1

Воскресенье, 15 июля,

1521 год от P. X.

Кайо-Уэсо, Флорида

Брат Бартоломе де лас Касас из Ordo fratrum Praedicatorum, ордена святого Доминика, услышал приближение гигантской волны еще до того, как ее увидел. Из разорванного штормом мрака возникла стена воды, подобная завывающему дикому зверю, она неуклонно подбиралась к корме нагруженного сокровищами галеона «Дева Мария Заступница». Брюхо волны было черным, как царившая вокруг ночь, громадные, мертвенно-зеленые плечи устремились вперед, над ними возвышалась косматая голова, окутанная белыми хлопьями пены и солеными брызгами, которые швыряли в нее призрачные щупальца ветра.

Волна выросла над кормой стонущего корабля, точно падающая стена, она толкала галеон, и тот летел вперед, словно щепка в распухшей от дождя канаве. Клокочущий водоворот поднимался все выше и выше, заполняя собой темное небо над охваченным ужасом монахом, и вдруг набросился на корабль, будто пронзительно вопящий, разъяренный демон моря. И в этот момент брат Бартоломе понял, что его жизнь подошла к концу.

Он ждал смерти, беспомощно скорчившись на палубе вместе с другими пассажирами, севшими на корабль в Гаване. Среди них был сын губернатора, юный дон Антонио Веласкес, который направлялся домой в Испанию, чтобы получить там образование, достойное молодого человека из знатного рода. Несколько членов команды отчаянно сражались с ураганом, пытаясь спустить на воду маленькие лодочки, закрепленные над грот-люком, в то время как остальные сгрудились на баке. Никто не захотел оставаться внизу в такую жуткую погоду — уж лучше увидеть приближение своей судьбы, какой бы ужасной она ни была, чем запереться внутри протекающего, темного гроба и ничего не знать.

На них обрушились потоки дождя, обрывки стакселя громко хлопали на яростном ветру, тросы и снасти стучали по рваной парусине, точно градины по барабану. Остальные паруса превратились в лохмотья, утлегарь полностью отвалился, а бушприт превратился в обломки.

Где-то внутри корпуса наверняка появилась пробоина, потому что «Дева Мария Заступница» с каждой минутой двигалась все медленнее, а на корме плескалась вода. Плавучий якорь оторвался, и теперь лишившийся управления корабль несся вперед, подгоняемый в спину ветром. Грот-мачта стонала и скрипела, море безжалостно набрасывалось на борта. Все знали, что галеон не продержится и часа, не говоря уже о том, чтобы пережить ночь.

Брат Бартоломе повернул голову как раз в тот момент, когда над кораблем нависла огромная смертоносная волна, и у него осталось одно короткое мгновение, чтобы попытаться спасти себя и свой драгоценный груз. Когда на него набросилось злобное чудовище, он, почти не задумываясь, рухнул на мокрую палубу и крепко вцепился в якорную цепь, которая валялась между лебедкой и кнехтом.

Волна с громоподобным ревом налетела на корабль, и тут же из самого нутра галеона раздался еще более жуткий звук — громкий пронзительный скрежет, когда киль налетел на скрытую под водой линию рифов и с грохотом сел на мель, застряв между двумя невидимыми рядами коралловых челюстей. «Дева Мария Заступница» замерла на месте, а в следующее мгновение грот-мачта с громким треском рухнула и утащила за собой в бушующее море реи и перекладины.

Не встречая на своем пути препятствий, волна промчалась по палубе, поглотила замершую от ужаса команду, уничтожила все лодки и погребла брата Бартоломе под тоннами удушающей воды. Она попыталась расцепить его руки, увлекая за собой тяжелую сутану, но ему удалось не разжимать пальцы до тех пор, пока огромная зеленая стена не унеслась дальше. Он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, и сразу понял, что остался единственным живым существом на палубе. Всех остальных смыло за борт, кроме юного дона Антонио, который лежал, точно сломанная детская игрушка, запутавшись в снастях и кофель-нагелях кофель-планки фок-мачты. У него была пробита голова, и серое вещество вытекало из-под капюшона. Широко раскрытые глаза невидяще уставились в неприветливые небеса. Для него уже не будет школы в Испании.

Брат Бартоломе оглянулся на корму, но увидел только стену из непроглядного мрака. С трудом встав на колени, он начал поспешно стаскивать черную сутану, понимая, что, если окажется за бортом, промокшая ткань утащит его на дно и ему придет конец. Как только он избавился от сутаны, без всякого предупреждения налетела вторая волна.

На этот раз монах не успел ухватиться за якорную цепь, его подбросило, потом перевернуло в воздухе и отшвырнуло на спутанные снасти на носу корабля. Он ударился головой о поручни и почувствовал обжигающую боль, когда обломок дерева вонзился ему в горло, а в следующее мгновение брат Бартоломе перелетел через леер и так стремительно погрузился в воду, что жесткие кораллы ободрали ему спину и плечи. Придавленный огромным весом, монах ничего не смог сделать, когда волна сорвала с него остатки одежды и потащила по дну. Он заставил себя задержать дыхание и, дико размахивая руками, начал всплывать на поверхность, подняв вверх лицо.

Наконец ему удалось вырваться из жуткой хватки волны, и он принялся жадно, глубоко дышать, одновременно выплевывая морскую воду. Но на него тут же набросилась следующая волна и потащила вперед и вниз, так что он не успел набрать воздуха перед тем, как его поглотила стихия. Брата Бартоломе снова швырнуло на дно, и он почувствовал, как жесткий песок и кораллы впиваются в кожу, но сумел выбраться на поверхность и сделать новый мучительный вдох.

Когда на него налетела четвертая волна, он вдруг почувствовал под собой не кораллы, а песок на поднимающемся полого вверх дне, и ему почти ничего не пришлось делать, чтобы выплыть на поверхность. Брат Бартоломе споткнулся и из последних сил двинулся к берегу, когда море с шипением откатилось назад, причем течение было таким мощным, что монах рухнул на колени. Он пополз, снова поднялся и на подгибающихся ногах, охваченный отчаянием, устремился вперед, подсознательно понимая, что еще одна волна, такая же могучая, как первая, может отнять у него жизнь в тот момент, когда спасение уже совсем близко.

Брат Бартоломе снова споткнулся на предательском песке, цепляющемся за ноги, и чудом сумел сохранить равновесие. Он сделал шаг, потом еще один, моргая в потоках косого, слепящего дождя. Впереди, на границе широкого светлого пляжа, виднелась более темная линия веерных пальм и кокосовых деревьев, чьи стволы гнулись под порывами ревущего ветра и потоками дождя. Не успевшие созреть плоды срывались с веток и, подобно пушечным ядрам, с громким стуком падали на землю. Брат Бартоломе задыхался, ему казалось, будто ноги превратились в неподъемные гири, но, по крайней мере, он выбрался из безумного, пытавшегося утащить его за собой прибоя, с оглушительным ревом бушевавшего за спиной.

Монах с трудом поднялся по песчаному склону. Наконец он оказался над местом кораблекрушения и повернулся, чтобы посмотреть на море. Он без сил опустился на колени, обнаженный, если не считать превратившихся в лохмотья льняных чулок и нательной рубашки. Брат Бартоломе все еще был напуган до смерти, но, глядя в пронзительно вопящую ночь, заплакал от облегчения. По милости Божьей и благодаря нескончаемым чудесам самых тайных и жутких Гончих Бога ему посчастливилось спастись.

Сквозь стену дождя брат Бартоломе видел увенчанную клочьями белой пены прерывистую линию рифов, на которые налетел корабль, но больше ничего. Где-то там, окутанный мраком, умирал галеон «Дева Мария Заступница», его рвали на части зубы прибрежных кораллов, а капитан и команда встретили свою печальную судьбу, оставив брата Бартоломе в полном одиночестве в этом кошмарном месте. Он неожиданно вспомнил о своей миссии и, засунув руку под остатки одежды, попытался нащупать пакет, завернутый в кусок промасленной кожи и надежно закрепленный на поясе.

И отчаянно закричал, присоединив свой голос к пронзительному вою ветра. Кодекс исчез, а вместе с ним исчезла последняя, самая великая тайна дьявольского еретика и врага Бога, Эрнана Кортеса, маркиза дель Валье де Оахака.

 

2

Понедельник, 24 декабря 1962 года

База военно-воздушных сил «Макдилл»,

Тампа, Флорида

Иногда, подобно мощному взрыву водородной бомбы, два небольших фактора, незначительных по отдельности, вместе могут привести к жутким последствиям. В данном случае двумя такими факторами стали вечеринка перед Рождеством, после которой майор Бак Тайнан страдал от жуткого похмелья, и проржавевший игольчатый клапан в расположенном по правому борту внешнем двигателе стратегического бомбардировщика «Б-47», прозванного «Матушкой Гусыней».

В обязанности Тайнана как командира и пилота корабля входило «запирать квадрат», иными словами, он летал на «Гусыне» по одному и тому же маршруту: из «Макдилла» на запад, в точку, обозначенную координатами неподалеку от полуострова Юкатан, затем на юго-восток, в другую точку возле Кингстона на острове Ямайка, поворачивал на восток, к островам Теркс и Кайкос, почти по границе воздушного пространства Кубы около Гуантанамо. После Теркс и Кайкос он возвращал «Матушку Гусыню» в ее гнездо в «Макдилле» как раз к завтраку: два яйца-пашот с беконом и картофель по-домашнему.

Патрулирование занимало примерно пять часов, но ни разу изящный бомбардировщик со стреловидными крыльями не находился дальше чем на девяносто минут от своей главной цели на случай войны — Гаваны. С момента октябрьского кризиса, когда Кеннеди и Хрущев столкнулись друг с другом по поводу русских ракет, Тайнан и дюжина других экипажей «Б-47» летали одним и тем же разведывательным маршрутом двадцать четыре часа в сутки семь раз в неделю. С помощью «Б-47» на базе «Макдилл» и «У-2» в «Эдвардсе», штат Калифорния, американцы полностью контролировали Кастро.

Внешне «Матушка Гусыня» выглядела идеально обтекаемой аэродинамической красоткой. Однако внутри ее было так же тесно, как в стиральной машине. Разумеется, никто не подумал о команде, когда создавал эту птичку. Кабина была немного смещена вправо, а слева сделан проход шириной в восемнадцать дюймов. По словам людей, которым Тайнан доверял, самолет спроектировали за один уик-энд в номере отеля в Глендейле, штат Калифорния, и первую модель вырезали из куска пробкового дерева, купленного в местном магазинчике, где продавали товары для занятия разными хобби.

Сиденья располагались одно за другим: штурман-стрелок забирался в нос, второй пилот занимал место над ним и чуть позади, а за ним сидел первый пилот, причем второго пилота и командира корабля закрывала плотная пластмассовая крыша. В случае непредвиденных обстоятельств штурман катапультировался вниз, что было нормально, если самолет находился на достаточной высоте, а второй пилот и командир — вверх.

Туалет в самолете не был предусмотрен, поэтому все пользовались самодельными писсуарами. Кофе в термосах и сэндвичи, завернутые в промасленную бумагу, — вот и вся еда на время полета. «Матушка Гусыня» была вооружена двумя автоматическими орудиями, расположенными в хвостовой части, — не слишком надежно против батарей ракет «земля-воздух» Фиделя, как, впрочем, и любого другого оружия, какое можно встретить на высоте тридцати девяти тысяч футов.

Бомбы, находившиеся на борту, были особой статьей — два термоядерных снаряда «Б-43 МОД-1» длиной двенадцать футов и шесть дюймов, каждый мощностью в одну мегатонну. Один из них мог оставить на месте Гаваны дымящийся кратер. Два — с легкостью превратить верхнюю часть Кубы в кусок расплавленного стекла. Тайнан редко размышлял о подобных вещах; в его задачу входило летать по заданному маршруту, а после отправляться на завтрак. Поднимаясь в воздух тем вечером, он думал о вечеринке и о своей кошмарной головной боли. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось управлять «Матушкой Гусыней».

В течение первого часа после того, как они вылетели с базы, все шло как обычно. Дик Бауман, штурман, безостановочно напевал «Герцога Эрла» и посматривал одним глазом на компас, а другим — на свои карты. Уолли Менг, второй пилот, управлял «Матушкой Гусыней», а Тайнан тем временем дремал, дожидаясь, когда они завершат начальную стадию полета и он пересядет к штурвалу. Снаружи царил непроглядный мрак, было два часа ночи, и впереди оставалась бо льшая часть полета. Кроме весьма сомнительной версии «Герцога Эрла» в исполнении Баумана тишину нарушали лишь монотонное гудение шести моторов «Джей-7» и шорох воздуха, обтекающего корпус самолета на скорости ста пятидесяти миль в час. Тайнан вздохнул, сидя в своей толстой резиновой маске. Ощущение было такое, будто едешь в автобусе.

Поначалу черная туча на горизонте была всего лишь черной тучей на горизонте. Бауман первым заметил ее на крошечном мониторе радара.

— Майор, прямо впереди ураган, — прозвучал в наушниках Тайнана голос штурмана с тягучим выговором уроженца Теннесси.

— В метеосводке о нем что-нибудь говорится?

— Нет, сэр, ни слова.

— Уроды.

— Да, майор, вы совершенно правы.

— На что он похож?

— Серьезный ураган. Возможно, тропический, в тридцати милях от нас, — ответил Бауман.

Тайнан посмотрел на светящийся циферблат индикатора скорости: четыреста двадцать миль в час. Семь миль в минуту. Похоже, через четыре минуты они окажутся в самом сердце урагана. Проклятье!

— Немного неожиданно для этого времени года.

— Да уж, только восвояси он все равно не уберется.

— Мы сможем пролететь над ним?

— Сомневаюсь. Он уходит довольно далеко вверх, сэр.

— С разрядами?

— Скорее всего, — с тревогой в голосе проворчал Бауман. — Мексиканские ураганы, как правило, всегда с электрическими разрядами.

«Б-47» прославился своей капризной электроникой. Меньше всего Тайнану и его команде хотелось лететь на «Гусыне» сквозь грозовой фронт с молниями, имея в грузовом отсеке пару мегатонн смертоносной взрывчатки.

— Проложи курс так, чтобы немного срезать углы. Посмотрим, может, удастся проскочить мимо, — сказал Тайнан.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Бауман.

Тайнан переключил микрофон и обратился к Уолли Менгу, который сидел перед ним в кресле второго пилота:

— Беру управление на себя, Уолли.

Он ухватился за штурвал левой рукой, на мгновение почувствовав, как тот застыл, когда Менг выпустил самолет из-под контроля.

— Птичка твоя, — сказал второй пилот.

— Подтверждаю, — ответил Тайнан и вдруг ощутил, что под шлемом начал собираться пот.

Это больше не было похоже на поездку на автобусе. Сто тонн стали и алюминия летели в сторону гигантской сияющей розетки в небе со скоростью, равной половине скорости звука.

— Новый курс уведет нас на десять градусов в сторону от основного маршрута, и нам придется возвращаться назад. Могут возникнуть проблемы с топливом, — проскрипел Бауман из штурманского отсека в носу самолета.

— К черту топливо. Вводи курс.

— Слушаюсь, сэр.

Неожиданно они оказались на внешней границе грозового фронта, и потоки дождя с такой яростью набросились на «Матушку Гусыню», что видимость стала нулевой. Автопилот взял новый курс, и под тяжелыми ботинками Тайнана зашевелились огромные педали. Прямо перед ними небо озарила вспышка молнии, и Тайнан почувствовал, как его лоб пронзила резкая боль, когда на них налетела звуковая волна. Самолет трясло так, будто он превратился в сорванный с дерева листок.

Именно в этот момент игольчатый клапан внешнего правого сопла треснул и развалился на части. Результат последовал мгновенно: сопло взорвалось, оторвалось от своей усиленной опоры и выпустило ослепительное облако высокооктанового топлива, которое спалило двадцать футов левого крыла «Гусыни».

Потеря мощности, обычно во время старта, являлась одной из нерешенных проблем «Б-47», во всем остальном демонстрировавшего великолепные показатели стабильности. В соответствии с инструкциями по управлению бомбардировщиком при резкой потере мощности, особенно в ситуации, в какой сейчас оказалась «Матушка Гусыня», пилоту предписывалось в течение 1,7 секунды полностью повернуть штурвал в противоположную сторону, чтобы самолет не перевернулся через крыло в результате неравномерной работы двигателей на поврежденном крыле. Однако 1,7 секунды в критической ситуации были недостижимы для пропитанного алкоголем мозга майора Бака Тайнана. К тому времени, когда он вдавил правую ногу в педаль руля направления, прошло целых три секунды.

Он попытался справиться с управлением, но без особого успеха; на «Матушку Гусыню» набросились гравитация и физика. Предсказать конечный результат не составляло труда, и все на борту бомбардировщика знали, что их ждет. Три члена экипажа отреагировали мгновенно и инстинктивно.

Бауман в носовом отсеке ухватился за велосипедные тормозные ручки, находившиеся справа от его сиденья, и сжал их. Боевые заряды под сиденьем выбили люк под поворотным механизмом кресла, и штурмана засосала черная ночь.

К несчастью, механизм подвесной системы парашюта на катапультируемом кресле оторвался, и оно понеслось вниз. Бауман, непрерывно крича, полетел с высоты тридцати семи тысяч футов в темные береговые воды в миле от полуострова Юкатан, и ничто на свете уже не могло замедлить его падения. Вскоре кресло и надежно пристегнутый к нему Бауман достигли максимальной скорости. Поверхность воды была жесткой, как гранит, и Бауман, ударившись о нее, разбился вдребезги.

Уолли Менгу повезло не больше, чем штурману, хотя он до последней запятой выполнил инструкцию по катапультированию в чрезвычайной ситуации. Он убедился, что ремень безопасности плотно затянут, проверил соединительный замок плечевых ремней, затем правой рукой быстро нажал на кнопку отсоединения воздушного и коммуникационного кабелей.

Наконец он ухватился за рычаг включения двигателя катапульты и сжал его. Три боевых заряда взорвались поочередно, и кресло вылетело наверх с ускорением 18g. Но Менг совершил одну-единственную ошибку — среагировал слишком быстро. Невезучий второй пилот подумал, что Тайнан уже катапультировался, а это было не так.

Крыша над головой Менга — изогнутая пластина из противоударного пластика — все еще оставалась закрытой. Он врезался в нее шлемом, в результате чего сама крыша и шлем раскололись, а сила удара размозжила череп Менга, точно яйцо о край чугунной сковороды. Голова вместе с пробитым шлемом выскочила вверх сквозь крышу и составила компанию воющему ветру, который на скорости четыреста миль в час метался над бомбардировщиком.

Шея Менга, оставшаяся без защиты, дернулась назад под напором ветра, и ее перерезали острые края расколотого пластика. Освободившаяся голова вылетела в ночной мрак, вращаясь, точно блестящий мяч для боулинга, и вскоре исчезла в потоках беснующегося дождя.

Тайнан наконец пришел в себя и попытался хотя бы как-то справиться с самолетом. Он сражался с педалями, уставившись на приборы на панели управления, которые либо мигали красным, либо гасли прямо у него на глазах, когда потоки дождя проникали сквозь разбитую крышу и возникало короткое замыкание.

К тому же ситуацию не улучшали густой дым от зарядов из-под катапульт и кровь, хлещущая из тела Уолли Менга, по-прежнему пристегнутого к тлеющему креслу. Бросив последний взгляд на альтиметр, Тайнан увидел, что «Гусыня» снизилась меньше чем до двух тысяч футов, а искусственный горизонт стал казаться на удивление пологим.

Пожар в двигателе прекратился, но надежды выжить у бомбардировщика не было. «Матушку Гусыню» в любом случае ждал конец. Несмотря на две тысячи футов и пологий горизонт, она должна была через несколько секунд рухнуть на землю. Тайнан проверил ремни, сдвинул крышу, закрыл глаза и произнес одно-единственное грязное ругательство, которое шокировало бы его жену, если бы он был женат. Затем он нажал на рычаг и вылетел вверх, в темное, пропитанное дождем небо над джунглями Юкатана.

 

3

Финн Райан сидела на жесткой скамье в одном из огромных читальных залов Архива Индий в испанском городе Севилья, а ее деловой партнер и друг, лорд Билли Пилгрим, изучал очередной пожелтевший пергамент, разглядывая его через лупу, совсем как Шерлок Холмс. Перед Финн стоял ноутбук — две разные технологии рядом и одновременно разделенные промежутком времени в пятьсот лет.

— Я думал, что у монахов, которые переписывали документы, почерк лучше, — проворчал Билли, низко склонившийся над манускриптом.

— Ты ведь специализировался в Оксфорде на испанской литературе, — с улыбкой сказала Финн.

— Я специализировался на литературе, а не на перечне белья, отданного в стирку, чем и являются эти каракули, как будто нацарапанные куриной лапой, — сказал Билли. — Списки грузов и пассажиров, транспортные накладные, писульки одного бюрократа другому по вопросу состояния сахарной промышленности. Жуткая скукотища.

— Индиана Джонс в «Последнем крестовом походе» сказал: «Большая часть археологических изысканий проводится в библиотеке».

— Придурок твой Индиана Джонс, — ответил ее светловолосый спутник. — Что-то я не видел, чтобы он сидел и пялился на старые куски пергамента в пыльных комнатах, затерявшихся в мавзолеях вроде этого. Он бегал и щелкал кнутом, сражался с крысами и змеями и стрелял в людей. По-моему, это гораздо веселее.

— А я, не задумываясь, выберу пыльные комнаты, — возразила Финн. — Других удовольствий с меня на некоторое время хватит.

— Наверное, ты права, — не стал спорить с ней Билли.

Во время последнего приключения на них напали в лондонской подземке, яхта Билли была взорвана прямо у пристани в Амстердаме, они едва не погибли во время тайфуна в Южно-Китайском море, и их выбросило на пустынный остров неподалеку от северного побережья Борнео вместе с командой, состоявшей из потомков китайских воинов. И это было только началом неприятностей.

— Возвращаясь к тому, зачем мы здесь: что в старых записях и транспортных накладных говорится про «Деву Марию Заступницу»? — спросила Финн.

— Что в середине июля тысяча пятьсот двадцать первого года корабль попал в ураган и камнем пошел ко дну неподалеку от Ки-Уэста, который тогда назывался Кайо-Уэсо — остров Костей. Через шесть месяцев после этого корабль «Непорочная Дева», прозванный командой «Cagafuego», был отправлен на место катастрофы, чтобы поднять со дна сокровища, коих было немало.

— «Cagafuego»? — переспросила Финн.

— Если тебе интересно, в приблизительном переводе это означает «огненный сортир».

— Забудь, что я тебя об этом спрашивала, — откликнулась Финн. — И что было дальше?

— Они достали со дна практически все и именно по этой причине про обломки забыли. Кроме того, им удалось подобрать одного человека, спасшегося с затонувшего корабля, — монаха-доминиканца Бартоломе де лас Касаса. Кстати, его имя возникает несколько раз. Видимо, он был важной фигурой.

— Неужели это просто совпадение? — пробормотала Финн.

— Совпадение?

— Отец часто рассказывал о человеке с таким именем, когда во времена моего детства работал на раскопках в Мексике и Центральной Америке, — объяснила она. — Тот Бартоломе де лас Касас тоже был доминиканцем и входил в число монахов, которые пришли в Мексику вместе с Кортесом. Собственно говоря, он был исповедником Кортеса и знал все его тайны, включая местонахождение затерянного храма на Юкатане, где Монтесума спрятал большую часть своих сокровищ. Кортес опасался, что королевский двор Испании с помощью инквизиции объявит его еретиком, чтобы наложить лапу на его золото и драгоценности, поэтому никому не говорил, где находится тот мифический город. Все в мексиканской колонии искали его на протяжении ста лет, а потом о нем забыли, и он превратился в сказку. — Финн пожала плечами. — Предполагается, что там имелся какой-то кодекс, но он тоже стал легендой.

— Кодекс?

— Это своего рода книга: длинные, сложенные гармошкой листы аматля — бумаги, изготовленной из коры фикуса, — заполненные ацтекскими пиктограммами. Один из самых знаменитых — Флорентийский кодекс. Испанская инквизиция попыталась его уничтожить, и ей это почти удалось. Еще имеется Кодекс Ботурини, написанный неизвестным ацтеком лет через десять после того, как туда явился Кортес. Всего их в природе около двенадцати штук, и они рассредоточены по всему миру: Принстон, Национальная библиотека в Париже, библиотека во Флоренции.

— А как насчет Ватикана? — спросил Билли, разглядывая в лупу выцветший пергамент.

— У них один из самых знаменитых, Кодекс Борджа. А что?

— В этом манускрипте постоянно упоминается что-то под названием «Cavallo Nero» и Ватикан, а также повторяется фраза: «Tira de la Ciudad Dorado de Cortez» — «Страницы, посвященные Золотому городу Кортеса». Может быть, это один из кодексов, о которых ты, похоже, так много знаешь?

— Вполне вероятно. «Cavallo Nero» переводится с итальянского как «черный рыцарь», — кивнув, проговорила Финн с волнением в голосе.

— Тайное общество?

— Меня бы это не удивило, — ответила Финн. — В особенности если речь идет о доминиканцах. Они были главной силой, которая стояла за инквизицией. Постоянно все вынюхивали… В общем, что-то вроде религиозного гестапо. Внутренняя служба безопасности пятнадцатого века.

— Но это же Испания, а не Рим, — возразил Билли.

Финн покачала головой.

— Все считают, что инквизиция родилась в Испании, но они ошибаются. Она возникла в Ватикане, при Папе Сиксте Четвертом, том самом, что построил Сикстинскую капеллу и восстановил Ватиканскую библиотеку. Инквизиция продолжает существовать, только теперь она называется Конгрегацией доктрины веры. Это самая старая служба Ватикана.

— «Черные рыцари»… Звучит пугающе, — заметил Билли.

— Если они входили в орден доминиканцев и имели отношение к инквизиции, то можешь не сомневаться, они были очень плохими парнями, — подтвердила Финн и принялась постукивать пальцами по столу. — Интересно, он все еще там? — пробормотала она.

— Что и где?

— «Tira de la Ciudad Dorado de Cortez», — пояснила Финн. — Мне интересно, находится ли он по-прежнему в библиотеке Ватикана.

— Может, он туда и не попал, — почти с надеждой в голосе сказал Билли.

— «Золотой город», — медленно проговорила Финн. — Мой отец не сомневался, что он существует, это был его Священный Грааль.

— А мне казалось, что Грааль нашел сэр Галахад, потом Монти Пайтон, а после него Дэн Браун.

— Ты забыл про Индиану Джонса, — рассеянно добавила Финн.

— Похоже, ты на нем помешана, — заявил Билли. — Или дело в Харрисоне Форде?

— Ш-ш-ш, — прошептала Финн. — Я думаю.

Билли Пилгрим беспокойно поерзал на жесткой скамье.

— И почему, интересно, у меня возникло жуткое ощущение надвигающегося рока?

— Прекрати ворчать, — рассмеялась Финн. — Пойдем поищем севильскую версию «Старбакса» и поговорим про Золотой город.

Через двадцать минут молодой человек в белой рубашке с расстегнутым воротом и в джинсах вышел на Пласа-де-ла-Альянса. Он держал в руке маленькую видеокамеру и был похож на туриста, коим в определенном смысле и являлся.

Площадь была маленькой и уютной, с одной стороны на нее выходила стена из рассыпающегося кирпича и камня — задняя часть церкви, стоящей на параллельной улице. На трех других сторонах расположились маленькие лавочки, включая «Старбакс» на углу. Небольшие апельсиновые деревья с яркими оранжевыми плодами росли по периметру площади, защищая ее от солнца.

В центре находился простой фонтан, какими украшены тысячи подобных площадей по всему городу. Вдоль стены старой церкви стояли столы и стулья, молодой человек сел и принялся медленно снимать на камеру площадь.

Складывалось впечатление, что особое внимание он уделил «Старбаксу», занимавшему первый этаж двухэтажного побеленного здания. Он увеличил изображение и остановился на паре, сидевшей за столиком перед кафе. Молодой человек осторожно вывел картинку на крупный план и сделал несколько снимков, пока не убедился, что их вполне достаточно. Заинтересовавшие его люди с серьезным видом разговаривали о чем-то. Мужчина был светловолосый, с телом пловца, широкоплечий и узкобедрый. Женщина — стройная длинноволосая красавица, как будто сошедшая с прерафаэлитской картины «Леди из Шалот».

Молодой человек в белой рубашке еще раз для вида сделал панорамную съемку площади и положил камеру на маленький столик перед собой. Достав из кармана рубашки мобильный телефон, он набрал международный код, потом код Италии и наконец зональный код 379. Затем ввел семизначный номер. Ему ответили после третьего гудка.

— Да? — ответили ему по-итальянски.

Голос был осторожным и взвешенным, — голос человека, наделенного властью.

— Я их нашел, — ответил молодой человек, сидевший на площади. — Наш связник в Архиве сказал, что они искали документы с информацией, касающейся кодекса.

— Любопытно, — заметил его собеседник. — За последний месяц они уже вторые, кто им интересуется.

— Что мне делать? — спросил молодой человек в белой рубашке.

— Ничего. Последи за ними какое-то время.

— Слушаюсь, ваше преосвященство.

— Первые шаги уже сделаны, — сказал его собеседник. — Мы снова в игре после очень длительного перерыва. Мы должны набраться терпения.

— Да, ваше преосвященство.

— Если они станут слишком любопытными, убери их с игровой доски. И держи меня в курсе.

«Убери их с игровой доски. Иными словами, убей», — подумал молодой человек.

В мобильном телефоне раздались короткие гудки. Молодой человек убрал его обратно в карман рубашки и стал наблюдать за парочкой перед «Старбаксом». Потом вдохнул сладкий аромат апельсиновых деревьев и принялся молиться за души двоих, что сидели за столиком неподалеку от фонтана.

 

4

Макс Кесслер жил в доме 3307 на N-стрит в северо-восточной части Джорджтауна, Вашингтон, округ Колумбия, в двух домах от угла Тридцать третьей улицы и в двух кварталах от магазинов и ресторанов М-стрит. В Джорджтауне таких домов было немного. Он стоял на собственном участке земли и предназначался для одной семьи. Это было его главным достоинством с точки зрения Макса, которого тошнило от мысли о том, что ему пришлось бы делить стену с соседним зданием.

Кроме того, дому добавлял привлекательности тот факт, что в нем жил Джек Кеннеди с 1958 года и до своего переезда в Белый дом. Иногда поздними вечерами, когда Макс разбирал и сортировал свои лучшие находки, он почти слышал голоса Джека и Джеки и почти чувствовал аромат «Флориссимо», любимых духов Джеки, созданных парфюмерным домом «Крид» для Грейс Келли. Иногда он был совершенно уверен, что ощущает роскошный запах недолговечных президентских сигар. Во всех отношениях практичный флегматик, Максимилиан Алоиз Кесслер твердо верил, что в доме обитают призраки двух великих американцев.

Макс Кесслер родился в гостинице «Моника» в шахтерском городке Мисбах на юге Баварии 30 апреля 1945 года, в тот самый день, когда Адольф Гитлер приставил пистолет к виску и совершил самоубийство в Берлине. Отец Макса называл себя Куртом фон Кесслером, хотя не имел никакого права на аристократическую приставку.

Курт фон Кесслер, какого бы он ни был происхождения, являлся полковником «СС» и первым заместителем Рейнхарда Гелена, нацистского штабного офицера и главы разведки, отвечавшего за шпионскую деятельность на территории Советского Союза во время Второй мировой войны.

Когда война докатилась до Германии, Гелен, мастер шпионажа, и его организация перебрались в Баварские Альпы, где ждали прихода американцев, что и объясняет, почему Макс родился в провинции. Когда недавно появившееся на свет ЦРУ предложило Гелену и его группе работать у них, Курт Кесслер, без всякого «фона», вместе с женой и сыном приехал в Америку в рамках широко известной операции «Скрепка», благодаря которой сотни нацистов в послевоенные годы оказались в Америке, причем кое-кто из них был военным преступником.

Курт Кесслер вместе со своим прежним шефом Геленом поселился в Вашингтоне и стал специалистом по сбору разведывательной информации в Южной и Центральной Америке, поскольку продолжал поддерживать связь с десятками прежних приятелей, которые теперь там жили.

Сына Курта, Макса, воспитывали как американца, он учился в американских школах и закончил с высшими баллами Джорджтаунский университет, где специализировался по вопросам Южной Америки и изучал языки. Затем он получил степень по советской политической науке. Макс одинаково свободно и безупречно владел английским, испанским, русским и чешским языками. Разумеется, он разговаривал на высоком немецком своего отца, как уроженец Берлина.

Его отец и мать погибли в автомобильной аварии в 1968 году — Макс только что получил степень. Через две недели после того, как он похоронил родителей, ему предложили работать в ЦРУ.

Он отклонил это предложение в пользу личной независимости и свободы и выбрал для себя работу консультанта, посредника между американским и южноамериканским бизнесом, а также выступал частным советником по вопросам Советского Союза и специализировался на торговых соглашениях со странами Восточного блока.

Воспользовавшись страховкой родителей и собственным трастовым фондом, Макс Кесслер купил дом в Джорджтауне и поселился в нем, устроив там свой офис. Он так и не женился, у него не было детей, любимого времяпрепровождения и друзей. Он никогда не встречался с клиентами да и вообще ни с кем в доме на N-стрит и никогда не готовил еду, предпочитая питаться в ресторанах, которых на М-стрит великое множество. Работа, знания и информация были для него всем. И еще власть.

Макс унаследовал от отца не только деньги и способности к языкам. Курт передал ему свою манию подчинять порядку и каталогизировать каждый аспект собственной жизни. Впрочем, Макс получил в наследство и гораздо менее эфемерные вещи: ему достались архивы отца, которые тот называл «Der Wunderkasten», что в переводе означает «Волшебные ящики».

Всего их насчитывалось пятьсот штук. В каждом лежала тысяча карточек размером три на пять дюймов с аккуратно напечатанными зашифрованными словами (примерно сто пятьдесят слов на каждой карточке), в которых содержались данные из личных архивов Гелена касательно агентов и операций от Владивостока до Москвы и от Ленинграда до Одессы.

Изначально они создавались в качестве копий оригиналов на случай пожара или еще какой-нибудь катастрофы, но в конечном итоге стали билетом, позволившим его владельцу бежать от ужасов конца войны. Собственные копии архива Гелена были эвакуированы на трех грузовиках «Организации Гелена», когда она бежала в Мисбах. Курт Кесслер, раньше Гелена понявший, что гитлеровская Германия потерпела поражение в войне, попросил приятелей из разведывательного управления люфтваффе переснять полмиллиона карточек на пленку в одной из оставшихся кинолабораторий «УФА» в Берлине. Их тайно вывезли из Германии в трех больших бобинах, без труда поместившихся в один чемодан.

Использовав пленки отца в качестве основы для собственной коллекции и разместив их в громадном бомбоубежище на случай атомной войны, которое Джек Кеннеди тайно построил в подвале дома на N-стрит, Макс Кесслер добавил к отцовскому наследству свои досье. За первые десять лет он удвоил размеры доставшегося ему архива, за следующие десять число досье выросло в четыре раза.

С появлением компьютеров в мире Макса Кесслера ничего не изменилось. Он печатал каждую карточку на надежной пишущей машинке «Ай-би-эм икзекьютив», а ленты после использования уничтожал в камине гостиной. В 1990 году Макс купил камеру фирмы «Кодак» для съемки микрофиш, установил ее в подвале и начал медленно и целенаправленно переносить свои досье с карточек на пленку, как до него это сделал его отец.

С тех пор он хранил карточки только за последние пять лет, а остальное отправлял в архив. Макс Кесслер не держал в доме шифр, который использовал для перенесения информации на карточки. Отдельные картотечные ящики, стоявшие в подвале, все до одного были заперты и находились под сигнализацией. Микрофильмы лежали в огнеупорном сейфе, тоже подключенном к охранной системе. Сам вход в бомбоубежище был замаскирован, закрывался на ключ и контролировался сигнализацией.

В качестве дополнительного элемента эффективного ведения дел Макс Кесслер снимал на пленку чеки, полученные от клиентов, а сами чеки относил в банки, которые постоянно менял, переезжая из штата в штат. Затем он переводил деньги в швейцарский банк, по его мнению остававшийся самым надежным, несмотря на недавние проблемы в связи со счетами, относившимися к холокосту. Отец Макса открыл счет в женевском банке «Баэр и Сай» в 1945 году, то есть когда Макс родился. И у них ни разу не возникло никаких проблем, и они ни разу не столкнулись с бестактностью или неблагоразумием служащих. Старший Кесслер вел свои дела напрямую с Джозефом Баэром, Макс — с его сыном Фрицем.

Для Макса доверие было ругательным словом. На восточной и западной стенах дома имелось только по одному чердачному окну, и оба были затянуты поляризационной пленкой. Улица, на которую выходила задняя стена, заканчивалась тупиком, и Макс распорядился установить там инфракрасные камеры. Каждый день он проверял свой дом на предмет электронных жучков, а также установил на внешних стенах шесть цифровых камер наблюдения. И даже не рассматривал возможность использования мобильного телефона или «электронного помощника».

Один из университетских преподавателей Макса как-то раз сказал своему коллеге по поводу эссе, написанного аккуратным почерком с крошечными буковками, что это произведение асоциального противника технического прогресса. Сокурсники по большей части считали Макса чудаком и старались держаться от него подальше.

В этот конкретный день Макс отправился на ланч в «Леопольд», маленькое кафе-ресторан, расположившееся во дворе неподалеку от Кадис-элли, узкой пешеходной улочки рядом с М-стрит. Он заказал то, что обычно ел днем: мидии в белом вине с приправленным зеленью картофелем, шоколадный мусс с ореховым мороженым и немецкий кофе с вишневым бренди, сахаром и взбитыми сливками — единственная ситуация, когда он употреблял спиртное в каком бы то ни было виде.

Без пяти два Макс Кесслер завершил трапезу, заплатил, оставив полагающиеся чаевые, и прошел по Кадис-элли до М-стрит. Ровно в два часа дня черный «линкольн таун кар» проехал по М-стрит на запад и остановился у тротуара около Кесслера. Макс открыл заднюю дверцу и уселся на черное кожаное сиденье.

— Третий участок, — сказал он, и машина покатила вперед.

Третьим участком была парковая скамейка на Национальной аллее перед Музеем естественной истории, прямо напротив Смитсоновского института. Чтобы попасть туда, требовалось проделать сложные маневры по лабиринту вашингтонских улиц с односторонним движением. Машина остановилась перед музеем со стороны Мэдисон-драйв, Кесслер перешел на другую сторону и свернул на широкую дорожку, усыпанную гравием. Как обычно, трава в аллее была пятнистой, коричневой оттого, что за ней никто не ухаживал, и сожженной солнцем, собачьими экскрементами и мочой, не говоря уже о мусоре, что, в общем, было неудивительно после одиннадцатого сентября, когда городские власти убрали все урны, посчитав их потенциальными целями для орд смуглых террористов.

Макс посмотрел вдоль аллеи на Капитолий, думая о том, что именно в Конгрессе и сенате заседают настоящие террористы. Кесслер называл их деятельность «терроризмом жадности и глупости». Впрочем, это не имело значения. У него имелись досье на каждого, к тому же он заработал кучу денег, продавая их секреты тем, кого они интересовали.

Кесслер сел на обозначенную скамейку, сложил маленькие руки на коленях и стал ждать. Через пять минут его будущий клиент опустился на скамью рядом с ним. Он оказался крупным мужчиной, высоким, широкоплечим, в дорогом, сшитом на заказ костюме, в котором он выглядел как адвокат или банкир. Картину дополняли сильный загар, выгоревшие на солнце волосы и светло-голубые жесткие глаза.

— Что вам известно про Ангела Гусмана? — спросил мужчина с жесткими глазами.

— Очень многое, — ответил Кесслер, подготовленный к этому вопросу.

— Расскажите.

— Он мексиканский военачальник. Со стороны отца является внебрачным внуком доктора Арнульфо Ариаса, который три срока был президентом Панамы. Со стороны матери он внук проститутки из города Мехико. Гусмана считают абсолютно безумным. Он собирает изуродованные половые органы своих врагов так же, как солдаты коллекционировали во Вьетнаме уши. Кроме того, он последний из великих кокаинистов, людей вроде Пабло Эскобара. Гусман хочет использовать все свои деньги и власть, чтобы превратить Юкатан в отдельный штат, а после организовать Мексиканскую революцию. По общему мнению, он мечтает стать королем.

Макс Кесслер замолчал.

— И все? — спросил мужчина, сидевший с ним рядом. — Это я мог прочитать и в Википедии.

— Разумеется, это не все, — ответил Кесслер. — Досье на сеньора Гусмана достаточно большое и подробное. Сексуальные привычки, необычное беспокойство по поводу желудка. Страх перед лифтами. Личные радиокоды. Имена ключевых людей в его организации, как в Мексике, так и в других местах, местонахождение штаба в джунглях Кинтана-Роо.

— Господи, вам все это известно?

— И даже больше, — кивнул Кесслер.

— Как я могу получить эту информацию?

— Вы ее получите, если заплатите мне много денег.

— Сколько?

— Двести пятьдесят тысяч долларов, — прямо сказал Кесслер.

— Вам не кажется, что это немного слишком?

— Вы можете себе позволить выложить такую сумму.

— И тем не менее речь идет об огромных деньгах.

— В таком случае не платите.

— Ваш отец был нацистом, верно?

— Триста тысяч долларов, — прошептал Кесслер.

— Хорошо. Когда я могу получить досье?

— Как только заплатите деньги, — ответил Кесслер.

— Половина после того, как вы отдадите мне досье, остальное — когда я его прочитаю.

— Не говорите глупостей, — сказал Кесслер. — Я получаю всю сумму и отдаю вам досье. Жесткая копия, микрофильм или микрофиша. Если хотите, я перепишу все на флешку. Мне без разницы.

Использование флешек стало единственной уступкой Кесслера технологиям двадцать первого века, но исключительно из соображений удобства транспортировки.

— Да вы шутите! — вскричал мужчина. — Вы рассчитываете, что я заплачу такие огромные деньги за кота в мешке?

— Я ни на что не рассчитываю, — сказал Кесслер и встал. — И я никогда не шучу. Спросите у своего отца. Триста пятьдесят тысяч.

— Вы сказали, триста!

— Мне не нравится ваш тон, — ответил Кесслер. — Сообщите мне свое решение.

Он посмотрел на часы. Машина будет ждать его перед музеем через пару минут. Он отвернулся от скамейки и направился назад, в сторону аллеи. Ротвейлер на поводке раскорячился на траве, и его живот ходил ходуном. Хозяйка пса, симпатичная молодая женщина в пестрой юбке и свитере, смотрела на своего питомца с видом гордого родителя, держа в руке вывернутый наизнанку прозрачный пластиковый пакет. Кесслеру стало интересно, заметила ли она, что на несколько миль вокруг нет ни одной урны.

Кесслер подошел к площадке перед музеем как раз в тот момент, когда появился «линкольн». Он снова забрался на заднее сиденье и велел водителю:

— Домой, пожалуйста.

Водитель кивнул и мягко отъехал от тротуара, а Кесслер откинулся на кожаную спинку и закрыл глаза. Он отлично провел утро: сначала хороший ланч, а за ним интересная встреча, подтвердившая одно из любимых утверждений его отца, когда речь заходила о сборе информации: иногда вопросы, которые тебе задают, гораздо полезнее ответов. Почему Харрисон Ноубл, глава «Предприятий Ноубла» — новой компании, занимающейся поисками сокровищ, сын миллиардера Джеймса Джонаса Ноубла, владельца нескольких фармакологических компаний, захотел получить подробную информацию о мексиканском бандите и наркобароне, чья база находится в самом сердце джунглей Юкатана? И почему именно сейчас?

 

5

Капитан военно-морского флота Аркадий Томас Крус стоял у штурвала старого вонючего рыболовного катера и курил. Редкие огни в деревне у него за спиной, которые он использовал в качестве ориентира, начали постепенно исчезать в дальнем конце бухты. Он немного подправил курс, чувствуя, как жалкая посудина лениво подчинилась движению штурвала.

Катер представлял собой кубинскую версию классического судна, каких множество в Кор-Саунд в Северной Каролине, — с низким, грациозно расширяющимся кверху носом и изящно округлой кормой без острых краев, чтобы за нее не цеплялись сети. В передней части имелись простая каюта со скромным камбузом и парой коек и пост управления рулем в плохую погоду, расположившийся в маленькой будочке с окном для рулевого. Катер достигал тридцати пяти футов в длину, и на носу у него красовалась старая, проржавевшая пластина с регистрацией в провинции Гуантанамо. На корме черной краской было намалевано название «Панда». В общем, совсем не такими кораблями обычно управлял Аркадий Томас Крус.

