Февраль и Октябрь

В конце XIX – нач. XX вв. сложилась кризисная ситуация, когда в российском социуме произошла критическая фрагментация.

Остатки сословного аграрного общества (податные и неподатные сословия) соседствовали с появляющимися классами общества индустриального: капиталистами и рабочими.

При этом и старые, и новые классы все больше делились на страты.

Дворяне были потомственные (столбовые) и личные, при этом они различались по знатности: однодворец, обедающий со своими крепостными в «родовой» избе и титулованная знать, ведущая роскошный образ жизни смотрели друг на друга один с завистью, другой с презрением. Другие трещины в господствующем классе проходили по национальному признаку, прежде всего – между русско-татарским и польским дворянством. Пестрый конгломерат грузинских «князей» и азиатских баев дополнял палитру российской элиты.

Крестьянство изначально делившееся на две большие страты – черносошенное (государственное) и крепостное, после реформы 1861 г. начало дальнейшее дробление. Появились временнообязанные крестьяне, затем середняки, батраки и кулаки. Тут же стоит вспомнить и о казаках, которые также были земледельцами и об их противостоянии с «мужиками».

Рабочий класс делился на кадровых рабочих, чернорабочих, огромную прослойку люмпенов, источником которой стало разоряющееся крестьянство.

Сюда надо добавить интеллигенцию, мещанство и купечество, которые также были очень неоднородны. Особняком стояло духовенство, находящееся на содержании у правительства, но также идущее по пути расслоения. Стоит отметить, что огромное количество радикальных революционеров вышло из стен духовных семинарий, в том числе и один из самых известных эсдеков – Иосиф Сталин.

Вплоть до начала ХХ века только дворянство имело возможность самоорганизации и могло влиять на верховную власть через свои сословные структуры – от низовых дворянских собраний до Госсовета.

После революции 1905 г. возможность самоорганизации де-юре получили все слои и классы (свобода союзов), но реальный доступ к власти появился только у представителей крупной буржуазии, с которой поместное дворянство было вынуждено ей поделиться (что отразилось в социальной структуре III Госдумы).

Однако это привело к углублению противостояния в обществе: вплоть до февральской революции 1917 г. дворянство и буржуазия находились в процессе борьбы за власть. По существу, в какой-то мере существовало двоевластие, когда верхняя законодательная палата (Госсовет) представляла преимущественно интересы дворянства, а нижняя (Госдума) – буржуазии.

Другие же классы и страты были вынуждены вести борьбу за свои интересы, причем зачастую все против всех – свидетельством чему стало образование многочисленных политических партий, то вступающих в коалиции, то становящихся лютыми врагами (характерный пример – борьба внутри РСДРП большевиков и меньшевиков или уже послереволюционное вооруженное противостояние большевиков и правых, а затем и левых эсеров).

Раскол общества вылился в три идущих практически одна за другой революции (1905-й, Февраль и Октябрь 1917-го). В Февральской революции дворяне и императорская власть оказались лицом к лицу с объединенным фронтом всех остальных сословий и классов России, что выразилось как в социальном составе участников революционного процесса, так и в источниках его финансирования.

Не случайно организаторами свержения императора Николая II были выходец из купеческой семьи, банкир и предприниматель, председатель III Государственной Думы и член Госсовета А. И. Гучков и попович, кадет, Генеральный секретарь масонского Верховного совета Великого Востока народов России Н. В. Некрасов. Первый представлял финансовый капитал, второй лоббировал интересы железнодорожных компаний. Третий лидер Февральской революции был М. В. Родзянко, председатель IV Государственной Думы, писавший себя в анкетах «малороссом», но, несмотря на свое дворянское и «малороссийское» происхождение, тесно связанный с российскими промышленниками и националистами. Идеологом февралистов, как считается, был историк и один из основателей Конституционно-демократической партии П. Н. Милюков, сторонник конституционного ограничения российского самодержавия и парламентаризма. Именно ему принадлежало провокационное выступление с трибуны IV Государственной Думы («Глупость или измена?!»), произнесенное в ноябре 1916 года – за три месяца до свержения царя.

Нет сомнения, что крупный капитал и обслуживающие его социальные страты воспользовались предоставленным им в 1905 году правом создать свои политические структуры, и объединили все свои силы для свержения монархической власти, которая оказалась не способна подняться над интересами поместного дворянства (как, например, это сделала английская монархия). Произошло насильственное устранение исторического «тормоза» на пути развития производительных сил – династии Романовых, прервавших в XVII веке естественный ход русской истории и воспрепятствовавших (прежде всего – введением уже тогда отжившего института крепостного права) капитализации российского народного хозяйства, основы чему были заложены преобразованиями Ивана Грозного в его «народной монархии».

Однако возврат нашей страны на «капиталистический путь развития» запоздал на полвека, если не на век-два. Развитые капиталистические страны переходили в начале XX века от общества «свободной конкуренции» к новой экономической системе – государственно-монополистическому капитализму с особой политической структурой, в которой капитал и власть стали столь же нераздельны, как раньше были нераздельны власть и земля.

Российский капитал попытался «перепрыгнуть» пропущенные столетия развития, свергнув власть романовской абсолютной монархии и создав свой орган власти – Временное правительство. Но победа в России антимонархического фронта привела к новому противостоянию, когда крупная буржуазия оказалась атакована левыми партиями, выражавшими интересы не только городского и сельского пролетариата, но и мелкой буржуазии (прежде всего, крестьянства). Два фактора – Первая мировая война, сорганизовавшая огромные массы крестьян и рабочих и давшая им в руки оружие и отсутствие у крупной буржуазии после свержения монархии времени на закрепление своей собственной политической системы, которую ей так и не удалось развернуть до февраля 1917-го внутри политической системы Российской империи, способствовали осуществлению в России того, что было названо социалистической революцией, а фактически – победы, как потом оказалось, государственного капитализма (что, однако, изначально, в Октябре 1917-го, не было предопределено, история могла пойти и другим путем).

Этот октябрьский прыжок в «госкапиталистическое будущее» помог России не только догнать, но и перегнать Запад, и теперь еще только идущий к подобной структуре, выстоять в социальных бурях и войнах ХХ века. Поэтому по отношению к государственному капитализму СССР возврат России после 1991 года к государственно-монополистической системе стал регрессом, отбросившим страну на столетие назад, в то время как ведущие мировые экономики ныне готовы перейти к новой социально-экономической формации на основе шестого экономического уклада. Романовская «петля времени», в которую Россия попала в XVII–XVIII вв., по-прежнему действует.

 

Учредительное собрание

Двоевластие февраля – октября 1917 г. достигло апогея и разрешилось победой Октябрьского вооруженного восстания. Крупный капитал был просто выброшен из власти. Но вскоре, во время созыва Всероссийского Учредительного собрания (выборы в ноябре 1917-го, созвано в январе 1918 г.), громко заявило о себе новое противостояние: между мелкой буржуазией (правые эсеры) и городским и сельским пролетариатом (большевики и левые эсеры), которое, де-факто, продлилось до коллективизации.

Различные политические силы в стране возлагали на Учредительное собрание свои (иногда очень преувеличенные) надежды задолго до революций 1917 года. Весьма схожее по форме с Земским собором, Учредительное собрание отличалось от него двумя важными особенностями: 1) выбранные на него представляли не сословия, а партии и 2) на нем отсутствовал царь, который был не только координатором деятельности, но и точкой равновесия интересов представленных на соборе/собрании социальных сил. Более того: к моменту созыва Учредительного собрания в стране отсутствовала хотя бы видимость легитимной власти. Временное правительство было свергнуто, а пришедшая ему на смену власть Советов никем кроме самих революционеров не признавалась.

И машина пошла вразнос. «Учредилка» стала полем боя всех против всех.

Собственно, это было предрешено еще на выборах в Учредительное собрание. Комиссия по проведению выборов, которую большевикам так и не удалось взять под свой контроль, объявила, что считает Октябрьское восстание незаконным и не признаёт власти большевистского Совнаркома. На выборах победили эсеры, которые получили более половины мандатов (370 правые и центристы, 40 левые, итого 410 из 715). Большевики получили 175 мандатов, кадеты – 17, меньшевики – 15, остальные мандаты достались представителям незначительных партий и национальных меньшинств.

Таким образом, основные баталии должны были состояться между правыми эсерами (представителями крестьянства, «мелкобуржуазной стихии», как назвал его Ленин) и большевиками. Для крестьян это была последняя возможность осуществить свою заветную вековую мечту: получить землю в частное вечное пользование без условий и выкупа. Правые эсеры даже готовили накануне открытия Учредительного собрания антисоветский военный переворот, но 23 декабря в Петрограде было введено военное положение и восстание было отложено как «несвоевременное».

Совнарком принял решение открыть Учредительное собрание 5 января 1918 г. В противовес Учредительному собранию большевики и левые эсеры готовились так же в январе, параллельно «Учредилке», созвать III Всероссийский Съезд Советов. Так формировались центры силы, претендующие на власть.

Первое и последнее заседание Учредительного собрания состоялось 5(18) января 1918 г. Оно провозгласило Россию федеративной демократической республикой, приняло решение о национализации земли и призвало к заключению мира со странами Тройственного союза.

Объявление Учредительным собранием России федеративной демократической республикой противоречило провозглашению за два дня до этого Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом (ВЦИК) России Советской Федерацией.

При этом Учредительное собрание отказалось утвердить принятую Советами Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа, которая наделяла Советы рабочих и крестьянских депутатов государственной властью.

Большевики и левые эсеры покинули заседание, которое затянулось глубоко за полночь, до четырех часов утра. Тогда командир караула матрос-анархист Железняк произнес свою эпохальную фразу «Караул устал» и приказал ошарашенным делегатам покинуть Таврический дворец. 6 января в 4 ч. 40 мин. заседание закрылось, а председатель Совнаркома В. И. Ленин приказал охране свободно выпускать всех делегатов, но обратно уже никого не впускать. Когда депутаты попытались вернуться вечером 6 января для нового заседания, они обнаружили у входа в Таврический дворец караул с пулеметами и двумя артиллерийскими орудиями. Во дворец их, конечно, не пустили.

18 января Совнарком принял декрет, предписывающий устранить из действующих законов все ссылки на Учредительное собрание. 18(31) января III Всероссийский Съезд Советов одобрил декрет о роспуске Учредительного Собрания и принял решение об устранении из законодательства указаний на его временный характер («впредь до созыва Учредительного собрания»). По существу, именно эта дата и является фактической датой социалистической (вернее было бы назвать ее советской) революции.

Некоторые исследователи, в связи с разгоном Учредительного собрания, говорят об утерянной возможности некоего «демократического развития» России. Хорошо написал о «демократичности и легитимности» Учредилки П. Г. Балаев:

«Временное правительство, как известно, чтобы хоть какой-то вид придать собственной легитимности, пообещало провести выборы в Учредительное собрание, которое и должно было решить, кому на Руси править. Обещать пообещало, да только с выборами тянуло, пока министров-капиталистов большевики не вывели под белы ручки из Зимнего Дворца на свежий воздух. Но, так как идея Учредительного уже овладела массами, выборы ленинскому правительству и пришлось проводить, несмотря на то что Советы как орган власти вполне состоялись к тому времени. 12 ноября и провели.

