Бабушка Флора для убедительности постучала палкой в пол машины.

— Я не могу идти туда с пустыми руками. Тебе это понятно?

Мэри испустила столь тяжкий вздох, что им могла бы гордиться любая представительница семьи Руссо (Мэри происходила из семьи, в которой страдающих и вздыхающих женщин было хоть отбавляй), и остановила машину на Альберт-стрит перед аптекой и кафе Антонио Моресси. Этот дом из песчаника, облицованный красным кирпичом, казался старым и утомленным, как и его владелец. Было видно, что он знавал лучшие дни. Однако здесь все еще продавалось большинство товаров, обычных для ассортимента крупных супермаркетов, если бы только вам посчастливилось найти их в царившем тут хаосе. Организационная сторона дела не входила в число талантов хозяина-фармацевта. Но Мэри знала старика с детства, потому что ее бабушка и мать никогда не покупали лекарства и косметику ни в каком другом месте. И уж конечно, у Мэри язык не повернулся бы отказать бабушке.

Ехать куда-либо было для Мэри тяжелым, почти непереносимым трудом, а уж сделать незапланированную остановку — вообще почти кошмаром.

Она решила, что когда и если выиграет в мэрилендскую лотерею сумму, достаточную, чтобы купить себе черный лимузин, то наймет заодно и шофера, какого-нибудь Свена или другого светловолосого нордического принца. И вовсе не потому, что Мэри уж так хотелось пустить пыль в глаза, а потому, что она ненавидела водить машину.

— Мэтью ничего не ждет, бабушка. Твоего общества ему будет вполне достаточно.

Старушка покачала головой, но ее крутые седые кудряшки затрепетали, хотя и ни на дюйм не сдвинулись с положенного им места, как, к несчастью, и Мэри с бабушкой Флорой.

— Нет, я не пойду навещать ребенка без подарка. Никто так не поступает в семье Руссо.

— А я думала, что твой чек по социальной защите еще не прибыл и что ты его получишь только в начале месяца.

В молодости Флора Руссо работала в Нью-Йорке на швейной фабрике. Однако ее пребывание среди одежды новейших фасонов не привило ей никакого чувства стиля. Бабушка всегда и неизменно носила черное, как профессиональная плакальщица.

Не услышав ответа бабушки, Мэри почувствовала, как в животе у нее началось брожение. И вздох, который вырвался у нее, на этот раз был достоин «Оскара».

— Ладно. Я подожду в машине. Но будь внимательна и осторожна. Тротуар скользкий после утреннего ливня.

— Вот еще! Я старая, но еще не выжила из ума. И не разучилась ходить. Я сейчас же вернусь.

Откинув голову на подушку, Мэри могла только гадать, с чего ей взбрело в голову захватить бабушку Флору к Мэту. Определенно, это была не самая лучшая идея. Галлахеры, конечно, не представляли, какое раздражение могут вызвать эти упрямые итальянские бабушки. Возможно даже, малышу будет трудно понять ее ломаный английский. Он может и не уразуметь, что особенность бабушки состоит в ее прямолинейности, которая знаменует присущий ей образ жизни, А вдруг его напугают ее эмоциональность, бурные поцелуи и объятия, которые она на него обрушит? Для Флоры каждый ребенок был объектом страстных объятий и поцелуев, а иной раз она могла позволить себе и ущипнуть его за щечку. Она любила также тянуть детей за уши, щелкать костяшками пальцев и дергать за волосы. Но только если ребенок задевал ее за живое.

И все же, поразмыслив, Мэри сочла, что даже при всех своих чудачествах ее бабушка могла сойти за общество, столь необходимое Мэту. Мэри уже несколько раз навещала Мэта в больнице после операции. Он всегда был рад ее приходу. Они оба смеялись над ее немудреными шутками, играли в шашки и другие настольные игры, Мэри читала ему вслух, если оставалось время. Его, как и ее, любимой книгой был «Плюшевый кролик». Но самым важным было то, что они много разговаривали. Видно было, что мальчик изголодался по женскому обществу, скучал по матери. И хотя Мэри ничего не знала о том, как должна вести себя мать, она умела быть хорошим другом. Иногда там бывал Дэн, и похоже было, что и он неизменно радовался ее приходу. Она чувствовала себя с ним легко и просто, и та враждебность, которую Мэри питала к нему вначале, была уже совершенно забыта.

