Вилла синьора Вергадора находилась в живописной долине, раскинувшейся между двумя из бесчисленных каменистых холмов, разбросанных по всем окрестностям, словно какая-то гигантская псина изрыла их, норовя докопаться до столь же огромной косточки. Причем в отличие от большинства подобных долин, через которые они проехали, эта была еще и зеленой. Вилла располагалась в оливковой роще, и по одну сторону от дороги к ней между деревьями, поблескивая, бежал ручей. Само здание выглядело скромным и очень старым — пожелтевшая штукатурка отставала от древней кладки, глубокие окна скрывались за коваными решетками, а над тусклой терракотовой черепицей кровли возвышалась башенка.

Финн припарковалась перед парадным входом, и когда они с Хилтсом вылезли из машины на яркий, теплый солнечный свет, стали слышны мягкое журчание ручья и шелест ветерка в кронах пирамидальных тополей, обступавших дом, словно часовые, и гораздо более высоких, чем сучковатые старые оливы, наверное, ровесницы этой виллы.

Они остановились перед массивной дощатой дверью, и Финн потянула за цепочку колокольчика. Откуда-то из глубины донесся слабый звон, а потом шарканье приближающихся ног. Наконец дверь со скрипом приоткрылась и в проеме появился ни дать ни взять итальянский Дж. Р. Р. Толкиен, в ермолке, нахлобученной на копну непослушных серебристых волос, с мешками под поблескивающими глазами и розовыми щечками, основательно обвисшими по обе стороны по-женски мягко обрисованного рта. На лбу хозяина виллы красовались сдвинутые наверх очки в ярко-красной оправе, а одет он был в коричневый вельветовый костюм, слишком теплый для лета, в комплекте с жилетом, белой сорочкой и галстуком. Из кармашка на жилете свешивалась часовая цепочка. При этом на ногах у него были бархатные домашние туфли.

— А, — радостно сказал хозяин виллы, — вы та американская пара.

— Откуда вы узнали? — спросил Хилтс.

— Мне позвонил Альберто из муниципалитета, — ответил старик, все еще улыбаясь. — Ему кажется, будто каждый американец — это продюсер из Голливуда, который ищет новых звезд.

Он посторонился и приглашающе повел рукой.

— Проходите, пожалуйста. Меня зовут Абрамо Вергадора.

Вергадора провел их через несколько не перегруженных обстановкой комнат с высокими потолками, и они оказались в помещении, которое, очевидно, было главным в этом доме, — в библиотеке, заставленной книжными шкафами и стеллажами. Каменные полы были Устланы персидскими коврами. Прочая обстановка состояла из дюжины стульев и кушеток и нескольких столов. Почти на всех этих предметах мебели высились стопки книг. Увязанные в пачки книги лежали и на полу. В комнате пахло бумагой, кожей, сигарным дымом и пеплом от находившегося в углу огромного камина.

Финн замерла — на каминной доске красовался тот же герб, который она видела и на кольце Педрацци, и на уголке старинного носового платка, в который был завернут золотой медальон.

— Это герб рода Педрацци, — промолвила она.

Вергадора посмотрел на нее с любопытством.

— Нет, не совсем так, — сказал он. — Однако чрезвычайно удивительно, что вы вообще об этом знаете.

— Но Лючио Педрацци использовал именно этот герб, — настаивала она.

— Верно, хотя его семья не имела на него права, — невозмутимо возразил Вергадора. — Но прежде чем мы продолжим нашу дискуссию, позвольте предложить вам чай или кофе. Лимонад? Что-нибудь еще? Сам-то я, — улыбка старика сделалась еще шире, — пью только «Доктор Пеппер», но для гостей держу и кое-что покрепче. Мартини? Бренди «Александр»? К сожалению, это единственные два американских коктейля, которые я способен смешать, а домашней прислуги, которая занимается уборкой и стиркой по четвергам, у меня нет.

— Кофе было бы славно, — сказала Финн.

— Конечно, — кивнул Хилтс.

— Замечательно, — просиял Вергадора.

Он повернулся и торопливо удалился, шаркая домашними туфлями.

— Он сумасброд, — заметил Хилтс. — Славный сумасброд, но все равно чокнутый.

— Мне больше нравится слово «эксцентричный», — сказала Финн с улыбкой и принялась рассматривать книги. — У него здесь есть все, от «Ада» Данте до «Остановки» Стивена Кинга.

