КАТОЛИЦИЗМ (1)

РЕШЕНИЕ «РИМСКОГО ВОПРОСА». ВНОВЬ — СВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО

С начала XX в., убедившись в том, что ему не удастся вернуть себе позиции, которые он занимал до 1870 г. (до ликвидации самостоятельной Папской Области), Ватикан начинает искать пути соглашения с итальянским правительством. Эти поиски, однако, не увенчивались успехом до тех пор, пока к власти не пришло фашистское правительство Муссолини. Либеральнобуржуазный характер сменявших друг друга правительств обусловливал их отрицательное отношение к главному требованию папства — предоставить ему положение светского государства в Италии. Тем не менее папство уже не было так непримиримо в своей враждебности к светскому итальянскому государству, как это было в конце прошлого века.

Изменялось и его отношение к участию католиков и церкви в политической жизни королевства. Вначале действовало провозглашенное Львом XIII в 1886 г. запрещение всем католикам принимать участие в парламентских выборах и вообще в политической жизни. Но уже с начала века это запрещение постепенно ослаблялось, и в конце концов с благословения Ватикана в 1919 г. в Италии была даже создана католическая политическая партия «Popolaria» («Народная»), активно участвовавшая в избирательной борьбе и в парламенте. Положение определилось еще более решительно с момента фашистского переворота 1922 г.

Церковь увидела в фашизме значительно более действенную, благоприятную для нее силу, чем в своей собственной партии. Уже в первом правительстве Муссолини участвовало шесть католических деятелей. По существу чуть ли не с первого дня диктатуры фашизма папство выступало в союзе с ним и занималось повседневной пропагандой в его пользу. Папа Пий XI неоднократно заявлял публично, что Муссолини является «человеком, посланным божественным провидением» 2. В 1926 г. кардинал Мерри дель Валь заявил публично, что Муссолини, «пользуясь видимым покровительством Господа… своими мудрыми действиями улучшил положение страны и повысил свой авторитет во всем мире» 3. Активная поддержка фашизма сопровождалась систематической враждебной кампанией в отношении всех его противников. В 1924 г. в связи с тем, что антифашисты получили несколько мест в парламенте, ватиканская печать открыла огонь по всем антифашистским высказываниям в прессе.

Дело шло к полной ликвидации конфликта между Ватиканом и итальянским государством. То, что было невозможно в период пребывания у власти обычных буржуазных правительств, оказалось реальным и даже неизбежным при господстве фашизма. В феврале 1929 г. Муссолини, с одной стороны, и кардинал Гаспари в качестве представителя папы Пия IX, с другой стороны, подписали три документа, известных под названием Латеранских договоров: политический договор, конкордат и финансовое соглашение 4. В них был зафиксирован союз католической церкви с итальянским фашистским государством по всем вопросам, относящимся к статусу и условиям существования папства в Италии.

Так союз католической церкви с фашизмом дал ей возможность вернуть себе прежнее, по существу средневековое, положение светского государства. Территория этого государства равняется 44 га, а население лишь приближается по количеству к тысяче человек, но международно-политическое его значение не определяется этими мизерными цифрами. Несколько сот миллионов католиков в разных странах мира, около полумиллиона человек духовенства, разветвленный посольско-дипломатический аппарат, ореол исторических традиций и могущества, наконец, огромная экономическая мощь — все это сообщает городу-государству Ватикан незаурядную силу чисто светского политического характера.

При всем том неуклонно с каждым десятилетием все сильнее сказывались в католицизме черты и элементы всестороннего кризиса — вероисповедно-догматического, идеологического, политического, организационного. При понтификате Пия XII (1929–1958) его признаки заглушались и подавлялись господствовавшим в церкви беспощадным диктаторским режимом. При папе Иоанне XXIII (1959–1963) Ватикан решил заняться радикальным всесторонним анализом создавшейся ситуации с целью найти выход из кризиса и открыть перед церковью дальнейшие пути и перспективы развития. В этой связи новый папа решил провести Вселенский собор.

ВТОРОЙ ВАТИКАНСКИЙ ВСЕЛЕНСКИЙ СОБОР

Уже через три месяца после своей интронизации, в феврале 1959 г., папа объявил о своем решении созвать Вселенский собор.

Существует своего рода эйфорическое объяснение тех причин, которые побудили Ватикан принять такое решение. Оно заключается в том, что в условиях того процветания, в котором якобы находится церковь, нужно продумать средства, при помощи которых можно закрепить это прекрасное состояние и раскрыть новые пути победоносного движения церкви к своему окончательному триумфу в граде божием. Кардинал Монтини (будущий папа Павел VI) в одном из своих публичных выступлений в сентябре 1960 г. сказал: «В отличие от многих предыдущих соборов II Ватиканский собирается в обстановке мира и расцвета в жизни церкви» 5. А позднее в своем пастырском великопостном послании 1962 г. он заявлял: «Самое характерное для этого собора… состоит в том, что его созыв вызван скорее желанием блага, чем бегством от зла. Ныне, милостью Божией, в лоне церкви нет ошибок, скандалов, уклонов, злоупотреблений, ничего такого, что требовало бы столь исключительного мероприятия, как созыв собора…» 6 В устах видного церковного руководителя, вскоре ставшего папой, звучит довольно примечательно признание того, что в прошлом Вселенские (по сути дела лишь католические) соборы собирались в условиях ошибок, скандалов, уклонов и злоупотреблений, неисповедимым образом накоплявшихся в едино-спасающей и непогрешимой церкви. Отвлечемся, однако, от этого пикантного признания и укажем на то, что, декларируя об обстановке процветания, монсеньор вынужден был все же признать наличие некоторых отрицательных явлений во «внешнем облике церкви», который, правда, «являет нам скорее вид ран, чем грехов, скорее нужд, чем неверия» 7. Стыдливость этого признания идет, однако, вразрез с несравненно более правдоподобным объяснением причин созыва Собора, содержащимся в католической прессе.

В церковной литературе начала 60-х годов нет недостатка в признаниях того, что Вселенский собор созывается в условиях всестороннего тяжелого кризиса церкви и в целях преодоления этого кризиса. Вот, например, что было сказано в одном из документов специального собрания кардиналов и архиепископов Франции: «Некоторые из наших современников (одни с волнением, другие из чувства любопытства, третьи не без ехидства) задают очень серьезный вопрос: нужна ли еще в современном мире церковь? Не должна ли ныне церковь перед лицом прогресса науки и техники, быстро изменяющих условия человеческой жизни и ставящих под вопрос наши представления и наш образ мышления… не должна ли она изменить свои догматы или совсем отказаться от них и от своего толкования Библии? Разве, говорят они, перед лицом изменений, происшедших в отношениях между народами благодаря развитию цивилизации и в социально-экономической жизни человечества, церковь, тесно связанная с западной цивилизацией и определенной экономической системой, не оказалась превзойденной во всех областях: в области морали, структуры и ее юридического устройства?» Обрисовывая такую безрадостную картину, собрание кардиналов и архиепископов выражает надежду на то, что Вселенский собор «вновь возвратит церкви ее вечную молодость и актуальный характер ее миссии в нынешнем мире»» 8. Оправдались ли эти надежды, мы увидим в дальнейшем ходе изложения, а здесь ограничимся указанием на то, что авторитетная церковная инстанция признает: не от хорошей жизни католическая церковь предприняла столь хлопотливое и дорогостоящее предприятие, как Вселенский собор.

Был и еще один вариант объяснения, по которому целью созыва Вселенского собора объявлялось указание путей к преодолению действительно существующего кризиса, но не церковного, а общественного, охватившего, как декларировали приверженцы этой концепции, все стороны жизни человечества на современном этапе его развития. Это была позиция, выгодная для церкви и эффектная: Вселенский собор брал на себя функции глашатая путей спасения человеческого рода, церковь же оказывалась руководителем общества на этих путях. Заодно оставались в тени внутренние болячки самой церкви, отвлекалось внимание от накопившегося в ней давно отжившего и устаревшего груза. Тем не менее приписывать проектируемому Собору только социальнореформаторскую роль папство не решилось, ибо слишком уж настоятельными были потребности реорганизации и обновления внутри самой церкви. Эти потребности нашли свое обозначение в ставшем модным к началу Собора итальянском слове «аджорнаменто» — обновление. Обозначенная этим словом модернизация должна была коснуться всех сторон внешней и внутренней жизни церкви.

Первоначально в основе замысла созыва Собора лежали цели, направленные вовне и адресованные к некатолическим христианским исповеданиям и церквам. Первое выступление Иоанна XXIII с провозглашением грядущего созыва Собора (26 января 1959 г.) переносило центр тяжести на вопрос о необходимости «единства христиан» во всем мире. Выдвигалась задача объединения всех христианских и даже, может быть, нехристианских религий. Положительного отзвука у деятелей и в прессе некатолических церквей лозунг объединения не вызвал. Всем было понятно, что речь идет не об объединении, а о присоединении остальных христианских церквей к католической и их подчинении папству.

В выступлении Иоанна XXIII, последовавшем через полгода, акцент в вопросе о целях Собора был перенесен уже на внутренние проблемы самой церкви. Больше уже не говорилось о «Соборе объединения», как он именовался вначале на страницах папского официоза «Оссерваторе романо».

В каком направлении должно пойти аджорнаменто, было с самого начала весьма неясно. Церковным иерархам и другим идеологам католицизма были разосланы своего рода анкеты об их предложениях Собору. Поступило большое количество материалов этого рода, составивших 16 томов. Они не были опубликованы, но сведения о многих из них все же стали известны. Некоторые из предложений имели достаточно диковинный характер. Так, некий церковный идеолог предложил ввести в обиход молитву за обращение демонов, рассматривавшихся им на одинаковых началах с «отделенными братьями», то есть некатолическими христианами. Были предложения о канонизации сожженного церковью в 1498 г. Савонаролы. Сказывалось и наличие среди принявших участие в этом заочном обсуждении и крайне реакционного крыла церковников, всегда добивавшегося верховенства церкви над всякой светской властью на земле. Было и такое требование: «Провозглашение догмата о власти Христа над всеми политическими и гражданскими установлениями». Вполне понятно, что «власть Христа» означала в данном случае не что иное, как власть церкви.

Собор открылся в октябре 1962 г. Он работал отдельными сессиями в среднем по два месяца каждая. Перерывы между сессиями составляли около девяти месяцев, в течение которых действовали подготовительные комиссии. Всего было четыре сессии, и Собор в целом занял немногим больше трех лет. В перерыве между первой и второй сессиями, 3 июня 1963 г., умер папа Иоанн XXIII и его место занял Павел VI, под руководством которого прошли все остальные сессии.

Собор принял 16 пространных документов, одни из них именуются конституциями, другие — декретами и декларациями. По своему содержанию эти документы касаются всех сторон церковной жизни и идеологии. В данном контексте мы коснемся лишь тех вопросов, которые связаны с внутрицерковными организационно-структурными делами.

Вселенский собор протекал в атмосфере повышенного интереса к вопросам внутренней структуры церкви и управления ею.

Речь шла в соответствии с Символом веры о единой, святой, всемирной (католической) и апостольской церкви. Эта емкая формула открывала возможности разнообразных и даже кое в чем противоположных толкований. В применении к данному вопросу решающее значение имело указание на апостольский характер церкви, поддающееся любому толкованию.

Оно означает, во-первых, указание на то, что Христос поручил свою церковь руководству апостола Петра. А так как преемником Петра является римский папа, который даже некоторым образом представляет самого апостола, то ясно, что именно папа олицетворяет собой церковь в целом. Можно, однако, истолковать вопрос и по-другому. Церковь возглавляется не апостолом, а апостолами. И если теперь папа воплощает в своем лице апостола Петра, то ту же роль в отношении других апостолов играют епископы. Получалась установка, фигурировавшая в соборных дебатах: коллегия епископов «составляет во главе с папой римским… неделимый субъект полной и суверенной власти над вселенской церковью». Многоточием в приведенной цитате у нас заменены слова: «…но ни в коем случае не без него» 9, то есть папы. Мы отделили это придаточное предложение, чтобы подчеркнуть главное в приведенной цитате: оно заключается в тезисе о правах епископов как непосредственных преемников христовых апостолов и в соответствующей сему толкованию формуле об апостольской церкви.

Как Иоанн XXIII, так за ним и Павел VI сочли необходимым поддержать вытекавшее из такой трактовки вопроса расширение власти епископов в церкви. Принятые Собором документы предусматривали ряд реформ в управлении ею, шедших в указанном направлении.

На четвертой сессии Собора Павел VI объявил о своем намерении создать при Святом престоле постоянно действующий Синод епископов. Это означало формальное признание принципа коллегиального управления церковью. В состав Синода должны входить, как установил папа, патриархи, епископы, представляющие духовенство отдельных стран и регионов, представители монашеских орденов и, само собою разумеется, кардиналы курии. Синод собирается каждый раз по специальному распоряженияю папы, который и председательствует на его заседаниях, хотя он может в отдельных случаях уполномочивать на это своего представителя.

В соборных декретах принцип коллегиального управления церковью нашел свое выражение и в учреждении региональных епископских конференций по отдельным странам или группам стран. Этим нововведением осуществлялась не только некоторая демократизация управления церковью, но и его децентрализация. Центральные органы церкви, и прежде всего сам папа, передавали часть своих полномочий местам, давая им возможность вести более гибкую политику и тактику применительно к местным условиям. Все это было направлено к усилению маневроспособности и, значит, боеспособности церкви в целом.

Возникал, однако, весьма деликатный вопрос о непогрешимости папы. Несмотря на то что этот догмат, установленный I Ватиканским собором, с момента своего провозглашения до нашего времени не перестает быть одиозным в общественном мнении чуть ли не всего мира и даже в самом католическом духовенстве, расстаться с ним церковь не может: это означало бы отказаться от использования сильного идеологического и политического средства. Нужно было, таким образом, и Собору при общем курсе на демократизацию и децентрализацию управления церковью сохранить в неприкосновенности учение о непогрешимости. Об этом сильно беспокоились многие ораторы в ходе соборных обсуждений. Например, кардинал Руффини грозно осуждал даже тень попытки со стороны соборных отцов стереть грань между Петром и другими апостолами (т. е. папой и другими епископами) по их роли в основании церкви и руководстве ею10. С другой стороны, даже ораторы, выступавшие за возможное расширение прав епископов, не упускали возможности при любом удобном случае подчеркнуть, что таковое расширение ни в коем случае не должно в какой бы то ни было мере умалять папскую непогрешимость и полновластие. В конце концов все соборные решения, касавшиеся новых прав епископата, оказались уснащенными многочисленными оговорками, подтверждавшими папскую непогрешимость и его всевластие не только в отношении вновь созданных «демократических» церковных институтов, но и в отношении самого Вселенского собора. Любое решение, какой бы то ни было церковной инстанции, включая Вселенский собор, лишалось силы, если с ним не согласен папа. Все решения Собора могли считаться принятыми только после их утверждения папой. Монархический режим остался, таким образом, в церкви непоколебленным.

Немалое место в соборных обсуждениях и принятых документах занял вопрос о низшем звене церковной иерархии — священниках. Руководителям и деятелям церкви нельзя было не задуматься хотя бы над тем тревожным фактом, что из года в год уменьшается число молодых людей, избирающих для себя карьеру священника, и что соответственно кадры приходского духовенства всё редеют. В литературе приводились такие цифры, относящиеся к этому вопросу: в 1948 г. один священник приходился во Франции на 962 жителя, в 1965 г. — на 1316; умирает больше священников, чем назначается новых, и эта тенденция стала в достаточной мере устойчивой. Она отмечается во всех странах распространения католицизма11. Видимо, основная причина этого заключается в прогрессирующем падении социальной престижности этой профессии из-за растущей секуляризации общественного сознания. Но есть и другие, более частные причины. Одна из них была усмотрена в том, что современное молодое поколение отталкивает от духовной карьеры обязательное безбрачие католического духовенства.

За полгода до Собора в Ватикане было проведено специальное совещание по вопросу о тех причинах, по которым молодежь уклоняется от духовной карьеры. В ходе совещания занял важное место и вопрос о возможной целесообразности отмены целибата. На такую решительную меру католическая церковь не могла пойти — до сих пор остаются в силе те экономические и организационные преимущества, которыми она пользуется в сравнении с другими христианскими церквами благодаря большей внутренней сплоченности ее кадров, силы и интересы которых не распыляются на дела семейные и личные. На Соборе все же раздавались голоса в пользу отмены целибата. Они не были поддержаны мало-мальски значительным числом соборных отцов.

Имело успех компромиссное предложение, внесенное несколькими представителями «либерального» лагеря. Оно заключалось в восстановлении диаконата в католической церкви. Формально этот институт продолжал и до этого существовать в ней, но фактически он давно уже был сведен на нет. По решению Собора он вновь учреждался. Диаконы получают многие литургические права и полномочия священников: они могут отпевать покойников, отправлять (в ограниченной форме) таинства бракосочетания, крещения, причащения и другие, за исключением исповеди и, разумеется, рукоположения в священнический сан. В отличие от священников диаконы имеют право оставаться в браке, если они пребывали в нем к моменту своего возведения в сан, — таким образом появлялась в составе католического духовенства группа людей, для которых целибат терял свою силу. Этим в некоторой мере прокладывался путь и к известному сближению духовенства с мирянами. Впрочем, этот вопрос имеет самостоятельное, притом очень большое значение.

Собор попытался открыть новую эру в отношениях церкви к рядовым мирянам. Была поставлена задача проложить к ним мосты с тем, чтобы обеспечить для церкви способы наиболее действенного и эффективного воздействия на общество. В этой связи имели большое значение решения Собора о светском апостолате.

Одним из непременных элементов католической доктрины всегда являлось положение о том, что «народ божий» делится на две неравноценных части — духовенство и мирян, причем последние должны всегда находиться в полном повиновении у духовенства. Это положение осталось незыблемым и до сих пор. Практически, однако, оно могло полностью воплощаться в жизнь лишь в средние века. В новое время для папства, теряющего возможность руководящего воздействия на мирян, приобретала все большую остроту задача такого «сотрудничества» с ними, которое позволяло бы всемерно использовать паству в интересах церкви. Возникло понятие «светского апостолата», которому церковью придавалось то значение, что миряне могут на своих местах, в своих жизненных позициях выполнять «апостольские» функции. Уже с середины XIX в. развернулась организация широкой сети светских союзов, объединений, комитетов, партий, состоявших из верующих-католиков или по меньшей мере из людей, признававших себя таковыми. Наиболее типичным из этих учреждений является широко распространенное в разных странах так называемое «Католическое действие».

Масштаб деятельности светского апостолата отнюдь не ограничивается пределами отдельных регионов или стран. Декрет «Об апостолате мирян» предусматривает по сути дела планетарный размах этой деятельности. Там сказано: «Всемирная миссия церкви, учитывая постепенные изменения структур и эволюцию современного общества, все более и более требует развития апостолических ассоциаций католиков в международном плане»12. Такую современную форму приобрело давнее стремление католической церкви к «духовному» руководству всем человечеством.

Это руководство должно заключаться прежде всего в том, чтобы указывать человечеству общественный порядок, который с точки зрения церкви наиболее угоден богу.

Не менее важное место в работах Собора наряду с социальными и экклезиологическими занимали вопросы вероучения. По ним неоднократно возникали ожесточенные споры между делегатами Собора. Примечательно, что те группировки, которые стояли на консервативных позициях в социальных вопросах, и здесь стремились по возможности тормозить аджорнаменто.

В центре вероисповедных вопросов оказалась проблема «божественного откровения», по которой предстояло принять специальную Конституцию. Мы рассмотрим ход обсуждения этого вопроса на Соборе позже и в иной связи.

Заслуживает внимания постановление Собора по поводу языка богослужения: по усмотрению местных епископов разрешалось и даже рекомендовалось служить литургию не на латинском, как это раньше было обязательно, а на народных языках. В этом постановлении отразились поиски церковью новых путей проникновения в сознание широких масс, путей преодоления процесса их отхода от церкви. Особенное значение это решение имеет для миссионерской деятельности католической церкви в странах Африки и вообще в освободившихся странах, где богослужение на родных языках, конечно, несравненно более доходчиво для населения, чем на латинском.

