Итак, самое интересное кроется уже не в физиологических возможностях воспринимающего аппарата, а в чисто информационных процессах — в способности правильно анализировать свои ощущения и извлекать из полученного извне «сырья» ту информацию, которая нужна самому субъекту. Не случайно задача распознавания образов по праву считается самой сложной для реализации в компьютерных системах. Вот тут-то я и добавлю вам поводов для размышлений!

Нет конца спорам о том, понимают ли собаки плоское изображение и, в частности, отражение в зеркале. Всяк доказывает свое, но серьезной научной интерпретации как не было, так и нет до сих пор. Зато есть немало наблюдений, заставляющих призадуматься.

У нашего дивана имеется полированная боковина, доходящая почти до уровня пола, то есть как раз на высоте обзора малого щенка или котенка. Она, что немаловажно, освещается так, что сбоку от прохода, где часто оказываются звереныши, хорошо видно отражение. Детишки мои в двух-трехмесячном возрасте исправно и неоднократно интересуются туманным образом, присматриваются, трогают лапочкой, пытаются понюхать. Трогают и нюхают они даже не потому, что предметы, лишенные запаха, им непонятны, а потому, что они в раннем детстве всегда и все проверяют при помощи наиболее развитых органов чувств — осязания и обоняния. Потом, по мере взросления, они теряют интерес, и мне думается, это происходит потому, что эта информация утрачивает новизну, необходимую для поддержания интереса, и становится для животного практически бесполезной. Ну зачем, скажите на милость, просто так смотреться в зеркало? Мы ведь тоже делаем это вовсе не из праздного любопытства, этот акт почти всегда имеет функциональные цели — причесаться, побриться, соринку из глаза вынуть… да и полюбоваться собой для женщины дело тоже весьма практически важное, тут уж вы мне поверьте.

Мои фоксячьи девочки, уже четырех- и двухлетняя, очутились в магазине перед огромным, во всю стену, зеркалом, какого дома у нас нет и никогда не было. В этот магазин мы заходили уже не в первый раз и обычно это зеркало не вызывало у них особо примечательных эмоций, но тут дело было перед летом, я только пару дней назад хорошенько их оттриминговала и были они умопомрачительно хороши. Надо было видеть, с каким восторгом они вертелись перед зеркалом, разглядывая отражения, свое и друг дружки, потом переводили взгляды друг на друга и снова устремляли их в зеркало. Ни дать, ни взять — человечьи девчоночки-школьницы, собирающиеся на вечеринку. Ну разве что локотками друг дружку не подталкивали да не пересмеивались от избытка радости жизни, а уж осознанность их реакции никаких сомнений не вызывала. Ладно уж, мне, пристрастной, вы верить не обязаны, но тогда вокруг них, изумляясь и восхищаясь, столпились все, кто был в тот момент в магазине. И еще несколько лет, пока существовал этот магазинчик (у нас на Невском они то и дело появляются и исчезают), продавщицы всегда передавали приветы моим собачкам (вместе с кусочком колбаски), а сами они, собачки, очень любили заходить именно туда. И никогда не упускали случая хотя бы мельком покрасоваться перед тем же зеркалом.

А недавно я, взяв на руки Джинку, повернула ее мордочкой к зеркалу, висящему на стенке у нас в прихожей. Она мимолетно оглядела себя и намеревалась уже отвернуться, как вдруг со спины на меня прыгнула вертевшаяся позади Каська. Тут строгая старшая сестра зарычала «воспитательным рыком» на отражение глупышки в зеркале. Это ли не свидетельство совершенно осмысленного отношения к отражению — во всяком случае тогда, когда это имеет хоть какой-то практический смысл!

Наш «двоюродный бультерьер» смотрелся в зеркало на дверце платяного шкафа еще чаще, всякий раз, когда шел в прихожую собираться на прогулку. Не знаю, как именно выработалась у него эта привычка, потому что закрепилась она еще в малом детстве, раньше, чем мы познакомились, но происходило это регулярно в течение нескольких лет.

Да что там зеркало! Окно — картинка почти столь же условная с точки зрения традиционных представлений о собачьем восприятии действительности. Ну не должны они разглядывать то, что происходит во дворе, понимать события с высоты, скажем, нашего третьего этажа, распознавать людей и животных, запаха которых не чуют сквозь двойные, утепленные на зиму рамы. И тем не менее, смотреть в окно они могут часами, вызывая у меня живейшие воспоминания о покойной бабушке-пенсионерке, для которой это было лучшим развлечением. Только сидела она не на подоконнике, а на удобном стульчике и пространно комментировала мелкие дворовые происшествия — но тем разница и ограничивается.

