Российское общество Красного Креста понесло тяжелую потерю. 17 января [1916 г.] в Крыму, в Алупкинском Воронцовском дворце скончался член Главного управления Красного Креста, член Государственного совета, состоящий при особе Его императорского величества, генерал-адъютант граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков.

С его именем тесно связана деятельность Красного Креста в период тяжкой Японской войны. Поставленный волею высокой покровительницы во главе Исполнительной комиссии, он, благодаря своим личным данным, успел организовать вполне успешно большое дело общественной помощи больными раненым воинам. Ежедневно, с начала войны и вплоть до назначения наместником его величества на Кавказе, граф Илларион Иванович с утра являлся в помещение Главного управления и своим примером, своим воодушевлением поднимал энергию всего учреждения. Каждый, имевший какое либо дело в Главном управлении, находил у графа ласковый прием, вдумчивое отношение, ободряющее слово и, при малейшей возможности, реальную помощь.

В способе ведения общественного дела выдающимся вельможей непрестанно просвечивала искренняя благожелательность. Граф Илларион Иванович был один из тех, кому дано было понять и усвоить вполне основательно значение действительной благожелательности, окрыляющей сотрудников, удесятеряющей их силы.

1904–1905 годы помимо внешней войны, как известно, ознаменовались и внутренними потрясениями. Представители разных общественных организаций в этот смутный период невольно вносили с собою атмосферу протеста, недоверия ко всему, что имело близкое соприкосновение с правительством. При этих условиях нравственный авторитет графа Иллариона Ивановича, его популярность, его личное обаяние принесли неоценимую пользу для общего дела.

При нем заседания Исполнительной комиссии обратились в бьющий ключом жизни орган общественности. Ни канцелярской волокиты, ни таковой же тайны. Дела решались после гласного обсуждения всеми интересовавшимися осуществлением великой идеи Красного Креста. Несмотря на пестрый иногда состав собрания, оно никогда не переходило границ строгой законности; присутствие графа, его руководство вводило прения в правильное русло.

8 Апреля 1904 года в заседании Главного управления, после доклада о том, что ген. — ад. Козакевич слагает с себя звание председательствующего, предложено было произвести избрание председателя. Можно ли было сомневаться, на ком остановится выбор?! Все члены Гл. управления избрали своим председателем графа Иллариона Ивановича, успевшего за короткое время завоевать себе общие симпатии.

За время состояния графа Иллариона Ивановича во главе Главного управления сделано было много. Правда, текущая мировая война с тевтонами потребовала столь усиленной мобилизации красно-крестных учреждений, такого их огромного развития, о котором, конечно, не грезилось и самому пылкому воображению. Но, по сравнению с прошлыми войнами, в Японскую кампанию Российское общество Красного Креста развернуло свои силы весьма широко, явилось не только весьма деятельным и заметным помощником военно-санитарному ведомству, но и само по себе представило сильную самостоятельную санитарную организацию.

В различного рода учреждениях Красного Креста мобилизовано было свыше 30 000 кроватей. Принято свыше 240 000 больных и раненых воинов, причем число больничных дней выразилось огромным числом, а именно, достигло шести миллионов. Расходы учреждений Красного Креста во время войны составили 31 715 900 р.

Исполнительная комиссия Красного Креста предложила земству Московской губернии и присоединившимся к нему 14 земствам взять на себя организацию продовольственных этапных пунктов. Состоялось соглашение. С этого времени «общеземская организация» постепенно стала расширять и усиливать свою деятельность помощи больным и раненым воинам. Под флагом же Красного Креста работали организации городских самоуправлений, а также и дворянские.

В общем, по данным отчета о деятельности Российского общества Красного Креста во время Японской войны, все учреждения, работавшие под флагом Общества Красного Креста, израсходовали на помощь больным и раненым свыше 50 миллионов рублей. Для справки надо иметь в виду, что в русско-турецкую войну 1877–1878 годов на дело помощи пошло 16У2 миллионов рублей.

