Сначала они ехали по задымленной дороге, тянувшейся над обрывом вдоль Нила, потом свернули в сторону от реки и острова Рода, проследовав по широкой и почти пустынной автостраде Салах Салим. По правую руку тянулись пустыри и заброшенные строительные площадки, слева располагался Телаль Зеном, район, опустошенный разрушительным землетрясением 1992 года. Все это напоминало засушливый вариант декораций к картине «Бегущий по лезвию бритвы». Электрические кабели, как толстые черные змеи, пробегали через верхушки крыш, тарелки спутниковых антенн свисали с минаретов.

Они свернули с Салах Салим у съезда Аль-Квадирайя и, сбросив скорость, углубились в замысловатый лабиринт дорог и проулков, пересекавших во всех направлениях осыпающийся, дурно пахнущий некрополь. Какую-либо ориентацию в этом море могил и надгробий Финн потеряла за считанные секунды.

Мотоцикл остановился перед круглым зданием мечети с изящно вырезанными в форме слезинок окнами. Оно было возведено поверх огромной толстостенной гробницы, а рядом раскинулось хаотичное скопище ветхих развалюх, каких-то клетей и коробок, больше походившее на курятник, чем на место обитания человека. Когда Финн слезла с мотоцикла и сняла шлем, глаза ее тут же защипало. Воздух здесь был еще более загрязненным, чем в городе, поскольку ко всему прочему добавлялась еще и взвесь мельчайшей серовато-белесой пыли, моментально забившейся в носоглотку. К счастью, Хилтс припас хирургическую маску, которую Финн, приняв от него, надела с облегчением и благодарностью. Вторую такую же маску немедля нацепил сам Хилтс.

— Дышать воздухом Каира — все равно что выкуривать по полторы пачки сигарет в день, — заявил он.

— «Кэмел»? — с невинным видом осведомилась Финн.

— Очень остроумно. Не снимай маски.

Он положил шлем в багажную корзину и отправил туда же шлем Финн. Тем временем вокруг них собралась толпа детворы — мальчишек разнообразнейшего роста и возраста. Дети обступили американцев со всех сторон и, как ни странно, молчали.

— Что им нужно? — спросила Финн.

— Что угодно, что у тебя есть, — ответил Хилтс. — Они попрошайки.

Правда, на обычных крикливых, назойливых, но безобидных оборванцев эти сбившиеся в злобную стаю волчата походили мало. В их темных глазах горела ненависть ко всем, получившим от жизни больше, чем они, то есть, по существу, почти ко всему остальному миру. Самый рослый из них, припорошенный, как и прочие, сероватой пылью парнишка в грязной, обтягивающей голову шапочке, рваных шортах и линялой розовой футболке с надписью «Счастливчик», держал одну руку в кармане штанов, тогда как в другой сжимал увесистый, размером с кулак, булыжник.

— Шу исмак? — спросил Хилтс, сделав шаг вперед.

— Бакир, — ответил мальчик, поднимая камень.

— Прелестно, — пробормотал Хилтс.

— Что?

— Его зовут Бакир. На арабском это значит «вскрывающий».

— У нас неприятности?

— Ну, мне ничего не стоит оставить им тебя и скорехонько смыться.

— Я серьезно, — сказала Финн.

— Я тоже, — откликнулся Хилтс, но она заметила мимолетную улыбку.

Он полез в карман джинсов и кинул мальчику две монетки, одну за другой. Тот поймал обе, но для этого ему пришлось выпустить камень. Хилтс снова заговорил с ним по-арабски, и мальчик кивнул.

— Шукран, — сказал ему Хилтс и перевел для Финн: — Это «спасибо». Хорошее слово, тебе стоит запомнить. А еще «саадни».

— Что значит «саадни»? — спросила Финн, пытаясь выговорить слово так, как Хилтс.

— «Помогите».

Хилтс открыл подвешенную к багажнику суму, извлек пару видавших виды фотоаппаратов «Никон», перекинул их через плечо и, взяв Финн под локоть, повел ее прочь от окруживших мотоцикл мальчишек.

— Ты что, решил оставить свой мотоцикл без присмотра? — удивилась Финн.

— Как это — без присмотра? А Бакир на что? Я дал ему пятьдесят пиастров — это примерно десять центов — и пообещал еще пятьдесят фунтов, если он постережет машину до нашего возвращения. Получается около Доллара — больше, чем он заработает за день на улицах, не будучи сариком — карманным воришкой, промышляющим среди туристов.

