РОДСТВЕННИКОВ

В дневнике сохранился список тех, с кем надо было успеть повидаться до отъезда в НКАО. Даже с самыми близкими друзьями в этот напряженный период подготовки к отлету я мог встречаться только по вечерам. Но и не встретиться нельзя: исчезаю на целых три месяца. К тому же

[стр. 13] Мятежный Карабах

горячие точки внутри страны стали в этот период не такие уж и безопасные. Конечно, Карабах – это не Афганистан, однако и далеко не курортное место, как мы привыкли воспринимать Закавказье.

Соблюдая добрую традицию, выработанную комсомольской практикой, перед каждой командировкой я старался связаться, а лучше встретиться с уроженцем или знатоком тех мест, расспросить про местные нравы, особенности истории и т.д. Из Карабаха был мой друг Левой Айрапетян, коллега по аппарату ЦК ВЛКСМ, в недавнем прошлом руководитель одной из крупнейшей в СССР Всесоюзной ударной комсомольской стройки по освоению нефтегазовых месторождений Крайнего Севера. Помню, как в наших совместных командировках в Новгородскую область, на Сахалин и Японию Левой рассказывал мне, что он родом из Карабаха, а главное – из села Банк, что рядом со знаменитым храмом Гандзасар. Однако разговор с ним о Карабахе в этот раз состоялся только по телефону. Он улетал в Тюмень.

В последний вечер перед вылетом в Степанакерт в популярном тогда кафе «Радуга» на Таганке собрался узкий круг моих старых друзей. Среди них братья Ашот и Самвел Геворкяны. С Ашотом я дружил около десяти лет, он был хирургом, кандидатом медицинских наук и работал в онкологическом центре на Каширском шоссе. Самвел приехал к младшему брату в гости. От братьев Геворкян я надеялся «добрать» информации о Нагорном Карабахе.

Летом 1988 года вместе с семьей я провел большую часть отпуска на родине Ашота, в городе Октемберяне. Тогда-то с ним, а иногда и вместе с Самвелом мы немало поколесили по Армении. Родители Ашота, тетя Лида и дядя Арташес, обладали особым сердечным гостеприимством и потому, наверное, их дом был полон людей: многочисленные родственники, друзья, соседи, а нередко совсем незнакомые люди, нуждающиеся в помощи и советах Ашота, уже известного московского доктора-онколога. Все они находили место за длинным хлебосольным столом под раскидистым абрикосовым деревом во дворе. Как же было замечательно участвовать в этих бесконечных встречах и знакомствах, среди тостов и страстных дискуссий!..

[стр. 14] Виктор Кривопусков

Атмосфера 1988 года в Армении была горячая- митинговая. Многое в самом раскаленном варианте приносилось прямо с Театральной площади Еревана, где ежедневно шли митинги, собирающие десятки тысяч армян, специально съехавшихся, как мне казалось, со всего света. И главной темой, конечно же, был Нагорный Карабах, вернее, проблема его воссоединения с Арменией.

В доме Ашота я познакомился с его родственниками из Степанакерта. Они угощали нас настоящей тутовой водкой и очень гордились тем, что даже в период жестокой горбачевской борьбы со спиртными напитками им, карабахцам, было официально разрешено производить тутовку собственного изготовления. Я вспомнил об этих родственниках в свой прощальный московский вечер. Уже выходя из кафе, я попросил Ашота дать их адрес. Каково же было мое удивление, когда он довольно холодно спросил:

– Зачем тебе их адрес?

– Я же их знаю, они помогут мне разобраться в местной обстановке, расскажут по совести, что в НКАО происходит. Да и я могу оказаться им полезным. Не чужой же я им? Помнишь, тогда, в Октемберяне, ты говорил, что твои друзья и родственники стали моими, и наоборот. Да, наконец, они сами меня в гости приглашали.

– Так-то оно так, но адреса я не дам. Поезжай и разберись во всем. А когда выработаешь собственную позицию, позвони мне в Москву, тогда адрес и получишь.

Я стал объяснять Ашоту, что в соответствии с инструкциями связаться с ним по телефону я не смогу. По обычной междугородной связи нам звонить запрещено, так как не исключено прослушивание со стороны противоборствующих сил. Даже письма в интересах безопасности нам и нашим родственникам рекомендовано отправлять по спецпочте. И домашний адрес у всех сотрудников группы теперь в Москве один – тот, где расположено наше МВД СССР: улица Житная, 16. Деловые разговоры с Москвой ведутся только по спецсвязи «ВЧ», которая для него попросту недоступна.

Поначалу я принял слова Ашота за шутку. Затем почувствовал, что есть у него свои резоны для осторожности. Только в чем же дело? Может, я когда-то подвел его? Кому

[стр. 15] Мятежный Карабах

и как может помешать мое общение с его родными? Однако Ашот упрямо отказывался давать координаты.

– Ты летишь не в гости, не в отпуск. У тебя важное, ответственное, думаю, даже опасное задание. Обстановка в Азербайджане накаляется стремительно. Разрушается на глазах то, что десятилетиями всем нам казалось незыблемым. В Карабахе много смешанных армяно-азербайджанских семей. Большинство из них распались. Что будет дальше? Кто скажет, что тебя там ждет? Ты должен, ты обязан выполнить государственное поручение, свой долг, наконец. Знаешь, я ничуть не сомневаюсь в твоей порядочности. Но тебе полагается самому во всем разобраться. Не испытывая стороннего давления. Я уверен, мои родные плохого тебе не посоветуют. Но лучше, если ты к ним придешь, когда будешь в курсе всего, что там происходит. В своих решениях ты должен опираться на собственные впечатления. И не обижайся, думаю, мы с тобой настоящие друзья.

Несмотря на некоторое оставшееся между нами непонимание, мы тепло распрощались. Однако даже несколько дней спустя меня не покидала обида: почему Ашот допускает, что личные интересы способны мне помешать выполнить служебные обязанности?

Лишь много позже я осознал, насколько нравственно щепетильным и предусмотрительным был Ашот. Какой мучительный выбор не раз пришлось мне делать, чтобы занимать твердую позицию в оценке карабахских событий! Действительно, прямо на глазах разваливались, казалось бы, незыблемые устои великой многонациональной страны. Друзей у меня, благодаря работе в комсомоле и службе в МВД СССР, было много. Практически во всех союзных республиках. И в Армении, и в Азербайджане. Причем дружили-то мы все вместе, я был в этом совершенно уверен. И только значительно позже понял, что хотя наш век позволил нам познать радость счастливого братского межнационального общения, но он же заставил испить терпкую горечь неожиданно вспыхнувшей ненависти, не говоря уже о тяге немалого числа национальных лидеров к нарезанию непроходимых межнациональных границ.

[стр. 16] Виктор Кривопусков

Конечно, наш разговор с Ашотом в Москве выглядел странным. Казалось бы, это Ашот должен был просить меня внимательнее отнестись не только к его родственникам, но и в целом к своим соотечественникам. Но теперь, по прошествии времени, несмотря на то, что в карабахском дневнике за 1990 год адрес степанакертских родных Ашота Геворкяна отсутствует, в моей памяти хорошо сохранилась живая запись о товарищеском и гражданском поступке армянского друга. Оказалось, это не только укрепило нашу дружбу, но и сделало возможным нам обоим быть счастливыми свидетелями трогательных московских встреч наших отцов – фронтовиков Великой Отечественной войны 1941-1945 годов.