Нас окружают привычные истины: Земля вертится, курить — здоровью вредить, От перестановки мест сомножителей произведение не меняется… Привычные истины, в прошлом наши поводыри, Превращаются со временем в наших стражников И берут нас в плен, И ведут под конвоем. Дважды два, с неизменным знаком наперевес, шагает сзади, чеканя свою любимую песенку: Равняется, Равняется, Равняется Четыре! А другие истины, идущие по бокам, чеканят о том, что вода — мокрая, камень — твердый, а туман вообще неизвестно какой, Потому что в тумане ничего не увидишь. Привычные истины окружают нас плотным кольцом, частоколом И зорко следят, чтобы мы не шмыгнули куда-нибудь в сторону. Туда, Где газы при нагревании НЕ расширяются, Где вода при кипении НЕ испаряется, Где выталкивающая сила НЕ равна весу вытесненной телом жидкости, А дерево для электричества — ДА, ДА, ДА — является отличным проводником. Привычные истины нам отводят привычную роль, Играть которую нам не всегда бывает охота: Злодей играет злодея, короля играет король (Хотя ему по вкусу совсем другая работа). Но если бы, если бы, если бы, отбросив привычную роль, Герой сумел одолеть привычку свою и природу… Итак, игра начинается. На сцене известный герой. Хорошо известный герой —

О Дон-Жуане написано много трагедий, поэм и статей, Вокруг него давно накаляются страсти. Его обвиняют: он сделал несчастными столько счастливых семей! Его оправдывают: ведь он и сам не был счастлив! Все победы его — суета и обман. В этом мире страстей сам себя обираешь. И чем больше находишь, тем больше теряешь, Дон-Жуан! Среди легких побед и пустых разговоров, Ради мига о вечности позабыв, Ты услышишь внезапно шаги Командора, Беспощадную, гулкую поступь Судьбы. Будто вдруг окунешься в холодную воду v Или в бездну шмякнешься с высоты, Дон-Жуан, ты увидишь в себе Квазимодо И отвернешься от зеркала, узнавая его черты. Ты выйдешь на улицу, некрасивый, немолодой человек: Сколько женщин вокруг! Но — такая досада: Ни одной улыбки из-под опущенных век, Ни одного перехваченного запретного взгляда! Что-то изменилось. Не только в тебе, но вокруг. Даже серое небо как-то выше и чище стало. Некрасивые женщины превратились в красавиц вдруг, И каждая кажется тебе идеалом. Мир перевернулся. Закат превратился в рассвет. Изменились улицы, деревья и лица… Неужели оттого, что изменился один человек, Целый мир должен вокруг измениться? Привычные истины, служившие нам без помех, Вдруг На глазах у всех Переменяются круто. И вот — незаурядный, можно сказать, выдающийся человек,

Мир лилипутов копошился у его каблука, Суетился и хлопотал, и карабкался на вершины прогресса, Между тем как легко и свободно шевелюрой бороздил облака Он, Лемюэль Гулливер, Человек возвышенных интересов. С интересов-то, собственно, все и началось: Случайный лилипут, заблудившийся в гулливеровом ухе, Оставил там, как собака зарытую кость, Какие-то сплетни. Какие-то пошлые слухи. И Гулливер прислушался. Проявил интерес. Впервые высокое с низменным перепутал. И все опускался и опускался на землю с небес, Пока не опустился до уровня лилипута. И, большой человек, благородная, возвышенная душа, Среди суетных мелочей и житейского сора Слышал он только то, что прилипало к ушам, И не слышал, не слышал шагов Командора. Привычные истины совершают крутой вираж, И вот уже, на глазах деградируя и грубея, Интеллигентный, учтивый, хорошо воспитанный персонаж —

Сослуживцы опечалены: Откуда такие манеры у Алеши Молчалина? Был он ко всем почтителен, а стал откровенно груб, Всем поголовно тыкает, даже старухе Хлестовой. Сергей Сергеич — вы его знаете — полковник Скалозуб Боится при Молчалине вымолвить слово. Князь Тугоуховский, хоть и на ухо туг, Слушая Молчалина, не мог не заметить, Что все матери вздрагивают на километр вокруг, Когда он ведет разговор у себя в кабинете. И откуда напористость эта взялась, Этот характер, перед которым даже сильные души слабеют? Не зря заметил Тугоуховский, уважаемый князь, Что в каждом Молчалине скрывается свой Пришибеев. Привычные истины свой расширяют круг, И мир становится вдруг непривычным и небывалым. И конь Дон-Кихота, заезженный, старый друг, —

Ветряные мельницы остались далеко позади, И теплый сарай, и небо мирное, голубое… Росинант поднял голову и увидел себя посреди Настоящего поля боя. Это поле щетинилось копьями и вздымало к небу мечи, И оно бряцало угрозами и взрывалось хохотом; «Кляча! Старая кляча! Ну-ка давай, скачи! Ну-ка давай, вручи Битве свою удачу!» Росинант загремел доспехами, которые состояли из выпирающих ребер, ключиц и мослов, И хвост его затрепетал от неумения стлаться по ветру… Старая кляча… От этих обидных слов Ноги подкашиваются, как от пройденных километров. Старая кляча… Об этом забываешь, когда вокруг ветряные мельницы с амбразурами дыр и щелей, И тогда хочется вскинуть голову и ударить копытом о камень, И помчаться навстречу опасности — все быстрей и быстрей, Распластавши по ветру хвост, не касаясь земли ногами. Старая кляча… Росинант глубоко вздохнул, Отчего еще явственней проступили его доспехи. И заржал, И ударил копытом, И гривой опавшей тряхнул, И шагнул — прямо в пасть, оскалившуюся в дьявольском смехе. Старая кляча… У каждого свой талант, Свой удел. Но когда прозвучат боевые клики, Буцефалом становится Росинант, Дон-Кихот становится Александром Великим. Все это на сцене мы называем игрой, Рассчитанной на публику — в назидание или в угоду. Но если бы, если бы, если бы, отбросив привычную роль, Человек сумел одолеть привычку свою и природу! И Мальчик-с-Пальчик в кармане бы не зачах, А, выйдя в широкий свет, превратился в такого детину, Что весь этот свет широкий жал бы ему в плечах, А небо мешало бы распрямить спину. Если б всем надоевшая баба Яга Выступала почаще в роли Спящей Красавицы (И чтоб ее не будили!)… Если б умный слуга Не делал глупостей, чтоб своему господину понравиться. Если бы, если бы, если бы… Поскольку жизнь — не игра, В ней не любую роль нужно играть, а с разбором. Есть отличные роли. Для них наступила пора. Слышите? Вслушайтесь: Это шаги Командора.