— У? Большой ракуш, — констатировал Дул. — И чиво?

— Чиво-чиво, — передразнил Сиук. — Глаза разуй. Ракушка морская. Откуда она здесь? Дальше. Видишь, здесь дырочка. Для того чтобы просунуть веревочку. А этот край заточен. Я сам затачивал и сам придумал. Вроде, смотришь, обычная ракушка на поясе висит. А на самом деле — маленький ножик. Даже дерево строгает. Точно тебе говорю — это из пояса Вады. Здесь она сидела на камне.

— А чиво он сидела?

— Не он, а она. И когда ты нормально разговаривать научишься?

Задавая риторический вопрос, сын вождя 'леопардов' продолжал обшаривать песок возле валуна на берегу реки.

— Вот, смотри! Видишь, рыбий скелетик? С хвостом. И еще один.

Он сунул находку под самый нос дикаря. Тот втянул ноздрями воздух:

— Угу. Рыба пахнет.

— Без тебя вижу, что рыбой. Следопыт.

— А чиво? — Дул обиделся. Он быстро и часто обижался, этот странный дикарь. — Рыба, как рыба. Голова токо нет. А хвост есть. И чиво? Думай, Вада ел?

— Думаю, что Вада. Головы, может, и птицы склевали. А вот всю рыбку так аккуратно птицы не склюют. Только у человека так обглодать получится, что все косточки целыми останутся. Это Вада здесь сидела и рыбу ела.

— А ракуш зачем?

— Точно не знаю. Может, рыбу потрошила.

— Чиво?

— Потрошила, говорю, чтобы кишки выпустить. Ай, все равно не поймешь.

Дул, действительно, не понимал. Зачем кишки выпускать, когда можно целиком проглотить? Дул так бы и сделал. В кишках самый сок. Смешные эти бледнолицые.

— Теперь верю, что ты не соврал. Правильно идем.

Произнося эти слова, Сиук улыбался до ушей. Все двое суток, пока он вынужденно следовал за дикарем, полагаясь на его память и добросовестность, Сиука мучила неопределенность. Правильно ли он сделал, что помог глоту сбежать? Правильно ли они идут? И, самый главный вопрос: жива ли Вада до сих пор?

Эта находка снова вселяла надежду. Очередную надежду. Судьба словно дразнила влюбленного юношу — то обнадеживала, то ставила на грань отчаянья…

Когда во время обряда гадания толпа проревела 'Смерть дикарю!', Сиук несколько мгновений находился в прострации. Ведь перед этим Уна, мать Вады, объявила волю Оман Озары: Вада ушла туда, откуда нет возврата.

Юноша не верил своим ушам: как такое могло произойти? Вады, его маленькой Вады больше нет? И это говорит великий Оман Озара? Неужели это правда? Но разве в этом можно сомневаться? Оман Озара всегда прав. Что же происходит с ним, Сиуком? Он не верит Оман Озару?

Мозг юноши лихорадочно искал варианты объяснения. А вдруг ошиблась колдунья? Вдруг Уна не правильно поняла Оман Озару? Такое может быть?

В жизни юноши еще не случалось подобного испытания. Окружающий мир до этого был прост и ясен. Все объясняли обычаи, которые передавали и толковали старейшины и колдуньи. Поступай в соответствии с установленными правилами и не о чем не думай. А когда умрешь, твоя омана попадет в акуд. И у нее там будет уютный шалаш, теплая одежда и вкусная пища. Кто же от такого откажется? И Сиук не хотел отказываться. Но это означало — забудь про Ваду. Ведь Оман Озара сказал…

В душе юноши царило смятение. В другое время он ушел бы в лес, сел под дерево, успокоился… Но тут толпа заревела 'Смерть дикарю!'. И через несколько мгновений в голове Сиука поселилась только одна мысль: если дикаря убьют, то Ваду уже никогда не найти. Все сомнения ушли прочь. А следом пришло решение.

Он растолкал сородичей, бурно обсуждавших результаты гадания, и бросился к землянке, где содержался дикарь. По дороге Сиук едва не сбил с ног какого-то мальчугана, выскочившего из-за шалаша, но даже не заметил этого.

Дул пялил глаза. Видок у него был, как будто он только что встретился с Черухом. Ох, и тупое животное. Но когда понял, что грозит смерть, а Сиук хочет его спасти, сразу соображалка появилась.

Сиук же действовал автоматически. Развязал дикарю руки и ноги, обрезал веревку — отвязывать от дерева было некогда. Свернул в кольцо. Что-то подсказывало, что веревка еще может пригодиться. И они побежали.

Дул очень хорошо ориентировался в направлении движения, и это Сиука поначалу даже насторожило. Дикарь не искал следы, подобно опытным охотникам: не выглядывал ничего на земле, не нюхал траву, не обращал внимания на сломанные ветки…

— Э, Дул, — не вытерпев, спросил Сиук. — Мы правильно идем? Следы где?

— Моя не надо следов, — пояснил глот. — Моя следы не понимай. Моя тута смотрит. Вон, вишь высокий дерево? Тупа называется.

— Ну, вижу.

— Там дальше большой камня будит. А за ним другой дерево, ветка вниз растет. Ела, значит. На холме. Там ручей увидим. Маленький.

— А дальше?

— А дальше моя не помнит.

— Как?! — одновременно возмутился и испугался Сиук.

— Нисево, — успокоил дикарь. — Ручей будит, тама смотреть буду. Снова память в голова пойдет.

И он на самом деле вспоминал и находил ориентиры. Зрительная память Дула, в целом, не подводила, несмотря на его склонность к бредовым фантазиям. Разве что, пару раз сбились с пути, из-за того, что дикарь издалека путал ориентиры. Пришлось возвращаться обратно и высматривать заново.

Так они и передвигались с помощью первобытного GPS в голове глота: от высокого дерева к кривому, потом к камню, похожему на кабана, потом к холму, потом к сломанному дереву… Нет, не то дерево, елы молы. То мало-мало больше. Ити назад надо, Сиука…

Через две луны, около полудня, они вышли на берег реки, почти точно к тому месту, где Вада переправилась на другую сторону. За минувшие полмесяца река, берущая начало высоко в горах, заметно обмелела к средине жаркого и сухого лета без снежной и дождевой подпитки. Сиук проверил брод — воды чуть вышел колен. Но Дул едва не забился в истерике. Чтобы не тратить время в поисках более удобной переправы, Сиук посадил водобоязного дикаря на плечи. Низкорослый, но толстый, людоедина оказался тяжелым. Однако юный варий, наверное, в тот момент и бегемота смог бы поднять ради достижения цели.