Причем в выборах приняли участие меньше 50 % избирателей. Ладно, не стали народные комиссары сразу эту комедию кончать, дали возможность любителям парламентаризма поиграть в вершителей народных судеб. Даже больше, установили, что если съедутся в Петроград 400 депутатов из 715, то пусть будут они считаться Учредительным собранием… из 715 делегатов приехало в Петроград только 410 человек».

Но в день открытия УС его председатель В. М. Чернов заявил претензию на «всю полноту власти»: «Учредительное собрание должно иметь всю полноту власти. При таких условиях всякий, кто против него, – тот стремится к захвату власти, к деспотической опеке над народом».

«Оказывается, эти ребята, – иронизирует Балаев, – которые правые эсеры, пришли в Таврический дворец не избрать государственное устройство, на что, вообще-то, их избиратели и делегировали (если кто из них обещал во время предвыборной компании что-то другое – то это просто обманом электората называется), а взять в свои руки власть во всей ее полноте и красоте (здесь и далее выделено мной – В. М.).

А… большевики знали, зачем они пришли тогда в этот «парламент» и предложили депутатам на голосование именно такой документ, который и должно было принять Собрание. Это была «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа», согласно этому документу, власть передавалась Советам.

Конечно, большинство правоэсеровское Декларацию даже обсуждать отказалось. Ну ладно, господа, не нравится Советская власть, предложите другую… А другого варианта никто и не подготовил. Чернов даже в своих воспоминаниях предпочел не упоминать, что коммунисты предлагали на голосование Декларацию. Потому как стыдно, наверно, большевики к Учредиловке готовились, закон писали, а эти припёрлись сразу власть взять, ни одного документа с собой не принесли.

Здесь Ленин уже откровенно скучать и зевать в ложе начал… Стало понятно, что делать в этом Собрании нечего, оно своим большинством не хочет понимать своих задач. Большевики ушли с него… и левые эсеры тоже ушли.

И знаете, сколько депутатов осталось в Таврическом дворце? 244. Из 715 избранных. 34 %.

Кворум – тю-тю, с уходом большевиков и левых эсеров испарился. Нормальные люди тоже бумажки в портфели сложили бы и разошлись по гостиницам отдыхать. Но там же любители парламентаризма заседали!

Вы можете представить себе ситуацию, что в нашей Государственной Думе собрались бы, к примеру, члены фракции КПРФ без единороссов, ЛДПР и «Справедливой России» и стали бы законы принимать? Конечно, это дурдом, у них же даже простого большинства нет, над ними вся Российская Федерация смеялась бы!

Так вот, уже не 5-го, а 6-го января (ночь уже была, далеко за полночь) в Таврическом дворце города революции Петрограде этот дурдом и был. Там фракция в количестве 34 % от общего числа депутатов начала законы принимать!

Уже 5 утра было, когда анархист матрос Железняк просто не выдержал, подошел к Чернову, председательствующему, и сказал, что караул устал. Так еще бы, до 5-ти утра с винтовками стоять! Ладно бы, настоящий цирк был, со слонами и факирами, а то из всей труппы – только мастера разговорного жанра. Конечно, солдатам скучно и спать хочется.

Парламентарии еще немного позаседали и все-таки ушли, договорились на следующий день в 17.00 собраться снова. Только им в голову почему-то не пришло: а кто они вообще такие, если у них даже половины голосов нет от общего числа депутатов, и зачем им, в таком разе, где-то собираться? И почему им кто-то, если они уже никаким Учредительным собранием, в связи с неправомочностью принимать какие-либо решения в таком составе, не являются, обязан предоставить красивый зал дворца для упражнений в ораторском искусстве?

Поэтому в 17.00 6-го января эти «учредители» увидели то, что и должны были увидеть, когда явились к Таврическому потусоваться: амбарный замок на двери и два пулемета, чтобы кто-нибудь замок не сломал. Чернов с компанией начали спрашивать у охраны: что это значит? Им ответили: граждане, заседания не будет. И всё, депутаты пошли по домам, кому надо было ехать – те поехали.

Теперь скажите: а разгон Учредительного Собрания где и когда был?

Что такое «разгон» – представить несложно. Это вроде того, когда в зал врываются люди с винтовками, пинками и прикладами очищают помещение от политиков, и политики, набирая скорость, начинают бежать в разные двери. Это разгон. А 6 января 1918 такой картины не наблюдалось.

Это сборище болтунов большевики просто распустили и написали про это декрет соответствующий:

«…Открытое 5 января Учредительное собрание дало, в силу известных всем обстоятельств, большинство партии правых эсеров, партии Керенского, Авксентьева и Чернова. Естественно, эта партия отказалась принять к обсуждению совершенно точное, ясное, не допускавшее никаких кривотолков предложение верховного органа Советской власти, Центрального Исполнительного Комитета Советов, признать программу Советской власти, признать «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», признать Октябрьскую революцию и Советскую власть. Тем самым Учредительное собрание разорвало всякую связь между собой и Советской Республикой России. Уход с такого Учредительного собрания фракций большевиков и левых эсеров, которые составляют сейчас заведомо громадное большинство в Советах и пользуются доверием рабочих и большинства крестьян, был неизбежен.

А вне стен Учредительного собрания партии большинства Учредительного собрания, правые эсеры и меньшевики, ведут открытую борьбу против Советской власти, призывая в своих органах к свержению ее, объективно этим поддерживая сопротивление эксплуататоров переходу земли и фабрик в руки трудящихся.

Ясно, что оставшаяся часть Учредительного собрания может в силу этого играть роль только прикрытия борьбы буржуазной контрреволюции за свержение власти Советов.

Поэтому Центральный Исполнительный Комитет постановляет:

Учредительное собрание распускается».

Смотрите, что написано: «Ясно, что оставшаяся часть Учредительного собрания может в силу этого играть роль только прикрытия борьбы буржуазной контрреволюции за свержение власти Советов».

Вполне справедливо, потому что остались порядка 240 человек из избранных 715. Если еще не забыть, что менее половины избирателей пришли на выборы, то делайте вывод о легитимности этого органа».

К тому же надо признать, что в отсутствие высшего властного регулятора, такого как монарх или хотя бы легитимное республиканское правительство, противостояние Учредительного собрания и Советов в принципе не могли быть решено мирным путем. И правые эсеры, и большевики выбрали путь военного переворота. Именно эсеры готовили еще до начала Учредительного собрания военный переворот в Петрограде, а после разгона «Учредилки», создав сначала Комитет членов Учредительного собрания (Комуч, Самара), а затем и Всероссийскую Директорию во главе с эсером Н. Д. Авксентьевым (Уфа), начали летом-осенью 1918 г. вооруженную борьбу с Советами в Сибири и в Поволжье, спровоцировали восстание Чехословацкого корпуса. Но большевики оказались более организованными, более решительными и имели бо́льшую военную поддержку. Победа осталась за Советами, а крестьяне – владельцы земли и производители товарного зерна – оказались такой же проигравшей в революции и гражданской войне стороной, как и помещики и капиталисты. Об этом свидетельствует вся дальнейшая история российского крестьянства: от продразверсток и коллективизации большевиков до «сельской нови» постсоветской России, в которой крестьянину так и не нашлось подобающего кормильцу Земли Русской места.

 

Советы революционной эпохи

Когда мы говорим о Советском периоде в истории России, надо четко понимать, что этот период был далеко не однородным как экономически, так и политически. Российское государство совершенно внезапно превратилось из «догоняющего» капиталистические страны в «пионера», вырвавшегося вперед и прокладывающего новый путь в нехоженых дебрях истории. Неудивительно, что «победивший пролетариат» был вынужден искать новые формы организации в социальной, экономической и политической жизни.

Впрочем, главное, основа, давшая название самому государству, было известно еще со времен революции 1905 г. – Советы. Они организовывались восставшими в 1905–1907 гг., существовали как органы параллельной власти в Российской республике при Временном правительстве и стали символом Советской России вплоть до ее краха в 1991–1993 гг.

Расхожее определение называет Советы «избираемыми населением на определённый срок коллегиальными представительными органами публичной власти». Считается, что Советская форма государственного устройства явилась практическим воплощением марксистской теории о построении коммунизма путём установления власти диктатуры пролетариата, отличающейся от господствовавшей в капиталистическом обществе власти буржуазной демократии тем, что непролетарские классы отсекались от управления государством.

То есть, с общепринятой точки зрения, по крайней мере, в первые десятилетия Советской власти, Советы являлись классовым органом, призванным выражать интересы определенного экономического класса – пролетариата и являлись проводником в жизнь решений правящей («рабочей») партии.

Однако, как минимум как раз для первых лет Советской власти утверждение о классовом марксистском происхождении власти Советов далеко не всегда справедливо.

Есть исследователи, которые отрицают марксизм как идейную основу Советов. Например, С. Г. Кара-Мурза считает, что в основе Советов лежит «народная философия, тип военной, ремесленной и крестьянской демократии доиндустриального общества». Он указывает на то, что, первоначально созданные меньшевиками и эсерами для продвижения своих интересов в рамках буржуазной революции, петроградские советы очень быстро стихийно переросли в органы альтернативной власти, которую возглавили большевики: «Та сила, которая стала складываться сначала в согласии, а потом и в противовес Временному правительству и которую впоследствии возглавили большевики, была выражением массового стихийного движения. Идейной основой его был не марксизм и не идеология, а народная философия более фундаментального уровня. Сила эта по своему типу не была «партийной». Иными словами, способ ее организации был совсем иным, нежели в западном гражданском обществе.»

Особенно важно отметить вывод Кара-Мурзы о том, что власть Советов была не классовой, а корпоративной и сословной: «В отличие от… буржуазно-либеральной установки, Советы (рабочих, солдатских и крестьянских) депутатов формировались как органы не классово-партийные, а корпоративно-сословные, в которых многопартийность постепенно вообще исчезла. Эсеры и меньшевики, став во главе Петроградского совета, и не предполагали, что под ними поднимается неведомая теориям государственность крестьянской России, для которой монархия стала обузой, а правительство кадетов – недоразумением.

…На уровне государства это был, конечно, новый тип, но на уровне самоуправления это был именно традиционный тип, характерный для аграрной цивилизации – тип военной, ремесленной и крестьянской демократии доиндустриального общества. В России Советы вырастали именно из крестьянских представлений об идеальной власти. Исследователь русского крестьянства А. В. Чаянов писал: “Развитие государственных форм идет не логическим, а историческим путем. Наш режим есть режим советский, режим крестьянских советов. В крестьянской среде режим этот в своей основе уже существовал задолго до октября 1917 года в системе управления кооперативными организациями”».