Дэн теперь каждый вечер приходил ужинать в ее ресторан, и Мэри часто ловила себя на том, что поглядывает на часы, нетерпеливо ожидая его появления.

Иногда они вместе выпивали по бокалу вина, заедая его хлебом, пропитанным оливковым маслом со специями, которое, по убеждению Энни, было чем-то вроде приворотного зелья. Они болтали о пустяках, а порой рассказывали друг другу о своих семьях и детстве.

Хотя Дэн прямо и не говорил этого, Мэри догадывалась, что его детство было не из счастливых. Он вспоминал о нем мало и неохотно. Однако постепенно Мэри выудила у него некоторые сведения. Она узнала, что он вырос в Гейтерсберге, штат Мэриленд, и что его отец умер, когда он был еще подростком. Но больше этого ей узнать не удалось. Он предпочитал умалчивать о своих сокровенных чувствах, но много узнал о ней. По непонятной причине, которую она не могла объяснить даже себе, Мэри охотно доверяла ему свои мысли и рассказывала о себе больше, чем следовало бы. Но он умел слушать, и говорить с ним было легко; к тому же, казалось, ему было интересно то, о чем она ему рассказывала.

Накануне Дэн отправился с ней на продуктовый рынок. Мэри никогда не думала, что закупка продуктов может быть таким увлекательным занятием, что в этом отнюдь не поэтическом деле может быть столько эротического волнения. Одно воспоминание об этой поездке вызывало у нее трепет. Она полагала, что теперь поездка на рынок всегда будет вызывать у нее воспоминание о Дэне и дрожь восторга.

— А вам известно, что одно время помидоры считались средством, возбуждающим чувственность и страсть? — спросил Дэн, держа в руке крупный, сочный помидор так, чтобы Мэри могла получше его рассмотреть. — Их даже называли любовными яблоками.

В его глазах появился озорной блеск, и он опустил несколько плодов в ее продуктовую сумку, а потом взял один, самый спелый, и надкусил его. Не раздумывая, Мэри потянулась пальцем к его подбородку, по которому тек сок, и вытерла его. И тут ей пришло в голову, что в ее жесте таилось нечто вызывающее. Блеск в глазах Дэна и пристальность его взгляда заставили ее сердце гулко забиться. Потом он взял ее руку, испачканную соком, и принялся один за другим облизывать ее пальцы, слегка посасывая их, и Мэри чуть не потеряла сознание прямо посреди продуктового рынка.

— Я… я этого не знала, — пролепетала она, едва дыша, а он усмехнулся. Этот мужчина был просто воплощением секса.

— Вы ужасно хорошенькая, но, думаю, вам об этом известно.

Дэн все еще держал ее за руку, и так они прошли вдоль ряда стеллажей с продуктами, безучастные к тому, что на их обувь налипают опилки. Дэн остановился перед горкой дынь.

— Томаты — это здорово, но дайте мне лучше дыню. — Он заставил Мэри положить руку на дыню и прикрыл ее своей ладонью. — Чувствуете, какая она твердая? Можете представить, какая она сочная и сладкая и как сок потечет по вашим губам и нежной коже?

Да, черт возьми! Мэри так ясно это себе представила, что ей захотелось закричать. По телу ее побежали мурашки. Руки покрылись гусиной кожей, как от озноба, когда теплое дыхание Дэна защекотало ее затылок. Ей с большим трудом удалось проглотить комок в горле и ответить:

— Я люблю дыни.

— И я люблю. — Он перевел взгляд на ее грудь. — Зрелые, нежные дыни. Нет ничего лучше! Думаю, я мог бы их есть целый день.

«О Господи! Остановись, Мэри!» — убеждала она себя. Но соски ее уже отвердели, как камешки, а где-то внизу, между ног, она ощутила странное щекотание. Было очевидно, что Дэн подбирается к ней, что она привлекает его в сексуальном плане, что он делает ей авансы, но она не знала, как поступают в подобной ситуации. Если бы у нее была книга, в которой она могла бы найти дельный совет! Конечно, она читала книгу Хелен Герли Браун «Секс и незамужняя девушка». Она прочла ее от корки до корки, но Хелен почему-то не включила в нее главу о сексе на продуктовом рынке.

