– Глянь вон на раздолбанный кишлак, – предложил Туркмен, нарушив длительное молчание.

Я откинул верхний люк и высунулся из него. Диск восходящего солнца показался из-за макушек гор. Наступало утро. В низине виднелось озеро, а чуть в стороне клубились редкие струйки черного дыма, разглядеть, что-либо подробней было трудно, кишлак находился далеко. Я опустился на сидение, захлопнув за собой люк.

– Да там не видно ни хрена, так, дымок еле заметный вдалеке.

– Вчера он вовсю полыхал, распахали не хуже того, что возле речки.

– Только и можем, что кишлаки распахивать, – пробубнил я себе под нос, и спросил: – Наш блок опять крайний?

– На этот раз нет, крайний у самого оврага, поставили блок Грека, наш стоит рядом.

Мы снова замолчали. Прошло примерно минут десять, как мы катили вдоль оврага, точного времени я не знал, так как потерял свои часы.

– Что, приехали уже? – спросил я, когда БТР остановился.

– Да, – ответил Туркмен и откинулся на спинку сидения.

– А где пацаны?

– Возле машины ротного, вон он стоит – слева от нас. Сейчас ротный мне по башке настучит за то, что я привез тебя от медиков.

– Как это понять – привез, я что вещмешок что ли? Я сам сел в БТР и приехал. К тому же ты вовремя появился, я уже собирался пешком на блок идти. Где мой автомат, вы его забрали с озера?

– Забрали, не волнуйся, там он, в отсеке валяется. А зачем тебе автомат, ты же вроде с гранатами в кишлак собирался?

Я злобно глянул на Туркмена, его слова походили на насмешку. Но вид у Туркмена был все такой же подавленный, и никакой иронии в его глазах я не уловил.

– Подъе…ываешь?!

– Нет, просто пытаюсь угадать, что ты попробуешь отмочить в таком состоянии. Мне всегда казалось, что это Хасан непредсказуем, но оказывается наоборот, Хасан-то как раз и предсказуем. Я всегда мог заранее предугадать, как Хасан поведет себя в тот или иной момент, что от него можно ожидать. А вот как быть с тобой, я не знаю.

– Туркмен, ты о чем?

– А о том, что ты, Юра, куда более не предсказуем, чем Хасан. Поэтому, мне страшно за тебя. Терять друзей одного за другим мне будет не под силу.

Было видно, что Туркмен тоже начинает терять самообладание. Чуть ранее, когда я надеялся на его моральную поддержку, то не подумал об этом. А каково же Туркмену самому? И правильно он выразился, «если не держать себя в руках, то мы все е…немся в этой проклятой стране». И я решил держать себя в руках, насколько было возможно, хоть это и нелегко давалось.

– Туркмен, опомнись, – твердо произнес я, – Хасана мы еще не потеряли, я пока еще живой, и пацаны все целы, – и спокойным голосом добавил: – Успокойся, Нурлан, ничего я не «отмочу».

После чего перелез через сидение в отсек и, открыв пару десантных люков, чтоб добавить освещение, начал шарить по отсеку, ища свой автомат.

– Под своим мешком посмотри, – раздался голос Туркмена.

Я приподнял свой вещмешок, и взял автомат.

– Нашел? – спросил Туркмен.

– Да, нашел, – ответил я, и вылез через десантный люк наружу.

Шиферный от засохшей крови воротник больно тер рану, за шиворотом чувствовалась мокрота. «Наверное, кровит рана», – подумал я, и легонько провел ладонью по шее.

– Точно, падла, так и есть. А хер на нее, – прошептал я, и махнул на эту мелочь рукой.

Сзади послышался шум моторов, я обернулся и увидел, как к нам подкатил БТР взводного. Взводный сидел на пулеметной башне, держа на коленях автомат. Он взглянул в мою сторону, и тут же отвел глаза, опустив голову. Во мне в ту же секунду вскипела злость. «А ведь вот он, тот, который был виноват во всем произошедшем, по его вине погибли пацаны, по его вине случилась эта нелепая бойня! Из-за него сейчас Хасан у духов, и вполне возможно, что уже мертв, а может, духи Хасана сейчас пытают!». При этой мысли, дикая ярость внутри нарастала с неимоверной силой, меня начало колотить при виде этого урода. И где уж тут было удержать себя в руках, я с такой силой стиснул ствол автомата, что послышался хруст в пальцах.

– Бережной, по приезду в полк представлю тебя к награде, – произнес взводный не поднимая головы, и не глядя в мою сторону.