— Не такое уж большое расстояние, если подумать, — отозвался Хилтс, опустившись в одно из уютных кожаных кресел и глядя на продолжавшую осматривать книги девушку.

— Что ты думаешь об этой вещице Педрацци?

— Жду не дождусь его объяснения, — ответила финн.

— Он еврей, — стал размышлять вслух Хилтс, — это несколько странно.

— Вилла называется «Вечный жид». Вообще евреи проживают в Италии тысячи лет.

— Об этом не слишком многие знают.

— Фиорелло Ла Гардия был итальянским евреем. Модильяни, художник, был евреем. По-моему, Оливетти, малый, который изобрел пишущую машинку, был евреем.

— Да. Его звали Камилло Оливетти, — произнес Вергадора, вернувшийся в комнату с подносом.

Кроме кофе на подносе стояла фарфоровая ваза с одним-единственным бутоном розы. Хозяин опустил поднос на стол.

— Я знал его сына, Адриано, довольно неплохо, — продолжил старик. — В войну мы с ним вместе комфортно отсиживались в Лозанне, изображая из себя изгнанников. Не будь он так богат, наверняка стал бы коммунистом. Я уверен.

Он умолк и мечтательно улыбнулся.

— Вы знаете, они ведь единственная компания, до сих пор производящая пишущие машинки. Я чувствую себя уютнее в мире, где у людей есть не только органайзеры и компьютеры.

Он взглянул на Финн:

— Сливки? Сахар?

— Нет, спасибо, — ответила она.

— И то и другое, — сказал Хилтс.

Вергадора налил кофе и, когда Финн заняла место за столом напротив него, передал чашки гостям.

— Расскажите мне о Педрацци и гербе, — попросила Финн.

— Расскажите мне, почему вы хотите знать, — ответил Вергадора.

Ответил за нее Хилтс:

— Несколько дней тому назад мы нашли его высохший труп в пещере в Ливийской пустыне. Кто-то выстрелил ему в голову.

— Как замечательно, — произнес снова просиявший старик. — Конец, о котором можно только мечтать. В том смысле, что покойный был дурным человеком и вполне это заслужил.

Он сделал маленький глоток кофе и, прищурившись, посмотрел на розу. Потом слегка поправил стебель.

— Вы нашли останки и того мерзавца Дево?

— Нет, тело Педрацци покоилось в старом саркофаге, — ответила Финн. — Кроме него в пещере мы нашли останки нескольких английских солдат, погибших позже.

— Жаль. Как ребе, я должен быть выше этого типа мышления, но порой закрадывается непрошеная мысль о том, что некоторых людей следовало задушить при рождении. Пьер Дево занимает одно из первых мест в моем списке.

— Вы так и не объяснили насчет герба, — настойчиво повторила Финн.

— А что вы делали посреди Ливийской пустыни?

— А вы всегда отвечаете на вопросы вопросами?

— Это обычная манера ребе, дурная привычка, но полезная, — отвечал Вергадора с очередной доброжелательной улыбкой. — Она дает старому человеку время подумать. Я ведь не так быстро соображаю как вы, молодые люди.

— Так все-таки что там с гербом, — гнула свое Финн.

— Три руки, держащие полумесяцы, три пальмы и вздыбившийся геральдический лев. Педрацци, при его ограниченности, не увидел в этом никакой гебраистики, хотя некогда герцогство Лорро, центр которого находился примерно там, где сейчас оливковая роща, принадлежало моим предкам. Первым носителем титула был ди Леви Вергадора ибн Лорро, получивший его от королей Ломбардии в двенадцатом веке. Если бы Педрацци провел соответствующие исследования, он бы понял, что полумесяцы, пальмы и открытые ладони это геральдические знаки, указывающие на иудейскую веру. Я был последним герцогом Лорро, правда, итальянские титулы к тому времени мало что значили в каком бы то ни было реальном смысле, но в тридцать восьмом году Муссолини решил последовать примеру Гитлера, и евреи на время стали персоной нон грата. К тому времени я жил за пределами Италии, но в мое отсутствие они лишили меня титула, этого дома и той земли, что оставалась. Ее отдали Педрацци как подарок самого дуче, и этот негодяй возомнил себя настоящим герцогом. Стал помещать герб везде, где мог.

— А вы, значит, уехали в Швейцарию, в Лозанну, — вспомнила Финн.

