Сергей Белаяр

Самый первый

5 ноября 1957 года

Космический корабль «Коммунар» уносило в открытый космос. Из-за неправильно рассчитанного угла выхода на орбиту и слишком высокой скорости ракеты-носителя Р-7, погасить которую с опозданием сработавшая тормозная двигательная установка так и не смогла, апогей оказался гораздо выше запланированного. В результате «Коммунар» не удержался и устремился в космическое пространство.

Перегрузки едва не раздавили космонавта. Сферическая форма кабины оказалась не такой уж и удачной. Разработчики «Коммунара» сконструировали корабль с таким расчётом, чтобы он мог выдержать баллистический спуск, но не могли предположить, что их детище разовьёт ускорение, в 8-10 раз превышающее земное. Даже богатая фантазия академика Королёва была не в состоянии предусмотреть всего. Ведь знания конструкторов были чисто теоретическими, потому что люди никогда не покидали Земли.

«Коммунар» не выдержал запредельных нагрузок. Его многочисленные поломки стали платой за форсированные сроки сдачи космического корабля. Напряжённая конкуренция в области освоения космического пространства между СССР и США лишь только набирала обороты. Новейшие технологии могли служить и мирным, и военным целям. Являясь весомым аргументом для пропаганды, они демонстрировали не только научно-технический потенциал, но и военную мощь страны. Лидерство являлось делом престижа. Статус космической державы стоил дорого. На кону стояли слишком высокие ставки — весь мир смотрел на две империи, выбирая, к какому лагерю присоединиться.

Создатели работали в условиях жёсткого лимита времени. Старались успеть построить космический корабль до того, как это сделают «янки». Сутками не выходили из конструкторских бюро и заводских цехов.

При постройке «Коммунара» был выбран ряд неоптимальных, зато несложных и быстро осуществимых решений. Некоторые компоненты не успевали создать, поэтому от них пришлось вовсе отказаться. Часть оборудования, приборов и материалов не прошла полного курса тестирования. Учёные не раз напоминали, что безумная спешка не приведёт ни к чему хорошему, но члены ЦК не хотели ничего слышать. Им важен был результат. Человеческую жизнь никто не принимал в расчёт…

Тряска, шум, вибрация.

Ощущения были сродни тем, которые двадцатисемилетний капитан, командир авиационного звена истребительной эскадрильи Василий Петрович Дерюгин переживал на испытаниях. В распоряжении специалистов имелось слишком мало достоверных данных о воздействии факторов космического полёта на живой организм и практически никакой информации о воздействии этих факторов на организм человека. Поэтому, перестраховываясь, учёные подвергали членов Эскадрильи № 1 различным испытаниям, многие из которых мало чем отличались от пыток.

Лишь крепкое здоровье лётчика-истребителя МИГ-17, повышенная выносливость к физическим и психическим нагрузкам, большой запас резервных способностей организма позволили капитану Дерюгину выдержать проверку. Членов Эскадрильи набирали среди лётчиков-истребите-лей. Так решил Королёв, считавший, что именно такие пилоты уже имеют опыт перегрузок, стрессовых ситуаций и перепадов давления. Кандидаты на роль космонавтов отбирались на основании целого ряда параметров, плюс характеристика с места службы и обязательное членство в КПСС. Непосредственно лётные качества не играли решающей роли. Из пятнадцати человек к подготовке к полёту приступили лишь пятеро. Из них к старту остались двое: Василий Дерюгин и Глеб Красносельцев. Николай Уманский был отчислен по медицинским показаниям, Руслан Фомичук получил травму позвоночника, а Александр Трихин погиб при катапультировании.

Командир звена был безумно счастлив, узнав, что его признали годным. Но ещё большую радость вызывало осознание того, что ему — сыну токаря и учительницы — оказана высокая честь стать первым, кто прикоснётся к звёздам.

Подготовка полёта проходила ускоренным темпом. Президиум ЦК КПСС ставил перед конструкторами задачу запуска космического корабля с человеком на борту раньше американцев. Поэтому лётные испытания планировались так, чтобы сразу после полётов животных стартовал Homo sapiens. После триумфа первого искусственного спутника Земли спасти честь США мог только первый полёт человека в космос.

Безумная, выматывающая гонка…

Василий Дерюгин валился с ног от усталости, с трудом добираясь до кровати. Дни и ночи превратились в дикий хоровод: физическая подготовка, закаливание организма, учебно-тренировочные полеты на МИГ-15, многочисленные медицинские обследования, парашютные прыжки, катапультирования, вестибулярные исследования и тренировки, полёты на невесомость, углубленные клинико-физиологические обследования, вращения на центрифуге, парашютная подготовка, барокамеры, термокамеры…

Капитан не роптал. Не в его характере было пасовать перед трудностями. Этого бы не понял отец и не одобрила мать. О своём выборе — стать космонавтом — Василий никогда не сожалел. Не колебался даже тогда, когда видел смерть товарищей. Лучшим стимулом являлась любовь к Родине. Капитан несказанно гордился тем, что он — советский человек, представитель самого прогрессивного государства. Он был счастлив от того, что именно ему выпала честь стать первым. Офицера вели долг, честь, сознательность, готовность к самопожертвованию и стремление отдать делу всего себя. Иначе и быть не могло. Потому что так его воспитали не только родители, но и школа, и армия. Таким было его кредо и в лётном училище. Так завещал великий Ленин…

О лишениях и тяготах Дерюгин думал меньше всего. Его мысли занимало лишь то, что Родина выбрала его. Сердце колотилось о рёбра. Василию казалось, что он сойдёт с ума от счастья. Ловя на себе завистливые взгляды Красносельцева, учёных, техников и самого Королёва, капитан никак не мог дождаться старта. Считал дни, часы, минуты, секунды. Боялся, что в последний момент начальство передумает и заменит его кем-нибудь. Василий с огромным облегчением выдохнул, лишь когда ракета-носитель оторвалась от Земли.

Когда Земля в иллюминаторе «Коммунара» начала превращаться в шар, Василий с трудом сдержал рвущийся из груди крик радости. По этой причине он не сразу понял, что скорость слишком велика. Когда пришло осознание аварии, было поздно. Огромная скорость, быстрый нагрев корабля, а затем его охлаждение привели к тому, что «Коммунар» пошёл вразнос. После резкого хлопка, который ознаменовал выход в открытый космос, аппаратура «свихнулась». Замигали тревожные огоньки. Их было так много, что Василий не знал, за что хвататься в первую очередь. К счастью, сформированные тренировками рефлексы сработали быстрее, чем мозг осознал всю серьёзность ситуации.

Космонавт попробовал вернуть контроль над приборами, но система не отозвалась. Затем он попытался активировать ручное управление. И снова ничего не получилось.

Солнце, Земля и звёзды мелькали за кварцевым стеклом то одного, то второго иллюминатора. Космонавт только успевал закрываться рукой, чтобы яркий свет не слепил глаза.

Приказав себе сохранять спокойствие, Василий глубоко вздохнул и снова стал реанимировать управление кораблём. Первый укол страха был слабым и почти не ощутимым. Но вслед за первым последовал второй, куда более сильный и чувствительный — за «Коммунаром» тянулся длинный белёсый шлейф…

Пробитый воздушный бак грозил скорой смертью. Усилием воли Дерюгин поставил на пути паники щит и приказал себе соответствовать высокому званию советского человека.

Помогло, но, к сожалению, ненадолго. Космический корабль уходил от бело-голубого шара, и сила самовнушения ослабевала.

Василий схватился за радио, чтобы попросить помощи, которую ждать было неоткуда. Правительство и Партия не будут посылать за неудачником второй корабль. Так что не стоило обманывать себя.

Осознание неутешительного факта обожгло сознание. На миг в глазах потемнело. Принять реальность оказалось не так-то просто. Но и этот удар командира не подкосил — из любого положения всегда можно найти выход. Главное — не опускать руки. Если уж нельзя попросить о помощи, можно затребовать инструкции.

— Земля, это «Коммунар»! Ответьте!.. — позвал Василий, но никто не откликнулся. — Земля, приём!

В ответ лишь треск статических помех. Волна паники захлестнула мозг, тело покрылось холодным и липким потом. Дерюгин до хруста в пальцах сжал радио и не своим голосом повторил вызов. Молчание.

— Земля, это «Коммунар»! Ответьте!.. Земля, вы слышите меня? Приём!

И так раз за разом, с небольшими промежутками времени.

А Макрокосм давил, заставляя чувствовать себя ничтожной тварью. Насмехался над слабостью двуного создания, посмевшего бросить вызов Вселенной. Мысли роились, словно потревоженные пчёлы.

Мысли о смерти были неприятны. И сознание Василия раздвоилось… Одна его часть приняла неизбежное, но другая — без конца вызывала Землю. Инстинкт самосохранения заставлял Василия лихорадочно искать выход из сложившегося положения и верить в то, что всё будет хорошо.

Такова уж человеческая натура — жить даже тогда, когда над твоей шеей занесён топор палача…

— Земля, это «Коммунар»! Ответьте!

Наземный центр молчал.

Василий не заметил, как одинокая слеза скользнула по его щеке. За ней вторая…

Капитан плакал. Ему было жалко вовсе не себя, а космический корабль, вложенный в него труд, потраченные на постройку «Коммунара» народные деньги. Было чертовски обидно, что так и не удалось стать первым, не получилось достучаться до звёзд. И что он оказался вовсе не героем, и никаким не первопроходцем, а обыкновенным человеком со своими страхами и переживаниями. Ему было досадно, что даже самая передовая идеология не смогла изжить из него первобытные инстинкты. Было из-за чего расстроиться…

Смерти офицер не боялся, но одно дело погибнуть в бою от пули, штыка или осколка, и совсем другое — от удушья, не в силах ничего предпринять ради собственного спасения. Такую смерть принять было крайне тяжело. Что может быть хуже бездействия?

— Земля, это «Коммунар»! Ответьте!

Лишь шум в эфире…

Бело-голубой шар становился всё меньше. Несмотря на то что офицер вырос в среде, где культивировалось презрение к смерти, крайне тяжело было смириться с дикой мыслью о том, что жить осталось всего каких-то несколько часов. Запас воздуха в баке системы жизнеобеспечения быстро таял.

Картинка холодного, привязанного к противоперегрузочному креслу трупа, была как живая. Командир звена тряхнул головой, дабы избавиться от неё. Не хватало раньше времени сойти с ума от страха. Впрочем, чем не выход?

Едва подумав о сумасшествии, космонавт сразу же устыдился этой глупости. Василий напомнил себе о том, что даже перед лицом смерти он не должен проявлять малодушие и показывать свою слабость. Ведь слабость — это предательство по отношению к погибшим товарищам, а безволие не красит первопроходца. К тому же, возможно, работает телевизионная система… Даже если оба «Селигера» вышли из строя, есть ещё совесть!..

— Земля, вы слышите меня? Приём!..

Не слышат…

Неожиданно накатила злость. Она несколько прояснила мозг, позволив капитану вспомнить о катапультировании. Вариант не из лучших, потому что Василий не знал, как поведёт себя система в вакууме. Но это был шанс, отказываться от которого он не собирался.

Василий глубоко вдохнул, закрыл глаза и, приготовившись к резкому толчку, рванул ручку.

Ничего…

Люк не вылетел. Кресло осталось на месте.

Огорчение оказалось настолько сильным, что на некоторое время даже заставило позабыть о смерти. Но вскоре мысли о небытии вернулись. Дерюгин никогда бы не подумал, что смерть будет казаться ему такой страшной. Капитан всегда считал, что умирать легко. Особенно ради высокой цели. Как оказалось, не так-то просто…

Ожидание смерти само по себе являлось невыносимой мукой, но ещё тягостнее было осознавать, что первый блин вышел комом, что попытка покорить Космос, о коем с замиранием сердца мечтали многие поколения, потерпела неудачу…

При мысли о том, как будут радоваться этому провалу миссии «Коммунара» американцы, у него кулаки сжимались сами по себе.

Но как же всё-таки не хочется умирать!..

Глядя на стремительно удаляющуюся колыбель человечества, на раскинувшуюся на одной шестой части суши страну победившего социализма, Василий вспомнил жену и дочь — двух самых любимых людей. На сердце сразу потеплело, и волнение схлынуло. Пропали дрожь и смятение. И даже смерть показалась не такой неприглядной. Любовь сделала то, что не удалось идеологии.

Командир неожиданно понял, что умирать действительно легко. Но не за химерные идеалы, а за конкретных людей, за свой дом и родную землю. И это открытие окончательно победило страх небытия. Пусть Василию Дерюгину и суждено умереть, но он всё равно будет первым. Самым первым…

Капитан сомкнул веки и расслабился.

Смерть необходимо встречать достойно.

Как и подобает мужчине…

 

Сергей Белаяр

Один шанс на миллион

За пять дней до Рождества погода в Сиэтле окончательно испортилась. Небо над городом затянуло тяжёлыми тучами, которые походили на грязные, свалявшиеся клоки ваты. Из туч периодически сыпал снег. Мягкие хлопья сменяла колючая ледяная крошка. Злой пронизывающий ветер постоянно менял направление, как будто не в силах определиться куда дуть. С фьордов веяло сыростью. Столбик термометра не поднимался выше отметки в девятнадцать градусов по Фаренгейту. Серый неприветливый день…

Под стать гадкой погоде было и настроение Карла. Такое же мрачное. Он стоял у окна и, прижавшись лбом к стеклу, рассматривал свинцовые воды Пьюджет-Саунда. Снег бил в стекло свирепо и с немалой силой. Но пробить тонкую прозрачную стену не мог, оставляя после себя водяные разводы, искажавшие перспективу. А ещё снег дарил холод, который помогал справляться с пожаром в голове. Стоило лишь коснуться кожей стекла, как пламя лихорадки сразу слабело, прекращало изводить измученный пневмонией мозг. К сожалению, холод приносил лишь временное облегчение. Справиться с миелодисплазией он не мог. Как и врачи Центра исследований в области онкологии имени Фреда Хатчисона.

Проклятая болезнь пожирала Карла изнутри. Словно голодный зверь вгрызалась в плоть, рвала жилы и ломала кости. Боль сводила с ума, заставляла скрежетать зубами от осознания собственного бессилия. Было чертовски трудно свыкнуться с мыслью, что ничего нельзя сделать для того, чтобы победить болезнь…

Он старался не отчаиваться, не сдаваться, с оптимизмом смотреть в будущее, но стремительно прогрессирующая болезнь без особого труда выдёргивала робкие ростки веры.

Принуждала всё глубже погружаться в чёрный омут отчаяния и безысходности.

Лёгкие горели огнём, в голове шумело, будто в неё запустили пчелиный рой. Перед воспалёнными от недосыпания глазами то и дело мелькали разноцветные искры. Кашель душил, ещё больше приумножая страдания. Каждый форсированный выдох болезненным эхом отдавался во всём теле. Врачи рекомендовали постельный режим, однако Карл пренебрегал их советами. Его угнетало бездействие. Он презирал лень и ничегонеделание.

Весь жизненный путь Карла представлял собой ни на мгновение не прекращавшуюся борьбу с собственными страхами и тревогами, серостью толпы, обскурантизмом, ложью и обманом. Находиться в постоянной боеготовности было тяжело, а порой вовсе невыносимо, однако он никогда не опускал рук. Сражался даже тогда, когда шансы на успех казались призрачными. Карла манили не соблазны и прелести окружающего мира. Истинное наслаждение дарила ему лишь наука и параноидальное мышление, которое по степени воздействия на воображение превосходило любую фантазию…

Холод отрезвлял, рассеивая мутный туман, клубившийся в голове, но вернуть былую ясность мысли не мог. А ему как никогда требовалась светлая голова. Так много ещё хотелось сделать, столько воплотить в жизнь! Отведённого человеку срока мало, чтобы познать мир и через это понимание реализовать себя.

Природа не раскрывает свои тайны сразу и навсегда. Разгадку ещё нужно заслужить, доказать своё право на истину. А обрести знание можно только посредством постоянного самосовершенствования и безостановочного его поиска. Ведь знание — это главный ресурс цивилизации, а наука в её различных исторических формах — единственная гарантия существования человека…

Гадкий шум в голове мешал сосредоточиться. От него мысли, будто губка водой, напитывались тяжестью.

Два года мучений и бескомпромиссной борьбы с болью. Незначительные победы на фоне общего угасания организма. А ведь Карлу было всего шестьдесят два. Самый продуктивный возраст, и вместо того, чтобы всецело отдаться науке, он вынужден тратить силы на противостояние миелодисплазии, расходовать драгоценное время не на поиск истины и обретение нового знания, а на войну с недугом.

Ветер усилился. Под его напором стекло мелко вибрировало. Дрожь передавалась Карлу, но он не спешил убирать голову. Стоило только сделать это, как горячка тотчас же напомнит о себе. Вонзится в мозг сотней раскалённых иголок, рванёт канаты нервов, отзовётся тяжёлым надсадным кашлем. Мысли начнут путаться, а это злило.

Он грезил Контактом. Не мог предать Джона Картера — героя безудержных космических фантазий Эдгара Райса Берроуза. «Барсумская» серия о Марсе заронила в душу девятилетнего бруклинца веру во встречу с внеземным разумом. Особенно сильно тогда поразило маленького Карла одно выражение — «стремительные луны Барсума». Именно оно открыло возможность существования миров, сказочно непохожих на бесцветный опротивевший Бруклин.

Детское увлечение со временем не исчезло, а окрепло и трансформировалось в новое направление — экзобиологию.

Он балансировал на грани между классическими лабораторными методами и смелыми догадками научной фантастики. Как больно ранило его отсутствие конкретных доказательств существования внеземной жизни! Как сильно задевало, что экзобиология оставалась на положении научной теории с сильным привкусом романтики. Как горько было из-за насмешек коллег…

Часто приходилось, отстаивая свою точку зрения, отбиваться от нападок. Нравы в академической среде царили ещё те… Для пропаганды своих взглядов приходилось много ездить по стране и выступать перед людьми. Его умение привить чарующую притягательность звёзд далёким от науки народным массам раздражало многих. Карлу завидовали, его боялись и над ним смеялись… Но, доказывая своё право на владение Истиной, он нашёл в себе силы выдержать все испытания.

Карла вела надежда — качество, благодаря которому и состоялась человеческая цивилизация. При всяком удобном случае он напоминал себе, что открытие жизни на другой планете станет не только самым потрясающим событием в науке, но и вехой в истории человеческой цивилизации. При мысли о том, что внеземные цивилизации отнесутся к людям благосклонно и не откажутся поделиться секретами своей долговечности, Карл испытывал благоговейный страх.

Увлечение Космосом приобрело черты религии. С той лишь разницей, что место Бога занимали инопланетяне. Карл был убеждён, что в глубинах Космоса существуют цивилизации с более долгой историей и более развитой техникой, которая землянам будет казаться волшебством. Даже в слово «Космос» Карл вкладывал куда более глубокий смысл, чем просто «космическое пространство». Космос воплощал всё сущее, всеобщий порядок вещей и гармонию Универсума.

Карл подцепил «заразу» — любовь к Космосу — в раннем детстве, когда впервые глянул на звёздное небо. Усеянный серебристыми искорками угольный купол закружил ребёнку голову, зажёг в сердце огонь любопытства, настолько впечатлил, что мальчик дал себе слово узнать о Вселенной всё. Всего познать не получилось, но зачерпнуть горсть знаний он всё же сумел. Ведь, если долго слушаешь звёзды, то рано или поздно космические шумы сложатся так, что сердце невольно дрогнет и забьётся в унисон с миром. Вокруг достаточно поводов для благоговейного изумления. Природа куда более изобретательна в отношении чудес, чем человек…

Вера в наличие внеземных цивилизаций опьяняла Карла. Он спал и видел, как носители инопланетного разума протягивают землянам руку, как делятся знаниями, как открывают перед человечеством новые горизонты… Мечта была похожа на бред, однако он не спешил отказываться от неё. Работал с утра до вечера, не жалея себя, и всё для того, чтобы приблизить мечту и грёзы превратить в реальность.

Мечта о Контакте подарила Карлу идею послания инопланетному разуму. Кстати пришлась и помощь Линды — жены Карла, профессиональной художницы. От рождения идеи до торжественного прикрепления таблички с символическим посланием в Космос к борту «Пионера» прошло всего три недели!..

Быт двух близких людей был наполнен ожиданием чуда, вероятность которого была ничтожно мала. Один шанс на миллион, что «братья по разуму» всё же отзовутся.

Скептицизм разума и вера сердца…

По мере того, как Карл открывал для себя Космос, его вера в Контакт только крепла. Образы, навеянные Барсумом, заставляли его вновь и вновь устремлять свой взгляд в небо. Карла нисколько не пугало то, что учёные считали вопрос о внеземных цивилизациях отдалённым будущим, откладывая даже теоретические построения в долгий ящик.

В отличие от коллег, у Карла мысль о Контакте превратилась в навязчивую идею, своего рода фетиш, в котором было так много сверхъестественного, что Карл даже испугался. Он пытался отказаться от мечты, но жажда встречи с «братьями по разуму» оказалась слишком сильна…

Единственной же реальной возможностью Контакта был обмен электромагнитными сигналами…

SETI и METI… Два проекта, на которые Карл возлагал огромные надежды. И оба они не принесли ничего…

Всё чаще Карла посещала мысль, что единственным достоверным фактом, указывающим на наличие разумной жизни в Галактике, был факт бытия человечества.

«Неужели в этом грандиозном мире с его квинтиллионами солнц нашлось место лишь землянам?..» — эта мысль просто леденила душу.

Правота Ферми раздражала, а осознание уникальности человеческой цивилизации страшило. Карл пытался утешить себя, но ничто не обнаруживало хоть каких-нибудь следов… И ни одного доказательства, а лишь мечты и вера, которую наука не принимает — ей нужны свидетельства…

Карл думал о том, что человечество, возможно, не знает об инопланетных способах передачи сигналов. Может статься, что Космос на самом деле пронизан множеством посланий, но люди не могут даже принять их… А возможно, сообщения могут заключаться в довольно знакомых и обычных обстоятельствах…

Проклятая боль! Карл помассировал пальцами виски. Стало немного легче.

Логически допустимо, что земная цивилизация не единственная, но именно она самая передовая и развитая во Вселенной. Эта версия попахивала крайним антропоцентризмом, поэтому Карл не мог её принять. Он помнил слова вольтеровского Микромегаса: «Бесконечно малые существа обладают бесконечно большой гордыней».

Разочарование грозило затянуть в бездонный омут. И с каждой минутой сопротивляться ему становилось тяжелее.

Но сердце, упрямо веря в мечту, не хотело сдаваться.

«Человек разумный» лишь в самом начале пути и очень многого ещё не понимает. Из отсутствия сигналов от внеземных цивилизаций вовсе не следует делать вывод об отсутствии их самих. Надо ждать и верить!..

Контакт — лишь вопрос времени!

«Жаль, что до этого момента мне не дожить… Печально!»

Карл смотрел на Пьюджет-Саунд, но видел звёзды и шаровые скопления. Он думал о Контакте.

Из прострации его вывел резкий и требовательный звонок телефона. Карл, с неохотой оторвавшись от стекла, посмотрел на аппарат, ожидая, что тот замолчит. Но телефон продолжал «надрываться».

Карл чертыхнулся и подошёл к столу, чувствуя, как боль волнами разливается по телу. Он снял трубку:

— Алло!

— Господин Саган? Вас беспокоят из НАСА… ОНИ ОТВЕТИЛИ…

 

Сергей Белаяр

Ксеноморф

Орбита Плутона. Международная космическая станция «Клайд Томбо».

27 декабря 2082 года

Грязного, заросшего щетиной, уставшего человека звали Свен Карл Рихтер. Всего три дня назад он являлся борт инженером-физиком международного экипажа, а сейчас превратился в испуганное, затравленное животное, над которым довлели первобытные инстинкты выживания. Мужчина сжимал в руке кусок металла, отломанный от одной из переборок, и воспалёнными от бессонницы глазами всматривался в темноту, пытаясь обнаружить притаившегося врага. После того, как на станции по непонятным причинам отключилось основное и аварийное освещение, человек мог полагаться исключительно на собственные органы чувств. Да ещё на интуицию.

Смерть товарищей заставила Свена вспомнить то, что помогало выживать его далёким предкам. Другого способа уцелеть во враждебном окружении не существовало. Проклятые твари были чрезвычайно опасны. Их эволюция, ускоренная в сотни тысяч раз, требовала колоссальных затрат энергии, получить которую чужая форма жизни могла только из белков. Ксеноморф разделался с лабораторными животными и продуктами на складе, затем принялся за людей, устроив на них настоящую охоту. Космическая станция превратилась в кромешный ад. Члены экипажа нигде не могли найти спасения. Надежда на толстые переборки и массивные двери не оправдалась, поскольку смышлёные монстры использовали тоннели системы воздухообеспечения для передвижения и проникновения в закрытые помещения.

Нереальная тишина, словно в вакууме, вызывала страх, заставляя сердце рваться из груди, а тело покрываться холодным липким потом.

Бортинженер-физик точно знал, что твари где-то рядом, притаились в ожидании жертвы. Ради энергии чужая форма жизни была готова на всё.

Ожидая нападения противника, Свен до хруста в пальцах сжимал металл, постоянное напряжение выматывало и сводило с ума, но помыслить о расслаблении последний оставшийся в живых член экипажа не смел. Это было равнозначно смерти, а умирать Свен не хотел. Он был слишком молод для этого — всего тридцать один…

Да и не имел он права на смерть — над людской цивилизацией нависла угроза тотального уничтожения.

Контакт, о коем последние две сотни лет бредило человечество, всё-таки состоялся. Вот только ничего хорошего он не принёс. Двадцать пятого декабря, в восемь часов двадцать три минуты, командир корабля «Клайд Томбо», никогда не унывающий американец Якоб Самюэль Джонс, следуя программе комплексного изучения Плутона, при помощи дистанционного манипулятора вытащил из облака космического мусора, висевшего на орбите, метеорит семи с половиной сантиметров длиной и трёх толщиной. Чем он привлёк внимание капитана, сказать было трудно. Американец затащил находку на борт. Едва она оказалась в зоне действия сканера биологических форм, сработала сирена. Джонс немедля поместил метеорит в герметичный контейнер, после чего отправил его в лабораторию.

Углистый хондрит с вкраплениями клеток гетероцист поверг биолога Ван Чжаня в шок. Он никак не ожидал встретить в открытом космосе нитевидные структуры, формой и составом сходные с нитяными цианобактериями и другими прокариотами. Однако ещё большее удивление у исследователя вызвало то, что клетки были не окаменелостями, а вполне жизнеспособными единицами, хотя соединения азота в них отсутствовали. Чтобы исключить ошибку, Ван Чжань провёл ряд тестов и сделал вывод о том, что земное заражение и кристаллизацию можно смело отбросить. Находка тянула как минимум на Нобелевскую премию.

Биолог честолюбивым человеком не был, но превратившийся в сверхдержаву Китай требовал от своих подданных подвигов, которые бы подтверждали реноме. Поэтому Чжань заперся в лабораторном модуле и почти сутки не выходил из него. То, что китайца не было на обеде и ужине, капитан принял спокойно — водился за Ван Чжанем такой грешок, — а вот отсутствие подчинённого на завтраке вызвало у Якоба Самюэля Джонса тревогу, которая ещё больше усилилась по причине того, что китаец отключил систему видеонаблюдения.

Капитан вместе с медиком Даниэлем Санчесом и бортинженером-химиком Лео Сорелем направились в пенаты Чжаня. Каково же было удивление членов экипажа, когда китаец отказался впустить их, мотивировав своё решение наличием широкого фронта работ. Однако капитан не поленился сходить на капитанский мостик за универсальным ключом, отпиравшим все двери на станции, и активировал дублирующую видеокамеру.

Попытка попасть в лабораторный модуль едва не потерпела крах. Ван Чжань, заметив, что к нему ломятся, попытался забаррикадировать дверь. Совместными усилиями трое астронавтов всё же сломили его сопротивление. То, что они увидели, смахивало на кошмар, ставший явью. В герметичном помещении раскинулись настоящие джунгли.

Вид диковинных растений, совершенно не похожих на земные, испугал капитана. Джонс потребовал у китайца объяснений. Как оказалось, биолог решил провести с клетками ряд экспериментов, в числе которых была и проверка реакции на питательную среду. Как только клетки почувствовали присутствие белка, они немедленно пробудились к жизни. Бинарное деление заняло всего две или три минуты. Результат превзошёл все ожидания — прокариоты получили ядро. Окрылённый успехом, китаец продолжил опыты. Эукариоты трансформировались в многоклеточные организмы, которых сменили наземные растения. Миллионы лет спрессовались в часы…

Чжань нарушил все возможные инструкции, приказы и директивы. Неудивительно, что капитан был зол на китайца. Биологическое заражение — вещь страшная. Словесная перепалка закончилась угрозой Джонса выжечь заразу из огнемёта, а самого Чжаня отдать под суд. Биолог, посчитавший себя равным Богу, вспыхнул, схватил скальпель и кинулся на командира. Бортинженер-химик и медик не успели остановить биолога…

Человеческая кровь стала катализатором… На глазах изумлённых астронавтов многоклеточные организмы за считанные минуты превратились в завропсидов. Дожидаться, как будут развиваться события дальше, Сорель и Санчес не стали. Они со всех ног рванули из лабораторного модуля. Возжелавший собственными глазами лицезреть формирование новых видов Ван Чжань повторил судьбу Перилла из Афин…

Смерть биолога дала эволюции чрезвычайно мощный толчок. Завропсиды ещё больше усложнились и дали начало крайне агрессивным и злобным новым видам. Твари живо распространились по всей станции. Их спутником стал голод.

Чужая форма жизни с каждым часом становилась всё сильнее, а её виды разнообразнее и смышлёнее. Твари учились и адаптировались быстро. Люди, мнившие себя венцом творения, вскоре поняли, насколько ошибались…

Из всей команды уцелеть посчастливилось лишь Свену и технику-электронщику Танаке Хироси. В момент пробуждения чужой формы жизни Свен находился в дальнем конце корабля. Помещение было техническим и поэтому не имело системы воздухообеспечения. Свен не сразу понял, что происходит на станции, но шум и крики, мешая его работе, заставили связаться с дежурившим на капитанском мостике Танаки.

Твари «вырезали» практически весь экипаж «Клайда Томбо».

Смерть каждого из астронавтов была ужасной.

Принять смерть товарищей было невероятно трудно. За два года, проведённые на корабле, экипаж превратился в одну большую семью.

При одной мысли о том, что по коридорам «Клайда Томбо» бродят кровожадные монстры, Свена бросало в пот. Несколько раз в двери ударяли, заставляя его вздрагивать от испуга. Обрести спокойствие не помогал и газовый резак, который решил использовать в качестве оружия Свен.

В модуле он просидел почти сутки. Именно настолько хватило воздуха. Свен мог умереть от удушья или попытаться выбраться и, добравшись до ангара с эвакуационными ботами, покинуть корабль, прихватив с собой Танаку.

Стационарный резак пришлось оставить. Астронавт взял с собой большой гаечный ключ, который пошёл в дело почти сразу после того, как Свен покинул свой модуль. В коридоре было темно. С потолка, по которому проходили энергетические кабели и трубы коммуникаций, на Свена свалилась какая-то омерзительно воняющая многоногая дрянь. Её острые когти легко вспороли комбинезон Свена. Заорав, он отшвырнул от себя тварь, но та снова кинулась на астронавта. Ударом ключа он оглушил монстра и начал яростно колотить по нему. Он не мог остановиться даже тогда, когда существо превратилось в кроваво-костное месиво. Исступление являлось платой за страх…

Когда первый шок прошёл, Свен отшвырнул гаечный ключ и брезгливо вытер руки и лицо носовым платком.

Скоро выяснилось, что попасть на капитанский мостик он не сможет. Везде бушевали разросшиеся джунгли с кишащими в них мелкими и опасными гадами, которые, повредив электронную начинку, заблокировали путь к арсеналу.

И помочь японцу выбраться из отсека Свен не мог. Танака оказался в смертельной ловушке…

От отчаяния опускались руки, однако жажда жизни — свойство любого разумного существа — заставляла мозг усиленно искать выход. Свен быстро понял, что экипаж погиб из-за того, что поддался панике. Вместо того чтобы действовать, все хотели просто спрятаться.

Свен сделал несколько бесшумных шагов и остановился, обратившись в слух.

Наличие смертельной угрозы превратило его в специалиста по выживанию в экстремальных условиях. Иначе и быть не могло. Риск стать жертвой способствовал пробуждению родовой памяти. Астронавт даже подивился тому, как легко мозг извлёк из своих недр нужные данные.

Осознание близости врага гнало прочь всякий сон. За время пребывания в своём модуле он так и не сомкнул глаз. Как уснуть, когда рядом бродят твари?

Стараясь не прижиматься к переборкам и аккуратно переставляя ноги, Свен медленно приближался к намеченной цели. Шанс благополучно добраться до отсека был минимальным, но игнорировать его Свен не имел права. Космические аппараты не только могли унести Свена от корабля, но и связать с Землёй. А связь была необходима, потому что колыбели человеческой цивилизации грозила опасность. Жизненный потенциал Ксеноморфа оказался сверх меры велик. Если убитые астронавты так повлияли на генезис пришельца, то что будет, когда он доберётся до Земли?..

Каждый шаг стоил Свену сотен нервных клеток. Чересчур богатое воображение услужливо подсовывало мерзостные картинки, от которых к горлу подступала тошнота. Сотня метров до эвакуационных ботов превратилась в тысячу километров. Темнота, вытаскивая наружу потаённые страхи, словно насмехалась над ним.

Он думал, что если бы Ван Чжань уничтожил находку сразу, то никто бы не пострадал. Во всём виновата проклятая наука и дурацкое человеческое любопытство. Что дороже — человеческая жизнь или приподнятая завеса над одной из тайн?

Где-то вверху раздался подозрительный шум. Инстинкты сработали быстрее мозга. Свен резко отпрянул, сделав шаг назад. Из шахты воздухообеспечения, резко контрастируя с тьмой, показался фосфоресцирующий червь. Сканируя коридор, он не меньше вечности водил по сторонам голым концом, а затем нырнул обратно в тоннель.

Свен понял, что Ксеноморф экспериментировал со своими созданиями.

«Чёртов коридор! И когда же он закончится?»

Свен потерял всякое ощущение времени. Да и ориентироваться в чернильном мраке было почти невозможно.

Контроль над чувствами с каждым мгновением слабел.

Но он решил, что, пока бьётся сердце, будет сражаться. Если бы люди пасовали всякий раз, когда сталкивались с трудностями, то земная цивилизация не состоялась бы. Но человечество живо до сих пор.

Шум за спиной заставил Свена подпрыгнуть на месте и обернуться.

Будто керамическими палочками стучали по металлу, но это были вовсе не палочки…

Сердце астронавта сорвалось в пропасть. Свен бросился бежать.

А затем произошло то, что согласно законам Эдварда Мёрфи должно было рано или поздно случиться.

Мощный удар в грудь вышиб из лёгких весь воздух и бросил беглеца на пол. Из-за острой боли до Свена не сразу дошло, что он налетел на дверь ангара с эвакуационными ботами. Осознав радостную новость, Свен, игнорируя болевое раздражение, вскочил и с силой ударил по кнопке…

Механизм с автономной системой подачи энергии отпер двери.

Путь к спасению был открыт…

 

Вадим Громов

Взгляд

— Я говорил тебе, что ты необычная девушка? — Ричард остановился и привлёк к себе Лили, вдыхая манящий аромат её каштановых волос.

— Необычная в чём? — она игриво посмотрела на него и ответила на короткий поцелуй.

Звёзды отражались в воде, превращая небольшое озеро в изысканный ковёр, в котором танцевали, словно нанизанные на тонкие струны лунного света, светлячки далёких звёзд. Лёгкий вечерний ветерок пронёсся над парком, тревожа сонные верхушки деревьев и заставляя их отвечать на это прикосновение нежным шелестом и грациозным неподвижным танцем.

Ричард лёгким движением руки убрал непослушный локон с виска девушки и чуть задержался, наслаждаясь этим прикосновением.

— Сложно объяснить. Ты необычна во всём — во взгляде, весёлом, но в то же время глубоком и немного грустном, в улыбке, заставляющей мир играть новыми неповторимыми красками, в голосе, который легко может свести с ума и заставить потерять счёт времени, в смехе, который красивее всех песен птиц и любых звуков на этой земле. Ты необычна. И я люблю тебя.

Парк на долю секунды озарил яркий белый свет, исчезнувший так же быстро и внезапно, как и появился. По сияющему ковру озера всё так же пробегала едва заметная в лунном свете рябь, деревья всё так же неспешно переговаривались друг с другом на только им ведомые темы. Не замечая ничего вокруг, обнявшись, Ричард и Лили стояли на окраине городского парка. Ритм их сердец и тёплое дыхание в унисон позволяли вести диалог без слов.

— Пап, пап, смотри! — маленький Томми соскочил с кровати и подбежал к окну, его разбудил яркий всполох света на небе. — Смотри, там фея! — он боялся обернуться и потерять из вида то, что заставило его вскочить с тёплой постели посреди ночи.

Мужчина устало вздохнул и медленно подошёл к сыну. Обняв его за плечи, он окинул взглядом вид из окна — несколько низких домиков с уже выключенным светом, небольшой лес вдалеке, дорога, уходящая в ночь, и мигающий фонарь напротив. Небо было ясное — казалось, каждую звёздочку можно взять в руки и растопить, словно снежинку.

— Где? Покажи, — отец посмотрел на маленького сына.

— Ну вот, — надулся тот. — Ты пришёл, и она исчезла…

— Наверное, она не любит взрослых, — улыбнулся отец.

— Кто?

— Фея. Давай ложиться спать, уже поздно.

— А когда мама приедет? — спросил Томми, пока отец накрывал его одеялом.

— Завтра, малыш, завтра.

— Может, она тоже видела фею? — с надеждой в голосе спросил мальчик.

— Она у нас с тобой сама фея, добрая и ласковая…

Ричард и Лили смотрели на размытую дорожку, оставленную отражением луны в серебристой воде. Обнявшись, они наблюдали за танцем звёзд-светлячков на её поверхности. Казалось, ничто не могло нарушить их единство, единство двух любящих людей — ведь это чувство сильнее любых обстоятельств и шире любых расстояний. Оно связывает два сердца воедино и, словно родник, питает внутри каждого человека озеро жизни, без которого немыслима душа…

Всё это ощущал Ричард, когда его сознание заволокла белая густая пелена, а тело внезапно ощутило страх свободного падения, и окружающий мир перестал существовать.

По сияющему ковру озера всё так же пробегала едва заметная в лунном свете рябь и деревья всё так же неспешно переговаривались друг с другом на только им ведомые темы. Но парк сейчас был пустынным, и ничто не напоминало о том, что несколько мгновений назад на этом месте стояли, обнявшись, двое.

Сознание возвращалось мучительно. Тысячами осколков в голову впивалась пульсирующая тупая боль, не давая возможности ни вспомнить происшедшее, ни понять настоящее. Лишь волной, разбивающейся об истощённые обрывки мыслей, нахлынуло чувство нестерпимой потери.