Они немного прошли в левую сторону, по течению. В том направлении, куда бежал Дул, перед тем, как встретить ящера. Того самого, в которого, якобы, превратилась Вада. Ориентир, что и говорить, был крайне ненадежным. Сиук это понимал и остановился. До этого он двигался как заведенный, потому что знал, куда идти. А теперь? Не ящера же, в самом деле, искать.

Тут Сиук посмотрел на Дула, а Дул на него. У обоих одновременно в головах возникла одна и та же мысль: дальше зрительная память глота помочь уже не могла. А значит…

Дикарь переминался с ноги на ногу и молчал. И варий не знал, что сказать.

— Вот, елы-молы, — наконец произнес Дул. — Пришли, елы-молы. Моя твоя привела.

Сиук присел на валун у самой воды. Ноги будто сами собой подогнулись. А устал ведь.

Юноша размышлял. Следопыт из глота никакой. Помнит только те места, которые видел. Получается, что он больше не нужен?

Варий испытывал странное чувство. Еще недавно полудикий людоед вызывал у него ненависть и отвращение. Сиук безо всякого сожаления выпустил бы из него кишки, если бы не поиски Вады. Но теперь юноша успел к Дулу привыкнуть. Да, тупой, конечно, грязный, никакого представления об обычаях, говорит так, что половины слов не разберешь. И все же… Нет, нет! Конечно же, примитивный урод ему нисколько не нравился. Только вот, веселее как-то вдвоем. И не так страшно по ночам. Есть кому у костра посидеть. Кстати. Сиук лишь сейчас обратил внимание на эту деталь.

— А где твоя дудочка? Ну, пиликалка, — варий изобразил пальцами игру на свирели.

Дул испуганно улыбнулся:

— Эта, того. Моя упала.

— Уронил, что ли?

— Угу.

После паузы Сиук сказал:

— Ну, ладно. Ты можешь идти, — и он махнул рукой в сторону.

— Моя итить? — также после паузы уточнил дикарь.

— Да, иди. Куда хочешь.

Дул с виноватой улыбкой продолжал топтаться на месте. Почесал за ухом, вздохнул:

— Куда?

— Чего куда? Домой… — Сиук осекся. Перед глазами встало жестоко разоренное вариями стойбище глотов, трупы дикарей. Сиуку не было их жалко. Что заслужили, то и получили. Но, почему-то, юноша не мог взглянуть в лицо Дула, ощущая перед ним неловкость. Сиук опустил глаза и… Не может быть! Сбоку от валуна валялась ракушка. Большая ракушка. Морская.

Так ему удалось обнаружить следы пребывания Вады.

…Юноша даже не пытался скрывать огромную радость. Улыбка до ушей. Видя это, и Дул робко оскалился. Сиука же начало трясти от желания немедленно действовать. Всю усталость словно холодной водой смыло.

— Ну, все, Дул. Я пошел дальше.

Он засунул ракушку за пазуху, поднялся с валуна.

— И ты иди. Куда-нибудь.

Сделал несколько шагов. Но будто что-то держало. Остановился. Оглянулся. Дикарь продолжал стоять у камня с опущенными плечами.

— Дул!

— У? — откликнулся моментально, словно ждал, что Сиук ему что-то скажет.

— Слушай…

— У??

— Ну, что ты укаешь, как филин? Слушай, говорю… Пойдешь со мной, искать Ваду?

— Моя твоя искать?

— Моя твоя, ага.

— Угу.

Дул торопливо присеменил и встал рядом — по плечо рослому варию. Шмыгнул носом, сморгнул. Выпуклые продолговатые глаза блестели.

Они двигались медленнее, чем до этого, когда вел Дул. И сначала почти по наитию. Сиук подумал, что Вада могла направляться вдоль реки. Так легче и немного безопасней, чем продираться сквозь чащобу неведомо куда. Но варий надеялся обнаружить новые следы. Песок и галька — не лучшая почва для следопыта. Чуть подует ветер и ничего не остается.

Не находя около реки никаких отметин, Сиук взял в сторону, правее, где, ближе к лесу, темнела полоса глинозема. И почти тут же наткнулся на следы. Но совсем не на те, которые искал. Крупные мужские отпечатки принадлежали двум разным людям. Возможно, мужчин было и больше, но остальные шли по песку. Следы не свежие, определил варий. Но и не старые. Успели высохнуть на солнце, но еще не отвердели. Две луны назад или чуть больше. Длинные и продолговатые, как у вариев. У глотов ступни короткие и широкие. И след оставляют глубокий, 'коренастый', под стать фигурам дикарей.

Сердце юноши заколотилось от волнения. Кто это? Случайные охотники? Просто шли вдоль берега или преследовали Ваду? Но кто же это?

Судьба на этот раз не лишала надежды, но вселяла тревогу.

А тут и Дул получил 'неожиданное' подтверждение присутствия неизвестных. Дикарь постоянно выписывал зигзаги, то подбегая к реке попить воды, то забираясь в чащу в поисках чего-нибудь съедобного. После очередного такого 'забега' в глубь леса он выскочил обратно обозленный на что-то и быстро поковылял к реке. Там глот, сердито бормоча под нос непонятные слова, запустил правую ногу в воду и стал ожесточенно тереться подошвой о гальку.

— Ты чего? — поинтересовался Сиук.

Дул вытащил ступню из воды, осмотрел и опустил снова.

— Да так. Воня много.

— Э-э, — догадался юноша, — так ты это, наступил?

— Угу.

— Зверь? Человек? — продолжал допытываться Сиук.

— Не знай моя, туссык-камык! — огрызнулся глот. — Воня много.

— Пошли, покажешь, — распорядился варий.

Продолжая бормотать непереводимые выражения, дикарь повел юношу в чащу.

Поковырявшись веточкой в оставленном 'следе', Сиук определил:

— Человек. Вяленое мясо ел.

А вскоре они увидели тоннель в скальном основании холма.

Перед самым тоннелем следы повернули направо, в сторону леса. И тут Сиук заметил, что к первым двум мужчинам присоединились еще двое. Видимо, те, которые двигались по песку, ближе к реке. И один из них, если судить по следам, был глот.

Неужели они направлялись за Вадой? Но ее следов здесь нет. В чем же дело?

Пока Сиук размышлял над ситуацией, дикарь топтался на берегу около тоннеля, пытаясь изображать следопыта. И вдруг закричал:

— Сиука, смотри сюда! Ракуша тута, много мала ракуша.

Услышав слово 'ракуша', юноша молнией бросился к реке. Довольный Дул показывал пальцем на скалу:

— Сы-мотри, Сиука. Много мала ракуша.