— А потом, после войны, в Америку, потом в Канаду, потом в Израиль на некоторое время. Но я настолько итальянец, насколько и еврей, и стал тосковать по Родине. Услышал, что вилла продается, и заново выкупил собственное достояние. Педрацци успел тут наследить — назвал усадьбу «Вилла Педрацци» и велел вырезать эти слова на фасаде, но я все подчистил.

— Возвращение домой Вечного жида.

— Что-то в этом роде, — кивнул Вергадора.

Он допил свой кофе, поставил чашку на поднос, откинулся назад в кресле, извлек из кармана старую бриаровую трубку, зажег ее кухонной спичкой, которую достал из другого кармана, и примял табак ногтем большого пальца. А когда запыхтел, шумно выпуская в направлении окрашенного никотином потолка ароматические кольца, то приобрел еще большее сходство с Толкиеном.

— Однако, — сказал он, — увидев мой фамильный герб на каминной доске, вы удивились, из чего следует, что сюда вас привело нечто иное. А поскольку вы американцы и недавно побывали в Ливийской пустыне, могу предположить, что вам довелось принять участие в так называемой археологической экспедиции Рольфа Адамсона, о которой так много говорилось в последнее время в новостях. Да?

— «Так называемой»? — удивилась Финн.

— Рольф Адамсон имеет у археологов такую же репутацию, как человек, который роет выгребную яму прямо в собственном саду.

— Вижу, вы не упустите случая поделиться своим мнением, — хмыкнул Хилтс.

— Археология — это серьезное дело, молодой человек, — сказал Вергадора, используя черенок трубки, чтобы подчеркнуть свою мысль. — Как сказал кто-то когда-то: «Черновик прошлого зачастую представляет собой дорожную карту будущего».

— Если не знаешь, где ты был, то как можешь знать, куда направиться? — ответил Хилтс.

На сей раз рассмеялся старик.

— Тот, кто забывает прошлое, обречен повторять его.

— А как насчет этого: «Археология — это поиски фактов… а не истины. Если вы ищете истину, то дальше по коридору будет аудитория, где доктор Тайри читает курс философии», — процитировал Хилтс.

— Теперь вы смеетесь надо мной, — заявил Вергадора, пуская дым и улыбаясь еще шире.

— Вы оба сумасшедшие, — сказала Финн.

Она полезла в карман, достала старый портсигар и подтолкнула его по столу к седовласому хозяину. Тот, задержав на миг взгляд на изображении женщины, открыл портсигар, развернул бумажную салфетку, которой девушка заменила старый платок Педрацци, и, бережно взяв пальцами поблескивающий медальон, стал внимательно рассматривать его с одной и с другой стороны.

— Вот причина, по которой мы приехали в Венозу, — объяснила Финн.

— Боже мой! — пробормотал старик.

— Что вас так удивило?

— Молодой Люцифер Африканский и его мифический легион.

— Мифический?

— Надежных доказательств реальности существования самого этого человека, не говоря уж о его легионе, очень мало. Когда Рим пал, к сожалению, вместе с ним пал и его бюрократический аппарат, включая летописцев. Имеются разрозненные ссылки там и сям, но все это не более чем намеки. Так или иначе, по скудным сведениям, этот легионер служил в Иудее во времена Иисуса, а некоторые утверждают, будто именно он охранял гробницу Христа и был свидетелем Воскрешения. Одни считают его прототипом героя романа Ллойда Дугласа «Плащаница», другие верят, что именно он увел в пустыню пропавший легион, а Алмаши верил, будто как раз с ним связаны легенды о светловолосых, голубоглазых людях, которые были хранителями Зерзуры.

— Иными словами, он был тем, кем вы хотите его видеть.

— В общем, да. Хотя, — старик снова бросил взгляд на медальон, — эта вещица может послужить тому, что он из мифологического персонажа превратится в исторический. Если, конечно, она подлинная.

— Как можно определить, подлинная она или нет? — спросил Хилтс.

— С трудом. — Старик пожал плечами. — Изделия из золота всегда трудно датировать. Металл очень стоек к воздействиям времени, и человеку, изучившему эпоху и владеющему методикой литья и чеканки того времени, ничего не стоит изготовить предмет, способный сойти за подлинник.

— Медальон находился в кармане Педрацци, когда мы нашли его тело.