Граф Илларион Иванович родился 27 мая 1837 года, происходил из славного рода Воронцовых, давших России немало видных государственных деятелей. Отец его, обер-церемониймейстер, был любимым племянником знаменитой кн. Дашковой, рожденной гр. Воронцовой. Она исходатайствовала присоединение к фамилии племянника и фамилии Дашкова. Мать графа Иллариона Ивановича — рожденная Нарышкина. По мужеской линии, до рождения у него сыновей, он являлся единственным представителем рода Воронцовых, а супруга, графиня Елизавета Андреевна Воронцова-Дашкова, по матери приходилась внучкой светлейшего князя Михаила Семеновича Воронцова, бывшего наместника на Кавказе с 1844 по 1853 год и наследницей майората, учрежденного ее знаменитым дедом. Таким образом соединились обе ветви одной фамилии, графская и княжеская. У графа Иллариона Ивановича была единственная сестра, и ныне здравствующая Ирина Ивановна, в замужестве за светл. кн. Варшавским графом Паскевичем-Эриванским.

Граф Илларион Иванович, получив в полном смысле блестящее домашнее образование, поступил в Московский университет. Однако военная склонность пересилила. Он покинул Москву и в 1856 году вступил в ряды юнкеров л. — гв. конного полка. В 1858 г. произведен в корнеты и уже на следующий год — неудовлетворенный жизнью в столичном гарнизоне — уехал в Кавказскую армию, под начальство князя А. И. Барятинского. Князь Александр Иванович угадал в молодом офицере выдающиеся способности, приблизил к себе и давал ему весьма ответственные поручения и при том не только в боевой сфере. Он привлек графа к изучению экономического положения Кавказа и к составлению докладов по разным отделам гражданского управления. Граф Илларион Иванович с особенною благодарностью вспоминал князя и время, проведенное при нем на Кавказе, считал незаменимой школой.

В течение восьми лет со дня производства в корнеты, благодаря боевым отличиям на Кавказе и в Туркестане, граф Илларион Иванович достиг генеральского чина и многих боевых наград, в том числе ордена Св. Георгия 4 ст. и золотого оружия.

Вернувшись из Туркестана, граф принял в командование л. — гв. гусарский Его величества полк, а в 1874 г. был назначен начальником штаба гвардейского корпуса. Во время русско-турецкой войны командовал кавалериею Рущукского отряда и после кампании был назначен начальником 2-й гвардейской пехотной дивизии.

Вскоре, а именно в 1881 году, граф Воронцов-Дашков быстро выдвинулся вперед. Сначала он призван был на пост главного начальника охраны Его величества, а затем занял должность министра императорского двора и уделов. Вместе с тем граф состоял и главноуправляющим Государственным коннозаводством. На этих ответственных постах он пробыл шестнадцать лет до 1897 года, когда назначен был членом Государственного совета.

До назначения своего на Кавказ граф, помимо других дел, немало потрудился над призрением слепых. Он состоял председателем Попечительства о слепых, и под его руководством дело, взлелеянное неустанными заботами статс-секретаря Грота, получило дальнейшее развитее. Дела благотворительности были всегда всю жизнь сердечно близки графу Иллариону Ивановичу. Правда, по своей натуре он предпочитал помогать ближнему так, чтобы левая рука не знала, какое пособие нуждающемуся оказала правая; но, конечно, он понимал и сочувствовал и правильной организации благотворительности. Деятельность гр. Воронцова-Дашкова в попечительстве о слепых навсегда оставит яркий след. 28 января 1904 года граф Илларион Иванович принял на себя огромный труд по руководству работами Р. О. Красного Креста, а 8 Марта 1905 года был назначен на Кавказ. После усиленных трудов, в полном значении этих слов, графу Иллариону Ивановичу не только не довелось отдохнуть, но нельзя было отказаться от нового назначения, сопряженного с огромною ответственностью. Нараставший в России политический ураган заставил передать правительственный руль на Кавказе искусному кормчему. Монаршею волею туда назначен был именно граф Илларион Иванович, причем он облечен был чрезвычайными полномочиями наместника его величества. С отъездом на Кавказ он отошел от непосредственного участия в руководстве делами Российского общества Красного Креста, тем не менее, общие собрания неизменно выбирали графа в состав членов Главного управления, и он до самой своей смерти состоял в этом звании, которым очень дорожил.

Во время настоящей войны представители краснокрестных организаций на кавказском театре войны встречали в наместнике неизменно благожелательное отношение. К сожалению, война застала графа Иллариона Ивановича больным. Тяжкий недуг, давно к нему подкрадывавшийся, свалил могучую натуру, но он, через силу, как верный часовой, не покинул доверенного ему поста. Наконец расстроенное здоровье окончательно не выдержало, граф с душевною болью простился навсегда с любимым им краем, уехал в свое тамбовское имение, а оттуда вскоре в Алупку, где и почил навеки.

