Дети ринодермы

В семье лягушки Ринодермы отец проглатывает своих детей еще в младенческом возрасте. И это не за какие-то проступки, не в качестве меры наказания, как это делает иногда рыба Щука, не умеющая иначе воспитывать своих детей. Отец Ринодерма глотает детей из соображений профилактических, чтобы оградить их от пагубного влияния внешней среды. Ведь ни для кого не секрет, что влияние среды сплошь и рядом противоположно влиянию родителей, вот Ринодерма и глотает свое потомство, чтобы в одном лице совместить и родителя и среду. Ну, конечно, держит он их в специальном помещении, в так называемом голосовом мешке (чтобы детям был слышен голос родителя).

— И чего вы их там держите? — удивляются соседи лягушки. — Вы посмотрите на наших детей: только вылупились, мы их сразу же в воду. Пускай плавают, привыкают к самостоятельности, набираются сил…

— Знаем мы эту воду, — отвечает отец Ринодерма. — Ничего в ней не наберешься, кроме простуды.

— Но ведь нужна же детям какая-то среда…

— Среда?! — повышает голос отец Ринодерма, чтобы дети там, в голосовом мешке, хорошо его слышали. — Среда — чтобы в ней утонуть? Чтобы она подхватила, закрутила и понесла по течению?.. Родители — вот среда! И никакой другой среды детям не требуется!

Отец Ринодерма очень любит своих детей, и он выпускает их из мешка лишь тогда, когда они совершенно вырастут. И тогда они, взрослые лягушки, впервые видят окружающий мир, видят, как светит солнце, как плещет о берег вода и как плывут по воде…

— Папа, кто это там плывет?

— Это? Разная шантрапа… головастики…

Головастики… Как они плещутся там, в воде… Такие маленькие и такие веселые…

— Посмотрим, что из них вырастет, — говорит отец Ринодерма.

Головастики… Счастливая пора, не похожая на жизнь взрослых лягушек… Дети Ринодермы, уже взрослые дети, смотрят на эту счастливую пору, на чужую счастливую пору, и вздыхают:

— Мы никогда не были головастиками…

Это грустно — вот так смотреть и вздыхать о том, чего не было и уже никогда не будет… Быть головастиком — о, это сможет понять лишь тот, кто никогда, никогда не был головастиком…

 

Инстинкт сопровождения

Стоит Лосенку отбиться от матери, и он не знает, куда идти. Ведь сам он не выбирает дорог, он лишь сопровождает тех, кто выбирает дороги.

Пройдет мимо Корова — Лосенок за Коровой пойдет. Пройдет мимо Лошадь — пойдет за Лошадью. А Медведь пройдет — Лосенок увяжется за Медведем. Можно себе представить, куда его заведет Медведь!

Но что делать, такой уж у Лосенка инстинкт — инстинкт сопровождения большого животного. Кто побольше, за тем и иди. Неважно куда, но иди. Потому что сам ты не выбираешь дорог, ты лишь сопровождаешь тех, кто выбирает дороги.

 

Самая начальная школа

Птицы еще в яйце изучают географию. Как пролететь из Европы в Африку, как из Америки вернуться в Европу — все это им становится известно еще в яйце. А как же иначе?

Ведь прежде чем отращивать крылья, нужно знать, куда полетишь.

А если не знаешь, куда полетишь, — незачем отращивать крылья.

 

Гетеронетта

Об утке Гетеронетте ходит дурная слава, которая отразилась даже в ее названии. Как известно, порядочную утку гетерой не назовут, а порядочную мать — и подавно. Дело в том, что по сложившимся утиным понятиям порядочная мать сама высиживает птенцов, а утка Гетеронетта перепоручает это другим, кладя яйца в чужие гнезда.

— Прямо кукушка! Разве это настоящая мать?

А Гетеронетта — мать, и притом самая настоящая. Вот она подложила яйцо в гнездо сокола, а почему? Потому что ей хочется, чтобы вырос у нее сокол. Это был бы первый в ее роду сокол… Наши дети должны быть лучше нас.

Наши дети… Ничего для них не жалеешь, делаешь все, чтобы они вырастали соколами, а кем они вырастают? Посмотрите, кем вырастают дети утки Гетеронетты. И это в таких условиях, о которых другие утки могут только мечтать…

 

Опыт Савки

Яйцо утки Савки само себя высиживает. Не то чтобы у Савки не хватало для него тепла — у матери всегда хватает тепла, да и у отца при желании. Но ведь никакой родитель не высидит яйцо так, как оно само себя высидит.