Он унаследовал от своего отца-кубинца смуглую, загорелую кожу и почти индейскую внешность, а от русской матери — высокие скулы и голубые глаза. Его родители познакомились в России. Отец учился в Первом медицинском институте в Ленинграде, мать работала физиком на Адмиралтейских верфях, построенных еще в царское время. Детство Аркадий провел в Ленинграде, раз в год ездил на Кубу с отцом, но никогда не чувствовал себя там как дома.

Аркадий хорошо говорил по-испански, но не совсем как местный житель. Каким-то непостижимым образом холод его родины повлиял на личность Аркадия, и он был робким и скованным. Он закончил Нахимовское училище в 1984 году и Высшее училище офицеров-подводников в 1986-м. Сначала служил на подводных лодках проекта 651 и 641, а после смерти матери в 1992 году уехал на Кубу с отцом. С 1993 года Аркадий Крус командовал четырьмя подводными лодками проекта 641, состоявшими на вооружении кубинского флота.

К 2000 году три из этих лодок были списаны. Осталась одна действующая подводная лодка, которая время от времени занималась береговым патрулированием, и в 2004-м было объявлено, что она вышла из строя, хотя ходили слухи, будто она затонула вместе с людьми где-то в Наветренном проливе. Примерно в это время Аркадий женился на женщине по имени Марина, работавшей младшим хранителем в Эрмитаже, но, поскольку Аркадий почти все время проводил на базах вроде Видаево, в ста милях севернее Мурманска, за Полярным кругом, этот брак был с самого начала обречен и вскоре закончился разводом. К счастью, они не успели обзавестись детьми.

Аркадий Томас посмотрел на заросший густыми джунглями мыс, находившийся примерно в миле от катера. Даже здесь, так далеко от берега, он чувствовал запах, похожий на горячий пар над кастрюлей с бульоном. Аркадий улыбнулся. Несмотря на пот, стекавший по спине и собиравшийся под мышками, он еще помнил белый, замерзший ад Кольского полуострова, который когда-то считал своим домом. Он опустил голову и закурил очередную «Попьюлар». Зажав сигарету между зубами, чтобы она не погасла на ветру, он повернул штурвал еще на пару делений, обогнул мыс и провел катер в следующий залив.

Впереди, примерно в полумиле, появился ржавеющий корпус корабля — мрачная геометрическая фигура, резко контрастирующая со стеной непроходимых, расцвеченных яркими красками джунглей, игравших роль декорации. Мертвый корабль замер примерно в двухстах ярдах от неровного пустого берега, повернувшись к нему кормой. Он развалился на две половины, когда пошел ко дну, носовую часть полностью оторвало, и она затонула в более глубоких водах за отмелью, где теперь покоились обломки.

Аркадий Томас Крус хорошо знал историю этого корабля. Когда-то он назывался «Чемпион Атлантики», потом ему дали новое имя — «Анджела Харрисон». Его построили в 1954 году на судоверфи «Велдинг» в японском городе Куре для компании «Нэшнл балк кэриерс», и в то время он являлся самым крупным танкером на службе военного флота. Его длина составляла 854 фута, ширина — 125, узкий штурманский мостик на носу поднимался на четыре этажа, на корме находилась палубная рубка. К счастью, когда он затонул в 1974 году, его тащили на буксире на склад металлолома в Испании и на нем не было груза, который он мог бы потерять в заливе Гуаканаябо. В то время корабль принадлежал панамской компании, и та, учитывая сложности общения с кубинским правительством, не стала его спасать. После того как местные предприниматели сняли с него все, что представляло хоть какую-то ценность, он пролежал на месте своей гибели целое десятилетие, медленно погружаясь в песок и становясь естественной частью пейзажа, заметной разве что свежему взгляду.

«Панда» с недовольным ворчанием медленно вошла в огромную тень массивного танкера, и Аркадий вдохнул запах железа и облезающей краски, которая за дневные часы пропеклась на жарком, безжалостном солнце. Он ухмыльнулся; большую часть дня внутри корпуса наверняка было настоящее пекло, и только сейчас температура немного упала до разумных пределов. Хорошо, что его положение дает определенные преимущества.

Аркадий повернул штурвал еще на несколько градусов и скрылся за бортом корабля с наветренной стороны. Теперь огромная стена ржавеющей стали оказалась между ним и возможными наблюдателями, прячущимися на берегу. Через двадцать ярдов он увидел огромную дыру в корпусе, еще раз слегка повернул штурвал и провел «Панду» в распахнутую пасть на боку старого корабля.

Ирония заключалась в том, что их замысел родился на основе боевика про Джеймса Бонда, выпущенного в 1977 году, через три года после того, как «Анджела Харрисон» села на мель неподалеку от города Баракоа. По сюжету фильма гигантский супертанкер проглатывал подводные лодки. Идея, что супертанкер может открыть носовую часть и сожрать парочку атомных лодок, очевидным образом представляла собой научную фантастику. А вот мысль превратить затонувший на безлюдном берегу танкер в укрытие для действующей русско-кубинской базы подводных лодок проекта 641 оказалась вполне жизненной.

В середине 1980-х, когда в русских сундуках еще водились деньги, корпус старого танкера разрезали и переделали, превратив в стартовую площадку для тайного патрулирования на подводных лодках. Гибель Советского Союза и начало периода, названного Кастро «трудными временами», привели к тому, что необходимость в существовании кубинского военно-морского флота, не говоря уже о четырех дорогих в использовании, устаревших неатомных подводных лодок, отпала. Впрочем, все-таки имелась причина для сохранения одной из них — подлодки «Б-510», построенной на Адмиралтейских верфях и спущенной на воду 20 октября 1983 года, а в феврале следующего года переданной военно-морскому флоту революционного кубинского правительства. Причина была абсолютно смехотворной, совсем как сюжет фильма про Джеймса Бонда «Шпион, который меня любил».

С 1972 года военно-морской флот США совместно с ЦРУ и телефонной и телеграфной компанией перехватывал телефонные разговоры Советов в Охотском и Баренцевом морях, используя индукционное записывающее оборудование, обслуживаемое с той же регулярностью, с какой почтальон разносит корреспонденцию. В течение десяти лет американцы слушали секретные военные переговоры между советскими военными базами и их начальством в Москве. В конце концов на исходе 1982 года Советы обнаружили так называемые «подслушивающие модули», состоявшие из огромного количества деталей со штампом «Сделано в США». И хотя модули были раскрыты, тем не менее операция считалась одной из самых удачных разведывательных акций времен холодной войны. Американцам с их высокомерием даже не пришло в голову, что то же самое может быть сделано против них самих.

Впрочем, их высокомерие имело под собой все основания. Большинство засекреченных военных и разведывательных переговоров за пределами Соединенных Штатов осуществлялось при помощи зашифрованных спутниковых сигналов, и так было со времен Телстара и первых телекоммуникационных спутников шестидесятых годов.

В специальном отделе посольства США в Швейцарии прекрасно знали, что в огромном центре радиоэлектронной разведки в Лурде, расположенном сразу за аэропортом, могут уловить и проследить любой спутниковый сигнал, отправленный на Землю, и девять тщательно зашифрованных высокоскоростных цифровых линий, которые брали свое начало в посольстве, использовали старый кубино-американский кабель телефонной и телеграфной компании, шедший из бухты Гаваны до Ки-Уэста. Он выходил на поверхность внутри бетонной трубы между Форт-Закери-Тейлор-парком и мысом Уайтхед-Спит. Кабель, проложенный в 1921 году, до сих пор оставался единственной возможностью прямой телефонной связи между двумя странами. Поворот на сто восемьдесят градусов считался вполне допустимым, а потому кубинская разведка прослушивала переговоры с 1986 года, используя подводную лодку проекта 641 типа «Фокстрот» для обеспечения перехвата.

Раз в девяносто дней подводная лодка покидала свое безопасное гнездышко внутри железного корпуса затонувшего корабля, направлялась на северо-восток по Старому Багамскому каналу до Флоридского пролива и занимала позицию на линии в сорока морских саженях между Оулд-Мэн-Ки и Ки-Уэстом. Предыдущая проверка подслушивающего модуля показала, что рейд береговой охраны, организованный Управлением по борьбе с наркотиками, отменен, а это, в свою очередь, привело к внеплановому визиту Аркадия к «Анджеле Харрисон».

Крус еще больше сбросил скорость, когда «Панда» вошла сквозь огромную дыру в корпус корабля. Когда он оказался внутри, глаза у него почти сразу приспособились к полумраку. Подлодка «Б-510», длина которой достигала двухсот девяноста девяти футов, стояла, прижавшись к бетонному причалу, построенному, чтобы обслуживать ее с подветренной стороны корпуса «Анджелы Харрисон». Как большинство русских подводных лодок, построенных для погружения в холодные воды, изначально она была тусклого серо-черного цвета. Но поскольку теперь лодка ходила в водах Карибского моря, ее перекрасили высококачественной, не отражающей свет голубой краской. Всплывая на поверхность, даже при свете дня она оставалась невидимой с расстояния более пятисот ярдов.

Крус с любовью посмотрел на мрачного вида командирский мостик и приземистую боевую рубку, утыканную перископами, на оборудование для погружения, на обнажившиеся из-за отлива трубы торпедного аппарата в носовой части, чем-то напоминающие старый «бьюик роудмастер», на котором работал его кузен-таксист в Гаване. В отличие от большинства современных атомных подводных лодок с баллистическими ракетами «Б-510» сохранила изящные очертания своего непосредственного предка, немецкой «Кригсмарин», класс XXI, появившейся в конце Второй мировой войны. Конфигурация корпуса базовой модели «Б-510» и даже дизельный и электрический двигатели остались почти такими же, как на старой нацистской подводной лодке, возможно потому, что их создали одни и те же конструкторы. Самое большое отличие заключалось в отсутствии оружия на палубе. На немецкой лодке имелись две зенитные пушки — одна спереди, другая сзади. На «Б-510» вообще не было никакого оружия, если не считать нескольких личных пистолетов, шести торпедных снарядов на носу и двух на корме — команда называла их «Pedo у Pingo» («пердун и хер»). Впрочем, это не имело особого значения: любая зенитка была бы бесполезна против истребителя-бомбардировщика «F/A-18».

От большинства подводных лодок и других кораблей прежнего военно-морского флота Советского Союза и того, что осталось от кубинского военного флота, «Б-510» отличалась тем, что имела собственное название — «Бабалу», написанное жирными черными буквами на корме. Боевую рубку украшали мультяшный Дези Арнес, играющий на конге, и надпись по-английски: «Милая, я вернулся домой!» Как это ни удивительно, имя и картинка были со смехом одобрены самим Великим.

Аркадий выключил двигатель «Панды», и маленький катер заскользил по чернильно-черной маслянистой воде, пока не уткнулся в старые шины от грузовика, защищавшие бетонный причал. Первый помощник Энрико Рамирес следил за погрузкой на «Бабалу» дюжины торпед «Кит», начиненных вместо боевого заряда девятьсот двадцать одним граммом высококачественного героина каждая. Героин производили из отличного афганского опиума, который доставляли в государственную фармакологическую лабораторию в Цзэнчэне, в Китае, где его сначала превращали в морфий. Оттуда его отправляли в порт Синьтан на Жемчужной реке и грузили на один из многочисленных кораблей Китайской компании океанских перевозок, направлявшихся с грузами на Кубу. Как правило, это были балкеры с зерном или суда поменьше со смешанным грузом.

По прибытии в порт Мансанильо на южном побережье Кубы героин упаковывали в старые советские торпеды, чтобы затем погрузить на «Бабалу». В обмен на зерно и героин отправители получали сахар. Затем героин перевозили на борту подводной лодки на Юкатан, а оттуда через границу он попадал в Соединенные Штаты. Благодаря регулярной прослушке телефонных линий Ки-Уэста система была абсолютно надежной и обеспечивала всех участников возможностью заранее узнавать о готовящихся рейдах. Ни один корабль береговой охраны не осмелится остановить судно, принадлежащее Китаю, а поскольку у кубинского военно-морского флота больше не было подводных лодок, никто их и не искал.

Как и во всех криминальных операциях такого размаха, утечка информации время от времени случалась, но цепочка выглядела слишком сложной и невероятной, и даже страдающее паранойей Агентство по контролю применения законов о наркотиках отмахивалось от этих слухов, объявляя их сказками, порожденными больным воображением. Если партии героина весом в шесть тысяч фунтов действительно регулярно прокладывают себе путь под водами Карибского моря, словно грязное белье, то они могут просто сдать свои значки и разойтись по домам. И даже если такое действительно происходило, они не хотели об этом думать.

Аркадий Крус тоже не хотел об этом думать. Он никогда не представлял себя в роли наркодилера, и у него вызывала отвращение необходимость иметь дело с Ангелом Гусманом, страдающим манией величия. С другой стороны, именно наличные Гусмана позволяли «Бабалу» оставаться на плаву, а Аркадий Томас Крус был готов сыграть роль Фауста при Гусмане — Мефистофеле, если таким образом он получит возможность сохранить жизнь своей подводной лодке.

Он привязал «Панду» и поднялся по бетонным ступеням на пристань. Остановившись, чтобы закурить еще одну сигарету, он направился к лебедке, где Рамирес наблюдал, как большие серые торпеды загружаются на подводную лодку через передний люк.

— Как дела, Рико?

— Вполне прилично. Как-то все неожиданно. Этот груз должен был отправиться в путь только через две недели.

— Хватит ворчать. Нам предстоит незапланированный круиз.

— Боже праведный, мне придется выслушивать переговоры центра морской десантной подготовки и писк сонаров береговой охраны в течение тридцати шести часов в лодке, которая пропиталась вонью пятидесяти мужиков, вынужденных делить два душа и три туалета. — Он помолчал, на мгновение задумавшись, и покачал головой. — Нет, туалетов всего два. Тот, что в передней части, снова не спускает.

Аркадий Томас рассмеялся.

— Придется ограничить выдачу туалетной бумаги сержанту Пайо. Это ведь он постоянно засоряет туалет.

Разумеется, правда заключалась в том, что «Бабалу» был стариком, ему исполнилось почти тридцать лет, и никто не рассчитывал, что он будет плавать в тропических водах. Подводная лодка, построенная для холодной воды, быстро приходила в негодность.

— Когда мы сможем стартовать? — спросил Аркадий, погасил сигарету и бросил окурок в маслянистую черную воду, бившуюся о бетонный причал.

— Скажем, через три часа, когда стемнеет, — ответил Рамирес. — Прилив в это время будет максимальным.

— Сейчас уже не бывает по-настоящему темно, — проворчал Аркадий. — Они напускают на нас своих беспилотных «Хищников», которые похожи на комаров с инфракрасными глазами. Я хочу, чтобы ты опустился пониже, как только мы пройдем рифы.

— Слушаюсь, адмирал, — сказал Рамирес.

— Адмирал, чтоб тебя! — фыркнул Аркадий Томас и ухмыльнулся, глядя на старого друга.

 

6

— Ну-ка, скажи мне еще разок, почему мы едем в тумане по шоссе М1-11 в теологический колледж в Кембридже? — спросил Билли, пытаясь рассмотреть дорогу сквозь ветровое стекло «рено лагуна», взятого напрокат в аэропорту Хитроу. — Это как-то связано с францисканским монахом из Швейцарии, к тому же евреем, который дружил с продавцом пишущих машинок во время Второй мировой войны?

— Он не продавал пишущие машинки. Его звали Оливетти. Он их производил. Миллионы машинок.

— Но ведь францисканский монах действительно был евреем да еще и шпионом?

— Ты надо мной издеваешься, — сказала Финн.

— Я перед тобой преклоняюсь, — возразил Билли Пилгрим. — Не слишком внимательный человек увидит в тебе привлекательную женщину под тридцать, с приятным характером и милой улыбкой, а на самом деле ты бомба с часовым механизмом, отсчитывающим время до очередного взрыва. Возникает ощущение, что твоя жизнь представляет собой бесконечную охоту с участием гончих и зайцев, только невозможно определить, кто заяц, а кто гончая.

— Но согласись, со мной ведь не скучно, — сказала Финн и улыбнулась другу.

— Скучно? О нет. На самом деле существование рядом с тобой наполнено увлекательными событиями. Сначала в нас стреляли в самом центре Лондона, а потом нам пришлось сражаться с малайскими пиратами бок о бок с современным Робинзоном Крузо, который помешан на сыре.

— Ты специально выставляешь все так, будто это какое-то безумие, — заявила Финн. — На самом же деле ничего особенного не происходило.

— Ну конечно, — беззаботно проговорил Билли. — Всего лишь обычный рабочий день нашей крошки Фионы. — Он прищурился. — Что написано на том знаке?

— А-1134, — ответила Финн.

— Проклятье, — выругался Билли и резко крутанул руль направо.

Громадный «рено» послушно свернул на съезд с автострады.

Они пробирались по окутанным туманом узким улочкам Кембриджа, поглядывая на студентов, которые возникали из дымки, похожие в своих академических одеяниях на призрачных летучих мышей. Время от времени мимо проезжала какая-нибудь машина, ее фары напоминали горящие желтые глаза испуганной совы.

— Такое ощущение, что здесь никого нет, — сказала Финн. — Ни людей, ни машин. Точно мы приехали в город-призрак.

— Сейчас середина июня, — объяснил Билли. — Конец семестра. Все разъехались по домам на каникулы, остались только зубрилы.

— Зубрилы?

— Те, кто трудится, не давая себе ни отдыха ни срока, с утра до ночи, подлизы, добровольно вызвавшиеся сделать для своих преподавателей какую-нибудь скучную работу.

— Прямо как в Колумбусе, штат Огайо, — улыбнувшись, проговорила Финн.

— Ладно вам, мисс Райан, бьюсь об заклад, что вы сами были зубрилой.

— Ничего подобного. Если я не уезжала на раскопки с родителями, то работала в «Макдоналдсе», как и мои друзья, а по субботам напивалась со всеми вместе.

— Мне трудно представить Фиону Райан в роли плохой девочки, — заметил Билли и, прищурившись, посмотрел в ветровое стекло. — Проклятье, — снова пробормотал он.

— Нам нужно на улицу Ридли-Холл-роуд, — сообщила ему Финн, изучавшая карту Кембриджа в путеводителе. Они доехали до конца Фен-Козуэй и свернули направо. — Недалеко от Молтинг-лейн.

— Это совсем рядом со старой пивной «Гранта паб», — сказал Билли. — Если я еще не забыл свои студенческие годы, там подают отличную картофельную запеканку с мясом.

— Мне казалось, ты учился в Оксфорде.

— У меня была подружка в Кембридже.

— И что с ней произошло?

— К сожалению, она плохо переносила яхты. Вышла замуж за врача и уехала в Новую Зеландию. Наверное, предпочла стать женой богатого гинеколога, чем быть бедной герцогиней.

— Поверни здесь, — перебила его Финн, показывая налево.

Перед ними открылась улица с древними ольхами, в ветках которых запутались клочья тумана.

— Теперь направо, — сказала Финн через пару секунд.

А в следующее мгновение они выехали на Ридли-Холл-роуд.

— Не очень похоже на улицу, — заметил Билли, останавливая машину. — Тут всего один квартал.

Слева от них стояло большое учебное здание с шиферной крышей. За прошедшие десятилетия оно подверглось самым разным изменениям с точки зрения стиля и цвета — от красного до бледно-желтого; викторианские окна соседствовали с оконными переплетами середины века и современными из металлопластика.

— Похоже, это и есть Ридли-Холл, — сказала Финн.

— И значит, тут находится резиденция нашего загадочного францисканца, — проговорил Билли и кивком показал направо. — «Тополиный коттедж».

— Что-то я не вижу никаких тополей, — пробормотала Финн, наклонившись, чтобы посмотреть в окно со стороны Билли. — Да и коттеджем это не назовешь.

Дом, стоявший напротив Ридли-Холла, был большим, высотой в два с половиной этажа, слегка закопченным, с полудюжиной карнизов и таким же количеством колпаков над дымовыми трубами, которые торчали из каждого угла. Оштукатуренные стены цвета табака и высокие сводчатые окна с тяжелыми плотными шторами — в таких домах жили честные горожане в историях про Шерлока Холмса. Или подозрительные священники в романах Агаты Кристи. Словно для того, чтобы скрыть слегка неряшливый вид дома, узкий садик перед ним являл буйство красок: куда ни падал взор, всюду цвели самые разные цветы.

Финн и Билли выбрались из машины и зашагали по дорожке, выложенной плитняком. Сводчатую дверь из дубовых планок с мощными железными петлями украшал молоток в форме львиной головы. А под ним была прибита видавшие виды медная табличка с надписью: «Брат Лука Пачиоли».

— По-моему, не очень похоже на еврейское имя, — сказал Билли.

Через мгновение дверь распахнулась, и старик в кардигане и брюках из саржи изучающе посмотрел на них сквозь ярко-красные очки для чтения. У него были длинные белоснежные волосы и аккуратно подстриженная бородка клинышком. Он ужасно напоминал Санта-Клауса на летней диете. Старику было около восьмидесяти, но он не производил впечатления дряхлого человека. В одной руке он держал старую бриаровую трубку.

— Вы Мартин Керзнер? — спросила Финн.

Глаза старика широко раскрылись.

— Меня так не называли с военных времен, — сказал он. — Как необычно!

— Мэтью Пеннер из Лозанны просил передать вам привет, — сказала Финн. — Меня зовут Финн Райан. А это мой коллега Билли Пилгрим.

— Брат Мэтью. Боже мой, я думал, он давно умер.

— Он сказал, что вы, возможно, сумеете ответить на несколько вопросов, которые возникли у нас касательно брата Бартоломе де лас Касаса и ордена «Черные рыцари».

— Ну, мне известно, что брат Бартоломе давно покоится в могиле, где, нисколько в этом не сомневаюсь, весело ворочается с боку на бок, — проговорил старик. — А вот «Рыцари» — совсем другое дело, — добавил он и сделал шаг в сторону. — Входите, пожалуйста. Я приготовлю чай с печеньем и, если пожелаете, расскажу то, что знаю.

Внутри, как и снаружи, дом выглядел так, будто сошел со страниц романа Агаты Кристи. В темном коридоре стены до середины были обшиты панелями, а выше покрыты обоями с рисунком в мелкий цветочек, почти стершимся от времени. Сразу налево находилась столовая с эркером, справа — кухня и чулан, дальше виднелась темная винтовая лестница, а за ней еще две комнаты: гостиная слева и библиотека справа. И снова панели на стенах и обои с цветочками.

В гостиной и библиотеке имелось по маленькому камину, где горел огонь, и обе комнаты выходили окнами на длинный узкий садик с дюжиной цветочных клумб и несколькими огромными дубами, которые выглядели так, будто им уже несколько веков. Туман начал рассеиваться, и в просветах появились заплатки голубого неба.

У трех из четырех стен в библиотеке стояли набитые до отказа книжные шкафы. Стопки книг и газет лежали на всех горизонтальных поверхностях, включая ковер на полу. У окна пристроился старый письменный стол, на котором громоздились груды бумаги, точно снежные сугробы. Финн моментально почувствовала себя здесь как дома: кабинет ее отца выглядел точно так же.

Перед столом стояли два кожаных кресла. Старик спокойно сбросил с них стопки книг и бумаг и жестом предложил Билли и Финн присесть.

— Сейчас вернусь, — сказал он и исчез.

— Симпатичный старикашка, — проговорил Билли, оглядывая теплую комнату, в которой царил жуткий беспорядок.

— Мне рассказывали, что как-то раз он запер человека в каюте корабля, горящего в Карибском море. Он служил наемным убийцей в израильской разведке.

— И где только ты умудряешься находить таких людей? — удивленно сказал Билли. — Меня ему определенно удалось одурачить.

Через несколько минут старик вошел в комнату, держа в руках поднос, на котором стояло все необходимое для чаепития, включая маленькую тарелочку с разным печеньем. Он поставил поднос на стол, налил визитерам чай в соответствии с их пожеланиями, взял с тарелки шоколадное печенье с прослойкой из шоколадного крема, сел на стул по другую сторону стола, на секунду опустил печенье в чай и, причмокнув, откусил кусочек.

— Зубы уже совсем не те, что прежде, — объяснил он и принялся с удовольствием жевать.

Сделав глоток чая, он удовлетворенно фыркнул и откинулся на скрипучую старую обивку из кожи.

— Если вы знаете, что меня звали Мартином Керзнером, тогда вы наверняка встречались с Абрамо Вергадорой.

Вергадора был итальянским историком, с которым Финн познакомилась два года назад, когда собирала сведения о пропавшем легионе Люцифера Африканского и исчезновении так называемого Евангелия Люцифера.

— Да, однажды, — ответила она.

— Если меня не обманывает память, мисс Райан, вы как-то связаны с его убийством.

— Да, я была у него незадолго до того, как его убили, — сдержанно ответила Финн.

— В конце концов в убийстве обвинили «Третью позицию», радикальную террористическую группу, действующую в Италии, — сказал старик.

— Для ушедшего на покой преподавателя теологии вы прекрасно информированы, — заметила Финн.

— Вы когда-нибудь слышали об организации «П-два», тоже итальянской?

— Нет.

— Название означает «Пропаганда-два». Это была тайная организация, которая действовала в союзе с Ватиканом в целях борьбы с коммунизмом путем установления в Италии полувоенной «авторитарной» демократии. В какой-то момент им удалось проникнуть во все слои итальянского общества, от университетских преподавателей и полицейских до самого премьер-министра. «Третья позиция» являлась одним из их передовых отрядов. По общему мнению, «П-два» была объявлена вне закона после того, как о ней стало известно во время банковского скандала тысяча девятьсот восемьдесят первого года, в котором был замешан Ватикан.

— Вы хотите сказать, что на самом деле ее никто не запрещал?

— Именно. Они просто придумали себе новое название.

— «Cavallo Nero», орден «Черные рыцари», — сказал Билли.

— Совершенно верно, лорд Пилгрим, — ответил старик.

— Вы знаете, кто я такой? — Билли был потрясен.

— Разумеется, и кто такая мисс Райан — тоже. Я стар, милорд, но я не дурак. Мои друзья из Лозанны предупредили меня о вашем визите, не говоря уже о том, что в прошлом году, после ваших драматических эскапад в Южно-Китайском море, о вас трубили все газеты.

— Я бы предпочел, чтобы вы называли меня Билли.

— Не Уильям?

— Так звали моего отца. Билли будет лучше.

— Как пожелаете.

— «Черные рыцари» и брат Бартоломе де лас Касас, — напомнила ему Финн.

— Ах да, — пробормотал старик. — Ацтекская ересь Эрнана Кортеса. И судьба «Девы Марии Заступницы», погибшей неподалеку от Ки-Уэста во Флориде.

— С которой в следующем, тысяча пятьсот двадцать втором году подняли все без остатка сокровища. А заодно спасли брата Бартоломе де лас Касаса. Все это мы нашли в архиве в Севилье, — сказал Билли.

Старик рассмеялся и взял еще одну печенину.

— Севилья. Архив разбитых мечтаний. Тысяча разработанных планов, десять тысяч карт, на которых изображено, где спрятаны сокровища. А вам известно, что Томас Торквемада, первый великий инквизитор, проводил заседания испанской инквизиции в том самом здании, где сейчас располагается Архив Индий? Если бы стены могли разговаривать, крики несчастных жертв оглушили бы вас.

— Я по-прежнему не вижу связи с «Черными рыцарями», — проговорила Финн.

— «П-два» стала умелым продолжателем дела инквизиции — Ватиканской инквизиции — по всему миру, не только испанской. Их главной задачей в те времена — кстати, как и сейчас — было находить и уничтожать врагов Святой церкви. Иногда с невероятной жестокостью. В какой-то момент стало ясно, что они должны находиться на расстоянии вытянутой руки от Ватикана, поэтому они наделили особыми полномочиями орден доминиканцев, и появились так называемые Гончие Бога — Domine Canis, такая вот старая шутка. Они должны были находить еретиков. Теми же, кто обладал властью, могуществом и громким именем, как, например, Эрнан Кортес, занималась еще более засекреченная группа внутри ордена доминиканцев — «Cavallo Nero», «Черные рыцари». В сущности, они были боевиками Ватикана. — Старик немного помолчал. — И остаются таковыми сейчас.

— Кортес был еретиком?

— К тому времени, как Эрнан Кортес покончил с Мексикой, он стал исключительно богатым человеком. И не собирался никуда уезжать, что очень беспокоило тогдашнего губернатора Кубы, дона Диего Веласкеса. Каким-то образом ему удалось узнать, что Кортес укрыл от испанского короля огромное состояние, более того, у него имелись доказательства.

— Кодекс Кортеса.

— Да, — кивнул старик. — Полная история, включая точные указания, как найти тайное хранилище, настоящий Золотой город, спрятанный в джунглях Юкатана.

— И что случилось с кодексом?

— Бартоломе де лас Касас вез его в Ватикан. Во время крушения «Девы Марии Заступницы» кодекс пропал.

— Но история на этом не закончилась, верно? — сказала Финн.

— Подобные истории никогда не заканчиваются так просто. И потому превращаются в легенды и мифы.

— А как она закончилась?

— Вопросительным знаком и слухами, — с улыбкой ответил старик.

— Слухами какого рода? — спросила Финн.

— О том, что дон Диего Веласкес, губернатор Кубы и заклятый враг Кортеса, не был дураком. Он сделал копию кодекса и отправил ее на другом корабле, «Сан-Антон», каракке или каравелле, то есть на судне значительно меньших размеров, чем галеоны, перевозившие сокровища. Некоторые из этих кораблей весили меньше ста тонн, были быстрыми, и по большей части их использовали для доставки важных пассажиров или документов.

— Например, копии кодекса, — сказал Билли.

Старик снова кивнул.

— Ну да, документов вроде кодекса.

— А что случилось с тем кораблем? — спросила Финн.

— Он утонул во время того же урагана, что и «Дева Мария Заступница», — ответил старик, налил себе еще чашку чая и взял с тарелки третье печенье.

— Где? — поинтересовался Билли.

— О, это уже совсем другая история, — проговорил старик, у которого засверкали глаза за стеклами цвета леденцов.

— И вы готовы нам ее рассказать? — тихо спросила Финн.

— Я был бы счастлив это сделать, если бы знал, но данный вопрос находится за пределами моих полномочий.

— Полномочий? Какое странное слово, — сказал Билли.

— Вы когда-нибудь слышали об организации, которая называется «Ватиканская стража»?

— Господи, только не еще один тайный орден! — со смехом вскричал Билли.

Старик улыбнулся.

— Ничего тайного, хотя мы не стремимся сообщать всем вокруг о нашем существовании.

— А что такое «Ватиканская стража»? — спросила Финн.

— Общество католиков, обеспокоенных судьбой церкви. В него входят как люди, не имеющие монашеского сана, так и те, для кого религия стала призванием. Мы отслеживаем деятельность определенных групп внутри Святейшего престола, но стараемся не привлекать к себе внимания. Может сложиться впечатление, что Ватикан больше, чем другие организации, способен самостоятельно поддерживать у себя порядок, но события прошедших ста лет, к сожалению, показали, что это далеко не так.

— «Quis custodiet ipsos custodes?» — кивнув, проговорил Билли.

— Вот преимущества классического образования! — заметил старик.

— «Кто будет сторожить самих сторожей?» — перевела Финн. — В обычной школе тоже можно кое-чему научиться.

— Именно так, — не стал спорить старик. — И вы совершенно справедливо сделали мне выговор. В старости я стал страдать снобизмом. — Он снова обмакнул печенье в чай. — Платон, а позже Ювенал были абсолютно правы. Наблюдатели не в состоянии наблюдать за собой, поскольку любой может пасть жертвой коррупции. Поэтому наблюдатели должны находиться за пределами организации, за деятельностью которой они следят. Так появилась «Ватиканская стража».

— И она наблюдает за деятельность «Черных рыцарей»?

— Да, уже много лет.

— Какое отношение все это имеет к Кортесу и его кодексу? — спросила Финн с легким разочарованием в голосе.

— Напрямую — никакого, — сказал старик. — Но «Черные рыцари» за прошедшие годы заключили несколько позорных союзов, чтобы добиться своих целей.

— Каких союзов? — спросил Билли.

— Очень опасных, — ответил старик. — Важен не сам кодекс, а то, куда он ведет. Кроме того, нас беспокоят люди, которые идут по этому пути.

— Кто? — прямо спросила Финн.

— Я не имею права называть их вам. На самом деле моя цель — довести до вашего сведения, что вам лучше прекратить свои изыскания.

— А если мы не послушаемся вашего совета?

— Тогда идите с Богом, — ответил старик. — Но сначала я предлагаю вам навестить одного моего друга.

— Кого?

— Его зовут Пьер Жюмер. Он живет в Париже и владеет книжным магазином на улице Юшетт. Возможно, он сумеет направить вас лучше, чем я.

 

7

Улица Юшетт, короткая и узкая, расположена на левом берегу Сены, в одном квартале от реки и набережной Сен-Мишель. Она проходит между улицей Пти-Пон на востоке и бульваром Сен-Мишель на западе. Существует вполне разумное предположение, что ее название произошло от изменившегося со временем французского слова «топор», поскольку когда-то здесь в основном жили углежоги, которые, вероятно, в огромном количестве рубили деревья в лесах, росших на окраинах Парижа.

Бо льшую часть двадцатого века на улице Юшетт размещалась пестрая смесь кафе, маленьких отелей и самых разных магазинов — от «Жуткого гаража» до лавки ростовщика под названием «В трудные времена» и борделя с красивым именем «Корзина цветов». Улица стала декорацией для дюжины фильмов, а к концу пятидесятых годов двадцатого века прославилась благодаря по меньшей мере двум книгам: «Когда я в последний раз видел Париж» и «Весна в Париже».

К началу двадцать первого века все это изменилось. Мадо, Дейзи, Консуэло и Амандин, когда-то бывшие фаворитками в «Корзине цветов», стали прабабками, а Монж, который забивал лошадей, давно умер вместе со своим ремеслом. Лурсен, торговавший каштанами перед аптекой Рабад на углу узкого переулка с романтическим названием Rue de Chat Qui Pêche — улица Кота-рыболова, — исчез в тот день, когда застрелили Кеннеди, и с тех пор о нем никто не слышал. Здесь появилось множество греческих ресторанов, предлагавших дешевые блюда посетителям роскошных магазинов, где продавались товары известных марок (вызывавших определенные сомнения), а также ультрамодным постояльцам ультрамодных гостиниц, где кроме постели обеспечивали еще и завтраком. Последней приметой левого берега, каким его знали Хемингуэй и Фицджеральд, осталась книжная лавка Пьера Жюмера, крошечная и пыльная, пристроившаяся на углу улицы Пти-Пон.

Это была классическая книжная лавка: темная, с пыльными полками повсюду, где только можно, с высящимися тут и там стопками книг, сложенных без всякого разбора, без учета цены и возраста, причем популярные лежали рядом с забытыми, а высокая литература делила жизненное пространство с самой паршивой. В воздухе витал едва различимый запах плесени, чернил и переплетного клея.

Сам Жюмер тоже представлял собой классический образец хозяина книжного магазина: приземистый старик с редкими седыми волосами, образующими ореол вокруг веснушчатого черепа, он носил толстые бифокальные очки и черный костюм с зеленым галстуком-бабочкой под воротником мятой белой рубашки. Две тяжелые трости стояли рядом с высоким табуретом за стойкой в передней части лавки, откуда Жюмер правил своим королевством, сидя с вечно торчащей между тонкими губами толстой сигаретой «Бойар», которая выглядывала из кустистой седой бороды над усами цвета табака, и с постоянно прищуренным правым глазом, куда попадал дым, пробиравшийся под стекла очков.

Книжная лавка Пьера Жюмера всегда специализировалась на книгах по мореходству, и на шкафах стояли корабли в бутылках, кусочки резной слоновой кости и покрытые пылью медные навигационные инструменты, не знавшие тряпки вот уже полвека. В тех редких случаях, когда Жюмер покидал свою лавку, он надевал старинную офицерскую фуражку с козырьком и темно-синий бушлат, какой вполне мог носить Измаил из «Моби Дика» Мелвилла.

Когда Финн и Билли вошли в магазинчик, Жюмер о чем-то громко спорил с покупателем и для убедительности размахивал руками. В конце концов покупатель швырнул на прилавок несколько банкнот, взял свою покупку, с возмущенным видом промчался мимо вошедших и с такой силой хлопнул дверью, что висевший над ней колокольчик сердито заверещал.

— Идиот! — сказал Жюмер, ни к кому не обращаясь.

— Пытался торговаться? — улыбнувшись, спросил Билли.

— Ха! — вскричал Жюмер. — Цена написана на чистом листе в начале каждой книги. Тут не базар в Маракеше. Может, он станет спорить по поводу цены гамбургера с сыром в «Макдоналдсе»? Очень сомневаюсь.

Финн расхохоталась, и Жюмер наградил ее суровым взглядом.

— Вы очень симпатичная девушка, милочка, а у меня слабость к женщинам с рыжими волосами, но я не шучу. Эти придурки бесконечно испытывают мое терпение. Вы будете торговаться в «Гермесе» или «Кристиане Диоре»? И снова я скажу: нет, разумеется, не будете! Вас просто вышвырнут оттуда вон и не посмотрят на то, что вы красотка. Фу!

— Извините, — сказала Финн.

— Красивые женщины никогда не должны извиняться, — заявил Жюмер, и в его глазах за стеклами очков заплясали искорки.

— Нас прислал к вам Мартин Керзнер, — объяснил Билли.

— Правда?

— Да.

— Он сказал, что вы могли бы нам помочь.

— Мог бы и стал бы — совершенно разные вещи.

— Мы все понимаем, — мягко проговорила Финн.

— Нас интересует, что произошло с кораблем «Сан-Антон», — объяснил Билли.

— Он утонул во время шторма, — ответил Жюмер.

— Но где?

— Понятно. Как сказал бы Долговязый Джон Сильвер: «Вот в чем загвоздка».

— Мы думали, вы сможете нам помочь, — сказала Финн.

— И почему, интересно, я должен?

— Потому что «Черные рыцари» тоже пытаются это выяснить, — ответил Билли.

— Понятно, — снова протянул Жюмер. — Злодеи из Ватикана. Новый страшный Сатана для создателей триллеров.

— Вы считаете их выдумкой?

— Нет, конечно. Они совершенно реальны, только на самом деле они никогда не имели отношения к Ватикану. Нет никакого жуткого заговора носящих сутану альбиносов, цель которых — защитить тайны нового тысячелетия посредством диковинных посланий, заключенных в мостовых Парижа или в старых картинах. Единственное, что впечатано в мостовые Парижа, — это использованная жевательная резинка. Тут все дело в деньгах. Инквизиция всегда жаждала власти и богатства. И по сей день ничего не изменилось.

— Вы нам поможете? — прямо спросила Финн.

— Конечно, отчего не помочь? — пожав плечами, ответил Жюмер.

— Как-то уж очень все просто, — заметила Финн. — С чего это вдруг вы стали нам доверять?

— Керзнер сообщил вам, что мы придем, — сказал Билли, неожиданно все поняв. — Он позвонил, чтобы предупредить.

— Разумеется. И очень точно описал мисс Райан.

Старик с трудом поднялся на ноги, опираясь на свои палки.

— Поверните на двери табличку, закройте дверь на засов и опустите жалюзи, — проинструктировал он Билли.

На оборотной стороне таблички «Открыто» было написано: «Entrailles pas Fiables».

— Это может относиться к самым разным ситуациям и редко вызывает вопросы, — пояснил Жюмер, который вышел из-за прилавка и начал прокладывать путь между стопками книг. — Пожалуйста, идите за мной. В задней части магазина у меня жилые комнаты, я сварю кофе.

Макс Кесслер сидел в бомбоубежище Джека Кеннеди и изучал досье Харрисона Ноубла и его отца. Это было весьма интересное чтение.

Компания «Ноубл фармасьютикалс» появилась как семейный бизнес почти сто лет назад. Она ввозила в страну самые разные готовые лекарства, но специализировалась на патентованных средствах, таблетках, порошках и тониках, в иных из которых содержались производные продукты опиума, основным действующим веществом других был кокаин, а в состав невероятно популярной микстуры «Тоник леди Хелен», используемой в ситуациях, обозначенных как «особое периодическое явление», входила значительная доза героина. За десятилетия, прошедшие со времени основания, компания «Ноубл фармасьютикалс» увеличила свое состояние, расширила ассортимент безрецептурных лекарств, но продолжала делать упор на патентованные препараты самого разного рода, особенно на свой главный продукт — «Микстуру Ноубла», средство от всех болезней, которое отлично продавалось до середины пятидесятых годов.

В 1960 году Конрад Ноубл, патриарх семьи, умер, и бразды правления взял в свои руки Джеймс Джонас Ноубл. Первым делом он поменял почти все названия продуктов, выпускаемых компанией. Так, «Микстура Ноубла» превратилась в номикс, «Тоник для волос Грейди» стал именоваться брилламином, а «Печеночные таблетки Ноубла» — гепарином. Под руководством Джеймса Ноубла компания постепенно избавилась от старых, весьма сомнительных лекарств и начала выпускать препараты общего типа, внимательно следя за появлением психотропных средств и антидепрессантов, отражающих постоянно растущее количество новых болезней, описываемых в «Руководстве по диагностике и статистике психических расстройств», в четвертом издании которого «робость» классифицировалась как «тревожное расстройство личности», или ТРЛ.

Каждый раз, когда в «Руководстве» упоминалась новая болезнь, Ноубл находил для нее лекарство или адаптировал какое-то из тех, что выпускали другие компании. Прозак и пароксетин превратились в данекс, сертралин стал антипаном, а бупропион — цитолофтом. Препарат, получивший другое название, приносил миллиарды. К 2000 году «Ноубл фармасьютикалс» заняла восьмое место среди самых крупных компаний мира, а их девиз «Мы ощущаем вашу боль» стал девизом «Вечернего шоу Дэвида Леттермана» и регулярно пародировался в программе «Субботним вечером в прямом эфире». Лишенные чувства юмора юристы «Ноубл фармасьютикалс» пытались убедить Джеймса Ноубла, что у него есть все основания, чтобы подать на шоу в суд, но он обозвал их идиотами, не понимающими, что это реклама на всю страну, да еще бесплатная.

Харрисон Ноубл, единственный ребенок Джеймса Ноубла, был всего лишь его слабым отражением. Некоторые журналисты, ведущие разделы светской хроники, писали, что он унаследовал от отца только сильный подбородок и любовь к блондинкам. Студент Йельского университета, ставший членом тайной организации «Череп и кости» исключительно благодаря отцу, Харрисон Ноубл ничем особенно не интересовался, лишь растрачивал свой трастовый фонд и коллекционировал дебютанток, с которыми ему удалось переспать. Потом он завел интрижку с дочерью президента Соединенных Штатов, и она от него забеременела. После того как удалось замять скандал, связанный с беременностью и абортом, отец предъявил Харрисону ультиматум, потребовав, чтобы тот занялся делом. Так возникли «Предприятия Ноубла» — финансируемый компанией «Ноубл фармасьютикалс» фонд, якобы занимавшийся океанографическими исследованиями, но на самом деле служивший прикрытием для серии бездарных экспедиций по поиску сокровищ и способом удовлетворить страстную любовь Харрисона к подводному плаванию и островам Карибского моря. Кроме того, это позволило отцу держать сына подальше от опасных политических спален.

Связь между молодым Ноублом и королем наркоторговли Ангелом Гусманом вывела аналитический интеллект Макса Кесслера сразу на несколько интригующих тропинок и потребовала более пристального внимания, в особенности если, как предполагал Макс, Харрисон Ноубл действовал от имени отца. С той же неотвратимостью, с какой прослушка, организованная в отеле «Уотергейт», привела к отставке Никсона, Макс всегда распознавал верхушку айсберга, когда видел ее.

 

8

На своей простой кухне Пьер Жюмер разлил кофе по чашкам, поставил на стол тарелку с маленькими пирожными и сел рядом с Билли и Финн.

— Я до сих пор не уверен в важности Кодекса Кортеса, — сказал Билли.

— Если не считать его огромного значения как исторического документа, Кодекс Кортеса являлся доказательством предательства этого конкистадора. Кортес укрыл от короля Карла огромное сокровище. В те времена монархия получала одну пятую часть добычи любой экспедиции в Новый Свет. Но Кортес обладал таким могуществом, что справиться с ним можно было только одним способом — отлучив от церкви руками инквизиции. В этом случае все его земли и состояние переходили в распоряжение церкви, которая передавала оговоренную заранее часть короне. Иными словами, ровно то, что делали нацисты с евреями в тридцатых годах, а Рузвельт с интернированными японцами — после Перл-Харбора. Санкционированный правительством грабеж, все очень аккуратно и чисто, в соответствии с действующими в то время законами.

— Живи по средствам, — пробормотала Финн.

— Очень мудрый совет для историка, — сказал Жюмер, сделал глоток кофе и закурил очередную вонючую сигарету.

— А какой интерес кодекс может представлять в наши дни? — спросила Финн.

— Огромный, ведь он является картой сокровищ, — ответил книготорговец. — И то, что вы им заинтересовались, служит доказательством.