Интересно взглянуть и на то, как оценивал Советы В. И. Ленин. Классик марксизма-ленинизма тоже отрицал марксистский характер Советов:

«Эти органы создавались исключительно революционными слоями населения, они создавались вне всяких законов и норм всецело революционным путем, как продукт самобытного народного творчества, как проявление самодеятельности народа, избавившегося или избавляющегося от старых полицейских пут. Это были, наконец, именно органы власти, несмотря на всю их зачаточность, стихийность, неоформленность, расплывчатость в составе и в функционировании», – писал он в 1906 г.

В 1917 г. Ленин признал, что Советы были непоняты и недооценены профессиональными революционерами, воспитанными на догмах классической европейской социал-демократии: «Советы рабочих, солдатских, крестьянских и пр. депутатов не поняты… еще и в том отношении, что они представляют из себя новую форму, вернее, новый тип государства… революционные эпохи, начиная с конца XIX века, выдвигают высший тип демократического государства, такого государства, которое в некоторых отношениях перестает уже, по выражению Энгельса, быть государством, «не является государством в собственном смысле слова».

…Именно такого типа государство начала создавать русская революция в 1905 и в 1917 годах. Республика Советов рабочих, солдатских, крестьянских и пр. депутатов, объединенных Всероссийским Учредительным собранием народных представителей или Советом советов и т. п., – вот что уже входит в жизнь у нас теперь, в данное время, по инициативе многомиллионного народа, самочинно творящего демократию по-своему, не дожидающегося ни того, как гг. профессора-кадеты напишут свои проекты законов для парламентарной буржуазной республики, – ни того, как педанты и рутинеры мелкобуржуазной «социал-демократии», вроде г. Плеханова или Каутского, откажутся от их искажения учения марксизма по вопросу о государстве».

Отбросив из ленинских слов «злобу дня», можно заметить два ключевых пункта, характеризующих по его мнению Советскую власть:

1) Советы – новый тип политического устройства государства, которое «не является государством в собственном смысле слова»;

2) Советы созданы по инициативе народа и в соответствии с представлениями народа о социальной справедливости.

Конечно, пишет Ленин, в революционный период, в эпоху перехода от капитализма к социализму, государство необходимо, но «не такое государство, как обычная парламентарная буржуазная республика, а такое, как Парижская Коммуна»: со сломом буржуазной «машины угнетения» (армии, полиции, чиновничества) и созданием на ее месте «народной милиции», раскрепощении «политической жизни масс» и с «их непосредственным участием в демократическом строительстве всей государственной жизни снизу доверху».

Таким образом, Ленина предлагает создание собственного аппарата насилия как минимум на период перехода к социализму – для уничтожения эксплуататорских классов. Впоследствии же создание бесклассового общества на основе самоорганизации масс и их «непосредственного участия в государственной жизни снизу доверху» сделает государство ненужным. При этом надо помнить, что речь идет не столько о русской революции, сколько о мировой, которую большевики не только ожидали со дня на день, но и активно провоцировали, и, соответственно с этим, строили экономику и политику Советской России – в частности, заключили «похабный Брестский мир» под давлением Ленина, который был уверен в скорой победе революции в Германии – в чем, надо сказать, не ошибся.

Важным для понимания сути Советов революционного периода является то, что значительную роль в их организации сыграли кооператоры. «Еще до отречения царя, 25 февраля 1917 г. руководители Петроградского союза потребительских обществ провели совещание с членами социал-демократической фракции Государственной думы в помещении кооператоров на Невском проспекте и приняли совместное решение создать Совет рабочих депутатов – по типу Петербургского совета 1905 г. Выборы депутатов должны были организовать кооперативы и заводские кассы взаимопомощи», – пишет С. Г. Кара-Мурза.

Как можно заметить, несмотря на заявленную (и несомненную) связь между Советами и традиционным крестьянским самоуправлением, революционные Советы создаются, прежде всего, в индустриальных центрах, руками рабочих, кооператоров и солдат (впрочем, потри русского пролетария или солдата начала XX века – и обнаружишь вчерашнего крестьянина, так что эта связь вполне объяснима).

На связь ключевого органа власти «государства нового типа» с характерным для русского крестьянства типом управления указывает профессор Т. Шанин: «Каждый рабочий знал, что есть волостной сход – собрание деревенских представителей исключительно одного класса (государственные чиновники и другие «чужаки» обычно там не присутствовали), где выборные представители сел обсуждают вопросы, представляющие общий интерес. Причина того, почему общегородская организация представителей, избранных рабочими основных предприятий, была учреждена так легко и как бы сама собой, была напрямую связана с формами, уже известными и общепринятыми».

Наверно, не будет ошибкой сказать, что генетически Советы оказались связаны и с Земскими соборами, и с более древним органом самоуправления – вечем. История завершила виток по своей спирали и вернулась к тому месту, где ее естественное течение прервали Романовы – к Земскому собору как Совету всея земли.

Для большевиков, решивших построить бесклассовое (сословное) социалистическое общество с последующим отмиранием государства, Советы оказались самой подходящей для их целей формой организации власти в России. Это проистекало из их национальных особенностей, связи с многовековой традицией самоорганизации русского общества. Недаром Советы так и не прижились в Европе – ни в революционной Германии 1918–1920 гг., ни позже, в странах «народной демократии», так как оказались чужды европейским менталитету, традициям, цивилизации.

В СССР Советы за 70 лет повторили тысячелетнюю историю русского народоправия: возникшие в революционный момент истории как вече – одновременно являясь представительно-законодательными, распорядительными и контрольными органами, в сталинскую эпоху (как и в эпоху Ивана Грозного) они превратились в аналог совещательного Земского собора всех сословий Союзного государства при партии (от Верховного Совета при Генеральном секретаре до местных Советов при секретарях райкомов), стали фарсом в эпоху брежневского «застоя» (как стали таким же фарсом в помещичье-дворянском царстве первых Романовых), а затем погибли в октябре 1993-го, расстрелянные из танковых пушек возродившимся классом собственников, объявивших своими Божью землю и народное достояние – подобно тому, как это сделали дворяне «златого века» «матушки-Екатерины».

Советы были блестящей попыткой построить в России гражданское общество, основанное на социальной справедливости, которая не удалась по двум причинам: невозможности одновременной социальной революции сразу в большинстве экономически развитых стран мира и первородному греху человеческой жадности, который развратил советский народ, а партийную элиту СССР привел на стезю предательства.

 

Профсоюзы, кооперация и НЭП

Профсоюзы, которые наряду с Советами, были важнейшим элементом гражданского общества в Советском Союзе, на языке своей родины называются «синдикаты» (фр. syndicat – профсоюз, союз). Именно профессиональные и другие союзы, в которые самостоятельно объединялось население, должны были стать, по мнению значительной части социал-демократов, фундаментом нового, социального и бесклассового общества, основанного на отсутствии денег и частной собственности, коллективном самоуправлении трудящихся снизу доверху, свободном труде, взаимопомощи.

Наибольшего развития идеи анархо-синдикализма достигли в России в 1910-е гг. И даже сам термин «анархо-синдикализм», как считает известный исследователь данного феномена В. В. Дамье, возник в России именно в это время.

Своей целью анархо-синдикалисты ставили свободное объединение людей в коммуны и их федерации вплоть до всемирного уровня; организацию труда посредством создания ассоциаций производителей; ликвидацию частной собственности, государства, капитализма и иерархии, экономического и внеэкономического принуждения; свободное развитие каждой личности во всех её проявлениях.

Действуя до революции 1917 г. рука об руку с революционными партиями, после Октября анархо-синдикалисты, ввиду укрепления власти большевиков в Советах и их попыток поставить под полный контроль рабочее движение, разошлись со сторонниками ортодоксального марксизма и выступили с требованиями полной независимости рабочего движения от политических партий.

В начавшейся между большевиками и анархо-синдикалистами в начале 1920-х гг. конфронтации термин «анархо-синдикалист» получил уничижительный оттенок. Введение НЭПа усилило неприятие анархо-синдикалистами советской власти.

В конце 1920 – весной 1921 года в РКП(б) прошла так называемая «дискуссия о профсоюзах», которая разделила партию на три части: троцкистов («производственная оппозиция»), стремившихся подчинить профсоюзы партии и милитаризировать их, «Рабочая оппозиция», требовавшая, наоборот, передать профсоюзам всю свободу действий в организации народного хозяйства Советской России и «демократические централисты», которая выступала против руководящей роли РКП(б) в Советах и профсоюзах, а внутри партии требовала свободы фракций и группировок. Но пришла и победила, как обычно, ленинская «платформа 10-ти», провозгласившая профсоюзы «школой управления, школой хозяйничанья». В результате решений, принятых на X съезде РКП(б) (8-16 марта 1921 г.) профсоюзы были реорганизованы в, как потом говорили, «приводной ремень между партией и массами».

В ответ на это на Берлинском конгрессе революционных рабочих ассоциаций в декабре 1922 г. была принята резолюция Революционного синдикализма, пункт 1 которой гласил: «Революционный синдикализм, базирующийся на классовой борьбе, стремится к союзу всех работников ручного и интеллектуального труда в экономических организациях борьбы, борющихся за их эмансипацию от ярма рабства наемного труда и от притеснения государства. Его цель состоит в реорганизации общественной жизни на основе свободного коммунизма, посредством прямого действия революционного рабочего класса. Это предполагает, что одни лишь экономические организации пролетариата способны к пониманию данной цели, и, впоследствии, это обращение адресовано рабочим в роли производителей и создателей социального богатства, против современных политических рабочих партий, которые вообще никогда нельзя рассматривать с точки зрения экономической реорганизации (выделено мной – В. М.)».

Этот весьма прискорбный разрыв между советской политической властью и синдикатами в смысле широкого движения разнообразных экономических союзов сыграл важную, если не решающую роль в будущем крахе советской цивилизации.

Чтобы понять важность синдикализма для Советской системы, можно вспомнить о том, что петроградские Советы, сыгравшие ведущую роль в организации октябрьской революции, были инициированы как раз синдикатами, кооперативами и кассами взаимопомощи.

Кооперация (лат. cooperatio – сотрудничество) – форма организации труда, при которой определенное количество людей совместно участвует в одном или в разных, но связанных между собой процессах труда, или система, состоящая из кооперативов и их объединений, целью которой является содействие членам кооперации в сфере производства, торговли и финансов.

Кооперация рассматривается как третий сектор экономики (народного хозяйства) наряду с частным (индивидуальным) и государственным (централизованным) секторами экономики. В рыночной экономике кооперация выступает в качестве «третьей силы» или «третьей альтернативы» частному и государственному производству. Кооперация объединяет в себе экономическую деятельность и общественное движение. В основе деятельности кооперации лежат кооперативные принципы, принятые Международным Кооперативным Альянсом. Основные формы кооперации – кредитная, страховая, потребительская, производственная и др.

