После ужина Матиас говорит:
— Нужно проводить Агнес. Уже темно.
Агнес говорит:
— Я могу дойти домой одна. Я не боюсь темноты.
Лукас говорит:
— Пойдемте. Я провожу вас.
Перед своим домом Агнес спрашивает:
— Вы не зайдете?
— Нет.
— Почему?
— Вы совсем ребенок, Агнес.
— Нет, я уже не ребенок. Я женщина. Вы не первый, кто входит ко мне в комнату. Родителей нет дома. Они на работе. И даже если б они были дома… У меня своя собственная комната и я делаю там, что хочу.
Лукас говорит:
— Спокойной ночи, Агнес. Мне пора идти. Агнес говорит:
— Я знаю, куда вы ходите. Туда, в конец улочки, к дешевым проституткам.
— Совершенно верно. Но вас это не касается. На следующий день Лукас говорит Матиасу:
— Прежде чем приглашать кого-нибудь к нам на ужин, ты мог бы спросить мое мнение.
— Агнес тебе не нравится? Жаль. Она в тебя влюблена. Это видно. Это из-за тебя она так часто приходит.
Лукас говорит:
— У тебя богатое воображение, Матиас.
— Ты не хотел бы на ней жениться?
— Жениться? Что за идея! Нет, конечно нет.
— Почему? Ты еще ждешь Ясмину? Она больше не вернется.
Лукас говорит:
— Я ни на ком не хочу жениться.
* * *
Стоит весна. Дверь, выходящая в сад, открыта. Матиас занимается растениями и животными. У него есть белый кролик, несколько кошек и черная собака, которую подарил ему Иозеф. Он с нетерпением ждет, когда из яиц, которые высиживает в курятнике одна курица, вылупятся цыплята. Лукас наблюдает за залом, где дети, поглощенные чтением, склонились над книгами.
Один маленький мальчик поднимает глаза и улыбается Лукасу. У него русые волосы, голубые глаза, он пришел сюда в первый раз.
Лукас не может отвести глаз от этого мальчика. Он садится за прилавок, открывает книгу и продолжает смотреть на неизвестного мальчика. Внезапная острая боль пронзает его левую руку, лежащую на книге. В тыльную сторону этой руки воткнут циркуль. Наполовину парализованный от острой боли, Лукас медленно поворачивается к Матиасу:
— Зачем ты это сделал?
Матиас, стиснув зубы, шепчет:
— Я не хочу, чтоб ты на него смотрел!
— Я ни на кого не смотрю.
— Смотришь! Не ври! Я видел, как ты на него смотрел. Я не хочу, чтоб ты смотрел на него вот так!
Лукас вытаскивает циркуль, прижимает к ране носовой платок:
— Я поднимусь прижечь рану.
Когда он спускается, детей больше нет, Матиас спустил на двери железную штору:
— Я им сказал, что сегодня мы закрываемся раньше.
Лукас берет Матиаса на руки, несет его в жилые комнаты, укладывает на свою кровать:
— Что с тобой, Матиас?
— Зачем ты смотрел на этого русого мальчика?
— Он мне напомнил одного человека.
— Которого ты любил?
— Да, моего брата.
— Ты не должен любить никого, кроме меня, даже своего брата.
Лукас молчит, мальчик продолжает:
— Незачем быть умным. Лучше быть красивым и светловолосым. Если б ты женился, у тебя могли бы родиться такие дети, как этот русый мальчик, как твой брат. У тебя были бы по-настоящему твои дети, красивые, светловолосые, без физических недостатков. Я не твой сын. Я сын Ясмины.
Лукас говорит:
— Ты мой сын. Я не хочу других детей. Он показывает свою забинтованную руку:
— Знаешь, ты сделал мне больно? Мальчик говорит:
— Ты тоже сделал мне больно, только ты этого не знаешь.
Лукас говорит:
— Я не хотел делать тебе больно. Я хочу, чтобы ты понял одну вещь, Матиас: единственный, кто мне дорог на свете, — это ты.
Мальчик говорит:
— Я тебе не верю. Одна Ясмина любила меня по-настоящему, и она умерла. Я тебе много раз это говорил.
— Ясмина не умерла. Она просто уехала.
— Она не ушла бы без меня, значит, она умерла. — Мальчик добавляет: — Нужно закрыть читальный зал. И зачем было открывать читальный зал?
— Я сделал это для тебя. Я думал, так ты найдешь себе друзей.
— Не нужны мне друзья. Я не просил тебя открывать читальню. Я, наоборот, прошу тебя ее закрыть.