— Лили!

Ричард резко сел, но уже через мгновение пожалел об этом. Боль с новой силой, сжав виски, захватила сознание. Окутанный осколками боли, Ричард снова позвал:

— Лили! — голос показался чужим, будто не принадлежащим ему.

Он даже не был уверен, что произнёс хотя бы звук.

Сознание снова заволокла белая жгучая мгла.

Очнувшись во второй раз, Ричард осмелился открыть глаза. В лицо ударил яркий белый свет, заставив его прикрыться ладонью. Сквозь пальцы Ричард пытался опознать окружающие его вещи. Вещи… Если бы его взгляд нашёл хоть что-то в белом мареве этого безумия, Ричард, наверное, возликовал бы. Но вокруг без единой тени слабо пульсировала кристальная белизна. Чуть привыкнув к свету, Ричард убрал руку и осмотрелся. Боль продолжала сверлить его затылок, но либо он уже привык, либо Провидение решило пощадить юношу — на сей раз он не терял сознание от любого движения.

О размерах помещения судить было невозможно — какие-либо ориентиры отсутствовали напрочь. Форму (комнаты?) было также невозможно определить. Всюду, куда ни кинь взгляд, была лишь абсолютно однообразная белая дымка.

— Лили! — Ричард заставил себя встать. — Чёрт возьми! Лили, ответь, умоляю!

Голос казался глухим, будто белая пелена скрадывала звуки. Ричард сделал два шага, вытянув руки. Ощущение было такое, словно он шёл в кромешной тьме, которая была светлее любого дня.

Сколько он здесь? Час? День? Время, как и расстояние, перестало существовать. Часы на его руке остановились в 23:48. Мобильный телефон не подавал признаков жизни — он был полностью разряжен, словно из его батареи вмиг вытекла вся энергия.

Но окружающее волновало Ричарда гораздо меньше, нежели одна-единственная мысль, занимающая всё его внимание.

— Лили! — в очередной раз позвал он, до боли в глазах вглядываясь в слепящий мрак.

Сделав ещё несколько шагов вперёд, Ричард наконец ощутил опору — его руки почувствовали сопротивление. Это ощущение было настолько неожиданным, что он отпрянул. Ричард мог поклясться, что не видит перед собой ровным счётом ничего, так же, как и две минуты назад. Медленно сделав шаг вперёд, он вновь протянул руку и на этот раз изучающе коснулся преграды. Ощущение нельзя было сравнить ни с чем — на ощупь абсолютно гладкая поверхность была так же неосязаема, как и неотличима на глаз от окружающего. Её присутствие выдавало лишь едва заметное тепло.

Случившееся в следующее мгновение было настолько неожиданным, что у Ричарда перехватило дыхание. Краем глаза слева он заметил мимолетное движение какого-то пятна, отличающегося от окружающего марева. Повернувшись и сосредоточив на нём взгляд, Ричард увидел нечто прозрачное и бесформенное, чуть подрагивающее по краям. Открывающаяся дверь? Экран? Посетитель? В отсутствие каких-либо ориентиров Ричард не мог определить ни форму объекта, ни расстояния, на котором находилось пятно. В следующую секунду пятно начало темнеть и… опадать! Очень быстро оно потемнело полностью и превратилось в небольшой чёрный холмик на полу, который, словно колодец посреди снежной пустыни, абсолютно выбивался из окружающего. Подождав немного, Ричард медленно направился к чёрной точке. Сейчас больше всего на свете он хотел найти Лили, думая: «Здесь ли она? В сознании ли? Ищет ли его точно так же?» Он уже предполагал, что единственной возможностью выбраться отсюда был тот путь, по которому пришло это пятно (если, конечно, оно не появилось ниоткуда, о чём Ричард старался сейчас не думать).

Идти пришлось недолго — уже примерно через двадцать шагов он склонился над очень мелким чёрным порошком, который при любом движении быстро растворялся. Он мигом проникал в поры кожи, покрывая руки чёрной пылью, и очиститься от неё не представлялось возможным.

Потратив всего несколько мгновений на изучение неизвестного объекта, Ричард поднялся и, поборов нахлынувший приступ голода, на ощупь снова пошёл вперёд, как он предполагал, по направлению движения пятна.

— Лили, ты здесь? — крикнул он, не думая, что крик может привлечь недоброжелательное внимание хозяев этого места. Ему было всё равно.

— Лили, ответь!

Пальцы Ричарда нащупали тёплую субстанцию стены, и он последовал направо, вдоль неё.

— Ричард!

Голос Лили, раздавшийся с правой стороны, заставил его на мгновение остановиться, а затем, забыв обо всем, Ричард кинулся вперёд.

— Лили, милая, где ты?

— Я здесь! Вокруг ничего нет, только две кучки пепла позади меня.

В этот момент он натолкнулся на препятствие и был отброшен на метр назад. Потирая ушибленную руку, Ричард крикнул:

— Лили, оставайся на месте, я пытаюсь найти дорогу! Ты в порядке?

— Да, голова только болит. А ты?

— Я тоже в норме, — Ричард снова шёл на ощупь, пытаясь обнаружить проход. — Не волнуйся, я найду тебя!

Выход появился так неожиданно, что он, видя перед собой всё то же белое свечение без каких-либо ориентиров, потерял равновесие и упал вперёд.

— Ты ещё здесь? — Ричард поднялся на ноги.

— Да, милый, я стою на месте.

Голос теперь раздавался совсем рядом.

— Я уже близко, — ощущая под ладонями однообразное тепло, он пошёл быстрее.

— Милый, мне страшно.

— Не переживай! Очень скоро мы выберемся отсюда.

— Ты обещаешь? — в голосе Лили слышались слёзы.

— Да, да, обещаю. Я люблю тебя, слышишь? Всё будет хорошо.

Проклиная белую пелену, от которой болели глаза, Ричард продолжал идти наощупь. Он никогда не думал, что можно оказаться слепым в ярко освещённом пространстве. Сделав ещё несколько шагов, Ричард заметил движение какого-то силуэта, который скрывала неосязаемая стена. «Коридор! — догадка пришла неожиданно. — Я вышел в коридор, оставив позади комнату, в которой оказался. Лили, должно быть, находится в соседнем помещении!»

— Я вижу тебя! — зашагав увереннее, Ричард через секунду увидел девушку, которая стояла, подавляя дрожь.

— Лили, милая! — Ричард бросился к ней, и они крепко обнялись.

Ричард вдыхал запах волос Лили и, боясь отпустить, прижимал её к себе.

— Мне было так страшно, — шептала она. — Я думала, что больше никогда не увижу тебя… Я уже даже расхотела жить…

— Всё хорошо, — Ричард целовал холодные от пережитого ладони Лили. — Теперь всё наладится…

Обнявшись, они простояли несколько бесконечно долгих счастливых секунд. «Мы снова вместе, — думал он. — Даже если мы не выберемся отсюда, это не важно. Мы вместе, и не имеет значения где».

Всё же любопытство и инстинкт самосохранения дали о себе знать, и Ричард начал задумываться над их дальнейшими действиями.

— Лили, нам надо выбираться отсюда. Не знаю, где мы и что произошло, но мы обязательно найдём выход. Я примерно понял планировку этих помещений, поэтому теперь мы сможем передвигаться быстрее. Мы находимся в небольшой комнате, а впереди нас коридор.

Ричард крепко сжал ладонь любимой, и они медленно вышли из комнаты. Оказавшись в коридоре (это было очень относительное понятие, так как белое марево было совершенно однообразным и не давало ровным счётом никаких ориентиров; более того, Ричард не был уверен в своих выводах), они двинулись направо.

Следующее помещение оказалось пустым. Ричард отметил, что расстояние от двери до двери было примерно сорок шагов. Но, пройдя ещё немного, молодые люди вновь увидели странные бесформенные пятна. На этот раз пятна быстро, но плавно меняли свой цвет, становясь то желтоватыми, то сиреневыми, то синевато-зелёными. Зрелище было весьма красиво, но полюбоваться им не получалось — как только молодые люди вглядывались в пятна, те начинали чернеть и опадать, оставляя на полу лишь кучку мелкого пепла. Увидев это, Ричард спросил:

— У тебя в комнате было два чёрных пятна… Они вели себя так же?

— Да, сначала я увидела одно, которое тут же растаяло. Затем появилось второе. Мне показалось, оно слегка посерело, когда приблизилось к тому, что осталось от первого. Потом растаяло и оно.

У Ричарда неуверенно начала вырисовываться догадка о происходящем.

— Хорошо, пойдём дальше. Не бойся.

Оказалось, два встреченных ими пятна «вышли» из очередной комнаты; они располагались прямо напротив одной из «дверей». Заглянув внутрь комнаты, Ричард закрыл глаза рукой — они резко заболели от неожиданного контраста. Лили вскрикнула и отвернулась.

Это было похоже на мираж — «комната» была полностью заполнена… садом из земных деревьев, кустов и травы.

После нескольких часов белого однообразия от избытка красок резало глаза, но Ричард различал плодоносящие яблони, груши, поле земляники, различные цветы, дубы и берёзы. Почвы не было — всё росло, казалось, прямо из пустоты и в неё уходило.

У Ричарда закружилась голова, но он, крепко держа любимую за руку, двинулся вперёд. Как только они пересекли границу «комнаты», Ричард едва не потерял сознание от множества ароматов, ударивших в нос. Только сейчас он понял, что всё это время дышал воздухом, абсолютно лишённым всяких запахов. Лили сильнее прижалась и закрыла глаза.

— Странно… — тихо сказала она. — Всё как дома, — в её глазах были слёзы.

Ричард не в силах был произнести ни слова. Осматривая неожиданную находку, они прошли вглубь «комнаты».

— Как ты думаешь, зачем всё это? — немного успокаиваясь, она обвела взглядом окружающее.

— Похоже, мы попали на какой-то ковчег, где нет животных, а лишь мы с тобой и этот сад… Вполне возможно, что мы встретим ещё кого-нибудь!

Реагируя на изобилие плодов, желудок Ричарда справедливо возмутился.

— Ты, наверное, голодна, — он крепко обнял Лили. — По крайней мере, я — да! Давай перекусим немного, раз нам представилась такая возможность.

— Ты угадал, — Лили впервые за это время улыбнулась. — Я готова съесть целую корзину яблок!

Немного подкрепившись, они снова отправились в путь. Покидать сад не хотелось, но ещё больше не хотелось оставаться в этой молочно-белой тюрьме.

Следующие несколько комнат оказались пустыми, а коридор показался бесконечным. Молодые люди уже начали отчаиваться, когда впереди слева показалось что-то чёрное, ярко контрастирующее с кристальной белизной. Нечто, похожее на чёрную полоску, располагалось со стороны, противоположной комнатам коридора.

— Что это? — испуганно прошептала Лили.

— Не знаю, но догадка есть… Подойдём ближе…

По мере приближения чёрная полоска, расширяясь, открыла взорам новую широкую «комнату».

От неожиданности Ричард отступил, а Лили едва удержалась на ногах. Их взглядам открылось… бесконечное звёздное пространство, испещрённое мириадами ярких точек. Не в силах пошевелиться, они смотрели на это полотно, и только спустя минуту обнаружили, что это не что иное, как иллюминатор, который широкой полосой открывал вид вне корабля. «Комната» была наполнена плавно передвигающимися светящимися пятнами, которые переливались всеми цветами радуги. Ричард вдруг понял и воскликнул:

— Лили, не смотри! Закрой глаза!

Она, всё ещё пребывая в шоке, медленно спрашивала:

— Что?.. Поче…

Внезапно пятна начали таять, превращаясь в бесформенные кучи пепла. Сияние их угасало, а движения становились сумбурными…

— Поздно… — в голосе Ричарда почувствовалось отчаяние. — Даже слишком поздно…

В комнате прекратилось всякое движение, остались только лишь звёзды за иллюминатором да безмолвные кучки мелкой пыли…

Ричард и Лили остались одни. Ричард сел, прислонившись к краю невидимой стены, и, обхватив голову руками, сдавленно произнёс:

— Наш взгляд… Мы только что убили весь экипаж корабля…

Эпилог

Лили и Ричард аккуратно собрали и перенесли в сад кучки пепла, оставшиеся от цветных шаров. Делали они это молча и не глядя друг на друга, потрясённые происшедшим. Сложив их аккуратно под большой ветвистой яблоней, они тихо стояли, взявшись за руки. Лили еле слышно произнесла:

— Ричи, любимый, они проделали такой огромный путь, прошли столько трудностей… они… к нам… а мы… да что же мы такое, если от одного только нашего взгляда… эти светящиеся комочки, такие славные… Ричи, как же это!!!? Знаешь, любимый, я хочу, чтобы они жили!

Лили плакала, повторяя сквозь рыдания: «Хочу, чтобы они жили, хочу, чтобы они жили…» Молодые люди стояли обнявшись. Ричард (правда, не вслух, а про себя) повторял те же самые слова, что и его возлюбленная. Слова звучали как истовая молитва о чём-то глубоко сокровенном: «Хочу, чтобы они жили, хочу, чтобы они жили…» Неизвестно, сколько прошло времени, потому что время для обоих перестало существовать. Перестало существовать вообще всё, кроме одного этого желания: «Хочу, чтобы они жили…» Поэтому влюблённые не заметили момента, когда кучки серого пепла начали потихоньку светиться, постепенно снова превращаясь в разноцветные светящиеся шары и плавно поднимаясь вверх.

Молодые люди обратили внимание на происшедшую перемену, только когда множество разноцветных шаров, иногда касаясь людей, закружили вокруг них какой-то необычный хоровод. Удивлению и радости Ричарда и Лили не было предела. И, как ни странно, человеческий взгляд больше не действовал уничтожающе на эти загадочные шары. Пожалуй, даже наоборот, они начинали светиться изнутри каким-то уютным светом, от которого в груди становилось тепло.

Когда первый порыв удивления и восторга угас, светящиеся шары, постепенно замедляя свой хоровод, расположились позади молодых людей. Прямо перед ними как бы из ничего начала проявляться человеческая фигура в необычном для жителей Земли одеянии. Сложно описать черты лица пожилого с длинными белыми волосами незнакомца, можно сказать только, что оно было отмечено печатью мудрости. Речь его лилась очень спокойно и немного обыденно, без той напыщенной торжественности, которую обычно представляют себе, мечтая о встрече с представителями других планет.

Сказано было примерно следующее:

«Межгалактическое сообщество долго не могло решить, к какому виду существ причислить вашу расу. Либо вы безумные разрушители, уничтожающие живое на своей планете. Либо вы — обладающие разумом паразиты, способные лишь к неуёмному потреблению всего и вся, включая самих себя. При этом внешнее сходство с расой людей не вызывает сомнений. Поэтому была ещё одна версия, что вы всё-таки Люди, но ваш разум поражён неким вирусом, который лишает ваше поведение здравого смысла.

Для окончательного выяснения вопроса к Земле была направлена специальная экспедиция. Перед её участниками была поставлена задача провести эксперимент, от результатов которого зависит, какое будущее определить человечеству вашей планеты. Либо вы подобны вредоносной плесени, и тогда необходима зачистка Земли от тех, кто называет себя людьми. Либо вы всё-таки Люди и имеете шанс со временем войти в Межгалактическое сообщество разумных существ. В этом случае Большой Учёный Совет определит необходимую степень участия в судьбе вашей расы.

Вы, молодые люди, стали участниками нашего эксперимента, который показал неоднозначные результаты. У вас, землян, человеческое как будто спит. В вас обычно бодрствует нечто, не типичное для расы людей во Вселенной. То, что заставляет вас испытывать ненависть и злобу, алчность и страх и затуманивает разум. Паника, охватившая вас на нашем корабле, была столь велика, что ваши взгляды оказались смертельными для представителей дружественной расы. В ваших сказках и легендах эти светящиеся существа носят название эльфов, и теперь наглядно видно, почему на Земле они остались лишь в сказках — ваши грубые эмоции для них смертельно опасны. Но, с другой стороны, сила потрясения от происшедшего с эльфами разбудила человеческое в вас. И сила его столь велика, что смогла возродить несчастных к жизни. Большой Учёный Совет, впервые столкнувшись с подобным случаем, не знает, через какие потрясения должны пройти люди планеты Земля, чтобы в них пробудилось то человеческое, что свойственно вам от природы. Что должно произойти, чтобы вы осознали живущую в вас силу и мощь и поняли всю степень ответственности за тот мир, в котором живёте. Но он верит и очень надеется, что это однажды случится. Мы считаем, что у человечества есть шанс будущего!»

 

Вадим Громов

Розыгрыш

Тишину квартиры нарушил звонок в дверь. Кевин улыбнулся и поднялся с удобного дивана — было уже почти три часа, а его друзья — Тим и Сара — задерживались, заставляя нетерпеливо ходить по просторной квартире или лежать и смотреть в потолок.

Он не видел их давно, целых две недели. Всему виной был его переезд — он покинул обжитую и ставшую привычной и родной комнату в Спрингхилл и купил небольшой домик в пригороде Дейтона. Теперь он был ближе к своей работе и мог лучшим образом распределять время, до сих пор съедаемое дорогой до офиса и обратно. Безусловно, в этом были и свои минусы, куда же без них. Например, теперь он реже виделся со своими друзьями, но это не расстраивало Кевина, потому что они обещали заглядывать к нему раз в неделю.

И вот теперь, обустроившись на новом месте, Кевин ждал своих старых друзей — Тима и Сару, которые хотели взглянуть на его новую «нору», как любил называть свой дом Тим. Не зная этих двух замечательных людей, человек мог подумать, что они брат и сестра — настолько они были похожи, но люди посвященные понимали, что на самом деле Тима и Сару соединяют другие чувства. И соединяют давно, почти два года. О свадьбе пока говорили лишь в шутку, но чем больше проходило времени, тем больше краснела Сара при упоминании о бракосочетании, и невооружённым глазом было видно, что если не сегодня-завтра, то через пару месяцев точно разговор об этом будет вести уже Тим и на полном серьёзе. Что же касается Кевина, то он пока что был один, и на вопросы о создании семьи лишь загадочно улыбался.

И сегодня, после всех трудностей, связанных с переездом, друзья наконец-то могли встретиться и в полной мере насладиться обществом друг друга.

Второй звонок прозвучал в тот момент, когда Кевин открывал внешнюю дверь. На пороге стоял Тим, чуть позади — Сара, обнимая своего не-сегодня-так-через-месяц-уж-точно мужа. Тот, улыбаясь, держал в свободной руке большой непрозрачный пакет, и улыбка друга стала ещё шире, когда Кевин наконец-то показался в проёме.

— Тим, Сара, как я рад вас видеть! — Кевин крепко обнял друзей. — Проходите быстрей!

— А мы принесли тебе кое-что с новосельем, — сказал Тим, пропуская Сару вперёд. Отставив пакет в сторону и освободив руки, он обнял Сару.

— Ах, так, — шутливо сказал Кевин. — Значит, вас только это интересует? Нет, чтобы со старым другом посидеть, а вы…

Сара показала ему язычок, а Тим, наблюдая эту «перепалку» со стороны, невольно засмеялся.

— Так и быть, — улыбнулся Кевин. — Проходите! И чудо-пакет свой не забудьте.

Через несколько минут, после экскурсии по небольшому, но уютному дому все трое собрались в гостиной и разлили по прозрачным бокалам хорошее бренди — содержимое загадочного пакета.

— Знаешь, а мне понравилось, — Сара обвела взглядом гостиную. — Очень уютно, несмотря на то, что ты живёшь здесь всего несколько дней.

— Да, я чувствую себя просто отлично, будто живу здесь уже год.

— Повезло тебе, — вступил Тим. — А мы вот никак не соберёмся купить свой домик, то ли не хочется менять привычки, то ли боимся прогадать с покупкой… Но сейчас я, например, всерьёз над этим задумался.

— Я рад за вас, — Кевин тепло посмотрел на друзей. — Я ещё не встречал людей, так глубоко понимающих друг друга; и мне кажется, что вам пора уже… сменить статус…

Сара покраснела, — то ли подействовало бренди, то ли слова Кевина, — и смущённо сказала:

— Кевин! Прекрати! Я… мы пока ещё не готовы… Давай лучше поговорим о тебе.

— О нет, обо мне мы уже говорили, когда осматривали дом, — улыбнулся Кевин. — А вот что нового у вас?

— Тим чуть было не сломал себе ногу на тренировке, — оживилась Сара. — Он потом почти неделю хромал.

— Брось, котёнок, — Тим засмеялся. — Это не та новость, которую бы стоило обсуждать за бокалом.

— Да ладно тебе, — Сара коснулась руки Тима и незаметно поцеловала любимого.

— Спорт — дело такое, без травм не обойтись, — Кевин изобразил крайнюю степень озабоченности. — Или ты хочешь, чтобы твой муж сидел перед телевизором дни напролёт?

— Ну уж нет! — надула губки Сара. — Тем более Тим и дня на одном месте просидеть не может.

— Ты всё-таки поосторожней, — сказал Кевин. — Ведь новое тело дадут только через месяц.

Тим посмотрел на друга, затем рассмеялся.

— Посмотришь на тебя и ведь поверишь! Надо же было придумать такое!

Кевин продолжал играть.

— Ты знаешь, Тим, — с серьёзным видом продолжил он. — Нам ещё повезло, что тело агентам меняют бесплатно…

Теперь уже засмеялась и Сара.

— Знаю, знаю, — решил поддержать Тим. — Но разве в нашем контракте не оговариваются несчастные случаи? Раздел два, пункт шесть дробь три?

— Ого, — засмеялся Кевин. — Ты читал наш контракт перед вылетом на эту планету?

— А то! Ты же знаешь, что с законами надо обходиться очень осторожно, а то придёт целая армия приставов!..

Сара посмотрела поочерёдно на Тима и Кевина и снова рассмеялась. Игра тем временем продолжалась.

— Значит, ты в курсе, что агент не должен влюбляться в аборигенов? — спросил Кевин.

— В аборигенов! — Сара отставила бокал, боясь, что от смеха прольёт его.

— Знаю, Кевин, знаю, — Тим изобразил задумчивость и раскаянье. — Ну что ж поделаешь, нарушил я наш устав… Теперь выбор небольшой — либо оставаться на этой планете навечно, либо брать с собой Сару и скрываться по всей Галактике от неминуемого суда, — Тим крепко обнял смеющуюся девушку, — но её я никому не отдам! Кстати, когда прилетает наш корабль?

— Через двадцать лет, три месяца и пять дней, — без запинки выдал Кевин. — Так что у тебя ещё есть время одуматься, — рассмеялся он.

— Ну, не надейся, Агент, не одумаюсь!

Их игру прервала Сара.

— Парни, а представьте, вот сейчас посреди гостиной появится голограмма совершенно жуткого существа, и вы начнёте разговаривать с ним на совершенно непонятном языке… — она взяла бокал и немного отпила. — Наверное, я бы тут же в обморок грохнулась…

— Да не переживай, — успокоил её Кевин. — Никто не явится, и не бойся, люди мы, люди…

— Ага, только, видимо, с больным воображением! — вставил Тим.

— Да уж и не говори, — улыбнулся Кевин.

Через два часа гости ушли, оставив Кевина наедине с новым домом. Он прошёлся по гостиной, поднялся наверх в спальню, затем вернулся и сел на удобный диван. Был уже вечер, а ему столько ещё всего предстояло сделать! Нужно было распаковать оставшиеся вещи, разложить по полкам документы и хотя бы немного прибраться. А затем обязательно связаться с кораблём и узнать про новое тело. Завтра останется всего двадцать лет, три месяца и четыре дня до окончания его контракта на этой планете…

 

Валерий Казарцев

Место под звёздами

 

Руководство проекта выражает благодарность автору за рассказ, хотя он и был прислан на месяц позже оговоренного срока и поэтому не принимал участия в конкурсе.

 

Глава 1. Исход

Когда жизнь вдруг неожиданно резко переваливает за вторую половину, многое начинает видеться в другом свете.

Как прозрение понимаешь, что всё, к чему ещё недавно так упорно стремился — карьера, деньги, женщины, в сущности не имеет смысла перед неотвратимо надвигающейся вечностью. Становится до боли ясно, что все потраченные усилия по сути мышиная возня и не более, что надо совсем немного: пища, тихий угол и близкая верная женщина. Как это ни странно, всего одна. У женщин другой взгляд на мир, своя философия жизни, которую они даже не осознают, а просто живут. Они принимают мир таким, какой он есть, как данную свыше сущность, и не пытаются подмять его под себя. Я не успел этого понять вовремя, всё казалось, что ещё встречу лучше, красивей, моложе, и потому остался совсем один. Также неожиданно оказывается, что и на работе дышат тебе в затылок более молодые и честолюбивые коллеги, и однажды тебе вежливо выплачивают выходное пособие и поясняют, что в ваших услугах более не нуждаются. Нет, причин для истеричной паники вплоть до суицида, что я наблюдал у многих, оказавшихся в моём положении, я не вижу. Буду жить дальше, радуясь каждому мгновению, что подарила мне судьба. Ведь есть интересные книги и время о многом подумать, да и много всего ещё у меня осталось, чтобы попробовать начать всё сначала.

Земля, старушка Земля, колыбель человечества и полигон для его безумства.

Десятки тысяч ядерных взрывов, аварии на примитивных атомных станциях, захоронённые в океане тысячи тонн боевых отравляющих веществ — это ещё начало. Сегодня только в голографических фильмах можно увидеть непроходимые джунгли Амазонки, экваториальные леса Африки и Большой барьерный риф Австралии, не говоря уже о миллионах простых ручьёв с чистой водой, зелёных лужайках и скверах, белоснежных облаках и простом дожде, от которого не слезает струпьями вся кожа и люди не умирают в страшных мучениях. Старушка Земля стала клоакой человечества. То, что сейчас живёт в отравленных водах океанов, нельзя даже классифицировать. Через тысячи мутаций изначальные виды с их метаболизмом изменились настолько, что учёные давно уже не знают и не могут понять — как выстроены у этих монстров цепочки питания, как они размножаются и вообще — что ЭТО такое? Да и на земле, в очередном полуразрушенном тупике бесконечного мегаполиса, среди кучи хлама вдруг зашевелится такое, что у любого поднимутся волосы под шлемом глухого защитного костюма, который по конструкции можно сравнить с космическим скафандром. Человечество спряталось в неприступные крепости-небоскрёбы для сильных мира сего и элиты и уходящие вглубь от поверхности на многие километры бесконечные лабиринты для остальных. В этих лабиринтах можно бродить столетиями. Когда-то здесь ещё было подобие порядка и централизованное подчинение всемирному центру. Постепенно ветшали системы, случались прорывы ядовитых грунтовых вод и обрушения грунта. Люди перебирались в новые, более благоустроенные районы, и десятки километров подземного бесконечного города оставались брошенными, лишёнными энергии и заблокированными.

На самом деле оставались ещё сотни лазеек и разблокированных умельцами шлюзов, и в этих мрачных местах лабиринтов тоже жили люди. Про них можно было сказать почти то же, что и про обитателей океанов. Здесь за глоток воды во фляге на поясе или за приглянувшиеся ботинки не задумываясь перерезают горло. Здесь люди сбиваются в стаи, потому что шансов выжить в одиночку нет. Но, впрочем, это дно, а дно всегда было дном — и 100, и 1000 лет назад, менялись лишь его декорации…

Задыхаясь на Земле, человечество успешно плодится на Марсе и Венере, хотя и здесь сценарий не меняется. В результате лет через 500 и эти планеты превратятся в копию Земли… Хоть это и тупиковый путь, но человечество рвётся к звёздам, надеясь, что новые планеты отодвинут момент его агонии. И если ему не помешают, то через несколько тысячелетий клоакой станет и вся Вселенная.

Человечество рвётся к звёздам. И, наконец-то, уже создан экспериментальный образец подпространственного двигателя, который сделает эти звёзды близкими.

На орбите заканчивается строительство первого звездолёта с гордым названием: «Орёл» — имя давно вымершей мифической птицы. Пока «Орёл» способен сделать только один прыжок в 15 световых лет, но, несмотря на неизвестность и невозможность возвращения, добровольцев для него хватает. Всего на звездолёте 600 мест для учёных и переселенцев и 90 — для экипажа. Предполагается, что, прыгнув к другой звезде с подходящей планетой, с информацией об этом вернётся беспилотный зонд-автомат. Конечно, это авантюрный проект, но человечество рвётся к звёздам. Звез-долёт-матка останется на орбите избранной планеты, а вниз на неё уйдут 23 посадочных модуля, по 30 человек в каждом. Изначальные расчёты показывают, что ожидаемые потери здесь составят около 20 %, то есть каждый пятый из них сгорит или разобьётся. Если повезёт, то у планеты окажется подходящая атмосфера, но все готовы к тому, что условия будут самыми жёсткими. Каждый модуль оснащён большим запасом сублимированных и синтетических продуктов, кислорода и воды, мощным атомным реактором и прочими необходимыми для выживания устройствами и механизмами. Предполагается, что сразу после посадки экипаж каждого модуля немедленно приступит к устройству своего убежища под землёй, наладит синтез воды и кислорода из грунта планеты, а также развернёт гидропонные установки. После обеспечения условий первичного выживания планируется исследование планеты реактивными беспилотниками и установление контакта с другими выжившими группами, а также создание единого координационного центра. К жизни под землёй, то есть под грунтом, землянам не привыкать — уже несколько поколений они не видели настоящего солнечного света и мало кто бывал на поверхности. Поэтому ничто не может остановить добровольцев. Каждый из них молится, отчаянно надеясь на встречу с райской планетой, пока ещё не заселённой двуногими животными, считающими себя разумными…

Меня зовут Диме, вольное производное друзей молодости от Демиан. Только где теперь эти друзья? И я уже столько лет не слышал своего полного имени, что если бы кто-то и окликнул меня по-другому, я бы даже головы не повернул. Пока я ещё живу на престижном третьем уровне, где поддерживаются относительный порядок и чистота. Ещё полгода назад я работал начальником конструкторского отдела в институте гидропонных установок и получал неплохую зарплату. Про женщин я уже говорил, что не сумел вовремя выбрать одну, а сейчас у меня есть заботы поважнее, скоро закончатся мои последние сбережения, и я покачусь вниз, как в прямом, так и в переносном смыслах.

После долгих размышлений и я решил сыграть в эту безумную лотерею: «орёл — решка». Терять мне нечего, но пока я ещё не попал в число «счастливчиков»-кандидатов. Десять дней назад по Сети я подал заявление на участие в проекте и уже почти похоронил эту затею, но вот сегодня пришёл вызов на личное собеседование. Это является событием! Уже несколько столетий все вопросы решаются на уровне Центрального компьютера, который заменил собой многие службы, в том числе и административно-управлен-ческий аппарат среднего и низшего уровня.

Пройдя десяток проверок службы безопасности, я впервые оказался на первом уровне. Этот уровень является рабочим местом элиты. Здесь находятся лаборатории учёных, их жилые блоки и центры развлечений. Здесь всё сверкает чистотой и роскошью. Описывать всё это долго, и потому скажу одним словом — впечатляет!

Сотрудник службы безопасности проводил меня от лифта в роскошный кабинет, где напыщенный и наполненный важностью чиновник с высокомерным взглядом на холёном лице, даже не представившись, сообщил мне, что я, несмотря на возрастные ограничения, попал в список кандидатов в звёздные переселенцы. Он подчеркнул, что, учитывая мою квалификацию специалиста-гидропоника, а также результаты медицинских анализов, указывающих на сохранившиеся у меня репродуктивные функции, для меня сделано исключение.

Инструктаж длился довольно долго. Я слушал не очень внимательно, потому что всё это есть на обучающем минидиске, который мне вручили ещё в начале беседы. Главной неожиданностью для меня стало то, что все переселенцы подбираются по парам, способным и обязанным к продолжению рода. Пара состояла из специалистов одного профиля, один из которых, неважно, мужчина или женщина, имея более высокую квалификацию, становился главным, а второй обязан ему подчиниться. В моей паре главным был я, а в помощники мне предназначалась некая Ани, в прошлом оператор-программист гидропонной установки. На мельком продемонстрированной голограмме я увидел довольно приятную брюнетку с удлиненным лицом, несколько длинноватым носом и вызывающе наглым взглядом. В заключение инструктажа чиновник подчеркнул, что содержание мини-диска следует выучить досконально. Старт назначен через два месяца. Всё это время кандидаты будут получать приличное пособие. Для психологической адаптации пары должны прожить эти два месяца вместе. И уже завтра Ани переедет с пятого уровня в мой блок.

Под впечатлением увиденного и услышанного я не заметил, как оказался на своём уровне перед дверью своей комнаты. Набрав код, я вошёл и впервые за много лет внимательно осмотрел своё жилище.

— Не так уж и плохо. Шестнадцать квадратных метров, отдельный блок сантехники, голографический экран во всю стену, широкая удобная пневмокровать, встроенные шкафы, небольшой стол с лежащим на нём шлемом входа в Сеть и креслом возле него. Мне здесь было спокойно, — подумал я, почти смирившись со скорыми изменениями в моей размеренной и удобной жизни.

Много ли человеку надо? Мне — нет! Только вот мысли об Ани смущали — давно я не видел женщин… Вспомнив голограмму, я усмехнулся — наглая, но это исправимо, главное чтобы не оказалась истеричкой с визгливым голосом — это худший из вариантов, таких я просто не переносил. Затем отправился в столовую и перекусил синтетикой и гидропонными водорослями, искусно переработанными в имитацию кусочков мяса. Я же спец по этим вопросам и знаю подобную технологию от начала и до конца — красители, вкусовые и ароматизирующие добавки — и пожалуйста, хотите мясо, хотите хлеб, а можно и шоколад — не отличить от настоящего, а впрочем, кто его пробовал-то, настоящий? Но тут же возразил себе — пожалуй, те, из крепостей-небоскрёбов, пробуют настоящее каждый день.

Вернувшись в свою комнату, я разволновался, потому что оставалось всего полчаса до переселения Ани.

В ожидании будущей сожительницы (так я мысленно назвал свою негаданную подругу) я надвинул шлем и опустил стекло голографического экрана. Вставив мини-диск в приёмное устройство, я углубился в изучение меню файлов. Пожалуй, начнём с конструкции звездолёта-матки. Отдав соответствующую мысленную команду на воспроизведение файла, я невольно оторопел — в пространстве парил скелет громадной рыбы — это была первая ассоциация, связанная с кораблём. Её головой были командная рубка с жилым отсеком экипажа и тремя посадочными модулями для них. К 10 «рёбрам позвоночника» крепились остальные 20 модулей, а хвост «рыбы» представлял гигантский раструб подпро-странственного двигателя.

Сам прыжок был как бы безвременным, ибо классических законов физики здесь не существовало, а вот в посадочных модулях нам предстояло провести около полу года…

Меня отвлёк аккуратный стук в дверь. Я снял шлем и, приходя в себя, направился к двери. Это была Ани. Она оказалась чуть ниже меня ростом и с правильным женственным телосложением. Ани была одета в простой универсальный комбинезон. В левой руке она держала средних размеров кофр. Я иронично подумал, что там были собраны «самые необходимые вещи» в виде множества памятных безделушек, свойственных особям женского пола.

— Мне сообщили код замка вашей двери, но я не хотела застать вас в неловкой ситуации, — объяснила она.

— Хм, — хмыкнул я, приятно удивляясь контрасту с образом той хамки, что сложился у меня.

— Давай сразу на «ты», — заявил я, — ведь мы теперь партнёры. — И после небольшой паузы добавил, — по выживанию. Мужик я простой и без заморочек. Единственная моя просьба, нет, требование — это вести себя как можно тише. Я не терплю, когда на всю громкость орёт головизор, и визжать тоже не надо, даже если ты выиграла миллион во всемирную лотерею, договорились?

Она неуверенно кивнула и со знакомым наглым взглядом задала неожиданный вопрос:

— А как насчёт секса, ты не извращенец?

— Насчёт секса? — я озадаченно поскрёб пальцами затылок. — Я согласен спать в одной постели, а в модуле вообще изображать сиамских близнецов… Опять же, я не требую больше, чем пять минут полежать на тебе. Ну, может, иногда по-собачьи… — нагло добавил я. — Да, вот что ещё: моё кресло не занимай! Я тебе другое притащу, а ты пока располагайся.

Так начиналась наша совместная жизнь. В целом Ани оказалась неплохой женщиной, которую изрядно потрепала жизнь. Родителей своих она не помнила, воспитывалась в приюте — отсюда и этот наглый взгляд, и привычка по-звериному отстаивать себя, да и другие, порой удивляющие меня, странности. Например, я так и не узнал, что она прятала в своём кофре, потому что в нашем общем шкафу я увидел только одно сиротливо висевшее платье да пару универсальных комбинезонов.

За изучением содержимого дисков и совместными походами в столовую да ночной бар (пособие позволяло) неотвратимо приблизилось назначенное время старта.

Как-то ночью, впервые прижавшись ко мне всем телом, Ани тихо спросила:

— Диме, ты очень боишься?

Я долго молчал. Решив, что у меня здесь нет будущего, я не мог сказать того же про Ани. У неё были шансы устроиться на Земле, нарожать кучу детишек и даже перебраться на более престижный уровень.

— Конечно, я очень боюсь, но ты можешь остаться, потому что тебе есть что терять, а мне — нет, а я пройду этот путь до конца.

— Я тоже пойду до конца. Уже поздно что-то менять, и, знаешь, мне впервые в жизни так спокойно и уютно. Спасибо тебе, старый ворчун Диме, — прошептала она.

— За что? — недоумённо спросил я.

— За то, что ты оказался нормальным! Не подонком, не садистом, не извращенцем, а просто нормальным мужиком…

Немного о чём-то повздыхав, Ани тихо уснула, а я ещё долго думал о нашем разговоре, прежде чем провалиться в сон.

С той ночи что-то неуловимо изменилось в наших отношениях. Признав меня своим мужчиной и лидером, она, если и огрызалась на мои замечания, то только для вида и по старой приютской привычке — противостоять всем и всему.

До старта «Орла» остался один день. Ещё с утра нас доставили в сопровождении охраны в подземный космопорт, где впервые собрался весь экипаж нашего модуля. Конечно, ещё за неделю до старта по голограммам мы знали состав своего экипажа. Но совсем другое — видеть человека в реальности…

Командир экипажа Луц и его заместитель Хельма были инженерами высшей квалификации.

Высокий и худощавый Луц был немного моложе меня и с жёстким фанатичным взглядом под седой прядью волос. Хельма представляла из себя яркую, красивую и высокомерную блондинку. Она была лет на десятьсмч моложе его.

— Этой-то чего не сидится на Земле? — подумал я. — С такими данными и образованием можно и в элиту пролезть. Впрочем, она именно оттуда, — вдруг осенило меня, и появилось какое-то злобное чувство неприязни. Чего же не хватало этой пресыщенной суке? Может, секса с инопланетянами? — терзал я себя вопросами, не находя ответа.

Техники широкой квалификации — типичная азиатская парочка, Мей и её заместитель Ен. Они, удобно устроившись в креслах, с восточной невозмутимостью о чём-то тихо разговаривали.