Казалось бы, именно кооперация должна была стать основой экономической структуры нового социалистического государства.

Это подтверждала и огромная роль различных кооперативов, коммун и союзов в первые десятилетия Советской власти – тогда казалось, что именно путь кооперации и рабочего самоуправления – основной путь построения социалистического общества.

Однако история распорядилась иначе.

Развитое в Российской империи кооперативное движение сразу после революции, в результате гражданской войны и военного коммунизма, оказалось на грани разгрома. Деньги обесценились, торговля замерла, финансовая и кредитная системы дышали на ладан. Продразверстка и уравниловка, натуральная оплата труда добивали сельское хозяйство и промышленность. В этих условиях советское правительство установило полный государственный контроль над кооперативами. В 1919 году была ликвидирована вертикальные структуры кооперации: Совет кооперативных съездов и Всероссийский совет рабочей кооперации. В январе 1920 года были закрыты всероссийские центры сельскохозяйственной и промысловой кооперации. Кооперативный управленческий аппарат сливался с управленческими структурами государства.

При этом формально кооперативное движение расширялось: бурно росло число членов потребительской кооперации – к 1920 г. оно выросло вдвое и охватывало почти все население Советской России (люди были вынуждены вступать в единые потребительские общества, где они могли отоваривать свои карточки на хлеб, соль, сушеную рыбу и другие продукты). Но число самих потребительских кооперативов значительно сократилось в результате проведенного по требованию властей слияния различных кооперативов воедино.

Промысловая и сельскохозяйственная кооперации понесли меньший урон, чем потребительская. В условиях, когда крупная промышленность практически бездействовала, мелкие кустарные предприятия оказались основным источником снабжения Красной Армии обмундированием и снаряжением. Не случайно национализация промышленности и запрещение частной торговли мало коснулись ремесленного и кустарного производства. Промысловые кооперативы и индивидуальные ремесленники получили даже право продавать некоторые из своих изделий. А военные заказы преимущественно кооператорам и массовая безработица среди рабочих, ремесленников, интеллигенции побуждали их объединяться в промысловые кооперативы.

Чтобы сохранить себя многие кредитные кооперативы стали участвовать в закупках продовольствия и развивать мелкие перерабатывающие производственные предприятия, в большинстве своем бывшие частные, национализированные местными Совнархозами. Последние часто не могли наладить на них производство и передавали их кооперативам. Такими же операциями занималась и сбытоснабженческая сельскохозяйственная кооперация, объемы заготовок которой резко сокращались по мере упадка сельскохозяйственного производства, развала на транспорте и оскудения запасов промышленных товаров у государства.

Галопирующая инфляция, постоянные реквизиции продовольствия и фуража, национализация Московского народного банка подорвали веру крестьян в надежность кооперативного кредита и привели к резкому сокращению вкладов и их массовому возврату из касс сельскохозяйственных кредитных кооперативов. Операция по снабжению крестьян сельхозорудиями и машинами упали до минимума.

Таким образом, период «военного коммунизма» явился высшей стадией огосударствления кооперации в России. Кооперативные структуры, которые создавали поколения российских кооператоров, были практически разрушены. Все всероссийские региональные провинциальные центры сельскохозяйственной, кредитной и промысловой кооперации были разогнаны.

Тысячи кредитных и сбытоснабженческих и других кооперативов закрылись добровольно, поскольку не могли хозяйствовать в условиях экономической разрухи и гражданской войны.

Тогда, чтобы избежать экономического коллапса и политической гибели, Советская власть была вынуждена перейти от «военного коммунизма» к новой экономической политике.

В течении 6 лет (1921–1927 гг.) экономика Советской России показывала беспримерные темпы роста: прирост промышленной продукции составлял в среднем 40,8 % ежегодно, сельскохозяйственной – около 10 %. Значительную роль в этом сыграло кооперативное движение. При переходе к НЭПу оживление кооперативной деятельности наблюдалось во всех ее ранее существовавших видах. Наибольшее развитие получили потребительская, сельскохозяйственная и промысловая кооперация. Возродившись в уже известных формах, они затем дали богатый опыт развития многообразных, смешанных, сложных, многоступенчатых и территориальных производственных форм. Пережив нелегкие времена, с 1924 г. советская кооперация начинает бурно развиваться. К концу 20-х годов кооперативное движение в Советском Союзе достигло апогея. Потребительская кооперация объединяла почти 38 млн. пайщиков, ее доля в товарообороте страны достигла 63 %, а в 1931 г. ее удельный вес в торговой сети страны поднялся до 74 %. В сельскохозяйственные кооперативы в конце 1920-х входили почти 50 % крестьянских хозяйств России.

 

Поворот к госкапитализму и сталинская мобилизационная экономика

Советы, профсоюзы и кооперация могли бы стать теми тремя китами, на которых стояла новая социально-экономическая формация – бесклассовое сословное общество, декларировавшее построение социализма.

Однако проблема заключалась в том, что мировой социальной (условно говоря) революции не произошло. Несмотря на все усилия международного коммунистического движения, прежде всего, III Коминтерна, революционные республики в Европе (Баварская, Бременская, Венгерская, Словацкая, Эльзасская) были разгромлены. Разгром социалистической революции в Германии и поражение Красной армии под Варшавой поставили крест на надеждах на мировую революцию.

А это означало, что в оставшейся в одиночестве Советской России (Монгольскую Народную Республику мы в расчет брать не станем) социалистическую экономику, управляемую независимыми рабочими коллективами, построить не удастся.

В мире в то время трендом стал тоталитаризм. В десятилетие с начала 1920-х по начало 1930-х гг. тоталитарные и авторитарные режимы были установлены во многих странах Европы: Венгрии (1920), Италии (1922), Болгарии (1923), Испании (1923), Польше (1926), Португалии (1926), Албании (1928), Сербии (1929), Германии (1933). Элементы тоталитаризма присутствовали во внутренней политике таких стран, как Великобритания и, конечно, США, где президент Рузвельт пытался преодолеть Великую депрессию далеко не рыночными мерами. Было ясно, что мир готовится к новой большой войне.

На таком фоне продолжать социально-экономические эксперименты (например, проверить, может ли управляемая профсоюзами кооперативная экономика перевооружить армию в соответствии с новыми условиями ведения войны) были бы преступной маниловщиной.

Истину «хочешь мира – готовься к войне» никто и никогда не отменял. 4 февраля 1931 года И. В. Сталин сказал свою историческую фразу: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы это сделаем, либо нас сомнут». 1941-й год показал его прозорливость.

В единственной партии, оставшейся в СССР – ВКП(б) – существовало несколько течений, каждое из которых понимало неизбежность войны, но предлагало свои варианты подготовки к ней.

Например, маршал Тухачевский предложил в 1930 г. программу, которую можно назвать «все и немедленно», в соответствии с которой СССР должен был немедленно создать армию в 11 млн. человек, 40 000 самолетов и 50 000 танков и производить ежегодно по 122 500 боевых самолетов и 100 000 танков (для сравнения – за всю Великую Отечественную войну 1941–1945 гг. было произведено 122 100 боевых самолетов).

Такие планы, вызванные стремлением «на штыках» принести социалистическую революции в Европу, были не меньшей маниловщиной, чем построение социализма в России, окруженной враждебными странами.

И. В. Сталин и его группировка в партии отвергли и первое, и второе, хотя используемая Сталиным «для общественного употребления» риторика включала и тезис о построении социализма в отдельно взятой стране.

В реальности же, разгромив своих политических оппонентов, Сталин взял курс на построение государственного капитализма. Сотни тысяч кооперативов сменились единой корпорацией-государством. При этом произошло отчуждение трудящегося от распределения продуктов труда и управления средствами производства, и, как следствие – постепенное отчуждение народа от политического руководства.

Индустриализация, ставящая целью создание мощной тяжелой промышленности, проводилась за счет ресурсов аграрного сектора экономики – другого крупного ресурса в стране просто не было. По существу, руководство СССР пошло по тому же пути, что и Российская империя во время первой русской индустриализации конца XIX – начала ХХ вв. – по пути продажи сельскохозяйственной продукции, прежде всего, зерна, за рубеж.

Однако были и очень существенные различия между индустриализацией царской и индустриализацией сталинской. Сталин построил такую систему финансирования модернизации страны, что, получив первые инвестиции из-за рубежа, народное хозяйство СССР в дальнейшем перешло самофинансирование.

Сталинская «индустриализация была проведена при практически полном отсутствии рыночного инвестирования. Заграница не давала денег, а внутренние возможности рыночного финансирования были очень скудными.

При этом индустриализация прошла фантастическими темпами.

Рыночные инвестиции (получались государством за счет зерновой монополии) во время индустриализации: первая пятилетка, первый год = 38 %, второй год = 18 %, третий год и далее = 0 %! Рост промышленности: первая пятилетка = +1500 новых заводов и предприятий, вторая пятилетка = +4000 новых заводов и предприятий. Это какой-то кошмар для либерально-рыночного экономиста: инвестиции сокращаются до нуля, а экономика растёт и растёт.

Как же работала при этом финансовая система, как финансистам удалось построить систему без «всемогущего инвестора»?

Во время кредитной реформы 1929–1930 годов в СССР была построена двухконтурная денежная система. Безналичные и наличные деньги были взаимно неконвертируемыми. Безналичные деньги обеспечивали функционирование строительства, промышленности, сельского хозяйства независимо от рыночного спроса-предложения. Наличные деньги обеспечивали рыночные операций.

Фактически это была экономика с двумя разными типами денег, функции которых были принципиально разными.

Из-за того, что промышленный и рыночный денежные контуры были изолированы друг от друга, страна могла инвестировать в собственное развитие столько безналичных денег, сколько нужно и насколько позволяли физические возможности. Безналичные деньги просто вливались в экономику когда это было нужно и изымались из экономики, когда необходимость в них пропадала. При этом никакой инфляции, никакого роста цен не могло быть в принципе, потому что безналичные деньги не могли перетечь в рыночный сегмент.

Однако на первом этапе модернизации конфискация сельскохозяйственных ресурсов потребовала коллективизации как более удобного способа учета и контроля товарной продукции села, да и иметь дело с колхозами и другими сельхозкооперативами было проще, чем с десятками миллионов частных землевладельцев. Кстати, коллективизация не проводилась после Второй мировой войны в странах т. н. «народной демократии» не потому, что в России советская власть была более жесткой, чем власти восточно-европейских республик, а потому, что у ГДР, ПНР или ЧССР не было необходимости ни в индустриализации, ни в финансировании ее за счет ресурсов сельского хозяйства.

Коллективизация имела как свои положительные, так и отрицательные стороны для экономики и социальной жизни.

В результате коллективизации была создана система перекачки финансовых, материальных и трудовых ресурсов из аграрного сектора в индустриальный. Это послужило основой для последующего быстрого индустриального роста, который позволил преодолеть качественное отставание промышленности СССР от ведущих мировых держав.