В общем вопреки сопротивлению группы консерваторов во главе с кардиналом Оттавиани, оставшихся в незначительном меньшинстве, Собор прошел под знаком аджорнаменто. Это сказалось и в фактической реабилитации тех сынов и служителей церкви, которые раньше рассматривались Ватиканом как потенциальные или действительные еретики. Так, был снят запрет с публикации естественнонаучных и философских работ известного палеонтолога-иезуита Тейяра де Шардена.

В послесоборный период Ватикан ведет свою политику, применяясь к обстоятельствам и маневрируя в соответствии с динамикой этих обстоятельств. По существу Собор не внес каких-либо принципиальных изменений в общий курс церкви, а в ходе дальнейшей истории папы Павел VI и Иоанн Павел II фактически и не исходили из решений Собора. Основные моменты этой истории мы рассмотрим по ее отдельным важнейшим проблемам в дальнейшем изложении.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ОРИЕНТАЦИИ ВАТИКАНА. СОЦИАЛЬНАЯ ДОКТРИНА

Конкордат 1929 г. не означал полного урегулирования взаимоотношений Ватикана с итальянским государством, в котором полновластно распоряжался фашизм. Муссолини вовсе не имел в виду заключением конкордата предоставить католической церкви полную независимость от государства, что он и высказал в ряде публичных выступлений, а также практически обнаружил в серии мероприятий, направленных против церковно-светской организации «Католическое действие» и против церковных школ. Папа Пий XI ответил на эти речи и действия опубликованной в 1931 г. энцикликой «Non abiamo bisongo» («Не испытываем нужды». — И. К.), в которой обрушился на правительство с упреками в нарушении конкордата. Трения продолжались до тех пор, пока Ватикан не проявил свою полную лояльность к фашистскому режиму в связи с предпринятыми им внешнеполитическими авантюрами.

Нападение Италии на Абиссинию в 1935 г. было встречено церковью с энтузиазмом. Миланский архиепископ кардинал Шустер заявил, например, в специальной проповеди: «Мы, вдохновленные богом, поддерживаем эту национальную и подлинно католическую миссию (войну против Абиссинии. — И. К.), в особенности в этот момент, когда на полях Эфиопии итальянское знамя обеспечивает триумф христова креста, рвет цепи рабства (?) и открывает пути для миссионеров Европы» 13. Не менее восторженно отнеслась церковь к тому, что Италия вместе с гитлеровской Германией всеми возможными силами и средствами поддерживала войну Франко против испанского народа.

Вполне положительно отнесся Ватикан к захвату власти в Германии гитлеровцами. И первым же международным договором, который Гитлеру довелось заключить после его прихода к власти, явился конкордат, заключенный им в 1933 г. с Ватиканом. Правда, и здесь, как и в случае с Латеранским конкордатом 1929 г., папе Пию XI скоро пришлось понять, что его контрагент и не собирается выполнять условия соглашения.

Известно, как нацисты относились к христианству и вообще к традиционным религиям. Они стремились к безраздельному господству не только над самими людьми, но и над их душами, их сознанием. В качестве религии им больше всего импонировал древнегерманский культ Тора и Бальдура, а на худой конец они терпели исповедование христианства и деятельность его служителей только в тех пределах и формах, которые укладывались в безудержное восхваление нацизма и в лозунг «Хайль Гитлер». Поскольку далеко не всегда священнослужители католицизма и протестантизма сводили свою культовую и проповедническую деятельность к этим формам, они подвергались в гитлеровской Германии ожесточенным репрессиям. Многие сотни священников были брошены в тюрьмы и концентрационные лагеря, немало их было казнено.

Конечно, это должно было вызвать соответствующую реакцию Ватикана. Он многократно обращался с нотами протеста к гитлеровскому правительству по поводу случаев нарушения конкордата 1933 г., но оно в большинстве случаев даже не отвечало на них. В 1937 г. папа Пий XI даже опубликовал специальную энциклику на немецком языке, начинавшуюся выразительными словами «Mit brennende Sorge» («Со жгучей тревогой»). В ней он выражал тревогу и недовольство по поводу преследований церкви в гитлеровской Германии и призывал власти последней восстановить сотрудничество с Ватиканом.

В качестве «противовеса» была почти одновременно выпущена экциклика «Divini redemptoris» («Божественное искупление») с подзаголовком «Об атеистическом коммунизме». И конечно, категоричность осуждения, с одной стороны, нацизма и, с другой стороны, коммунизма была по своей степени совершенно неодинаковой, ибо фашизм был в одном решающем вопросе созвучен идеологии и устремлениям Ватикана: последний видел в нем силу, которая способна сокрушить и уничтожить коммунизм.

Это обстоятельство сказалось во всем значении, когда разгорелся пожар второй мировой войны, зажженный германским и итальянским фашизмом. К этому времени Пия XI сменил на папском престоле Пий XII. Нельзя считать в данном случае субъективный фактор решающим, но известную роль все же сыграло здесь то обстоятельство, что новый папа относился к фашизму в общем еще более благожелательно, а к коммунизму еще более враждебно, чем прежний. Это сказалось на всей позиции Ватикана в событиях второй мировой войны.

Уже захватнические акты, осуществленные Гитлером и Муссолини до начала войны по отношению к Австрии, Чехословакии, Югославии, Албании, могли бы вызвать публичное осуждение со стороны Ватикана. Но не вызвали! Ватикан хранил молчание. И молчание это осталось незыблемым, когда Германия напала на Польшу, с чего и началась вторая мировая война. И уж само собой разумеется, Ватикан молчал, когда она напала на СССР.

Можно понять противоречивость побуждений, совокупность которых определяла линию поведения Ватикана по отношению к войне. С одной стороны, его вполне устраивала казавшаяся ему реальной перспектива военного поражения и гибели Советского Союза. С другой стороны, капиталистические страны, участвовавшие в войне против Германии и Италии, а потом и против Японии, были бы для Ватикана более приемлемыми партнерами в дальнейшей международной политической игре, чем гитлеровская Германия. Тем не менее, пока еще не была очевидной для Ватикана неизбежность победы Советской России, он занимал позицию нейтралитета и, больше того, неоднократно выступал с обличениями и поношениями по адресу коммунизма, революции, материалистического атеизма и т. д. Но когда стала ясной неизбежность победы антигитлеровской коалиции, Ватикану пришлось возложить свои надежды на осложнения во взаимоотношениях внутри коалиционного лагеря: может быть, коммунизм будет уничтожен уже не Германией и Италией, а Америкой и Англией? И мы видим, что с конца 1943 г. папство начинает все больше ориентироваться на западных участников антигитлеровской коалиции. Дело доходит до того, что при помощи своего нунция в Токио Ватикан собирает важнейшие шпионские сведения, касающиеся вооруженных сил Японии, и передает их командованию американских войск.

Если даже отвлечься от тех целей, которые преследовали в войне противостоящие стороны, и от того обстоятельства, что совершенно очевидным агрессором, вызвавшим войну, были фашистские государства, показательно, что Ватикан не счел нужным выступить с осуждением даже тех бесчеловечных, варварских методов, которые практиковались агрессором: ни лагеря истребления с их газовыми камерами и крематориями, ни массовое уничтожение мирного населения всякими другими способами не явились поводом для папского осуждения. Только крушение фашистских режимов в решающих пунктах мира нарушало нейтралитет Ватикана в борьбе фашизма и антифашистских сил, в основном благожелательный в отношении первого.

Такое отношение к фашизму имело другой своей стороной определенное враждебное отношение к коммунизму.

Будучи ярко выражено в «социальных» энцикликах пап, начиная с «Rerum novarum» («О новых вещах»), оно воплощалось в их практической политике и особенно обострилось с момента победы Великой Октябрьской социалистической революции. В 1930 г. папа Пий XI объявил «крестовый поход молитв» против Советского Союза. В дальнейшем вплоть до конца понтификата Пия XII, выделявшегося даже в ряду римских пап, предшествовавших ему на престоле, своим оголтелым антикоммунизмом, эта линия последовательно продолжалась, распространяясь не только на социалистические страны, но и на международное коммунистическое движение.

Некоторый поворот в политике папства произошел со вступлением на престол Иоанна XXIII. Правда, он дал себя знать не сразу. Еще в 1959 г. новый папа подтвердил отлучение коммунистов от церкви, провозглашенное за десять лет до этого, причем оно теперь распространялось на более широкий круг — на всех, кто контактирует с коммунистами в общественной жизни, голосует за них на выборах и т. д.

Похоже на то, что в это время политический тон в Ватикане еще задавала старая кардинальская клика во главе с фанатиком консерватизма Оттавиани. Но скоро обнаружилось, что новый папа подвержен другим настроениям и придерживается иной тактики в отношении к коммунизму, чем его предшественники.

Первым признаком такого поворота являлось то, что папа отказался осудить кубинскую революцию. Наоборот, дипломатические отношения между Ватиканом и Кубой после революции улучшились. Папа неоднократно принимал кубинские делегации и одобрительно отзывался о политике коммунистического правительства Кубы. Затем в энциклике «Mater et magistra» («Мать и наставница»), опубликованной в 1961 г., сказалось значительно более либеральное, чем раньше, отношение к коммунистической идеологии в целом. Приспособляясь к существующей и меняющейся международно-политической конъюнктуре, папство все же руководствуется определенной социальной доктриной, ведущей свое происхождение от «Rerum novarum».

Формально «Mater et magistra» не порывала в вопросе об отношении к капитализму и социализму с позициями прежних пап; она даже ссылается неоднократно на воззрения и деятельность такого реакционера, как Пий XII, на «Rerum novarum». Тем не менее дух энциклики представлял собой новое слово в социальных воззрениях Ватикана.

Энциклика дает понять, что условия жизни в настоящее время сильно изменились в сравнении с тем, что было тогда, когда в предшествовавших документах формулировались социальные позиции католической церкви. Из этой констатации неминуемо должен был следовать вывод о необходимости изменений в соответствующих взглядах церкви. Формулируются эти изменения осторожно, но достаточно внятно. Допускается уже в какой-то мере общественная или государственная собственность на средства производства, хотя остается в силе прежнее положение о том, что частная собственность является «естественным правом». Подвергается осуждению не только колониализм, но и неоколониализм.

Впервые папская энциклика, посвященная животрепещущим общественным проблемам, не содержала открытых выпадов против коммунизма и ограничивалась туманными неодобрительными кивками по адресу «тоталитарных идеологий». Больше того, в ней говорилось о желательности контактов с «лицами, имеющими другие взгляды на жизнь». Специально, правда, следовало предупреждение о недопустимости компромиссов в «вопросах религиозной истины», но тут же подчеркивалась необходимость «духа понимания» и доброжелательности во взаимоотношениях со всеми людьми доброй воли. Дальнейший курс понтификата Иоанна XXIII шел в том же направлении, что сказалось и в содержании второй социальной энциклики этого папы — «Расет in terris» («Мира на земле»).

Его преемник Павел VI в общем продолжал линию своего предшественника, хотя и менее решительно и, если можно так выразиться, несколько зигзагообразно. При этом Павел VI имел возможность опираться на факт явной победы либерального крыла епископата на Соборе. Выражением общей политической ориентации Ватикана при папе Павле VI явилась изданная в 1967 г. энциклика «Populorum progressio» («Развитие народов»). Хотя в ней и осуждалась «материалистическая и атеистическая философия», говорилось и об опасности победы «тоталитарных идеологий», тем не менее общее направление энциклики было таково, что вызвало, с одной стороны, бурные протесты крайне реакционных кругов духовенства и политиков империализма, а с другой стороны, самые сочувственные отклики не только в прогрессивном духовенстве, но даже и в коммунистических партиях Запада. Так, например, Политбюро ЦК Французской коммунистической партии отмечало в особом постановлении, что энциклика открыла новые «возможности сотрудничества между коммунистами и христианами» 14.

Особенно сочувственный резонанс встретили основные идеи «Populorum progressio» среди духовенства стран Латинской Америки. Еще с начала 60-х годов в этих странах развернулось прогрессивное движение католического духовенства, открыто выступившее за решительные социальные преобразования, против империалистических и олигархических режимов, утвердившихся в ряде стран Латинской Америки. При этом некоторые программные документы, связанные с «мятежным» движением, оперировали такими формулами, как «самая радикальная революция», которой следует добиваться и в борьбе за которую признавались законными даже меры насильственной революции. Энциклику «Populorum progressio» латиноамериканское духовенство в своей основной массе не только восторженно приветствовало, но и превратило в своего рода программу политической и социальной деятельности; была даже создана специальная организация, избравшая своим названием заглавие указанной энциклики. Однако Ватикан и его руководитель решили, что они ушли слишком далеко «влево». Последовал ряд выступлений папы Павла VI, в которых он по существу пересматривал некоторые важнейшие положения «Populorum progessio».

Типичным в этом плане было выступление папы в 1968 г. в столице Колумбии Боготе. Он ополчился в своей речи на дух «ненависти и насилия», усматривавшийся им в революционном лагере. Оказалось, что «евангельская бедность» — не беда, а, наоборот, «блаженство», которое даровано людям богом. «То, — сообщал первосвященник беднякам, — что вы живете в условиях нужды, поможет вам легче достигнуть царствия небесного, то есть высших и вечных благ, если вы эти условия будете сносить с терпением и верой во Христа». Правда, без особой логической последовательности папа тут же заявлял, что церковь старается «всеми средствами обеспечить вам (беднякам. — И. К.) более легкий и обильный хлеб», — такое заявление делало непонятным, зачем нужно лишать людей блаженства евангельской бедности? Но во всяком случае этому более обильному хлебу надо предпочитать, по его мнению, «хлеб духовный», то есть «религию, веру, божественное милосердие». Отсюда следует прямой политический призыв «не доверять ни насилию, на революции», ибо «и насилие, и революция противоречат христианскому духу и могут задержать, а не ускорить социальный прогресс» 15. Нельзя не вспомнить здесь о том, что к террористическим режимам Чили и Сальвадора Ватикан не обращается с призывами воздерживаться от насилия…

После тридцатитрехдневного понтификата Иоанна Павла I, скончавшегося при несколько темных обстоятельствах, новый папа Иоанн Павел II повел политическую линию еще более консервативную, чем та, которую вел Павел VI.

Современный глава Ватикана развернул весьма активную деятельность во всех возможных направлениях и особенно в политической области. Правда, когда ему нужно сдерживать политическую активность либеральных кругов духовенства, он напоминает им: «Вы не общественные деятели, не политические лидеры и чиновники светской власти. Я повторяю вам: не питайте иллюзии, что, стараясь решить мирские проблемы, вы служите Евангелию» 16. К себе он, однако, никак не относит эту установку отрешенности от мирской суеты. По любому минимально удобному случаю папа Иоанн Павел II вмешивается во взаимоотношения государств, в перипетии классовой и партийной борьбы чуть ли не всех стран и континентов. Он позволяет себе иногда жесты довольно «революционные», вроде приветственной телеграммы Фиделю Кастро с самолета, пролетающего над Кубой. Но общее направление, обнаруживающееся в политических выступлениях Иоанна Павла II, должно характеризоваться как откровенно консервативное.

Папа оказывает систематическое давление на католические церкви латиноамериканских стран, что надо признать особо существенным, имея в виду то обстоятельство, что на территории этих стран проживает около 40 % всех католиков земли. Характер этого давления обозначается довольно ясно. Показательны в этой связи многочисленные публичные выступления папы во время его путешествия в Мексику в январе 1979 г. — прямой целью поездки было участие в конференции латиноамериканских епископов в г. Пуэбло. На собрании мексиканских священников папа давал им такие наставления: «Поддерживайте бедняков, но не уступайте социально-политическому радикализму, который со временем оказывается несостоятельным…» 17 На самой же конференции в Пуэбло он сделал основной мишенью своих нападок работу предыдущей конференции латиноамериканских епископов, проходившей в 1968 г. в Медельине (Колумбия) и провозгласившей программу так называемой теологии освобождения.

Глава церкви решительно отверг получившую хождение трактовку личности Христа как революционера и предлагавшееся «новое прочтение» Библии в либерально-революционном духе. Он признал, что в мире существуют социальная несправедливость и политический гнет, что с этим злом надо бороться, но в качестве основного средства борьбы рекомендовал самосовершенствование христианина и особенно укрепление в вере.

В 1984 г. «теология освобождения» подверглась официальному осуждению в опубликованном специальном документе, подписанном руководителем ватиканской конгрегации вероучения кардиналом Ратцингером. Главный идеолог этой мятежной теологической школы Леонардо Бофф был вызван в Рим для внушения, но беседа, длившаяся несколько часов, не привела к какому-либо позитивному результату. Представитель латиноамериканских «мятежников» остался при своем мнении относительно того, что церковь должна занять революционную политическую позицию, а официальный представитель этой церкви подтвердил незыблемость ее реакционной политики.

Показательна такая особенность позиции папы в вопросе о политической деятельности католической церкви. Для тех стран — это относится прежде всего к Латинской Америке, — где значительная часть духовенства занимает относительно прогрессивные позиции, он проповедует воздержание от участия в политике, оперируя аргументами о чисто духовной сущности церкви, которая-де не от мира сего, и т. д. В других случаях папа поощряет и всячески стимулирует политическую активность католических церковников.

Активно вмешивается папа Иоанн Павел II в дела Польской Народной Республики, постоянно инструктируя католическое духовенство этой страны относительно методов поддержания деятельности диссидентских руководителей «Солидарности» и воздействия на правительство в целях ослабления его сопротивления давлению международного империализма. В каждом своем публичном выступлении, будь то очередная проповедь в храме св. Петра, рождественское или пасхальное послание, папа не упускает возможности враждебно отозваться о режимах, которые он именует тоталитарными, причем нередко упрекает их не в чем ином, как в «нетерпимости». Казалось бы, уж во всяком случае не церкви учить кого бы то ни было терпимости к чужим убеждениям и взглядам, ибо более страшной нетерпимости, чем обнаруживала она в периоды ее господства, в истории человечества не бывало. Но очень уж нужно в наше время католической, как и всякой иной, церкви предавать забвению свое собственное прошлое!

Не оставил папа Иоанн Павел II без внимания и доктринальную разработку вопроса об отношении Ватикана к основной социальной контраверзе современности — капитализм или социализм. В 1981 г. к девяностолетней годовщине «Rerum novarum» он опубликовал пространную энциклику «Laborem ехегcens» («Усердным трудом»), увенчавшую для современного этапа длинный ряд высказываний католической церкви по этому вопросу18.

Больше всего места в энциклике занимают славословия в честь труда. Немало и банальностей насчет того, что труд-де есть основа человеческой жизни и социального прогресса, человек — субъект труда, техника облегчает труд, но может и обездушивать его и т. д. То же — насчет величия труда, его благости и т. п. И, оказывается, своим трудом человек участвует в труде божием, вместе с богом он творит мир.

Проблематика, связанная с трудом, привлекает внимание автора энциклики не сама по себе, а как поле, на котором можно дать бой по вопросу о том, как церковь относится к стоящей перед человечеством дилемме: капитализм или социализм.

Некуда деться от неприятного факта: не очень хорош капитализм. Есть и «массы безработных, и неполная занятость, огромное множество голодающих» и т. д. В общем «есть нечто неладящееся, и касается это как раз самых критических и наиболее важных моментов с социальной точки зрения». Наличие «суровых» сторон капитализма энциклика признает, беря, кстати сказать, этот эпитет в кавычки. И тут же ставит вопрос: как с ними быть, как сделать общество не «суровым»? Ответ следует недвусмысленный: любым способом, только не «уничтожением частной собственности на средства производства». Папа идет на всякие уступки духу времени, он признает право профсоюзов на существование, право на забастовку, права женщин, инвалидов, но все это рассматривается как законное и угодное богу лишь в пределах капитализма.