— Я, брат, в твоем возрасте ни на кого не рассчитывал, сам себя согревал. А как же иначе? Если сам тепла не имеешь, на чужое рассчитывать не приходится.

Яйцу утки Савки не приходится рассчитывать на чужое тепло: родители скрылись, оставив ему лишь свой педагогический метод. И по этому методу каждый высиживает себя сам. Не можешь высидеть себя сам, не надейся, что тебя кто-то высидит!

 

Аксолотль

У саламандры Амблистомы сынок Аксолотль еще совсем дитя, а уже размножается.

— Перестань размножаться! — делает ему замечание Амблистома. — Разве ты не понимаешь, что хорошие дети так себя не ведут?

Аксолотль ничего не понимает, но думает, что он все понимает. Он думает, что он уже взрослый. А какой он взрослый? Он еще ни на шаг от воды, даже по земле не научился ходить. А ведь для того, чтобы стать взрослым, нужно сначала стать на ноги.

— Может, вырастет — поумнеет, — утешает себя его бедная мать.

Но Аксолотль не растет и не становится на ноги. Чтобы ему стать на ноги, нужно чтобы в пруду высохла вся вода или произошло еще какое-то бедствие…

Неблагоприятные условия действуют на Аксолотля благоприятно, и он перестает быть легкомысленным Аксолотлем — теперь он саламандра Амблистома, этому научила его нелегкая жизнь. И он говорит своему сынку Аксолотлю, для которого, кажется, созданы все условия:

— Аксолотль, перестань размножаться! — и утешает себя: — Может, вырастет поумнеет.

И создает ему все условия, в которых никогда не поумнеет и не вырастет Аксолотль. Потому что такой уж он, Аксолотль: только неблагоприятное для него благоприятно.

 

Путь Зайца

Зайчонок-Беляк не знает ни крова, ни родительской ласки. Едва он откроет глаза, родители врассыпную. Бывают дети, от которых родителям хочется врассыпную, но здесь дело не в детях. Конечно, можно друг друга держаться, когда имеешь крепкие копыта или рога, но когда нет ничего, кроме длинных ушей, за что ж тут держаться? И родители, наскоро покормив малыша, припускают в разные стороны, предоставляя Зайчонку самому подниматься на ноги и выбирать жизненный путь.

Пройдет Зайчонок немного, а там, глядишь, какая-нибудь Зайчиха, сбежавшая от собственных детей: «Ой ты мой бедненький, иди, я тебя покормлю! Где-то и мой вот так же бродит…» И вторая Зайчиха покормит, и пятая, и десятая, так что пока Зайчонок в возраст войдет, порядочно родителей переменит. Все чужие — и все свои.

У тех, понятно, у кого зубы да когти, — все чужие. У тех, у кого рога и копыта, — все свои. Ну, а у тех, у кого нет ни того ни другого, — все чужие и все свои. И потому у них главный закон — врассыпную.

 

Золотополосый Афиосемион

(Семейство Карпозубых)

Золотоволосый Афиосемион, которого для краткости можно называть Семеном, живет в болоте, в котором грязи хоть отбавляй, а сырости, надо прямо сказать, не хватает. Жил бы Семен в Европе или, допустим, в Америке, ему бы вода, как говорится, падала с неба. А в Африке жди, когда она тебе упадет. Пока с неба упадет, в своем болоте вся пересохнет.

Те рыбы, которые имеют для своих детей океан, редко думают о том, что из их детей вырастет. У Семена нет океана. И никогда не будет у него океана. И у его детей не будет никогда океана. И к этому он готовит своих детей.

Он высушивает свою икру, хорошенько высушивает, чтобы эта икра, когда она станет взрослой, не боялась самой суровой засухи. Он закаляет свою икру на жаре, потому что он понимает: его детям мало что упадет с неба.

Очень важно приучить детей, что им не упадет с неба, что нужно пройти через трудности, если хочешь вырасти не каким-нибудь Лиогнатом (которого для краткости можно назвать Игнатом), не каким-нибудь Барбоурисом (которого для краткости можно назвать Борисом), а настоящим, сильным, закаленным в сухих песках Золотополосым Афиосемионом. Которого для краткости можно назвать Семеном.