Повидать профессора Вануну они смогли только ранним утром. Его лечащий врач из университетского медицинского центра Хадассах, человек средних лет по фамилии Мензер, рассказал, что археологу сломали нос, руку и несколько ребер. Кроме того, у него обнаружили трещину в черепе. И это не считая мелких ушибов, ссадин и кровоподтеков. Еще бы немного, и он не выжил бы.
— Другими словами, его отделали, как сноп на молотилке, — сказал Мензер, буравя их пристальным взглядом.
Несомненно, он задавался вопросом: знали ли они, почему такая неприятность произошла со скромным профессором-археологом, работавшим допоздна в своей лаборатории?
Исидор Ландсман тоже поглядывал с любопытством. Подвозя их в хирургическое отделение Маунт-Скопус в университетском городке Хадассы, полицейский поинтересовался, почему в журнале охраны факультета археологии среди сегодняшних — вернее, уже вчерашних — записей кроме фамилии профессора Вануну записаны только их имена? Почему они были с профессором в лаборатории? Каковы их отношения? Где они были перед посещением университета? Куда отправились после того, как оставили профессора, и все ли было с ним в порядке? И несколько раз прозвучал вопрос: кто мог избить профессора Вануну до полусмерти и бросить его умирать на цементном полу полуподвального помещения?
Холлидей и Пэгги придерживались заранее выработанной версии событий. Они прибыли в Израиль по совету профессора Стивена Брейнтри из центра исследований Средневековья университета Торонто, чтобы проконсультироваться с Вануну по поводу одного экспоната из наследства Генри Грейнджера. То, что Холлидей — заслуженный ветеран и преподаватель академии Вест-Пойнта, казалось, успокоило коренастого полицейского, но не отбило охоту задавать вопросы. В конце концов он оставил их в покое, напоследок настоятельно порекомендовав никуда не выезжать из города.
В семь тридцать утра им позволили войти в палату Вануну. Она ничем не отличалась от любой больничной палаты, виденной когда-либо подполковником. Пол покрыт темной виниловой плиткой, кремовые стены и достаточно широкая, чтобы провезти каталку, дверь.
На стене блестела зловещая синяя кнопка с табличкой «Тревога». В палате стояли две кровати. Ближняя к двери пустовала. Раффи лежал на койке возле окна, из которого открывался вид на город с высоты пятого этажа и синее южное небо. Пахло мастикой для пола и спиртом. За широким окном, выходившим в коридор больницы, сновали люди с букетами цветов и бумажными пакетами в руках.
Профессор походил на мертвеца, восставшего из ада. Огромные черно-лиловые круги вокруг глаз, опухшие и едва-едва открывающиеся веки. Лиловые, раздутые губы вызывали воспоминание о жителях африканского континента. Голова археолога была перевязана, белая полоска пластыря тянулась поперек переносицы. Левую его руку доктора заключили в гипс. Отовсюду торчали какие-то проводки и трубки.
Гудели сложные приборы, мелькали цифры на экранах. Несколько капельниц гнали лекарства в кровь профессора. Тощий медбрат Жозеф с грубым шрамом на подбородке со славянским акцентом заявил, что у них не больше получаса на посещение больного, подозрительно зыркнул исподлобья и вышел.
Вануну был в сознании, но казался осоловелым от лекарств, которыми напичкали его врачи. Когда они подошли к его кровати, профессор еле-еле улыбнулся распухшими губами. Вместо верхних резцов у него во рту торчали обломки с зазубренными краями. Должно быть, поэтому он шепелявил.
— Я бы поцеловала вас, но боюсь причинить лишнюю боль, — сказала Пэгги, пододвигая поближе стул и усаживаясь.
Она погладила накрытую простыней ногу Раффи. Он улыбнулся сильнее. Но выглядело это жутковато, будто его губы вот-вот лопнут. Холлидей поежился.
— Я чувствую себя вполне сносно, — прошепелявил Вануну. — Ну, разве что слегка проголодался.