Этот строй, признает энциклика, надо критиковать, но преимущественно за прошлое, когда господствовавшая «социально-политическая либеральная (?) система в силу своих экономических принципов укрепляла и поощряла лишь инициативу капиталистов и не заботилась в достаточной мере о правах трудящихся, утверждая, что труд человека есть только средство производства, тогда как капитал — основание, фактор и цель производства». С того времени капитализм, оказывается, усовершенствовался, произошли «глубокие перемены. Были изобретены многочисленные новые системы. Развиты новые формы неокапитализма и коллективизма. Нередко трудящиеся могут эффективно участвовать в управлении производством на предприятиях и в контроле над ним. Посредством соответствующих ассоциаций они оказывают влияние на условия труда, заработную плату, а также общественное законодательство». Все в общем идет хорошо, но… тут следуют туманные намеки на то, что благодетельному процессу совершенствования капитализма противопоставляются попытки построения новой социальной системы, не одобряемые церковью по той причине, что они «не отменяют вопиющей несправедливости и порождают новые ее формы». В этом плане осуждаются «экономизм» (исторический материализм), марксизм в целом и все, что так или иначе не соответствует социальной и всякой иной доктрине католической церкви.

В общем энциклика «Laborem exercens» органично вписалась в систему антимарксистских и антисоциалистических, апологетических в отношении капитализма и империализма выступлений папы Иоанна Павла II.

В непосредственной связи с вопросом об отношениях между двумя современными системами — капиталистической и социалистической — стоит проблема войны и мира.

В этом вопросе, как известно, за последнее время наметились определенные позитивные сдвиги. Тем не менее реакционные силы империализма во главе с крайне правыми продолжают угрожать планете смертоносным ядерным оружием. Миролюбивые народные массы в разных странах ведут неустанную кампанию борьбы против ядерного вооружения. Советское государство поддерживает эту борьбу за мир и всеми силами стремится предотвратить угрозу катастрофической ядерной войны. Какую же позицию в этой борьбе сил войны и мира занимает католическая церковь?

Ряд группировок католического духовенства в разных странах открыто выступает за мир, против ядерного вооружения. В частности, в 1983 г. конгресс североамериканских католических епископов опубликовал специальное обращение к верующим-католикам, осуждающее ядерное вооружение и призывающее к непрестанным усилиям в борьбе за мир; оно было подписано 289 епископами католических епархий США. Ватикан отнесся, однако, к этой инициативе американских епископов в достаточной мере сдержанно; во всяком случае он не поддержал ее.

Казалось бы, христианская церковь должна считать предотвращение опасности войны, особенно в условиях нашего времени, когда такая война может привести все человечество к гибели, прямым благочестивым долгом каждого верующего, в особенности священнослужителя. Однако Ватикан до сих пор ни разу не выступил с прямым осуждением тех деятелей, кто прилагает всяческие усилия к раздуванию опасности ядерной войны.

 

ПРОТЕСТАНТИЗМ

Организационная и вероисповедно-доктринальная картина протестантского лагеря христианства осталась в XX в. примерно такой же, какой она была и в предыдущем столетии: шли те же бесконечные процессы дробления и слияния, разделения и соединения, те же поиски единственно истинного вероучения, выраженного в теологических формулах 19.

Наиболее распространенным ответвлением протестантизма остается и в XX столетии лютеранство, охватывающее во всех странах около 80 млн человек. Несколько раз в первой половине века созывались мировые лютеранские конференции — в 1923 г. (Эйзенах, Германия), в 1929 г. (Копенгаген), в 1935 г. (Париж). Наконец, в 1947 г. в Лунде (Швеция) состоялся конгресс, на котором было положено основание Всемирной Лютеранской федерации, существующей и в настоящее время. В разных странах лютеранские церкви занимают неодинаковое положение в зависимости от существующих в данной стране конституционных установлений, касающихся религии: в Скандинавских странах, например, эти церкви являются государственными. Внутри отдельных государств лютеране, как правило, не составляют целостных деноминаций, во многих странах они раздроблены на ряд сравнительно мелких объединений.

Такое положение, кстати сказать, существует и в большинстве других протестантских деноминаций, в частности у пятидесятников, квакеров, в англиканской церкви. Идут, однако, и процессы объединения. К началу века в США, например, было 85 лютеранских объединений, теперь их существует около десятка.

На втором месте по численности приверженцев после лютеранства остается, как это было и раньше, кальвинизм, распадающийся в свою очередь на три ответвления: реформатство, пресвитерианство, конгрегационализм. Вместе взятые, они охватывают около 50 млн человек. Наблюдается тенденция к объединению многочисленных кальвинистских групп в масштабах отдельных государств. Так, в 1938 г. во Франции существовавшие до этого порознь деноминации «Реформатско-евангелическая церковь», «Реформатская церковь Франции» и другие объединились в общую «Реформатскую церковь», куда заодно влились и некоторые группировки лютеранского направления, как, например, «Союз евангельских свободных протестантских церквей» и «Евангелическо-лютеранская церковь Франции». В 1931 г. подобное же объединение кальвинистских деноминаций в национальном масштабе произошло в США, где образовался «Генеральный Совет конгрегационалистских и христианских церквей», который в 1957 г. соединился с «Евангелистско-реформатской церковью» и образовал «Объединенную церковь Христа».

В организационной структуре англиканской церкви особых изменений в течение рассматриваемого периода не произошло, если не считать того, что в 1920 г. церковь Уэльса стала самостоятельной, так что в самой английской церкви осталось два епископства: Кентерберийское и Йоркское. Сохранился основной признак, характеризующий общественный их статус, — подчиненное положение в отношении к государству. Следует, правда, отметить возникновение в наше время тенденции к выходу церкви из этого положения.

Большое место в системе протестантских церквей занял в XX в. баптизм. В мире насчитывается теперь свыше 40 млн приверженцев этой деноминации, из которых в США проживает около 25 млн. В 1905 г. в Лондоне состоялся Всемирный конгресс баптистов, основавший Всемирный союз баптистов. В дальнейшем его центр переместился из Лондона в Вашингтон, что вообще связано с тем большим значением, которое приобрел баптизм в религиозной и политической жизни США. Достаточно сказать, что после католической церкви он стоит на первом месте в США по числу приверженцев, опережая и англиканство, и лютеранство, и все другие протестантские деноминации.

Такие конфессии, по традиции именующиеся сектами, как адвентизм, меннонитство, методизм, квакерство, пятидесятничество, приостановились в своем распространении. Среди них продолжаются процессы дробления и объединения. Типично в этом отношении пятидесятничество, существующее во многих вариантах и под разными названиями; некоторые из этих группировок претендуют на значение всемирных объединений, например «Международная церковь четырехстороннего евангелия (обращенного к четырем странам света. — И. К.)». Из адвентистских ответвлений в какой-то мере сохранил свое значение лишь адвентизм седьмого дня, остальные, например адвентизм первого дня, «Церковь бога адвента», фактически исчезли. Продолжает свое существование мировое объединение «Генеральная конференция адвентистов седьмого дня» с центром в Вашингтоне.

Своего рода ответвлением адвентизма может считаться церковь Свидетелей Иеговы — их роднит общая вера в близость второго пришествия Христа. Возникшая еще в конце прошлого века, церковь Свидетелей Иеговы раньше носила другие названия и только в 1931 г. на своем конгрессе в г. Колумбусе (США) приняла свое современное наименование. Она имеет строго централизованную организацию во главе с «Центральным бюро» и «президентом», пребывающим в предместье Нью-Йорка Бруклине, издает на многих языках газету большого формата «Сторожевая башня».

Политическая ориентация протестантских церквей весьма пестра и противоречива, особенно на разных этапах исторического развития. В нацистской Германии, например, один фланг лютеранской церкви всеми силами старался найти общий язык с гитлеровской идеологией и практикой; он существовал в виде так называемой «Признающей церкви» («Bekennende Kirche»), его возглавлял отъявленный гитлеровец епископ Дибелиус. Издавался специальный церковно-нацистский журнал «Крест и свастика». Лютеранско-церковные авторы публиковали книги, в которых «доказывали» арийское происхождение Иисуса Христа. Были, с другой стороны, в лютеранском духовенстве и деятели, выступавшие против гитлеризма и преследовавшиеся за это нацистскими властями. Следует указать в этой связи на известного пастора Нимеллера и на казненного гитлеровскими палачами крупного богослова Бонхёффера.

Воинствующую реакционную роль играют протестантские церковники в Северной Ирландии, где католическое меньшинство населения на протяжении многих лет ведет борьбу за гражданское и социально-экономическое равноправие. Издавна британский правящий режим использует религиозные противоречия в Северной Ирландии, как это он делал в Индии и других своих прежних колониях, в интересах политики «разделяй и властвуй». Экстремистское же руководство протестантских церковников в Северной Ирландии направляет и поощряет всякие методы дискриминации и подавления католиков — вплоть до терроризма.

Протестантские конфессии в разных странах, стоящие на позициях актуальной эсхатологии, и прежде всего адвентисты и Свидетели Иеговы, нашли в современной международно-политической обстановке новый материал для своей пропаганды по вопросу о близости светопреставления. Грозящая человечеству ядерная катастрофа отождествляется ими с апокалипсическим Армагеддоном, а в пропаганде Свидетелей Иеговы фигурирует и утверждение того, что светопреставление уже началось, так как оно представляет собой не однократное явление, а длительный процесс, завершающим актом которого явится ядерная война. Само собой разумеется, что такого рода пропаганда носит оголтелореакционный характер и служит самым экстремистским империалистическим целям.

С другой стороны, можно указать на многочисленные выступления деятелей и проповедников протестантских церквей, направленные в защиту мира, на ослабление международной напряженности. Даже такой деятель американского и международного баптизма, как Билли Греэм, на протяжении многих лет занимавший довольно воинственные антисоциалистические позиции, в последнее время стал активно выступать за разоружение и за устранение перспективы ядерного Армагеддона.

 

РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ

НАКАНУНЕ И ВО ВРЕМЯ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Еще до вступления России в первую мировую войну церковь начала готовиться к ней. С 1 (14) по 12 (25) апреля 1914 г. с соизволения царя и по распоряжению Синода в Петербурге происходил I съезд военного и морского духовенства, которым руководил протопресвитер Шавельский, командовавший этим корпусом царской армии. Задачей съезда было подготовить духовенство к исполнению миссии религиозно-идеологического обслуживания вооруженных сил в предстоящих им военных действиях.

В своей вступительной речи на съезде Шавельский сказал о том «совершенно исключительном положении», в котором находится военное духовенство, — «ему вверены души всех защитников царя» 20. Задача вооруженных сил России с этой точки зрения заключалась прежде всего в защите царя и соответственно самодержавия. В этом духе протекали все дебаты на съезде и были сформулированы все его решения. По окончании съезда делегаты его были представлены царю, и протопресвитер опять произнес речь, в которой он, между прочим, сказал: «Пастырь церкви, служа царю небесному, может и должен в то же время служить царю земному» 21. В этом знаменательном высказывании видного представителя церкви даже не говорится, что царь небесный обязывает людей служить земному царю; вместо этого оба царя ставятся на одну доску и устанавливается своего рода двойственное служение: и тому царю и этому…

По случаю объявления войны Синод немедленно занялся обсуждением создавшегося положения и своих задач. Было принято определение, основная часть которого сформулирована таким образом: Синод «имел суждение по высочайшему манифесту, данному 20-го сего июля, о войне с Германией. Приказали: господь, содержащий в своей деснице судьбы царств и народов в мире и во брани, призывает ныне Россию ополчиться на брань», то есть вступить в войну 22. Похоже на то, что не бог приказывает «ополчиться на брань», а Синод приказывает богу призвать к этому Россию. Довольно неуклюже формулировали свои идеи царские чиновники, командовавшие церковью!

Важнейшей задачей церковников в отношении оправдания и освящения империалистической войны было по возможности благовидное и благочестивое изображение ее целей. За что, в самом деле, должен проливать свою кровь в этой войне русский человек? На страницах церковной печати, в бесчисленных проповедях в тылу и на фронте военное и «штатское» духовенство делало все для того, чтобы окутать туманом действительные грабительские цели войны и подставить вместо них абсолютно бескорыстные, благочестивые, богоугодные. Архиепископ Никон писал по этому поводу: «Настоящая война есть война Сатаны против Христа и Господа, война адовых врат против церкви Христовой, война предтеч антихристовых против служителей Христовых»23. Другой церковный автор вещал по этому поводу: «Не за землю, не за политическое преобладание воюют народы — это лишь предлог, видимость; а воюют одни за Христа и его божественную литургию, а другие против Христа и против литургии. Подлинный мотив современной войны — это борьба света с тьмой, любви и правды божией со злом и неправдой, борьба самого Христа с Велиаром» 24.

Можно было бы еще понять эту идею, если бы дело шло о войне христианских государств против нехристианских или даже о войне православного государства пусть тоже с христианским, но не православным. Здесь же не было ни того, ни другого: обе воюющие стороны включали в себя христиан и нехристиан, православных и неправославных. Распределение воюющих сторон по принципу «лагерь Сатаны» и «лагерь Христа» выглядело в этих условиях совершенно произвольным. Но положение обязывало…

Оно облегчалось тем обстоятельством, что в войну вступила на стороне противников России мусульманская Турция. Было счастливым совпадением, что пламенную мечту русской буржуазии о захвате находившихся в руках Турции проливов (Босфор и Дарданеллы) можно было связать с вековечным лозунгом завоевания гроба Господня, то есть Иерусалима, а значит, и всей Палестины и, пожалуй, всего Ближнего Востока. Цитированный выше одесский автор довел выражение этой идеи до логического конца. «Гроб Господень, — писал он дальше, — вот в чем выявился главнейший смысл европейской войны. Завоевание Святой Земли — вот в чем, в конце концов, выявился истинный смысл нынешней войны»25. Официальный печатный орган русской церкви «Церковный вестник» буквально не находил слов, чтобы достойно расписать красоту и значение Царьграда — Константинополя: «Небо земное, престол славы божией, колесница херувимская, благопотребное радование всей земли, похвала херувимам и уничтожение варваров, второй рай…» 26 А если он такой прекрасный, то должен быть наш — логика простая и ясная. Правда, здесь могли бы возникнуть осложнения, вытекающие из того, что на драгоценную христианскую святыню могли с тем же успехом претендовать и христианские союзники царской России, но в отношении Константинополя и проливов можно было сослаться на то, что это святыни не общехристианские, а православные и они должны, следовательно, принадлежать не кому иному, как русскому царизму. Церковный журнал высказывался на этот счет еще более ясно: «…цель войны — крест Христов на храме св. Софии в Константинополе, взамен венчающего его теперь турецкого полумесяца. Константинополь — колыбель нашей православной веры, и он должен быть в наших руках… Царьград и Босфор должны быть наши, как колыбель веры нашей» 27. Так благовидно облекались в религиозную форму хищнические цели русской буржуазии.

Некоторые из руководителей церкви совершенно откровенно утверждали в печати, что их не удовлетворяет захват святой Софии и, следовательно, проливов — они требовали завоевания всего Ближнего Востока, обосновывая это требование божественными интересами христианства. Так, например, писал печально знаменитый черносотенный митрополит (тогда еще архиепископ) Антоний Храповицкий: «Не Европу только надо очистить от турок, а весь православный Восток — Господень гроб, Голгофу, Вифлеем, Дамаск, Бейрут и вообще все православные епархии». Дальше уже без всякого благочестивого прикрытия развертывается программа империалистических захватов: «Россия должна овладеть широкой лентой земли от Южного Кавказа до Дамаска и Яффы и овладеть Сирией и Палестиной, открыв для себя берега Средиземного моря и соединив их с Кавказом железными дорогами» 28. Эта деловая буржуазно-империалистическая программа в течение всей войны пропагандировалась и официальным церковным органом, предназначенным для военных церковников. Уже в семнадцатом году этот почтенный журнал уверял своих читателей, что «барыши (от военных захватов. — И. К.) пойдут на пользу» 29. Кому на пользу — достаточно ясно: российской буржуазии, самодержавию и усердно прислуживающей им церкви.

Практическая деятельность, при помощи которой православная церковь усердно обрабатывала сознание воевавших солдат и моряков, а также трудящихся тыла, проводилась самыми различными путями. Миллионами распространялись листовки и брошюрки соответствующего содержания, устные проповеди на фронте, в тылу и в госпиталях для раненых, неустанная индивидуальная обработка людей — все это делалось под флагом священных целей грабительской войны, явного покровительства православной царской армии, оказываемого небесными силами, происходящих якобы чудес, наглядно демонстрирующих такое покровительство. Фабрикация этих чудес была организована в массовых масштабах. Точнее сказать, фабриковались не сами чудеса, а россказни о них, распространявшиеся по всем возможным каналам.

На потребу военно-пропагандистским целям широко использовались чудотворные иконы. Целыми транспортами уже существовавшие к тому времени и вновь изготавливаемые иконы рассылались по фронтам для воодушевления «православных воинов». Руководила этим делом сама императрица Александра Федоровна. Отправлялись на фронт изготовлявшиеся в большом количестве походные палаточные церкви, в которых полковые священники для поднятия духа солдат служили молебны. Как известно, больших результатов в боевом и даже политическом отношении эти благочестивые мероприятия не приносили. В ходе войны солдатская масса все больше убеждалась в том, что ее заставляют воевать не за свои интересы и что бестолковое управление страной и бездарное командование боевыми действиями ведут не только государство к военному поражению, но и весь народ — к неслыханным и небывалым бедствиям. Широко распространялись революционные настроения в рабочем классе и среди крестьянства. Дело неминуемо шло к революции.

Высшие сферы церковной иерархии были единодушны в вопросе об основной стоявшей перед церковью политической и идеологической задаче — всеми доступными средствами и методами содействовать сохранению в России существующего политического и социально-экономического строя, во всяком случае не допустить крушения самодержавия. Что же касается путей достижения этого, то внутри правящей церковной верхушки все время шли споры и разногласия, нередко переходившие в острую групповую борьбу. Водораздел между двумя боровшимися группами шел по «распутинской» линии — кто согласен быть верным орудием в руках проходимца, полностью владевшего душами царя и царицы, и кто не согласен; то же самое происходило, кстати сказать, и в светской государственной иерархии. Прежде всего в зависимости от этого признака назначался обер-прокурор Синода 30.

В декабре 1916 г. Распутин был убит, и это стало многозначительным событием в жизни не только церкви, но и царствующей династии, и политического режима в целом. Убийство Распутина было своего рода знамением грядущего крушения самодержавия. Через два месяца грянула Февральская революция. Она поставила перед церковью сложную задачу ориентации в новой политической обстановке.

НА РУБЕЖЕ НОВОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭПОХИ

Еще незадолго до вынужденного отречения царя церковь публиковала самые верноподданнические монархические заявления. 21 января 1917 г. Московский митрополит Макарий обратился с воззванием «К возлюбленной пастве Московской», опубликованным в «Московских церковных ведомостях» и тут же перепечатанным во всей церковной прессе. Там он писал: «Объединись, русский народ, около святой церкви… Сплотись около престола царского, под предводительством верных слуг царевых, в повиновении богом учрежденной власти»31. А Киевский митрополит Владимир уже в феврале 1917 г. писал так: «Мы, православные христиане, члены монархического государства, до глубины души любящие своих царей — помазанников божиих… Волны партийной борьбы не должны подыматься до царского престола. Последний должен быть священным и неприкосновенным для каждого направления» 32. И только уже 27 февраля, когда стало ясно, что царю Николаю II удержаться на троне не удастся, церковники стали маневрировать.

В общем церковь отнеслась к происшедшему перевороту лояльно. У нее не было оснований связывать свою судьбу с явно отжившим и свергнутым самодержавием. Временное правительство, в котором главную роль играли фигуры, вполне импозантные в глазах церковников, внушало им доверие и своего рода верноподданнические чувства. В перспективе руководителями церкви предвиделся такой порядок, при котором соборная, епископская, а может быть, и патриаршая церковь независима от государства, но пользуется экономической, политической и всякой иной поддержкой с его стороны и занимает в государстве первенствующее центральное положение. Такая перспектива была даже более соблазнительна, чем положение при царизме, когда церковь и формально и фактически находилась под пятой самодержца.