На сучке, воткнутом в щель в скале примерно на уровне головы дикаря, висел браслет из маленьких ракушек. Сиук узнал бы его с закрытыми глазами. Ведь он сам собирал эти разноцветные ракушки на отмели. Вада так радовалась, когда Сиук подарил ей браслет. Прыгала и смеялась, а потом лизнула Сиука в щеку. Разве такое забудешь?

Юноша засмеялся. Его Вада жива. Конечно же, жива! И продолжает подавать ему сигналы. Разве ящер стал бы подобным заниматься?

Он покосился на дикаря. Тот, видя настроение напарника, глупо улыбался за компанию. 'Может, Дул все выдумал, про ящера? — подумал варий. — Зачем?' Но спрашивать не стал. Успел понять, что тема ящера Дулу сильно не нравилась и даже чем-то его пугала.

Сиук внимательно изучил вход в тоннель, залез немного в воду. У входа было неглубоко и течение не такое уж сильное. Но внутри тоннеля русло делало наклон. Кто его знает, какая дальше глубина? К тому же там царила такая темнота, что у вария пошли по коже мурашки. Впрочем, Сиук храбро решил, что мураши — от холодной воды.

А вот Дул и вовсе заскучал. До него начал доходить смысл кошмара про ящера, мучавший его все ночи, пока он находился в плену у вариев. Черный зев тоннеля, ну, просто очень сильно напоминал разинутую пасть ящера. А торчавшие кое-где из воды обломки скалы так походили на острые зубы, что Дула снова посетили мысли об айки. Неужели таки жуткий зверюга его проглотит, как во сне? Черно-то как в этом тоннеле! Ну, точь в точь — живот ящера.

— Ну и дыр, елы молы, — произнес испуганный дикарь, с уважением в голосе. — Большой дыр. Кушай всех. Съел Вада, я думай.

— Чего ты там думаешь? Думает он, видишь ли! — возмутился влюбленный юноша. — Вада жива! Никто ее не съел. Дыра как дыра. Обычная. Я и больше видел. Кажется.

Дул, на всякий случай, отошел на несколько шагов. И от Сиука, и от тоннеля. Пусть сами между собой разбираются. А ему не надо. Он-то знает, что значит попасть в живот ящера.

Сиуку, честно говоря, тоже было страшновато. На самом деле, ничего подобного он в жизни еще не видел. Но в отличие от дикаря с его ночными кошмарами и нечистой совестью, благородный и наивный юноша трактовал ситуацию по-другому. Браслет, оставленный Вадой у входа в тоннель, он воспринимал как знак судьбы. Это было несомненное чуро, указывающее направление. Знак словно говорил — иди в тоннель. Путь к Ваде лежит через него.

— Не надо туда, — осуждающе сказал Дул. По многозначительному и подозрительному молчанию вария он почувствовал, что тот замышляет самое опасное. — Тама плохо. Дыр кушай будит. Не надо тута.

Сиук задумчиво усмехнулся:

— Как раз туда и надо. Не бойся, Дул. Я знаю, что делать.

Оставшуюся часть дня, почти до самого захода солнца, компаньоны поневоле собирали в чаще крупный и сухой валежник. Дул при этом изловчился поймать несколько лягушек. Он их словно нутром чувствовал и прыгал за ними не хуже самих лягушек. Сиук не отвлекался. Самые длинные, крупные и сухие валежины откладывал в сторону. Из них он собирался построить маленький плот.

Перед заходом солнца развели на берегу костер, зажарили лягушек. Ужин показался очень вкусным — в течение двух суток мужчины почти ничего не ели. Спали по очереди, чтобы не погас костер.

Варий проснулся от солнечного луча, скользнувшего по векам. Дикарь храпел, уткнувшись головой в колени у почти потухшего костра. 'Сторож из него, что из г… наконечник для копья', - сердито подумал Сиук. Сполоснул лицо в воде, прогоняя остатки сна. Надо торопиться. В голове занозой сидели следы неизвестных охотников. Вдруг они тоже идут за Вадой?

Растолкал Дула, и начали вязать плот. Пригодился моток веревки, прихваченной в землянке. Вряд ли это объяснялось особой прозорливостью Сиука. Скорее, сработало рациональное соображение. Первобытные люди имели не так много вещей, чтобы ими разбрасываться без крайней необходимости.

Дикарь обреченно, безо всякого энтузиазма, помогал. Лезть в тоннель он все равно не собирался. Одно дело — во сне очутиться в животе ящера. А наяву? Да ни за что! Что он, дурак какой? Если варию хочется попробовать, каково это, пусть пробует. Разрисовал себя 'под леопарда' и думает, что смелый.

Разнервничавшись, Дул инстинктивно сплюнул и угодил Сиуку в ногу.

— Ты чего? — рассердился юноша. — Смотри, куда плюешь. Лучше, подай-ка вон ту палку.

В отличие от глота, варий трудился, не покладая рук. Когда к полудню кособокое, но, прочно стянутое веревками и лианами, плавсредство было готово, Сиук в изнеможении растянулся на песке и прикрыл глаза. Дул бочком засеменил к лесу, приняв окончательное решение о том, что в пасть к ящеру не сунется, даже если варий пригрозит смертью.

Глот уже добрался до зарослей и хотел туда нырнуть, уйдя по-английски, не попрощавшись, как вдруг вспомнил об оставленной вчера под камнем лягушке. Привычку ныкать под камни пойманных лягушек Дул не мог в себе истребить, несмотря на прилагаемые волевые усилия и неоднократную критику со стороны покойной колдуньи Ехи. Но прятал земноводных Дул вовсе не из-за жадности, как некоторые могли подумать. Ну, нравились ему лягушки с душком. Имеет же человек право на мелкие слабости?

Вот и накануне одну лягушку, тайком от вария, глот припрятал под камушком на берегу. Чтобы с утречка позавтракать. И Сиука, разумеется, угостил бы. Если бы тот успел 'сесть на хвост'. Но варий, не дав несчастному дикарю даже толком проснуться, сразу заставил его вязать плот. Теперь, решив дезертировать, глот рассудил, что подкрепиться перед дальней дорогой не помешает. Кто его знает, что ждет на неведом пути? Да и жалко оставлять охотничий трофей. Зря, что ли, ловил? И Дул крадучись вернулся к берегу.

Едва успел достать лягушку из-под камня, как его окликнул Сиук:

— Дул, ты чего там? Жука, что ли, нашел?

— Да, вота, — застуканный с поличным дикарь показал тушку земноводного. — Мяса мало-мало.

— Ух, ты, — удивился варий. — И когда ты только успеваешь их ловить? Положи за пазуху. Костер некогда разводить. Потом съедим.

Дул понял, что дальше отмалчиваться не имеет смысла:

— Я не эта. Плыви одна. Моя вода боюсь.

— Да знаю я, что ты боишься. Даже морду по утрам не моешь. Потому и плот сделали. Для тебя.