Лукас говорит:
— Я ее закрою. Завтра вечером скажу детям, что пока хорошая погода, они могут читать и рисовать на улице.
Маленький русый мальчик возвращается назавтра. Лукас не смотрит на него. Он пристально рассматривает строчки, буквы книги. Матиас говорит:
— Ты боишься взглянуть на него? А ведь тебе так этого хочется. Ты уже пять минут как не переворачиваешь страницу своей книги.
Лукас закрывает книгу и прячет лицо в ладонях.
Агнес входит в книжный магазин. Матиас бежит ей навстречу, она целует его. Матиас спрашивает:
— Почему вы перестали к нам приходить?
— У меня не было времени. Я училась на курсах воспитателей в соседнем городе. Я очень редко возвращалась домой.
— Но теперь вы останетесь здесь, в нашем городе?
— Да.
— Придете к нам сегодня вечером есть блины?
— Я бы с удовольствием, но я не могу оставить младшего брата. Наши родители работают.
Матиас говорит:
— Приводите с собой своего младшего брата. Блинов хватит на всех. Я пойду наверх поставлю тесто.
— А я за тебя уберу в магазине.
Матиас поднимается в квартиру, Лукас говорит детям:
— Вы можете взять те книги, что лежат на столах. Бумагу тоже, и каждому по коробке цветных карандашей. Не надо сидеть здесь взаперти, когда такая хорошая погода. Идите читать и рисовать в скверы или в садики возле ваших домов. Если вам что-нибудь понадобится, вы можете прийти ко мне и попросить.
Дети выходят, и только маленький русый мальчик продолжает тихо сидеть на своем месте. Лукас ласково спрашивает у него:
— А ты? Ты не идешь домой?
Мальчик не отвечает. Лукас оборачивается к Агнес:
— Я не знал, что это ваш брат. Я ничего о нем не знал.
— Он очень застенчивый. Его зовут Самюэль. Это я посоветовала ему приходить сюда, раз он немного научился читать. Это наш младшенький. Мой брат Симон уже пять лет работает на фабрике. Он водит грузовую машину.
Русый мальчик встает и берет сестру за руку:
— Мы пойдем к дяденьке есть блины? Агнес говорит:
— Да, пойдем наверх. Нужно помочь Матиасу.
Они поднимаются по лестнице, ведущей в жилые комнаты. В кухне Матиас мешает тесто для блинов. Агнес говорит:
— Матиас, познакомься с моим младшим братом. Его зовут Самюэль. Вы могли бы стать друзьями, вы примерно одного возраста.
Глаза у Матиаса становятся круглыми, он роняет деревянную ложку, выходит из кухни. Агнес оборачивается к Лукасу:
— Что случилось? Лукас говорит:
— Матиас, наверно, пошел за чем-нибудь в спальню. Начинай жарить блины, Агнес, я сейчас вернусь.
Лукас входит в комнату Матиаса. Мальчик лежит на застланной постели, он говорит:
— Оставь меня в покое. Я хочу спать.
— Ты же их пригласил, Матиас. Это невежливо.
— Я пригласил Агнес. Я не знал, что он ее брат.
— Я тоже не знал. Постарайся, сделай это ради Агнес. Ты ведь любишь Агнес, Матиас?
— А ты любишь ее брата. Когда я увидел, как вы входите в кухню, я понял, какой должна быть настоящая семья. Красивые светловолосые родители и красивый светловолосый ребенок. А у меня нет семьи. У меня — ни отца, ни матери, я не русый, я урод и калека.
Лукас прижимает его к себе:
— Матиас, мальчик мой. Ты — вся моя жизнь. Матиас улыбается:
— Ладно, пошли есть.
В кухне накрыт стол, и посреди него стоит высокая гора блинов.
Агнес много говорит, часто встает и наливает чай. Она успевает ухаживать и за своим братом, и за Матиасом.
— Тебе варенья? Сыра? Шоколада?
Лукас наблюдает за Матиасом. Он ест мало и не отрываясь смотрит на светловолосого мальчика. Мальчик ест много; когда его глаза встречают взгляд Лукаса, он улыбается, он улыбается сестре, когда та ему что-нибудь предлагает, но когда его голубые глаза встречаются с черным взглядом Матиаса, он опускает глаза.
Агнес моет с Матиасом посуду. Лукас поднимается к себе в комнату. Потом Матиас зовет его:
— Нужно проводить домой Агнес и ее брата.
Агнес говорит:
— Мы не боимся возвращаться одни.
Матиас настаивает:
— Это вопрос вежливости. Отведи их домой.