Ох, уж лучше бы он этого не говорил. Это было последней каплей, дальше контролировать себя не было уже сил. Я изо всех сил дернул за ствол автомата, заметив краем взгляда, как выскочил из люка Туркмен, спрыгнув на землю; он безнадежно остановился и замер на месте, понимая, что не успеет помешать мне, расстояние между нами было метров пятнадцать. На одно лишь мгновение я глянул в сторону Туркмена, и как молния пронесся в сознании эпизод из сна, мне не надо было задерживать на нем взгляд, образ Туркмена я отчетливо помнил из этого кошмарного сна, но остановить меня уже ничто не могло. Машинально щелкнув предохранителем, я передернул затвор, направив ствол в сторону сидящего на башне БТРа взводного, и с силой надавил на курок. Почти одновременно с прогремевшей очередью, но может на какие-то доли секунды раньше, я ощутил удар по стволу, и вдруг какая-то сила рванула за автомат, вырвав его из моих рук. Я успел только заметить переполненные ужасом глаза взводного, и то, как он в мгновение ока спрыгнул с брони на другую сторону БТРа, пули прошли над его головой. И тут перед моими глазами возник ротный. Откуда он взялся, и как сумел так быстро подскочить и выбить из моих рук автомат за доли секунды до выстрела, это, наверное, останется загадкой даже для него самого.

– Что ты делаешь, дурак?! – крикнул ротный, держа в руке вырванный у меня автомат, лицо его было бледным, я заметил, как слегка дергается его правое веко.

Ротный схватил меня за грудки, и так тряхнул, что голова еле удержалась на плечах.

–Что ты делаешь, дурак е…нутый, – еще раз повторил ротный, глядя мне в глаза, и вдруг выкрикнул: – А ну, быстро запрыгнул в БТР!

Я, шатаясь, развернулся кругом и машинально, как робот, не совсем четко координируя свои движения, залез через десантный люк в отсек БТРа. После чего, тяжело опустился на сидение. У меня слегка кружилась голова от пережитого стресса. Ротный залез следом и присел рядом со мной.

– Нурлан, оставь нас. Я хочу с глазу на глаз поговорить с этим стрелком, – обратился ротный к Туркмену, который уже успел запрыгнуть в водительское кресло, и с ошарашенным видом смотрел на нас, не веря до конца, что все обошлось.

Туркмен молча приподнялся, и не спеша, вылез из люка наружу. Ротный, захлопнув десантный люк, обратился ко мне, не повышая голоса. Видно было, что он еле сдерживается, чтобы не надавать мне по роже, но понимает, что этот метод сейчас не подействует, а только усугубит ситуацию.

– Я как жопой чуял, когда увидел, как подкатил к вам Андрюхин БТР. Да что же вы все, как будто сговорились, один бесился, еле угомонил, и тут на тебе, опять! Ну ты че, Бережной, совсем что ли свихнулся?

– Мне уже все равно, – произнес я безразличным голосом.

– Зато мне не все равно, я за вас отвечаю. Загреметь захотел? Если б ты застрелил лейтенанта, то даже самый легкий выход, такой, как неосторожное обращение с оружием, обернулся б для тебя парой лет в «дизеле» (дисциплинарный батальон). И покатил бы ты вместо Алма-Аты на пару лет в Отар «дизилить». О худшем и говорить не стоит – червонец «зоны», не меньше, ты не хуже меня знаешь, что такое военный трибунал. Ну и закидоны у тебя, Бережной! Тебе что, взрывом все мозги вынесло что ли? Ты же чуть всю жизнь себе не загубил, дурак.

– Плевать мне на свою жизнь.

– А как же насчет чужой?

– Товарищ старший лейтенант, вы же знаете, что все случилось из-за этого… – я запнулся и потряс ладонью, подыскивая подходящее слово, чтобы обозвать взводного.

– Да знаю, – перебил меня ротный. – И что теперь, стрелять друг друга начнем, на потеху духам? Или ты думаешь, я не понимаю того, что происходит вокруг? Я же уважаю вас, пацаны, вы же лучший экипаж. Мне ведь тоже не легче от того, что Гараев с Греком оказались у духов. Сейчас ты чуть не напорол беды, потом Нурлан «слетит с катушек». И что дальше?

– Хасан мой друг, у меня в жизни никого не было ближе, чем он. У меня нет никого, один Хасан, и того уже почти нет. Осталась мизерная надежда на его возвращение, и та тает с каждой минутой. Вы понимаете это? – Я дрожащими руками достал пачку сигарет и закурил.