Сиук хитрил. Плот он делал, в первую очередь, для себя. Нырять наобум в тоннель варий боялся. Вода холодная, и неизвестно, что там дальше, под скалой. Вдруг, целое озеро? Или даже море? Так и до берега не доплывешь. Но не признаваться же в своих опасениях дикарю. Тот и без того трусит донельзя.

— Не бойся. Вода тебя не укусит. Сядешь сверху на плот и поплывешь.

— А ящер?

— Какой ящер?

Дул рассказал про свои ночные кошмары и связанные с ними опасения. Юноша задумался. Сон — дело серьезное.

С одной стороны, как объясняли колдуньи, сон — это другой мир. Когда человек спит, его омана ходит по своим делам. Не надо на это особо обращать внимание. С другой стороны, если, например, приснилось, что на тебя напал тигр, пускать на самотек подобную ситуацию не следовало. Несешь колдунье чего-нибудь вкусненькое (дУхи, кабы чего попало, не едят), а она уже знает, что делать. Заклинание произнесет, ому тигра задобрит. Иногда и присоветует в тот день в лес не ходить, от беды подальше.

Но тут колдуньи нет. Пару заклинаний на все случаи жизни он знает, Вада научила. Но вряд ли они сейчас помогут. Надо самим выкручиваться.

— Тебе когда снилось-то? Ящер этот? Сегодня ночью?

Дикарь почесал затылок, сосредотачиваясь.

— Не-а. Не седня.

Так, уже лучше. Но сон дикаря все равно беспокоил. Сиук посмотрел на тоннель. Если подумать, действительно, похоже на разинутый рот. Или пасть. А сразу и не заметно.

Сбоку, на сучке в скале, продолжал висеть браслет. Знак от Вады. Чуро. Теперь Сиук пытался найти в действиях невесты скрытый смысл. Что бы это значило? Вада ушла в тоннель, а браслет оставила… Вада ушла в тоннель, и он ее проглотил, словно ящер. Мысли путались в голове. Эх, у кого бы спросить совета?

Сиук присел на корточки и, приложив ко рту ладони, прокричал в распахнутый черный зев:

— Ва-да! Ва-да!

Через несколько мгновений обратно донеслось:

— Да-да-да…

Сиук не верил своим ушам. Он посмотрел на Дула. Тот, раскрыв рот, хлопал глазами.

— Ты слышал? — шепотом спросил Сиук.

Дикарь сглотнул слюну и молча кивнул головой. Он тоже слышал. Значит, Сиуку не показалось. Вада ему ответила. Но что означает ее 'да'? Он явно на верном пути. Только бы не ошибиться.

Взгляд снова наткнулся на браслет. Внезапно вария осенило. Ящера надо задобрить! Он снял браслет и, показав его 'пасти', опять присел над водой у разлома:

— Ва-да! Ва-да!

— Да-да-да…

— Я беру его с собой, да, Вада?

— Да-да-да…

Все правильно! Вада одобрила его действия. Теперь только вперед. Засунул браслет за пазуху. Посмотрел на дикаря:

— Видел? Ящер принял подарок. Больше бояться нечего. Ты же смелый, Дул. Поплыли?

Дикарь тяжело засопел, но ничего не ответил.

— А сон твой про ящера, знаешь, о чем говорит?

— У?

— Тебе надо побывать внутри, ну, в 'животе', чтобы преодолеть страх и стать настоящим воином. А так тебе этот ящер постоянно будет сниться, понял?

— У? — дикарь задумался.

— Ну, чего там бояться? Решайся.

— Эх, был не была! — неожиданно для себя залихватски произнес глот. Сиук, несмотря на свою молодость и очевидную неопытность, вселял в Дула уверенность. Да и не таким уж законченным трусом был наш дикарь. Разве что, чересчур мнительным. И сородичи приучили его к мысли о том, что он ни на что не годен. А когда в тебя верят — совсем иное дело.

Они спихнули плот в реку поодаль от тоннеля: Дул спереди, Сиук сзади.

— Садись и держись крепко за этот сук. Понял?

Дикарь кивнул и вцепился в дерево. Зубы сами собой начали клацать. На 'смельчака' накатил такой ужас, какого он еще не испытывал никогда в жизни. Но Сиук уже толкал плот вперед. И вот они в тоннеле.

Течение усилилось, но не намного. Сиук плыл сзади, держась одной рукой за перевязь и отталкиваясь от дна ногами. Становилось все темнее. Варий почувствовал, что плот немного накренился: русло шло под уклон. Плот ударило о скальный выступ. Дул завизжал от неожиданности, но удержался. Стало совсем темно. Шум воды усилился. Они очутились на пороге. Внезапно обмелело, едва ли не по пояс. Но тут плот дернулся вперед, его передняя часть задралась вверх, вместе с вопящим дикарем, и резко клюнула вниз, переваливая через порог.

Дул не удержался и свалился в воду. Сиук успел инстинктивно отпустил перевязь плота, но течение тут же сбило его с ног, и он кубарем скатился вниз, задев пару выступов.

К счастью для наших героев, перепад высот оказался небольшим, а глубина во внутреннем гроте, где они очутились, не достигала и метра. К тому же течение сразу ослабло. Потерявший голову от страха, Дул молотил руками и ногами по воде, как заведенный, пока Сиук не схватил его за шкирку, и не поставил резким рывком на ноги. Почувствовав под ногами твердую каменистую почву, дикарь обнял вария двумя руками и только тогда немного успокоился.

Они побрели в кромешной темноте по ходу течения. Вскоре наткнулись на застрявший между камнями плот. Дул шустро забрался на него, а Сиук пошел сзади, толкая плавсредство вперед. Еще через какое-то время забрезжил дневной свет. Впрочем, когда они выбрались на открытое пространство, то увидели, что солнце почти легло на впадину между двумя горами. День в хлопотах и приключениях пролетел незаметно.

Почти сразу по выходу из тоннеля река образовывала справа широкую отмель. Сиук решил причалить к левому, крутому и каменистому берегу, чтобы под его укрытием развести костер и переночевать. Ну а утром уже решать, что делать дальше.

Вытащив плот на берег, натаскали из леса сушняка для костра, наломали еловых лап на подстилку. Спать легли голодными. Дуловская лягушка вывалилась из запазухи, когда он барахтался в воде. 'Надо завтра хоть рыбы наловить', - подумал Сиук. Они толком не ели больше трех суток.

Дикарь сразу же уснул, а ответственный варий остался поддерживать огонь. В лесу периодически ухал филин, похохатывали гиены. 'Где-то сейчас Вада? — думал Сиук. — Может быть, совсем рядом? Как, наверное, ей страшно одной'.