— Однако ничего нет лучше винограда, — сказал Дэн, снова стараясь завладеть ее вниманием. — Я люблю виноград, а вы?

Когда Мэри кивнула, он взял большую, налитую виноградину и, держа ее двумя пальцами, положил ей в рот.

— Сожмите ее губами, Мэри, и медленно высасывайте сок.

Ее щеки вспыхнули, когда она потянула сок слишком сильно и во рту у нее оказался палец Дэна.

— Гм-м. Мне это нравится.

Ей это тоже понравилось. Пожалуй, даже слишком. Мэри поняла, что ей следует быть с ним очень осторожной, предельно осторожной.

Дэн Галлахер был чересчур искушенным, более искушенным, чем она могла предположить, и можно было попасть в большую беду, связавшись с таким сексуально привлекательным мужчиной.

Вечер, который они провели в приемной больницы, каким-то образом стер из памяти Мэри все неприятные впечатления от их знакомства. Все, что стояло между ними, все, что их разделяло, исчезло чудесным образом. Этот вечер послужил началом их новых, дружеских отношений, а последующие встречи, совместные ужины и обеды только усиливали взаимное тяготение. Дэниел Галлахер был тем самым мужчиной, которого Мэри выбрала для легких, приятных и необременительных, ни к чему не обязывающих отношений. Он был красив, умен и вызывал в ней такие ощущения, смысл которых был ей ясен. Его близость повергала ее в трепет, и она, по правде говоря, была абсолютно уверена в том, что он во всех отношениях окажется на высоте, что и соответствовало ее целям.

Размышления на эротические темы взволновали Мэри, и она нервно заерзала и бросила взгляд на часы, с беспокойством отметив, что прошло пятнадцать минут с тех пор, как ее бабушка скрылась в аптеке. «Если мы сейчас не тронемся с места, — подумала Мэри, — то приедем в больницу как раз к тому времени, когда закончатся часы посещения».

Она толкнула застекленную дверь аптеки, но внутри не увидела никого, включая бабушку и мистера Моресси. Внутри было как-то сверхъестественно тихо, даже жутковато. Мэри уже собралась крикнуть, когда услышала пресловутое щелканье бабушкиного ридикюля, который та всегда захлопывала с шумом.

Этот звук нарушил тишину, и в нем была та самая окончательность, что слышится, когда захлопывается дверь тюремной камеры.

Ага! По-видимому, бабушка превысила свои финансовые возможности и набрала товаров у мистера Моресси, так сказать, в долг, то есть не заплатив за них. У бабушки Флоры была злополучная привычка (и соответствующая репутация) дамы, слегка нечистой на руку.

— Бабушка, — позвала Мэри, — ты готова идти?

— Si, si. Я иду.

Рукой с зажатой в ней палкой ее бабушка обвела крыло помещения, где были сосредоточены игрушки и журналы. Она отнюдь не выглядела виноватой, оттого что стянула что-то и сунула в свою необъятную сумку. Только у шлюх можно было увидеть сумки большего размера, чем у бабушки Флоры. Конечно, Мэри ничего не смогла бы доказать, да ей вовсе и не хотелось уличать собственную бабушку в мелком воровстве. Всем в семье было отлично известно о склонности старушки, но никто, даже София, никогда не посмел упомянуть об этой ее слабости прямо. О ней, случалось, говорили обиняком, но никто никогда не обличал ее, и у Мэри сейчас не было ни малейшего желания затрагивать эту тему.

— Мы пропустим часы посещения, если не поспешим. Ты нашла что-нибудь стоящее? Дать тебе денег, чтобы заплатить за покупку?

Старая леди покачала головой.

— Я скажу Антонио, чтобы он записал покупки на мой счет.

— У тебя нет никакого счета. Моресси не практикует продажи в кредит с 1966 года.

От внимания бабушки, по-видимому, ускользнула такая мелочь.

— Он сделает исключение. Я здесь постоянная покупательница.

