-

 

ЛЮБОВЬ К ПИТЕКАНТРОПУ

Когда все питекантропы поднялись в своем развитии на более высокую ступень, главный питекантроп остался на прежней ступени. Никто ему не сказал, что нужно подняться выше, а сам он об этом не догадался, поскольку был уверен, что и без того занимает высокое положение. Когда все твердят, что ты самый мудрый, самый эрудированный, поневоле привыкаешь, что с этой стороны у тебя все в порядке: со стороны умственной можно себя не развивать.

И женщины подбавляют восторга:

— Ах, питекантроп! Какой ты! Какой! — И добавляют что-то свое, сугубо женское.

Но все чаще женщины поглядывали на других и видели их преимущество по сравнению с предметом их верноподданной страсти. А мужчины все чаще задумывались: а с какой стати? Они отдают ему лучших женщин, лучшие плоды своего труда, а результата никакого. По-человечески еще никто не живет, да и черт с ней, с человеческой жизнью, если при ней придется вот так вкалывать на дядю, пусть даже на дядю питекантропа. Так мужчины подумали и отправили питекантропа на заслуженный отдых. Хотели отправить на вечный, но не те уже были времена. Выделили ему отдельную пещеру, у входа поставили троглодитов — охранников — то ли его охранять от общества, то ли общество от него охранять. А вместо него избрали коллективное руководство.

Сидят, соображают, куда дальше двигаться. Один говорит: «Надо строить первобытный коммунизм». Другой говорит: «Надо строить первобытный социализм». Третий говорит: «Надо строить первобытный капитализм». Стали пробовать и то, и другое, но выходит что-то не то.

Первобытный получается — коммунизм не получается. Первобытный получается — социализм не получается. А уж капитализм получается такой первобытный, что его еще питекантропы считали пройденным этапом.

Женщины говорят:

— Лучше было при питекантропе. При нашем любимом питекантропе. Тогда мы хоть одного кормили, а теперь вон какую ораву надо кормить!

Где-то раздобыли портрет питекантропа. Ходят, размахивают портретом, требуют возвращения к единоличной власти.

Коллективные руководители объясняют: обратной дороги нет. Но куда вперед идти — тоже не знают…

 

САМЫЙ ДЛИННЫЙ АФРИКАНСКИЙ АНЕКДОТ

Австралопитек жил в Африке. Место хорошее, никто не говорит, но австралопитек как-то не чувствовал себя дома. То и дело кто-нибудь да спросит:

— А почему, собственно, вы живете в Африке?

И нечего ответить. Действительно — почему?

Как-то так сложилось, что он родился в Африке. Хотя и австралопитек. Африка его родина, понимаете?

Нет, никто этого не понимает.

И стал австралопитек замечать: не любят в Африке австралопитеков. Почему не любят? А просто так. Просто потому, что они австралопитеки. Дети домой приходят в слезах: с ними не хотят играть, обзывают австралопитеками. Жена пойдет за продуктами и вернется ни с чем: ее опять не пустили без очереди, они пускают только своих, и у нее во всей очереди нет ни одного своего человека.

И все чаще австралопитек стал подумывать: а не уехать ли отсюда куда подальше, на историческую родину? С женой посоветовался, с детьми. И стали они все вместе готовиться к переезду.

Но с переездами в то время было трудно. Из Африки в Австралию по морю не переплывешь, а по суше пешком не дотопаешь.

Собирались, собирались… И так в сборах прошла вся их жизнь. И кончилось тем, чем обычно кончается жизнь: они умерли.

Вот и весь анекдот. Нет, не весь, это очень длинный анекдот. Потому что прошло три миллиона лет — и вдруг австралопитека находят в раскопках.

Тут, конечно, сразу возникает старый вопрос: а почему в Африке? Австралопитек — и в Африке.

Один случайный прохожий говорит:

— Вы же знаете этих австралопитеков. Они всюду пролезут.

Сказал — и прошел. А разговор остался. Несправедливый, обидный разговор.

Потому что австралопитеки никуда не пролезли. Они жили в Африке и умерли в Африке. Здесь прошла вся их жизнь. Прошла, как этот случайный прохожий: пришла и ушла. И что от нее осталось? Ничего не осталось. Только этот длинный африканский анекдот.

 

ИЗОБРЕТЕНИЕ ЛЮБВИ

Как возникла любовь? Неужели она досталась нам от обезьяны?

Но у обезьян любви нет, у них секс. Или похоть: похотел, похотел и перехотел. А любовь не может целиком зависеть от похоти.

Возможно, из всего человеческого первой появилась любовь, а потом уже стала нас вытягивать из животного состояния.

Условия жизни у первых людей были трудные, примерно такие, как при развитом социализме. И даже при развитом коммунизме, потому что у них ведь был первобытный коммунизм. Семья большая, поскольку с первобытной домашней работой ни одна женщина в одиночку не справится. А если наберется много женщин, тут уже мужчина перестает справляться и приходится добавлять мужчин. Иногда набиралось до двадцати, до тридцати человек, и все это в тесной пещере, без всяких удобств. Если ночью случится выйти по нужде, то уходишь, как на войну: не знаешь, удастся ли вернуться, В темноте можешь вернуться к другой жене, а то и вовсе в другую пещеру.

Поэтому, возвращаясь среди ночи в пещеру, первобытный человек первым делом принимался ощупывать жену, чтоб убедиться, туда ли он вернулся. Ощупывать жену можно по-разному. Можно делать это грубо, врываясь бесцеремонно в ее сон, словно и здесь справляя нужду, но это было бы не по-человечески. А первобытный человек был уже человек и, чтоб не разбудить жену, ощупывал ее осторожно, легким касанием. Жена сначала только улыбалась во сне, прислушиваясь к нежности, а потом принималась ощупывать мужчину — тоже осторожно, нежно, чтобы не спугнуть.

Так возникла любовь. Она возникла из желания не разбудить и желания не спугнуть, она возникла из двух желаний и двух забот…

А секс — совсем другое дело. Секс — это то, что было раньше и будет когда-нибудь потом, когда не останется ни нежности, ни желания.

 

ЭКОНОМИКА С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ

Цивилизация развивалась бы намного быстрей, если б первобытные люди меньше ели друг друга. Но это, надо прямо сказать, создавало бы определенные экономические трудности.

Когда человек съедает человека, то сразу двое передают хотеть есть, а если не съедает, то оба остаются голодными. И выходит, что, поедая друг друга, первобытные люди решали продовольственную проблему, поскольку в результате оказывалось вдвое больше продуктов и вдвое меньше едоков.

В цивилизованном обществе человек только морально ест человека, поэтому возникают серьезные проблемы экономики. Правда, едоков иногда становится меньше, поскольку люди плохо переносят даже моральное съедение, но продуктов не прибывает, как стремительно ни убывает мораль.

 

ПРИРУЧЕНИЕ ДИКИХ ЖИВОТНЫХ

Дело вроде нехитрое: приручить свинью на мясо, корову на молоко, собаку дом сторожить, кота гоняться за мышами. Но это теперь, когда они все домашние. А каково было вытаскивать их из дикости, не зная, кому какую поручить работу?

Кого, например, сделать сторожем? Хотелось бы кого-то большого и сильного, может быть, даже с рогами. И человек приручает корову, сажает ее на цепь, и корова всю ночь мычит на цепи, потому что ее пора доить, а ее не доят.

Доят кошку. Это ее приручают на молоко. И кошка визжит, царапается, не хочет доиться. Ее бы приручить на мышей, но на мышей приручают лошадь. А лошадь от такой работы отбрыкивается, все в доме перебила.

Ей бы, лошади, землю пахать, но землю пашет свинья. А свинья вообще не любит физической работы. Только хрюкает и худеет, худеет и хрюкает.

Вот такие работнички. И уж сколько тысячелетий прошло, но до сих пор мы никак не добьемся того, чтобы каждый работал на своем месте.

 

ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ НАЦИОНАЛЬНОСТЬ

Когда человек произошел от обезьяны, он немного стеснялся своего происхождения. Поэтому он изо всех сил старался как-то отличиться от обезьяны. А как отличиться от обезьяны? Некоторым это довольно трудно, потому что это у них на лице написано.

Стали присматриваться, у кого что написано на лице, и в результате придумали главное отличие: на-лице-ональ-ность. Или просто национальность — для краткости.

Сначала национальность была написана только на лице, а со временем ее стали писать в различных документах. Чтобы, если человек ничем не отличается от других людей или, скажем, от обезьяны, просто заглянуть к нему в документ и прочитать, что там написано.

Даже на лицо не нужно смотреть. На лице мало ли что может быть написано. На лице иногда такое написано, что даже и выговорить неприлично. А прочитал в документе и сразу успокоился: это наш. Из троглодитов. Из питекантропов. Можно еще и на грудь повесить какой-нибудь знак отличия, чтобы отличить человека от тех же обезьян. Ведь не каждый сам по себе отличается от обезьян. Иным для этого требуется очень много знаков отличия.

 

ЧЕЛОВЕК РАЗУМНЫЙ

Название

Кто назвал человека разумным?

Обезьяноподобные?

Человекообразные?

Человеком разумным назвал себя сам человек, и не было случая, чтоб разумным его назвали другие.

Сущность

Что такое человек разумный?

Человек разумный — это человек, раз умный — раз нет, раз умный — два нет, раз умный — три нет…

И так далее, по мере развития человечества.

Памятник человеку разумному

Не из каменного ли века дошла до нас эта привычка — стоять на площади, простерши руку в неведомую даль, и указывать другим путь, по которому сам не можешь сделать и шагу?

 

ЭПОХА ВЕЛИКОГО ЗАТЕМНЕНИЯ

В просвещенные неандертальские времена многие неандертальцы пытались выбиться в кроманьонцы. Женились на кроманьонках, заводили дружбу с кроманьонцами и, чтоб казаться выше, надевали туфли с высокими каблуками. Кроманьонцы были выше неандертальцев на целую голову, но неандертальцы удлиняли себя со стороны каблуков.

А потом наступила эпоха Великого Затемнения, и быть кроманьонцем стало небезопасно. Появилось множество анкет, в которых самые удачливые с гордостью писали: происхождение — из неандертальцев, социальное положение — неандерталец, образование — неандерталец, знание языков — неандертальский и никаких других.

Стали укорачивать кроманьонцев, чтоб они не возвышались над неандертальцами. Интересно, что, удлиняя себя со стороны каблуков, кроманьонцев укорачивали со стороны головы, что было наиболее радикальным решением данного вопроса.

Кроманьонцы старались держаться неандертальцами. Они ходили, согнув колени и вобрав в плечи голову, в компаниях напивались, как самые последние неандертальцы, употребляли грубые слова и старались казаться глупей, чем были на самом деле, потому что глупость считалась государственным качеством.

Но тут вдруг кончилась эпоха Великого Затемнения, и все стали массово выходить из неандертальцев. И у многих стали отрастать головы. Но это, конечно, не у всех, а лишь у тех, кто в эпоху Затемнения своевременно вобрал голову в плечи.

 

ПЕРВЫЕ ИЗОБРЕТЕНИЯ

Как изобрели рукопожатие

Рукопожатие первоначально было изобретено не как приветствие, а как своеобразный таможенный досмотр. Пожимая протянутую руку, можно было убедиться, что тот, кто ее протягивает, не держит против тебя в руке камень.

Труднее было с женщинами. Женщины коварней мужчин, поэтому всякий раз приходилось проверять, не держат ли они камня за пазухой.

Как изобрели собственность

Собственность рождалась в муках, как и все, что рождается на земле. Главная мука состояла в том, чтобы отличить свое от чужого. Ведь чужое нередко больше нравится, чем свое. Еда в чужой тарелке, жена в чужой постели. А когда чужое становится своим, оно почему-то уже не так нравится.

Есть у чужого и другие преимущества. О нем не нужно сушить голову, сторожить его день и ночь. А чужие болезни? Чужие неприятности? Нужно ли доказывать, что они намного лучше, чем свои?

Ну, если чужое такое хорошее, может, лучше, чтоб все было чужое?

Так возникла общественная собственность.

Как изобрели колесо

Колесо очень долго не изобретали. Уже и налог с оборота изобрели, а колесо все не изобретали.

Самые оборотистые, конечно, были недовольны. Да что ж это такое, люди добрые: чем ты больше крутишься, тем больший с тебя взимают налог. А те, которые на месте сидят, вообще ничего не платят.

И тогда они изобрели колесо. Чтоб было с кого взимать налог с оборота. А мы, думают, будем на месте сидеть. Сидеть — и одновременно двигаться, сидеть — и двигаться…

И до чего же хитрый, до чего оборотистый народ!

Как изобрели стыд

В наше время без стыда не вынешь и рыбку из пруда, поскольку пруды доведены до того, что перед рыбой стыдно.

А в чем причина? Причину надо искать в том времени, когда еще только изобрели стыд. Потому что изобрели его хоть и верно, но в корне неправильно.

Почему-то с самого начала получалось так, что стыд испытывали совсем не те, кому должно было быть стыдно. Если человека побили, стыдно было не тем, кто побил, а тому, кого побили. Если унизили — стыдно было опять же не тем, кто унизил, а тому, кого унизили.

Так оно и тянется с тех далеких пещерных времен. Было бы стыдно тем, кто должен испытывать стыд, у нас бы была другая жизнь и даже, возможно, совсем другая цивилизация.

 

КОГДА СОВЕСТЬ НЕ УМЕЛА ГОВОРИТЬ

В процессе эволюции первобытным людям не терпелось стать пещерными людьми, но пещер на всех не хватало, приходилось дожидаться очереди. А это не у всех получалось. Некоторые дожидаются, дожидаются, а потом плюнут и начинают осуществлять эволюцию революционным путем: присмотрят подходящую пещеру, выставят жильцов и живут как ни в чем не бывало.

День живут, год живут. И вдруг замечают, что у них внутри что-то лишнее. Что-то тяжелое такое и вдобавок шевелится.

Жена говорит:

— Что-то у меня внутри шевелится. Наверно, я беременная.

А муж отвечает:

— И у меня внутри что-то неладно. Наверно, я что-то съел.

Но он ничего не съел, и жена у него не беременная. Это просто в них зашевелилась совесть. Выгнали людей из пещеры, вот совесть в них и шевелится.

В наше время совесть бы в них заговорила. Или не заговорила б. Одно из двух. А в то время совесть еще просто не умела говорить, она только шевелилась, тяжело переворачивалась. Ну, люди и не понимали, что это такое: то ли они переели, то ли беременные. Только чувствовали: что-то внутри тяжело.

Позднее ученые установили, что совесть вообще не имеет веса. Она тяжелая лишь тогда, когда шевелится, переворачивается или, допустим, заговорит. А когда она не шевелится и не говорит, она такая легкая, будто ее вовсе нет. А если совести нет, но внутри все-таки тяжело, тогда можно с уверенностью сказать: либо вы что-то съели, либо беременные.

 

ПЕРВОБЫТНЫЙ КОММУНИЗМ

1.

Во времена первобытного коммунизма каждый человек на земле был коммунист…

2.

На смену первобытному коммунизму пришло рабовладельческое общество. Из бывших коммунистов получились отличные рабовладельцы, а из менее удачливых — неплохие рабы.

3.

Коммунизм был детством человечества. Поэтому повториться он мог лишь как впадение в детство.

 

КОГДА ЧЕЛОВЕК ПРИШЕЛ К ВЛАСТИ…

Когда человек пришел к власти, обезьяна ушла в оппозицию. Но время от времени она возвращается, и тогда и оппозицию уходит человек.

 

УСЛОВИЯ ЖИЗНИ

Для того, чтобы стать человеком, обезьяне понадобились нечеловеческие условия.

Те же условия годятся и для обратного процесса.

 

РЕПЛИКА ОБЕЗЬЯНЫ

Иногда опасно уходить от достигнутого — даже вперед.

 

ДВЕ СТОРОНЫ ПРОГРЕССА

Когда обезьяна взяла в руки палку, она еще не знала, что палка имеет два конца.

 

ПЕРВАЯ ДВЕРЬ

Когда человек изобрел дверь, он искал не входа, а выхода.

 

НОСТАЛЬГИЯ

А старые обезьяны все еще вспоминают о том, как они жили до эволюции.

 

-

 

ЛЕГЕНДА О БУДУЩЕМ

Легенда о потопе — это легенда не о проклятом прошлом, а о светлом будущем, О чем можно мечтать в без водной пустыне? О том, чтоб напиться, умыться, в случае чего даже выкупаться. Но если мечтать по большому счету, то, конечно, нужен потоп.

Люди шли через пустыню — год за годом, десятилетие за десятилетием. Было так жарко, что уже мечтали не о потопе, а о всемирном потопе. Ничего, мечтали, вот наступит всемирный потоп, вот тогда мы заживем: напьемся умоемся, в случае чего даже выкупаемся. И ковчег построим, чтоб спасать на нем всякой твари по паре. Вот такой у нас будет всемирный потоп.

Но время шло, поколения сменяли друг друга, а потопа все не было. Сначала говорили: нынешнее поколение будет жить при потопе. Потом говорили: следующее поколение будет жить при потопе. А потопа все не было.

И тогда возникла версия, что он уже был, что все они живут не до потопа, а после потопа.

Вспомнили великого кормчего, который построил ковчег и привел весь народ в светлое послепотопное время. А темные стороны светлого времени объясняли тем, что в ковчеге было всякой твари по паре, и они, эти твари, загубили дело великого кормчего.

Если б не эти твари, мы бы уже давно были там. Мы, собственно, и так уже там, но тогда б мы были немножко не там, а немножко в другом месте.

Помните, как мы говорили в допотопные времена:

— Следующее поколение будет жить после потопа!

Потом мы говорили:

— Следующее поколение будет жить после!

А сегодня мы заявляем:

— Следующее поколение будет жить!

Правда, в этом нет абсолютной уверенности.

 

ХЕОПСОВНА

Однажды за обедом фараон Хеопс заговорил о своих финансовых трудностях. Из-за нехватки средств на строительство пирамида кверху сужается, хотя по проекту сужаться не должна.

— А панель у подножья уже проложили? — спросила дочка, о которой известно лишь то, что по отчеству она была Хеопсовна, что, впрочем, естественно для дочери Хеопса.

— Панель — это еще не пирамида, — грустно вздохнул Хеопс.

Но дочка считала, что это больше, чем пирамида. Потому что на пирамиду деньги тратятся, а на панели зарабатываются. И главное — товар остается при тебе.

— Что-то я не понимаю, — напрягся Хеопс. — Ведь тогда получается, что один и тот же товар можно продать два раза?

— Да хоть тысячу раз. Если, конечно, товар не потеряет товарного вида.

Хеопс отодвинул тарелку:

— В таком случае все идем на панель.

Очень чистый был человек, морально не испорченный.

— Папа, не горячись, — остановила его Хеопсовна. — Я одна пойду, а вы с мамой пока оставайтесь.

И стала Хеопсовна зарабатывать папе на пирамиду.

Зарабатывала, зарабатывала… Так сильно зарабатывала, что не только товар потерял товарный вид, но и панель потеряла панельный вид, — до того ее исходила Хеопсовна, зарабатывая на пирамиду Хеопса. Недаром эта пирамида — самая большая из всех пирамид.

Историк Геродот утверждает, что третья часть пирамиды Хеопса построена именно на эти заработки.

Хеопсовна хотела заработать еще маме на пирамиду, однако мама сказала, что может сама на себя заработать. Но не заработала. И бабушка пыталась заработать, но не заработала.

Потому что великий закон панели — кадры решают всё.

 

КОРМИЛИЦА РОМУЛА

Основателя вечного города выкормила волчица, и это создало ему определенный имидж. Когда женщина выкармливает ребенка, в этом нет ничего особенного, когда волчица выкармливает волчонка, в этом нет ничего особенного. Но когда волчица выкармливает ребенка, это уже имидж. И все вокруг говорят:

— Ромула нашего — слыхали? — волчица выкормила. Вот это человек! Настоящий гомо гомини люпус!

А на самом деле Ромула выкормила не волчица, а женщина. Правда, публичная женщина. Продажная женщина. Все дело в том, что по-латыни и волчица, и публичная женщина называются одинаково: лупа.

Но, конечно, у публичной женщины имидж не тот, поэтому принято говорить, что основателя вечного города выкормила волчица.

 

ГОРОД ВЕЧНЫХ КОЗЛОВ

Не сразу Рим строился. А когда строился, все вопросы решались у Козлиного болота, потому что там было легче искать козлов отпущения. Без козлов отпущения ни в каком деле не обойтись: ни в строительстве города, ни в строительстве общества, ни в строительстве планов на строительство того и другого.

Первым козлом отпущения был Рем, один из основателей вечного города. Когда все говорили о достижениях в строительстве, он вдруг, ни с того ни с сего, заговорил о недостатках.

Похоронили Рема там же, рядом с недостатками, и продолжали строить, как строили раньше. А когда совсем построили, сразу все увидели недостатки. Собрались у Козлиного болота, открыли охоту на козлов отпущения. Хватились — Ромула нет.

Официально было объявлено, что за особые заслуги Ромул взят на небо живьем, но то, что охота на козлов отпущения началась, наводило на более грустные размышления.

После этого Козлиное болото засыпали, и козлы отпущения разбрелись по земле. Но охота на них не прекращалась, хотя не всегда была столь же результативной, как тогда, у Козлиного болота. Подумать только: всего два основателя — и оба козлы.

Не потому ли стал вечным городом Рим, что он стоит мл костях своих основателей?

Все бренно в этом мире. Все преходяще, в сравнении с вечностью. За исключением, конечно, вечных козлов.

 

ГАРЕМ ЦАРИЦЫ СЕМИРАМИДЫ

В гареме ассирийских царей пахло чем угодно, только не демократией. И жен, и наложниц царь выбирал по своему вкусу, ни с кем не советуясь, и каждый новый царь формировал новый гарем, даже если прежний был еще вполне дееспособным.

Женщинам это не нравилось, и любимая жена царя Шамшиадата, подстрекаемая другими женами и наложницами, обвинила царя в авторитаризме и даже тоталитаризме, учитывая количество наложниц и жен.

— Ты попробуй сесть на мое место, — оправдывался Шамшиадат. — Я же царь, разве я могу по-другому?

— Очень надо пробовать! — сказала Семирамида. — Только сядешь — и сразу вставать.

Но гарем зашумел:

— Попробуй, Семирамида, попробуй!

Шамшиадат не стал бы настаивать, но Семирамида возвышалась в его сердце, как пирамида, и он сказал уступчиво:

— Ну почему же сразу? Ты можешь сидеть хоть целый час.

— Так я и знала, — поморщилась Семирамида, — только сядешь — и через час вставать!

Ее поддержала гаремная общественность. Пирамида в сердце царя выткнулась вверх и подступила к самому горлу.

— Ты можешь сидеть хоть целый день.

Гарем зашумел:

— Ради одного дня и садиться не стоит!

— А сколько вы хотите? Три дня вам достаточно? Я, конечно, не считаю ночей.

От любви он совсем потерял голову. В буквальном смысле. Потому что, едва лишь сев на престол, Семирамида приказала отрубить ему голову.

Демократия торжествовала. Наконец-то гарем будет принадлежать женщине, своему человеку! Планов было много, много было прекрасных замыслов. Но внезапно, в самый разгар демократии, Семирамида распустила гарем.

Тот самый гарем, который возвел ее на престол, который был главной ее опорой в борьбе за демократию.

 

ГЛАС НАРОДА

Еже писах, писах, все позабыв обиды: здесь и на небесах слава царю Давиду! Слава его словам, слава его идеям! Да будет примером нам, рядовым иудеям!

Еже писах — не зря. Слушайте, человеки! Имя Давида — царя проклято будь вовеки! Если писать всерьез, был он большим злодеем. Сколько он бед принес рядовым иудеям!

Еже писах, писах твердо и непреклонно: ныне и присно в веках слава царю Соломону! Пусть он живет сто лет, разумом не скудея, гордость и честь, и цвет рядовых иудеев.

Еже писах о том, значит, имело место. Был Соломон скотом, сволочь он был и деспот. Заняв высокий пост, сколько он зла содеял, сколько он пролил слез рядовых иудеев!

Еже писах, писах искренне, прямо и честно: да будет славен в веках тот, кто займет его место. Будет ли он скотом, будет ли он злодеем, станет известно потом нам, рядовым иудеям.

 

ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ КОРПУС

У фракийцев наиболее уважаемой была должность посла, которого отправляли к богам с различными поручениями.

Делалось это так: посла брали за руки и за ноги и бросали на острые копья. Если после этого он еще шевелился, считалось, что он не выполнил поручения, и его с позором изгоняли из дипломатического корпуса. Если же он не подавал признаков жизни, все понимали, что он благополучно прибыл на место, и тело его с почетом предавали земле.

Миссия посла была нелегкой. Между небом и землей отношения были сложные и запутанные, поручений было много, и все это нужно было запомнить, ничего не забыть. Когда, например, будет дождь? Идти на соседей войной или, может, лучше ограничиться мирными взаимоотношениями?

Главная трудность состояла в том, что, когда посол падал на копья, у него буквально отшибало память, а если не отшибало, то считалось, что он с задачей не справился, и вместо него посылали другого посла.

Желающих было много, профессия посла считалась самой престижной, и каждый родитель говорил о своем ребенке с надеждой и гордостью:

— Он у меня когда вырастет, будет послом. Но, конечно, для этого ему нужно хорошо учиться.

 

СИБАРИТ ИЗ СИБАРИСА

Сибаритянин Сминдерид так и остался неженатым…

Когда он в первый раз поехал свататься, то, чтоб не испытывать в дороге неудобств, взял с собой тысячу кухарей, тысячу рыбаков и тысячу птицеловов.

Какие были птицеловы! Когда они начинали щелкать и свистеть, птицы слетались со всех окрестных небес и выстраивались в очередь к их силкам, норовя в то же время пролезть без очереди. И, конечно, невеста Сминдерида вышла замуж за птицелова, за одного из тысячи птицеловов, а Сминдерид вернулся домой ни с чем,

Во второй раз поехав свататься, Сминдерид, чтоб не вводить невесту в соблазн, взял с собой всего лишь сто птицеловов, сто кухарей и сто рыбаков.

Какие были рыбаки! Когда они забрасывали сети, в них попадала не только рыба, но и солнце, и ветер, и летящие над землей облака. И невеста Сминдерида вышла замуж за рыбака, а Сминдерид вернулся домой не солоно хлебавши.