— Я на это не куплюсь, — заявила Финн. — Сомневаюсь, что вы и ваш друг брат Керзнер рассчитывали, что к вам кто-нибудь заявится и начнет расспрашивать про кусок пергамента, которому пятьсот лет. Шансы ничтожно малы.

— На самом деле это кора дерева, — мягко поправил ее Жюмер.

— Называется аматль и изготавливается из коры фигового дерева, обычно ficus padifolia, — добавила она так же мягко. — Я уже говорила, что в государственных школах Огайо вполне прилично учат.

— Туше, — сказал Жюмер и рассмеялся. — Приношу вам свои извинения.

— Принято, — ответила Финн. — Но вы так и не ответили на мой вопрос.

— Tue-mouches, — сказал Жюмер.

— Липучка для мух, — перевел Билли.

— Я что-то не понимаю… — протянула Финн.

— Приманка, — объяснил старик. — Нам известно, что «Черные рыцари» интересуются подобными вещами. Чем больше мы будем знать про их деятельность, тем лучше.

— Предупрежден — значит, вооружен, — сказал Билли.

— Что-то вроде того.

— Кто-то из «Черных рыцарей» пытается что-то разнюхать? — спросила Финн.

— Скажем так: вы не единственные, кого заинтересовал Кодекс Кортеса, — с некоторой жеманностью произнес старик.

— Звучит так, будто это опасный проект, — заметил Билли.

— «Черные рыцари» известны своими экстремальными методами ведения дел, — подтвердил Жюмер.

— Значит, вы хотите нас предупредить, чтобы мы все это бросили?

— Нет, просто информирую о том, как в действительности обстоит дело. «Черные рыцари» считают, что их деятельность санкционирована самим Господом Богом. — Жюмер с улыбкой посмотрел на Финн. — Или Богоматерью. Таким способом можно оправдать все, что они делают. Инквизиция не может ошибаться, ведь это она решает, что правильно, а что нет. Своего рода дополнение к непогрешимости Папы. Очень удобно.

— Вы знаете, где затонул «Сан-Антон»? — прямо спросила Финн. — Я хочу понять, из-за чего весь этот шум.

— Ладно, будь по-вашему. — Старик немного помолчал. — Большинство исследователей сходятся на том, что корабль затонул неподалеку от Ки-Уэста, который тогда назывался Кайо-Уэсо, остров Костей. На самом деле, возможно, им удалось повернуть на север, на какое-то время оставив шторм у себя за спиной, но в конце концов корабль все равно погиб.

— И где это произошло?

— Возле острова Северный Бимини, в пятидесяти милях от Майами. — Жюмер улыбнулся, но на сей раз улыбка получилась неприятной. — По чистой случайности меньше чем в тысяче ярдов находится Дорога Бимини.

— Дорога Бимини? — нахмурившись, переспросил Билли.

— Эдгар Кейси. Атлантида. — Финн вздохнула. — Исчезнувшая земля.

— Впечатляет, — сказал Жюмер.

— Снова результат обучения в государственной школе в Огайо, — улыбнулась Финн. — Вот так-то.

— Исчезнувшая земля? — пробормотал Билли.

Из Парижа не оказалось прямого рейса, поэтому Финн и Билли вернулись в Лондон по тоннелю под Ла-Маншем, сели в Хитроу на огромный самолет «Бритиш эруэйз», а потом десять часов и четыре временных пояса терпели его гудение, пока он летел над северной частью Атлантического океана, ели несвежую еду с пластиковых подносов, по очереди слушали Брюса Спрингстина и смотрели, как уже совершенно лысый Брюс Уиллис снова спасает мир. Колумб столкнулся с множеством трудностей, пока добирался до Карибского моря, но к тому моменту, когда их самолет прибыл в Нассау, Финн не сомневалась, что, будь у нее выбор, она бы поплыла на «Санта-Марии» и отказалась от услуг «Бритиш эруэйз».

Они прибыли в международный аэропорт имени Линдена Пиндлинга в десять утра по местному времени, зевающие и невыспавшиеся. Пройдя таможню, они через грязный зал ожидания направились к дверям. Пара рабочих переставляла огромную стойку с местным пивом «Калик», уборщик сметал пыль с картонной фигуры Дэниела Крейга в роли Джеймса Бонда, которая стояла там с тех пор, как вышел фильм, и отказывалась покидать свое место. Какой-то шутник нацарапал маркером у него на груди «идиот» и пририсовал над верхней губой Джеймса Бонда усики как у Гитлера. В результате супершпион стал похож на Чарли Чаплина с пистолетом.

Финн и Билли вышли на залитую ярким солнцем улицу. Воздух был таким плотным, что его можно было резать ножом. Финн вдохнула полной грудью особенный запах острова: смесь гниющей растительности, экзотических ароматов и соленого воздуха с моря, которое было со всех сторон. Как им и было обещано, их встретил таксист Сидни Пуатье в своей видавшей виды старенькой «тойоте».

— Доброе утро, доброе утро, как поживаете? — Старик покачал головой. — Вот смотрю я, что творит с людьми путешествие по миру, и понимаю, что не желаю иметь с этим ничего общего, — продолжал он, глядя, как Финн и Билли с трудом забираются в старую машину. — Вы похожи на то, что кошка оставляет в ящике с песком. — Он посмотрел на них в зеркало заднего вида. — Вам на корабль?

— Да, пожалуйста, — сказала Финн и откинула голову на спинку сиденья.

Сидни старательно завел свою «тойоту» и отъехал от тротуара. Старик изо всех сил сражался с дребезжащей машиной, пока они катили вокруг озера Килларни, потом, застревая на каждом шагу, выбрались на аллею Джона Ф. Кеннеди, затем на Уэст-Бэй-стрит, где вдоль Кейбл-Бич выстроились в стройный, аккуратный ряд старые отели, за которыми открывался вид на раскинувшийся до самого горизонта океан невозможного бирюзового цвета.

Через десять минут они добрались до окраин Нассау, и это было все равно что войти через заднюю дверь одного из маленьких городков на Карибах: домики в пастельных тонах, окруженные осыпающимися оштукатуренными стенами с колючей проволокой наверху, классические, старомодные курортные отели на той стороне улицы, что выходила на море, и повсюду выбоины на дорогах. Мимо них проехало несколько крошечных частных автобусов, превращенных в маршрутные такси и возивших туристов в город из Кейбл-Бич. Из динамиков, установленных над ветровыми стеклами, неслась традиционная островная музыка. В просветах между зданиями и пальмами они заметили около полудюжины перегруженных с виду круизных судов, ослепительно белых, если не считать ярко-красного пятна «Большой красной лодки», которая представляла когда-то компанию Диснея, но теперь перешла к какому-то испанскому картелю.

Пуатье сделал на своем дребезжащем такси серию правых и левых поворотов, и в конце концов они снова оказались на Бэй-стрит, но на участке с односторонним движением, где все машины катили на восток, в сторону моста, ведущего на остров Парадайс и к курорту «Атлантида» с его огромным аквариумом и еще более впечатляющими казино. До строительства «Атлантиды» Бэй-стрит была относительно цивилизованной центральной улицей Нассау с нормальным двухсторонним движением, но перемены превратили транспортный поток в хаотичный, задыхающийся парад такси, маршруток и личных машин, которые тут и там сворачивали на боковые улицы в почти неосуществимой попытке проехать через центр города в любом направлении, кроме восточного.

Пуатье умудрился ловко справиться с утренним часом пик, и они миновали банки и сувенирные лавки, выстроившиеся по обеим сторонам Бэй-стрит, а затем покатили мимо государственных учреждений и величественной статуи королевы Виктории в сторону коммерческих доков и складов в начале Армстронг-стрит, перед самым мостом, ведущим в «Атлантиду».

В конце Бэй-стрит, у пристани Принца Георга, куда приставали круизные суда, имелось все: от рынка, где торговали головами барракуд, превращенными в чучела, отполированными стромбидами и соломенными шляпами, до полуголых мужчин, которые одним ударом мачете отрезали верхушку кокосового ореха, и двенадцатилетних девочек, предлагавших заплести вам французские косички по доллару за косичку. На пристани Армстронг стояли старый пожарный катер, несколько траулеров ловцов раковин, пара барж, загруженных бутылками воды из Майами, и два старых глубоководных катера, сдававшихся внаем, деревянных, с отслаивающейся краской и палубами из тика, побелевшими за полвека от соли и солнца.

Рядом с ними покачивалась на волнах «Эспаньола». Финн и Билли несколько недель спорили по поводу названия, перебрав все, от «Золотого жука» до «Покорителя зари», и испробовав многие другие названия кораблей из беллетристики, начиная от «Аэндорской волшебницы» до «Орки» из «Челюстей». В конце концов осталось единственное устроившее обоих — «Эспаньола», корабль, который доставил Джима Хокинса и Долговязого Джона Сильвера на Остров Сокровищ, хотя Билли утверждал, что племянник Роберта Льюиса Стивенсона категорически запретил дяде вводить в историю каких бы то ни было девчонок (это возмутило Финн, но совсем чуть-чуть).

«Эспаньола» была старше, чем Билли и Финн. Построенная в 1962 году в Голландии компанией «Дж. Т. Смит и Зоун» по заказу из Британии и первоначально названная теплоходом «Северн», «Эспаньола» была океанским буксиром длиной в 175 футов и большую часть первых лет своей рабочей карьеры таскала буровые вышки по Северному морю. С тех пор «Эспаньолу» несколько раз продавали и покупали, а от отправки на свалку металлолома ее спас друг Билли и Финн, адвокат и младший партнер Гвидо Дерлаген. Чопорный голландец из Амстердама, Гвидо отказался от своих прежних бюрократических занятий и теперь вел все юридические дела мисс Райан и лорда Пилгрима, сменив строгий костюм на невероятно яркие тропические рубашки «Томми Багама» и приобретя привычку принимать солнечные ванны на палубе у капитанского мостика.

Гвидо, управлявший неслыханным богатством, которое Билли и Финн обнаружили в потайной комнате унаследованного ими дома на берегу канала Херенграхт, очень выгодно купил тридцатипятилетний буксир, а через восемнадцать месяцев «Эспаньола» обрела вторую жизнь в ремонтных доках «Шельдепорт» во Флиссингене, где превратилась в маневренную исследовательскую яхту, способную доставить своих новых хозяев в любую точку мира и обратно. Два дизельных мотора выдавали двенадцать узлов в любом море. Единственная неприятность заключалась в том, что двигатели не создавали никаких проблем судовому инженеру, наполовину китайцу, наполовину шотландцу по имени Ран-Ран Максевени, а это делало его еще более раздражительным, чем обычно.

Из команды «Королевы Батавии», ржавеющего грузового судна, которое они потеряли два года назад во время тайфуна в Южно-Китайском море, остались только Максевени, капитан Брини Хансон и Эли Санторо, тридцатилетний бывший первый помощник на кораблях Военно-морского флота США, носивший повязку на глазу. Однако после переделки «Эспаньола» была снабжена всем мыслимым и немыслимым автоматизированным морским оборудованием, и при обычных обстоятельствах управлять кораблем было относительно просто. Когда в их команду вошел Ллойд Терко, живущий на Багамах старый друг, повар и опытный моряк, их стало семеро. И больше им никто был не нужен.

— Снова дома, снова дома, — пропел Сидни, и «тойота», содрогнувшись всем телом, остановилась на пристани.

Рядом с ними возвышался черный корпус «Эспаньолы» с ослепительно белой надстройкой. Из стоявшего неподалеку склада изливалась вонь гниющих фруктов, в гавани пахло дизельным маслом и дохлой рыбой. На жестяной крыше склада еще можно было разобрать почти стершийся лозунг, придуманный каким-то деятелем туризма: «На Багамах лучше!»

Финн и Билли выбрались из такси и дружно потянулись. Гвидо, сидевший под самодельным тентом, установленным на мостиковой палубе, радостно помахал им рукой. На нем была свободная рубашка с цветочным рисунком, загорелую лысину прикрывала шляпа из рафии «Шейди-Брейди».

— Feestelijk inhalen! — с энтузиазмом вскричал он.

Через долю секунды из двери штурманской рубки, расположенной прямо под Гвидо, появился Ран-Ран Максевени и наградил голландца суровым взглядом.

— Говори по-английски, проклятый торговец тюльпанами! Я тебе в сотый раз повторяю, ты находишься в колонии ее величества и будешь изъясняться на ее языке, понял?

— Loop naar de hel, eikel, — рассмеявшись, ответил Гвидо.

— Что он сказал? — спросил Билли.

— Мне кажется, «eikel» означает «членоголовый», — осторожно сказала Финн. — Остальных слов я не знаю.

Билли и Финн достали сумки из багажника, и Сидни потарахтел на своей древней «тойоте» прочь. А они поднялись по трапу на главную палубу. Все выглядело точно так же, как в тот день, когда они уезжали. Брини Хансон, капитан «Эспаньолы», спустился с верхней палубы, и они все вместе отправились в главную кают-компанию в средней части корабля. Тут же появился жилистый Ллойд Терко, как всегда в шлепанцах и своей фирменной тельняшке. Он радостно улыбнулся Билли и Финн, поздравил с возвращением и понес их вещи в каюты.

В кают-компании стояло несколько встроенных диванов и старых кожаных кресел, в одном конце располагался стол для настольного тенниса, в другом — автомат для игры в пинбол «Болли» и автомат с безалкогольными напитками. По приказу Билли он выдавал только банки с пивом «Калик».

Хансон провел их к двум мягким креслам с невысокими спинками, а сам устроился на диване и закурил одну из своих сигарет с запахом гвоздики. Очень загорелый, темноволосый, мускулистый датчанин с любопытством поглядывал по очереди на Финн и Билли.

— Ваше электронное письмо показалось мне довольно туманным. Вам удалось что-нибудь узнать?

— Дорога Бимини, — ответил Билли Пилгрим и кивком показал на Финн. — Наша бесстрашная предводительница собирается пригласить нас в царство сверхъестественного.

— Ты шутишь, — вздохнул Хансон.

— На самом деле в Атлантиду, которая, похоже, находилась примерно в ста милях к востоку от «Дисней-уорлда», — уточнил Билли и рассмеялся.

— Ну теперь понятно, — сказал Хансон и снова с чувством вздохнул.

 

9

Старая подводная лодка типа «Фокстрот» всплыла на поверхность в предрассветной темноте. В миле от нее на горизонте черной линией вырисовывались джунгли, подступившие к самой береговой линии полуострова Юкатан. Вода скатывалась с округлого изящного корпуса, выкрашенного светлой краской, сверкающая пена обвивала боевую рубку, когда лодка медленно поднялась со дна, вырвавшись на волю из бирюзового водоворота и оставив за собой светящийся шрам на потревоженной глади моря.

Энрико Рамирес, первый помощник капитана Аркадия Круса, постучал по переборке рядом с занавеской, закрывавшей вход в маленькую нишу, которая играла роль каюты на борту «Бабалу». Крус проснулся почти мгновенно.

— Что?

— Мы на месте.

— Который час?

— Пять часов.

— Сколько под килем?

— Шестьдесят саженей, сэр.

— Хорошо.

Крус, полностью одетый, спустил ноги со встроенной в стену койки и отодвинул занавеску. Рамирес, сутулый, с коротко остриженными, как у заключенного, волосами, спокойно стоял и держал в руке чашку с густым дымящимся кофе, которую тут же протянул капитану. Крус с благодарностью взял ее, сделал большой глоток и улыбнулся. Он командовал единственной в мире подводной лодкой, имевшей свою собственную кофеварку эспрессо.

— Мексиканца не видно?

— Пока нет.

— Не люблю я эту часть представления, — сказал Крус.

— Да, сэр.

Крус допил кофе и протянул пустую чашку Рамиресу.

— Пошли.

Он поднялся с койки, прихватил на ходу фуражку с козырьком и нахлобучил ее на голову. Следуя за Рамиресом, он двинулся по тесному коридору, протянувшемуся по всей длине лодки, наклоняясь в узких дверях между переборками. Войдя на центральный пост, он кивнул офицерам, которые несли вахту, и за Рамиресом поднялся по трапу на мостик.

— Почему подводные лодки всегда пахнут, как твои ноги, Рамирес? — вдохнув свежий морской воздух, с ухмылкой спросил Крус.

— Это запах революции, капитан. Тот, у кого ноги пахнут, как у меня, настоящий патриот. Так сказал сам Че.

— Значит, ты знаком с Геварой? — спросил Крус, продолжая старую шутку.

— Я мыл ему ноги, капитан, и сделал все, что было в моих силах, чтобы мои пахли так же.

— Ты молодец, Рамирес. Фидель гордился бы тобой.

— Я думал, что чучело Фиделя стоит на каминной полке его собственного дома, — сказал Рамирес.

— Не верь всему, что говорит его брат Рауль, Рамирес.

— Не буду, сэр.

— Дай мне мой бинокль.

— Есть, сэр.

Рамирес протянул Крусу сделанный в России, на Казанском оптико-механическом заводе, бинокль для ночного видения. Капитан взял его и принялся разглядывать воду между подводной лодкой и берегом. Прошло пять минут. Уже начало светать, и Крус выругался. Если этот полоумный ублюдок думает, что он будет торчать тут до тех пор, пока окончательно не рассветет, его ждет парочка сюрпризов.

— Время?

— Пять пятнадцать.

— Дерьмо, — пробормотал Крус по-русски.

— Точно, — по-испански согласился с ним Рамирес.

— Вон он, — сказал Аркадий Крус, махнув рукой.

— Задница, — на безупречном английском, без малейшего акцента, произнес Рамирес.

Это была надувная лодка «С-650» длиной двадцать один фут, сделанная на канадском заводе компании «Гранд марин». Помимо обычного мотора на ней стояло еще два «Эвинруда» по сто пятьдесят лошадиных сил, благодаря которым лодка могла нестись по воде со скоростью семьдесят пять миль в час. Кроме того, она обладала нулевой отражательной способностью и имела грузовой отсек вместимостью тысяча четыреста килограммов. На корме был установлен пулемет 50-го калибра.

Ангел Гусман владел примерно двадцатью большими резиновыми лодками, спрятанными в мангровых рощах вдоль побережья от острова Женщин до самого Четумаля и границы Белиза. Как и «Бабалу», бледно-голубая лодка, выскочившая из медленно рассеивающегося мрака, была почти неразличима на воде. У обеих лодок имелось по два камуфляжных тента из тяжелой сети — один для открытого океана, другой для болот в джунглях. И каждая могла взять запас топлива на пятьсот миль.

Надувная лодка резко развернулась, подняв в воздух веер брызг, и остановилась около низко сидящего в воде «Бабалу». У пулемета на корме никого не было. В лодке вообще находился только один человек: возле штурвала стоял мужчина в стандартной камуфляжной форме для джунглей, с аккуратно заправленными в ботинки военного образца брюками. На бедре у него висела холщовая кобура с оружием. Единственное, что было необычным, — кроваво-красный берет на голове, знак того, что этот человек является офицером армии Ангела Гусмана, «ангелистом», как их называли американцы.

— Пора, — сказал Аркадий, и Рамирес кивнул. — Опускайся на дно и жди там. Если сеньор Гусман не захочет сварить меня в горшке на завтрак или вырезать мое сердце, чтобы принести его в жертву одному из своих богов, я вернусь к вечеру. А ты поставь на окно зажженную свечу.

— Все будет сделано, хозяин, — с бесстрастным лицом ответил Рамирес. — Хотя я опасаюсь, что она промокнет.

— Ты такой шутник, Рико, настоящий Билли Кристал, — заявил Аркадий Кортес, очень любивший «Городских пижонов» и «Принцессу-невесту».

— Джеральдо Сайнфелд, — поправил его Рамирес, который раздобыл нелицензионные китайские копии всех девяти сезонов.

Крус коротко отсалютовал своему другу и скользнул вниз по трапу на палубу средней надстройки. Открыв водонепроницаемую дверь у основания рубки, он шагнул на ребристую, слегка наклоненную палубу и задраил за собой дверь. Прошел вперед, спрыгнул в надувную лодку и уселся на корме. Через несколько секунд два громадных внешних мотора взревели, лодка развернулась и помчалась к берегу. У них за спиной «Бабалу» начал с шипением заполнять цистерны главного балласта и снова погрузился под воду, пропав из виду в тот момент, когда первые лучи солнца вспыхнули на востоке над бескрайним синим морем.

Когда Брини Хансон вывел «Эспаньолу» из гавани Нассау мимо пляжа Монтегю и повернул большой буксир в пролив Гановер, все остальные собрались в главной кают-компании.

— А что такое дорога Бимини? — спросил Эли Санторо.

Сегодня он изображал Джонни Деппа: надел драные, обрезанные штаны, черную футболку с черепом и костями на груди, черные волосы спрятал под банданой и повязал на глаз кожаную ленту. Он лишился глаза во время несчастного случая на барбекю, когда служил в Военно-морском флоте США на Гуаме, и в результате его комиссовали, а будущее стало неопределенным. Вместо того чтобы заниматься бумажной работой на флоте, Эли Санторо выбрал жизнь матроса и в конце концов стал первым помощником капитана на старой «Королеве Батавии». Проржавевший торговый корабль сел на мель в самый разгар тайфуна в Южно-Китайском море. Когда дым рассеялся и Финн с Билли решили отправиться на поиски сокровищ, Эли Санторо и Брини Хансон были первыми, кто записался в команду.

— Дорога Бимини — это скалистое образование неподалеку от острова Северный Бимини, — ответил Гвидо Дерлаген, не только морской юрист группы, помощник кока и единственный человек на борту, разбирающийся в компьютерах, но еще и неофициальный исследователь. — Ее длина составляет полмили на глубине в тридцать футов. Обычно увидеть ее можно только с воздуха. Обнаружил Дорогу пилот в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, что соответствует предсказанию американского ясновидящего Эдгара Кейси, сделанному в тысяча девятьсот тридцать восьмом году.

Эли с благоговением покачал головой.

— Знаешь, Гвидо, ты пугаешь нас всех.

— Dankzegging. — Высокий лысый голландец улыбнулся и изобразил полупоклон. — Хотите, чтобы я продолжал?

— Хотим, — сказала Финн.

— Dankzegging, — повторил Гвидо. — Так вот, хотя большинство геологов утверждают, что это естественное образование, те, кто верит в предсказание мистера Кейси, уверены, что на дне находится дорога.

— А кто-нибудь нашел что-то, кроме этой так называемой дороги? — спросил с дивана Эли. — Еще какие-то свидетельства?

— К сожалению, нет, — ответил Гвидо.

— Где именно она находится?

— В полумиле от Северного Бимини и мыса Парадайс, — ответила ему Финн. — Любимое туристами место для ныряния. Лодки с прозрачным дном и все такое.

— Прошу меня простить за вопрос, — вмешался Ран-Ран Максевени, и на его маленьком лице появилось хмурое выражение. — Мне казалось, что мы отправились в это небольшое приключение, чтобы найти кусочки золота и другие ценные безделушки. Дублоны, песо и тому подобное. Могу ли я поинтересоваться, какое отношение ко всему этому имеют ваши чертовы камни?

Как всегда, сочетание сильного шотландского акцента и явно китайского лица вызвало у Финн улыбку.

— В последнее время появилось несколько теорий о том, что Дорога Бимини, возможно, является остатками береговой перемычки или сухого дока. Его могли использовать в прежние времена для того, чтобы спасти или поднять со дна затонувший корабль.

— Тридцать футов — это совсем мало, — заметил Билли. — Корабль Тюдоров «Мэри Роуз» был поднят в проливе Солент с глубины в сорок футов. Технология, которая использовалась в таких сухих доках, насчитывает несколько сотен лет.

— На том корабле должно было находиться что-то ценное, достойное того, чтобы его поднять, — сказала Финн.

— Дублоны и все такое, — промурлыкал Ран-Ран и облизал губы, сияя черными глазами.

— Мы думаем, что в этом месте пытались поднять со дна испанский корабль шестнадцатого века, который назывался «Сан-Антон».

— Он вез сокровища? — спросил Ран-Ран.

— Это было маленькое торговое и почтовое судно, — сказал Билли. — Но у него имелась собственная тайна.

— Не сомневаюсь, что тот район уже давно прочесали частым гребешком, — проговорил Эли.

— Возможно, — согласилась Финн, — но этим занимались люди, которые искали большие галеоны с сокровищами, а не маленькие корабли. «Сан-Антон» весил меньше ста тонн. Даже если использовать эхографы бокового обзора и все новейшие прибамбасы, заметить его не просто.

— И в чем же наше преимущество? — спросил Эли.

— Мы точно знаем, где его искать, — улыбнувшись, ответил Билли.

Джеймс Джонас Ноубл, глава компании «Ноубл фармасьютикалс», потягивал шотландский купажированный виски «Гранте» и поглядывал в иллюминатор, пока его служебный реактивный самолет «сессна мустанг» поднимался в бледно-голубое небо над Майами, направляясь на восток. Напротив него в таком же мягком кресле кремового цвета, с невысокой спинкой, сидел его сын Харрисон. Он сжимал в руке стакан с диетической колой и сосал половинку лимона, выловленного из стакана. Харрисон ненавидел летать, и его старик это знал. Вот почему они отправились в пятнадцатиминутный полет до своего имения на острове Кэт-Кей, вместо того чтобы плыть два часа на «Благородной танцовщице», катере, принадлежавшем компании и стоявшем около их дома на острове Фишер, неподалеку от Южного пляжа.

— Они его нашли? — продолжая сосать лимон, спросил Харрисон у отца.

— Так мне сказали.

— На Бимини?

— Неподалеку от берега. Каким-то образом им удалось узнать точное местоположение, — сказал седовласый мужчина, сидевший напротив него.

— И что мы теперь будем делать?

— Решать проблему. Переговоры с нашим мексиканским другом достигли критической фазы. — Он посмотрел на закрытую дверь в кабину и заговорил тише: — Мы не можем допустить, чтобы нам что-нибудь помешало. Наши доходы во втором квартале не оправдали моих ожиданий.

— А что новый препарат?

— Я не могу о нем объявить, пока мы не завершим мексиканскую сделку, а это значит, что мы должны убрать с дороги англичанина и его маленькую подружку. Мы должны прикрыть все как можно надежнее.

Старик сделал глоток виски. Самолет попал в зону турбулентности, и Харрисон Ноубл еще сильнее сжал в руке стакан с диетической колой.

— Я тебя не подведу, папа.

— Вот именно, не подведешь, — рявкнул его отец. — Если ты провалишь это дело, мы оба — трупы, и, пожалуйста, не забывай об этом.

Самолет продолжал лететь к месту своего назначения.

Пьер Жюмер посмотрел на пыльный проход и нахмурился. Было уже поздно, сумерки превратили улицу за дверью лавки в мрачные, окутанные тенями пятна между горящими фонарями. Ему не терпелось закрыть магазинчик, но там остался один посетитель, мужчина лет тридцати, худой, в очках и с серьезным выражением на лице. Он был в черном костюме с обтрепанными внизу брюками. Мужчина читал книгу вот уже десять минут и совсем не походил на покупателя. Может быть, он вор? Книга, которая его заинтересовала, была первым изданием «Философских писем» Вольтера в хорошем кожаном переплете.

— Месье, у нас тут не библиотека, а магазин, и я собираюсь его закрывать, — громко обратился к нему Жюмер. — Если хотите, покупайте книгу, но что бы вы ни решили, делайте это быстро.

Мужчина поднял голову и любезно улыбнулся, явно не обидевшись на тон старика. Значит, все-таки покупатель. Иногда внешность бывает обманчива.

— Мне нравится Вольтер, — сказал мужчина.

— Мне тоже, — кивнул Жюмер. — Полагаю, этот конкретный том стоит двести пятьдесят евро.

— Книги зачастую заставляют нас скучать, но я не знаю ни одной, которая нанесла бы читателю реальный вред, — откликнулся мужчина.

— Многие книги превращают нас в невежд, — парировал Жюмер. — Мы доказали, что оба можем цитировать Вольтера. Однако цена на книгу по-прежнему остается двести пятьдесят евро.

— И вы не согласитесь на меньшее? — спросил мужчина.

— Здесь не блошиный рынок, месье, — вздохнув, ответил Жюмер. — Я никогда не торгуюсь.

— Сегодня вы измените своим правилам.

Мужчина засунул руку во внутренний карман пиджака, достал сделанный в России автоматический пистолет Стечкина и выстрелил Жюмеру в лицо. Раздался звук, как будто лопнул воздушный шарик, и Жюмер повалился на пол за прилавком. Мужчина убрал оружие во внутренний карман и вышел из магазина, унося с собой Вольтера.

 

10

Аркадий Крус трясся на пассажирском сиденье модернизированного джипа «судзуки», пробиравшегося сквозь джунгли. На старый четырехместный «джимми» поставили надежные оси, цилиндрические рессоры и колеса на восемнадцать дюймов выше нормы. На нем имелся каркас безопасности, но не было крыши, а задний и передний бамперы были сделаны из запасных покрышек. Над каркасом торчал пулемет 50-го калибра. Кроме водителя в форме еще один мужчина сидел около пулемета, а третий устроился сзади со штурмовой винтовкой FX-05 «Огненная змея», которую широко использовала мексиканская пехота. Гусман, убийца и безумец, страдающий манией величия, обладал превосходным снаряжением.

Машина, приспособленная для передвижения по джунглям, быстро мчалась по узкой тропинке с удивительно светлой растительностью. Земля была сухой, открытой солнцу, с густыми зарослями тонких деревьев и переплетением ползучих растений. Этими старыми, но вполне различимыми тропинками на протяжении сотен поколений пользовались люди и животные.

Через час они выехали на поляну перед древним храмом майя, разрушенным и почти прекратившим свое существование. Поляна представляла собой подобие древнеримского лагеря с небольшими руинами в центре. По периметру шла земляная насыпь с частоколом из бамбука. Внутри прямоугольного пространства ровными рядами выстроились три дюжины хижин, а прямо напротив руин расположилось центральное здание. Крытые сплющенными пятидесятигаллоновыми бочками хижины стояли на сваях. «В дождь здесь, наверное, возникает ощущение, будто оркестр играет на инструментах из стали», — подумал Аркадий.

И повсюду были мужчины в форме: они шагали по улицам, занимались военной подготовкой, стояли на постах около частокола и пулеметов, установленных на верхних площадках башен, стоящих по четырем углам огороженной территории. А кроме того, они выполняли самую разную работу для поддержания жизни лагеря: чистили туалеты, готовили еду и даже развешивали выстиранное белье.

Лагерь представлял собой маленький город, населенный одетыми в форму мужчинами с суровыми длинноносыми лицами майя. Они выглядели как старые соратники Кастро первых дней революции. Именно это им и обещал Гусман — возвращение господства майя на их исконных землях. Деньги и наркотики прикрывались революционными лозунгами. Знакомая история.

В дальнем конце огороженной территории стояла старая хижина из волнистого железа, кое-как прикрытая камуфляжной сеткой с листьями. Рядом гудел огромный генератор. Аркадий разглядел на неровных стенах несколько больших кондиционеров и понял, что перед ним завод.

Где-то чуть дальше в глубь территории, среди холмов, наверняка находилась спрятанная от посторонних глаз плантация опиумного мака, а рядом с лагерем должна быть посадочная площадка. Сам Гусман производил очень небольшое количество опиума, предпочитая импортировать его из других мест, главным образом из Венесуэлы и Гватемалу. На своем маленьком заводике он очищал опиум, превращая его в морфий, затем отправлял через Аркадия на Кубу, где после окончательной переработки зелье становилось героином.

Полосатый джип остановился около большого здания, прячущегося в тени развалин храма. Гусман уже ждал Аркадия на закрытом от солнца крыльце своего штаба. Он совсем не походил на наркобарона в привычном понимании этого слова, скорее напоминал бухгалтера средних лет: черные волосы уже начали редеть, глаза были искажены стеклами больших очков в прямоугольной оправе, к тому же он явно страдал избыточным весом, и пивное брюшко нависало над ремнем форменных брюк. На форме не было никаких знаков различия, которые говорили бы о его звании или статусе. На кармане рубашки расплылось чернильное пятно, короткие толстые «мясницкие» пальцы тоже были перепачканы чернилами. Гусман улыбнулся, когда Аркадий выбрался из машины.

— Доброе утро, капитан Крус.

Голос у Гусмана был пронзительным, почти как у женщины.

— И вам, Джеф, — ответил Крус.

— Как доехали?

— Я предпочитаю море.

— Отлично! — ответил Гусман и громко, очень по-женски рассмеялся. — Вы будете управлять волнами, а я стану царствовать в джунглях. — Он растянул пухлые губы в улыбке, предоставив Аркадию любоваться очень дорогим набором коронок. — Удобное разделение полномочий, вы не находите?

— Как скажете, Джеф.

— Заходите ко мне, выпьем чего-нибудь, — предложил Гусман, повернулся, не дожидаясь ответа, и вошел в свой штаб.

Крус поднялся по ступенькам, а водитель джипа закурил и остался ждать на улице.

Внутри штаб был совсем простым и скромным — одна большая комната с тонкой соломенной циновкой на полу. В дальнем конце стояли кровать, комод, письменный стол и несколько стульев, на стене за столом висела карта полуострова Юкатан. Дополняли обстановку бар, сделанный из маленькой подставки для умывальника, громадный викторианский диван, обитый потертым хлопчатобумажным плюшем красного цвета, как в борделе, и три таких же кресла, расставленных вокруг холодной дровяной печки.

Как только они вошли, словно из воздуха материализовался худой мужчина в белой куртке и с бледным лицом, который держал в одной руке поднос. Рукав другой, отсутствующей, руки был приколот к плечу. На подносе стояли две чашки из мейсенского фарфора голубого цвета, наполненные кофе, серебряная сахарница и молочник, тоже серебряный. Однорукий мужчина поставил поднос на дровяную печь и исчез.

Гусман вышел из-за своего импровизированного бара, держа в руке пузатую темную бутылку бренди «Ацтека де Оро». Он дополнил до краев свою чашку с кофе и протянул бутылку Аркадию, но тот покачал головой, отказываясь.

— Молоко, сахар?

— Я предпочитаю черный кофе.

— Разумеется, вы же кубинец.

Наркобарон засунул бутылку с бренди под мышку, взял обе чашки без блюдец, протянул ту, в которой не было бренди, Аркадию, и уселся на диван. Аркадий устроился в кресле и стал ждать. Гусман одним глотком выпил половину разбавленного спиртным кофе и тут же долил в чашку еще бренди.

— Ну и как вам?

— Кофе? — Аркадий сделал глоток. — Очень неплохой.

На самом деле кофе был горьким, лишь наполовину прожаренным и, скорее всего, местным.

— Кофе дерьмовый. — Гусман ухмыльнулся, снова демонстрируя свои американские зубы. — Вот почему я наливаю туда бренди.

Аркадий улыбнулся. Тот, кто пьет столько бренди до полудня, делает это вовсе не затем, чтобы перебить вкус отвратительного кофе.

— Понятно, — нейтральным тоном сказал он.

— Нет, вам ничего не понятно, и поэтому вы здесь.

Аркадий пожал плечами и промолчал.

— Я хочу знать, что вы думаете о моем маленьком лагере.

— Он организован очень эффективно.

— Как у римлян, — кивнув, заявил Гусман. — Точно такие же лагеря Цезарь проектировал для своих легионов.

Аркадий знал, что Юлий Цезарь не спроектировал ни одного военного лагеря в жизни и пользовался образцами, придуманными за несколько сотен лет до него, но ничего не сказал. Он решил, что в присутствии безумца умнее всего помалкивать.

— Вы пытаетесь понять, почему я приказал привезти вас в лагерь.

— Обычно мы встречаемся на берегу.

— Вы удивлены?

— Скорее, заинтригован.

— А вы сами как думаете, зачем я вас сюда привез?

— Понятия не имею, Джеф.

— Возможно, я хочу вас убить. Возможно, я решил устроить для ваших хозяев показательное выступление. Возможно, я думаю, что меня обманывают и я не получаю того, что мне положено. Возможно, как любят говорить американцы журналистам, я буйный помешанный и желаю только одного — взять в руки мачете и снести вам голову или вырезать ваше сердце и положить его на каменный алтарь.

— Слишком много «возможно», Джеф.

Гусман рассмеялся.

— А вы хладнокровный тип, капитан Крус.

— Всего лишь практичный. — Крус пожал плечами. — Если вы сделаете что-нибудь из вышеперечисленного, моя подводная лодка уплывет на Кубу и больше сюда не вернется. Ваш канал в Соединенные Штаты и возможность производства высококачественного героина прекратят свое существование за одну ночь. И вы лишитесь средств, которые вам нужны, чтобы финансировать вашу революцию.

Гусман был безумцем, но не дураком.

— Совершенно верно, капитан.

— Значит, должна быть другая причина.

— И она есть. — Гусман снова показал ему свои зубы.

Аркадий позволил себе выпустить на волю крошечный намек на раздражение, кипевшее у него внутри.

— Большая подводная лодка ждет меня неподалеку от берега, сеньор Гусман. Мои люди дышат консервированным воздухом и стараются не производить никакого шума, чтобы их не засекли гидроакустические буи, разбросанные американцами вдоль всего побережья Юкатана с целью помешать людям вроде вас заниматься тем, чем вы занимаетесь.

Продолжая улыбаться, Гусман проигнорировал не слишком завуалированное оскорбление. Он наклонился вперед и поманил Аркадия толстым указательным пальцем. Кубинец тоже наклонился вперед.

— Я хочу кое-что вам показать, — прошептал Гусман. — Идите за мной.

Наркобарон поставил пустую чашку на пол и встал, не выпуская из рук бутылку с бренди. Он схватил со стола потрепанный, заляпанный пятнами красный берет, нахлобучил его на голову под залихватским углом и снова вышел наружу. Аркадий последовал за ним. Они спустились по ступенькам и подошли к машине. Гусман махнул рукой и проворчал, что водитель свободен.

— Я поведу сам, — сказал он Аркадию.

Крус снова забрался на пассажирское сиденье, Гусман завел двигатель, с ревом промчался по лагерю, выехал через дальние ворота и по почти невидимой дорожке покатил через джунгли.

— В тысяча девятьсот шестьдесят втором году, совсем еще ребенком, я жил в деревне Нокааб в самом сердце джунглей. Она была маленькой и ничем не примечательной. Однажды в девятнадцатом веке какие-то голландские и немецкие поселенцы попытались возделывать там землю. Большинство из них погибли во время Войны каст в тысяча восемьсот сорок восьмом году, но в результате их появления возникло некоторое количество смешанных браков. Так появилась моя семья.

— Похоже, вы хорошо знаете историю.

— Это мое наследие, и я провел солидные изыскания, капитан.

Гусман резко свернул на еще более узкую дорожку, густо поросшую кустами, которые со всех сторон наступали на джип, мчавшийся сквозь джунгли.

— Итак, в тысяча девятьсот шестьдесят втором году… — напомнил ему Крус.

— В тысяча девятьсот шестьдесят втором году, накануне Рождества, в небе над нашей деревней разразился жуткий ураган. Старейшины считали это дурным предзнаменованием. Мы были католиками, но сохранили старые традиции джунглей. И никто не сомневался, что Чаку, богу грома и молнии, нанесено какое-то оскорбление. Чтобы подтвердить наши подозрения, прямо у нас над головами неожиданно возникла ослепительная вспышка, похожая на взрыв. Я сам ее видел и хорошо помню. Все жители деревни решили, что наступил конец света.

— И что же это было?

— Горящий мужчина, — ответил Гусман. — С неба к земле, словно комета, неслась фигура человека, окутанного пламенем. Он рухнул на один из домов, а в следующий миг загорелась соломенная крыша, хотя она насквозь промокла от дождя. Пару мгновений жители деревни не шевелились, потом вперед выступил один из старейшин и вошел в хижину, на которую упал горящий человек. Я помню, что все были напуганы до полусмерти, но никто не отвернулся.

«Горящий человек, — подумал Аркадий. — Он действительно не в себе».

Джип выехал на поляну в джунглях. Она производила впечатление естественной: пологий луг, уходящий вниз, к узкой борозде в земле. У ее начала Аркадий увидел холм высотой в пятьдесят или шестьдесят футов, за ним засыпанное листьями длинное возвышение в форме сигары, похожее на след, заваленный землей и ползучими растениями и раскопанный каким-то гигантским животным. После короткой речи Гусмана Аркадий решил, что они едут к развалинам родной деревни наркобарона, но ничего похожего он здесь не заметил.

Холм имел правильную форму и четыре стороны, невероятно крутые: классическая, захороненная под толщей веков ацтекская пирамида, еще не ставшая добычей археологов. Холм зарос золотыми цветами и большими кожистыми, почти непристойно блестящими листьями на длинных, протянувшихся во все стороны стеблях, которые создавали надежный непроходимый барьер.

— Это желтые алламанды, — сказал Гусман и остановил джип. — Allamanda cathartica на латыни.

— Cathartica означает слабительное? — предположил Аркадий.

— Растение ядовито. Вы раздуетесь, как воздушный шар, если по глупости его съедите. Затем будете ходить в штаны целый день или два. Впрочем, оно не убивает.

— Вы ведь привезли меня сюда не затем, чтобы показать цветочки, — сказал Аркадий.

— Не затем, — подтвердил Гусман.

Он прошел по траве пологого склона к возвышению в форме сигары у основания пирамиды.

— Я привез вас сюда, чтобы показать вот это, — возвестил он и драматическим жестом вытянул вперед руку.

Аркадий подошел к нему и посмотрел на пирамиду.

— Похоже на могилу великана из сказки про бобовое зернышко, — скептически проговорил он.

— Да, смешно, но частично верно.

Гусман сделал шаг вперед и сдвинул в сторону кусок камуфляжной сетки. Под ней обнаружилось отверстие с рваными краями, засиявшими серебряным светом. Алюминий. Гусман забрался в отверстие и исчез, Аркадий с сомнением последовал за ним. Гусман включил шипящий газовый фонарь Колемана, и у Аркадия возникло ощущение, будто он оказался в брюхе металлического чудовища с ребрами справа и слева. Повсюду висели провода, тяжелые от налипшей на них плесени. Гусман пробирался вперед, сгорбившись в тесном пространстве.

— Вот, — сказал он, поднимая лампу, чтобы Аркадий смог разглядеть то, на что он показывал.

Перед ними лежал какой-то предмет почти пятнадцати футов длиной, цилиндрический, с короткими крыльями, поддерживаемый с обеих сторон тяжелыми металлическими опорами.

— Что это? — шепотом спросил Аркадий, подозревая, что он уже знает ответ.

— Центральная часть фюзеляжа бомбардировщика «Б-47», их еще называли «стратофортресс». Вы смотрите на одно из секретных оружий массового поражения Саддама Хусейна. Эта штука все время здесь лежала! Представляете? Ваш президент Буш все-таки оказался прав!

— Бомба, — пробормотал Аркадий.

— Не только, капитан Крус, — сказал Гусман. — Перед вами серьезный рычаг, с помощью которого можно перевернуть мир. Будущее вашей страны, если пожелаете. — Безумец помолчал для пущего эффекта. — Это «Марк 28 В28РН», пятая модель свободного падения, термоядерное устройство мощностью одна и сорок пять сотых мегатонны. Водородная бомба.

— Дерьмо на палочке, — прошептал Аркадий. — У нас проблемы.

 

11

«Эспаньола», не особенно спеша, за пятнадцать часов добралась из Нассау до Бимини, прибыла туда перед самым рассветом и бросила якорь на глубине двадцати трех футов в кристально прозрачной воде неподалеку от Норт-Рока. Майами, находившийся в пятидесяти милях к востоку, не маячил на горизонте даже смазанным темным пятном. День обещал быть сказочным. Особого движения на воде не наблюдалось, если не считать нескольких плоскодонных лодок с полными энтузиазма туристами и их проводниками, которые искали на отмелях альбул. Никто не обращал на «Эспаньолу» и ее пассажиров никакого внимания.

С другой стороны, Финн и Билли знали, что известие об их прибытии за несколько часов разнесется по маленькому поселению на острове в форме рыболовного крючка. Бимини, как и любой другой город, жил и дышал сплетнями.

— Немножко похоже на сон, — сказал Билли, опиравшийся о поручни на верхней палубе. — Мы развлекаемся, ищем древние карты, которые расскажут нам, где спрятаны сокровища, охотимся за золотом ацтеков. В общем, занимаемся совсем не тем, что мой отец назвал бы честным трудом.

— А твой отец чем занимался?

— Он был членом парламента.

— И это называется честным трудом? — фыркнула Финн. — Все равно что сказать, будто политики никогда не врут.

— И тем не менее…

— Мои родители, оба, всю свою жизнь раскапывали прошлое. Они оживили историю.

— Многие считают историю пустой тратой времени.

— В таком случае твои многие просто дураки. Все, чем мы сейчас являемся, это результат того, что мы делали в прошлом. Изучая предыдущую деятельность людей, мы можем понять, как следует вести себя в будущем. Испанцы обнаружили Запад, когда искали торговые пути на Восток. Без них и технологий, позволивших людям вроде Кортеса сюда попасть, не было бы, например, Майами.