На востоке уже начало розоветь, когда он растолкал безмятежно посапывающего глота. Надо было хотя бы немного поспать. Только прилег на лапник, как сразу провалился в сон. Дул, усевшись около костра на корточки, тоже бодрствовал недолго. Этой ночью ему, впервые за последнее время, приснились толстозадые красотки. И он не удержался от соблазна досмотреть сладкий сериал до конца. Сторож и караульный из Дула был никакой…

Так их и взяли дикари — спящих.

Сиук пришел в себя от резкой боли в голове. Приоткрыл глаза, затем попробовал шевельнуться, но безуспешно. Он был крепко примотан лианами к толстому тису. Память возвращалась урывками.

Кажется, его кто-то схватил, он попытался вырваться и тут же получил несколько сильных ударов по голове. Кажется… Оставалась надежда на то, что приснился плохой сон. Во сне и не такое случается. Сейчас еще подремлю, и все пройдет, — попробовал успокоить себя Сиук. Но тут он услышал голоса и понял, что надо открывать глаза.

Разговаривали на незнакомом отрывистом языке. Женщина и мужчина. Голоса приближались сбоку, поэтому он не видел людей. Но разглядел, что находится на высоком речном берегу. Река текла слева. Прямо перед ним, в нескольких десятках шагов, густые заросли терновника. Посмотрел на воду: на камнях пенились барашки. Похоже, он находился на той же самой реке, только ниже по течению. Поднял глаза выше и увидел в отдалении, в синей дымке плоскую вершину высокого холма. Не там ли скала, сквозь которую они вчера проплыли на плоту?

А направо голова не поворачивалась. Мешал толстый сук, в который упиралась щека. Но в той стороне горел костер. Тянуло запахом дыма.

Двое подошли к нему, и по цвету кожи Сиук сразу определил, что это глоты. Чернокожие, кудрявые, приземистые. Вот те на! Он в плену у людоедов?

Мужчина довольно скалил широкие зубы. Нос у него был широченный, с огромными вывернутыми ноздрями. Женщина стояла чуть поодаль, за левым плечом 'носа'. Толстые бедра обернуты козлиной шкурой. Крупные, вытянутые, словно дыни, груди лежат на выступающем животе.

'Нос' что-то произнес и слегка хлопнул вария по щеке, как будто проверяя его состояние. Сиук разозлился: чего они о себе мнят, уроды!

— Ну, чего надо? — он постарался произнести это грубо, мужественно, но распухший язык еле ворочался, и получилось невнятное бормотание. Только сейчас юноша почувствовал, что сильно хочет пить.

'Грудастая' с озадаченным лицом подошла вплотную. Надавив двумя большими пальцами, подтянула пленнику веки к бровям, рассматривая роговицу. Потом бесцеремонно задрала на нем малису… 'Медосмотр' ее удовлетворил. Повторяя жест 'носа', ударила Сиука ладонью по щеке, но гораздо сильнее. Засмеялась, когда юноша непроизвольно дернулся.

'Нос' повернулся налево, туда, где горел костер и выкрикнул несколько слов.

Вскоре подошли еще двое. Первый, не высокий, но очень широкоплечий мужчина с мощными бугристыми мышцами, кутался в накидку из шкуры лесного оленя. В нем ощущалась огромная физическая сила, но лицо выдавало болезнь: по щекам расползались багровые пятна, а глубоко запавшие глаза лихорадочно блестели. Такие же пятна выступали и на шее.

А второй… А вторым из подошедших дикарей, к ошеломлению Сиука, оказался его верный спутник Дул.

Увы, увы! Храбрость и даже некоторое мужество, проявленные глотом во время преодоления водных преград, не выдержали более серьезного испытания на прочность. Когда внезапно напавшие дикари захватили в плен мирно спавших путников, первое время Сиук и Дул находились в равном положении. А именно — обоих пленников вероломные захватчики оттащили на стоянку и привязали к соседним деревьям, рядышком со своей пещерой. Но Дул очнулся первым: он ведь не оказывал никакого сопротивления и поэтому отделался лишь одним ударом по голове.

Услышав голоса незнакомцев, глот понял, что они говорят почти на одном с ним языке. Хотя попадались и незнакомые слова, но в целом речь неизвестных он понимал. Уяснив это, Дул продумал тактику защиты, а потом и сам подал голос.

Сначала подошел весьма упитанный дикарь, которому, видимо, поручили приглядывать за пленниками. Глот обозначил его для себя, как 'толстяк'. Услышав, что пленник внятно изъясняется на его языке, 'толстяк' подозвал грудастую женщину с копной кудрявых волос. Чуть позже выяснилось — колдунью.

— Ты кто? — поинтересовалась, первым делом, колдунья. Наблюдательная женщина сразу обратила внимание на то, что сородичи глота давно перестали замечать. Если судить по внешности, то Дул не столько БЫЛ дикарем, сколько ПОХОДИЛ не него. Цвет кожи — светлее, лоб — шире, волосы не кудрявились, а только слегка вились… Вроде бы и дикарь, но какой-то ненатуральный. К счастью для Дула, опыт общения с колдуньями он имел не малый, а уж по такому случаю постарался подключить ресурсы обаяния на полную мощь. Тем более что колдунья показалась ему смутно знакомой. Кого-то она напоминала. Но вот кого?

Для начала Дул изложил подробную биографию, включая все, что знал о своих сородичах. Тут выяснилось, что колдунья кое-что слышала об их общине. Более того, предположительно, вожак Урик приходился немолодой уже женщине двоюродным братом. По крайней мере, раннее детство они провели вместе.

— Я сразу заметил, что ты похожа на Урика. Такая же красивая и толстая, — Дул не скупился на комплименты, не опасаясь перегнуть палку. — Я еще не видел женщин с таким большим и мягким животом.

Колдунья восприняла тонкую похвалу благосклонно. В маленьких глазках загорелся оценивающий огонек: в общине ощущался дефицит представителей мужского пола. Женщина подбоченилась, круто задрав бедро, и у Дула мелькнула неожиданная мысль — не эта ли дикарка явилась ему сегодня утром во сне в образе толстозадой красотки? Лирическое озарение моментально расслабило его волю, он почувствовал себя своим среди своих. Что, впрочем, в положении Дула было и объяснимо, и простительно. Колдунья, между тем, продолжила расспросы:

— Как живет Урик?

— Его окуна ушла в айки, — после трагической, 'мхатовской' паузы ответил Дул, одновременно демонстрируя углубленное знание глотских обрядов.

— У?! — воскликнула колдунья. — Умер?