— Ну тогда с происхождением все ясно, — хмыкнул старик. — Если и был человек, которого можно было бы по праву обвинить в фальсификации данных, так это он. — Старик покачал головой. — Ну а самое главное, существуют и другие легенды.

— Что за легенды?

— Легенды о люциферианах и Евангелии от Люцифера.

— Люциферианах?

— Это что-то сатанинское, — сказал Хилтс.

— Пожалуйста, продолжайте, — вздохнула Финн.

— Люцифериане представляли собой схизматическое течение внутри католической церкви, имевшее распространение в конце четвертого века. Они следовали учению человека по имени Люцифер Кальярский, который был епископом Сардинии. Некогда Люцифер был последователем Ария, видного теолога, утверждавшего, что Иисус являлся не единосущной ипостасью Бога, а лишь Его смертным воплощением. Некоторые деятели, Педрацци в их числе, видели связь между поминавшимся Люцифером Африканским и Люцифером Кальярским, епископом. Отголоски всего этого можно обнаружить у тамплиеров и масонов, ну а Педрацци, само собой, приветствовал подобные домыслы, поскольку многое из этого сопрягалось с мифологическими основами нацизма. Всеми этими глупостями, связанными с Беовульфом, Вагнером и сверхчеловеком. Например, Педрацци на полном серьезе пытался выявить связь между епископом Арием и «арийцами», расистским термином, изобретенным сумасшедшими вроде графа де Гобино и его английского друга Хьюстона Стюарта Чемберлена.

— Никогда не слышал ни о том ни о другом, — сказал Хилтс.

— А Гитлер слышал. Он использовал «Опыт о неравенстве человеческих рас» Гобино как основу для написания «Майн кампф» и подготовки «окончательного решения». В этой книжонке, в частности, предлагается реализованная нацистами на практике концепция концентрационного лагеря. Может быть, мы и обязаны французам лозунгом свободы, равенства и братства, но, увы, боюсь, первым нацистом тоже был вовсе не немец, а француз. Чемберлен был его последователем, утверждавшим, в частности, что Христос никак не мог быть евреем. Гитлер назвал своего хорошего друга герра Чемберлена пророком рейха.

— Как проповедника превосходства белой расы, — добавила Финн.

— Да, — кивнул старик.

— Что вы знаете о человеке, который был с Педрацци, когда тот исчез, об этом Дево? — спросил Хилтс.

— Еще один француз. Получил образование в Библейской школе в Иерусалиме. Стал личным секретарем кардинала Маглионе, когда тот был папским нунцием во Франции, и оставался доверенным лицом этого прелата впоследствии, когда тот, в понтификат Пачелли, Папы Пия Двенадцатого, стал государственным секретарем Ватикана. И, что достаточно интересно, главой Папского института христианской археологии.

— А что именно это значит? — спросила Финн.

— Дево имел непосредственное отношение ко всем археологическим проектам, затевавшимся церковью. А в те времена, как теперь хорошо известно, некоторые влиятельные представители Ватикана искали археологическое подтверждение теориям, провозглашавшимся Гитлером и Муссолини. Копье Судьбы, ковчег Завета, Ультима Туле, Атлантида и тому подобное. Вдобавок некоторым церковникам большие опасения внушала перспектива создания в Палестине еврейского государства: Дево и многие другие францисканцы боялись, что, если это произойдет, их гегемонии над Святой землей придет конец. — Старик, посасывая трубку, многозначительно улыбнулся. — К тому же, что делает нашу историю еще интереснее, и Маглионе, босс Дево, и сам Дево, и Педрацци были рыцарями Мальтийского ордена.

— Кто они были? — переспросил Хилтс.

— Вы, наверное, видели фильм «Крестный отец»?

— Конечно.

— Наш друг Тони Монтана из муниципалитета в Венозе может наизусть цитировать целые куски из всех трех картин. А вы помните тот эпизод, где Аль Пачино получает медаль?

— Смутно.

— Это крест Святого Себастьяна. Получивший такой крест становится мальтийским рыцарем. Это показательно, я думаю.

— Это что-то наподобие тамплиеров? — спросила Финн.

— Вообще-то это и есть тамплиеры. При возникновении ордена изначально часть братии, госпитальеры, служившие в лазарете, носили черное, а воины, охранявшие паломников, — белое, на манер цистерцианцев.