Временное правительство всеми своими действиями показывало, что оно не собирается господствовать над церковью, а права и привилегии предоставляет ей весьма широкие. Так, например, раньше любое важное постановление Синода получало силу только после утверждения его царем, а теперь это отпадало. Правда, формально, поскольку Синод все же возглавлялся оберпрокурором на правах министра Временного правительства, подчинение церкви государству как будто все-таки сохранялось. На деле, однако, Синод получил значительно большую самостоятельность от светской власти, чем он имел до революции. Об отделении церкви от государства Временное правительство не помышляло, но с готовностью в ряде своих документов декларировало «свободу церкви», подкрепляя в то же время эти дружественные декларации солидными финансовыми ассигнованиями. У Синода не было, таким образом, особых оснований выражать недовольство Временным правительством, тем более что он усматривал в установившемся политическом режиме оплот против углубления революционного движения и гарантию сохранности существующего эксплуататорского строя.

Церковь не была однородной по своей политической ориентации. Некоторые ее группировки продолжали проповедовать неизбежность и необходимость возврата страны к самодержавию. Так, например, газета «Церковность» даже через месяц после революции взывала к «преданности святым заветам… русской государственности, основанной на вере в бога, на любви и почитании его помазанника — царя боговенчанного»33. Такой откровенный монархизм не был, однако, типичен в это время для основной массы православных церковников. В то же время появился и ряд «левых» группировок духовенства, требовавших демократизации управления церковью и ориентировавшихся в общеполитическом отношении на либерально-буржуазные и реформистские партии. Возобновили свою работу некоторые либеральные организации духовенства, существовавшие в 1905–1907 гг. и заглохшие в годы реакции: «Союз прогрессивного петроградского духовенства», группа 32-х и др. Возникла организация, именовавшая себя «Всероссийским союзом демократического православного духовенства и мирян» и занявшая наиболее левые позиции; руководящую роль в этой организации играл получивший впоследствии большую известность и ставший обновленческим митрополитом священник А. И. Введенский. В церковной прессе мелькали заявления о том, что политические позиции православного духовенства близки к программе «партии народной свободы», то есть кадетов 34. При всем этом через два-три месяца после февральского переворота руководящие инстанции православной церкви стали обнаруживать явные признаки поворота вправо.

В том сложном положении, в котором находилось Временное правительство, оно нередко шло на противоречивые шаги и мероприятия. При той относительной «свободе», которую оно предоставило церкви, ему пришлось все-таки уже в апреле распустить старый состав Синода, заполненного реакционерами и черносотенцами царских времен, заменив его новым. Но и новый состав, в котором главную роль играли митрополит Тихон Белавин и Антоний Храповицкий, отнюдь не гарантировал «левого» курса церковной политики. Буквально с каждой неделей направление церковной политики становилось все более и более реакционным. Народ шел к Октябрьской социалистической революции, а церковь двигалась назад, воплощая в своих проповедях и политической деятельности стремление эксплуататорских классов к сохранению своего господства и того политического строя, который обеспечивал бы это сохранение. Наиболее крайним проявлением таких стремлений была программа военной диктатуры и реставрации самодержавия. Фактически в ходе событий именно на такую программу все более определенно стала ориентироваться церковь.

В июне в Москве проходил Всесоюзный съезд духовенства и мирян, в котором участвовало около 1200 делегатов. Он принял декларацию, приветствовавшую существующий строй как форму «народоправия», признававшую, правда в несколько туманных выражениях, необходимость в будущем передачи «земли и водных пространств» народу и «установления справедливых отношений» между рабочими и капиталистами. Съезд решительно высказался за «недопустимость» отделения церкви от государства, против передачи церковных школ Министерству народного просвещения, за необходимость преподавания закона божьего во всех школах. Свободу вероисповедания и культов съезд объявил обязательной с «маленькой» оговоркой — «для христианской православной церкви», причем ясно сказал, что православная христианская вера должна быть признана «первой между другими исповедуемыми в государстве религиями»35.

В практике политической борьбы лета и осени 1917 г. как «левые», так и правые церковники, и прежде всего синодальное руководство церкви, неуклонно поддерживали все реакционные силы и движения. После июньских дней церковная печать дружно подхватила кампанию клеветы на большевиков, поднятую всей контрреволюционной буржуазией с благословения и под руководством Временного правительства. В середине августа средоточием и штабом контрреволюционной политики православной церкви стал открывшийся в Москве Поместный собор.

Правящая верхушка церкви хотела выжать из создавшейся ситуации максимум выгод для себя. Собор открывал перспективу относительного освобождения церкви от опеки со стороны правительства при сохранении всех преимуществ, связанных с положением «первенствующей» и господствующей в стране. Эта перспектива оказалась бы еще более ярко выраженной в случае учреждения Собором патриаршества и избрания патриарха.

Большинство Собора, как его светский состав, так и духовенство, стояло на открыто реакционных, по сути дела монархистски-реставрационных позициях. С таких позиций выступали и известный черносотенец митрополит Антоний Храповицкий, и — еще более откровенно — не менее известные погромщики типа священника Востокова. Другие участники Собора были более сдержанны, а многие даже либеральны. Справа налево шел многообразный спектр оттенков политических и тактических взглядов и принципов. И это происходило в период, когда кругом клокотала социальная и политическая борьба.

Но конечно, центр тяжести работы Собора был сосредоточен именно на этой борьбе, решавшей судьбу страны. В обильном словоизвержении соборных заседаний главную роль играли актуальные вопросы политической борьбы. Церковь «не от мира сего» больше всего была занята наиболее животрепещущими мирскими вопросами, она все время искала возможность преградить путь революционному потоку и повернуть историю вспять. На каждом этапе развития революции Собор делал все, от него зависящее, чтобы поддержать наиболее воинствующие силы реакции. Зависело, однако, от него не так уж много.

Это обнаружилось уже при первом политическом испытании, связанном с выступлением реакционного генерала Корнилова. Соборяне лихорадочно следили за развитием корниловских действий и жадно ловили всякие слухи об успехах корниловских войск, большей частью искажавшие действительность. После двухдневных колебаний наконец назначено было закрытое соборное заседание для общего обсуждения отношения Собора к корниловщине. Но пока Собор раздумывал, выступление Корнилова было ликвидировано 36. Ничего другого не оставалось соборным отцам, как обратиться к Керенскому с воззванием о милосердном отношении к объявленному изменником Корнилову.

Взаимоотношения Собора с правительством Керенского не были безоблачными. Оно, правда, демонстрировало свое дружественное отношение к нему. На открытии Собора присутствовало несколько министров во главе с самим Керенским, министр исповеданий Карташев произнес красноречивое приветствие; но были и основания для трений и претензий.

Соборных отцов не устраивало то обстоятельство, что Временное правительство не в состоянии справиться с решением тех задач, которые представлялись церкви жизненно для нее важными. В стране со стихийной силой развертывалось крестьянское движение, в ходе которого ликвидировались помещичьи имения и земля делилась между теми, кто ее обрабатывал. Это само по себе вызывало негодование церковников, но их «переживания» во много раз усиливались оттого, что при этом страдало достояние церквей и монастырей, а колоссальные земельные богатства церкви оказывались в руках крестьянства. Обстановка складывалась так, что Собор должен был стремиться к установлению более «твердой» власти, а попросту говоря, к установлению военно-монархической диктатуры.

По другому вопросу Собор вступил в отношения прямого конфликта с правительством Керенского. Выполняя минимально-либеральную программу в области народного образования, оно собиралось передать церковноприходские школы в ведение Министерства просвещения и лишить их таким образом специфически церковного характера. А в общегражданской школе предполагалось либо прекратить преподавание закона божьего, либо сделать это преподавание необязательным и перестать оплачивать его за счет государства. Здесь уже было прямое покушение на позиции церкви в школьном деле, вызвавшее настоящую ярость у членов Собора. В Петроград была послана делегация, которая должна была убедить правительство в пагубности его намерений. Вернувшись, она доложила Собору о своем разочаровании тем приемом, который оказал ей Керенский с его министрами37. Они не обещали церковникам никакого изменения своей политики в данном вопросе, а Керенский даже позволил себе совершенно еретически высказаться в том духе, что, мол, Россия теперь государство аконфессиональное. Это заявление было расценено и делегацией и всем Собором как совершенно недопустимое со стороны главы правительства.

Все это, однако, полностью отступало на задний план в условиях нарастания социалистической революции. Конечно, Керенский устраивал соборных отцов меньше, чем Корнилов или любой православный царь. Но в целом он был все же оплотом буржуазного государства, а следовательно, и церкви. А тут надвигались события Великой Октябрьской социалистической революции, которую церковь в силу своей классовой природы и своих традиций, сложившихся на протяжении столетий, не могла не встретить в штыки.

ЦЕРКОВЬ И ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Многочисленные воззвания и послания, принимавшиеся Собором и распространявшиеся различными путями по Москве, где он происходил, и по мере возможности во всей стране, призывали «православный народ» к прекращению борьбы против Временного правительства, к «братскому единению» с помещиками и капиталистами, к капитуляции перед ними и церковью. Как известно, не помогла тут активнейшая проповедническая деятельность церкви и Собора, не помогло и бешеное сопротивление старой власти и стоявших за нею сил — все это было сметено неудержимым напором рабоче-крестьянских и солдатских масс, следовавших за большевистской партией. Собор старался делать все возможное, чтобы затормозить движение и по меньшей мере спасти все, что еще было возможно.

Показательно его поведение в отношении борьбы между юнкерами и революционным лагерем в Москве. Пока юнкера занимали Кремль и некоторые другие командные позиции в Москве, Собор молча и с явной надеждой выжидал дальнейшего развертывания событий. Как только силы контрреволюции стали терпеть явное поражение и юнкера оказались осажденными в Кремле, соборные отцы забеспокоились по поводу того, как бы при ликвидации очагов сопротивления не пострадали благоверные и православные контрреволюционеры. Когда эти «благоверные» десятками и сотнями расстреливали взятых в плен красногвардейцев и солдат, это не вызывало никаких протестов со стороны Собора. Не выражалось и опасений за целость исторических, в том числе кремлевских, памятников. Но теперь вдруг возникла сильнейшая тревога, как бы не пострадали эти памятники. Истерические речи на заседаниях Собора, воззвания и прокламации, внушительные шествия членов Собора в направлении тех мест, где происходили военные действия, попытки проникновения в штаб революционных сил с целью уговорить их командование прекратить военные действия против засевших в Кремле юнкеров и во всяком случае не обстреливать Кремль во избежание ущерба для исторических ценностей — все было пущено в ход. А когда Кремль был взят красногвардейцами и солдатами, развернулась агитационная кампания по поводу вреда, нанесенного кремлевским святыням, и по поводу «зверств», чинившихся в отношении пленных юнкеров. И то, и другое было ложью: разрушения, причиненные кремлевским зданиям артиллерийским обстрелом, были минимальными, а с пленными юнкерами обошлись несравненно гуманнее, чем ранее те обращались с попавшими в их руки противниками.

Когда неизбежность победы социалистической революции стала очевидной, верхи Собора поставили перед собой задачу восстановления патриаршества. С середины октября 1917 г. начались дискуссии по этому вопросу, длившиеся без перерыва две недели. До этого ни предположений о том, что Собор совершит таковое действие, ни конкретных предложений на этот счет ни с чьей стороны не было. В документах, подготовленных Предсоборным советом, ни звука о возможном восстановлении патриаршества не было. Теперь этот вопрос приобрел наивысшую актуальность.

Делегаты, отстаивавшие учреждение патриаршества, достаточно откровенно мотивировали необходимость этого в создавшихся исторических условиях. Докладчик по этому вопросу епископ астраханский Митрофан заявил: «Дело восстановления патриаршества нельзя откладывать — Россия горит, все гибнет… Когда идет война, нужен единый вождь, без которого воинство идет вразброд» 38. Делегат Собора П. М. Граббе (казачий полковник по своей мирской специальности) вторил епископу: «Никакую войну нельзя вести без вождя. А ведь для церкви наступает именно такое время, когда ей придется вести войну» 39. Много раз в выступлениях ораторов формулировались те требования, которые следует предъявлять к личности подлежащего избранию церковного полководца, причем чаще всего фигурировала характеристика, по которой это должен быть «муж подвига и дерзновения» 40. Иначе говоря, это должен быть человек, который не побоится возглавить открытую, всеми средствами ведущуюся борьбу с Советской властью.

Собор был, однако, далеко не единодушен в вопросе о необходимости избрания патриарха: многочисленная и сильная группа его делегатов выступала против того, чтобы в данный момент совершить это деяние. В оппозиции к нему находились главным образом не епископы, а рядовые клирики и миряне. Произносили пламенные речи против восстановления патриаршества протоиереи и профессора, юристы, историки и в недавнем прошлом государственные чиновники. Были пущены в ход самые разнообразные аргументы — исторические, догматические, канонические и, наконец, актуально-политические. Главную роль играли, конечно, последние: действовало вполне обоснованное опасение того, что народ поймет установление церковной монархии как попытку создать суррогат погибшей монархии светской. Представляет при этом известный интерес развивавшаяся оппозиционерами аргументация «академического», а особенно исторического порядка.

В доказательство того, что патриаршество не играло положительной роли в истории церкви, протоиерей Н. Г. Попов привел ряд выразительных примеров из истории Константинопольского патриархата, в которых патриархи выглядят как всесторонне развращенные личности, запятнанные всевозможными преступлениями и грязными поступками. «Мы могли бы, — заключает протоиерей, — привести многие и многие другие имена из числа 130 (приблизительно) патриархов, которые были в Константинополе от учреждения патриаршества и до падения империи, в доказательство того, что патриаршество само по себе не предохраняет самих носителей этого высокого сана от падений и заблуждений». Да и при турках они вели себя не лучше: оратор приводит серию примеров позорного поведения патриархов в этот период. «Скажут, — продолжал он, — что наше патриаршество будет исключительным; но где основания для такой надежды?» А в общем «если бы у нас было восстановлено патриаршество в том виде, в каком наблюдаем его на Востоке, то оно было бы ненужной фольгой и мишурой, наростом на живом теле соборной церкви» 41.

Весьма красноречивую речь против восстановления патриаршества произнес протоиерей Н. П. Добронравов. Он не постеснялся уличить русскую православную церковь и ее руководителей в лицемерии и низкопоклонстве, в отсутствии гражданского и религиозного мужества. По поводу многочисленных заявлений делегатов Собора о том, что синодальное управление церковью было неканоническим и даже еретическим, оратор поставил в упор вопрос: «Неужели мы можем допустить, что у нас в синодальном периоде найдется хоть один иерарх, у которого не дрогнула бы рука подписать клятву в том, что он будет повиноваться Синоду, который он, однако, не признает святейшим?» Иерархи православной церкви, продолжает далее оратор, постоянно прибегали ко лжи, услуживая монархии, но в этом, утверждает он, виноват не Синод. «Нет, — заявляет он, — виноваты низость человеческая, пресмыкательство. И до Синода, скажу словами Алексея Толстого, перед царями «землю мели бородой». Пока низость человеческая будет давать знать о себе, раболепство перед сильными мира сего не будет искоренено» 42. Иначе говоря, Синод и патриархи и в прошлом постоянно погрязали в низости, так будет продолжаться и впредь; зачем же менять одно на другое. Так было, так будет. И оратор, и другие члены Собора, которые довольно вяло возражали ему, не замечали, какой сильный удар он наносит по учению о нравственной ценности и возвышенности православия, а значит, и христианства в целом.

Неизвестно, долго ли еще длилась бы полемика на Соборе между сторонниками и противниками восстановления патриаршества, но после победы революции чаша весов немедленно склонилась в пользу первых. После многочисленных пертурбаций с подачей записок, содержащих имена кандидатов, таковыми оказались митрополит Харьковский Антоний Храповицкий, получивший наибольшее количество голосов, затем митрополит Московский Тихон Белавин и архиепископ Новгородский Арсений Стадницкий. Остается последний этап выборов — жеребьевка: престарелый иеромонах Алексий вытаскивает из трех записок одну, в которой оказывается имя Тихона. Многочисленные поклонники Антония Храповицкого разочарованы, ибо личность боевого, активного и особо популярного в черносотенных кругах Антония более подходила в этих условиях к должности патриарха, чем фигура сравнительно бесцветного и менее известного Тихона 43. Дело, однако, было сделано. С 5 ноября 1917 г. русская церковь имела патриарха, а 21 ноября была проведена церемония его настолования (интронизации).

В промежутке между этими двумя событиями Собор развил бурную деятельность. В предвидении неизбежного в ближайшем будущем акта Советского правительства об отделении церкви от государства он занялся вопросом о правовом положении православной церкви; с докладом по этому вопросу выступил С. Булгаков. Основная идея доклада выражалась в следующей краткой формуле: «должно быть осуждено, отвергнуто и признано абсурдным то, что называется отделением церкви от государства» 44. В этом вопросе Собор был единодушен.

В выступлениях ряда ораторов по указанному вопросу сквозило опасение того, что вся многословная дискуссия идет впустую, так как Советское правительство не собирается следовать соборным решениям о правах церкви в государстве. Но перевешивала здесь, как и во многих других случаях, надежда на скорое падение Советской власти. Епископ уфимский Андрей высказывался по этому поводу вполне недвусмысленно: «Долго ли они (большевики. — И. К.) удержат власть? Может быть, неделю, две, а там произойдет новое изменение». Кстати сказать, эта надежда была выражена архиепископом в связи с вопросом о неприкосновенности церковного имущества: «Мы должны иметь в виду, что принадлежащее церкви должно быть сохранено, и никто ее достояния без проклятия захватить не может» 45. Арсенал проклятий скоро понадобился церкви.

Каждое из мероприятий победившей в стране Советской власти вызывало резкое осуждение со стороны Собора, начиная с Декретов о земле и мире. Соборные воззвания и послания сопровождались демонстрациями и крестными ходами клириков и мобилизованных ими верующих мирян. Особую активность в организации антисоветского движения проявил Петроградский митрополит Вениамин. Он занялся и сочинением обращений-протестов к Советскому правительству по поводу тех или иных его предпринимаемых или предполагающихся мероприятий. В середине января 1918 г. Вениамин подал своего рода «ноту» в Совет Народных Комиссаров, в которой заранее протестовал против грядущего отделения церкви от государства, сведения о котором получили распространение в печати. Митрополит даже угрожал государственной власти тяжелыми последствиями, которые могут быть вызваны принятием соответствующего декрета; особенно предостерегал он революционное правительство, чтобы оно «не приводило в исполнение предполагаемого проекта декрета об отобрании церковного достояния»46. Как ни заботила церковников судьба помещичьей и буржуазной собственности, своя церковная рубашка была ближе к телу, и о ней-то особенно заботились князья церкви.

Заговорил наконец и сам новоявленный патриарх Тихон. Надо же было оправдывать те надежды, которые возлагались на него Собором как на «мужа дерзновения»! 19 января 1918 г. Тихон выступил со своим знаменитым посланием, направленным против победившей революции и ее правительства 47. Не называя большевиков как подлинного адресата своих нападок, патриарх обвиняет их в самых страшных преступлениях, и прежде всего в беспричинных убийствах неисчислимого количества невинных людей, в оскорблении святыни, а главное — в том, что «имущества монастырей и церквей православных отбираются под предлогом, что это — народное достояние».

