Полет Жирафа

Кривин Феликс Давидович

Проблемы в пути

 

 

Однажды

Я начал сказку так: «Однажды Заяц…» Потом чуть-чуть помедлил, сомневаясь. Потом, сомнения преодолев, Я начал сказку так: «Однажды Лев…» Потом сравнил я эти два «однажды», сообразил, что так бывает с каждым, кто, в чём-то струсив, в чём-то осмелев, однажды — заяц, а однажды — лев. Конечно, львом нетрудно стать, когда ты устроился на львиную зарплату и гаркаешь на всех не хуже льва, употребляя львиные слова. Конечно, зайцем можешь стать легко ты, когда тебя грозятся снять с работы, соседи травят, у жены мигрень и в школу вызывают каждый день. Всё это так знакомо… Но однажды… «Однажды» труса делает отважным, из робких зайцев делает мужчин… И это — сказки доблестный зачин. Однажды в сказке может всё случиться. А кто за остальное поручится? Ведь даже сказка — в этом весь секрет — однажды — сказка, а однажды — нет.

 

Герой нашего времени

Любит заяц детектив, чтоб кидало в дрожь, чтобы страх в него входил, как под сердце нож Любит он читать о том, распаляя страх, как под каждым под кустом притаился враг. И в такой-то час невзгод видит он себя, как по лесу он идёт, кобурой скрипя. Волк петляет впереди, путая следы. Ну, бандюга, погоди, мать твою туды! И ныряет волк во мглу, в лоно тишины, прижимается к стволу вековой сосны, а другие два ствола на него в упор. Волк басит: «Твоя взяла, гражданин майор!» Пасть приходится закрыть и потупить взор. — «Разрешите погодить, гражданин майор?» А майор ему: «Шалишь, ну тебя совсем! Погодишь, как загудишь этак лет на семь!» Любит заяц детектив, чтоб под сердце нож Там он смел и справедлив, там он всем хорош. Ну, а в жизни он другой, сам себе не люб. Выбивает дробь ногой, зубом бьёт о зуб. Не вписать ему в актив выправку и стать… Дайте зайцу детектив, чтоб героем стать.

 

Глупая сказка

Без завязки нельзя нам никак, а завязка приводит к развязке. Два барана и третий — дурак — забрели в эту глупую сказку. На широком речном берегу среди знойного душного лета два барана паслись на лугу, а дурак находился при этом. Что тут может случиться? И как? Не сгущайте, пожалуйста, краски! Но решил искупаться дурак, и тогда появилась завязка. Он верёвкой баранов связал, чтоб они сторожили друг друга. «Попаситесь покуда», — сказал, прыгнув в речку с зелёного луга. А баранам хватало травы, но, почуяв на шее завязку… В этом месте опасном, увы, не кончается глупая сказка. Соблазнившись таким пустяком — и верёвкой, и властию данной, — каждый мыслит себя пастухом, а другого считает бараном и заботится только о том, чтобы сделать товарищу хуже… А веревка-то с каждым рывком и на собственной шее всё туже. Каждый шепчет себе: не робей! Ну-ка дёрни ещё — для острастки! А рывки всё слабей и слабей… И тогда наступает развязка. Эта глупая сказка, увы, началась и кончается глупо… Среди сочной, высокой травы: дурака ожидали два трупа.

 