– Юра, я тебя прекрасно понимаю. У каждого убитого в Афгане солдата или офицера есть друзья, есть матери. У меня ведь тоже был друг. А ты хоть раз смотрел в глаза матери убитого друга? Если б ты видел эти глаза, ты бы сто раз подумал, прежде чем поднять автомат и выстрелить. Мне очень жаль, что ты этого не понимаешь, – с досадой произнес ротный, и замолчал.

Я посмотрел на ротного, и заметил блеск в его глазах, не трудно было догадаться, что это были еле заметные слезы. Ротный изо всех сил старался сдержать свои эмоции, но горькая память годичной давности давала о себе знать.

Я помнил эту историю, и знал, что у ротного был друг, который погиб.

Чуть больше года назад два лейтенанта перевелись в наш полк из Шинданта, один попал к нам в роту, и был назначен ее командиром, а другого распределили в саперную роту. Ротный был веселым, бравым, тогда еще лейтенантом, в глазах его всегда поблескивал задорный такой огонек, ну типичный гусар. А друг его – Степан, из саперной роты, был добрым и спокойным парнем, с грустными такими глазами. Они дружили с детства, жили на одной улице, учились в одном классе, вместе пошли в военное училище, и одновременно попали в Афган. В полку их часто видели вместе, то ротный наш сидит у саперов, то наоборот, Степан торчит в нашей роте.

Год назад в дивизионном рейде, Степан подорвался на мине, во время разминирования моста, его разнесло на куски. Наша рота стояла колонной перед мостом, и мы видели, как все это произошло. Ротный бросился в сторону моста, но Степану помочь уже никто не мог, все, кто наблюдал за разминированием моста, видели, как во время взрыва куски человеческого тела вперемешку кусками бетона подлетели в воздух. Ротный сам собрал останки друга на кусок брезента и, аккуратно завернув, принес в свой БТР. Во время рейда он почти не вылезал из машины. После рейда несколько дней не появлялся в роте. Цинковый гроб друга ротный сам сопровождал в Союз. Когда он вернулся с похорон, его было не узнать, в черных волосах появилась заметная проседь. Он уже не был тем веселым балагуром, навсегда пропал задорный огонек в его глазах.

Да, прав ротный, я не знал, чего стоит войти в дом убитого друга, и первым сообщить матери о гибели сына, видеть ее глаза. Наверное, это адская мука. Ротному пришлось испытать это на себе.

Я только теперь стал осознавать, что чуть-чуть не совершил ужасную глупость, которую никогда бы себе не простил. От этой пропасти и хотел предостеречь меня сон, и если б не ротный, то лететь мне в эту пропасть, не во сне, а уже наяву.

– Товарищ старший лейтенант, спасибо вам. Я чуть не совершил глупость.

В это время в люк заглянул Туркмен и обратился к ротному:

– Товарищ старший лейтенант, вас командир вызывает.

– Где он? – спросил ротный.

– Здесь рядом, машина комбата тоже здесь, они привезли пленного пастуха, наверно собираются договориться об обмене.

Ротный открыл десантный люк и, прежде чем вылезти, посмотрел на меня, мы встретились взглядами. Я осознал нелепость своего поступка, и ротный это понял.

– Я думаю, все обойдется. Андрей про этот случай будет молчать, я позабочусь, – сказал напоследок ротный и выпрыгнул из отсека.

Немного посидев, я тоже вылез наружу. Метрах в пятидесяти от нашего БТРа стояли машины командира и комбата. Командир что-то говорил ротному, рядом стояли комбат с замполитом, там же недалеко стояли Туркмен, Урал, Сапог и пацаны с машин командира, комбата и ротного. Некоторое время спустя комбат махнул рукой и один из бойцов его БТРа побежал к машине и вывел из нее пленного чабана. Пастух этот, судя по всему, уже оклемался, он подошел к командиру уверенной, твердой походкой. Ротный взял его за локоть и повел в сторону своего БТРа, они проходили мимо меня, потому как машина ротного стояла с другой стороны.

– Вы поедете в кишлак менять духа? – спросил я ротного, когда они приблизились.

– Да, я поеду.

– С духами уже связывались?

– Они сами с нами связались, иначе, чего бы я туда поехал, – ответил ротный, проходя мимо меня.

– Кого вызволять будете, Грека? – задал я вопрос вдогонку.

– Почему ты так решил? –ротный остановился, повернувшись в мою сторону, продолжая держать духа за локоть.