Поэтому когда Сминдерид в третий раз поехал свататься, он, рискуя умереть с голоду, взял с собой всего лишь одного рыбака, одного птицелова и одного кухаря.

Что это был за кухарь! Какие он готовил котлеты! Когда вы их ели, желудок ваш наполнялся не только котлетами но и солнцем, ветром, облаками, плюс гомоном и щебетанием птиц. И, конечно, невеста Сминдерида вышла замуж за кухаря. За простого кухаря!

Потому что все эти люди что-то умели, а Сминдерид умел только свататься.

 

АССИРИЙСКАЯ ЛЮБОВЬ

Ассирийские девки в девках не засиживались — для этого ассирийцы устраивали специальный брачный аукцион.

Невесты поступали в продажу в порядке убывающей красоты: сначала красавицы, потом красоточки, симпомпончики, пальчики оближешь, потом шли милашечки, душечки, смазливочки, симпатяжки, за ними — так себе, ничего себе, сносно, терпимо, — пока не доходило до черты, за которой начинались некрасивые претендентки. И если до этой черты платили соискатели, то после нее платили соискателям — в виде приданого за невестой. Средства на приданое поступали от выручки за красивых невест.

Некрасивые невесты располагались в порядке возрастающей некрасивости: дурнушки, пигалицы, не на что смотреть, затем — ни кожи ни рожи, мордовороты, уродины, образины, чучела, страхолюдины и, наконец, страшилища и как смертный грех.

Чем невеста привлекательней, тем за нее больше нужно платить. Чем она страхолюдней, тем большее за ней дается приданое.

Справедливо? Справедливо. Вот так она и выглядит, справедливость: наполовину она красавица, наполовину — как смертный грех.

 

ПСИЛЛЫ И НАСАМОНЫ

Во времена Геродота жили в северной Африке два соседних племени — псиллы и насамоны. Очень разные были племена.

Насамоны жили тихо, незаметно, ели саранчу с молоком, а на свадьбе жених терпеливо ждал, пока с его невестой переспит вся свадьба по очереди. Надо же как-то развлекать гостей. Как говорится, одной саранчой сыт не будешь.

Главная особенность насамонов состояла в том, что они всегда держали нос по ветру. При встречном ветре они поворачивались на 180 градусов, и любой встречный ветер становился попутным. Насамоны и пословицу себе придушили: «Хочешь жить — умей вертеться». Хорошая пословице. С такой пословицей никакие ветры не страшны.

А псиллы всегда держали нос против ветра. Против встречного, против попутного. Даже когда ветер дул им в паруса, они налегали на весла и гребли в обратную сторону. Поэтому носы у псиллов были приплюснутые, а у насамонов длинные, словно тянущиеся за ветром.

В тот год южный ветер высушил поля, и насамоны прославляли засуху, держа нос по южному ветру. Ну и черт — с ним, с урожаем! Сколько раз насамоны выходили сухими из воды, а уж выйти сухими без воды для них и вовсе плевое дело.

А псиллы конечно, перли напролом, они хотели жить, но не хотели вертеться. И они объявили южному ветру войну, Чтобы встретиться с ним в открытой схватке. И пошли против ветра с приплюснутыми носами наперевес.

Встретились в пустыне, среди песков. Псиллы стояли насмерть, но южный ветер применил обычную для пустыни тактику: он просто засыпал их песком и сверху насыпал высокую песчаную гору.

«И после сей погибели страну их заняли насамоны», — свидетельствует Геродот.

Тихие насамоны. Безответные насамоны. Печалясь о псиллах, они ели саранчу с молоком и, радуясь за себя, ели то же самое.

 

СВЯТИЛИЩЕ

В бытность свою рабом философ Федон трудился в блудилище — не то зазывалой, не то вышибалой. А в свободное время он слушал Сократа, который вел беседы на соседней улице.

Сократ обратил внимание на вышибалу с умным, одухотворенным лицом, а познакомившись с ним поближе, предложил:

— Давай-ка, Федон, мы тебя выкупим из рабства. У меня есть влиятельные друзья, они соберут сколько понадобится.

— А как же моя работа, Сократ? Мы тут задумали превратить наше блудилище в святилище нравственности. Мне поручен важный участок работы: зазывать добродетель и вышибать порок. Это будет такое святилище, Сократ, такое святилище!

— Из блудилища? Ты забываешь, что у блудилища сильная экономическая основа, а у святилища такой основы нет. Как же оно будет существовать? На какие средства?

Федон объяснил, что пока они не собираются останавливать производство. Блудилище будет работать, но оно будет работать на святилище.

— Зарабатывать на блуде и тратиться на добродетели?

— Да, да, конечно! У нас будет публичная библиотека, публичный лекторий, где мы будем читать публичные лекции… Одним словом, большой публичный дом культуры.

— Это очень интересно, — сказал Сократ. — Но все же лучше, Федон, давай-ка мы тебя выкупим.

Так они спорили каждый день, и в споре этом постепенно рождалась истина. И когда истина окончательно родилась, Федон сказал:

— Выкупите меня, Сократ. Нет уже сил ни на блудилище, ни на святилище.

Так Федон стал свободным человеком. А блудилище осталось блудилищем. Ведь для того, чтобы заработать на Святилище, нужно очень много блудить, а когда наблудишь до изнеможения, не хочется уже ничего святого.

 

ПОХОРОНЫ СОКРАТА

Когда Сократа хоронили, он был вниманием согрет: слезу на камень уронили, сочувственно вздохнули вслед. Потом немного погрустили о бренности бегущих лет и написали на могиле:

«У нас незаменимых нет».

 

ПЕРВЫЙ ИЗ СЕМИ МУДРЕЦОВ

Когда у Фалеса, первого из семи мудрецов, спросили, что труднее всего, он ответил, не задумываясь: познать самого себя. А когда у него спросили, что легче всего, он ответил: давать советы.

Идя по легкому пути, потомки великого мудреца создали страну Советов. Но, учитывая возможные трудности, предусмотрели в ней специальный государственный аппарат: органы познания каждого человека в отдельности.

 

КУХАРЬ КРОБИЛ

Посуда бьется к счастью, и, когда греки, бывало, побьют между собой горшки, каждый житель получает по черепку и начинается счастье всеобщего голосования. На черепке писали имя человека, которого следовало изгнать из Афин, или, как они выражались, подвергнуть остракизму.

Каково положение афинского обывателя? Он живет в выдающиеся античные времена, но сам он невыдающийся человек, а если и выдающийся, то прямо в противоположную сторону. VI вдруг ему дается возможность. Вручается судьба великих людей.

Дурак, конечно, проголосует против самого умного. Потому что от этих умников нет житья, и, если одним умником станет меньше, козыри дураков повысятся.

Посредственность проголосует против таланта, надеясь при его отсутствии сойти за талант. Вор проголосует против честного человека.

Но допустим, человек с черепком не вор, не дурак, не посредственность. Он просто обыватель. К примеру, кухарь Кробил. И он где-то слыхал, что каждый кухарь может управлять греческим государством.

Возможно, это сказал справедливый Аристид. Возможно, мудрый Фемистокл. Но кухарь Кробил, конечно это запомнил. И уж он-то не преминет проголосовать против этих деятелей, чтобы их поскорей изгнали, убрали с его пути и он, наконец, уже мог начать управлять государством.

Таков глас народа. Он состоит не только из разумных трезвых, справедливых голосов, потому что голосует и дурак Полидор, и пьяница Диотим, и кухарь Кробил, которому не нравится работать кухарем.

Так греки изгнали Аристида и Фемистокла. Так они изгнали великого скульптора Фидия. Так они изгнали самых достойных своих людей, и все потому, что кухарю Кробилу не терпелось управлять государством.

 

ДЕМОКРИТ НА ПРИЕМЕ У ГИППОКРАТА

Демокрита из Абдеры земляки-абдериты пытались упрятать в сумасшедший дом и обратились за направлением к знаменитому врачу Гиппократу. Но Гиппократ в то время уже дал клятву не использовать психиатрию в политических целях, не производить эксперименты на живых людях и вообще поставить наконец медицину на службу здоровью, отобрав у нее все прочие функции. Поэтому осмотрев Демокрита, Гиппократ дал заключение: 'Практически здоров».

— Как это здоров? — возмутился представитель абдеритуправления. — Он же сумасшедший.

Гиппократ сослался на Гомера, которого тоже считали сумасшедшим, и объяснил, что великие люди нередко сходят с ума, но лишь для того, чтоб подняться на новый, еще более высокий уровень.

В это время к абдеритуправленцу подошла его дочь.

— Здравствуй, девушка! — приветствовал ее Демокрит.

— Вот видите, — зашептал Гиппократу абдеритуправленец, — они не знакомы, а он здоровается. Разве так поступают нормальные люди?

На следующий день повторили обследование, и опять Гиппократ пришел к заключению: Демокрит практически здоров.

Но тут опять появилась дочь абдеритуправленца.

— Здравствуй, женщина! — приветствовал ее Демокрит.

— Ну, что вы теперь скажете? — торжествовал абдеритуправленец. — Не далее как вчера он говорил «Здравствуй, девушка», а сегодня говорит «Здравствуй, женщина». А ведь прошла всего только ночь… Ночь?… — он внезапно осекся, побледнел и бросился к дочери: — Бесстыжая, где ты провела ночь?

Пока он это выяснял, Гиппократ спрашивал у Демокрита:

— Коллега, я прошу вас открыть секрет: как вы ставите диагноз?

 

АНЕКДОТЫ О ДИОГЕНЕ

Сумасшедший Сократ

Диогена называли сумасшедшим Сократом, и это должно было льстить его самолюбию. Сойти с ума — нехитрое дело, тут важно — с какого ума сойти…

Раб и философ

Диоген был нищим, но когда от него сбежал раб, философ ему вслед только посмеялся: «Смешно, если Манет может жить без Диогена, а Диоген не сможет жить без Манета!»

А нам некому вслед посмеяться, потому что мы одновременно и нищие, и рабы. И никто от себя не сбежит — так, чтобы раб сбежал, а философ остался.

Штаны Диогена

По свидетельству Данте, Александр Македонский после смерти оказался в аду. А по свидетельству Рабле, он там чинил штаны Диогена.

Там, в аду, у Диогена появились штаны. Хоть и дырявые, но все же штаны… Плохо только, что из-за них его поместили в ад — поближе к месту новой работы Александра.

Видно, прав был философ: лучше ничего не иметь. Стоило появиться штанам, как начались неприятности.

 

ЖИЗНЬ ДЕМОСФЕНА

Слабостью Демосфена было то, что у него слова бежали впереди дел, но это же было и его силой и помогло ему стать первоклассным оратором. Это он вдохновил эллинов на битву с македонцами и, увлеченный своим красноречием, ринулся в бой. Но тут же спохватился и ринулся обратно, потому что на щите у него было написано: «В добрый час!» — и он старался избегать недоброго часа.

Война кончилась, но добрый час еще долго не наступал. Страну одолевала коррупция, и у Демосфена опять слова побежали впереди дел. Он публично призвал организовать расследование, строжайше наказать преступников, — а когда расследование было проведено, главным коррупционером оказался он сам. Такая вот неприятность.

Сев в тюрьму, Демосфен сразу взялся за работу. Он готовил слово к тюремщикам, призывая их принять активное участие в его побеге. Сила слова его была такова, что тюремщики сами сели в тюрьму, а его выпустили на свободу.

Демосфен бежал. Он очень быстро бежал, но в дороге его все же догнали, и ему пришлось употребить все свое красноречие, чтобы его преследователи стали его сообщниками и, тепло с ним простясь, пожелали ему счастливого бегства.

Он удалился в изгнание и оттуда наблюдал за событиями в родных местах, благо изгнание было рядом. Из изгнания он обращался к землякам, воспламеняя их на дела, о которых сам не имел понятия. Он так хорошо это делал, что его с почетом вернули на родину, заплатили за него крупный штраф, от которого он скрывался в своем изгнании, и назначили на такую должность, что он мог бы сделать очень много, если б у него слова не бежали впереди дел.

Потом опять была война, и напутствие «В добрый час!» отвернуло Демосфена от этого недоброго часа. Он уже не ждал ничего доброго ниоткуда и просто бежал — и впереди дел, и впереди слов, а под конец и впереди самой жизни. В укромном месте, чувствуя себя в безопасности, он принял яд и побежал впереди жизни, а жизнь за ним бежала и кричала: «Куда же ты, Демосфен?» Она кричала: «Вернись, Демосфен!» — но он так далеко убежал, что не было ни сил, ни желания возвращаться.

 

ЖЕНА ПИГМАЛИОНА

Жена Пигмалиона была худышка и коротышка, невыразительная в тех местах, где женщине положено быть выразительной. Из всего, что может у женщины выступать, у нее выступали только лопатки и ключицы.

Но Пигмалион гордо смотрел на дело своих рук. Он сказал, что никогда не добивался такого блестящего результата.

— А где ее… бюст? — спросил один из гостей.

Пигмалион подмигнул и показал на стенку.

— А эти… бедра… так, кажется, они называются?

Пигмалион подмигнул и показал на стенку.

Он так подмигивал, что гости тоже стали перемигиваться: видать, Пигмалион вылепил кого-то на стороне. И даже не на одной стороне, учитывая убогие формы его супруги.

— Мы с мужем хотим сделать выставку. Мы еще ни разу не выставлялись, все даже удивляются, — улыбнулась жена, но улыбка получилась жалкая, вымученная. А как еще женщина должна улыбаться, если муж лепит кого-то на стороне?

Пигмалион продолжал подмигивать и показывать на стенку. Гости посмотрели на стенку. Она была вся увешана грамотами.

За экономию на бедрах. За экономию на бюсте. За экономию на лебединой шее и жемчужных зубах…

И над всем этим — такие знакомые, такие выстраданные слова:

«Экономика должна быть экономной».

 

СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК ДО НАШЕЙ ЭРЫ

Один советский человек жил в третьем веке до нашей эры. Звали его Люй Бу-вэй, и жил он в Китае, где вся власть принадлежала не советам, а императорам, то есть, по сути, в нем не было никакой советской власти. А как жить советскому человеку без советской власти? Ведь советский человек больше всего уважает власть.

Жил бы Люй Бу-вэй в советской стране, он был бы большим советским человеком. Но он жил в стране, где вся жизнь человека укладывалась в формулу: «товар — деньги — товар». Или, при недостатке товара, в формулу: «деньги — товар — деньги».

Нам эти формулы знакомы. Мы выросли в стране, где обычный капитал заменен «Капиталом» в кавычках. И мы всегда испытывали трудности с товаром. С деньгами тоже, но с товаром в еще большей степени.

Люй Бу-вэй, как советский человек, тоже испытывал трудности с товаром. И он придумал новую формулу. Нашу формулу. «Деньги — власть — деньги» и «власть — деньги — власть». Потому что власть тоже дает деньги. Иногда очень большие деньги. Значительно большие, чем товар.

Все свои деньги Люй Бу-вэй вложил в одного малыша, которого решил сделать императором. И сделал его императором. То есть вложил свои деньги во власть. И впоследствии получил от них очень большую прибыль.

И это было по-советски. Потому что формула «деньги — товар — деньги» в советской стране существует только для чтения, а для обогащения существует формула «деньги — класть — деньги», а особенно «власть — деньги — власть».

Потому что власти в этой стране много, а денег мало, сколько бы их ни печатали.

 

ДРЕВНИЙ КИТАЙ ВО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ

Император Цинь Ши-хуанди захватил много территорий, а потом, чтобы сохранить их за собой в вечном пользовании, взял да и отгрохал Великую Китайскую стену. Была у него еще мысль отгородиться от внешних влияний, потому что население постоянно сравнивает свою жизнь с тем, как живут за рубежом. Некоторые даже норовят улизнуть за рубеж, вот тут-то стена первое дело. Хорош еще железный занавес, но в то время железный век только начинался, с железом было плохо, так что пришлось ограничиться Китайской стеной.

Отгородившись в пространстве, Цинь Ши-хуанди стал думать над тем, как бы отгородиться еще и во времени. Ведь у китайцев большая история, и о ней написано довольно подробно. А если начать сравнивать, как было раньше, с тем, как стало сейчас, можно тоже прийти к нежелательным выводам.

И Ши-хуанди повелел сжечь все, что было написано до него, а уже с него начинать китайскую историю.

Китайцев это смутило. Они не хотели отдавать свою историю. Территорию еще ладно, хотя и ее не хочется отдавать, но отдавать историю — это уже самое последнее дело. Настоящие патриоты не отдают ни территории своей, ни истории.

Когда сжигали книги, четыреста шестьдесят мандаринов бросились в огонь, чтобы разделить судьбу своей истории. Горели все вместе, вспоминая более благоприятные времена, когда можно было книги читать, а не гореть с ними в общем пламени.

Но и после императора Ши-хуанди китайскую историю не оставляли в покое. Сначала любители чтения прыгали за книгами в огонь, а потом стали прыгать все меньше и все больше носить дрова, чтоб китайская история лучше горела. Вот тогда и придумали крылатое выражение: рукописи не горят. Если они не горят, то с какой стати будем гореть мы, сами подумайте.

Так сказали друг другу китайцы. И успокоились. И отныне стали гореть только на работе.

 

СТРАНА БЕСПЛАТНЫХ СОВЕТОВ

Древние ассирийцы гордились тем, что у них бесплатная медицина. Медицина действительно была бесплатная: не было ни врачей, ни больниц, больных просто выносили на площадь, и прохожие им советовали, как избавиться от болезни. Все, что знали и о чем не имели понятия. Кто во что горазд.

Не все советы помогали, некоторые усугубляли болезнь, и смертность от болезней с лихвой перекрывалась смертностью от бесплатного лечения. Но отличить одно от другого было невозможно, поэтому бесплатная медицина процветала.

Потом и некоторые здоровые люди под видом больных стали разузнавать, как лечатся те или иные болезни, и постепенно накапливали медицинские знания на все случаи жизни. Так в Ассирии появилось бесплатное образование — тоже предмет гордости древних ассирийцев.

И хотя смертность не уменьшалась, а образование не увеличивалось, зато каждый имел право дать и получить бесплатный совет, как стать здоровым, умным и счастливым.

 

ОТЕЧЕСТВО — ТОЛЬКО ОТЕЧЕСТВЕННОЕ

Скифы были кочевой народ, но они больше всего любили свое отечество. Сюда прикочуют — здесь любят отечество, туда прикочуют — там любят отечество. Причем отечество они любили только свое и терпеть не могли отечества чужого.

Они вообще не любили ничего чужого и гордились тем, что не владеют ни одним иностранным языком. Они и своим языком владели с трудом и пользовались им только в случае крайней необходимости.

Когда персы напали на скифов, им могло бы не поздоровиться, потому что скифы относились к ним как к иностранцам. Но персам поздоровилось, и главными лекарями в этой битве оказались ослы.

Дело в том, что скифы никогда не видели ослов. И, главное, не слышали ослов. Они настолько отгораживались от всего иностранного, что не приобрели себе даже ослов, а свои ослы у них не водились. И когда персидские ослы заревели, скифские лошади так шарахнулись от этого рева, что скифы, как ни старались, не могли повернуть их назад на врага.

В общем, скифские лошади оказались не на высоте. И сами скифы оказались не на высоте. И все их отечество оказалось не на высоте.

Потому что не может отечество быть на высоте, если это отечество — только отечественное.

 

АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ В БОРЬБЕ С ПРИВИЛЕГИЯМИ

1

Отправляясь в поход на персов, Александр роздал все, что имел, а себе, по собственному признанию, оставил только надежду.

Так почему же наши правители поступают наоборот? Они все забирают себе, а нам оставляют только надежду.

2.

В безводной пустыне, когда армия погибала от жажды, Александру поднесли полный шлем воды.

Но царь отказался. Царь сказал:

— Если я один буду пить, мои воины падут духом.

Так Александр открыл секрет, что должен делать правитель, чтоб народ его не пал духом в трудные времена.

Но в наше время это опять засекречено.

3.

Однажды Александр признался, что если б он не был Александром, то хотел бы быть Диогеном. То есть вовсе ничего не иметь.

Он старался ничего не иметь. Но эта привилегия не для царей, у царей другие привилегии.

 

ПАМЯТЬ ОБ АЛЕКСАНДРЕ

Когда Александр Македонский освободил евреев от персидского владычества, он установил у них мягкий, почти не оккупационный режим, еще более мягкий, чем был при персах.

Евреи были ему благодарны и назвали Александрами всех мальчиков, которые в тот год родились.

Через двадцать лет, когда мальчики выросли, все двадцатилетние мужчины в Иудее были Александрами, так что их невозможно было отличить друг от друга. Поэтому они стали называть друг друга по отчеству, то есть с большим уважением, чем называли прежде.

А еще через двадцать лет все евреи в Иудее стали Александровичами, поэтому в отчествах отпала необходимость, и они снова стали называть друг друга по именам.

Уважения стало меньше, но прибавилось сердечной близости, и все евреи стали как одна семья. Впоследствии это чувствовалось при каждом оккупационном режиме.

 

ГОРОСКОП АРИСТОТЕЛЯ

Прожив не так уж много лет, он много в жизни потрудился. В год Обезьяны он родился, в год Лошади покинул свет.

И этот путь, такой знакомый, конечно, каменист и крут, но подтверждает аксиому, что человека создал труд.

 

БЕЛАЯ НЕБЛАГОДАРНОСТЬ

Когда Сулла взял осажденный Рим, раб Сульпиция Руфа выдал ему своего господина. Сулла поблагодарил раба и приказал сбросить его со скалы.

Когда Цинна брал Рим, он переманил на свою сторону рабов осажденного города, пообещав им за помощь свободу.

Но ночью люди Цинны перебили союзников-рабов.

Когда Цезарю угодливые убийцы принесли голову его врага Помпея, Цезарь прослезился, приказал умертвить убийц, а Помпею воздвигнуть памятник.

Покарать союзника за помощь — это можно считать черной неблагодарностью. Но она не черная, далеко не черная. Это неблагодарность на службе у справедливости, неблагодарность, которая торжествует, чтоб справедливость могла торжествовать.

 

ТРИБУН, ТРИБУНА, ТРИБУНАЛ

Марк Катон Младший был профессиональный оратор, и он любил свою профессию. То есть любил поговорить.

Когда этот народный трибун забирался на трибуну, то согнать его оттуда не было никакой возможности.

Но Цезарь и сам любил поговорить, поэтому он не мог допустить, чтобы Катон так долго занимал трибуну. И однажды, когда все средства остановить Катона были исчерпаны, Цезарь приказал арестовать оратора и прямо с трибуны отправить в тюрьму.

Со временем это стало традицией — отправлять за решетку тех, кто слишком много разговаривает.

 

НЕ ВСЯКИЙ ОДИН — В ПОЛЕ ВОИН

Цезарь опасался, что одна жена не справится с задачей родить ему наследника. Поэтому он разработал специальный законопроект, позволявший ему не ограничивать себя в количестве женщин.

Наш Суворов ему бы сказал: воюют не числом, а умением. Поле деятельности было неограничено, но наследника родить не удалось, и престол достался внучатому племяннику Цезаря.

 

ЭТИМОЛОГИЯ УБИЙЦЫ

Не хотелось бы никого обидеть, но Брут по-латыни означает дурак. Поэтому предсмертное восклицание Цезаря: «И ты, Брут!» — по сути означало: «И ты, дурак!». Или: «Господи, а я-то считал тебя умным человеком!»

А возможно, и с некоторым обобщением: «Ну разве можно быть Цезарем, живя среди таких дураков!»

 

ПОХОД НА БРИТАНИЮ

Британия в то время была совсем не та, что сейчас. Вместо Лондона был Лондиний, а железную леди Британии звали почему-то Картимандуя. Немудрено, что римский император Калигула решил отправиться в поход на Британию. Тем более, что какой-то гостеприимный британец пригласил в свою страну иностранную армию.

Выступили в поход целым кораблем, снаряженным всем, что необходимо в походе. Набрали побольше одеял, имея в виду не северный климат, а другие, стратегические соображения. И из этих соображений император возлежал на одеялах, а не под одеялами.

Его предшественник Тиберий предпочитал забираться под одеяло, и в этом тоже был немалый стратегический смысл. Тиберий всех во всем подозревал, и все у него были доносчиками. Доносчики доносили на доносчиков, и Тиберий забирался под одеяло, чтоб незаметно наблюдать: Правильно ли осуществляются доносы. Но однажды, когда он заболел и лежал по обыкновению под одеялом, римляне подумали, что он умер, и провозгласили нового императора. А Тиберий вдруг вскочил и побежал. И тогда Калигула, которого уже провозгласили императором, задушил Тиберия его же собственным одеялом, превратив одеяло из средства наблюдения в средство нападения.

Вот почему, выступив в поход на Британию, Калигула возлежал на одеялах.

Между тем корабль, отчалив от берега, взял курс в открытое море. И по мере приближения к открытому морю в душу императора закрадывалось сомнение: а правильно ли он поступил, решив взять Британию с моря? Может, лучше ее брать с суши? Тем более, ветер поднимается, корабль начинает качать, и все это может для них плохо кончиться.

Он приказал лечь в дрейф, чтобы спокойно полежать и посоветоваться с военным советом. Держать курс на Британию или не держать? Может, ну ее к черту, эту железную леди Картимандую?

Пока советовались, всех стала одолевать тоска по родине. Тоска по родине — самая сильная тоска, особенно если родина — вот она, рукой подать, а ты почему-то болтаешься среди моря.

И тогда они решили: авось Картимандуя на них не обидится, а победу можно и здесь одержать, во всяком случае, хорошо отпраздновать. И даже с большим энтузиазмом, поскольку запасы энтузиазма не будут растрачены на поход.

Налегли на весла, взяли курс к берегу. Тут уже дело пошло веселей, поскольку возвращаться из похода всегда веселей, чем тащиться куда-то на конец света.

Римляне, наблюдавшие за походом издалека, высыпали на берег встречать победителей. Какой-то младенец на руках у мамы делал императору ручкой и говорил: «Дай, дай!»