Сопротивление, организованное по директивам патриарха и Собора, фактически всем без исключения мероприятиям революционной власти не могло не вызвать человеческих жертв как со стороны одурманенных и мобилизованных церковью верующих, так и среди революционных сил, взявших на себя осуществление революционных преобразований. В ряде документов, исходивших от Собора, Синода, патриарха и других церковных инстанций, руководству приходов и монастырей рекомендовалось в подходящих для этого обстоятельствах созывать набатным звоном, «рассылкой гонцов» и всевозможными другими путями массы верующих и с их помощью организовывать физическое и, если «нужно», вооруженное сопротивление осуществлению мероприятий Советской власти. В одном из таких воззваний Собора говорилось: «Объединяйтесь же, православные! Объединяйтесь все, и мужчины и женщины, и старые и малые, для защиты наших заветных святынь… Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную врагам на поругание» 48. На протяжении последующих четырех лет церковь говорила по политическим вопросам в таком же духе.

Опубликование Советом Народных Комиссаров 23 января 1918 г. декрета об отделении 49 церкви от государства и школы от церкви вызвало новый взрыв ярости со стороны Собора и патриарха. Было бы слишком долго перечислять постановления, воззвания, послания, которыми православные призывались оказывать сопротивление осуществлению на местах и в центре мероприятий, вытекающих из декрета. Еще одним объектом церковного негодования явилось заключение Брестского мира, ставшего поводом к нападкам на заключившее его Советское правительство. «Тот ли это мир, — вопрошал патриарх Тихон, — о котором молится церковь, которого жаждет народ? Заключенный ныне мир… не даст народу желанного отдыха и успокоения. Церкви же православной принесет великий урон и горе, а отечеству неисчислимые потери» 50. Блаженны, мол, миротворцы, как сказано в Евангелии, но к большевикам, творящим мир, сие не относится…

Призывы Собора и патриарха к сопротивлению мероприятиям Советской власти во многих случаях возымели свое действие. В Москве, Петрограде и ряде других городов по инициативе и под руководством духовенства организовывались «Братства приходских советов», «Советы объединенных приходов» и подобные им организации, провоцировавшие антисоветские крестные ходы, устраивавшие демонстрации и митинги, подпольные собрания и т. д. Нередко дело кончалось кровавыми эксцессами, дававшими потом повод церковникам вопить о большевистских зверствах и гонениях на православную веру. В литературе приводится цифра вызванных тихоновскими выступлениями «инцидентов»— 1414 51. Если она и не очень точна, то во всяком случае свидетельствует о размахе антисоветского движения, развернутого церковью в первые же месяцы после Октябрьской революции.

После знаменитого послания Тихона от 19 января с анафемой по адресу Советской власти 28 января, как по команде, состоялись крестные ходы в Москве и Петрограде с молебнами «об избавлении церкви от воздвигнутого на нее народными комиссарами гонения». Собор полностью одобрил весь дух этих антисоветских выступлений.

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА И ЦЕРКОВЬ

Началась гражданская война, и православная церковь, так же как и другие религиозные организации, тут же определила свое место по ту сторону баррикады. С Поместного собора потянулись различные его деятели в разные концы страны — туда, где концентрировались белогвардейские силы. У Каледина, Корнилова, Алексеева, Колчака, Деникина, Врангеля, Бичерахова — у всех были свои подручные священники и епископы, протопресвитеры и архиереи. Архиепископ Уфимский Андрей (князь Ухтомский) возглавил церковное ведомство у Колчака. Неудачливый кандидат в патриархи Антоний Храповицкий сначала возглавил церковный штаб у гетмана Скоропадского, потом оказался в том же положении у Деникина. В разных группировках белых банд были на службе архиепископ Евлогий, один из руководителей Поместного собора, князь Г. Н. Трубецкой, протопресвитер Шавельский, архиепископы — Донской и Новочеркасский Митрофан, Таврический и Симферопольский Дмитрий, Ростовский и Таганрогский Арсений, Омский Сильвестр и многие другие.

В каком бы углу Советской России ни возникал белогвардейский заговор, где бы ни появлялась возможность антисоветской иностранной интервенции, где бы ни вспыхивало зарево антисоветского мятежа — всюду неизменными участниками, идеологами и пропагандистами белогвардейщины оказывалось местное духовенство. Ярославский мятеж летом 1918 г. был организован с предварительного благословения архиепископа Агафангела. Мятеж белочехов на Волге и на Урале был самым активным образом поддержан фактически всем духовенством тех территорий, на которых он разгорелся.

Церковная газета в Уфе писала: «Что осталось бы от России, если бы не пришли чехи для нашего спасения?» Дальше выражалась надежда на то, что скоро явятся и другие народы спасать святую Русь и православную веру: «Теперь будут подходить союзники русских — англичане, французы, американцы и японцы». В роли спасителей православия «язычники» японцы выглядели несколько странно, но это не останавливало поборников единоспасающей веры. Особо красноречивые проповеди в честь белочехов произносил в кафедральном соборе Екатеринбурга епископ Григорий 52. Интервенция войск Антанты на Севере тоже вызвала взрыв энтузиазма у тамошних церковников. Настоятель Архангельского кафедрального собора протоиерей Лемохин сказал в своей проповеди после торжественного молебна: «Радость перешла в восторг, когда на землю нашего города сошли с кораблей прибывшие к нам благородные союзники наши…» 53 Вторжение японских войск на советский Дальний Восток было так расценено в специальном воззвании епископа Забайкальского и Нерчинского Мелетия: «Доблестные войска дружественно верной Японии… помогают возрождению нашей государственности». Он призывал дальше «православных чад Забайкальской епархии» собраться «под святую сень креста господня» для «посильного служения доблестной армии, полагающей свою жизнь за веру и отечество»54.

Там, где завязывались узлы белогвардейского антисоветского сопротивления, они немедленно обрастали сетью церковных учреждений. Бежавшие с территории, где существовала Советская власть, клирики и епископы соединялись с местным духовенством, которое было тоже, как правило, антисоветски настроено, и совместными усилиями собирали «епархиальные совещания», «соборные совещания», «съезды духовенства и мирян», где конституировались учреждения, принимавшие на себя названия временных церковных управлений на соответствующей территории. Само собой разумеется, что это делалось каждый раз с соизволения, а иногда и по инициативе местных белогвардейских властей, и вновь созданное церковное учреждение немедленно брало на себя исполнение обязанностей «духовного ведомства» того белого воинства, на территории которого это происходило. Так, в ноябре 1918 г. в Томске было проведено Сибирское соборное церковное совещание, избравшее так называемое Высшее временное церковное управление. По церковной линии оно признало себя подчиненным патриарху Тихону, а по светской («государственной»), конечно, Колчаку. В конце 1918 г. такого же типа сборище состоялось на Украине. «Всеукраинский церковный собор» тоже признал над собой «водительство святейшего патриарха Тихона» и пана гетмана Скоропадского.

В марте 1919 г. Деникин счел целесообразным создать церковный центр на оккупированной им территории. Он распорядился созвать для этого церковный Собор. По его заданию протопресвитер Шавельский, возглавлявший военно-морское духовенство еще при царе, организовал созыв этого Собора в Ставрополе. Открытие Собора почтил своим присутствием и речью сам Деникин, поставивший перед церковниками задачу — «поднять меч духовный» против Советской власти. В ответных речах соборные отцы заверили его в том, что отдадут все свои силы для решения этой богоугодной задачи, а потом дружно спели белогвардейскому генералу «многая лета».

На основе решений ставропольского Собора деникинскими властями был принят ряд документов, которые должны были регулировать положение и деятельность церкви в России после того, как с божьей помощью будет свергнута в ней Советская власть. В одном их этих документов провозглашалось: «Первенствующая церковь в сих областях есть церковь русская, православная, возглавляемая святейшим патриархом Московским и всея России» 55.

Функции церковных учреждений на оккупированных белогвардейцами территориях были разнообразны. Они заключались, прежде всего, в интенсивнейшей пропаганде, основным мотивом которой являлось освящение и оправдание антинародной войны, которую вела белогвардейщина. Нужно было разбойничьему делу придать видимость священного и богоугодного крестового похода. Пускался в ход весь театрально-действенный и декоративный арсенал, которым располагала церковь: торжественные молебны с многолетием очередному «спасителю Руси», крестные ходы, встречавшие белые войска после той или иной «победы», праздничный колокольный звон, постоянная демонстрация перед населением набожных чувств, обуревающих православное воинство и особенно его «вождей». Все это должно было быть направлено на возбуждение, разумеется, не религиозных, а контрреволюционных и антисоветских чувств. В том же направлении работали и проповедническая деятельность духовенства, и обильная духовно-политическая публицистика.

Духовенство в белогвардейском лагере не гнушалось и тем, чтобы с оружием в руках участвовать в боях против Красной Армии. В войсках белых были специальные подразделения, состоявшие из попов и монахов. У Колчака были так называемые Дружины Святого Креста, полки, которым были присвоены имена Иисуса, Богородицы, Ильи-пророка. Под Царицыном у белых была воинская часть («Полк Христа Спасителя»), состоявшая из одного только духовенства. Все же, конечно, главная задача, возлагавшаяся белогвардейщиной на церковь, состояла не в непосредственной боевой деятельности, а в функциях пропагандистски-идеологических.

Патриарх Тихон, как это было впоследствии документально доказано и как это фигурировало в обвинительном заключении по его судебному делу, находился в непосредственной связи со всеми церковными деятелями, состоявшими при белогвардейских штабах. Была организована настоящая конспиративная служба связи и оповещения: с Антонием Храповицким и архиепископом Митрофаном — через некоего оставшегося неизвестным «Федю», с архангельскими белогвардейцами — через архиепископа Нафанаила и протоиерея Лемохина. Антонию патриарх писал: «Теперь многие из нас бегут к вам, но вы к нам погодите…» Патриарх был связан конспиративными путями с английским консулом Оливером, французским агентом Рене-Маршаном, с такими подпольными организациями, как «Тактический центр», «Национальный центр» и др. Тихоновская церковь оказалась, таким образом, связующим центром многих белогвардейских и антисоветских сил, действовавших на территории России.

Вместе с этой подспудной и подпольной деятельностью патриархат вел в течение 1918–1919 гг. открытую борьбу с Советской властью, публикуя воззвания-протесты фактически против всех ее начинаний и установлений, осаждая правительство (особенно с момента его переезда в Москву в марте 1918 г.) непрестанными петициями, посещениями делегаций от Собора и от самой патриархии. Всячески тормозились мероприятия по реализации Декрета об отделении церкви от государства, руководству епархий и монастырей давались соответствующие указания на этот счет, особенно касавшиеся церковного и монастырского землевладения и вообще имущества 56.

Постепенно затухала деятельность Поместного собора. Последняя его сессия была открыта 15 июня 1918 г. с явным расчетом на то, чтобы раздуть ведущуюся церковью борьбу против Советской власти и дать как белогвардейцам, так и антисоветским элементам в целом новый материал для их подрывной деятельности. Показательно в этом отношении наименование основного постановления, принятого этой сессией: «О мероприятиях к прекращению нестроений в церковной жизни» 57. Обстановка была, однако, такова, что Собор оказался по существу бессильным, его декларации и воззвания не вызывали того резонанса, на который они рассчитывались. После того как большинство делегатов разъехалось по местам и примкнуло к тем или иным белогвардейским группировкам, на заседания Собора собиралось меньше ста человек. Бесперспективность дальнейших пустых разговоров стала ясной, и 7 сентября под предлогом «отсутствия средств» было вынесено решение прекратить его работу.

Возглавлявшаяся Тихоном патриаршая церковь переживала нелегкие времена. Поражения белогвардейцев на фронтах гражданской войны делали все более эфемерными надежды на реставрацию того строя, при котором церковь была государственной и господствующей. Национализация церковно-монастырских земель и прочих имуществ лишила ее тех колоссальных богатств, которыми она владела. А громадный моральный ущерб был нанесен ей развернувшейся в 1918–1920 гг. массовой кампанией вскрытия мощей 58.

К 1921 г. накал борьбы тихоновской церкви против Советского государства постепенно ослабевал. Патриарший воззвания и другие церковные выступления становились по своему тону более сдержанными. Даже понятие социализма в них звучало уже не с таким оттенком безоговорочного осуждения, как это было раньше. Так, например, еще 31 января 1918 г. в своем выступлении на Соборе один из его главных идеологов, князь Г. Трубецкой, выражая надежду на то, что «после большевистской власти придет новая власть, которую мы можем признать», категорически утверждал, что «над всякой другой, нехристианской, социалистической властью мы должны поставить крест, нам невозможно наладить отношения с такой властью» 59. А уже в 1919 г. патриарх почти гласно объявлял себя покровителем организованной за год до этого некоторыми членами Собора «Христианско-социалистической рабоче-крестьянской партии», признавая, таким образом, принципиальную возможность согласования христианской веры с социализмом, пусть даже только на словах.

ВНУТРИЦЕРКОВНАЯ БОРЬБА. КОНСОЛИДАЦИЯ МОСКОВСКОЙ ПАТРИАРХИИ

В мае 1922 г. несколько человек во главе с Введенсским явились к находившемуся под домашним арестом в Троицком подворье в Москве патриарху Тихону и предъявили ему ряд претензий и требований. Патриарху было сказано, что его антисоветская политика завела церковь в тупик и поставила ее на край гибели. Визитеры потребовали от Тихона снятия с себя сана патриарха и передачи церковной власти другим людям, пока новый Поместный собор не определит окончательно, каков будет церковный режим в дальнейшем.

Положение Тихона и всей патриархии было к этому времени весьма сложным. Белогвардейская контрреволюция окончательно провалилась. Советская власть утвердилась прочно, и никаких надежд на ее ниспровержение, по меньшей мере в ближайшее время, питать не приходилось. Предстоял ряд судебных процессов, в которых руководящие церковные группировки как в центре, так и в ряде случаев на местах должны были нести ответственность за кровавые столкновения, спровоцированные ими в связи с изъятием церковных ценностей, и вообще за многочисленные акты контрреволюционной деятельности. В этих условиях Тихону приходилось определить свое отношение к установившемуся советскому строю в более лояльных формах, чем когда бы то ни было ранее. И особенно побуждала его к этому обстановка, сложившаяся в связи с Карловацким собором ноября — декабря 1921 г. и деятельностью созданной на этом Соборе белоэмигрантской церковной иерархии.

В указанное время югославский город Сремские Карловцы дал убежище собранию наиболее реакционных и агрессивных элементов церковной и околоцерковной белогвардейщины, наименовавшему себя «Русским всезаграничным церковным собором». Его участниками явились 13 архиереев, бежавших за границу вместе с войсками белогвардейцев, и около полутораста клириков и мирян, среди которых были деятели царского правительственного аппарата, колчаковские, врангелевские и прочие белогвардейские офицеры и т. д. Политическая физиономия Карловацкого собора определялась тем, что им руководил пресловутый Антоний Храповицкий, а активными участниками являлись М. В. Родзянко, один из главных в дореволюционной России погромщиков Н. Марков II («Валяй-Марков»), известный уже нам казачий полковник П. Граббе и подобные им.

Без какой бы то ни было маскировки Карловацкий собор поставил в центр всей своей деятельности не столько церковно-религиозные, сколько политические вопросы. Речь шла о том, чтобы сконцентрировать всю деятельность белогвардейской эмиграции на задачах свержения Советской власти. Соборные отцы утверждали, что в условиях, когда политические и военные лидеры контрреволюции обнаружили свое полное бессилие в этом отношении, инициативу должна взять на себя церковь. Митрополит Антоний заявил в одной из своих речей: «Милюкову не восстановить монархию, за ним нет реальной силы, но есть иная организация, которая свергнет большевиков, — это православная русская церковь» 60. В этом духе были выдержаны все принятые Собором документы, в частности обращение к Врангелю, к матери бывшего царя Марии Федоровне, к правительствам буржуазных государств и к главам православных церквей.

Тихоновская патриархия не могла не выразить своего отношения к этим церковным белогвардейцам.

Это было тем более существенно, что карловацкие деятели не упускали случая декларировать свою приверженность и подчиненность Тихону и его иерархии. Как в документах Собора, так и в указах созданного им Высшего верховного управления неизменно содержались ссылки на «благословение святейшего Тихона, патриарха Московского и всея России». Митрополит Антоний официально именовался «наместником всероссийского патриарха». Тихон не был в состоянии открыто присоединиться к решениям Карловацкого собора и признать «заграничное ВЦУ» находящимся в его юрисдикции. Косвенно же он давал понять свое благорасположение к деятельности Собора. Показательна в этом отношении публично выраженная Тихоном благодарность сербскому патриарху Димитрию за то, что он предоставил возможность с санкции сербского правительства обосноваться карловчанам на территории Сербии. Остается несомненным фактом и то, что патриарх ни разу не дезавуировал заявления карловчан о том, что их деятельность ведется с его патриаршего благословения.

В дальнейшем все же Тихону пришлось отмежеваться от них. В начале мая 1922 г. он объявил о ликвидации Карловацкого ВЦУ и возложил руководство православными приходами за границей на Евлогия, возведенного им немного раньше в сан митрополита. Хотя новый руководитель тоже был одним из главных деятелей карловацкой группы, его позиция была несколько более умеренной в сравнении с позицией Антония, так что жест патриарха выглядел имеющим некоторое в конечном счете все же символическое значение. Карловчане это поняли и изобразили видимость подчинения патриарху, упразднив свое ВЦУ и тут же заменив его «Временным священным архиерейским синодом». Председателем этого учреждения остался Антоний, хотя рядом с ним и стоял новый «управляющий приходами» митрополит Евлогий.

В этой обстановке Тихону пришлось реагировать на претензии и требования явившейся к нему группы Введенского. Он не мог их полностью отвергнуть, но и не был еще в состоянии в это время открыто порвать с белогвардейщиной и выразить свою лояльность Советской власти. После довольно активного маневрирования он согласился на то, чтобы передать управление церковью назначенным им лицам, каковые должны были подготовить новый Поместный собор, который окончательно решит «проклятые вопросы». Из этого ничего не получилось, ибо ярославский архиепископ Агафангел, которого предназначил для этой роли патриарх, уклонился от таковой чести и не приехал в Москву, а второй — петроградский митрополит Вениамин был как раз в эти дни арестован и предан суду за тяжелые политические преступления. В конце концов Тихону пришлось выдать группе Введенского документ о том, что он возлагает на нее обязанности Временного церковного управления, а сам устраняется от руководства церковными делами.

Наступила краткая эра главенства в церкви группы духовенства, настаивавшей на полном изменении отношения к Советской власти и на признании ее по меньшей мере столь же богоданной, как и другие власти, которые, как известно по Новому завету, все происходят от бога. Эта общая установка должна была найти свое организационное оформление в системе каких-то учреждений и группировок духовенства, возглавлявшихся определенными личностями. И началась групповая борьба, побудительными мотивами в которой далеко не всегда были идейно-религиозные соображения…

Еще в предшествовавшие два-три года в разных пунктах страны те или иные представители духовенства разными способами подавали свой голос в пользу пересмотра политической позиции православной церкви. Архиепископ Уфимский Андрей (князь Ухтомский), недавно формировавший у Колчака полки Иисуса, выступил в 1920 г. с публичным заявлением о том, что он раскаивается в своей прежней деятельности и готов активным сотрудничеством с Советской властью искупить свои политические прегрешения. Нижегородский митрополит Евдоким, до революции возглавлявший православные приходы в США, активно демонстрировал свои просоветские взгляды в проповедях и в статьях, публиковавшихся в прессе. Так же действовали и епископ Григорий в Екатеринбурге, епископ Виктор в Вятке и др. Большая группа «прогрессивного» духовенства образовалась в Петрограде, и одно время она включала в себя представителей различных сектантских общин. Организовалось было и межконфессиональное (вместе с православным духовенством) объединение под названием «Исполком-дух» (Исполнительный комитет духовенства).