В то же время в результате коллективизации фактически было де-факто восстановлено крепостное право – крестьяне лишились не только собственности на землю, но и личной свободы (в частности – свободы выбора места жительства), были вновь «приписаны» к земле.

Этот процесс сопровождался так называемым раскулачиванием, в рамках которого около 2 млн. человек были депортированы на Урал и в Сибирь, а их имущество конфисковано.

Не удивительно, что коллективизация вызвала массовое сопротивление крестьянства: в 1930 г. в Белоруссии, Центрально-Черноземной области, в Нижнем и Среднем Поволжье, на Северном Кавказе, в Сибири, на Урале, в Ленинградской, Московской, Западной, Иваново-Вознесенской областях, в Крыму и Средней Азии было зарегистрировано 14 тыс. восстаний, в которых приняли участие 2 млн. 500 тыс. человек.

Усиленному экспорту зерновых сопутствовал, как и при индустриализации в Российской империи, сильнейший голод начала 1930-х гг.: по разным подсчетам от него погибло от 3 до 6 млн. человек.

Стоила ли индустриализация таких жертв? Можно ли было их избежать?

Едва ли возможно дать сейчас однозначный ответ на эти вопросы, но сталинская реформа деревни была неизбежным следствием исторического процесса, обусловленного еще петровскими преобразованиями, половинчатостью российских реформ конца XIX века, запоздалой реакцией царского правительства на изменение социально-политической ситуации в начале 1900-х гг. и, само собой, победой революции февраля-октября 1917 г., оставившей Россию одну во враждебном мировом окружении.

Но если бы Сталин не пошел на создание мобилизационной экономики, Вторая мировая война могла окончиться совершенно иначе, а Россия исчезла бы с политической карты мира навсегда. Не стоит думать, что Сталин был кровожадным чудовищем, его выбор был детерминирован всем предыдущим историческим развитием страны и сложившейся в предвоенные годы ситуацией в мире.

* * *

Нет сомнения, что действия Сталина определяли и его личностные качества, в том числе властолюбие, но нет сомнения и в том, что он не отделял своей судьбы от судеб страны и народа.

Он был той исторической фигурой гигантского масштаба, которая оказалась в нужном месте в нужное время. Сделав выбор между теорией социализма и реальной политикой в пользу последней, совершив поворот к авторитаризму, государственному капитализму, прикрепив крестьян к земле, рабочих к станку, сделав Советы инструментом в руках ВКП(б), а саму партию – чуть ли не религиозным орденом, под красным знаменем выступившим в поход за Землю Обетованную – «светлое коммунистическое будущее», он не только спас Россию от уничтожения, но и вывел ее в число победителей в мировой войне, обеспечил ей 50 лет гегемонии на планете. И не его вина, что его наследники так бесславно и бездарно распорядились созданным им могуществом.

 

«Народный социализм» Иосифа Сталина

Одним из важнейших результатов коллективизации в деревне, о котором редко кто вспоминает, было восстановление «общественной» – государственной собственности на землю. Это основополагающее условие существования сословного государства. Конечно, в реалиях индустриализации и подготовки к мировой войне его значении нивелировалось агрессивной политикой государства по отношению к крестьянству. Но сам факт государственной собственности на землю создавал возможность в будущем, когда потребность в мобилизационной экономике отпадет, провести раздачу сельскохозяйственных земель в вечное пользование крестьянам, которые уже сами, на добровольной основе могли бы решать, стать им единоличными производителями или объединяться в сельхозкооперативы.

При государственной поддержке кредитами, техникой, семенами и удобрениями такое изменение в аграрном секторе экономики создало бы эффективное многоукладное (единоличники, кооперативы и совхозы) сельское хозяйство, способное накормить страну и конкурировать на внешнем рынке с другими государствами.

К сожалению, этого не произошло. Постсталинское руководство СССР, слишком зашоренное идеологически, взявшее курс на глобальное противостояние с капиталистической системой (де-факто, возрождая борьбу за мировую революцию) не додумалось или не решилось на такие реформы. Это понятно. Любая экономическая реформа ведет к изменениям в политической жизни. Появление миллионов независимых производителей привело бы к появлению в обществе новых настроений, тенденций, и, в конечном счете, к уменьшению, а то и полному сворачиванию «направляющей» роли партии и переходу реальной политической власти в руки Советов, как это было в первые годы революции. Едва ли такой оборот дел мог устроить партийную номенклатуру. Еще никогда в истории ни одна социальная группа не выпускала из рук политическую власть без борьбы. Не собиралась этого делать и партноменклатура, стоявшая во главе СССР. Хотя попытки лишить ее власти предпринимались – и, как это не покажется странным, по инициативе И. В. Сталина.

Как пишет в своей работе известный исследователь жизни (и смерти) Сталина А. Костин, Иосиф Виссарионович пытался неоднократно вернуть Советам утраченную ими руководящую роль в государстве. Первая из таких попыток была еще до войны. Об этом свидетельствует Сталинская конституция 1936 г. и развернувшиеся вокруг нее партийные дебаты.

А. Костин сообщает, что на июньском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. выступил с докладом Я. А. Яковлев, который напомнил присутствующим партийным деятелям, что, в соответствии с новой Конституцией грядущие выборы будут всеобщими, равными, прямыми, тайными, и более того – на альтернативной основе: «Конституция СССР, предоставляет каждой общественной организации и обществу трудящихся право выставлять кандидатов в Верховный Совет СССР. Эта статья имеет огромное значение, она внесена по предложению товарища Сталина. Ее цель – развить, расширить демократию… Эта статья обеспечивает подлинный демократизм на выборах в советы. На окружные избирательные комиссии возлагается обязанность зарегистрировать и внести в избирательный бюллетень по соответствующему округу всех без исключения кандидатов в Верховный Совет СССР, которые выставлены общественными организациями и обществами трудящихся (выделено мной. – А. К.). Отказ окружных комиссий по выборам в регистрации кандидата в депутаты может быть обжалован в двухдневный срок в Центральную избирательную комиссию, решение которой является окончательным. К кандидатам в депутаты не предъявляется никаких особых требований, кроме предъявляемых к любому избирателю… От общественных организаций, выставивших кандидатов, требуется лишь, чтобы они были зарегистрированы в установленном законом порядке и представили протокол собрания или заседания, выдвинувших кандидата, по установленной форме, в избирательную комиссию».

Так, хотя и в предельно завуалированной форме, но с угрожающей ссылкой на Сталина как автора данного предложения, Яковлев сообщил участникам Пленума об альтернативности предстоящих выборов, о состязательности на них, определяемой тем, что теперь не только партия, но и любая общественная организация, в том числе и ее местные отделения, а также любые собрания граждан будут выставлять собственных кандидатов, да еще ни с кем не согласуя их. Таких кандидатов, которые отвечают не чьему-либо, а действительно только их собственному волеизъявлению. И тут же Яковлев перешел к еще более значимому.

Проект закона, – отметил он, – предусматривает исключение «всяких попыток исказить результаты голосования и действительную волю трудящихся… Некоторые формальности, введенные этой главой (имеется в виду глава VIII проекта закона. – А. К.), могут показаться некоторым товарищам излишними и даже бюрократическими, но там, где вопрос идет о создании высшего государственного органа, никакая формальность не будет излишней.

Участковая избирательная комиссия, пояснил докладчик, посылает в окружную избирательную комиссию не только протокол голосования, но и оба экземпляра счетных листов на каждого кандидата. Совет депутатов трудящихся обязан хранить избирательные бюллетени вплоть до утверждения мандатов Верховным Советом СССР».

Трудно усомниться, пишет А. Костин, против чьих возможных действий по фальсификации результатов были направлены все перечисленные выше меры. Только первые секретари райкомов, горкомов, обкомов и крайкомов обладали возможностью и неофициальными правами, которые позволили бы в случае острой необходимости подтасовать число поданных за того или иного кандидата голосов. Именно поэтому. Яковлев и подчеркнул для него наиважнейшее:

«Цель – обеспечить точное волеизъявление трудящихся – предусматривает установленное «Положением о выборах в Верховный Совет СССР» право, согласно которому избранным считается только кандидат, получивший абсолютное большинство голосов. Если ни один из кандидатов на выборах не получит абсолютного большинства голосов, то обязательна (не позднее, чем в двухнедельный срок) перебаллотировка двух кандидатов, получивших наибольшее количество голосов».

В своем докладе Яковлев коснулся и такой проблемы, как наличие в составе Советов всех категорий партийных групп:

«Партгруппы в советах и, в особенности в исполкомах советов зачастую превратились в органы, подменяющие работу советов, в органы, кои все решают, а советам остается лишь проштамповать заранее заготовленное решение… Вывод отсюда: необходимо будет войти на очередной съезд партии с предложением об отмене пункта устава ВКП(б) об организации партгрупп в составе советов и их исполнительных комитетов с тем, чтобы все вопросы работы советов как в части хозяйственного, культурного и политического руководства, так и в части назначения людей обсуждались и решались непосредственно советами и их исполкомами без возложения на коммунистов обязанности голосовать в порядке партдисциплины за то или иное решение через партгруппы, не являющиеся выборными партийными органами».

Так вроде бы неожиданно, чисто случайно возникла – и не где-нибудь, а на пленуме ЦК! – совершенно новая тема – постепенного выхода советов (правда, пока без указания – какого же конкретно уровня) из-под жесткого партийного контроля, превращения их в самостоятельную на деле, а не на словах, ветвь власти.

Еще более неожиданным для собравшихся и настораживающим оказалось следующее. Своеобразное объяснение того, что Яковлев назвал в докладе историческим поворотом, который производит конституция, прозвучало из уст самого Сталина. В самом конце прений, когда речь зашла о поиске наиболее беспристрастной формы подсчета голосов, Иосиф Виссарионович заметил, что на Западе, благодаря многопартийности, такой проблемы нет. И вслед, за тем внезапно бросил в зал весьма странную для подобного собрания фразу: «У нас различных партий нет. К счастью или к несчастью, у нас одна партия» (выделено мной. – А. К.). Он предложил поэтому, но лишь как временную меру, использовать для беспристрастного контроля за выборами представителей все тех же существующих общественных организаций, а не ВКП(б), как можно было бы ожидать от секретаря ЦК ВКП(б).

Тем самым был брошен открытый вызов партократии.

И хотя 27 июня Пленум ЦК единодушно поддержал проект нового избирательного закона и утвердил на 7 июля созыв сессии ЦИК СССР для его принятия, однако, как вскоре выяснилось, покорность членов ЦК была обманчивой, – пишет А. Костин. – Контрудар последовал незамедлительно. Девять секретарей обкомов и крайкомов 1-го и 2 июля посетили кабинет Сталина. Особенно долго генсек общался с И. М. Варейкисом и Д. А. Булатовым. В результате их требований Политбюро 2 июля постановило разрешить провинциальным руководителям учреждать судебные тройки (в составе региональных шефа НКВД, прокурора и партийного секретаря), которые обретали право брать под арест и приговаривать к расстрелу возвратившихся из ссылок «кулаков и уголовников», подозреваемых в антисоветской, диверсионной деятельности в колхозах, совхозах, на транспорте и в промышленности.