— Это хороший признак, — улыбнулась Пэгги.
— Что произошло? — напрямую спросил Холлидей.
— Я изучал свиток, когда в лабораторию вошли трое парней. Это случилось в половину одиннадцатого или немного позже. У одного из них в руках был дипломат, и он сразу забрал части свитка, а двое других начали меня колотить. Причем один пользовался железной трубой, завернутой в ткань, а второй работал исключительно кулаками.
— На кого они похожи?
— Обычные люди. Крепкого телосложения. Возможно, спортсмены.
— Военные?
— Может быть. Я бы не сказал, что они коротко подстрижены. За исключением того, который с дипломатом. Он бритый наголо. Или лысый.
— Татуировки? — Холлидей вспомнил о мече, обернутом лентой, который видел на запястье убийцы в загородном доме Кэрр-Харриса.
— Я не разглядел.
— Акцент?
— Они по большей части молчали.
— Но хоть что-нибудь вы заметили?
Вануну задумался. Приборы тикали и гудели, лекарства капали.
— Тот, с дипломатом…
— Что? Что вы заметили?
— Он был христианином.
— Откуда вы узнали?
— Он носит на шее золотую цепь с распятием.
«В наше время кто только не носит распятие», — подумал рейнджер.
— Может, еще что-то?
Раффи снова задумался.
— Одна вещь… Глупость, конечно.
— Что именно?
— Один из парней, пинавших меня… Прежде, чем я отключился…
— Что?
— Я запомнил его ботинки. Мотоциклетные ботинки. Знаете? Ну, такие, с застежкой…
— Хорошо. Не волнуйтесь.
— Это ботинки «Рогани Бруно и Франко». Я знаю эту фирму — очень дорогая. Я всегда хотел такие. Они делают очень красивые и ноские ботинки.
— И что?
— Это итальянские ботинки. Единственное место, где их можно приобрести, — город Мачерата на Адриатическом побережье.
— Откуда вы все это узнали? — спросила Пэгги.
— Fanum Voltumnae,124 — сказал Вануну, как будто был уверен, что его поймут.
— Fanum — это храм или святилище.
Холлидей с трудом вспоминал уроки латыни Мэри-Луи Джеммил и ее угрозы лишить каникул тех учеников, кто не сумеет к концу учебного года просклонять существительные множественного числа.
— Верно, — согласился Вануну. — Там есть большой археологический раскоп. Когда-то там располагался политический и религиозный центр государства этрусков. А недалеко от Орвието в Средние века находилось место сбора крестоносцев, направлявшихся в Иерусалим. Я много раз там бывал.
— А как далеко продвинулась работа со свитком, прежде чем они явились? Смогли хоть что-нибудь прочитать?
— Я даже не сложил вместе части…
— Сколько было частей?
— Девять.
— А какой длины был весь свиток?
— Тридцать сантиметров. Я измерил все части, сложить их длины нетрудно.
— Значит, двенадцать дюймов…
— Где-то так.
— И они забрали все?
— Наверное. В тот момент мне как-то не удавалось следить за свитком, — буркнул Вануну.
Пэгги укоризненно зыркнула на Холлидея.
— Хотите пить? — спросила она Вануну.
Раффи кивнул.
На столике у койки стоял графин и пластмассовая поилка с носиком. Пэгги налила немного воды и поднесла поилку к губам профессора. Он напился и обессиленно откинул голову на подушку. Даже эта несложная процедура утомила его.
Подполковник вздохнул. Быть может, потеря свитка — намек свыше? К слишком опасной тайне они прикоснулись… Священник в переулке старого города — уже шестая жертва расследования. И это только те люди, о которых Холлидей знал. А сколько неизвестных погибло из-за меча и зашифрованного в нем послания? Без свитка дальнейший поиск становился невозможным. Они достигли конца пути. Пора отправляться домой.
— Ладно, — сказал он. — Вот что я предлагаю. Не нужно больше никуда ходить. Покупаем билеты на самолет и возвращаемся по домам.