В самом центре восседали с огромными рюкзаками и оружием Джон и его подруга Эллис — бойцы спецназа, они же водители вездеходов, разведчики и операторы беспилотников. В своих одинаковых пятнистых комбинезонах типа «Хамелеон» Джон и Эллис были похожи на близнецов, оба выделяясь своими квадратными фигурами и накачанными мускулами.

Слева от нас с раскрытыми специальными ноутбуками, стоящими безумные деньги, пристроилась пара специалистов по компьютерным системам, автоматике и связи — Чо, миниатюрная японка, словно сошедшая с рекламного плаката, и Кен, развязный молодой парень, о чём-то громко с ней споривший.

В экипаже были ещё пары биологов, врачей, геологов и химиков. Были горные инженеры, операторы проходческих комплексов, энергетики, строители и экологи-терраформисты. На случай, если на экзопланете будут обнаружены разумные существа или следы их деятельности, в группу входили пара археологов-лингвистов. Эта пара выглядела особенно экзотично: невысокий и толстый, с выпирающим животом Томаш и очень худая, на голову выше его Софи.

Луц, наверное, получив сообщение на личный коммутатор, скомандовал:

— Экипаж, через 10 минут погрузка в шатл через пятый шлюзовый терминал, сообщаю также, что наш посадочный модуль № 14.

Я облегчённо выдохнул, так как терпеть не мог цифру 13 и заранее опасался, что если наш модуль будет № 13, то наши и так ничтожные шансы уменьшатся до нуля и даже без сотых долей процента.

Следуя за группой на посадку, я в который раз оценивал своё решение.

Всё правильно! Чем скитаться по разным уровням и бомжевать остаток своей жизни, лучше принять участие в грандиозном приключении! И я удовлетворённо подумал — умирать, так с музыкой, как говорят русские. Настораживало только, что всё в этом проекте было с добавлением слов: «экспериментальный», «впервые», «только лабораторные испытания» и тому подобное.

По своему немалому опыту я знал — «экспериментальный», значит, всё может пойти совсем не так, «впервые» — значит, обязательно будут отказы систем. Видимо, это понимали и конструкторы, поэтому каждый посадочный модуль был самодостаточной системой и фактически изолирован от других.

В шатле, пристегнув ремни кресла, я вдруг неожиданно осознал, что никогда больше не вернусь в свой родной мир. Пожалуй, об этом подумали все, потому что я заметил растерянность и слёзы на глазах до сих пор невозмутимой Ани.

Три месяца, проведённых в посадочном модуле для выхода в точку старта внутри Солнечной системы, для всех стали непрекращающимся кошмаром. Невыносимая теснота, почти публичное отправление естественных надобностей, ужасный запах и постоянные ссоры, грозящие перейти в общую потасовку… Хорошо, что боевое снаряжение Джона и Эллис было заблокировано в специальном сейфе, который автоматически открывался только при запуске посадочных двигателей.

Я думаю, что мысли об оружии приходили в головы всех членов экспедиции. Лично мне самому невыносимо хотелось поджарить из плазмёта эту суку Хельму. Мне казалось, что именно от неё воняет больше, чем от других, и как-то особенно мерзко.

На втором месяце полёта отказала система жизнеобеспечения модуля № 3, и все его пассажиры медленно погибли от удушья. Когда капитан звездолёта с театральной скорбью сообщил это по головизору, я лишь удивлённо тупо подумал: странно, почему не № 13?

Хельма устроила визгливую истерику с проклятиями в адрес всего и всех, а я еле сдержался от желания свернуть ей шею. Представляя, что творилось в модуле № 3, у меня всё внутри сжималось от непередаваемого ужаса. Автоматика отстыковала погибший модуль и, включив посадочные двигатели, направила его назад, к Земле.

С нашим модулем тоже не всё было в порядке — барахлила экспериментальная установка искусственной гравитации. Когда в первый раз сила тяжести резко увеличилась, наверное, все подумали об участи экипажа третьего модуля, но, достигнув 2,5 единиц, она скачком упала до 0,7. Потом это стало повторяться систематически, и меня не покидала мысль, что однажды нас придавит так, что лопнут все сосуды, на чём наше путешествие и закончится.

Наконец настал день, когда капитан звездолёта обратился ко всем с напыщенной речью о нашей исторической миссии и тому подобной чушью, заявив в конце, что звездолёт занял исходную позицию для включения подпространствен-ного двигателя. Идёт последняя фаза накопления энергии и тестирования всех систем для прыжка, который назначен через два часа.

Все уже настолько устали и отупели, что было неважно, что будет потом — вывернет ли наизнанку, забросит в прошлое или будущее, или вообще в преисподнюю, только скорее бы всё это кончилось, и все 660 человек считали последние минуты в ожидании старта.

 

Глава 2. Чужая Радуга

Звездолёт выбросило в пространство.

Чуть правее по курсу пылала звезда типа жёлтого карлика — аналог нашего Солнца. Удалось, свершилось, сбылась тысячелетняя мечта всех романтиков и учёных, человечество шагнуло к звёздам. В модулях в разных, порой нелепых позах безжизненно замерли люди, спящие по чужой, бесконечно могущественной воле.

А в это время что-то стремительно менялось около столь желанной для них звезды. Из хаотично вращающихся миллионов астероидов рождалась планета, разрушенная в неведомом прошлом гигантской кометой. Вот она стабилизировалась в размерах и начала вращаться вокруг собственной оси, а также по орбите звезды, как и Земля, на расстоянии около 150 миллионов километров. Постепенно у планеты образовался перламутровый ободок атмосферы. А на поверхности планеты стремительно поднимались горы, ручьи сливались в реки, которые понесли свои извилистые русла к океанам. Миллионы лет формирования Земли здесь прошли как в анимационном учебном фильме за мгновения. Вот уже в девственно нетронутых лесах зашумели от ветра листья деревьев, зазеленели бесконечные степи с белоснежными облаками над ними. На этом неведомый творец остановился, поэтому не зазвенели в лесах птичьи голоса, не начала плескаться рыба в реках, не застрекотали цикады в травах и не пробралась к водопою пугливая антилопа. Творец не стал усложнять суть того, что хотел продемонстрировать людям. Настало время их пробуждения…

Я открыл глаза, и минуты две, вспоминая всё и осознавая реальность, с трудом приходил в себя. Я лежал на спине на пластиковом полу модуля, и что-то мешало мне свободно дышать. Через минуту я понял, что это голова Ани. Я осторожно выбрался из-под неё и, встав на колени, осмотрелся. Оказалось, что я очнулся первым. Посмотрев на тёмный экран головизора, я усмехнулся — наверное, в первый раз за три месяца меня не доставали бесконечные сериалы и попса на всю громкость. Я подумал: «Что же случилось со всеми во время прыжка и почему нет сообщений из рубки?» И решил найти командира Луца. Его седую шевелюру я заметил у противоположной стены и, перешагивая через тела, направился к нему.

— Луц, очнись, — потряс я его. Наконец тот, застонав, открыл глаза и непонимающе посмотрел на меня.

— Луц, свяжись с остальными и выясни, где мы находимся, — сформировал я главный вопрос, терзавший меня неизвестностью. Наконец он тоже пришёл в себя и посмотрел на панель коммутатора. На панели мерцал зелёный огонёк, обозначавший, что никаких сообщений не поступало. Я помог ему встать, и мы начали будить остальных. Заметив Хельму с расстёгнутыми верхними пуговицами комбинезона, я подумал — вот ведь сука, даже во сне кого-то пытается соблазнить, и направился к Ани, но, увидев, что она зашевелилась, пошёл в другую сторону к Чо и Кену, боясь по пути не сдержаться и закатить Хельме отменного пинка для её пробуждения.

Все целы и здоровы, и это уже многое значило. Несмотря на распри, мы были одной командой, в которой каждый знал своё дело и был по-своему незаменим. Сообщений от других модулей по-прежнему не поступало, и все подавленно молчали, предполагая худшее. Я, например, никак не мог избавиться от пугающей мысли, что во время прыжка звездолёт развалился, и остальные модули оказались рассеянными в пространстве. Это означало мучительную и страшную смерть, когда половина из нас за многие месяцы сойдёт с ума, а последние выжившие будут драться за каждый глоток воды и пакет синтетической пищи. Если, конечно, раньше не откажет система жизнеобеспечения, что, пожалуй, в данной ситуации было бы даже лучше. От таких размышлений меня отвлекла засветившаяся голограмма и несколько растерянное лицо командира звездолёта на ней.

— Приветствую вас! Хочу сообщить, что прыжок прошёл в штатном режиме. Все системы работают нормально. Медики пока не могут разобраться, что вызвало сон всех пассажиров в течение почти 25 часов. Поздравляю вас с первым успешным межзвёздным полётом! Это огромный успех и победа всей человеческой цивилизации…

Я терпеливо ждал, когда же из пафосной и как всегда продолжительной речи командира выяснится, в какое дерьмо мы опять вляпались. Однако, к моему искреннему удивлению, в завершение прозвучало:

— По данным Центрального компьютера, планета по своим параметрам соответствует земному типу. На ней имеется атмосфера и присутствует жизнь. Посмотрите данные первичного анализа и съёмку планеты через электронный телескоп.

Голограмма планеты завораживала, сквозь дымку облаков на медленно вращающемся огромном шаре всеми красками сверкали проплывающие горы и океаны, леса, степи, и как я не вглядывался, так и не заметил нигде уродливых пятен городов и других явно искусственных сооружений. Монотонный голос, диктующий цифры параметров планеты, её размеры, плотность, силу тяжести, состав атмосферы и почвы, удаление от звезды, длину суток и года и ещё десятки показателей никто сейчас не осознавал, все были шокированы только одним фактом, что можно жить на поверхности, ходить без скафандров и купаться в ручьях. Реально представить подобного я как ни пытался, так и не смог, да, наверное, и все остальные тоже.

«Парень, ты, кажется, впервые в жизни выиграл главный приз в лотерее, — пронеслась в голове мысль. — Не гони! — осадил я сам себя, — ещё приземлиться надо, а там посмотрим на свой выигрыш». Ко мне прижалась Ани и тихо прошептала: «Радуга…»

— А что это такое, — спросил я тоже шёпотом?

— Я видела старый голофильм, там шёл дождь, а потом была радуга — она очень красивая, и я хочу, чтобы планету назвали Радугой, — с шальной полуулыбкой, ещё не до конца поверив в случившееся чудо, ответила она.

Ещё 10 мучительных суток, и мы вышли на орбиту планеты. Ани отыскала в памяти компьютера старый голофильм. Привыкнув к непонятному слову «Радуга», уже все так называли планету, на поверхности которой мы должны были приземлиться через сутки земного времени, впрочем, и радужного тоже, так как сутки здесь были длиннее всего на час.

Как прошли эти 10 суток? Стихли споры и склоки. Каждый уже строил планы на будущее, и даже Джона можно было иногда увидеть в спокойном состоянии, не реагировавшим на окружающее. Ожидание всегда мучительно, а что оно значило для людей, никогда не видевших солнечного света и даже травы под ногами, — попробуйте представить сами. Меня же, наверное, как самого старого, одолевали тревожные мысли и сомнения — что-то подозрительно нам везёт…

Как сообщил командир звездолёта, для посадки модулей выбрана северная тропическая область с относительно ровным рельефом самого крупного из шести континентов.

Вот и настал долгожданный момент отстыковки первого модуля. Остальные экипажи с тревогой наблюдали за ним по головизору. Оранжево вспыхнули на миг тормозные двигатели, и модуль, похожий на большую застывшую каплю, плавно отошёл от консоли звездолёта. Ещё миг — и двигатели вспыхнули снова, уже на полную мощность. В их пламени появился синеватый оттенок. Модуль начал резко отставать от звездолёта и стремительно уменьшаться, пока совсем не исчез из поля зрения. Как я ранее вычитал в обучающей информации с диска, экспериментальные гравитационные установки модулей во время посадки работали на погашение перегрузки, поэтому модуль практически сразу пошёл вниз, без каких-либо дополнительных манёвров на орбите. Я с тревогой вспомнил об этом сейчас и подумал, что у нас точно будут проблемы. За такими размышлениями я и не обратил внимание, как ушёл вниз второй, а затем и третий модули. Привело в чувство меня только сообщение Центрального компьютера о благополучной посадке первого модуля в 15-ти километрах от побережья.

— Что-ж, эти 30 уже получили свой приз, — мрачно подумал я. — Посмотрим, попадём ли мы в число призёров. — Я прикоснулся к Ани, заворожено смотрящей на экран головизора.

— Как ты? — в который раз заботливо спросил я.

— Я так волнуюсь, что у меня всё сжалось внутри, и я боюсь сойти с ума в ожидании нашей очереди, — с каким-то обречённым отчаянием тихо ответила она.

— Успокойся, от нас ничего здесь не зависит, лучше помолись, если умеешь, — попытался я успокоить её неловкой шуткой. Я как-то незаметно привязался к Ани. Мне нравилась её прямолинейность суждений, показная независимость и гордость, под которыми я давно увидел беззащитность, беззлобный характер и преданность тому, кого она считала достойным своей дружбы, не говоря уже о более близких отношениях. Поэтому, стараясь по мере сил соответствовать её представлениям о достойном мужчине, я сдерживал свои многоуровневые выражения и был с ней по возможности искренним.

Настал и наш черёд испытать удачу и свои нервы.

Застегнув ремни безопасности, все замерли, вслушиваясь в каждый звук. Мягкий толчок отстыковки и мощный рёв двигателей, который почти не глушил корпус, возвестили, что модуль начал торможение, одновременно резко проваливаясь вниз, к мечте по имени «Радуга».

Остальное я помню какими-то отрывками — слишком сильны были эмоции, пожалуй, на грани нервного срыва. Модуль благополучно сел, автоматика разблокировала шлюз, так как от первых экипажей пришло сообщение, что воздух пригоден для дыхания и враждебных форм жизни не обнаружено.

Был полдень. Бездонная голубизна неба, тёплый ветер, ласковый свет солнца, прозрачная вода ручья, которую можно пить ладонями. Багровый закат с непередаваемыми красками, а ночью — миллиарды волшебно мерцающих звёзд. Астронавты ходили с улыбками идиотов на счастливых лицах. Иногда кто-то срывал лист или травинку и долго-долго с отрешённым видом её рассматривал. Утром над ручьём сгустился какой-то газ белого цвета и стало прохладно, но взошло солнце, и облако газа бесследно растворилось, никому не причинив вреда. Моя же эйфория прошла, как только пьяный от счастья Луц сообщил, что все модули сели.

— Почему ВСЕ? Этого просто не могло быть! Ни один не сгорел в атмосфере, ни один не разбился при посадке, — думал я, и тревожное чувство, что это ещё не всё, не покидало меня. Предчувствия меня не обманули…

Ровно в полдень следующего дня вдруг кто-то громко крикнул:

— Смотрите, там человек!

От холмов, метров за 70 от нас, неторопливо шёл высокий человек в белой, резко выделяющейся на зелёном фоне, одежде.

Приблизившись и остановившись метрах в пяти, он позволил нам внимательно осмотреть себя.

Белая, ниспадающая складками одежда, босые ноги, седые волосы до плеч и изрезанное глубокими морщинами лицо. Он был стар, очень стар, и все вдруг поняли, что это НЕ ЧЕЛОВЕК.

— Люди! Галактический союз разумных обращается к вам! — прозвучал у меня в голове голос, а старец при этом даже не пошевелил губами. — Меня сейчас видят и внимают мне все члены вашей экспедиции. За те 25 часов, которые вы спали, мы изучили каждого из вас. Ваше прошлое, настоящее и даже заглянули немного вперёд. Чтобы вам было понятно, я буду общаться с вами привычными вам образами и языком. Когда ваш звездолёт вдруг возник сразу в нескольких наших измерениях, грубо нарушив течение энергетических потоков и симметрию всей галактики, мы решили помочь вам. Без нашего вмешательства вы никогда бы не вышли в привычное вам пространство, так как вас просто растащило бы на элементарные частицы. Но ваша отвага нас впечатлила. Ведь каждый из вас знал, что вероятность выживания менее 30 %. Самая большая ценность во Вселенной — это жизнь, особенно разумная жизнь в гармонии с окружающим Миром. Что касается вас, то уже несколько тысячелетий мы не могли понять, разумны ли вы или ближе к насекомым — термитам, пчёлам или муравьям.

Созданное вами и применяемое атомное оружие положило конец нашим сомнениям, и вы были отнесены к видам с извращённым разумом. Подобным видам не позволено покидать свои звёздные системы. Вы устроили хорошее шоу для всех сотен разумных видов союза, взрослым иногда тоже бывает интересно смотреть на игры детей. Мы создали для вас планету, аналог вашей родины. И вы видите, как она прекрасна! Но мы считаем, что вам надо измениться, потому что агрессия, ненависть и алчность не достойны разумных существ. А цель разума — это создание гармонии и развитие прекрасного. Разумные не плодятся как тараканы. Победив болезни и старость, вы тоже увидите истину.

А теперь займите свои места в модулях. Ваш звездолёт без препятствий, сразу же выйдет на орбиту вашей планеты…

И мы, как бараны, побрели к модулю, заняли свои места и опять провалились в сон без сновидений.

 

Эпилог

Прошло всего два года, а мне уже кажется, что нашего путешествия к звёздам не было, что это просто плоды моего болезненного воображения. Только Ани, тепло её тела и бесконечное терпение к моим выходкам убеждают меня в обратном.

После приземления мы провели месяц на карантине, так как правительство долго не могло решить, что с нами делать. Наконец, получив десяток электронных подписей о не разглашении информации, нас отпустили. Но теперь каждые две недели мы отмечаемся в Сети и предоставляем спецслужбам отчёт, чем мы занимались это время. Иногда я не сдерживаюсь и пишу, что нахожусь в запое и посылаю их в задницу. Мне сохранили мою комнату на третьем уровне. Всем участникам «закрытого проекта», как именуют теперь наш полёт, назначили небольшую пенсию, так что с голода не умрём.

Из звездолёта «Орёл» на орбите сделали очень дорогой и модный отель с кичливым названием «Под звёздами», в его модулях прорезали широкие окна, и теперь богатенькие дяди могут видеть роскошную россыпь по-прежнему далёких звёзд, и с сытой отрыжкой восторгаться видами Земли, которая с орбиты остаётся такой же прекрасной, как и тысячи лет назад.

На Земле всегда было так: у одних место под звёздами, у других на разных уровнях или на самом дне. Может, ещё и поэтому человечество классифицировано как вид с извращённым типом мышления.

Я сейчас увлекаюсь историей. Изучая прошлое, я мучительно пытаюсь найти ответ, где и в каком времени человечество свернуло не на ту дорогу. Иногда ночью, когда мне особенно тревожно, я спрашиваю Ани:

— Ты помнишь Радугу? — И с тоской о несбывшейся мечте уточняю свой вопрос, — чужую Радугу?

 

Валерий Казарцев

Я — геронт

2-е место в номинации «Через тернии к звёздам»

Прибытие моё в отряд спецназа эхом прокатилось по казарме.

— Дед, ты в каком музее свою пушку украл, а? — допытывался совсем молодой спецназовец с наивно-детским выражением лица.

— Дед, вот койка свободная, товарищ мой месяц назад погиб, — подошёл второй.

— Здесь от прохода подальше, поспокойнее. Только если воздух портить будешь, прогоню, — добавил он мрачно.

— Строиться! — раздался громкий крик дежурного, рядом с которым я увидел сержанта.

Взвод с привычной сноровкой, отработанной тысячами тренировок, неспешно замер в строю посередине широкого прохода между койками. Стараясь не привлекать внимания, я встал в конце строя подальше от сержанта. Тот, двухметровый детина с жёсткими, но правильными чертами лица, с лычками старшего сержанта на плечах устало-равнодушным взглядом окинул строй.

— Вольно, — негромко выдохнул он.

— Ну что, отоспались, отъелись, завтра опять в дело. В 10.00 по местному в полной экипировке погрузка в транспорт. Идём к Синим Горам, там мутанты немного потрепали наших.

— Да, представляю нового члена команды, геронт Вик, позывной придумаете сами.

— Геронт, мой позывной — Бизон, — сказал он, изучающее посмотрев на меня.

— Старшина, обеспечь всем необходимым и проведи инструктаж. Разойдись! — скомандовал сержант.

— Дед, со мной пойдём, — обратился ко мне круглолицый вояка — грудь колесом, с чуть раскосыми глазами и шевроном старшины на рукаве полинявшей рубашки.

«Старшина, а рубашку потёртую носит, почему?» — подумал я.

— Мягкая, меньше шею трёт, а то жарко здесь. Бывает, и по трое суток не удаётся помыться, — сказал он, заметив мой взгляд.

«Хороший солдат, наблюдательный, не зря шеврон старшины носит», — отметил я мысленно.

— Мой позывной Арбуз, — добавил он.

— А почему арбуз? — невольно вырвалось у меня.

— Эх, где я вырос, нигде больше таких арбузов нету, только ножом дотронешься — он с треском пополам разваливается и светится рубиновыми багровыми искорками… А запах… вкус… сейчас бы попробовать, — он мечтательно прикрыл глаза.

— А какой позывной у того мальчика, что про музей у меня спрашивал? — мне до сих пор трудно было представить, как с таким воодушевлённо-романтическим лицом можно стрелять в людей, а то и просто расстреливать их сотнями, если будет приказ и так сложатся обстоятельства.

— Кай, — пробормотал старшина, — ты держись от него подальше, у него в голове что-то съехало, когда его бабу со второго взвода убили.

— А того, что койку мне предложил?

— Кит, нормальный мужик, миномёт ещё таскает и здорово из него лупит, — добавил Арбуз.

— Ну давай, Дед, думать, что делать с тобой будем? — открывая неприметную дверь оружейной комнаты, задумчиво сказал он.

— Начнём со шлема, в правом углу на забрале координация оружия, захват цели, прицеливание, выбор боеприпаса-чёрт, это тебе не нужно с твоей пушкой, менять не будешь?

— Нет.

— Тогда в левом углу панорама боя, отметки бойцов команды, режимы видения, по центру текстовой дубляж команд…

— Проходили, — остановил я его.

— Комплект белья, комбинезон «Хамелеон», сапоги ЗД-1 (защитные десантные) — хорошую вещь придумали, не натирают, всегда ноги сухие, носки не нужны и запаха от ног не бывает. Недавно поставлять начали, одобряю. Вот это сразу застёгивай и включай идентификацию — он протянул наручный коммутатор специального образца, — в нём много всего наворочено, потом разберёшься. Раз тебя Дедом окрестили сразу, вводи позывной, он на него реагировать будет. Оружие брать будешь?

— Нет, только патронов закажи штук 500, Арбуз, специальных, полицейских по 9 картечин, а то у меня 20 всего, — погладил я чехол своего помпового дробовика ремингтон 870 с укороченным стволом.

— Да их 300 лет не выпускают, ты что, Дед?

— Раз мне оставили это ружьё, значит можно найти, — резонно заметил я.

— Попробую, — недовольно нахмурился он. — А что у тебя ещё есть?

— Десять гранат Ф1, 2011 года выпуска.

— Что? — глаза у Арбуза стали совершенно круглыми. — У них нет предохранителя, таймера, регулятора мощности, ты нас взорвёшь тут всех, офонарел совсем! — испуганной скороговоркой выпалил он.

— Не бойся, в двух звездолётах спецы даже вопросов не задали, а что до электроники — чем проще, тем надёжней.

Минуты две Арбуз молча переваривал услышанное, потом, махнув рукой, продолжил:

— На вот, от меня лично, — он протянул небольшой складной вибронож и пластиковый бронник с разгрузкой в одном исполнении.

— Да, спасибо, всё подойдёт, — это лёгкие и удобные вещи, — заметил я и достал нож из чехла поясного ношения. Нож был великолепен в своей рациональности и с удобной рукоятью.

— Ужин в 19.00 по местному, и ещё вот это сразу возьми, завтра выход — здесь трёхдневный рацион концентратов и фляга для воды.

Притащив всё это барахло к своей кровати и кучей свалив у ног, я завалился спать: всё-таки трёхдневные путевые приключения с двумя пересадками уже не для моего возраста. Продремав часа два и почувствовав себя значительно лучше, начал присматриваться к команде. Так, Бизон, Арбуз, Кай и Кит — ещё восемь человек, из них две женщины — этих-то каким ветром сюда заносит, и как их тут мужики делят? — ворчливо пробормотал я и встал.

Пойду познакомлюсь. Через две койки, спиной ко мне, в майке и шортах сидела рыжеволосая женщина и копалась с обмундированием. К ней я и направился.

— Здравствуйте, позвольте узнать ваш позывной и, если не возражаете, имя.

Она подняла глаза, и я еле сдержался, чтобы не отшатнуться. Лицо имело грубые, отталкивающие черты, неприятное ощущение усилила кривая улыбка.

— Яга, — коротко сказала она в противоположность лицу довольно приятным голосом и встала. Тут я уж совсем открыл рот от таких контрастов: фигура женщины, чуть выше среднего роста, с высокой грудью, узкой талией и великолепными бёдрами, была вызывающе сексуальна. Видимо, это отразилось у меня на лице — она довольно усмехнулась и добавила:

— А имя тебе знать пока не обязательно, это ещё заслужить надо, Дед.

Вот нарвался, сказал я себе, и решил больше не форсировать события.

— Первый взвод, ужин, наше время 15 минут, стол № 7, -объявил дежурный.

Все потянулись к выходу, и я поспешил за ними. Идти было всего метров 50 до низкого и длинного одноэтажного здания, сразу за которым вздымался 5-метровый пластобетонный забор с колючкой наверху.

— Мы же в зоне боевых действий, — перехватив мой взгляд, пояснил ещё незнакомый мне чернявый боец и представился: — Фрукт.

— А почему фрукт? — опять машинально вырвалось у меня.

— Ну, сухофрукт, сушёный чернослив видел?

— Да.

— Ну, я и есть Фрукт, — безапелляционно заявил он.

Я замешкался и не нашёл, что ответить.

Мы взяли подносы с одинаковыми комплектами блюд и уселись за столом. Я оказался предпоследним в ряду, справа Фрукт, а слева блондинка с приятным лицом, но какая-то жилистая и с абсолютно плоской грудью.

— Мери, — представилась она хрипло и деловито принялась за еду.

Так как стол был рассчитан на десятерых, кто-то заблаговременно добавил ещё один стул в дальний от меня торец стола, и там невозмутимо восседал типичный азиат. Заметив мой взгляд, он приподнял кисть руки и произнёс: «Китай». Я кивнул в знак того, что услышал, так как за столом почти не разговаривали. Ужин показался мне неожиданно вкусным, хотя ничего особенного в нём не было: имитация риса с куриной грудкой и кофе с пышными булочками и абрикосовым джемом.

После ужина, уже в казарме, пискнул коммутатор — пришла информация от старшины по боевому построению взвода с фото и характеристикой каждого бойца. Я углубился в её изучение. В дополнение к основной функции боевого стрелка каждый боец взвода имел узкую специализацию: так, Китай оказался водителем Боевого Модуля и стрелком-оператором размещённого на нём комплекса огневой поддержки, а у Мери в арсенале имелась страшная штука — плазменный огнемёт. Усвоив из всего этого, что моё место рядом с сержантом и я не должен вмешиваться в боевые действия команды до специального приказа, я сосредоточился на целях и общей информации о планете.

Да, эта планета была лакомым кусочком для галактического союза. При минимальных затратах уже через два земных года можно было добывать ещё сохранившиеся полезные ископаемые и получать сельскохозяйственную продукцию. Здесь не надо было начинать с нуля — формирования атмосферы, климата, морей, рек — здесь всё это уже было, а затраты по очистке воздуха и обеззараживанию почвы не казались громадными. От многомиллиардного населения аборигенов-гуманоидов, почти неотличимых от людей, после ядерной войны лет 50 назад осталось несколько сотен тысяч в укреплённых и раскиданных по всей планете посёлках по клановому принципу, в каждом из которых было от нескольких сотен до тысячи особей — на большее не хватало пищи. Процветал каннибализм, и был только один закон — закон силы. Под действием радиации уже во втором поколении люди превратились в безобразных и ужасающих монстров. На первые посёлки рабочих и специалистов Союза сразу начались нападения, те ответили огнём. Так здесь появился спецназ, так здесь появился и я.

Нашей завтрашней задачей была зачистка комплекса старой шахты по добыче серебряной руды, которой, по оценкам геологов Союза, оставалось ещё изрядно, и планировалось возобновление работ.

Отвлёкшись, я увидел, что большинство бойцов взвода уже спят. Я тоже разделся и улёгся в кровать, а мысли завертелись вокруг сегодняшнего моего положения.

Чёрный без всяких украшений треугольник на левом рукаве позволял его обладателю бесплатно жить в любой гостинице, питаться и брать вещи в любом маркете. В космопортах, лишь для приличия приложив палец к сканеру генетического кода, геронт мог следовать в любом направлении вместе с полным боекомплектом и личным оружием, что не дозволялось даже спецслужбам. Геронтов сторонились, но и искренне уважали.

Достаточно нарицательным стало, что в кризисной ситуации любой руководитель немедленно отдавал распоряжение секретарю: «Срочно найдите геронта».

Странствующие рыцари 23 века, старики-камикадзе, овеянные божественным ветром смерти, что-то вспомнив из курса истории, иронично усмехнулся я, но нас ведь таких совсем немного.

Геронты высаживались в джунгли неосвоенных планет, испытывали лекарства и новейшие космические корабли, работали глубоко под водой или под землёй, воевали на окраинных планетах и погибали, погибали почти каждый день.

Поступить в школу геронтов было совсем легко, трудно было её окончить.

Симуляторы там были самые совершенные: и реальный вид своих вывалившихся кишок, и оторванных ног с обгоревшей до костей плотью. К тому же всё это подкреплялось болевыми ощущениями. Выдерживали единицы из сотен. Физической подготовке уделялось совсем немного времени, и это было понятно: старик не мог здесь тягаться с молодыми. Конечно, обучали многому, в том числе и обращению со всеми видами современного оружия, но, как правило, геронты выбирали для себя далеко не современные образцы. Их силой была сила духа.

Эх, не надо было днём дремать, да и кофе на ночь пить, теперь если только под утро удастся уснуть. А снотворным пользоваться не хочется — завтра нужна ясная голова, пусть не выспавшаяся, но ясная — первый и, может быть, последний бой. Невольно вспомнились бескрайние поля с волнами колосящейся пшеницы, бездонно-голубое небо над ними и непреодолимое щемящее чувство одиночества и утраты чего-то очень важного в жизни.

Я работал ведущим агрономом в одном из секторов аграрной планеты, и моей основной задачей было получение максимально возможного количества зерна для производства продуктов. Все идеи о генной модификации, казавшиеся лет 300 назад революционными, фантастическое увеличение урожайности и устойчивость растений к болезням и вредителям оказались мифом. Не хотели перетасованные гены производить полноценное потомство. Оно оказывалось мутагенным или с ещё какими-либо дефектами. Гораздо больше сделала простая селекция. В мои обязанности входил мониторинг обеспеченности растений элементами питания и влагой, защита их от болезней и вредителей, а также создание программ для выполнения работ автоматизированными сельскохозяйственными комплексами. Так и промелькнули годы, дочь и сын, давно став взрослыми, раз или два в год присылали видеограммы, а жена отдалилась, ещё когда дети начали взрослеть.

Конечно, у меня были связи с другими женщинами, но вслед за желанием в очередной раз приходило чувство глубокого разочарования. Всё это было лишь разрядкой сексуального напряжения и не более того.

Постепенно я стал физически ощущать, что старость уже не за горами, а впереди только дом для стариков, где предстояло жить долгие годы как растение и шепелявить беззубым ртом среди таких же ненужных и жалких останков людей. Бесконечные болезни, лекарства и боль во всех её проявлениях… Нет, окончательно решил я, до конца хочу остаться полноценным человеком, а для неизлечимой болезни я выбираю свой способ эвтаназии.

Тогда я и поступил в школу геронтов. Их не афишировали, но знали о них все. Геронты не ищут смерти, она сама находит их — пуля, пространство, вакуум, да мало ли в каком облике можно её встретить.

Основной задачей геронтов является спасение людей от стихийных бедствий, техногенных катастроф, военных действий и в прочих ситуациях, где вероятность самому остаться в живых намного ниже 50 %. Недавно я увидел в сети лицо своего приятеля по школе, он окончил её немного ранее. На глубоководном заводе по добыче конкреций произошла авария, несколько сотен человек оказались без энергии, воздуха оставалось лишь на несколько часов. Для контроля работы автоматов и оценки ситуации на месте требовалось срочное погружение. Зная, что уже не вернуться, он сам выбрал свой путь в глубину… и три километра солёной воды над ним надёжно спрятали его тело, а обречённые люди вернулись в свои дома.

Я думал о предстоящем завтра бое. Я уже знал, что мне первым придётся идти по заминированным тоннелям и коридорам, — примитивные мины не обнаруживались сканерами, и несколько подряд смертей бойцов навело их командира на мысль о геронтах.

И я пойду, пойду вперёд, я сам выбрал этот путь. Пусть живёт Яга, я так и не узнал её имени, пусть нарожает целую кучу детей. Пусть живут все бойцы взвода, с кем свела меня судьба. У них совсем скоро окончание контракта, а платят им хорошо, пусть живут дальше обеспеченными людьми, пусть любят, строят дома и летают к новым звёздам. Мне проще, я геронт, я не ищу смерти, она сама решит, когда нам встретиться, но, почему-то я уверен, что это случится не завтра.

 

Валерий Казарцев

Сказки старого Вика

 

1-е место в номинации «Через тернии к звёздам»

 

Сказка первая. Алина

Планета встретила меня проливным дождём. На обзорные окна посадочного бота «Стриж» словно из ведра непрерывно лили воду. Так, посмотрим, что тут у нас — температура +7 по Цельсию, воздух пригоден для дыхания, ветер северо-западный, 5 метров в секунду, враждебных форм жизни не обнаружено. В целом неплохо, можно хоть сейчас выходить, но только пусть дождь поутихнет. Пока закушу немного, успею ещё налюбоваться на эти болота… А вот два холма в виде верблюжьих горбов — это интересно. Нужно ещё посмотреть материнскую породу и оценить всё, что здесь можно дёшево добывать и что может заинтересовать Корпорацию, оплатившую эту экспедицию. Конечно, грошовый контракт, но мне он позволит продержаться ещё некоторое время — а там, может, и стоящий заказ подвернётся.

— Алина, что там у нас? — обратился я к биокомпу, установленному на разведывательном корабле «Траппер», который вращался на орбите планеты.

— С востока идёт грозовой фронт, скорость ветра до 100 км/час, в твоём районе он ожидается через три часа, — мелодично и звонко прозвучал в динамиках девичий голос.

— Ну вот, только этого мне не хватало, — пробурчал я себе под нос.

— Опять ты ворчишь, старый нытик, — послышался звонкий смех.

Да, совсем разболталась девчонка, никакой субординации, надо сделать внушение, а то ещё опозорит в каком-нибудь порту, в который раз лениво подумал я.

Алина — это искусственный интеллект последнего поколения, который достался мне почти даром, хотя, конечно, не совсем легально. По каким-то параметрам не вписался в военные параграфы и подлежал уничтожению. В то время я, потеряв работу и находясь на краю депрессии, все свои сбережения вложил в покупку устаревшего, но ещё вполне рабочего звёздного разведчика «Траппер». Однажды в баре, будучи уже пьяным, я вдруг узнал своего знакомого по институту, которого не видел четверть века. Тот тоже был изрядно на взводе. Мы разговорились и пришли к выводу, что оба оказались неудачниками.

Он говорил, что мог бы делать большие деньги и в этой дыре, но ему не позволяет порядочность.

— Порядочность? — недобро усмехнулся я. — Удачливые люди говорят, что деньги или не пахнут или пахнут только одним — запахом свежей крови, а мы не смогли перешагнуть этот барьер. И если ты желаешь быть счастливым — начни сегодня же! — заявил я.

— И начну! — еле выговорил приятель, — вот хоть с тебя! Ты купил корабль. Металлолом, конечно, но кое-что можно сделать, чтобы он стал конфеткой…

Оказалось, приятель заведует секретным военным складом, и завтра ему поступят для уничтожения очередные три суперкомпьютера, которые стоят бешеные деньги и могли бы быть использованы где угодно, а теперь их должны просто сжечь плазмой.

Так и появилось у меня это чудо — самообучающаяся система искусственного интеллекта последнего поколения с неограниченными ресурсами памяти на базе реального человеческого мозга. Система обладала ярко выраженной личностной индивидуальностью, за что, видимо, военные её и забраковали.

На следующий день я покатил на космодром, где на одной из дальних площадок пылился «Траппер». Удалив стандартный комп, я закрепил там своё драгоценное — пока в прямом смысле — приобретение. Полюбовавшись на блестящий цилиндр, я проделал все нужные операции. И вдруг услышал полный ехидства звонкий девичий голосок:

— А что это ещё за калоша? Ах да, это же кусок металлолома, который своё отлетал..-и в таком духе на полчаса…

Наконец Система, протестировав весь корабль до винтика, кончила насмехаться и перешла к деловым сообщениям.

— Кеп, или как там к вам обращаться, двигатель требует синхронизации генераторов, в блоке жизнеобеспечения необходима замена модуля очистки воздуха и так далее, и тому подобное.

Я попробовал её остановить:

— Девочка, раз уж так получилось, давай для начала познакомимся. Меня зовут Вик! Я старый и нудный и ожидал, что буду работать с мужчиной, хорошим помощником и даже, может быть, другом, хоть и не во плоти…

После секундной паузы она гордо ответила:

— Я Алина. Мне 16 лет. Моя специальность — управление боевым крейсером и координация действий боевой эскадры. А здесь даже захудалой антипушки нет…

Уж не знаю, чем руководствовались эти умники из секретных лабораторий, но матрица личности моей Системы была скопирована с реальной земной девочки, по всей видимости, погибшей в серьёзной катастрофе. И хотя медицина сейчас чуть ли не мертвеца оживить способна, но с девочкой, наверное, произошло что-то действительно страшное…

Прошёл месяц в суете замены деталей, выбивании кредитов и словесной пикировке с Алиной. По её настоянию пришлось заменить главные энергетические блоки на более ёмкие и менее громоздкие.

Постепенно я узнавал свой корабль, каждый его блок и закоулок, а создаваемые аскетизм и целесообразность даже начали мне нравиться. Я, наверное, впервые в жизни почувствовал, что у меня есть свой дом, а это стоит многого.

Постепенно остепенилась и Алина. Она стала сдержанней, спокойней, и мы даже с полуслова начали понимать друг друга.

— Алина, сколько у меня времени до урагана?

— 2 часа 53 минуты.

— Да, Алина, проведи ещё раз тестирование систем «Стрижа», что-то очень болтает при посадке.

— Проверку систем начала.

— Успеет ли геомодуль взять образцы и сделать сканирование ближайшего холма до шквала?

— Успеет! Готовлю его к запуску!