Праздник вылился в настоящий триумф. В этот день император провозгласил себя Нептуном, богом всех морей от Рима до Британии, и восседал с трезубцем в руке, слушая благодарственные речи и тосты. В стороне сидел вдрызг упившийся дядя императора Клавдий, а жена его, тетушка Мессалина, что-то шептала ему на ухо, обещая быть верной в его борьбе за высокое звание императора. Клавдий покорно кивал, механически сбрасывая с ее коленей то одну, то другую руку посторонних мужчин, и бормотал, что, когда он станет императором, уж он покажет этим британцам!

А ребенок все тянул ручку и все говорил: «Дай, дай!»

Ребенка звали Нерон, и он просил, чтоб ему дали империю.

 

НОМЕНКЛАТУРА

Высших римских чиновников избирал народ, поэтому им не безразлична была любовь народа. Но народ любит тех, кто знает его в лицо и даже при случае может назвать по имени. А лиц у народа, а имен! Ни один государственный деятель их не запомнит.

Приходилось кандидатам на высокие должности прибегать к помощи рабов, которые лучше знали народ и могли подсказать, как он выглядит и как называется. Эти рабы назывались номенклаторами, то есть назывателями имен. Кандидаты расхаживали по городу в сопровождении номенклаторов, и номенклатор заранее предупреждал кандидата:

— Вот идет Ваня.

Тут кандидат широко распахивал объятия и кричал:

— Ваня! Дорогой Ваня! Наконец-то мы встретились! — Он прижимал незнакомого Ваню к груди, любовно похлопывал по спине и говорил сладким голосом: — А я уже думаю: куда это мой Ваня запропастился? Кстати, приходи на выборы, там будут голосовать за меня.

И счастливый Ваня отвечал, что, конечно, он непременно придет и отдаст свой голос за друга-кандидата.

А кандидат уже шел дальше, и всеведущий раб ему говорил:

— Вот идет Вася.

— О, Вася! — кричал кандидат и устремлялся к Васе с той же сердечностью.

В Древнем Риме обязанности рабов-номенклаторов этим и ограничивались, но со временем их осведомленность стали использовать для постоянной связи между правительством и народом.

Так появилась номенклатура, которая, сохранив свою рабскую природу, приобрела такую власть, что перед ней бессильны и правительство, и народ, а всесильна она одна — номенклатура.

 

КАК РАЗРУШИЛИ КАРФАГЕН

Слова Катона Старшего о том, что Карфаген должен быть разрушен, нашли поддержку и в самом Карфагене, где партия рабов всегда придерживалась политики поражения собственного правительства. И в ответ на слова Катона она выдвинула встречный лозунг: Карфаген должен быть разрушен, а на его месте должен быть построен Коринф.

Почему Коринф? Ведь Коринф находится в Греции.

Дело не в Греции. Причем здесь Греция? В Коринфе совсем другая жизнь, там все рабы давно уже стали рабовладельцами. И все рабы этих рабов стали рабовладельцами. Во всем Коринфе не осталось ни одного раба, и все его жители — сплошные рабовладельцы. Такие были слухи среди карфагенских рабов, которые, как все рабы, мечтали только об одном: стать рабовладельцами.

Представительницы женского движения были с этим не согласны. Карфаген, конечно, должен быть разрушен, но зачем на этом месте строить Коринф? Женщины боролись за эмансипацию, за уравнение рабынь в правах с рабами, поэтому на месте Карфагена они предлагали построить остров Корфу. Потому что на острове Корфу по тамошним рыночным ценам одна женщина стоит четверых мужчин. Это ж какая победа в борьбе за эмансипацию!

Между прочим, остров Корфу тоже находится в Греции. Далась им эта Греция! Но дело даже не в этом, а в том, что

Корфу — остров, а как можно построить остров на материке? Ведь остров должен быть со всех сторон окружен водой, а откуда взять столько воды? И как это практически сделать?

Женская логика. Между прочим, логика у женщин — главный приоритет. Нет женской физики, нет женской математики, есть только женская логика, и она заключается в том, чтобы построить на материке остров Корфу.

Тем не менее общими усилиями Карфаген был разрушен до основанья, а затем на его развалинах одни стали строить город Коринф, а другие, естественно, остров Корфу. Они строили такое место, где совершенно не будет рабов и по рыночным ценам за одну женщину будут давать четверых мужчин, вот такая там будет всеобщая эмансипация.

Но развалины были старые, и ничего нового из этого старого построить не удавалось. Каждый камешек, каждый кирпичик хранил память о старом городе Карфагене, и когда они начинали между собой складываться, у них получался старый город Карфаген.

Однако в пылу великой стройки никто этого не замечал. Каждый строитель-раб уже видел себя рабовладельцем, а женщины радовались: скоро их поведут продавать, и тогда они покажут этим мужчинам, чего стоит женщина!

 

НАУКА НЕНАВИСТИ

Римские императоры не боялись ненависти своего народа.

— Пусть ненавидят, лишь бы повиновались, — говорил император Тиберий.

— Пусть ненавидят, лишь бы боялись, — вторил ему император Калигула.

Но на всякий случай оба держали наготове флот, чтобы в случае чего сбежать от взрыва народной ненависти.

А вот к небесному гневу они относились по-разному. Заслышав раскаты грома, Калигула обматывал голову полотенцем и залезал под кровать, а Тиберий надевал на голову лавровый венок, чтобы небо видело, с кем оно имеет дело.

 

ЮВЕНАЛОВ БИЧ

Пока жив был император Домициан, сатирик Ювенал не написал о нем ни одного сатирического произведения. Зато после смерти Домициана уже не мог сдержаться и так его расписал, что стал великим сатириком.

Ему даже Пушкин завидовал, прося у музы пламенной сатиры вручить ему Ювеналов бич.

А не умер бы император Домициан? Где был бы Ювенал со своим бичом, на каких задворках исторической памяти?

Но Домициан не мог не умереть: об этом позаботилась его жена Домиция, большая любительница сатирической литературы.

 

МУКИ ДРЕВНОСТИ

На исходе старой эры стало холодать. Ну такая атмосфера — хуже не видать. Просто жуткие примеры, верится с трудом: накануне новой эры — и такой содом!

Сколько раз твердили Цезарь, Александр и Кир, что буквально до зарезу миру нужен мир. Но все так же приходили сообщенья с мест, что, мол, нету мира в мире, есть один зарез.

Митридат за Митридатом — всех не сосчитать. Древний Рим, великий ратай, собирает рать. И, прошедший в ратных спорах древний Крым и Рим, Карфаген, великий город, ждет своих руин.

А которые поплоше, те исподтишка Ганнибала, как галошу, пишут через «к», наблюдая с интересом, кто кого там съест…

Нет того, что до зарезу, есть один зарез.

Но при этом каждый верит где-то в глубине: доживем до нашей эры — и конец войне! Мы очистим атмосферу, кончим вечный бой. Митридатов в нашу эру не возьмем с собой.

А покуда мы невольно угождаем злу и панические войны пишем через «у». Друг на друга грудью лезет римлянин и перс…

Нет того, что до зарезу, есть один зарез.

 

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ

* * *

Каждый поднявшийся на Олимп видит у ног своих вершину Парнаса.

* * *

Вавилоняне раскапывали культуру шумеров, при этом закапывая свою.

* * *

Сократ где-то некстати обронил, что знает лишь то, что ничего не знает. С тех пор каждый неуч и глупец воображает себя чуть ли не Сократом.

* * *

Когда Калигула ввел в сенат своего коня, все лошади Рима воспрянули духом.

* * *

«Лучшее — это мера», — сказал философ.

«Высшая мера», — уточнил политик.

* * *

И до конца своих дней Гомер слепо верил в прозрение своих современников…

* * *

Много побед одержал великий Пирр, но в историю вошла лишь одна пиррова победа.

 

-

 

КАК ВАНДАЛЫ ДОВЕЛИ ГУННОВ ДО НАШЕСТВИЯ

Гунны жили в Азии. Ничего не скажешь, культурная страна. Но, конечно, не по сравнению с Африкой,

Послали гунны в Африку своего человека. Посмотреть как там и что. Возможно, перенять какие-нибудь культурные традиции.

Ходит гунн по Африке, знакомится с культурой. Африку как раз незадолго перед тем посетили вандалы, остались в ней жить, добавили еще и своей культуры. Очень культурная получилась страна.

Познакомился гунн с одним вандалом, стал к нему в гости ходить. Сидят, разговаривают. Вандал говорит:

— Африка — это, конечно, Африка, но Европа — это Европа. Между прочим, Европа — моя историческая родина. А где твоя историческая родина?

Пришлось гунну признаться, что у него нет исторической родины. Обыкновенная есть, а исторической нет.

— Так не бывает, — говорит вандал. — У каждого человека две родины: обыкновенная и историческая. Когда на одной прижмут, уезжаешь на другую. На другой станет тошно — вернешься на первую. Вот я как раз сейчас собираюсь в Европу, на историческую родину. Если хочешь, поехали вместе.

А почему бы и не поехать? Сели, поехали.

Первой европейской страной оказалась Греция. Тоже культурная страна. Но тут как получилось? Кто-то среди бела дня зарезал быка, и греки искали того, кто зарезал, чтобы судить его по своему европейскому обычаю.

— Культурная традиция, — объяснил вандал. — Смотри и набирайся впечатлений.

И тут нашли преступника. Им оказался нож. Положили его на скамью подсудимых, начали судебный процесс.

— Ничего себе традиция! — говорит гунн вандалу. — Выгораживают преступника, наверняка, он сунул кому-то в лапу!

Как приговор зачитали, гунн не выдержал, схватился за нож, перевернул скамью подсудимых.

— Я, — говорит, — вам покажу культурные традиции!

— Ты чего шумишь на чужой исторической родине! — прикрикнул на него вандал. — Езжай на свою, там и шуми, своей не имеешь, так сиди тихо.

— Это я не имею родины? — гунн хотел опять схватиться нож, но его уже куда-то упрятали. Согласно приговору. — У меня великая родина. Самая великая в мире. Против моей родины ни одна историческая родина не устоит!

Конечно, Азия — самая большая земля. Но хвалиться этим — признак отсутствия культуры.

Греки между тем расположились вокруг зарезанного, теперь уже и зажаренного быка и пируют в честь торжества правосудия. Тем же ножом режут того же быка, соединяя таким образом жертву с преступником.

Увидев такое дело, гунн уже и вовсе не выдержал. Выгнали его из Греции и вообще из Европы.

В общем, вернулся он к себе домой. А куда ему податься? У него родина одна, не то, что у некоторых.

Рассказал про Африку, про Европу. Какая у них там жизнь, какие культурные традиции. Пока рассказывал, сам увлекся, стал тосковать по чужой исторической родине. Какая там культура! Взять простого быка: ведь и его можно зарезать культурно, с соблюдением традиции…

Так увлек своих гуннов, что они оседлали коней и двинули на Европу, в свое знаменитое нашествие. А вандалы, узнав про это, тоже оседлали коней и помчались спасать свою историческую родину. И двигались вандалы по своей исторической родине, сметая все, что гунны недосмели. Рим смели, другие культурные центры.

Европа еще как-то выдержала нашествие, но освобождения от нашествия выдержать уже не смогла, и на много, много веков в ней воцарилось средневековье.

 

ГУННЫ

Гунны, первые великие переселенцы, домов не строили, они боялись домов, как могил, предпочитая всю жизнь проводить на лошади.

Проголодался — соскочил с лошади, полоснул ее ножом по ноге, напился крови — и дальше поскакал.

У них вся жизнь была на полном скаку. Они и трудились на полном скаку, и женились на полном скаку, и даже спали на полном скаку…

Вот откуда, вероятно, пошло выражение: солдат спит служба идет.

 

УТЕЧКА ВОЗРОЖДЕНИЯ В СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

В середине шестого века в Византийской империи стала замечаться утечка мозгов. Утекали мозги на восток, в тамошнее средневековье, на глазах у всех превращая его в Возрождение, тогда как византийское Возрождение все больше превращалось в средневековье.

Законодатель Трибониан до поздней ночи просиживал над законами, пытаясь остановить утечку мозгов. Но законы были хорошие: все, что должно быть запрещено, было запрещено, все, что не должно быть разрешено, не было разрешено. Чего же еще? Но мозги все равно утекали.

Прямо с работы законодатель являлся к любимой, но незаконной женщине Феодоре (даже законодатели предпочитают незаконных жен) и делился с ней своими печалями. Феодора смотрела ему в рот — сначала когда он кушал, потом когда разговаривал, — а под конец говорила:

— Напридумывали законов, по которым невозможно жить, а потом удивляются, что люди утекают вместе с мозгами.

События развивались с катастрофической скоростью. Византия все больше впадала в средневековье, хотя расширила свою территорию и мозгам в ней было где развернуться. Но они предпочитали бежать через всю территорию на восток, где царь Хосров Справедливый на своей средневековой почве заботливо выращивал их византийское возрождение.

И законодатель не выдержал. Как-то темной ночью он прокрался к любимой женщине и сказал:

— Собирай вещи, Феодора. Пора уносить мозги.

 

ГРОБОВАЯ ГЛАСНОСТЬ

В Китае, бывало, чтобы правдивое слово сказать, к императору являлись целой делегацией. Глава делегации толкал перед собой гроб — в том смысле, что он готов лечь костьми, но отстоять истину.

Приходилось императору уступать: не укладывать же в гроб совершенно живого человека.

Учитывая, что гроб стал орудием гласности, власти повысили налог на лес, на металл, на плотницкие и кузнечные работы. Кинешься за гробом — досок нет, гвоздей нет. И опять воцаряется гробовое молчание.

До того дошло дело, что человека невозможно похоронить. Как появится похоронная процессия, народ набегает со всех сторон и начинает под чужой гроб говорить о своих проблемах.

Родственники плачут: никак не могут своего покойника до кладбища донести.

Одному покойнику хорошо: он пока здесь лежит, такого наслушается, что потом ему вечное молчание будет как вечное блаженство.

 

ЮЛИАН ОТСТУПНИК

Отступник — это хорошо или плохо? Тут важно учесть, от чего человек отступает. Отступает от хорошего — плохо, от плохого отступает — хорошо.

Одни ругали Юлиана, другие хвалили Юлиана — за то, что он от христианства вернулся к язычеству. И называли его Отступник. По-ихнему — Апостат.

Нечто среднее между апостолом и супостатом.

 

РОДИНА РУСЬ

Рюрик, Синеус и Трувор, три брата из варяжского племени руссов, или, как их еще называли, родов, пришли в страну, которую отныне стали называть Русью, а также Родиной.

 

МЫ ОТ РОДУ РУССКОГО

В своем известном послании грекам люди князя Олега писали:

«Мы от роду русского Карл Ингелот, Фарлов, Веремид Рулав, Гуды, Руальд, Карн, Флелав, Рюар, Актутруян, Лидулфост, Стемид… к вам, Льву, Александру и Константину…»

Так они писали в IX веке.

А потом все переменилось, и от роду русского кто только уже не писал! И грек Василий, и еврей Гаврила, и даже египтянин отец Онуфрий всё от того же роду русского послания и заявления шлет.

Теперь как соберутся русские люди Флелав и Лидулфост, позовут третьим Актутруяна, и пойдут у них разговоры на троих:

— Совсем запакостили русский род! Какой-то, извините, Иван — и он, понимаешь, выступает от роду русского. Правильно говорит Рюар: если эти Иваны заполонят всю страну, куда тогда русскому человеку податься?

 

ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ — ПЕРВЫЙ МАРКСИСТ

Наш соотечественник Добрыня Никитич почти за тысячу лет до Маркса высказал гениальную мысль о пролетариях, которым нечего терять. Он советовал князю Владимиру, собирая дань, делать ставку на лапотников, а не на тех, которые в сапогах.

Потому что лапотникам нечего терять. Приобретут же они весь мир, когда их пустят по миру.

 

ОТСТАВНОЙ КНЯЗЬ АБРАМ

Дело давнее, девятый век, но оно не утратило своей занимательности.

Проводив в последний путь князя Попеля, поляки стали думать, кого бы избрать на его место. Долго думали, долго спорили, но ни к какому решению не пришли. И тогда договорились так: выборы назначить на завтра и выбрать князем того, кто первым придет на выборы.

И так случилось, что первым пришел на выборы еврей Абрам Порховник. И не потому, что ему хотелось стать польским князем: быть польским князем — дело, вообще-то говоря, не еврейское. Просто Абрам Порховник привык рано вставать, потому что, если рано не вставать, ничего сделать не успеешь.

Казалось бы, польской общественности не трудно справиться с одним евреем. Ну, прибежал первым. Как прибежал, так и убежит. Может, даже еще быстрее убежит. Но это были не наши времена, когда еврей никуда не успеет добежать, так, чтоб его не опередила его анкета. Поляки улыбнулись и сказали:

— Ну что ж.

И поздравили с избранием князя Абрама.

Абрам Порховник был рад своей победе на выборах, он даже набросал в уме план, как будет управлять польским государством. Хотя, конечно, лучше бы ему управлять каким-нибудь другим государством, более подходящим такому человеку, как он. И Абрам Порховник сказал своим избирателям:

— Братья поляки! Я, конечно, благодарен за честь, я готов и дальше рано вставать и успевать всюду, куда вы скажете. Но на всякий случай, мало ли что, чтобы не было никакой неловкости во время погромов…

— Какие погромы? Князь! — оскорбились избиратели.

— Ну, хорошо, — сказал князь Абрам Порховник. — Насчет погромов извините. Но, допустим, у нас в стране будет что-то не так… Какие-то непорядки, временные трудности… И кто тогда будет виноват? Тут уже, извините, никто не посмотрит, что еврей — князь, а посмотрят, что князь — еврей…

Поляки зашумели, но ничего внятного не ответили.

— Поэтому я, как законно избранный князь, предлагаю на свое место чистокровного пана Пяста.

Поляки вздохнули грустно, но с облегчением.

— А я буду рядом, — пообещал Порховник, — и если у князя возникнут какие трудности, пусть он только кликнет, и я уже буду тут.

Так началась династия Пястов, Она длилась четыреста лет, были у нее тяжелые времена, но что интересно: за все эти времена никто никогда не кликнул Абрама Порховника.

 

ВЫБОР КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА

Как свидетельствует летописец, перед тем, как принять христианство, Киевский князь Владимир какое-то время размышлял, не лучше ли остановить свой выбор на магометанстве?

Князя соблазняли гаремные радости, но в запрете на спиртное и еще в одном небольшом обряде князь усмотрел урезание человеческих прав.

«Вот так урежут и выпить не дадут!» — с горечью думал князь.

И в этот самый момент к нему явились хазарские евреи.

— Великий князь, — сказали хазарские евреи, — если вы не можете выбрать между христианством и магометанством, может быть, вас устроит иудейская религия?

Князь Владимир невесело усмехнулся. Здесь было то же урезание прав, но уже без гаремных радостей.

Делать было нечего. Пришлось принимать христианство.

 

ЕЩЕ ОДНО СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ

Князь Игорь был наполовину половец, но предпочитал об этом не распространяться и во всех документах писался русским. А хан Кончак был наполовину русский и тоже об этом помалкивал. Сколько они пролили крови, не разобравшись, у кого какая кровь!

Повернувшись друг к другу половецкими сторонами, князь Игорь и хан Кончак ходили вместе на русского князя Всеволода Большое Гнездо. А повернувшись друг к другу русскими сторонами, они ходили вместе на печенегов.

И надо же было случиться так, что в какой-то момент они повернулись друг к другу разными сторонами. И князь Игорь подумал: «Этот половец мне не друг!» А Кончак подумал: «А Игорь-то, оказывается, русский!»

И началась между ними война, та самая война, о которой так хорошо написано в «Слове о полку Игореве».

Попав к половцам в плен, Игорь из княжеской гордости повернулся к ним русской своей стороной, но хан Кончак зашел с другой стороны и просватал за его сына свою дочь. А другие половцы, повернувшись к пленному русскими сторонами, помогли ему бежать из плена половецкого.

Все-таки разносторонность — хорошая вещь, она заставляет человека в жизни поворачиваться.

Сын князя Игоря женился на дочери Кончака, и в семье у него родилось столько половцев, что хоть из дому беги. Но если поворачиваться, можно не бежать, можно построить замечательное семейное счастье.

 

АНЕКДОТЫ О ЧИНГИСХАНЕ

Родители Чингисхана

Преступления, связанные с именем Чингисхана, начались задолго до его рождения. Для того, чтоб родить Чингисхана, его отец украл чужую жену.

Он не увел ее тайком и не добыл в открытой схватке. Он из кустов подсмотрел, какая она красивая, потихоньку поехал за подкреплением и, напав на ее мужа целым отрядом, отбил у него жену.

Но, видно, любовь ее осталась с другим человеком, и сыну своему, будущему Чингисхану, она могла передать только ненависть. И от этой ненависти много смертей родилось и умерло множество жизней.

Закон гостеприимства

Ехал отец Чингисхана по жаркой степи, и захотелось ему пить. А на пути только враждебный татарский улус, где он незваный гость для любого татарина.

Татары ненавидели этого монгола, но ничего не поделаешь — закон гостеприимства.

Следуя закону гостеприимства, татары налили проезжему человеку ведро воды, но сделали уступку и ненависти: сыпанули в ведро отраву.

Так остался Чингисхан сиротой. Нельзя злоупотреблять законом гостеприимства.

Рыцарь со страхом и упреком

На покоренных землях Чингисхан старался не оставлять никого в живых. Чтобы никто под его властью не мог поднять голову, считал он, головы должны быть отдельно а люди отдельно.

Потому что он боялся живых людей. С мертвыми ему было спокойнее.

Десятитысячная гвардия окружала юрту Чингисхана, охраняя его от живых людей. И вся эта гвардия была умерщвлена на его могиле, чтоб его и на том свете было кому охранять.

Государственная деятельность Чингисхана

«Аккуратность — вежливость королей» — это сказано не о Чингисхане. Не довольствуясь тем, что монголы не умываются, не купаются и вообще стараются не прикасаться к воде, почему-то опасаясь, что их убьет молния, Чингисхан издал указ, запрещающий его народу стирать одежду и мыть посуду. Одежду следовало носить, пока она не сгниет, а посуду просто вытирать травой или коровьим пометом.

 

СОБИРАНИЕ РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ В ЕДИНОЕ ТАТАРО-МОНГОЛЬСКОЕ ГОСУДАРСТВО

Великий князь Московский Иван Данилович Калита ходил с сумой по свету, но не побирался, а наоборот, деньги раздавал, потому что в те времена, чтобы делать дела, нужно было постоянно кому-то совать в лапу. Так он ходил и совал, ходил и совал, собирая русские земли в единое пока еще татаро-монгольское государство.

Повелителем всея Руси в то время был хан Узбек. Не по национальности узбек, а по имени. И такой это был выдающийся хан, что его именем назвали целую национальность.

В России в то время только хан был всея Руси, а русские князья — каждый своего отдельного, или, как их называли, удельного княжества. И распределял эти княжества между князьями хан Узбек. Вот почему ему приходилось и в лапу совать, и доносить на своих родных и близких, чтобы им не досталось княжество. Поедешь в орду, настучишь на князя Владимирского, присоединишь к Москве Владимир. Настучишь на князя Тверского — присоединишь Тверь.

Замечательный был князь Александр Тверской, добрейшая, честнейшая душа, а что делать? Нужно же русские земли в единое государство собирать, Пусть пока не русское, а татаро-монгольское, но это ничего. Тем более, что татаро-монголы тоже народ не чужой, они внесли свой вклад в будущую историю России. Например, друг Ивана Калиты татарский мурза Чет внес огромный вклад в лице самого царя Бориса Федоровича Годунова, который был прямым потомком мурзы, что сказалось на его государственной деятельности.

Если б не татаро-монголы, неизвестно, удалось ли бы собрать русские земли в единое государство. Тут нужно было татаро-монгольское иго, чтобы собрать сначала все земли под игом, а потом сбросить иго — и вот она, навеки сплоченная единая великая Русь. Плохо только, что иго сбросить никак не удастся. Татаро-монголов сбросим, это да, но иго-то, иго — оно останется!

 

ТЕМНЫЕ ЛЮДИ

Борьба за власть ослепляет человека. Достаточно вспомнить русских князей Василия Косого, Шемяку и великого князя Василия. Косой и Шемяка хотели отобрать у великого князя его великое княжество, и началась у них великая междоусобная война. Поймал однажды великий князь Василия Косого и говорит:

— Глаза бы твои меня не видели.

Ну, и приказал выколоть двоюродному брату глаза.

Был Косой косым, а стал вдобавок слепым. Или, как тогда выражались, темным. Но это еще был не тот Василий Темный, которого мы знаем из истории, тот Василий Темный еще впереди.

Как говорят римляне, подобное излечивается подобным. Поймал Шемяка великого князя и говорит:

— Глаза бы твои меня не видели.

Одним словом, око за око. Выкололи великому князю глаза, и стал он Василием Темным, украсившим этим именем страницы истории.

Василий Темный правил страной хорошо: после того, как вокруг него стало темно, в голове его вроде бы просветлело.

И сразу кончилась великая междоусобная война. И жизнь началась спокойная, мирная, замечательная жизнь, — если, конечно, не считать, что под татаро-монгольским игом.

 

ДРУЖБА, СКРЕПЛЕННАЯ КРОВЬЮ

Варяги и татаро-монголы встретились посреди могучей и славной державы и выпили за дружбу народов, которые сплотила навеки великая Русь.

 

ЛЕТОПИСЬ

Рукописные, рукописные… И когда это все написать, чтоб узнали далекие присные то, что ближним не велено знать?

Зря ты, Пимен, ушел в писатели, грозный царь на расправу крут. И ко времени ли, и кстати ли этот Богом завещанный труд о вещах, от которых бы спрятаться, о которых бы лучше молчать?

Ох, не скоро тебе печататься — ведь когда еще будет печать!

И когда еще будут издания и читатели этих книг…

Но сказанья идут за сказаньями… И последнего — нет среди них.

 

ЦЕНА СВОБОДЫ

Каструччо Кастракани вышел из Пизы, взял по дороге Пистойю и находился на пути к свободной Флоренции. Свободная Флоренция решила выслать ему навстречу войско под командованием доблестного капитана Раймондо ди Кордоны, но этот главнокомандующий не спешил выступать в поход, а завел долгий и утомительный спор о дополнительных полномочиях. Он считал, что нельзя отделять военную власть от гражданской, что прежде чем воевать, нужно ввести чрезвычайно военное положение, ограничить свободу высказываний, чтобы все молчали и слушали команду.