— Значит, решили все бросить? — трагически понизил голос Вануну. — Столько трудов, такие лишения — что же, теперь все насмарку? И то, что я вытерпел — ради вас с Пэгги, между прочим, — тоже зря?
— Какая трогательная забота! — ухмыльнулся Холлидей. — Из вас бы хорошая еврейская мамочка получилась.
— Моя мама в самом деле еврейка, а яблочко от яблоньки… — пошутил в ответ профессор, но движение губ, очевидно, причинило боль, и улыбка вышла кривоватой.
— Без сведений, заключенных в свитке, дальнейшие поиски бессмысленны. — Джон пожал плечами. — Ну, разве что какой-нибудь рьяный таможенник задержит ваших итальянских грабителей… В противном случае свиток утерян для нас навсегда.
— Свиток, возможно, и утерян. Но информация с него могла сохраниться.
— Объясните.
— Рентгеновская флуоресценция. Слышали что-нибудь об этом?
— Это что-то связанное с рентгеновскими лучами? — попыталась угадать Пэгги.
— С флуоресценцией рентгеновских лучей, — поправил Холлидей.
— Да не важно… — проговорил Вануну. — Это относительно новый метод исследования. В том числе исследования археологических экспонатов. Совсем недавно его использовали для выявления скрытого текста на пергаментах. Так называемый палимпсест Архимеда. Слыхали? На средневековом молитвеннике обнаружили следы старых записей. Монахи в двенадцатом веке просто смыли записи с языческих свитков. А что поделать, пергамент в те годы был очень дорог. В начале двадцатого века под текстом христианских молитв найдены три трактата Архимеда из Сиракуз, которые ранее считались утерянными. А уже в начале двадцать первого века кто-то догадался просветить пергаменты рентгеном. И что вы думаете? Под строками, написанными великим математиком, скрывались записи размышлений оратора и философа Гиперида. Он жил и работал в четвертом веке до нашей эры…
— Это все чертовски интересно… Но чем это может нам помочь?
— Серебро, из которого сделан наш свиток, показалось мне очень ломким. Тонкие листы стали хрупкими от времени. И я подумал, что даже очень щадящая очистка может повредить изображения, которые нанесены на серебро. — Профессор захрипел, и Пэгги дала ему еще немного воды. Промочив горло, он продолжал: — Итак, прежде чем поместить части свитка в электролитическую ванну, я отнес их наверх и пропустил через рентгеновский аппарат. Одну за другой. Снимки, полученные таким образом, я отправил на свой компьютер в лаборатории и как раз собирался проверить, что же получилось… Но тут вошли эти головорезы.
— Значит, снимки могут все еще быть в вашем компьютере?
— Очень на это надеюсь…
Получив от Вануну ключ от лаборатории и записанный на бумажке пароль компьютера, Пэгги и Холлидей примчались в здание факультета истории Средних веков в то же утро. Следов вчерашнего трагического происшествия не наблюдалось. Ну, разве что на полу выделялось несколько более темных пятен. А так все цело и невредимо. Даже ни один прибор не сдвинут с места.
Алебастровая бутылка, сотни лет служившая хранилищем для свитка, лежала на столе перед стационарной фотокамерой и ждала, когда же ее увековечат в цифровом изображении. На пластмассовом поддоне около лазера остались тонкие серебряные опилки и окалина. Но сам свиток исчез.
Пэгги уселась за компьютер, загрузила операционную систему и ввела пароль Вануну. Задала в строку поиска имена, которые профессор присвоил файлам с изображениями, полученными на сканере флуоресцентного рентгена. На экране возникли яркие, разноцветные, слегка расплывчатые картинки.
— Согласно теории вашего друга Раффи, — сказал Холлидей, заглядывая ей через плечо, — рентгеновские лучи выявляют частицы железа, содержащегося в средневековых чернилах.
— Зачем они писали чернилами по серебру?
— Наверное, сперва кто-то грамотный наносил контуры букв чернилами, а потом уже гравировщик выцарапывал надписи.