Похороны

Приходят к муравью друзья, печально хмурят брови: «Хотим тебя похоронить, прости на этом слове». «Да что вы, братцы, я живой, зачем вы сняли шапки?» Качают братцы головой, заламывают лапки. «Наш милый брат! Наш добрый друг! Нам бесконечно жалко!» И муравья они берут, влекут его на свалку. Но он не мёртвый, он живой, во здравии и силе, а потому идёт домой, а не лежит в могиле. Приходят к муравью друзья: «Старик, ты нас не понял. Мы выплакали все глаза, а ты не похоронен». И, высказав такой упрёк, берут его под ручки: «Да, кстати, мы тебе венок купили в счёт получки». И вслед за этим без труда, без лишней проволочки они ведут его туда, где можно ставить точку. Но он не мёртвый, он живой и жить ещё способен, а потому идёт домой, а не лежит во гробе. Приходят к муравью друзья: «Да что ж это такое? Уже протоптана стезя к молчанью и покою. Будь другом! Не сочти за труд!..» И, к уговорам глухи, Они опять его берут… Ну, словом, в том же духе. Из всех гробниц, из всех могил сбегал домой покойник, покуда не сообразил, что там лежать спокойней. Никто тебя не теребит, никто не докучает, и все живые муравьи в тебе души не чают. С тех пор упрямый муравей лежит вдали от дома. И кто-то из его друзей, смеясь, сказал другому: «Как будто парень не дурак, а главного не понял. Других хоронят разве так?! А он — взаправду помер!»

 

Сказка о вилке по имени Ложка

Жила-была вилка по имени Ложка. Быть может, судьба засмотрелась в окошко, а может, она заглянула в бутылку, когда вместо ложки состряпала вилку. И так это вышло нелепо и глупо, что бедная вилка не может без супа, на щи и борщи проглядела гляделки, ночуя и днюя в глубокой тарелке. И всё ж постепенно, от супа к окрошке, освоила вилка профессию ложки. Трудилась на совесть. Одно неприятно, что всё из неё выливалось обратно. И тут разыгрались вокруг аппетиты: да что ж это, братцы? Едим, а не сыты! И даже, стремясь накалить обстановку, один аппетит объявил голодовку. Такая вот вилка по имени ложка. Из ложки такой не накормишь и кошку. На эту бы ложку накалывать мясо, она была б вилкой высокого класса. Она даже внешне похожа на вилку. Но просто судьба заглянула в бутылку, а может, она замечталась немножко, когда создавала несчастную ложку. Но — ложка не ложка, — а всё же при деле. Она от работы уже на пределе. И, если покуда не все ещё сыты, то, братцы, умерьте свои аппетиты. А время беспечно бежит по дорожке и черпает годы не вилкой, а ложкой, и черпает счастье не ложкой, а вилкой… Ну просто не может судьба без бутылки!

 

Песни без музыки

ОБ ИСПОЛНЕНИИ ЖЕЛАНИЙ

Жила-была температура, незаурядная натура. Мечтая жизнь прожить недаром, она росла и стала жаром. А жар, высокой цели предан, таил мечту, что станет бредом… Но тут, могильщик всех удач, явился участковый врач.

КЕНГУРИНАЯ ПЕСЕНКА

В эвкалиптовом бору, экзотической сторонке так и тянет кенгуру прикарманить кенгурёнка. Прогуляться тет-а-тет, повести игриво бровью… Этот криминалитет называется любовью.

ВЕЧЕРНИЙ ПЕЙЗАЖ С СОБАКОЙ

Нет ни дуба, ни осины, ни сухого стебля нет, и собака по пустыне ходит, ищет туалет. Вот и вечер на исходе, зажигают звёзды свет… Так устроено в природе: что-то есть, чего-то нет.

БАТАЛЬНЫЙ ПЕЙЗАЖ БЕЗ СОБАКИ

Вылетал собачий лай, как с цепи сорвался, но в полёте присмирел, даже растерялся. Где его бойцовский пыл, чтоб рвануться в драку? Что-то дома он забыл… Он забыл собаку.

ПЕСЕНКА СТАРОЙ ТЕЛЕГИ ПОД ЦОКОТ КОПЫТ

Те, что сами любили, поймут, вы послушайте, как это было: подцепила оглобля хомут, а хомут приголубил кобылу. А в кобылу влюблён тарантас, разбитной, непоседливый малый. Если б ими не двигала страсть, всё бы это на месте стояло.