Лукас провожает их. Он желает им спокойной ночи и садится на скамейку в сквере полуночника.
Полуночник говорит:
— Сейчас половина четвертого. В одиннадцать часов мальчик зажег огонь у себя в комнате. Я взял на себя смелость и заговорил с ним, хотя это и не в моих привычках. Я боялся, как бы не вышло пожара. Я спросил у мальчика, что он делает, он сказал, чтобы я не беспокоился, он просто сжигает в жестяном ведре перед окном старые школьные тетрадки. Я спросил у него, почему он не жжет свои бумаги в кухонной плите, он ответил, что ему не хочется из-за этого ходить на кухню. Вскоре после этого огонь погас, и я больше не видел мальчика и не слышал никакого шума.
Лукас поднимается по лестнице, входит в спальню, потом в комнату мальчика. Перед окном стоит жестяное ведро, в нем пепел и сгоревшая бумага. Кровать мальчика пуста. На подушке лежит синяя тетрадь, она закрыта. На белой наклейке написано: «ТЕТРАДЬ МАТИАСА». Лукас открывает тетрадь. Перед ним только пустые страницы и следы вырванных листов. Лукас отодвигает темно-красный занавес. Рядом со скелетами матери и младенца висит маленькое уже посиневшее тело Матиаса.
Полуночник слышит протяжный вопль. Он спускается на улицу, звонит в дверь Лукаса. Ему никто не отвечает. Старик поднимается по лестнице, входит в комнату Лукаса, замечает другую дверь, открывает ее. Лукас лежит на кровати и прижимает к груди тело ребенка.
— Лукас?
Лукас не отвечает, его глаза широко открыты и устремлены в потолок. Полуночник снова выходит на улицу, идет к Петеру и звонит в дверь. Петер открывает окно:
— Что происходит, Михаэль?
— Вы нужны Лукасу. Случилось большое несчастье. Пойдемте.
— Возвращайтесь домой, Михаэль. Я обо всем позабочусь.
Он поднимается к Лукасу. Он видит жестяное ведро, два тела, лежащие на кровати. Он отодвигает занавес, находит скелеты и на том же крючке обрезанный бритвой кусок веревки. Он возвращается к кровати, тихонько отодвигает тело ребенка и бьет Лукаса по щекам:
— Очнитесь!
Лукас закрывает глаза, Петер трясет его:
— Скажите мне, что произошло!
Лукас говорит:
— Это Ясмина. Она отобрала его у меня.
Петер говорит жестко:
— Никогда не повторяйте этих слов никому, кроме меня, Лукас. Вы поняли? Смотрите мне в глаза!
Лукас смотрит Петеру в глаза:
— Да, я понял. Что я теперь должен делать, Петер?
— Ничего. Лежите в постели. Я принесу вам успокоительное. И позабочусь обо всех формальностях.
Лукас прижимает к себе тело Матиаса:
— Спасибо, Петер. Мне не нужно успокоительное.
— Не нужно? Тогда хотя бы попробуйте заплакать. Где ваши ключи?
— Не знаю. Может быть, остались во входной двери.
— Я запру вас. Вы не должны выходить на улицу в таком состоянии. Я вернусь.
Петер берет на кухне мешок, снимает скелеты, засовывает их в мешок и уносит к себе.
Лукас и Петер идут за тачкой Иозефа, на которой стоит гроб мальчика.
На кладбище могильщик сидит на куче земли и ест сало с луком.
Матиаса хоронят в могиле Бабушки и Дедушки Лукаса.
Когда могильщик забрасывает могилу, Лукас сам ставит на ней крест с надписью «Матиас» и двумя датами. Мальчик прожил семь лет и четы ре месяца.
Иозеф спрашивает:
— Отвезти вас домой, Лукас?
Лукас говорит:
— Идите домой, Иозеф, и спасибо вам. Спасибо за все.
— Незачем вам здесь оставаться.
Петер говорит:
— Пойдемте, Иозеф. Я иду с вами.
Лукас слышит, как тележка отъезжает. Он садится возле могилы. Поют птицы.
Тихо проходит одетая в черное женщина и кладет к подножию креста букет фиалок.
Позже возвращается Петер. Он трогает Лукаса за плечо:
— Пойдемте. Скоро наступит ночь. Лукас говорит:
— Я не могу оставить его здесь одного ночью. Он боится темноты. Он еще такой маленький.
— Нет, теперь он больше не боится. Пойдемте, Лукас.