В середине 1922 г. сторонники «обновленчества» в православной церкви создали специальную организацию с участием как духовенства, так и мирян под названием «Живая церковь». Состав ее был весьма пестрый и разнообразный. Из духовенства в ней участвовали помимо Введенского протоиерей Красницкий, в свое время состоявший в Союзе русского народа, архиепископ Антонин Грановский, уволенный Тихоном на покой, митрополит Евдоким, профессор церковной истории Б. В. Титлинов, бывший при Керенском прокурором Синода В. Н. Львов, ближайший сотрудник Введенского петроградский протоиерей А. Боярский и др. Было предпринято издание специального журнала «Живая церковь». В ряде городов организовались местные комитеты живоцерковников. Хотя все движение протекало в рамках и под началом ВЦУ, состав которого был назначен Тихоном, фактически оно противопоставляло себя тихоновской патриархии, причем разные группировки внутри «Живой церкви» распространяли это противопоставление на различные сферы церковной жизни. Объединяло же всех живоцерковников стремление к тому, чтобы увести патриархию и вообще старую церковь с ее воинствующих, реакционных политических позиций.

В вопросах же организации духовенства, церковного управления, а тем более литургики и догматики среди участников движения было много разногласий. И что, может быть, имело еще более серьезные последствия — было много игры личных интересов, честолюбия, властолюбия, карьеризма. Очень скоро из общего движения стали выделяться различные группировки и направления со своими «вождями» и идеологами. Во второй половине 1922 г. в составе обновленцев существовали три основные группировки: 1) собственно «Живая церковь» во главе с протоиереем Красницким; 2) группа «Церковное возрождение», возглавляемая архиепископом Антонином, и 3) «Союз общин древлеапостольской церкви», во главе которого стоял Введенский. Каждая из групп составляла свою фракцию в ВЦУ, причем большинство мест занимала «Живая церковь». Поводов для разногласий обнаруживалось много: вводить ли брачный епископат, разрешать ли второбрачие священников, переходить ли на григорианский календарь, переводить ли богослужение с церковнославянского языка на русский, придерживаться ли строго основных догматических устоев православия, закрепленных в Никео-цареградском Символе веры и в Писаниях «отцов церкви», или, может быть, искать пути модернизации всего вероучения. По всем этим вопросам можно было бы без конца спорить, но жизнь выдвигала перед церковниками несравненно более актуальные темы, решением которых определялась судьба церкви и ее руководства на ближайшее время. История сложилась так, что обновленцы даже не успели более или менее обстоятельно разобраться во всех тех спорах, которые их разделяли.

Советским судом было предъявлено обвинение в антисоветской деятельности шестерым высокопоставленным церковным иерархам во главе с самим Тихоном («гражданином Белавиным») и архиепископом Никандром («гражданином Феноменовым»). Суд, однако, не состоялся по той причине, что обвиняемые публично заявили о полном признании ими своей тяжелой вины перед народом и дали обещание впредь полностью прекратить свою антинародную, контрреволюционную деятельность. Органы Советской власти не сочли нужным продолжать судебное преследование Тихона и его соратников. Он был освобожден «по частной амнистии» и возобновил свою деятельность в качестве патриарха русской православной церкви.

Вскоре Тихон новыми воззваниями и обращениями к верующим подтвердил бесповоротность изменения своих политических взглядов. Последний документ такого порядка был датирован 7 апреля (25 марта) 1925 г., а на следующий день Тихон умер. Обновленцы было решили, что теперь они могут унаследовать руководство всей церковью, и стали обращаться с предложениями о воссоединении к иерархам, находившимся в тихоновской юрисдикции. Это, однако, не принесло желаемых результатов.

Как уже было сказано, Тихон сразу после своего амнистирования принялся за реставрацию патриархии. Он взял обратно свой отказ от управления церковью, объявил обновленцев отпавшими от церкви и принялся собирать вокруг себя кадры староцерковников. Немедленно к нему вернулся митрополит Сергий Страгородский, совсем недавно вместе с архиепископами Евдокимом и Серафимом публиковавший заявления о полной каноничности обновленческого ВЦУ и о своем подчинении ему. Вернулся с повинной головой и протоиерей Красницкий, один из основоположников обновленчества. Вскоре вокруг Тихона собралась авторитетная в глазах верующих группа церковных иерархов, из которых он создал руководящее учреждение православной церкви под внушительным названием «Полное присутствие Высшего Церковного Управления в составе обоих органов сего Управления, как св. Синода, так и Высшего Церковного Совета».

В лагере староцерковников царила тем временем порядочная неразбериха. После смерти Тихона одно время претендентами на верховную власть в церкви были 11 высокопреосвященных иерархов. Совещание епископов-староцерковников, признававших Временный Высший Церковный Совет (ВВЦС) и получивших наименование «григорьевцы», собралось в мае 1927 г. в московском Донском монастыре. В своей резолюции совещание зафиксировало: «Мы должны с ужасом и возмущением отметить невероятное явление, что теперь уже намечены одиннадцать Патриарших местоблюстителей… Это смешение языков может быть рассматриваемо как величайшее наказание божие»61.

Наряду со стремлениями отдельных иерархов захватить власть во всей православной церкви в этот период наблюдается и стремление к разделению на отдельные автокефалии.

Еще сразу после Февральской революции 1917 г. объявил себя автокефальной церковью грузинский экзархат. В 1922 г. объявила себя автокефальной Украинская православная церковь, пребывавшая самостоятельной до 1934 г. То же было ряд лет и с Белорусской церковью. Претендовали на автокефалию и отдельные провинциальные епархии: Пензенская, Царицынская, Калужская, Томская и другие. Доходило до курьезов, когда, например, претензию на автокефалию заявляло, «объединенное совещание церковноприходских советов Дубровенских церквей» (местечко Дубровно, Белоруссия) или просто Спасская православная община г. Елабуги… Все эти разделения, совпадения, слияния и т. д. сопровождались борьбой среди верующих, иногда доходившей до кровопролитных драк и прочих эксцессов в церквах и на площадях вокруг церквей. Постепенно, однако, основная масса приходов и объединенных ими верующих сплачивалась вокруг митрополита Сергия Страгородского. Консолидация церкви вокруг этого иерарха имела одной из своих главных причин ясную политическую линию, занятую им в отношении к Советскому государству. В 1927 г. возглавляемый Сергием Синод выступил с посланием к православным верующим, в котором призывал их к лояльности по отношению к Советскому государству. Там было, в частности, сказано: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной».

К началу 1928 г. осталась одна группа староцерковного духовенства, противостоявшая Сергию и объединившая вокруг себя все остатки наиболее реакционных последышей тихоновщины. Ее главарем был митрополит ленинградский Иосиф Петровых. Основным пунктом расхождения между ним и Сергием было отношение к Советской власти. Митрополит Иосиф открыто поднял знамя ее неприятия.

В условиях нэпа антисоветская проповедническая деятельность иосифлян находила отклик среди торговцев и кулачества и среди прочих слоев населения, ориентировавшихся на реставрацию монархии и буржуазнопомещичьего строя. Организовывались сектантские группы «истинно-православных христиан» и приверженцев «истинно-христианской церкви», федоровцев, имяславцев, краснодраконовцев и прочих осколков церковной белогвардейщины. Их дело было, однако, обречено.

К началу 30-х годов основная масса приходов русской православной церкви консолидировалась вокруг митрополита Сергия. Все большее количество обновленческих церквей отходило от возглавлявшегося Введенским Синода и переходило в юрисдикцию Сергия, который к этому времени тоже наименовал возглавлявшееся ими церковное управление Синодом. Оба обличали друг друга в неканоничности, в самочинности захвата церковной власти. Формально обе стороны были правы и не правы, но дело решалось не проформой, а соотношением сил, которое все больше клонилось в сторону Сергия и его церковной администрации.

В борьбе за церковную власть у обновленцев фактически «козырей» не оставалось. Предполагавшиеся ими нововведения литургического, догматического и канонического порядка не встречали сочувствия в массе верующих. Оставался лишь вопрос об отношении к социалистической революции и к Советской власти, по которому с момента своего возникновения обновленческая церковь выглядела в глазах верующих-трудящихся несравненно более привлекательно, чем старая тихоновская. Но поскольку сначала сам Тихон недвусмысленно объявил о смене своих политических вех, а потом Сергий в ряде документов закрепил эту позицию, обновленчество потеряло монополию на эту политическую линию.

За рубежом продолжалась антисоветская возня, в центре которой стоял пресловутый Антоний Храповицкий. Там тоже происходила борьба группировок и направлений, возглавляемых тем или иным архиепископом или митрополитом и непрестанно конкурировавших в борьбе за приходы, прихожан и доходы. Одни группы принимали юрисдикцию Сербского патриархата, другие — Константинопольского, третьи объявляли себя автокефальными; пребывая в Париже, митрополит Евлогий одно время считал себя экзархом Московской патриархии, и потому Антоний Храповицкий чуть было не запретил ему священнослужение. После смерти Антония в 1936 г. функции главы «зарубежной православной церкви» взял на себя еще более ярко выраженный черносотенец и монархист митрополит Анастасий. И когда в политической перспективе обнаружилась грядущая война немецкого фашизма против СССР, возглавляемая Анастасием церковь заняла резко выраженную профашистскую позицию. Так, в 1938 г. так называемый Архиерейский синод за границей направил Гитлеру верноподданнический адрес как «вождю в мировой борьбе за мир и правду» 62.

Когда началась Великая Отечественная война, русская православная церковь под руководством местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия заняла безоговорочно патриотическую позицию. Митрополит обратился ко всем православным верующим с посланием, в котором призывал их стойко защищать Родину, а в тылу прилагать максимум усилий для обеспечения фронта всем необходимым. Церковь собирала довольно значительные материальные средства на строительство самолетов и танков, на теплую одежду для фронтовиков, на содержание раненых, на воспитание детей-сирот. За время войны Сергий выпустил 23 воззвания к православным верующим с призывом отдавать все свои силы делу борьбы с врагом.

При всем этом на территориях, оккупированных гитлеровцами, православное духовенство нередко переходило на их сторону и вело религиозно-идеологическую пропаганду в пользу оккупантов. Наиболее ярким примером такой деятельности является активность, развернутая владимиро-волынским епископом Поликарпом Сикорским на территории оккупированной немцами Украины. Он объявил Украинскую православную церковь автокефальной и полностью поставил ее на службу немецким оккупантам. Так же действовали некоторые православные иерархи в Белоруссии, Молдавии, Эстонии.

На стороне гитлеровцев во время войны была и основная масса белоэмигрантских церковников, несмотря даже на то, что многие эмигранты, ранее занимавшие антисоветские позиции, во время войны приняли участие в сопротивлении фашизму.

За годы Великой Отечественной войны русская православная церковь, возглавляемая Сергием, окрепла в организационном отношении. Вернувшись в 1943 г. из Ульяновска, куда она была эвакуирована из Москвы в период непосредственной военной опасности для столицы страны, патриархия провела в сентябре 1943 г. Собор епископов православной церкви, на котором митрополит Сергий был избран патриархом. В том же 1943 г. церковь предприняла издание ежемесячного «Журнала Московской Патриархии», продолжающееся и в наше время. Возобновилась подготовка кадров духовенства: открылся богословский институт, вскоре преобразованный в Духовную академию.

После своего избрания патриарх Сергий прожил недолго. В 1944 г., после его смерти, на новом Поместном соборе был избран патриархом митрополит ленинградский Алексий, занимавший потом патриарший престол до своей смерти в 1970 г.

За этот период Московская патриархия окончательно ликвидировала свои внутренние расколы и деления на группировки. Прежде всего следует указать на полное преодоление обновленчества.

По существу ко времени после окончания войны оно окончательно изжило себя. Отказавшись от всех своих нововведений литургического и канонического порядка — от перехода на григорианский календарь, от попыток перевода богослужения на русский язык и т. д., оно еще некоторое время пыталось держаться на таком отличии от патриаршей церкви, как признание женатого епископата. Этого, однако, было совершенно недостаточно для того, чтобы можно было сохранять хотя бы видимость своеобразия по сравнению с патриархией. Важнейшее же в прошлом расхождение с нею по политическим позициям, как уже было сказано, потеряло свое значение после того, как патриархия безоговорочно стала на путь лояльности по отношению к Советскому государству. Среди верующих же обновленческое духовенство к рассматриваемому периоду потеряло почти всякую популярность. Ему ничего больше не оставалось, как просить патриархию принять его обратно в лоно единой православной церкви. Патриарх Алексий санкционировал такое принятие при двух условиях: 1) принесение обновленческими епископами и клириками публичного покаяния; 2) их возврат в тот сан, в котором они находились к моменту своего отпадения от тихоновской церкви. Оба этих условия были неукоснительно соблюдены эпигонами обновленчества, и последнее перестало существовать.

Патриархия одержала важную победу в юго-западных районах страны, где со дня заключения Брестской унии 1596 г. православная церковь в качестве униатской была подчинена Ватикану. В 1946 г. на Соборе униатской церкви во Львове было принято решение о ликвидации унии и о воссоединении униатской церкви с русской православной церковью. Вскоре к этому решению присоединилось и униатское духовенство Закарпатья.

В Западной Европе ряд православных приходов и приходских округов также признали над собой юрисдикцию Московской патриархии. Тот же процесс консолидации коснулся и американской и дальневосточной периферии православной церкви. В то же время последыши Карловацкого раскола в разных странах продолжали, как они это делают и теперь, стоять на оголтело-монархических, антисоветских позициях и, отказываясь воссоединиться с Московской патриархией, рассматривали себя как единственную каноническую православную церковь, именуемую «Русской православной церковью за границей».

Поместный собор 1945 г., избравший Алексия патриархом, разработал систему управления церковью и структуру органов этого управления. При патриархе был учрежден Синод, церковь была разделена на епархии, состоящие из отдельных приходов. В 1961 г. принятое Собором «Положение об управлении русской православной церкви» подверглось пересмотру на специально созванном патриархией Архиерейском соборе. Основное изменение коснулось при этом порядка хозяйственно-финансового руководства отдельными приходами. Раньше во главе приходского совета стоял священник-настоятель данной церкви. По положению 1961 г. руководство приходским советом осуществляет мирянин-староста церкви. Поскольку все финансовые и хозяйственные ее дела решаются приходским советом, функции настоятеля церкви сводятся к богослужению и чисто религиозной деятельности. Положение 1961 г. конституировало некоторые изменения и в центральных учреждениях патриархии.

Важное значение в деятельности Московской патриархии приобрел созданный в 1946 г. в составе Синода Отдел внешних сношений. Патриарх Пимен позже формулировал задачи этого отдела следующим образом: «Помимо сношений с зарубежными учреждениями московского патриархата на Отдел внешних церковных сношений возложено осуществление связи нашей церкви с поместными православными церквами, с инославными церквами и объединениями, с экуменическими организациями, с учреждениями нехристианских религий, с международными неправительственными и общественными организациями, занимающимися вопросами сохранения, упрочения и восстановления мира между народами»63.

На первом плане в этой программе стоит поддержание сношений с зарубежными православными патриархатами. Контакты с ними осуществляются Московской патриархией систематически. Имеется в виду в качестве цели этих контактов созыв «Всеправославного» собора. Из-за наличия многих разногласий по актуальным политическим вопросам между разными патриархиями созыв этого Собора представляет большие трудности, что не дает возможности даже приблизительно установить его дату. В порядке его подготовки периодически проводятся совещания различных православных патриархий.

Основными вопросами, обсуждавшимися на этих совещаниях, были те, которые связаны с отношением к «инославным», то есть неправославным, христианским церквам и исповеданиям: католическому, протестантскому и др., в частности к нехалкидонским церквам. Значение этого вопроса отнюдь не ограничивается организационными рамками «внешних сношений», он связан с некоторыми фундаментальными установками вероучения.

Особо важное место в международной деятельности Московской патриархии занимает борьба за мир.

Нужно отдать в этом отношении должное современной русской православной церкви — она активно ведет пропаганду дела мира. Это отмечается не только общественностью, но и Советским государством, которое неоднократно награждало орденами и другими знаками отличия деятелей церкви, внесших особо существенный вклад в это важнейшее дело.

В 1971 г., после смерти патриарха Алексия, был созван Поместный собор, избравший на патриарший престол митрополита Пимена. Собор полностью одобрил деятельность всего управления русской православной церкви под руководством патриарха Алексия за время между Соборами. Новый патриарх в своем докладе и выступлениях провозгласил свою решимость следовать во всем линии и примеру предыдущего патриарха Алексия. За время, прошедшее после Собора 1971 г., деятельность патриархии действительно развивалась в этом направлении.

МАЛЫЕ ЦЕРКВИ («СЕКТЫ»)

По традиции, восходящей к тем временам, когда одна церковь — православная — была в России господствующей и считалась по существу единственной в стране, а все другие христианские деноминации рассматривались как отпавшие от нее, в религиоведческой литературе и в атеистической пропаганде эти деноминации именуются сектантскими. Мы считаем необходимым подойти к вопросу несколько по-иному.

Понятие секты раскрывает свое содержание лишь при историческом подходе к нему. Его определение является при таком подходе генетическим: религиозная организация, в свое время отколовшаяся от той или иной церкви. Такое определение, однако, не раскрывает содержания самого явления, обозначаемого этим понятием, оно лишь указывает на его происхождение. Для приверженцев и апологетов той церкви, от которой отпала данная «секта», это указание чрезвычайно важно, оно дает им возможность третировать ее как группу отступников и отщепенцев. В отношении же научно-религиоведческом оно приемлемо лишь в ограниченных и именно исторических пределах.

Когда отколовшаяся от той или иной церкви группа обретает собственную организационную структуру и догматическую доктрину, когда она к тому же приобретает более или менее внушительное количество приверженцев, благодаря чему становится заметной социальной силой, она уже превращается из секты в церковь. В особенности нет оснований продолжать именовать ее сектой в тех условиях, когда в данной стране церковь отделена от государства и, стало быть, не является государственной и господствующей. Религиозная группа, возникшая как секта, становится церковью. Мы считаем поэтому правомерным такие деноминации именовать не сектами, а церквами, а в случае, если количество их приверженцев во много раз меньше, чем у других церквей, — малыми церквами. В историческом же плане для начальных периодов существования этих малых церквей мы сохраним за ними термин «секта».

Этот вопрос имеет особое значение при характеристике религиозной ситуации в нашей стране. В условиях, когда церковь полностью отделена от государства и все религиозные организации равны в своих правах, нет и не может быть того, чтобы одна из них выделялась по своему статусу как церковь, а другие рассматривались в какой-то иной системе явлений, в качестве чего-то «второсортного». Тем не менее для ряда религиозных явлений послеоктябрьского периода тоже приходится употреблять понятие сектантства.

В первые годы существования Советской власти многие малые деноминации не сразу обрели церковную организованность и продолжали существовать в аморфном, разбросанном состоянии; некоторые из них остаются в таком состоянии и теперь. Помимо того в настоящее время существуют религиозные группировки, не регистрируемые и, следовательно, не легализованные в государственном порядке. Для всех этих случаев мы сохраняем употребление термина «секты». Но, само собой разумеется, применять этот термин к баптизму и тем самым относить последний к одной рубрике, скажем, со скопчеством или ИПХ (истинно-православные христиане) было бы совершенно неправомерно.

Уже Февральская, а тем более в дальнейшем Октябрьская социалистическая революция поставили секты в новое положение по сравнению с тем, в каком они были тогда, когда православная церковь была первенствующей и господствующей в стране. Реакцией чуть ли не всех сект на происшедший переворот было его восхваление и изъявление преданности Временному правительству. Так, например, адвентисты в своем журнале объявили Февральскую революцию «ответом (бога? — И. К) на наши молитвы» 64. По случаю революции они выпустили даже специальный номер этого журнала. Сильнейшие осложнения начались лишь после установления Советской власти.

С одной стороны, обстановка складывалась для существующих сект в некоторых отношениях благополучно. В условиях отделения церкви от государства они получали свободу вероисповедания и освобождение от власти православной церкви. И еще одно обстоятельство открывало перед ними возможности роста и общественной активизации. Мы имеем в виду вопрос об отношении к военной службе и об участии в скоро начавшейся гражданской войне.