МОЛЕНИЕ ИРОДУ

Любят слабых гордые сердца, оттого любовь и правит миром. Пуще сына, брата и отца возлюбил младенцев грозный Ирод. Он над ними и вздыхал, и млел, государством правил — им в угоду, Взрослым людям на его земле от младенцев не было проходу. Но однажды почта принесла всю в слезах и подписях бумагу: «Ирод, Ирод, отойди от зла, сотвори какое-нибудь благо!» Грозный Ирод на расправу лих, и, не видя в мягкости резона, он для блага подданных своих объявил младенцев вне закона. Побрели младенцы по земле, сирые, без крова и призора. За последних десять тысяч лет не было подобного позора. И опять моленьям нет числа, за бумагой следует бумага: «Ирод, Ирод, отойди от зла, сотвори какое-нибудь благо!» Ирод всё же царь, а не злодей, хоть и срывы у него не редки. Перестал преследовать детей, приказал им выдать по конфетке. И — дабы в дальнейшем избежать толков и досужих разговоров, он младенцев приказал держать в специальном доме — под запором. Но опять моленьям нет числа, от просящих не ступить и шага: «Ирод, Ирод, отойди от зла, сотвори какое-нибудь благо!» Никуда не спрятаться от просьб, от петиций никуда не деться… Вот тогда оно и началось, это избиение младенцев. Тяжела ты, шапка, тяжела! Снова все клянут и укоряют: «Ирод, Ирод, отойди от зла, ничего взамен не сотворяя!»

#i_005.png Театр

Правда и Неправда пишут историю одним пером.

НЕПРАВДА (тянет перо к себе, пишет долго, обстоятельно, все больше увлекаясь).

ПРАВДА (тянет перо к себе, пишет торопливо, нервно, поминутно оглядываясь).

НЕПРАВДА (тянет перо к себе).

ПРАВДА (тянет перо к себе).

ИСТОРИЯ: О Господи!

 

Демосфен

На греческой площади людно. Усталый и спавший с лица, какой-то оратор приблудный тревожит умы и сердца. Афинское жаркое лето, его не отыщешь, оно давно уже кануло в Лету, куда-то на самое дно. Кольцом окружая столицу, столетья над нею встают. А там, у подножья, толпится афинский рассеянный люд. А в центре, как огненный кратер, как пламя, что рвётся из тьмы, грохочет, клокочет оратор, тревожа сердца и умы. Но что-то не видно тревоги, скучает афинский народ и прямо оратору в ноги оливки лениво плюёт. И зря вдохновения реки струит исступлённый пророк… Эх, греки, эх, древние греки, вам даже и древность не впрок

 

Революционный сдержите шаг!

[11]

* * *

Вот и рухнули преграды, воссиял свободы дух. Разбрелось по полю стадо, Каждый сам себе пастух. Но не одолел природы возвышающий обман. Так устроена свобода: каждый сам себе баран.

* * *

Государство никак не уляжется так, чтоб было удобно народу. А народ всё никак не отважится свой характер явить и природу. Так всегда и водилось и водится: правит бал то тиран, то урод. А народ все никак не народится, только делает вид, что живёт.

* * *

Насилие, насилие, смешны твои усилия скрывать своё бессилие, пуская силу в ход. Построивший Бастилию окончил жизнь в Бастилии, разрушивший Бастилию взошёл на эшафот.

 

Мечта верховного главнокомандующего

Ходят люди по планете — Ать-два! Ать-два! Ходят взрослые и дети — Ать-два! Ать-два! Это главные слова. Слушай общую команду! Твёрже шаг! В затылок глянь! Вдарь по нотам, музыканты! Запевалы — песню грянь! А иначе дело — дрянь. Чижик-пыжик-забияка на Фонтанке водку пил. У попа была собака, знаем, кто её убил. Шире грудь! Металл во взоре! Подтяни живот и зад! Как там десять негритят? Утонули на просторе? Ать-два! Ать-два! Остальное трын-трава. Убирайся, лень, с дороги! Прочь, тоска! Сомненье, брысь! У кого устали ноги, тот на руки становись! Громче маршевые звуки! Зорче глаз! Чётче шаг! У кого устали руки, следуй дальше на ушах! Патриоты, диссиденты, Все на марше — и вперед! Есть мечта у президента так построить весь народ.

