«Как можно говорить об истории гражданского общества в России, об истории того, чего не было, и нет? – удивится иной читатель. – Вот в Англии была Хартия вольностей, в Соединенных Штатах Америки – Билль о правах. А у нас что? Высочайший манифест от 17 октября 1905 года да Сталинская конституция?..»
А другой, литературно подкованный, еще и Михаила Юрьевича припомнит:
Или вот еще великий демократ и мыслитель Чернышевский устами своего героя Волгина подкинул лепту в копилку презрения к России и русским: «Жалкая нация, нация рабов. Снизу доверху все рабы!»
А любознательный исследователь нашей страны маркиз де Кюстин назвал ее в своей книге «Россия в 1839 году» «тюрьмой народов», в которой, как следует из его слов, напрочь отсутствует гражданское общество: «Сколь ни необъятна эта империя, она не что иное, как тюрьма, ключ от которой хранится у императора».
Правда, известны и другие высказывания о русском народе авторов, не менее уважаемых, чем французский маркиз. Например, византийский император Маврикий писал о славянах: «Племена склавинов и антов ведут одинаковый образ жизни, у них одни нравы, любят свободу и не склонны ни к рабству, ни к повиновению, храбры, особенно в своей земле, выносливы – легко переносят холод и жару, недостаток в еде и пище. К чужестранцам благосклонны, усердно заботятся о них и провожают их из одного места в другое, куда те пожелают, здравыми и невредимыми, так, что если бы чужестранцу был причинён вред в хижине того, кто должен о нём заботиться, то на него нападёт сосед, вполне уверенный, что, мстя за чужестранца, совершает благочестивое дело. Взятые в плен у них не обращаются навсегда в рабство, как у других народов, но состоят в неволе только на определённый срок, а затем им предлагается на выбор: или, заплатив выкуп, вернуться на родину, или остаться у них в качестве друзей и свободных людей… Женщины их целомудренны и очень любят своих мужей, так что в случае смерти последних ищут утешение в собственной смерти и добровольно убивают себя, не будучи в силах переносить одиночества»
А известная фраза из сочинения Прокопия Кесарийского «Война с готами» и вовсе опровергает афоризм господина Чернышевского о «рабской нации»: «Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве (демократии), и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим».
«Ну, то была военная демократия, – снисходительно улыбнется мой прилежно посещавший уроки истории оппонент, – зато потом…»
А что потом? Давайте вспомним.
Действительно, описанная Прокопием Кесарийским система славянского народоправия может быть названа военной демократией, хотя в исторической науке, как и в любой другой сфере деятельности, надо с большой осторожностью относиться к шаблонам, в которые различные филистеры пытаются втиснуть живой опыт. Поэтому давайте посмотрим, что же обозначает сам термин «военная демократия», откуда он взялся и почему получил такое широкое распространение в среде именно российских историков.
Военная демократия – это термин, введённый в научный оборот Льюисом Морганом в своём труде «Древнее общество» для обозначения организации власти на стадии перехода от первобытнообщинного строя к государству. По этой теории, полноправными членами общества считались взрослые и свободные мужчины. Они должны были явиться на народное собрание с оружием. Без него воин не обладал правом голоса. Военная демократия существовала практически у всех народов, являясь последним этапом догосударственного развития общества. К военной демократии (а не к монархии!) можно, например, отнести римскую общину периода царей и греческие полисы «гомеровской эпохи», также управляемые «царями».
В индоиранской традиции был обычай, согласно которому мужчина, сумевший дальше всех пустить стрелу, избирался вождём. Эхо этой традиций можно проследить в ахеменидской Персии, где Дарий I использовал образ царя-лучника на своих монетах-дариках. По скифской легенде, переданной нам Геродотом, первым царем скифов стал младший из сыновей Геракла от Ехидны – Скиф, который смог натянуть боевой лук отца. Якобы от него и произошли все последующие скифские цари.
