Тут одни помирают от смеха, А другие родятся — ей-ей! Он, беспутный, себе на потеху Наплодил незаконных детей. И пустил их скитаться по жизни, Будоражить умы и сердца. Дети смеха, серьезные мысли, Не похожи ни в чем на отца. Да и что с него взять, с ветрогона? Ведь по собственной сути своей Он какой-то и сам незаконный Для обычных, законных детей. Где по свету его ни таскало, И кому ни дарил он любовь… У него, у шута, зубоскала, Уж почти не осталось зубов. Пожелай ему в жизни успеха, Безмятежных, безоблачных лет. Чтобы мы помирали от смеха И от смеха рождались на свет.

В одной веселой клетке, Где не житье, а рай, Жил на веселой ветке Веселый попугай. Он был со всеми в дружбе И сам себе не враг. И у себя на службе Твердил, что он дурак. Такое заявление Разит наверняка. Смеялось население: «Видали дурака!» И каждый кто попало Спешил послушать, как Веселый этот малый Твердит, что он дурак. Все посмеяться рады, Такой уж нынче свет. Мы тоже не сократы, Но это наш секрет. Ведь это же нахальство — Невозмутимо так Под носом у начальства Твердить, что ты дурак. Начальство понимало В премудрости своей, Что честный этот малый, Конечно, не Эйнштейн. Но как самокритично, Бескомпромиссно как Он заявляет лично О том, что он дурак! И, как работник лучший, А не шалтай-болтай Продвинут был по службе Веселый попугай. Сидит он веткой выше, И это верный знак, Что вряд ли кто услышит О том, что он дурак. В такой веселой клетке, Где не житье, а рай, Нахохлился на ветке Веселый попугай. И смотрит туча тучей, Такой на сердце мрак… Насколько было лучше, Когда он был дурак!

Всем как будто дурак хорош, Но его держите подальше. Правда в устах дурака — это ложь, Его искренность — хуже фальши. Он тиран, Если даже добряк, Он злодей, Пусть он зла не желает… Если камень на камень кладет дурак, Он не строит, а разрушает.

Мы далеко не так глупы, Как в поговорках говорится, И расшибаем мы не лбы, Когда заставят нас молиться. Вы слышите чугунный стук? О чем он миру возвещает? Все расшибается вокруг, И только наши лбы — крепчают.

Недели по ветру летят, Как мелкий дождик, сеют. От огорчений и утрат Календари лысеют. И, потеряв неделям счет, Январь спешит к июлю. И жизнь течет. И жизнь течет, Как старая кастрюля. И время все бежит, бежит, Как молоко на плитке. Никто его не сторожит. Кругом одни убытки.

Ох и поле! Ах и лес! Охи, ахи… Вызов бросил Ахиллес Черепахе: Кто скорее пробежит Лес и поле? Пусть потомство разрешит В средней школе. Хоть задача тяжела, Но без страха Гордый вызов приняла Черепаха. Этот необычный кросс Не случаен. Нам понятен ваш вопрос. Отвечаем. В трезвом мире без чудес Одним махом Одолеет Ахиллес Черепаху. Побегут они вдвоем Или порознь — Мало шансов у нее Выжать скорость. Дело здесь не в быстроте, А в размахе — Ахиллесовой пяте Черепахи. Там, где травы у небес На ладони, Черепаху Ахиллес Не догонит. Где мечта, а не расчет Мчатся в дали, Черепаха так нажмет На педали, Что забьется от стыда В чашу леса Черепахова пята Ахиллеса.

Мне как-то приснился загадочный сон, Без явной на это причины: Не грудь колесом, а спина колесом В том сне украшала мужчину. И тайного смысла подобной игры Не смог я понять по сю пору: Все груди-колеса катились с горы, А спины-колеса — все в гору.

Ты называешь пиратов пилатами, Я называю пилатов пиратами. Ты — потому, что сказать трудновато, Я — потому, что я знаю пилатов.

Приумолкли в рощах соловьи, Огрубели нежные натуры. Кто сегодня сохнет от любви? Все сегодня сохнут для фигуры. И хотя красавиц в мире тьма, Больше, чем каких-нибудь уродов, Все-таки мужчины без ума Не от них, а чаще от природы. И хотя мужчина может быть Умным, сильным, даже знаменитым, — Как его без памяти любить, Если память прежними забита? Но любовь по-прежнему живит, Услаждает, холит и лелеет. Кто сегодня сохнет от любви? От любви не сохнут, а толстеют.