Под свежим впечатлением этой утраты я поделился с читателями «Нового времени» своими впечатлениями о выдающейся личности графа Иллариона Ивановича. Для пополнения краткого некролога считаю уместным воспроизвести здесь обе вышеуказанные заметки.

Ушел в вечность граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков. В течение двадцати с лишком лет мне пришлось находиться с ним по службе в близком общении, довелось совместно переживать и радость, и печаль. За эти долгие годы граф всегда оставался верен принципам безукоризненного джентльмена, всегда относился с уважением к личности самых маленьких людей, безусловно никогда не подлаживался под взгляды и вкусы влиятельных особ, всегда отличался чуткой отзывчивостью к обездоленным, к нуждающимся в помощи.

Граф Воронцов-Дашков — родовитый аристократ, обладавший огромным состоянием, министр двора, а впоследствии наместник его величества на Кавказе — выделялся среди многих своей скромностью, простотою в обращении. Люди разных направлений и настроений уходили из кабинета графа очарованные его обаятельной личностью, светлым умом, восприимчивостью, редкой способностью схватывать существо предмета.

Докладчики по делам министерства и другим отраслям управления, вверенного графу, могли все свои силы и способности сосредоточивать на разрешении существа вопроса, не прикидывая для соображения разных сторонних влияний. Как взглянет на это то или другое лицо — для графа было безразлично. Огромная армия служащих в государственных и общественных учреждениях поймет хорошо, сколь благоприятна для деловой жизни такая здоровая нравственная атмосфера. За долгие годы совместной службы мне, да, вероятно, и другим сослуживцам, и в голову не могло придти, чтобы в случае какой-либо неудачи граф стал перекладывать вину на других. Это было так противно всему строю его благородной, рыцарской личности. Закономерно поступавшие служащие были за ним как за каменной стеной.

Чутко деликатный, мягкий в обращении, но в то же время далекий от заигрывания и распущенности, он внушал к себе особое почтение; вероятно, никто не слышал от него не только крика, но и сурово повышенного тона, тем не менее провинившиеся боялись его проникновенного взгляда больше, чем громогласной начальнической бури.

Граф Воронцов-Дашков принял Министерство двора, застывшее еще в дореформенных рамках. Много пришлось ему потрудиться над преобразованием дворцовых учреждений и удалось достигнуть хороших результатов. При нем на службу в это ведомство пошли выдающиеся силы, причем граф неизменно ставил в непременное условие совместной работы нравственную чистоплотность. К самым малейшим проявлениям корыстных побуждений он относился резко-брезгливо и ни на какие компромиссы не шел. Все жаждавшие личных материальных выгод или обильных наград были по натуре ему совершенно чужды, он отворачивался от них.

В Министерстве двора и уделов, а также в главном управлении государственного коннозаводства графа любили и уважали. Когда он оставил пост министра, то старшие чины ведомства собрали около 25 000 р. в его распоряжение. Он выразил желание, чтобы проценты с этого капитала поступали на выдачу пособий на образование детей служащих Министерства двора, и притом преимущественно на плату за обучение в профессиональных и технических учебных заведениях. До настоящего времени ежегодно граф из своих средств пополнял новыми взносами этот культурный капитал, который теперь вырос почти до 300 000 р.

В общем граф Илларион Иванович из своего кармана передал на помощь нуждающимся, неимущим и обездоленным не менее миллиона рублей. Мне лично известно много людей, вызволенных им из тяжелого положения. От столичной бедноты к нему сыпались прошения тысячами, и пособия он раздавал широкой рукой.

Министерство двора по своей специальной сфере стоит далеко от политической жизни государства, но тем не менее к графу Иллариону Ивановичу беспрестанно обращались по разнообразным делам. В нем жила русская душа, и он стремился всегда оказать содействие, поддержать русское дело.

Во время Японской войны он стал во главе Главного управления Красного Креста. В короткое время успел сгруппировать общественных деятелей и влил в дело помощи больным и раненым воинам живую струю своей искренней любви к ближним. С назначением на Кавказ круг деятельности графа Воронцова-Дашкова еще более расширился. Полуденный край он знал с молодых лет, здесь он служил при наместнике, князе Барятинском, и впоследствии всегда с особою любовью и вниманием относился к Кавказу. Продуманная, широкая программа была опубликована им вслед за вступлением в должность наместника. Этот документ, проникнутый гуманностью ко всем народностям и стремлением к правильной организации местных общественных сил, навсегда останется прекрасным заветом для управления Кавказом.