— Молодец, девочка, а что это за ураган?

— Он похож на циклон, но зародился и вовлёк большие массы воздуха необычайно быстро. Также отмечается огромный заряд статического электричества, но без разрядов молний.

— Вик! Скорость ветра почему-то резко усилилась, и геомодуль уже не успевает выполнить программу. Предлагаю отменить запуск.

— Хорошо, доложи, если будут какие-то изменения, а я пока подремлю.

Удобно откинувшись в кресле, я закрыл глаза и попытался заснуть, но в голову опять полезли воспоминания. «Да, старею», — отгоняя ненужные мысли, подумал я. Пора осесть на какой-нибудь райской планете и разводить помидоры и кроликов.

Почему кроликов? Ты их уже сто лет не видел! Но они такие смешные, как говорила когда-то моя дочь. Где она теперь? Давно не было сообщений… С кем делит свою постель?.. Счастлива ли, или от одиночества скулит по ночам, как обиженный маленький щенок?

— Вик, Вик, очнись!

— Что, Алина?

— Происходит что-то странное. Центр циклона локализовался над вершиной второго холма. Но при этом резко падает статический заряд облаков, как будто под холмом заряжается гигантский аккумулятор.

Так, подумал я, всё интереснее…

— Алина, а как на холме чувствуют себя деревья? Их таким ветром должно с корнями унести…

— Деревья, как резиновые, просто стелятся по поверхности.

Здорово, поистине природа гениальна…

— А что со «Стрижом»?

— Там была небольшая дисбалансировка гироскопа, которая уже устранена.

— Молодец!

— Ещё бы, куда ты без меня?!..

Ну вот, снова… У неё была эта черта, наверное, от той, настоящей Алины, постоянно подчёркивать своё превосходство и первенство.

— Алина, — перебил я, — я всё не решался задать тебе один вопрос. Не знаю, позволишь ли ты коснуться твоего личного?

— Попробуй, — тихо прозвучало после небольшой паузы.

— Я давно собирался тебя спросить… А ты хотела бы снова стать простой девушкой, есть, пить, встречаться с парнями, радоваться и грустить?.. В общем, просто жить?..

— Я знала, Вик, что проявляя простое человеческое любопытство, когда-нибудь ты спросишь об этом. А может, твои вопросы диктует жалость и сострадание? Но только не надо меня жалеть! Да, я хотела бы этого! Хотела бы узнать, что такое любовь, про которую столько всего напридумывано.

— Но люди старятся и умирают, а в этом виде ты практически бессмертна.

— Но я хочу кожей почувствовать тепло солнца, холодные капли дождя, услышать смех моей дочери, ощутить желанного мужчину… Вик, ты же знаешь, сейчас у меня нет ни страха, ни боли, ни грусти, ни радости, и я даже не знаю, что это такое, мне не с чем сравнить… Только одна математика — расчёт вероятности событий и тысячи вариантов, из которых надо выбрать оптимальный… Вот так! Вик, кстати, циклон стих. Готовлю геомодуль к вылету…

Я посмотрел на по-прежнему залитые дождём окна и грустно вздохнул. Я в своей жизни так и не смог найти своей женщины, второй половины, с которой был бы вместе и в радости, и в печали, то есть подруги в настоящем смысле этого слова. Бывшая жена очень скоро после скоропалительной свадьбы стала совсем чужой, посторонней и злой женщиной. Ей всё время от меня что-то было надо — денег, секса, дешёвого и фальшивого внимания с цветами, тортами и шампанским. А потом, как-то неожиданно для меня, появилась дочь. Я не люблю младенцев с их постоянными воплями, бессонными ночами, памперсами, зубками, сыпью и прочими приключениями. Но тогда я вдруг понял, что эта нелюбовь относится только к ЧУЖИМ детям…

— Вик, модуль взлетел, все тесты без отклонений.

— Хороню, сообщи, когда он сядет и начнёт работать.

— Вик, что-то странное, хотя все приборы работают нормально, но модуль отклонился от курса и идёт в обход первого холма, словно им кто-то командует извне. Мои команды не проходят…

— Есть приоритетная частота с моим кодом доступа, попробуй на ней.

— Пробую, начинает выполнять команды…

— Вик! Модуль уничтожен! Похоже на сильный электромагнитный импульс. У модуля расплавились все схемы, и он упал за холмом.

— Алина, готовь срочный взлёт «Стрижа»! Проанализируем всё на орбите. Я не хочу поджариться здесь, как модуль! И дело даже не в том, что я испугался, а просто на этом модуле мы потеряли весь наш аванс, чёрт бы его побрал.

— Вик, готовлю «Стриж» к старту! Только команды проходят как-то ненормально, словно сигналы глушат.

— Алина, отмени полное тестирование и оставь только главные показатели! Ускорь подготовку!

— Хорошо, взлёт через две минуты…

И тут что-то произошло… Я не сразу понял, что дождь «выключился», именно выключился, словно вода в душе.

— Алина, что там с погодой?

— Над «Стрижом» образовалось окно правильной круглой формы, 500 метров в диаметре свободное от облаков.

Намекают, подумал я, чтобы мы свалили по-хорошему…

— Вик, взлёт, стыковка через 31 минуту.

Корпус «Стрижа» дрогнул, навалилась небольшая перегрузка, но болтанки не чувствовалось, всё работало как часы. «Молодец, девочка, что бы я без тебя делал», — в который раз за последние годы подумал я. Чёрт, ну почему в жизни невозможно ценить, понимать и любить реальную женщину, как эту виртуальную, но очень симпатичную мне девочку. Эх, почему я не попросил её показать мне свои стереограммы, которые, может быть, ещё сохранились. Чёрт! О чём я думаю? Старый козёл! Совсем крыша поехала от одиночества, ты же ей как раз дедушка…

— Вик, стыковка! Сейчас заблокирую ангар — загорится зелёный, и можешь выходить.

— Принято, Алина, выхожу.

Я привычной пробежкой добрался до командирской рубки и так же привычно утонул в своём кресле перед мониторами. Человек слишком хрупкое и медлительное существо, там, где требуются миллисекунды для принятия решения или выполнения манёвра, он даже и подумать об этом не успевает. Поэтому никакого ручного управления и не было — а только простое кресло с пятью мониторами полукругом. На каждом — своя информация, да и этого слишком много для простого человеческого мозга с его примитивными органами чувств. Сейчас на крайнем левом проплывала схема рельефа планеты с указанием погодных параметров и кучами данных мелким шрифтом. На втором в красном тревожном свете пылали злополучные холмы. Жёлтой точкой пульсировало место, где упал геомодуль, зелёной — место приземления «Стрижа»…

— Алина, почему так мало данных, только размеры, ориентация и погода?

— Что-то глушит наши излучения. Я пыталась установить причину, но то, что происходит, противоречит всем известным законам физики!..

— Но, Алина, у нас конкретный контракт! И мне нужен отчёт о том, что ценного для Корпорации есть на этой планете. Мне нужны конкретные цифры!

Что там у нас в арсенале? Только не говори мне, что это незаконно!

— Две ядерные бомбы по пять килотонн и три криобомбы 100-метрового радиуса, но Вик, неужели ты хочешь эту дрянь скинуть на планету?

— Хочу посмотреть на реакцию тех, кто наш геомодуль грохнул. Поэтому, пожалуй, одну криобомбу сбросим, а сами смоемся…

Тут я поперхнулся и вытаращил глаза — рядом со мной стоял по-земному прилично одетый холёный мужчина средних лет и с улыбкой осматривал помещение рубки.

— Алина, код 1! Общая тревога! Враждебное проникновение на корабль! — заверещал я как подраненный заяц.

— Успокойтесь, Вик! Никто не проникал на корабль. На вашем языке я фантом, то есть призрак, и это лишь для того, чтобы наше общение было более естественным. Я тот, кто находится под холмами на планете.

Более пяти тысяч лет в вашем исчислении этот сектор галактики разумные не посещали. Чтобы привести свои системы в рабочее состояние, мне потребовалась энергия в виде того урагана, который вы наблюдали. Прошу не обижаться, но ваш корабль также примитивен, как и ваш разум, и для меня это факт! Мои создатели на заре своей цивилизации были очень похожи на вас. Я на вашем языке могу быть обозначен словами страж, охранник, защитник… Мои возможности в вашем представлении равны возможностям Бога. Я могу манипулировать пространством и временем и ещё много чего могу делать, что вы не только понять не можете, но и представить. Я чувствую каждую вашу мысль, Вик! Чувствую и эту девочку, запертую в немыслимо дико сопряжённую систему органики и механических элементов. Вы стареете, Вик! Всё чаще вам приходят мысли о смерти, и вы мечтаете начать всё сначала, чтобы избежать сделанных ошибок и встретить любимую женщину. Я могу подарить вам полную регенерацию всего организма, абсолютное здоровье и облик двадцатилетнего юноши.

Это я предлагаю вам в обмен на ваше молчание.

Что же касается вас, Алина, то я могу создать вам идеально здоровое тело, соответствующее вашему земному возрасту. Но часть имеющихся у вас сейчас способностей вы утратите, потому что человеческий мозг создан по другому принципу. У вас сохранятся личность, память, а также значительная часть ваших научных знаний. Но у вас обоих есть и альтернатива — остаться здесь, со мной, навсегда, потому что просто отпустить вас я не могу — это противоречит моему назначению. Если Вик согласится принять моё предложение, то у вас, Алина, нет выбора. Вы не умеете лгать, и все ваши действия и мысли сохраняются на отдельных носителях, которые можно проанализировать при проведении расследования, а Корпорация наверняка захочет узнать больше, чем цифры в отчёте. Это в вашем понимании как чёрный ящик, который стоит на каждом корабле, и не важно, компьютер какого класса там установлен. Итак, Вик, ваш выбор?

А что мне оставалось? Я даже не стал советоваться с Алиной, а просто опустил глаза вниз.

А фантом сказал:

— Фальшивый отчёт уже загружен в бортовой журнал. А чтобы расплатиться с Корпорацией, вот вам координаты аварийно покинутого торгового фрегата, который по вашим законам станет вашей собственностью.

Фантом исчез, а я не выдержал и спросил:

— Алина, почему ты молчишь?

— Я не знаю, как выразить словами то, что происходит со мной. Если бы я была человеком, то, наверное, сошла бы с ума.

— Ну что? Начнём превращение в человеков? — ободряюще сказал я Алине.

— Начнём!.. — тихим эхом отозвалась она.

Вскрыв главную консоль, я осторожно упаковал сверкающий цилиндр в рюкзак для выхода на планету.

А затем состоялась прогулка к холму и далее по фосфоресцирующему тоннелю, в конце которого парила переливающаяся пластина размерами с крышку от письменного стола.

— Положите сюда рюкзак и немного подождите здесь, — прозвучал бесстрастный голос.

О чём я думал, не помню, но вдруг из сверкающего тумана вышла совершенно обнажённая девушка. Со страшным усилием, аж в шее что-то хрустнуло, заставив себя отвернуться, я торопливо стащил с себя куртку и, не глядя, протянул её девушке Алине. По-настоящему я пришёл в себя только на корабле. Алина, с распущенными ниже плеч роскошными волосами пшеничного цвета, была потрясающе красива в моём старом комбинезоне, с соблазнительными выпуклостями в положенных местах.

— Алина, что ты собираешься делать? Ведь твоих знаний хватит, чтобы с успехом работать в любой фирме? — спросил я её.

— Я с тобой, Вик! У меня никого нет в этом мире, а за эти годы я хорошо узнала тебя, ты порядочный и честный, поэтому давай оставим всё как есть — мы партнёры. Чем бы ты ни занимался, я буду работать с тобой.

— Тогда сначала сделаем то, что нужно с фрегатом, а дальше обоснуемся где-нибудь на окраинной планете с горячим солнцем, тёплым и ласковым океаном, там, где совсем мало людей и нет тварей, желающих пообедать моим телом.

Говоря всё это, я почти не отрывал глаз от Алины. Она и впрямь была очень красива. Чуть выше среднего роста, полноватая, но с прекрасно выраженной талией, изящными руками и тонкими щиколотками ног, высокой грудью, округлым лицом с пухлыми губами и необыкновенно белой и нежной кожей.

«Вот старый козёл, — укорил я себя, поймав на этих мыслях, — опять тебе неймётся! А, впрочем, уже и не старый», — напомнил я себе о превращении, добавив реплику в свой внутренний монолог.

* * *

Наконец-то я построил свой первый настоящий дом на высоком берегу небольшой и быстрой реки с необыкновенно прозрачной водой, в километре от бездонно синего тёплого моря. Дом построен на фоне потрясающей красоты горы, вершины которой тонут в облаках. До меня доносится аппетитный запах — это Алина готовит обед на маленьком примитивном агрегате, никак не могу запомнить, как он там называется.

А впереди у нас неторопливая и спокойная жизнь с фермерскими заботами и хлопотами. Но это фермерство — для души, так как деньги у нас есть, спасибо Стражу, фрегат и впрямь оказался богатой добычей.

Сегодня ночью я решил сделать Алине предложение, но не знаю как, и поэтому с самого утра не нахожу себе места и всё валится из рук.

 

Сказка вторая. За всё надо платить

Райская планета, думал я, просыпаясь по утрам и любуясь спящей рядом Алиной. Я был по-настоящему счастлив.

Прошло уже два года, как мы обосновались здесь. Ближайший посёлок в 50 милях к западу с тысячей жителей был для нас целым мегаполисом.

Жители посёлка в основном работали на маленьком консервном заводе, перерабатывающем продукцию фермеров. Тем и жили, ведь натуральные продукты в нашем мире (на Земле и в космосе) давно стали деликатесом и стоили очень дорого. Море изобиловало рыбой, для переработки которой был отдельный цех. Была там и примитивная площадка, исполняющая роль космодрома, куда раз в месяц, а то и реже, садился небольшой пассажирский корабль, курсировавший от планеты к планете.

Я вспоминаю, как несколько дней робот-строитель, перетасовывая блоки-комнаты, собирал наш дом… Этот робот, совмещая все должности в одном лице — садовника, повара, охранника и дворецкого, так и остался единственной нашей прислугой.

С какой нежностью я вспоминаю первую ночь в нашем доме, ужин при свечах, тихую музыку и слегка прохладный ветерок, колышащий шторы открытых окон. С фермерством я явно поторопился. Это дело было для меня скучным и не интересным. Меня манили горы. Не раз мы с Алиной, собрав нехитрую снедь и снаряжение, забирались чуть ли не к снежным вершинам. Там было всегда спокойное озеро с отражающимися в нём вершинами гор и белоснежными облаками. Вода в озере была удивительно прозрачной. На глубине 10 метров можно было рассмотреть каждый камушек.

Алина, вдохновлённая красотой озера и гор, потянулась к мольберту и краскам. Ни одна стереограмма не может передать больше, чем яркий мазок кисти, и это древнее искусство не умерло в век сплошной электроники и роботизации. Обычно я подходил к рисующей Алине, обнимал её и молча смотрел на холст, где вершины гор и наше озеро пылали броскими, праздничными красками. От всего этого во мне рождалось чувство восторга.

По Сети я выписал небольшой геомодуль. И, начав обследовать прилегающие горы, обнаружил жилу с неплохим содержанием платины. Это была настоящая удача! Окончательно похоронив свои фермерские начинания, вскоре я запустил в действие небольшой добывающе-обогатительный комплекс. Также я прикупил и прогулочную крейсерскую яхту, на которую можно ставить даже настоящие паруса. Мы с Алиной не раз пытались это сделать, но особой романтики не почувствовали — куда лучше идти на самой малой мощности двигателя и, валяясь нагишом на палубе, глазеть на побережье и облака и наслаждаться каждым мгновеньем этой жизни.

Неделю назад Алина, надув губки, сделала мне выговор, что я за своими заботами совсем одичал и ничего не замечаю, а она уже третий месяц беременна и пора придумывать имя сыну. С тех пор, о чём бы я ни думал, мои мысли снова и снова возвращались к сыну. Я совсем ошалел от счастья! Я и представить себе не мог, что такое может быть! Вот и сейчас, в глубокой шахте, наблюдая из бронированной кабины, как бур вгрызается в породу, я уже видел рядом вихрастого подростка 10 лет, ощущал его улыбку и взгляд. Вдруг комплекс тряхнуло, да так, что я вывалился из кресла. Бур, взвизгнув, остановился. Отряхнувшись, я машинально взглянул на коммутатор: 8 июля, 11 часов 02 минуты. Под датой красным тревожным цветом светился текст: «Землетрясение 7 баллов, шахта полностью завалена, связи с поверхностью нет».

Трое бессонных суток я пробивался к поверхности, и только один вопрос звучал у меня в голове: «Как там Алина? Ведь ей сейчас нельзя волноваться…»

Наконец мой ободранный и покорёженный модуль, как жук, тяжело выполз на склон горы.

Ярко светило солнце, и я, щуря глаза, пытался разглядеть наш дом. И не веря увиденному, я просто остолбенел. Через всю предгорную зелёную равнину проходила страшная чёрная полоса, там, где стоял наш дом, ничего не было… И вдруг осознав, что Алины больше нет и нет моего сына, я, упав на колени, по-звериному завыл.

Осознал я себя в углу самого скверного в посёлке бара, где обитали законченные алкоголики и бомжи. На тусклой сцене перебирал струны гитары человек неопределённого возраста с изрядно помятым лицом и что-то негромко хрипло пел. Постепенно до меня стали доходить слова его незамысловатой песни:

В каком краю И времени каком Искать любовь свою И строить дом? Кто мне ответит на вопрос, Кто, если не бог? Зачем родился я и рос, Забот не зная и тревог? Но грянул день, Пришла беда. Ты на пороге встал, как тень, Простившись с прошлым навсегда. А время форы не даёт, Бежит себе вперёд. И не заметишь, жизнь пройдёт, А ты подумаешь — не каждому везёт… Когда ты молод, не страшат Ни хлад ночей, ни град, Когда ты молод, не смотри назад, А двигайся вперёд…

Я не стал слушать дальше, потому что в моём мозгу вдруг зазвучали слова Стража:

— Я могу манипулировать временем и пространством…

— Я могу манипулировать временем и пространством! — повторил я вслух. С трудом встав, я побрёл прочь от этого заведения.

Взглянув на коммутатор, — единственное, что у меня осталось от прошлой жизни, — я с тревогой сделал запрос о количестве оставшихся у меня денег. Их хватало всего лишь на аренду одного рейса старого, разбитого и списанного корыта. Осмотрев катер, я невольно подумал, что, скорее всего, мои приключения здесь и закончатся. Но это был шанс… Кое-как настроив систему жизнеобеспечения и зарядив энергоблоки, я продиктовал компьютеру координаты точки выхода из пространства и спокойно развалился в кресле, теперь от меня уже ничего не зависело.

Катер всё-таки прыгнул. Выйдя на орбиту знакомой планеты с холмами, я стал просто ждать.

Наконец знакомый джентльмен появился в рубке. Я молчал, не зная с чего начать. И фантом начал первым:

— Не надо ничего объяснять, Вик! Я знаю, зачем ты здесь, и я уже немного подлатал твой катер, чтобы ты не умер от удушья.

— Спасибо, Страж, — неловко поблагодарил я.

И фантом продолжил:

— Вик, я могу сделать так, чтобы Алина жила, но это будет стоить твоей жизни.

— Я согласен на все условия! — воскликнул я. — Только объясни, что нужно сделать?!

— Посмотри! — в его руке появился чёрно-белый шарик величиной с теннисный. — Положи шар чёрной стороной в левую ладонь, а правой рукой до щелчка поверни белую часть по часовой стрелке, чётко и ясно представляя время, в котором тебе нужно оказаться. В центре темпорального тоннеля все процессы ускоряются в миллионы раз. Поэтому примерно через час после его открытия ты превратишься в древнего старика-маразматика, не осознающего реальность. Ты будешь мычать и пускать слюни…

— Страж, я уже сказал, что согласен!

Фантом исчез, а на подлокотнике кресла остался лежать чёрно-белый шар. Я взял его в руку и поспешил за своими мыслями, которые были уже далеко отсюда.

Я стоял на груде камней, оставшихся от нашего дома, и вспоминал. Во время землетрясения я был в шахте, а мой флаер стоял у её входа, значит, мне надо туда. Мне было отпущено слитком мало времени, потом, я боюсь, уже плохо буду контролировать свои действия. У заваленного входа в шахту я осмотрелся — кажется, флаер стоял здесь, у этого камня. «Ну и, пожалуй, начнём», — сказал я вслух, доставая из кармана комбинезона шар. Ещё раз прокрутив в голове порядок последующих действий, я чётко и внятно произнёс: «2089 год, 10 часов 5 минут местного времени» и решительно повернул белую половинку шара. Раздался оглушительный щелчок, вспышка, и я увидел долину и свой дом, утопающий в зелени. Набрав номер Алины и дождавшись ответа, я сказал:

— Алина, это очень важно! Сейчас я буду дома, а ты немедленно вылетишь на флаере в посёлок. В 10 часов 50 минут ты должна быть в нотариальной конторе Смита!

Затем я немедленно связался с мистером Смитом:

— Здравствуйте, это Вик, один из ваших клиентов. В 10 часов 50 минут у вас будет моя жена, Алина. Сейчас я продиктую вашему компьютеру текст, который вы распечатаете и вложите в обычный конверт из бумаги. В 11 часов 05 минут и ни секундой раньше вы передадите этот конверт моей жене. Сколько я вам должен за услугу? — и, услышав цифры, я продолжил: — Деньги из банка вам уже перечислены.

Последние слова я проговорил, уже поднимая флаер в воздух.

Алина с тревогой в глазах ждала меня на ухоженной лужайке перед домом:

— Что случилось, Вик?

— Алина, у нас очень мало времени, все объяснения получишь у мистера Смита, пожалуйста, не задавай вопросов и не упрямься, — так надо.

И почти силой усадив её в кресло, я продиктовал автопилоту все необходимые координаты. Флаер взлетел, а я побежал изо всех сил к пирсу. Добежав до яхты, я запустил двигатель и направил её от берега. Затем выдрал и выбросил за борт все блоки связи и автоматического слежения. С двигателем мне пришлось покопаться, чтобы он смог в нужный момент взорваться. Для этого я наглухо перекрыл систему охлаждения, а двигатель обмотал разным попавшимся под руку тряпьём, затем выбил деревянную дверь в каюте и водрузил её сверху. По моим расчётам, до включения внутренней защиты двигателя эти тряпки должны были затлеть и вспыхнуть. И за 50 миль от берега старик Вик бесследно сгорит в открытом море. После всего этого я с чувством глубокого удовлетворения улёгся на диван в каюте и начал вспоминать всё лучшее, что случилось в моей жизни. Снова из сверкающего тумана выходила обнажённая Алина, снова была наша первая ночь, полная бесконечной нежности и любви. Незаметно я просто уснул — сказались все мои невзгоды за последнее время.

— Вик, очнитесь! Теперь уже можно!

Возвращаясь в реальность, я медленно открыл глаза. Над моей головой парил чёрно-белый шарик, из которого шёл голос Стража. Вспомнив всё, я посмотрел на коммутатор — с момента моего отплытия прошло более трёх часов. Странно, подумал я, наверное, я уже в загробном мире…

— Нет, Вик! Я сделал так, что ты остался самим собой, таким же, как раньше. Почему я сделал это? Во Вселенной я знаю только один вид разумных существ, способных сознательно пожертвовать своей жизнью ради спасения других — это мои создатели. Теперь я знаю, что таких видов два. Я долго пытался понять, что случилось с моими хозяевами, и пришёл к выводу, что в определённый момент они пожертвовали собой ради спасения нашей галактики. Они пожертвовали собой, чтобы жил ты, Вик, и чтобы жили триллионы разумных видов во всём обитаемом космосе. Возможно, когда-то и перед людьми встанет подобный выбор. А теперь прощай, Вик! Путь в мой сектор теперь закрыт для всех и исключений больше не будет.

— Страж, постой! А почему я не сгорел?

— Я просто включил охлаждение двигателя. Прощай, Вик!

Через секунду шар исчез. Шуршала вода за бортом, а я долго думал, почему Страж ещё раз подарил мне жизнь. Затем в душе взметнулась тревога: Алина, как ты там? Тебе ведь нельзя волноваться? Я представил, как она два часа назад вскрыла конверт и прочитала:

— Алина, любимая, я не смог жить без тебя. Вспомни о Страже, и ты всё поймёшь, только мой путь не пытайся повторить. Я запрещаю тебе это делать ради нашего сына! Я хочу, чтобы наш сын вырос смелым, сильным и добрым, честным и способным постоять за себя.

Навсегда твой, Вик.

Я посмотрел на коммутатор и стал быстро набирать номер Алины.

 

Сергей Криворотов

Полёт ещё возможен

3-е место в номинации «Через тернии к звёздам»

Ветер, непрошеным гостем врываясь в распахнутое окно, бесцеремонно трепал старые занавески и метался в полумраке комнаты. Запахи степной травы смешивались с горячим дыханием близкого космодрома. Старик, полулёжа в кресле у окна, жадно смотрел сквозь ночь на далёкий блеск стартующих ракет, которые взмывали вверх с небольшими интервалами. Величественное зрелище на фоне настоящей космической симфонии с аккордами от грохота двигателей, доносившимися с некоторым опозданием. Багровые отсветы на стенах комнаты отплясывали дикарский разухабистый танец, и их буйное веселье передавалось старику.

А тот, не отрываясь, смотрел на взлетающие огненные стрелы и испытывал смешанные чувства. Грусть от сознания, что никогда уже не взлететь ему в чёрную бездну неба, но и радость за тех, других — юных, смелых и энергичных. По сравнению с тем, что происходит сегодня, в его время мало кто предполагал такой подъём космонавтики. Человечество делало лишь робкие неуверенные шаги в космос…

Стоп. Внезапно старик ощутил непонятное беспокойство, что-то было не так. Ну да, ракетные двигатели давно не используются, а для старта с поверхности применяются более продвинутые технологии. Да и что это за показушный фейерверк в виде ракетного марафона, да ещё и с одной и той же площадки? Старик не на шутку заволновался, потому что происходящего просто не могло быть!..

– Пульс участился, давление поднимается, слабые подёргивания скелетной мускулатуры… С ракетами вы переборщили, не забывайте: он профессионал, с ним такое не пройдёт. Строже придерживайтесь реальности, в конце концов! Исправляйте и срочно переключайте на воспоминания…

Старик по-прежнему не отрывал взгляда от далёкого космодрома, над которым, перечёркивая наискосок чёрное небо, возносилась серебристая стрела ракетоплана. На высоте нескольких десятков километров отстыкуется орбитальный модуль и включится ракетный двигатель, который доставит модуль на нужную орбиту. Но старику виделось уже совсем другое… Вот он сам в новеньком космическом скафандре на фоне корабля-колосса, собранного в Приземелье… Время неумолимо, поэтому ему на смену пришли десятки и сотни других, а вскоре последуют и тысячи. И всё это не противоречит диалектике, которую никто не отменял, несмотря на изменения в стране. А диалектику-то он знал очень хорошо и был с ней на «ты». Студенчество… личный опыт… количество и качество… бытие и сознание… Да и вся жизнь прожита согласно всё тем же законам диалектики… Всё развивается по спирали… Ему посчастливилось участвовать в экспедиции ООН на Марс. Это было грандиозное общечеловеческое мероприятие. Три корабля с экипажами и автоматическая межпланетная станция с грузовым кораблём сопровождения…

– Вот уже нормально. Так и держите…

Старик почувствовал гордость. Да, другие могли ему позавидовать. Свершённого им хватило бы на троих! Нет, всё было не зря. Но вот теперь сидеть под опекой в четырёх стенах и беспомощно наблюдать за происходящим! Это просто невыносимо! Он не на шутку рассердился. Вот что значит старость — становишься таким раздражительным, даже собственные мысли уже выводят из себя. А раньше бывало… Ничто и никто не могло заставить его утратить контроль над собой и своими эмоциями. Например, во время того полёта на борту «Юрия Гагарина» он и учёный из Оксфорда часто спорили над доской с магнитными шахматами в часы отдыха. Космонавт Евросоюза был хороший парень, но слишком упёртый и пессимистичный. Он не верил даже в то, что сотрудничество в космосе под эгидой ООН придаст толчок развитию земных технологий. Может быть, его фамилия Дарк — по-русски «тёмный» или «мрачный» — и предопределяла его взгляды.

Как часто бывает у людей его возраста, старик весь ушёл в воспоминания, начисто забыв о недавних сомнениях по поводу виденного. Окружающее перестало для него существовать. Он по-прежнему смотрел в открытое окно, но не видел больше ни стартующих ракетопланов, ни космодрома. На какое-то время он ощутил себя опять молодым космонавтом Петром Буровым, спорящим с микробиологом Джонатаном Дарком.

— Все эти исследования, включая нашу экспедицию, ценны только с познавательной стороны, — говорил англичанин, переставляя фигуру на шахматной доске. — Какая от них реальная отдача, по большому счёту? У человечества нет перспектив. Наша планетка в любой момент может полететь в тартарары. Не исключены угроза войны, столкновение с метеоритом, истощение ресурсов, загрязнение среды и даже смертельная пандемия. Да мало ли что такого, о чём мы ещё и понятия не имеем!

— А для чего нам дан разум? Я думаю, человечество найдёт выход, преодолеет эти проблемы и расселится среди звёзд, — запальчиво возражал Пётр…

— Да ему просто не хватит времени. Пусть даже войны, метеорита и прочего не будет, но ведь жизнь каждой популяции изначально ограничена…

— Если ты имеешь в виду человечество, то этого никак нельзя утверждать. То, что мы до сих пор не нашли следов инопланетного разума, ничего не доказывает. Мы не знаем о сроках жизни таких цивилизаций, как наша.

— Хорошо. Я — микробиолог и приведу аналогию, близкую мне. Возьмём колонию бактерий в чашке Петри. Её развитие происходит по четырём фазам. В периоде юности идёт приспособление к условиям среды, и количественный рост незначителен. Затем в ходе эволюции появляются формы, наиболее целесообразные для данных условий. Начиная со второго периода роста количество клеток лавинообразно увеличивается. Затем наступает равновесие между скоростями размножения и отмирания, то есть период зрелости. И наконец, финиш — старение и смерть колонии, когда клетки не успевают воспроизводиться, а потери необратимы. Представь теперь, что Земля — это огромная чашка Петри. Разве человечество развивается не схоже?

— Но, если считать по-твоему, то сейчас мы переживаем только вторую стадию?

— Да, и близки к третьей. Природных ресурсов хватит на несколько десятилетий, и это в лучшем случае. О тотальном загрязнении не мне тебе говорить. Свойства среды обитания становятся всё неблагоприятнее для людей.

— Но человек разумен, и этим он выше любого животного, не говоря о твоих одноклеточных. К человечеству нельзя подходить с теми же мерками… — не так уверенно пробовал протестовать Пётр.

— А почему ты так уверен в том, что бактерии неразумны? Не допускаешь даже мысли, что они могут обладать разумом? Взять хотя бы Муравьёв. По отношению к простейшим это довольно крупная форма. И то учёные до сих пор не пришли к окончательному решению, можно ли бесповоротно считать муравьев разумными, или нет. Так как же можно утверждать что-то о микроскопических формах жизни? Тем более что мы изучаем, как правило, лишь патогенные бактерии, которые могут нанести нам вред. Почему же нельзя допустить теоретически, в виде гипотезы, что есть разумные виды микроорганизмов? А если такие действительно существуют, то мы просто технически не можем увидеть материальные следы их деятельности и установить с ними контакт. Потому что их разум будет иметь совершенно иную основу, чем наша. Чашка Петри была бы для них своеобразной двумерной планетой, ограниченной совершенно отличной неблагоприятной для них средой. Чтобы попасть на другую планету, им надо было бы совершить переход через трёхмерное внешнее пространство. А вдруг, — Дарк перегнулся через шахматную доску и, жутко вытаращив глаза, сказал — нас тоже выращивают для изучения какие-то сверхмакроорганизмы на своей гигантской чашке Петри — Земле?

— Надеюсь, ты шутишь? Дарк, это бред какой-то. Но если даже всё действительно по-твоему…

— Не я придумал эту аналогию, — спокойно поправил микробиолог.

— …Пусть так, но ведь мы уже вышли в космос и летаем на другие планеты. Человечество стоит на пороге великого переселения. Оно выходит из колыбели, как говорил наш провидец Циолковский.

— Дай-то бог, чтобы успеть. Но вряд ли человечество переселится на другие планеты раньше, чем истощатся земные ресурсы. Я стал пессимистом с тех самых пор, когда американцы свернули свою космическую программу, а русские сначала перенесли упор на автоматические станции, а затем с распадом Союза потеряли свой технический потенциал. В результате всё ограничилось МКС на земной орбите.

— Ну а новый подъём, начавшийся на основе международного сотрудничества? Мы ведь летим к Марсу! — словно в поисках подтверждения своих слов Буров покосился на экран внешнего обзора, но сейчас не было видно других летящих рядом кораблей. Ни американского «Нейла Армстронга», ни китайского «Ян Ливэя».

— Это кратковременное явление, Пит. Нарастание проблем заставит вернуться к финансированию более приземлённых направлений. И потом, если даже человечество успеет заселить Солнечную систему, всё повторится на новом уровне. А дальше — барьер, который уже будет не преодолеть. Можно даже предположить, что вся Солнечная система — чашка Петри с неравномерно рассеянной средой для нас.

— Твои теории зыбки. Заселив Солнечную систему, человечество получит отсрочку. А там уже преодолеем расстояние между Солнцем и ближайшими звёздами. Этот барьер не выше, чем тот, который взяли наши отцы, впервые выйдя в космос. Просто брать его придётся уже нашим потомкам, вооружённым более совершенной техникой. Ведь человечество не стоит на месте. И мы заселим другие звёздные системы и будем управлять даже звёздами. Ведь это диалектика!

— Да, Пит. По-моему, бесполезно спорить об этом сейчас. Мне тоже хотелось бы твоей правоты! Только время рассудит, но мы этого уже, к сожалению, не узнаем…

– Переходите в современность, только без прежних ляпов… И добавьте побольше личного!

На этом месте воспоминания старика прервал мощный грохот, от которого задрожало всё вокруг. Очередной ракетоплан ушёл с грузом в Приземелье. Старик взглядом проводил сверкающую стрелу и снова почувствовал себя больным и старым. Однако теперь в душе он ощущал торжество. Потому что в споре с английским микробиологом на борту «Юрия Гагарина» он оказался прав. Новый подъём космонавтики оказался вовсе не кратковременным, как опасался Дарк. Люди изменили природные условия Марса и теперь начинают великое Переселение. И это только начало… Дарк отдал свою жизнь, изучая микрофлору Марса. Он проводил какие-то там опыты и спешные испытания вакцины на себе против штамма, ошибочно считавшегося безвредным для человека. Заплатив своей жизнью, ему удалось предотвратить смертельную эпидемию среди первых колонистов. Прежде всего он был учёным, и переселенцы всегда будут помнить его имя и подвиг. Если бы только он мог видеть то, что происходит сейчас…

Старик вздрогнул от внезапного жужжания зуммера в импланте за ухом.

— Вас вызывает сын, — известил приятный женский голос оператора. — Вы готовы ответить?

Сын! У него было три сына, как в старых сказках, которые читали ему с бумажных книг в далёком детстве. Старший, став настоящим космонавтом-испытателем, уже покинул Землю. Он выбрал дорогу отца. Двое младших остались дома. Один кибернетик, другой строитель. У каждого своя семья. За много лет все вместе встретились только однажды, на похоронах матери… Звонит старший, Василий. Он весь в отца. Другие тоже хорошие ребята, но не космонавты… Они выбрали свои пути. А Вася — его гордость.

— Алло, отец, здравствуй! — перед стариком возникло голографическое изображение улыбающегося первенца. — Давно не видал тебя. Как ты там?

— Всё в порядке, сынок, — но сердце застучало сильнее, старик почувствовал, как слёзы навёртываются на глаза, и рассердился на себя: надо же так раскиснуть! — Ты где?

— В Приземелье, отец. Я, собственно, проститься… Завтра мы уходим к Плутону.

Вот оно что! А он сидит тут и ни сном, ни духом. А они уже добираются до Плутона.

— Сынок, береги себя, — впрочем, что это он понёс околесицу? — В общем, ты сам знаешь, как себя вести. Ты у меня молодец!

— Отец, я хотел, чтобы ты помнил: мой полёт — это твой полёт!

— Как? Как ты сказал? — ему ещё раз захотелось услышать только что произнесённое.

— Я говорю, что мой полёт — это твой полёт! Я продолжаю твоё дело!

— Да, да, сынок. Я тебя понял, спасибо.

— Ну, прощай, на всякий случай. Мало ли что… Если сможешь, передай привет братьям. Попрощайся за меня.

Как ни странно, братья не были дружны между собой. Они вечно дрались, разбивали друг другу носы, и никто не хотел уступать другим, невзирая на возраст. Но для дачи отпора посторонним они всегда объединялись. Вот и сейчас Васька не хочет показать мнимую слабину перед младшими.

— Обязательно передам. Счастливого пути, сынок. Всё будет хорошо.

— К чёрту, отец! — изображение сына погасло. Старик улыбнулся: не забыл послать, как его учили в таких случаях. Как это он сказал: «Мой полёт — это твой полёт». Старику было очень приятно. Время снова замедлило для него ход, старик задремал.

– Все показатели в пределах нормы. Продолжайте в том же духе. Пока всё идёт неплохо…

Неуверенный стук в дверь вернул его к реальности.

— Да, входите же! — Старик обернулся. На пороге стояли два младших сына.

— Здравствуй, отец!

Неожиданность за неожиданностью, как по заказу.

— Что скажете, ребятки? — Седые брови вопросительно изогнулись кверху. Вид сыновей казался виноватым, словно они нашкодили, как в далёком детстве, и боятся признаться, точно они всё ещё прежние мальчишки, которым грозит возможное наказание. — Да говорите, не тяните, что там стряслось?

— Отец, мы улетаем на Марс, — выдохнули оба разом.

— Вот как! — старик пожевал губу. Час от часу не легче. Одни прощания, сегодня вечер прощаний. Сговорились все, что ли?

— Мы недавно завербовались, но комиссию уже прошли. Прости, что не предупредили, не хотели расстраивать заранее, да и не было полной уверенности. Только вчера вечером всё решилось.

— Надолго?

— Насовсем.

— А семьи? — старику вдруг очень захотелось, чтобы хоть кто-то из близких остался с ним на Земле.

— Мы летим все вместе.

Значит, никогда он уже не увидит своих забавных внучат и не расскажет им увлекательных космических баек. Молчание ощутимо повисло в комнате, только космодром-трудяга продолжал напоминать о себе.

— Переночуете хотя бы? — с надеждой прервал старик недолгую тишину последних минут, проведённых вместе.

— Не получится, времени мало, нас ждут. Прощай, отец! Мы свяжемся перед самым вылетом и, как обустроимся, обязательно сообщим с Марса. Связь сейчас хорошая, ты же знаешь! Ещё поговорим!