Я уже упоминала о том, что собаки совершенно безошибочно узнают хозяев, стоит им появиться в пределах видимости — это вы и без меня много раз замечали. В темноте, в неверном свете скупых дворовых фонарей, в неурочное время и в непривычной одежде, в компании и без узнают! Столь же однозначно они реагируют и на появление во дворе знакомых собак, никогда не путая друга с недругом. А уж если Рольф видел в окно свою возлюбленную, неотразимую суку ньюфаундленда по имени Фрэзи, живущую в соседней парадной, то мы знали об этом, даже находясь на кухне. Он пытался немедленно поздороваться с ней, и это были совершенно особые слова, с которыми он никогда не обращался ни к кому из собак, кроме Нее!

Однако распознавание образов у собак никоим образом не ограничивается изображениями. Как собака узнает голос хозяина и в каких случаях это для нее существенно?

Когда по радио звучала запись одной из моих «собачьих» передач, мне было очень интересно понаблюдать за реакцией моего собственного зверья на голос хозяйки, звучащий прямо из стены и словно бы отделившийся от меня самой, сидящей рядом с ними. Музыка и речь «из стенки» — дело для них привычное, но тут я, наивная, ожидала, что они чего-то не сообразят, забеспокоятся, ну, по крайней мере, проявят живой интерес. Не тут-то было! Их реакция была не просто прохладной, а до обидного равнодушной. Собаки, в момент начала передачи мирно дремавшие, вскинули головы, на секунду-другую прислушались, потом скользнули взглядами по мне, сидевшей за письменным столом, и снова преспокойнейшим образом улеглись. Точно так же они относятся и к моим телефонным разговорам, надо признаться, довольно частым и продолжительным, в которых я нередко упоминаю и их имена, и произношу, скажем, прекрасно им знакомые команды. По логике многих зоопсихологов, уж на свое-то имя и на команду собака, в силу классического условного рефлекса, обязана реагировать всегда! Но они остаются безразличными: голос-то родной, но по ситуации понятно, что к ним это прямого отношения не имеет. Так и по радио: узнать — узнали, но слушать оказалось незачем.

Зато когда я как-то поставила на магнитофон пятнадцатилетней давности запись, где я читала маленькому тогда сыну милновского «Винни Пуха» (в ролях, на голоса), они отнеслись к этому совсем по-другому. Звери оживились, сбежались поближе, чтобы послушать. Вот что оказалось им по-настоящему интересно: писклявый голосок Крошки Ру, урчание Пуха, сварливые реплики Совы. Я ведь употребила на эту запись все свои актерские способности. Собаки смотрели на меня изумленно: надо же, что ты умеешь! Они прикасались мордами к моим губам (это несомненный признак их интереса именно к речи), а потом заглядывали мне в глаза, пытаясь разгадать, для чего все это затеяно. И даже щенки, сколько их было в тот момент в доме, то ли четверо, то ли пятеро, слушали со вниманием, перекладывая по собачьему обыкновению пушистые головенки то налево, то направо.

А не пробовали вы замяукать при котенке, заскулить или полаять при щенке? Могу поручиться, что звереныш бросится к вам в объятия с изумленной радостью: оказывается, ты говоришь по-нашему? Они всматриваются в губы, заглядывают в глаза, стараясь сообразить, что стряслось. Мы, как правило, и сами не знаем, что именно им говорим, уместны ли такие слова в данный момент, а уж человечий «акцент» неистребим совершенно, и виной тому разное устройство артикуляционного аппарата. Но до чего же они благодарны нам даже за самые беспомощные, нелепее младенческого лепета, попытки заговорить по-звериному! В приливе чувств они вылижут, расцелуют ваше лицо, возможно, решат, что вы с ними играете и примутся отвечать вам тем же. Твердо обещаю одно: равнодушия в этом случае не будет. Ну, разве что животное и без того относится к вам с подозрением (чего не дай вам Бог!) и примет ваши заигрывания за изощренное издевательство, сулящее неизвестный подвох. Кстати, проверка небесполезная. Я иногда пользуюсь ею для более полной диагностики отношений между собакой и ее хозяином. Показательна, между прочим, и сама реакция человека на предложение заговорить по-собачьи: от того, кто вознегодует или чересчур застесняется, хороших отношений с собакой ждать не приходится. А для моих ассистентов такая проверка совершенно обязательна.

До сих пор я старалась, как могла, разграничивать реакции собак на разные стимулы — звуковые, зрительные и прочие. Но в жизни распознавание образов — задача, как правило, комплексная, в которой информация, поступающая по одному из каналов, проверяется и дополняется «показаниями» других органов чувств, а в общей характеристике ситуации имеется множество разных факторов, либо подтверждающих друг друга, либо противоречивых.