Лукас встает, пристально смотрит на могилу:
— Надо было дать ему уйти вместе с матерью. Я совершил смертельную ошибку, Петер, желая любой ценой оставить у себя ребенка.
Петер говорит:
— Каждый из нас совершает в своей жизни одну смертельную ошибку, а когда мы осознаем это, непоправимое уже случилось.
Они возвращаются в город. Перед книжным магазином Петер спрашивает:
— Вы хотите зайти ко мне или вам лучше вернуться домой?
— Мне лучше вернуться домой.
Лукас возвращается домой. Он садится за письменный стол, смотрит на закрытую дверь в комнату мальчика, открывает школьную тетрадь, пишет:
«У Матиаса все в порядке. Он учится лучше всех в школе и больше не видит страшных снов».
Лукас закрывает тетрадь, выходит из дома, возвращается на кладбище и засыпает на могиле мальчика.
На рассвете полуночник приходит и будит его:
— Пойдемте, Лукас. Нужно открывать книжный магазин.
— Да, Михаэль.
8
Клаус приезжает поездом. Маленький вокзал не изменился, но теперь пассажиров здесь ждет автобус.
Клаус не садится на автобус, он идет пешком к центру города. Каштаны цветут, улица так же пустынна и тиха, как раньше.
На Главной площади Клаус останавливается. Большое трехэтажное здание возвышается на месте простых низких домиков. Это гостиница. Клаус входит в нее и спрашивает у дежурной:
— Когда была построена эта гостиница?
— Примерно десять лет назад, сударь. Вы хотите снять комнату?
— Я еще не знаю. Я вернусь через несколько часов. Не могли бы вы пока оставить у себя мой чемодан?
— С удовольствием.
Клаус снова пускается в путь, пересекает город, оставляет позади последние дома, вступает на неасфальтированную дорогу, ведущую к спортивной площадке. Клаус проходит площадку и садится в траву на берегу реки. Потом дети начинают играть в мяч. Клаус спрашивает у одного из них:
— Давно здесь эта спортивная площадка?
Мальчик пожимает плечами:
— Площадка? Она тут всегда была.
Клаус возвращается в город, поднимается к замку, потом идет на кладбище. Он долго ищет, но не находит могилы Бабушки и Дедушки. Он спускается назад в город, садится на скамейку на Главной площади, смотрит на людей, которые ходят по магазинам, возвращаются с работы, гуляют, ездят на велосипеде. Машин очень мало. Когда магазины закрываются, площадь пустеет, и Клаус снова возвращается в гостиницу.
— Я сниму комнату, барышня.
— На сколько дней?
— Еще не знаю.
— Вы не, могли бы дать мне ваш паспорт, сударь?
— Держите.
— Вы иностранец? Где вы так хорошо выучили наш язык?
— Здесь. Я провел детство в этом городе. Она смотрит на него:
— Тогда это было очень давно.
Клаус смеется:
— Я вам кажусь таким стариком?
Молодая женщина покраснела:
— Нет, нет, я не это хотела сказать. Я дам вам нашу лучшую комнату, гостиница почти вся пустая, туристский сезон еще не начался.
— У вас много туристов?
— Летом много. Рекомендую вам наш ресторан, сударь.
Клаус поднимается на второй этаж к себе в комнату. Оба окна выходят на площадь.
Клаус ужинает в пустом ресторане и поднимается к себе. Он открывает чемодан, перекладывает вещи в шкаф, пододвигает кресло к одному из окон и смотрит на пустынную улицу. На другой стороне площади старые дома уцелели. Они отреставрированы, покрашены в розовый, желтый, голубой, зеленый цвета. Первый этаж каждого из этих домов занят лавочкой или магазином: бакалея, сувениры, молочный магазин, книжный, «моды». Книжный магазин находится в голубом доме, где он находился еще тогда, когда Клаус был ребенком и приходил туда покупать бумагу и карандаши.
Назавтра Клаус снова идет на спортивную площадку, на кладбище, на вокзал. Когда он чувствует усталость, то заходит в кафе или садится в сквере. К концу дня он возвращается к Главной площади и входит в книжный магазин.
За прилавком сидит человек с седыми волосами и читает при свете настольной лампы. В магазине полумрак, нет ни одного покупателя. Человек с седыми волосами встает:
— Простите, я забыл зажечь свет.
Зал и витрины освещаются. Человек спрашивает:
— Вы что-нибудь хотите? Клаус говорит:
— Не беспокойтесь. Я просто смотрю.
Человек снимает очки:
— Лукас! Клаус улыбается:
— Вы знаете моего брата! Где он?
Мужчина повторяет:
— Лукас!