— Ты доверяешь ему?

— Он не осмелится обмануть меня. Я сказал ему, кто хозяин этого мотоцикла.

— И кто же это?

— Одна моя знакомая, владеющая дилерским агентством на Замалеке — это большой остров, который можно увидеть с твоего балкона. У нее есть шесть братьев.

— А кто они? — спросила Финн, уже поняв, к чему все клонится.

— Буколы, — ответил Хилтс. — Бандиты. Самая влиятельная банда в Каире.

— Бандиты. Звучит романтично.

— Это как посмотреть. В Египте преступность не так чтобы процветает. Часто случаются только аварии на дорогах, но Каир — главный перевалочный пункт для героина, переправляемого из Юго-Восточной Азии в Европу и Соединенные Штаты. То же самое относится к незаконно добытым алмазам — их везут из Сьерра-Леоне в Антверпен. Нигерийцы используют Каир для отмывания денег в колоссальных масштабах. Здесь огромный рынок пиратского программного обеспечения — семьдесят процентов всей продукции. Ну а главное, то, что приносит миллиард долларов в год, — это контрабанда похищенных артефактов. Целая индустрия. Я уже не говорю о пятидесяти тысячах профессиональных карманных воров и сотне тысяч мелких воришек.

— Значит, наш друг Бакир знает, кто такие эти буколы.

— Вероятно, он числится в их платежной ведомости. Его родители, если они у него есть, скорее всего, похоронные торговцы.

— А это еще кто такие?

— Грабители могил нового времени. Представь себе: человек умирает, а кто-то, узнавший об этом — сосед, полицейский, кто угодно, — сообщает о его смерти похоронным торговцам. Шайка ребят вроде Бакира отправляется туда, где жил этот человек, и, прежде чем о его кончине узнают родственники, обчищают это место. Большая часть одежды, которая продается на здешних рынках, снята с покойников.

— Ничего себе!

— У мусульман более спокойное отношение к мертвым, чем у христиан. Они почитают своих предков, даже любят их, а потому не считают, что их следует похоронить и забыть. Но не видят кощунства в том, чтобы позаимствовать у мертвеца то, что ему уже не потребуется. Практичный подход, вот и все.

Они остановились у импровизированного прилавка, представлявшего собой натянутый между двумя гранитными урнами кусок рванины. Под этим навесом в пыли сидела на корточках женщина с закрытым лицом, перед которой были разложены предметы одежды. Хилтс коротко с ней переговорил, потом сфотографировал ее одной из камер «Никон», опустился на колени и, взяв в руки выглядевшую почти новой шерстяную рубашку, спросил у торговки цену. Та ответила.

— Фунт, — сообщил он Финн. — Двадцать центов, а если поторговаться, можно еще вполовину сбросить.

Финн принюхалась к рубашке. От нее исходил болезненно-сладковатый запах.

— Это то, что я думаю, да?

— Иногда похоронные торговцы попадают к мертвым только через день или два. Она, вероятно, была на хозяине в момент его смерти.

— Не твой размер, — сказала Финн.

Хилтс положил рубашку, и они пошли дальше, все больше углубляясь в лабиринт. По мере их продвижения толпы становились все гуще, вихрившаяся пыль порошила глаза, в ушах стоял беспрерывный гомон.

Тут продавалось все: груды ломаных игрушек, разбитые пульты, старые пластиковые контейнеры, пишущие машинки, видеомагнитофоны и покрытые вмятинами колпаки для колесных дисков. Товар, по преимуществу американского производства, был навален на подстилках из грязной клеенки. Люди, как мухи, кружили над кучами одежды, поднимали блузки, нижнее белье, брюки, галстуки, рубашки, футболки и носки. Торговались о цене, порой покупали, но чаще всего шли дальше.

— Помнишь контейнеры для сбора старой одежды, которые иногда выставляются в придорожных торговых центрах?

Финн кивнула.

— Так называемые благотворительные организации продают собранное перекупщикам из третьего мира на вес, тоннами, а те перепродают вот таким торговцам для розничной продажи.

Оборванец, сидевший на табурете, при виде иностранцев возвысил голос и, перекрывая общий гомон, на поразительно внятном английском языке закричал:

— Американская леди! Джулия Робертс! У меня есть туфли для вас.