 

Совет да любовь

Жил на свете султан по прозванью Карем. У султана Карема имелся гарем: шестьдесят четыре персоны, все крикливы, блудливы и сонны. Настоятель гарема красавец Селим, называвший гарем не гарем, а «горим!», умолял султана Карема отпустить его из гарема. Он учиться хотел. Но султан отвечал: «Что такое, Селим? Почему заскучал? Ты, что предан работе всецело, оставляешь любимое дело? Каждый хочет учиться, — промолвил Карем, но не это от нас ожидает гарем. Об учении думать не время: посмотри, что творится в гареме». А в гареме такое, что бедный Селим наводил бы порядок до самых седин. Но собрал он сознательных женщин и нарёк их советом старейшин. Эти мудрые женщины, знавшие толк в чувстве долга и в том, чего требует долг, неусыпно и неустанно направляли желанья султана. Только тех отбирал для султана совет, кто имел и заслуги, и выслугу лет, кто был сдержан, уравновешен, в мыслях скромен и в страсти безгрешен. И султан загрустил от порядков таких: «Что-то стал ты, Селим, затирать молодых. Правда, старость почтенна, но все же ты дорогу давай молодёжи». А Селим бы и рад продвигать молодёжь, только где молодую такую возьмешь, чтоб она подошла по заслугам и годами была, как старуха? И всё чаще султан уходил в кабинет, говоря, что для радостей времени нет, что в его, государевой, власти не своё, а народное счастье. Но заметил, заметил учёный совет: он впускал посторонних к себе в кабинет Стоит только окну раствориться, как в окошко сигает девица. Что тут можно добавить? Гарем под рукой, а супруг изменяет гарему с другой. Тут — открыто сказать не пора ли? — возникает вопрос о морали. Был с султаном серьёзный, большой разговор, пригласили его на персидский ковёр, попросив напрямик объясниться: что он делает с этой девицей? От такого вопроса увяла трава, что-то мямлил султан, подбирая слова, и о чём-то смущенно просил он… Но любовь придала ему силы. «Я люблю эту женщину! — крикнул Карем, — и любить её буду до гроба!» И султан распустил нелюбимый гарем, а Селима послал на учёбу.

 

Стансы

Нужны жилетке рукава, чтоб быть счастливой вместе с ними. А то случится одева-, а — ться якшается с другими. Нужны галошам сапоги, они в сомненье и тревоге: не знаешь, встать с какой ноги, чтоб лихо шлёпать по дороге. Закату хочется в рассвет, рассвету — в сумрак и ненастье, и да упрямо рвется в нет, предполагая в этом счастье. Но счастьем нам не угодить, одно мы в жизни знаем твёрдо: едва научишься ходить, как говорят: иди ты к чёрту!

 

Элегия

 А морда просит кирпича отнюдь не для беседы о Тициановых холстах, о ритмах Дебюсси. Нас окружает странный мир, который нам неведом, его услышать и понять едва ли хватит сил. Но морда просит кирпича. Не для высоких истин, не для задумчивых страниц, что выстрадал Монтень, Уходит солнце в облака, и опадают листья, и стынут жаркие слова, и мысль уходит в тень. А морда просит кирпича. Безмолвно, безнадёжно. Откуда в мир она пришла? Куда она уйдёт? Но просит морда кирпича… Когда-нибудь… возможно. Жизнь продолжается. Всему настанет свой черёд.