— Брат Лукаса. Мое имя Клаус.
— Не шутите, Лукас, прошу вас. Клаус достает из кармана паспорт:
— Посмотрите сами. Мужчина рассматривает паспорт:
— Это ничего не доказывает. Клаус говорит:
— К сожалению, у меня нет иного способа доказать вам, кто я такой. Я Клаус Т. и ищу своего брата Лукаса. Вы с ним знакомы. Он наверняка говорил вам обо мне, о своем брате Клаусс.
— Да, он часто говорил мне о вас, но я, должен признаться, никогда не верил в ваше существование.
Клаус смеется:
— Когда я кому-нибудь рассказывал о Лукасе, мне тоже не верили. Смешно, вы не находите?
— Нет, не особенно. Давайте присядем вот здесь.
Он показывает на низкий столик и кресла в глубине магазина, возле стеклянной двери, распахнутой в сад.
— Если вы не Лукас, я должен представиться. Меня зовут Петер. Петер Н. Но если вы не Лукас, то почему вы зашли именно сюда?
Клаус говорит:
— Я приехал вчера вечером. Во-первых, я по шел к дому Бабушки, но он больше не существует. На его месте находится спортивная площадка Я вошел сюда, потому что, когда я был ребенком, здесь тоже был книжный магазин. Мы часто заходили в него за бумагой и карандашами. Я до сих пор помню человека, который работал в нем. Бледный и тучный человек. Я надеялся здесь застать его.
— Виктор?
— Я не знаю его имени. Я никогда его не знал.
— Его звали Виктор. Он умер.
— Естественно. Уже тогда он был немолод.
— Конечно.
Петер смотрит, как сад погружается в сумерки. Клаус говорит:
— Я наивно полагал, что после стольких лет найду Лукаса в Бабушкином доме. Где он?
Петер продолжает смотреть в темноту:
— Не знаю.
— Кто-нибудь в этом городе может это знать?
— Нет, не думаю.
— Вы хорошо его знали?
Петер смотрит Клаусу прямо в глаза:
— Настолько, насколько можно кого-нибудь знать.
Петер перегибается через стол, сжимает Клаусу плечи:
— Хватит, Лукас, прекратите эту комедию! Зачем вам это нужно! Разве вам не стыдно так со мной поступать?
Клаус высвобождается, встает:
— Я вижу, что вы с Лукасом были очень близки.
Петер падает в кресло:
— Да, очень. Простите меня, Клаус. Я познакомился с Лукасом, когда ему было пятнадцать лет. В тридцать лет он исчез.
— Исчез? Вы хотите сказать, он уехал из этого города?
— Из этого города, а может быть, из страны. А сегодня он возвращается под другим именем. Мне всегда казалась глупой эта игра с вашими именами.
— У нашего Дедушки было двойное имя Клаус-Лукас. Мать, очень привязанная к своему отцу, дала нам эти два имени. Перед вами не Лукас, Петер, а Клаус.
Петер встает:
— Хорошо, Клаус. В таком случае я должен передать вам то, что вручил мне ваш брат Лукас. Подождите меня.
Петер поднимается в квартиру и вскоре возвращается с пятью толстыми школьными тетрадями:
— Вот, держите. Они предназначены вам. Вначале их было гораздо больше, но он все время перечитывал их, исправлял, выбрасывал все, что не было необходимым. Если бы у него хватило времени, я думаю, он бы выбросил все.
Клаус качает головой:
— Нет не все. Он бы оставил главное. Для меня. Он берет тетради. Он улыбается:
— Наконец-то перед нами доказательство существования Лукаса. Спасибо, Петер. Их никто не читал?
— Кроме меня никто.
— Я остановился в гостинице напротив. Я вернусь.
* * *
Клаус читает всю ночь, иногда отрывается от страницы, смотрит на улицу.
Над книжным магазином два из трех окон квартиры долго остаются освещенными, третье окно темно.
Утром Петер поднимает железную штору магазина, Клаус ложится. Днем Клаус выходит из гостиницы, обедает в одном из людных кафе города, где в любое время дня подают горячую пищу.
Небо затянуто облаками. Клаус возвращается на спортивную площадку, садится на берегу реки. Он сидит там, пока не начинает темнеть и первые капли дождя не капают на землю. Когда Клаус возвращается на Главную площадь, книжный магазин закрыт. Клаус звонит во входную дверь. Петер высовывается из окна:
— Дверь не закрыта. Я ждал вас. Поднимайтесь.
Клаус застает Петера на кухне. На плите дымятся кастрюли. Петер говорит:
— Ужин еще не готов. У меня есть водка. Хотите?