— Где мистер Моресси? Я не видела его, когда входила.

— Он страдает от газов. Должно быть, это от лука. Он сейчас в туалетной комнате.

Мэри не собиралась выслушивать дальнейшие пространные объяснения Флоры. Она вернется сюда позже и заплатит мистеру Моресси, что следует. Она скажет ему, что у ее бабушки старческий маразм и она теряет память (что было отчасти правдой), хотя, по мнению Мэри, Флора была еще вполне востра. Наконец Мэри подвела старушку снова к машине, и они двинулись к больнице.

— Почему ты все ходишь взад и вперед? Похоже, ты нервничаешь. Что-то не так с газетой?

Дэн в который уже раз посмотрел на часы, потом бросил взгляд на экран телевизора — там транслировалась игра команды «Иволги»:

— О, малый! Давай, давай! Врежь им! — Потом посмотрел на сына и спросил: — А Мэри разве не должна была прийти? Надеюсь, не случилось ничего особенного, что могло бы ее задержать?

Дэну очень хотелось снова увидеть ее, услышать ее голос, вдохнуть пьянящий аромат ее духов. Мэри стала для него наркотиком. Ему была необходима новая доза!

Мэт приподнялся, поправил подушки под спиной и сбросил с колен стопку комиксов.

— Сегодня она обещала привести бабушку. Должно быть, это ее и задержало.

— А, верно. Я и забыл. — Дэн облегченно вздохнул, в то же время хмурясь, так как его любимая команда, как ему показалось, терпит неудачу. — Царство слепых недоносков! — процедил он сквозь зубы, надеясь, что Мэт не слышал его.

— Может быть, она опять принесет мне пиццу. Я просто изголодался без пиццы.

Дэн тоже соскучился по итальянским деликатесам, но он мечтал не о пицце и жаждал не ее.

Чем лучше он узнавал Мэри Руссо, тем больше она ему нравилась и тем сильнее он желал ее. Она была лихорадкой в его крови. Черт бы его побрал, если он не пылал желанием каждый раз, когда она входила в комнату. Он уже очень давно так не желал женщину, а возможно, такого даже не было никогда. Взаимное влечение его и Шэрон возникло быстро и разгоралось стремительно, но очень скоро страсть сменилась благодушным безразличием. Дэн был занят своей журналистской карьерой, а Шэрон, будучи лоббисткой по сути и по профессии, так и не смогла привыкнуть к провинциальному образу и стилю жизни. Ей не хватало лихорадочной деятельности, постоянного напряжения ее бурной работы, круговорота светского общения в столице. Единственное, что удерживало их вместе в последние несколько лет брака, был Мэт.

Дэн посмотрел на сына, и сердце его наполнилось любовью и гордостью. Болезнь Мэта сблизила их. Мальчик начал привыкать к мысли, что его мать не вернется, и вчера вечером сказал Дэну, что ему хочется завести собаку. Дэн воспринял это как добрый знак, как признак того, что все постепенно налаживается в их с Мэтом жизни и отношениях.

И отчасти причиной была тому Мэри. Она потрясающе умела обращаться с Мэтом. Эта женщина обладала терпением Иова. Она всегда знала, что сказать, чтобы подбодрить его. У нее в запасе были десятки забавных историй, чтобы рассмешить его, и мальчик с жадностью впитывал эти знаки внимания, упиваясь ими, как изголодавшийся щенок, которому дали поесть.

И Дэну трудно было не поддаться ревности при виде их растущей взаимной привязанности. Мэт просто обожал Мэри. Она обладала неким удивительным, трудноопределимым качеством, свойственным няньке, кормилице, матери-земле. И Дэну хотелось, чтобы она смотрела на него и улыбалась ему с такой же чуткостью и вниманием, с какими относилась к его сыну. От матери Дэн не получал особой теплоты и нежности. Она была несчастна в браке. Отец его был так же равнодушен к ней, как и к Дэну. Она же любила мужа и оттого страдала вдвойне. Когда Дэн был ребенком, его угнетало постоянное одиночество, и Дэн пообещал себе, что если когда-нибудь у него будет сын, он никогда не позволит себе обращаться с ним с такой отчужденностью, с какой относился к нему отец. Но сейчас в его жизни кроме Мэта появилась Мэри. Она глубоко зацепила Дэна. Желание — вот что он испытывал к Мэри Руссо. Столь острое желание, столь всепоглощающее, что он ловил себя на том, что думает о ней постоянно — и днем на работе, и ночью, лежа в постели. В мыслях он уже десятки раз занимался с ней любовью. И он мечтал, чтобы это случилось наяву.