— Не-а, убили, — пояснил дикарь, а затем поведал все, как на духу. Разве что, чуток приукрасив и опустив малозначимые, по его разумению, детали. По словам Дула, на мирную общину Урика налетели кровожадные варии и всех истребили. Кроме самого Дула. Ему сохранили жизнь, потому что он знал язык вариев. Ведь варии задумали напасть на глотов, живших в горной долине, и им нужен был переводчик, чтобы допрашивать пленных. Поэтому 'бледнолицые' отправили в разведку своего лучшего воина (Сиука) в сопровождении Дула.

История показалась колдунье вполне правдоподобной.

— Да-а, — протянула задумчиво. — 'Бледнолицые' засылают разведчиков. Недавно соседи одну 'бледнолицую' поймали.

Дул навострил уши и даже собрался задать наводящий вопрос, но колдунья его опередила.

— А почему ты не сбежал от вария, когда он спал? — подозрительно спросила проницательная женщина.

К такому каверзному вопросу Дул оказался не готов. Ну, на самом деле, не мог же он все наперед предвидеть? Пришлось сочинять на ходу, сообразуясь с обстоятельствами:

— Э, так он это, колдун. Даже во сне все видит и слышит. А ночью видит еще лучше, чем днем. И бегает быстрее оленя, такой сильный и ловкий.

— У-у-у?! Быстрый и сильный, говоришь? И зоркий?

— Как леопард, — с готовностью подтвердил Дул.

— Очень хорошо, — с воодушевлением отозвалась колдунья. — Сильный и молодой.

— Угу. Совсем молодой, — Дул не понимал, куда клонит колдунья, но тоже воодушевился. Главное, угодить этой важной и симпатичной женщине, а там разберемся.

— Очень хорошо, — повторила колдунья. — Этого вария послал мне Дух Ночи.

— Ты общаешься с Духом Ночи? — с ноткой восхищения отреагировал Дул. — Но на это способны только великие колдуньи.

Дикарка скромно пояснила, что она и есть колдунья. У них в общине несчастье — заболел вожак. С каждым днем ему становится все хуже и хуже. Никакие лечебные травы и заговоры не помогают. И вот, сегодня ночью ей приснилось, что на берегу реки, у костра сидят двое чужих мужчин. Она сразу поняла, что это знак от Духа Ночи — разбудила сородичей и велела им идти и найти незнакомцев.

— То есть, нас? — уточнил Дул. В достоверности истории он не усомнился ни на йоту. Та же покойная Еха неоднократно видела и наяву и во сне у себя в голове то, что происходило далеко от стойбища. Особенно поражала Дула способность Ехи угадывать, где он прятал пойманных лягушек.

— Вас, вас, — добродушно подтвердила колдунья.

— И зачем Дух Ночи велел найти нас?

— Как зачем? — удивилась женщина. — Чтобы принести в жертву.

— У?! — Дул поперхнулся слюной и на какое-то время лишился дара речи.

— Угу.

Почти милый светский разговор совершенно неожиданно для Дула завершался трагическим финалом.

— Э-э, — он тянул время, пытаясь найти выход. — Э, в жертву, говоришь?

— Угу.

Далее колдунья простодушно растолковала. Вожак болен: ежу понятно, без жертвы не обойтись. Удалось на днях поймать сурка — вожак съел и печень, и сердце, но не помогло. Но это же сурок. А тут молодой варий: сильный, быстрый, все видит и слышит, даже ночью во сне. Вожак съест его печень, сердце, глаза и уши, и сразу выздоровеет. Да еще и Дул в придачу сгодится. Ну и Духу Ночи, конечно, по кусочку от обоих достанется.

— Как думаешь, выздоровеет вожак?

Дул отчаянно трусил. Обыденный, почти лишенный эмоций тон колдуньи, выразительнее крика и угрожающих жестов подтверждал ее намерения. Съедят ведь, как пить дать — съедят. А ведь он этим проглотам почти родственник. Ну, что за люди такие?

Из головы выскочили все мысли, кроме одной: как избежать жертвенной смерти? И он продолжил борьбу за свою шкуру:

— Если съест вария?

— Угу.

— Если вария, то выздоровеет. А если съест меня — умрет.

— У?! — поразилась колдунья. — Почему?

— Я же совсем больной. Ходить не могу. Видели — варий сделал из дерева носилки, чтобы меня вода везла? А сам я еле хожу.

— У-у-у…

— Угу. И не вижу ничего.

— Как? И меня не видишь?

— Нет. И не слышу.

— Как же ты со мной разговариваешь?

— Это ты близко стоишь.

Колдунья отошла на пару шагов:

— А теперь слышишь?

— Теперь нет.

— Совсем не слышишь?

— Совсем.

Женщина задумалась:

— Да, больной, туссык камык. Надо тебя убить и сжечь.

— Ой, — жалобно сказал Дул. — Ой. Нельзя меня убивать.

— Почему?

— Потому что этот варий — злой колдун. Это он навел на меня порчу.

Колдунья смотрела с любопытством и недоверием.

— У вариев это называется 'убес'. Когда человек касается убеса, то становится совсем больным. Развяжи меня, я покажу, что со мной сделал варий.

Колдунья сложила губы трубочкой, подумала. Слова пленника ее явно заинтриговали. Позвала 'толстяка'. Когда тот размотал лиану, то Дул непроизвольно присел на землю — ноги затекли. Потом протянул ладони:

— Смотри на пальцы.

Колдунья внимательно изучила 'музыкальные' пальцы Дула.

— Какие тонкие. Как сухие веточки.

— Это все от убеса, — многозначительно произнес Дул. — Я могу высохнуть, как старое дерево.

— И что?

— Пока этот убес у вария — ему ничего не сделаешь. Любой глот, который дотронется до убеса, тут же станет больным, как я. Но если варий умрет, то убес потеряет силу.

— У? И что можно сделать?

— Я могу забрать убес у вария. Мне уже ничего не будет. Тогда вы убьете вария. И я сразу стану здоровым.

Колдунья ожесточенно почесала кучерявую макушку и повела Дула к вожаку. Тот кашлял, в горле, когда говорил, что-то хрипело и булькало. Выслушав рассказ колдуньи, подкрепляемый, по необходимости, краткими репликами Дула, вожак нетерпеливо спросил:

— А где этот убес, знаешь?

— Угу.

Вожак посмотрел на колдунью:

— Проверьте, как этот 'бледнолицый'.

Колдунья подозвала от костра молодого дикаря с очень широким носом, и они направились к дереву, под которым был привязан Сиук. Вожак не без труда приподнялся с расстеленной на земле шкуры, подошел к костру, разведенному на поляне. Встал близко у огня. Могучего на вид дикаря морозило, несмотря на жаркий летний день.