— Да. Я прочел тетради. Что случилось потом? После смерти мальчика?
— Ничего. Лукас продолжал работать. Он открывал магазин утром, закрывал вечером. Он обслуживал покупателей молча. Он почти перестал говорить. Некоторые думали, что он немой. Я часто навещал его, мы молча играли в шахматы. Он играл плохо. Он перестал читать, писать. Думаю, он ел очень мало и почти не спал. В его комнате свет горел всю ночь, но его там не было. Он бродил по темным улицам города и по кладбищу. Он говорил, что идеальное место для сна — это могила какого-нибудь любимого человека.
Петер встает, разливает водку. Клаус говорит:
— А что было потом? Продолжайте, Петер.
— Хорошо. Пять лет спустя, во время строительства спортивной площадки, мне стало известно, что обнаружили труп женщины, зарытый на берегу реки, около дома Бабушки. Я предупредил об этом Лукаса. Он поблагодарил меня и на следующий день исчез. С тех пор никто его не видел. Он положил на письменный стол письмо, в котором оставлял мне дом и книжный магазин. Видите ли, Клаус, самое грустное в этой истории то, что тело Ясмины так и не было идентифицировано. Власти закрыли дело. Со времени революции и войны в земле этой несчастной страны полно трупов, и этот труп мог принадлежать любой женщине, которая попыталась перейти границу и подорвалась на мине. Лукаса бы не стали допрашивать.
Клаус говорит:
— Теперь он мог бы вернуться. За истечением срока давности.
— Да, я думаю, двадцать лет считаются сроком давности.
Петер смотрит Клаусу в глаза:
— Вот именно, Клаус. Теперь Лукас мог бы вернуться.
Клаус выдерживает взгляд Петера:
— Да, Петер. Возможно, Лукас вернется.
— Говорят, он скрывается в лесу и после наступления ночи приходит и бродит по улицам города. Но это только слухи.
Петер качает головой:
— Пойдемте ко мне в комнату, Клаус. Я покажу вам записку Лукаса.
Клаус читает:
Я оставляю дом и книжный магазин в том же доме Петеру Н. - при условии, если они будут сохраняться е, — до моего возвращения или, если его не произойдет, до возвращения моего брата Клауса Т.
Подпись: Лукас Т.
Петер говорит:
— Это он подчеркнул слова «в том же виде». Теперь, кто бы вы ни были: Клаус или Лукас, этот дом принадлежит вам.
— Ну что вы, Петер, я приехал ненадолго, у меня виза только на тридцать дней. Я гражданин другой страны, а, как вы знаете, ни один иностранец не может иметь здесь собственность.
Петер говорит:
— Но вы можете принять деньги, являющиеся доходом от книжного магазина, — уже двадцать лет я ежемесячно откладываю их в банк.
— На что же вы живете?
— Я получаю пенсию как чиновник и сдаю дом Виктора. Я занимаюсь книжным магазином только ради вас двоих. Я тщательно веду счета, вы можете проверить.
Клаус говорит:
— Спасибо, Петер. Мне не нужны деньги и мне совершенно не хочется проверять ваши счета. Я приехал только для того, чтобы увидеть брата.
— Почему вы ему никогда не писали?
— Мы решили расстаться. Разлука должна была быть полной. Границы было недостаточно, нужно было еще молчание.
— И все же вы вернулись. Зачем?
— Испытание длилось достаточно. Я усталый, больной человек. Я хочу снова увидеть Лукаса.
— Вы прекрасно знаете, что вы его не увидите.
Из соседней комнаты раздается женский голос:
— У нас кто-то есть? Кто это, Петер? Клаус смотрит на Петера:
— У вас есть жена? Вы женились?
— Нет, это Клара.
— Клара? Она не умерла?
— Да, все думали, что она погибла. Но она просто была в тюрьме. Вскоре после исчезновения Лукаса она вернулась. У нее не было ни денег, ни работы. Она искала Лукаса, я взял ее к себе, то есть сюда. Она живет в маленькой комнате, в комнате мальчика. Я забочусь о ней. Вы хотите ее увидеть?
— Да, я хотел бы ее увидеть.
Петер открывает дверь в комнату. Клара сидит в кресле-качалке около окна, ноги ее укрыты одеялом, на плечах шаль. Она держит книгу, но не читает. Ее взгляд затерялся в открытом окне. Она раскачивается.
Клаус говорит:
— Добрый вечер, Клара.