— Может, и к лучшему.

— Если бы мы не изучали культуру ацтеков и не интересовались, почему они вдруг исчезли, мы не смогли бы понять современную экологию, — ведь они вымерли из-за чрезмерного использования ресурсов и разразившегося в результате голода, а вовсе не по причине войн. Все эти вещи взаимосвязаны. И вне всякого сомнения, это честный труд.

— Так мы занимаемся честным трудом или представляем собой кучку жадных негодяев, которые ищут приключений?

— У тебя сегодня отвратительное настроение, — заметила Финн, взглянув на своего мрачного друга.

— Думаю, мое состояние можно определить словами «в чем смысл жизни?» — пробормотал Билли.

Теперь пришла очередь Финн вздохнуть.

— Если бы мы не встретились, чем бы ты сейчас занимался? — спросила она.

— Пытался бы продать какую-нибудь часть семейного поместья, чтобы купить трюмную помпу для своей яхты. — Он коротко рассмеялся. — Той самой, которую те подонки взорвали в Амстердаме прямо с нами на борту.

— Это, по-твоему, честный труд? И смысл жизни? Кто сказал, что ты не можешь немного повеселиться? И кто говорит, что в наше время мир не нуждается в приключениях?

— Наверное, дело в моем кальвинистском воспитании, — пробормотал Билли. — Трудись дни напролет, и никакого веселья, ну и все такое. — Он пожал плечами. — Видимо, я думал, что буду болтаться по морям до тех пор, пока не замечу у себя первые седые волосы, а потом займусь серьезным делом.

— Каким?

— Ну, чем-нибудь полезным.

— У тебя ученая степень по испанской литературе, которую ты получил в Оксфорде, и ты написал научную работу, посвященную триллерам Джона Д. Макдональда. Насколько все это полезно, доктор Пилгрим?

— Думаю, я занялся бы преподаванием.

— Иными словами, учил бы людей, как стать учителями, — заявила Финн. — Меня воспитали в соответствии с принципом: важно путешествие, а не его конечный пункт.

— Ты, наверное, считаешь меня дураком, — вздохнув, сказал Билли.

— Нет, я знаю, что ты дурак, — возразила Финн.

Из палубной рубки в нескольких футах от них появился Эли Санторо.

— У нас кое-что интересное на гидролокаторе бокового обзора, — доложил он. — Как раз там, где вы и говорили.

Финн и Билли вошли вслед за ним в каюту с низким потолком, забитую самым разным электронным оборудованием, от мониторов для видеоробота до дисплеев GPS, метеорологической радиолокационной станции, эхолота, вылавливающего магнитные аномалии, и гидролокатора бокового обзора.

Гвидо Дерлаген сидел перед цветным монитором гидролокатора и крутил ручки настройки изображения, которое было похоже на отпечаток старого сапога, подбитого гвоздями, немного более широкого в центре и сужающегося к концу.

— Три мачты. Высокий нос и корма. Морской корабль, галеон. Около восьмидесяти или девяноста футов в длину, — сообщил голландец. — В тридцати футах под водой, на песчаном дне.

— Эй, — вмешался Ран-Ран Максевени, который сидел на стойке у двери и что-то пил из старой эмалированной кружки. — А может, это какой-то поганый коралл торчит, где не должен, и всего-то делав. — Он поморщился. — Почему никто не увидел его раньше, если все так просто?

— Он есть на картах, — сказал Эли Санторо. — Здесь отмечены меняющие свое местоположение слои песка, подводная песчаная река. В последние несколько лет было довольно много ураганов. Погода Эла Гора. Возможно, корабль находился под песком.

— И все равно это может быть поганый коралл.

— Какой же ты жуткий ворчун, — рассмеялся Билли.

— Я шотландец, мы по натуре все ворчуны. Из-за студеных зим в Олд-Рики, — ответил тощий коротышка и сверкнул в улыбке золотым зубом. — Но мое отношение к жизни философское, это во мне китайская кровь говорит.

— Вы все не в своем уме, — заявила Финн. — Ну, кто хочет понырять?

Финн легко скользила под водой, прижав руки к бокам. Большие ласты фирмы «Дакор» работали в медленном ровном ритме, помогая ей двигаться сквозь теплую прозрачную толщу воды, приятная тяжесть акваланга на спине успокаивала, когда она опускалась на место гибели корабля. По показаниям гидролокатора, оно находилось примерно в пятистах ярдах от «Эспаньолы», и они воспользовались лодкой «Зодиак 420», которую держали в качестве бортовой моторки на крыше штурманской рубки и с которой ныряли.

Финн испытывала невероятное удовольствие, оказавшись в воде после длинного перелета на самолете из Хитроу и предшествующего этому путешествия через всю Англию и половину Европы. Иногда ей казалось, что ее жизнь проходит в академической атмосфере университетов и архивов вроде того, что они посетили в Испании. И хотя ей нравилось отвечать на вызовы, которые бросала исследовательская работа, иногда она скучала по трудностям, возникавшим в полевых условиях. Ее отец и мать были точно такими же. Когда они аннотировали свои находки в Колумбийском университете, они скучали по джунглям, и наоборот. Такова сущность археологии: половина времени уходит на поиски, а другая — на изучение того, что удалось найти.

Финн улыбнулась под силиконовым загубником, который сжимала зубами. Научная работа была закончена, началась охота, и запах добычи вел ее вниз, к сверкающему песку на дне Флоридского пролива.

Брини Хансон стоял у перил штурманского мостика на «Эспаньоле», курил одну из своих гвоздичных сигарет и время от времени смотрел в настоящий цейссовский бинокль, висевший у него на шее, — бинокль принадлежал ему уже много лет и оставался последним звеном, связывающим его со старой «Королевой Батавии». Брини улыбнулся, щурясь на солнце, и посмотрел на «Зодиак», качающийся на небольших волнах примерно в четверти мили от «Эспаньолы».

Хансон проделал досюда огромный путь от крошечного прибрежного городка Торсминде в Дании. Он был сыном рыбака, ловившего сельдь, потом попал в Южно-Китайское море и много лет управлял старыми ржавыми баржами вроде «Королевы», которые болтались от одного грязного островного порта к другому, медленно двигаясь в никуда и не имея настоящего дома.

И вот он здесь, качается на волнах Майами-Бич и командует кораблем, на котором есть все, кроме горячей ванны. Его домом стал райский остров, и, если не считать появлявшихся время от времени колумбийцев на супербыстрых моторных лодках для прибрежных гонок, пытавшихся выступить круче, чем «Полиция Майами», его жизнь была мирной и спокойной. Настолько, что он даже испытывал чувство вины.

Хансон в последний раз затянулся сигаретой «Джарум» и затушил ее в импровизированной пепельнице, которую прикрепил клейкой лентой к поручню. Он соорудил ее из банки от кофе, наполненной береговым песком, — еще одна привычка, оставшаяся после плавания на «Королеве Батавии». Финн постоянно читала ему лекции о вреде курения, но он упрямо не желал отказываться от этой привычки. «Видимо, скоро наступит день, когда я останусь последним курильщиком на планете», — думал Хансон.

Он снова поднес бинокль к глазам и посмотрел на «Зодиак». Финн, его светлость и голландец находились под водой, и маленькая надувная лодка была пуста. Впрочем, беспокоиться не стоило: по обеим сторонам от нее на воде подпрыгивали два буя, каждый с ярким бело-красным флажком, означавшим «ныряльщик под водой».

Хансон перевел бинокль на воду. Здесь повсюду было мелко, и солнце отражалось от песчаного дна, где виднелись более темные участки в местах немногочисленных глубинных впадин и одного-двух круглых образований, называемых голубыми дырами, — впрочем, на отмелях Багамских островов они встречались относительно редко.

Они возникли еще до последнего ледникового периода, когда все Багамское плато находилось над уровнем моря. Известняковые отложения создали карстовые воронки, когда камень раскрошился под воздействием времени. Из-за плохой циркуляции в большинстве голубых дыр вода была бескислородной — иногда полностью лишенной свободного кислорода, и в результате там отсутствовала морская жизнь. Судя по показаниям гидролокатора бокового обзора, обломки, которые исследовали Финн и остальные, находились всего в нескольких ярдах от такого образования. Если бы корабль оказался над ним, он провалился бы в дыру и исчез и его никогда не нашли бы.

Хансон изменил настройки бинокля и посмотрел немного дальше на море. По информации, полученной Финн и лордом Билли у продавца старых книг в Париже, «Сан-Антон» затонул на линии между отмелями у верхнего конца Северного Бимини, который сейчас назывался Блафф, и известняковыми образованиями Норт-Рок в трехстах ярдах от берега, видимыми только при отливе.

В подробных картах указывалось, что по большей части в данном районе глубина варьирует от двадцати до тридцати футов, дно поднимается около отмелей у конца острова и резко снижается до сотен футов со стороны Флоридского пролива.

В судовом журнале «Сан-Антона» говорилось, что ветер во время урагана снес корабль в сторону отмелей и он затонул недалеко от берега. Также в судовом журнале значилось, что «Сан-Антон» вез небольшой груз специй, в основном перец, и не имело никакого смысла пытаться поднимать его со дна. С другой стороны, как заметил лорд Билли, если груз на борту «Сан-Антона» был не слишком ценным, почему тогда капитан так детально описал место его гибели?

Хансон положил бинокль и закурил новую сигарету. Все это было выше его понимания; он до сих пор не мог привыкнуть к тому, что ему регулярно выдавали чек за работу, и к тропической базе, где он теперь жил, не говоря уже о том, с какой радостью он распрощался с необходимостью перевозить бананы в пластиковой упаковке и каучук (а однажды ему достался кошмарный груз жидкого гуано). Он снова взял бинокль и внимательно изучил поверхность воды.

Впрочем, смотреть было особенно не на что, кроме яркого солнца, отражающегося от изумрудной поверхности воды, которая тянулась до самого горизонта. Хансон закрыл глаза, позволив себе насладиться моментом, и улыбнулся, когда лучи тропического солнца коснулись его красивого загорелого лица. Это как раз то, что ему нужно: свободное плавание и никого на горизонте.

Финн плавала над обломками, пока Билли и Гвидо делали фотообзор места катастрофы. Билли держал в руках большую цифровую камеру «Никон», а Гвидо — двухметровую линейку с делениями для масштаба. До того как он отказался от своей работы юрисконсультом в Амстердаме, мускулистый голландец считал, что самое лучшее приключение — это посещение спортивного зала три раза в неделю. Он даже не умел плавать.

Однако Гвидо никогда ничего не делал наполовину. Через восемнадцать месяцев он плавал лучше Финн и в придачу стал опытным ныряльщиком. Кроме того, он в огромных количествах читал книги по антропологии и археологии и попросил Брини обучить его навигации по звездам.

Финн разглядывала очертания песка на дне. Она ни секунды не сомневалась, что это «Сан-Антон», затонувший в июле 1521 года под командованием капитана Гонсало Родригеса, человека, который вел судовой журнал, показанный им в Париже Пьером Жюмером. В длину корабль достигал всего восьмидесяти футов и легко поместился бы между основной и первой базами на стандартном поле для бейсбола.

«Nau», что по-испански означало «корабль», являлся последним в длинной линейке морских судов прошлого, на которых корма и нос представляли собой настоящие крепости, откуда лучники и копьеносцы могли достать другие корабли. В случае «Сан-Антона» «крепость», одновременно игравшая роль полубака, выступала над песком на восемь или десять футов. Задний квартердек был виден не так отчетливо.

Верхнюю палубу полностью занесло песком, и единственным свидетельством ее существования был обломок грот-мачты, мрачно торчавший из песчаного языка, который, точно неподвижная река, указывал на кромку голубой дыры менее чем в ста футах от корабля. Было видно, что корабль круто наклонился на один бок, и Финн понимала, что им очень сильно повезло. Еще один ураган — и «Сан-Антона» могло затянуть в вертикальную известняковую пещеру и, скорее всего, разорвать на части по пути.

Финн медленно спустилась к кораблю, пока Билли заканчивал его фотографировать. Она проплыла вдоль корпуса, пытаясь отыскать отверстие, через которое могла бы попасть внутрь. Если Жюмер прав, капитан Родригес знал, что он везет своим хозяевам в Испанию очень ценный груз, и, скорее всего, держал бумаги при себе.

Если копия Кодекса Кортеса действительно находилась на борту, она, вероятно, по-прежнему остается в каюте капитана, расположенной под квартердеком. На первый взгляд Финн не видела отверстия в корпусе, значит, им придется воспользоваться большими вакуумными помпами и шлангами, чтобы убрать с дороги песок. Если опуститься достаточно глубоко, наверное, можно обнаружить дыру в днище корабля, появившуюся, когда он налетел на отмель во время урагана, но забираться внутрь снизу, при, том что слои песка постоянно сдвигаются, опасно. Гораздо лучше сделать это через палубу.

Финн замерла и слегка повернулась в воде. Она услышала едва различимую вибрацию, похожую на далекие раскаты грома. Приближалась какая-то лодка. Финн инстинктивно подняла голову, чтобы отыскать силуэт «Зодиака» на поверхности и тонкий якорный конец, спускающийся прямо к обломкам корабля. Они выставили буи, обозначавшие, что под водой люди, и потому Финн не особенно беспокоилась. Вполне возможно, кто-то из местных решил поглазеть на «Эспаньолу». Она снова вернулась к исследованию затонувшего корабля.

Хансон услышал корабль еще до того, как увидел, — до него донесся грохот больших дизельных моторов где-то на востоке и громкий шепот и плеск волн, разбивающихся о нос «Эспаньолы». Даже не видя его, Брини понял, что это не прогулочный катер: он не слышал ни пронзительного рева мотора, ни резких шлепков, с какими корпус из стеклопластика ударяется о воду. Значит, приближалось серьезное судно. Хансон навел бинокль на канал между Норт-Рок и Блафф и стал с беспокойством ждать. Учитывая, что они выставили буи и «Зодиак» было отлично видно, он не особенно волновался, но любое судно в том же районе могло стать проблемой, а несчастные случаи происходят даже в хорошую погоду.

Неожиданно появился корабль — старый траулер с малой осадкой, вполовину меньше «Эспаньолы». Когда-то корпус был выкрашен в серый цвет контрабандистов, но сейчас его располосовала ржавчина, напоминающая высохшую кровь. Из единственной трубы тянулся шлейф черного дыма, нос тяжело разрезал бледную воду, и в воздух аркой поднималась белая пена. Обе поворотные стрелы были выставлены, и траулер на полной скорости мчался прямо на «Зодиак».

Ран-Ран Максевени, который находился в машинном отделении, почувствовал вибрацию, когда появился траулер, и выскочил на палубу прямо под штурманским мостиком, на котором стоял Хансон. Оба сразу поняли, какая опасность грозит их друзьям.

— Чертов придурок! О чем он только думает?

Это был ярусолов с двумя комплектами тросов, закрепленных на мачтах. Каждый трос соединялся с парой уравновешивающих траловых досок, находившихся под водой, чтобы оставаться на одинаковой глубине. К главным тросам крепилось множество других, называемых поводками, с сотнями крючков с наживкой на каждом. С двумя такими тросами траулер может протащить по воде тысячи смертоносных крючков, да еще на неизвестной глубине. Ныряльщика, оказавшегося у них на пути, за несколько секунд разорвет на части, или траулер протащит его за собой на несколько миль, и он утонет.

Хансон слетел вниз по трапу, соединяющему палубы, на капитанский мостик и бросился к большой красной кнопке на главной консоли рядом с рычагами управления. Он снова и снова нажимал ладонью на кнопку туманного горна «С2» фирмы «Каленберг», который начал издавать гортанный вопль сродни пронзительному гудку товарного поезда, мчащегося прямо на рыбачью лодку.

— Почему этот мерзавец не сворачивает? — заорал Хансон, выругавшись по-датски.

На мостик, тяжело дыша, взбежал Ран-Ран.

— Поганый говнюк не собирается останавливаться!

— Поднять якорь! — крикнул Хансон.

Ран-Ран бросился к консоли, ударил ладонью по кнопке лебедки, и якорная цепь начала невероятно медленно ползти наверх. Хансон знал, что у них совсем мало времени. Как только он почувствовал, что якорь фирмы «Дэнфорт» едва заметно задрожал, покинув песчаное дно, он тут же опустил вниз оба рычага, и мощные дизельные двигатели в долю секунды заработали на максимум. Когда огромный модернизированный буксир сдвинулся с места, Хансон резко повернул штурвал налево в отчаянной попытке отрезать траулеру путь, понимая, что окажется совсем рядом с ним.

Финн спускалась к не засыпанному песком боку затонувшего корабля, когда уловила краем глаза какое-то движение и услышала гулкий металлический звук. Подняв голову, она увидела, что Гвидо стучит по своему аквалангу рукоятью ножа для подводного плавания и машет правой рукой вверх и вниз: сигнал опасности. Заметив, что она смотрит на него, он повернулся и показал на восток.

Финн взглянула в том направлении и увидела громадную тень, приближающуюся на огромной скорости, а за тенью в гуще воды — тысячи сверкающих ярких точек. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы сообразить, что тень — это траулер, который направляется в сторону «Зодиака», а мерцающие вспышки в воде — стальные рыболовные крючки, отражающие лучи утреннего солнца. Причем они растянулись по меньшей мере на пятьсот футов в ширину и с каждой минутой становились все ближе.

Слева от Финн появился Билли, который прицепил камеру к крючку на поясе. Он схватил девушку за руку и толкнул вниз, к песчаному дну. Финн кивнула, начала спускаться за ним, и они забрались в небольшую нишу под нависающим обломком затонувшего корабля. В следующее мгновение к ним присоединился Гвидо.

Грохот двигателей траулера оглушил Финн. Гвидо подал сигнал — три пальца одной руки согнуты, точно когти. Он показал наверх, и Финн кивнула, сообразив, что он пытается сказать ей и Билли: если крючков окажется достаточно много, они смогут подцепить обломки корабля и протащить их вперед, придавив троих людей корпусом ко дну. Шанса добраться до поверхности и избежать крючков не было никаких. Спрятаться они тоже нигде не могли, разве только попытаться доплыть до края голубой дыры, находившейся в ста футах от них.

И тут Билли заметил еще один путь к отступлению. Он сжал плечо Финн и развернул ее, показывая под ноги. Она разглядела едва различимую темную линию в том месте, где корпус корабля касался песка. Трое ныряльщиков принялись отчаянно раскапывать песок голыми руками. Грохот двигателей траулера становился все громче. Отверстие с неровными краями в корпусе «Сан-Антона» стало немного больше, и Финн поняла, что это обломки орудийной амбразуры на корме, наполовину засыпанной песком. И путь внутрь корабля.

На скорости двенадцать узлов, под вой якорной лебедки и рев двигателей «Эспаньола» неслась прямо на траулер. Буксир был почти в два раза больше, и даже скользящий удар «Эспаньолы» мог опрокинуть траулер прямо на ходу. Однако траулер не замедлил хода, и через несколько мгновений «Зодиак» и буи исчезли под окутанным пеной носом. Хансон слегка изменил курс. Он уже не успевал протаранить траулер, но шанс помочь друзьям у него все-таки оставался.

— На носу этого гнуса нет названия! — крикнул Ран-Ран, перекрывая рев двигателей. — Это же вонючий пират!

Хансон бросил короткий взгляд на траулер. Инженер оказался прав: название и регистрационный номер были замазаны толстым слоем жира или краски. Если корабль успеет добраться до Флоридского пролива, он за несколько часов затеряется среди флотилий рыболовных судов, бороздящих тамошние воды.

— Сколько до них?

— Сто ярдов, — ответил Ран-Ран, опытным взглядом оценив расстояние. — Мы могли бы ударить ему в корму, но это будет непросто: помешает якорная цепь, которая нас держит.

— Какая часть цепи еще в воде?

Ран-Ран посмотрел на лебедку.

— Двадцать футов, — крикнул он.

— Должно получиться, — сказал Хансон, и на его лице появилась напряженная сердитая гримаса. — Держись, старина!

«Эспаньола», казалось, поняла, что происходит, ее нос взметнулся вверх, когда якорная цепь стала короче и перестала тормозить движение вперед. Огромный корабль мчался по воде, оставляя за собой широкий пенный след, и прошел мимо траулера в паре ярдов, чудом не оторвав ему корму.

— На заднице ублюдка тоже ничего нет! — завопил Ран-Ран, когда они промчались мимо.

Краем глаза Хансон увидел, что название и порт приписки тоже замазаны.

«Эспаньола» резко дернулась, когда якорь и тяжелая цепь врезались в двойные тросы, тянущиеся от утлегаря траулера, разорвали их и превратили мощные поворотные стрелы из красного дерева в кучу обломков на палубе маленького суденышка.

Тросы оторвались и намотались на якорную цепь «Эспаньолы», которая потащила их вместе с множеством крючков подальше от места, где под водой находились люди. Продолжая мчаться на полной скорости, якорь вылетел из воды и с грохотом упал на палубу, опутанный тросами с крючками, подобными длинным водорослям.

Хансон сделал широкий разворот, «Эспаньола» прошла мимо выступающего Норт-Рока, замедлила ход и наконец остановилась. По правому борту траулер быстро уносил ноги. Хансон понимал, что преследовать его не имеет никакого смысла, поскольку тросы рано или поздно намотаются на гребной винт. К тому же сейчас гораздо важнее было позаботиться о безопасности Финн, лорда Билли и Гвидо. Он поднес бинокль к глазам и направил его на то место, где прежде находился «Зодиак». Но на воде плавало лишь несколько обломков.

— Видишь что-нибудь? — с беспокойством спросил Ран-Ран Максевени.

— Ничего, — ответил Хансон. — Проклятье, ничего не вижу.

 

12

Кардинал Энрико Микеланджело Росси, помощник государственного секретаря Святого престола в Ватикане, шел по центральному проходу огромного Кортилья дель Бельведер, внутреннего дворика Бельведера, к огромной сосновой шишке из бронзы, знаменитой Пинье, служившей когда-то центральной частью одного из многочисленных фонтанов, расположенных здесь. Фонтаны давно исчезли, Бельведер превратился в простую лужайку с одной блестящей позолоченной «Sfera con Sfera» — «Сферой в сфере» Арнальдо Помодоро, как будто кто-то пытался на деле доказать стремление «Новой» церкви к простоте и скромности.

Размышляя об этом, старик улыбнулся. Он шел по территории самого дорогостоящего владения Ватикана в Риме, наполненного бесценными произведениями искусства, которые оплачены потом миллионов бедняков. Вокруг стояли здания, имеющие огромное архитектурное значение. Все это не облагалось налогами и процветало за счет обещаний бессмертия и рая, одной из величайших волшебных сказок, позволявшей церкви успешно продавать индульгенции.

Кардинал Росси прежде всего был прагматиком; вера в церковь всегда оставалась основой его жизни. Вера в великодушного бога или любого другого бога — совсем другое дело. Причем он не видел ни малейшего конфликта в своих взглядах. Апостол Фома сомневался в Воскресении до тех пор, пока сам не ощутил раны Христа. Росси считал, что он поверит в рай и ад, когда окажется в одном из этих мест, а до тех пор воздержится от выводов, осознавая, что работа, которую он делает на земле, направлена на обеспечение безопасности церкви и на удовлетворение его собственного честолюбия.

Рядом с ним шагал мужчина, одетый как приходской священник. Он не имел права носить облачение, но оно обеспечивало ему легкий доступ в Ватикан, да и в любое место в Риме, — ничто так не растворяется в сознании этого города, как католический священник. У него были темные волосы и очки с толстыми линзами. Убийство книжного торговца в Париже являлось последним поручением кардинала, которое он выполнил.

— Все прошло удачно? — тихо спросил кардинал.

— Проблем не возникло.

— Книга?

— Он ее отдал.

— Откуда ты знаешь?

— Я видел, как они заходили в магазин и вышли с небольшим пакетом, завернутым в бумагу. В совпадения я не верю.

— Тогда зачем было его убивать?

— Вы так сказали.

— Но ты должен был помешать им узнать местонахождение корабля.

— Я опоздал и решил, что лучше сделать хотя бы часть работы.

— А ты уверен, что это были они?

— Да, именно за ними я следил в Севилье. Хорошенькая рыжая женщина и британский лорд.

— То, что они до сих пор живы, все усложняет. Длинная нить соединила всех участников событий. Если она приведет ко мне, для «Черных рыцарей» это станет катастрофой. Более того, серьезная опасность будет угрожать самой церкви. Нельзя допустить, чтобы нас могли хоть как-то связать с происходящим.

— Я всегда к вашим услугам, ваше преосвященство, — сказал человек в очках с толстыми линзами.

Кардинал нахмурился — мысль о том, что собеседник играет словами за его счет, ему не понравилась.

— Как верный пес?

— Мы все Гончие Бога, — ответил фальшивый священник.

— Речь совсем не о том, — проворчал кардинал.

Он остановился перед каменным постаментом, на котором стояла позеленевшая от времени бронзовая сосновая шишка, и посмотрел на нее, пытаясь вспомнить, какой религиозный смысл в нее вложен, но потерпел неудачу. Кардинал Росси подумал, что вокруг слишком много святых, грешников и знаков, начертанных на небесах, и уследить за длинными и изощренными мифами этого места совсем непросто. Казалось, с каждым проходящим годом они претерпевают бесконечные изменения. Вот, к примеру, прежде святого Христофора почитали как мученика, а теперь он разошелся в миллионах маленьких медальонов, висящих в миллионах грузовиков на зеркалах заднего вида. Даже святой Валентин развенчан — скорее всего, он оказался просто-напросто изобретением Джеффри Чосера в его поэме «Птичий парламент».

— Интересно, какой святой покровительствует убийцам? — задумчиво проговорил кардинал Росси.

— Святой Гунтрамн, — ответил стоявший рядом с ним мужчина. — Он позвал врача к своей умирающей жене, а когда тот не сумел ей помочь, перерезал ему горло бритвой.

— Ну, тут я должен тебе довериться, — пробормотал кардинал, повернулся и зашагал обратно к сияющей разбитой сфере Помодоро. — Свяжись с Гусманом. Расскажи ему об искателях сокровищ. С ними следует разобраться быстро и аккуратно. На сей раз нельзя допустить ошибку.

— Как пожелаете. — Мужчина кивнул.

— Bene, — сказал кардинал. — А теперь оставь меня.

Кардинал Росси двумя пальцами благословил убийцу. Мимо, подобно стайке черно-белых чаек, пробегала группа розовощеких пухленьких монахинь-туристок в старомодных рясах с апостольниками. Он их также благословил, и каждая замедляла шаг, склоняла голову, быстро крестилась и бормотала: «Да смилуется над нами Бог». Кардинал повернулся к мужчине в очках с толстыми линзами, но тот уже успел исчезнуть.

— Иди с Богом, — сказал кардинал, вовсе не имея этого в виду.

Кэт-Кей — частный остров к югу от Бимини, который заявляет о себе как о месте, где спрятана часть сокровищ Генри Моргана, где находился один из главных перевалочных пунктов контрабандистов-конфедератов, где во время Второй мировой войны была база торпедных катеров и где герцог Виндзорский явил себя ничего не подозревающей публике в килте, отделанных бахромой оксфордских туфлях для гольфа и носках с рисунком в виде разноцветных ромбов.

На самом деле маленький невзрачный остров из архипелага Бимини, ближайший к Майами, был популярным местом встречи и складом для контрабандистов рома во время сухого закона, здесь также любили собираться мелкие и крупные гангстеры и политики, чтобы поиграть в азартные игры и развлечься с женщинами. Кроме того, на острове Кэт-Кей превосходно ловился тунец. Здесь проходит действие последнего романа Хемингуэя, о чем без конца твердят местные нувориши. В последние годы остров перешел в руки семьи Рокуэлл, получившей множество контрактов НАСА, в том числе и на создание космического шатла вместе с сопутствующими заказами.

Остров имеет форму раздвоенного крюка, причем более толстая часть расположена к югу, а та, что потоньше, — к северу. На толстой части находится поле для гольфа на девять лунок, которое опекал герцог Виндзорский в своих носках с ромбиками, когда занимал пост губернатора Багамских островов во время Второй мировой войны. Отрекшийся от престола король играл бесконечные партии в гольф, а его жена, американка с ястребиным лицом, отправлялась в Майами, чтобы на свободе побродить по магазинам.

Всякий хороший игрок, вооружившись клюшкой «Большая Берта», мог отправить мяч через весь остров либо в Атлантический океан, либо во Флоридский пролив — все зависело от того, в какую сторону стоять лицом. В наши дни нужно иметь двадцать пять тысяч долларов, чтобы попасть на Кэт-Кей, и немногим больше половины этой суммы, чтобы там остаться, если специальный комитет устроит величина вашего банковского счета, а также длина яхты или личного самолета. В свое время на острове любили бывать Аль Капоне, Меир Лански, Ричард Никсон, Бебе Рибозо и Спиро Агню. Изобретение тунцовой башни — алюминиевой платформы, которую крепят к лодке и используют для поисков рыбы, — еще один повод крошечного известнякового островка претендовать на славу.

Джеймс Ноубл подошел к метке у седьмой лунки поля для гольфа «Виндзор-Даунс», поставил на нее свой мяч «Блэк Макс» фирмы «Максфлай» и яростно послал его на триста ярдов, через деревья и пляж, в океан. Каждый такой удар стоил пять долларов.

— Черт подери, что с тобой происходит? — спросил Ноубл у сына, исполнявшего роль кади.

Несмотря на то что курить на поле строжайше запрещалось, фармацевтический магнат вытащил сигару «Коиба» и раскурил ее, щелкнув зажигалкой «Данхилл».

— Я все сделал, как ты сказал, — ответил Харрисон Ноубл.

— Я говорил, что тебе следует решить проблему, а не заявлять о ней всему миру. Рыболовный траулер? Господи, Харрисон!

Старший Ноубл поставил второй мяч и отправил его вслед за первым.

— Я постарался сделать так, чтобы это выглядело как несчастный случай.

— И у тебя получилось?

— Я не стал дожидаться результатов.

— Значит, вполне возможно, что работа сделана?

— Пока не знаю.

— А траулер?

— Гаитянский. Его предложил использовать мексиканец.

— Если они уцелели, то понимают, что за ними кто-то охотится.

— Нет никаких оснований предполагать, что они о чем-то догадались.

— Выясни, так ли это.

— А как?

— Осторожно, — ответил старший Ноубл, устанавливая новый мяч.

На этот раз он попытался пробросить мяч через основную зону между «мишенью» и «лужайкой». Однако мяч ушел влево и упал на неровную поверхность поля со стороны пляжа, в пятидесяти футах от песчаной ловушки. Старший Ноубл ненавидел гольф и так и не сумел научиться в него играть. Он выходил на поле только потому, что казино открывались в семь часов вечера, а его кардиолог сказал, что ему необходимо больше двигаться.

Джеймс Ноубл сунул в рот сигару и засосал в легкие огромную тучу сладковатого дыма, потом фыркнул и выдохнул его, точно бык из мультика, поглядывая на сына. Он уже в который раз задумался о кознях генетики. Там, где он сам действовал хладнокровно, его сын демонстрировал горячность. Там, где старший Ноубл находил окольные пути, младший проявлял глупое прямодушие. Дерево выросло сильным, но ветка оказалась мертвой. Харрисон Ноубл был тупым инструментом. Что ж, пришло время использовать его соответствующим образом.

— Обеспечь за ними слежку. Однако держись от них подальше. И ничего не предпринимай до тех пор, пока не получишь моих указаний. — Он замолчал, чтобы сделать еще одну затяжку. — А когда наступит подходящий момент, убей их. Убей всех. И на этот раз доведи дело до конца.

— Ты все это уже говорил.

— А ты, хотя бы теперь, послушай меня.

Ноубл сердито зашагал по лужайке, и сын поспешил за ним, закинув за спину мешок с клюшками для гольфа от «Луи Вуитона» за девять тысяч долларов.

Офицерская кают-компания на «Эспаньоле», бывшем океанском буксире, была переоборудована в лабораторию. Она располагалась сразу за комнатой отдыха на главной палубе, по всей длине до кормы, а в ширину доходила почти до самых бортов. В лаборатории были низкие потолки и яркое освещение, по правому и левому борту имелось по шесть прямоугольных иллюминаторов. По периметру шли узкие стойки для запасных частей и инструментов, центр помещения занимал прозрачный, покрытый акрилом смотровой стол размером восемь на десять футов. Снизу находился источник рассеянного света. Финн Райан считала лабораторию сердцем всего, что они делали.

Она стояла перед столом в шортах и любимой футболке «Турман кафе». На левой ноге у нее красовался здоровенный синяк, на правой — длинная царапина, но в остальном она почти не пострадала во время нападения траулера. С Гвидо судьба обошлась более жестоко, ему пришлось наложить полдюжины швов на щеке. Впрочем, он рассчитывал, что у него останутся эффектные дуэльные шрамы. Билли заметно прихрамывал из-за растянутого сухожилия. Все трое чудом избежали серьезных ранений, и, если бы Брини Хансон не сумел вовремя перерезать длинный трос, обломки «Сан-Антона» стали бы для них подводной могилой. К тому моменту, когда Эли Санторо надел скафандр и нырнул вниз, пятисотлетний корпус корабля начал опасно клониться к ближайшей голубой дыре — дюжина крючков с длинной лески, сброшенной с траулера, запуталась в такелаже затонувшего судна. В результате пролом в борту корабля исчез, когда он еще больше накренился на бок, и Эли пришлось искать другой вход, чтобы прийти на помощь друзьям. Он проник внутрь корпуса через узкое отверстие в полубаке, позволявшее пушке стрелять прямо вперед по ходу корабля. Теперь, когда корабль опасно раскачивался, у них не осталось времени на тщательное изучение его содержимого, однако перед подъемом на поверхность Финн умудрилась прихватить один артефакт из полуразрушенной капитанской каюты. Теперь он лежал перед ними на смотровом столе.

— А на что, собственно, мы смотрим? — спросил Брини Хансон, закуривая очередную сигарету с ароматом гвоздики.

Стоявший подле него Ран-Ран Максевени наморщил нос, но даже он знал, что лучше оставить свое неудовольствие при себе.

— На кусок, естественно, — сказал шотландец с китайской кровью.

— Кусок чего? — поинтересовался Гвидо. — Эта штука похожа на гадость, которая иногда дрейфует по поверхности каналов в Амстердаме.

— Мне до сих пор непонятно, зачем ты прихватила это с собой, — заявил Билли, когда они дружно рассматривали странный предмет. — На мой не слишком профессиональный взгляд, твоя находка не кажется привлекательной. — Билли покачал головой. — Я склонен согласиться с Гвидо.

Цилиндрический предмет имел длину примерно в фут, его диаметр составлял девять или десять дюймов. Черная поверхность напоминала смолу, концы цилиндра были слегка сплюснуты. В общем, выглядел он малоприятно.

— Dan juan, — сказал Ран-Ран.

— Дон Жуан? — уточнил Билли. — Какое он имеет к этому отношение?

— Dan juan, — повторил тщедушный инженер. — Яичный рулет, ты, английский недотепа. Мне казалось, ты говорил, что ходил в Оксфордский университет?

— Ладно, — проворчал Билли, глядя через стол на Финн. — Перед нами окаменевшее блюдо из китайской закусочной пятисот летней давности. Однако мне все равно непонятно, зачем ты притащила его на борт «Эспаньолы».

— Дело в том, что эта штука показалась мне совершенно… бесполезной, — объяснила Финн. — Ты прав. Она похожа на…

— Оно выглядит как гигантский кусок черного дерьма, — сухо сказал Ран-Ран.

— Совершенно верно, — с улыбкой ответила Финн. — Так почему же он оказался в каюте капитана? Зачем ему такая уродливая, непривлекательная вещь?

— Почему собака лаяла ночью, — сказал Билли и кивнул.

— Что? — спросил Ран-Ран.

— Шерлок Холмс, — объяснил Билли.

— Что? — повторил Ран-Ран.

— В другой раз объясню. Это связано с Оксфордом, — сказал Билли.

Финн отвернулась от стола и посмотрела на инструменты, разложенные у нее за спиной. Она вытащила из коробки пару перчаток из латекса, взяла хирургическую пилу «Страйкер» и подошла к столу. Держа в одной руке длинный черный предмет, она приставила к его верхнему краю маленькую циркульную пилу и, включив ее, провела вдоль всей длины своей находки, почти не прикладывая силы.

— Фу! — сказал Ран-Ран, наморщив нос, когда лаборатория наполнилась отвратительной вонью.

— Горящая резина, — пробормотал Брини Хансон.

— Гуттаперча, — объяснила Финн, — или в данном случае, скорее всего, чикли либо гутта-балат.

— Чикли, как жвачка? — спросил Эли Санторо.

Финн кивнула.

— Прежде из нее делали жевательную резинку. Гуттаперча — это вид резины. Раньше ее применяли для изоляции трансатлантических кабелей. А сейчас ею пользуются дантисты. Гутта-балат — это почти то же самое в Центральной Америке.

— Водонепроницаемый футляр, — сообразил Билли.

— Вот именно, — ответила Финн.

Ей потребовалось еще пять минут, чтобы при помощи пилы снять толстый смолистый покров и выяснить, что внутри находится простая коричневая керамическая бутылка с широким горлышком, залитым защитным слоем из воска.

— Бутылка? — спросил Хансон.

— Вероятно, из-под вина или рома, — ответила Финн.

— Должно быть, превосходной выдержки, — заметил Гвидо.

— Думаю, вина там уже не осталось, — разочаровал его Билли.

Финн взяла скальпель и потратила еще несколько минут, чтобы срезать воск. Под воском оказалась пробка из свинцовой фольги, которую она сумела вытащить довольно быстро. Наконец бутылка была открыта.

— Там что-нибудь есть? — спросил Билли.

Финн ничего не ответила. Она нашла щипчики с резиновыми накладками и, осторожно засунув их в широкое горлышко бутылки, вытащила свиток необычного пергамента, сухого и прекрасно сохранившегося несмотря на пятьсот лет, проведенных под бирюзовыми водами Карибского моря. Слегка дрожащими пальцами она взяла пинцет и очень осторожно начала разворачивать свиток. После первого дюйма появились ярко раскрашенные фигурки воинов-ацтеков. Финн выпрямилась и откинула назад свои длинные рыжие волосы, улыбаясь от уха до уха.

— Джентльмены, перед вами Кодекс Кортеса, — сказала она.

 

13

После возвращения на базу подводных лодок, устроенную в разбитом корпусе «Анджелы Харрисон», Аркадий Крус направился в офис бригадного генерала Эдуарда Дельгадо Родригеса, главы Управления разведки, или УР, которое прежде называлось Национальным управлением разведки, или НУР.

Управление находилось на углу Линеа и авеню А в закрытом секторе Гаваны, настолько известном, что его мог найти при помощи Google всякий, у кого есть компьютер. За ним наблюдали многие отделы американской разведки, в том числе спутники УНБ, ЦРУ, ФБР, РУМ, Агентства по контролю применения законов о наркотиках и Министерства внутренней безопасности. Круса вместе с его информацией поспешили сплавить в директорат североамериканского отдела УР, который давно перебрался из Кубы в Канаду и находился в посольстве в Оттаве, всего в трех часах лета от Нью-Йорка. К тому же до Оттавы имелись прямые рейсы из Гаваны через Торонто на самолетах «Эр Канада» или «Кубана эрлайнс».

Прежнее посольство находилось на Чапел-стрит, в спокойном жилом районе города. Начиная с 1960 года посольство подверглось такому количеству антикастровских террористических атак, что его пришлось перенести на южную окраину Оттавы, в специально выстроенное здание, больше похожее крепость.

Прилетев в Торонто, Крус взял напрокат автомобиль по документам украинского бизнесмена Игната Галки. Из аэропорта Пирсона он поехал в центр города, оставил машину на долговременной стоянке аэропорта Торонто-Айленд, расположенной на берегу, и на турбовинтовом самолете «Портер эрлайн бомбардир Q400» за час долетел до столицы.

В аэропорту Оттавы он взял напрокат другой автомобиль, на сей раз под именем Хавьера Мартинеса, боливийского торговца кофе, и поехал в центр города. Здесь он снял номер в «Лорд Элджин», большом, старом туристическом отеле прямо напротив шестиугольной махины Национального центра искусств.

По Элджин-стрит Крус направился в цветочный магазин на углу с Сомерсет-стрит, где купил гвоздику и украсил ею лацкан пиджака. Десять минут спустя последняя модель «рейнджровера» черного цвета с затемненными стеклами остановилась перед светофором, и Крус уселся на место пассажира. За рулем сидел чернокожий йоруба в темном костюме и галстуке. Он проверил цветок в петлице Круса и сосредоточился на вождении машины.

Через пятнадцать минут они прибыли в посольство, огромное современное здание из бетона высотой в два с половиной этажа, с узкими затемненными окнами, как у «рейнджровера», на котором они приехали. Водитель сразу же свернул к пандусу подземной парковки. Крусу пришлось провести несколько минут, пока устанавливали его истинную личность при въезде, а дальше он сам поднялся на лифте на верхний этаж посольства. Он прошел по устланному ковром безликому коридору и вошел в кабинет бригадного генерала Рубена Мартинеса Пуэнте.

Пуэнте был плотным седовласым мужчиной, которому недавно перевалило за шестьдесят. В далекой юности он вместе с Кастро участвовал в революционном перевороте в Гаване, теперь же стал главой иностранного отдела воздушной разведки.

— Ага, El Singular, — сказал Пуэнте из-за своего большого письменного стола.

Крус улыбнулся. Ему уже доводилось слышать это прозвище — Единственный. Возможно, это было оценкой его способностей, но больше смахивало на ядовитое и явно антиреволюционное замечание касательно состояния Военно-морского флота Кубы и количества подводных лодок в нем.

— Генерал, — поздоровался Крус.

Несмотря на то что никто здесь не носил форму, Крус встал по стойке «смирно».

— Садись, — ответил генерал, указывая на удобное кресло, стоящее под углом к письменному столу.

Кабинет был уютным, но немного запущенным. У стены располагался обитый потертым вельветом диван, совсем не подходящий по стилю к остальной обстановке. Пол был покрыт персидским ковром — из тех, что производились англичанами на хлопкопрядильных фабриках в двадцатые годы двадцатого века, а не из Ирана или Афганистана столетней либо двухсотлетней давности. Окно с темными стеклами, затянутое постоянным искусственным туманом, выходило на задние дворы соседних типовых домов. С потолка лился ослепительный свет флуоресцентных ламп. Верховный лидер революции был все еще жив, но заметно сдал, как и вся высшая власть.

Крус сел.

— Ну-ка, расскажи мне, что ты нашел в джунглях, — снова заговорил генерал.

Крус подробно описал то, что он видел, и изложил все обстоятельства дела. Это заняло пятнадцать минут. Неужели он проделал столь долгий путь, чтобы дать пятнадцатиминутный отчет, в который никто не хотел верить.

— Ты уверен относительно серийных номеров?

— Да, сэр. Я их записал.

Генерал кивнул.

— Мы получили подтверждение. Их сделали в тысяча девятьсот шестидесятом году на заводе «Пантекс» в Амарилло, штат Техас.

Крус ждал. Генерал несколько мгновений смотрел на него, потом взял со стола красную пачку «Попьюларс» и прикурил от очень древнего зеленого «Ронсона». Крусу он сигарету не предложил.

— Мы обеспокоены, — сказал Пуэнте.

— Да, сэр.

Крус не понимал, кого генерал имел в виду, говоря «мы», но спрашивать не стал, считая, что это будет политической ошибкой. Теперь средний человек на Кубе не знал, кто к какой фракции принадлежит и насколько криминальной может быть его деятельность. С того момента, как Крус увидел бомбы в джунглях, он хотел только одного — переложить ответственность на плечи других людей.

— Устройства утеряны в Nochebuena, канун Рождества тысяча девятьсот шестьдесят второго года.

— Ракетный кризис.

— В то время американцы ежедневно делали сто семьдесят восемь стратегических вылетов, и каждый самолет нес по меньшей мере один термоядерный заряд. Возникновение тактических или логистических проблем было неизбежно. Американцы старались скрывать случаи так называемой «Сломанной стрелы». — Генерал сильно затянулся и выдохнул дым через ноздри. — Считалось, что самолет исчез во время последней фазы полета, либо в Юкатанском проливе, либо в заливе.

— Они пытались его искать?

— В том районе находилось несколько военных кораблей, поэтому мы полагаем, что поиски велись. Однако они не могли сообщить мексиканским властям, что потеряли водородные бомбы.

Крус понял, что генерал размышляет вслух.

— Разумеется, сэр.

— Американцы очень ленивая нация. «С глаз долой, из сердца вон», — кажется, так они говорят. Падение бомб на суше влечет за собой слишком серьезные проблемы, поэтому они решили, что такого просто не может быть, понимаешь?

— Да, сэр.

— Однако именно так и случилось.