Сталин, развязавший борьбу с «врагами народа» наверху, не мог проигнорировать настойчивое желание местных партийных лидеров развернуть аналогичную кампанию внизу, в собственных «вотчинах» защищать партию от контрреволюционных элементов, взять на себя часть забот вождя по очистке советского общества от агентов капитализма и прочей сволочи. Не прислушайся Коба к общественному партийному мнению, которое, бесспорно, выражали приходившие к нему на прием персоны, члены ЦК могли обвинить самого генсека в сочувствии и потакании «врагам народа», после чего повернуть против него им же вынутый из ножен репрессивный меч (выделено мной. – А. К.).

…Широкомасштабные репрессии, да еще направленные против десятков и сотен тысяч крестьян, были выгодны, прежде всего, первым секретарям обкомов и крайкомов. Тем, кто в годы коллективизации восстановил против себя большую часть населения, которую и составляли колхозники и рабочие совхозов: верующих – бессмысленным закрытием церквей; рабочих и служащих – отвратительной организацией снабжения продовольствием, предметами широкого потребления в годы первой и второй пятилеток с их карточной системой.

«Именно местным партийным руководителям, и именно теперь, в ходе всеобщих равных, прямых, тайных, да еще и альтернативных выборов, грозило самое страшное – потеря одного из двух постов, советского, обеспечивавшего им пребывание в широком руководстве, гарантировавшего обладание неограниченной властью. Ведь по сложившейся за истекшее десятилетие практике первые секретари крайкомов и обкомов обязательно избирались сначала депутатами всесоюзных Съездов советов, а уже на них и членами ЦИК СССР, как бы подтверждая тем полную и единодушную поддержку всего населения края, области. Потеря же депутатства, теперь уже в Верховном Совете СССР, означала утрату доверия со стороны, как беспартийных, так и членов партии. А в таком случае чуть ли не автоматически мог возникнуть вопрос о дальнейшем пребывании данного первого секретаря и на его основном посту, партийном…

Столь же выгодными массовые репрессии оказывались и для НКВД, карательной в основе организации, существование которой после фактического завершения «разоблачений» и арестов подлинных или мнимых сторонников Троцкого, Зиновьева, Бухарина теряло смысл.

7 июля 1937 г. открылась четвертая сессия ЦИК СССР седьмого созыва, На ней с докладом о проекте «Положения о выборах в Верховный Совет СССР» выступил все тот же Яковлев. На третий день работы сессия ЦИК СССР единогласно утвердила «Положение о выборах в Верховный Совет СССР». Новая избирательная система, включая альтернативность, стала законом. Однако массовые репрессии, начавшиеся в те же самые дни, сразу превратили закон в ничего не значащий листок бумаги.

На XVIII съезде ВКП(б) в марте 1938 г. Сталин вновь возвращается к вопросу о реформе партийно-государственного аппарата. Кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) и руководитель Ленинградской партийной организации А. А. Жданов, выступая с докладом по внесению изменений и дополнений в Устав партии, в продолжение сталинского отчетного доклада от 21 марта 1939 года о реформировании партии в ближайшие десять-пятнадцать лет, прямо заявил, что реформа предполагает отделение партии от государства и такая необходимость диктуется чисто экономическими причинами: «Там, где партийные организации приняли на себя несвойственные им функции руководства хозяйством, подменяя и обезличивая хозяйственные органы, там работа неизбежно попадала в тупик». Именно этим объяснил он все просчеты и неудачи предыдущих пятилетних планов. Рассуждая не о горкомах, обкомах или райкомах, а об аппарате ЦК ВКП(б), отметил: «Производственно-отраслевые отделы ныне не знают, чем им, собственно, надо заниматься, допускают подмену хозорганов, конкурируют с ними, а это порождает обезличку и безответственность в работе». И, не заботясь о том, как отнесется к его предложению партократия, объявил о ликвидации подобных отделов.

Почему же такая реформа не была осуществлена на практике? – спрашивает А. Костин. И сам же отвечает: у Сталина еще не было всей полноты власти, прежде всего, в армии и органах госбезопасности. И только несколько лет спустя после победоносного завершения Великой Отечественной войны, в 1951–1952 гг. Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) смог вновь начать борьбу с партократией.

Первый звоночек прозвучал для номенклатуры на XIX съезде КПСС (октябрь 1952 г.). В отчетном докладе ЦК ВКП(б) XIX съезду, с которым выступил Г. М. Маленков, открытым текстом прозвучал тезис о необходимости пересмотра роли партийных организаций в жизни советского народа.

«Создалась известная опасность отрыва партийных органов от масс и превращения их из органов политического руководства… в своеобразные административно-распорядительные учреждения… <…> Партии нужны не заскорузлые и равнодушные чиновники, предпочитающие личное спокойствие интересам дела, а неутомимые и самоотверженные борцы за выполнение директив партии и правительства, ставящие государственные интересы превыше всего…» И далее Маленков заявил, что: «У руля руководства в промышленности и сельском хозяйстве, в партийном и государственном аппарате должны стоять люди культурные, знатоки своего дела».

От таких слов, надо полагать, невольно пробежал противный холодок по спинам у тех высших партчиновников, которые предпочитали давать руководящие указания, командовать всеми и вся, при этом абсолютно ни за что не отвечая.

«Присутствие» Сталина ощущалось как в отчетном докладе Маленкова, который в вышеприведенном фрагменте доклада явно «озвучил» мысли Сталина, так и в выступлениях его ближайших соратников. В этом отношении весьма характерно выступление заведующего особым сектором ЦК ВКП(б), многолетнего помощника и секретаря сталинской канцелярии А. Н. Поскребышева.

Формально речь Поскребышева была посвящена хотя и важному, но частному вопросу – необходимости укрепления партийной и государственной дисциплины. Но даже по некоторым фрагментам этой речи, которые приводятся ниже, становится понятным, что к делегатам съезда, а через них и ко всей партии и советскому народу обращался именно Сталин, и слова эти звучали не просто грозно, они говорили о предстоящих серьезных переменах в стране.

«Есть у нас, к сожалению, среди партийных и советских работников (заметим, что хозяйственные работники здесь не упомянуты – А. К.) такие, которые почему-то уверены в том, что законы обязаны исполнять не они, а кто-то другой, а что они сами могут обходить законы, нарушать или применять их по своему усмотрению по принципу: «Закон что дышло, куда повернул, туда и вышло». От такого весьма странного понимания законов всего один шаг к… преступлению… Иные руководители почему-то считают, что критиковать дозволено только своих подчиненных, а подчиненные, видите ли, не вправе критиковать свое начальство. Это… ничего общего не имеет с партийностью. Руководитель… ограждающий себя от критики, заведомо роет пропасть между собой и массами <…>.

Критика и самокритика – это мощная сила, способная делать чудеса, если ею умело пользоваться, если она применяется честно, открыто, по-большевистски. <…>

Критику и самокритику не уважают лишь люди с нечистой совестью, это либо нарушители партийной и государственной дисциплины, либо презренные трусы, либо жалкие обыватели, недостойные носить высокое звание члена партии…»

Конечно же, сам Поскребышев ничего подобного по своей инициативе сказать не смог бы. Он ведь выступал не на районном или областном партийном активе, а на высшем партийном собрании всего Советского Союза, перед всей коммунистической «головкой» планеты, в присутствии самого Сталина!

Поскребышев никогда и ни в чем не мог проявлять сколько-нибудь серьезной инициативы даже не в силу каких-то своих личностных качеств, а просто потому, что если бы он однажды на это и отважился, то всё равно все сочли бы, что инициатива исходит от товарища Сталина, а Поскребышев – не более чем исполнитель.

Так что это говорил, конечно же, Сталин. Далее следовали еще более грозные, весомые и значительные слова:

«Имеются… случаи, когда некоторые вельможные чиновники, злоупотребляя своей властью, учиняют расправу за критику, прямо или косвенно подвергают подчиненных репрессиям и преследованиям (далее выделение мое. – А. К.). Но всем известно, как строго карает таких вельмож наша партия и ее Центральный Комитет, не считаясь при этом ни с чинами, ни со званиями, ни с прошлыми заслугами…».

Мог ли это сказать Поскребышев – всегда подчеркнуто скромный, подчеркнуто незаметный и подчеркнуто несамостоятельный человек – в публичной обстановке, в зале, где во всем блеске и великолепии чинов, мундиров и наград был собран весь партийный авангард страны.

Нет, конечно! Говорил это Сталин. Но говорил так, чтобы при всей грозности и серьезности предупреждения оно не было воспринято как предвестие новых крупных чисток в партийно-государственном руководстве и аппарате.

Устами Поскребышева Сталин не угрожал, не пугал. Он предупреждал. Но предупреждал всерьез и, как всегда, по-сталински. То есть, во-первых, предельно сдержанно – потому он и поручил сказать то, что было сказано, другому. Во-вторых, весомо. И можно было не сомневаться, что вся высшая партократия – и сидящая в зале, и орудующая вне его стен, поняла Сталина верно.

В мемуарах Д. Т. Шепилова говорится о разговоре, который состоялся у него со Сталиным в 1952 г. по поводу назначения его главредом «Правды». В 1952 году он был занят важнейшим делом – написанием учебника по политэкономии социализма. И вдруг его назначают главным редактором «Правды».

Он – к Сталину: как же так, у меня ведь учебник…

– Да, я знаю, – сказал Сталин. – Мы думали об этом. Но слушайте, сейчас, кроме учебника, мы будем проводить мероприятия, для которых нужен человек и экономически, и идеологически грамотный. Такую работу можно выполнить, если в нее будет вовлечен весь народ. Если повернем людей в эту сторону – победим! Как мы можем это практически сделать? У нас есть одна сила – печать…

«О каких исторических преобразованиях (по Сталину – «мероприятиях»), в которые будет вовлечен весь советский народ, идет речь? – спрашивает А. Костин. – Сталин готовил серьезную экономическую реформу, предтечей которой должна была стать реформа политической системы. К моменту стартового выстрела для начала политической реформы был намечен 1-й квартал, а точнее март месяц 1953 года. Именно к этому сроку Сталин подготовил мощную теоретическую базу, то есть сочинение «Экономические проблемы социализма в СССР», первая часть которого была завершена к концу сентября 1952 года, то есть накануне XIX съезда ВКП(б). Вторая часть книги была к концу года еще не готова, но с некоторыми рукописными главами его ближайшие соратники были ознакомлены и, судя по их «глухим» отзывам, некоторые положения и выводы этого сочинения вызывали у них стойкое неприятие, что грозило вылиться в ближайшем будущем в противостояние…»

Так что же задумал вождь советского народа? Как считает А. Костин, в марте 1953 г., незадолго до своей смерти, И. В. Сталин планировал созвать внеочередной (чрезвычайный) ХХ съезд партии, «на котором избрать чрезвычайные органы по ликвидации руководящей и направляющей роли КПСС… Во что превратится КПСС после XX чрезвычайного съезда? Отвечаем – в широкомасштабную общественную организацию с очень важной задачей по идейному воспитанию населения страны, то есть по воспитанию «нового человека» – строителя светлого коммунистического будущего».