Многие из сект, основываясь на евангельском учении о непротивлении, учили своих приверженцев отказываться от военной службы. Известны случаи такого отказа, относящиеся еще ко времени царизма, и в частности к периоду первой мировой войны, — правда, это не было тогда массовым явлением. После Октябрьской революции, в условиях свободы совести, право отказа от военной службы и, стало быть, от участия в гражданской войне открыло перед сектами особого рода перспективы. Одна за другой они стали выдвигать перед Советским правительством требования об освобождении их членов от службы в Красной Армии. Больше того, на этой почве возникла возможность консолидации и даже объединения разных сект между собой.

По инициативе главы толстовцев В. Черткова во второй половине 1918 г. возник «Объединенный Совет религиозных организаций и групп», ставивший своей целью реализацию «права» сектантов на освобождение от службы в Красной Армии. Кроме толстовцев в Совет входили представители меннонитов, баптистов, евангелистов, адвентистов седьмого дня, трезвенников. Летом 1920 г. в Москве проходил созванный Советом Всероссийский Съезд «внецерковных религиозных течений». Наряду с не вызывавшим сомнений и разногласий вопросом об отказе от военной службы на съезде фигурировало и требование отказа от трудовой повинности, существовавшей в то трудное время. И по этому вопросу сектанты разных групп в общем находили общий язык на почве отказа от сотрудничества с Советским государством.

Правительство пошло навстречу религиозным убеждениям сектантов в вопросе об освобождении их от военной службы. В январе 1919 г. Совет Народных Комиссаров под председательством В. И. Ленина принял специальный декрет «Об освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям», по которому «лицам, не могущим по своим религиозным убеждениям принимать участие в военной службе, предоставить право по решению народного суда заменить таковую… санитарной службой, преимущественно в заразных госпиталях, или иной соответствующей общеполезной работой, по выбору самого призываемого» 65. Секты стали прилагать максимальные усилия к тому, чтобы использовать в своих общих интересах этот гуманный акт Советского правительства.

Для сектантского движения в стране имело некоторое значение то обстоятельство, что интересы борьбы за частную цель — освобождение от воинской повинности — открыли возможность объединения различных сектантских групп и организаций в специфической форме «Объединенного Совета». Когда после окончания гражданской войны вопрос о военной службе в некоторой мере потерял свою остроту, эта форма объединения нашла новое направление своей активности — производственное, и прежде всего сельскохозяйственное, кооперирование на базе учения о первохристианской общности имущества и вообще на основе евангельских преданий.

Сектантское движение в России было раздробленным и пестрым до революции, оно оставалось таким и после нее. Сравнительно более значительными в количественном отношении были восходящие к протестантизму секты баптистов, евангелистов, адвентистов и пятидесятников 66.

На протяжении десятилетий указанные секты в России конкурировали, причем нередко эта конкуренция принимала довольно некрасивые формы взаимных обвинений и перебранок. Иногда такая борьба происходила и в тех случаях, когда между ее участниками почти не было разногласий по догматическим и культовым вопросам. Так было, например, с баптистами и евангелистами. Только в 1944 г. они слились и образовали церковь Евангельских христиан-баптистов во главе со Всесоюзным Советом (ВСЕХБ). Примерно через год к баптистско-евангелистской церкви присоединилось большинство общин пятидесятников, но через некоторое время многие из них вышли из объединения. В 1947 г. в него вступили группы, именовавшие себя «евангельскими христианами в духе апостолов», и, наконец, в 1963 г. к объединению присоединилась часть меннонитских общин. Однако в противовес этому процессу консолидации различных родственных сект в единую баптистско-евангелистскую церковь в конце 50-х годов внутри этой церкви развернулось движение, оппозиционное к ее руководству и отколовшее от нее большую группу общин. Первоначально сторонники этой оппозиции именовали себя инициативниками, производя такое название от того, что они объявили себя инициаторами созыва Всесоюзного съезда, который сменил бы руководство церковью и поставил бы по-иному как вероисповедание, так и политические основы баптистской церкви. Поскольку это им не удалось и борьба приняла затяжной, по существу хронический характер, оппозиция конституировалась как самостоятельная церковь под названием «Совет Церквей евангельских христиан-баптистов» (СЦЕХБ). По некоторым данным, с трудом поддающимся проверке, к СЦЕХБ примкнуло около 16 % всего состава церкви ЕХБ.

Было бы ошибкой полагать, что верующие, оставшиеся в рядах основной баптистско-евангелистской церкви, составляют некое монолитное образование. Дело в том, что и до получившего отчетливое выражение раскола среди членов церкви никогда не исчезали и не стирались различия, отражающие прежние границы, которые существовали между разными сектами, влившимися в общую церковь: во многом сохранили ряд черт своеобразия как в вероучении, так и в культе и в социальных установках бывшие пятидесятники, меннониты и др. Таким образом, единство баптистско-евангелистской церкви можно вообще считать в большой мере условным.

Другая деноминация протестантского происхождения — адвентизм седьмого дня — переживала в этот период не меньшие пертурбации 67. В конце 50-х годов ее Всесоюзное объединение было распущено государственными органами ввиду систематического нарушения им законодательства о культах. Общины верующих продолжали, конечно, функционировать во всей стране, причем контакты между ними имели место, но новое организационное объединение тормозилось тем, что среди приверженцев адвентизма седьмого дня образовались две противостоявшие группы, боровшиеся за первенство. Во главе одной из них стоял украинский пресвитер Мацанов, другую возглавляла группировка пресвитера Кулакова. Первая стояла в вероисповедном отношении на позициях, близких к фундаментализму, а в отношении государственно-политическом выражала взгляды недостаточно лояльные к действующему законодательству о культах. Вторая же была более либеральна в догматическом вероучении и более лояльна в государственно-политическом плане. После почти двух десятилетий напряженных отношений, взаимных пререканий и обвинений в 1981 г. было наконец достигнуто объединение общин адвентистов седьмого дня (АСД) в масштабах отдельных республик Советского Союза. Состоялись республиканские и межреспубликанские совещания общин АСД, в результате которых были избраны пресвитерские советы и возглавляющие их «старшие проповедники». В РСФСР, на Украине и в ряде других республик были созданы республиканские советы АСД. Мотивы и характер объединения враждовавших до этого направлений были сформулированы в специально опубликованном «Обращении ко всем членам и служителям церкви христиан АСД в РСФСР». Там, в частности, было сказано: «Мир и единство, о котором молился Христос, должны быть достигнуты, и так как между разделившимися сторонами нет догматических расхождений, считаем, что никакие личные или групповые мотивы не должны этому препятствовать» 68. Здесь достаточно ясно подтверждается, что важнейшую роль во всей внутренней борьбе, предшествовавшей объединению, сыграли именно личные и групповые мотивы. Следует, однако, отметить, что и после образования республиканских и межреспубликанских объединений внутренняя борьба в общинах и «советах проповедников» не прекратилась. Это видно хотя бы из того, что в своих изданиях адвентистская церковь считает нужным публиковать статьи, призывающие к единству. Характерно название одной из них: «Пасторское служение при разногласиях и борьбе в церкви».

Помимо адвентистов седьмого дня существуют еще отдельные группы так называемых адвентистов-реформистов. Само это направление в адвентизме под таким названием возникло в кайзеровской Германии во время первой мировой войны, но трудно сказать, в какой мере современные адвентисты-реформисты преемственно связаны в вероучении и общественной ориентации с одноименным направлением того времени. Следует лишь указать на то, что они стоят на враждебных позициях в отношении Советского государства, в частности не приемлют воинской повинности в наших Вооруженных Силах. Группы адвентистов-реформистов не связаны между собой и по причине своей антисоветской направленности не подлежат государственной регистрации.

Существует в стране несколько объединений старообрядцев 69. Их раздельное существование имеет своей основой преимущественно как вероисповедные разногласия, так и исторически сложившиеся обстоятельства. Наиболее крупным из них является беспоповщина, общины которой сосредоточены преимущественно в Прибалтике; во главе общин стоят не священники, прошедшие рукоположение, а миряне, облеченные званием уставщика или начетчика. На втором месте по количеству общин и их членов стоит Австрийское согласие, центр которого находится в Москве; его глава претендует на достоинство «архиепископа всея Руси». Наконец, существует так называемое беглопоповское согласие с центром в г. Новозыбкове, оно также возглавляется архиепископом.

Помимо указанных выше централизованных деноминаций, образующих определенные церкви, хотя и сравнительно малые по своей численности, следует иметь в виду наличие в стране большого количества разрозненных и раздробленных общин под разнообразными наименованиями. Поучительна в этом отношении послереволюционная история молоканства 70.

В царской России эта секта не имела централизованной организации, хотя и была довольно многочисленна. После революции начались попытки создать такую организацию. В 1920 г. был в этих целях проведен Всероссийский съезд молоканских общин, а в 1924 г. состоялся II съезд, учредивший «Всероссийский союз религиозных общин духовных христиан-молокан». В течение нескольких лет издавался журнал «Вестник духовных христиан-молокан». В 1929 г. молоканская церковь распалась и объявила о своем самороспуске. Теперь существуют отдельные общины, причем многие из них пользуются особыми наименованиями — общие молокане, постоянные, прыгуны, пресники и др. Существует и община молокан-максимистов — по имени Максима Рудометкина, автора молитвенника; однако почитают Рудометкина фактически молокане чуть ли не всех толков.

Ряд дореволюционных русских сект, как и сект, возникших в первые годы революции, в настоящее время фактически прекратил свое существование, хотя отдельные группы их приверженцев кое-где еще сохранились. В этой связи можно упомянуть скопцов, федоровцев, краснодраконовцев, иннокентьевцев, малеванцев, трезвенников, чуриковцев и др. Особого упоминания заслуживает секта, наименовавшая себя Истинно-православной церковью (ИПЦ); от нее отпочковалась группа истинно-православных христиан (ИПХ) 71. И та и другая секты возникли в недрах русской патриархии после того, как Тихон «сменил вехи» и объявил о своей лояльности в отношении к Советскому государству. Обе они исповедовали и проповедовали непримиримо враждебное отношение к коммунизму и Советской власти, как к антихристову делу, и свою приверженность к монархии Романовых. Во время Великой Отечественной войны последыши ИПХ сотрудничали с фашистскими оккупантами.

После революции 1917 г. многие из приверженцев разных сект, ранее эмигрировавшие за границу, и больше всего в Америку — в США, Канаду, некоторые страны Латинской Америки, вернулись в Россию. Среди них были духоборы, молокане, новоизраильтяне (лубковцы). В условиях развернувшегося социалистического строительства их стремление к проповеднической и вербовочной деятельности не увенчалось успехом.

С установлением Советской власти в Молдавии, в Буковине и в Закарпатье, в Западной Белоруссии и Западной Украине некоторая (конечно, незначительная) часть населения этих территорий оказалась находящейся под влиянием американской секты служителей Иеговы. Напомним, что основа вероучения этой секты заключается в ожидании скорого светопреставления (армагеддона). Ее центр, находящийся в Нью-Йорке, издает свой печатный орган «Сторожевая башня», контрабандой провозимый в СССР и нелегально распространяемый. Свидетели Иеговы представляют собой ярко выраженную антисоветскую организацию и государственными органами не регистрируются.

Политическое лицо различных малых церквей и сект в республиках Советского Союза претерпело за десятилетия после революции серьезные изменения.

Первой реакцией большинства сектантских организаций на победу Октябрьской социалистической революции был открытый или скрытый протест. В январе 1918 г. адвентистский журнал «Слово истины» характеризовал лозунги пролетарской революции как «мыльные пузыри» 72. Вскоре, однако, пришлось начать лавировать. В отношении к социализму как основной цели пролетарской революции тот же адвентистский журнал стал высказывать некую уклончивую двойственность: дескать, мы тоже за социализм, но не за тот социализм, который несут большевики. Адвентисты соглашались на такой «социализм», который никак не связан с классовой борьбой, «который не отрицает ни религию, ни семью, ни брак (пошли в ход известные клеветнические вымыслы о Советской власти. — И. К), который против насилия и злобы, но который за свободу, за революцию, за братство, основанные на любовном союзе, — такой социализм не противоречит христианству» 73. Классовой борьбе трудящихся за социализм противопоставлялись пустопорожние фразы о свободе и христианском братстве.

Разразившаяся вскоре гражданская война вызвала у большинства сектантских организаций такую реакцию, которая была определенно выгодна белогвардейщине. В общем платформа сложилась такая: не надо участвовать в борьбе ни на той, ни на этой стороне, ибо христианство — против всякой войны, против насилия с любой стороны. Толстовский журнал «Истинная свобода» писал, например: «…единомышленники Л. Н. Толстого и близкие ему по духу люди одинаково отрицательно относятся к проявлению организованного насилия, откуда бы оно ни исходило… к войне всюду, где она ведется…» 74 В разгар наступления войск Пилсудского на Киев в апреле 1920 г. тот же журнал поместил передовицу, в которой взывал к советским людям: «Не убий. Не делай другому того, что себе не желаешь. Не борись, ибо взявший меч от меча погибнет» 75. В сентябре — октябре 1919 г. в Самаре состоялся съезд баптистов, евангельских христиан и меннонитов, признавший недопустимым для христиан участие в производстве оружия. И в это же время во врангелевской армии существовал и действовал специальный меннонитский полк. А у иннокентьевцев в том же 1920 г. был при обыске обнаружен целый склад оружия, которое использовалось в террористических актах против местных деятелей Советской власти…

После окончания гражданской войны и упрочения Советского государства ряд сект проявил готовность к тому, чтобы полностью примириться с советским строем и с его политикой. Те же адвентисты на своем пятом съезде в 1924 г приняли широковещательную декларацию на этот счет, где, в частности, было сказано, что они «искренне молятся богу, чтобы он дал и впредь Советской власти мудрость для управления народами и стремлений восстановить начатые святые принципы свободы и справедливости» 76. Правда, оставались как среди рядовых адвентистов, так и среди руководителей элементы, оппозиционные к новому курсу, но общая линия наметилась в пользу этого курса.

По тому же пути пошли и баптисты, и евангелисты. В 1931 г. их руководство обратилось с посланием к общинам, в котором призывало всех не только лояльно относиться к власти, но и проникнуться преданностью к социалистическому идеалу. При этом были пущены в ход старые идеи христианского социализма: «Иисус Христос был первый великий социалист и коммунист, духовный отец и предшественник Коммунистической партии». Тут же этот тезис истолковывался как аргумент против ведущейся в стране атеистической пропаганды и рекомендовалось «заострить внимание на нем в беседах с безбожниками», чтобы «опровергнуть нелепое положение безбожников» о том, будто «учение Христа — оплот богатых, эксплуататорских классов» 77. Тем не менее в силе оставался факт своего рода перестройки баптизма.

Не менее решительно перестраивался родственный ему евангелизм. Его лидер Проханов предписывал своим приверженцам: «Нужно, чтобы люди видели, что вы принимаете участие в новой общественной и народной жизни» 78. Важно только, добавлялось здесь же, чтобы эта новая жизнь строилась на началах Евангелия. Отсюда даже вытекал проект организации своего рода коммун («города Солнца»), которые, будучи построены на началах ветхозаветной общности имуществ, показывали бы пример реализации социалистического и в то же время религиозного идеала. И здесь, правда, «левой» ориентации противостояло другое, возглавлявшееся И. Каргелем, направление, настаивавшее на сохранении в силе традиции враждебного отношения к социализму и изоляции от мира, строящего социализм.

В ряде других сект и малых церквей культивировалась идея сельскохозяйственных коммун, основанных на началах религиозного вероучения, причем во многих случаях эта идея осуществлялась. Нередко, однако, ее реализация приводила к созданию своего рода крепостнического хозяйства, где руководитель общины играл по существу роль помещика; так было, например, в организованной Чуриковым «коммуне» под Ленинградом. С проведением сплошной коллективизации это движение потеряло под собой почву и прекратило существование.

Перед сектами и церквами, о которых идет речь, стоял фундаментальный вопрос о выборе верующими определенной жизненной ориентации. Вера ориентировала на царство небесное и на небрежение мирскими благами, исходя из евангельской ссылки на птиц небесных, которые не сеют и не жнут. Руководствуясь такой установкой, баптист, адвентист или тем более свидетель Иеговы не должен принимать участия в строительстве социализма и коммунизма, ему надо лишь дождаться армагеддона или собственного ухода из жизни, когда бог сочтет это нужным. Но мало кому когда бы то ни было удавалось последовательно придерживаться этой позиции. Более сильной оказывалась другая альтернатива. Жизнь всегда брала свое и втягивала человека в орбиту своих дел и стремлений. Тем более это относится к нашему времени, когда идет бурная перестройка всех порядков и общественных отношений. Насущно жизненный характер этой дилеммы вытекает из того, что избрание той или иной альтернативы ее должно определять все поведение человека — учиться или нет, пользоваться ли благами современной цивилизации, смотреть ли кино и телевизор, участвовать ли в общественной жизни, а главное — делать ли все, что человек может, для максимально продуктивного участия в жизни общества. И первостепенную роль здесь играет вопрос о жизни детей — давать ли им возможность учиться всему, чему они хотят, использовать свои дарования, участвовать в пионерской и комсомольской жизни?

Почти во всех малых церквах и сектах идет борьба по этому вопросу. Превалирует, однако, то его решение, которое связано с компромиссом: делать то, чего требует «мир», участвовать в его жизни и в то же время всегда помнить о своих обязанностях по отношению к богу. У современных баптистов нормы их религиозного поведения выражены в трех пунктах: ежедневное обязательное чтение Библии; постоянное «молитвенное общение» с богом; активная миссионерская, то есть вербовочная, деятельность среди неверующих или инаковерующих. Отколовшаяся от ЕХБ оппозиция, возглавляемая Советом Церквей ЕХБ, весьма неприязненно относится к «компромиссному» решению и по существу третирует требования, предъявляемые к баптистам, как и ко всем советским гражданам, государством и обществом.

В условиях свободы совести, при отсутствии церковного гнета над верованиями людей, как сектам, превратившимся в малые церкви, так и тем, которые не сумели добиться этого, не удалось завербовать большое количество новых членов, стать массовыми организациями, пользующимися авторитетом и серьезным идеологическим влиянием.

В первые годы после революции имел место известный рост сект за счет того, что отпали прежние искусственные рамки их существования. Рост этот имел своим источником преимущественно православную церковь: некоторые группы ее верующих переходили в ряды баптистов, адвентистов и др. Вскоре, однако, этот рост фактически прекратился. Действовали общие факторы, обусловливающие постепенное отмирание религиозных пережитков в социалистической стране. Великая Отечественная война с ее трудностями и невзгодами, как известно, вызвала временное оживление религиозности в стране, что отразилось и на состоянии малых церквей и сект. В дальнейшем действие этого фактора прекратилось и наступил период известной стабилизации. Как правило, пополнение общин идет за счет «наследственных» верующих, выросших в определенных семейных условиях, причем с убылью, ибо далеко не во всех случаях люди, выросшие в семье верующих, остаются на этом пути и не переходят на позиции атеизма.

При весьма незначительном пополнении общин за счет внешнего мира неминуемо идет процесс возрастного и полового изменения их состава. Они стареют и «феминизируются», чем дальше, тем больше в них процент людей, перешагнувших шестидесятилетний возраст, и все больше женщин.

 

СМЯГЧЕНИЕ МЕЖВЕРОИСПОВЕДНОЙ ВРАЖДЫ. ЭКУМЕНИЗМ

Еще в первой половине XX в. продолжала существовать атмосфера вражды между тремя основными вероисповеданиями христианства — католицизмом, православием и протестантизмом 79. В энциклике папы Пия XI «Mortalium animos» (1928 г.) католикам запрещались не только дружеские контакты с протестантами, но и дискуссии с ними по теологическим проблемам 80. Резко отрицательно на вопрос о том, возможно ли сближение с католической и протестантскими церквами, ответили в 1902 г. главы поместных православных церквей, — вопрос этот был официально поставлен перед Константинопольским («Вселенским») патриархом Иоакимом III 81. Казалось бы, что можно усмотреть плохого и неблагочестивого в задаче объединения разделенных христианских церквей?! Главы этих церквей отвечали, что такого разделения не существует. Митрополит Сергий (Страгородский), позднее — патриарх, утверждал в свое время: «Не может быть и речи о разделении церкви. Можно говорить лишь об отпадении некоторых зараженных членов от тела церкви» 82. Что касается протестантских деноминаций, то они не могли утверждать, что каждая из них является единственной церковью, но любая считала себя монопольной обладательницей христианской истины, что тоже давало ей основание чураться остальных.