— Да, сэр.

— А теперь ты привлек к этому факту наше внимание.

Слова генерала прозвучали почти как обвинение.

— Да, сэр.

— И как же нам поступить?

В ранние, черно-белые революционные времена они бы сделали так, чтобы Крус «исчез» вместе с проблемой, но теперь такое решение становилось слишком сложным из чисто практических соображений. И потом, оставался Гусман, действия которого было невозможно просчитать.

— Я не знаю, сэр, — ответил Крус. — Что мы собираемся предпринять по этому поводу?

— Этот Гусман, торговец наркотиками, действительно решил, что может продать нам бомбы?

— Да, он так думает.

— Dios, — пробормотал Пуэнте и, покачав головой, затушил сигарету в стеклянной пепельнице, которая стояла на письменном столе. — Он спятил?

— Да, сэр, — ответил Крус. — Почти наверняка. Гусман рассчитывает, что мы станем его союзниками, если он продаст Кубе оружие. Он хочет стать диктатором Мексики. Кем-то вроде Адольфа Гитлера.

— Или Сталина? — усмехнулся Пуэнте.

— Я думаю, ему все равно, сэр.

— Ты знаешь, как устроена водородная бомба, капитан?

— Очень смутно, сэр.

— Это все равно что использовать ручную гранату для того, чтобы подорвать аммиачную селитру. Ядерный взрыв приводит в действие плутониевую бомбу. Расщепление атомного ядра ведет к синтезу. Грязная штука. В бомбы на стратегических бомбардировщиках «Б-47», летавших над Кубой, были вставлены взрыватели, иными словами, они находились в полной боевой готовности. Ты понимаешь, что это означает?

— Что они опасны.

— Совершенно верно. Попытка перевезти два таких устройства через джунгли, чтобы погрузить их на борт твоей подводной лодки, будет самоубийством.

— Так что же нам делать?

— Они нам не нужны. Но мы не хотим, чтобы они оставались в руках сеньора Гусмана.

— Он предпочитает, чтобы его называли генералиссимусом.

— Не сомневаюсь, что так оно и есть. В любом случае мы не можем допустить, чтобы Гусман имел в своем распоряжении столь страшное оружие, а нам оно ни к чему. Вопрос в том, что с ним делать.

— Может быть, стоит рассказать американцам, где находятся бомбы?

— Такая мысль приходила мне в голову, но это сильно усложнит дело. Мы потеряем контроль над ситуацией.

— А у нас есть другие возможности?

— Думаю, да.

— Какие?

— Наши китайские друзья.

После распада Советского Союза Китай занял место главного военного союзника Кубы, в особенности по части сбора разведывательной информации, прежде всего в телекоммуникационном центре Бехукаль, где шла прослушка переговоров американских военных и отслеживались сигналы с их спутников. Кроме того, Китай сделал крупные вложения в разработку кубинских нефтяных скважин в открытом море.

— Что они могут для нас сделать? — спросил Крус, не понимая, какую роль ему предстоит сыграть в этом спектакле.

— Они могут прислать нам специалистов по ядерному оружию и части особого назначения. Небольшой отряд расквартирован в Сьенфуэгосе. Им вполне по силам подорвать бомбы на месте.

— Простите, что вы сказали?

— Для подрыва ядерных бомб применяется бризантный заряд. Если извлечь стержень с тритием, можно взорвать бомбу и не причинить особых разрушений. Однажды разряженная бомба случайно взорвалась неподалеку от Альбукерке, штат Нью-Мексико. Получилась воронка двенадцати футов в поперечнике, и погибла одна корова.

— Генералиссимусу не понравится, если вы уничтожите ценную вещь, которая ему принадлежит, — заметил Крус.

Пуэнте улыбнулся, блеснув золотым коренным зубом. Все остальные потемнели от табака — он курил слишком много «Попьюларс».

— Этот безмозглый паразит может пойти трахнуться с лошадью, мне все равно, — сказал он на смеси английского и испанского. — Как по-твоему, для чего нужны части особого назначения?

— У него есть свои люди. Отряд телохранителей.

— Ну так откупись от них.

— Их командир — кузен Гусмана.

— Откупись и от него.

— А если не получится?

— Купить можно любого, капитан Крус. Просто заплати ему побольше. Если он не возьмет деньги, преподнеси болвану его собственную голову.

— И какой будет моя роль?

— Ты поведешь отряд из специалистов по ядерному оружию и сил особого назначения в лагерь Гусмана. Успокой генералиссимуса.

— Но как я объясню ему присутствие китайских господ?

— Скажешь Гусману, что они возможные покупатели. Постарайся, чтобы он тебе поверил.

— Если все пройдет, как вы рассчитываете, генерал, то в нашей транспортной цепочке возникнет дыра. А мы приносим нашему строю много денег.

Пуэнте откинулся на спинку кресла и положил на край письменного стола кончики пальцев с тщательно ухоженными прямоугольными ногтями. На его лице снова появилась улыбка. Сверкнул зуб.

— О торговцах наркотиками следует знать лишь одно, капитан: на место одного мгновенно приходит другой.

Макс Кесслер сидел за своим обычным столиком возле витрины с выпечкой в кафе «Леопольд», наслаждаясь любимым завтраком — сладкими бельгийскими вафлями со взбитыми сливками и второй порцией Verlangerter, австрийского варианта кофе латте. Немного позднее он закончит трапезу тортом «Эстерхази» и, возможно, третьей чашкой кофе. Макс бросил взгляд сквозь несколько стеклянных дверей на вымощенный кирпичиками внутренний дворик и задумался над возникшей перед ним проблемой.

На самом деле это даже нельзя было назвать проблемой. Возможно, если то, что он обнаружил, верно, у него появится шанс очень сильно выиграть — как в финансовом плане, так и с точки зрения полезной информации, дающей власть. Кесслер очень редко разговаривал с людьми не о бизнесе и никогда не стал бы описывать свою профессию в негативных тонах. Но если бы кто-то вдруг попросил его дать определение тому, чем он занимается — что очень маловероятно, — он представил бы себя как рыбака, закидывающего широкую сеть, которая приносит улов, и этот улов позволяет ему устроить роскошное пиршество для своих клиентов. Однако если говорить жестко и объективно, то куда более подходящим был другой образ: сидящий в центре огромной паутины прожорливый паук, который погружает клыки в тела своих жертв и растворяет их внутренности, чтобы потом их переварить.

Его паутина состояла из сети разбросанных по всему миру осведомителей, которые скармливали ему обрывки не связанных между собой сведений, а он их переваривал, после чего отрыгивал очищенную суть, объединяя отдельные звенья во вполне определенную информацию. Именно эта способность создавать единый пейзаж из множества кусочков головоломки и являлась главным талантом Кесслера, унаследованным им от отца. У него напрочь отсутствовали скрытые мотивы, влияющие на основные выводы, а потому получаемые им результаты отличались четкостью и не допускали двойного толкования. Его единственной целью было создание самой картины и наслаждение от решения интеллектуальных загадок.

Сейчас он находился в той части процесса, когда у него возникла относительная уверенность в том, что ему удалось собрать все фрагменты головоломки и выложить внешние границы картинки. Остальные кусочки также начали вставать на свои места, оставалось лишь соединить их вместе. Кесслер опустил в маленькую тарелку со взбитыми сливками последний кусочек вафли, забросил его в рот и запил глотком ароматного кофе. И тут же жестом подозвал официанта. Пришло время десерта.

Появился «Эстерхази», многослойный торт с начинкой из лесного ореха. Макс отрезал маленький кусочек на пробу и позволил ему растаять на середине языка, собирая воедино все факты и уставившись отсутствующим взглядом в пространство.

Первое: Харрисон Ноубл, заурядный охотник за сокровищами, рыщущий по Карибскому морю, заказывает информацию об Ангеле Гусмане по поручению своего отца, миллиардера от фармакологии. Таким образом, возникает связь между кокаинистом Гусманом и старшим Ноублом.

Второе: Фиона Райан и лорд Уильям Пилгрим, куда более продвинутые охотники за сокровищами, проводят расследование в Архиве Индий в Севилье. За ними следит человек кардинала Энрико Росси и его новой инквизиции под названием «Черные рыцари». Таким образом, Райан, Пилгрим и кардинал Росси оказываются связанными между собой.

Третье: все та же парочка искателей сокровищ была замечена в антикварном книжном магазине в Париже, владельца которого вскоре застрелил оперативник Росси, и в конце концов Райан и Пилгрима убивают, когда они ныряют возле Бимини, в то время как старший Ноубл играет в гольф несколькими милями южнее острова Кэт-Кей. В результате устанавливается расплывчатая и шаткая, но вполне реальная связь между наркобароном Гусманом, королем фармацевтики Ноублом, лордом Пилгримом и его подружкой.

Последний кусочек головоломки Кесслер получил только прошлой ночью. Один из его хорошо оплачиваемых информаторов в ЦРУ сообщил, что кубинский отдел отследил, как Аркадий Томас Крус, капитан единственной кубинской подводной лодки, предположительно приписанной к революционному военно-морскому флоту, садился в самолет «Эр Канада», следующий рейсом в Торонто. Для офицера кубинской армии существовала только одна причина для полета в Оттаву — посещение штаба военной разведки, расположенного в посольстве. Вероятно, именно туда и направлялся Аркадий Крус. Кесслер впервые услышал о Крусе, но в течение многих лет до него доходили упорные, хотя и не подтвержденные слухи о существовании «пропавшей кубинской подводной лодки», спрятанной в брюхе старого грузового судна, как в фильме о Джеймсе Бонде. Ему такое предположение всегда казалось абсурдным, но теперь у Кесслера появились сомнения.

После скандала с наркотиками, который привел к расстрелу армейского генерала Арнальдо Очоа в 1989 году, связать кокаиновую и героиновую армии Ангела Гусмана с кубинскими военными стало не слишком сложно. Кесслер вдруг понял, что использование старой субмарины для перевозки наркотиков больше не выглядит таким уж нереальным. Интуиция подсказывала ему, что между Крусом и всем остальным существует связь, но успех Макса Кесслера определялся точностью подобных прозрений. Он аккуратно собрал вилкой остатки торта и отправил их в рот, потом сделал глоток кофе и кивнул. Напрашивался единственный вывод: в джунглях будет схватка.

 

14

В конце пятнадцатого века Кабо-Каточе находился на самом краю мира, фактически за его краем. Спустя несколько лет там разбился испанский галеон, а еще через некоторое время уже вполне сознательно бросил якорь другой испанский корабль, приданный экспедиции, которую возглавлял Франсиско Эрнандес де Кордоба с предписанием от губернатора Кубы захватить рабов для плантаций сахарного тростника.

Естественно, местным жителям это не понравилось, и они оказали сопротивление, но их пращи, луки и матерчатые доспехи не могли сравниться с испанскими мушкетами, арбалетами и мечами. Испанцы победили майя со счетом 1:0, не говоря уже о добыче, состоящей из золотых и медных идолов, похищенных из храмов братом Гонсалесом, монахом-доминиканцем, официальным представителем инквизиции и «комиссаром» экспедиции, который имел полномочия судить не только местных жителей, но и еретиков-испанцев — их привязывали к столбу и сжигали. Немалая власть для предположительно кроткого монаха.

Кабо, то есть мыс Каточе — это испанская транслитерация слова «catoc» из языка майя, которое означало «наши дома» или «наше место». Мыс находится на северной оконечности полуострова Юкатан, примерно в тридцати трех милях к северу от курортного города Канкун. Большая часть территории — прежде провинция Экаб, населенная майя, — оставалась почти полностью необитаемой в предыдущие пятьсот лет из-за отсутствия дорог и воздушного сообщения. В середине 1990-х годов эти места стали называть заповедником, хотя и были предприняты некоторые усилия (все они потерпели неудачу) освоить прибрежные территории. Ближайшим оплотом цивилизации является почти заброшенная деревушка Таксмал, состоящая из нескольких крытых соломой хижин — все, что осталось от некогда процветающего рыночного городка, расположенного на краю джунглей, к востоку от Кантунилькина и к северу от Леона-Викарио.

Финн Райан потребовался почти месяц, чтобы сюда добраться, — скорость света по стандартам мексиканской бюрократии. То, что ее отец и мать были известными археологами, работавшими на Юкатане, несколько ускорило процесс, как, впрочем, и ее собственная репутация. Помогли и средства массовой информации, подробно освещавшие ее прошлые подвиги, результатом которых стало возвращение похищенных нацистами произведений искусства, а также недавние приключения в Южно-Китайском море. Они с Билли провели две недели в Майами, где готовились к экспедиции в джунгли, после чего на «Эспаньоле» пересекли Мексиканский залив и бросили якорь в старом портовом городке Прогресо.

Оставив на борту «Эспаньолы» Брини Хансона и Ран-Рана Максевени, который по непонятной причине невероятно этому обрадовался, они взяли напрокат грузовик, чтобы перевезти оборудование в город Мерида, столицу провинции Юкатан. Неделю они провели в Мериде, в местном «Хилтоне», занимаясь получением последних пропусков и разрешений, затем на нескольких взятых в аренду «тойотах лендкрузерах» отправились по суше в Таксмал.

Они договорились встретиться там со своим так называемым консультантом по археологии и с охраной. Обычно в роли консультанта выступал официальный представитель Института национальной антропологии и истории. Финн по опыту знала, что это полицейский под прикрытием, в обязанности которого входит проследить, чтобы гринго не занимались расхищением могил в поисках кладов, состоящих из произведений искусства доколумбовой эпохи, и не попытались незаконно вывезти сокровища, чтобы продать их ненасытным покупателям в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.

Охрана, как правило, состояла из нескольких солдат мексиканской армии. Они неизменно действовали Финн на нервы, но, если вспомнить, как американцы и прочие чужаки расхищали их культурное наследие, подобные предосторожности уже не казались чрезмерными. Кроме того, вооруженная охрана может пригодиться, если они столкнутся в джунглях с серьезными проблемами: встречи с бандитами и наркоманами разного рода стали неизбежной частью любых археологических раскопок в современной Мексике, в особенности если вы оказываетесь в стороне от проторенных дорог, а ведь именно это и входило в их намерения.

— Так где мы должны встретиться с доктором Гарса? — спросил Эли Санторо, который стоял у головного «лендкрузера» и оглядывал центральную площадь деревушки.

Доктор Рубен Филиберто Гарса являлся консультантом экспедиции и представлял Национальный институт, но сейчас его нигде не было видно. Рыжая собака неторопливо пересекла пыльную площадь и исчезла за маленьким домиком из потускневшего розового саманного кирпича. Окна дома напоминали слепые черные дыры, входная дверь была распахнута настежь. От противоположной стороны площади уходила узкая проселочная дорога, по которой они сюда приехали, и терялась за темным пологом джунглей.

— Его здесь нет, — сказал Гвидо Дерлаген, озираясь по сторонам.

— Здесь вообще никого нет, — заметил Билли Пилгрим.

Неожиданно издалека донеслось эхо повторяющихся гулких ударов и пронзительный человеческий крик.

— О господи, — прошептал Гвидо, отреагировав на жуткие звуки выражением ужаса на лице. — Мне кажется, кого-то убивают.

— Это золотогрудый дятел, Mealanerpes aurofrons, — сообщила Финн. — А вопль издал гракл, Quiscalus quiscula.

— В самом деле? — Билли усмехнулся и посмотрел на свою подругу.

— В самом деле, — ответила Финн. — В детстве я провела целое лето в этих джунглях. Мама очень любила наблюдать за птицами. А я их ненавидела.

— Тогда зачем ты изучала их голоса и латинские названия?

— А что мне оставалось делать после того, как кинкажу съели мою Барби, а комиксы «Чудо-Женщина» погибли от плесени? — Финн пожала плечами. — Полагаю, это был осмос — ты чему-то учишься, сам того не понимая и не желая.

— Zwarte Peiten, — сказал Гвидо.

— Кто? — спросил Эли Санторо.

— Черный Пит, помощник Синтера Клааса. Он из Испании. Если ты попадаешь в судовой журнал Черного Пита, тебя посылают в Испанию и ты исчезаешь, как потерявшиеся мальчики из «Питера Пэна». В наши дни в Голландии это считается неполиткорректным. Теперь его называют Groen Peiten, Blauw Peiten, Oraje Peiten, даже Paars Peiten, но только не Черный Пит. Это очень печально.

— Господи, о чем вы говорите? — с недоумением спросил Билли.

— Мой отец — профессор иностранных языков Лейденского университета, сейчас он на покое, — объяснил голландец. — Так вот, он написал несколько книг, посвященных Черному Питу, и навсегда испортил мне рождественские праздники. Похоже на историю с птицами Финн. Я знал о Черном Пите больше, чем мне требовалось. — Высокий голландец с бритой головой вздохнул. — А я всего лишь хотел отыскать в своем деревянном башмаке парочку пирожных и несколько конфет.

В джунглях снова закричал мексиканский гракл.

— Но все это не дает ответа на мой вопрос, — сказал Эли. — Где наш проводник и его приятели?

— Мы не можем отправиться в путь без него, — с нескрываемым раздражением произнесла Финн. — Они тут же отзовут наше разрешение.

В этот момент вдалеке послышался шум приближающегося вертолета. Билли прищурился, прикрыл глаза ладонью и посмотрел в залитое солнцем небо. Шум винтов стал громче.

— Похоже, наш проводник скоро будет здесь, — пробормотал он.

И тут из-за их спин появился вертолет — огромное грохочущее насекомое зеленой камуфляжной окраски, с треугольным красно-бело-зеленым знаком Военно-воздушных сил Мексики. Это был старый «Ирокез UH-1», вездесущий «хьюи», реликвия шестидесятых, один из самых известных символов войны во Вьетнаме.

Большая тупоносая машина приземлилась на пустую площадь, и, когда винт вертолета начал постепенно замедлять свое движение, с крыш заброшенных хижин во все стороны полетели пучки соломы и застучали оставшиеся на окнах ставни, а над землей заплясали вихревые потоки пыли. Дверь вертолета скользнула в сторону, прежде чем он замер на земле, и наружу выскочило полдюжины вооруженных мужчин, одетых в лесную камуфляжную форму и пятнистые шляпы с обвисшими полями. На поясе у каждого висело мачете. Глаза были скрыты темными полусферическими очками. На спинах были надеты тяжелые рюкзаки, в левой руке солдаты держали камуфляжные сумки со снаряжением.

Наконец на землю спрыгнул последний мужчина, старше остальных, с непокрытой головой и короткими серо-стальными волосами. На нем были ярко-желтая нейлоновая куртка, свободные брюки военного покроя с большими накладными карманами и туристические ботинки. Все семеро дружно наклонили головы, чтобы их не задел все еще вращающийся несущий винт, и направились к Финн и ее спутникам. Пилот подождал, когда они немного отойдут, затем вертолет с ревом устремился ввысь и улетел в том направлении, откуда прибыл.

Шестеро солдат в форме выстроились в шеренгу, а мужчина в желтой куртке шагнул вперед. У него были жесткие темные глаза, в которых светился ум; лицо цвета старого красного дерева покрывали оспины, делавшие его похожим на поверхность луны. Создавалось впечатление, будто кто-то протащил его по гравию вслед за движущейся машиной. У него был крючковатый нос и тонкие губы. Когда мужчина в желтой куртке улыбнулся, его зубы показались особенно белыми на жутком лице.

— Меня зовут профессор Рубен Филиберто Гарса, — сказал он. — Я ваш археологический консультант. — Он говорил на превосходном английском, почти без акцента. — Мои спутники представляют специальные военно-воздушные силы Мексики. — Он широко улыбнулся, но не вызывало сомнений, что этот человек шутить не намерен. Гарса смотрел на Финн так, словно она стояла перед ним без одежды. — Вы можете относиться к ним как к вашим «морским котикам», только сухопутным. — Он слегка наклонил голову. — Насколько я понимаю, вы мисс Райан.

Финн кивнула, стараясь не пялиться на жуткое лицо Гарсы.

— Совершенно верно, — ответила она.

Гарса посмотрел на Билли.

— А вы в таком случае мистер Пилгрим.

— На самом деле я лорд Пилгрим, доктор Гарса, — кротко сказал Билли. — Барон Нитский, граф Пенденнис, герцог Керноуский и так далее, но я не любитель церемоний. Если хотите, называйте меня просто Уильям. — Он шагнул вперед и протянул руку.

Гарса посмотрел на его ладонь так, словно ему предложили прикоснуться к ядовитой змее.

Финн с трудом подавила улыбку. Иногда она получала настоящее удовольствие, когда Билли ставил людей на место.

— Насколько мне известно, вы хорошо знакомы с этой частью мира, мисс Райан, — сказал Гарса, не обращая внимания на Билли и сосредоточившись на Финн.

Она кивнула.

Полдюжины солдат, стоявших за спиной Гарсы, вытащили из ножен мачете и молча ждали дальнейших указаний, их лица оставались невозмутимыми, глаза скрывались за темными очками.

— Известно ли вам, что в этом регионе встречается немало ядовитых змей, в том числе и terciopelo, fer-de-lance?

— Bothrops asper, — тут же отозвалась Финн. — Ямкоголовая гадюка. — Она улыбнулась. — Особенно опасны самки, а также более крупные экземпляры, достигающие четырех футов. Мне довелось видеть нескольких. Их яд вызывает немедленный некроз, нечто сродни болезни, пожирающей плоть. Кроме того, следует обратить внимание на Crotalus durissus, cascabel, южноамериканских гремучих змей. Их я тоже встречала. Если мы окажемся ближе к побережью, нам могут попасться еще и коралловые змеи, но здесь они редкость.

— И почему только она не рассказала нам про эти ужасы до того, как мы пустились в безумную охоту за химерами? — прошептал Билли, обращаясь к Гвидо.

— Не исключено, что мы встретимся с мексиканской ящерицей Heloderma horridum, — добавила Финн. — Они тоже могут запросто прикончить человека. Не говоря уже о скорпионах, черных вдовах, африканских пчелах-убийцах и грязной воде. Мне известно, доктор Гарса, что джунгли — это опасное место.

— Надеюсь, она понимает, что их семеро, а нас всего четверо, — пробормотал Гвидо, глядя на блестящие мачете в руках солдат.

— Приятно слышать, что вы знакомы с этими вещами, — заметил Гарса. — Юкатан не самое подходящее место для новичков. Мы очень далеко от Канкуна и Косумеля.

— А еще мы далеко от цели нашего путешествия, доктор, и потому нам пора его начать.

— Просто я хотел убедиться, что вы понимаете, во что ввязываетесь, — предупредил Гарса.

— Это всего лишь разведывательная миссия, доктор Гарса, — сказала Финн. — Мы не собираемся грабить могилы или красть артефакты. Нам стало известно о существовании места, представляющего исключительный интерес с точки зрения археологии, и мы получили информацию со спутников наблюдения ЛАНСАТ, что подтверждено геофизиками. У нас есть данные GPS, которые показывают неисследованную аномалию, находящуюся в семидесяти трех милях к северу отсюда и в тридцати милях к западу от старой плантации «Ранчо Порвенир», где выращивают сизаль.

— Значит, неисследованная аномалия? — прошептал Билли. — Звучит совсем неплохо.

— Ну и в какую сторону мы пойдем? — осведомился Гарса.

Финн вытащила из лежащего у ее ног рюкзака портативный GPS-навигатор фирмы «Гармин» и включила его. Посмотрев на дисплей, Финн указала в сторону дороги, исчезающей в джунглях за дальними хижинами деревушки.

— Вон туда.

Гарса выкрикнул приказ, и солдаты тут же разбились на три пары; две двинулись вперед, третья осталась сзади вместе с Гарсой. Финн и ее маленький отряд оказались между ними. В таком порядке они и отправились в путь.

— Почему в деревне никто не живет? — спросила Финн, когда они зашагали по пыльной дороге к темному пологу джунглей.

— Здесь нет работы.

— А фермерство?

— Работать можно только на кокаинистов. Платят больше, чем если ты пытаешься выращивать чахлый маис. Боюсь, таково проклятие Юкатана. — На лице Гарсы появилась гримаса, сделавшая его еще более уродливым. — Не все из нас могут подавать «мохито» туристам-гринго в «Хилтоне» Канкуна.

Финн не стала отвечать на последнюю реплику Гарсы, хотя отнеслась к ней сочувственно. Канкун для Мексики был подобен «Диснейленду» для трущоб Детройта.

— А существует ли вероятность, что мы встретимся здесь с этими, как вы их называете, кокаинистами?

Гарса улыбнулся.

— Мои люди определенно надеются на встречу с ними, — ответил он и рассмеялся.

— Мы не ищем неприятностей, доктор.

— Acocote nuevo, tlachiquero viejo, — сказал Гарса.

— Что? — спросил Эли.

— Это непростая работа, но кто-то должен ее делать, — перевел Билли.

— Очень неплохо, ваша светлость, — насмешливо похвалил его Гарса.

— Muchas gracias, Catedratico Гарса, — ответил Билли и отвесил шутовской поклон.

Гарса нахмурился.

Финн вздохнула. Все пошло совсем не так, как она рассчитывала.

Они добрались до конца дороги и остановились перед огромным хлопковым деревом, отмечавшим конец деревни. Финн обернулась и бросила прощальный взгляд назад. Тощая рыжая собака, которую они видели, когда вошли в деревню, сидела посреди пустынной площади и смотрела на нее. Собака гавкнула, встала, встряхнулась и побрела прочь. Финн сделала шаг вперед, и джунгли тут же сомкнулась у нее за спиной.

 

15

В Ватикане имелась тысяча помещений для проведения самых разных встреч, и каждое находилось под наблюдением Секретной службы Ватикана, хорошо известной по запутанным и безграмотным расследованиям религиозных аспектов феномена НЛО, позднее оказавшихся частью теории заговора, запущенной итальянским журналистом из Рима, у которого было слишком много свободного времени и который решил над всеми посмеяться.

К тому моменту как насмешки прекратились, ССВ навсегда лишилась покрова тайны, но никто не воспринял ее всерьез. Никто, за исключением людей из Ватикана, которые гораздо лучше знали истинное положение вещей. Кардинал Энрико Росси из организации «Черные рыцари» был одним из них. Вследствие этого все встречи тайной группы проходили в пустующем монастыре, расположенном на окраине маленького религиозного городка Субьяко, в двадцати пяти милях от Рима.

Городок прославился тем, что именно в нем был основан орден бенедиктинцев, кроме того, здесь в разное время жили такие знаменитые люди, как Лукреция Борджа, известная отравительница, и кинозвезда Джина Лоллобриджида. Если в Ватикане слежка велась за всеми, то в переполненном туристами городке уследить за кем-нибудь практически не представлялось возможным.

Группа, называвшая себя «Двенадцать», состояла из людей, занимавшихся самыми разными вещами. В нее входили высокопоставленные представители церкви вроде Росси, промышленники, политики, телевизионные магнаты и даже главарь мафии. Их объединяли лишь две вещи: фанатическая преданность древним формам католицизма, который они исповедовали, и столь же фанатичное стремление к абсолютной власти.

На этой встрече присутствовало только пять членов управляющего совета — в соответствии со старинными правилами «Черных рыцарей» наименьшее число, позволяющее принимать решения.

Вот из кого состояла эта пятерка: Энрико Росси; Карл Хоффер из «Банка Венеции», используемого «Двенадцатью», чтобы оплачивать свои тайные операции; Майкл Фабрицио, бизнесмен из Нью-Йорка, рыцарь мальтийского ордена, известный американской прессе как Микки Райс; Шон О’Киф, многолетний поставщик оружия для предположительно прекратившей свое существование Ирландской республиканской армии, ставший теперь вполне законным продавцом оружия и жителем Рима; наконец, отец Мануэль Перес, прежний глава колумбийской Национальной освободительной армии, НОА.

Считалось, что El Cura Perez, или Перес Священник, умер от гепатита в 1998 году, но на самом деле он вот уже десять лет жил в ссылке, являясь связующим звеном между «Двенадцатью» и своими коллегами из НОА. Перес представлял Южную Америку и обеспечивал существенную часть финансирования всей организации.

Они встретились в похожем на пещеру помещении монастыря, где когда-то находилась трапезная. Из нее вынесли всю мебель, за исключением длинного стола со скамейками, на которых могли разместиться двадцать человек.

— Ситуация в Мексике изменилась, — без всяких предисловий начал Росси, расположившийся во главе стола. — Когда поваров слишком много, они обязательно испортят суп.

— Объясните подробнее, ваше преосвященство, — попросил банкир Хоффер.

— Гусман стал слишком алчным.

— Я же говорил вам, что с ним будут проблемы, — проворчал Перес, худощавый седой человек, одетый как обычный священник.

— Никаких проблем, — рассмеялся О’Киф. — Он просто не в себе, как Безумный Шляпник, вот и все дела.

— Алчный или сумасшедший — не имеет значения, с ним необходимо разобраться, — сказал Росси.

— И какую именно форму приняла его алчность? — поинтересовался Микки Райс, сразу вгрызаясь в суть вопроса.

— Он привлек к делу кубинцев.

— Дерьмо! Он еще безумнее, чем я думал, — выдохнул О’Киф.

— Какие последствия это может иметь для нашей сделки с Ноублом? — спросил Микки Райс.

— Тут совсем другое дело. Эти два дела явно связаны, и молодой Ноубл решил самостоятельно разобраться с Райан и ее дружком.

— Инициативный парень, вот как? — проворчал О’Киф.

Росси нахмурился.

— Ноубл слишком заметная фигура. Райан тоже. Наши дороги уже дважды пересекались, и я должен сказать, что оба раза мы понесли серьезные потери.

— Ну так разберитесь с ними, — предложил Хоффер.

— А если Ноубл вмешается? — фыркнул Росси.

— На данный момент «Ноубл фармасьютикалс» представляет для нас солидное вложение капитала.

— И я лично немало в нее вложил, — добавил Райс.

— Мы находимся в весьма сомнительном положении, противопоставляя Гусмана остальным. Если мы будем действовать опрометчиво, то можем причинить себе серьезный вред, — сказал Росси.

— Значит, нужно найти стрелка получше, — заметил О’Киф.

— У меня возникла такая же мысль, — кивнув, проговорил Росси.

— Тот молодой человек, которого вы использовали в Париже? — с любопытством спросил Хоффер.

— Нет, — ответил Росси. — Он хорошо знает свое дело, но только в городских условиях, так мне кажется. — Кардинал покачал головой. — У меня есть на примете другая кандидатура. — На его губах появилась улыбка. — Старый солдат. Один из лучших наших людей.

Его звали Фрэнсис Ксавьер Сирз, как сеть универсальных магазинов. Фрэнсис Сирз родился в 1949 году. Как только ему исполнилось восемнадцать, он записался добровольцем в армию Соединенных Штатов. После прохождения базовой подготовки в Форт-Беннинге, штат Джорджия, его отправили во Вьетнам в составе роты «Чарли» 1-го батальона 20-го пехотного полка 11-й бригады 23-й пехотной дивизии.

Во время своей первой кампании Фрэнсис, которому довелось послужить в разных взводах, процветал. Несколько офицеров отметили его полнейшее бесстрашие, и он часто вызывался выполнять самые опасные задания. Его первый командир, капитан Ригби, написал в одном из рапортов, что у Фрэнсиса «превосходный аппетит на убийства».

После того как Фрэнсис получил звание сержанта, его заметил Визнер, занимавшийся вербовкой людей для войск специального назначения. В дальнейшем Визнер передал его советнику ЦРУ Джо Курье, который ввел его в программу «Феникс». Убийство в «Фениксе» было развлечением, способом жизни, семейной традицией, не имевшей ничего общего с идеологией, северной или южной. Головы собирали, как трофеи при игре в боулинг.

Потом в жизни Фрэнсиса появился новый человек, еще более странный, чем Визнер, с неправдоподобным именем Т. Фокс Гримальди. У Т. Фокса Гримальди была изуродована стопа, и он носил ортопедический ботинок. Он одевался в костюмы от «Брукс бразерс» и любил тонкие замшевые галстуки. Более всего он напоминал грызуна, а его щеки всегда покрывала легкая щетина, делавшая его похожим на лжеца, каковым он и был. Много позднее Фрэнсис узнал, что его первое имя Тим, именно поэтому он и сократил его до инициала.

Т. Фокс Гримальди довольно долго использовал Фрэнсиса после окончания войны. Гримальди возглавлял пользовавшийся дурной славой отряд «Ответный удар» — его пришлось оставить в Сайгоне после падения города, чтобы убрать старых союзников, которые слишком много знали, тех, кто мог причинить серьезный вред. Отряд понес большие потери, и в конце выжил только Фрэнсис. Почти легенда, переходящая в миф. К этому моменту он уже понимал, что практически перестал быть человеком, но превратился в нечто большее.

Когда с «Ответным ударом» было покончено, Т. Фокс Гримальди вернул Фрэнсиса Сирза домой. Гримальди ушел в отставку из ЦРУ, или, что более вероятно, его отправили в отставку. Так или иначе, но он сохранил отношения с Сирзом и регулярно пользовался его услугами для выполнения контрактов по заказу частных клиентов. Одним из таких клиентов была организация «Черные рыцари», а после внезапной и таинственной смерти Гримальди в конце девяностых годов Сирз начал работать самостоятельно. В прошлом он несколько раз весьма успешно выполнял заказы для «Двенадцати».

В настоящий момент он находился в штате Индиана, на главной площади города Скоби, столицы округа Датчис, расположенного на самом юге штата. Население Скоби составляло немногим более двенадцати тысяч человек, причем среди них было немало выходцев из Германии. В маленьком городке главным источником работы являлась фабрика, производившая деревянную мебель. Кроме того, здесь находился кампус колледжа Датчис. Скоби был родным городом епископа Терренса Буше. Епископ, обычно проживавший в Форт-Уэйне, где преподавал историю и стоял во главе местной подготовительной школы, вернулся в Скоби, чтобы ухаживать за своей умирающей матерью. Епископ был педофилом.

Ко всему прочему, в Скоби жил молодой человек по имени Уильям Хаггинс. Хаггинс водил машину «скорой помощи» и был ревностным католиком. Он поведал своему другу о пристрастиях епископа и заявил, что собирается рассказать об изнасиловании, которому подвергся. К несчастью для Хаггинса, его «друг» оказался одним из рядовых агентов «Черных рыцарей». Агент сообщил о намерениях Хаггинса в Нью-Йорк, а оттуда эти сведения направили кардиналу Росси. Кардиналу уже было известно о сексуальных предпочтениях Буше.

Кроме того, Буше, когда-то работавший помощником государственного секретаря Святого престола — должность, которую сейчас занимал Росси, — знал о «Черных рыцарях» и вполне мог воспользоваться своей осведомленностью, чтобы попытаться избавиться от любых предъявленных ему обвинений. Но Росси ни секунды не сомневался, что этого допустить нельзя. Для решения проблемы призвали Сирза.

Фрэнсис Ксавьер Сирз сидел на скамейке в городском сквере, спиной к зданию суда округа Джефферсон, и занимался едва ли не самым своим любимым делом, наслаждаясь теплом полуденного солнца. Он размышлял об убийстве — ремесле, в котором превосходно разбирался. Конечно, само по себе убийство не представляет никаких проблем. Его можно совершить самыми разными способами — при помощи снайперской винтовки, стреляющей на большие расстояния, или обломка кирпича.

Любой инструмент с верстака плотника однажды становился орудием убийства, как, впрочем, и самая обычная кухонная утварь. Но такого рода убийство не требовало умения, не имело стиля, ему не хватало изящества. Не говоря уже о том, что большинство бездарных убийц, бравших в руки кирпич, чтобы размозжить кому-нибудь голову, обычно оказывались настолько тупыми, что попадали в руки полиции.

С другой стороны, требовалось не так уж много ума и мастерства, чтобы выйти сухим из воды, совершив убийство. Несмотря на популярность «Места преступления», «Закона и порядка» и многих других вариаций одной и той же темы, телевидение не отражало истинной реальности. Окружной прокурор, которому предъявят половину отпечатка пальца и фрагмент краски от проехавшей мимо машины, не станет передавать дело в суд. В действительности судебные эксперты страдали от переработок и низкой заработной платы, а роскошные научные лаборатории и эксцентричные начальники, собирающие насекомых, не имели к ним ни малейшего отношения. Достаточно вспомнить процесс О. Дж. Симпсона, чтобы понять, как все устроено. Расследование убийства — это прежде всего деньги и бюрократия. Если их обойти, ты можешь ничего больше не опасаться. Естественно, лучше всего совершить убийство так, чтобы у полицейских появился шанс убедить себя, будто смерть произошла в результате несчастного случая или самоубийства.

Полицейский участок Скоби насчитывал пятнадцать человек, кроме того, двенадцать полицейских подчинялись шерифу округа Датчис и еще тридцать четыре служили в полицейском участке округа Индиана. Ближайшая научная лаборатория находилась в Индианаполисе. Таким образом, шестьдесят четыре полицейских работали в три восьмичасовых смены.

Из них только трое являлись следователями на полной ставке. Бюджет предусматривал гораздо больше расходов на борьбу с поджогами мусорных баков, чем на раскрытие насильственных преступлений. Если верить статистическим данным, которые Фрэнсис Сирз вычитал в «Датчис каунти лидер пост», за последние десять лет в округе было совершено всего три убийства, и все они случились после домашних драк. Вместе с тем за тот же период произошло двести девяносто смертей в результате несчастных случаев. Поэтому епископ должен был стать жертвой несчастного случая. Или умереть от вполне естественных причин.

Если не считать автомобильных аварий, в США в течение года происходит около ста тысяч несчастных случаев со смертельным исходом. Большая их часть связана со станками, падениями, смертью от утопления или удушья — именно в таком порядке. Неподалеку от дома епископа находилось два водоема, где он мог утонуть, однако Сирз выяснил, что священник превосходный пловец, хотя ему уже стукнуло шестьдесят девять лет. Ну а его область деятельности едва ли предполагала гибель во время работы на станке. Удушье тоже неплохой вариант, но в данном случае организовать его будет весьма непросто.

Пожалуй, это должно быть падение. Вопрос лишь в том откуда. По большей части Индиана плоская, как блин. Возле города имелось несколько карьеров, где добывали известняк, и пещеры для туристов, но что там делать священнику с умирающей матерью на руках?

Получалось, что возможностей оставалось совсем немного. Когда Буше в прошлый раз навещал мать в больнице, Фрэнсис Ксавьер произвел разведку и теперь знал все о том, как жила умирающая женщина. Маленький домик в полтора этажа с двумя спальнями, ванной комнатой с мансардным окном, гостиной, столовой, кухней и каморкой или рабочим кабинетом на нижнем этаже. Один пролет лестницы вел с верхнего уровня на нижний. Не было даже площадки. Дубовые ступеньки покрывала старая пестрая ковровая дорожка, которую фиксировали латунные поперечины. Именно здесь вырос епископ Буше.

Значит, это единственный вариант, решил Сирз. Немного опасный, ведь ему придется находиться рядом, чтобы убрать все улики. И главное тут — отсутствие лестничной площадки и мягкой подкладки под ковровой дорожкой. По прикидкам Фрэнсиса Ксавьера, рост епископа составлял примерно один метр восемьдесят сантиметров, а вес — восемьдесят четыре килограмма. Падение с тринадцати ступенек на жесткий пол почти наверняка станет причиной того, что он сломает шею, а если нет, то Сирз будет рядом, чтобы довести дело конца.

Он посмотрел на противоположную сторону площади перед зданием суда и прочитал старомодную надпись в окне магазина, расположенного на углу: «ДЖОЗЕФ КОРЗЕНОВСКИ. СКОБЯНЫЕ ИЗДЕЛИЯ, ПЛИТЫ И ОЛОВЯННАЯ ПОСУДА. С 1924 ГОДА». Такие классические места можно найти в рассказах Рэя Брэдбери — там полно любопытных и потенциально опасных предметов. У них наверняка есть все, что понадобится Фрэнсису Ксавьеру.

Сирз взглянул наверх. Магазин находился в доме из красного кирпича, а над ним шли окна второго этажа. «Какое странное переплетение судеб», — подумал Сирз. Три окна принадлежали квартире, которую занимал Хаггинс, потенциальный доносчик на епископа Буше. С Хаггинсом разобраться будет совсем просто. Он слишком много пьет, и все знают, что у него повышенное кровяное давление.

Двадцать кубиков инсулина, введенного в заднюю аурикулярную артерию под челюстью, мгновенно приведут к смертельному приступу. По собственным наблюдениям Сирз знал, что у возможной жертвы плохая кожа, на которой остаются следы от бритвы, и большие жирные поры. Вот почему, даже если полиция по какой-то причине захочет сделать вскрытие, они вряд ли заметят входное отверстие от иглы, а уровень инсулина в крови успеет нормализоваться. Конечно, не идеальное убийство, но при данных обстоятельствах и в таком окружении очень близко к тому. И никто не станет связывать смерть шофера «скорой помощи», более сорока лет назад, еще мальчишкой, помогавшего простому приходскому священнику, и стареющего епископа, неудачно упавшего с лестницы в доме своей матери. Проблема решена.

Фрэнсис Ксавьер Сирз откинулся на спинку скамейки. Он наслаждался теплом солнечных лучей, скользящих по его лицу, прислушивался к звукам жизни маленького города и шелесту мягкого ветерка в листве кленов на площади. Смерть хорошая вещь, но иногда жизнь еще лучше.

 

16

Была уже почти полночь. «Благородный танцор», со всеми его изящными 189 футами, легко скользил по водам Мексиканского залива, рассекая легкую зыбь. У яхты было четыре палубы и лифт, а также каюты на двадцать четыре человека, включая команду. Яхта приводилась в движение двигателем «Катерпиллар» мощностью в двести пятнадцать лошадиных сил и могла развивать скорость восемнадцать узлов.

Массивный корабль был подготовлен почти ко всему, в том числе и к плаванию в океанских водах. «Благородный танцор» имел в своем распоряжении множество электронных приспособлений, например стабилизаторы «нулевая скорость», которые позволяли проводить на борту соревнования по бильярду, а также джакузи, открытую палубу для загорания и кабинетный рояль. Иными словами, яхта была вполне подходящей игрушкой для миллиардера.

Обеденный зал подошел бы голливудскому особняку, здесь стояли горки с хрусталем, персидские ковры устилали пол, за огромным столом из розового дерева могли разместиться пятнадцать гостей. Однако сегодня вместо полуночного ужина с роскошными закусками на столе велась подготовка к боевым действиям. На тщательно отполированной поверхности инкрустированного дерева, от одного конца до другого, было разложено военное снаряжение.

Четверо членов команды вторжения проверяли оружие и все необходимое для выживания. Они выглядели как опытные солдаты, что вполне соответствовало действительности, только в армии они служили в разное время.

Все четверо были одеты в камуфляжную форму для джунглей, но без знаков различия. И у каждого над левым нагрудным карманом красовалась маленькая эмблема с изображением черного ястреба на фоне желтой земли, окруженной красным кантом.

Этот символ был единственным проявлением тщеславия Джеймса Джонаса Ноубла, когда он создал собственную систему безопасности, призванную охранять его интересы по всему миру. Он вырос во время войны и обожал комиксы «Черный ястреб», а потому взял этот символ в качестве логотипа для своей одноименной компании.

Исходно компания «Черный ястреб» должна была обеспечивать охрану «Ноубл фармасьютикалс», но она была организована в те времена, когда использование полувоенных отрядов становилось все шире, и в результате компания быстро вышла на новый уровень, когда охрана предприятий Ноубла стала лишь одной из многочисленных задач, которые она успешно решала.

Их база находилась в Джорджии, где имелось все необходимое для подготовки кадров; офисы располагались в большинстве крупных стран по всему миру, а также в нескольких маленьких. В основном их деятельность была сосредоточена в Африке, на Среднем Востоке и в Центральной Америке, включая Мексику, где компания предоставляла телохранителей, обеспечивала перевозки и разведывательные данные для персонала иностранных консульств и высокопоставленных мексиканских правительственных чиновников.

Команда из четырех человек находилась на борту «Благородного танцора», где все говорили по-испански и в прошлой жизни участвовали по меньшей мере в одной революции или восстании и воевали в джунглях. Командир отряда, Тибор Черка, высокий седой американец, которому перевалило за пятьдесят, был членом одного из первых отрядов вторжения во время панамского кризиса, а до этого, по слухам, тесно сотрудничал с так называемым «отрядом смерти» национальной гвардии Сальвадора, хотя никаких доказательств этого не существовало. Пока люди Черки готовились в столовой, Харрисон Ноубл в последний раз встретился с отцом в ходовой рубке палубой выше.

— Я по-прежнему не одобряю твою идею, — сказал старший Ноубл, глядя в темноту. — Пусть все сделает Черка, он профессионал.

— Я не говорю, что он плохо знает свое дело, — ответил младший Ноубл. — Речь о том, что он видит лишь военные аспекты операции. В отличие от меня.

— Тут ты прав, — сказал старший Ноубл.

— У него достаточно оружия, чтобы устроить локальную войну, и эту часть операции я предоставляю вести ему, но я обязан первым оказаться на месте. Ты это должен понимать, отец.