Многие исследователи утверждают, что Сталин предполагал оставить партии еще и кадровую работу: «Партии – кадры и пропаганда, Сталину и Берии – управление государством… Это много, это огромное влияние, это коррупция и взятки, но тут уж ничего не попишешь, надо платить откупной. Кадровая политика была громадной уступкой, но кадры пришлось отдать в качестве репарации».

На первую половину марта был назначен экстренный Пленум ЦК КПСС, на который выносился вопрос о реорганизации коллективных органов управления страной. Конкретная дата Пленума должна была быть утверждена на заседании Президиума ЦК КПСС, запланированное на 2 марта 1953 года.

Но прежде все предназначенные для Президиума вопросы И. В. Сталин решил обсудить с членами Бюро Президиума 1 марта 1953 г. По версии А. Костина, само заседание Бюро должно было начаться в Кремлевском зале заседаний в 23 часа. Прежде чем перейти к главному вопросу о предстоящей реформе политической системы страны, Сталин представил присутствующим П. К. Пономаренко и Л. И. Брежнева в их новом качестве, как кандидатов на два высших руководящих поста: Председателя Совета Министров и Генерального секретаря ЦК КПСС, соответственно.

Доклад вместе с ответами на вопросы участников совещания занял около 2 часов, после чего Сталин предложил сделать короткий перерыв, пригласив участников собрания поужинать, оставаясь всем на своих местах.

После ужина, во время выступления Кагановича, Сталину стало плохо, с ним случился удар: «Сталина подхватили сидящие рядом, с обеих сторон председательского кресла, Берия и Маленков. Правая рука, которой он хотел как бы согнать с трибуны Л. М. Кагановича, безжизненно повисла, но голова его по-прежнему была устремлена в сторону уже замолчавшего оратора, и он перекошенным ртом пытался произнести какие-то грозные слова в адрес Кагановича. Но связанных слов не выходило, были всего лишь какие-то звуки: «и… и… дзз», «и… и… и… дза» и что-то близкое к тому. Надо полагать, что вождь бросил страшное обвинение одному из своих долголетних соратников: «Иуда»!»

Все те три дня, пока врачи боролись (или не боролись – ибо версии смерти Сталина существуют разные) за жизнь вождя, в Кремле находились 300 человек, срочно собранных со всех концов страны на совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР. Собранным заранее, для того, чтобы утвердить сталинскую реформу власти, теперь им пришлось решать судьбу сталинского наследия и выбирать его преемников.

* * *

История «короткого» ХХ века в России (1917–1991) показала всему миру возможность построить справедливое общество, в котором большинство людей чувствует себя не только социально защищенными, но и социально востребованными, призванными к активной общественной жизни, участниками исторических процессов. Огромная заслуга в этом принадлежит И. В. Сталину, который был подлинным национальным лидером, не отделявшим себя от страны и народа, работавшим на их благо. И не его вина, что ХХ век, переживший две мировые войны, Великую депрессию, социальные потрясения, охватывавшие практически все страны планеты, был жесток к России. Не менее жесток этот век был и для многих других стран. Заслуга Сталина и в том, что он смог сохранить наше государство в период тяжелых испытаний, преумножить его силу и богатство и сделать второй сверхдержавой мира. Как отметил У. Черчилль, отнюдь не питавший приязни к «Дядюшке Джо», «Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой». Быть может, это лучшая и объективнейшая оценка деятельности Сталина на посту вождя Советского государства.

Да, И. В. Сталин, задумавший восстановить реальное народоправие, не смог в одиночку одолеть партократию, захватившую все властные должности в стране и перерождающуюся в новый класс правящей элиты – собственников без собственности. Он погиб в разгар этой борьбы, не закончив ее. И его преждевременная гибель имела самые прискорбные последствия для страны и народа.

 

После Сталина

Великолепная возможность вернуть всю власть Советам провалилась – теперь уже навсегда. История СССР ушла по боковой ветке в тупик хрущевского волюнтаризма, брежневского застоя и горбачевской катастройки.

Как пишет П. Балаев, «Что происходило в высших органах Советской и партийной власти накануне и сразу после убийства И. В. Сталина, мы уже, по всей видимости, никогда точно не узнаем. Я могу только предполагать, опираясь на известные и очень немногочисленные факты, что власть в стране захватила очень мощная группировка, лидеры которой предпочитали морды свои не светить. Как нормальные заговорщики они выставили на сцену самого придурковатого: похлопали поощрительно по лысине «маленького Маркса» – иди, порули, Никита. И сразу был распущен Президиум ЦК КПСС, орган, введенный Сталиным вместо Политбюро. Уже 5 марта Президиума, в его сталинском составе, не стало. Если это не свидетельство смены руководства партийного в результате заговора, то… Тогда, Сталин точно умер от инсульта.

И начались сначала хрущевские, а потом косыгинские реформы. Через расстрелы возмущенного этими реформами советского народа, как это было в Тбилиси и Новочеркасске».

Государство, которое осталось на месте Союза Советских Социалистических Республик, пишет Балаев, было другим государством, прикрывшимся логотипом «СССР», тогда как от самого СССР «в нем остались жалкие ошметки, которые благополучно истлели к 1991 году полностью…»

Чтобы понять, почему так произошло, давайте вспомним, чем отличаются Советы от любой другой демократии, – предлагает П. Балаев:

«Во-первых, Советы не предусматривали принцип разделения ветвей власти, они были и законодательной и исполнительной властью в одном лице, еще и судьи избирались депутатами. Т. е., избиратели голосовали… за полноценную власть, в лице депутатов, наделенную всеми необходимыми полномочиями. Советскому депутату перед недовольным народом за просчеты правительства было не отмазаться, потому как правительство депутаты избирали из состава своего депутатского корпуса.

Во-вторых, чтобы стать депутатом Совета, бесполезно было выставлять своё симпатичное лицо на политические торги в обмен на мандат. Аукцион этот был после 1917 года закрыт. Не граждане, изъявляющие желание попробовать себя в политической деятельности, предлагали на выбор свои кандидатуры, а сами избиратели из своей среды выбирали и выдвигали кандидатов в депутаты. Процесс шиворот-навыворот по сравнению с буржуазной демократией.

Вот этот второй принцип, соблюдавшийся при Сталине, был хрущевско-брежневской мафией уничтожен напрочь (выделено мной – В. М.). И уничтожить его пыталась часть партийного аппарата еще и при Иосифе Виссарионовиче, борьба против этого принципа и лежала, по всей видимости, в основе развязанного троцкистскими последышами террора 30-х годов.

После убийства вождя советского народа, уже никакой речи, естественно, о самодеятельности граждан в выдвижении кандидатов в депутаты быть не могло. Кандидаты назначались партийными органами. Всё. Советской власти уже не существовало. Её сменила власть аппарата КПСС».

Как произошла подмена власти народа на власть номенклатуры?

 

Повторяя ошибки прошлого. Номенклатура и народ

Разумеется, став государством-корпорацией, СССР, как и любая крупная корпорация, предоставляла своим «сотрудникам» социальное обеспечение – в масштабах всего государства. Но при этом социальная и политическая жизнь в стране постепенно превратилась в улицу с односторонним движением – сверху вниз. Инициатива «снизу» и рефлексия «внизу» поощрялись все меньше. Если в сталинском сословном государстве справедливость распределения обязанностей и поощрения за их выполнение более-менее соблюдались, то в 60–80 гг. их дисбаланс достиг критического значения. Народ и партия уже не были едины, как бы не утверждала обратное официальная пропаганда.

Экономика, как и политика, так же все больше отчуждалась от «населения». Если при Сталине значительная часть средств производства находилась в собственности артелей, кооперативов и даже частных предпринимателей (одного из них автор застал за работой в собственной обувной мастерской в середине 60-х гг.), то при Хрущеве и Брежневе в результате многочисленных реформ средства производства все более переходили в ведение государства.

Этот процесс был зафиксирован в новой, Брежневской конституции 1977 г. Она утвердила в статье 6 однопартийную политическую систему, то есть ставила жирный крест на возможности возвращения реальной политической власти в стране Советам народных депутатов.

Шестая статья Конституции прямо называла «руководящей» силой в стране, то есть властью, КПСС: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза. КПСС существует для народа и служит народу.

Вооруженная марксистско-ленинским учением, Коммунистическая партия определяет генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придает планомерный научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма.

Все партийные организации действуют в рамках Конституции СССР».

«Прочитайте внимательно, – предлагает читателям П. Балаев. – Из текста можно понять только одно, если не вилять хвостом: КПСС стала высшим и единственным органом власти в стране. О какой-то Советской власти после 1977 года говорить уже можно было только как об анекдоте. Теперь уже окончательно все эти областные, республиканские и Верховные советы превратились в нелепый балаган.

Еще перемотайте пленку памяти до 1989 года, вспомните выборы первого Съезда народных депутатов в 1989 году. Он же проходил именно под лозунгом восстановления Советской власти, узурпированной КПСС, присвоившей себе властные полномочия, воткнув в Конституцию ст. 6!

При этом, кандидаты были выдвинуты разными общественными объединениями, которые почти поголовно состояли из членов КПСС! И почти все кандидаты были членами КПСС… И съезд получился резко антикоммунистический, поэтому ст. 6 Конституции была на нем отменена. И учреждена должность Президента СССР.

Оценили красоту замысла? Партийная верхушка КПСС сначала ликвидировала Советскую власть, растоптав главный принцип выдвижения кандидатов в депутаты. Потом законодательно власть закрепила за собой Конституцией. А затем под видом восстановления Советской власти, ликвидировала власть КПСС. Интересный кульбит?..

В чем был смысл такого трюка? А вот это можно понять, если посмотреть, что проделала хрущевско-брежневская мафия с социалистической собственностью и с экономикой СССР».

А речь идет о том, что статья 10 Конституции СССР 1977 г. официально закрепляла государственный капитализм. Она гласила: «Основу экономической системы СССР составляет социалистическая собственность на средства производства в форме государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной собственности». Таким образом, основной закон объявил подавляющую часть собственности в стране государственной (стыдливо вставив в скобочки слово «общенародной»). Собственно, ничего нового в этом не было. Еще Ленин отчеканил формулировку о том, что «социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией.»