Если заходила речь о сближении, а тем более о соединении вероисповеданий, то вопрос ставился в плоскости присоединения отпавших ранее, отколовшихся еретических групп, сект, собраний отщепенцев. Так, в 1894 г. папа Лев XIII в специальной энциклике призывал «отпавших» «вернуться в католицизм», воссоединиться с церковью, причем единственной уступкой, с которой он шел навстречу тем, которые раскаются, было обещание простить им грех отпадения. И православные, и протестантские церкви категорически отказались от этого предложения 83.

Такая обстановка была прямым, хотя и смягченным, продолжением исторического прошлого во взаимоотношениях между различными вероисповеданиями. Не так уж далеко то время, когда каждое из них обрушивало на остальные все мыслимые обвинения, притом не только вероисповедно-культовые, но и политические, нравственные, бытовые. Не ограничиваясь словесными поношениями, каждая церковь использовала против остальных все доступные ей меры физического воздействия, вплоть до человекоистребления. Как тут не вспомнить, например, об инквизиции, деятельность которой заняла наиболее видное место в истории католической церкви, но фигурирует также в истории и православия, и протестантизма?! Вспомним и об истребительных крестовых походах против «еретиков»-альбигойцев, о религиозных войнах во Франции и Нидерландах… Во всех этих кровавых эпопеях, конечно, действовали прежде всего политические и экономические факторы, но для их оправдания и обоснования «работали» религиозные лозунги необходимости борьбы за чистоту христианской веры.

Звучит поэтому прямым издевательством над исторической памятью людей, да и вообще над их сознанием, когда римский папа Иоанн Павел II объявляет очередной наступающий год (1983) «годом терпимости». Впрочем, следует сказать, что для современности эта формула в устах римского понтифекса звучит не совсем бессодержательно. Действительно, между разными ответвлениями христианства взаимоотношения теперь стали складываться под знаком своего рода терпимости.

К середине XX в. положение всех церквей, в том числе и христианских, настолько изменилось, что стало диктовать им иную, чем раньше, линию поведения. Кризис религии, связанный с ростом атеизма в широких народных массах, поставил перед церквами задачу общей обороны против этого стихийного для них бедствия. Каждой из них теперь не до того, чтобы с пеной у рта отстаивать те или иные тонкости догматических и доктринальных внутренних расхождений, — надо защищать основные положения религиозной веры, противостоящие материализму и атеизму. Кроме того, для современного человека расхождения и споры по деталям догматических определений выглядят анахронизмом, нередко принимающим комический и даже курьезный характер. В этих условиях злобный и ненавистный тон, преобладавший во взаимоотношениях между деятелями разных религий и различных вероисповеданий христианства, уступил свое место не только корректному, но нередко и любезному, дружественному отношению. Осуществляются контакты между главами церквей и вообще высокопоставленными иерархами. Впервые с XVI в. англиканский архиепископ Кентерберийский наносит визиты в Ватикан, то же делает и Константинопольский патриарх. Представители Московской патриархии и Ватикана систематически обмениваются посещениями и произносят красноречивые взаимные приветствия. На II Ватиканском Вселенском соборе (1963–1965) присутствовали в роли наблюдателей представители фактически всех вероисповеданий христианства. Конец же Собора ознаменовался событиями, означавшими решительное изменение взаимоотношений католической и православной церквей.

Была оглашена совместная декларация римского папы и константинопольского патриарха, по которой католическая и православная церкви отменяли анафемы, в свое время — в 1054 г. — взаимно наложенные ими друг на друга. Одновременно и Константинопольский патриарх Афинагор в торжественной обстановке обнародовал ту же декларацию. Правда, этот многозначительный акт не был подкреплен соответствующими подтверждениями со стороны остальных православных церквей, представители которых воздерживаются от определенных заявлений по этому вопросу. Но вопрос все же можно считать исчерпанным, поскольку взаимные проклятия 1054 г. относились именно к тем двум сторонам, которые выступили теперь с совместной декларацией.

Римский престол изменил свое отношение и к протестантизму. Нет ни возможности, ни надобности забывать все громовые проклятия, которые обрушил в свое время Ватикан на Лютера и его приверженцев, на все остальные протестантские деноминации и церкви. А потоки крови, которые были пролиты в войнах с протестантами не только с благословения, но и по прямым приказаниям пап! Конечно, такую же благочестивую ярость проявляли и протестанты, но это не делает «небывшим» то, что творила католическая церковь под руководством непогрешимых пап. В свете фактов этого рода вызывает особый интерес реакция современного Ватикана на исполнившийся в 1983 г. 500-летний юбилей со дня рождения Мартина Лютера.

В католической печати было опубликовано письмо папы Иоанна Павла II по поводу лютеровского юбилея, адресованное председателю ватиканского секретариата по единству христиан кардиналу Виллебрандсу. Содержание этого письма весьма примечательно.

Теперь уже Лютер не дьявольское отродье, каким его признавали прежние папы, не менее непогрешимые, чем Иоанн Павел II. Это, оказывается, была весьма благочестивая личность, и ее «глубокая религиозность стимулировалась пламенным стремлением к вечному спасению». Почему же получился такой страшный конфликт, кто виноват в этом? Надо, говорит папа, разобраться в этом. Надо добиться «исторической ясности», и там, «где есть вина, там она должна быть признана, заодно должно быть установлено и за чей счет». Однако папа уже заранее знает, что никто не виноват: «Крушение церковного единства не имело своим источником ни непонимание паствы католической церковью, ни недостаток понимания католицизма Лютером». Выходит, что выяснять вожделенную историческую истину не к чему — ясно, что обе стороны, участвовавшие в конфликте, не ошибались. И все-таки папа возлагает свои надежды на историческое исследование, оно-де должно привести к «правильному образу реформатора и всей его эпохи». И вместе с историческим исследованием должен «идти диалог веры… то, что нас связывает и после разделения в слове Писания, в исповеданиях веры, в соборах древней церкви». Казалось бы, того, что связывает, достаточно, чтобы католицизму просто слиться с лютеранством? Нет, само собой разумеется, об этом не может быть и речи: между строк можно все же прочитать, что католицизм во всех случаях остается единоспасающей религией, той самой «единой церковью», о которой говорит Символ веры.

Русская православная церковь идет по тому же пути установления отношений терпимости с другими вероисповеданиями христианства. На Поместном соборе 1971 г. были отменены «клятвы» (проклятия), наложенные на старообрядцев Соборами 1656 и 1666–1677 гг. Еще в 1929 г. состоявший при митрополите Сергии Синод вынес такое решение, но теперь оно было подтверждено Поместным собором как инстанцией, «равносильной по своему достоинству и значению» соборам XVII в. В докладе митрополита Никодима и в решении по этому вопросу «клятвы» и «порицательные выражения» по адресу старообрядцев, примененные церковью в XVII в., отменяются «яко не бывшие»; их «подлинная цель», как признано в решении, «заключалась в противодействии тем вождям раскола, которые… проявили свое противление Церкви…» 84. Дело, значит, было не столько в утверждении спасительной истины, сколько в подавлении неподчинения…

Московская патриархия обменивается дружескими посланиями с Ватиканом, с англиканской церковью, с другими протестантскими церквами, в том числе с баптистскими. Последнее особенно примечательно в свете той лютой ненависти, которую культивировала раньше церковь в отношении к «сектантам». На Втором Ватиканском вселенском соборе Московская патриархия была представлена наблюдателями; любое важное событие в жизни католической церкви, в частности смерть папы или интронизация вновь избранного главы Ватикана, вызывает посылку в Рим высокопоставленной делегации от патриархии. Такие же внешне дружественные отношения демонстрирует православная церковь и по адресу нехалкидонских исповеданий, и прежде всего соответствующих церквей на территории СССР, например армяно-григорианской.

Тенденция к сближению разных христианских конфессий и к их взаимному умиротворению особенно ярко сказалась в возникновении и развитии экуменического движения и в деятельности Всемирного Совета Церквей. По инициативе протестантских церквей в 1948 г. состоялась Всемирная Ассамблея, на которой был создан Всемирный Совет Церквей (ВСЦ). В 1961 г. к движению примкнула и Русская православная церковь, вступил также ряд других церквей, действующих на территории СССР. С тех пор Московская патриархия, как и другие православные церкви, состоит во Всемирном Совете Церквей и принимает участие во всей его деятельности. Здесь есть, однако, одна важная сторона дела, выяснение которой позволит глубже понять «экуменические» позиции Московской патриархии.

Протестантские основатели экуменического движения первоначально рассматривали его как путь к сближению вероисповедно-догматических позиций различных ответвлений христианства, как создание своего рода сверхцеркви. Такая трактовка экуменизма встречает систематический отпор со стороны руководителей Московской патриархии. Они вовсе не собираются стирать доктринальные различия между православием и протестантизмом, они не хотят никакой сверхцеркви, ибо трактовка Всемирного Совета Церквей в качестве таковой означала бы подчинение протестантизму; чтобы этого не произошло, православная церковь должна настаивать на абсолютной истинности и в этом смысле исключительности своих догматических позиций. Еще более остро к этому относится католическая церковь, она даже не входит во Всемирный Совет Церквей, хотя и держит при нем своих наблюдателей. Видимо, Ватикан до сих пор не расстался с мыслью о возможности такого всехристианского экуменизма, который приближал бы католическую церковь к главенствующей роли в мировом христианстве.

Вероисповедного и культового объединения различных ответвлений христианства в мировом масштабе экуменическое движение не принесло; оно, впрочем, не предвидится и в обозримом историческом будущем.

При всем этом Московская патриархия систематически ведет богословские собеседования с различными церквами по разным вопросам вероучения, среди которых выделяются темы, имеющие современное социальное звучание, особенно связанные с борьбой за мир.

Важнейшее значение имеет деятельность ВСЦ по осуществлению контактов международно-церковного масштаба, связанных с политическими взаимоотношениями государств и народов, и прежде всего с борьбой за мир. Надо сказать, что в этой борьбе экуменическое движение занимает в общем прогрессивные позиции. Известны и выступления ВСЦ за помощь народам развивающихся стран, освободившихся от колониального ига. Все же прогрессивную в общем линию в деятельности ВСЦ нельзя считать таковой безоговорочно: в ней все время сказывается стремление «подняться выше противоположности» между капитализмом и социализмом, между реакцией и социальным прогрессом.

Примечания и ссылки на источники

1 Обстоятельное освещение вопросов, связанных с историей католицизма и его ролью в современном мире, см.: Мчедлов М. П. Католицизм. М., 1974; Он же. Религия и современность. М., 1982; Ковальский Н. А. Социальная роль церкви в освободившихся странах. М., 1978; Он же. Империализм, религия и церковь. М., 1986; Шейнман М. От Пия IX до Павла VI. М., 1979; Григулевич И. Р. Папство: Век XX. М., 1981; Великович Л. Н. Католицизм в современном мире. М., 1981; Casanova A. Crise de civilisation et liberation: Les solutions de Jean-Paul II // Pensee. 1985. N 247; Noniahat R. Dans les marges de l’Eglise post-conciliair: Chemins de christianism // Ibidem.

2 Мэнхэттэн А. Ватикан. Католическая церковь — оплот мировой реакции. М., 1948. С. 119.

3 Там же. С. 116.

4 См.: Шейнман М. М. Указ. соч. С. 84.

5 Фалькони К. Ватиканский собор и причины его созыва. М., 1964. С. 87.

6 Там же.

7 Там же.

8 Там же. С. 91–92.

9 Казанова А. Второй Ватиканский собор: Критика идеологии и практики современного католицизма. М., 1973. С. 281.

10 См. там же.

11 См. там же. С. 307.

12 Цит. по: Ковальский Н. А. Светский апостолат // Вопросы научного атеизма. Вып. 6. М., 1968. С. 223.

13 Цит. по: Григулевич И. Р. Указ. соч. С. 212–213.

14 Цит. по: Там же. С. 393.

15 См. там же. С. 398–399.

16 Цит. по: Там же. С. 454.

17 Там же.

18 Текст энциклики см.: Laborem exercens. Roma, 1981.

19 Освещение вопросов, связанных с современным состоянием протестантизма, см.: Гараджа В. И. Протестантизм. М., 1975; Чанышев А. Н. Протестантизм. М., 1969.

20 Цит. по: Кандидов Б. П. Церковный Фронт в годы мировой войны. М., 1929. С. 9.

21 Цит. по: Там же. С. 10.

22 Цит. по: Там же. С. 14.

23 Церковные ведомости. 1915. № 16.

24 Всемирная война 1914–1915 г. и Гроб Господень. Одесса, 1915. С. 9.

25 Там же.

26 Церковный вестник. 1915. № 37. С. 1122.

27 Слово истины. 1916. № 7–8. С. 99.

28 Цит. по: Кандидов Б. П. Церковный Фронт в годы мировой войны. С. 39.

29 См.: Вестник военного и морского духовенства. 1917. № 9—10. С. 211.

30 По поводу назначения Самарина обер-прокурором Синода царица писала Николаю: «Я более, чем огорчена, я прямо в отчаянии… Он будет работать против нас, раз он против Григория… Григорий вчера вечером слышал о назначении Самарина и был в полном отчаянии. Враги нашего друга наши враги» (Переписка Николая и Александры Романовых. Т. III. М.; Л., 1924. С. 217). Вскоре царица начинает в своих письмах бомбардировать царя требованиями об удалении Самарина с его поста. Типичные заявления: «Он (Самарин. — И. К.) только преследует нашего друга (Распутина. — И. К.)»; «Это направлено против нас обоих»; «Он должен быть уволен» (Там же. С. 316); «Скорей убери Самарина… Он враг Григория и мой, а следовательно, и твой» (Там же. С. 325).

31 Московские церковные ведомости. 1917. № 3–4. С. 35.

32 Голос церкви. 1917. № 4–5. С. 10.

33 Церковность. 1917. 26 марта.

34 Одна из церковных газет писала, что «партия народной свободы предпочтительна» по сравнению с другими партиями, так как «считает вредной коренную ломку социальных отношений без соблюдения справедливости к имущим и не обольщается идеей социализма» (Всероссийский Церковно-Общественный Вестник. 1917. № 84).

35 Цит. по: Титлинов Б. В. Церковь во время революции. Пг., 1924. С. 63.

36 См. там же. С. 68–70.

37 Священный Собор Православной Российской Церкви: Деяния. Кн. II. Вып. 1–2. Пг., 1918. С. 244–248.

38 Там же. Кн. III. Пг., 1918. С. 6.

39 Там же. Кн. II. С. 295.

40 Там же. С. 235.

41 Там же. С. 374–377.

42 Там же. С. 351–352.

43 Хотя Анатолий Храповицкий пользовался в церковных кругах репутацией чуть ли не гения, об уровне его политического мышления, да и вообще интеллекта может дать представление его высказывание, относящееся к 1906 г.: «Если бы в марте 1905 г. было восстановлено патриаршество, то и вообще революции тогда не было бы ни теперь, ни в будущем, потому что общенародный восторг о восстановлении православия после долгого его плена и подступиться не дал бы сеятелям безбожной смуты» (Отзывы епархиальных архиереев о церковной реформе Ч. III № 55 С. 193). Как реагировал сам Антоний на свою неудачу при выборах патриарха, сообщает участник Собора Б. В. Титлинов: «Антоний, когда ему выражали сожаление, что жребий избрал не его, а другого, нецензурно выразился: «Ну и…» Крепкое словечко ходило долго в соборных кулуарах» (Титлинов Б. В. Указ. соч. С. 97)

44 Священный Собор… Деяния. Кн. IV. С. 8.

45 Там же. Кн. III. С. 227.

46 См.: Титлинов Б. В. Указ. соч. С. 106–107.

47 Текст послания Тихона см: Священный Собор. Деяния. Кн. VI Вып. I. С. 4–5.

48 Там же.

49 Текст декрета и его анализ см.: Персии, М. М. Отделение церкви от государства и школы от церкви в СССР. М., 1958. С. 98— 100.

50 Церковный вестник. 1918. № 9—10. С. 49.

51 Введенский А. И. За что лишили сана бывшего патриарха Тихона. М., 1923. С. 41.

52 См.: Плаксин Р. Ю. Крах церковной контрреволюции: 1917–1923 гг. М., 1968. С. 92–93.

53 Цит. по: Там же. С. 94.

54 Цит. по: Там же. С. 94–95.

55 Кандидов Б. П Церковь и гражданская война на Юге. М., 1931. С. 34.

56 См.: Обвинительное заключение по делу граждан: Беллавина Василия Ивановича, Феноменова Никандра Григорьевича, Стадницкого Арсения Георгиевича и Гурьева Петра Викторовича по 62 и 119 ст. ст. Уголовного Кодекса. М., 1923. С. 14–15, 17.

57 Церковная жизнь. 1918. № 17–18. С. 95–97.

58 Обобщающие материалы по истории вскрытия мощей см.: Революция и церковь. 1920. № 9—12. С. 72–82.

59 Священный Собор… Деяния Кн. VI. С. 202.

60 Плаксин Р. Ю. Указ. соч. С. 140.

61 Послание епископов-староцерковников, признающих ВВЦС, собравшихся в Донском монастыре г. Москвы 11–13 мая 1927 г. «Ко всем верным чадам святой православной церкви». М., 1927. С. 8.

62 Курочкин П. К. Эволюция современного русского православия. М., 1971. С. 134.

63 См.: Поместный Собор Российской православной церкви: 30 мая — 2 июня 1971 года: Документы, материалы, хроника. М., 1972. С. 29—57

64 Цит. по: Федоренко Ф. Секты, их вера и дела. М, 1965. С. 92.

65 Цит. по: Клибанов А. И. Религиозное сектантство и современность: Социологические и исторические очерки. М., 1969. С. 195.

66 См. об этом: Клибанов А. И. Указ. соч.; Лялина Г. С. Баптизм. М., 1977.

67 См.: Белов А. В. Адвентизм. М., 1968.

68 Цит. по: Настольный календарь служителя церкви АСД. М., 1982. С. 37.

69 См.: Миловидов В. Ф. Современное старообрядчество. М., 1979.

70 См.: Малахова И. А. Духовные христиане. М., 1970.

71 Митрохин Л. Н Атеистическое воспитание и методологическое исследование религиозных пережитков // Вопросы философии. 1962. № 3; Никольская 3. А. К характеристике течения так называемых истинно-православных христиан // Вопросы истории религии и атеизма. Вып. 9. М., 1981.

72 Слово истины. 1918. № 1.

73 Декларация от 5 Всесоюзного съезда Адвентистов 7 дня, состоявшегося 16–23 августа 1924 года в Москве, в 3 Доме Советов М, 1925. С. 6.

74 Истинная свобода. 1920. № 4 (июль). С 28

75 Там же. № 2 (май). С. 2.

76 Отчет V Всесоюзного съезда Адвентистов 7 дня. М., 1924 С. 11.

77 См.: Лялина Г. С. Указ. соч. С. 103–104.

78 Цит. по: Там же. С. 136.

79 См.: Чанышев А. Н. Указ. соч. С. 178.

80 Кардинал Ильдефонсо Шустер еще в 1952 г. называл итальянцев-протестантов одной из «иностранных колонн», коварно проникших в Италию «с целью расколоть национальное единство путем создания противоположных религиозных ассоциаций, руководимых и оплачиваемых чужеземными главарями» (цит. по: Фалькони К. Указ. соч. С. 155).

81 См.: Гордиенко Н. С. Современный экуменизм: Движение за единство христианских церквей. М., 1972. С. 11.

82 Там же. С. 174.

83 См. там же. С. 10.

84 См.: Поместный Собор Российской православной церкви. С. 129–131.