— А если что-нибудь пойдет не так?

— Исключено, — заверил его Харрисон Ноубл. — Я гарантирую.

Старший Ноубл мрачно посмотрел на сына.

— И где я это уже слышал? Надеюсь, ты понимаешь, что, если ты потерпишь поражение, нам всем мало не покажется.

— Конечно.

— Нельзя допустить, чтобы просочились какие-то слухи, и ты не можешь себе позволить быть разборчивым. Если активность начнет перемещаться на юг, уноси ноги, но прежде прибери за собой. Никакой пощады. Никто не должен уцелеть. Нельзя повторить ошибки, которые ты совершил в прошлый раз.

— Я понимаю, отец.

— Тебе известен план?

С тех пор как «Танцор» покинул Майами, они уже в десятый раз обговаривали детали. Харрисон Ноубл вздохнул. Иногда старик становился настоящей занозой в заднице.

— Да, мне он известен.

«Благородный танцор» находился в пятнадцати милях от побережья и в трех — от мексиканских территориальных вод. Во время прилива яхта по показаниям GPS менее чем за час подойдет к границе и спустит с платформы на верхней палубе два водяных мотоцикла «GTX Sea-Doos» с тремя пассажирами каждый.

Высокоскоростные мотоциклы с реактивным двигателем развивают в течение часа высокую скорость — не менее пятидесяти миль в час. Черка, командир отряда, полагал, что они доберутся до берега к востоку от небольшой рыбачьей деревушки Эль-Кайо менее чем за десять минут. После этого гидроциклы будут затоплены на некотором расстоянии от берега, чтобы их никто не обнаружил.

Если сведения, полученные от Макса Кесслера, верны, то путь от деревушки через тропический лес, который тянется от границы национального парка Рио-Лагартос до их цели, займет два полных дня. Таким образом, они опередят Финн Райан и ее маленькую экспедицию не меньше чем на сутки. Оказавшись на месте, Харрисон Ноубл доведет до конца изучение храма и окружающей территории и, если все пойдет хорошо, убьет двух зайцев одним ударом.

Когда работа будет закончена — так или иначе, — его команда, используя GPS-навигатор, отправится к условленному месту встречи на окраине маленькой деревушки Сан-Энджел, где их подберет вертолет «белл», принадлежащий компании «Черный ястреб». Его экипаж будет в гражданской форме какой-нибудь фиктивной туристической компании. Из Сан-Энджела, бросив все снаряжение, они полетят в Исла-Мухерес, откуда доберутся до «Благородного танцора», который вполне законно встанет на якорь у местной пристани.

Через сорок минут после разговора с отцом Харрисон Ноубл, надевший просторный темно-синий гидрокостюм поверх камуфляжной формы, сел на один из тяжелых черных гидроциклов без опознавательных знаков, спущенных с яхты на воду при помощи лебедки. Черка, сидевший в передовом гидроцикле, подал сигнал, и тут же взревели два двигателя «Ротекс» мощностью в двести пятнадцать лошадиных сил и заработали струйные насосы, выбрасывающие пенные струи воды.

Черка, за спиной которого устроились два его полностью снаряженных сотрудника, перевел передачу в положение «Вперед», нажал на ручку газа и направил гидроцикл к берегу, находившемуся в двенадцати милях. Харрисон Ноубл последовал за Черкой на втором гидроцикле с единственным пассажиром, он вез дополнительное снаряжение.

Уильям Хартли Моссберг, специальный ассистент помощника советника президента Соединенных Штатов по национальной безопасности, опаздывал. Он выскочил из своего крошечного кабинета, расположенного рядом с коридором, ведущим в западное крыло Белого дома, и быстро вышел через боковую дверь на улицу. Это был участок Административной авеню, весьма эффективно превращенный в парковку.

Моссберг посмотрел на часы, «Индигло» за пятьдесят долларов, со звездами и полосами на циферблате — точно такие же украли у президента во время его последней поездки в Албанию. До того как Моссберг купил «Индигло», он носил «Патек Филипп» за шесть тысяч долларов, точную копию оригинала за шестьдесят тысяч, которым владел президент России, но однажды президент заметил часы Моссберга и сказал, что от них нужно избавиться, чтобы не выглядеть как «еврейский банкир». К счастью, рядом никого не оказалось и никто не услышал это неприятное и неуместное замечание, но Моссберг перестал носить те часы и с известным трудом раздобыл в интернет-магазине памятные «Индигло».

До сих пор «Перекати-поле» (кодовое название, которое секретная служба присвоила президенту) ничего не заметил, но тут никогда нельзя знать наверняка. На должность посла назначали и по менее существенным причинам. Использовав свои старые связи, Моссберг окольными путями узнал, что он получил этот пост из-за того, что его фамилия напоминала президенту производителя оружия, а вовсе не потому, как сначала решил Моссберг, что он учился в Йеле и закончил 1287-м из 1400 выпускников.

В конце концов, Уильяма Хартли Моссберга совершенно не волновало, как он попал в Белый дом; важно, что он здесь оказался, и он собирался сделать все, чтобы задержаться подольше. Он обладал лишь паршивой степенью магистра юриспруденции, но после четырех лет, проведенных в Белом доме, мог без особого труда получить работу, не связанную с адвокатской практикой. Например, в крупной фирме в Форт-Смите, где нужно лишь болтать языком, а если не выйдет, претендовать на любую выборную должность в своем родном городке Аркадельфия. Впрочем, лучше всего было бы каким-то образом устроить так, чтобы приземлиться здесь, в округе Колумбия, в качестве младшего лоббиста. Именно по этой причине ему не следовало опаздывать на позднюю встречу с Максом Кесслером.

Моссберг дошел до конца Уэст-Икзэкьютив-авеню, поймал такси за будкой охранника и дал водителю адрес «Пивной Гарри» на углу Одиннадцатой и Пенсильвании. В такое позднее время он вполне мог отправиться куда-нибудь получше, например в «Апекс» на Дюпон-серкл. Но это уже совсем другая история, именно из-за нее у него возникли проблемы и появилась еще одна веская причина, чтобы спросить: «Как высоко?», когда Макс Кесслер говорил: «Прыгай».

Такси обогнуло Лафайет-парк, снова выехало на Пенсильвания-авеню за восточным барьером службы безопасности и направилось в сторону Одиннадцатой улицы. «Пивная Гарри» находилась в офисном здании, расположенном напротив зоны спортивных баров И-эс-пи-эн, по диагонали от старинного здания Управления почт, выпотрошенного и превращенного в первоклассный торговый центр.

Моссберг вышел из такси на Пенсильвания-авеню, свернул за угол на Одиннадцатую, толкнул дверь и оказался в длинном помещении с высоким потолком. Несмотря на то что было далеко за полночь, здесь собралось довольно много посетителей, в основном туристы, а также люди, заглянувшие сюда после спектакля в театре Уорнера, который находился совсем рядом.

Кесслер, как всегда, сидел в полном одиночестве в глубине зала и, заткнув за воротник салфетку, брезгливо ел сочащийся подливкой гамбургер. Он смотрел ролик Си-эн-эн на одном из дюжины телевизоров, расположенных почти под потолком над длинной стойкой бара. Звук был выключен. Но даже если бы звук включили на полную мощность, его бы заглушали громкие разговоры посетителей. Этот урок преподал ему Кесслер вскоре после их первой встречи: шумное помещение намного безопаснее. Если вокруг все говорят, значит, никто тебя не слушает.

— Я предложил им добавить немного сыра с плесенью в приправу к гамбургеру. Получилось очень неплохо, тебе стоит попробовать. Картошка фри? — спросил Кесслер, протягивая Моссбергу хрустящий ломтик.

— Нет, благодарю, — ответил Моссберг, слегка поморщившись.

Ему пришло в голову, что всякий раз, когда он встречается с этим толстым уродливым человечком, тот ест. У него была необычная, почти непристойная привычка слишком часто вытирать губы салфеткой, после чего он неизменно откашливался. Более всего Кесслер походил на гигантского паука, поедающего мух.

К ним подошла официантка. Моссберг заказал светлое пиво «Чжэцзян» — едва ли не самый экзотический выбор, возможный в «Гарри».

— Итак, — начал Кесслер, как только официантка отошла, — как обстоят наши дела сегодня?

— Совсем неплохо, если учесть все обстоятельства.

— Ты считаешь, что я тебя шантажирую? — с улыбкой спросил Кесслер.

Он отрезал ножом для бифштекса кусочек гамбургера с открытым верхом и отправил его в рот. Среди всех знакомых Уильяма Хартли Моссберга Кесслер был единственным человеком, способным одновременно жевать и улыбаться.

— Я не знаю, как еще это можно назвать, — ответил молодой человек.

Официантка принесла пиво и высокий, расширяющийся кверху стакан. Моссберг налил себе и сделал большой, но слишком быстрый глоток. Получилось не очень удачно.

Кесслер проглотил кусочек гамбургера. Каким-то образом два года назад этот маленький хорек обнаружил, что Уильям Хартли регулярно посещает «Апекс» и ряд других баров для голубых в Вашингтоне, в том числе пользующийся дурной славой «Лизард Лаундж». Вашингтон всегда отличался терпимостью, когда речь заходила о сексуальных предпочтениях любого вида, но после того, как Овальный кабинет заняли придерживающиеся жесткой линии республиканцы и появилась куча историй про туалеты в аэропортах, не имело никакого смысла выставлять это напоказ. Если бы Уильям Хартли соблюдал осторожность, все могло бы сойти ему с рук, но сейчас главным источником давления на Моссберга был сексапильный парень со второго этажа Западного крыла по имени Дэн Салливан, молодой специалист из отдела по связям с общественностью.

Но даже и это было бы приемлемым в наши дни, если бы не тот факт, что Дэниел оказался внучатым племянником нынешнего вице-президента, что уже не лезло ни в какие ворота, ну никак. Моника Левински не имела родственных связей в Белом доме, а сколько из-за нее возникло проблем! Сексуальный скандал такого рода в нынешнем Белом доме станет настоящей сенсацией, и с Уильямом Хартли будет покончено навсегда.

Кесслер посмотрел на молодого человека, сидящего напротив, вытер губы и вздохнул.

— Я уже объяснял тебе, Уилл. Информация, которой я располагаю, — лишь источник давления. Если я решу сделать ее достоянием общественности, многие жизни и карьеры будут уничтожены без веской на то причины. Я считаю, что наши отношения носят взаимовыгодный характер. Не забывай, я не только получаю от тебя информацию, но и делюсь ею с тобой. Разведка работает в обе стороны. Может наступить время, когда я сумею помочь тебе даже в большей степени, чем способен сейчас навредить.

— Вы уже несколько раз это говорили, — проворчал Моссберг.

— И каждый раз был готов подписаться под каждым своим словом.

Кесслер немного помолчал, кромсая гамбургер, как хирург. Он отправил в рот еще кусочек и снова вытер губы.

— Расскажи мне кое-что, — тихо попросил он.

— Если это будет в моих силах.

— Сколько спутников над Мексикой?

— Наших?

— Да.

Моссберг задумался и сделал несколько глотков пива. Кесслер продолжал есть, вытирать губы, жевать, проглатывать и снова вытирать губы. Наконец Моссберг заговорил.

— Довольно много. Пара спутников «Геос», «Сисат», орбитальный спутник НАСА для телеметрии. «ДЕА» имеет по меньшей мере два спутника для реализации программы «Авакс». Есть еще объединенный разведывательный «Лакросс Оникс», запущенный Национальным управлением военно-космической разведки, который может пролететь над Мексикой, если его соответствующим образом запрограммировать.

— И на что он способен?

— На все, что угодно. Он использует нечто под названием «синтетический щелевой радар» и способен вести наблюдение через облачный покров. Если нажать нужные кнопки, он сумеет даже заглянуть под землю. Его называют «Охотником на бункеры».

— Что нужно, чтобы он выполнил работу в южной части Мексики?

— Приказ разведки.

— Насколько это для тебя сложно?

— Если это не связано с национальной безопасностью, то не слишком. Нужно заполнить пару форм, сделать один или два телефонных звонка. Спутник находится на оптимальной полярной орбите, а потому способен увидеть что угодно, где угодно и когда угодно.

— Мне нужно очень тщательно проследить за небольшим участком джунглей. Ты сумеешь с этим справиться? Получить фотографии?

— Наверное. Если у меня будут точные координаты.

Кесслер тут же назвал их, не сверяясь ни с какими записями:

— Двадцать один градус двадцать три минуты девятнадцать и три десятых секунды северной долготы, восемьдесят семь градусов сорок минут и тридцать четыре секунды западной долготы.

— А почему вас интересует именно это место?

Кесслер вкрадчиво улыбнулся.

— А это, молодой человек, вам знать не нужно.

 

17

Фрэнсис Ксавьер Сирз обнаружил Уильяма Хаггинса, водителя машины «скорой помощи», в его собственной квартире над магазином скобяных изделий, пьяным в стельку. Он валялся в отключке на узкой неубранной постели через два часа после смены, которая заканчивалась в полночь. Сирз уже знал, что Хаггинс часто выпивает во время работы, а в грязной столовой валялось несколько банок из-под «Будвайзера» и пустая бутылка дешевой водки «Павлова», что свидетельствовало о продолжении пьянки.

Была ли склонность Хаггинса к выпивке следствием давнишнего насилия, сотворенного над ним епископом, или на то имелись другие причины, Сирза не интересовало, а вот коматозное состояние клиента имело огромное значение. Хаггинс не заметит появления постороннего человека в своей квартире, к тому же присутствие алкоголя в крови усилит действие инсулина. Сирз посмотрел на часы. Без четверти два. Превосходно.

Спальня выглядела паршиво: дешевый шкаф, стойка для одежды из нержавеющей стали, на которой висит несколько рубашек и форма, на прикроватной тумбочке у постели пластиковый пакет от молока и настольная лампа из «ИКЕА» в стиле «Арстид» с разорванной цепочкой выключателя, замененной на болтающийся шнурок. Пустые стены выкрашены в гнетущий светло-табачный цвет. Темная штора закрывала выходящее на улицу окно. Светильник из «ИКЕА» все еще горел. На столике валялась мятая пачка сигарет «Монте-Карло», спички из «Шутерс», бара на Мейн-стрит, в одном квартале отсюда, и пустая бутылка в сорок унций от солодового пива с апельсиновым вкусом «Сент айдс».

Сирз заранее надел хирургические перчатки. Из кармана ветровки он вытащил заправленный «НовоЛог ФлексПен», снял колпачок и левой рукой осторожно сдвинул подбородок Хаггинса в сторону. Тот застонал, пустил газы, засучил ногами, но не проснулся. Сирз с удовлетворением отметил, что Хаггинс небрит. След от иголки останется незаметным под густой щетиной, да еще при таких крупных порах и следах от старых порезов бритвой. Состояние кожи на лице Хаггинса напоминало пиццу.

Сирз установил рычажок на максимальную дозу, осторожно пощупал кожу Хаггинса под челюстью, чтобы найти артерию, и воткнул в нее очень тонкую иглу. Хаггинс даже не дернулся. Сирз держал иглу в артерии ровно шесть секунд, пока не убедился, что ввел весь инсулин, потом осторожно извлек иглу, аккуратно завинтил колпачок и некоторое время постоял, глядя на невинную жертву.

Уже много лет Сирз знал, что, когда дело доходит до убийства, терпение является важным достоинством и определяет успех — только так можно рассчитывать, что ни у кого не возникнет подозрений. Большинство убийц попадаются из-за того, что начинают торопиться, оставляют что-то на месте преступления или забывают детали первоначального плана.

Тот факт, что смерть Уильяма Хаггинса будет оставаться тайной для всех еще не менее двенадцати часов, за которые все улики исчезнут, значения не имел; Сирз считал, что должен действовать со своей неизменной тщательностью, даже если гибель жертвы не привлечет ничьего внимания. Для Сирза любая смерть — пусть даже речь шла о самом незначительном человеке — была важна. Поэтому он ждал.

«НовоЛог» — быстродействующий препарат, и уже через десять минут стали заметны первые признаки: попавший в мозг инсулин отправил Хаггинса в гипогликемический шок, как только содержание сахара в крови стало падать. На лбу жертвы выступил холодный пот, затряслись конечности, появились легкие конвульсии. Сирз положил палец на сонную артерию Хаггинса. Пульс стал неистовым, началась тахикардия.

Хаггинс застонал, вздрогнул, и его вырвало. Глаза широко раскрылись, но видны были только белки. После нескольких сильных конвульсий Хаггинс неожиданно затих. Его сфинктер расслабился, и воздух наполнился запахом человеческих испражнений. Путь от мертвецки пьяного до обычного мертвеца Хаггинс проделал за одиннадцать с половиной минут.

Сирз внимательно оглядел комнату, но не нашел никаких улик. Тогда он проверил себя. Никакие жидкости умершего Хаггинса на него не попали. На нем были надеты одноразовые хирургические бахилы и бумажная шапочка. Он не оставил следов, и ни у кого не возникнет подозрений.

Сирз отвернулся от свежего трупа и вышел из комнаты. Он обошел квартиру, ни к чему не прикасаясь. Окна оставались закрытыми, а Хаггинс был настолько пьян, что не стал включать кондиционер в столовой, или тот попросту не работал. В любом случае в квартире к полудню будет настоящее пекло, и мясные мухи займутся делом, их первые личинки появятся в ближайшие шесть часов.

Если в течение одного-двух дней никто не станет интересоваться местонахождением Хаггинса, именно запах, который начнет просачиваться в магазин скобяных изделий, привлечет к нему внимание, но к этому моменту труп превратится в нечто ужасное. Сирз в последний раз осмотрел комнату и взглянул на наручные часы. Два часа ночи. Бары закрываются. На улицах будет много народу, в толпе несложно раствориться, а патрульные машины сейчас контролируют места вроде ночного клуба в двух кварталах к югу от площади, где стоит здание суда. Сирз сыграет роль страдающего от бессонницы туриста, который возвращается в гостиницу, где его ждет бесплатный завтрак; он коммивояжер компании — поставщика медицинского оборудования, как и написано в его визитной карточке.

Сирз подошел к задней двери, осторожно снял кусочек клейкой ленты, не позволявшей ей закрыться, и спустился по деревянной лестнице во двор, где принимали товар для скобяного магазина. Он не стал стирать отпечатки пальцев с ручки двери. Участки со стертыми отпечатками всегда представляют опасность. Пара пятен не вызовет подозрений, если копы вообще решат снимать отпечатки пальцев.

Он несколько мгновений подождал у подножия лестницы, снял хирургические перчатки и бумажные бахилы и засунул их в карман куртки. Затем неторопливо пересек маленький дворик и очутился в выходящем на Айзек-стрит узком пустом переулке. Сюда доносилось лишь эхо голосов и гудки машин со стороны бара в нескольких кварталах отсюда. Сирз зашагал по Айзек-стрит и вскоре свернул на Шестую авеню.

Пансион миссис Ротвелл, предлагавший постояльцам постель и завтрак, находился наискосок от массивного старого здания из красного кирпича, которое занимала средняя школа. Пансион расположился в старом особняке с мансардной крышей, словно сошедшем со страниц «Великолепных Амберсонов»: дюжина комнат, стены, отделанные деревянными панелями, вытертые старые ковры на желтых, гладко отполированных полах из твердой древесины, антикварная мебель, во всяком случае с соответствующей претензией. Кроме того, в доме имелся закрытый внутренний дворик с клумбами, а в трех номерах — ванные комнаты. Сирз поселился в одном из них, на втором этаже, в самом конце коридора, откуда двустворчатые двери вели во дворик, что его вполне устраивало.

Сирз прошел на длинную узкую парковку возле дома и отпер багажник взятой напрокат в «Херце» машины. Вытащив пластиковый пакет средних размеров, он запер багажник и направился к дальнему концу парковки.

Свернув направо в темный переулок, Сирз принялся считать гаражи, пока не оказался перед старой металлической оградой, обозначавшей конец владений матери епископа. Он остановился, открыл пластиковый пакет и вытащил банку пропиточного масла с заранее надетым разбрызгивателем. Сирз обильно смазал петли ворот и задвижку, положил банку обратно в пакет и вошел во двор дома епископа. Где-то у соседей залаяла собака, издалека доносились автомобильные гудки, но в остальном вокруг царила тишина. Сирз посмотрел на часы. Было десять минут третьего.

Остановившись перед задней частью дома, он внимательно рассмотрел три мансардных окна третьего этажа: между двумя обычными находилось одно поменьше, с матовым стеклом. Из него падал слабый свет. Сирз решил, что, скорее всего, это ночник в ванной комнате. По обе стороны от него расположились темные спальни. На втором этаже Сирз также насчитал три окна, свет в них не горел. Судя по всему, епископ спал после длинного дня, проведенного в больнице с умирающей матерью.

Сирз пересек лужайку и поднялся на узкое заднее крыльцо. Поставив на него пластиковый пакет, он вытащил новую пару бахил и комбинезон «Дюпон Тайвек» с капюшоном, который затягивался шнурком. Сирз быстро надел костюм и бахилы и взял пакет. Затем он натянул вторую пару хирургических перчаток и нашел запасной ключ на том же месте, где и прошлой ночью, — на перемычке над дверью.

Он снова воспользовался пропиточным маслом, вставил ключ в замок и повернул. Дверь бесшумно открылась, и Сирз оказался на кухне епископа. Он прошел через нее и дальше по коридору в прихожую перед входной дверью. Бесшумно поднявшись по лестнице наверх, он быстро оглядел пустой коридор, после чего подготовил свою ловушку. Затем тихонько спустился вниз. В конце коридора на стене висела старомодная полочка для телефона. Сирз остановился перед маленьким столиком и таким же старомодным дисковым телефоном.

Он немного подождал, прислушиваясь к малейшим признакам движения, потом вытащил из пакета дешевый сотовый телефон, который купил неделю назад и до сих пор ни разу не использовал. Сирз набрал номер. Старый телефон на столике резко зазвонил, и одновременно наверху раздался звонок параллельного аппарата. После пятого звонка послышался квакающий невнятный голос епископа — голос человека, которого внезапно разбудили.

— Алло?

— Спуститесь вниз.

— Прошу прощения?

— Спуститесь вниз.

— О чем вы говорите? Кто это? Речь идет о моей матери?

— Спуститесь вниз.

Сирз протянул левую руку и взял трубку старого телефона, одновременно отключив сотовый. Из трубки древнего аппарата послышался гудок.

— Алле? Алле?

Раздался щелчок — епископ повесил трубку. Сирз не стал класть трубку на рычаг, а положил ее рядом, чтобы линия оставалась занятой — вдруг жертва попытается кому-нибудь позвонить. Наверху послышались шаги, щелкнул выключатель, и лестницу залил свет. На верхней ступеньке появился епископ в зеленом шелковом халате.

— Епископ Буше.

Сирз произнес эти слова командным голосом, громким и твердым, стараясь удержать внимание Буше.

— Проклятье, кто вы такой? — резко спросил Буше, близоруко глядя вниз сквозь очки в металлической оправе. Его седые волосы торчали во все стороны. — Что вам нужно?

— Я пришел поговорить с вами о содомии и о том, что с этим связано, — ответил Сирз.

— Что вы себе позволяете? Проваливайте из моего дома, или я вызову полицию!

— «Не будь любодеем, ни прелюбодеем, ни деторастлителем», — весело произнес Сирз, не спуская глаз со старика, стоящего перед лестницей. — Послание Варнавы. Не Священное Писание, но близко к тому.

— Ах ты, ублюдок! — взревел Буше.

— А ты педофил, — спокойно ответил Сирз, насмешливо глядя на епископа.

Епископ Буше издал сдавленный крик и сделал шаг вперед, его босая нога зацепилась за натянутую поперек ступенек почти невидимую леску из моноволокна, которая выдерживала нагрузку в пятьдесят фунтов. Буше потерял равновесие и совершил отчаянный лебединый полет. Его руки месили воздух, но не сумели остановить падение. Сирз отступил в сторону.

Грузный мужчина падал головой вперед, отчаянно дергаясь и пересчитывая ступеньки всем телом. Седьмой шейный позвонок сломался с отчетливым треском, когда затылок епископа ударился о край твердой ступеньки, голова повернулась под невообразимым углом, но старик продолжал падать вниз. Он умер в следующее мгновение, последние шесть ступенек его мертвое тело преодолело по инерции и осталось лежать неподвижной грудой у основания лестницы.

Продолжая держать в руке пластиковый пакет, Сирз обошел труп и поднялся по лестнице, аккуратно переступив через край ступеньки, о которую ударился головой Буше, чтобы не испортить оставленный им след. Наверху он вытащил из пакета складной охотничий нож среднего размера, чтобы срезать оставшуюся невредимой леску.

Свернув леску, Сирз бросил ее в мешок вместе с ножом. Покончив с этой важной уликой, он спустился вниз и направился в прихожую. Проверять состояние епископа не было никакой необходимости — его повернутая набок голова находилась почти под телом. В этом случае, как и в другом давнишнем убийстве из практики Сирза, тело найдут далеко не сразу, ведь посетителей начинают пускать в больницу только в полдень.

Продолжая держать в руках пакет, Сирз вернулся к телефону, повесил трубку и направился в темную кухню. Там он стянул комбинезон, но оставил перчатки и бахилы. Костюм Сирз аккуратно уложил в пакет, вышел на крыльцо, снял бахилы и бросил их поверх костюма. Он запер дверь запасным ключом и положил его на прежнее место. Работа выполнена.

Сирз спустился по ступенькам, пересек дворик и по переулку вернулся в пансион. Проскользнув в двустворчатые двери заднего входа, он вошел в свой номер. Не включая свет, задернул занавески, уселся на кровать и посмотрел на светящийся циферблат своих часов. Было двадцать пять минут третьего.

Наконец Сирз снял хирургические перчатки и бросил их в пластиковый пакет. Он поставил будильник на прикроватной тумбочке на шесть часов. Когда он встанет, пластиковый пакет с уликами перекочует в портфель, и перед тем, как выписаться, он успеет насладиться превосходными горячими булочками с отрубями, которые печет миссис Ротвелл.

К шести тридцати он будет находиться в своей взятой напрокат машине, а еще через двенадцать минут окажется на федеральной автостраде. К восьми он доберется до международного аэропорта в Луисвилле, штат Кентукки, где вернет арендованный автомобиль. К девяти он сядет на борт самолета «Юнайтед эрлайнс», совершающего ежедневный полет в Вашингтон. Полтора часа спустя он прибудет в аэропорт Рейгана. И успеет домой к ланчу. До сих пор все шло точно по плану.

Сирз сбросил туфли и прислонился головой к спинке кровати. Поднял руку и посмотрел на слегка потрескавшуюся кожу за костяшками пальцев и тонкую паутину морщинок между указательным и большим пальцами. У него на руках уже появились темные пятна. Возраст. Сирз вздохнул и подумал, что старости избежать невозможно. Пожалуй, пора немного замедлить темп работы; два дела за одну ночь — это его предел, он нуждается в отдыхе.

Внутри пластиковой сумки зачирикал сотовый телефон. Сирз нахмурился. Только один человек знал его номер. Он наклонился вперед, вытащил телефон и ответил на звонок:

— Да?

Послышался знакомый голос:

— У нас возникли чрезвычайные обстоятельства.

 

18

Турбовинтовой самолет «Ан-26», окрашенный в цвета «Кубана эрлайнс», мчался над Мексиканским проливом, держа курс на Мехико. Было три часа ночи. Грузовой рейс проходил по расписанию, в полном соответствии со всеми инструкциями, пилот каждые полчаса связывался с центральной авиадиспетчерской службой Мехико и сообщал, как протекает полет.

Несколько лет назад Мексика стала частью WAAS, которой управляли Соединенные Штаты. WAAS — Глобальная американская система распространения дифференциальных поправок, комплекс из трех спутников, производящих отслеживание GPS, и пяти отдельных станций в Мехико, Сан-Хосе-дель-Кабо, Пуэрто-Вальярте, Мериде и Тапачуле.

Формально создание WAAS выглядело как попытка координировать воздушное сообщение в Северной Америке, но система была также тайно связана с детищем военных AWACS, находившимся на военно-воздушной базе Эглин во Флориде, и Администрацией по контролю применения законов о наркотиках. Как сказал один остряк в Эглине: «С тех пор как ГАСРДП начал работать, нам тут же становится известно, если одна из чаек не вовремя пукнет в Мексиканском заливе».

Все летательные аппараты, попадающие в сеть ГАСРДП, имели идентификационные маячки GPS, которые посылали сигналы в систему. Отсутствие такого маячка означало, что у тебя плохие намерения, и за подозрительным самолетом осуществлялась постоянная слежка при помощи радара, пока он не опускался ниже двенадцати футов. Теперь не было летающих на низких высотах «Дугласов DC-3», доставлявших тюки с марихуаной через Эверглейдс. Если «Антонов» отклонялся более чем на полмили от полетного плана, сигналы тревоги срабатывали сразу в дюжине мест. Полеты из Гаваны, в особенности на самолетах, сделанных в России, имели высший приоритет.

Грузовой отсек старого транспортного самолета был наполовину заполнен транспортными стеллажами с товарами, которые вкатывали по заднему пандусу через шариковые опоры ленточного конвейера к передней секции, где их укрепляли при помощи системы ремней. В задней секции, ближайшей к пандусу, находилось шестеро мужчин, они сидели на откидных скамейках вдоль обоих бортов, а их тяжелые рюкзаки стояли в проходе между ними.

Все шестеро были одеты в черную военную форму, открытые участки кожи они закрасили полосками темно-зеленой камуфляжной краски. Пятеро из них входили в отряд особого назначения китайской армии, «Лун Фэй Синг», и группу «Летающий дракон». Они были «чжань-шоу», «обезглавливающие» — воины, специально обученные находить и уничтожать командные структуры врага начиная с самого верха.

Эта группа, которой командовал знаменитый Вонг Фэйхунь, имела большой опыт сражений в джунглях, проводила успешные операции в разных уголках Юго-Западной Азии, на Филиппинах, а также в полудюжине африканских стран. Шестым человеком, сидевшим с группой «Летающий дракон», был Аркадий Крус.

План, который привел его на высоту семнадцати тысяч футов над заливом, вместо привычных восьмисот под его поверхностью, был разработан секцией II-1ДИ в Гаване. Крус считал его безумным порождением отчаяния, но после встречи с Вонг Фэйхунем и его людьми постепенно изменил свое мнение. Одно он знал совершенно точно: Соединенные Штаты — в отличие от истории с воображаемым оружием массового поражения Саддама Хусейна — сумеют легко установить связь между Кубой и Ангелом Гусманом.

Если станет известно, что в руках наркобарона находится термоядерное оружие, ракетный кризис 1962 года покажется дракой на школьном дворе, а у янки наконец появится повод вторгнуться в его страну.

Вот почему он оказался здесь, вне привычной сферы обитания, в буквальном смысле приготовившись совершить прыжок в темноту. Крус услышал негромкое гудение в наушниках и голос пилота:

— Lampara verde.

«Зеленый свет».

Крус кивнул Вонгу. Седой китайский ветеран кивнул в ответ, повернулся к своим людям и выкрикнул короткую команду:

— Jiu zhu!

«Будьте наготове».

Крус и пятеро солдат ухватились за сиденья. Когда самолет нырнул вниз на несколько тысяч футов, в животе у Круса разверзлась зияющая пропасть, словно он падал в лифте. Неожиданно он стал слышать пилота, который разговаривал с невидимой станцией на земле, объясняя диспетчеру, что самолет попал в воздушную яму. Затем его голос заглушило гудение гидравлического механизма, открывающего люк в брюхе транспортного самолета, и кабина наполнилась воем обратной тяги.

— Bao zhuang! — приказал Вонг.

«Надеть рюкзаки».

Все пятеро китайцев встали и начали помогать друг другу надевать большие тяжелые рюкзаки — каждый весил немногим более тридцати килограммов. Крус последовал их примеру, путаясь в сложном снаряжении. Когда он повернулся к открывшемуся люку, Вонг встал у него за спиной. Сквозь рев ветра Крус услышал шорох застежек липучек — командир китайского отряда открывал задние клапаны.

Здесь для Круса начиналось царство безумия. Один из пяти солдат подошел к переднему грузовому отсеку и выкатил оттуда круглую трубчатую алюминиевую раму с насаженным на короткую ось четырехлопастным пропеллером. Вонг укрепил ось в небольшом стержне, торчащем из его рюкзака, после чего зафиксировал раму и пропеллер. Затем он накинул петлю контрольного кабеля Крусу на пояс и пристегнул его к запястью кубинца. Рубильник с единственной кнопкой оказался под его большим пальцем. Покончив с этим, китаец набросил две нейлоновые контролирующие петли с ручками на плечи Круса.

— Как только окажешься в воздухе, нажми кнопку электронного запуска, — в сотый раз проинструктировал его Вонг.

Он говорил на русском — единственном языке, который они знали оба. Лишенное возраста, плоское лицо китайца, говорившего с заметным московским акцентом и невнятно произносившего многие слова, вызывало у Круса безотчетную тревогу. Вонг казался призраком отца Аркадия.

— Для поворота налево потяни за левую ручку, чтобы стравить воздух. Захочешь повернуть направо — дергай за правую. Все предельно просто. Чтобы замедлить полет, нажми электронную кнопку во второй раз, двигатель остановится, и ты начнешь спуск. Ничего сложного. За время полета двигатель можно запускать и выключать столько раз, сколько пожелаешь. Проще не придумать, понимаешь?

— Да, — ответил Крус на языке своей матери. — Я вас понимаю.

— Хорошо, — отозвался Вонг. — Вперед.

Начиналась действительно безумная часть их плана.

Крус никогда не страдал от клаустрофобии; естественно, человек, который проводит большую часть жизни, исполняя обязанности командира подводной лодки, не может бояться замкнутого пространства. Не испытывал он и агорафобии, ведь нередко просторы моря тянулись до самого горизонта.

Но быть бирритумофобом — человеком, вообще не испытывающим страха перед смертью, — совсем другое дело. «Безумие» — единственное слово, какое можно применить к человеку, готовому пройти по грузовому пандусу «Ан-26» и сделать шаг вперед, когда до земли две мили, а вокруг царит, непроглядный мрак. Но ведь именно этот шаг Аркадий собирался сделать, и да поможет ему Бог.

Отряд не просто так назывался «Летающим драконом». Кому-то из них пришла в голову идея поставить на параплан двигатель, чтобы внедряться на территорию врага. Устройство, основанное на итальянских технологиях, было создано китайскими военными инженерами в Национальном пекинском оборонном университете, а затем к нему добавили легкий двигатель в двадцать две лошадиные силы и пропеллер.

С прямым приводом и топливным баком на шестнадцать литров устройство весило немногим меньше тридцати килограммов и имело дальность полета двести десять миль за шесть часов полетного времени. Однако это расстояние можно было существенно увеличить, если стартовать с больших высот и разумно использовать двигатель, периодически его выключая, чтобы сберечь топливо.

Высадка такого десанта могла осуществляться с огромной точностью, а для приземления требовалось не более сотни футов свободного пространства. У таких парапланов имелось еще одно достоинство: их можно было запускать не только с воздуха, но и с земли. Параплан мог парить как на высотах, доходящих до шестнадцати тысяч футов, так и в метре над кронами деревьев.

«Ан-26» мог легко объяснить внезапное снижение высоты до тех пор, пока соблюдал общее направление полета. Координаты места в джунглях, куда они направлялись, находились всего лишь в сотне миль от момента выброски, или в трех часах полета с крейсерской скоростью. В соответствии с расчетами они должны были приземлиться в обозначенной точке на рассвете. Вонг имел при себе GPS-навигатор, а его параплан был снабжен защищенным и невидимым с земли синим маяком, на который ориентировалась группа.

В ушах Круса заревел ветер, он плотно зажмурил глаза, положил большой палец на кнопку пуска двигателя и двинулся вперед, преодолевая плотный поток встречного воздуха. Добравшись до края пандуса, он сделал шаг и закричал от переполнившего его душу ужаса, но выплеск адреналина потерялся в темных потоках ревущего воздуха.

— Черт возьми! — выругался по-русски Аркадий, падая в бездонное брюхо ночи.

Финн Райан смотрела на тлеющие угли маленького костра и размышляла о том, не взяла ли она на себя решение непосильной задачи. Она не сомневалась, что Гарса и его крепкие парни не были обычным сопровождением археологического отряда, занимающегося разведкой. Возможно, каким-то образом произошла утечка информации и кто-то узнал, что они нашли Кодекс Кортеса.

Четырехсотлетний пергамент оказался для них откровением и почти наверняка был создан самим Эрнаном Кортесом, по меньшей мере переписан его личным переводчиком, францисканским монахом Херонимо де Агильяром. Поразительную историю, рассказанную францисканцем, щедро украшали иллюстрации в стиле майя.

Согласно Кодексу, Кортес беспокоился, что огромное состояние в золоте и драгоценных камнях, собранное во время покорения Мексики, будет конфисковано в пользу королевы Испании Диего Веласкесом де Куэльяром, губернатором Кубы и заклятым врагом Кортеса.

Предлогом для конфискации мог послужить тот факт, что Кортес не передал короне пятой части своей добычи, — и это истинная правда. К тому же Кортес не сомневался, что инквизиция, с которой у семьи Веласкеса де Куэльяра были давние связи, почти наверняка объявит его еретиком.

Кортес был уверен, что его не только отзовут в Испанию, чтобы он предстал перед инквизиторами, но почти наверняка сожгут на костре. У него оставалась лишь одна возможность избежать столь мрачной участи — сделать так, чтобы огромное сокровище исчезло.

Именно с такими мыслями Кортес собрал свою добычу и отправил все в джунгли с францисканским монахом, приказав ему спрятать золото и самоцветы до тех пор, пока Кортес не получит политические гарантии безопасности. Монах Херонимо прекрасно подходил для такой работы: корабль с Херонимо на борту разбился у побережья Юкатана несколько лет назад, и теперь он свободно говорил на языке майя и хорошо знал их обычаи.

Согласно Кодексу, у него на примете имелось отличное место, где можно было спрятать золото: заросший, затерянный в джунглях храм. Поразительно, но в Кодексе приводилось точное описание местонахождения храма, и уже через неделю после того, как пергамент попал к ним в руки, Финн и Билли знали, где искать сокровища.

В отличие от Кортеса Финн и Билли были готовы поделиться сведениями о своем открытии с правительством Мексики, но присутствие «доктора» Гарсы и его людей заставляло ее задавать себе неприятные вопросы. Наверняка за происходящим крылось что-то еще. Гарса объяснил тяжелое вооружение своих людей возможной встречей с кокаинистами и мятежниками, но Финн ему не поверила. Конечно, Юкатан опасное место, но джунгли, по которым им предстояло совершить путешествие, едва ли подходили для выращивания опиумного мака, а опасность встречи с мифическими мятежниками и вовсе казалась надуманной.

Финн посмотрела на наручные часы. Почти три тридцать; если она в самое ближайшее время не ляжет спать, то горько об этом пожалеет. Она огляделась по сторонам. Люди Гарсы не особенно заботились о несении караульной службы, хотя считалось, что они должны охранять ее, Эли, Гвидо и Билли. Они заняли дальнюю часть поляны, где расставили маленькие нейлоновые палатки с москитными сетками и, как показалось Финн, все шестеро благополучно улеглись спать.

Уловив у себя за спиной тихий шорох, она быстро обернулась, сердце отчаянно забилось у нее в груди. Она слишком долго смотрела в костер и теперь плохо видела в темноте. Финн встала, напряженно вглядываясь в джунгли, и снова услышала слабый шум, но теперь уже ближе. Кто-то легко прикоснулся к ее плечу, и она подскочила на месте, с трудом сдержав крик.

— Из тебя получился неважный сторожевой пес, — с улыбкой сказал ее друг. — С тем же успехом это могло быть стадо слонов.

— В Мексике нет слонов, — возразила Финн. — А зачем ты подкрадываешься ко мне посреди ночи?

— Уже раннее утро, и я не подкрадываюсь, а разнюхиваю.

Билли опустился на корточки возле костра. Финн присела рядом.

— Что же ты пытался разнюхать? — тихонько поинтересовалась она.

— Хотел узнать, что происходит во вражеском лагере, — ответил Билли.

— В каком еще вражеском лагере? — спросила Финн.

— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, — фыркнул Билли. — Доктор Локо вызывает у тебя не меньше подозрений, чем у меня, и не вздумай это отрицать.

— Что ты рассчитывал узнать?

— Меня интересовали любые сведения.

— И что ты нашел? — спросила Финн.

Билли вытащил из нагрудного кармана легкой рубашки военного образца маленький необычный предмет и протянул его Финн. Предмет был сделан из пластика, на обратной стороне имелся зажим, а передняя часть состояла из монитора размером два на один дюйм.

На оборотной стороне было написано, что прибор сделан в Американском тихоокеанском ядерном центре Конкорд, штат Калифорния. Финн прекрасно знала, для чего предназначен этот прибор; она сама его носила, когда училась в аспирантуре и занималась физической антропологией.

— Тебе известно, что это такое? — спросил Билли.

— Термолюминесцентный дозиметр, — ответила она. — Он измеряет радиацию.

— У каждого из парней Гарсы в рюкзаке есть такой прибор.

— Зачем они им? — спросила Финн.

— У меня возник тот же вопрос, — пробормотал Билли.

Внезапно он вскрикнул и вскочил на ноги.

— Что такое?

Билли наклонился, приподнял брючину, схватил что-то и раздавил между пальцами.

— Проклятье! — прорычал его светлость. — Что за мерзость? — Он поднес раздавленное существо к огню.

Насекомое было длиной в два дюйма и походило на огромную черно-красную осу без крыльев, со здоровенными челюстями и жутким жалом в конце сегментированного туловища. Билли со стоном опустился на землю.

— Моя нога!

— Paraponeraclavata! — тут же выдала Финн. — Тропический муравей, — пояснила она, явно напуганная.

В прошлом, когда она путешествовала вместе с родителями, ей доводилось видеть это насекомое, но такие крупные экземпляры не попадались. Она засунула найденный Билли прибор в карман джинсов, подошла к своему рюкзаку и принялась в нем рыться.

— Что ты ищешь? — со стоном спросил Билли, продолжая сжимать ногу.

Его лодыжка начала распухать, на лбу выступил обильный пот. Билли сильно побледнел.

— Бенадрил! — ответила Финн. — Антигистаминный препарат. Он снимет боль!

— Поспеши! — простонал Билли.

Потом он начал кричать. Ад явился к нему на шести ногах.

 

19

Финн нашла упаковку бенадрила, вынула из фольги две капсулы и засунула их Билли под язык. Он почти полностью потерял контроль над своим телом и лежал, свернувшись калачиком. Его била дрожь, все лицо было залито потом.

Финн отвернулась от него, подхватила груду хвороста и бросила в затухающий костер. Пламя с ревом взметнулось ввысь, озаряя ужасную картину вокруг.

Люди Гарсы выскакивали из палаток. Сержант Мендес, одетый лишь в армейское нижнее белье, стоял в мерцающих отсветах костра, запрокинув голову назад, и ревел от боли.

Его тело покрывал струящийся темный ковер красновато-коричневых насекомых. Однако даже его крики не могли заглушить необычные звуки, напоминающие шорох сухих листьев на осеннем ветру. Воздух наполнился диковинным ароматом мускуса.

Огромные насекомые извивались, их жуткие жвала вгрызались в плоть одновременно с ядовитыми жалами, которые впрыскивали глубоко под кожу нейротоксины. Окаменев от ужаса, Финн смотрела, как громадные злобные муравьи ползут по голым ногам и исчезают под трусами.

На глазах у Финн солдат рухнул на колени, в то время как все новые и новые муравьи атаковали его руки, устремляясь по ним вверх. Мендес тщетно пытался защитить глаза и рот, однако уже через несколько мгновений ослеп. Задыхаясь, он повалился на шевелящийся ковер насекомых, и очень скоро его крик прервался.

Почти сразу из палаток выскочили еще двое солдат, которые тоже кричали, как Мендес. Через несколько секунд ужасные муравьи полностью облепили их тела, они нападали на людей даже сверху, с деревьев.

Казалось, десятки тысяч этих мерзких существ сомкнутыми фалангами маршируют через поляну. Должно быть, Билли укусил один из разведчиков.

Краем глаза Финн уловила движение — из своей маленькой палатки выбрался Эли, на ходу натягивая тяжелые ботинки. За ним появился Гвидо. Оба в ужасе смотрели на то, что происходило на поляне по другую сторону костра.

— Mierenneuker! — шепотом выругался лысый голландец.

Неожиданно рядом с Финн появился Гарса, который, похоже, совсем не пострадал от насекомых. На плече у него висел рюкзак.

— Тропические муравьи, — сказал он. — Мы должны бежать, иначе все погибнут.

— А как же ваши люди? — спросила Финн.

— Мои люди уже мертвы, но мы живы. Нужно уходить.

— Вы не можете их оставить! — воскликнул Эли, пораженный холодным тоном Гарсы.