Клара не смотрит на него, она декламирует ровным голосом:
— Как всегда идет дождь. Мелкий холодный дождь, он падает на дома, на деревья, на могилы. Когда они ко мне приходят, дождь струится по их бесплотным лицам. Они смотрят на меня, и холод становится сильнее. Стены не защищают меня от него. Стены никогда не могли меня защитить. Их надежность — только иллюзия, их белизна — сплошная грязь.
Ее голос внезапно меняется:
— Я голодна, Петер! Когда мы будем есть? Вы вечно опаздываете с едой.
Петер возвращается на кухню, Клаус говорит:
— Это я, Клара.
— Это ты?
Она смотрит на Клауса, протягивает ему руки. Он встает перед ней на колени, обнимает ее ноги, кладет голову ей на колени. Клара гладит его по волосам. Клаус берет ладонь Клары, прижимает ее к своей щеке, к губам. Ладонь высохшая, худая, она покрыта старческими пятнами.
Она говорит:
— Ты оставил меня одну надолго, слишком надолго, Томас.
Слезы текут у нее по щекам. Клаус вытирает их своим носовым платком:
— Я не Томас. Вы совершенно не помните Лукаса?
Клара закрывает глаза, качает головой:
— Ты не изменился, Томас. Ты немного постарел, но ты все тот же. Поцелуй меня.
Она улыбается, обнажая беззубый рот.
Клаус отступает назад, встает. Он идет к окну, смотрит на улицу. Главная площадь пуста и темна под дождем. Только освещенный вход в Большую Гостиницу выступает из темноты.
Клара снова начинает раскачиваться:
— Уходите. Кто вы такой? Что вы делаете у меня в комнате? Почему Петер не идет? Мне нужно поесть и ложиться спать. Уже поздно.
Клаус выходит из комнаты Клары, приходит к Петеру на кухню:
— Клара просит есть.
Петер относит Кларе поднос с едой. Когда он возвращается, то говорит:
— Она очень внимательно относится к еде. Я отношу ей поднос с едой три раза в день. К счастью, благодаря лекарствам она много спит.
— Она для вас тяжелая обуза.
Петер раскладывает по тарелкам рагу с макаронами:
— Нет, не очень. Она мне не мешает. Она обращается со мной, как со слугой, но мне это безразлично. Ешьте, Клаус.
— Я не голоден. Она никогда не выходит на улицу?
— Клара? Нет. Ей не хочется и, в любом случае, она бы заблудилась. Она много читает и любит смотреть на небо.
— А полуночник? Он должен был жить напротив, там, где сейчас находится гостиница.
Петер встает:
— Да, как раз там. Я тоже не голоден. Давайте выйдем на улицу.
Они идут по улице. Петер показывает на один дом:
— Я в то время жил здесь. На втором этаже. Если вы не устали, я могу вам также показать дом, где жила Клара.
— Я не устал.
Петер останавливается перед одноэтажным домом на Вокзальной улице:
— Вот здесь. Этот дом скоро снесут, как почти все дома на этой улице. Они слишком старые, в них нет удобств.
Клаус вздрагивает:
— Давайте вернемся. Я замерз.
Они расстаются перед входом в гостиницу. Клаус говорит:
— Я несколько раз ходил на кладбище, но не нашел могилы Бабушки.
— Я завтра покажу вам ее. Приходите в книжный магазин в шесть часов вечера. Еще будет светло.
В заброшенной части кладбища Петер втыкает в землю зонтик:
— Вот здесь эта могила.
— Как вы можете знать наверняка? Здесь одни сорняки, нет даже креста. Ничего нет. Вы можете ошибиться.
— Ошибиться? Знали бы вы сколько раз я приходил сюда за вашим братом Лукасом. И позже, когда его уже не было. Это место стало для меня целью почти ежедневной прогулки.
Они возвращаются в город. Петер занимается Кларой, потом они пьют водку в бывшей комнате Лукаса. Дождь падает на подоконник, капает в комнату. Петер идет за тряпкой, чтобы подтереть воду.
— Расскажите мне о себе, Клаус.
— Мне нечего сказать.
— Там у вас жизнь проще?
Клаус пожимает плечами:
— Это общество, основанное на деньгах. Там нет места вопросам, касающимся жизни. Я прожил тридцать лет в смертельном одиночестве.
— У вас никогда не было жены, детей?
Клаус смеется:
— Женщины были. Много женщин. Детей не было. — Помолчав, он спрашивает: — Что вы сделали со скелетами, Петер?
— Повесил их назад. Вы хотите их увидеть?
— Не нужно беспокоить Клару.