Собаки способны подолгу смотреть телевизор, особенно увлекаясь передачами вроде «Мира животных» и красочными мультфильмами. Знаете, чем занимается Джинечка непосредственно перед нашим прямым эфиром на НТВ, когда мы уже сидим в студии? Если в это время на мониторе идет какой-нибудь мультик, она с удовольствием смотрит его, предпочитая всем остальным «Ну, погоди!» и старые добрые советские мультики про зверей. К слову сказать, благодаря ее реакции я всегда могу оценить мастерство актеров, озвучивавших фильм: она не только отличает реальные звериные голоса от самой искусной имитации, но и по-разному реагирует на разные актерские манеры.

Разумеется, их внимание прежде всего обращает на себя собачий лай, голоса волков и других животных, в игровых фильмах они выделяют те звуки, которые похожи на что-то в нашей жизни (например, дверной звонок или свист), но, заинтересовавшись мельканием цветных пятен, могут смотреть и тогда, когда никакой собаки на экране давно уже нет.

А бывают вещи и вовсе неожиданные! Как-то мы целой компанией смотрели на видео пленку с записью собачьих боев. Моих собак при этом не было, но присутствовал тот самый «двоюродный бультерьер», воспитанный моей стаей в духе добродушного и уважительного отношения к людям и собакам. Характерного собачьего звукового сопровождения, как то лая и рычания, в этой записи было очень мало, да и то звуки были слабенькие и до неузнаваемости искаженные дурной любительской записью. В жестоком бою, в мертвой хватке собаке не до рыка, звуки для них это лишь предвестники драки, но при стравливании (безнравственнейшая, скажу я вам, вещь!) они тоже практически не издают никаких звуков. Не случайно боевые собаки так мало разговорчивы в быту, что многие хозяева, не зная этой их особенности, удивляются и жалуются, что собака не лает даже при приходе посторонних в дом.

Наш полуторагодовалый буль сначала напряженно и внимательно вглядывался в экран, не меньше нашего интересуясь перипетиями сражения, словно бы пытаясь разгадать тактические приемы соперников. И только в самые неприятные мгновения он тяжело вздыхал и отворачивался от экрана, утыкаясь мордой в колени хозяина. Тут уж становилось совершенно очевидно, до какой степени он расстроен увиденным. К концу пленки бессмысленное зрелище надоело ему окончательно, и он отправился к зеркалу, чтобы полюбоваться на себя, такого красивого и такого благородного.

Во многих случаях нет смысла даже говорить о распознавании какого-то одного образа. В реальной жизни все сложнее. Помните, я рассказывала вам об том, как мой приятель научил собаку-колли пользоваться светофором? Но светофор — не единственный источник важной информации на дороге.

Вдохновившись чужими успехами, я попробовала обучить распознаванию сигналов светофора своих собственных собак. Учеба наша происходила «на натуре», главным образом на весьма оживленном перекрестке Невского и Литейного, которого нам все равно не миновать, куда бы мы ни отправлялись. Собаки должны были научиться не только различать сигналы светофора, но и оценивать дорожную обстановку в целом, определять, не угрожает ли нам случайная машина. Команда «Дорога» имела при этом два значения: стоять, когда переходить нельзя, и двигаться вперед в нужном темпе при разрешающем сигнале и отсутствии других помех.

Теперь я уверена, что никто из моих собак на городской улице под машину не попадет. Фоксам, понятно, гораздо труднее разглядеть светофор из-за мелкого роста, но цвет сигнала они различают вполне достоверно, не давая спровоцировать себя другим попутчикам. Их не обманет толпа, рванувшаяся на красный, а если кто-то поворачивает направо по зеленому сигналу, они предпочитают убедиться в том, что машина остановилась. Мало ли что бывает!

Трудно им только в Графском переулке, неподалеку от нашего дома, где мы тоже порой с ними бываем. Там движение одностороннее, и нужно не просто глянуть «налево-направо», как обычно, а сразу смотреть направо. А моя жизнь осложняется тем, что, как бы я ни торопилась, правила дорожного движения я, когда иду с собаками, при всем желании нарушить не могу — ни вне зоны перехода, ни даже на желтый свет мне не перейти. Я, разумеется, могла бы их принудить, но мне гораздо дороже уверенность в их безопасности, если, паче чаяния, они когда-то окажутся на улице без нас. В жизни всякое может случиться.

Скажу заодно, что решение о переходе дороги — прекрасное средство регулирования стайного ранга собаки: это настолько ответственное дело, которое по плечу только заведомо старшему, что вздорные молодцы, не согласные с распределением ролей, притихают и перестают настаивать на своей взрослости. И этот же момент служит лучшим способом убедиться в зрелости моих мужиков-овчарок. Эти мои опекуны начинают отгораживать меня от машин своим телом точно так же, как делают это в присутствии другой собаки или человека, которому они не доверяют.