Дул оглядывался по сторонам. Народу у пещеры находилось немного. Несколько женщин с детьми. У костра сидел знакомый Дулу 'толстяк'. Остальные члены общины, судя по всему, подались на дневной промысел. А может, их и вообще больше не было.

— Идите сюда! — позвал 'нос'.

…Сиук не верил глазам. Он — привязан к дереву, а Дул — среди напавших на них дикарей, как будто свой среди своих. Как так получилось? Голова, после полученных утром ударов, соображала плохо. Неужели? Неужели Дул предатель?

— Хороший варий, — с довольным выражением лица доложила вожаку колдунья. — Здоров, как молодой олень. Надо его съесть.

Вожак внимательно рассматривал Сиука. Глаза его слезились. Повернулся к Дулу:

— Ну, и где этот, убес?

Глот подошел к Сиуку, засунул, не поднимая глаз, руку к нему за пазуху, вытащил браслет из ракушек.

— Вот.

Дикари в испуге попятились назад.

— Дул, — прохрипел юноша. Пересохший рот еле выдавливал слова. — Что ты делаешь?

Дул не ответил. Да, он немного жалел вария. Но что же поделать в подобной ситуации? К тому же, этот варий много раз кричал на него, обещал набить морду. Вместе с другими 'леопардами' убил всех сородичей Дула. И в реке чуть не утопил из-за своей Вады. Самого Дула, правда, пощадил. И помог сбежать, когда его приговорили к смерти. Ну, это дело прошлое. Не умирать же теперь с ним за компанию? Дул больше не собирался в айки. Он хотел жить и видеть сны про толстозадых красоток.

— Что он говорит? — спросил вожак.

— Просит вернуть убес, — с готовностью пояснил 'полиглот'. — Сейчас он лишился сил. Можно убивать.

— Угу, — вожак кивнул и протянул Дулу каменный резак. — Давай. Сам убей.

Дул машинально взял протянутое оружие и застыл на месте. К такому повороту событий он не был готов. Заметим, что, несмотря на свое людоедское прошлое, Дул раньше никогда и никого не убивал, кроме лягушек.

— Давай, давай, — поторопил вожак. — Если хочешь жить.

'Нос' оскалил зубы и поднес к груди предателя пику. Заостренный конец коснулся кожи. Дул вздрогнул. За спиной тяжело дышал Сиук. 'Нос' отвел пику назад, как для удара.

Еще через мгновение раздался негромкий звук 'чпок', и шею 'носа' насквозь прошила стрела с кремневым наконечником. Дикарь крякнул, сделал пару шагов вперед и свалился на землю. 'Чпок' — и наконечник второй стрелы, вылетевшей из зарослей терновника, угодил вожаку в шею, чуть пониже основания черепа.

Колдунья взвизгнула и бросилась к пещере. Услышав непонятный шум, у костра встал во весь рост 'толстяк'. Через мгновение третья стрела пронзила ему грудь.

— Елы-молы, — бормотал Дул, перепиливая тупым лезвием лиану. В некоторых случаях глот-полиглот соображал исключительно быстро. — Сичас, Сиука. Сичас.

Когда последний кусок лианы упал на землю, освобождая Сиука от пут, тот едва не рухнул, но Дул подставил плечо. Затем варий и глот поковыляли к крутому спуску. У пещеры вопили дикарки.

Через несколько десятков шагов ноги Сиука 'разбежались'. Отпустив плечо глота, он кинулся к реке и, упав на гальку, начал жадно пить воду.

— Пыстро, Сиука, — поторапливал из-за спины Дул. — Моя твоя бежать надо.

И тут они услышали свист. В отдалении, вверх по течению реки, стоял человек и махал рукой. И варий, и глот сразу узнали следопыта Короса.

Перебравшись на другой берег по броду, указанному следопытом, 'леопарды' и, примкнувший к ним, дикарь, спрятались в кустах. На противоположном берегу было тихо. Похоже, устраивать погоню никто не собирался.

— Откуда ты взялся? — отдышавшись, спросил Сиук.

Вместо ответа Корос достал из колчана кусок сушеного мяса, отрезал несколько пластиков, протянул Сиуку и Дулу. Те с жадностью набросились на еду.

— Я шел за вами, — наконец, спокойно произнес следопыт.

Юноша доел мясо, уже внимательней посмотрел на Короса:

— Откуда у тебя колчан Зукуна? Когда полетели стрелы с оперением беркута, я подумал, что стреляет вождь.

Во время стычки с 'волками' у Падающей Воды стрела настигла тело следопыта в тот момент, когда он уже валился в воду с высоты полутора десятков метров. Это обстоятельство его и спасло: наконечник скользнул по груди, вспарывая кожу, раздробил левую ключицу и отскочил.

Несмотря на сильную боль, Корос не потерял сознание, а потому и не утонул, очутившись в реке. Какое-то время он только держался на плаву, находясь во власти течения, затем выбрался на берег. Течение отнесло его в обратную сторону от стойбища, и обратный путь по берегу занял много времени. К стойбищу подошел уже затемно.

Что-то его насторожило. Уж слишком суетливо и шумно вели себя сородичи, невзирая на позднее время. А еще — следопыт не смог высмотреть Зукуна. Это показалось особенно странным — все племя слоняется между шалашами туда-сюда, а вождь как будто умер. Но в его шалаш при этом часто заглядывали люди.

Корос ждал до глубокой ночи, пока 'леопарды' утихомирятся и разойдутся по своим жилищам. Потом тихонько проскользнул к шалашу Зукуна. Заглянув во внутрь, следопыт понял причину переполоха.

Помещение тускло освещал небольшой факел, воткнутый в землю. Мертвый Зукун лежал в углу шалаша, а рядом с братом сидела Уна и периодически бормотала какие-то заклинания. Увидев внезапно появившегося Короса, женщина негромко вскрикнула, но тут же замолчала. Бывший жамуш смотрел ей прямо в глаза, прижимая ко рту палец.

Немного успокоившись, Уна рассказала о последних событиях в племени.

— Хорошо, что ты не заявился к своей 'толстушке', - не без ехидства добавила бывшая жама. — То-то, визгу бы было. Она думает, в тебя злые духи вселились.

— А ты что думаешь? — спросил после паузы Корос.

Уна нахмурила брови:

— Скажи, как ты меня называл, когда был моим жамушем?

— Синеглазка — быстро ответил следопыт.

Уна негромко рассмеялась:

— Хорошо, что не забыл. А то бы я тебя проткнула копьем Зукуна. Я вижу, у тебя кровь?

— Так, ерунда.

— Ты, правда, не убивал Зукуна?

— Правда.

— А где твой лук и стрелы?

— Остались у водопада. Возможно, их забрали 'волки'.

Они помолчали.

— Что ты собираешься делать?