Последние годы тяжкая болезнь стала неудержимо подтачивать силы графа и, наконец, окончательно его сломила.

Весть о смерти благородного вельможи, русского боярина в лучшем смысле слова, больно затронула многие тысячи его сослуживцев и почитателей. Хорошие, возвышенные чувства будил он в них.

25 января похоронили останки графа Иллариона Ивановича в заповедном его тамбовском имении Ново-Томникове. Покойный любил здешнее приволье, любил широкий простор русских нескончаемых полей, заливных лугов и дремучих лесов, уходящих в сизоватую даль. В представлении графа ни морские виды, ни швейцарские ландшафты не могли выдержать сравнения с родной ему русской черноземно-степной стихией, навевающей неизъяснимо чарующую прелесть. В то время как большинство его знакомых стремилось в иностранные курорты, он только по обязанностям службы выезжал за границу, да по усиленному настоянию врачей принужден был провести один сезон в Гомбурге. Я посетил графа здесь в вилле «Imperial» и слышал вполне убежденное мнение — «лучше Томникова нет курорта».

Природу граф обожал. Любил заниматься сельским хозяйством, ввел в широких размерах травосеяние на лугах, чем вначале весьма удивил местных землеробов, привыкших жить по старине. Заботливо относился к культуре лесов, гордился богатейшими делянками своего строевого леса.

По работам в полях, в лесу, на конском заводе ему в течение многих лет приходилось входить в тесное общение с простым народом. Русского крестьянина граф не поэтизировал и не принижал, понимал и любил. Немало у него было приятелей совершенно серых землеробов, толковых и разумных. Умел он с ними говорить, умел и слушать.

В представлении графа крестьянин жадно тянулся к земле, рад бы закупить хотя бы всю округу, но не любил своего надела, так как эти раздробленные полоски — не его собственность. Свой взгляд на необходимость перехода от общины к частной собственности граф высказал в 80-х годах в нашумевшей тогда печатной записке. Зная хорошо местные условия, он относился скептически к проекту учреждения института земских начальников. В архиве Государственного совета можно ознакомиться с его обстоятельным по этому поводу отрицательным отзывом.

Истинною страстью покойного были охота и лошади. Много уничтожил он на своем веку медведей, кабанов, рысей, волков, лисиц и других хищников. Частенько по ранней зорьке уходил он и «на перо». В молодости граф принимал участие на скачках и держал известную скаковую конюшню. Ликвидировал ее во время турецкой войны и с тех пор сосредоточил в конской сфере усилия на развитии своего рысистого завода, слава о котором гремела среди спортсменов до последнего времени.

Богатырь душой и телом, он не мог сидеть спокойно и наслаждаться комфортом столицы, когда шла война на Кавказе. Его потянуло туда в 1859 году. Довелось участвовать в экспедициях и на «левом», и на «правом» флангах, а когда наступило замирение, он вернулся в Петербург, но ненадолго. Его, как флигель-адъютанта, командировали в Туркестан для инспекции войсковых частей. Он не удовольствовался ролью контролера, принял участие в боевых делах, стал необходимым генералу Романовскому, который и ходатайствовал об оставлении графа Воронцова-Дашкова его помощником.

Тридцати лет от роду граф Воронцов-Дашков, благодаря своим боевым отличиям на Кавказе и в Туркестане, явился в столицу свитским генералом, георгиевским кавалером. Немало еще есть стариков, которые помнят графа командиром лейб-гвардии гусарского Его величества полка. При воспоминании об этом фееричном времени у старых служивых разглаживаются морщины, играет хорошая, милая улыбка, — «да, были люди в наше время»!..

Служба И. И. в Туркестане протекла под командою Романовского, заменившего знаменитого завоевателя Ташкента М. Г. Черняева, который, как известно, ушел ввиду враждебно настроенного против его успехов ген. — ад. Крыжановского и всего начальнического сонма. Но с гр. Воронцовым-Дашковым у Черняева отношения всегда были превосходные. Они друг друга знали и ценили по достоинству. Граф не раз силой своего влияния оказывал поддержку Михаилу Григорьевичу. В организации сербской добровольческой экспедиции немалая доля заслуги должна быть отнесена именно гр. Воронцову-Дашкову.