У древних германцев избрание вождя утверждалось голосованием поднятием правой руки и поднятием вождя на щите. Похожим образом избирали королей Франкского государства, иногда этот обряд вспоминали и в Византийской империи – Феодор I Ласкарис был поднят соратниками на щит в соборе Святой Софии в ночь перед падением Константинополя в 1204 г.
Термин «военная демократия» может быть и не стал бы столь известен в нашей стране, но он упоминался Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом, вследствие чего получил распространение в марксистской историографии, прежде всего в Советском Союзе и т. н. странах «народной демократии».
Но вот насколько военная демократия соответствует другому хорошо известному социальному институту, вече, существовавшему и у древних славян, и в Киевской Руси, и даже в Московском государстве?
Если вспомнить «Илиаду» Гомера и ахейского воина Терсита, избитого прямо в народном собрании Одиссеем за «нелицеприятную» критику алчного царька Микен Агамемнона, то становится ясно, что древнегреческая военная демократия была не столь уж и демократичной, как представляется некоторым. Кстати, по другой версии легенды, дерзкий Терсит был и вовсе убит Ахиллесом.
Западноевропейцы любят хвастаться давними традициями своей демократии и при этом утверждать, что, якобы, на Руси всегда господствовала автократия. Правда ли это? Академик Д. С. Лихачев отвечает на этот вопрос так: «…развитие Новгорода опережало развитие многих городов Западной Европы. Раньше многих европейских городов-коммун Новгород добивается независимости и становится богатейшей республикой».
Трудно себе представить, чтобы, например, на новгородском вече посадником был выбран один из 300 «золотых поясов», позволивший себе на глазах у всех убить члена народного собрания или даже просто прилюдно распустить руки (знаменитые массовые драки вечевиков «стенка на стенку» не в счет). А вот сами вечевики вполне могли поставить на место какого-нибудь зарвавшегося боярина. Так, в 1207 году вече осудило посадника Димитрия и его братьев, друживших с великим князем Всеволодом, за введение незаконных налогов. Дома осужденных новгородцы сначала опустошили, а потом сожгли. Имущество семьи посадника, включая села, было продано. Вырученные деньги разделили поровну между новгородскими гражданами. Каждому досталось по нескольку гривен – вполне приличные по тем временам деньги. Подобные случаи в новгородской истории не были редкостью.
Что же такое древнерусское вече, которое могло осудить мэра города (посадника) за введение незаконных налогов?
Вече (от славянского вѣтъ – совет), или народное собрание, было характерным элементом общественного устройства почти всего славянского мира и являлось высшим органом власти в Древней Руси. В том числе и власти судебной. Если посмотреть на новгородское вече – наиболее изученный историками орган славянского народоправия, то можно увидеть, что оно исполняет и функции высшего суда. Вечевой суд являлся одним из краеугольных камней новгородской республиканской государственности и был важнейшим механизмом взаимодействия народа и исполнительной власти.
Вече как высший орган управления так никогда и не умер на Руси. Достаточно было возникнуть нестандартной политической ситуации, как генетическая память народа просыпалась и вызывала к жизни институт народного собрания. Так было в Древнем Киеве, когда он лишался князей, так было и в нелегкое для государства время внутренних неурядиц и внешних войн, когда царь Иван Грозный созывал Земские соборы; в Смутное время московское вече выбрало царем Василия Шуйского, а нижегородское – собрало ополчение Минина и Пожарского; в начале XVIII в. московские стрельцы и жители столичного посада пресекли борьбу двух партий в Кремле и заставили столичный истеблишмент посадить на русский престол сразу двух царей – Ивана (Мстиславского по матери) и Петра (Нарышкина по матери). Повстанцы Разина и Пугачева были полны решимости сделать высшим органом власти на Руси казачий круг – бледную тень древнего вече.
Только Романовы, особенно поздние, чья кровь на 9/10 была немецкой, загнали русское народовластие глубоко в подполье общественного сознания. За что и поплатились – революцией 1917 года и подвалом Ипатьевского дома.
Ибо, как было сказано выше, «славяне любят свободу и не склонны ни к рабству, ни к повиновению» и бороться с этим основным инстинктом нашего народа неразумно, а в конечном счете, и смертельно опасно…