ЛЮБОВЬ, СЕМЬЯ — что общего у них? Один лишь мягкий знак — во всей разноголосице. Но этот знак так молчалив и тих, Что он ни тут, ни там не произносится. Не будем умалять его заслуг: Ведь главное — не говорится вслух.

От измены ревность не спасает. Ревность — это глупый пес, который Своего хозяина кусает И свободно пропускает вора.

Нет у педагогики конца, У любви родительской — предела. Высидеть цыпленка из яйца — Это только половина дела. Половина первая — не в счет. Сбросит он скорлупки, как пеленки, Но ведь надо высидеть еще Курицу из этого цыпленка. Высидела. Можно отдыхать. Это тоже трудно с непривычки. Но не время крыльями махать: Курочка твоя снесла яичко.

Пожалейте детей, воспитатели! Люди взрослые, как вам не совестно? Вы удары наносите сзади им И к тому же еще — ниже пояса!

Известный миру жук-рогач Был в молодости жук-прыгач И прыгал беззаботно. Хоть утверждают знатоки, Что вряд ли прыгают жуки, Но молодому все с руки — Скачи куда угодно. В семейной жизни жук-рогач Был жук-строгач и жук-ругач, Своих детишек жучил За то, что дети — рогачи, За то, что дети — прыгачи, За то, что эти сморкачи Отца родного учат! Теперь состарился рогач. Теперь он просто жук-брюхач, Уж тут похвастать нечем. Он не ругает прыгачей, Он не ругает сморкачей, Ругает он одних врачей За то, что плохо лечат.

На остановке при посадке Кричит он в гневе благородном: «Эй, не толпитесь на площадке! Там впереди совсем свободно!» Но лишь ему пробиться дайте, Как он начнет ворчать сердито: «Потише вы! Не нажимайте! Здесь и без вас битком набито!»

Пускай ты черен — это не беда, Пусть мелок ты-и это не беда еще. Выше себя не прыгнешь, это да, Но как не прыгнуть выше окружающих?

Я не страус, хоть я не умею летать. Что же делать — такой недостаток. И поэтому мне до крыла не достать, Чтоб под ним свою голову спрятать. A сегодня прозренье ко мне забрело, И суровую правду открыл я: Чтобы спрятать голову под крыло, Нужно тоже иметь крылья!

Куры счастливы тем, что они из семейства Павлинов. Но смущает их то, что павлин — из отряда Куриных. От Куриных ушли и к Куриным приехали — здрасьте! Нам всегда не хватает чего-то для полного счастья…

Ничего нет нового, ничего не слышно, Из беседы дружеской ничего не вышло. Совершенно не о чем говорить с гостями: Обменяться можем мы только новостями. Обменяться сплетнями — не плетутся сплетни, Сплетены-расплетены сплетни до последней, Ими все оплетено — и земля, и воздух, Общие знакомые в них, как птицы в гнездах. Обменяться мыслями о текущей жизни, О высоких истинах — только где же мысли? Сотни раз обменены, в целом и частями. Совершенно не о чем говорить с гостями!

Больной пообещал За то, чтоб стать здоровым, Отдать своим врачам Последнюю корову. И он здоровым стал. Но, в тяжком бескоровье, Он за нее отдал Последнее здоровье. И снова обещал Отдать врачам корову. И снова обнищал, Но стал зато здоровым. Ну прямо колдовство, Коловращенье света: Есть это — нет того, Есть то — исчезло это. Кто этому виной? Вопрос не пустяковый. Здоровье? Врач? Больной? А может быть — корова?

Ходят кошки по лунной дорожке, И кукушка в лесу ворожит. Где-то падают вилки и ложки — Где-то кто-то к кому-то спешит. В жизни многое кажется вздором, Но в одном лишь сомнения нет: Глупо верить всю жизнь в контролера, Лучше верить в счастливый билет.

Змеилась речка в тишине, Плетя витки излучин. А там, на самой глубине, Плотичку сом прищучил. Вдали темнели берега, Ершился лес на склоне. И кот, окрысясь на щенка, Мышонка проворонил. Цыпленка жучил таракан, Сазан с лещом судачил. И, как всегда, ослил баран, Что конь весь день ишачил. И каждый знал чужой шесток И чтил не свой обычай. Там выкомаривал сверчок, Там гусь сычал, набычась, Но всяк старался за двоих, И разбирать не стоит, Кто обезьянничал из них, Кто был самим собою. Их всех укрыла ночи тень — И малых, и великих. И как ни петушился день, Но съежился и сник он. И звезды счастья и любви Зажглись над миром снова. От них совели соловьи И соловели совы.