И словно упорные мысли о Мэри обладали силой заклятия, дверь отворилась и в палату вошли Мэри и ее бабушка. Флора охватила Дэна цепким взглядом, как это может сделать только восьмидесятитрехлетняя старуха, небрежно кивнула ему и поспешила к постели, на ходу вытаскивая из своей необъятной сумки коричневого плюшевого медведя, с которого еще не был снят ценник.

Бабушке Флоре не требовалось, чтобы ее представляли. — Osserva quanfo dolce e! Ricordo del tuo bratello a questa eta, — затараторила она.

Ответив улыбкой на вопросительный взгляд Дэна, Мэри принялась за работу:

— Если приблизительно перевести бабушкину речь, то это будет что-то вроде: «Поглядите-ка, что за славный малыш! Он напоминает мне твоего брата в этом возрасте». Моего брата и бабушка, и мать любят безмерно и оберегают как зеницу ока. Поэтому вы должны быть польщены.

— Вы так свободно владеете итальянским?

В школе Дэн должен был изучать французский и испанский, но пренебрегал этим, и потому свобода Мэри в обращении с двумя языками впечатлила его.

— В основном я владею бранными словами. Правда, кроме них знаю еще несколько фраз. Я знаю, когда следует увернуться от удара, а когда надо идти напролом. — В семье Руссо знать это не мешает, чтобы невзначай не получить по шее. — Ее родители называли это «любовным похлопыванием».

Дэн улыбнулся, потом посмотрел на сына, и при виде восторга, написанного на лице мальчика, на душе у него потеплело.

— Что бы ваша бабушка ни говорила Мэту, это не важно. Она уже очаровала его. Смотрите, как он ловит каждое ее слово.

— Возможно, потому, что не понимает ее. Но она мастерица рассказывать истории и всегда готова поведать любому желающему слушать, как в возрасте четырнадцати лет она попала в Америку.

— Со своей семьей?

Мэри покачала головой.

— Со своим мужем. В те времена люди женились рано. По их понятиям, я уже давно старая дева.

— По-моему, вам лучше не спешить, — сказал Дэн, беря ее за руку и подводя к одному из бирюзовых стульев из винила, выстроившихся вдоль стены. Его рука была теплой и внушающей доверие, а ее — постыдно влажной и липкой. — Важно сделать правильный выбор, найти того самого, единственного, человека.

— Ну, если вы ищете это, желаю вам удачи.

— Иногда встречаешь что-то важное случайно, когда ничего не ищешь, — сказал Дэн. Голос его был тихим, а от его взгляда Мэри оцепенела. — Иногда вы оказываетесь в нокауте, даже не понимая, что происходит, а иногда встречаете кого-нибудь и… бам! — вас будто поражает удар молнии. И вы готовы — лежите лапками кверху.

Мэри хотелось бы знать, говорит он о себе или о них обоих. Вторая возможность приятно взволновала ее и одновременно привела в ужас. Мэри не была совершенно уверена, но склонялась к мысли о том, что ее мать проявляет воинствующее неприятие многих вещей по примеру тети Джозефины, презрительно фыркавшей, что бы ни встретилось на ее пути, пусть даже это будут всего-навсего носки ее мужа, дяди Джимми.

Сидя напротив дочери в булочной-кафе Фьорелли, София размешивала сахар в своей чашке с кофе, позвякивая ложечкой, до тех пор, пока не довела Мэри до такого состояния, что та была готова закричать и выбежать из кафе.

— Мама, я думаю, сахар уже растаял. Можешь положить ложку.