Разумеется, в стране существовала и общественная, и кооперативная собственность. Но первая (собственность профсоюзов, творческих союзов и т. п.) не была, по преимуществу, средствами производства, а вторая превратилась в квази-кооперативную, полностью зависящую от воли государственного чиновника.

Одновременно постсталинское руководство КПСС вернулось к троцкистско-ленинской программе «мировой революции», в топку которой щедро бросалось народное достояние. Гигантские суммы тратились на вооружение и поддержку «дружественных» режимов по всему земному шару.

Но главное – был де-факто прикрыт проект построения в стране бесклассового общества, черты которого стали вырисовываться при И. В. Сталине. Как и в конце XVI века, в период, предшествовавший первой русской Смуте, сословное государство перестало развиваться (это и был подлинный застой!) и вступило в эпоху кризиса, закончившегося крахом СССР.

Основную роль в этом сыграло противоречие между бесклассовым характером т. н. номенклатуры (советской правящей элиты) и ее управленческой функцией (сейчас мы видим подобный процесс во многих глобальных корпорациях, где менеджеры высшего звена постепенно заменяют владельцев не только в сфере управления, но и становятся фактическими собственниками средств производства). Советская номенклатура, управляя огромными богатствами страны, не только не имела права на него (повторялась на более высоком уровне ситуация сельской общины с общинным характером землевладения, при котором кулак должен был изыскивать средства и способы, чтобы использовать общее имущество в своих личных интересах), но и не могла быть уверенна в своем будущем – в любой момент то или иное событие партийной жизни могло выбросить любого члена номенклатуры и его близких из привилегированного слоя, а то и просто уничтожить физически.

 

Контрреволюция номенклатуры. На руинах гражданского общества

Именно это, наряду с элементарной человеческой жадностью и стремлением к личному обогащению, стало причиной того предательства высшего партийно-хозяйственного слоя советского общества, в результате которого Советский Союз был разрушен изнутри, а представители номенклатуры оказались во главе вновь образованных государств, банков, концернов и корпораций, и даже самые незначительные из них возглавили небольшие фирмы и фирмочки.

Но – спрашивает П. Балаев, – «каким это образом оказалось, что к 1991 году оказалась готова вся необходимая для функционирования российской экономики в режиме экспортно-сырьевой инфраструктура?.. С 1965 по 1990 годы доля сырья в экспорте СССР выросла в 3 раза! А доля машин, станков, оборудования упала в 2 раза! Нормальный тренд, как ныне выражаются? Получается, что четверть века кто-то сознательно крушил экономику, созданную Сталиным, ставя ее в положение прислуги для империалистов?

Так экспорт сырья – это цветочки. Ягодки – перевод почти половины предприятий важнейших отраслей промышленности на работу на импортном оборудовании.

… СССР был ликвидирован той сворой, которая убила вождя Советского народа, частью перебила, частью изгнала из партии его ближайших соратников, и реабилитировала всю троцкистско-зиновьевско-бухаринскую сволочь. Вот эта свора, духовные наследники антиленинской и антисталинской оппозиции, прикрываясь марксизмом-ленинизмом, обманывая и терроризируя народ, потащила страну еще с середины 50-х годов прямиком к реставрации капитализма. А мы уже в конце 80-х просто наблюдали завершение этого процесса и финальную схватку партийно-хозяйственных кланов за раздел государственной собственности».

В подтверждение этому мнению можно привести и слова, прозвучавшие на заседании Изборского клуба:

«”Косыгинская” реформа 1965 года, она же «реформа Либермана» (по имени истинного её автора, профессора Евсея Либермана), стала в определенной мере экономическим аналогом антисталинского доклада Хрущева ХХ съезду КПСС, поскольку лишь запутывало систему показателей для предприятий и влекло за собой хаотизацию народнохозяйственного процесса вместо того, чтобы сделать ставку на применение рыночных механизмов в определенных отраслях – таких, например, как сельское хозяйство и легкая промышленность. Всё это привело к откату назад, к усилению централизованного планирования, которое чем дальше, тем больше не справлялось с целым рядом экономических проблем. Внутри Советского Союза это впоследствии подавалось как «брежневский застой» и «неэффективность плановой экономики».

При этом альтернативные «косыгинским» реформам разработки советских экономистов, впоследствии использованные группой Дэн Сяопина для реализации «китайского экономического чуда», были отвергнуты, а их авторы – подвергнуты различным формам давления.

Одновременно высшая народнохозяйственная номенклатура уже в середине 60-х гг. стала входить в прямое взаимодействие с истеблишментом Запада. В частности, зять Косыгина академик Джермен Гвишиани, потомственный чекист, инициировал вместе с академиками Арбатовым и Иноземцевым участие СССР в работе Римского клуба с момента его основания, а также в ряде других совместных системных проектов. Именно эта группа, которой из-за кулис руководил Андропов, стала в лице Гвишиани соучредителем Международного института прикладного системного анализа (МИПСА) в Лаксенбурге (Австрия), вместе с британским лордом Солли Цукерманом (в багаже которого – расчетное обоснование массированных бомбардировок городов в годы Второй мировой войны) и американским политологом Макджорджем Банди (выпускником Йельского университета, который в 1964–1966 годах возглавлял 303 Committee, отвечая за координацию государственных тайных операций США). Гвишиани был не только председателем научного совета МИПСА, но и «пробил» создание в 1976 году Всесоюзного НИИ системного анализа ГКНТ и АН СССР (ВНИИСИ), который был задуман как советский филиал МИПСА и который Гвишиани возглавил в качестве директора. Кстати, через ВНИИСИ и МИПСА прошли все члены команды «молодых реформаторов», включая Егора Гайдара, Петра Авена и Анатолия Чубайса. Таким образом формировалось взаимодействие и сотрудничество отечественной элиты с высшими кругами Запада. В кругу западных контрагентов находились семья итальянских миллиардеров Аньелли, американские фонды Карнеги и Форда, а также многие другие лица и структуры Запада, перечислять которые здесь нет никакой необходимости.

Однако следует понимать, что подобная активность Гвишиани, Арбатова, Иноземцова и др. вовсе не была их самодеятельностью, проявлением каких-то личных предпочтений – без санкции высшего политического руководства СССР такие «художества» пресекли бы в течение нескольких часов, невзирая на любое «высокое родство». Кстати, когда в конце 1979 года сам Косыгин высказался против ввода советских войск в Афганистан, он был очень быстро освобожден от должности «по состоянию здоровья» и действительно вскоре скончался. Но на положении академика Гвишиани карьерный крах его тестя никак не сказался».

В результате реставрации капитализма, да еще в его экспортно-сырьевом варианте (как сейчас говорят – «экономика Трубы»), Россия сразу же выпала из числа лидеров мирового исторического процесса. Если до 1917 г. наша страна пыталась догнать уходящий поезд истории, с 1917, образно выражаясь, «бежала впереди паровоза», построив «общество вероятного будущего», то после 1991 г. Россия сошла с магистральных железнодорожных путей и ходит кругами в трех соснах капиталистической реакции.

Беда частнособственнической (контр)революции 1991–1993 гг. была в том, что ее делала, как и в большинстве аналогичных случаев, значительная часть бывшей элиты. (То же самое, например, произошло во время Февраля 17-го, когда одна часть элиты – буржуазия, отлучила от власти другую – поместное дворянство.) В результате таких революций к власти приходят не новые элиты – талантливые и идейные – как это было, например, в Октябре 1917 или во время Великой Французской революции, а наиболее алчные и беспринципные представители бывшей господствующей политико-экономической группы.

Дележ политической власти и материальных богатств Советского Союза, слом социальной системы и вымирание десятков миллионов бывших граждан СССР наглядно это подтвердили. Вместе с советским социумом была сломана и та, пусть не совершенная, но все же действующая система взаимодействия власти и общества, которая существовала в годы Советской власти.

И в настоящее время наличие политических партий (большинство из которых выражают либо интересы чиновников, либо находятся на содержании у тех или иных влиятельных экономических групп) и многочисленных «общественных» «неправительственных» и «некоммерческих» организаций вовсе не свидетельствует о существовании в современной России гражданского общества.

А вот полное отсутствие реального профсоюзного движения и реальных рычагов, обеспечивающих каждому человеку его гражданские права, юридическую защиту от всевластия коррумпированного чиновничества, показывает, что «прогнило что-то в Датском королевстве». Более того, прогнило до такой степени, что «пациент скорее мертв, чем жив» – вся властная структура снизу доверху, от сельских администраций до правительственных кабинетов, во главу угла ставить личные имущественные интересы, а не интересы страны, города или поселка, которыми им доверено управлять. Возникает сомнение в способности власти решать простейшие задачи, без которых невозможно функционирование общества – хотя бы функция отлова бродячих собак.

То, что этим кризисом могут воспользоваться не просто политические противники тех или иных властных лиц и партий, а исторические враги русского государства и русского народа, ведущие с нами войну на полное уничтожение, похоже не волнует большинство представителей современного российского чиновничества.

Кризис российского общества и российской государственности, к сожалению, не преодолен, а находится на подъеме. Сможет ли его решить та часть властной элиты, чьи интересы объективно совпадают с интересами России, у которой хватило ума это понять и которая сделала ставку на патриотизм и русский народ – большой вопрос. Преодоление этого кризиса требует слома – нет, не прогнившей, а уже мертвой системы управления – который, как прекрасно понимают представители патриотического крыла во власти, может смести и их самих.

Отсюда – та же прискорбная половинчатость, что и в реформировании страны во второй половине XIX – начале ХХ века, которая может иметь те же последствия (причем на фоне аналогичных факторов: финансовой и экономической зависимости России от мирового капитала, нашей промышленной отсталости, подготовки ведущих держав к новой мировой войне). Выводы каждый может сделать сам.

Те положительные тенденции (борьба за суверенитет России, выстраивание новой международной политической и экономической парадигмы, и пусть только разговоры – но все же! – о социальном характере нашего государства), которые можно наблюдать в последние годы в жизни нашей страны, к сожалению, полностью зависят от присутствия во власти одного человека – Президента России. И могут быть свернуты так же, как были свернуты положительные тенденции царствования Ивана Грозного или правления Иосифа Сталина.

Народу нужна сильная власть, а сильная власть базируется на крепком фундаменте. Непременными элементами такого фундамента должны быть национализация (земли, полезных ископаемых, основных предприятий тяжелой промышленности, связи, путей сообщения, национального банка и т. п.), социальные гарантии, защита гражданских прав простого человека.

Необходимо выстраивание устойчивой системы сохранения преемственности в управлении государством, которая позволит продолжить политический курс на укрепление и возрождение страны. Но такая система невозможно без реального гражданского общества – легитимной системы эффективного взаимодействия народа и власти, органов представительства интересов всего народа, всех его страт, групп, слоев, классов. Мир входит в эпоху катаклизмов, и Россия может выжить в это время только за счет полной консолидации общества, в котором власть учитывает интересы народа, а народ поддерживает власть.

Февральская революция в России. Фото 1917 г.