– Да я уверен на сто процентов, что командир вам так сказал.

– Плохо ты думаешь о командире. Он просил спасти, кого смогу.

–Ну а вы сами-то как решите? – не унимался я, хотя понимал, что это глупый вопрос, разве может ротный сказать, кого он выберет, если, конечно, такой выбор у него вообще будет.

– Кого духи отдадут, того и придется забрать, там не базар, – ответил ротный, коротко и ясно.

– А может духам предложить бакшиши какие-нибудь, чтоб двоих отдали?

– Перепробовали все, но с той стороны заявили конкретно, одного и точка. И то благодаря тому, что этот дед доводится родственником одному из членов банды, а иначе бы они не отдали никого.

– А где духи, в кишлаке?

– Нет, не думаю, хотя обмен произойдет в кишлаке. Ну ладно Юра, нам пора, потом все узнаешь. Ты успокойся немного, чайку своего похлебай, мне сдается, что он помогает в подобных ситуациях, – загадочно проговорил ротный, и дернул духа за локоть, они пошли дальше, а я стоял и смотрел им вслед.

Последние слова ротного меня слегка озадачили. «Неужели он все знал про чай? Если знал, то это значит, что я не совсем хорошо знаю ротного». Но мне сейчас было не до этого, знает там ротный чего, или нет, поэтому я тут же выкинул эту мысль из головы.

Ротный с духом залезли в БТР, их было только двое; ротный сам сел за руль и повел машину, а я еще долго смотрел им вслед, пока они не скрылись за сопкой. В данный момент мне не хотелось общаться с кем-либо, а хотелось побыть одному. Да и пацаны не спешили ко мне подходить, скорее всего, ротный или Туркмен сказали им, чтоб те какое-то время не тревожили меня.

Сейчас оставалось только ждать, и прав был механик из фильма «В бой идут одни старики» – тяжелее всего – ждать. И тяжесть ожидания усугубляется еще тем, что ждешь не автобус на остановке, и не «чижа» с пайкой из столовой, а ждешь, когда из плена вернется друг, где варианты благополучного исхода пятьдесят на пятьдесят, а может и того меньше.

В моей памяти возник мулла, говорящий про суд совести, его видение стояло перед моими глазами, как будто я встречался с ним пять минут назад. И еще вспомнился давнишний, забытый разговор с Баптистом. Илья в то время только недавно попал из учебки в Афган, но все уже знали о его религиозных наклонностях, «солдатский телефон» работал быстро. Помню, как-то сидели с ним в курилке на лавочке, и я спросил его, так просто, для прикола. Я как раз в тот момент был накуренный, как удав:

– Илья, вот ты веришь в Бога, а ты его видел?

– Нет, – ответил он.

– Я вот, например, никак не могу прикинуть. Ну как ты можешь так уперто верить в то, чего не видел?

– Не обязательно Бога видеть, главное верить.

– Ну ладно, тогда скажи мне, а почему Бог этот, ну, не появится, к примеру, и не покажется людям, раз он есть, может, тогда все люди и поверят в него? Он че, до этого додуматься не может, что ли?

Илья загадочно так улыбнулся, и сказал:

– Бог появиться не может, он внутри каждого из нас.

Илья встал и ушел, а я остался сидеть в раздумье, и никак не мог понять, как же Бог может быть внутри нас?

И только сейчас до меня понемногу стал доходить смысл этих слов. Прав Илья, бог внутри нас, но кроме бога, там сидит еще и дьявол. Всю жизнь идет бесконечная борьба между этими двумя противоположностями, которые мы несем в себе. А все, что вокруг происходит, есть результат этой борьбы.

Я стоял как истукан, предаваясь воспоминаниям и размышлениям, в то же время не отводя глаз смотрел на сопку. В голове периодически возникала одна и та же мысль: «Кого же ротный привезет, Грека или Хасана? Прапора и офицеры у духов ценится больше, чем срочники, а значит, еще есть надежда, что духи отдадут Хасана». Пусть Грек простит меня за эти мысли, но я ни чего не мог с собой поделать, Хасан мне все-таки ближе.

Прошло примерно около часа, хотя мне показалось, что прошла целая вечность. Я даже не заметил, как подошел Туркмен, он молча стоял рядом, а остальные пацаны сидели на земле, расположившись рядом с машинами командира и комбата, и о чем-то оживленно беседовали. О чем они говорили, догадаться было не трудно, тема была сейчас одна – обмен пленными. Комбат с замполитом сидели на броне командирского БТРа, самого командира видно не было, скорее всего, он сидел на связи. Машины взводного я тоже рядом не заметил, укатил, наверное, от греха подальше. Тут к БТРу командира подкатила «таблетка», и из нее вылезли знакомый мне капитан, и еще пара каких-то медиков, которых я не знал, они уселись под гусеницу тягача, и тоже стали ждать вместе со всеми.