— Что случилось такого, что ты заставила меня выйти из дома среди дня и пропустить мой любимый сериал? Ты не изменила своих намерений по отношению к Лу? — В ее голосе прозвучала нотка надежды, что можно было бы расшифровать следующим образом: «Дай мне возможность объяснить тебе, как ты неправа». — Твое несчастье, Мэри, в том, что ты нерешительна. Тебе требуется вечность, чтобы принять решение и…

— Мама! — запротестовала Мэри. — Речь не о Лу. Я попросила тебя встретиться со мной, чтобы лично сообщить тебе свою новость: Дэн Галлахер пригласил меня поужинать. Вчера вечером он пришел ко мне в ресторан и пригласил меня.

Мэри предпочла не сообщать матери об их других встречах, потому что заранее знала, что скажет София. И не ошиблась. Ее мать схватилась за сердце:

— Господи, спаси и помилуй! Этот ирландский репортер? Ты хочешь пойти на свидание с человеком, опозорившим тебя, опубликовавшим клеветническую статью о твоем ресторане? — Она высыпала в чашку еще два пакетика сахара и вновь принялась размешивать кофе. — Да ты рехнулась! Как тебе не стыдно?

Мэри стиснула зубы до скрежета, потом взяла себя в руки и пояснила:

— Я провела с Дэном много времени в больнице и теперь знаю его лучше. Он очень славный и…

Ну как было объяснить матери, что от присутствия этого человека ее бросало в жар? Она просто не знала, что сказать.

— Славный? Ничего себе славный! Тед Банди тоже был славным и все-таки убил всех этих женщин. Откуда тебе известно, что этот человек не маньяк-убийца? Что он не серийный насильник? Ты ничего о нем не знаешь. И он не итальянец! Матерь Божия, Пресвятая Дева Мария! Он ирландец!

Но это еще было не самым худшим. Дэн признался Мэри, что он практически не придерживается католицизма, что он вообще не поклонник организованной религии. «Как хорошо, — думала Мэри, — что мы не рассчитываем на длительные и серьезные отношения, потому что в противном случае София вообще бы полезла на стенку». Правда, это не значило, что и сейчас она не дергалась.

— Ты что, совсем рехнулась? — спросила мать Мэри, не сводившую глаз с эклеров в хранящей холод форме.

Мэри вздохнула: ей был необходим шоколад для поддержания бодрости духа. Потом она все же отважилась возразить:

— Бабушке он нравится. Дэн напоминает ей дедушку Сэла.

София постучала ладонью по лбу:

— Твоя бабушка выжила из ума. Ты не можешь полагаться на нее и на то, что она говорит.

— Я и не полагаюсь на мнение бабушки, — ответила Мэри, потягивая маленькими глотками свой кофе с молоком. — Я полагаюсь на собственный инстинкт, а он подсказывает, что мне стоит встречаться с Дэном Галлахером.

— Речь идет о сексе? — спросила мать, и Мэри вспыхнула, ощутив чувство вины. Черт возьми! Софии нельзя было отказать в остроте ума! — Думаешь, я не знаю, чем теперь занимаетесь вы, молодые девушки? Похоть, а не любовь правит миром. И это постыдно! Это позор! Твоя подруга Энни спит с кем попало. Думаешь, о женщине вроде нее не ходят слухи? Как только твоя репутация оказывается подмоченной, тебе конец. Ни один порядочный человек не захочет взять тебя в жены. С какой стати ему покупать корову, если он может пользоваться молоком бесплатно?

София сто раз (а возможно, и больше) повторяла это мудрое изречение. Мэри скрестила под столом пальцы и улыбнулась матери, являя собой картину безмятежной невинности.

— Я не говорю о сексе, мама. Я говорю о некоей химии. Мы привлекаем друг друга, Дэн и я, и я должна узнать, приведут ли наши отношения к чему-нибудь.

Вообще-то это было правдой, вернее, похоже на правду.

— Химия! — София резким движением воздела руки к небу. — Ты умрешь старой девой, Мэри! И у меня никогда не будет внуков от тебя, которых я могла бы баловать.

— Даже если я не выйду замуж, я могу завести ребенка. Теперь для этого даже не требуется мужчина. Я могу обратиться в банк спермы, и мне имплантируют сперматозоиды в яйцеклетку. — Мэри усмехнулась, видя, как возмущена и шокирована ее мать. — Шучу, шучу.