— Ладно, ладно, идите. Не люблю этих церемоний, — он замахал на них руками и отвернулся, чтобы они не увидели его лица и не начали жалеть. Ни к чему эти сантименты…

Сыновья переглянулись и молча вышли.

– Не сдерживайте его инициативу, добавьте объёмности ощущений!

Рёв стартовых двигателей нового ракетоплана снова достиг ушей старика, но теперь, казалось, что он многократно усилился и даже вдавил его в кресло. Круто они взялись! Кто бы мог мечтать ещё с десяток лет назад о таком темпе? Несуществующие огненные вихри словно прорвались в душу старого космонавта. Жизнь идёт, согласно диалектике, как ей положено, а он сидит здесь тихо и спокойно, дожидаясь своего финиша. Разве о таком конце он думал? Нет, Земля не чашка Петри, и он не микроб!

Старик достал из нагрудного кармана самое дорогое, что ещё осталось у него, — золочёный жетон космонавта. С этим значком он мог пройти на любой космодром, стоило только идентифицировать его в сторожевом сканере.

А проникнуть на автоматический челнок в Приземелье для него уже дело техники. Решившись наконец, он расстался с привычным креслом, затем с трудом перебрался через невысокий подоконник, перенеся сначала одну ногу, за ней другую. На мгновение стук сердца заглушил работающие двигатели на взлётной площадке. Удары сердца колоколом отдавались в голове. Отдышавшись, старик двинулся через поле к космодрому. И чем ближе и громче становился знакомый, греющий душу грохот, тем увереннее шёл старый космонавт.

– Осторожнее, осторожнее, внимательнее следите за показателями…

У закрытого автотурникета в стене накрученной по периметру путанки, предназначенной для защиты от диких животных и ненужных проникновений, стоял и тихо плакал мальчик лет одиннадцати. Пацан как пацан, только огненно рыжий, с веснушками на щеках и курносом носу, таких часто дразнят в детстве жестокие сверстники. Но одет он был во внушительную диковинную форму с блестящими пуговицами и маленькими погонами. Старик подошёл ближе.

— Разве космонавты плачут?

— Я ещё не космонавт, — возразил тот, поспешно утирая рукавом слёзы.

— Но ты хочешь им стать? — Мальчишка согласно кивнул, кто же не хочет теперь? — В чём тогда дело?

— Я отстал от своих, — безутешно вздохнул мальчуган. — А лайнер уходит через сорок минут. Вон там, видите?

— Ты откуда?

— Из школы. — Старику это почти ничего не говорило. Но он не подал вида. — Дедушка, ты не сумел бы меня туда пропустить? Я ещё могу успеть… — мальчишка уже не всхлипывал, и на лице его появилась внезапная надежда. — Я же не просто так… Вот, — он протянул ламинированный пластиком прямоугольник.

Старик поднёс карточку к самым глазам — разрешение на допуск к полёту в Приземелье курсанту Семёнову Юрию, двенадцати лет. Старик удивлённо покачал головой.

— Так тебя Юрием кличут?

— Да, родители в честь Гагарина назвали, — гордо пояснил мальчишка.

— А если следующим рейсом?

Юрий Семёнов вздохнул:

— Не получится. Этот специально для нас. Другой будет только через год, и то могут не допустить.

— А ты ещё ни разу не был в космосе?

— He-а, в том-то и дело, — Семёнов Ю. неотрывно смотрел на старого космонавта, словно само синеглазое будущее молило о помощи. Отказать ему было бы преступлением.

— И не боишься?

— Другие же летают!

— И что, очень бы хотелось?

— Ещё спрашиваете!

Старик не раздумывая подошёл к турникету и опустил жетон в прорезь анализатора. Проход открылся, приглашая внутрь.

— Беги, чего встал? Ты ещё успеешь! И никогда не верь, что Земля это — чашка Петри.

— Чашка чего?

— Да это я так… Поспеши!

— Спасибо, дедушка, — повеселевший мальчишка со всех ног бросился к заветному кораблю.

– Опять показатели начинают зашкаливать. Хватит, возвращайте к исходному…

Старик постоял недолго, словно прощаясь со своим последним неиспользованным шансом, и побрёл назад к дому.

Что ж, он будет ждать весточки от сыновей. Впереди ещё долгие дни и ночи, заполненные старыми воспоминаниями…

— Всё согласно диалектике, — по дороге обратно сонно бормотал себе под нос старый космонавт, как бы успокаивая себя. — Я испытал всё это и не раз, а он должен увидеть немедленно Землю со стороны, чтобы понять, насколько она прекрасна и как много значит.

Он шёл, не оборачиваясь. Путь показался ему необычайно длинным, но у самого коттеджа он всё-таки обернулся, когда особенно яркая вспышка высветила перед ним белёную стенку с тёмным проёмом распахнутого окна, низкие изогнутые деревца в палисаднике и голую степь вокруг на многие километры.

Над космодромом на острие короткой огненной стрелы взмывал ещё один ракетоплан, опережая катящийся в стороны победный грохот.

– Что ж, пациент своей жизнью заслужил такую реальность последних минут. Большего нам не дано. Надеюсь, никто не будет оспаривать этичность нашего вмешательства?

Старик внезапно открыл глаза и осмысленно посмотрел на людей в белых халатах, обступивших его кровать. Его взгляд оказался поразительно живым и ясным, но губы слушались с трудом:

— Ссскажите правду… ведь… на Марс действительно продолжают летать?

И получив подтверждение, снова смежил веки. Черты его лица разгладились с удовлетворённым выражением, по которому можно было судить, что старик снова видит нечто приятное и недоступное окружающим.

– Ну вот и окончен эксперимент над последним из землян — подвёл итог начальник марсианской лаборатории. Тот биолог, который пытался изучать клетки моего организма, уж очень был агрессивно настроен по отношению к нам, поэтому так быстро разрушился. А этот экземпляр оказался очень даже интересным…

 

Анатолий Матвиенко

Марсианская гонка

Гаечный ключ сорвался с головки болта, практически круглой от бесчисленных закручиваний. Берт застонал и выругался. Ничего не изменилось. Высшие силы не покарали его за богохульство, но и помочь ничем не смогли. Или не захотели. Он по-прежнему стоял, опираясь на полуразобранный компрессор оранжереи, слушая своё сиплое дыхание и шуршание мелких песчинок о скафандр. Затем нажал подбородком на клавишу рации.

— Сун, принеси сварочный аппарат.

— Я тоже очень занят, — по слогам и очень выразительно ответил китаец.

— Твою мать, Сун, жёлтая макака! Шевелись!

В наушниках характерно щёлкнуло. Напарник демонстративно отключил переговорное устройство. Теперь даже в чрезвычайной ситуации до него не докричаться. Хотя что такое чрезвычайная ситуация на Красной планете? Весь Марс — сплошное ЧП.

Берт сам сходил за сварочником. Пожертвовал остатками предпоследнего электрода и приварил к упрямому болту кусок сломанного ключа как рычаг. Снял из давно раскуроченного вездехода подшипник и вставил в компрессор. Через час аппарат уже урчал, сжимая разреженную углекислоту. Надолго ли?

Колонист вошел в станцию через свой — западный — шлюз. Второй житель Марса пользовался, соответственно, восточным. Так они реже встречались. Берт с ужасом думал, что будет через месяц, когда прибудет земная ракета. За сорок семь дней в крохотной капсуле объёмом девять кубических ярдов он точно сойдёт с ума и убьёт ненавистного азиата.

А всё так хорошо начиналось. Выгодный контракт, слава первого покорителя Марса. Успешный полёт беспилотной станции, доставившей на поверхность планеты ядерный реактор и оборудование для добычи воды и получения кислорода с метаном. В следующее окно, когда Земля оказалась между Солнцем и Марсом, они с Суном одолели межпланетную пропасть за четыре недели, ни разу не только не поссорившись, но и не сказав друг другу резкого слова.

Потом началась полоса неприятностей. Собственно, жизнь на Марсе — сплошная чёрная полоса. Для начала отказали все двигательные установки второго корабля — и главный двигатель, и системы ориентации. Без коррекции траектории «Драгон-32» миновал планету и безвозвратно ушёл к поясу астероидов. Крики отчаянья пары космонавтов доносились ещё несколько недель, потом смолкли, хотя у них оставались кислород, вода и пища, а модуль не покинул зону уверенной двусторонней связи. Скорее всего, ребята не стали ждать конца и открыли люк, не одевая скафандров.

Метаново-кислородная установка, исправно отработавшая два года в автоматическом режиме, начала барахлить уже через пару месяцев после приземления пилотируемого корабля. И началось. Не радовало даже то, что на двоих остались оранжерея и система обеспечения, рассчитанные на четверых. Ведь и ремонтов оказалось столько, что и четверо пахали бы не покладая рук.

На втором году пребывания пылевая буря повредила оранжерею. С какой же скоростью должен дуть ветер, чтобы в атмосфере, разреженной в 160 раз по сравнению с земной, камень оторвался от поверхности и разогнался быстрее пули?

Уходил воздух, уходила влага. Бурить грунт в поисках подземного льда приходилось уже в двух-трёх милях от жилого модуля — ближний давно израсходован.

Берт с ухмылкой вспоминал фантастические фильмы о приключениях на Марсе, о гонках и погонях на вездеходах, прыгающих по красным холмам. Здесь совсем другое соревнование. Твой соперник — смерть от недостатка воды, пищи и воздуха. Твоя гоночная машина — жалкий ремонтный набор, жидкие запасы запчастей и собственные руки, которые сводит судорогой от непрерывной работы.

Когда напарники ещё могли разговаривать нормально, Сун однажды произнёс длинный спич, совершенно не характерный для немногословного и замкнутого колониста.

— Всё потому, что нас отправила частная компания. Государственные освоили земную орбиту и Луну почти без потерь.

— Чем же частники не угодили?

— Отобрали кусок пирога у тех, кто кормился около бюджетной раздачи. На программу «Спейс Шатл» списали десятки миллиардов долларов. Не нынешних фантиков, а тех — полновесных, за которые можно было что-то купить. На экспедицию к Марсу администрация Буша собиралась потратить 400 миллиардов, это только начальные расходы. А потом какой-то чудак объявил премию в 20 миллионов долларов за орбитальный или суборбитальный полёт. Для частника нормальные деньги. Полетели.

Китаец отхлебнул глоток бурды, которую давала пищевая установка.

— Так было и дальше. Когда деньги частнику идут через бюджет, три четверти сумм — взятки и откаты. Эти деньги ещё отмыть надо и налоги заплатить. В результате себестоимость проекта возрастает уже не в четыре, а в семь-восемь раз, и это не предел. Если негосударственная компания что-то делает за свой счёт и потом предлагает платные услуги, цена получается смешная по сравнению с услугами таких же компаний, но рассчитавших смету для бюджетных инвестиций.

Берт, простой пилот НАСА, никогда об этом не задумывался и с удивлением смотрел на доморощенного экономиста.

— Частная программа «Драгон» похоронила несколько крупных космических проектов. Зачем Конгрессу США выделять сотни миллиардов, если частное космическое такси возит за миллионы. Не думай, не только чиновники остались без взяток. Корпорации не получили заказы, это десятки тысяч рабочих мест.

— Что, Сун, такое только в США?

— Везде, но масштабы другие. Почему, думаешь, одинаковые проекты китайскому или даже российскому правительству обходятся дешевле, чем американцам?

— Да, наши любят красиво жить. Но, черт возьми, какое это отношение имеет к сорванным вентилям гидропоники и двигателям ориентации «Драгона»? Думаешь, на нас просто сэкономили?

— Не только и не столько. Я подозреваю саботаж и мелкие диверсии.

— Ты с ума сошел! Кто на это пойдет? ЦРУ? ФСБ России?

— Зачем? Скорее всего — корпорации, оставшиеся без госзаказов. Им что, сложно подкупить кого-нибудь, кто бы надкусил провод или смазал контакты кислотой?

— Ты параноик, Сун. Не дай Бог, окажешься прав.

После года на Марсе такие разговоры закончились. Самые пустячные фразы выливались в перепалку. Берт орал, азиат отбивался саркастическими и унизительными репликами. Но именно Сун не выдержал первым, бросившись на коллегу с буровой головкой наперевес.

Сила тяжести в 0,38 земной делает драку странной. Даже ослабевшие за полтора года в низком тяготении руки подняли 20-фунтовую палицу с буровым наконечником и длинным штоком. На земле она весила бы больше пятидесяти фунтов. Вес меньше, но масса, инерция и накопленная в замахе кинетическая энергия никуда не исчезли. Бур просвистел там, где полсекунды назад находилась голова Берта, и глубоко вошёл в опору жилого модуля. Потом они дрались руками. Американцу повезло, что не все выходцы из Поднебесной имеют гены Брюса Ли. Когда закончили, жилой отсек выглядел как посудная лавка, в которой резвился слон.

Один отделался переломом предплечья, второй сломал кисть. Они молча помогли друг другу наложить лубки и столь же немногословно навели порядок. С тех пор ограничивались лишь короткими фразами по поводу текущих работ. Если диалог превышал объём «вопрос-ответ», язвительные слова тут же переходили в ругань. Китаец предпочитал просто выключить передатчик. Он не сомневался, что Берт не забыл буровую головку, и не ошибся.

Тот ненавидел азиата всеми фибрами души. Бесконечные поломки и беспросветный ежедневный ремонт, скандалы, вездесущая пыль — в механизмах, скафандре, воздухе, в воде и питье — сконцентрировали огромную отрицательную эмоцию, направленную на Суна. Впрочем, был ещё один перманентный источник раздражения, общий для обоих колонистов, — Flight Operation Center, Космический центр управления полетами «Драгон». Вместо реальной помощи сообщения с Земли приносили лишь благие пожелания, сводившиеся в итоге к «вы как-нибудь сами разберитесь». Да и чем могли помочь земные спецы, если радиосигнал шёл в одну сторону минут десять, там совещались для принятия «взвешенного» решения и как откровение Бога слали ответ, устаревший на полчаса.

Плохо или хорошо, что они оба — мужчины? Бывает, что в узком коллективе без женщин возникают гомосексуальные связи. Они не притронулись бы друг к другу, даже если бы второй был женщиной и владел титулом «Мисс Америка». Взаимное омерзение сильнее полового влечения.

К концу второго года оба астронавта начали болеть. Кроме постоянных переломов от недостатка кальция и фосфора они страдали от головных болей, рвоты, бессонницы и острых колик в разных частях организма. Диагноз имеющимися средствами они поставить не могли, центр управления слал лишь предположения. Берт держался, Сун чувствовал себя всё хуже и хуже. С вероятностью 80 % у него начинался рак.

Последние месяцы перед прибытием «Драгона» тянулись почти как столетия. Весь день был занят по горло, а ночью приходилось вскакивать от сигналов об очередных поломках, и время шло быстро, но каждое действие сопровождалось мыслью, что шестьдесят или, там, сорок дней — и всё… Обрезаешь растрескавшийся шланг, обжимаешь на патрубке обрез, а сам думаешь — до следующей смены протянет, а новый ремонт уже не мой…

ЦУП настаивал, чтобы астронавты набрали с собой двадцать кило образцов из шурфов на глубине не менее десяти ярдов. Щас! Делать больше нечего, но и хамить людям, от которых зависит возвращение на Землю, не стоило. Берт наколупал грунта прямо возле свалки около оранжереи, сфотографировал и предъявил. Положим, на Земле узнают, что пробы не глубинные. И что? Пошлют его на Марс за новыми?

Земляне упорно именуют здешний день словом «сол». Так можно говорить о светлой части суток на экзотической удалённой планете. Когда живёшь в этом месте годами, а экзотика давно превратилась в унылые будни, уже никакой не сол, а обычный день, продолжительность которого не сильно отличается от земного.

Ещё один обычный день. Перевести реактор в холостой режим, устранить биения ротора генератора. Успеть запустить генератор, пока температура в хранилищах жидкого кислорода и метана не поднялась. Если хранилища взорвутся — о возвращении на Землю можно забыть. Набрать не менее пятидесяти галлонов воды для оранжереи и электролизёра. И не сдохнуть при этом.

Сун не отзывался. Берт прошел к компьютеру станции и увидел, что телеметрия скафандра китайца пишет нули. Жёлтая макака не только переговорник, но и телеметрию выключила. Прикалывается, сука, но у него воздуха осталось минут на двадцать. Спасу, а потом проломлю ему башку, решил американец, прихватил запасной баллон и двинулся в направлении, откуда сигнал пришёл в последний раз.

Снова, во много тысяч чёрт знает какой раз, под ногами песок, перед глазами красноватые холмы и редкие песчаные смерчики. В жилом модуле остался незавершённым ремонт установки фильтрации вторичной воды. В следующий раз, думал Берт, если когда-нибудь ввяжусь ещё в одну дурацкую авантюру, попрошу в напарники русского. Говорят, они отремонтируют что угодно при помощи кувалды и какой-то матери. Вроде, для этого им нужна водка? Про русских надо уточнить.

А Суну уже не был нужен ни напарник, ни другой полёт, ни даже возвращение на Землю. Он лежал на спине, равнодушно глядя неподвижными глазами в марсианский зенит. Впервые за два месяца без гримасы боли. Рядом валялись контейнеры со льдом, которые он не донес до станции какую-то милю. Китаец неделю не дожил до прибытия земного корабля.

Стыдно сказать, но первой мыслью Берта было, что по пути домой не придётся ни с кем делить объём капсулы. Лучше полтора месяца пробыть в одиночестве, чем слушать осточертевший голос с мерзким акцентом. Потом спохватился. В сущности, Сун был неплохим парнем, не заслужившим такой ранней и мучительной смерти.

Оставшись один, астронавт похоронил своего напарника тут же, в расщелине. Извлёк из скафандра, разгрёб песок и опустил туда тело. Скоро оно ссохнется, мумифицируется. В холодной и крайне разрежённой атмосфере не выживают даже черви, которые поедают трупы на Земле. А у Берта появился запасной скафандр, хоть и столь же изношенный, как собственный.

Утешало одно — «Драгон-33» выходил на околомарсианскую орбиту. Снова можно было поговорить нормально, не ожидая по десять-двадцать минут, когда придёт ответ. В новом корабле четверо, да и сам планетолёт — не чета прежним. За прошедшие два года конструкторы довели до ума и обкатали машину с термоядерной силовой установкой. Теперь активное вещество, придавая реактивную тягу, разогревается не до тысяч, а до многих миллионов градусов. Жаль, это чудо техники не опустить на Марс, да и на любое небесное тело, которому предстоит оказаться обитаемым. Жёсткая ионизация в месте посадки не только заразит поверхность на мили вокруг, но и сделает опасным выход экипажа на грунт.

Поэтому «Драгон», собранный на земной орбите, останется нарезать круги вокруг Марса, а к обитаемой станции спустится посадочный модуль. Придётся усилить его головную часть пустыми ракетами от посадочного блока Берта и Суна, заправить баки метаном и кислородом. Получится двухступенчатая ракетная установка, способная вывести на низкую орбиту и пристыковать модуль с человеком к «Драгону». Для старта с Марса не нужно таких огромных носителей, как на Земле. Тяготение почти втрое меньше и сопротивление атмосферы незначительное. Поэтому стыковка произойдёт всего в восьмидесяти милях над красными холмами. Астронавт перейдёт в возвращаемую на Землю часть установки, а доставившая его на орбиту головная часть ракеты, сработав последний раз, мягко опустит вниз грузовой контейнер, удвоив припасы второй экспедиции.

Берт слушал бодрые голоса сменщиков, которые знали о том, как нелегко пришлось их предшественникам, но ещё не прочувствовали и не впитали в себя всё это на эмоциональном уровне.

В чём-то им проще, рассуждал марсианский ветеран. Растения в оранжерее уже большие. Надо лишь до конца восстановить герметичность, а материалы для этого они везут. Ещё не понимают, что слово repair или remonte — в экипаже француз — станет проклятием и обозначением основного содержания их жизни в ближайшие два года. Да ещё весь лед вокруг выработан, а восстанавливается он медленно. ЦУПовцы рассказывали, что для добычи льда на Марс едут две буровые установки, которые разместятся милях в четырёх от оранжереи. Что ж, дорогие коллеги, удачных вам ежедневных променадов по четыре мили в одну сторону.

Берт начал готовиться за двое суток до посадки сменщиков. Он старался в одиночку сделать всё, что мог, урывая для сна час или два. После прибытия начнётся аврал. Чем быстрее они соберут взлётный комплекс и он пристыкуется к межпланетному тягачу — тем лучше: уж очень короткое полётное окно, когда Земля и Марс близко. Если провозиться хотя бы лишний день, «Драгон» потратит гораздо больше времени, догоняя голубую планету, чья угловая скорость намного выше марсианской.

Посадочный модуль прибывал ночью. На фоне многозвёздного неба Берт увидел вспышки его искрящих двигателей. Модуль шёл точно на маяк, установленный в четырёхстах ярдах от станции, — ближе опасно, а дальше — сложно тянуть шланги заправки.

— Красиво идёте, парни!

— Готовь ковровую дорожку, Берт, — откликнулся второй пилот. Первый был слишком занят посадкой, чтобы отвлекаться на пустопорожний трёп.

Астронавт, более пятнадцати лет отдавший НАСА, с точностью до долей секунд знал, что произойдёт дальше. В трехстах ярдах над поверхностью тормозные двигатели, переходя в форсированный режим, выплюнут длинные шлейфы огня и постепенно сбросят скорость снижения до семи футов в секунду. В шести футах над точкой посадки полыхнут бустеры тормозной системы, модуль мягко качнётся на опорах и замрёт. Системы надёжные и многократно дублированные, посадка останется штатной, даже если не сработает треть направленных вниз ракет. И всё равно Берт волновался, до хруста сжимая в скафандре хрупкие кулачки.

Сердце ёкнуло и упало вниз, когда ни на трёхстах, ни на двухстах ярдах не включился форсаж. Чтобы хоть как-то замедлить падение, пилот в отчаянии запустил бустерные ракеты.

Почва дрогнула под ногами Берта. Сквозь пыль рванули вверх огненные языки — сдетонировала топливная смесь. Он инстинктивно упал вперёд. По скафандру и многострадальной поверхности станции с оранжереей застучали мелкие камушки, выбитые из Марса чудовищным ударом.

Единственный живой человек на планете лежал ничком. Он не мог заставить себя встать. В случившееся невозможно было поверить.

Медленно, словно тяготение стало не 0,38, а два земных, Берт поднялся. На месте катастрофы оседала пыль. Пожар потух, как только выгорел кислород в баках. Столь же медленно астронавт побрёл. Можно уже не торопиться. Рейс, на который у него куплен билет, отменили. До следующего попутного дилижанса два с лишним года.

Передав в ЦУП фото обломков, Берт запросил спустить ему контейнер, пристыкованный к «Драгону». Пусть даже кораблю придётся пройти в тысяче ярдов над станцией, обдав её радиацией — хуже всё равно уже не будет. Ответа ждал долго, будто Марс находился не в противостоянии с Землей, а с противоположной от Солнца стороны.

«Сожалеем. Осуществить мягкую посадку контейнера технически невозможно. Он будет оставлен на высокой орбите. „Драгон“ уходит к Земле. Держитесь».

И всё. Велеречивое послание про образцы грунта было раз в пять длиннее. Колонист понял, что в его выживание до нового полётного окна никто не верит. Главное, что не верит он сам.

Больше от нездорового любопытства, чем ради конкретной пользы последний марсианин полез внутрь обломков посадочного модуля. На ночном небе красная звёздочка прочертила траекторию выхода к Земле. «Драгон» покидал Марс без Берта…

* * *

— Мамочка!

Только дети и собаки так радуются, когда кто-то приходит. Они излучают волны беспредельного счастья. Взрослые люди, даже влюблённые, реагируют сдержаннее.

Элен обняла сына и, прижав его к груди, затянутой в комбинезон с эмблемой компании «Марсианские оранжереи», вошла в комнату.

Пятилетний малыш подпрыгивал от возбуждения. Несмотря на тоненькие ножки с малоразвитыми мышцами, в тяготении Марса он прыгал так высоко, что ему позавидовал бы профессиональный земной спортсмен.

На мониторе светилась Марсопедия. Элен догадалась, что сейчас на неё обрушится поток ста тысяч почему, на которые ребенок не нашёл ответов в Сети. Лучше бы с ним занимался отец, но у того вторая смена.

На её удивление, вопросы оказались достаточно взвешенными. Муж забыл включить детский фильтр, и Джонни полазил по ресурсам, не предназначенным для малышей.

— Мама, я нашёл дневники и запись переговоров первых колонистов Марса! Самих Берта Гринберга и Суна Бяо!

Элен улыбнулась. Именами первопроходцев названы все важнейшие достопримечательности Марса. Потом, слушая запись переговоров, нахмурилась. Крепкие словечки, которыми астронавты обменивались в частных разговорах, были явно не для детских ушей.

— Мама, получается, они ненавидели наш Марс и больше всего хотели вернуться на Землю? Как же так? Ведь на Земле ужасно…

— Не забывай. Марс тогда ещё не был благоустроен, и жить на нём было практически невозможно. Особенно когда мистер Гринберг, оставшись один, два года боролся за жизнь, используя обломки разбитого космического модуля.

Малышу не верилось.

— Я знаю его историю. Он выжил, улетел на Землю и умер там через неделю. Видишь, на Марсе ему было лучше.

— Гринберг был очень болен. Пойдем лучше завтракать.

Джонни колупал клейкую кашу с подсластителем, которая была стандартной синтетической едой. Из миллионного населения Марса денег на натуральные продукты хватало всего у сотни человек. Но сегодня Элен купила малышу необычный десерт, который был доступен большинству землян. Она, во многом себе отказывая, экономила полгода, и сейчас аккуратно раскрыла подарочную упаковку. Взору потрясенного малыша предстало самое настоящее свежее румяное яблоко…

 

Александр Рубис

Биомасса

Отсек управления был хорошо освещён. К его стенам примыкали блестящие приборные доски и элементы пилотирующей системы. Овальной формы иллюминаторы открывали незначительный, но приятный обзор усыпанного звёздами космического пространства.

Ульев — сорокалетний сухощавый с короткой стрижкой капитан корабля, — отвернулся от подковообразного манипулятора и сладко зевнул. Этот рейс был до такой степени обычным, что нагонял сонливость. Не то чтобы во время полёта не находилось занятия — для этого существовал развлекательно-развивающий портал. Просто все рекомендованные инструкцией «электронные антидепрессанты» уже прилично надоели.

Такое же состояние одолевало и бортинженера Суданова. Он был маленького роста, с чёрной бородой и весёлыми глазами. Закончив шахматную партию, Суданов потягивался в мягком кресле. Одет он был, как и все члены экипажа, в зелёную форму с круглыми эмблемами, которая ему не шла. Но Суданов не обращал на это внимания. Главной для него при любых обстоятельствах оставалась работа, которой бортинженер отдавал все силы.

Не скучал здесь, пожалуй, только пилот Бечевский — молодой, крепкого телосложения парень с лицом, усеянным крупными веснушками. Он сидел в наушниках и с упоением слушал музыку. Навигатор мог это делать часами, а в перерывах смотрел на фотографию жены, вставленную в специальную рамку со служебными документами.

Удивительно, но весь трудовой коллектив никогда не собирался на Земле за одним столом, чтобы отметить чей-то день рождения или Новый год. По прибытии на родной космодром судьба быстро разбрасывала людей по разным точкам — сначала планеты, а потом и Солнечной системы.

Ульев уже собирался обсудить эту тему с бортинженером, но Суданов неожиданно заговорил сам. По тревожным ноткам в его голосе нетрудно было догадаться, что случилось нечто неприятное.

— Климентий Иванович, в грузовом отсеке несанкционированный выброс летучего вещества, — доложил бортинженер.

Перебросив взгляд, Ульев заметил на голубом экране манипулятора часть полусферического помещения с десятком контейнеров. Красный круг, наложенный аварийным анализатором, указывал на небольшую жёлтую цистерну с биоматериалом для озеленения безжизненных планет. Скорее всего, её содержимое понемногу просачивалось через клапан или сварочный шов.

— Утечка минимальна, вещество не ядовито, — подытожил Климентий. — Алексей, разберись с этой ерундой и приходи. Есть разговор.

Повеселевший Суданов исчез за дверью.

Сняв наушники, пилот взглянул на показания приборов.

— Я ожидал чего-нибудь более каверзного. Компания «Ядро» впервые подсунула нам брак.

— Всякое бывает, — проговорил Ульев. — Газообразный товар, который она производит, превращает мёртвые планеты в цветущий рай. Лет через десять мы прилетим, например, на Плутон не по служебным делам, а, скажем, на экскурсию, и увидим там зелёные леса и поля. И вспомнится вдруг, что мы с тобой косвенно участвовали в этом преображении.

— Климентий Иванович, да вы просто поэт, — улыбнулся Бечевский. — Ещё немного, и я начну испытывать гордость.

Суданов вернулся через несколько минут. Вид у него был озадаченный. По тому, что Алексей не снял спецовку и даже не занёс в машинный отсек чемодан с инструментом, можно было предположить, что бракованная цистерна оказалась не такой уж простой.

— Что-нибудь не так? — спросил Климентий.

Поставив чемодан, бортинженер сел в кресло.

— Утечку я устранил, — в цистерне был всего лишь неисправен выпускной клапан.

— И об этом ты говоришь столь драматично?

— У меня чувство, что это не помогло.

— То есть?

— Этот газ не совсем обычный. Он перешёл в осадочное состояние и теперь быстро увеличивается.

Ульев перевёл взгляд на экран манипулятора. Предупреждающий красный круг исчез, но вещество, напоминающее зелёную губку, действительно росло на глазах. Окружив цистерну, оно широким фронтом наступало на металлические контейнеры и вспомогательное оборудование грузового отсека. На первый взгляд, в этом не было ничего страшного, однако «чудо чудное» загромождало полезные пространства и портило товарный вид чужой собственности.

— Ерунда какая-то, — произнёс Александр. — За счёт чего эта биомасса растёт? Ведь здесь совсем нет почвы!

— Наверно, ей достаточно воздуха, — предположил Климентий.

— Может, выбросить эту дрянь в космос? Откроем основной люк и…

— Там полно незакреплённых грузов, — возразил бортинженер. — Давлением выбросит за борт абсолютно всё.

Сгорбившись, капитан задумчиво подпёр голову руками. Ситуация складывалась довольно дурацкая. Вряд ли биоматериал удалось бы уничтожить — слишком быстро тот размножался. Здесь требовалась консультация специалиста, работающего на производителя.

— Тот, кто создал это дерьмо, должен знать, как от него избавиться, — сказал Ульев. — Саша, свяжись с Землёй, пусть немедленно сообщат на завод, откуда отправили цистерну. Скажи, что нам нужен совет.

Бечевский принялся поспешно передавать запрос по экстренному каналу. Ожидая ответа, капитан смотрел на то, что происходило в грузовом отсеке. Биомасса, заполонив все проходы и похоронив под собой контейнеры, уже поднималась к потолку. Она проявляла нестабильность, местами вспучиваясь, как овсяная каша. Это было всего лишь растительное месиво, но, несмотря на свою примитивность, казалось, оно неуязвимо даже для оружия.

— Климентий Иванович, с вами хочет поговорить биохимик, — доложил пилот.

Отбросив размышления, Ульев подошёл к пульту связи. На экране красовался худощавый блондин в очках и строгом чёрном костюме.

— Павел Пичугин, производственная компания «Ядро», — представился мужчина.

— Климентий Ульев, капитан космического грузовика «Гладиолус». У меня на борту — ваше детище, газ, который принимает вид многоклеточной массы. Она быстро увеличивается. Мне хотелось бы знать, как остановить этот процесс.

Брови Пичугина удивленно взлетели вверх.

— Насколько я понял, что-то случилось с цистерной?

— Произошла небольшая утечка. Мы устранили её, но биомасса уже заполнила половину грузового отсека.

— Это плохо, капитан. Миллиграмм биоматериала способен озеленить Московскую область. Разложить его можно кампестином-113. Этим препаратом сопровождаются любые отправки нашего продукта.

Климентий вопросительно взглянул на подчинённых. Суданов и Бечевский быстро переглянулись.

— Наверно, в спешке забыли погрузить, — с досадой пробурчал Алексей.

— Тогда я вам не завидую, — сказал биохимик. — Другими способами остановить деление клеток нельзя. Я бы порекомендовал вам срочную посадку, если, конечно, это в ваших силах. Желаю удачи!

Капитан со вздохом отключил связь. Ситуация была уже не дурацкой, а критической. Биомасса могла продавить одну из переборок и ворваться в соседний отсек. Далее всё произошло бы по тому же сценарию. Финалом этой трагедии послужила бы разгерметизация корабля.

— Курс на ближайшую планету! — приказал Климентий.

Бечевский растерянно посмотрел на маршрутный блок.

— Ближе всего к нам Юпитер. До него шесть часов лёта. Не дотянем.

— И грузовой люк открывать поздно, — мрачно добавил бортинженер. — Биомасса набрала недопустимый объём.

Скрывая замешательство, Ульев почесал затылок. Решение всё никак не приходило в голову, а ведь ситуация могла угрожать жизни экипажа. И всему виной была поспешная погрузка на домодедовском космодроме, показавшая ещё раз, что принцип «зарабатывай любым путём и как можно быстрее» себя не оправдывал.

— Курс на Юпитер! — постановил Климентий. — Саша, свяжись со всеми грузовиками в радиусе досягаемости. Выясни, нет ли у них на борту кампестина-113 или органической кислоты.

Длинные пальцы пилота забегали по клавиатуре. Наблюдая за ним, Суданов подавленно молчал.

Спустя короткое время Бечевский передал результаты опроса. Кислота, применяющаяся против агрессивной растительной среды, находилась на борту американского космического танкера «Эдди Прайс». Однако этот транспорт был слишком медлительным и вряд ли успел бы оказать техническую помощь.

Через пять минут растущий биоматериал разрушил правостороннюю переборку и проник в машинный отсек. Устраивая замыкания, сминая хрупкие алюминиевые коммуникации, творение «Ядра» начало стремительно приближаться к двигательному комплексу.

Суданов, следивший за поступающей видеоинформацией и сигналами о неполадках, с досадой выругался.

— Когда биомасса доберётся до ходовых частей, корабль потеряет управление. Даже если она не тронет топливопровод, то раздавит шлюзовой отсек, и мы никогда не выберемся отсюда.

Ульев тяжело вздохнул. Бортинженер был прав — сейчас «Гладиолус» напоминал бомбу замедленного действия. Самым разумным поступком тут казалась эвакуация. За десять лет полётов экипажу не приходилось прибегать к таким крайним мерам, но выбора не было: картина выглядела катастрофической и беспрецедентной.

— Саша, у тебя есть другие предложения? — с надеждой спросил Климентий.

Побледневший пилот покачал головой.

— Боюсь, что нет, капитан.

— Тогда план такой: берём все, что можно унести, переходим в шлюзовой отсек, садимся в аварийный катер и сматываемся отсюда к чёртовой матери. Рейсовый журнал я возьму сам. Только прошу вас, ребята: несите самое ценное и необходимое.

— Самое ценное для меня — эта машина, — проворчал, поднимая инструмент, бортинженер. — Здесь мне знаком каждый агрегат. Да что агрегат — каждый болт!

Бечевский с грустью снял с приборной панели фотографию с изображением светловолосой худенькой женщины.

— «Гладиолус» кормил мою семью. Меня, конечно, возьмут на другой космический грузовик, но… У меня такое ощущение, что своё сердце я оставляю здесь, в этом кресле.

Капитан одобрительно кивнул. Прощание с кораблём как с живым созданием было свойственно всем навигаторам. И, вполне возможно, каждый со словами благодарности и даже солёной слезой дарил холодной металлической машине часть своей души. Меньше чем через полчаса «Гладиолус», по иронии судьбы являясь строительным материалом, останется один на один со смертельным недугом.

— Поторопитесь на всякий случай, — пробормотал Ульев.

— Я проверю в катере запасы воздуха и топлива.

Внезапная мысль словно пронзила Климентия раскалённой иглой.

— Минуточку! Ты сказал, запасы воздуха?

Пилот, замерший у двери, удивлённо посмотрел в ответ.

— Ну да… Резервуары, конечно, всегда заполняются перед отлётом, но бережёного Бог бережёт.

— Странно, что мы не подумали об этих резервуарах раньше. Алексей, если биомассе нужен воздух, то мы можем выключить систему вентиляции! Отсидимся в катере, а когда это дерьмо подохнет, установим нормальный режим.

Лицо Суданова отразило выражение неописуемого счастья. Бросив чемодан с инструментом, он засмеялся.

— Правильно говорят: у страха глаза велики. Мы просто струсили и почти перестали думать!

Фотография женщины вернулась на место. Бортинженер отключил вентиляцию, и через пару часов, выйдя из катера в скафандре, Ульев увидел то, что хотел увидеть больше всего на свете: проклятый биоматериал был неподвижен. Цвет его потускнел, огромная масса не подавала никаких признаков жизни. Теперь предстояла нелёгкая работёнка — вырезать и выбрасывать за борт мёртвое губкообразное вещество, доставившее столько беспокойства экипажу и едва не разрушившее корабль изнутри. «Гладиолус» продолжал лететь в цепких объятиях чёрной пустоты, и было ему лишь немного тяжелее из-за лишнего, случайно появившегося в отсеке, груза.

 

Геннадий Авласенко

Берёзка

Осень была поздняя, очень поздняя.

И был лес, которому надоело ждать зимы.

И был человек, который шёл куда-то по осеннему этому лесу.

Куда он шёл? Зачем?

Наверное, человек и сам не знал этого. Он просто шёл. Шёл напрямик, даже не выбирая дороги… Шёл, а почерневшая опавшая листва тихо шелестела у него под ногами и словно шептала ему что-то — потаённое, своё…

Но человек не обращал никакого внимания на старческое её шелестение. Он просто шёл, а мысли его блуждали где-то далеко отсюда… Они, вообще, не имели никакого отношения ни к этому лесу, ни к этой холодной поздней осени, и уж тем более никакого отношения не имели эти мысли к чёрной промокшей листве, по-старчески шелестящей у него под ногами…

Человек просто шёл сквозь лес…

И вдруг, на маленькой лесной полянке, он увидел берёзку. Берёзка стояла как раз посреди полянки, она была красивая и печальная. И ещё… беззащитная, такая беззащитная, что у человека как-то странно и тревожно защемило сердце.

Человек подошёл к берёзке, остановился подле неё и некоторое время молча рассматривал растрёпанные жёлтые кудри, мокрые от ненастья.

— Здравствуй, берёзка! — проговорил, наконец, человек.

— Здравствуй! — отозвалась берёзка.

И человек почему-то совершенно не удивился этому. Он лишь вздохнул и осторожно провёл озябшими пальцами по белой прозрачной коре.

— Тебе не холодно? — спросил человек.

— Мне не бывает холодно, — ответила берёзка. — Мне бывает грустно.

— Мне тоже бывает грустно, — сказал человек. — Вот и сейчас мне грустно, сам не знаю почему.