Хилтс с сомнением покачал головой:

— Все это смахивает на «Код да Винчи» Дэна Брауна, разве не так?

— Возможно, — кивнул Вергадора, — только мы говорим не о романе, а о действительности и о людях, воспринимавших все это более чем серьезно. В последние годы братство Святого Себастьяна вернулось к своим изначальным истокам — стало организацией фанатиков, обученных не хуже ваших морпехов и приученных к слепому повиновению. У них даже есть свой сайт: www.Christiansoldiers.org. Это не те люди, к которым можно относиться легкомысленно.

— Судя по всему, они могли бы быть друзьями Рольфа Адамсона, — сказал Хилтс.

— Они, безусловно, исповедуют ту же самую базовую философию, — согласился старик. — А это логически приводит к последнему пласту мифологии, связанной с вашим легионером, Люцифером Африканским.

Вергадора потянулся и коснулся медальона.

— Кто-нибудь из вас знает историю о семи спящих отроках?

— Никогда об этом не слышал, — сказал Хилтс.

Финн лишь покачала головой.

— А ведь это, несомненно, первоисточник вашей национальной легенды о Рип ван Винкле. Григорий Турский писал об этом в шестом столетии, но сама история была известна гораздо раньше. Она существует в нескольких версиях, но базовая канва такова: семеро юношей во время правления римского императора Деция отказались исполнить его указ отречься от своей веры в Воскрешение и были замурованы в пещеру, где, однако, не умерли, а проспали чудесным образом два столетия, проснулись, показав тем самым, что Воскрешение во плоти возможно, а потом заснули снова до явления Мессии. И по сей день эти семеро праведников спят в пещере, полной несметных сокровищ, где-то за Западным морем.

— За Западным морем? — переспросил Хилтс.

— В Америке, — подсказала Финн.

— Именно, — кивнул старик.

— Пещера сокровищ в Соединенных Штатах — это, наверное, и есть пунктик Адамсона.

— И его деда, преподобного Шуйлера Гранда.

— Вы слышали о нем? — изумился Хилтс.

— Мой мальчик, — добродушно сказал старик, — если ты прожил достаточно долго, твой слух начинает ухудшаться, зато выясняется, что наслушался ты многого.

Финн рассмеялась этой маленькой шутке, но невольно вспомнила Артура Симпсона в своем гостиничном номере и его предостережение насчет сенатора Джимми Джудда, Меча Господня, и военизированной организации «Десятый крестовый поход».

Хилтс встал.

— Извините, кофе дает себя знать. Могу я воспользоваться вашими удобствами?

— Конечно. Это дальше по коридору, мимо кухни. — Хозяин поднялся. — Я покажу вам.

— Спасибо, я найду, — отозвался Хилтс.

Он вышел из комнаты.

Финн посмотрела на поблескивавший медальон на столе перед ней. Связи начали становиться пугающе очевидными, но последнее намерение оставалось неясным. Какова во всей этой истории конечная цель Рольфа Адамсона и насколько далеко он готов пойти, чтобы ее достичь?

— А чего ради этот Дево мог убить Педрацци? — спросила Финн. — Что он получал?

— Молчание, я думаю, — пробормотал Вергадора. — У него явно были другие задачи.

— Интересно, выбрался ли он из пустыни живым. От самолета остались одни обломки.

— Не исключено, что он заранее подготовился к убийству Педрацци, — предположил старик, взял спичку и заново разжег потухшую трубку. — Тогда у него могло иметься под рукой транспортное средство.

Вернулся Хилтс.

— В такой ситуации его спасение вполне вероятно, — сказал он, снова усевшись. — Имея в наличии подходящую машину и запас воды, человек, хорошо знающий пустыню, скорее всего, в ней бы не пропал.

— Дево сопровождал Алмаши в одной экспедиции состоявшейся в промежутке между двумя войнами, и участвовал в нескольких экспедициях Багнольда.

— Багнольда?

— Человека, который организовал группу пустынных рейдов — помните тех людей в пещере со скорпионами?

— Совершенно верно, — сказал Вергадора. — Дево и Ральф Багнольд вместе учились в Кембридже. Там они и познакомились.

Кембридж, подумала Финн. Артур Симпсон, ее отец, Дево и этот человек, Багнольд, — все связаны с Кембриджем. Были ли и другие связи? Ей пришла в голову еще одна мысль, весьма далекая от Кембриджского университета.