Воспитанием дорожа, Путь держа на вершины культуры, Я спрошу: вы видали ежа? Вот такую бы мне шевелюру! Жизнь тревог и волнений полна, И страстей, и раздумий, — но все же Я спрошу: вы видали слона? Вот бы мне его толстую кожу! Не хочу я рядиться в слова, Мне бы действовать прямо и грубо. Я спрошу вас: вы видели льва? Вот бы мне его когти и зубы! Нелегко мне, друзья, нелегко На вершине двадцатого века: У меня ни когтей, ни клыков… Остается мне быть человеком.

Плюсы притягивают минусы, И минусы гордятся этим. В такой простой соотносимости Легко и просто жить на свете. Обман блаженно верит в истину, Зло в доброте души не чает, И вероломство просит искренность Зайти к нему на чашку чая. Циничность дружит со стыдливостью, С талантом бездарь славу делит. И все взывают к справедливости. Но всё не так на самом деле. Неправда с правдою не знается, Бесчестье с честностью не дружит. Бездушье вовсе не стесняется Признаться, что оно — бездушье. Нахальство говорит в открытую: «Ты что, не видишь? Я — нахальство!» И скромность может не рассчитывать На снисхождение зазнайства. И ум у глупости в немилости. Добро и худо — не знакомы. Плюсы притягивают минусы Лишь по физическим законам.

Пересадка сердца, Пересадка сердца, Пересадка сердца становится модной. Открывают дверцу, Вынимают сердце, Взамен его, горячего, вставляют холодное. И человек доволен: Он — живой. Не чувствует боли Своей и чужой. Исправно сердце служит, Хоть мир вокруг крушись. Пусть смерть снаружи, В середке — жизнь. Вот это трансплантация! Да, это трансплантация… Было мое сердце пылким и горячим, А теперь — другое, А теперь — в покое, Не горюет сердце, не поет, не плачет. Не поет и не колет, Не рвется в бой. Не чувствует боли Своей и чужой. И ни о чем не тужит — Хоть всё вокруг гори: Ведь всё — снаружи, Оно — внутри. Закон несовместимости, Закон несовместимости, Закон несовместимости преодолен! Закон несовместимости, Лишь надо совесть вымести — И станет совместимостью любой закон. А ты доволен, Что ты живой. Не чувствуешь боли Своей и чужой. А что кому-то хуже, На это не смотри: Они снаружи, А ты — внутри.

Какой там смерч! Какой там ураган! Не им, не им грозить морям и рекам. На что велик Великий океан, А тоже Тихий — рядом с человеком.

Пришла пора задуматься серьезно, Учтя простой, но веский аргумент: Цемент, конечно, нужен нам как воздух, Но воздух нужен больше, чем цемент.

В наше время былая беда — не беда, Одолели мы эту беду: Если некогда нас заедала среда. То теперь мы заели среду.

Нас природа обратно к себе позвала, Чтобы мы ее вновь полюбили, Чтобы мы в ней ходили, В чем мать родила… Но в чем мать родила — Мы забыли.

Трамваи, телеги, кареты, Троллейбусы и такси Гоняют по белу свету, Планету исколесив. А ноги выходят из моды. Никто в них не верит всерьез. Напрасно, напрасно природа Оставила нас без колес. Быть может, она поспешила Тогда по незрелости лет, А может быть, просто решила, Что правды в колесах нет. Мы взяли колеса с бою, Мы дали природе урок. От радости мы под собою Почти что не чувствуем ног. Колес мы не чувствуем тоже В стремительный век ракет. Мы мчимся, мы скорости множим, У времени времени нет. Звенят позади трамваи, Телеги скрипят позади, И мы от себя улетаем… Счастливого нам пути!

День прошел, по примеру многих, И опять на исходе дня Я сижу, подвожу итоги, А итоги подводят меня.

Несовершенство двигает прогресс, Несовершенство камня и металла, А совершенство от всего устало И к жизни потеряло интерес. Несовершенство двигает прогресс, Несовершенство быта и комфорта, А совершенство все послало к черту, Поскольку мягко спит и сладко ест. Несовершенство двигает прогресс, Несовершенство знания и мысли, А совершенству мысли ненавистны, Ведь легче жить не с мыслями, а без. Несовершенство двигает прогресс — Все выше, все быстрее век от века… И лишь несовершенство человека Его на землю шмякает с небес.

Из него вышел Моцарт и ушел в неизвестном направлении. Из него вышел Репин и ушел в неизвестном направлении. Сколько из него вышло великих людей! И все ушли в неизвестном направлении.