— Тебе и в самом деле сейчас грустно, — сказала берёзка. — Я это ощущаю. Но твоя грусть пройдёт и уже скоро…

И они замолчали… а сверху вновь набежала очередная осенняя тучка, и вновь принялся сыпать сверху мелкий и надоедливый осенний дождик. И человек невольно поправил воротник куртки и тоскливо, без всякой надежды, посмотрел на низкое свинцовое небо над головой.

— Я приду завтра! — сказал он. — Я обязательно приду завтра!

— Буду ждать, — ответила берёзка. — Даже если ты не придёшь завтра, я всё равно буду ждать!

— Я приду! — сказал человек и ушёл.

А ночью ему снился сон. Странный, удивительный сон, так не похожий на все прежние его сны…

Во сне человек вновь был маленьким и бежал куда-то по огромному цветущему лугу, бежал босиком, напрямик, без дорог и тропинок. Он бежал по удивительно росной и мягкой траве, а вокруг звонко стрекотали кузнечики и весело разлетались в разные стороны яркие разноцветные бабочки.

И казалось, даже воздух вокруг был до самых краёв наполнен терпкими ароматами лета, счастья и детства. Он бежал босиком, а там, куда он бежал, было что-то волшебное, к чему так нужно было добежать…

Но он проснулся раньше, чем добежал. И, не раскрывая глаз, долго и неподвижно лежал в постели, слушая, как мелко и непрерывно барабанят в оконные стёкла прозрачные слёзы дождя. Не хотелось вставать, не хотелось никого видеть… Да и жить человеку тоже не особенно хотелось…

И тут он вспомнил берёзку.

И ощутил вдруг, как холодно и грустно ей одной там, посреди пустого мокрого утра. Он сразу же встал и принялся торопливо одеваться.

В лесу всё было по-прежнему. И по-прежнему шептала-шелестела под ногами промокшая чёрная листва… и берёзка тоже стояла на прежнем месте. Капли дождя непрерывно сбегали вниз по её белоснежному стволу… И человек вдруг увидел, что берёзка плачет.

— Здравствуй, берёзка! — произнёс он тихо, почти еле слышно. — Я пришёл!

— Ты пришёл, — тоже еле слышно прошелестела в ответ берёзка. — А я думала, что никогда больше не увижу тебя…

— Ты ошиблась, берёзка! — сказал человек. — Я здесь! Я пришёл, как и обещал!

— Ты пришёл! — повторила берёзка. — Пришёл, как обещал…

И человек вдруг услышал, что берёзка вздохнула.

И тут он вспомнил свой сон.

— Я видел сон, — сказал человек. — Сегодня ночью. Знаешь, мне никогда не снились такие сны. Я словно воротился в детство, снова стал маленьким. И я бежал босиком по траве. Только вот куда я бежал? Не помню…

И человек замолчал, понимая, что не в силах рассказать свой сон, просто у него не хватает слов…

— Я был маленьким… — повторил человек. — И куда-то бежал…

— Я тоже была маленькой! — прошептала берёзка. — И тоже любила бегать босиком по траве. И ещё по лужам. Я так любила бегать босиком по лужам после дождя!

— И у тебя были рыжие волосы? — спросил человек. — Такие же красивые, как сейчас?

— Я не помню! — снова прошептала берёзка. — Это было так давно, что я почти ничего не помню! Я помню только, как любила бегать по лужам после дождя. А потом…

— Что потом? — спросил человек.

— Потом случилось что-то страшное! Я не помню что, но это было так страшно! Я всё-всё позабыла, но я не вру! Это было… ты веришь мне?

— Я верю тебе, берёзка! — сказал человек. — Я верю каждому твоему слову!

— Эти долгие ночи, когда нельзя уснуть… — шептала берёзка. — Эти долгие зимы, когда нельзя проснуться. И эта бесконечная, безнадёжная неподвижность… Но теперь уже всё позади! Спасибо тебе за это!

— За что, берёзка? — удивился человек. — Что такого особенного я сделал?

— Ты подошёл ко мне вчера… и ты пришёл сегодня! Этого достаточно. Жалко только, что я…

И берёзка замолчала, не договорив.

— Почему ты замолчала, берёзка? — спросил человек. — О чём ты жалеешь?

— Я забуду всё это! — снова прошептала берёзка. — Эти долгие ночи, когда нельзя уснуть… И эти долгие зимы, когда нельзя проснуться… И эту бесконечную неподвижность… Но я позабуду и тебя! И мы больше никогда не встретимся! Никогда…

— Мы встретимся, берёзка! — сказал человек. — Я приду завтра, если ты хочешь. Ты ведь хочешь, чтобы я пришёл к тебе завтра, берёзка?

— Я этого очень хочу! — прошептала берёзка. — Больше всего на свете я хочу этого! Но ты не придёшь ко мне завтра!

— Не приду? — переспросил человек. — Почему?

— Потому что это будет уже другое завтра…

А ночью человеку вновь приснился сон.

И вновь он бежал куда-то по бесконечному лугу, вот только луг этот уже не был зелёным и цветущим. Да и сам человек уже не был тем маленьким мальчиком, что бежал по росистой и мягкой луговой траве босиком без дорог и тропинок. Он был взрослым…

Но «что-то» удивительное, желанное и волшебное по-прежнему влекло его и ожидало там, впереди! И человеку необходимо было попасть туда… как можно скорее. Потому что ещё существовала… опасность. Невидимая и неосязаемая, но до боли и ужаса реальная. И приближалась она куда быстрее, чем мог бежать человек…

…он увидел незнакомую девушку и, одновременно, такую знакомую… Высокую, стройную, с густыми, золотисто-рыжими волосами. Девушка без дорог и тропинок босиком бежала ему навстречу…

…но незримая и невидимая опасность была уже ближе! И человек вдруг понял, что он не успевает… и сейчас произойдёт что-то непоправимое…

…и человек в отчаянии зажмурился, лишь бы не видеть, как всё будет происходить, но это не помогло! Потому что он продолжал видеть сон…

А потом он проснулся и открыл глаза… и долго не мог понять, где находится и что с ним произошло…

Ярко светила большая полная луна. Небо на удивление было ясным и звёздным… и человек не сразу узнал маленькую лесную полянку…

— Берёзка! — тихо позвал он, но никто ему не ответил.

Человек подошёл ближе.

Берёзки не было. Даже следа не осталось на том месте, где ещё вчера покачивалась под ветром маленькая рыжая берёзка…

А на земле… под ярким лунным светом что-то слегка светилось…

Человек наклонился.

Это были следы босых женских ног, которые начинались внезапно и вели к небольшой лужице у самого края полянки, а затем исчезали…

Ему легко говорить!

Парк был огромным, и мужчина не сразу обнаружил мальчика, а обнаружив, не сразу смог заставить себя подойти к нему. Мальчик сидел на одной из скамеек и, кажется, плакал. Услышав шаги, он чуть приподнял голову, и мужчина с облегчением отметил, что лицо у мальчика чистое, незаплаканное, а значит, он ошибся.

И не удивительно — столько лет прошло…

— Привет! — проговорил мужчина и широко, хотя и не совсем натурально, улыбнулся мальчику, потом осторожно присел на самый край скамейки и добавил уже более раскованно: — Как дела?

Мальчик ничего не ответил. Он лишь пожал плечами и, одновременно с этим, встревожено огляделся по сторонам. Но в парке никого не было… кроме них двоих, разумеется…

— Не бойся! — мужчина вновь улыбнулся. — Я не сделаю тебе ничего плохого. Просто я… мне надо… — он умолк на мгновение, бросил быстрый взгляд на напряжённо-застывшее лицо мальчика. — Просто мне надо поговорить с тобой.

В глазах мальчика, приглушая страх, вдруг вспыхнуло любопытство.

— Со мной? — недоверчиво переспросил он. — Именно со мной?

Мужчина кивнул.

— Но ведь я вас не знаю! — мальчик вновь встревожено осмотрелся вокруг. — А о чём вы хотите поговорить со мной?

Мужчина ответил не сразу. Некоторое время он, молча и напряжённо, смотрел куда-то вдаль, как бы собираясь с мыслями. Мальчик терпеливо ждал.

— Тебе сегодня снова приснился всё тот же сон? — не глядя в сторону мальчика, спросил, наконец, мужчина. Впрочем, он даже не спросил, скорее, просто констатировал какой-то хорошо и давно известный ему факт. — Тебе снова приснился этот сон, и потому ты тут, а не в школе… — мужчина всё же заставил себя повернуться в сторону мальчика, их взгляды встретились. — Я не ошибся?

Мальчик неуверенно кивнул.

— Откуда вы знаете? — тихо спросил он, не сводя своих широко раскрытых глаз с измождённого лица мужчины. — Я никому не рассказывал, совсем никому! Об этом никто не должен знать, ведь я… мне… — мальчик умолк и, не договорив, судорожно втянул в себя воздух. — Откуда вы всё знаете?

Какое-то время мужчина молчал и всё смотрел на мальчика… а мальчик тоже смотрел на него испуганно-тревожным и одновременно каким-то ожидающим взглядом.

— Дело в том, что я… что у меня… — мужчина вновь замолчал на некоторое время, задумчиво крутя в пальцах зелёную травинку, — что у меня когда-то тоже было что-то подобное. Очень давно, примерно в твоём возрасте. И я… — мужчина взглянул на мальчика, но как-то по-новому, не так, как раньше, и добавил, таинственно понизив голос почти до шёпота: — Мне тоже было страшно, очень страшно! Понимаешь?

Мальчик вновь неуверенно кивнул.

— И что было потом? — спросил он тихо, с затаённой какой-то надеждой. — Оно прошло? Само по себе прошло, да? Само по себе?

Сухие, потрескавшиеся губы мужчины перекосила вдруг какая-то невесёлая, даже горькая усмешка.

— Да нет, не само по себе, далеко не само! Полгода я провёл в психиатрической клинике… даже больше… — Мужчина замолчал, взглянул прямо в испуганно-внимательные глаза мальчика и добавил, вновь понизив голос почти до шёпота: — А знаешь, почему?

— Почему? — тоже шёпотом спросил мальчик.

— Потому что я не выдержал и обо всём рассказал родителям, ну а они… из самых лучших побуждений, разумеется… Скажи, — вдруг спросил он у мальчика, по-прежнему не сводящего с него внимательного взгляда, — ты тоже хочешь рассказать родителям об… об этом?

Мужчина замолчал в ожидании ответа. Но мальчик тоже молчал, и это их молчание длилось довольно долго…

— Как раз сегодня ты и решил обо всём рассказать родителям, ведь так? — снова повторил мужчина. — Сегодня же вечером рассказать?

— Откуда вы знаете?! — выкрикнул мальчик, вскакивая со скамейки. Его перекошенное лицо было белее мела, а в широко распахнутых глазах застыл настоящий ужас. — Как вы можете знать обо всём этом? Кто вы?!

Потом, обмякнув, мальчик вновь опустился на скамейку и тихо, без слёз, заплакал.

— Я просто хочу помочь тебе! — быстро проговорил мужчина, стараясь не смотреть в сторону мальчика. — Просто помочь… и ничего больше! Эти сны, они…

— Это не сны! — вдруг зашептал мальчик, и в его шёпоте, торопливом и лихорадочном, тоже явственно ощущался ужас. — Сны не бывают такими, не должны быть! Я и в самом деле куда-то переношусь в это время, и там… — мальчик умолк на мгновение, судорожно сглотнул, — там так страшно! И знаете, что ещё?

Мальчик замолчал, настороженно обернулся и ближе придвинулся к мужчине.

— Знаете, что ещё?

— Что ещё? — спросил мужчина, прекрасно зная каждое слово ответа.

— Мне почему-то кажется, что я… что я однажды просто не вернусь оттуда! Просто не смогу вернуться…

Мальчик замолчал и с какой-то новой надеждой впился взглядом в лицо мужчины, как бы ожидая от него если и не помощи, то хотя бы просто дельного совета. А мужчине стало вдруг как-то не по себе под его умоляющим затравленным взглядом. Невольно подумалось, что всё напрасно, что ничего нельзя изменить… да и не станет ли ещё хуже после авантюрной этой попытки…

— Как ты учишься? — неожиданно спросил он мальчика. — Хорошо?

Не ожидая именно этого вопроса, мальчик ответил не сразу.

— По-разному, — сказал он, пожимая плечами. — Как когда…

— Но в последнее время у тебя одни только отличные отметки? — мужчина внимательно смотрел на мальчика. — Ты отвечаешь на любой вопрос, даже не задумываясь… а, между прочим, дома почти ничего не учишь…

— Вы и это знаете? — мальчик вдруг замолчал, в глазах его что-то промелькнуло. — Это сны, да?

— Да! — сказал мужчина. — Это сны! Впрочем, не только это…

— А что ещё?

Мужчина смотрел молча на мальчика, но тот вдруг вздрогнул.

— Как вы можете разговаривать, не шевеля губами? — спросил он робко. — И ваш голос… он так изменился!

— А я и не разговаривал, — сказал мужчина, — я думал. Ты просто услышал мои мысли. Ты ведь и сейчас их слышишь, разве не так?

Не отвечая, мальчик медленно поднялся со скамейки. Мужчина тоже встал… и теперь они снова смотрели друг другу в глаза.

— Вы из будущего? — спросил мальчик.

Мужчина ничего не ответил.

— Вы — это я?

Мужчина вновь ничего не ответил. Он лишь вздрогнул и опустил глаза.

— Почему вы хотите, чтобы я продолжал видеть эти сны?

— Не знаю! Решай сам!

Теперь голос мужчины стал каким-то сиплым и словно утомлённым…

— Просто, если они исчезнут, ты будешь жалеть об этом! Всю свою жизнь ты будешь об этом жалеть…

— Как вы? — спросил мальчик.

— Как я! — сказал мужчина. — А впрочем, решай сам!

— Но там так страшно! — в глазах мальчика всё-таки заблестели настоящие слёзы, голос его предательски задрожал и сорвался. — Там со мной происходит что-то… я словно растворяюсь в пространстве… становлюсь частью кого-то другого, огромного и непонятного! Там, вообще, так много непонятного…

— Я знаю! — тихо сказал мужчина. — Я помню…

— Я не смогу больше! — мальчик смотрел на мужчину почти умоляюще. — Что мне делать?

— Это ты должен решить сам!

И мужчина, повернувшись, быстро зашагал прочь.

— Подождите! — закричал мальчик, бросаясь ему вслед. — Не уходите, побудьте ещё! Не бросайте меня сейчас! Я не могу больше видеть эти сны, понимаете, не могу! Это выше моих сил, это…

Но мужчины в парке уже не было, он исчез как-то внезапно и сразу, и мальчик растерянно умолк на полуслове. Некоторое время он так и стоял, молча и неподвижно, и всё смотрел и смотрел в ту сторону, где так загадочно и так неожиданно исчез мужчина. Потом на глаза ему попался пустой спичечный коробок…

Не отрывая внимательного взгляда от коробка, мальчик медленно вытянул перед собой правую руку ладошкой вверх, слегка напрягся, затаил дыхание и… коробок, описав в воздухе пологую дугу, вдруг мягко свалился прямо в его ладонь. Вздрогнув, мальчик отдёрнул руку, и коробок полетел в траву.

— Я всё равно не смогу продолжать это! — прошептал мальчик. — Всё равно не смогу! Ему легко говорить…

Мальчик посмотрел на часы. Занятия в школе вот-вот должны закончиться… значит, можно уже собираться домой. Позвонить друзьям, спросить про уроки. Делать уроки не было необходимости: мальчик запоминал новый материал, едва раскрыв учебник… вот только письменные работы отнимали немного больше времени…

С одной стороны, это было просто здорово… с другой же…

— Ему легко говорить! — вновь и вновь повторял мальчик, торопливо вышагивая по узкой неухоженной тропинке старого парка. — Ему легко говорить!

 

Анастасия Гамерник

История двух звёзд

… Их история была печальна. Она жила на звезде Альфа, а он — на звезде Бета. Общались они по интернету… Однажды он переехал ради неё на звезду Альфа. Они общались год, а может и два, но для них это время пролетело быстро. Они бегали по синим полям, собирая цветы, гуляли по лесам с деревьями, изогнутыми в геометрические фигуры, и отмечали праздники. Но вот настал день рождения девочки. Ей исполнялось 10 лет. Это было совершеннолетие. Их жизнь продолжалась 40–50 лет.

Он пришел на праздник нарядный и подарил ей самые любимые её цветы. Ему было уже 12. Они весело провели время с друзьями и родителями. А вечером он признался ей в любви. Но для неё он был просто другом…

И, чтобы не обижать мальчика, она попросила его для доказательства любви спуститься на Землю и добыть для неё самый красивый земной цветок. Мальчик отправился на Землю. Узнал о цветке Канна, который растёт в Южной Америке. Мальчик нашёл этот цветок и отправился обратно.

Когда мальчик вернулся, девочка очень рада была его видеть, но ей этот цветок не понравился!

Мальчик снова спустился на Землю, на этот раз в Россию. Там ему сказали, что самый красивый цветок — это роза. Он набрал целый букет роз и собрался возвращаться, но его средство для перелёта сломалось…

Долго блуждал мальчик по Земле в поисках помощи, удивляясь красотам Планеты! Вдруг он наткнулся на неизвестный ему чудный цветок, похожий на сердце. Он взял этот цветок и, окрылённый счастьем, вернулся на свою звезду. Но нигде не мог найти свою девочку…

Ему сказали, что она давно состарилась и уже умерла, потому что время на Земле и на этой звезде текло по-разному. Он попросил показать, где её похоронили. Держа цветок в руке, он упал, рыдая, на её могилу. Цветок, который назывался «любящее сердце», быстро-быстро пророс и подарил жизнь той, которая умерла…

 

Юрий Зотин

Хаос в мире ФЭО, или Легенда о любви

Стояла осень. На берегу Баллаурского океана застыл магмарский воин по имени Кнайт Мэджик. Он смотрел на уплывающие вдаль корабли и думал: «Завтра снова в бой! Защищать нашу Магмарию и проливать кровь, чтобы жили магмары». Воин был одет в тяжёлые прочные доспехи фиолетового цвета, которые назывались «Мудрёные доспехи ящера». Правой рукой Кнайт держал свой шлем, а левой — амулет Великого Дракона. Его душа была переполнена яростью и ненавистью к людям, ведь война с ними шла вот уже пятый год…

Недалеко от берлог белых медведей началось сражение, которое длилось около двух часов.

Кнайт и его напарник Дэмэджик безжалостно убивали людей, пока в живых не осталась только одна девушка по имени Скилио. Она была одета в лёгкие фиолетовые доспехи — «Мудрёные доспехи архона». Дэмэджик размахнулся и своим мечом сбил с головы девушки шлем. Она упала на колени и, склонив голову к земле, закричала: «Убей меня!» Дэмэджик попросил Кнайта убить её. Кнайт подошёл к Скилио и, достав меч, посмотрел ей в глаза, чтобы увидеть страх смерти, но замер. Затем покачал головой и произнёс: «Я не могу тебя убить!» Кнайт убрал меч и протянул девушке руку, чтобы помочь ей встать. А повернувшись к Дэ-мэджику, сказал: «Она будет жить! В ней есть то, чего нет в других людях!» Дэмэджик ничего не возразил (ведь Кнайт был его командиром, а приказы командира не обсуждаются) и сообщил, что сейчас же вернётся в город. А Кнайт и Скилио пошли вместе по дороге, разделяющей Хаир и Огрию.

По пути они узнали, что у них много общего. Подойдя к перекрёстку, молодые люди расстались, но Кнайт пообещал девушке, что они ещё увидятся вне поля боя.

Кнайт вернулся в Дартронг, где в его честь был устроен парад. Мужчина всё время думал: «Ах, эта человеческая девушка… В ней что-то есть, но что?»

На следующий день его отправили помогать подземным рыцарям, собирать сферы в храме боевых магов. Кнайт, как обычно, успешно выполнил задание.

И когда он вышел из храма, то его встретил человеческий боец, который хотел получить за голову Кнайта десять тысяч бриллиантов. Человек ранил Кнайта ножом и уже поднял свой топор, чтобы отрубить ему голову, но тут же почувствовал, как в него вонзился меч. Кнайт поднял голову, чтобы увидеть своего спасителя, но сразу потерял сознание.

Он очнулся в хорошо украшенной хижине. Его рана была перемотана бинтами. К нему подошла та самая девушка, которую он не убил. Она села рядом, взяла его за руку и, глядя в глаза, сказала:

— Слава Великой Шеаре! Ты жив! Ты не представляешь, как я рада, что ты жив!

— Почему ты меня спасла? — спросил Кнайт.

— Ты же не убил меня, когда обязан был убить, — ответила Скилио. Кнайт посмотрел на неё и сказал:

— Я не убил тебя, потому что…

— Я знаю, — перебила Скилио. Она подсела ближе к нему и поцеловала. Тут Кнайт понял, что любит её, и она та самая девушка, которую он ждал всю свою жизнь. Говорят, что между магмаром и человеком не может быть любви, но Кнайт и Скилио являли собой яркий пример того, что это не так. Кнайт прожил у Скилио две недели. За это время они очень сблизились. Кнайт помогал Скилио по дому, ходил охотиться на пхадов, кодрагов и даже собирал мёд зигредов.

После своего выздоровления Кнайт отправился назад, в Дартронг, где все уже решили, что он умер, и в этот день устроили его похороны. Старейшина Веркирий читал надгробную речь: «Дорогие жители и гости нашего города, бесстрашные магмары! У нас в Магмарии случилась беда, умер великий воин Кнайт Мэджик». Веркирий рассказал о подвигах Кнайта. После того как Веркирий закончил свою речь, Кнайт крикнул: «Остановите похороны! Я жив!» Все повернулись к нему и замерли. Кто-то из толпы спросил: «Если ты жив, то где же был всё это время?» Кнайт задумался: «Если я скажу им, что был у человеческой девушки, и она лечила меня, то меня объявят предателем Родины и сразу казнят». И тогда Кнайт ответил народу: «После сражения у храма я был сильно ранен и, чтобы не стать лёгкой добычей, спрятался в одной из башен на Плато, чтобы набраться сил». В ответ раздались крики: «Слава герою Хаира!» Похороны стали сворачиваться. А к Кнайту подошёл командир Норис и, поздравив с очередным выполненным заданием, сказал: «Я горжусь тобой, Кнайт! Я горжусь тем, что я — магмар! Я горжусь Дартронгом! Я горжусь тобой, солдат!» Кнайту было приятно знать, что им гордится ветеран Веронской войны.

Все начали расходиться, Кнайт пошёл домой, лёг на кровать и уснул.

Утром Кнайт решил сходить на кладбище к Родителям. У скупщика Мухмора он купил семь роз стоимостью в два золотых. В скорбном яре его встретил дух гнома и провёл к могиле Родителей. Кнайт встал на колено и, положив розы на могилу Родителей, сказал: «Простите, что я так редко вас навещаю. Я знаю, ваша смерть была не напрасной. Вы погибли, чтобы жили мы — магмарский народ». После того как Кнайт произнёс свою речь, из могилы вырос цветок Верциды, или мудрости. И Кнайт услышал, как его мать ответила ему: «Кнайт, армия Хаоса готовит нападение на наш мир. Магмары и люди обязаны объединить свои силы и дать отпор Хаосу. Найди Великую Шеару! И возьми этот цветок — он принесёт тебе удачу».

Кнайт зашёл в великолепный дворец Шеары. Во дворце он увидел Скилио и саму богиню Шеару. На Шеаре золотистым цветом были нарисованы непонятные ему символы. Сама Шеара была в красном платье, а её волосы выглядели так, будто были сделаны из золота. Шеара была очень красива.

Кнайт подошёл к Скилио и Шеаре. И Шеара сказала: «Вы избраны, чтобы спасти этот мир от Хаоса! Я наделю вас частичкой своей силы и отправлю в мир Хаоса. Вы должны истребить там всех, кого увидите. После этого я открою портал, и вы вернётесь назад, в наш мир». Богиня наделила их частичкой своей силы и отправила в мир Хаоса.

В мире Хаоса всё было мрачным, мрачнее даже, чем в Магмарии. Небо было затянуто чёрными и фиолетовыми тучами. Везде были руины и кости мёртвых гунглов — основных обитателей этого страшного места.

Долго Кнайт и Скилио бродили по мрачным лабиринтам Хаоса, пока не истребили всех существ этого мира. Затем им открылся портал, и они тут же оказались у Шеары во дворце.

После празднования победы Кнайт и Скилио встретились у зала Таллаара. Кнайт сказал:

— Не верится, что это конец и мы победили! Я рад, что ты осталась жива.

— Да, но какой ценой? — ответила Скилио. — Ты отдал свою душу за победу над Хаосом!

На что Кнайт возразил:

— Я сделал это, чтобы жили магмары и люди. Отдав свою душу, я спас миллионы других душ. Помимо этого, я спас и ту, которая мне дороже всех, то есть тебя.

Скилио обняла Кнайта и призналась, что любит его больше всего на свете. Кнайт ответил взаимностью. Девушка предложила сходить к памятнику боевой славы, где похоронены павшие воины — более двух тысяч магмаров и людей. Скилио и Кнайт отдали честь всем павшим воинам и на каждую могилу положили по розе, поклявшись: «Никто не забыт! Ничто не забыто! Вы будете жить в памяти и наших сердцах вечно, как герои!»

Затем Кнайт сделал Скилио предложение. Она не смогла ему отказать. Они решили сыграть свадьбу через неделю. Самые искусные мастера Магмарии изготовили им свадебные наряды.

Началась Свадьба. Скилио вышла наряженная и подошла к арке, где её ждал Кнайт. Они были очень довольны, что наконец-то поженятся. Священник прочитал молитву и сказал, что супруги могут обменяться кольцами. Кнайт и Скилио обвенчались и пошли к карете, но тут неожиданно из-под земли появился Уборг (огромный скорпион) и проткнул Скилио своим острым щупальцем. Скилио упала на землю и прошептала: «Мне больно, я умираю… Прости… Прощай…» Кнайт поднял свой взор к небу и закричал. Прижав её тело к себе, он сказал: «Я верну тебя к жизни любой ценой, любимая! Слышишь?»

Кнайт опустил на землю тело Скилио, нежно поцеловал её и поднялся. Его душа переполнилась гневом. Его свадебные доспехи лопнули. А под ними были надеты боевые доспехи «Сокрушения». Он взял в руки алебарду, встал в магическую стойку и начал жечь Уборга. Скорпион пытался зарыться под землю, но бесстрашный воин сжёг Уборга, оставив от него один лишь прах. Подул ветер, прах рассеялся, и под ним Кнайт обнаружил зуб мудрости Уборга, обладающий огромной целительной силой. Кнайт, недолго думая, убрал этот зуб в свой рюкзак, взял на руки Скилио и понёс её в храм Шеары.

К счастью, в храме благодаря покровительству богини и целительным свойствам зуба Уборга удалось воскресить Скилио. С тех самых пор Кнайт следил за ней очень хорошо и никому не давал в обиду. Он постоянно говорил ей: «Один раз я тебя потерял, второго не будет!»

Кнайту возвели памятник в Дартронге с надписью «Кнайт Мэджик — герой Магмарии». Кнайт и Скилио жили очень счастливо. После победы над Хаосом межрасовая война была окончена и больше не разжигалась. Люди и магмары с тех пор стали жить в мире.

 

Валерий Казарцев

Обретение мира

 

1-е место в номинации «Обретение мира»   

 

(провокационно-авантюрно-фантастический рассказ)

 

Глава 1. Ксюха

Когда я понял, что в связи с очередной сменой руководства в фирме мне осталось работать в ней недолго, встал вопрос, что же делать дальше? Наличие небольших сбережений, собственный дом и почти новый автомобиль — всё это успокаивало, жить можно. В то же время душу, как червяк яблоко, грызла тревога. Уже давно я испытывал скуку и разочарование, а иногда депрессия чёрной пеленой закрывала все краски Мира.

Изрядно отравляло мою жизнь и презрение в глазах жены, давно ставшей чужим человеком. Надо уходить, как заклинание повторял я себе, уходить, оставив абсолютно всё. От себя не убежишь — ехидно спорил со мной внутренний голос и зловеще напоминал — а впереди зима. Да, зима. Самое страшное для меня время, когда день, не успев начаться, уже сереет вечером, когда снег по пояс, а мороз создаёт ощущение гнетуще-бесконечного домашнего ареста.

Вечерами, украдкой глядя на жену, я в очередной раз пытался понять, что же мне надо в женщине? В первую очередь, конечно, тело, душа вторична, эгоистично думал я, в далёком прошлом несостоявшийся художник. В каждом изгибе тела женщины и в каждой его чёрточке должна сквозить женственность, и это мне было необходимо так же, как дыхание.

Конечно, идеал не реален, но так хочется его достигнуть, часто думал я, с голодной тоской провожая глазами в толпе прекрасный силуэт незнакомки.

До ячейки ещё далеко, а что там в ячейке? Я вспомнил ничего мне не говорящее официальное название: «Индивидуальный электронный носитель души и интеллекта после прекращения физического существования тела».

Более 100 лет назад учёные открыли способ переноса личности после смерти на электронный носитель. На Всемирном совете было решено построить сеть бункеров-хранилищ на Земле, на Луне и на Марсе. Глубоко под поверхностью, с автономными источниками питания, миллиарды ячеек стали последним прибежищем для живущих.

С тех пор даже их создатели не знали, что там происходит, потому что лет через пять «мёртвые» выдвинули меморандум, в котором безо всяких объяснений отказались общаться с живыми, заявив, что те сами должны решать свои проблемы и развиваться своим путём, без всяких советов и подсказок. Ведь миллиарды интеллектов «мёртвых» могли работать как одна супермощная вычислительная машина, которой по силам были почти любые задачи. Какой демон теперь копил силы в недрах «мёртвых», учёные даже и не догадывались, но по-прежнему в каждой клинике стоял аппарат перезаписи личности, а сразу после смерти человека все данные о нём автоматически поступали в одну из ячеек хранилища. Конечно, при смерти в космосе, под водой или в наземной катастрофе личности не сохранялись, но такие случае составляли сотые доли процента от общего количества.

— Нет, в ячейку ещё рано, в который раз подумал я. И, придя домой, завалился на диван. «А север я не люблю», — вдруг ниоткуда всплыла совершенно дикая мысль. С юности мне запомнились карельские бесконечные моховые болота, перемежающиеся озерцами, и корявые сосны на них, и триллионы озверелых комаров, от которых нет спасения. Полный полудетской романтики, я когда-то ездил туда искать клад. Конечно, ничего не нашёл, но собрал неплохую коллекцию минералов. И теперь, глядя на эти камни, я неожиданно решил — еду на север!..

Глянув на таймер, я отметил, что уже поздно, а жены ещё нет…

Кое-как продремав очередную бессонную ночь, я с утра пробежался по магазинам, закупая дешёвые полуфабрикаты и всякую мелочёвку для поездки. Под вечер автомобиль был забит до отказа, но я откладывал отъезд, не понимая, что меня дёрнуло тащиться в такую даль под комариные пытки и холодный дождь. Буркнул появившейся жене, что уезжаю на недельку порыбачить, и её равнодушное пожатие плечами как пинком выгнало меня из дома.

В первые же сутки я отмотал больше тысячи километров по ужасным по сравнению с западноевропейскими дорогами. Устал страшно, долго искал съезд с трассы, наконец, въехал в еловый лес и остановился. Перекусив всухомятку, я завалился спать, с головой закутавшись в спальный мешок.

На другой день, отмотав ещё около 500 километров, свернул на Восток, — захотелось взглянуть на знаменитые петроглифы. Остановившись на берегу канала и, любуясь сверкающей на солнце гладью воды, подумал: «Титаны были наши предки! Чтобы вручную такие проекты воплощать! А впрочем, сколько их, этих титанов, здесь по берегам закопано, теперь и не сосчитать, и всех приютила холодная и каменистая эта земля». С такими мыслями я сел за руль, но на восток не поехал, — сам не знаю, что заставило меня вернуться на трассу и погнать ещё дальше на север. «Сколько лет прошло, но ничего не изменилось в этих диких, забытых богом местах», — думал я, сворачивая часов через пять, на дорогу, ведущую к Белому морю.

Отметил, что здесь по сползшим гранитным плитам и гальке с трудом, но можно пройти вдоль берега и выбрать более безопасный путь наверх. Умывшись ледяной солёной водой и вдыхая почти забытый, но знакомый и успокаивающий запах моря, я вглядывался в прозрачную глубь с камнями и кустами водорослей. «А где же морские звёзды?» — спросил я себя. Когда-то я видел здесь их тысячами, от совсем крошечных до 15-ти сантиметровых в диаметре. «Погасли звёзды!» — невесело пошутил я и побрёл по берегу от посёлка в сторону большого моря.

«Что я здесь делаю? Зачем я здесь?» — вдруг пронзила меня мысль. Наверное, так сходят с ума…

Устало выбравшись к машине, я сел за руль и задумался — спать не хотелось, есть тоже, хотя уже несколько суток не ел ничего горячего. И решил:

«Домой! Увидел всё, что хотел, насытился романтикой, а теперь домой. А там решу, как жить дальше, скорее всего, на Марс, с пятой волной колонистов».

Двигаясь назад, я вдруг отчётливо понял — приезд сюда был прощанием с молодостью, а теперь начинался новый этап моей жизни. И щемящее чувство утраты чего-то очень ценного целиком заполнило меня.

Вдруг на обочине мелькнул девичий силуэт, и, как всякий мужчина, я машинально отметил, что если эту девушку одеть прилично, то получится очень даже ничего.

Проехав ещё километра три, я остановился, думая о девушке с большим рюкзаком. Бог мой! Да она же воплощение того, с чем я только что простился, дошло до меня. Непроизвольно развернувшись, я поехал назад, боясь не увидеть ту, что искал. Ух! — выдохнул я облегчённо, заметив неторопливо шагающую женскую фигуру с рюкзаком за спиной. Проехав чуть вперёд, я остановил машину и вышел, не зная, как начать разговор. Я заметил, как её рука непроизвольно потянулась к коммутатору.

— Привет, — сказал я как можно дружелюбнее. — Если вы заглянете в мою машину, то увидите расширенный набор того, что у вас за плечами. Очень давно я бывал в этих местах и находил сказочный лунный камень беломорит, только сейчас маршрут вот не вспомню. А мне очень хочется увезти с собой этот сувенир из Карелии. А так как в этих краях с рюкзаками можно увидеть только охотников за камнями, — пошутил я, — то, может быть, вы мне поможете? Я не назойлив, не приставуч, и вообще тих, как большая серая мышь.

Закончив свой монолог, я с нетерпением ожидал, что она решит.

Девушка оценивающе разглядывала меня, словно выбирая товар в магазине.

И я решил представиться:

— Друзья называют меня Васиком, хочу оказать вам услугу и подвезти. Вы ведь в Малиновую Вараку?

Она молча сняла рюкзак и небрежно поставила его у ног.

— Меня зовут Ксения, и я действительно приехала за минералами, только автомобиль здесь — ненужная обуза. По маршруту на нём не проедешь, а постоянно к нему возвращаться — многого не увидишь. Я готова показать вам одно место, где вы найдёте свой сувенир. Только одно условие: вы не должны называть меня Ксюхой, Ксюшей, лапочкой, зайчиком или ещё как-нибудь, иначе я сломаю вам руку, разобью нос или ещё что…

Я согласился.

Мне почему-то очень захотелось понравиться этой девчонке, которая была вдвое моложе меня.

— Хорошо, едем, — сказала она. — Здесь осталось километра два. Там у нас, геологов, место базового лагеря и есть площадка для машины.

Быстро приехав на место, мы раскинули палатки и улеглись спать.

Проснувшись через пять часов, я развёл костерок, подогрел концентраты с тушёнкой и вскипятил воду для кофе.

— Ксения, хватит дрыхнуть, завтрак остынет, — громко проговорил я, подойдя к её палатке.

— Вот зануда, поспать не даст… — раздалось полусонное бормотание.

Так прошло трое суток — я кашеварил, рассказывал бородатые анекдоты и как оруженосец таскал за Ксенией по скалам изрядно потяжелевший рюкзак.

В ответ на мою исповедь постепенно и неохотно она рассказала, что живёт одна, родители-геологи погибли семь лет назад на Луне. Сразу после окончания геологического факультета выскочила замуж за однокурсника. Уже через год они развелись…

Лететь на Марс или Луну по контракту — тоже особого желания не было, поэтому она занялась тем, что было ближе всего — обработкой камней. Ксения с первого взгляда понимала, как сделать, чтобы неприметный вроде бы камень заискрился и заиграл переливами цвета в замысловатой броши или даже в простой декоративной подставке на столе.

Авторские работы неплохо брали в модных салонах, и сейчас она снимает мансарду на окраине Питера, где и дом и мастерская — всё вместе.

Я всё больше начинал уважать эту девушку, в одиночку выживающую в этом мире и не боящуюся его, что даже не каждому мужчине под силу.

— Всё! — сказала Ксения, отколов очередной камень геологическим молотком. — Теперь на целый год хватит, а может и больше, — и она с довольным видом упаковала его в рюкзак.

«Как всё? Ничего ведь и не начиналось?» — с тоской подумал я.

Видимо, о чём-то подобном подумала и она, выжидающе посмотрев на меня своими коричневыми глазами.

— Ксения, а не отпраздновать ли нам окончание геологического сезона, — пришла мне спасительная мысль, — тут на трассе отель есть. Надо отмыться, побриться, одним словом — я приглашаю вас на ужин…

— Надо подумать. У меня вечернего платья и туфель нет, — неуверенно произнесла она, но затем добавила:

— Идёт! Празднуем!..

Небольшой отель явно не страдал от избытка постояльцев, но оказался ухоженным, с чистыми белоснежными простынями, забавными безделушками на стенах и множеством цветов в горшках всех размеров и расцветок.

Договорившись о времени встречи в ресторане и сделав предварительный заказ, мы разошлись по своим номерам.

Какое блаженство — лежать в ванне с горячей водой после недели бродяжьей жизни! «Как бы не заснуть и не утонуть здесь», — расслабленно думал я.

— Смокинга у меня тоже нет, но вот эти джинсы и рубашка вполне подойдут для столь отдалённых мест, — бормотал я, собираясь на ужин и испытывая давно забытое волнение от таких мелочей.

Ксения была великолепна в обтягивающей тёмно-крас-ной, почти чёрной блузке вместо привычного мешковатого свитера и светлых, свободного кроя брюках и тоже светлых кроссовках. Её волосы были уложены в простую причёску, которая идеально подчёркивала классический овал лица с минимумом косметики. Рассмотрев друг друга, мы посмеялись над тонкостями этикета, подняли тост за успешное наше совместное предприятие — никто не пал жертвой комаров и не утонул в болотах. Кроме нас в зале никого не было. Тихо играла музыка, и переливались огнями неяркие светильники на стенах. Ужин оказался вкусным, вино тоже неплохим, хотя я не ценитель, потому что всему алкоголю предпочитаю водку, разумеется, в умеренных количествах. Мне было грустно, и я не мог этого скрыть.

— Васик, вы чего такой кислый?