– Давно здесь стоишь? – спросил я Туркмена.

– Только что подошел.

– Странно, почему ротный один поехал, без прикрытия?

– Почему без прикрытия, три БМПэшки стоят рядом с кишлаком.

– О чем там треплются большие командиры, ничего интересного не слышал? – поинтересовался я.

Туркмен был пацаном внимательным, с посторонними болтал мало, больше предпочитал слушать. А меня сейчас интересовал один вопрос, может, ротный неправду мне сказал, может, на самом деле они хотят вытащить Грека.

– Много я там интересного услышал, рассказать – хрен поверишь. Я с водилой командира поболтал по душам, мы с ним вместе в учебке были. Рассказал он мне, конечно же, не все, но достаточно, чтоб ох-еть от этого.

– Чего он тебе рассказал? – я оторвал взгляд от сопки, и уставился на Туркмена.

– Ротного не спроста заслали провернуть обмен, против него духи наверняка подлян не будут делать.

– Это еще почему?

– Он спас много мирных из кишлака, я тебе рассказывал, и духи об этом знают, хоть они и враги, но добро все же помнят.

– Откуда духи могут об этом знать? – у меня начал пробуждаться интерес к рассказу Туркмена.

– Духи пеленгуют наш базар по рации, поэтому основные приказы о проведении операций полкач доводит командирам подразделений лично, когда вызывает их к себе, а по радиосвязи уже идет второстепенный треп, или что-нибудь экстренное, когда нет возможности передать устно.

– Интересно, а мы еще удивлялись, нахрена командир всех «шакалов» к себе постоянно дергает, можно ведь и по рации сказать. Оказывается вон оно что.

– Так вот, оказывается, если не считать потери, то, не смотря на весь бардак, наш полк завершил операцию успешно. Как тебе это?

– Ты шутишь?

– Да какие там шутки. Уничтожить этот кишлак – это и была изначальная цель операции. Кишлак этот примерно год был союзным, они регулярно оповещали наших о проходе через расщелину духовских караванов.

– И че, духи не могли этот кишлак «расколоть»?

– Ну, наши тоже не дураки, они, я думаю, не сразу громили караваны, а пасли их до определенного места, а после разведка, якобы случайно, нарывалась на караван и его брали.

– Ну и на…я тогда размочили кишлак?

– Предположения такие, что кишлак начал работать в пользу духов. Недавно в районе Шинданта появились «стингеры», начались потери в авиации, отсюда следует, что караваны проходили через эту тропу, а из кишлака ничего не сообщали. К тому же недалеко от этой расщелины, на территории Ирана, появилась духовскае базы. Шинданские как раз и бучкались с наемниками, когда мы сюда на блоки вставали. Опять же решили, что наемники прошли через эту расщелину. Так что, у нас с самого начала была задача уничтожить этот кишлак, и завалить расщелину. Что мы и сделали. А эти запарки, которые произошли, только добавили поводу для разгрома кишлака. Вот такие вот дела.

– Ну так и разх..ярили бы этот кишлак сразу, чего было ждать, пока не случится вся эта херня. И ваще, как это операция, могла стать успешной, если столько потерь? Нехило мы преуспеваем. Я думаю, что этот кишлак с самого начала работал на два фронта, а до наших это только сейчас доперло, – высказал я свое предположение.

– Юра… Мне вот кажется, что взводный выстрелил из гранатомета в сторону озера не спроста, я думаю, что кто-то дал ему такое указание. То, что вы там с Бабаем шарахались, он, конечно же, не знал, но выстрел все-таки был не случайным.

– Ты хочешь сказать, что нужен был повод, чтоб разх-ячить этот кишлак?

– Все может быть. А то, что случилось после, это просто случайность.

– Ну ни х-я себе случайность! Духам и воевать с нами не надо, мы одними случайностями перех-ярим друг друга.

Разговаривая с Туркменом, я немного отвлекся от тяжких ожиданий.

Вдруг кто-то из пацанов выкрикнул:

– Бэтэр едет!