Пэгги смотрела на экран.
— Очень нечетко… Некоторые слова и буквы просто не сохранились. Да вдобавок все написано на латыни. — Она оглянулась на Холлидея. — Вы можете это прочитать?
Подполковник наклонился еще ближе:
— «Innocent V, Episcopus, Servus Servorum Dei. Sancti Apostoli Petrus et Paulus, de… potestate et auctoritate confidimus ipsi intercedant pro… ad Dominum. Precious et meritis… Mariae semper Virgi… beati Michaelis Archangeli, beati Ioannis Bapti… et sanctorum Apostolorum Petri et Pauli et… Sanctorum misereatur vestri omnipotens Deus et dimissis omni… peccatis vestris, perducat vos Iesus Christus ad vitam aeternam…»125
— Легко вам читать это… — вздохнула Пэгги. — А что все это значит?
— Это апостольское благословение от Папы Римского, Иннокентия Пятого,126 — пояснил Холлидей. — Кажется, оно называлось «Urbi et Orbi»,127 благословение городу и миру. Перевести можно примерно так: «Святые Апостолы Петр и Павел, на силу и власть которых…» Тут я не уверен в слове. Возможно, «надеемся»… «Пускай просят за нас перед Богом и так далее и тому подобное..» Иннокентий Пятый был Папой во времена Крестовых походов.
— Вот как? — удивилась Пэгги. — Благословение?
— Так часто начинались церковные послания в Средние века. Но тут есть и продолжение. Вы можете как-нибудь распечатать изображение?
— Почему бы и нет.
Журналистка повозилась с мышкой, нажала несколько кнопок на клавиатуре. Стоящий неподалеку принтер загудел, зашуршал бумагой и выдал листок.
— Так-так-так… — Джон подхватил еще горячую бумагу и принялся читать. — «Молим, чтобы учение Иисуса Христа вошло в жизнь каждого…» Так-так-так… «Пусть благодать снизойдет на нас и пребудет вечно…» Тут большой кусок совершенно нечитаемый. Ага! «Тем самым даем вам, Рутгер фон Блюм, известный также как Роджер де Флёр, адмирал Неаполя и святого ордена Храма, полное право и власть доставить эти сокровища в безопасное место через море и из рук безбожника Саладина…»
— А там сказано, где находится это безопасное место?
— Нет. Все, что здесь сказано, это: «fanum cavernam petrosus quies».
— Как это понимать?
— «Пещерное святилище в скалистом месте отдыха». Это примерный перевод. Все-таки я не изучал латынь углубленно.
— Мы должны снова поговорить с Раффи.
Когда они добрались до больницы и получили у доктора Мензера разрешение посетить больного, Вануну уже не лежал, а сидел. Половину трубок и проводов сняли. Археолог выглядел гораздо лучше. Ложечкой он брал из пластиковой упаковки зеленое желе и осторожно, чтобы не зацепить разбитые губы, отправлял его в рот. Они продемонстрировали ему распечатки фотографий, а Холлидей сопроводил показ своими приблизительными переводами с латинского языка.
— Это папская булла, — сказал профессор. — Воззвание. Такие лицензии или патенты выдавали каперам, которые занимались морским разбоем. По сути дела, пираты, но на государственной службе.
— Странное слово — булла, — заметила Пэгги. — Никогда не могла понять, что оно означает. Всегда представляла булаву или булку…
— Папская булла — это свинцовая печать, которую привязывали к свитку с воззванием, — улыбнулся Раффи.
— А что вы думаете по поводу «пещерного святилища в скалистом месте отдыха»? — спросил подполковник. — Есть какие-то мысли?
— Никаких, — честно ответил Вануну. — Но я знаю, к кому вы можете обратиться за помощью.
— И к кому же?
— К моему другу — Морису Бернхейму. Он директор Национального морского музея в Париже. И он написал книгу по истории средиземноморского судоходства. От античности до Нового времени. Если вам нужен человек, располагающий сведениями о Роджере де Флёре, то это, я уверен, Морис.