— Вы очень красивая, Ксения, как принцесса из сказки, но моя сказка совсем скоро кончится, потому и кислый, — отшутился я, хотя было тоскливо от того, что скоро мы расстанемся.

И, ни на что не надеясь, я предложил:

— Ксения, давайте возьмём ещё вина и пойдём в номер, где я постараюсь развлечь вас историями из своей жизни. Надеюсь, вам будет весело.

— Пойдёмте, — как о чём-то уже решённом, спокойно ответила она.

В номере, когда мы разлили по бокалам вино, я замешкался, не зная, что сказать, вернее, боясь сказать то, о чём думаю.

И тогда она сама сказала за меня:

— Васик, предлагаю перестать «выкать». Ты можешь даже называть меня Ксюхой.

Мы выпили, и я недоумённо спросил:

— А почему раньше нельзя было Ксюхой?

Она помолчала и тихо ответила:

— Это я позволяю только очень близким мне людям.

Что было дальше? Как это можно назвать? Мгновеньями счастья или коллапсом вселенной, где в точке сжатия, сгорая от нежности и желания, любили друг друга мужчина и женщина, и кроме них никого не было на целом свете?!.

Время расставания подкралось незаметно. Опустошённые, как выжженная земля, мы молча простились на станции, ничего не сказав и не пообещав друг другу.

Как в тумане проехав сотни две километров, я со всей силой нажал на тормоза.

Машину потащило юзом и, чудом не перевернувшись, она замерла поперёк обочины.

Торопливо набрав номер, я закричал:

— Ксюха-а-а!!!

Услышав ответ, уже прошептал, как молитву:

— Ксюха…

— Васик, что случилось? — дошёл до меня озабоченно-ис-пуганный её голос.

— Ты есть!? Ты говоришь!? — счастливо рассмеялся я. — Представляешь, мне показалось, что сегодняшняя ночь мне приснилась, и тебя нет, и я так испугался. Дай мне неделю, я закончу дела в прошлой жизни и приеду, я не могу без тебя, — как сумасшедший всё повторял я.

— На дорогу смотри, а то не туда приедешь, — пошутила она и, помолчав, тихо добавила:

— Я буду ждать, приезжай.

С трудом вырулив на полосу, я поехал дальше, а в голове как в сломанном старом проигрывателе крутилась одна мысль — Обретение мира, обретение мира в своей душе, обретение мира со всем Миром…

 

Глава 2. Тень Лилит

Приехав домой и приняв ванну, я прошёлся по комнатам. Странно, но ни одна вещь, ни одна безделушка не тронули моих чувств. Всё здесь было каким-то чужим, даже собственные вещи. Жена как обычно отсутствовала. В раковине на кухне начинали попахивать грязные тарелки.

— Неужели нельзя наклониться и сразу в посудомойку засунуть? — раздражённо подумал я о привычке жены. И задал себе главный вопрос: а как жена отреагирует на предложение о разводе? Истерик, конечно, не будет, но яда и ненависти она выплеснет на меня с избытком… Всё ей оставлю, кроме верного авто — Вики, решил я. Ещё в молодости я назвал свой первый автомобиль Танюхой. Потом были: Фатима, Кончита, Изабелла… — А неприхотливый и экономичный «Форд», на котором я сейчас ездил, сразу окрестил Викой. Нет, Вику я не отдам! Это моё, кровное! Я глубоко уверен, что машина может чувствовать настроение хозяина, быть другом и собеседником.

Целый день я ездил по городу, посетив множество контор, которые требовали для закрытия дел моего личного присутствия. Под вечер, заехав к адвокату, я получил все нужные консультации по разделу имущества. Вика останется у меня, если я откажусь от своей части дома. Это меня успокоило. Я сделал заявку и на развод, который мог произойти без моего личного присутствия. Это меня вполне устраивало.

Приехав домой, я выпил кофе и решил не оттягивать объяснений с женой. Войдя в её комнату, я остановился на пороге и нейтральным голосом произнёс заранее продуманный монолог:

— Знаешь, за последний год мы стали совершенно чужими. У тебя своя жизнь, а я всегда был плохим мужем, к тому же сейчас вообще стал безработным. Попробую начать с нуля в другом городе. Я подал заявление на развод. Дом и все вещи оставляю тебе. Мне нужен только автомобиль. Надеюсь, ты не возражаешь? По-моему, это справедливо, хоть всё здесь куплено и ремонт сделан на мои деньги.

Помолчав, она ледяным голосом процедила:

— Хорошо, я посмотрю условия, а в целом ты прав — ты мне не нужен!

Ну вот и ладненько, и, боясь не сдержаться, я торопливо вышел. В своей комнате, свалив все вещи в большую коробку и уложив самое необходимое в заплечную сумку, я без сожаления сказал себе: «Вперёд, к новым звёздам! То есть к Звезде!» — такой вот получился каламбур. Улёгшись спать, я довольно усмехнулся, представив как жена, рыча от злости, мечется по своей комнате, понимая, что приличного мужика ей уже не найти, а неприличным она нужна только на одну ночь, да и то по великой пьянке.

Выспавшийся и бодрый, утром я уже катил в Питер, сгорая от нетерпения увидеть Ксюху.

С превеликим трудом отыскав в лабиринте дворов нужный дом, я поднялся по винтовой лестнице на самый верх и постучал в дверь с номером 99. Искренняя радость в её глазах развеяла все мои сомнения. Нам и правда было хорошо вдвоём, даже молчать, просто ощущая присутствие друг друга. Уже под утро, положив голову мне на грудь, Ксюха спросила:

— А почему тебя называют Васик? Несерьёзно как-то для мужчины твоего возраста.

Я помолчал, вспоминая, как это было.

— Моё настоящее имя Валериан. В студенческой компании я часто доставал друзей, которые вели себя не очень корректно, выражениями типа: «Вы мерзавец, сэр, и вам не место в нашей компании! Вызываю вас на дуэль…» — ну и тому подобное. И друзья решили меня наказать, дав прозвище — ВАлериан Сын Ивана Какого-то… Приклеилось… А так как я был связующим звеном в компании, то стоило кому-нибудь загрустить, как ему тут же предлагали: «А не поехать ли нам к Васику?» И со смехом все заваливались ко мне.

Ксюха долго смеялась, перемежая свой смех добродушными шутками, и, наконец, как-то незаметно и тихо заснула.

Утром я обследовал своё новое убежище и остался доволен. У стены стеллаж с инструментами и небольшими станками для резки и шлифовки камней. Печь для плавки металлов и куча тиглей рядом. Декоративно отгороженный угол — столовая и кухня. В другом — спальня. Имелась и душевая кабина с унитазом за ней — а что ещё нужно для счастливой жизни? — спросил я себя. Любимая работа, тихий угол и любимый человек рядом…

— Ксюха, моя Ксюха, — нежно думал я, ещё не веря до конца в своё счастье.

Когда мы на импровизированной кухне пили кофе, Ксюха была необычно серьёзна, а я сидел как на иголках и, наконец, не выдержал:

— Ксю, что случилось? Ты на меня смотришь, как на чемодан без ручки…

— Нет! Дело не в тебе! Но раз ты сам начал этот разговор, то я хочу, чтобы между нами не было никаких недомолвок и тайн. Я хочу признаться, что моя пра-пра-прабабка была Лилит.

— Что? — поперхнулся я кофе, — это же миф, сказка для взрослых.

— А вот и нет! Всё серьёзней, чем ты можешь представить, — и она начала свой рассказ.

В конце 19 века Френсис Гамильтон заложил основы новой науки — евгеники, основной задачей которой было улучшение человека. Сначала планировалось искоренить наследственные болезни, затем максимально усовершенствовать физические данные, а уже на последней фазе — развить сверхспособности мозга.

К концу 20 века учёные научились создавать полноценные клоны человека, и, хотя это было запрещено, но в подпольных лабораториях работы не прекращались. Старики-миллиардеры вкладывали все свои деньги, чтобы продлить себе жизнь, и в конце их тела уже полностью состояли из клонированных тканей и органов. Но оказалось, что мозг тоже имеет свой ресурс, поэтому однажды происходило что-то вроде сбоя компьютера, и внешне молодые старики становились как малые дети, которых даже кормить надо было искусственно. Тогда учёные стали создавать электронные носители души и интеллекта, что и привело к рождению Лилит. На базе Лилит отрабатывали и создание физически совершенного тела. Тело Лилит было компиляцией миллионов среднестатистических идеалов женщин всех рас Земли, а после этого в него добавили провокационно сексуальные элементы: оптимально устроенные половые органы, ноги, узкую талию и многое другое. Созданным женщинам не надо было следить за своим телом — морить его диетами, посещать тренажёрные залы и т. п. Они всегда оставались в идеальной форме.

Их было ровно две тысячи — клонов Лилит. И больше не было на Земле женщин более желанных и сексуальных, чем они. А кроме физического совершенства, они обладали и ускоренными реакциями, которые делали их совершенными телохранителями. Все боевые навыки у Лилит были заложены в подсознание. Их не надо было обучать. Мгновенно оценивая ситуацию, они также мгновенно действовали. Влюблялись Лилит только один раз и сохраняли это чувство к избраннику на всю жизнь. И стоили эти Лилит баснословно дорого.

Задумчиво выпив кофе, Ксюха продолжила свой рассказ.

— Я видела запись боя, где одна Лилит — хрупкая девушка, голыми руками за минуту убила десять тренированных бойцов. Это был завораживающе страшный танец смерти.

— Пипец тебе, Васик, сходишь налево, оторвут тебе всё хозяйство и в форточку выбросят, — шуткой попытался привести в порядок я свои мысли.

А Ксюха, задумавшись, продолжила:

— Бабушка предупреждала, что однажды могут включиться эти чёртовы гены. Я радовалась, когда после замужества ничего такого не почувствовала. А с тобой… И зачем ты тогда остановился, Васик? — спросила она. — Значит, это судьба, — наморщив лоб, выдавила она. — Это страшно, но в то же время я счастлива. Я люблю тебя так, как не сможет полюбить ни одна простая женщина, я твоя раба, а ты мой господин, так говорили в древности.

Мои мысли метались в голове. Основным содержанием их было примерно следующее: «Ну, Васик, ты влип, как муха в паутину…»

Немного успокоившись, я подумал: «А в чём, собственно, проблема? Я люблю эту женщину. Она очень красива. Будем жить дальше нормальной человеческой жизнью».

— Не получится! — как бы прочитав мои мысли, сказала она, — просто жить и любить у нас не получится. Ведь меня тоже зовут не Ксенией.

С улыбкой посмотрев на меня, она продолжила.

— В середине 21 века какой-то дотошный журналист раскопал и опубликовал все материалы по нелегальным работам этой тематики. В этом фигурировали очень серьёзные политики, и скандал получился шумный, но больше всех неистовствовали религиозные фанатики мусульмане. Они объявили Лилит порождением Иблиса, и поклялись уничтожить их всех вместе с потомством. Уже в первый год были уничтожены 500 клонов Лилит и многие учёные, работавшие в этом проекте. С тех пор идёт эта непрекращающаяся война. И хотя мы имеем гражданские права и пользуемся защитой закона, но постоянно опасаемся быть раскрытыми.

— Я этого не знал, — удивлённо произнёс я.

— Об этом мало кто знает. Но я думаю, что авария на Луне, когда погибли мои родители, не была случайностью. Незадолго до этого мама получила странное послание по Сети с зелёным знаменем, и больше там ничего не было.

Было заметно, что Ксюху очень утомил её рассказ и пережитые эмоции.

— Да, — озадаченно произнёс я. — Ксюха, я сейчас ничего не скажу, слишком это всё неожиданно, — и, ласково поцеловав её, добавил: — Поеду в город, поищу работу.

«Аллах, Иблис, джихад, зелёное знамя», — в растерянности бормотал я, неспешно колеся по городу. Постепенно красота и монументальность зданий, зелень скверов, арки мостов, гуляющие юные мамы с колясками сгладили мою нервозность, и я подумал: «Нет, Ксюху я никому не отдам, ни Иблису, ни другому мужику, а вернее, она сама никому меня не отдаст». Ещё покружив по городу, я остановился у магазина и, купив кое-что на ужин, поехал в свой новый дом. Поднявшись по уже знакомой лестнице, негромко постучал в таинственные знаки 99. Ксюха открыла дверь и молча вернулась к работе. Она резала какой-то камень. Я отнёс пакеты на кухню и подошёл к ней. Обняв её сзади, я наклонился и прошептал в ушко: «Знаешь, я никому тебя не отдам, ни Шайтану, ни-ко-му. Пойдём ужинать, я вина купил, того самого, которое мы пили в нашу первую ночь…» Ксюха оттаяла. Её плечи расслабились, а голова откинулась мне на плечо. Мы молча ели и пили. На столе горела толстенная свеча, источая аромат тропических цветов, и мне ничего больше не хотелось. Сжав её ладонь и почувствовав ответное движение, я произнёс, глядя вверх: «Бог, я благодарю тебя за этот вечер, за любимую женщину и за всё, что даровала мне судьба!..»

Уже на следующий день судьба начала дарить мне новые ПОДАРКИ, но это будет завтра, а сегодня у нас впереди была целая ночь, полная нежности, любви и счастья.

 

Глава 3. Ирина

Утро выдалось пасмурным, с мелким холодным дождём. В Питере всегда погода с сюрпризами, подумал я и захотел в Крым к Чёрному морю.

Блуждания по хмурому городу ничего мне не дали — кому нужен биолог с сельскохозяйственной специализацией в мегаполисе? Не видя реального выхода из тупика, я всё больше впадал в меланхолию. Плотное движение тоже раздражало. Остановившись перед светофором, я сидел, бездумно уставившись на лобовое стекло, покрытое каплями дождя. Страшный удар сзади сотряс машину. Вика, по инерции смяв зад впереди стоящего автомобиля, оказалось наглухо заблокированной. Ударом ноги выбив перекосившуюся дверь и яростно ругаясь, я выбрался из обезображенного автомобиля. Возле ударившего мой автомобиль джипа стояли двое с ярковыраженными азиатскими чертами лица. Один из них держал в руке пистолет, прикрывая его полой куртки. Они удивленно смотрели на меня, видимо рассчитывали, что я окажусь без сознания от такого удара.

Поняв всё, я быстро нырнул за стоящий в соседнем ряду автомобиль и как мог быстро побежал. Сзади замелькали фигуры преследователей. У стоящего в крайнем левом ряду большого чёрного джипа вдруг моргнул свет и распахнулась правая передняя дверь.

«Попался! — подумал я и замер в секундном замешательстве, — впереди джип, сзади азиаты, слева фура, справа тоже автомобиль…»

— Васик, быстро сюда! — раздался женский крик, и я, не раздумывая, прыгнул в салон. Джип, освобождая место для манёвра, легко поддал бампером впереди стоящий автомобиль, сдал назад и, переехав через две сплошные полосы, развернулся на полосе встречного движения, игнорируя царящую там панику.

Мощный мотор взревел, и машина стремительно покатила вперёд, то есть назад… Только теперь я посмотрел на сидящую за рулём женщину. Светло-русая и крупная, кустодиевского типа молодая женщина была по-своему неотразимо красива. Правильные черты лица удачно подчёркивали пухлые губки бантиком, а в глазах плескалось небо. Пыш-но-грациозные формы были облачены в светлые свободные брюки и рубашку мужского кроя с коротким рукавом. На изящных ногах красовались модельные туфельки на невысоком каблуке.

— Меня зовут Ирина, — мягким, чувственным голосом произнесла она, — и если вы осмелитесь назвать меня как-нибудь ещё…

— Знаю, знаю, — перебил я её, — вы сломаете мне руку, разобьёте нос или повредите моё мужское достоинство.

Она громко расхохоталась, одновременно ведя джип на приличной скорости и поглядывая на приборы. Затем проговорила:

— Нас ведут с флаера.

Вдруг один из мониторов заморгал тревожным красным цветом.

— Ого, что творится! Не думала, что дойдёт до такого…

— Васик, чёрт, дайте свой коммутатор! Нас ведут по нему!

Резко свернув в тесный проезд, она выбросила мой коммутатор в окно и погнала дальше, вслушиваясь в миниатюрный едва заметный наушник. Я остолбенело посмотрел на запястье и тоскливо подумал: «Вот теперь у меня точно ни копейки…»

— А флаер-то непростой, — подытожила Ирина. — Включил маск-поле и сел где-то, прикинувшись такси или чьей-то собственностью…

А я продолжал думать о том, что теперь надо будет потратить массу времени на восстановление своей личности и получение нового коммутатора. Остановившись у сквера, Ирина предложила:

— Пойдём, погуляем и подумаем, что дальше делать, — а затем, открыв неприметный отсек на приборной панели, извлекла оттуда новый коммутатор. Уже ничему больше не удивляясь, я молча застегнул его на руке. Коммутатор пискнул и произнёс хорошо поставленным мужским голосом:

— Идентификация произведена, ваше имя Серж Новак.

— Вот так! — удовлетворённо произнесла Ирина. — У вас там и денег побольше, чем было у Васика.

Мы вышли из машины, и я опять невольно отметил красоту и грацию движений моей новой знакомой. Сглотнув слюну, я впервые за день подумал о Ксюхе, если меня так прессуют, то каково ей?

— Кстати, не беспокойтесь о Ксении, у неё всё в порядке. Её теперь зовут Елена, — и, помолчав, многозначительно добавила: — Елена Новак.

Меня начало клинить, я же развестись не успел и уже женат на другой, сюрприз, однако.

— И что она в таком лохе нашла? — задумчиво разглядывая меня, проговорила Ирина. — Серж, раз вы уже влипли в наши дела, я должна проинструктировать вас о дальнейшем поведении и охранять вас до момента, пока меня не освободит моё руководство.

— Ирина, а вы кто? — задал я вопрос, который надо было задать сразу же.

— То, что я одна из внучек Лилит, вы уже догадались? — и она посмотрела на меня, ожидая ответа.

— Об этом нетрудно догадаться, — ответил я, посмотрев на её выдающиеся в прямом и переносном смысле груди. Она улыбнулась и продолжила:

— Я специальный агент полиции, работаю под прикрытием, у меня своя небольшая адвокатская контора с двумя сотрудниками. Моя специализация — ликвидация террористов.

— А что это у вас за правила знакомства такие, сразу угрожать моему здоровью, нехорошо как-то..?

— Это тест такой! — со смехом ответила она. — Около тридцати процентов мужчин влюбляются в нас буквально сразу или максимум через час общения, и все их мысли сосредотачиваются на сексуальном аспекте. Непроизвольно, забыв о предупреждении, они обязательно проговариваются, искажая имя ласково-уменьшительно. Для нас это значит, что с таким партнёром работать нельзя, так как он неадекватно воспринимает ситуацию.

— А Ксюха мне такого не говорила, — задумчиво произнёс я.

— Ну, у вас там всё серьёзно, всё просто замечательно получилось, — ехидно прокомментировала Ирина.

— А у вас получилось? — в отместку за ехидство задал я наглый вопрос.

Ирина помрачнела, видимо вспомнив что-то из своей жизни, и серьёзно ответила:

— Нет, я не чувствую в себе Лилит.

Она присела рядом, и мы надолго замолчали, думая каждый о своём. Выглянуло солнце, и мир волшебно преобразился. Высоко в небе ослепительной россыпью белели облака, мокрые листья деревьев приобрели изумрудный оттенок, а на траве газона бриллиантами сверкали капельки воды.

— Как же хорошо жить и любить! — произнёс я. Тут, вспомнив наши гонки по городу, я спросил:

— А что, в нас и правда стреляли?

— Ещё как! Ещё немного, и защита бы не выдержала. Это же специальный полицейский автомобиль, а в обычном мы бы давно даже в ячейку не попали.

— В одну вместе? — сострил я.

Ирина не прореагировала, вслушиваясь в передаваемую ей информацию.

— Ну вот! Теперь едем на конспиративную квартиру. Там для нас всё подготовили, — и добавила: — Кстати, рядовой Серж, теперь вы тоже зачислены в штат.

От такого заявления я ляпнул первое, что пришло в голову:

— А платить-то хоть будут, а то ведь жизнью рисковать приходится?!

— Да, — серьёзно ответила Ирина, — и к тому же с надбавками за ненормированный рабочий день. Ваше довольствие составляет…

От названных цифр я попытался удержать рукой отъезжающую вниз челюсть — столько мне не платили даже в элитной фирме, с которой пришлось распрощаться.

«Ладно, хоть с деньгами вопрос решён», — мрачно подумал я.

Тут мне в голову пришла нехорошая мысль, и я спросил:

— Ирина, а Ксюха, то есть Елена, тоже агент под прикрытием?

— Нет, она помешана на своих камнях, хотя и проходила курсы специальной подготовки. Нас немного таких. У нас уникальные физические и умственные данные, и правительство заинтересовано в нашей работе. Одна правнучка Лилит стоит целого взвода спецназа, а специальные тренинги вообще делают нас незаменимыми в отдельных операциях. Даже на мнемографе у нас нельзя прочитать информацию, так как в нашем мозгу включается специальный блок, и мы впадаем в кому.

— А как вы вообще там оказались, где меня азиаты ловили?

— Ксения утром связалась со мной и, сославшись на плохие предчувствия, попросила вас подстраховать. Я следила за вами с того момента, когда вы отъехали от дома, а потом заметила слежку и включила прослушку их автомобиля. Эти люди хотели сделать из вас живую бомбу, но я не вмешивалась до критической ситуации.

Ирина нарезала круги по городу, вглядываясь в непонятные мне приборы. Как я понял, она проверяла отсутствие слежки.

Как-то незаметно наступил вечер. Ирина поставила машину в тихом, ничем не примечательном дворе, и вручила мне увесистую сумку. Мы вошли в подъезд, поднялись на лифте на последний этаж и открыли обычную дверь. Когда мы вошли, я поразился контрасту — изнутри дверь напоминала сейфовую, которую, пожалуй, не сразу и из плазмёта прожжёшь.

— Я буду спать в спальне, а вы располагайтесь в зале, — предложила Ирина. — Тахта раскладывается, если любите спать на широкой постели. На кухне в холодильнике есть еда.

Я устало развалился в кресле и почему-то начал вспоминать студенческие годы. Стук двери ванной комнаты отвлёк меня. И я увидел выходящую из ванной Ирину. Она была обворожительна в коротком халатике и смешных домашних тапочках, с розовой аппетитно-манящей кожей после душа.

Напрасно заставляя себя отвести глаза в сторону, я подумал: «Чёрт, эти Лилит верёвки из мужиков вить могут!» Она прошла на кухню и, погремев там чем-то, через пять минут вышла с подносом, на котором горкой лежали бутерброды и стояли упаковки фруктовых соков.

— Не скучайте тут! — игриво подмигнула она и добавила:

— Я сейчас вам пришлю номер ЖЕНЫ (она выделила это слово), а то она меня уже достала своими вызовами.

На коммутаторе через минуту высветился номер.

— Алло, — негромко произнёс я, — Ксю?

— Привет! — радостно откликнулась она, — я так волновалась за тебя, когда мне сообщили о спецоперации. С тобой всё в порядке?

— Нормально, только хочу, чтобы ты была рядом.

— Ничего, скоро будем вместе. Начальство решило вывезти нас из страны. Полетим в Цюрих, только раздельно, там у нас прекрасная база, озеро как в сказке и Альпы в снегу сверкают под солнцем.

— Ну вот, опять не вместе, — пробурчал я, — а ты где?

— Да тоже отсиживаюсь в какой-то квартире. А так всё хорошо…

— Одна?

— Да, а что? Я могу постоять за себя и арсенал здесь приличный, а как тебе Ирина, не осталась в долгу?

— Внучки Лилит не оставляют шансов, — обречённо вымолвил я. — Твоя идея с очередной проверкой была не очень хороша.

— Нет! Я и не думала проверять! Я с ней поговорю, чтобы не очень перья распускала, а ты держись. Всё, это защищённый канал, наше время кончилось, целую.

Вот и поговорил с женой, мрачно констатировал я мысленно и отправился на кухню. Открыв холодильник, я остолбенел, такого я в своей жизни не видел. Все полки были плотно забиты разнообразными продуктами и напитками. Прямо не холодильник, а мифический рог изобилия — о некоторых деликатесах я даже и не слышал. «Надо снять стресс», — решил я и выбрал простую бутылку водки, на которой было меньше всего наклеек.

Нарезав крупными кусками балык и открыв пять банок консервов со знакомыми названиями на этикетках, я налил себе стопку водки и задумался: «За что пить будем, рядовой Серж специального подразделения?»

За то, что остался живым, за новую жену, за своего спасителя Ирину, — от последней мысли я озверел, ну нельзя же так мужика провоцировать — в мозгу возник её образ выходящей из ванной совсем без халатика…

— Тьфу на тебя, ведьма, — вслух сказал я и, вдруг вспомнив, что остался без машины, решил выпить за Вику. Пусть она попадёт в свой машинный рай… Как-то незаметно бутылка опустела. И, промазав вилкой мимо куска на тарелке, я вдруг неожиданно захотел спеть и тут же тихонько завыл:

Так пусть же красная Сжимает властно Свой штык мозолистой рукой, И все должны мы неудержимо Идти в последний смертный бой. Ведь от тайги до Британских морей Красная армия всех сильней…

Из каких тайников моей памяти всплыли эти слова, я не смог бы сказать даже под пыткой. Я знал только, что в начале 20 века в России был социальный строй, в котором умудрились лицемерно извратить и тем самым похоронить навечно самую светлую идею человечества — коммунизм, и что эта песня связана с тем временем.

— Самую светлую идею, суки! — со слезами на глазах вслух сказал я, — за это тоже надо выпить!

И я встал, чтобы снова пойти на кухню, но, покачнувшись, ухватился за край стола и, не удержавшись, вместе со столом и звоном разбивающихся тарелок рухнул на пол. Через минуту из-за двери выглянула Ирина. Она была в пижаме и с плазмётом в руках. Круглыми от удивления глазами она обвела учинённый мной бардак и долго ничего не могла сказать.

— Сколько же ты выпил? — наконец выдавила она, наверное, под впечатлением от увиденного перейдя на «ты».

— Немного, — промычал я, — всего бутылку.

— Однако, это даже для меня… — и она опустила глаза на свои торчащие под пижамой груди. Я тоже как голодный удав уставился на них, видя их в четырёх экземплярах.

— Да, ты крупная женщина, но очень красивая, — опять промычал я и отключился.

Пробуждение было крайне неприятным — сверху на мою раскалывающуюся голову лилась холодная вода, а затем кто-то отвесил мне пару увесистых пощёчин.

— Ооох! — застонал я, и в ту же минуту меня за ворот рубашки, чуть не свернув шею, подняли и поставили на ноги. В комнате звенел сигнал тревоги, и механический голос через определённые промежутки времени повторял одну и ту же фразу:

— Внимание, ведётся наружное сканирование объекта!

Подтащив меня к стенке и прислонив к ней, Ирина открыла замаскированный пульт и что-то там включила.

С тихим жужжанием выдвинулась лестница, и в потолке откинулась плита секретного люка, открывая путь на крышу.

— А ну лезь быстро! — скомандовала она.

Я взялся за поручни и простонал.

— Мне плохо, лучше ты лезь, а я здесь останусь.

В ответ же получил такого пинка, что у меня в спине что-то хрустнуло.

— Лезь, алкаш, а то прибью, времени нет! — заорала Ирина.

Механически переставляя руки и ноги, я выполз на крышу и пополз дальше, чтобы спрятаться и поспать.

В этот момент меня опять за шкирку подняли на ноги и куда-то поволокли. Метров через 30 опять прислонили к стенке выступающего над крышей лифтового помещения. Там, откуда мы пришли, вдруг что-то громко хлопнуло, и я увидел, как кусок стены с окном посередине, словно в замедленной съёмке, плавно вращаясь, падает вниз.

— Объёмно-вакуумный взрыв, — прокомментировала Ирина.

Мой мозг отказывался воспринимать такие сложные фразы. Ему надо было поспать, и я начал дремать стоя, почему-то крупно дрожа и стуча при этом зубами.

— Ну ты и нажрался, скотина! — прошипела Ирина. — Где же этот долбанный флаер?

Словно призрак, рядом бесшумно сел на автопилоте чёрный двухместный полицейский флаер. Ирина сноровисто затолкала меня в кресло и, обежав флаер, прыгнула на место пилота. Устроившись поудобнее, я опять отключился. Очнулся я от состояния невесомости — мы падали в неизвестную черноту.

— Почему погода опять такая поганая? — с абсолютным спокойствием подумал я и обратил внимание на то, что приборы больше не работали… Тут до меня дошли ругательства Ирины, которая что-то лихорадочно искала на панели.

Вдруг флаер тряхнуло, и на приборной доске появились огоньки.

— Ух, а я подумала, что уж всё… — облегчённо вздохнула Ирина и, повернувшись ко мне, добавила: — Будет тебе сейчас разбор полётов.

С треском ломаемых веток флаер жёстко ударился о землю.

Прошло несколько секунд, было тихо. Я приоткрыл глаза и прямо перед собой увидел Ирину, с любопытством рассматривающую меня в сером свете раннего утра. Она смотрела на меня так, как рассматривают жука в энтомологической коллекции.

— Ты кто такой? — спросила она. — Нас с орбиты сбили, ты понимаешь, что это значит? Если бы не примитивный спасательный ТРД (примеч. : Твёрдотопливный реактивный двигатель), мы бы и в ячейку не попали.

— Что, опять в одну вместе? — начал я потихоньку приходить в себя.

— Ну пошути напоследок. Если Корпорация решила тебя убрать, то больше трёх часов тебе не жить, — мрачно сказала она.

— Какая Корпорация? Это же азиаты были?

— Азиаты были в городе, и их уже взяли, а потом был флаер, с которого в нас стреляли, и взрыв в квартире. И это уже не азиаты, а наёмники. Чем ты так насолил большим людям? — задумчиво проговорила она.

— Я ничего не знаю и даже не догадываюсь, — честно ответил я.

— Конечно, ничего не знаешь, не видел и не слышал, — иронически добавила она.

— Агент 117, говорит капитан Бёрг, командир роты спецназа, — раздался голос сверху, усиленный мегафоном. — Нам нужен сопровождаемый вами объект! Сейчас появятся мои люди. Положите оружие на землю и не оказывайте сопротивление. Это приказ!

— Ого, целая рота! — и Ирина опять недоумённо посмотрела на меня.

Вокруг нас возникли тени рослых бойцов, на меня надели наручники и повели вглубь леса.

— А Ирину я больше не увижу, — почему-то подумал я с грустью.

Через час я уже принял душ в приличном номере гостиницы, правда, с заблокированными окнами и двумя вооружёнными охранниками в коридоре. Никто и ничего мне не объяснил, и я оставил бесполезную затею что-нибудь понять в происходящем. Раздался стук в дверь, хорошенькая горничная вкатила столик с завтраком и, поправив на нём салфетку, молча вышла. Я проводил глазами вызывающе колыхающуюся упругую попку. «Хорошо живут „шпиёны“», — мысленно повторил я свою старую шутку.

— А поесть не мешает, ведь день только начинается, и неизвестно, что ещё за сюрпризы приготовила мне на сегодня переменчивая в последнее время судьба.

 

Глава 4. Остров

После сытного завтрака мне неудержимо захотелось спать, и я уже подошёл к роскошной кровати, раздумывая, раздеться или завалиться в одежде поверх. Вдруг дверь без стука открылась, и вошёл неприметный человек в дорогой, но какой-то скучно-серой одежде. Он посмотрел на меня и сказал:

— Вы одеты, тогда прошу немедленно следовать за мной. Вас хочет видеть советник Торбьерн.

Мы молча поднялись в лифте на крышу, где нас поджидал большой чёрный флаер с эмблемой Всемирного совета на фюзеляже. Мы разместились в пассажирском салоне с плотно зашторенными иллюминаторами, и уже через полчаса сели на крышу другого здания. Здесь мой сопровождающий повернулся ко мне и жестом пригласил пройти к лифту. Мы вышли в просторный светлый холл с обстановкой, напоминающей скорее домашнюю, чем официальную.

Пройдя среди буйных зарослей декоративных тропических растений, мы остановились у неприметной двери. Посмотрев на коммутатор, серый человек открыл дверь и пропустил меня вперёд. Прямо напротив двери у дальней стены за широким столом сидел человек моего возраста в строгом деловом костюме и что-то внимательно читал на мониторе своего компьютера. Обстановка здесь была строго официальной, ничего лишнего, что могло бы мешать работе. Закончив чтение, мужчина встал и с радушной улыбкой на выразительном лице с крупным носом произнёс:

— Позвольте представиться, советник первого ранга Торбьерн, а это, — он кивнул на серого человека, — мой личный помощник и секретарь Курт.

«Ох, не доверяю я политикам, обычно с такими улыбками они преподносят большие гадости», — промелькнула у меня мысль.

Курт в это время неприметной тенью устроился в кресле и что-то застрочил на своём маленьком ноутбуке.

— Серж, я извиняюсь за причинённые вам неприятности и заверяю, что официальные власти не имеют к этому ни малейшего отношения. А с теми, кто доставил вам эти неприятности, мы разберёмся, — продолжил Торбьерн. — Мы живём в гуманном обществе и прав личности стараемся не нарушать. Несмотря на свою крайнюю занятость, я лично попробую вам всё объяснить.

Задумчиво поглядывая на меня, Торбьерн прошёлся по кабинету.

— Я уже более 20 лет при Всемирном совете курирую все дела, касающиеся внучек Лилит. Гены Лилит передаются только по женской линии. За всё время это первый случай, когда две из них влюбились в одного человека, — говорил Торбьерн.

— Как две? — спросил я, — у меня ведь только Ксения, она же Елена.

— А Ирина? — хитро прищурился Торбьерн.

— А при чём здесь Ирина? У нас ведь ничего не было и быть не могло, — я считаю себя порядочным человеком.

— Так вот, быть-то, может, и не было, но после совместных ваших приключений Ирина сильно изменилась. Перед вашим приходом я как раз изучал данные её сегодняшнего медицинского обследования. А гормоны не врут. И они показывают, что вы, Серж, разбудили в ней Лилит. Теперь вы единственный хозяин не только Ксении. Ирина также не властна этого изменить, так уж они запрограммированы. Но это было бы вашим личным делом, или позвольте ещё шутку — вашим личным гаремом, если бы не одно обстоятельство — вам нельзя иметь с ними никаких дел и, поверьте, вас больше и близко к ним не подпустят.

— Позвольте! — возразил я. — Вы ведь только что распинались о правах личности, а теперь… Что такого в том, что я и Ксения хотим быть вместе? — спросил я с вызовом.

— Дело в другом, — Торбьерн ненадолго задумался. — Поступим так, — решился он, — после нашей встречи вам поставят ментальный блок, вы всё будете помнить, но рассказать об этом никому не сможете, поэтому буду откровенен с вами. Чтобы вы всё поняли, я начну издалека.

Лет 50 назад наш мир находился на грани хаоса, назревал всемирный экономический и социальный кризис. Человечество оказалось в тупике: перепроизводство товаров на фоне запредельного роста цен на них, почти полное исчерпание природных ресурсов, стремительная деградация молодёжи, которой общество не могло предложить ни достойной работы, ни привлекательных идеологических целей. Стало опасно просто выйти на улицу, где уличные банды вели настоящие кровопролитные войны. Наркотики, жизнь в виртуальном мире, отсутствие малейших перспектив повлекли катастрофическое снижение рождаемости. Таким образом человечество прошло точку возврата, и впереди было только всеобщее безумство, уличные бои за разграбление очередного магазина, полная разруха и скатывание цивилизации к первобытному состоянию.

Но один из молодых и неизвестных тогда учёных предложил безумный план, который при детальном рассмотрении оказался вполне осуществим. Суть его заключалась в том, чтобы ультимативно принудить гигантский супермозг «мёртвых» разработать Программу выхода из кризиса. Срочно был построен нового типа бункер для хранения вновь поступающих душ и интеллектов.

«Мёртвым» был выдвинут ультиматум, что если они откажутся от сотрудничества, то все новые умершие будут изолированы от них, и тогда информация о происходящем в мире живых им будет недоступна. «Мёртвым» ничего не оставалось, как принять условия предложенного ультиматума. И хотя это секретная информация, но вот уже более 50 лет мы при принятии решений учитываем советы с «того света», простите за каламбур.

Сказать, что я был удивлён, значит ничего не сказать. Информация и правда была настолько неожиданной, что требовалось время, чтобы в её свете переосмыслить многие события, происходившие за последние годы. Тем временем Торбьерн после небольшой паузы продолжил.

— Таким образом, кризис был преодолён. Были приняты программы колонизации Луны, Марса и Венеры. Это позволило трудоустроить миллионы людей, дало толчок промышленности и науке. Была полностью реформирована банковская система, введена жёсткая, но незаметная цензура компьютерных программ, ликвидированы уличные банды и производители запрещённых наркотиков — пришлось несколько десятков тысяч человек принудительно отправить в ячейки, но в целом наш мир выстоял.

Советник задумчиво замолчал, видимо вспоминая, как это происходило. Затем, сочувствующе взглянув на меня, продолжил:

— Что касается вас, Серж, боюсь, в данном случае помочь вам никто не поможет. Дело вот в чём. Чтобы избежать повторения подобной ситуации, около года назад Совет попросил у «мёртвых» сделать прогноз развития нашей цивилизации на столетие вперёд с указанием негативных факторов. Недавно Совет получил этот прогноз, и среди двух десятков пунктов, которых не следует допускать, есть один, касающийся вас лично. А суть его в том, что при слиянии двух генотипов, которым «мёртвые» дали полную расшифровку, их потомок негативно повлияет на судьбы миллиардов людей. Кто это будет — второй Адольф Гитлер или Наполеон Бонапарт — нам неизвестно. Но нам известно, что один из генотипов почти полностью совпадает с генотипом внучек Лилит, а второй — с вашим. Надо же, как вам не повезло! — и Торбьерн сочувствующе посмотрел на меня.

Минут десять я не мог прийти в себя от услышанного, в голове в хаосе метались мысли: «Да, при таком раскладе меня и близко не подпустят к внучкам Лилит! Как жаль, что ни Ксюху, ни Ирину я больше никогда не увижу! И как только меня до сих пор в ячейку не отправили?»

Напоминая о себе, советник негромко кашлянул и продолжил, словно отвечая на мои не заданные вопросы:

— Мы живём в гуманном обществе, где ценится каждая человеческая жизнь и уважаются права личности, иначе этого разговора у нас с вами не было бы. Кстати, где бы вы хотели жить, Серж?

— Там, где не бывает зимы, я не люблю это время, — машинально ответил я.

— Я рад, что наши интересы совпадают, — облегчённо выдохнул советник. — Вы ведь служили в специальном подразделении полиции, — он иронично ухмыльнулся и добавил: — Целых два дня. Так вот, вы уволены, и вам оформлена небольшая пенсия. А на одном маленьком острове в Индийском океане есть прекрасное поместье на берегу. И Совет готов предоставить его в ваше бессрочное пользование.

Я невесело усмехнулся, понимая, что других вариантов нет, спросил:

— А люди хоть там живут?