Пока шли эти споры, Каструччо Кастракани в боях набирался сил, и, когда капитана наконец раскачали на военные действия, Каструччо наголову его разгромил, а свободный город подверг позору и разграблению.

Такова была цена свободы. Но за свободу и не может быть низкой цены.

После того, как победоносный Каструччо Кастракани проследовал по дороге войны, флорентийцы возобновили спор, как им дальше защитить свободу и независимость. На доблестного капитана надежда была слаба: защитник Флоренции либо отсиживался где-то в плену, либо отлеживался где-то в могиле. Поэтому было решено пригласить из Неаполя своего человека, славного герцога Карла Калабрийского, чтобы он возглавил флорентийские войска, когда Каструччо на обратном пути снова вздумает напасть на Флоренцию.

Карл Калабрийский прибыл с огромной свитой соратников и единомышленников, которые, даже не отдохнув с дороги, пошли грабить все, что попадалось им под руку, Видя, что друзья свободы намного превосходят даже врагов свободы, партия Каструччо Кастракани подняла голову и стала высказывать в парламенте мнение, что при Каструччо Кастракани грабили все же не так и что нужно призвать его обратно, чтобы он своим умеренным грабежом и позором защитил Флоренцию от повального позора и разграбления.

Но целых два года Каструччо не появлялся. И целых два года свободная Флоренция томилась под властью защитников свободы. А когда наконец пронесся долгожданный слух, что Каструччо Кастракани держит путь на Флоренцию, защитник города Карл Калабрийский со своей уголовной свитой и награбленным добром быстренько улизнул в свой Неаполь.

Но Каструччо Кастракани так и не прибыл во Флоренцию. Он погиб по дороге в каком-то справедливом бою. Флорентийцы очень горевали: кто защитит свободу Флоренции от Карла Калабрийского? И кто защитит ее свободу, если вдруг вернется доблестный Раймондо ди Кордона, который так и не получил своих дополнительных полномочий?

Теперь флорентийцы поняли: за свободу нужно очень много платить. Хотя свобода каждому по душе, но она далеко не каждому по карману.

 

ФРАНЦУЗСКИЕ КАРЛЫ

Отгремели времена Карла Великого, тихо канули годы Карла Лысого, Карла Толстого, Карла Простого…

А вот и Карл Мудрый готовится сесть на престол, но ему мешают. Мудрым всегда мешают. И тогда ему на помощь приходит Карл Злой.

Когда мудрость вступает в союз со злом, это кончается безумием. Так оно и случилось: после Карла Мудрого на французском престоле воцарился его сын — Карл Безумный.

 

ШУТКИ ПРИ МОСКОВСКОМ ДВОРЕ

До чего наши шутки похожи на правду! Посадить их рядом — ну прямо как две сестры. И каждая может довести до слез, хотя слезы при этом разные.

Кто-то при дворе пустил слух, будто Иван Третий, великий князь, собирается засадить брата Андрея в темницу, Андрей кинулся к брату, а тот и знать ничего не знает. Опомнись, говорит, Андрюша, приди в себя, как я могу засадить родного брата в темницу?

Стали выяснять, откуда такие сведения. Пошли по цепочке и вышли на Татищева, слугу великого князя. А куда цепочка от Татищева? А никуда. Это он просто так пошутил, чтоб было смешнее.

За такие шутки положено вырезать язык, но великий князь опасался, как бы при дворе не подумали, будто он не понимает шуток. И дал команду язык Татищеву не вырезать, а просто посоветовать держать его за зубами.

Однако ему не давало покоя: с чего это Татищев так пошутил? На какое-то время забудет, а потом опять ударит Топором в голову: ну что за дурацкая шутка? Вроде и не Шутка. Уж больно серьезная.

И в одну прекрасную ночь за князем Андреем пришли, заковали в цепи, бросили в подземелье крепости. Шутка, выходит, оказалась правдой.

Заточили князя Андрея на вечные времена, но из всей этой вечности он прожил только полтора года. Великий князь очень убивался. Он ведь был человек добрый, да и шутки отлично понимал. Одного не мог понять: почему они так похожи на правду?

Ну прямо как сестры. Посадишь рядом — не различишь. Потому они и сидят рядом. И в темницах, и в застенках, и в каторжных лагерях — всюду шутка сидит рядом с правдой.

 

БИТВА НА РЕКЕ УГРЕ

Очень Москве не терпелось иметь в князьях Ивана Грозного, Поэтому еще до Ивана Четвертого Грозным стали называть его деда. Ивана Третьего — тоже Васильевича, но не того, от которого вся Русь в обмороке лежала.

Иван Васильевич Третий был не очень грозный по характеру, и ему все время напоминали:

— Да будь же ты грозней, будь грозней!

Но однажды и его довели. До того довели, что он изломал и истоптал портрет самого Ахмета, великого хана всея Руси, и при этом заявил, что поступит так и с Ахметом, если он не уберется из нашего отечества. Потом поостыл, конечно, попросил извинения, но тут Ахмет вовсю разгорячился. Поднял свою орду, пошел войной на Ивана Третьей. Видно, не считал его таким уж грозным.

Сошлись на реке Угре. На левом берегу наше войско, а на правом татарская рать. Надо бы наступать, но никому не хочется. Татары ищут причин, чтоб не форсировать речку наши применяют будущую кутузовскую тактику: ждут, когда противнику надоест и он сам по себе уберется восвояси.

Переругиваются через речку, благо она узенькая. Вот погодите, мол, ударят морозы, мы на этой речке устроим вам Чудское озеро. А татары отвечают: ждите нашествия с минуты на минуту.

Зима наступила. Замерзла Угра-река. Вот теперь можно повоевать на льду, но никому не хочется.

Наши даже отступили, чтоб укрепить тылы. А потом отступили еще — чтоб тылы тылов были прочнее.

Татары подумали, что это какая-то военная хитрость, и бросились бежать. Наши, увидев, что татары бегут, решили, что это у них такая наступательная тактика, и тоже побежали. Татары еще больше припустили, увидев, что наши бегут. Так быстро бежали, что убежали с нашей земли, и на этом кончилось татаро-монгольское иго.

 

ЯГЕЛЛОНЧИК

Быть выдающимся деятелем вовсе не означает что-то делать. Когда к польскому королю Казимиру Ягеллончику обратились новгородцы за поддержкой против Москвы, Ягеллончик не отказал, но при этом не ударил пальцем о палец.

И этим способствовал воссоединению Новгорода и Москвы в единое государство.

И когда тверичи обратились к Ягеллончику за поддержкой против Москвы, Ягеллончик тоже не отказал, но при этом не ударил пальцем о палец.

Чем способствовал воссоединению Твери и Москвы в единое государство.

Так кто же способствовал объединению русских земель в единое великое государство?

Ягеллончик. И он же помог освобождению этого великого государства от татаро-монгольского ига. Потому что когда татары обратились к Ягеллончику за поддержкой против Москвы, что сделал Ягеллончик?

Вот именно. Он не отказал, но при этом не ударил пальцем о палец.

 

1492 ГОД

Когда евреев изгоняли из Испании, очень кстати подвернулся Колумб, который не замедлил открыть Америку, найдя наилучшее решение еврейского вопроса.

 

К ВОПРОСУ О ЕВРЕЙСКОМ ВОПРОСЕ

Еврейский вопрос есть всюду, где есть евреи, потому что надо же кому-то нести ответ. А кому хочется нести ответ? Поэтому евреи на вопрос отвечают вопросом.

 

РОДИНА КОЛУМБА

Было время, когда страны не спорили из-за Колумба. Где он родился, где женился, это им было все равно. Италия охотно уступала его Португалии, Португалия — Испании, а Франция и вовсе понятия о нем не имела.

Потому что Колумб тогда был живой, а живые не пользуются таким уважением. Весь почет принадлежит цивилизации мертвых.

Если б мертвые могли обойтись без живых, какая б у них была замечательная цивилизация! Ничего житейского, мелкого, суетного, что отвлекает живых от великих дел, — одни эпохальные дела, бессмертные свершения.

Но мертвым для их бессмертия нужны живые. Чтобы их заслуги посмертно признавать. Не было б на земле живых, кто сегодня спорил бы о праве быть родиной Колумба?

А так — спорят. Италия с Португалией, Испания с Францией. Даже Америка, которую он открыл, и та выдвинула собственную гипотезу. Дескать, Колумб сначала родился в Америке, потом из нее уехал, а уже потом вернулся и ее открыл.

Одна Россия не претендует на то, чтоб быть родиной Колумба. Россия не знает, куда своих колумбов девать: то ли их сажать, то ли выдворять, чтобы уже потом вести спор о праве быть родиной своих колумбов.

 

ВОСПИТАНИЕ ДОБРОГО ЦАРЯ

В летописи грозного времени, лишь недавно извлеченной из секретных архивов, дрожащей рукой летописца написаны такие слова:

«Иван Грозный, прозванный за жестокость Васильевичем (зачеркнуто), Иван Васильевич, прозванный за жестокость Грозным, был в детстве добрым, ласковым, послушным ребенком. Его папа Василий Иванович и мама Елена Васильевна, ведшая свой род от хана Мамая (в ужасе зачеркнуто), мечтали, чтобы сын их вырос добрым царем, или, как они выражались, великим князем.

Чтобы воспитать в маленьком Ване доброту, его окружили различными животными: собаками, кошками, медведями (последнее зачеркнуто), а также придворными людьми, которым доверили его воспитание. Уж лучше бы его воспитание доверили медведям (зачеркнуто), собакам (зачеркнуто), кошкам (зачеркнуто), кому-нибудь другому. Потому что придворные люди рассказывали ребенку разные пакости, вместо сказок и наставлений, как жить, он слышал от них только сплетни и наговоры друг на друга».

Дальше из-за дрожания руки летописца — то ли от страха, то ли от возмущения — на трех страницах ничего нельзя разобрать.

В трехлетнем возрасте Иван Васильевич лишился Василия Ивановича, и его мама Елена Васильевна не могла уделять ему прежнего внимания, тем более что очень большую часть своего внимания она должна была уделять сожителю (зачеркнуто), любовнику (зачеркнуто), фавориту Овчине-Телепневу-Оболенскому. И даже то, что трехлетнего Ваню короновали, не прибавило ему материнского внимания.

Вскоре он потерял и мать, потерял Овчину-Телепнева-Оболенского и, не оправдав их надежды вырасти добрым царем, стал царем, не успев не только стать добрым, но даже не успев вырасти.

Такая ранняя коронация вредна для ребенка. Немудрено, что маленький Ваня стал мучить кошек, собак, медведей (последнее зачеркнуто, впрочем, весьма неуверенно), хотя уж они-то ничем перед ним не провинились. Юный царь рос в обстановке вседозволенности, всеобщего угодничества и подхалимства. На словах придворные относились к нему, как к царю, а на деле использовали его, как ребенка. Его называли отцом народов, хотя по возрасту он мог бы быть сыном и даже внуком, а если считать Мамая (в ужасе зачеркнуто), то даже далеким правнуком.

Придворные забыли, что воспитывают доброго царя, и натравливали его, науськивали один на другого, натаскивали на людей, как собак натаскивают на диких животных, и он, уже имея вкус к мучительству животных, постепенно вошел во вкус и этого мучительства.

А потом, когда он стал ходить войной на собственные города, как ходил его татарский предок (зачеркнуто), когда стал жечь (зачеркнуто), крушить (зачеркнуто), казнить (зачеркнуто), мордовать (зачеркнуто), душегубствовать (зачеркнуто), все удивились: какой недобрый царь! Его воспитывали добрым, а он вырос недобрым. Как же это такое произошло?

Дальше на двух страницах ничего нельзя было разобрать из-за дрожания руки летописца, а еще на четырех зачеркнуто архивной цензурой. И заканчивалась летопись так:

«Может быть, он боялся (зачеркнуто), страшился (зачеркнуто), трусил (зачеркнуто), опасался (зачеркнуто и снова дописано), что с ним поступят так же, как он поступал с животными и с людьми. И поэтому старался так запугать свой народ, чтобы можно было самому не бояться. (Последняя фраза зачеркнута)».

 

ВЕЧНЫЕ СРЕДНИЕ ВЕКА

— Боже правый, пронеси в этот час недобрый!.. Мы привыкли на Руси мыслить местом Лобным.

 

АНЕКДОТЫ ПРО ИВАНА ГРОЗНОГО

Иван Грозный уезжает в деревню

Узнал государь о недовольстве им некоторых слоев населения.

— Ах, вы так, — говорит. — Вы такие нежные, что вас уже нельзя и повесить? Нельзя посадить на кол, четвертовать? В таком случае живите без меня, я ухожу в отставку.

Уехал в деревню, живет, давит мух. Мухи, между прочим, тоже недовольны.

А вокруг страна голосит:

— Соколик ты наш! Милостивец! Убивец! На кого ж ты нас покинул, отец родной?

Уже и Малюта не выдержал:

— Ты что ж это, государь, с народом делаешь? Такой бессердечности я от тебя не ожидал.

Стыдно стало Ивану Васильевичу.

— Ладно, — говорит, — Малюта. Бери топор, пошли домой.

Затрещали кости, покатились головы. Содрогнулся народ:

— Наконец-то наш батюшка вернулся!

Иван Грозный ищет политическое убежище

Что-то боязно стало царю в своей державе. Тут такое творится! Людей четвертуют, на кол сажают, живыми жгут. То ли дело Англия, цивилизованная страна. Вот где настоящее уважение к человеку!

И передал царь Иван английской королеве через ее посла: так, мол, и так, страна дикая, варварская, нет никакой возможности править. А посему нижайше прошу политического убежища.

Сел в карету, отъехал метров двадцать в направлении Англии, а тут навстречу Малюта. То ли из Англии, то ли еще откуда.

— Ты что ж это, государь? Опять куда-то намылился? А о народе подумал?

Подумал царь о народе и говорит:

— Ладно, Малюта, будь по-твоему. Бери топор, пошли домой.

— То-то, — говорит Малюта. — Тут работы выше головы. И не одной головы: вон их сколько-просто руки опускаются!

Иван Грозный женится при живой жене

На старости лет захотелось царю Ивану жениться. Правда, он в то время был женат. Жена у него была Мария Нагая, но это его не устраивало. Мне, говорит, эти нагие и босые уже вон где сидят. И что это за страна — одни нагие и босые!

Приглядел невесту в Англии. Правда, не сам глядел, ему лейб-медик, англичанин, о ней рассказывал. Есть, говорит, в Англии принцесса королевских кровей. Невыносимо красивая. Тоже сначала Мария, но дальше уже не так. Дальше Гастингс. Мария Гастингс. Тоже, может, нагая, но по-английски, а это, может, даже лучше, чем по-нашему.

Послал царь своего человека к королеве Елизавете с предложением. Елизавета говорит: черт-те что. Никак этот московский царь не угомонится: то ему подавай убежище, то английскую жену.

А принцесса Гастингс не хочет за русского царя. Во-первых, говорит, он женатый, а во-вторых, характер у него неустойчивый. Посадит на кол, а ей сидеть.

И велела английская королева вместо принцессы показать посланцу царя какую-нибудь выдру. Не настоящую выдру, а девицу примерно такой внешности. Как увидел посланец эту образину, так до самой Москвы бежал, даже моря под ногами не заметил.

Описал царю английскую принцессу своими словами. Такая выдра, говорит.

Тут лейб-медика английского, конечно, в застенок. Показали ему, что такое настоящая болезнь. От этой болезни он уже не оправился.

А царь остался с прежней супругой. С Марией Нагой. По-английски, может, и Гастингс, но царь теперь и про Гастингсов слышать не хотел. Такие выдры эти англичане!

 

1564 ГОД

В Европе умер Микеланджело, родились Шекспир и Галилей…

А в России — первая волна эмиграции. У князя Курбского оказалась легкая рука, в данном случае — легкая нога, и после него, как на море в бурю, покатились волны русской эмиграции…

Но и там, в чужой земле, они любили родную землю.

Есть такие земли, которые легче всего любить в чужой земле.

 

РУССКАЯ ИСТОРИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА

После шумного успеха «Ромео и Джульетты» Шекспиру захотелось написать еще какую-нибудь трагедию на современную тему. Но в Англии был золотой век Елизаветы, никаких трагических тем, поэтому Шекспир потихоньку писал комедии.

Однажды он встретился с приятелем, который только что вернулся из Москвы. Там, оказывается, смутное время, на престол взошел царь Борис. Коварный человек. Сначала выдал свою сестру за будущего царя Федора, а при Федоре совершенно забрал в свои руки власть, да еще убил маленького царевича, брата царя, чтоб устранить законного наследника престола. Но что самое интересное, этот убиенный царевич Дмитрий ровно через десять лет после убиения объявился живым в соседнем Польском королевстве.

— Призрак, что ли? — удивился Шекспир.

— Да нет, не призрак, вполне живой человек. Одни говорят — настоящий царевич Дмитрий, другие считают, что подставной, называют Лжедмитрием.

— Призрак — это интересно, — задумчиво произнес Шекспир. — Но, конечно, главный герой не может быть призраком. Пусть бы это был отец царевича. Отца убили, а призрак просит сына отомстить за его смерть. И убийца пусть будет женат на вдове убитого, вот тогда все станет на место.

Только в воображении такого гения, как Шекспир, все могло стать на место в русской истории.

— Хорошо бы действие перенести в другую страну, с Россией у нас сложные отношения, — предостерег приятель.

— И перенесем! Дания подходит? Тоже северная страна, только размером поменьше. Но ведь размеры проблем не определяются размерами территории.

Удачная получилась трагедия. «Гамлет, принц Датский». О том, что принц именно датский, а не какой-то другой, было сказано прямо в названии, чтоб у России не возникло никаких подозрений.

После шумного успеха «Гамлета» захотелось написать еще что-нибудь на русскую тему. У них там смутное время, а писать некому. Да и условия для литературы неподходящие: единственного первопечатника так затравили, что он пришел в себя только за границей.

И тут поступает из России известие: царевич Дмитрий с польским войском идет на Москву, а с ним польская принцесса красоты невиданной. Хотя многие говорили, что Дмитрий не настоящий царевич, что он низкого, или, как у них говорят, черного происхождения, но принцесса его полюбила. Что значит черное происхождение, если у человека светлая душа?

Однако в чем тогда трагедия? Ведь это должна быть трагедия. Может быть, принцесса задушит царевича, не сумев примириться с его происхождением? Но как она его задушит? Она же слабая женщина. Тогда пусть он ее задушит. У него комплекс неполноценности на почве происхождения, и он начинает сомневаться в ее любви…

Трагедия получилась — «Отелло». И на титуле было написано, что действие происходит в Венеции, чтоб никто не подумал, будто в России.

Когда царевич Дмитрий стал русским царем, Шекспир о нем писать не стал, потому что не видел в этом трагедии. Он вернулся к его покойному брату, царю Федору, который был настолько добросердечен, что отдал царство своей родне. Конечно, в трагедии Шекспир кое-что изменил, чтоб в России не узнали свою историю. Да и само название было совершенно не русское: «Король Лир». В России нет королей, а под фамилией Лир одни только немцы и евреи.

Последнюю трагедию на русскую тему Шекспир писал в самый разгар смутного времени, Лжедмитрия убили, а на престол взошел его бывший друг Василий Шуйский, который отрекся от него, как это в таких случаях делается. Повторился в какой-то мере сюжет «Гамлета», но в еще более страшном варианте. Шуйский со своей женой Шуйской постоянно предавали своих друзей, и Шекспир написал свою самую кровавую трагедию, в которой вывел сразу несколько призраков, да еще вдобавок несколько ведьм, чтобы окончательно разобраться с этой чертовщиной.

Трагедию он назвал «Макбет», и она тоже имела успех. Хотя в самой России до успеха было еще далеко, поскольку не предвиделось конца смутному времени.

 

ЛЖЕ-ПЕТР, САМЫЙ ПЕРВЫЙ

Он стал Петром задолго до Петра, он, словно месяц, вышел из тумана…

Была глухая, смутная пора, испуганная временем Ивана.

Как из былин, он вырос из былья, поднялся на опасную ступеньку. Он был, по сути, Муромец Илья, но назывался сдержанно: Илейка.

Он позабыл фамилию свою и отчий дом и Муром свой покинул. Ну кто поверит в Муромца Илью? Ведь жизнь — она не сказка, не былина.

Он имя взял царевича Петра, но взял его, должно быть, слишком рано. Была глухая, смутная пора, испуганная временем Ивана.

Когда еще о нем узнает мир? История плетется помаленьку… Но в Англии уже творил Шекспир, когда казнили Муромца Илейку.

История, былинная страна, пройдут века и новые настанут…

Но будут долго длиться времена, испуганные временем Ивана.

 

ПОСМЕРТНОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ ВЕРНУТЬСЯ НА РОДИНУ

Политические страсти устарели.

Поэтические остаются в силе.

Возвращайся, Данте Алигьери, мы тебя давным-давно простили!

Мы тебя неправильно изгнали, пусть бы оставался ты со всеми. Это мы сегодня осознали, но учти — какое было время!

Гении расплачивались кровью, и кого за них призвать к ответу? Одолело нас средневековье, затравили мы своих поэтов. Сколько их, талантливых и ярких, заклеймить народ поторопился! Был бы у Флоренции Петрарка, но и он в изгнании родился.

Мы отменим твой позорный выезд, все твои скитанья и мученья. Ты ж у нас почетный флорентиец, основоположник Возрожденья! На твоих ботинках много пыли, мир велик, но ты у нас родился. Мы с тобой ужасно поступили, но сегодня мы тобой гордимся.

Отмечаем даты, годовщины. Жаль одно — что наши ротозеи превратили Дантов дом в руины, а не сохранили для музея.

Посмотри, как годы пролетели, но тебя они совсем не старят. Ты такой, как был на самом деле, — самый лучший флорентийский парень.

Ни к чему печалиться о давнем. Вспомни, кто ты есть, откуда вышел! Ты стоишь у нас сегодня в камне, только вот стихов уже не пишешь.

А писал ведь. Как писал ты прежде! Был поэт от Бога, настоящий! Вспомни, как сказал ты о надежде: мол, оставь ее, сюда входящий.

Пусть же торжествует справедливость, пусть в нее Флоренция поверит!

Возвращайся, славный флорентиец! Возвращайся, Данте Алигьери!

 

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

* * *

Постоянство византийского императора Константина было присуще и его сыновьям — Константину, Константу и Констанцию (константный — значит постоянный).

* * *

Карла Великого даже смерть не могла уложить в постель, и его похоронили сидящим на троне, в полном императорском облачении и с мечом в руке.

* * *

В средние века университеты иногда открывались для борьбы со свободомыслием. Это важный признак: если университет борется со свободомыслием, значит, наступило средневековье.

* * *

Четырнадцатый век знаменит расцветом творческой деятельности Петрарки, Бокаччо и хана Мамая.

* * *

Начинается с того, что живые шагают по трупам, а кончается тем, что мертвые шагают по живым.

* * *

Нимбы носят вокруг головы, а петли — вокруг шеи.

 

-

 

ПЕНСИОНЕРЫ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Кончилось средневековье, начались новые времена. Старенький отец-инквизитор вышел на пенсию, ходит в парк, где собираются такие же старички-пенсионеры. Сидят, вспоминают прежние времена.

— Помните того чудака? — вспоминает отец-инквизитор. — Ну, того, что сказал, что она вертится?

— Кто вертится? Жена его, что ли?

Отец-инквизитор напрягает память:

— Да нет, вроде не жена.

— Может, дочка?

— Может, и дочка… Я хорошо помню, как он сказал. А все-таки, говорит, она вертится.

— Хорошенькая? — оживляются старички.

— Может, и хорошенькая. Они же так вертятся, что лица не разглядишь. — Отец-инквизитор помолчал, вспоминая. — У этого чудака, кроме дочки, был еще сын. Такой способный мальчишка. Ему доверили быть при отце осведомителем — все-таки следит и доносит не чужой человек. Отец, бывало, слова не успеет сказать, как оно уже известно органам инквизиции.

Кто-то вспомнил о феноменальном ребенке, который засадил в тюрьму родителей, а потом всю жизнь носил от них передачи. Не им носил передачи, а от них носил передачи, потому что был у них любимый и единственный сын. Так и жил всю жизнь на передачах, нигде не работая…

Все вздыхают: да, дети сегодня уже не те. И родители сегодня уже не те. Э, да что вспоминать! Давайте лучше играть в стукалочку!

Все опять оживляются. Стукалочка — замечательная игра. Ставки, правда, небольшие, но какие ставки при нашей пенсии!

Старики вздыхают: пенсии, конечно, не те. Такие маленькие пенсии — за такое большое средневековье!

 

ПИСЬМО СОЛДАТА ТРИДЦАТИЛЕТНЕЙ ВОЙНЫ ДРУГУ-ОДНОПОЛЧАНИНУ

Дружище Ганс!

После Вестфальского мира ты со своим Эльзасом отошел к Франции, Карл со своей Померанией — к Швеции, а я остался в Германии, и нам в Германии хуже всего. Франция и Швеция потоптались на нашей земле, отхватили по куску и убрались восвояси, а мы остались жить на поле боя. Разве можно жить на поле боя? На поле боя можно только умереть, что, кстати, естественно в нашем возрасте.

Хуже всего, что в стране разрушена экономика. Пала наша экономика на поле боя, и теперь, хотя наступили мирные времена, наши экономисты попытались ввести шоковую экономику Валленштейна.

Помнишь Валленштейна? Он у нас был главнокомандующим. И он придумал: чтоб не платить армии из казны зарплату, каждый сам себе добывает зарплату в бою. Сколько ухватил, столько и заработал.

Теперь у нас каждый месяц на три дня город отдается жителям на разграбление. Некоторые неплохо зарабатывают, даже лучше, чем зарабатывали на войне. Причем, не придерживаются трех дней, а грабят систематически в течение месяца.

Пошли и мы со старухой. Встали пораньше, чтоб быть первыми. В один дом зашли — нас побили. В другой — опять побили. Да еще и ограбили — отобрали все, что было при нас.

Вернулись мы домой, избитые, ограбленные, а в доме пусто, ничего нет. Все разграбили, пока мы ходили: город-то отдан на разграбление! Вот она, шоковая экономика. Тем, которые грабят, конечно, хорошо, а каково тем, которых грабят?