— А сам Лючио Педрацци, он из Венозы?

— Интересный вопрос, — отозвался Вергадора. — И ответ на него таков: нет. Семья Педрацци — выходцы из Папской области. Его предки были чиновниками в коммуне Понтекорво, к югу от Рима, пока Наполеон не вышвырнул их вон.

— Тогда зачем он явился сюда? Было ли что-то между вашими семьями?

— Я, во всяком случае, не в курсе. Но точно знаю, что он проявлял интерес к здешним еврейским катакомбам.

— А Дево?

— Он изучал надписи в бенедиктинском аббатстве. Аббатство и церковь Троицы построены на развалинах катакомб. — Старик скорчил кислую физиономию. К сожалению, доступ контролируется Ватиканом. Считается, что получить разрешение можно, обратившись в соответствующий офис в Риме, но на практике там, когда бы вы к ним ни сунулись, такие обращения «временно не рассматриваются». Это «временно» продолжается постоянно, сколько я помню.

— А мог быть Люцифер Африканский похоронен там?

— Если он был евреем, что сомнительно. Легат или трибун Римского легиона обычно принадлежал к классу сенаторов, а не к группе, чтящей Моисеев закон.

— Ох, у меня от всего этого голова пошла кругом, — вздохнула Финн. — Слишком много информации сразу.

Она не лукавила, хотя причиной ее головокружения и растущей тревоги кроме переизбытка сведений являлись также усиливающиеся подозрения насчет Вергадоры, не говоря уже о клубах дыма от стариковской трубки.

— По-вашему, нам нет смысла пытаться попасть в катакомбы? — спросил Хилтс, проигнорировав высказывание Финн.

— Решительно никакого, — ответил старик. — Если только вы не обладаете исключительными познаниями в палеографии — древнегреческой, латинской — и не знакомы с одним редким вариантом арамейского письма. Единственным, кто знал катакомбы достаточно хорошо, был старик по имени Мюллер, один из моих учителей. Даже Дево, как я могу судить, имел о них лишь поверхностное представление.

— Значит, мы зашли в тупик, — сказала Финн.

Единственное, что ей сейчас хотелось, — это уйти и на досуге как следует поразмыслить обо всем случившемся за несколько последних дней.

— Может быть, и так, — согласился старик. — Это, конечно, в первую очередь зависит о того, чего вы пытаетесь достичь, — Мы, например, хотим узнать, почему всех так интересует Люцифер Африканский, — сказал Хилтс. Он встал, подошел к столу и, убрав медальон в портсигар, защелкнул крышку. — Интересует настолько, что из-за чего-то, с ним связанного, убивают людей; убивали более полувека назад и готовы убивать сейчас.

Он отдал портсигар Финн, которая положила его обратно в карман.

Вергадора посмотрел на них поверх очков с другой стороны стола, вынул трубку изо рта и стал приминать табак в ее чашечке желтым от никотина большим пальцем.

— Советую вам бросить ваши поиски пока они не закончились для вас так же печально, как для Педрацци, — предостерег седовласый джентльмен, и впервые в его голосе прозвучали нотки, жестковатые для профессора-пенсионера. Предостережение прозвучало скорее как угроза, причем угроза, за которой таилось нечто мрачное. — Старые тайны как старые раны — они гноятся.

— И давно вы работаете на Моссад? — спокойно произнес Хилтс.

— Вы имеете в виду ведомство разведки и особых заданий, Институт координации? Израильскую разведку? — Старик улыбнулся. — Поверьте мне, молодой человек, я действительно не более чем отставной университетский профессор.

— Ну конечно. — Хилтс повернулся к Финн. — Я думаю, нам пора идти.

Финн встала.

— Спасибо за помощь, синьор, — сказала она и протянула руку.

Вергадора поднялся на ноги. Он пожал ей руку; хватка для его возраста была крепка.

— Вы пустились в плавание по опасным морям, — промолвил старик. — Было бы обидно пострадать в чужом бою, в котором вам не за что сражаться.

— Может быть, вы правы, — отозвалась девушка.

Его слова звучали искренне, но за ними ей снова послышалась стальная нотка угрозы. Он проводил их до двери и смотрел им вслед, пока они садились во взятую напрокат машину и когда ехали по длинной подъездной дороге, проходящей между тополями и через древнюю оливковую рощу. Потом старик повернулся и ушел обратно в дом.