 

Обед для майора

Майор Иванов, хорошо пообедав, случайно попал на обед к людоедам. Смутился, конечно. И даже хотел признаться, что он уже плотно поел. Но было бы это едва ли уместно, поскольку ему приготовили место не за столом — в самом центре стола. Гордыня майора была польщена: ведь был он пока ещё только майором и даже полковником станет не скоро, майорство его остаётся при нём, а тут — почитай генеральский приём. Майору в майорах уже не сидится, но что за причуда — на стол громоздиться? Кому это нужно? Хорош этикет! Ведь так из майоров дойдёшь до котлет. И вдруг — словно что-то раздвинуло шторы в смятенном и тёмном сознанье майора: внезапно он понял, что это лишь сон. Придётся, ребята, сменить рацион! И надо же было вам так промахнуться! Учтите: лишь стоит майору проснуться, и ваш, мироеды, исчезнет и след. Накроется ваш генеральский обед. Так думал майор, беспощадно и едко. И вдруг он осёкся, узрев людоедку. Ах, как на майора смотрела она! Ещё голодна, но уже влюблена. У женщины связано то и другое, и это в ней самое дорогое, — так мнилось майору. Наверное, он был тоже и голоден, и влюблен, хотя перед сном хорошо пообедал. И он бы проснулся назло людоедам, за их людоедство воздал им сполна… Но мысль промелькнула: а как же она? Она же исчезнет, развеется, сгинет, её не останется и в помине, нигде для неё не отыщется мест… Пускай перед этим хотя бы поест. Как стало застолье за вилки хвататься, он было подумал: пора просыпаться. Но как тут проснёшься? Он просто без чувств от этих бездонно разинутых уст. Пусть ест дорогая. Куда торопиться? В другой раз ведь может она не присниться. Его уже режут, шматуют, едят, а он всё храбрится; ни шагу назад! и так хорошо на душе у майора! Теперь он, конечно, проснётся не скоро, и, может случиться, вообще никогда… А что если это не сон, господа?

#i_005.png Театр

На скамейке в парке Лысый и Курносый.

ЛЫСЫЙ: Моя жена ужас как не любит, чтоб ею командовали. А я так люблю командовать.

КУРНОСЫЙ: Командуй так, чтоб она не слышала. Я в войну так командовал Вторым Украинским фронтом.

ЛЫСЫЙ: Ну и как?

КУРНОСЫЙ: А то ты не знаешь! Победа была за нами.

* * *

Выхожу из раздумья глубокого, шевелю неживые слова. Столько мыслей вокруг да около, посредине — моя голова. Возвращаюсь в раздумье снова я, а в раздумье — темно и серо. Подставляю под мысли голову, как под кран пустое ведро. Нет, не капает. Что-то испорчено. Надо срочно что-то чинить. Надо вызвать водопроводчика, но не знаю, куда звонить.

 

Проблемы в пути

ПРОБЛЕМА НАЧАЛА

Отошло начало от причала, потихоньку движется к концу. Но конец началу не к лицу. Разве нет у нас других маршрутов?

ПРОБЛЕМА ВЫХОДА В ШИРОКИЙ СВЕТ ИЗ ЗАКРЫТОГО ОБЩЕСТВА

Шёл по улице кирпич, кланялся знакомым и всё дальше уходил от родного дома, от родных кирпичных стен, отчего порога… До чего ж ты хороша, дальняя дорога!

ПРОБЛЕМА ШАТАНИЯ ПО ГОСТЯМ В УСЛОВИЯХ КРИМИНАЛЬНОЙ ОБСТАНОВКИ

Крыша поехала в гости к забору, в дом её лазили все без разбору. Крыша вернулась и горько рыдает: «Господи, клёпок опять не хватает!»

СЛУЧАЙНЫЕ СВЯЗИ — БЕЗ ПРОБЛЕМ

То ли в шутку, то ль всерьёз, в щёчку или в ручку целовал утес взасос голубую тучку. И теперь она о нём слезы проливает, а утесу хоть бы что, говорит: «Бывает!»