Спасибо, магистрат позаботился о нас, ветеранах. Ввел для нас специальный ветеранский день. Мы со старухой опять встали пораньше, чтоб быть первыми. Приходим в один дом, начинаем грабить, а хозяева не дают. Мы объясняем: сегодня же ветеранский день, сегодня весь город отдан ветеранам на разграбление, а они ничего не хотят слушать. Побили нас со старухой, тачку отняли. Хорошая, говорят, тачка, в хозяйстве пригодится.

И это называется экономика? На войне это была экономика, потому что мы были молодые и при оружии, а здесь — ну что мы можем со старухой?

Некоторые у нас эмигрируют в Россию. Очень, говорят, богатая и культурная страна. Там никому и в голову не придет вводить в стране шоковую экономику. Вот мы со старухой и думаем: не податься ли и нам в Россию? Там жизнь спокойная, сытая, не нужно никого грабить, драться за кусок. И народ там добрый, работящий, отзывчивый — ну точь в точь, как мы были до нашей войны.

Как ты, Ганс, посоветуешь? Напиши. А мы со старухой будем пока собираться.

Твой боевой товарищ Отто.

Только что я услышал, что в Англии отрубили голову ихнему королю. Наверно, лучше, чем тридцать лет воевать, сразу отрубить голову самому главному.

 

ВОПРОСЫ ПЕТРУ ПЕРВОМУ

— Петр Алексеевич, прежде всего ответьте на вопрос: почему после вас ни один Петр в России не прижился? Петр Второй умер в детстве, Петра Третьего убили через год после воцарения…

— После Ивана Грозного Иваны в России тоже не приживались. Сына Ивана он собственноручно убил, а своих незаконных детей просто душил в колыбели, чтоб закон торжествовал.

— В России закон всегда торжествовал, но царило беззаконие. Чем вы это можете объяснить?

— Либо торжествовать, либо работать.

— Очень точно сказано. И еще такой вопрос. В России все царицы правили только в XVIII веке. Не потому ли, что в начале века царем был настоящий мужчина, который уступил место женщине?

— Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос.

— Скромность вас украшает, Петр Алексеевич. Но однако признайтесь: как настоящий мужчина, вы всегда любили женщин больше, чем детей.

— Что вы имеете в виду?

— Наш великий ученый Михайла Васильевич Ломоносов очень на вас похож. И лицом, и статью, и талантом, и характером. И так совпало, что незадолго до его рождения вы как раз были проездом в Холмогорах. Как вы объясните это совпадение?

— Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос.

— Опять эта скромность, прежде вам не присущая! Кстати, когда вы сами себя назвали Петром Великим, кое-кто говорил, что вы от скромности не умрете.

— Они были правы: я умер не от скромности.

— И последний вопрос: чем вы объясните, что Иван Грозный, который вовсе не был великим царем, славой едва ли не превзошел вас?

— В России всегда грозные имели больший вес, чем великие.

 

ЗАВЕЩАНИЕ ПЕТРА

За гранью вечного покоя кто будет проклят, кто спасен? Уже слабеющей рукою Петр написал: «Отдайте все…» Кому отдать? И что отдать? И что вообще сказать хотел он? По эту сторону предела — молчания не разгадать. Так завершился ход событий, последним вздохом унесен. В начале жизни: «Все возьмите», а под конец — «Отдайте все…»

 

ПОСЛЕ ПОТОПА

— Ах, ваше величество, после вас хоть потоп! — горячо шептала маркиза Помпадур в объятиях Людовика Пятнадцатого.

— После нас хоть потоп, — успокаивал Людовик Пятнадцатый своего министра финансов.

— В такой ситуации остается только потоп, — размышлял министр финансов перед пустой государственной казной.

Все они оказались правы: после Людовика Пятнадцатого наступил Великий французский потоп, отрубивший голову Людовику Шестнадцатому.

 

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПРИДУМАЛ РУССКУЮ ИСТОРИЮ

В свите Антона Ульриха принца Брауншвейгского, приехавшего в Россию с серьезными намерениями относительно племянницы русской императрицы, был молодой человек по имени Карл Фридрих Иероним барон Мюнхгаузен. Впоследствии он стал знаменит, много рассказывал и писал о России, а тогда был скромный и совершенно безвестный молодой человек, который, кстати, и сам был не прочь жениться на русской принцессе, хотя и не обязательно на русской, можно и на какой-то другой, но приехали-то они в Россию, так что особого выбора не было.

Правда, сейчас он не мог жениться, ему было только тринадцать лет, и он был на два года моложе принцессы. Но годы летят быстро, и со временем он может ее обогнать и стать старше лет на пять, а то и на восемь.

Чтоб поскорей вырасти, барон Мюнхгаузен поступил на военную службу, брал Очаков в русско-турецкой войне. А может, и не брал. Может, там вообще не было никакой войны и никакого Очакова. Когда он потом об этом рассказывал, ему никто не хотел верить, потому что он привез с собой из России столько солдатских небылиц, что их уже невозможно было отделить от действительности.

Вот, например, хотя бы эта. Принцесса Анна Леопольдовна вышла замуж за Антона Ульриха Брауншвейгского, и через год у них родился Иван Антонович, который тут же, не отходя от колыбели, стал русским царем. Но через год на престол восходит Елизавета, а Ивана Антоновича отправляют в крепость, хотя никаких преступлений он вроде не совершал. Кто же может поверить в такую историю?

Потом барон Мюнхгаузен служил в Риге и встретил там другую принцессу, Ангальт-Цербскую. По странному совпадению ей тоже было пятнадцать лет, как в свое время Анне Леопольдовне. Но барону, к сожалению, было уже двадцать четыре. Но, несмотря на разницу в возрасте, он все же дал залп в ее честь, потому что она как раз въезжала в Россию, а он возглавлял почетный караул.

Эта принцесса тоже вышла замуж. За Карла Петра Ульриха, сокращенно Петра Третьего Но она убила этого Петра Третьего, чтоб занять его место под именем Екатерины Второй. А какой милой девочкой была, когда барон Мюнхгаузен встречал ее в Риге!

Нет, в России нельзя жениться на принцессах. Где был бы Карл Фридрих Иероним, если б женился на Анне Леопольдовне? Он был бы там, где раки зимуют, как говорит русская пословица. А где он был бы, если б женился на Екатерине? Его ждала участь Петра Третьего, и он лишь чудом ее избежал. Он махнул рукой на принцесс и женился на простой русской девушке Якобине фон Дуттен. И уехал навсегда из России, чтобы где-нибудь в спокойном месте спокойно о ней вспоминать.

Но ему не верили. Не верили, что Иван Антонович просидел в крепости двадцать лет и был убит при попытке к бегству, хотя никуда не собирался бежать. Потому что это Россия. Там не смотрят, бежишь ты или не бежишь, а просто убивают при попытке к бегству.

Мюнхгаузен все помнил, он приводил факты, даты, имена. Но ему не верили. Говорили, что он придумал эту русскую историю, что, может быть, никакой русской истории вообще нет. А что есть? Что-то же должно быть, если есть страна и в стране живут люди и происходят какие-то события.

Барона обижало это неверие. Он любил Россию, он успел полюбить Россию и теперь так часто о ней вспоминал. И когда умерла его русская жена Якобина фон Дуттен и говорить о России стало не с кем, он специально приглашал к себе гостей и целый вечер рассказывал им о России.

Но они не верили. В Россию трудно поверить, если в ней не жить. А в ней лучше не жить. Можно о ней помнить и даже тосковать, можно о ней рассказывать и писать, но жить лучше в другом, более подходящем для жизни месте.

 

ПИСЬМА ВОЛЬТЕРА ЕКАТЕРИНЕ ВТОРОЙ

(Альтернативная история)

Письмо первое

Москва, Бутырская тюрьма, 10 января 1775 года.

Сударыня!

Должно быть, это какая-то шутка. Меня, как Вы изволите знать, обменяли на Вашего Пугачева. Видимо, я был в тягость моему королю, а Вам необходимо было избавиться от человека, который набивался Вам в мужья и ради этого взбудоражил всю Россию.

Теперь Ваш Пугачев на Елисейских полях, а я в этом отвратительном каземате. Но если Вам непременно нужно держать кого-нибудь в каземате, пусть бы там сидел Пугачев, зачем было везти меня из Парижа?

Не могу не обратить Вашего благосклонного внимания на то, что прежде, когда мы жили в разных странах, между нами была оживленная переписка. Теперь же я пишу, пишу, а ответа нет. Следует ли это понимать так, что Вы больше не хотите со мной переписываться? Может быть, Вам больше нравится переписываться с Дидро? Этот человек годится мне в сыновья, не понимаю, о чем с ним можно переписываться.

Мы тут перестукивались с товарищами, и они уверяют, что письма в этой тюрьме вообще не идут дальше надзирателей. Но мне кажется, этого не может быть: ведь переписка охраняется государством.

Напишите мне. Если и Ваши письма не пойдут дальше надзирателя, придется, видимо, заменить этого человека.

Искренне Ваш узник Бутырской тюрьмы Мари Франсуа Вольтер.

P.S. Меня крайне беспокоит, чем занимается во Франции Ваш названый супруг. Это ж надо было — напустить на Францию Пугачева!

Письмо второе

Москва, Бутырская тюрьма, 12 апреля 1775 года.

Государыня-матушка!

Осмелюсь доложить, что я дважды сидел в Бастилии, но там я не сидел сложа руки. Я мыслил, читал, писал. Со мной постоянно находились Гомер, Вергилий, Гораций, мои верные и вечные спутники, а здесь я сижу в полном одиночестве (как говорят у Вас, в одиночке).

Книг мне не носят, а если бы и носили, я все равно их не «мог бы читать, потому что меня держат в темнице и только обещают перевести в камеру. Каждый человек имеет право сидеть в камере, почему же меня держат в темнице?

У нас в Бастилии было все по-другому. Правда, просьбу мою столоваться с комендантом Бастилии не удовлетворили, но там я, по крайней мере, столовался. А здесь я не столуюсь. Я не могу столоваться тем, чем у вас здесь столуются. Если же учесть, что я лишен и духовной пищи, тo можно без преувеличения сказать, что я не столуюсь ни духовно, ни физически.

Вот в Бастилии я жил полнокровной жизнью. Там я мог даже шутить. Когда на допросе у меня потребовали назвать место хранения моих бумаг, я заставил их переворошить все нужники Парижа. Так я шутил в Бастилии. А попробовал бы и пошутить у Вас. Мне бы тут же вкатали десять лет без права переписки. И как бы мы тогда с Вами переписывались?

Остаюсь все там же и с тем же искренним уважением

Франсуа Вольтер, заключенный Бутырской тюрьмы.

P.S. Интересно все-таки, чем занимается в Париже Ваш сомнительный супруг. Ведь он у Вас самозванец, любое имя возьмет, а мои соотечественники к громким именам неравнодушны.

Письмо третье

Бутырская тюрьма, 19 августа 1776 года.

Ваше императорское величество!

Мы тут перестукивались с товарищами, и мне сообщили ужасную вещь: будто бы Бастилию собираются разрушить.

Не сомневаюсь, что это затея Вашего супруга, от которого Вы отделались таким варварским способом. Он ведь еще в России говорил, что весь мир насилья он разрушит до основанья, а затем… Что же он собирался сделать затем? Память у меня здесь в Бутырках стала совсем никуда, а ведь мне всего лишь слегка за восемьдесят.

Так о чем это я? Все о Вашем мнимом супруге. Он обещал разрушить мир насилья, а Бастилия — орудие насилья, как это ни печально признавать. Значит, первое, что должен сделать в Париже Эмиль Иванович — это разрушить Бастилию.

Я очень встревожен. Если Бастилию разрушат, где же мы, писатели, будем сидеть? А писатели должны где-то сидеть, такая у них сидячая работа. Неужели нас всех ждут Бутырки, Ваше величество?

Нет, Вашего лже-мужа нельзя было выпускать в Париж. Он не остановится перед тем, чтобы начать грабить награбленное, а ведь награбленное — это все наше богатство. Я не защищаю государство, но его развалины страшней, чем оно само, извините за неуместную философию.

Если это случится, весь цивилизованный мир должен знать: Великая французская революция экспортирована из России. И Россия со временем об этом пожалеет, потому что Франция со временем экспортирует эту революцию обратно.

Надо сохранить Бастилию! Надо сохранить насилие в цивилизованных формах!

А для этого прошу: верните меня во Францию! Обменяйте меня на Пугачева или на Ивана Болотникова, чтобы я мог спокойно жить у себя в Бастилии и способствовать ее сохранению для блага свободного французского народа.

Ваш покорный зек Ns 0081/0034 (фамилию забыл).

P.S. А супруга Вашего Эмиль-Яна можно при случае обменять на Вашингтона. Америка ведь не Франция и тем более не Россия, Америка выкрутится.

Листовка, расклеенная по всему Парижу

Граждане! Французы! Братья и сестры!

К вам обращаюсь я, друзья мои! Вы меня не узнали? Это же я, ваш король Людовик Пятнадцатый! Вот это радость, не правда ли? Вам сказали, что я умер, а я, получается, жив. На престоле уже сидит мой внук Людовик Шестнадцатый, а я всенародно заявляю: ему еще рано там сидеть, пусть сначала сам станет дедушкой.

Не верьте моему внуку, граждане французы, это неудачный внук, и когда-нибудь ему еще отрубят голову!

А пока я, ваш король Людовик Пятнадцатый, иду на Париж!

Превратим монархию в республику!

Превратим республику в империю!

Превратим империю… ну, это мы после решим, во что.

Ваш король, но не в этом дело.

Ваш друг и соотечественник

Людовик Пятнадцатый

 

ЛЮБИМЕЦ КОРОЛЯ

После коронации Людовик Шестнадцатый проезжал с женой Марией-Антуанеттой по улицам Парижа, и на одной из улиц их приветствовали ученики школы имени Людовика Великого.

С приветствием к первой чете Франции обратился первый ученик школы, который говорил об огромной любви к лучшему другу французских детей, о том, что когда они вырастут, то все как один отдадут свои жизни благородному делу абсолютной монархии.

Король был растроган. Королева была растрогана. Король слушал и кивал головой. И королева тоже кивала головой.

Потом король спросил:

— Как зовут этого прелестного мальчика?

— Максимилиан Робеспьер.

 

ОТЛИЧНАЯ ФАМИЛИЯ

В масонском клубе Дантона познакомили с молодым ученым. Тихий такой человек, интеллигентный и на чем-то сосредоточенный.

— Познакомьтесь, Дантон: это Гильотен.

— О, Гильотен! Отличная фамилия! И чем же вы занимаетесь, Гильотен?

— Изобретаю гильотину.

 

ГРАЖДАНИН ЭГАЛИТЕ И ДРУГИЕ ГРАЖДАНЕ

Филипп Эгалите боролся за революцию, но прошлое у него было довольно контрреволюционным. В прошлом он был герцог Орлеанский, кузен казненного короля. Революция об этом забыла, но потом вспомнила и проголосовала за смерть уже не герцога Орлеанского, а гражданина Эгалите. Гражданина Равенство.

Он взял себе фамилию Равенство, чтобы ничем не выделяться среди революционных граждан. И за казнь короля голосовал, чтоб не выделяться среди тех, кто голосовал.

Какая нелепая фамилия — Равенство! Равным можно быть чему угодно, даже нулю. Особенно в революции, где видны только орущие рты, как будто нули требуют для себя более высокого цифрового значения.

В толпе у подножья эшафота Филипп Эгалите узнает старого вора Либерте, которого революция выпустила на свободу. В честь свободы он и взял себе фамилию Либерте.

Эгалите, Либерте… Не хватает третьего.

Но он где-то здесь, этот третий. У него довольно темное прошлое, но настоящее — на ярком свету, а это значит, что он тоже взойдет на эшафот, потому что никакого Братства не будет.

Свободы — не будет.

Равенства — не будет.

Братства — не будет.

Все они взойдут на эшафот.

Все, кто высвечен революцией. Все, кто голосует в Конвенте.

Они думают, что отдают голоса. А они отдают — головы.

 

КТО РАНЬШЕ ВЫШЕЛ ИЗ ДВОРЯНСТВА

До революции Робеспьер именовался де Робеспьер, поскольку до революции он принадлежал к дворянству. А Дантон не принадлежал к дворянству, хотя ему очень хотелось. Он говорил, что дворянство — это самое драгоценное достояние.

И что же Дантон придумал? Он слегка отдалил от своей фамилии букву „Д“ и стал именоваться Д» Антон. Дворянин Антон.

Долго не мог забыть Робеспьер Дантону, что тот так просто вошел в дворянство. Отделил одну букву от фамилии — и он уже дворянин.

Но зато когда наступила революция, Дантон моментально вышел из дворянства. Вернул букву на прежнее место — и у него с дворянами ничего общего.

А Робеспьер вышел не сразу, только через год. И всякий раз, когда заходил разговор о том, кто раньше вышел из дворянства, Дантон делал шаг вперед, а Робеспьер отводил глаза в сторону. И, конечно, он не мог забыть Дантону, что тот раньше него вышел из дворянства. И стал понемногу забывать лишь тогда, когда Дантону отрубили голову.

Но забыл это совершенно и окончательно лишь после того, как отрубили голову ему самому.

 

ДЕРЖАВИН

Солдат по имени Гаврила и по фамилии Державин влюбился в гордую царицу, да и замужнюю к тому ж. Влюбляться было бы не нужно, учтя устав солдатской службы: солдат ведь присягал престолу, а там сидел царицын муж.

Чтоб верность сохранить престолу, пришлось согнать оттуда мужа и посадить взамен царицу. Солдат был в этом деле тверд.

Царица правила без мужа, но правила его не хуже. Но тут внезапно и некстати явился убиенный Петр.

Он был, конечно, самозванец, еще похлеще, чем Лжедмитрий, но был он родом из народа и тем опасен был вдвойне. Хоть он и был Петра пригожей и на пятнадцать лет моложе, не соблазнилась им царица и так сказала: «Быть войне!»

И оседлал коня Державин, и поскакал на Пугачева. Он так любил свою царицу, что постоянно рвался в бой. А отстояв ее от мужа, он в тот же час, в минуту ту же, талант поэта обнаружа, в стихах воспел свою любовь.

Он сочинял за одой оду (они как раз входили в моду), он отдавал литературе весь свой талант и ум, и пыл.

Когда ж на свет явился Пушкин, поэт от пяток до макушки, старик тотчас его заметил и, в гроб сходя, благословил.

 

ЧЕСТЬ ПОБЕДИТЕЛЯ

Станицу Зимовейскую чуть было не назвали Разинской, потому что в ней родился Степан Разин. Потом ее чуть было не назвали Пугачевской, потому что в ней родился Емельян Пугачев.

Но — горе побежденным! И станицу назвали в честь победителя, который и в глаза не видел станицы Зимовейской.

И затерялась станица Потемкинская среди множества потемкинских деревень.

 

РОДИНА АЛЯСКА

Развитие капитализма в России двигалось полным ходом, но медленно. На переход от феодализма к капитализму требовались солидные инвестиции, или, как тогда говорили, деньги. И тогда возникла идея продать Аляску Америке.

Но тут воспротивилось население страны: как вы смеете продавать нашу Аляску? Ведь Аляска — это наша Родина. Не позволим продавать нашу Родину Аляску!

Экономисты говорят: может, лучше освободить цены? Тогда можно будет Аляску не продавать. Крестьян же освободили, почему же цены нельзя освободить? Вообще-то их надо было раньше освобождать, до крестьян, сначала цены, а потом уже крестьян, так полагается по экономике. А теперь крестьян освободили, отделили от земли, как же они до нее дотянутся, чтоб ее обработать?

Давайте, говорят экономисты, хоть теперь цены освободим. Но Александр Второй — ни в какую. Не соглашается. А еще называется Освободитель — цены ему неудобно освобождать!

Он считает, что от этого понизится жизненный уровень. Мол, у этих цен и уровня жизни обратная зависимость: чем цены выше, тем уровень ниже. Нет уж, говорит, давайте лучше Аляску продадим.

А население ходит с плакатами: «Не отдадим Аляску!» Пусть, говорят, мы по миру пойдем, но пойдем с плакатами: «Не отдадим Аляску!».

Но царь — он же самодержец. Взял, продал Аляску. Какой с него спрос?

Правда, потом в него бомбу кинули. Может, за Аляску. Чтоб другим было неповадно продавать Родину.

С тех пор мы живем без Аляски. Плохо, конечно, живем. Что это за жизнь — без Аляски?

Когда совсем станет тошно, распечатаем бутылочку, вспомним Курилы, — Карпаты, Хибинские края… Где ты, Аляска, родная наша Родина?

 

ПЛОХО БЫТЬ ВТОРЫМ

В России было три Александра, но бомбы удостоился только один — Александр Второй.

Было два Николая, но казнили только Николая Второго.

Было четыре Василия, но ослепили лишь одного: Василия Второго.

А какой Наполеон был между Первым и Третьим? Почему о нем ничего не слышно? Потому что он так никогда и не взошел на престол.

Два — число несчастливое. Это двойка, которую выставляет судьба своему избраннику, чтобы подчеркнуть, что он — не избранник.

 

РАЗГОВОР С ЧАРЛЬЗОМ ДАРВИНОМ

— Профессор Дарвин, вы писали, что человек стал человеком в процессе борьбы за существование…

— Совершенно верно. К сожалению, лучшие погибли в борьбе.

— А как же естественный отбор? Ведь вы отводите важное место естественному отбору?

— К сожалению, были отобраны далеко не самые лучшие.

— Профессор Дарвин, я хотел бы узнать, как нам быть в современных условиях. Нужно ли начинать с борьбы и после этого переходить к отбору, или лучше сначала все отобрать, а уже потом пусть они борются за существование?

— Отобрать? У кого отобрать? Послушайте, кто вы такой, я вас не знаю. Я сейчас позову полицию!

— Ну вот, уже и полицию. Извините, что не представился: меня зовут Карл Маркс.

 

МУРАВЬЕВ И КАРАКОЗОВ (1866 год)

Попав в места, определенные высшей мерой наказания, председатель судебной коллегии Муравьев был крайне удивлен и обескуражен, «Интересно, как я здесь оказался? Разве мы приговорили меня?»

И тут он увидел приговоренного.

— Дмитрий Владимирович! А я уже за вас волновался!

Каракозов встрече не обрадовался. Он даже слегка отшатнулся, если такое возможно в местах, определенных высшей мерой наказания.

— Ну что вы за мной увязались? Суд окончен, приговор приведен в исполнение, чего вам еще от меня надо?

— Извините, Дмитрий Владимирович, — смутился генерал, — нехорошо как-то получилось: меня называют вешателем, а я здесь оказываюсь раньше повешенного.

Он был крайне обижен этой несправедливостью. Если между вешателями и повешенными стирается грань, ничего хорошего ждать не остается.

— Вы меня, господин Каракозов, извините за повешение, я ведь в молодости сам был декабрист. Ого, еще какой декабрист! Нас, Муравьевых, среди декабристов было что муравьев, — рассмеялся он подвернувшемуся каламбуру. — Все мы в молодости декабристы. А потом, как говорится, жизнь берет свое… — Он помолчал, вспоминая, как его обобрала жизнь. — Все мы были декабристами. Не было бы нас, декабристов, не было бы и вас, цареубийц. А не было бы вас, не было бы и нас, вешателей. Декабристы, как говорится, разбудили вешателей, возможно, я цитирую неточно.

На земле послышался плач. Это проснулся Александр Ульянов.

 

ПАМЯТЬ О МУРАВЬЕВЫХ

Искупление послано, и карают сурово Муравьевы-апостолы палачей Муравьевых.

— Муравьев — это вешатель? Или тот, что в гулаге?

Преступленье замешано на общественном благе.

Только память прикована к безымянным погостам… Но никак не припомнить ей, кто палач, кто апостол.

 

УЧЕНИЕ О ДИКТАТУРЕ ПРОЛЕТАРИАТА

(Альтернативная история)

Летом 1882 года гимназист Володя У. приехал на каникулы с мамой в Лондон и познакомился там с дедушкой Карлом, который жил в эмиграции и работал над теорией классовой борьбы.

Володя с мамой прогуливались по Гайд-парку, а дедушка Карл сидел на скамейке и читал книгу собственного сочинения.

— Ой какой хороший мальчик! — сказал дедушка Карл. — А как тебя зовут? А как ты учишься?

— Меня зовут Володя, и я отлично учусь, — сказал Володя У. — Только по логике у меня четверка, но я не собираюсь подчинять свою жизнь логике.

— Отлично сказано! — похвалил дедушка Карл.

Потом они долго говорили о диктатуре пролетариата.

Володя еще не знал, что это такое, и дедушка Карл ему объяснил:

— Диктатура пролетариата — это власть одних от имени других. Власть партии от имени пролетариата, власть отдельного человека от имени партии.

— А почему человек не может просто взять власть — без партии, без пролетариата?

— Одному не дадут. Кто он такой, чтоб ему дали власть? А когда власть берет целый класс, это более авторитетно.

— Вот здорово! — сказал Володя У. — Я когда вырасту, непременно возьму власть от имени пролетариата.

— Только учти: сначала нужно организовать классовую борьбу, — сказал Володе дедушка. — Потому что только классовая борьба ведет к диктатуре пролетариата.

— А можно я уже сейчас останусь в эмиграции и отсюда буду организовывать классовую борьбу?

Дедушка Карл и Володина мама переглянулись и улыбнулись.

— Володя, а как же гимназия? — с мягким укором сказала мама.

А дедушка Карл сказал:

— Ты ведь еще даже не овладел суммой всех знаний, которые выработало человечество. А для этого нужно что?

И Володя, подумав, сказал:

— Учиться, учиться и учиться.

 

ПОБЕДИТЕЛИ И ЗАЩИТНИКИ

В прошлом веке русские цари были исключительно Александры и Николаи, что, возможно, диктовалось исторической необходимостью. Александр означает «защитник людей», Николай — «победитель народа», а в России одна забота: либо народ побеждать, либо защищать его от этой победы.

В самом начале века, когда над Европой нависла грозная тень Наполеона, в России царствовал Павел, что означает «малыш». Мог ли он защитить страну от этой опасности? Поэтому Павла быстренько убрали, а на его место взошел Александр. Под его защитой народ до того осмелел, что даже стал создавать тайные общества.