Это был Петруха, водила ротного, он показывал рукой в сторону кишлака. Все как по команде глянули сначала на него, потом туда, куда он показывал. Вдалеке виднелась полоска пыли, сомнений не было, это машина ротного. Все в одно мгновение замолчали и замерли в ожидании, командир выскочил из люка своего БТРа, комбат с замполитом спрыгнули с брони. Минут через пять томительных ожиданий БТР ротного подкатил, и резко тормознул между нашей машиной и БТРом командира. Через пару секунд откинулся водительский люк, и оттуда высунулся ротный, вытирая рукавом пот со лба, за ним следом откинулся командирский люк из него показался Хасан.

– Хасан! – выкрикнул я, и бросился к БТРу, за мной подбежал Туркмен, с двух сторон в ту же секунду нарисовались Сапог с Уралом, а за ними все остальные. Все пацаны были рады возвращению Хасана, и не скрывали этого.

Когда Хасан спрыгнул с брони, мы все окружили его, вид у Хасана был мрачный, в глазах не видно было радости от благополучного исхода.

– Хасан с тобой все нормально? – я тряс его за плечи, разглядывая с ног до головы. – Они ни чего с тобой не сделали? С тобою все нормально?

– Они Греку башку отрезали на моих глазах, как барану. И после трясли этой башкой у меня перед мордой, и говорили, что сейчас с тобой будет то же самое. Мне несколько раз запрокидывали голову и приставляли нож к горлу. Как ты думаешь Юра, со мною все нормально? – выговорил хриплым голосом Хасан.

– Пошли в машину, Хасан, – предложил я.

Все пацаны расступились, и мы с Хасаном зашагали к своему БТРу, чтоб там не произошло, но я был безумно рад встречи с другом. За нами следом последовали Туркмен, Урал и Сапог. Я оглянулся, ротный в это время что-то говорил командиру, рядом стояли комбат и замполит. Когда я пригнулся, чтобы залезть в десантный люк, то заметил, как из машины ротного медики вытащили тяжелый мешок и переложили в «таблетку», я приостановился и, развернувшись, посмотрел в сторону отъезжающей «таблетки».

– Прощай, Грек, хороший ты был мужик, – шепотом произнес я, и залез в БТР.

Протиснувшись в отсек, я присел рядом с Хасаном, напротив нас расположились Сапог с Уралом, Туркмен плюхнулся в водительское и повернулся к нам, в отсеке стояла гробовая тишина, все моча смотрели на Хасана. Через минуту послышалась команда комбата:

– По машинам!

В командирском люке появилась голова ротного.

– Ну как мужики, все нормально?

– Да, командир, мы в порядке, – ответил я.

– Ну и прекрасно, рад видеть вас вместе.

– Куда на этот раз покатим? – спросил Туркмен.

– Все кончено, уходим, – отрезал ротный.

– А что, кишлак громить не будем? – поинтересовался я.

– Нет, оставим в покое, духи отдали тело Саши в залог того, что мы не будем громить этот кишлак. Да и смысла нет, кишлак пустой. Хватит уже, и так достаточно здесь погромили.

– Обратно едем так же? – спросил я.

– Нет, сейчас едем в Шиндант, а оттуда по бетонке домой. Давай, Нурлан, готовьтесь, колонна уже выстраивается.

Голова ротного исчезла, Туркмен запустил движки, и мы тронулись с места. Пристроившись за БТРом ротного, Туркмен остановил машину, и мы стали ждать, пока вся техника выстроится в одну колонну. Минут через двадцать тронулись. Мы еще долго молчали, слушая лишь гул моторов.

Сапог сидел напротив меня, – наблюдая за ним, я заметил, как Сапог изменился. Он больше не опустится, и не даст себя в обиду. Он кое что в жизни понял.

– Юра, тебе подсказать, или, может, сам догадаешься? – неожиданно раздался голос Хасана.

– Хасан, какой базар, уже делаю! – с радостью отозвался я, и быстрым движением достал из кармана пачку сигарет и чарс.

Мы все обрадовались и оживились после траурного молчания, которое, если честно признаться, всем изрядно поднадоело.

– Чего зря убиваться, ведь дембель неизбежен, как крах империализма, – произнес Хасан.

Хотя сказал он это без радости и улыбки до ушей, как он обычно делал раньше, но все-таки чувствовалось, что Хасан выходит из стрессового ступора.

– Да, но пока существует империализм, наш дембель в опасности, – дополнил Туркмен излюбленную фразу советского солдата.

Все возвращалось на круги своя – раз Хасан захотел курнуть, значит перед нами все тот же Хасан, а это значит, что мы снова вместе.