— Почему ты так не похожа на Конни? У нее все в порядке. Ее жизнь устроена. Она счастлива в браке, любит Эдди. Они подумывают о том, чтобы завести еще одного ребенка. Она не говорила тебе?

При этом известии глаза Мэри округлились. Она покачала головой:

— Нет! Но ведь у нее уже трое детей! Зачем ей еще? Зачем ей рисковать фигурой?

— Потому что она хорошая католичка и готова принять всех деток, сколько бы ни послал ей Господь Бог. А Господь приветствует продолжение рода.

— Но ведь церковь не в силах одеть и прокормить всех крошек, приходящих в этот мир. Дети вырастают, становятся подростками и требуют у родителей кроссовки по сто долларов за пару и джинсы от Кельвина Кляйна.

София выпрямилась. Ее спина казалась одеревеневшей и слившейся со спинкой стула. Она смотрела на свою дочь с ужасом и возмущением, приведенная в ярость ее замечаниями.

— Это святотатство! — Она стремительно подняла руку и осенила себя крестным знамением. Потом, дабы почерпнуть сил, прикоснулась к золотому крестику у себя на груди. — Я поговорю о тебе, Мэри, с отцом Джозефом. Тебе надо исповедаться и принести покаяние.

— Мама миа! Да какой грех я совершила? По правде говоря, мама, ты всегда и все делала правильно, хотя в тот момент, когда ты это делала, я не сознавала твоей правоты. Это благодаря тебе я становлюсь сильной, уверенной и независимой женщиной и должна сказать тебе за это спасибо. Ты была прекрасным примером для подражания.

Рот Софии изумленно открылся.

— Что?!

По выражению лица Софии Мэри могла заключить, что не польстила ей своим комплиментом. Но Мэри была вполне искренней и говорила, что думала. Ей понадобилось тридцать три года, чтобы наконец понять, что она в значительной степени унаследовала властную натуру матери. София была женщиной нового тысячелетия, но даже не подозревала об этом.

— Я люблю тебя, мама. — Она прикрыла руку матери своей. — Ты беспокоишься обо мне, и я ценю это.

— Нет!

— Но я взрослая женщина, и если мне суждено делать ошибки, они будут моими собственными. Похоже, что ты запустила в действие механизм, когда вышла замуж за папу, и теперь я собираюсь скопировать страницу из твоей книги жизни и сделать то же самое.

Глаза Софии увлажнились, и из груди ее вырвался вздох отчаяния:

— Конечно, я беспокоюсь о тебе, Мэри. Ты разрываешь мое материнское сердце. Я старая женщина и не знаю, сколько мне еще осталось жить.

«Вне всякого сомнения, вечно», — подумала Мэри, потому что знала, что мать ее умела состарить кого угодно. На это она была мастерица.

— Не надо за меня волноваться, мама. Как ты любишь мне напоминать, мне тридцать три года. Я могу сама о себе позаботиться.

Кивнув с видом самоотречения, ее мать мысленно произнесла молитву и объявила:

— Он тебя уложит в постель. Эти ирландцы не любят терять времени даром.

София всегда отличалась способностью сделать так, чтобы последнее слово осталось за ней.

БАНАНОВЫЙ ХЛЕБ ОТ СОФИИ

0, 5 стакана сливочного масла, 1 чайная ложка ванили, 1, 5 стакана сахара, 2 яйца.

Смешать все ингредиенты в миксере до получения однородной массы. Потом отставить в сторону.

К двум стаканам обычной муки добавить три четверти чайной ложки кондитерской соды, половину чайной ложки сухих дрожжей, четверть чайной ложки соли. Смешать все сухие ингредиенты с масляной смесью. Истолочь три свежих банана и смешать с приготовленной массой. К этому добавить полстакана сметаны. Вместо нее можно использовать молоко, в которое следует добавить 2 чайные ложки лимонного сока.

Мешать до тех пор, пока масса не станет однородной. Добавить стакан измельченных грецких или пекановых орехов по желанию.

Вылить массу в большую форму для выпечки хлеба и выпекать при 180 градусах в течение 1 часа 15 минут.

Охладить. Подавать можно со сливочным сыром.