Это уже было слишком. Срочно требовался Николай, чтобы как-то справиться с народом. И Николай явился. Часть народа он отправил на каторгу и в другие, не менее отдаленные места, остальных так прижал, что ни вздохнуть, ни охнуть. До того Николай разошелся, что опять надо народ защищать.

Надо, так надо. На престол восходит Александр Второй, не только Защитник, но и Освободитель.

В России, однако, не любят Освободителей, и Александра Второго убивают, не дав ему закончить дело защиты людей. Чтобы продолжить это дело, на престол восходит Александр Третий.

А тем временем подрастает Владимир. Не защитник, не победитель, для Владимира главное — миром владеть, целым миром — это уже не шуточки.

В срочном порядке на престол восходит Николай Второй, еще один победитель народа. Но пытающийся сочетать функции победителя народа с функциями защитника людей.

Такое сочетание еще никому не удавалось. Начинают искать нового Александра, но среди наследников престола Александров нет. Приходится взять постороннего человека, Александра Керенского. Николай, естественно, отрекается от престола.

Но Владимир уже тут как тут. «Центральный вопрос, — говорит, — это вопрос о власти». Не о защите людей, а просто о власти. Потому что Владимиру нужно миром владеть, все остальное его не интересует.

 

ЖЕЛЕЗНЫЕ РЫЦАРИ РЕВОЛЮЦИИ

Железный Владимир

Мама Надежды Константиновны Крупской уже совсем потеряла надежду, что ее дочь сможет составить себе подходящую партию. Но тут появился железный Владимир и сказал:

— Есть такая партия!

Железный Карл

Этот железный рыцарь считал главным достоинством женщины ее слабость.

Потому что, если нет таких крепостей, которые не могли бы взять железные рыцари, то, уж конечно, женщина такой крепостью быть не должна. Чтобы не затруднять великое дело революции.

Железный Максимилиан

Железный рыцарь Робеспьер любил женщин, но только как товарищей по оружию. Вместо цветов он дарил женщинам тексты своих речей и очень возмущался, что коллега Дантон может требовать от женщины что-то другое.

Железный Стенька

Обычный рыцарь, конечно, может бросить женщину, но он никогда не бросит ее за борт, да еще вдобавок в набежавшую волну, как это сделал один из наиболее железных рыцарей революции.

Железный Феликс и другие

Чем отличается железный рыцарь революции от обычных рыцарей средних веков?

Когда дама входит, железный рыцарь может и встать, а обычный продолжает сидеть, потому что сидит он не на стуле, а на лошади.

Когда дама выходит, железный рыцарь пропускает ее вперед, а обычный бросается первым навстречу опасности.

И, наконец, средневековый рыцарь закован в латы, а рыцарь революции железный и без того, поэтому он держится в достаточной мере раскованно. Настолько, что даже может женщину шлепнуть. А почему бы ее не шлепнуть, если это в интересах революции?

 

ГОД ВЕКА

Подходя к концу столетия, мы оглядываемся назад: какой из прожитых лет можно считать годом века?

Белинский завидовал внукам и правнукам, которым суждено было видеть Россию в 1947 году. Может быть, он имел в виду отмену карточной системы? Но в России хоть карточную систему отмени, хоть государственную систему отмени, хоть солнечную систему отмени, мало что изменится. Если бы Белинский действительно зрел сквозь целое столетье, он обратил бы внимание на 1913 год, который действительно можно считать годом века.

1913 год — это наш эталон, ориентир, он показывает, чего мы достигли в своем поступательном развитии. Например, доля России в мировом промышленном производстве в 1913 году была ниже, чем в 1901, но значительно выше, чем в 1991. Сколько же чего приходилось на душу населения?

Все, что мы производили после 1913 года, мы производили на душу населения. Постепенно мы так привыкли производить на душу, что о теле уже не думали совсем. Собственно, мы и о душе не думали, и даже больше всего о душе не думали, а вспоминали о ней лишь тогда, когда нужно было показать, сколько чего произведено на душу населения.

Потому что на душу производить легче. Душа есть не просит, а тело постоянно просит есть. В 1913 году оно так не просило, а теперь просит все больше и больше. Потому что все, что мы производим, мы производим не на него, а на душу населения.

 

ЗАЧЕМ РОССИИ ДВУГЛАВЫЙ ОРЕЛ?

Можно просто сказать: одна, голова хорошо, а две лучше.

Можно ответить в плане экономическом: чтобы добычу высматривать одновременно на западе и на востоке.

Можно ответить в плане демократическом: одна голова без царя — это просто глупость, а две головы без царя — это уже демократия.

А можно опять-таки просто сказать: когда все в государстве наперекосяк, очень удобно валить с больной головы на здоровую.

 

ЖОЗЕФ ФУШЕ

Революции гром отгремел и затих, но опять возникают знакомые лица: якобинец Фуше апогея достиг-дослужился до чина министра полиции.

То ли это добро дослужилось до зла, то ли зло утомилось делами кровавыми…

То ли наша планета не в меру кругла: слишком левые взгляды становятся правыми.

 

-

 

ПОБЕДИВШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Революцию лучше привозить из чужой страны, это намного спокойней, чем выращивать ее в своей собственной. Декабристы привезли революцию из Франции, куда пришли с нашей армией в процессе победоносной войны, а откуда было везти революцию в нашем веке?

Пришлось отправляться за границу не с армией, а за собственный счет, на скудные средства своей подпольной организации.

И вот приезжает за границу молодой человек по прозвищу Старик. Ходит, присматривает для России революцию. Одновременно живет со своей семьей. Условия хорошие, можно жить, но там, в России, не терпится. Вспыхнула революция, хотя ситуация для нее еще не сложилась. И, конечно, ее подавили, эту первую русскую революцию.

Декабристов тоже подавили, но они хоть разбудили Герцена. А когда Герцен снова уснул, родился Старик — в тот же самый год, чуть ли не в тот же месяц. И уж он, Старик, пошел будить всех подряд, не думая о том, кого и чего разбудит.

После поражения первой русской революции ушли революционеры кто куда — кто в тюрьмы, кто в подполье, кто в эмиграцию. Полиция ищет, с ног сбивается, а молодой человек по прозвищу Старик сидит у себя за границей и через границу дает указания: что делать и с чего начать.

Так и живет молодой человек за границей и постепенно приближается к своему прозвищу. И тут — ну, наконец-то! — война. Германец идет на Россию, как сто лет назад француз. Ситуация повторяется. Стоит только разбить германца, войти в Берлин — и все в порядке, вывози революцию.

Молодой человек по прозвищу Старик решил для верности заранее договориться с германцем. Дескать, мы вам победу, а вы нам революцию.

Германец не возражал. Дела у него на фронтах складывались не лучшим образом, так что ему было не до возражений. Пообещал даже финансировать русскую революцию за счет собственной.

Но тут в России грянула революция. Собственная, не привозная. Царь, конечно, отрекся от престола, на кой мне, говорит, это царствие. Я, говорит, хотел как лучше, но если сейчас как хуже на повестке дня…

Отстранили царя от власти, поставили Временное правительство. Тут уже энтузиазм народный, германца бьют еще больше, чем били при царе.

Отыскал германец в загранице Старика: вот тебе вагон запломбированный, дуй в Россию, перехватывай власть. И запомни лозунг момента: миру мир, война войне! Но, конечно, на подходящих условиях.

Не хотелось ехать в Россию, уже отвык. Даже на карте не сразу найдет, хотя территория довольно приличная. Но, как говорится, долг перед отечеством. Тем более долг в несколько миллионов и перед таким отечеством, как Германия.

Сел в запломбированный вагон, приехал в Россию, а тут его уже ищут. Раньше царь искал, теперь ищет Временное правительство — ну прямо как сговорились!

Вышел из вагона Старик — и прямо на нелегальное положение. Что-то сбрил, что-то приклеил — совсем не узнать. Но и он Россию не очень узнает. Может, не туда завезли, — вагон-то был запломбированный!

Революция прошла гладко, без всяких неприятностей. Правительство с самого начала знало, что оно временное, а потому не сопротивлялось.

Так победила революция. А может, и не революция.

Чтобы это проверить, при ней еще надо пожить.

 

БЕЗУМСТВО ХРАБРЫХ

Первым на здравый смысл замахнулся Максим Горький, сказавший незабываемые слова:

— Безумству храбрых поем мы песню!

Он сказал их для поощрения храбрости, но они были поняты как поощрение безумства. И безумства становилось все больше, а храбрых почти не осталось в стране. Обнаружилась вот какая закономерность: чем больше безумства, тем меньше храбрости, а чем меньше храбрости, тем больше безумства.

 

АНЕКДОТЫ ПРО КЛИМА ВОРОШИЛОВА

Луганский слесарь

Царская Россия была тюрьмой народов. Нужно было сломать запоры и решетки этой тюрьмы.

И тогда появился этот человек:

Слесаря не вызывали?

Ворошилов в Петербурге

Город понравился Ворошилову. Особенно те здания, которые строил Растрелли (судя по фамилии, настоящий был большевик!). Поэтому Ворошилов был не прочь стать в городе Петербурге градоначальником.

Но город оказался трудным. Еще бы — колыбель революции! Причем в одной колыбели и революция, и контрреволюция, и нужно точно знать, кому агукать, а кого в колыбели удушать.

Шутка комбрига Городовикова

Увидев, как Ворошилов сидит на коне, лихой казак Ока Городовиков критически заметил:

Это вам не по тюрьмам сидеть, тут требуется умение.

Ока Иванович оказался прав. Где только потом ни сидели большевики — и во главе страны, и во главе народного хозяйства, — но нигде они не достигли того профессионализма, какого достигли, сидя в тюрьме. Если б эти профессиональные революционеры и дальше сидели в тюрьме, какая бы жизнь у нас была, господи!

 

КОНЕЦ ЗЕРКАЛУ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Лев Толстой, которого Ленин назвал зеркалом русской революции, после победы революции был занесен в черные списки.

Отныне зеркало революции уже не понадобится: в нем такое можно увидеть!

Так мачеха в пушкинской сказке разбила зеркальце, не добившись подтверждения, что она всех милее, всех румяней и белее.

И хотя революция как раз делилась на красных и белых, но от этого не становилась милей… Настолько, что было страшно посмотреть в зеркало.

 

КОНЬ ТОВАРИЩА БУДЕННОГО

Приглашает к себе товарищ Сталин Буденного.

— Послушай, — говорит, — товарищ Буденный, мне кажется, что ты меня не любишь.

Побледнел Буденный, похолодел.

— Да что вы, товарищ Сталин… У меня такого и в мыслях не было… Я всем сердцем… Как солдат партии…

— Нет, — говорит товарищ Сталин, — не любишь ты меня, товарищ Буденный. Ох, не любишь, это я тебе говорю.

Буденный не решился спорить с товарищем Сталиным, но и согласиться не считал возможным. И тут товарищ Сталин говорит:

— А если ты меня любишь, то почему не подаришь мне свою фотокарточку?

Тут Буденный еще больше оробел.

— Я, — говорит, — хотел… То есть, не то, что хотел… Я, товарищ Сталин, может, и хотел, но как-то все не решался.

— Ладно, — сказал товарищ Сталин и протянул Буденному его фотокарточку. — Надпиши на память.

Попробовал Буденный надписать. Давно не пробовал. А тут еще рука дрожит, будто выбивает чечетку… Нет, чечетку выбивает нога, а рука выбивает морзянку. Спасите, мол, наши души, не все, так хотя бы одну.

— Ты вот что напиши, — подсказывает товарищ Сталин. — Замечательному полководцу, герою гражданской войны, организатору и вдохновителю нашей победы под Царицыном товарищу Сталину, И подпишись.

Выбил Буденный свою морзянку на месте подписи.

— Ну вот, — говорит товарищ Сталин, — это уже другой разговор. А теперь я подарю тебе свою фотокарточку.

Товарищ Сталин в юности писал стихи и усвоил некоторые правила стихотворства. Например, что стихи должны держать в напряжении, а развязка должна быть противоположна завязке, как развязывание шнурков их завязыванию. И еще он знал, что развязка должна быть неожиданной, а для этого нужно удаляться от нее по мере приближения, а потом — бац! Удаляться, удаляться, а потом — бац! «Ох, не любишь ты меня, товарищ Буденный… Совсем не любишь, это я тебе говорю…» А потом — бац! — и сразу развязка: «Замечательному полководцу товарищу Буденному».

Так товарищ Сталин и написал на своей фотографии: «Замечательному полководцу товарищу Буденному, герою гражданской войны, подлинному организатору и вдохновителю нашей победы под Царицыном. Сталин».

Прочитал эту надпись товарищ Буденный и снова почувствовал себя на коне.

 

ЖИЗНЬ КАК ПОЛИТИКА

Была у нас политграмота, политучеба. Была политшкола, политработа, политэкономия. Политинформации были.

И над всем этим стояло Политбюро.

А где было государство? Ведь должно же быть в государстве государственное управление!

Было и оно. Государственное политическое управление. Сокращенно ГПУ.

В девичестве ЧК, в замужестве КГБ, оно стояло над всеми политбюро, над всеми политграмотами и политэкономиями.

 

НАСЛЕДНИК ПУШКИНА И БЕНКЕНДОРФА

1.

Одни писатели в заключении, другие тоже, как говорится, не на свободе. На воле, но не на свободе.

Поэтому шеф жандармов писал стихи: писатели могут сидеть, но литература не должна останавливаться.

2.

Спрашивает покойный Берия у покойного Андропова:

— Одного не могу понять: как вам удавалось совмещать в себе Пушкина и Бенкендорфа? Неужели вас посещала муза?

— Посещала, Лаврентий Павлович.

— Неужели по доброй воле? — Берия сокрушенно вздохнул. — А ко мне всех этих муз только под конвоем приводили.

 

ВОСПОМИНАНИЕ О КАЗАНОВЕ

Сколько в мире женщин — тех, что не про нас! До отказа их, но суть не в этом.

Казанова плакал, получив отказ, потому что он привык к победам.

И не раз хотел покончить он с собой, добираясь до жены соседа. Затянуть на шее шарфик голубой, потому что он привык к победам.

Мы не казановы, и во цвете лет нас не сломят мелочные беды. Поражений в мире больше, чем побед, но из них мы делаем победы.

Если кто чего-то в жизни не нашел, он не станет ахать или охать. Потому нам так живется хорошо — хорошо, что сделано из плохо.

 

ВСЕНАРОДНЫЙ ПРАЗДНИК ТРУДЯЩИХСЯ

Ясным весенним днем, стоя на трибуне мавзолея и приветствуя дружные колонны трудящихся, Андрей Андреевич Андреев спрашивал у Анастаса Ивановича Микояна:

— Слышь, Анастас, а ты знаешь, почему называется «мавзолей»? Раньше я как-то над этим не задумывался.

— И дальше не задумывайся, — посоветовал Микоян.

— Если хочешь знать, спроси у Лазаря. Ему рассказывал Коля Ежов.

Услышав популярную в народе фамилию, Анастас Иванович попробовал отвернуться, но Андрей Андреевич потянулся за ним, горя желанием удовлетворить его любопытство.

— Они одного историка прихватили. Так вот, этот историк говорит, что слово «мавзолей» происходит от имени какого-то древнего деятеля. Не то Мавзола, не то Мавзула, в протоколе допроса точно записано. И вот представь себе, этому Мавзулу построили мавзолей.

Анастас Иванович молчал, опасаясь, как бы эта древняя история не имела современных последствий. Он вытер со лба холодный пот, Андрей Андреевич тоже вытер холодный пот, но при этом продолжал:

— Лазарь говорит, что Коля пытался вытянуть имена соучастников этого Мавзола, но историк помнил только Геродота, тоже якобы историка, которого он даже назвал отцом истории, представляешь? Конечно, Коля вышел из себя. В общем, в этот день подследственный уже не мог давать показаний. А на следующий день, когда он пришел в себя, он признался, что этот Геродот не был отцом истории, но неосторожно упомянул, что их мавзолей был одним из семи чудес света. Лазарь говорит, что когда Коля это услышал, с ним сделалось что-то нехорошее. «Ах, так это их мавзолей чудо света?» — спросил он тихим голосом. Подследственный сразу скис, я, говорит, оговорился, чудо света — это наш мавзолей, причем самое первое чудо света, а мавзоловский мавзолей называли так только временно, пока не построили наш. Тут он потерял сознание.

Анастас Иванович изо всех сил махал руками трудящимся, чтобы не слышать этого разговора, но при этом старался ни слова не пропустить, чтобы в случае чего быть во всеоружии.

— Лазарь говорит, — продолжал Андрей Андреевич, — этот подследственный много бы чего рассказал, если б держал язык за зубами. Но он не сдержался, назвал Мавзола сатрапом. Тут Коля прямо взъярился. Это ж, дескать, кого он имеет в виду? Это он имеет в виду того, кто лежит в мавзолее? Историк стал объяснять, что он имел в виду Мавзола, но Коля уже не мог успокоиться. В каком смысле Мавзола? Пусть, дескать, выкладывает, в каком смысле Мавзола! Подследственный стал бормотать, что в слове «сатрап» в то время не было ничего обидного, так, мол, называли правителя, как сегодня называют Председателя Совнаркома. «Так как же называют нашего Председателя Совнаркома?» — очень тихо спросил Коля Ежов, Можешь себе представить, что там было дальше. Следствие по делу историка пришлось прекратить за отсутствием историка. Поэтому о мавзолее больше ничего узнать не удалось. Ну, Анастас, что ты думаешь по этому поводу?

Анастас Иванович подумал и сказал:

— Первое мая — замечательный праздник трудящихся.

 

ВСЕНАРОДНЫЕ ВЫБОРЫ

В стране всенародные выборы. Заходит товарищ Хрущев в кабину для голосования, чтобы отдать свой голос за товарища Хрущева, а там уже сидит товарищ Брежнев. И говорит товарищ Брежнев:

— Товарищ Хрущев, я вас вычеркиваю.

— Говорит, а у самого глаза слипаются после вчерашнего. Не успел договорить фразу, как тут же уснул.

И приснилось ему, что он пришел на выборы. Заходит в кабину, а там Андропов, всенародный чекист. И говорит чекист Андропов:

— Товарищ Брежнев, мы вас вычеркиваем.

Думает Брежнев: как бы усыпить бдительность этого чекиста? Может, думает, уснет, тогда мы с ним разберемся.

Но чекиста не усыпишь, не такая у него работа. Как говорят на Украине, чекай не чекай, чека не перечекаешь.

Уснул сам Брежнев. После вчерашнего.

И опять ему приснилось, что он на выборах. Заходит в кабину, а там Хрущев. И говорит товарищ Хрущев:

— Учти, Леонид, я тебя вычеркиваю.

Выпятил Брежнев грудь, а там столько звезд, что Хрущеву показалось, будто наступила ночь, и он уснул под чужими звездами.

Только уснул — и сразу на выборы. Заходит в кабину, а там Сталин, разоблаченный культ. Спокойно раскуривает трубку и говорит голосом Кашпировского:

— Спать, спать, спать!

А Хрущеву — ну совершенно спать не хочется. Ему совсем другое хочется от страха.

Уснул товарищ Сталин. Он привык не спать по ночам, поэтому днем уснуть ему ничего не стоило.

И приснилось ему, что он на выборах. На первых всенародных выборах 1937 года.

Музыка, конечно, цветы. Заходит товарищ Сталин в кабину, а там Ленин, Владимир Ильич. И говорит Владимир Ильич:

— Я обратился с письмом к съезду, чтобы вас вычеркнули. Вас, как кухарку, поставили управлять государством, а вы оказались поваром, который портит все блюда подряд. А блюда нужно портить не все подряд, к ним должно быть отношение классовое.

И уснул товарищ Ленин. За столько лет привык уже спать. И приснилось ему, конечно, что он на выборах. Заходит в кабинку, а там никого нет. Но только он присел к бюллетеню, как выскакивают два жандарма, еще царские: они, оказывается, устроили в кабине засаду.

Ну, как арестовали Владимира Ильича, тут он, конечно, сразу проснулся. А за ним проснулся Сталин, который видел его во сне, за Сталиным Хрущев, за Хрущевым Брежнев, за Брежневым Андропов, который, между прочим, не спал, а за Андроповым еще какие-то люди, хотя их здесь раньше и близко не было. Набились в кабине — не продохнуть, все тянутся к бюллетеню, чтобы вписать себя для альтернативного голосования.

А жандармы опять притаились в засаде. Делают вид, что уснули, а на самом деле не спят. Прикрыли глаза и подсматривают, кого бы арестовать. Так про себя и повторяют:

— Ко-Го Бы! Ко-Го Бы! Ко-Го Бы!

Что в переводе на украинский звучит так: чекай не чекай, а чека не перечекаешь!

 

РАЗВЕРНУТОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО СОЦИАЛИЗМА

1932.

Досрочно выполнена первая пятилетка, но сотни тысяч строителей продолжают отбывать срок.

1935.

Введена в действие первая очередь Московского метро, глубоко упрятанного под землю, чтобы не увеличивать количества наземных очередей.

Последующие годы

Продолжение развернутого строительства социалистического строя.

Социалистический строй — это такой строй, при котором строй не строй, а оно все равно разрушается.

 

ГУЛЛИВЕРЫ МЫСЛИ

Мир мыслей переменчив: одни появляются, другие исчезают. Нередко исчезнувшие появляются вновь. Мысли-лилипуты легко становятся мыслями-гулливерами, нужно только им взобраться повыше, чтоб было откуда звучать.

Книга «В мире мудрых мыслей», 1963 год. 4 мысли Сократа. 10 мыслей Канта. 20 мыслей Гегеля. И 62 мысли Никиты Сергеевича Хрущева. Очень умный человек. С ним почти сравнялся его соотечественник Лев Толстой, но одной мыслью у него все же меньше. Не дотянул Лев Николаевич до Никиты Сергеевича. Теперь понятно, кто у нас зеркало русской революции, а кто просто так.

А вот книга «Мысли о религии», 1962 год. Тема узкая, специальная, поэтому здесь у Никиты Сергеевича лишь 7 мыслей. Но у Толстого-то — одна! У Канта — одна! А у Гегеля, у бедняги, и вовсе ни одной мысли.

Уж на что Сократ умный человек, но и у него ни одной мысли о религии. Как-то они избегают эту тему. А Никита Сергеевич не избегает. Нашему Никите Сергеевичу ни одна тема не страшна.

И вдруг… Что-то, видно, в мире произошло: все мысли Никиты Сергеевича куда-то исчезли. В какую книжку ни загляни — все мысли на месте, но ни одной мысли Никиты Сергеевича.

Видно, между 1963-м и 1965-м годом что-то произошло. Может, родился новый гулливер мысли, затмивший прежнего.

И точно — родился. Немолодой уже человек, но до 65-го ни одной мысли, а с 65-го — как из дырявого ведра. Видно, думал человек, не сидел сложа руки.

Но и его мысли куда-то канули. Открываем новые книги — ни одной мысли Леонида Ильича.

Ничего, без мыслей не останемся, процессы уже пошли. Вот уже на смену прежним движутся новые Гулливеры мысли.

 

ТОРЖЕСТВО РАВЕНСТВА

Когда торжествует равенство над вековым неравенством, когда оно воцаряется в своей вожделенной красе, то, слыша хвалы и здравицы, с собой не умеет справиться, ему начинает нравиться быть чуточку не как все.

И в этот момент неравенство воспрянет духом, оправится и с силами собирается, чтоб ринуться в новый бой…

И снова все повторяется: воюет с неравенством равенство. Оно с ним, конечно, справится… Но как ему быть — с собой?

 

ТВЕРДАЯ ВАЛЮТА

За границей много разных валют, но все они существуют исключительно в денежном выражении. А в неденежном выражении валюты за границей практически нет.

Возьмите магазины. Там, где они пустые, появляется возможность валютного их использования. Вас прикрепляют к закрытому распределителю или к черному ходу закрытого распределителя, или под прилавок черного хода закрытого распределителя… При пустых магазинах возможность потратить пару долларов — валюта более твердая, чем сами доллары.

Но за границей нет пустых магазинов, поэтому возможность что-то купить здесь не имеет специальной валютной стоимости.

А очередь? Возьмите обычную очередь — ведь это же банк валюты!

Допустим, вы француз и стоите у себя во Франции в очереди за носками. Очередь длинная, носков на всех не хватит, раздаются уже крики, чтоб давали по одному. И тут подходит учитель вашего сына-двоечника, освещая себе путь голыми ногами. Вы ставите учителя перед собой и сразу превращаете своего двоечника в троечника.

А потом подходит директор гостиницы «Националь», у которого половина гостиницы пустует, но при этом свободных мест нет. Вы ставите директора впереди себя и устраиваете в гостиницу знаменитого американского стоматолога, после чего можете считать, что ваши зубы в порядке.

Человек ведь живет среди людей, он постоянно вступает в какие-то отношения, и если нет ни пустых магазинов, ни очередей, то просто не знаешь, как производить взаимные расчеты.

Но самая твердая валюта — это запреты. Все самое ценное, самое привлекательное надо запрещать. Запретный плод сладок, очень сладок, и если мы будем запрещать одну дешевку, пошлятину, то для нас сладкой будет только пошлятина. А чтоб сладким было самое светлое, умное, благородное, нужно это светлое, умное, благородное — запрещать,

Вот она, твердая валюта! Там, где все запрещено, любое разрешение приобретает валютную цену.

А мы все жалуемся: много запретов! Куда ни ткнешься, всюду запрет.

А они-то, запреты, главный источник наших богатств. Не было бы их, пришлось бы нам на заграничный манер сидеть на одной-единственной твердой валюте.

 

СПЛОЧЕННЫЕ РЯДЫ

Народ мы дружный, сплоченный, нас ничто не возьмет.

Ленин умер — мы сплотили ряды.

Сталин умер — мы еще тесней сплотили ряды.

А уж против троцкистов, сионистов, менделистов-морганистов так тесно сплачивали, что яблоку негде было упасть…

Но для тех, кто падал, всегда находилось место.

Цены подняли — мы сплотили ряды. Кусок отняли — мы сплотили ряды…

Сплачивались, сплачивались, а теперь расплачиваемся.

 

СКУЛЬПТУРТРЕГЕР КОБЫЛЯКО

В краю вечной мерзлоты и бессрочного заключения одному начальнику лагеря пришла в голову счастливая мысль: высечь на скале бессмертный образ товарища Сталина.