Он посмотрел на дальнюю часть поляны. Мендес превратился в шевелящуюся массу, его тело исчезло под толстым ковром чудовищных насекомых.

— Если хотите стать героем, можете попытаться их спасти. Принимайте решение, юноша, они уже совсем рядом.

Мексиканец был прав. Еще сотня футов — и будет уже слишком поздно.

— Гвидо, Эли, помогите мне с Билли, — велела Финн, наклонившись над своим другом.

— Оставьте его, он лишь нас задержит, — сказал Гарса.

— Je kunt de pot op, aarsridder, — выразительно ответил на это Гвидо.

Вместе с Эли они подняли вялого, почти потерявшего сознание Билли на ноги, и Гвидо взвалил его на плечи, как это делают пожарные.

— Куда? — повернувшись к Финн, спросил он.

— Доктор? — Финн посмотрела на Гарсу.

— Туда, — немного помедлив, ответил тот, показывая на северо-запад. — Я чувствую воду в воздухе. Cenote. Если мы успеем к ней добраться, то будем в безопасности.

— Пошли, — сказала Финн.

И, бросив короткий взгляд назад, они зашагали за Гарсой.

Почти сразу же они нашли узкую, почти незаметную тропу, вероятно оставленную мелкими млекопитающими. Листва по обе стороны тропинки была плотной смесью генекена, красного имбиря и бегонии, нависавших над путниками под мощными кронами капоковых деревьев. Пока они бежали по тропинке, стали слышны крики ревунов, напуганных шумом, который производил их маленький отряд, и приближением легиона смертельно опасных тропических муравьев.

Каждые несколько секунд Финн оборачивалась назад и смотрела через плечо, но Гвидо нес Билли без видимых признаков усталости, лишь на лице высокого голландца застыло мрачное выражение. Впереди неутомимо бежал Гарса, рассекая плотную растительность тяжелым клинком мачете.

Внезапно джунгли поредели и исчезли. В темноте Финн разглядела прогалину в форме полумесяца — с одной стороны высились плоские плиты известняка, которые служили берегом обширного темного водоема.

Тут и там к камням цеплялись мангровые деревья, чьи шишковатые открытые корни напоминали сухожилия мертвеца. На дальнем берегу водоема растительность была гораздо более плотной; кусты фасоли и гибискуса, словно буйный водопад, спускались каскадом по крутому берегу.

Они поднялись на каменные плиты, из которых состоял более низкий берег водоема. Озеро достигало тридцати футов в поперечнике, примерно в два раза больше, чем обычный открытый бассейн на лужайке возле дома. Гвидо осторожно опустил Билли на землю. Тот выглядел немного лучше, но еще не до конца пришел в себя.

— Ты сможешь идти? — спросила Финн.

Билли покачал головой.

— Сомневаюсь, — невнятно пробормотал он. — Мне нужна пара минут.

— Мы не можем столько ждать, — резко сказал Гарса. — По моим оценкам, стая муравьев достигает не менее ста метров в ширину, и один лишь бог знает ее плотность. Средняя скорость армии тропических муравьев составляет одиннадцать и шесть десятых километра в час. Однако эти твари движутся в два раза быстрее. Они будут здесь через несколько секунд.

— Что же нам делать? — спросила Финн.

Гарса молча сбросил с плеча рюкзак и вытащил из него большую бутылку с прозрачной жидкостью.

— Текила? — изумленно спросил Эли.

— Близко к тому, — с гримасой ответил Гарса. — Изопропиловый спирт. Намочите им ступни и щиколотки. И тщательно пропитайте одежду. Сеньор Дерлаген, — приказал Гарса, поворачиваясь к голландцу. — Боюсь, вам придется поднять его светлость на спину, когда они появятся.

— А зачем нужен спирт? — спросил Гвидо.

— Он смертелен для всех видов муравьев, — ответил Гарса, отвинчивая пробку и поливая свои ботинки. Потом он протянул бутылку Финн. — Теперь вы.

Она повиновалась и передала бутылку дальше. Сзади послышалось шуршание, и ей в ноздри ударил такой густой мускусный запах, что она едва не закашлялась.

— Они уже рядом, — сказала Финн.

— Что мы будем делать, если алкоголь не поможет? — спросил Эли. — Прыгнем в водоем?

— Бесполезно, — покачал головой Гарса. — У муравьев существует класс рабочих, чья функция состоит в том, чтобы обеспечить проход остальным. Те, кто ложится на амбразуры. Они покроют всю поверхность водоема, чтобы их собратья перебрались на другой берег. Потом они утонут. Синдром муравьев-кочевников. Все для блага вида, даже если для этого нужно умереть.

— Борг, — сказал Эли.

— Никогда не слышал о вашем Борге, — ответил Гарса.

— Почему меня это не удивляет?

— Они уже здесь, — вмешался Гвидо, глядя на джунгли.

Он наклонился, снова поднял Билли и взвалил его на спину.

Муравьи появились, как вязкий поток лавы, они вытекали из джунглей с мерзким шорохом десяти миллионов трущихся друг о друга хитиновых ног. Воздух наполнился резким запахом испарений муравьиной кислоты — нечто вроде боевого клича жутких насекомых.

Они слепо устремились вперед, сохраняя безупречный строй в триста футов шириной и с легкостью забираясь на неровности почвы и друг на друга, чтобы продолжать свой ужасающий марш. Муравьи все сминали на своем пути, в том числе и бесчисленные орды жуков, многоножек, тараканов и пауков, дружно убегавших от монстров с двухдюймовыми жалами в красно-коричневой броне, подобных древним римским легионам, чье поведение так жутко имитировали эти существа.

— Какие они гигантские, — прошептала Финн, вглядываясь в темноту. Она прикрыла ладонью нос и рот, чтобы защититься от удушающего химического зловония; у нее начали слезиться глаза. — Так не должно быть.

— Они мутанты, отсортированные более чем четырьмя сотнями поколений.

— Вы чертовски много знаете о муравьях, друг мой, — заметил Эли. — В особенности об этих.

— Не шевелитесь, они все еще вокруг нас, — ответил Гарса.

Муравьи продолжали свой победный марш, они уже вошли в воду и создали из собственных тел огромные твердые плоты на гладкой поверхности озера, позволяя дьявольским легионам продолжить свое шествие и перебраться на другой берег.

Менее чем за минуту людей полностью окружили полчища муравьев, их защищал лишь алкоголь, пропитывавший одежду и разбрызганный по известняку вокруг.

Пары муравьиной кислоты становились удушающими, у всех горело горло, из глаз катились слезы. Казалось, армия муравьев будет шествовать мимо них вечно, но прошло десять минут, и их ряды начали редеть. Чудесным образом они вдруг исчезли, и в джунглях установилась удивительная тишина. Те живые существа, которым посчастливилось уцелеть после встречи с легионом, ошеломленно молчали.

— Ладно, — заговорила Финн, не в силах больше сдерживать переполнявшую ее ярость. — Хватит. Расскажите нам, что здесь происходит, Гарса. И не пытайтесь вешать мне лапшу на уши: вы не археолог. Проклятье, отвечайте, кто вы такой?

 

20

Над джунглями вставало солнце, сквозь густую листву капоковых деревьев и пальм пробивались ослепительные клинки света, и над землей поднимался влажный туман. Эли и Гвидо рискнули вернуться в лагерь, чтобы выяснить, что можно спасти.

Из растущих возле озера огромных бледно-зеленых бегоний и пальмовых листьев Финн и Гарса соорудили постель для Билли, который мирно спал. Опухоль у него на ноге заметно уменьшилась. Они развели новый костер, в стороне от известняковой отмели.

На поверхности воды плавали тела мертвых тропических муравьев, принесших себя в жертву ради блага легиона. В воздухе все еще чувствовались пары муравьиной кислоты, оставшиеся после марша, но это отпугивало москитов и других насекомых, что стало большим облегчением для отряда.

Зеленая сойка (на самом деле она имела ярко-желтую окраску, за исключением черной головки и шеи) ругала их, устроившись на изогнутых ветвях баобаба. Мухоловка производила разведку над озером, по поверхности которого дрейфовала масса мертвых муравьев. Где-то в джунглях хрипло кричала птичка из семейства момотовых, чей голосок разносился во все стороны. Периодически слышался плеск — это любопытные рыбы пробовали неожиданно появившийся завтрак.

— Вас и в самом деле зовут Гарса?

— Да, Рубен Филиберто Гарса.

— Однако вы не археолог.

— Верно. Я офицер-оперативник из Центра государственной безопасности. Вроде вашего Центрального разведывательного управления.

— Ну, теперь я чувствую себя намного лучше. — Финн состроила гримасу. — Откуда вы столько знаете о муравьях? Не самый подходящий предмет изучения для шпиона. И какое все это имеет отношение ко мне?

Она посмотрела на Билли, спящего на зеленой постели. Он слабо зашевелился.

— Почти десять лет назад, — начал Гарса, — энтомолог Эстебан Руис из Национального автономного университета Мексики в Мериде заметил внезапное усиление мутаций среди некоторых видов живых существ, обитающих на полуострове Юкатан.

— Значит, речь идет не только о муравьях?

— Верно. Пауки, москиты, кое-какие виды жуков. Довольно много. Нечто похожее происходило и в небольших озерах, только не с насекомыми, а с рыбами и ракообразными. Кроме того, наблюдалось вырождение нескольких грибов и бактерий. Все это вызывало серьезное беспокойство, потому что никто не мог понять причин.

— Десять лет назад?

— Да.

— И никто ничего не предпринял?

— Иногда в Мексике проходит немало времени, прежде чем подобные вещи привлекают внимание.

— Не только в Мексике, — заметила Финн.

Интернет был изобретен в 1973 году специалистом по компьютерам Винтоном Серфом и инженером Робертом Каном, но в течение почти двадцати лет никто не обращал внимания на их открытие. Эйнштейн вывел свою знаменитую формулу E=mc 2 в 1905 году, однако потребовалось сорок лет, чтобы на свет появилась атомная бомба.

— Что произошло дальше? — спросила Финн.

— Поначалу наблюдались одиночные мутации, и было выдвинуто предположение, что они вызваны пятнами на солнце или разрушением озонового слоя.

— Но?

— Мутации усиливались. Мало того, они стали регулярными, причем успешные уничтожали неудачные. Постепенно стало очевидно, что существует центр происхождения мутаций.

— Двухдюймовые тропические муравьи, — сказала Финн.

— И огромные колонии, в которые они собираются. До этих мутаций муравьи добывали пропитание на месте, у них практически отсутствовала социальная организация; теперь же, вы сами видели, они ведут себя как настоящая армия.

— Насколько возможно родственное спаривание между разными видами?

— В университете говорят, что такие вещи возможны, но крайне маловероятны.

— И по этой причине ваши люди носили счетчики радиоактивности?

— Вы и это знаете?

— Билли стало интересно. — Финн снова повернулась к своему другу, а потом взглянула на Гарсу. — Возможно, именно его любопытство и привело к тому, что его укусили. Он находился в вашей части лагеря перед нападением муравьев.

— Очень жаль.

— А почему вы так поздно не спали?

— Удовлетворял собственное любопытство. Слишком странное совпадение: цель вашего путешествия находится совсем рядом с центром мутаций. Эпицентром, если вы не против.

— Мы рассказали вашему правительству чистую правду, доктор Гарса…

— На самом деле я полковник.

— Тогда полковник Гарса. Мы никого не пытались обмануть. Нам удалось найти копию древнего кодекса, где говорится о существовании скрытого храма, расположенного рядом с местом, координаты которого мы указали. В кодексе это место описывается при помощи навигации по звездам. Мы произвели проверку, использовав дистанционное зондирование, им занимались геофизики из нашего университета в Огайо и ученые НАСА. Данные со спутников показали в этом районе различные аномалии — остатки старых дорог и тропинок, отдельные участки густой растительности, какие-то правильные формы, одна из которых может быть руинами храма, и в результате был сделан вывод, что в джунглях, возможно, находится нечто созданное руками человека.

Гарса наклонился над своим рюкзаком и принялся что-то искать внутри. Билли зашевелился и сел за спиной у Финн.

— Чо поишло, — едва ворочая языком, спросил он. — Что произошло?

— Тебя укусил муравей.

— Один муравей?

— Только один.

— О господи!

— Тебе повезло. У того, который тебя укусил, было десять миллионов друзей.

— Мисс Райан?

Финн повернулась к Гарсе.

— Да?

Полковник протянул ей фотографию, напечатанную на плотной бумаге, — разноцветное изображение продолговатого пятна ярко-желтого цвета.

— Возможно, вы будете удивлены, но у Мексики есть собственные спутники. Перед вами увеличенный снимок, сделанный «Сатмексом-7». Он запущен всего три месяца назад, поэтому раньше мы этого не знали.

Финн сразу заметила, что координаты желтого пятна находятся менее чем в тысяче футов от цели их путешествия.

— Что это такое?

— Рентгенографическое спутниковое изображение места, координаты которого вы дали музейным работникам.

— И что это означает?

— Плутоний-239, очень слабый след.

— Он может иметь естественное происхождение?

— Плутоний-239 не существует в природе.

— Из чего следует, что это дело рук человека.

— Адское пламя! — пробормотал Билли, с трудом поднимаясь на ноги. — Бомба?

— Именно так, ваша светлость. Водородная бомба.

— Черт побери! — прошептал Билли.

Пошатываясь, он подошел к Финн и посмотрел на фотографию через ее плечо.

— Не может быть, — сказала Финн.

— Боюсь, что это правда, — ответил Гарса.

— Объясните.

— Рано утром в понедельник двадцать четвертого декабря тысяча девятьсот шестьдесят второго года бомбардировщик «Б-47» производил разведывательный полет в воздушном пространстве Кубы. Всего лишь через два месяца после кубинского ракетного кризиса, вы должны помнить его историю. Сейчас об этом почти все забыли, но в тот день случился сильный тропический шторм, который прошел над Юкатаном.

— И самолет разбился? — спросила Финн.

— Считалось, что он упал в залив. Наши американские друзья решили, что не стоит сообщать об этом своим союзникам на юге.

— На борту самолета находилось ядерное оружие? — спросил Билли.

— Да. Две водородные бомбы «Б-43 МОД-1».

— И наше правительство не обратилось за помощью к Мексике? — спросила Финн.

— В те времена отношения между нашими странами были напряженными. Как и сейчас, Мексика поддерживает Соединенные Штаты в вопросах иностранной политики, но одновременно отказывается разрывать дипломатические отношения с Кастро. Поэтому нам нельзя доверять, в особенности когда речь идет о подобных вещах.

— Иными словами, правительство США предпочло считать, что самолет упал в море? — спросил Билли.

— Похоже на то. Вероятно, они послали парочку «У-2» в тот район, но обнаружить ничего не удалось. — Гарса пожал плечами. — Джунгли крайне неохотно расстаются со своими тайнами.

— Так почему же вы не сообщили правительству США об этом сейчас? — спросила Финн.

— Сегодня наши отношения ничуть не лучше, чем были в шестьдесят втором году. Вспомните разговоры о нелегальной иммиграции и наркотиках. Обнародование такой информации привело бы к крайнему осложнению отношений между нашими двумя государствами. Соединенные Штаты вмешиваются во внутренние дела Мексики, Мексика скрывает жизненно важную информацию от Соединенных Штатов. Существует и еще одна возможность. — Гарса помолчал. — Еще более опасная.

— О чем вы говорите? — сказала Финн.

— Нам всем хорошо известно, что Куба в течение длительного времени поддерживает связь с наркотическими картелями. Наркотики для них являются источником твердой валюты. Революции стоят дорого, за них не заплатишь бананами и сахарным тростником. Что, если Советский Союз в тысяча девятьсот шестьдесят втором году доставил атомные боеголовки на Кубу, а потом перевез их на Юкатан, пока Кеннеди и Хрущев выясняли отношения? Если такие боеголовки будут найдены и окажется, что они сделаны в СССР, разразится настоящая катастрофа. Более того, это может привести к вторжению США на Кубу.

— Но Кеннеди обещал, что этого никогда не произойдет. Публично, — вмешался Билли.

Гарса холодно улыбнулся.

— Верно. И в следующем году его убили. С тех пор прошло много времени. Нынешняя администрация не чувствует себя связанной клятвами, которые даны более сорока лет назад. Складывается впечатление, что они не способны выполнить то, что обещали пять минут назад. Мы живем в прагматическом мире. Деньги имеют власть. Нам бы очень не хотелось оказаться втянутыми в эту историю.

— И что вы намерены делать? — спросила Финн.

— Найти бомбы и избавиться от них. Не будет бомб — не будет проблемы.

— А что может вам помешать?

— Человек по имени Ангел Гусман.

 

21

Ангел Гусман сидел за письменным столом в своем штабе в джунглях, курил сигару и прислушивался к шуму дождя, стучавшему по тонкой крыше у него над головой. Пухлый маленький безумец потягивал бренди из личной кофейной чашки из «Старбакса» и смотрел на красивую фигуру молодого Харрисона Ноубла, привязанного к простому кухонному стулу, который стоял рядом с дровяной печью. Печь была набита растопкой, и над чугунной поверхностью поднимался пар, когда на нее попадали капли дождя с потолка. Капли шипели и подпрыгивали на раскаленном металле. Харрисон Ноубл был совершенно голым. Почти все его тело покрывали круглые отметины ожогов, оставшиеся от сигары Ангела Гусмана.

Харрисон Ноубл плакал. Близился рассвет, и почти всю ночь младший Ноубл кричал от боли и ужаса. Ангел Гусман не пытался получить информацию от молодого человека — он знал все, что стоило знать. Он просто мучил Харрисона Ноубла, наслаждаясь властью над ним. Именно таких вещей от него ждали. Он славился тем, что причинял непрекращающуюся боль своим врагам. Ангел Гусман не был самым проницательным политиком на свете, но хорошо понимал, что власть, которую не применяют, перестает быть властью и очень скоро может перейти в свою противоположность — слабость.

Как и большинство людей, страдающих от мании величия, Ангел Гусман не считал свою жизнь последовательностью организованных событий, основанной на серии логических шагов, — для него это был ряд кристально ясных собственных образов в различных ситуациях.

Когда Гусман был ребенком, он часто представлял себя Христом, проезжающим по деревне верхом на осле и испускающим слабое сияние, как на разноцветной картинке из книги, виденной им в воскресной школе. Это не имело никакого отношения к остальным вещам, которые священник заставлял его делать в маленькой церковной ризнице после мессы. Образ был устойчивым: он — спаситель деревни. На других картинках он в форме генерала лихо подкатывал на лимузине к императорскому дворцу в Мехико, видел себя рядом с кинозвездами или пил шампанское в собственном самолете. А вот еще один, самый любимый образ: он приветствует Папу Римского, и Папа целует его кольцо, а вовсе не он склоняется над рукой высшего церковного сановника.

Гусман смотрел на Харрисона Ноубла, скорчившегося на кухонном стуле в дальнем конце комнаты, и видел себя в Овальном кабинете Белого дома, где наслаждался возможностью сфотографироваться рядом с президентом. Этот образ казался ему весьма реалистичным.

— Почему американцы считают себя умнее любого человека, говорящего с акцентом? — спросил человек с маленьким круглым животиком.

— Что? — пробормотал молодой Ноубл.

— Твой президент не может произнести название страны, которую он оккупировал, но считает мексиканцев ничтожествами только потому, что они плохо говорят по-английски. Вы, американцы, очень высокомерны. Мой народ говорил по-испански, когда твои предки жили на побережье Ирландии в хижинах с соломенными крышами.

— Не понимаю, — пролепетал Харрисон Ноубл.

— Конечно не понимаешь. Ты думал, что можешь вместе со своими бандитами вторгнуться в мои джунгли, украсть то, что тебе захочется, и, быть может, заодно прикончить меня, разве не так?

— Нет, мы договаривались совсем о другом, — сказал Ноубл.

— Да, — с улыбкой подтвердил Гусман.

— Вы нарушили свое слово.

— А чего ты ждал? — рассмеялся Гусман. — В конечном счете я всего лишь живущий в джунглях крестьянин, а не благородный респектабельный человек вроде Джеймса Джонаса Ноубла.

— Но мы заключили сделку.

— Совершенно верно. Компания твоего отца хотела заполучить права на все фармакологические заводы, расположенные в секторе Юкатана, который находится под моим контролем. А мне, в свою очередь, обещали часть доходов. Вроде бы справедливо. На поверхности.

— Но вы дали согласие, — прохрипел Харрисон Ноубл.

— В тот момент я еще не знал, что именно вы ищете, и не догадывался, насколько это ценно. Вы сказали мне, что «Ноубл фармасьютикалс» работает над средством от запоров, которое будет продаваться без рецепта. Еще один из бесконечных американских эликсиров для улучшения работы кишечника. Как называется новое лекарство, которое твой отец намеревается выпустить на рынок в следующем году?

— «Селатропамин».

— Оно позволяет есть, сколько угодно, и при этом терять вес, верно?

— Да.

— Золотое дно. Лучше, чем «Виагра».

— Да.

— И?

— С вытяжкой из вашего растения это лекарство вызывает сильное привыкание.

— Золотое дно становится бриллиантовым.

— Да.

— Но вы не рассказали мне об этом. Вы также забыли поставить меня в известность, что такая же добавка к моему кокаину действует аналогичным образом, увеличивая привыкание к наркотику в тысячи раз. Вы хотели оставить столь ценное знание для себя.

— Мы знали, что количество добавок будет сильно ограничено до тех пор, пока мы не сможем их синтезировать. Эти растения есть только рядом с храмом.

— И они стали такими после длительных мутаций вследствие соседства с моими водородными бомбами.

— Нам плевать на бомбы. Нас интересуют только растения.

— И вы пришли, чтобы их украсть.

Гусман вздохнул, поднялся из-за письменного стола и вышел на широкую веранду.

— Заберите пленника, — приказал он часовому.

Тот вошел в хижину с жестяной крышей и вытащил наружу Харрисона Ноубла, все еще обнаженного и привязанного к стулу.

Во дворе, у основания Т-образной виселицы, забитой глубоко в землю, образовались лужи. С каждой стороны висел головой вниз мужчина.

Двоих солдат «Черного ястреба» прикончили из засады в первые минуты схватки, но их командир Тибор Черка и его помощник Бостик сумели выжить. Как и Харрисона Ноубла, их раздели догола. Всю ночь они провисели головой вниз под дождем. Их руки оставались скованными, головы раскачивались в футе от влажной земли.

Тяжелые струи дождя с журчанием стекали по косой крыше веранды. Оба солдата уже давно лишились способности издавать звуки, но оставались в сознании.

— Как глупо, — сказал Ангел Гусман. — Неужели вы думали, что сумеете решить задачу, имея в своем распоряжении всего четверых солдат? А я теперь вынужден разбираться со всем этим дерьмом.

— Мы хотели лишь добыть растения, — простонал Харрисон Ноубл, глядя на двоих мокнущих на виселице мужчин.

— Подумать только, простая желтая алламанда оказалась такой полезной. Allamanda cathartica. В Мексике она растет как сорняк, однако алламанда сделает меня богатым.

— Вы не сможете синтезировать ее самостоятельно. Вам необходима наша помощь, только мы сумеем выделить из нее нужное вещество.

— Я полагаю, что наши кубинские друзья справятся с этой задачей ничуть не хуже. Только представь себе, какой вклад в их экономику внесет использование наркотика с селатропамином.

— Но вы же договорились о сделке с моим отцом!

— А вы заключили сделку с дьяволом, — ответил Гусман.

Толстый наркобарон с редеющими волосами подошел к охраннику, стоявшему возле стула с Харрисоном Ноублом, и вытащил из зеленых парусиновых ножен его мачете, самое обычное, с грязным зазубренным лезвием и рукоятью, обмотанной черной клейкой лентой. Однако клинок длиной в два фута был очень хорошо заточен.

Не сказав более ни единого слова, Ангел Гусман без малейших колебаний взвесил в руке мачете, по ступенькам веранды вышел под дождь и пересек двор. Он остановился перед Т-образной виселицей, взмахнул клинком и ударил Тибора Черку в живот — так опытный теннисист наносит удар слева. Первым ударом он рассек плоть до самой спины. Вторым ударом перебил позвоночник и вошел еще глубже. Третьим ударом, нанесенным справа, полностью отделил верхнюю часть тела Черки от нижней.

Упавший в грязь торс все еще был жив, рот Черки открывался и закрывался, но он не мог произнести ни звука. Его внутренности вываливались на землю, глаза вылезали из орбит.

Несмотря на то что Харрисон Ноубл уже довольно давно ничего не ел, его вырвало на собственные колени.

Не обращая внимания на существо, которое продолжало дергаться в грязи у его ног, Гусман поднялся обратно по ступенькам веранды, подставил мачете под струю воды, льющуюся с жестяной крыши, и засунул оружие обратно в ножны. На лице охранника ничего не отразилось. Гусман подошел к Харрисону Ноублу и слегка потрепал его по плечу.

— Мы ставили эксперименты. Когда человек так долго висит вниз головой, вся кровь приливает к голове. Он теперь проживет шесть или семь минут, и все это время мозг будет работать и пытаться найти путь к спасению. Может получиться довольно забавно.

— Вы безумны!

— Могу тебя заверить, мистер Ноубл, это далеко не самая главная твоя проблема. Тебе придется объяснять папочке, почему ты потерпел неудачу.

— Вы меня отпустите?

— Через некоторое время. После того, как еще немного с тобой поиграю. А когда я закончу, то пошлю с тобой образец. Растений, естественно, там уже нет, как и бомб, но я уверен, что твой отец и я сможем договориться.

Между тем торс Черки медленно подползал к веранде, оставляя на земле кровавый след из собственных внутренностей.

— Мне кажется, он хочет с тобой поговорить, — сказал Гусман. — Может, помочь ему подняться по ступенькам?

Харрисона Ноубла снова вырвало.

 

22

Лорд Уильям Пилгрим лежал на животе в высокой траве на краю прогалины в джунглях и молча смотрел, с трудом сдерживая крик ужаса, едва ли подходящий для его светлости, на поток клейких красно-белых червей длиной в дюйм, которые ползли по тыльной стороне его ладони на юг, по направлению к поясу.

— Сейчас я закричу, если вы не против, — заявил он. — Я сыт по горло всеми этими насекомыми.

Гарса подхватил рукой несколько рыжеватых существ, отправил их в рот, с довольным видом прожевал их и проглотил.

— Боже мой! — прошептал ошеломленный Билли.

Финн, лежавшая рядом с ним с другой стороны, сняла червяка со своего запястья и высосала его, придерживая губами.

Билли подавился.

— Это черви агава. Точнее, гусеницы, — с улыбкой объяснила Финн. — Таких червей можно найти на дне бутылки мескаля.

— Они гораздо вкуснее, если их поджарить в масле и добавить чеснока, — добавил Гарса. — К тому же в них много протеина.

— Jij eet smegmakaas! — пробормотал Гвидо, который наблюдал за ними с широко раскрытыми глазами.

— Вы оба слабаки, — с усмешкой сообщила Финн.

— Мне кто-нибудь объяснит, почему мы все лежим в кустах, едим жуков и шепчемся? — спросил Эли Санторо.

Он засунул указательный палец под повязку на глазу и почесался.

— Потому что мы соблюдаем осторожность, — ответил мексиканский шпион Гарса.

Он повернулся и вытащил из своего рюкзака военный бинокль Штейнера. Гарса долго изучал прогалину, затем передал компактное устройство Финн. Она посмотрела через прозрачные линзы на невысокий холм, находившийся на противоположной стороне прогалины. Чуть в стороне от холма торчал высокий, похожий на трубу четырехгранный нарост, заросший травой, сверху его прикрывали развесистые акации, чьи толстые корни вгрызались в почву джунглей темными шишковатыми пальцами.

— Может быть, это храм? — шепотом предположил Гарса.

— Слишком маленький, — пробормотала Финн, продолжая смотреть в бинокль. — Меньше пятидесяти квадратных футов.

— Естественное образование? — спросил Билли.

— Джунгли здесь плоские, как тортилья, — сказала Финн. — Юкатан — это единое известняковое плато. Если что-то здесь так сильно выступает, значит, на то есть причина.

— Алтарь для жертвоприношений, — предположил Эли Санторо.

— Вы смотрели слишком много фильмов с Мелом Гибсоном, — проворчал Гарса. — Майя не тратили время на то, чтобы вырезать людям сердца. У них была империя, которой требовалось управлять. Коммерция. Торговля. Сельское хозяйство. Содержание армии.

— Наука, — тихо добавила Финн, направив бинокль на темную полосу перед курганом. — Это миниатюрный coyocan.

— А что такое coyocan? — спросил Гвидо, с тихой дрожью стряхивая с запястья гусеницу агава.

— Улитка на языке майя, — объяснила Финн. — Эта штука похожа на трубу. Давайте подойдем поближе, и я готова спорить, что мы найдем внутри башни остатки винтовой лестницы. Возможно, это обсерватория. Например, в Чичен-Ице имелась крупная обсерватория.

— Но зачем строить ее здесь? — спросил Гарса.

— Не знаю, — ответила Финн. — И почему она такая маленькая? Словно они хотели сохранить ее существование в тайне.

— Что ж, возможно, у них были именно такие намерения, — сказал Гарса.

— А как насчет бомб? — спросила Финн, возвращая бинокль Гарса.

— Они исчезли, — ответил мексиканец. — Отсюда видны следы земляных работ.

— Может, они внутри храма? — предположил Билли.

— Сомнительно, — откликнулся Гарса, снова вглядываясь через бинокль. — Справа тропа. Складывается впечатление, что они выкопали бомбы и утащили их куда-то на север.

— Ладно, — сказал Билли. — Вы узнали, куда исчезли ваши бомбы, мы посмотрели на храм, меня поели москиты и множество других отвратительных существ, обитающих на полуострове Юкатан. Можем мы теперь считать, что разведка закончена, и начать поспешное отступление? — Англичанин вздохнул. — Я бы не отказался от пинты пива «Твайтс бест» прямо сейчас.

— Пока что мы останемся на месте, — ответил Гарса. — Речь идет о третьей мировой войне, а не о парочке фейерверков.

— А я хочу знать, почему обсерватория майя оказалась в таком безлюдном месте, — заявила Финн.

— Здесь повсюду безлюдные места, — проворчал Билли.

Гарса продолжал изучать прогалину в бинокль. Наконец он опустил его на землю и повернулся к Финн.

— В некотором смысле я готов согласиться с его светлостью, — сказал мексиканец. — Гусман и его люди почти наверняка находятся где-то рядом. Оставаться здесь было бы глупой бравадой. Через четыре или пять дней я смогу вернуться с большим отрядом. И будет гораздо лучше, если вы и ваши друзья окажетесь подальше отсюда.

— Гусман однажды уже перевез бомбы. Он способен сделать это снова, — возразила Финн. — Вы говорили, что тут могут быть замешаны кубинцы. Они сумеют доставить бомбы на побережье, а потом переправить на Кубу?

— До нас доходили слухи… — с сомнением проговорил Гарса.

— Слухи?

— Всякая ерунда. Поговаривают о призрачной подводной лодке, которую Гусман использует для перевозки наркотиков.

— Кубинская подводная лодка? — фыркнул Эли Санторо. — У них не хватает бензина, чтобы заправить лимузин, подаренный им несколько лет назад Тедом Тернером, не говоря уже о подлодке. Полная чушь.

— У кубинцев имеются друзья в Венесуэле, которые им симпатизируют. Не позволяй своему патриотизму тебя ослепить. Если Фидель захочет сохранить подводную лодку в игре, у него найдутся для этого возможности. К данной версии в моем офисе относятся очень серьезно.

— Значит, они могут вывезти бомбы с Юкатана?

— Вполне возможно.

— Должно быть, у вас есть план, — сказала Финн. — Вы имели представление о том, что нас здесь ждет. Я не верю, что вы пришли сюда вслепую.

— Совершенно верно.

— И каков ваш план?

— Обезвредить бомбы. Если потребуется, уничтожить плутониевое ядро.

— Обезвредить — значит взорвать?

— Вынуть ядро, взорвать все остальное. Одно мы знаем точно: у кубинцев нет ядерной программы.

— Но они могут продать плутоний?

— Да.

— Вы в состоянии сделать это самостоятельно, без своих людей? — спросил Билли.

— Мне потребуется кое-какая помощь. Человек, разбирающийся в электронике.

— Тогда вам нужен я, — заявил Эли.

— И физическая сила.

— Не забывайте обо мне, — сказал большой лысый голландец. — Ik heet Гвидо Дерлаген.

— Но это проблема Мексики. Я не могу допустить, чтобы вы оказались вовлечены в дело, которое вас не касается, — сказал Гарса, качая головой.

— Взрывчатка у вас есть?

— В рюкзаке, — ответил Гарса. — Два кумулятивных заряда.

— А радиация? — спросил Билли. — Вы ведь не просто так носили с собой приборы.

— Ну, это не проблема, во всяком случае, при небольших промежутках времени, — объяснил Гарса. — Сердечники бомб покрыты шестиугольными пластинами взрывчатки. Плутоний получают из специальных плутониевых реакторов или как побочный продукт работы атомных реакторов. Плутоний, который производится специально для этих целей, имеет сравнительно невысокое содержание плутония-240, менее семи процентов, и называется ядерным материалом для атомного оружия. Коммерческие реакторы способны производить плутоний с содержанием Pu-240 с концентрацией более двадцати процентов, он называется реакторным, но из-за того, что такое вещество опасно в обращении, делать из него бомбы невыгодно. Ядерный материал намного дешевле. Для работы с ним потребуются резиновые перчатки. Чтобы обезвредить бомбы, достаточно отделить ядро от кумулятивного заряда. И если утопить их в озере, то на данном этапе этого будет вполне достаточно.

— А что мы будем делать с обсерваторией? — спросила Финн.

— Что вы предлагаете? — спросил Гарса.

— Могу спорить, что она расположена над подземным водоемом, — сказала Финн. — Астрономы майя и ацтеков часто работали именно так. Они использовали подземное озеро или поверхность спокойной воды искусственного водоема, отражающую звездное небо. У них даже имелись координатные сетки с цветными линиями или разделительные ряды камней, при помощи которых они создавали карту всего неба.

— И что вы задумали? — спросил Гарса.

— Вы, Гвидо и Эли попытаетесь выследить бомбы. А мы с Билли найдем вход в храм. Я практически уверена, что там будет поземное озеро для вашего плутония. Мы бросим туда ядра. Идеальный тайник, во всяком случае на ближайшее будущее. Пока вы не вызовете на помощь кавалерию. — Она повернулась и посмотрела на Гвидо и Эли. — Вы нашли какие-нибудь инструменты в нашем старом лагере?

— Пару складных лопат и альпинистские топоры. Веревки и лопатки. Несколько факелов. Обычное снаряжение. Ничего особенного.

— Этого должно хватить. Не думаю, что вход серьезно заблокирован. Едва ли они построили что-нибудь сложное. Здесь нетронутые территории.

— А что потом? — спросил Билли, переводя взгляд с Гарсы на Финн. — Сыграем партию в вист?

— Потом мы побежим отсюда изо всех сил, — ответила Финн.

 

23

Кардинал Росси, в элегантных шортах для гольфа от «Грега Нормана» и туфлях высшего качества от «Фут-Джой», тщательно прицелился и послал маленький белый мяч на двести ярдов, за пятую метку поля для гольфа «Виндзор-Даунс» на острове Кэт-Кей. Он следил за его полетом, склонив голову, пока мяч описывал изящную дугу над дорогим дерном, приближаясь к зеленой лужайке вокруг лунки. Совсем неплохо для пожилого человека с небольшим бурситом.

— Похоже, бог на вашей стороне, — проворчал Джеймс Ноубл, когда мяч упал рядом с лункой.

— Как и всегда. — Росси улыбнулся. — Один из бонусов моей должности. — Он бросил титановую клюшку в мешок и потянул тележку за собой. — Вы получали весточки от сына в последнее время?

— Вот уже несколько дней, как я потерял с ним связь.

— Он в джунглях?

— Да.

— Вместе с друзьями?

— Да.

— Я беспокоюсь, — сказал кардинал.

— У вас нет никаких оснований для беспокойства.

— Основания для беспокойства есть всегда, — ответил кардинал. — Я нахожусь в Ватикане уже почти полвека. И видел многое, от убийств до чудес. Беспокойством сопровождается и то и другое, а также все, что находится между ними. Без контроля обойтись невозможно.

— У меня все под контролем, — сказал Ноубл.

Отношения с итальянцем служили для него постоянным источником раздражения. Как может человек, верящий в непорочное зачатие, разбираться в бизнесе?

— Нет, это не соответствует действительности, — жестко сказал кардинал. — Вы вовлекли церковь в отношения с мексиканским наркобароном и кубинским диктатором.

— Вовсе не церковь, — возразил Ноубл. — Всего лишь один из банков, которым церковь владеет.

— Не будьте идиотом. Ниточка приведет к Ватикану.

— Вы хотите сказать, к «Двенадцати», — уточнил Ноубл.

— Не пытайтесь мне угрожать своей кажущейся осведомленностью, мистер Ноубл. В прошлом году ваша компания вложила в дело двенадцать миллиардов. Из них почти половина получена от моих друзей. Могущественных друзей.

— И кто теперь угрожает? — фыркнул Ноубл.

— Я никогда не угрожаю, мистер Ноубл. Я лишь информирую.

— В каком смысле?

— Если в ближайшие восемнадцать месяцев «Ноубл фармасьютикалс» не выпустит на рынок селатропамин, ваши потери будут огромными. Если такая возможность станет реальной, «Банк Венеции» немедленно перестанет вас поддерживать.

— Почему? Новые лекарства нельзя быстро ввести в обращение. И нам не требуется одобрение УКПЛ. Селатропамин — пищевая добавка и не является лекарством.

Они подошли к лужайке, на которой находился мяч кардинала. Кардинал выбрал маленькую деревянную клюшку «Калавей» и почти без колебаний направил мяч к лунке.

— Я предусмотрительный человек, мистер Ноубл, и всегда тщательно изучаю вопрос. В Соединенных Штатах УКПЛ внесла селатропамин в список пищевых добавок. Как только УКПЛ обнаружит, что он вызывает привыкание ко всему, начиная от зубной пасты и кончая детским питанием, ваше правительство немедленно попытается наложить ограничение на его использование — или вовсе запретит. К примеру, селатропамин можно добавлять в сигареты. Господи, сами подумайте!

— А я полагал, что вас именно это и интересовало, — сказал Ноубл, когда они тяжело зашагали к следующей лунке.

— Таким образом, мы снова возвращаемся к вопросу о контроле. Слишком многие люди втянуты в эту историю. Любая утечка будет иметь катастрофический характер.

— Не будет никакой утечки, — заверил его Ноубл. — Мой сын получил на этот счет очень точные инструкции.

— Связанная с Гусманом?

— Да.

— И с кубинцами?

— Да.

— У вас есть средства, позволяющие решить эти проблемы?

— Самые лучшие.

— Когда вы будете знать?

— Завтра к вечеру. Именно в это время должно произойти изъятие.

— Он добудет нужный образец?

— Если он не справится, я его убью, — заявил Ноубл.

Росси подошел к мячу и вытащил из сумки чудесный новый паттер. Он опустился на колени и прицелился. Лунка находилась в двадцати пяти футах вверх по склону холма, с легким скосом вправо. Кардинал подбросил в воздух травинку. Ветра практически не было. Росси встал, сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, потом повернулся к Ноублу, и его лицо превратилось в маску.

— Если он не справится, я убью вас, — сказал он, повернулся к мячу и сделал удар.

Макс Кесслер стоял на середине моста Боулдер в парке Рок-Крик. Переплетя пальцы, он смотрел на берег мелкой реки, которая протекала под единственным пролетом моста, построенного еще до двадцатых годов прошлого века. Если не считать легкого журчания внизу и шелеста ветра в кронах деревьев, вокруг царила тишина. Прошло уже почти полчаса с тех пор, как по дороге за его спиной проехала машина. Выдался чудесный вечер, последний свет летнего дня в Вашингтоне, округ Колумбия, почти померк, плавно переходя в ночь. Деревья вокруг росли достаточно плотно, чтобы использовать лазеры в зоне прямой видимости для фиксации голосов, а шум воды под мостом делал бесполезными любые попытки записать разговор, предпринятые его спутником, если бы Кесслера подставили и это была ловушка. Кроме того, в кармане у него лежал детектор, установленный на вибрацию, он ловил любой радиочастотный сигнал — так, на всякий случай.

Рядом с ним стоял очень высокий человек с бритым черепом — доктор Саймон Эндрю Граннард. На нем были очки в роговой оправе и ортопедические туфли. Доктор Граннард являлся старшим научным сотрудником «Ноубл фармасьютикалс» и директором этноботанического отдела. Он стал сотрудничать с Максом Кесслером благодаря тщательно подобранной цепочке связей, бравшей свое начало в Лас-Вегасе и пересекавшей всю страну до самого Исследовательского центра Ноубла в Чапел-Хилле, штат Северная Каролина.

— Пожалуй, можно начинать, — пробормотал Кесслер.

— Я не уверен, что поступаю правильно, — ответил Граннард.

— Я не ваша совесть, доктор. Мы встретились здесь в ваших интересах — как и в моих. И я не намерен обсуждать с вами, что такое хорошо и что такое плохо.

— Для меня это трудно.

— Тем хуже для вас, — сказал Кесслер. — Откровенно говоря, мне все равно. Что вам известно о селатропамине?

— «Ноубл фармасьютикалс» собирается выпустить его под торговым названием «селедаун».

— Средство для потери веса.

— Да.

— И в каком виде?

— В виде плиток питательного вещества, продаваемого без рецепта.

— И заменяющего прием пищи?

— Да.

— Когда?

— Через восемь месяцев. Мы ждем образцы базового питательного вещества.

— Что это такое?

— Вытяжка из растения, из которой можно будет синтезировать препарат.

— А без нее синтезировать его невозможно?

— Со временем эта задача будет решена, но гораздо проще клонировать молекулы исходного растения. Вот почему они отправили охотников этноботаников на Амазонку.

— Вы открыли селатропамин?

— Да, растение, которое его содержит. На Юкатане.

— Насколько я понял, действующее вещество получено из мутировавшего растения.

— Да, это радикально измененная Allamanda cathartica, я ни разу не видел ее в других местах.

— И вы привезли образцы в Чапел-Хилл?

— Да. В количестве, достаточном для предварительного изучения.

— Но его не хватит, чтобы синтезировать вещество?

— Верно.

— Насколько мне известно, препарат вызывает сильное привыкание?

— Не сам препарат. Однако человек с невероятной быстротой привыкает к тому, к чему этот препарат добавляется.

— Значит, люди воспылают страстью к плиткам «селедауна».

— Да. Плитки обладают сильным слабительным действием. Тот, кто сядет на диету из таких плиток, очень быстро потеряет вес. Однако долговременный эффект может оказаться довольно опасным. Например, обезвоживание.

— Селатропамин можно добавлять к другим продуктам?

— Да.

— С тем же результатом?

— Да.

— А если о свойствах препарата станет известно раньше, чем оно будет запущено в продажу?

— В таком случае его почти наверняка сразу запретят.

— И это приведет к огромным потерям «Ноубл фармасьютикалс».

— Да.

— Или принесет кому-то много денег, если он узнает заранее, что препарат будет запрещен до того, как он появится на рынке. Можно будет продать акции.

— Я совсем не разбираюсь в биржевых спекуляциях, но вполне вас понимаю.

— У вас есть опцион на покупку акций?

— Я работаю на Ноубла двадцать пять лет. С основания компании.

— И вы хотите выйти в отставку богатым человеком.

— Ну, если говорить прямо… — промямлил Граннард.

— Я прямой человек, доктор.

— Вы можете мне помочь? — спросил этноботаник.

— Мы можем помочь друг другу. — Макс Кесслер улыбнулся, взял ученого под локоть и повел его через мост. — Давайте немного прогуляемся и обсудим детали.

 

24

Они унюхали лагерь до того, как его увидели. Зловонный запах сотни мужчин, живущих скученно и редко моющихся. Вонь грязных тел, экскрементов, сладкий аромат пищи, готовящейся на древесных углях. Когда они приблизились к большой поляне, закат был уже совсем близок и сторожевые башни выделялись темными силуэтами на фоне заходящего солнца.

— Как мы попадем внутрь? — шепотом спросил Эли Санторо.

Рядом с ним, у самого края поляны, на усыпанной листвой земле лежал Гарса и изучал в бинокль лагерь, имевший форму большого прямоугольника, окруженного земляной стеной с бамбуковым частоколом наверху. На каждой из сторожевых башен стояло два часовых с пулеметами пятидесятого калибра. Большие ворота из бамбука и колючей проволоки охраняли еще четверо часовых. За частоколом виднелись развалины старого храма в дальнем конце лагеря. Здесь было на удивление шумно: люди кричали, смеялись и разговаривали.

— Шумят, — прокомментировал Гвидо, несущий на своих широких плечах рюкзак Гарсы, и нервно провел ладонью по лысой голове.