— Думаю, надо найти Сиука. И Ваду, если получится.

Корос взял оружие Зукуна, и они перебрались в шалаш Уны. Там знахарка смазала следопыту рану своей мазью. Почти до самого утра Корос просидел в шалаше Уны, а с первыми лучами солнца отправился по следам Сиука и Дула.

Дойдя до тоннеля, следопыт быстро догадался, что беглецы сделали плот. Сам Корос поступил проще, экономя время. Нашел в лесу подходящий обломок дерева, подтащил к реке…

Преодолев подземный участок реки, Корос почти сразу наткнулся на оставленный плот и следы ночевки. Дальше уже шел по следам дикарей, захвативших Сиука и Дула. Обнаружив стойбище, спрятался в терновнике, выбрал позицию для стрельбы…

Корос с усмешкой показал на оцарапанные плечи:

— Как со злой женщиной пообщался. Кусачее дерево.

Сиук выслушал рассказ сосредоточенно, не прерывая. Воин должен уметь скрывать чувства. Дул сидел в сторонке, всем видом демонстрируя безразличие к внутренним разборкам 'леопардов'.

— Значит, Зукуна кто-то убил твоей стрелой?

— Я думаю, что убил 'волк'. Тот, кто потом взял мой колчан со стрелами.

— Симон?

— Вряд ли он выжил, — следопыт покачал головой. Осторожно достал из-за пазухи костяную иглу. — Здесь на конце яд. Очень больной. Симон не выживет. В Зукуна стрелял другой. Тот, кто прятался в кустах и стрелял в меня.

— А зачем ты встречался с 'волками'?

Корос вздохнул:

— Сначала меня попросил Руник. Сказал, что якобы Зукун поссорился с Вироном, может начаться война. Вирон хочет решить проблемы мирно. Только Зукуну не надо говорить раньше времени, чтобы тот не рассердился и не помешал. Вот я и встретился несколько раз с 'волками', чтобы узнать, чего хочет Вирон. Я же сам из 'волков'. У меня там сестра и брат.

— А что такого сделал Зукун?

— Пообещал отдать Вирону твою Ваду.

Сиук привстал, но тут же взял себя в руки.

— Я не верю. Зукун не мог так поступить.

Следопыт осторожно пожал плечами. Раненная ключица давала о себе знать дергающей болью.

— Я тоже не верил. Но Уна подтвердила. Потому Зукун и хотел избавиться от Вады. Да он бы и от тебя избавился, если бы ты стал мешать.

Сиук помолчал, переваривая услышанное. Как после такого верить людям? Даже отец готов был пожертвовать им и Вадой. Ради чего? Ради власти в племени? Неужели власть имеет такое значение? Даже родственники предают. Чего же удивляться поведению дикаря? Кстати, о дикаре. Надо бы разобраться.

Юноша покосился на Дула. Тот вроде бы дремал, уткнувшись головой в колени.

— Ду-ул. Дул!

Дикарь испуганно поднял голову, похлопал ресницами:

— У?

— А чего это ты там, с этими глотами терся? Почему они меня связали, а тебя нет?

— Моя сама не знай. Наверное, они думай, что моя глот.

— А твоя кто? — от злости Сиук сам заговорил на дикарском диалекте.

— Чиво?

— Твоя говорю, твой… тьфу! А ты кто?

— У?

Сиук пошарил рукой по земле, подыскивая камень, но Корос его придержал.

— Слушай, Дул, — следопыт почти никогда не повышал голоса. — Вот когда вы у дерева стояли, где Сиук был привязан. О чем вы говорили?

— У?

— Чего эти глоты от тебя хотели?

— А-а… Они хотей убить Сиуку, а мой не давай. Моя говори — Сиук хороший, не надо его трогать.

— А зачем ты нож взял?

— Нож?

— Ну, да, резак этот.

— Резак. А-а… Они говоряй, убий Сиука. А моя говоряй — сам убий.

— Чего-чего?

— Моя говоряй — моя убий. А Сиука — не убий.

Глот шмыгнул носом, расчувствовавшись от собственных фантазий. Сиук посмотрел на Короса, тот озадаченно поднял брови. Он помнил, как один из дикарей замахнулся пикой, чтобы ударить Дула. Кто его знает, может Дул и не врет? Может, так и было — глот защищал Сиука?

Юноша подсел к глоту, потрепал его по голове:

— Ладно, не расстраивайся. Ты храбрый, почти как настоящий воин-варий… Знаешь, что? Сейчас я тебе сделаю прическу, как у настоящего воина. Тогда тебя уже никто с дикарем не перепутает.

— Это как? — Дул насторожился, ожидая подвоха.

— А вот так.

Сиук взлохматил дикарю голову с одной стороны, пытаясь собрать волосы в хвостик, и вдруг присвистнул:

— Корос, ну-ка, посмотри.

Следопыт подошел:

— Вот это да! Ну и уши.

— Как у Зукуна, правда?

Корос подвигал бровями:

— Нет, у Зукуна больше… были. У этого меньше. Но больше, чем у тебя.

Сиук машинально потрогал себя за ухо. Да, у него, наверное, меньше. Но все равно большие. Почти такие, как у Руника.

— Интересно, — задумчиво произнес Корос. — Почему у одних людей бывают одинаковые уши, а у других одинаковые носы?

— Не знаю… Может, потому что на всех разных не хватает? Дай шнурок.

Следопыт достал из колчана длинный шнурок из сухожилия. Сиук ловко, одним шнурком, завязал на голове Дула два хвостика.

— Обойдешься пока так. Возиться не охота. Почти на человека стал походить.

Дикарь, тяжко вздохнув, потрогал хвостики рукой. Эх, связался с этими вариями.

— Да уж, — хмыкнул Корос. — С таким воином не пропадаешь. Все враги сразу разбегутся. Было бы с кем воевать… Что с Вадой-то? Где вы ее следы потеряли?

Услышав вопрос, Сиук сразу помрачнел. Рассказал про то, как нашли у тоннеля браслет из ракушек.

— Значит, браслет, это последнее, что вы видели?.. Да, маловато.

Следопыт тоже помрачнел:

— Много времени прошло. Где же ее теперь искать?

Юноша развел руками.

— Я знай, где искай, — неожиданно подал голос Дул.

Головы вариев одновременно повернулись в его сторону:

— Что?! Чего ты сказал?

— Я знай, где искай Вада, — повторил дикарь сердито и обиженно. Пусть соображают, с кем имеют дело. Как бы эти растяпы без него обходились?

— Откуда?!

— Колдунья сказал. Вада рядом, у другой дикарь. Колдунья говорил — на том берегу. Мы — на том берегу. Значит, Вада здесь. Рядом. Надо искай стоянка.