Богат талантами край вечной мерзлоты. Если по баракам распределять, то наберется барак писателей, барак композиторов и, конечно, барак художников со скульптурным отсеком. Был там и скульптор Федя, которого называли Фидием из уважения к его таланту, а также имея в подтексте, что скульптор Фидий тоже был в свое время репрессирован, или, как тогда говорили, подвергнут остракизму.

В общем, начлаг Кобыляко, или, как его называли за его любовь к скульптурному творчеству, скульптуртрегер Кобыляко, выделил Федю Фидия среди всех вверенных ему талантов, освободил от каторжных работ и даже назначил ему усиленное питание. Но и освобождение от работ, и усиленное питание просто так не даются. Как говорится, пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, поэт может спокойно вкалывать на лесоповале, но когда Аполлон потребует, тут уже однозначно: искусство требует жертв.

Федя, конечно, старался. Чуть свет он уже на скале, врубается в гранит, вырывая из него всенародно любимые черты, но придавая им более глубокое и осмысленное содержание. Особая трудность состоит в том, что в каждой каменной глыбе есть свой Пушкин и свой Дантес, свой Моцарт и Сальери, свой Каин и Авель, и как не запутаться среди них, извлекая товарища Сталина?

Троцкий ведь тоже там сидит. И Ленин сидит. И каждый ждет своего часа.

Скульптуртрегер Кобыляко в искусстве не очень разбирался, он в нем любил только образ товарища Сталина. И по мере того, как любимый образ проступал из гранита на белый свет, он все чаще наведывался к скале, чтобы отдохнуть, созерцая вождя, от своей тяжелой и неблагодарной работы.

Когда оставалось прорубить всего несколько морщинок, чтобы улыбка вождя стала менее каменной и более человечной, в лагерь внезапно нагрянула инспекция. Начлага отыскали у подножья скалы, где он безмятежно наблюдал, как матерый враг нашего народа лупит топором по светлому лику товарища Сталина.

Арестовали обоих. Хотя скульптор Федя был уже один раз арестован, его арестовали во второй раз. Арестованные пытались объяснить, что скульптор не разрушал, а создавал образ товарища Сталина, но вскоре оба признались, что работали на иностранную разведку.

На этом бы дело и кончилось, но в центре узнали, что отец народов оказался на Колыме, что было, конечно, результатом какого-то заговора. Арестовали инспекцию, лагерную администрацию, а также скульптора, уже дважды арестованного, арестовали в третий раз.

Но тут возникает вопрос: что делать со скульптурой? Транспортировать в Москву — можно в дороге повредить, и тогда, чего доброго, загремишь в обратном направлении, а оставить ее на месте — получается, будто вождь народов сослан на Колыму.

Ситуация казалась безвыходной. Но там, на самом верху, — не на скале, а на самом верху государства, — тоже не дураки сидят. Какой-то гуманный человек — не то Ворошилов, не то Каганович, а может быть, великий гуманист Молотов — сказал:

— Эти бедняги и без того многого лишены, не будем их лишать светлого образа товарища Сталина.

Чтобы все было ясно, на скале выбили надпись: «Дорогому товарищу Сталину от любящих заключенных».

Но потом сообразили, что в таком случае скульптуру придется везти в Москву, и эту надпись забили, а вместо нее выбили новую: «Дорогим заключенным от любящего товарища Сталина».

 

СОВЕТСКИЙ ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК

(Слова, выкинутые из песни)

Советский простой человек спал и видел во сне, как он по полюсу гордо шагает, меняет движение рек…

В дверь постучали. Советский простой человек думал, что стучат у него во сне, но во сне за дверью никого не было. Он отошел от двери и зашагал с песней по жизни, закаляясь в битвах и труде…

В дверь опять постучали, и он понял, что стучат не во сне. Он встал, накинул пиджак и пошел открывать по-настоящему.

В квартиру вошел тоже простой советский человек, но в военной форме и с ордером на арест, в сопровождении еще нескольких, таких же простых и таких же советских. Простого советского человека увели, затем увезли и посадили в камеру. Из камеры его водили на допрос, причем непременно ночью, поэтому он сначала думал, что все это с ним происходит во сне. Но от того, что с ним происходило, можно было либо проснуться, либо навеки уснуть, и он понял, что все это происходит в действительности.

Когда советский простой человек признался во всем, что от него требовали, его вывели на этап, и он прошел этап за этапом все этапы большого пути, о которых поется в песне.

За колючей проволокой оказалось много простых советских людей, и конвоировали их тоже простые советские люди. И когда те, которые были на вышках с пулеметами, смотрели вниз, им казалось, что из партийного гимна сюда согнали всех проклятьем заклейменных, весь мир голодных и рабов.

Через двадцать лет простого советского человека реабилитировали, сказав, что напрасно его в ту ночь разбудили, пусть бы он дальше спал и видел во сне, как он проходит как хозяин необъятной резины своей. А еще через тридцать лет государство признало свои ошибки и объявило, что нужно было жить по-другому. Но советский простой человек уже не мог жить по-другому, он вообще никак не мог жить, потому что жизнь его кончилась еще раньше, на одном из этапов большого пути.

 

СЪЕЗД ПОБЕДИТЕЛЕЙ

(Альтернативная история)

Сталина арестовали прямо на съезде. Он успел только крикнуть: «Слава товарищу Сталину, лучшему другу советских чекистов!» — и его увели. Тут же, на съезде, состоялся Пленум, избравший Политбюро. В его состав вошли любимцы партии Бухарин, Рыков, Каменев, Зиновьев и другие товарищи. Одно место зарезервировали за Троцким, которому съезд послал приветственную телеграмму, приглашая его вернуться в Москву, в Кремль. Но Троцкий ответил, что в данный момент вернуться не может, у него много дел в эмиграции, семья пустила корни, внуки пошли в школу, но когда они выучатся, он непременно вернется и просит его место в Политбюро пока не занимать.

В Бутырской тюрьме перестукивались Ворошилов и Буденный. Стук их напоминал кавалерийский цокот копыт, а также тот стук, к которому в стране уже привыкли.

Сталину устроили очную ставку с Молотовым. Они сначала делали вид, что не знают друг друга, и Сталин спрашивал со своим известным сталинским акцентом:

— Молотов? Разве есть такая фамилия — Молотов?

Но когда их как следует прижали, они, конечно, друг друга вспомнили и принялись все валить друг на друга. Сталин говорил, что это Молотов был отцом народов, на что Молотов спрашивал:

— А кто был вождем и учителем?

— Вождем и учителем был Каганович, — соврал бывший вождь, не моргнув глазом.

Очень кстати подвернулся Каганович. Эти кагановичи всегда копали под Россию, а этот и сейчас копает под видом, что прокладывает метро. Почему никто другой не копает метро? Вот над чем стоит задуматься следствию.

Свидетельница Крупская показала, что ее муж Владимир Ильич Ульянов (Ленин) никогда не любил Сталина, на что подследственный Сталин ответил, что это он ее, Крупскую, не любил, поскольку нашел ей замену в лице товарища по партии Инессы Арманд, а ему, Сталину, замены не мог найти, поскольку видел в нем настоящего товарища по партии.

Подследственный даже пытался обвинить свидетельницу, что она из ревности стреляла в своего мужа под видом эсерки Каплан и что вообще никакой эсерки Каплан не было в природе. Но ему показали фотографию эсерки, кстати, почему-то похожую на фотографию Надежды Аллилуевой, в которую тоже стреляли, не будем говорить о присутствующих, и подследственный поспешил свое обвинение снять.

Видный партийный работник Ежов направил следствию заявление, в котором категорически утверждал, что не имеет никакого отношения к своему далеко идущему переводу из Средней Азии в Москву, и изъявлял готовность немедленно вернуться в Среднюю Азию. С заявлением Ежова удивительным образом совпала телеграмма Первого секретаря ЦК Грузии Лаврентия Берия, который просил избавить его от далеко идущего перевода в Москву. Оба заявляли, что подследственного Сталина знают только по портретам.

Подследственного Сталина водил на допросы комсомольский вожак Юра Андропов. Он сожалел, что не может увидеть бывшего Иосифа Виссарионовича в лицо, поскольку находится у него за спиной, и сам не разрешает ему оборачиваться. И думал Юра Андропов, что в жизни его мало что изменил съезд Победителей: он как шагал под предводительством Сталина, так и дальше шагает, поскольку подконвойный у него впереди.

Октябренок Вовочка Семичастный, в честь альтернативного съезда досрочно принятый в пионеры, выступал на пионерских слетах, призывая пионеров теснее сплотиться вокруг комсомола, как его товарищи октябрята сплотились вокруг пионеров, а товарищи комсомольцы сплотились вокруг партии.

Государственный обвинитель Вышинский готовил обвинительную речь. Он писал ее по ночам, поскольку такие дела на свету не делаются. То и дело оглядываясь и прислушиваясь, не пришли ли за ним, он писал: «Раздавите гадину!», «Расстреляйте бешеных псов!» Фамилии он пока не проставлял, потому что дело могло по-всякому обернуться.

Андрей Януарьевич Вышинский, сочетавший в своем имени холодный январь и высшую меру наказания, подстерег обвиняемых с неожиданной стороны, увязав их преступную деятельность с гибелью затертого льдами парохода «Челюскин». Он неопровержимо доказывал, что враги готовили эту акцию к съезду, но опоздали: съезд закончился 10-го февраля, а «Челюскин» погиб 13-го. Эти три дня разрушили замыслы врагов, все челюскинцы были спасены, благодаря заботам партии и всего советского народа. Тут обвинитель счел нужным назвать некоторые героические имена: Бухарин, Рыков, Каменев, Зиновьев, Водопьянов, Леваневский, Ляпидевский и другие товарищи.

Максим Горький написал статью «Если враг не сдается, — его уничтожают». Слова великого пролетарского писателя были восприняты судом как руководство к действию. В честь исполнения приговора весь советский народ встал на трудовую вахту и садился лишь в крайних случаях, да и то не по своей воле.

А через тридцать лет Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Буденный, Калинин и другие товарищи были реабилитированы.

А еще через тридцать лет были реабилитированы бывший комсомольский вожак Юра Андропов и бывший октябренок и пионер Вовочка Семичастный. А также все остальные советские граждане.

 

ПОДМЕНА ОСНОВОПОЛОЖНИКА

Несовершенство государства пускай не ставят нам в вину: мы строили его по Марксу, построили — по Щедрину.

И это было не случайно: хоть Маркса каждый почитал, для нас любой градоначальник — и «Манифест», и «Капитал».

 

СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК НА ПУТИ ОТ КАПИТАЛИЗМА К СОЦИАЛИЗМУ

1

Уже первый коммунистический субботник положил начало стиранию граней между рабочим и нерабочим днем.

После введения воскресника трудящиеся уже не знали, когда им работать, а когда отдыхать, поэтому предпочитали не делать ни того, ни другого.

2.

Советский человек был исполнен благодарности к своему государству. Так травинка благодарит асфальт за то, что у него для нее нашлась трещинка. Советский человек знал: в жизни нужно найти свою трещинку. А асфальт у нас хороший. Нужно только пробиться сквозь этот асфальт.

3

Советский человек всегда стоял горой за советскую власть. Но на самом деле он стоял горой просто за власть, не отличая советскую власть от антисоветской.

4.

К сожалению, охота на козлов отпущения не могла решить ни мясной, ни, тем более, молочной проблемы.

5.

Еще в прошлом веке Миклухо-Маклай уговорил людоедов, чтоб они были людьми. Теперь оставалось уговорить людей, чтоб они не были людоедами.

6.

У советского человека было много интернациональных долгов, и он выплачивал их, принося свободу в другие страны. Но остается загадкой: откуда он брал свободу? Ведь своей свободы у него не было.

7.

Когда народ безмолвствует, от тише воды, ниже травы. В народе тихость иногда сочетается с низостью.

8.

На пути от капитализма к социализму советский человек всегда преследовал высокую, благородную цель. Непонятно только, за что он ее преследовал.

 

ОПЫТ СТРОИТЕЛЬСТВА КОММУНИЗМА В ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОЙ СТРАНЕ

Нельзя строить коммунизм в стране, в которой живешь. Это должна быть страна, отдельно взятая для строительства коммунизма.

Поэтому прежде, чем строить, нужно выбрать страну. Это может быть Америка, Германия. Франция. Страна, экономически развитая и еще не разоренная строительством коммунизма.

Хороша Швейцария — и природой, и банками, в которые можно поместить капитал. Потому что какой бы богатой ни была страна, приезжать в нее нужно только со своим капиталом. Лучше даже сначала переправить туда капитал, необходимый вам для построения коммунизма.

Существенный вопрос — откуда брать капитал. Обычно он берется из чужой собственности. На первом этапе путем ее национализации, а на втором — путем приватизации. Сначала чужая собственность национализируется в государственную, а потом государственная приватизируется в частную, но уже свою.

Главное — свалить в государстве экономику, чтоб она плохо лежала, а там — бери, что плохо лежит, переправляй в отдельно взятую страну и строй там коммунизм для личного пользования.

Именно для личного. Нельзя строить коммунизм в масштабах страны, его можно строить только в масштабах семьи и ближайших родственников. Построение в масштабах страны необходимо лишь для первоначального накопления капитала, чтобы мобилизовать широкие массы на самоотверженный труд, который впоследствии будет использован для построения вашего коммунизма.

Первоначальное накопление капитала опустошает страну, делает ее совершенно непригодной для жизни, поэтому строить коммунизм нужно в стране, отдельно взятой от места накопления капитала.

 

-

 

ПРЕД РОДИНОЙ ВЕЧНО В ДОЛГУ

(Слова, выкинутые из песни)

У советского человека было постоянное ощущение, что он что-то должен своей родине. Он даже песню такую сочинил: «Но где бы я ни был и что бы ни делал, пред родиной вечно в долгу».

Черт побери! Работаешь на нее, работаешь — и все равно в долгу. Но как мы залезли в такие долги? Что нам такого сделала родина, что мы принуждены всю жизнь с ней расплачиваться?

Любовь — чувство прихотливое, переменчивое, но родину нужно любить всю жизнь одну и ту же. Попробуй ей изменить, как ты изменяешь мелким родственникам! За измену родственникам не судят, а тут так осудят, что не увидишь ни родины, ни родственников. Поэтому советского человека старались не выпускать из страны, чтоб оградить его от соблазна полюбить другую родину. Хотя и перед другой родиной у советского человека был долг, который он называл интернациональным долгом.

Живет он, допустим, у себя, на своей родине, и вдруг спохватывается: что-то он другой родине должен. И тогда он собирает своих воинов-интернационалистов и вводит их как ни в чем не бывало в другую страну. Астрологи утверждают, что обычно это происходило в год Обезьяны. Или накануне года Обезьяны. Возможно, в память о том, что в год Обезьяны 1380-й мы прогнали со своей земли татаро-монгольских интернационалистов. А в год Обезьяны 1812-й — французских интернационалистов. А в год Обезьяны 1944-й — немецких интернационалистов.

Оно очень древнее — чувство долга перед чужой родиной. Но и современное при этом. Сейчас, когда на месте нашей бывшей советской родины появилось много несоветских родин, многие бросились выполнять этот долг. Тут уже смешались все долги — национальные, интернациональные, — не поймешь, кто какой выполняет.

Но некоторые уже приходят к мысли: лучше нам, как в песне поется, быть пред родиной вечно в долгу, чем вот так выполнять свой долг перед родиной.

 

ТЕ, ЧТО УЧИЛИ НАС МОЛЧАТЬ

Картины грустного былого на свет являются из тьмы.

Мы требуем свободы слова! — жестикулировали мы.

И нас поставили на место. Но не безмолвствовал народ.

Мы требуем свободы жеста! — кривил он мимикою рот.

И эту силу, эту страстность уже никто сдержать не мог. И нам провозгласили гласность и разрешили сделать вздох.

И вихрь неслыханных созвучий понесся устно и в печать…

И говорить нас нынче учат те, что учили нас молчать.

 

19 АПРЕЛЯ 1986 ГОДА

Сто пятьдесят лет первой постановки «Ревизора».

Начинается его постановка в масштабах страны, причем в совершенно новой редакции.

Городничие станут ревизорами. Почтмейстеры станут ревизорами. Все великие взяточники станут великими ревизорами, а Хлестаковым отведут место в парламенте, пускай поговорят, пока ревизоры грабят награбленное и гробят все остальное.

Первый результат — уже через неделю, 26 апреля. Чернобыль.

 

НОНСЕНСУС

Он гордился тем, что он советский человек, сначала тем, что он октябренок, юный ленинец, потом тем, что он пионер, потом тем, что он комсомолец, помощник партии, борец за дело партии, потом гордился тем, что он член партии, потом тем, что вышел из партии, что не имеет никакого отношения к партии, что он человек беспартийный, не советский, антисоветский, еще бы немного денег, и он гордился бы, что он капиталист, но денег пока нет — и неизвестно, будут ли, и все равно он гордится, хотя есть определенные трудности для гордости, быть антисоветским человеком и не иметь ни копья — это нонсенс, нонсенсус, как принято говорить сейчас, но и не иметь гордости советскому человеку, хотя и бывшему, но все же советскому человеку, — это тоже нонсенсус, потому что гордость — это единственное его достояние, а не иметь достояния и при этом не иметь ни копья, это, согласитесь, самый большой нонсенсус.

 

ВХОЖДЕНИЕ В РЫНОК

У входа в рынок человек чувствует себя, как спортсмен, освобожденный от всех дорыночных правил и ограничений. Баскетболисты смело вступают в борьбу с велосипедистами, самбисты с волейболистами, а прыгуны в воду могут в любой момент выпрыгнуть из воды и пройтись по бревну, перешагивая через голову, свою или чужую.

Рыночные отношения. Главное прикинуть, где больший призовой фонд, а уже потом, исходя из этого, определяться по виду спорта.

Самый большой призовой фонд, как всегда, у шахматистов, поэтому все стремятся пробиться к ним. Самбисты горят желанием положить их на обе лопатки, боксеры уже видят шахматистов в нокауте, а футболисты только посмеиваются: «Это будет игра в одни ворота… если у них, конечно, найдутся ворота…»

Тяжелоатлеты, разметав по пути легкоатлетов, вышли на игровое пространство баскетболистов и стали забрасывать их в корзины одного за другим, но точности в бросках у них не было. Баскетболисты все время ложились рядом с корзиной и при этом очень страдали, что не могут в корзину попасть. Попасть в корзину — дело чести каждого баскетболиста.

Каратисты между тем орудуют на футбольном поле. Футболисты тоже неплохо работают ногами, но в силу профессиональной привычки стараются бить по мячу, каратисты же бьют непосредственно по футболистам. Рыночные отношения диктуют правила борьбы.

К шахматному столику пробиваются самбист и каратист. Шахматисты их не видят и даже не слышат, хотя они лупят друг друга весьма оглушительно. А тут еще прыгун с шестом начинает их доставать с дальнего расстояния, и приходится одновременно драться и увертываться, драться и увертываться…

Но, как видно, шахматисты думают быстрей, чем они дерутся и увертываются. И шахматисты побеждают, отвоевывают свой призовой фонд, подтверждая уже в который раз, что при цивилизованных рыночных отношениях нужно как можно больше работать головой и как можно меньше — руками и ногами.

 

СЫТЫЙ, ДРУГ ГОЛОДНОГО

У нас все товарищи, только сытый голодному не товарищ. Хотя держится товарищем и даже любит рассказывать, как он сам был когда-то голодным.

Трудные были времени. Стоял в очереди на квартиру, на машину и просто за продуктами. И на зарплату тоже, потому что ее повышали в порядке очереди: сначала министрам, партийным секретарям… А он работал библиотекарем.

Голодные слушают, раскрыв рты. Смотрите: был человек голодным, а стал сытым. Значит, и мы можем так!

— У вас «мерседес» или «тойота»? — спрашивают. — И гараж во дворе? А бассейн с подогревом или без подогрева?

Сытая жизнь интересней голодной. Во-первых, кушать не хочется. А во-вторых, есть о чем рассказать.

А кого заинтересует голодная жизнь? Пусть голодный попробует о себе рассказать, кто его станет слушать?

Слушать надо, пока мы голодные. Вот когда надо ловить момент. А станем сытыми, тут уже не будем слушать. Будем только кушать.

 

ОТДЫХ НА ВЕЛИКУЮ РАБОТУ

Наш человек привык на работе отдыхать, но ведь и платят ему как за отдых, а не как за работу. Те, которые не видят разницы между работой и отдыхом, должны запомнить одно отличие: работа может быть на себя и не на себя, а отдых — только на себя. Нельзя отдыхать на кого-то другого.

Хотя, если вдуматься, человек отдыхает не только на себя. Какой-нибудь невежда и хам может отдыхать на все развитие цивилизации. Разве мы мало отдыхали на построение коммунизма в нашей стране? Если б мы хоть пальцем о палец ударили для этого строительства, мы бы сразу увидели, что палец с пальцем не сходится, а значит, коммунизм построить невозможно. Но мы отдыхали на эту работу, а работали на такое, о чем даже не хочется сейчас вспоминать.

Один очень талантливый человек всю жизнь работал на то, чтобы ничто талантливое не увидело света. Другой, добрый и любящий, работал на умножение ненависти и вражды.

Сейчас им не хочется об этом вспоминать. Отныне они собираются работать совсем по-другому. Работа предстоит большая, ничего еще, по сути, не сделано, а то, что сделано, придется долго и упорно уничтожать.

В общем, работы накопилось — и сделанной, и не сделанной… Мы все это понимаем, мы все засучили рукава и, дружно взявшись за гуж, начинаем отдыхать на эту работу,

 

КРАТОС ДЛЯ ПЛУТОСА

Демократы — люди хорошие, если им, конечно, не давать власть.

И партократы люди хорошие, если им не давать власть.

А какие превосходные люди бюрократы! Они сидят в своих канцеляриях и что-то пишут, пишут… Но между тем частица «крат» в их названии означает по-гречески силу, а также власть. И пока они пишут, они все больше набираются силы, а затем и начинают забирать в свои руки власть.

А что вы скажете о плутократе? Ох и плут, скажете. Но он не плут. Он просто богатый человек, потому что «плутос» по-гречески означает богатство. Например Плутон, бог подземного царства, владел всеми подземными богатствами — и полезными ископаемыми, и кладами, которые зарывали в землю. А Платон — это уже не то. Умнейший человек, великий философ, а не то. Потому что «платой» по-гречески означает просто плечистый. Бедный, но плечистый. Каждому, как говорится, свое.

Плутос всегда стремится к кратосу, а кратос — к плутосу. Такое у них взаимное влеченье, род недуга. Стоит дать человеку богатство, как он тотчас начинает забирать в свои руки власть, а стоит дать ему власть, как он начинает тянуть к себе богатство.

А мы удивляемся: почему демократы, придя к власти, ничем не отличаются от партократов. Потому что те и другие стремятся стать плутократами. Иметь в руках и богатство, и власть.

Они ведь не знают, что плутос для кратоса — это смерть.

Потому что Плутон — бог смерти.

 

ПУТИ В НЕЗНАЕМОЕ

Какой страна проходит нынче путь! Какие в ней свершаются события! Уже в кино показывают грудь… Но этой грудью не накормишь зрителей.

 

ПОСТНАРОДНЫЕ АНЕКДОТЫ

Любовь к электричеству

Заслышав шаги мужа, любовник вскакивает на стол и хватается за лампочку.

— Кто это такой? — спрашивает муж у жены.

— Электромонтер.

— А почему он голый?

— Такого прислали…

Постнародное продолжение:

И все же муж заподозрил что-то неладное. Он внимательно посмотрел на монтера и недовольно сказал:

— Мало того, что в подъезде все лампочки повыкручивали, так теперь и за квартиры взялись…

Анекдот на операционном столе

Больной на операционном столе говорит хирургу:

— Я так волнуюсь, доктор, у меня это первая операция…

— Не волнуйтесь, — успокаивает хирург, — у меня тоже первая.

Постнародное продолжение:

А вокруг лежит страна. И тоже на операционном столе. И один за другим над ней склоняются хирурги, и у каждого это первая операция…

Страна в свободном полете

Поймал охотник зайца, приносит жене:

— Зажарь-ка его, — говорит, — на масле.

— Да ты что, — удивилась жена. — Уже год как масла не видели.

— Ну, тогда на сале.

— И сала уже полгода нет.

— Тогда хоть на маргарине.

— И маргарина нет два месяца.

Взял охотник зайца за уши да как запустит в окно! А заяц летит и кричит:

— Слава Украине! Слава Украине!

Постнародное продолжение:

Летит заяц над лесом, а внизу русский медведь лапу сосет. Поднял голову, увидел зайца и удивился:

— А Украина-то, Украина! Поднимается на крыло!

 

ВОПРОСЫ ТОВАРИЩУ ЛЕНИНУ

— Владимир Ильич, что-то мне не нравится ваш костюмчик. Давайте я вам его перешью.

— А вы умеете шить?

— Никогда не шил. Но я попробую.

— А если не получится?

— Тогда я еще раз перешью, Вы же, помните, говорили, что нужно десять раз переделывать, но добиться своего. Вот я и буду добиваться своего. На вашем костюмчике.

— Но я говорил в масштабах страны.

— А я говорю в масштабах костюмчика. Ведь переделать костюмчик легче, чем переделать страну. Однако вы не побоялись. И другие не боятся. Никто не умеет, а все переделывают.

— Не понимаю, чем вам не нравится мой костюмчик. Всем он нравится.

— Страна тоже нравилась очень многим.

— И вы не боитесь оставить меня без костюмчика?

— А вы не боялись оставить нас без страны?

 

ПИСЬМА НАРОДНОГО ДЕПУТАТА НАРОДНОМУ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЮ

Письмо первое

Уважаемый Борис Леонидович!

Свобода, о которой мы с Вами мечтали в тюрьме, нисколько не похожа на ту, которую мы получили в действительности. На такой свободе могут жить только бандиты и мошенники, а честного человека лучше сразу упрятать в тюрьму, потому что при такой свободе нет для него более надежного убежища.