ПРОБЛЕМА ДЛИННОГО И ГОРБАТОГО НОСА

Тычешься, тычешься вечно куда-то, не утихает тыканья зуд, — но если длинный ты и горбатый, как доказать, что ты не верблюд?

ПРОБЛЕМА УСИЛЕННОГО ПИТАНИЯ НА ФОНЕ ОСЛАБЛЕННОГО СОЗНАНИЯ

Даётся немало полезных советов, как сбрасывать вес и годами поститься. Задача нехитрая — сесть на диету, но как похудеть, чтоб на ней поместиться?

ПРОБЛЕМА КАТАСТРОФИЧЕСКОГО БЛАГОПОЛУЧИЯ

Ремень не в силах разгадать: ну почему так в жизни водится? В семье достаток, благодать, а у него концы не сходятся.

ПРИВИЛЕГИИ — БЕЗ ПРОБЛЕМ

Хотя у зайца мал авторитет, но у него свои приоритеты: медведем едешь — покупай билет, коровой едешь — покупай билет, лягушкой едешь — покупай билет… И только зайцем едешь без билета.

ПРОБЛЕМА В ЧУЖОМ ПИРУ ПОХМЕЛЬЯ

Встретились селёдочка с огурцом солёным, поклялись они в любви, преданной и вечной, но на свадебном столе не везло влюбленным… Ненадёжное оно — счастье с первым встречным.

ПРОБЛЕМА САМОПОЗНАНИЯ НА ОБЕДЕННОМ СТОЛЕ

Всем хорош вареничек, но ему не видно, что там у него внутри: фарш или повидло? Чтоб узнать наверняка, каков он на деле, надо, чтоб вареничек непременно съели.

ПРОБЛЕМА САМОПОЗНАНИЯ ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ

У зеркала нет своего отражения, с ним было бы в жизни намного труднее: оно б не имело того уважения, какое имеет, его не имея.

ПРИСПОСОБЛЕНИЕ — БЕЗ ПРОБЛЕМ

Он был не гений, не герой — и это жаль, — поскольку был он при дворе — и в этом соль, — не только больше роялист, чем сам король, но даже больше роялист, чем сам рояль.

ПРОБЛЕМА ВЫДАВЛИВАНИЯ ИЗ СЕБЯ РАБА ПО РЕЦЕПТУ ДОКТОРА ЧЕХОВА

Мораль голуба, а реальность груба, не всякий рецепт для неё пригодится. Ну, выдавишь ты из себя раба, а как потом без него обходиться?

ПРОБЛЕМА ДЕТСКОЙ СКАЗКИ В УСЛОВИЯХ ВЗРОСЛОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Дела шьются быстро, надежды малы, уже вспоминаются грозные были, — и храбрый портной бежит впереди иглы, опасаясь, как бы его не пришили.

ПРОБЛЕМА ПЕРЕХОДА КОЛИЧЕСТВА В КАЧЕСТВО

И смелые порой живут с оглядкой, трусливым уступая торжество: они хотя и робкого десятка, но всем десятком прут на одного.

ПРОБЛЕМА КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА XVI НА ФОНЕ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Французский король объявил голодовку, народ известив, как король и мужчина, что в рот не возьмёт ни салат, ни перловку, пока не прикажут убрать гильотину.

ПРОБЛЕМА РОДА ГРАММАТИЧЕСКОГО И ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО

Жизнь — женщина, смерть — женщина и женщина — судьба, бесполое их опекает время. Как человеку жить в таком гареме? О чём тут говорить! Ему труба.

ПРОБЛЕМА ТАЛАНТОВ НА ФОНЕ ПОКЛОННИКОВ

Дождались счастливого момента, распахнули щедрые сердца. Слушают себя аплодисменты, позабыв и песню, и певца.

ПРОБЛЕМА КОНЦА

Кончен путь от причала к причалу, но звенит и звенит бубенец. Полюбило серёдку начало, а конец уволок под венец.