Финн остановилась. Все туфли были мужскими. Торговец поднял замшевый, двенадцатого размера башмак с молнией на боку, похоже, производства шестидесятых годов.

— У него пары нет, — указала Финн.

Торговец поднял другой башмак. Легкий кожаный мокасин гораздо меньшего размера.

— Они оба черные.

Продавец улыбнулся, показав зубы цвета влажных окурков.

— Но они же не парные.

— Продам со скидкой, за полцены, — прокаркал торговец обувью, а когда Финн повернулась, крикнул ей вслед:

— Мисс Джулия Роберте, я люблю вас!

Они свернули за угол и двинулись по короткому проулку меж оштукатуренных склепов и приподнятых саркофагов.

— Мы подходим к звериному рынку, — заметил Хилтс. — Место экзотическое, но порой не самое приятное.

Неожиданно налетевший порыв ветра заставил Финн прищуриться из-за полетевшего в глаза облака пыли, а заодно сморщиться — в ноздри ударил запах крови и требухи, перебивавший даже гнилостный смрад разлагающихся отходов и текущих по узким канавам сточных вод. Следом за запахами явились и звуки: безумная смесь блеяния, кудахтанья, лая, хрюканья, визга, обезьяньих воплей и еще невесть чего.

Мимо нее, задев, прошла женщина, несшая большую синюю коробку с надписью «Уол-Март» по боку. Финн скользнула беглым взглядом по ее товару, и у нее перехватило дыхание: коробка была заполнена потрохами, плавающими в жиже из крови и прочих органических жидкостей. А рядом с тропой стояла большая клеть с песчаными черепахами, причем находившиеся внизу были раздавлены весом верхних.

Кроме того, на глаза ей попался стеклянный аквариум, битком набитый неподвижными, ошалевшими от жарищи и пыли змеями, некоторые были толщиной с детскую руку. В очередном боковом проулке девушка приметила детей, скакавших вокруг стоявшего посреди пятнышка пожухлой растительности пугала. Оно красовалось в темно-синем бархатном смокинге, полосатых пижамных брюках и парике с дредами, поверх которого была нахлобучена старая твидовая кепка. Приглядевшись, Финн увидела, что одежда висела на иссохшем трупе, прикрученном проволокой к металлическому столбу: грязный коричневый скелет все еще удерживался высушенными веревками из сухожилий и мускулов. Лицо пугала было черным и прогнившим. Финн в отвращении отвернулась.

— С тобой все в порядке? — спросил Хилтс. Девушка сглотнула подступившую к горлу желчь.

— Все в порядке, — ответила она.

За мясным рынком во внутреннем дворике, окруженном тремя незатейливыми склепами, были выставлены чучела, изготовленные из шкур тех же животных, каких в нескольких ярдах отсюда продавали живыми. Только выглядели они, с оскаленными зубами и выпученными стеклянными глазами, злобно и устрашающе, а некоторые вдобавок представляли собой странные гибриды — гусей с лисьими ушами, собак с пересаженными обезьяньими головами, ярких попугаев с распростертыми орлиными крыльями.

— Кто покупает этих уродцев?

— В таком большом городе на все найдется покупатель, — ответил Хилтс, пожимая плечами и ухмыляясь. — Нью-Йорк с пирамидами.

Толпа несла их вперед, как сплавной лес по течению, но Хилтс неуклонно сдвигался сам и оттеснял девушку к одной стороне.

— Куда теперь? — спросила Финн.

— Туда, — ответил он, указывая.

Она увидела еще одну площадку, загроможденную горами товаров, на сей раз преимущественно из военного снаряжения. Противогазы, пустые снарядные гильзы, не менее сотни пар сапог времен Второй мировой войны для переходов по пустыне, канистры из-под бензина, даже маленькая пушка с раздробленным дулом, реликт какой-то давно забытой битвы.

Хилтс скользнул в узкую улочку впереди Финн, и они разделились. В этот момент седовласый, дочерна обожженный солнцем нищий заковылял к ней, переставляя ярко-розовую пластиковую ногу и выкрикивая что-то по-арабски. Его искаженное яростью лицо походило на злобную маску. Она отпрянула, но отступать было некуда: толпа сзади напирала, тесня ее в еще более узкий проход. Вдобавок Хилтс пропал из виду.

Неожиданно Финн осознала, что осталась одна.