Рольф пошел еще дальше фоксов. Он не просто разбирался в цветных сигналах и обстановке на перекрестке, но и знал продолжительность сигналов в тех местах, где мы часто бывали. Он мог поторопить меня, если нужно, или же затормозить и не двигаться с места, когда зеленому гореть осталось недолго.

В этом же отделении моей копилочки хранятся и довольно спорные вопросы, которые, во всяком случае, можно интерпретировать неоднозначно. Всем, кто работает с собаками, известно, что кусаются они, сволочи, по-разному. В частности, овчарка бьет клыками, да так, что рука нападающего повисает, полностью обездвиженная. Кровавых ран при этом, как правило, не бывает — только четыре отметины от клыков. Совершенно необязательно, чтобы удар зубов пришелся на локоть, где имеется то, что мы в детстве называли «электрической жилкой». Будучи кусаема собаками неоднократно, своими — в шутку, а чужими — и всерьез, я прекрасно знаю, что овчарочьи зубы автоматически попадают в биологически активные точки, и могла бы привести здесь полный список их китайских названий. Эти точки отличаются иным электрическим сопротивлением кожи, благодаря чему их и отыскивают специалисты по иглоукалыванию и экстрасенсы. Удивительно лишь то, что собака делает это без помощи омметра, без ощупывания и сравнения с окружающей поверхностью кожи, мгновенно и на значительном расстоянии. Согласитесь, «самонаводящиеся» клыки длиной в четыре-пять сантиметров — довольно опасное оружие.

А вот громадный овчар, приподнимаясь на дыбки, в движении берет крошечное очищенное подсолнечное семечко, которое я зажимаю в губах. О куске яблока я уже и не говорю. И ведь ни разу, мерзавец, ни губ моих своими страшенными зубами не заденет, ни мимо семечка не промахнется! Впрочем, это касается не столько осязания, сколько пространственной ориентации и ювелирной точности собачьего глазомера, но вещи это связанные.

Думается мне, что у вас, как и у всякого собачника, внимательного к своему питомцу, наберется множество не менее увлекательных наблюдений. С удовольствием предлагаю: если вы неравнодушны к «загадочным явлениям собачьей психики», давайте пополнять «копилку курьезов» вместе. Как знать, может быть, именно ваши наблюдения и эксперименты станут основой для серьезных научных выводов!

Поверьте, интеллектуальные механизмы, обеспечивающие комплексный, многофакторный анализ сложных образов и ситуации в целом, очень и очень непросты. Пусть кто-нибудь из знакомых математиков расскажет вам, как трудно решается эта задача в формальной постановке, например, при разработке компьютерных систем. Абстракция, экстраполяция, анализ, прогнозирование… Нет, пожалуй, не стоит утомлять вас перечислением тех интеллектуальных операций, которые (вот неожиданность-то!) оказываются по плечу любому Баксу или Альме. Как же справляются с такими сложными вещами бедные, обиженные судьбой животные, у которых нет за душой ничего, кроме условных и безусловных рефлексов?

Сдается мне, что ключом к восприятию той или иной информации у животных, точно так же, как и у человека, служит ее функциональный, прагматический аспект — та польза, которую можно извлечь из новых знаний. К чему, например, собаке распознавать и анализировать фасон модного платья хозяйки? Зато они прекрасно отличают мой парадно-выходной костюм от рабоче-собачьих джинсов. И если я надеваю очень светлое пальто, в котором никогда и никуда с ними не ходила, они спокойно укладываются подремать вместо того, чтобы толпиться в прихожей, провожая меня и волнуясь: возьмут — не возьмут? То ли дело куртка! Тут от них не отобьешься, бывает, что и в дверь против моей воли проскальзывают и приходится загонять их в дом довольно строгой командой. Вся моя одежда делится для них на две категории по одному-единственному чисто практическому признаку: одевшись вот таким образом, могу ли я взять их с собой?

Недавно мне рассказали, будто лошадь может отказаться выйти из конюшни, если конюх или наездник одет не так, как обычно. Что это: стойкий условный рефлекс на одежду, надежная прогностическая связь с ситуацией или ярко выраженное прагматическое восприятие?

Джинка пошла дальше других в своем отношении к моему внешнему виду. Когда я делаю макияж, чтобы идти куда-то, она частенько принюхивается к моим губам и векам: по запаху косметики она угадывает, насколько изысканно то общество и то место, куда я отправляюсь и принимают ли там таких собак, как она. Я сужу об этом по тому, насколько настойчиво она просится пойти со мной. Правда, ее несколько сбили с толку наши совместные визиты на телевидение — косметика «по высшему разряду», одежда поприличнее, а она-то в девяти случаях из десяти едет со мной! Но в растерянности она пребывала недолго, быстренько сообразив: хорошая косметика под утро (такси за нами приходит в пять сорок пять!) — это к еженедельной нашей телепередаче!