— Они слишком беспечны, — ответил Гарса. — Им все равно, слышит их кто-нибудь или нет.

— Ну, они в самом сердце джунглей, так почему это должно их заботить? — фыркнул Эли.

— Из-за людей вроде нас, — мрачно произнес Гарса.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, — заметил Эли. — Как мы пройдем мимо часовых и сторожевых башен?

— Через руины, — ответил Гарса. — Это единственное место, которое находится в мертвой зоне и его не видно с башен.

Как большинство древних построек майя, храм, служивший восточной стеной лагеря, строился постепенно, в течение нескольких столетий, и каждая династия добавляла от себя что-то новое. Храму, на который они сейчас смотрели, никем не обнаруженному, не раскопанному и не разграбленному, исполнилось никак не меньше двух с половиной тысяч лет, и в свое время он возвышался на сотню футов над землей. Теперь его высота едва ли составляла двадцать футов, он настолько зарос лианами и деревьями с плотной листвой, что далеко не сразу становилось понятно, что это искусственное сооружение.

Гарса, Эли и Гвидо потратили почти полчаса, чтобы добраться до дальнего конца поляны, и к этому моменту тени стали еще длиннее. Гарса не ошибся: там, где стена храма поднималась над земляной насыпью, частокол отсутствовал, а сама стена стояла под углом к земле, из-за чего со сторожевых башен ничего нельзя было разглядеть. Трое разведчиков подождали еще пятнадцать минут, пока не стало совсем темно, после чего просто вышли на поляну и быстро пробрались через лабиринт лиан и листьев, скрывавших скошенную стену пирамиды.

— Что теперь? — спросил Эли, когда они устроились за развалинами огромной каменной статуи ягуара на углу стены.

Под ними раскинулся длинный прямоугольный лагерь. В северной части находилось стоящее на сваях главное здание с жестяной крышей; у южной стены, возле ворот, расположилось несколько бараков поменьше, а на противоположной стороне виднелся куонсетский ангар времен Второй мировой войны. Перед ангаром они разглядели палатку с откидным полотнищем на металлических шестах и несколькими яркими прожекторами, от которых в ангар тянулись толстые провода с резиновой изоляцией. До разведчиков доносился глухой шум работающего внутри генератора.

Две бомбы стояли на тяжелых деревянных рамах, очевидно сколоченных специально для этой цели. Внутри палатки находились четверо мужчин, трое из них вроде бы занимались разборкой каких-то устройств, четвертый наблюдал за их работой. Вся группа была в военной форме, отличавшейся от камуфляжа, охранников и солдат, живших в лагере. Все четверо военных были в хирургических масках, и все четверо оказались китайцами.

— Oosters? — удивился Гвидо.

— Какого дьявола здесь делают китайцы? — спросил Эли.

Неожиданно они услышали отчетливый щелчок взводимого курка.

— Пожалуй, мне бы следовало задать вам тот же вопрос, — прозвучал из темноты голос с акцентом, и в полосе тусклого света появился Аркадий Томас Крус.

— Проклятый тоннель никогда не закончится, — пробормотал Билли Пилгрим, прорубаясь сквозь заросший кустарником узкий проход, уходящий в глубину храма-обсерватории.

У Финн ушло менее десяти минут, чтобы отыскать вход, но с тех пор прошел почти час, а они все еще медленно продвигались, вперед по тоннелю. Одна держала фонарь, а другой прорубал дорогу при помощи мачете и прочих инструментов, которые им оставил Гарса.

— Не будь таким занудой, — ответила Финн, державшая фонарь. — Это важно. Сюда еще никто не входил. Мы нашли нетронутый храм. Никто не знает, что мы можем здесь найти.

— Жуков, — проворчал Билли. — Здесь обязательно будут жуки, а если не жуки, то змеи. Возможно, и те и другие.

— Посмотри, — прошептала Финн.

Она направила луч большого фонаря на стены. Очень давно, четыреста или пятьсот лет назад, тяжелые камни были покрыты толстым слоем известки. А на известке, пока она еще оставалась сырой, вдоль стен на уровне глаз была сделана серия фресок.

— Здесь такие же рисунки, как в кодексе, который мы нашли на борту корабля, — отметила Финн.

Они разглядели несколько символов, изображавших испанских солдат, и человека в стальном шлеме, но в плаще из перьев, какие носили майя.

— Это сам Кортес, — прошептала Финн. — Я уверена.

— Ты можешь сделать еще какие-нибудь выводы?

— Пожалуй, нет, могу лишь сказать, что до появления Кортеса здесь побывали особы королевской крови. Вот символическое изображение человека в большом головном уборе, олицетворяющем верховную власть.

— Королевская обсерватория?

— Вполне возможно, — кивнула Финн. — Однако эта картина нарисована значительно позднее.

— Напомни мне еще раз, почему мы делаем это посреди ночи, в джунглях, в разгар революции? — спросил Билли, останавливаясь, чтобы отдохнуть.

Он опирался руками о колени и тяжело дышал, утомленный борьбой с буйной растительностью в тоннеле.

— Гарсе нужно место, где он мог бы спрятать плутониевые ядра, — ответила Финн. — Поэтому нам необходимо найти подземный водоем под храмом.

— Ну ясное дело, — устало кивнул Билли. — Плутониевые ядра от водородных бомб, попавшие в руки мексиканского наркобарона. — Он поднял мачете и вновь начал рубить кустарник. — Объясни мне еще раз, как ты оказалась вовлеченной в эту историю, Фиона? — Молодой британский лорд тяжело вздохнул. — В прошлый раз это были тайные коды на картинах Рембрандта и тайфуны, перед ними — скорпионы в Ливийской пустыне и затонувшие круизные суда, а до этого, насколько я понимаю, речь шла об украденном творении Микеланджело, спрятанном под улицами Нью-Йорка. — Он потряс головой. — Для таких вещей необходимо истинное мастерство.

— Просто мне везет, — ответила Финн. — Продолжай копать.

— Чушь собачья, — проворчал Билли.

Он взмахнул мачете. Неожиданно земля ушла у него из-под ног, и Билли исчез.

— Мы здесь для того, чтобы добраться до спрятанных в лагере бомб, — холодно сказал Гарса по-английски.

— Вы мексиканец? — спросил Аркадий.

— Центр государственной безопасности.

— Понятно.

Аркадий продолжал держать Гарсу на мушке своего темно-серого «Макарова».

— А вы? — спросил Гарса. — Cubano, si?

— Sí, da.

— Один из этих, — кивнул Гарса.

— Да, именно так, — сказал Аркадий. — Загорелый русский. Иногда нас называют rubano.

— А китайцы?

— Мои друзья.

— Они здесь из-за бомб.

— Так думает Гусман.

— Гусман? Ангел Гусман? Наркобарон?

— Он называет себя иначе.

— Вы сказали — думает.

— Он безумен. У маньяков не должно быть водородных бомб. Сталин и водородная бомба не могут сосуществовать на одной планете. Сталин должен уйти.

— Вы так уверены в себе.

— Я наполовину русский. Мы в таких вещах разбираемся.

— Почему я должен вам верить? — осведомился Гарса.

— Во-первых, у меня пистолет. Во-вторых, зачем мне лгать, я бы мог просто застрелить вас. — Аркадий перевел взгляд на спутников Гарсы. — А они кто такие?

— Друзья. Они члены археологической экспедиции, оказавшейся на пути огромных муравьев.

— Мы слышали, что они рядом. Гусман считает, что это чудовища, порожденные его бомбами. Для него они являются знаком — он уверен, что станет королем Мексики.

— Или Амином Юкатана.

— Что-то вроде того.

— И что мы теперь будем делать?

— Для начала опустите пистолет.

Аркадий слегка опустил оружие.

— Что дальше?

— Мы можем работать вместе. Примерно в миле отсюда находится храм, обсерватория. Раньше там лежали бомбы.

— Я знаю.

— Друзья этих парней уверены, что храм построен на подземном водоеме. Если ты сумеешь извлечь плутониевые ядра, мы их там утопим.

— Мы собираемся взорвать стержни прямо здесь, чтобы разом избавиться от бомб и от Гусмана.

— И превратить несколько квадратных миль моей страны в радиоактивную пустыню?

Аркадий пожал плечами.

— Это не территория Кубы. Не моя проблема.

— Верно. Это моя проблема.

— У тебя есть то, что необходимо, чтобы взорвать корпуса бомб?

— В рюкзаке.

— Мы собирались привести в действие взрыватели.

— И рассчитывали, что успеете убежать?

— Будет непросто. Однако мои китайские друзья уверены в успехе.

— Если твоих друзей из Азии задержат, будут большие неприятности. Международный скандал.

— Или если это будет кубинец. — Аркадий улыбнулся. — В особенности учитывая, что он наполовину русский.

— Нужно постараться этого избежать, ведь у нас общая цель. Во всяком случае, ты так утверждаешь.

— А ты мне не веришь? — спросил Аркадий.

— Я никому не верю, — заявил Гарса. — Таковы правила моей работы. — Мексиканец немного помолчал. — Перемирие?

— На данный момент, — ответил Аркадий. — До тех пор, пока мы не решим эту проблему. Перемирие.

 

25

— Билли!

Несколько мгновений ответа не было, потом Финн услышала тихий стон.

— Билли! Ты в порядке?

— Конечно, я в порядке. Я всего лишь провалился сквозь пол храма майя и треснулся головой о здоровенную полированную плиту из камня. Бог его знает, возможно, это проклятый панцирь проклятого мутировавшего жука гигантских размеров, который сейчас проглотит меня целиком, но я все равно ничего не узнаю, потому что в проклятой кроличьей норе темно, как в сундуке моей бабушки.

И он снова застонал.

Финн громко рассмеялась, понимая, что, если Билли способен так ворчать, значит, он не мог серьезно пострадать. Она взяла моток веревки, оставленный им Гарсой, и крепко привязала один конец к толстому корню, торчащему из стенки тоннеля.

— Я спускаюсь, — предупредила Финн.

Она бросила конец веревки в неровную дыру, образовавшуюся в полу, закинула моток на плечо, пристегнула фонарик к поясу и начала осторожно спускаться.

Дно было покрыто густой растительностью, ведь прошли столетия с тех пор, как здесь в последний раз побывали люди. Рядом с тем местом, где приземлилась Финн, валялись обломки известняка, который не выдержал веса Билли. Влажность и время сделали свое дело. Финн отстегнула от пояса фонарь и осветила пещеру. Она оказалась довольно большой, пятнадцать — двадцать футов в длину и в два раза меньше в ширину; до древнего потолка было футов двенадцать. Стена, на которую смотрела Финн, была пустой, если не считать одного-единственного символа, расположенного внутри идеального круга. На первый взгляд ей показалось, что это спираль. Она повернула фонарик, чтобы отыскать Билли.

Луч высветил англичанина, который сидел на каменном уступе и тер коленку. На стене у него за спиной был изображен огромный ягуар.

— Ну вот мы и здесь, — заявил Билли. — Вопрос только в том, где это «здесь» находится.

— Мы в погребальном склепе, — без колебаний ответила Финн, чувствуя, как от волнения у нее забилось сердце. — Я думаю, ты сидишь на одном из его обитателей.

Билли подпрыгнул, словно камень под ним стал раскаленным. Финн опустила луч фонаря вниз.

— О господи, — прошептала она.

Выступ, на котором только что сидел Билли, оказался крышкой прямоугольного каменного ящика. Ящик, а точнее, саркофаг был сделан из огромных обтесанных пластин известняка. Он возвышался по меньшей мере на четыре фута и почти полностью заполнял собой одну часть пещеры — его длина составляла от десяти до двенадцати футов. Боковые панели и крышку украшала сложная резьба, и краска казалась такой же свежей и яркой, как пятьсот лет назад, когда ею покрывали влажную известку.

Рисунки были традиционными: летучие мыши, ягуары и птицы образовывали переплетающиеся узоры, в центре восседал король майя в роскошном головном уборе из перьев, символе своей власти, со щитом и копьем в руках. Его грудь украшал нагрудник из нефритовых квадратиков, на голове сиял нефритовый шлем с оскаленной головой ягуара. На поясе висел резной обсидиановый меч, в руке он держал боевую дубинку из обсидиана.

Другая рука была поднята и указывала на дальнюю часть массивной крышки, где на фоне темного неба мчалось нечто, смутно похожее на старомодную космическую капсулу «Меркурий», изрыгающую огонь.

— Эрих, уж не помню, как его там, — проворчал Билли, когда луч фонаря переместился.

— Фон Дэникен, — ответила Финн. — «Колесницы богов». Он придумал довольно необычную теорию о древних космических кораблях. Исторических НЛО. На самом деле майя таким образом представляли планету Венеру, которую считали звездой. Почти вся космология майя и ацтеков основана на перемещении Венеры вдоль экватора. Поражает удивительная математическая точность их взглядов.

— Только не задавай мне никаких вопросов, — перебил ее лорд Билли. — Мне потребовался репетитор, чтобы с огромным трудом сдать минимум по математике. — Англичанин немного помолчал. — Однако мне кажется, что он показывает на ту круглую штуку на стене.

Финн направила луч фонаря на большой круглый символ, который она заметила, когда оказалась в погребальном склепе.

Его диаметр составлял около двух футов, и даже при более внимательном изучении он казался всего лишь бессмысленными завитушками, вышедшими из-под руки скучающего школьника. Слева находилась уходящая вниз, к узкому прямоугольнику, спиральная лестница, а от круглого узора в центре прямоугольника шла целая серия связанных между собой извивающихся узоров, которые направлялись к сложному лабиринту, ведущему к другому кругу, справа и сверху. Оба изображения были отмечены плоским отпечатком ладони. Прежде Финн никогда не видела таких иероглифов майя.

— Ты можешь это прочитать? — спросил Билли.

— У меня нет ни малейшего представления о том, что это может значить, — покачав головой, ответила Финн.

— Может быть, оно ничего и не должно значить, — предположил Билли.

— Очень маловероятно, — сказала Финн. — Мы находимся в королевской гробнице. Здесь все имеет смысл.

— А я думал, что только пещерные люди пользовались отпечатками ладони, — сказал Билли.

— Этот символ характерен для большинства культур, в том числе для месоамериканской.

— Я рисовал такие узоры, когда учился в школе, — задумчиво сказал Билли. — В особенности на тех уроках, которые мне не слишком нравились. Например, на математике и новогреческом. У мистера Булочника.

— Булочника?

— Мы называли его Простофилей. Ну, ты знаешь: «Саймон, Саймон-простофиля вышел на прогулку…»

Финн рассмеялась.

— Я поняла.

— Все умеют рисовать такие завитушки. Мы передавали их друг другу, чтобы выяснить, кому удастся пройти самые сложные лабиринты.

— Так и есть, — сказала Финн, глядя на древний круглый рисунок на стене.

— О чем ты? — спросил Билли.

— Перед нами лабиринт. Карта. Ступеньки — это почти наверняка лестница в башню обсерватории над нами. Прямоугольник — погребальный склеп. Второй круг в конце лабиринта может оказаться водоемом.

— И с чего начнем? — спросил Билли. — Как мы попадем в лабиринт? Я не вижу выхода отсюда.

Финн подошла ближе к карте на стене. Отпечаток ладони находился в центре круглого узора внутри прямоугольника. Получился иероглиф. Финн осторожно приложила руку к изображению древней ладони, сделанному пятьсот лет назад. Странное дело: ее ладонь идеально подошла.

— Нажми здесь, — пробормотала Финн.

И нажала. Послышался глухой скребущий звук, похожий на стон, словно земле стало больно, а в следующее мгновение здоровенный круглый символ повернулся на скрытых петлях, обнажив темный вход в тоннель за стеной.

— Ну ничего себе! — присвистнул Билли, глядя в зияющую дыру. — И все это время оно там пряталось.

Финн почувствовала, как ее щеки коснулось дуновение прохладного ветерка.

— Этот тоннель ведет наверх.

— Но мы ведь туда не пойдем, правда? — сказал Билли. — Что будут делать остальные? Как они нас найдут?

— Мне кажется, я видела в рюкзаке светящиеся палочки, которые нам дал Гарса.

— А это еще что такое?

— Мы оставим им хлебные крошки, чтобы они могли последовать за нами. Если мы намерены найти воду для плутониевых ядер, это наш единственный шанс.

Билли покопался в рюкзаке, нашел пригоршню восьмидюймовых палочек и принялся их считать.

— Восемнадцать, — сказал он.

— Должно хватить. Сломай одну, и пойдем.

Билли вздохнул, согнул одну из пластиковых палочек, сломал хрупкий внутренний стеклянный сосуд и активировал химическую реакцию. Мягкое зеленое сияние наполнило пещеру. Финн тем временем взяла фонарь поудобнее и вошла в тоннель. Билли закинул рюкзак на плечи, снова вздохнул и последовал за ней, декламируя на ходу:

— Заткнись, — проворчала Финн.

 

26

— Из этого наверняка ничего не выйдет, — пробормотал Эли Санторо, пониже надвигая на лоб камуфляжный головной убор, пока они шагали по лагерю.

— А я считал, что американцы склонны к позитивному мышлению, — заметил Аркадий Крус, который вел Эли и Гвидо через лагерь мимо одной из хижин, расположенных неподалеку от стены с воротами.

Крус нашел для них два подходящих комплекта формы маленькой армии Ангела Гусмана и теперь намеревался вооружить их до зубов.

— Посмотрите налево, — едва слышно прошептал Крус.

Эли скосил глаза. Рядом с хижиной стояли три бронированных джипа для езды по джунглям, какими обычно пользуются солдаты.

— Ты умеешь водить багги? — спросил Крус.

— Да.

— А ты? — Крус повернулся к Гвидо, который возвышался над Крусом и был крупнее любого из солдат Гусмана.

— Positief. — Большой голландец кивнул. — Makkelijk.

— Будем надеяться, что это означает «да», — сказал капитан подводной лодки.

— Так и есть, — заверил его Гарса. — И каков же наш план?

— Мы войдем в хижину, где сложено оружие, выберем все, что нам потребуется, а потом поступим, как Джон Уэйн в «Форте Апачи».

— Что? — удивленно спросил Эли.

— «Форт Апачи», «Она носила желтую ленту», «Рио-Гранде». Ну, вы должны знать, кавалерийская трилогия Говарда Хокса. Что ты за американец, гринго?

— А ты что за кубинец? — огрызнулся Эли.

Крус рассмеялся.

— Я кубинец, который смотрит много старых фильмов во время скучного патрулирования под водой.

Он взбежал по трем скрипучим ступенькам и нырнул в открытый дверной проем временного арсенала. В хижине с жестяной крышей пахло разогретым металлом и оружейной смазкой. Здесь было совсем темно.

Эли с трудом различал стойки с винтовками и полки, заставленные деревянными и картонными ящиками с патронами. Крус протянул Эли и Гвидо одинаковое оружие, напоминавшее старомодные АК-47 с деревянными прикладами и подствольными гранатометами, у которых имелся собственный спусковой крючок.

— Русские ГП-30 с гранатометами, — сказал Крус, протягивая оружие вместе с холщовыми сумками, набитыми амуницией. — Достаточно засунуть один заряд в дуло до щелчка и нажать на курок. Только не забудьте приставить приклад к плечу перед выстрелом, иначе может оторвать руку. Эффективная дистанция для стрельбы около ста пятидесяти ярдов. Вы поняли?

— Вполне, — кивнул Эли.

— Понял, — сказал Гвидо, который познакомился с похожим оружием, когда в конце девяностых годов вместе с последними голландцами был призван на два года на военную службу.

Он взял увесистую сорокамиллиметровую гранату, засунул ее в дуло и ловко поставил на место. Раздался громкий щелчок.

— Хорошо, — сказал Крус и вручил Гарсе похожий на базуку РПГ. — Я сяду за руль первого багги, ты будешь моим пассажиром, — продолжал он, кивнув Гарсе. — Возьмешь на себя большой полукруглый ангар, выстрелишь в него из РПГ, чтобы отвлечь внимание, а мы подберем одного из моих китайских друзей вместе с ядром. Американец, ты поедешь за мной и заберешь парня со вторым ядром. Голландец, будешь третьим, тебе достаются два оставшихся китайца. Один из них — командир группы. Его зовут Вонг Фэйхунь, но его можно называть полковником. У него жуткий шрам на лице. Он всегда вооружен, вот только Гусман об этом не знает. Они с напарником поставят заряды, которые вы принесли. Полковник получил задание прикончить Гусмана, если ему представится такой шанс. Мы с боем прорвемся через главные ворота и будем надеяться, что ваши друзья сумеют избавиться от плутониевых ядер и спасти нас от гнева Гусмана. Вчера он разрубил человека пополам мачете. Не самое приятное зрелище.

— Отличная и очень вдохновляющая речь, — пробормотал Эли.

— Вперед, янки, — улыбнулся Крус.

Он вышел из хижины, и трое мужчин последовали за ним. Судя по всему, никто из солдат в лагере не обращал на них внимания. Гусмана нигде не было видно. Четверо китайцев столпились у палатки, стоящей у входа в ангар.

— Как насчет условного сигнала, чтобы сообщить полковнику о нашей готовности? — спросил Эли, нервно оглядывая лагерь.

Слишком много людей и оружия.

— Условный сигнал — первый выстрел, — ответил кубинец. — А теперь давайте vamos!

Без малейших колебаний Крус забрался в ближайший багги, жестом пригласил Гарсу занять место рядом на покрытом брезентом сиденье и включил зажигание. Гарса постарался держать свое оружие так, чтобы не привлекать внимания, но с гранатометом это было непросто. Однако никто даже не смотрел в их сторону. Эли сел во второй багги, и тут же взревел двигатель без глушителя. Может быть, они каждый вечер патрулируют периметр.

У себя за спиной Эли услышал, как Гвидо врубает двигатель третьего багги. Кубинский Джон Уэйн издал кровожадный вопль и в облаке пыли помчался вперед — и после этого события начали происходить с головокружительной быстротой.

Даже просто держаться на рыскающим, подпрыгивающим багги Круса оказалось совсем непростой задачей, однако Эли краем глаза заметил, как мощный Гарса приподнялся на своем месте и прицелился из гранатомета в сторону ангара.

Последовал оглушительный хлопок взрыва, шестифутовый язык пламени вырвался из задней части гранатомета, и в следующий миг весь ангар, словно по волшебству, поднялся над землей и исчез прямо на глазах у Эли. Он успел заметить, как один из техников-китайцев что-то схватил со стола на козлах и прыгнул на заднее сиденье первого багги, и тут пришла очередь Эли.

Он подкатил на своем багги ко второму технику, тот забрался к нему на заднее сиденье, не говоря ни слова, схватил гранатомет, зарядил его, устроился поудобнее и направил толстое дуло на дверной проем.

Тут только Эли обратил внимание на частую стрельбу, а когда они свернули к главным воротам, увидел приземистого мужчину с солидным животом.

В руке толстяк держал пистолет, круглое лицо Чарли Брауна искажала гримаса недоумения и ярости. Поражали воображение дурацкие усы, вышедшие из моды лет пятьдесят назад. В следующее мгновение, словно по мановению волшебной палочки, как в идиотском мультике, лицо втянулось в себя и исчезло в невероятном взрыве — во все стороны полетели мозги, кровь и ткани, как будто шея наркобарона превратилась в действующий вулкан.

Несколько секунд обезглавленный труп стоял, потом рухнул на землю, как марионетка, у которой перерезали веревочки. Между тем пассажир Эли прицелился из гранатомета поверх голов Круса и Гарсы и выстрелил. Раздался оглушительный треск, граната пролетела над передним багги и ударила в главные ворота.

Послышался пронзительный крик, и краем глаза Эли уловил, как его пассажира сорвала с заднего сиденья и отбросила на землю пуля, которая мгновенно его прикончила. Он даже не успел пожалеть союзника или хотя бы испугаться. Прямо перед ним вспыхнули ворота — это взорвалась граната, — и его багги вылетел из лагеря и помчался по узкой дороге в джунгли, где их тут же поглотил мрак. Сражение закончилось. Началось преследование.

 

27

Финн направила луч фонарика в проход. Влажная дверь потрескалась — очевидно, сюда регулярно проникала вода. Дальше начинался другой тоннель, новая часть лабиринта с низким овальным потолком. Если они его выберут, им придется идти, наклонив голову.

— Пришло время снова сыграть в «Риск»? — спросил Билли, подходя к ней. Присоединившись к экипажу «Эспаньолы», он стал преданным поклонником Алекса Требека и этого шоу. — Я за то, чтобы идти по главному тоннелю.

— Все дело в том, что тебе не хочется нагибаться, — сказала Финн.

— Нет, — возразил Билли. — В главном тоннеле сыро, а мне казалось, что мы ищем воду.

— Серьезный довод.

— Благодарю.

Финн посветила фонариком в низкий проход и двинулась вслед за лучом, Билли старался не отставать. Он оставил вторую светящуюся палочку у входа в тоннель, чтобы показать, где они свернули. И почти сразу пожалел о выборе Финн; липкие стены с трещинами находились в нескольких дюймах от его плеч, и стоило сделать неверное движение, как его руки задевали о них. Каждое прикосновение вызывало у него приступ клаустрофобии — проход оказался невероятно узким. Билли постарался сосредоточиться на мечущемся луче фонарика Финн и стиснул зубы, чтобы не дать паническому крику вырваться наружу. Замкнутые пространства всегда вызывали у него страх.

По мере того как они продвигались все дальше, ручейки на земле набирали силу — вода просачивалась сквозь невидимые отверстия в стенах и потолке из известняка. Через двадцать минут они уже брели по колено в воде. Билли засунул еще одну светящуюся палочку в широкую трещину в стене.

— А что мы будем делать, если воды станет еще больше?

— Поплывем, — ответила Финн, с улыбкой повернувшись к нему, но Билли почувствовал, что она встревожена.

Они с трудом пробирались вперед, и Билли все больше страдал от клаустрофобии.

— Вспомни таблицу умножения, чтобы отвлечься, — посоветовала Финн.

— Я же говорил, что никогда не любил математику.

— Тогда склоняй латинские глаголы.

— Amo, amas, amat, amamus, amatus, amant.

— Что это значит?

— Любить.

— Попробуй что-нибудь еще.

— Ad praesens ova cras pullis sunt meliora.

— О небеса, а это что такое?

— Лучше яйца сегодня, чем цыплята завтра.

— Лучше синица в руке, чем журавль в небе?

— Вроде того.

— Тихо!

— Silentium.

— Нет, я серьезно.

— Profecto.

— Заткнись и слушай!

Билли наконец понял, замер на месте и прислушался.

— Что?

— Эхо, — сказал а Финн, и в ее голосе появилось волнение.

— И что это значит?

— Где-то впереди трещина расширяется. Там пещера. Подземное озеро. Возможно, именно в нем собирается вода.

— Тогда пошли туда, — предложил Билли.

Они двинулись вперед. Через несколько футов трещина сузилась еще больше, напор холодной воды сзади стал заметнее, и Билли пришлось ухватиться за скользкую известняковую стену, чтобы противостоять усиливающемуся давлению водяного потока. Чем дальше они шли вперед, тем больше их охватывало ощущение, будто стены перед ними смыкаются. Сначала Билли решил, что это плод его пылкого воображения, вызвавшего из памяти фантазии в стиле Индианы Джонса, но он потом понял, что кошмар вполне реален.

Стены действительно смыкались. Через несколько минут они уже не могли идти прямо, приходилось протискиваться боком, причем стена находилась всего в нескольких дюймах от кончика носа. По мере того как проход становился все уже, вода, естественно, прибывала и теперь доходила им до подмышек. Билли понимал, что скоро его силы иссякнут. Его зубы начали выбивать дробь.

— Ты в порядке? — спросила Финн, поворачиваясь к нему, и луч ее фонарика ярко сверкнул в темноте.

— Не останавливайся, — прохрипел Билли, делая шаг вперед.

Через секунду свет исчез, и Билли вскрикнул от ужаса: ему показалось, что Финн не заметила ямы и провалилась в нее. Однако свет почти сразу появился снова, а шум воды многократно усилился. Билли сделал неуверенный шаг вперед и вдруг понял, что он выбрался из трещины и оказался в огромной открытой пещере, а вода с ревом, точно из разбитой трубы, проносится мимо. Финн повела лучом фонарика вокруг себя.

— Куда мы попали?

— В рай, наверное, — ответила Финн с благоговением.

Пещера была не больше, чем приличный трехэтажный дом на одну семью, много лет назад лишившийся крыши. Прямо у них над головой раскинулось темное ночное небо, и Млечный Путь сиял струящимся водопадом звезд. Десятью футами ниже карниза, на котором они стояли, находилось подземное озеро, и шум воды, падающей вниз из трещины, напоминал рев небольшого водопада. Прямо перед ними, подобно таинственным, черным как смоль плитам из «2001», вздымалась массивная пластина из естественного обсидиана, вулканического стекла, распространенного на Юкатане. Его высоко ценили майя и ацтеки за пугающую способность сохранять острую режущую кромку. Обсидиановая плита достигала по меньшей мере двадцати футов в поперечнике и имела почти идеальную круглую форму, представляя собой выступ на широком известняковом пьедестале в центре озера. Даже с того места, где стояла, Финн видела изящную гравировку на гладко отполированной поверхности вулканического стекла, отражающей звезды небесного свода.

— Магический кристалл.

— Магический кристалл? — удивился Билли.

— Гадание. Смотреть в зеркало и видеть будущее — именно этим предположительно занимался наш мертвый король. В большинстве культур такие вещи присутствовали в той или иной форме. Даже у мормонов имелась своя версия. При помощи огромного зеркала можно отслеживать положение звезд, управлять кораблем, предсказывать астрономические события. Можно превратиться в бога — во всяком случае, так думали обычные майя.

Финн направила луч фонарика на стену у себя за спиной. Там стояло высеченное из известняка грубое кресло или трон, а за ним на известняковой стене они разглядели тщательно сделанный рисунок — графическое изображение звездного поля, напоминающее то, что отражалось в гигантской обсидиановой чаше.

— Он сидел на троне и смотрел на звезды, — задумчиво проговорила Финн. — Почти как современный астроном.

Завораживающий образ: два астронома, разделенные огромным промежутком времени, глядящие в ночное небо.

— Ну, твой король-астроном не имел к этому отношения, — сказал Билли, показывая на изображение звездного поля. — Посмотри.

Финн направила фонарик на каменное изображение. У его основания шла надпись:

FRANCISCO DE ULLOA FECIT

— «Франсиско де Ульоа создал это», — перевел Билли. — Значит, парень, который лежит в гробу, тут совсем ни при чем.

— Верно, — сказала Финн, и на ее губах появилась слабая улыбка. — Это не он.

Она направила луч фонарика на высеченное в стене изображение звездного поля. Оно напоминало то, что они увидели на обсидиановом зеркале, но чем-то от него отличалось. Ее улыбка стала шире.

— Карта сокровищ, — тихонько сказала она. — Настоящая карта сокровищ.

— Каких сокровищ? — спросил Билли.

— Способ найти потерянные сокровища Эрнана Кортеса, миллионы в золоте и драгоценных камнях, которые он спрятал от испанской инквизиции.

Билли испуганно подпрыгнул, когда что-то ударило в землю в нескольких футах от того места, где он стоял.

— Какого дьявола?

Перед ним раскачивалась нижняя часть веревочной лестницы.

Через мгновение перед удивленными Финн и Билли появился улыбающийся от уха до уха Эли Санторо.

— Как ты нас нашел? — спросила Финн.

— Судя по всему, наш мексиканский друг не особенно нам доверяет. Он положил маячок GPS в рюкзак, который отдал вам. Нам осталось лишь следовать за ним.

— Скользкий ублюдок! — проворчал Билли.

— Чем закончилось с Гусманом? — спросила Финн. — И с бомбами?

— Один из китайцев вышиб Гусману мозги. Поразительный выстрел. Лишившись командира, остальные ушли в горы, — небрежно сказал Эли. — А у вас тут произошло что-нибудь интересное, пока нас не было?

— Кое-что, — так же небрежно ответила Финн. — Кое-что.

 

28

— Ладно, тебе придется еще раз все рассказать, — решил Билли. — Нам по-прежнему не удается увидеть связь между обсерваторией, построенной пятьсот лет назад в джунглях Юкатана, и плаванием в грязных водах искусственного озера в Калифорнийской пустыне, не существовавшей до тысяча девятьсот шестого года.

Британский лорд огляделся вокруг. Они были со всех сторон окружены сушей. На западе вздымались горы Санта-Роза, на востоке — Шоколадные горы, на севере раскинулась долина Коачелла. Они находились в ста милях от Калифорнийского полуострова и Моря Кортеса.

Искатели сокровищ сидели под парусиновым навесом на задней палубе старого плавучего дома, который они взяли напрокат на пристани в южной части озера. Впрочем, назвать пристанью небольшой десятифутовый причал было большим преувеличением. Да и то, что они получили, совсем не тянуло на плавучий дом, а гораздо больше походило на двухтонный трейлер с алюминиевыми стенами 1950-х годов, установленный на дырявой барже, что в большей степени соответствовало сути жалкого суденышка, чем имя «Кларабелла», данное ему владельцем.

На борту их было четверо: Финн, Билли, Гвидо и Брини Хансон, управлявший этим «судном». Эли Санторо не повезло: именно ему пришлось облачиться в акваланг, чтобы установить вакуумную драгу. Вода в озере была коричневой от химических отходов, тут и там виднелись плавающие кверху брюхом дохлые рыбы.

Аркадий Крус, почувствовавший, что руководство не слишком одобряет его новых союзников в Мексике, весьма предусмотрительно решил дезертировать и стал полноправным членом команды «Эспаньолы» в Нассау. Сейчас он учил инженера Ран-Ран Максевени, наполовину китайца, наполовину шотландца, кубинским ругательствам.

— Может быть, стоит начать с испанца, — предложил Гвидо.

— Франсиско де Ульоа, — сказала Финн.

— Да, с того самого, — проворчал Билли.

— Это он нарисовал карту? — уточнил Гвидо.

— Да, он.

Финн развернула маломасштабную карту Моря Кортеса и Калифорнийского полуострова на шатком карточном столике, стоящем между ними.

— Он был другом Кортеса и поначалу исполнял роль курьера между Кубой и Испанией, доставлял письма жене Кортеса. Как бы то ни было, Кортес понял, что король Карл и инквизиция намерены забрать у него добычу и отлучить его от церкви. Поэтому он поручил Ульоа увезти золото и драгоценные камни, отобранные у короля ацтеков Монтесумы в городе, который теперь называется Мехико, и спрятать сокровища от посторонних глаз. Никто ничего не знает наверняка, но считалось, что испанец отплыл из Акапулько на трех маленьких кораблях, построенных специально для этой экспедиции. Они направились на север по проливу, который мы теперь называем Морем Кортеса, а имя ему дал Ульоа в честь своего господина. Добравшись до оконечности Калифорнийского полуострова, они обнаружили, как считают некоторые исследователи, прежнее устье реки Колорадо. Там Ульоа оставил два своих корабля и на третьем, самом большом, где находились сокровища, поплыл вверх по реке в поисках подходящего тайника. Но прежде, чем ему удалось осуществить свои намерения, началось довольно сильное землетрясение — разлом Сан-Андреас находится всего в нескольких милях отсюда — и со стороны Моря Кортеса налетела мощная приливная волна высотой почти в сорок футов. Оба судна, оставшихся в устье реки, не пострадали, но корабль с сокровищами выбросило на берег, почти за сотню миль. Когда вода отступила, корабль остался на суше, посреди пустыни — тогда это место называлось Солтон-Синк, солевой бассейн вроде Солт-Лейк-Сити, но расположенный ниже, чем Долина смерти. Корабль оказался наполовину похороненным в песке. Ульоа вместе со своими людьми завершил дело, начатое гигантской волной, и вернулся пешком к двум оставшимся кораблям. Так родилась легенда о затерянном в пустыне корабле. Несколько раз, когда происходило смещение песков, корабль видели. В тысяча девятьсот шестом году обрушилась часть ирригационного канала, построенного на реке Колорадо в долине Империал, и в течение двух лет Солтон-Синк оставался затопленным. Под водой оказалось почти четыреста квадратных миль, прежде чем поток удалось остановить. С тех пор эта территория находится под водой и с каждым годом все сильнее загрязняется.

— Но я все еще не вижу связи с найденной тобой картой, — заметил Брини Хансон, закуривая сигарету с ароматом гвоздики.

— Я полагаю, что Ульоа взял с собой астронома майя, — сказала Финн. — Это единственная теория, объясняющая все. Существует более сотни звезд, которые можно использовать при навигации; майя знали около пятидесяти, а также пути прохождения Луны, Солнца и Венеры по ночному небу. Располагая достаточным количеством опорных точек, показанных на начертанной на стене карте, определить нужное место не так уж сложно.

— Ты хочешь сказать, что создала компьютерную модель карты со стены в пещере? — спросил Билли.

— Совершенно верно, — кивнула Финн. — Я сравнила модель ночного неба над Юкатаном с моделью ночного неба над Морем Кортеса в тысяча пятьсот тридцать девятом году, когда Ульоа совершил свое путешествие, и нынешним расположением звезд. Тридцать три градуса северной широты и сто пятнадцать градусов западной долготы. Просто.

— Просто для тебя, — пробормотал Билли.

— И мы находимся именно в этом месте? — уточнил Гвидо.

— С точностью до сотни ярдов, — сказал Брини. — Портативный гидролокатор бокового обзора показывает большую массу металла прямо под нами. Глубина здесь всего восемнадцать футов.

— Ты действительно думаешь, что это корабль с сокровищами? — скептически спросил Билли. — Ты рассказывала, что в тысяча девятьсот шестом году были затоплены целые города.

— Все равно стоит проверить, — сказала Финн, пожимая плечами.

— Только давайте не будем тянуть, — поморщившись, предложил Гвидо. — В жизни не дышал такой мерзостью.

Голландец был прав. Температура воздуха повысилась до тридцати восьми градусов, и от вони дохлой рыбы и гнили дышать становилось все труднее. Казалось, высшие силы услышали пожелание Гвидо, и уходящий под воду трос, который указывал на положение Эли, дернулся. Брини Хансон встал и включил большой компрессор, стоявший на задней палубе. Послышался глухой неприятный скрежет, и мощная вакуумная труба из пластика, укрепленная проволочными скрепами, начала надуваться, когда заработали насосы, всасывающие со дна песок и ил. Конец трубы был вставлен в проволочную клетку, чтобы все, что будет поднято со дна, осталось в ней.

На поверхности появился одетый в гидрокостюм Эли Санторо, стащил с лица маску, бросил ее на палубу и взобрался наверх по короткой лесенке. Некоторое время он молча стоял, с отвращением глядя на темную воду. Его мокрый костюм покрывала серо-коричневая слизь. Пахло от него, как из открытого канализационного люка.

— Там просто омерзительно, — тяжело дыша, проворчал он.

— Что-нибудь удалось найти? — спросила Финн.

— Около шести футов грязи и слой дохлой разлагающейся рыбы. — После короткой паузы он засунул руку в маленькую сумочку, пристегнутую к поясу. — И это.

Он бросил небольшой предмет в центр старого карточного стола. Вакуумный насос захрипел так, словно что-то застряло у него в глотке. Предмет из сумочки Эли тускло поблескивал на столе. Он имел форму грубого овала толщиной в четверть дюйма и размером с небольшую мелкую тарелку. Посередине они увидели грубый оттиск испанского креста со столь же небрежно начертанной датой: 1521. Тарелка была из массивного золота. За тысячу лет до того, как на ней выбили дату, она служила изображением Кукулькана, крылатого бога созидания, которого майя почитали, когда испанцы еще были иберийскими охотниками и собирателями и жили в пещерах.

— Сокровище Кортеса.

В тот же день, в семь часов вечера по атлантическому времени самолет «сессна мустанг», принадлежащий компании «Ноубл фармасьютикалс», исчез над Мексиканским заливом. Согласно полетному листу, единственным пассажиром был Джеймс Джонас Ноубл, глава гигантской фармацевтической корпорации и отец плейбоя и искателя приключений Харрисона Ноубла, который недавно пропал, когда отправился во главе археологической экспедиции на Юкатан. Не исключалось, что история с самолетом магната явилась следствием преступного умысла. Кое-кто полагал, что самолет вторгся в воздушное пространство Кубы и был сбит. Кубинские власти отказались давать какие-то комментарии.

Через два часа после исчезновения Джеймса Джонаса Ноубла кардинал Энрико Росси, помощник государственного секретаря Святого престола в Ватикане и один из директоров «Банка Венеции», отделения Ватиканского банка в Риме, умер за своим письменным столом, по всей видимости от сердечного приступа. Ему исполнилось семьдесят семь лет, и все знали, что он выкуривал две пачки «Мальборо» в день. Папа, старый друг Росси, издал указ о проведении через три дня большой заупокойной мессы.

В газетах также сообщалось, что ранним вечером Клаудио Сакки, репортер итальянской газеты «Ильтемпо Рома», прославившийся своими журналистскими расследованиями, был сбит автомобилем, водитель которого скрылся с места происшествия. Сакки умер, не приходя в сознание. Известно, что Сакки расследовал случаи коррупции в Ватиканском банке, где одним из главных действующих лиц являлся кардинал Росси. В результате несчастного случая раздавлен был также ноутбук Сакки. Следов водителя, совершившего наезд, найти не удалось.

Через два дня после смерти кардинала Росси и журналиста Клаудио Сакки профессиональный наемный убийца Фрэнсис Ксавьер Сирз встретился на скамейке возле Смитсоновского института со специалистом по сбору информации и шантажистом Максом Кесслером. В Вашингтоне, округ Колумбия, выдался чудесный день, впрочем, на вкус Макса Кесслера, было немного слишком влажно. Поджидая Сирза, он лакомился шоколадным печеньем, запивая его эфиопским кофе, который купил в «Старбаксе» на площади Фаррагут. Сирз, одетый в скромный темный костюм и дешевые туфли, появился ровно в полдень, как всегда вовремя. В одной руке он держал сложенный номер «Вашингтон таймс» — условный сигнал, говоривший о том, что слежки за ним нет. Кесслер улыбнулся, когда Сирз уселся на скамейку рядом с ним. Едва ли не более всего на свете он ценил пунктуальность.

— Насколько я понимаю, все прошло удачно.

— Совершенно верно, — кивнул Сирз.

— Никаких проблем с кардиналом?

— Никаких.

— А с журналистом? Были какие-то затруднения?

— Нет.

— Хорошая деталь с самолетом Ноубла — возможное вмешательство кубинцев.

— Верно.

— Хотите печенье? — осведомился Кесслер, предлагая Сирзу коричневый бумажный пакет.

Чтобы отпраздновать удачное завершение операции, он купил две порции хрустящего десерта.

— Нет, спасибо, — пробормотал Сирз.

— Я читал в сегодняшнем номере «Пост» о находке госпожи Райан в море Солтон. Большой успех.

— Да.

— И никаких следов образца селатропамина?

— Нет.

— Как скоро просочится новость о недостатках лекарства?

— Осталось немногим меньше месяца.

— Вполне достаточно времени, чтобы продать акции.

— Да.

— Это сделает нас обоих очень богатыми. Все развивается успешно для нас, госпожи Райан и ее друзей. — Кесслер улыбнулся. — И все наши проблемы решены.

— Почти, — сказал Сирз.

— Почти?

— Осталась еще одна, — прошептал Сирз.

Без малейшей спешки он развернул лежащую у него на коленях газету, вытащил оттуда шестидюймовый шприц и безошибочно вонзил его в левое ухо Кесслера. Игла ушла до самого конца, и Сирз вдавил поршень до упора, после чего извлек тонкую иглу. Кесслер умер мгновенно, успев лишь выпучить глаза. В шприце находилась кровь Сирза, которую он взял у себя из вены менее часа назад. Он положил пустой шприц на колени и снова накрыл газетой. Вся операция, проведенная в общественном месте, заняла семнадцать секунд. Никто не обратил на них ни малейшего внимания.

Беглое вскрытие покажет, что Кесслер умер от кровоизлияния в мозг — вполне подходящая смерть для тошнотворного маленького немца, который поглощал огромное количество содержащей холестерин пищи, забивающей артерии. Более тщательное вскрытие обнаружит след от укола в ухе Кесслера, но у кого это вызовет вопросы? У Кесслера имелось столько врагов, что у агентов ФБР будет достаточно работы на сто лет вперед.

Сирз ненадолго задумался о досье, собранных Кесслером. Интересно, есть ли досье на него. Почти наверняка. Сирз посмотрел на остывающий труп, просунул руку в карман его пальто и нашел связку ключей. Он окажет услугу миру и себе. Пожары никогда не были его специальностью, но он легко справится с такой несложной задачей.

— Осталась одна нерешенная проблема, — повторил Сирз, положил ключи в карман и встал. После небольшой паузы он протянул руку к пакету, стоявшему на скамейке рядом с мертвецом. — Пожалуй, я возьму печенье.

Он повернулся и пошел прочь.