Почему у нас все стремились к свободе? Не потому ли, что не было другой альтернативы тюрьме, а в тюрьме было еще хуже, чем на свободе? И, возможно, вместо того, чтобы веками строить свою свободу, нам стоило построить приличную тюрьму? Ведь если человеку создать человеческие условия в тюрьме, он не станет рваться на свободу, где его на каждом шагу подстерегают опасности. Пускай эти ворюги и убийцы живут на свободе, для них это место самое подходящее, пускай грабят друг друга, убивают, насилуют, а честные люди пускай спокойно живут в тюрьме, под защитой тамошних телохранителей. Конечно, тюрьмы должны быть такие, в которых бы хотелось сидеть. Поэтому я обращаюсь к Вам, Борис Леонидович: может, Вы построите такую тюрьму? Для Вас это будет выгодное вложение капитала и спасение для всех честных людей, которые уже не могут, не в состоянии жить на свободе.

Будет много желающих вложить деньги в тюрьму, потому что в свободу их бесполезно вкладывать. Для тюрьмы и мафия не пожалеет денег. И правительство не пожалеет денег. Потому что в случае чего всем хочется сидеть в приличных условиях. А наши политические? Сейчас-то они на свободе, их, как говорится, время пришло, но оно как пришло, так и уйдет, и в каких тогда сидеть условиях?

Письмо второе

Дорогой Борис Леонидович!

Меня до глубины души тронул Ваш рассказ о пятикласснике, который, стащив у классной руководительницы двадцать рублей, половину из них послал на тюрьму, чтобы обеспечить свое будущее. А то, что министр перевел на тюрьму полмиллиона, меня, признаться, удивило: ведь министры у нас на зарплате, откуда же у них такие деньги?

Моя жена интересуется, запланированы ли четырехкомнатные камеры и нельзя ли на день снимать решетки, чтоб они не портили вид из окна. И в ванной ей непременно нужно сочетание розового с голубым: голубая ванна и розовый кафель на стенах.

Дочка наша спрашивает: как же из тюрьмы ходить в магазин за продуктами? Дети такие наивные. Мы ей объясняем: это же тюрьма. А раз тюрьма, то продукты будут доставлять прямо в камеру.

Хотелось бы на лето выезжать из тюрьмы в лагерь. Надо непременно позаботиться о лагерях: чтоб в хорошем месте и бараки со всеми удобствами.

Письмо третье

Дорогой Борис Леонидович, я все ждал, когда вы вернетесь из-за границы, но вы все не возвращаетесь и не возвращаетесь. И вдруг мне становится известно, что все тюремные деньги переведены в швейцарский банк, неужели мы нашу тюрьму будем строить в Швейцарии?

Борис Леонидович, в Швейцарии ведь и свои неплохие тюрьмы, а кроме того, там и на свободе можно жить, так что в тюрьмах нет такой уж острой необходимости.

Я выступал от четвертого микрофона с запросом, но мне никто не мог ответить, потому что сами интересуются. Половина депутатского корпуса оформила себе командировки в Швейцарию, желая воочию убедиться, строится там что-то или не строится. Я не поехал, потому что надо же кому-то остаться у микрофона.

Не знаю Вашего точного адреса, поэтому пишу просто на Швейцарию, там найдут. У них почта работает не так, как у нас. Мы тут собирали деньги на нашу связь, но деньги эти опять же оказались в Швейцарии.

 

ЛИЦО ЭПОХИ

Все «хорошо» и «плохо» уходят в мир иной, и снова к ним эпоха повернута спиной, — ко всем своим кошмарам, пожарам и ветрам, и к красным комиссарам, и к белым юнкерам.

А мы опять в дороге — и люди, и страна… Но где ж лицо эпохи? Кругом одна спина. И как же мы узнаем, куда наш путь ведет, когда мы отступаем, когда идем вперед?

 

ПОСТСОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК НА ПУТИ ОТ СОЦИАЛИЗМА К КАПИТАЛИЗМУ

I.

Когда постсоветский человек покинул пост советского человека, он узнал, что такое настоящий пост.

2.

Когда говорят о временных трудностях, это значит, что у власти временщики. А когда говорят: «Ничего не поделаешь, такое было время», — это значит, что пришли другие временщики, а прежние ушли на заслуженный отдых.

3.

Вседозволенность и безнаказанность ничего не умеют делать, поэтому занимают руководящие посты.

4.

Достоинство денежных купюр не всегда совпадает с достоинством человека.

5.

Из двух зол выбирают меньшее, когда не остается из чего выбирать.

6.

Мы шагаем шагом победным — и все время по бедным, по бедным.

7.

— Зажили ли раны?

— И раны — зажилили.

 

-

 

ПОРТРЕТ ЧЕЛОВЕКА НА ФОНЕ СОБАКИ

Четыре троглодита сидели на берегу речки и натаскивали собаку на полезную деятельность. Они бросали в речку камни, а доверчивая собака училась их приносить.

Камень падал в воду, собака, мгновенно среагировав, устремлялась за ним, но когда доплывала, камня в месте его падения не оказывалось, и она, покружив по реке, виновато и растерянно возвращалась на берег.

Но не успевала она отряхнуться, как в воду летел новый камень, и собака устремлялась за ним. И снова с тем же успехом.

Троглодиты надрывали животики. Эта глупая собака не знала, что камень тонет в воде, а троглодиты знали, они были образованные. И они швыряли камни, норовя в собаку попасть, потому что невежество не должно оставаться безнаказанным.

Но собаку это не останавливало. У нее была цель, и она не догадывалась, что уже сама стала целью. И она упорно пыталась настигнуть камень, но всякий раз опаздывала и не могла понять почему.

На берег вышли четыре троглодитки и тоже повеселились от души. А потом все вместе они нашли себе другое занятие и позабыли о собаке.

А она стояла на берегу и неотрывно смотрела на воду. Камни больше не падали, а она все ждала и ждала. И как-то нервно вздрагивала, и порывалась куда-то плыть…

Раньше у нее была цель. Пусть нелепая, неосуществимая, пусть унизительная и обидная, но все же цель, наполнявшая смыслом ее собачье существование…

А река проплывала мимо, величественная и спокойная. Для того, чтобы плыть, ей не требовалось никакой цели.

 

ПУТЬ ИСТИНЫ

Шумер собрался истину сказать. Хотел ее нарисовать на камне. Нашлось немало истин под руками, но только камня негде было взять.

И египтянин пил из родника, наполненного мудростью и силой. Ему б куска папируса хватило, но не хватало этого куска.

А древний грек? Ведь этот древний грек избороздил всю Грецию кругами. Но было даже в городе Пергаме с пергаментом неважно как на грех.

И в наши дни заботится прогресс об истине как о великом благе. Но что же делать, если нет бумаги?.. Для истины ее всегда в обрез.

 

ПРАЗДНИК ОСВОБОЖДЕННОГО ТРУДА

Сидят в харчевне раб, крепостной и колхозник, отмечают праздник освобожденного труда. Раб, как наиболее состоятельный, угощает. Крепостной не при деньгах, колхозник вообще забыл, как они выглядят.

— Выпьем за свободу! — предлагает раб. — Я, как деньги накоплю, сразу выкуплюсь на свободу.

— И много насобирал?

— Да уже порядочно. Даже господину иной раз одолжу. Он, правда, всегда отдает аккуратно.

Колхозник удивился. Он привык, что с него только тянут. Что хотят, отберут, а там и не спрашивай.

— Сравнил! — сказал крепостной. — У них же Рим, сплошное римское право. Они и женятся по своей любви, а не по любви своего господина, и завещание могут оставить. Воля умершего раба уважается, как воля свободного человека.

Раб объяснил: потому что после смерти все люди равны. Согласно, конечно, римскому праву.

— Выпьем за свободу! — предложил раб.

Крепостной не стал пить. Он не понимал этой рабской привязанности к свободе. Живет человек нормально, квартира у него, семья. Мало того, есть человек, который им дорожит, как своей собственностью. А кто будет им дорожить на свободе?

— На кой хрен тебе эта свобода? — сказал крепостной. — Живешь ты в городе, в культурном центре, а не в деревенской глуши и грязи. А тут всю жизнь в земле, не поймешь, ты живой или уже умер. Да еще помещик норовит шкуру содрать.

— Всего одну шкуру? — удивился колхозник. — Это вы еще хорошо живете. С нас сдирают, сколько можно содрать, и даже больше, чем можно содрать.

Раб сказал, что римское право такого не позволяет. Крепостной сказал, что и крепостное право такого не позволяет.

— Да ладно вам, — отмахнулся колхозник. — Были у нас любители качать права, только где они сейчас… Вот, допустим, ты возьмешь с поля колосок. Что тебе за это по крепостному праву полагается?

— Ничего не полагается. На кой мне этот колосок?

— Вот видишь, тебе ничего, а меня за этот колосок — на каторгу.

Раб поставил стакан. Ему почему-то пить расхотелось.

— Ну, дела! — сказал крепостной. — Чтоб за колосок на каторгу — такого я еще не слыхал. Это уже не крепостное право, это какое-то крепостное бесправие!

Все замолчали. Как-то не складывался у них праздник освобожденного труда.

— Давайте выпьем в знак солидарности с колхозным крестьянством. Я не при деньгах, но я угощаю, — сказал крепостной, впервые почувствовав себя раскрепощенным человеком.

— Выпьем за светлое прошлое, — сказал колхозник. — Может, нас потому в светлое будущее зовут, чтоб мы повернулись спиной к нашему светлому прошлому.

 

К ИСТОРИИ НЕОБИТАЕМОСТИ

Когда количество краж на острове превысило количество всех остальных деяний, возникла идея выбирать воров демократическим путем, на основе прямого, равного и тайного голосования. Чтобы воровали не все, а лишь те, кто будет облечен доверием народа.

Избирательная кампания носила поистине всенародный характер. Полиция сбилась с ног. Коррупция сбилась с ног. Но выбрали самых достойных, самых известных органам правосудия.

Однако и те, которых не избрали, не прекратили своей деятельности. Они только не могли это делать открыто, всенародно, как народные избранники. Не могли, например, получить лицензию на украденное, чтобы сбыть его на материке и выручку положить на свой счет в материковом банке. Да еще и зарплату получить за эту махинацию и командировку на материк в материковой валюте.

Раньше за кражу никто зарплату не платил, приходилось обходиться своими средствами. К тому же воры были беззащитны перед полицией. А теперь наиболее крупные из них получили статус неприкосновенности как народные избранники.

За короткий срок опустошили остров, и нечего стало воровать. А поскольку ничего другого островитяне не умели, они разбежались кто куда, и остров стал совершенно необитаемым.

Впоследствии на этом острове высадился Робинзон и стал приводить его в порядок. Но может ли один человек привести в порядок то, что разрушалось и разворовывалось всем населением?

Двадцать семь лет трудился на острове Робинзон, а потом сел на первый попавшийся корабль и уплыл, чтобы уже никогда на этот остров не возвращаться.

 

РАЗГОВОР С ТОВАРИЩЕМ РЮРИКОМ

В России власть всегда кормила лучше, чем работа. Поэтому естественно желание избавиться от работы и захватить власть.

Владимир Ильич бросил взгляд через обозримое пространство истории:

— Понимаете, Рюрик? Поэтому большевики прежде всего ставили вопрос о власти.

— Я не понимаю, — откликнулся Рюрик по-немецки из своего прекрасного далека. — Вы же, по-моему, сами отказались от власти. Подняли крик на всю Европу: придите, володейте, а то земля большая, обильная, а порядка нет. Это ваши слова?

Земля была действительно велика. Ее необозримые пространства с лихвой компенсировали обозримые пространства истории. Ульянов-Ленин сделал несколько быстрых шагов по обозримому пространству истории, дошел до императрицы Анны Иоанновны, презрительно хмыкнул и вернулся назад.

— Это не мои слова, — сказал он. — Большевики, если они, конечно, настоящие большевики, никогда не отказываются от власти.

— Большевики, меньшевики, — проворчал Рюрик по-немецки. — Странный вы народ, русичи. Если вы так любите власть, зачем зовете со стороны: придите, володейте? Вот Попов, Гавриил Харитонович, экономист-литературовед, ухватился за власть, всех разметал, а потом сам же и отказался.

— От Рюрика до Гавриила Харитоновича, — задумчиво произнес Владимир Ильич. — Может, это и есть наш исторический путь из варяг в греки?

— Нет, не в греки, Владимир Ильич, не в греки. Один грек вам весны не сделает. Ваш путь — из варяг в варяги: из варягов вышли, к варягам пришли. Кто сейчас больше всех работает на Россию? Гельмут Коль Рюрикович, Джордж Буш Рюрикович…

Владимир Ильич быстрей заходил по историческому пространству. Дошел до Ивана Грозного — и вернулся, дошел до Василия Темного — и вернулся. Когда уже доходил до хана Батыя, его остановил вопрос Рюрика:

— А кто сказал, что есть такая партия? Разве не вы сказали, что есть такая партия, которая способна взять власть, не ввергнув Россию в пучину гражданской войны?

— Это мы сказали, Рюрий Иванович.

— И все-таки ввергли?

— Ввергли.

— И в голод ввергли, и в разруху, и в разорение?

— Ввергли, Рюрий Иванович.

— Вот видите. Превратили землю в пустыню, а теперь кричите: придите, володейте, вкладывайте капитал. Но ведь этот капитал нельзя оставить на пять минут: вы его тут же разворуете.

— Разворуем, — вздохнул Ильич. — Раньше у нас так не воровали. Это все варяги, это они испортили Русь!

Рюрий Иванович бросил взгляд из своего прекрасного далека в наше трудное, прямо-таки невыносимое близко.

— А теперь вы заговорили, как Распутин с Беловым, Это они кричат: долой варягов! Но если варягов долой, это же значит перевернуть всю историю России.

— Вот именно! — подхватил Ульянов-Ленин. — Наконец-то вы нашли нужное слово: перевернуть!

— Опять перевороты, — болезненно поморщился Рюрик. — Переворачиваете страну, как блины на сковородке, а она все равно подгорает — и с той, и с другой стороны.

Помолчали. Молчали долго, словно в этом молчании таился ответ, словно хотели почтить молчанием всю многовековую историю России.

 

ОШИБКА ПЕТРА ВЕЛИКОГО

Александр Николаевич Романов в бытность свою императором Александром Вторым любил задавать разные вопросы.

— А что будет, если освободить крестьян? А что будет, если разрешить свободу слова?

Дал, разрешил. Но все равно продолжал спрашивать.

Бросили в него бомбу, чтоб меньше спрашивал, но он уже не мог избавиться от прижизненной привычки.

Однажды спрашивает:

— Послушайте. Владимир Ильич. Вот вы умный человек, совершили победоносную революцию. Ответьте мне на такой вопрос: почему у нас в стране так много воруют?

— Кто ворует? У кого ворует? — прицелился в него взглядом Владимир Ильич. — Воровство, батенька, понятие классовое.

К ним подошел Гриневицкий, Игнатий Иоахимович. Недовольно посмотрел на царя.

— А вы все никак не можете успокоиться, отрываете по пустякам вождя победившего пролетариата. Спросили бы у Кобы, у него на все короткий ответ.

Отыскал Александр Николаевич Сталина. Почему, спрашивает, у нас так много воруют?

Товарищ Сталин раскурил трубку, посмотрел из-под прищура на царя и говорит в своей обычной манере — не спеша (теперь-то ему спешить было некуда):

— Александр Николаевич, я вас очень уважаю. Я ведь родился при вашем царствовании, как раз в тот год, когда на вас было совершено третье покушение…

К ним подошел Гриневицкий, из пятого покушения. Напомнил, что император интересуется, почему у нас в стране так много воруют.

— Воруют? — прищурился товарищ Сталин. — А кто оттяпал Кавказ? Кто оттяпал Казахстан и порядочный кусок Средней Азии? Но я вас не обвиняю, я понимаю, что вы это сделали в интересах укрепления дружбы народов.

— Попробуйте спросить у Никиты Сергеевича, — посоветовал Гриневицкий. — Народный ум, из самых низов. И до самых верхов, где у нас больше всего воруют.

Потащился император к Никите Сергеевичу. Дескать, вот какой интересный вопрос: почему у нас там много воруют?

Хрущев сдвинул шляпу на затылок, и под ней обнаружилась кепка из пролетарской молодости. Надвинул он на лоб кепку и говорит:

— Скажу вам как освободитель освободителю. Вот мы с вами все освобождаем, освобождаем. А кого мы освобождаем, вы хоть раз задумались?

Тут подскочил Гриневицкий и закричал:

— Но, но, но! За такие слова можно и бомбу заработать! Вы посмотрите на него: не нравится ему освобождение народа! Правильно его второй Ильич турнул. Вы идите прямо ко второму. Поговорите, как второй со вторым.

Отыскал Александр Второй самую звездную часть неба, спрашивает:

— Почему у нас так много воруют?

— Кто ворует, кто ворует? — вскинулся Леонид Ильич. — А за руку ты поймал? — Потом успокоился и говорит: — Это твой предок во всем виноват. Прорубил, понимаешь, окно в Европу, а в окна кто лазит? Вот и соображай. Надо было ему, Александр, двери прорубить, тогда бы у нас с тобой все было нормально.

 

ПАМЯТЬ О ДЕМОКРИТЕ

Что делать? — вот вопрос вопросов, во все века звучавший властно.

Был Демокрит большой философ, но мыслил коротко и ясно. Он говорил при всем народе:

— Да что же это в самом деле? Мы ничего не производим, а только делим, делим, делим… Мы только мерим, мерим, мерим, а все оно уходит мимо… Пускай у нас по крайней мере хоть атом будет неделимым.

И те слова не позабыты, что были сказаны когда-то. Но мы не вняли Демокриту и разделили даже атом. Теперь гадает руководство: о чем мы, собственно, радели? Остановилось производство, а мы все делим, делим, делим…

 

ПРАВДА О ВЕЛИКОМ ПЕРЕСЕЛЕНИИ

Работая в одном из рассекреченных архивов, молодой постсоветский ученый Петя Ласточкин наткнулся на стенограмму судебного процесса над индийским студентом Сингх-Сингхом, убившим двух стариков из благотворительных соображений. Процесс проходил в 1809 году, в том же году, в каком было совершено преступление. Правда, Сингх-Сингх отказывался считать это преступлением, он называл это переселением душ, причем утверждал, что сделано это было по просьбе переселяемых. Каждый из этих переселенцев (так называл убийца свои жертвы) за всю свою долгую жизнь так и не сумел показать, на что он способен, а способны они были на многое. Поэтому им хотелось получить еще один шанс.

— И куда же вы их переселили? — спросил судья, плохо скрывая свою обличительную иронию.

Согласно их желанию, — просто ответил студент. — Один мечтал стать великим ученым, но у него было только начальное образование. А начинать в восемьдесят лет было, согласитесь, уже поздновато. А второй хотел стать выдающимся государственным деятелем, хотя понятия не имел, что такое государство.

Студент Сингх-Сингх удовлетворил оба желания: одного переселил в Дарвина, а другого в Авраама Линкольна.

— А Линкольн — это ученый? — спросил судья.

— Нет, оказывается, ученый — это Дарвин, а Линкольн — государственный деятель. К тому же почему-то американский.

— Кто-нибудь слышал об упомянутых личностях? — спросил судья, обращаясь к залу.

— Никто не слышал ни о Дарвине, ни о Линкольне.

Там был еще один старик, — сказал убийца, может быть, в расчете, что добровольное признание облегчит его участь. — Он очень хотел переселиться в писателя. Я уже для него и писателя подобрал, но старик внезапно умер, не дождавшись переселения. Старый был очень.

— А как фамилия писателя? — спросил судья, уже просто из любопытства.

— Вы, наверно, не знаете. Это русский писатель. Гоголь его фамилия. Теперь придется этому Гоголю целиком рассчитывать на себя.

Дальше из дела следовало, что суд приговорил студента Сингх-Сингха к пожизненному заключению, но он отсидел только девять лет. В 1818 году он был внезапно убит членом подпольной террористической организации, специально севшим в тюрьму для совершения терракта. На суде террорист назвал себя сообщником убитого и заявил, что не убил его, а, наоборот, вызволил из тюрьмы, переселив его в великого экономиста. Оказывается, покойный занимался на экономическом факультете, поэтому переселить его в экономиста было самое правильное. На вопрос судьи, как фамилия экономиста, подсудимый ответил, что его фамилия Карл Маркс, чем вызвал оживление в зале, поскольку такой фамилии никто не слыхал.

Они же не могли слышать, догадался постсоветский ученый Петя Ласточкин. Ведь процесс проходил в 1818 году, когда Маркс только родился. Души переселяют в новорожденных, чтоб они легче там прижились, а новорожденные еще никак о себе не заявили.

Он стал искать годы рождения Дарвина и Линкольна, а также Гоголя, который фигурировал на процессе только в добровольном признании обвиняемого, и обнаружил, что все они родились в 1809 году. Удивительное совпадение! Во-первых, совпадение, что все они родились в один год, хотя что может быть общего между Гоголем и Линкольном? А во-вторых, в тот самый год, когда они родились, вдруг происходят два убийства и одно покушение.

Постсоветский ученый задумчиво листал энциклопедию, из которой выудил годы рождения вышеупомянутых лиц, и вдруг наткнулся на Ампера, великого французского физика, который, оказывается, родился в 1775 году, в том самом году, когда у нас казнили Пугачева, А что если их Ампер — это наш Пугачев?

Он стал листать энциклопедию более внимательно. И что же оказалось? Оказалось, что Ампер — это мелочь, сам великий Эйнштейн — тоже наш человек. В 1879 году у нас казнили революционера Осинского, и вдруг в этом же году как ни в чем не бывало у них рождается Эйнштейн. Наш Эйнштейн!

Если присмотреться к их великим людям, то выясняется, что все они выходцы из России, Мы здесь убиваем, убиваем, а они там рождаются, рождаются… В сущности их хваленое Возрождение — это наше Возрождение, только оно у нас проходит в форме убийства. Первая стадия переселения душ. Сколько в мире появилось великих людей только за время деятельности нашего Малюты Скуратова! Джордано Бруно, Галилей, Кеплер… Баренц, открывший Баренцево море… Философ Френсис Бэкон и даже великий Шекспир! Дух захватывает! Оказывается, великий Шекспир — выходец из России!

А мы-то думаем, что у нас одни убийцы. Ругаем Ленина, Сталина… А они, оказывается, проводили репрессии неспроста, они работали на будущее Возрождение. Их только нужно поставить в один ряд с Малютой Скуратовым — и сразу все станет ясно.

Боже, Ленин, дорогой наш Владимир Ильич! Наш отец и учитель Сталин, Иосиф Виссарионович! Боже мой, Россия! Не это ли имел в виду великий Пушкин, говоря: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет»? Он не уточнил, где именно пахнет, но это ясно и без того. По всему свету пахнет и будет пахнуть до тех пор, пока Россия будет осуществлять великую миссию, убивая своих людей, чтобы способствовать великому всемирному Возрождению!

 

КРЫЛАТЫЕ СЛОВА В РАЙОНЕ ИХ ПРИЗЕМЛЕНИЯ

* * *

Деньги не пахнут (Веспасиан), особенно когда деньгами не пахнет.

* * *

Аппетит приходит во время еды (Рабле), но еда не всегда приходит во время аппетита.

* * *

Блажен, кто верует (Грибоедов), блаженней — кто ворует.

* * *

Любви все возрасты покорны (Пушкин), но одного покорства бывает недостаточно.

* * *

И скучно, и грустно, и некому руку подать (Лермонтов), зато есть кому подать в руку.

* * *

Если враг не сдается, — его уничтожают (Горький). Если друг не сдается, с ним делают то же самое.

* * *

Я к вам приду в коммунистическое далеко (Маяковский), если кого-нибудь там застану.

* * *

Клячу истории загоним (Маяковский), а на вырученные деньги купим себе другую историю.

* * *

Человечество смеясь расстается со своим прошлым (Маркс) и плача встречается со своим будущим.

* * *

Теория без практики мертва, практика без теории слепа (Сталин)… И куда же они нас завели, эти слепые и мертвые!

 

СВОДНАЯ ХРОНИКА ТЕКУЩИХ СОБЫТИЙ

1530. 50-летие испанской инквизиции. 150-летие Мамаева побоища. 1000-летие нашествия вандалов.

В семье Московских великих князей Василия Ивановича и Елены Васильевны родился мальчик Ваня.

1672. 100-летие Варфоломеевской ночи. 450-летие нашествия Чингисхана на Европу. 1300-летие нашествия гуннов на Европу.

В семье царя Алексея Михайловича и его жены Натальи Кирилловны родился мальчик Петя.

1870. 60-летие нашествия на Европу холеры. 530-летие нашествия на Европу чумы. 600-летие крестовых походов. 1500-летие переселения народов.

В семье симбирского инспектора школ родился мальчик Володя.

1879. 80-летие пришествия к власти Наполеона, 640-летие победного шествия татарского нашествия по Руси. 1800-летие гибели Помпеи.

В семье провинциального сапожника родился сын Иосиф.

1993. 230-летие окончания Семилетней войны. 345-летие окончания Тридцатилетней войны. 540-летие окончания Столетней войны.

В семье простого русского человека родилась девочка.

 

ЧИТАЕМ ИСТОРИЮ

Современность читает — и все о себе, даже там, где о ней не написано…

Вот бредет по столетиям доктор Сервет, из родного столетия высланный. Но кому интересен сегодня Сервет? Современности дай почитать о себе. Современность увидит в Сервете то, что утром читала в газете.

Девятнадцатый век. В небе солнце парит. А не парит без смысла и цели. И природа цветет, и природа целит…

Современности видится — целит.

Что ж ты, милая? Ну-ка получше прочти! Целят — с тем, чтоб убить, а целят — чтоб спасти. Чтобы лучше эпоху представить, научись ударения ставить.

Хоть бывает и целят, не дрогнет рука. В жизни всякое может случиться.

Для того, чтоб читать про другие века, современности нужно учиться,

До чего же бывает умна старина, когда станет она стариною!

Современность читает… Вокруг тишина. Впереди, по бокам, за спиною…

Современность читает — и все о себе, даже клинопись в древних таблицах. И находит себя она в каждой судьбе, в незнакомых фигурах и лицах.

Потому что ей нужно в себе сочетать все, что было и будет за нею…

То, что будет — еще не умеет читать.

То, что было — уже не умеет.

 

ГЛАВНЫЙ ИТОГ

Геродот — отец истории, а сын истории — анекдот. Не зря говорят, что дети — единственная наша радость.