— Мы не будем заходить к ней в комнату. Есть другая дверь. Вы не помните об этом?
— Как я могу об этом помнить?
— Вы могли бы заметить ее, когда проходили мимо. Это первая дверь слева на площадке второго этажа.
— Нет, я ее не заметил.
— Правда, эта дверь сливается с обивкой стены.
Они вошли в небольшое помещение, отделенное от комнаты Клары тяжелым занавесом.
Петер зажигает карманный фонарик, освещает скелеты.
Клаус шепотом говорит:
— Их трое. Петер говорит:
— Вы можете говорить обычным голосом. Клара не проснется. Она принимает сильное снотворное. Я забыл сказать вам, что Лукас вырыл тело Матиаса через два года после погребения. Он объяснил мне, что так для него проще, он устал ночевать на кладбище, чтобы мальчику не было страшно.
Петер освещает тюфяк, лежащий под скелетами:
— Он спал здесь.
Клаус дотрагивается до тюфяка и лежащего сверху серого армейского одеяла:
— Здесь тепло.
— Что вы надумали, Клаус?
— Я хотел бы, если вы не против, Петер, поспать здесь хотя бы одну ночь.
— Вы у себя дома
.
Протокол допроса, составленный властями города К. и направленный в посольство Д.
Содержание: Запрос о репатриации вашего гражданина Клауса Т., в настоящий момент пребывающего в тюрьме города К.
Клаус Т., пятидесяти лет, обладает действительным заграничным паспортом с тридцатидневной туристической визой, прибыл в наш город второго апреля настоящего года. Он снял комнату в единственной гостинице города, Большой Гостинице, расположенной на Главной площади.
Клаус Т. провел три недели в гостинице, вел себя как турист, гулял по городу, посещал исторические места, питался в ресторане гостиницы или в одном из людных кафе города.
Клаус Т. часто заходил в книжный магазин напротив гостиницы за бумагой и карандашами. Зная язык нашей страны, он охотно беседовал с хозяйкой книжного магазина, мадам В., а также с другими лицами в общественных местах.
По истечении трех недель Клаус Т. попросил у мадам Б. сдать ему две комнаты над книжным магазином, на месяц. Поскольку он предложил солидную сумму, госпожа Б. уступила ему свою квартиру, а сама поехала жить к своей дочери, проживающей неподалеку.
Клаус Т. трижды запрашивал о продлении визы, и получал его без затруднений. На четвертый же его запрос о продлении визы в августе месяце последовал отказ. Клаус Т. совершенно с этим не посчитался, и из-за халатности наших служащих так продолжалось до октября месяца. 30 октября в ходе обычной проверки документов сотрудники нашей местной полиции констатировали, что документы Клауса Т. недействительны.
К этому моменту у Клауса Т. кончились деньги. Он задолжал госпоже Б. квартплату за два месяца, почти ничего не ел, ходил по бистро и играл на губной гармошке. Пьяницы давали ему выпить, госпожа Б. каждый день приносила ему немного супа.
В ходе допроса Клаус Т. заявил, что родился в нашей стране, что провел детство в нашем городе, у бабушки, и заявил, что хочет остаться здесь до возвращения своего брата Лукаса Т. Вышеуказанный Лукас Т. не значится ни в одной домовой книге города К. Клаус Т. тоже.
Мы просим вас оплатить прилагающийся счет (штраф, судебные издержки, квартплата госпожи Б.) и репатриировать Клауса Т. под вашу ответственность.
Подпись
по поручению властей города К.: И. С.
Post- scriptum:
Естественно, в целях безопасности мы изучили рукопись, находящуюся в распоряжении Клауса Т. Он утверждает, что эта рукопись доказывает существование его брата Лукаса, который будто бы написал ее большую часть, тогда как он, Клаус, добавил только последние страницы, главу восемь. Но почерк совершенно одинаковый от начала до конца, и листы бумаги не обнаруживают признаков старения. Весь текст написан одновременно, одним и тем же человеком, в период времени, не превышающий шести месяцев, то есть самим Клаусом Т. во время его пребывания в нашем городе.
Что касается содержания текста, то речь идет о вымысле, так как ни описанные события, ни действующие лица никогда не существовали в городе К., за исключением одного лица, а именно так называемой бабушки Клауса Т., следы которой мы обнаружили. Эта женщина действительно владела домом на месте теперешней спортивной площадки. Она умерла тридцать пять лет назад, не оставив наследников, и фигурирует в наших архивах под именем Марии З., в замужестве В.
Возможно, в годы войны ей назначалось опекунство над одним или двумя детьми.