Сослуживцы по Кавказу и Туркестану, безразлично — чиновные или самые маленькие люди в роде туземных милиционеров, — были всегда у Воронцова особо желанными гостями. Они очень часто находили в нем ходатая, заступника, а нередко — и материальную поддержку. «Кунак» он был искренний, верный.

Но счастье не всегда улыбалось графу.

Блестящая карьера, его яркая самостоятельность, даже близость к цесаревичу Александру Александровичу не всем пришлись по вкусу. И он испытал сильный укол недружелюбно настроенных лиц во время войны 1877 года. Ему поручено было стать во главе гвардейского корпуса. Он мобилизовал гвардию, затем лично делал разведки, приготовлялся вскоре вести войска в бой, как неожиданно из главной квартиры последовало распоряжение о командировании графа в Рущукский отряд. Искусно занесенный удар больно отозвался на графе. Он вскоре действительно заболел и должен был уехать лечиться.

В бытность графа министром двора положение его было исключительное. Тем не менее, и при этом условии ему приходилось испытать уколы. Некоторых представителей власти беспокоила близость его к императору. Склонные к интриге, они и в другом прежде всего видели конкурента, соперника и старались по-своему, свойственными им неразборчивыми способами, обезвредить противника. Были деятели и из другой сферы, привыкшие к тому, что с ними считаются, а многие и заискивают. Они не могли выносить сдержанности, холодности, а потом и явной брезгливости к ним. Зато и не щадили же черных красок для расписывания портрета графа в карикатурном виде! Сам граф Воронцов сторонился рекламы, не любил показности и публичных выступлений, упорно не желал бороться с наветами. Ввиду этого весьма возможно, что некоторым он представляется не тем, чем в действительности был, а как бы с перекошенным лицом. Граф Илларион Иванович относился к такому походу вполне равнодушно.

При вступлении в управление Министерством двора он привел в удрученное состояние местный бюрократический мирок. Установленные долгими годами формы делопроизводства, разраставшегося по небольшим вопросам в огромные дела, приходилось резко изменить. Вылеживания докладов, отписок, переписки отделения с отделением в одном здании граф решительно не допускал. На внешнюю сторону докладов он не обращал внимания, но неизменно просил представлять сконцентрированные, нерасплывчатые разъяснения. Поседевшие в делопроизводстве мастера бюрократического уклада приходили в уныние, былая слава их быстро увядала…

Живая струя влила деловой характер в жизнь министерских учреждений. Сам министр с 9 час. утра до 11 час. вечера, с небольшим перерывом для завтрака, принимал докладчиков. Неоконченных дел не могло быть.

Со многим множеством сослуживцев и сотрудников графа Воронцова-Дашкова мне пришлось встречаться и беседовать о нем. Его бесспорно любили, уважали и ценили.

Как образчик отношений к почившему, привожу несколько строк из письма, полученного мною на днях от выдающегося деятеля: «Со смертью графа что-то близкое, симпатичное прервалось и улетело в вечность. В моем воспоминании с его именем связываются самые лучшие страницы моей жизни, когда я стремился служить народу и в этом находил поддержку в светлой личности графа. Я никогда не забуду моих бесед с ним по поводу положения дел в нашем округе (одном из сибирских). Сколько симпатии и активного участия проявил он к переселенцам, желая как можно лучше устроить их, и это в то время, когда переселенцы в глазах администрации являлись злом, требующим искоренения (да, всякое бывало!..). Сколько любви проявлял он к делу народного образования в округе! Вообще, все культурные начинания в округе живо его интересовали и находили всегда поддержку».

Торжественные проводы при оставлении поста наместника и знаки искреннего сожаления и чествование памяти его на Кавказе после смерти показывают, что и там его полюбили, там его также по заслугам оценили. После получения известия о смерти графа Тифлисская городская дума постановила учредить стипендии его имени в Политехническом институте, поместить портрет там же, назвать одну из улиц именем графа и в знак траура закрыть заседание.

Среди многочисленных и верных почитателей графа сейчас мне живо вспомнился граф Витте. В его министерском кабинете на Мойке висело на стене всего два портрета, один из них графа Воронцова-Дашкова. Указывая мне на него, С. Ю. сказал: «С молодых лет питаю к нему особую симпатию, а с годами еще более стал очарован его рыцарской натурою».

Да, благородного рыцаря потеряли мы, знавшие его! Оторвалось, унесено в вечность нечто обаятельное, дорогое, родное.