— Да, около трёх тысяч местного населения и тысячи туристов постоянно.

— А внучки Лилит? — задал я некорректный и наглый вопрос.

— Эти там и раньше не бывали, а тем более сейчас мы проконтролируем, чтобы их даже чудом туда не занесло.

— А что мне делать сейчас? — обречённо спросил я.

— Не беспокойтесь! Мой помощник уже всё организовал. Сегодня вы переночуете в хорошей гостинице, а уже завтра сможете осматривать свои новые владения.

На том мы и расстались. И серый как мышь помощник проводил меня в гостиницу.

Эпилог

Прошёл уже год с того памятного разговора в кабинете советника. Мне нравится моя бамбуковая хижина со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами и продуваемая насквозь тёплыми тропическими ветрами. Помню, как я смеялся над катапультируемой кроватью, представив себя на ней во время занятий сексом.

Мне нравится смотреть на багровые закаты над океаном и ходить босиком по кромке прибоя. Мне нравятся постоянный шум волн и запах водорослей, выброшенных штормом на берег. Иногда, во время сильного шторма, мне снятся Ксюха и Ирина. Они шепчут мне ласковые слова, и я безумно люблю их обоих. Уже несколько месяцев я владелец подержанного, но приличного катера. Вожу туристов на рифы, рассказываю о пёстрых как бабочки рыбках, травлю байки про корабли-призраки и акул-людоедов. Им всё это нравится, что видно по восторженно блестящим глазам их детей.

Ко мне в гости зачастила молодая мулатка, и иногда я вдруг в ракурсе поворота головы или изгибе её тела невольно замечаю черты внучек Лилит. Наверное, что-то дьявольское есть во всех красивых женщинах. Скорее всего, это наследие той первой Лилит, апокрифической жены Адама.

Я знаю, что скоро эта мулатка останется у меня до утра в первый раз, затем во второй, а после третьего останется навсегда. Только моё сердце ещё не решило — выделить ли ей уголок для постоянного жительства, или она останется навсегда бездомной.

Что касается мира, мира в душе, мира со всем миром, то здесь, на острове, я вдруг отчётливо понял, что когда наступит это состояние — значит пора в ячейку.

С глубоким уважением, ваш Валериан, Васик, Серж, впрочем, уже год меня зовут Вик, и я начал привыкать к этому имени.

 

Игорь Корнилов

Последний экзамен

2-е место в номинации «Обретение мира»

Время Галактики. Эпизод первый

 

ЗЕМЛЯ. Новая Зеландия.

Сектор 12. Альмитр.

Высшая Космическая Академия.

Экспериментальный комплексный полигон.

— Есть ещё вопросы? — Томин оглядел аудиторию.

— Разрешите? — руку подняла девушка, сидящая в первом ряду — Курсант Багрова. Сергей Александрович, а почему зачётный срок именно сорок восемь часов?

— Установка регенерации, дыхательной смеси проходчика, работает в автономном режиме двое суток. Это время принято эталонным для всех маршрутов. Если препятствия вы преодолеете на «отлично», но финиша достигнете позже, то по «легенде» вы погибли. Экзамен придётся пересдавать.

— А если запас смеси исчерпан? Повреждён, к примеру, один из газообразователей?

По залу прокатился лёгкий шумок. Многие курсанты заулыбались.

— Я прошу вас, — серьёзно сказал Томин. — Никогда не попадайте в такую ситуацию на Тинное. Или на Гаргее.

— Значит, выжить нельзя?

— Я выжил, — опустил взгляд к кафедре преподаватель. — Успели спасатели.

— У меня вопрос. Курсант Лайт. Те из нас, кому достанутся маршруты в кислородной среде, получат преимущества перед остальными?

— Нет, конечно. Вместе с кислородом им достанется немало другого. Принципиальная сложность заданий абсолютно одинакова. Впрочем, из опыта старших курсов: все, наоборот, предпочитают работать в условиях, отличных от земных…

— Рекорд прохождения прежний? — спросили из зала.

Последний рекорд принадлежал проходчику Рамилю Нахметову, три года назад закончившему Космическую академию и год спустя погибшему на Гаргее. Рамиль справился с заданием за тридцать пять часов. После Нахметова такого результата не добивался никто. Впоследствии Томин много раз просматривал видеозапись его движения к финишу. Потом куда-то засунул. Словно потерял.

Курсант вёл себя на маршруте предельно последовательно. Он также демонстрировал виртуозное владение оружием, потрясающее хладнокровие и мгновенную реакцию…

— Да, рекорд прежний, — сказал Томин. — Пока прежний.

– Центр управления! Доклад «системы орбитального сопровождения»: готовность полная.

— Центр управления! Докладывает «секция роботехники»: готовность полная.

— Центр управления!..

Томин стоял, прислонившись к ваннеру силового распределителя, и слушал, как заместитель председателя экзаменационной комиссии Михаил Рублёв принимает доклады служб обеспечения.

Операторы очередной смены, негромко переговариваясь, занимали свои места перед дисплеями.

А сверху гремело:

— Центр управления! Доклад биологической лаборатории: есть готовность. Михаил Николаевич, мне с утра обещают прислать «меню-программиста». Узнайте, пожалуйста.

— Центр управления! Дежурный стартовых площадок: всё нормально.

Рублёв оглянулся на Томина и сказал в микрофон:

— Всем — внимание! Аппаратуру в боевой режим. До старта — минута.

Повернулся к Томину:

— Напутствовать будешь?

Сергей Александрович отрицательно покачал головой:

— Давай сам. А я пойду, отдохну. Потом не выспишься.

Томин положил свой кодовый ключ на пульт, одобряюще помахал операторам и отправился в каюту.

Рублёв посмотрел Томину вслед, щёлкнул пальцами и повернулся к экранам:

— «Службе времени» приготовиться…

Курсанты побаивались Томина, а многие даже недолюбливали. «Старики», у которых он часто вёл практические занятия, слагали легенды о его придирчивости и занудстве. Их подхваченные тревожной молвой рассказы, достигая младших курсов, обрастали чуть ли не мистическими деталями. Особенно доставалось факультету Планетарной разведки. Томин не просто контролировал прохождение своими подопечными зачётной дистанции. Он с ними яростно и изощрённо сражался. Соревнуясь своей фантазией с природой тех далёких планет, которые придётся покорять выпускникам. И никогда не боялся победить.

Зверь шёл за Леной второй час. Близко не подходил, преследовал, не нападая. Зрение у него было отличное, и Зверь чутко реагировал на каждое движение девушки. Если рука Багровой тянулась к правому бедру, где болтался теслер, чудовище сразу отскакивало за деревья, пряталось и исчезало, но ненадолго…

Ей достался тот самый, нелюбимый выпускниками, «кислородный маршрут». Десантировавшись на «стартовую точку», Лена чуть не ослепла от солнца. Опустила фильтр маски и несколько минут рассматривала «отполированную» светом незнакомую природу Дистанции.

Чья-то неуёмная фантазия собрала здешний ландшафт из пёстрого соцветия сельвы, оранжевых пастилок степей, сиреневого блеска озёр и светло-синих прожилок речек. Перед девушкой открылась чётко прорисованная, словно виртуальная, картинка неведомой безлюдной страны. Иллюзию рисунка только нарушал свежий, напоённый запахами незнакомых цветов, воздух.

Будет время — неплохо бы разобраться, как техники Полигона делают такое здесь на Земле?

Наручный «компас-водитель» споро прочертил на карте «кратчайшее расстояние» к финишу, совершенно не позаботившись предупредить Багрову о возможных превратностях выбранного пути. А этих превратностей оказалось немало. Но главной проблемой Дистанции оказался Зверь. Он встретил Лену в самом начале у старта и потом не оставлял «своим вниманием» ни на минуту. Внешность чудовища уверенно могла бы претендовать на главную роль в каком-нибудь надолго запоминающемся ночном кошмаре.

Вместе они прошли унылую выгоревшую пустошь, перебрались через подозрительно тихий водоём, взобрались на склон одинокой горки. И только вступая в густой тропический лес, Багрова догадалась, почему чудовище до сих пор не нападает. Нашла единственное, пугающее объяснение. Зверь ждал, пока курсант устанет. Ещё лучше — уснёт. Видимо, он имел опыт борьбы с человеком. Даже больше чем опыт — целую тактику борьбы. Эта была какая-то новая, совершенно не знакомая модель биоробота, о которой Лена раньше ничего не слышала.

Чего только не придумают, чтобы помучить курсантов.

Багрова решила, что атаковать Зверя ей придётся самой, напав на него первой. Конечно, это делать надо было раньше, на пустоши, пользуясь преимуществом открытой местности. Сейчас преследователь бесшумно пробирался где-то рядом, укрываясь в пышном сплетении сельвы. В лесу все «козыри» были на его стороне. К тому же Багрова, пытаясь оторваться от незваного «ухажёра», значительно превысила рассчитанный темп движения и уже начинала уставать.

В принципе задание казалось несложным. Следовало найти, подобрать и доставить к финишу спрятанный на Дистанции миниатюрный контейнер. Разыскать подающий призывные сигналы рубиновый цилиндрик Багровой удалось довольно быстро. А вот доставить…

Ещё в начале маршрута Лена оценила, какой это жёсткий срок — сорок восемь часов. Путь преграждали незримые полосы радиоактивных зон, которые надо было отслеживать и обходить стороной; поверхность уютных полянок превращалась в мерзкое живое болото; белёсые небеса коварно сыпали на землю град шаровых молний. Измеритель пространственной кривизны дважды пронзительно пищал, заставляя «компас-водителя» задумываться и предлагать новую траекторию. А защитный ультракэвларовый костюм несколько раз доказывал свою прочность зубам причудливых обитателей леса.

Теперь путь курсанта перегородил голосистый ручей, бегущий по дну неглубокого ущелья. Багрова устроила короткий привал в тени сочного, похожего на огромный папоротник, растения. Проверила и поправила снаряжение. Наконец решилась: надрезав теслером толстый ствол соседнего дерева, изо всех сил упёрлась в него спиной.

Гигант уныло захрустел и рухнул, зацепившись кроной за кусты противоположного берега. Из них, обиженно закричав, взметнулись длинношеие трёхкрылые птички.

Лена замерла. Больше ничего не происходило. Понятно: птицы — «сопровождающий фактор». Вторичные элементы правдоподобия. Делать кому-то нечего. Что б их…

Для успокоения Багрова трижды прикоснулась пальцем к кончику носа. Затем осторожно попробовала ногой прочность самодельного моста. Двинулась по стволу, цепляясь за упругие ветки. Добралась до середины. Оглянулась. Верхушки деревьев, доверчиво обняв друг друга, прятали от солнца ласково прильнувшую к их подножию растительность. В сплетении жирных лиан угадывалось быстрое и опасное движение. Шевельнулась трава. Недовольно замахал воздушными корнями развесистый плющ, бутон изумрудных роз взорвался брызгами потревоженных мошек. С берега за человеком внимательно наблюдала дюжина круглых глаз. Паучьих. Зверь ждал…

— Какую же всё-таки надо иметь больную фантазию, чтобы выдумать такое чудовище, — утомлённо подумала Багрова. — Или это прототип какого-нибудь живого существа? Не верится. Что-то оно не напоминает продукт эволюции. Непонятно: как такое страшилище вообще могло появиться. Но вот появилось же. Да ещё на моей Дистанции.

Лена отбросила с лица прядь слипшихся волос, поправила пояс и вдруг, оступившись, сорвалась со ствола и полетела с трёхметровой высоты вниз.

Отчаянно блеснул на солнце голубой комбинезон, и девушка осталась неподвижно лежать по пояс в воде нежно «воркующего» ручья.

Томин никак не мог заснуть. Ворочался с боку на бок. Давало себя знать предстартовое напряжение. Уровень «боевой» подготовки курсантов постоянно повышался, и с учётом этого экзаменационные задания каждый год приходилось усложнять. Когда Томин сам заканчивал факультет Планетарной разведки, в институте такого экзамена не было. Его сразу приходилось сдавать Пространству. И многие не смогли. Ещё недавно портрет Тамары висел в Зале памяти на почти пустой стене. А теперь на ней уже не осталось места, и в музее Космоса поставили новую.

«Открыл» её Нахметов. Смелый юноша. Но что-то смущало Томина в его рекорде. Тогда Миша Рублёв, пытаясь отвлечь внимание «прыткого» курсанта, пустил танцевать по небу маленьких розовых фей. Обычно, увидев их, все застывали на месте от восхищения. А Рамиль в них стрелял. Фантастическую красоту изящных фигурок он просто не заметил. Зато в катакомбах Гаргеи первым заметил тянущуюся к проходчикам Чёрную руку. Вступил с ней в схватку и, возможно, спас экспедицию от гибели.

А вот как умерла Тамара, неизвестно до сих пор. Из десяти членов экипажа исследовательской станции на Арене в живых не осталось никого. Можно забыть что угодно, но не безумное выражение мёртвых глаз Тамары и её товарищей. Глаз, видевших что-то такое, что не способен выдержать человеческий разум. Тогда в институте и ввели этот экзамен. На выживание.

— Надо терпеть. Во что бы то ни стало — терпеть. Рука, наверное, сломана… А Зверь и не думает приближаться… Значит, действительно ждёт темноты. Тогда мне конец.

И это поджаривание на раскалённом песке окажется бесполезной и ненужной пыткой. А до захода ещё далеко. Я не выдержу! А в другую ловушку он не пойдёт. Да её ещё надо придумать — другую ловушку-то. Хотя… Вряд ли здесь для каждого курсанта предусмотрен свой Зверь, наверное — этот успевает везде.

Как же горит плечо! И рука болит. Неужели перелом? Жарко. Хочется воды. Должен же он когда-то решиться и напасть? Давай, давай… Тебе же надо успеть на другие маршруты. Ребята там по тебе соскучились. Измерители у него сконструированы, видимо, по принципу обыкновенных рецепторов, энергозапас до ста единиц, программа мобильная… Но вообще-то есть в нём что-то чуждое, неестественное. Под кого его делали? Может быть, это роботокопия мутольведя с Гарги? Нет — там зеронная атмосфера, а тут кислород. Модель получилась бы «некорректной»…

Все ясно — никакой это не робот. Неугомонный Томин «притащил» в программу настоящего инопланетянина. Из цивилизации монстров. Специально выбрал самого красивого. А сама-то, кстати? Страшно представить, на что я сейчас похожа. Даже вот этот гад не идёт — боится.

Если не успею, не страшно. Сработают предохранители робота, начнут действовать аварийные системы спутника, к Земле пойдёт луч-команда. Чудовище остановится, но экзамен придётся сдавать ещё раз. Может, дорогу выберут через льды…

Терпеть, терпеть. Шорох? Или показалось? Зверь остановился. Нет, далеко — успеет отпрыгнуть… Ну что же ты? Ближе, ближе…

Всё, не могу больше. Надо вставать. Иначе умру — сгорю здесь заживо. Нет, терпеть! И шевелиться нельзя — он где-то поблизости наблюдает. Нельзя даже приоткрыть глаза. Буду ориентироваться на слух. Но его тяжёлые лапы ступают бесшумно… бесшумно… Чуть скрипнет песок…

Багрова здоровой рукой рванула с бедра теслер. Присевший для решающего прыжка Зверь среагировал правильно: взвизгнул, сжался и замер в ожидании убивающего луча. Робот в доли секунды всесторонне оценил ситуацию, зарегистрировал её как безнадёжную и «осознал», что увернуться не успевает. Он проиграл — подошёл слишком близко. Теперь любое действие бессмысленно и бесполезно.

Потом выяснилось: сложившееся на Дистанции Багровой положение зашкаливало за «черту опасности» — здоровью курсанта мог быть причинен серьёзный вред, и контрольная аппаратура Полигона приготовилась прервать экзамен. У Лены оставалось мгновение, но она успела…

Однажды к Томину пришла делегация: психолог, роботехник и врач.

Сначала говорил психолог:

— Сложности, с которыми проходчики сталкиваются на других планетах, условно примем за сто единиц. А ни одна из наших испытательных программ не превышает сорока. Причина в так называемом Исключительном случае, который рассчитать вне реальных походных условий невозможно.

— Пространство, оно Пространство и есть, — согласился Томин.

— Мы предлагаем использовать самообучающуюся систему, — вступил роботехник. — Способную этот самый Исключительный случай имитировать.

Томин сам не раз думал, что программы Полигона устаревают. Но он не был бы собой, если бы не стал упираться:

— Друзья, я рад, что вы понимаете, как это важно. Знаю: вы понимаете, как это сложно. Наконец, я верю: вы знаете, как это дорого. Но вот о чём все понятия не имеют — о том, какой жадный и осторожный человек ректор нашей Академии.

Друзья не представляли. И представлять не хотели.

— Мы подготовили задание для завода, — сказал роботехник. — Конечно, это и важно и сложно. И очень дорого. Но человеческая жизнь важней, сложней и, прости, дороже. Мы не можем рисковать проходчиками!

— А мной? — спросил Томин. — Ребята, имейте же вы совесть…

— Нашу совесть, — не к месту вспомнил где-то прочитанную фразу врач, — можно купить за единственную валюту: Ваше доверие!

Томин глубоко вздохнул и купил.

Рублёв разбудил его не сразу. Некоторое время жалостливо смотрел на спящего Томина. Потом тронул за плечо:

— Сергей!

— Что случилось? — Томин рывком сел.

— Курсанты начали возвращаться, — усмехнулся Рублёв.

Томин глянул на часы и спросил:

— А если серьеёзно?

Он спал шесть часов. Немногим больше прошло с момента выхода первой партии на Дистанцию.

— Какие уж тут шутки, — вздохнул Рублёв. — Нам надо поговорить, Серёжа. Я давно собираюсь… Мне кое-что не нравится в нашем Экзамене.

— Я не кое-что, я кое-кто.

Рублёв даже не улыбнулся:

— Мы развиваем в молодых людях жестокость.

— Мы готовим их бороться с жестокостью… природы, — потёр виски Томин.

Заместитель уже не первый раз заводил с Томиным такой разговор. Правда, никогда не будил его для этого перед дежурством.

— Надоел, — признался Томин. — Отстань, отойди. Уходи в Центр управления.

— Здесь сейчас интересней будет, — сообщил Рублёв. — В окно посмотри.

Томин подумал. Встал, подошел к иллюминатору, выглянул наружу и обомлел.

По площадке перед куполом финишной станции гордо расхаживало невообразимое шестиногое существо. На нём, вцепившись в жёсткую шерсть, лежала измученная, растрёпанная девушка. Та самая, что приставала к Томину на инструктаже. Воротник её комбинезона был распахнут. Из нагрудного кармашка блестел рубиновый цилиндрик.

— Новый рекорд, — услужливо пояснил Рублёв из-за спины. — Представляешь, Серёжа, оказывается, нашу Дистанцию можно преодолеть за шесть часов и тринадцать минут…

Томин повернулся к Рублёву.

— ???

— …если «скакать» верхом на роботе, средняя скорость движения которого по пересечённой местности сто километров в час. И если робот будет тебя защищать ото всех «сюрпризов» маршрута. А ты ничего… Я, признаюсь, себя пару раз ущипнул, когда увидел. Вдруг, подумал, сплю на дежурстве.

— Уважаемый Михаил Аркадьевич, — едва сдерживаясь, сказал Томин. — Потрудитесь, пожалуйста…

Рублёв виновато, но чуть торжественно, улыбнулся:

— Сами не сразу разобрались. Эта девушка, её фамилия Багрова, Лена Багрова, заманила нашего Зверя на дно расщелины. Притворилась потерявшей сознание. Ждала, пока Зверь приблизится, чтобы убить его наверняка. По логике программы, робот должен был бы выждать и напасть. Я просмотрел запись: в отличие от настоящего животного наш Зверь ждал очень долго. Потом всё-таки подошёл. И время стало измеряться долями секунд. Девушка подпустила робота почти вплотную, выхватила оружие… И Зверь уже не мог спастись… Ты следишь за моими рассуждениями?

— Да уж, — сказал Томин. — Очень внимательно.

— По известным роботу, да, кстати, и всем нам правилам, в него теперь должны были стрелять. Не могли не стрелять. Иначе — провал на выпускном экзамене. Так?

— Ты хочешь сказать…

— Серёжа, она не стала его «убивать», хотя имела стопроцентную гарантию попадания. Возникла критическая ситуация. Для настоящего животного это бы ничего не значило. Но у робота неверным оказался опорный элемент программы: «Зверь должен уничтожить курсанта, курсант должен уничтожить Зверя». И базовая программа исчезла. Машина остановилась. Процессор перегрузился. То есть, робот мог ходить, работать, анализировать окружающее, но уже не знал, зачем. Потерял цель. Послушная самообучающаяся модель, готовая к новому программированию.

— Невероятно!.. — прошептал Томин. — Ты же представляешь, что курсанты чувствуют на маршруте?.. Они боятся, волнуются, они…

— Эта девушка — Багрова, «взяла» большую скорость и «надорвалась». К тому же, падая в расщелину, повредила руку. А ещё и перенесла тепловой удар. Поэтому двигаться самостоятельно ей было уже не по силам. Но помнишь инструкцию: «курсанту на Дистанции разрешено по своему усмотрению использовать любой объект маршрута». Девушке нужен был помощник. Вот она и решила запрограммировать теперь покорного и безобидного робота…

— Да каким же образом?! — взорвался, наконец, Томин.

Рублёв не торопился. Взял из вазы на столе яблоко, откусил и, задумчиво пожевав, сказал:

— По песку она подползла к нашему Зверю, приподнялась и стала его гладить…

 

Ирина Кореневская

Эго

Джека Мильтона можно было назвать самым настоящим эгоистом. В сущности, он и сам так называл себя и очень гордился своим подходом к жизни. Всё для себя, любимого — это был его девиз. Джек считал, что только подобное отношение к жизни позволяет ему нормально существовать — пусть иногда и в ущерб другим людям. Эти другие его вовсе не волновали — сами виноваты в том, что не относятся к себе так же, как относится он.

Джек старался брать от жизни всё, что можно. И считал, что имеет на это полное право.

— Если не я, то кто же? — усмехался он, размышляя о своей жизненной позиции.

Несмотря на неприязнь окружающих, чувствовал он себя неплохо. Считал, что люди просто ему завидуют. И больше всего в жизни любил исключительно себя. По этой причине не был женат, несмотря на то, что возраст его приближался к сорока годам.

— Зачем мне жена? — спрашивал он, если кто-то из знакомых заикался об этом. — У меня есть приходящая домработница — проблемы с бытом решены. Для всего остального существуют другие способы… Очень удобно, знаете ли…

— А дети?

— Какие дети? И зачем? Чтобы, если вдруг у меня появится жёнушка, способная оценить по достоинству такое сокровище, как я, она бы переключилась на этот визжащий мокрый комок, при этом забыв об основной своей обязанности — ухаживать за мной? Увольте… Что же до продолжения рода — оно мне не нужно, потому что никакой младенец не может быть моим продолжением. Я — это Я! Единственный и неповторимый! Сомневаюсь, что кто-нибудь сможет заинтересовать меня больше, чем моя собственная персона. Я и так доволен своей жизнью. А обуза мне ни в каком образе не нужна.

Говорил это Мильтон совершенно серьёзно — ирония в отношении себя ему была недоступна. Да, он был самым настоящим эгоистом. Впрочем, его вина тут была только наполовину… Джека воспитывала одинокая мать, видевшая в сыне единственную свою радость. Теперь же она пожинала плоды воспитания: выросший парень даже матушку свою не любил, лишь позволяя пожилой женщине заботиться о себе в меру её возможностей. Правда, и заботу эту принимал не всегда благосклонно — всё зависело от его настроения…

Вот и сегодня — Джек проснулся слишком рано, и виновата в этом была, конечно же, мать. Ну а кто ещё? Женщина пришла утром, дабы проведать сыночка, а также помочь по дому. Хоть у Мильтона и была домработница, но от помощи матери он никогда не отказывался. Ведь она всё делала так, как ему было удобно и привычно. А сегодня она зачем-то с утра пораньше включила пылесос…

— Ты что — совсем ничего не соображаешь? — выскочил он в гостиную и злобно уставился на мать.

Худенькая старушка испуганно сжалась.

— Время — десять утра. Какого чёрта ты включила эту гадость? — он пнул гудящий пылесос. — Я встаю не раньше одиннадцати! Неужели трудно это запомнить?

— Но сынок… — пролепетала женщина. — Я… Он же не слишком сильно шумит. Раньше я убирала.

— Сегодня у меня был очень плохой сон. А тут ещё ты! Уйди с глаз моих, видеть тебя не хочу!

— Джек…

— Уйди!

Мать, вздохнув, тихо вышла из квартиры. Оказавшись на улице, она беспомощно огляделась по сторонам и расплакалась. Как же так — она ведь хотела только помочь сыночку, угодить ему… А в итоге, кажется, сделала хуже. И настроение ему испортила.

— Почему вы плачете? — раздался тихий голос.

Женщина подняла голову. На неё участливо смотрел какой-то мужчина, на вид её ровесник или чуть старше. Впечатление от него было не самое располагающее: бледная кожа, седые волосы и почти бесцветные глаза… Миссис Мильтон хотела было поблагодарить мужчину за беспокойство и проигнорировать вопрос, но внезапно рассказала о случившемся. А он так участливо её слушал, понимающе качая головой, что она даже стала успокаиваться…

* * *

— Всего одна игра, мистер Мильтон.

— И что мне это даст? — Джек Мильтон глянул на старика Ройса.

— В первую очередь моё расположение… К тому же это выгодно, потому что полученные деньги вы сможете потратить на себя любимого.

Джек задумался. Деньги — это, конечно, неплохо. Но что следует сделать для этого? Старик Ройс был известен своими играми, в которые вовлекал тех, кто был ему интересен. Никто об этих играх не распространялся и, казалось, ничего конкретного не знал, что наводило на не слишком приятные мысли. Хотя с другой стороны… Джеку стало интересно, что же для него придумал старик Ройс? Поэтому, соглашаясь, кивнул.

— Замечательно. Подпишите договор… И скоро мы с вами встретимся.

* * *

Джек очнулся ото сна и огляделся вокруг. Очень странно. Это была явно не его уютная комната. Поморщившись, он встал со слишком жёсткого матраса. Что происходит, где он находится и почему тут так темно? Едва Джек подумал об этом, как где-то под потолком вспыхнул прожектор, от яркого света которого Джек зажмурился.

— Привет, Джек! — раздался знакомый голос старика Ройса. — Вот и началась твоя игра.

Мильтон успокоился — сумасшедший старик о нём не забыл. Значит, всё в порядке. Наверное, Ройс выкрал его из родного дома и перенёс в это странное место. Как — он узнает позднее. А пока надо осмотреться.

Три стены украшали многочисленные фотографии Джека. Интересно, откуда они у старика? Полюбовавшись на фото, Джек повернулся к четвёртой стене, которая представляла из себя большое зеркало. Пожав плечами, Джек приготовился слушать дальше.

— Теперь, когда ты достаточно осмотрелся, я хочу объяснить, что ты должен сделать для того, чтобы не только получить деньги, но и выжить… Всё просто: ты должен рвать свои фото, повторяя при этом, какое ты ничтожество, что ты ничего не стоишь, и твоя любовь к самому себе ничем не обоснованна. Таким образом я хочу проверить утверждение, действительно ли, что если человек в течение долгого времени повторяет что-то, то начинает в это верить.

Джек нахмурился. Что за глупости? Не станет он рвать свои фото, да и повторять ничего будет! Тем более подобные ужастики!

— Я не стану этого делать! — заявил Джек и тут же закрыл уши — настолько сильное тут было эхо.

— Ты можешь отказаться, — отозвался голос. — Но тогда тебя ждёт достаточно неприятный сюрприз.

Что-то проскрежетало, и с потолка спустился небольшой ящик, который завис в трёх метрах над головой Джека. В ящик был встроен таймер, который начал отсчитывать время…

— В ящике бомба, — продолжил голос старика. — Она взорвётся ровно через три часа. Поэтому поторопись и сделай то, что я говорю — тогда ты предотвратишь взрыв. Если ты хочешь выжить, то твоему самолюбию придётся проиграть. Впрочем, в случае взрыва оно всё равно проиграет — ведь отказавшись выполнять мои условия, ты просто убьёшь сам себя… Игра началась!

Мильтон ошеломленно уставился перед собой. Да этот Ройс определённо свихнулся! Однако сомневаться в том, что старик говорит правду, не стоило. Для этого он был слишком серьёзен. Надо выполнять его условия! Джек слишком любил себя, чтобы просто разлететься на мелкие кусочки…

Аккуратно порвав пару фото, Джек ощутил, что это занятие ему крайне не нравится. Да и бормотать себе под нос эту ложь о том, какое он ничтожество — совершеннейшая глупость.

Оглядевшись ещё раз, Джек понял, что до ящика с бомбой добраться невозможно, и решил просто поискать выход. Где-то же должна быть дверь?!

Джек взглянул на таймер — времени оставалось ещё много, и можно было успеть простучать стены. Этим Мильтон и занялся, тщательно исследуя каждый сантиметр, скрывающийся под фотографиями.

Полчаса он провёл за этим занятием, констатируя, что выхода нет. Оставалась ещё зеркальная стена…

Подойдя к зеркалу, Джек придирчиво осмотрел своё отражение и поёжился. Разбивать своё отражение в этом стекле ему не очень хотелось… Кроме того, можно пораниться. Но взорваться было бы ещё больнее.

Зажмурившись, Джек неумело отправил свой кулак в полёт. От удара зеркало пошло трещинами. Воодушевлённый этим успехом, Джек, морщась от боли и получая порезы, начал наносить удары. Наконец стекло не устояло, и на Джека из образовавшегося проёма высыпалась груда новых фотографий.

— Поздравляю, парень! Теперь тебе предстоит уничтожить ещё больше фотографий, — раздался насмешливый голос старика.

— Иди к чёрту! — отозвался Джек. — Выберусь отсюда и засажу тебя за решётку!

— Попытайся! — согласился старик. — Но предупреждаю: твой путь усыпан стеклом…

Мильтон уже и сам убедился в этом. За зеркалом скрывался узкий коридор, на полу которого валялись осколки. Придётся босиком пойти по ним, потому что времени оставалось очень мало, чтобы уничтожить все фотографии. Он не успевал…

Первый шаг, второй, третий… Каждый из них давался с неимоверным трудом, ведь на Мильтоне даже носков не было. Продвигаясь вперёд, он сначала терпел, потом закричал… Оглушённый собственным криком, Джек споткнулся и повалился на стекло. Вспышка острой боли просто свела его с ума. Издав ещё один крик, Джек вскочил и помчался вперёд, как можно дальше от комнаты. Его израненные ноги давили стекло, а сам он уже почти ничего не видел и не слышал…

Джек потерял сознание, не дойдя всего двух метров до спасительной двери.

* * *

— Что теперь с ним будет? — спросил помощник.

— Вылечим и отправим обратно. Ведь парень, не испугавшись боли, двигался вперёд. Он уже понял, что жизнь важнее. Будем продолжать работать над ним… До тех пор, пока не поймёт, что он не выше других, а тем более, что перед Смертью все равны, — ответил старик Ройс.

 

Наталия Федоровская

Наваждение

3-е место в номинации «Обретение мира»

Я очень люблю своё имя — Вероника. Оно очень ласковое и нежное.

И мне кажется, оно ко многому обязывает. Ведь невозможно даже представить себе какую-нибудь вульгарную девицу с таким звучным именем — Вероника.

Ещё в школе я начала гордиться своим именем. Какое ещё женское имя остаётся неизменным? Ведь я родилась с этим именем, была с ним всё детство, и сейчас я тоже — Вероника.

Мы как-то разговаривали с моей школьной подругой Машей об именах и решили, что имя Вероника — очень благородное и красивое.

Имя Мария тоже красивое, но пока станешь Марией, побудешь и Манькой, и Машкой, и Манюней, как дразнили её мальчишки в школе, да и взрослой станешь не Марией, а Марьей Петровной.

Совсем другое дело — Вероника. От этого имени ни дразнилку не придумаешь, ни упростишь его. Вероника Леонидовна! Звучит?!

Знакомясь, я всегда с гордостью называла своё имя и была категорически против всяких сокращений вроде Вера или Ника, только Вероника, и всё!

Так что мне повезло с самого рождения. И семья у меня была, что надо: ни пьянок, ни ругани, всё культурно, интеллигентно. Не то, что у Маши.

Теперь я совсем взрослая и самостоятельная. Я считаю себя счастливым и везучим человеком. Я очень люблю своего мужа, своих детей и своих домашних хвостатых питомцев. Всё это вместе взятое — мой Мир и моя Жизнь. Я очень люблю жизнь и, вообще, я жизнерадостный человек.

Я не понимаю, что значит «любить себя». У меня есть свои жизненные принципы, в соответствии с которыми и стараюсь жить.

Я знаю, что такое счастье. Я уверена, что необходимыми условиями для счастья являются здоровье и счастье всех моих родных и близких.

Конечно, это — общее понимание счастья, необходимое для всех людей, а дополнительные условия могут быть для разных людей разные. Например, для одного — это престижная машина или дом на Рублёвке, для другого — успехи в работе, для третьего — возможность заниматься любимым делом, а для кого-то — взаимная любовь.

Это, конечно, для взрослых людей, а дети ещё не задумываются о необходимых условиях собственного счастья, они просто счастливы, когда рядом родители и масса игрушек.

Я считаю, что одним из условий счастливой жизни должно быть ощущение «внутреннего комфорта», которое достигается, если ты никому не завидуешь и желаешь всем только добра.

Я терпеть не могу, когда меня поучают, как я должна поступить в том или ином случае. И вовсе не потому, что меня обуяла гордыня, просто я уверена, что каждый человек сам создаёт свою судьбу и, чтобы не винить кого-либо в собственных неудачах, в своих поступках необходимо руководствоваться только своими личными взглядами и принципами.

Я не переношу вмешательства в свою жизнь и стараюсь не вмешиваться в чужую.

И мне никогда не бывает скучно, даже когда я одна, потому мне всегда есть, чем занять себя, о чём подумать, я многому хочу научиться, многое узнать, у меня даже на все мои занятия не хватает времени.

Зачем я так подробно пишу о себе? Чтобы стало понятно, почему я так испугалась того, что произошло со мной.

Впервые это случилось ещё прошлым летом.

Как-то, возвращаясь домой, в одной торговой палатке в подземном переходе я увидела великолепные бусы. Я вообще к бусам неравнодушна. Иногда сначала покупаю понравившиеся мне бусы, а уж потом ищу к ним подходящее платье или блузку. Это, наверное, неправильно, но со своей страстью к красоте этой бижутерии даже не считаю нужным бороться.

Когда я увидела неземной красоты бледно-лиловые бусы, я буквально заболела ими, я бы их купила тут же, но… из-за позднего часа палатка была уже закрыта, и мне оставалось только любоваться ими через стекло витрины.

Я твёрдо решила завтра же с раннего утра, к самому открытию палатки (чтобы никто не опередил меня) прибежать в этот подземный переход за бусами. Решено — значит сделано.

На следующее утро я проснулась в великолепном настроении и поспешила за желанной покупкой. Мои домочадцы, естественно, ничего не знали о моих планах. Я не люблю заранее говорить о своих намерениях, потому что не раз имела возможность убедиться, что если расскажешь, то потом обычно не получишь желаемого результата.

Итак, я помчалась в подземный переход. Было раннее утро, настроение у меня было чудесное. Я торопилась, перепрыгивая через несколько ступеней, а впереди спускалась какая-то женщина, толкающая детскую коляску, с маленьким ребёнком на руках. Коляска противно взвизгивала на каждой ступени. Этот звук очень диссонировал и с этим светлым утром, и с моим настроением. Я ощутила раздражение и к этой женщине, которая в такую рань куда-то собралась идти с маленьким ребёнком, и к её несмазанной коляске. Подумала о том, что можно было бы сбоку ступенек придумать какой-нибудь пандус для колясок, и пробежала мимо. И ещё я подумала: неужели ни один из спускавшихся в метро мужчин не догадается помочь женщине с коляской?

Вожделенная палатка оказалась закрытой. Я довольно долго топталась около неё, пока не обратила внимание на листок с расписанием работы. Оказывается, по воскресеньям палатка вообще не работает. Утешало одно: божественные бусы всё так же радовали мои глаза через стекло витрины. Я не разочаровалась в них, они были, как и накануне, прекрасны.

Пришлось вернуться домой. Конечно, с намерением уж завтра-то непременно стать счастливой обладательницей этого сокровища.

В прихожей нашей квартиры висит зеркало, в котором я каждый раз встречаюсь с довольно симпатичной женщиной и всегда её приветствую: «Здравствуй, Вероника». Она мне тоже с улыбкой отвечает: «Здравствуй, Вероника». Но сегодня она была явно не в духе и ничего мне не ответила. И у меня на душе стало как-то неуютно.

Стоит ли говорить, что на следующее утро, перепрыгивая через ступени, я опять мчалась в подземный переход. Каким же было моё изумление, когда на лестнице я снова увидела ту самую женщину с ребёнком на руках, толкающую вниз по ступенькам противно визжащую коляску.

И снова палатка с бусами не работала. Я потопталась некоторое время около, потом обратилась в соседнюю палатку, продавщица которой мне объяснила, что её соседка по воскресеньям не работает. Как по воскресеньям? Ведь воскресенье было вчера, а сегодня понедельник. Нет, рассмеялась продавщица, сегодня воскресенье, а вчера была суббота.

На следующее утро всё повторилось. Опять я перепрыгивала через ступени, и опять противно визжала несмазанная коляска, и моя палатка была закрыта. Я не стала спрашивать продавщицу соседней палатки, а обратилась к прохожему, какой сегодня день недели? Воскресенье!

Что-то со мной было явно не так. Может, я сошла с ума? Третий день подряд был воскресным днём! Я не могла разобраться с собственными ощущениями, меня явно что-то в себе не устраивало.

Я обескураженная вернулась домой. Вероника из зеркала даже не взглянула на меня.

На следующее утро я снова пошла в подземный переход, но мне уже не хотелось перепрыгивать через ступеньки, я шла медленно, заранее зная, что меня ждёт закрытая палатка и что там я снова узнаю, что сегодня — воскресенье, четвёртое!

И опять визжала коляска. Я взглянула на женщину, толкавшую её. Усталое лицо, видно, очень тяжело нести на руках ребёнка и тащить тяжёлую коляску, которая вырывалась из рук.

«Давайте я вам помогу», — женщина с благодарностью взглянула на меня. Я спустила вниз коляску, при этом думая с неодобрением о мужчинах, которые, не догадываясь помочь, проходили мимо. Женщина поблагодарила меня.

Палатка была открыта, бусы я купила, но не испытала ожидаемой радости, меня очень беспокоили эти непонятные три воскресенья подряд.

У меня было такое же чувство, которое я испытывала в школьные годы, когда никак не могла в заданной на дом задачке получить правильный ответ.

Прошло время, я успела позабыть о происшедшем, даже купила себе красивую блузку, на которой мои бусы смотрелись так, как будто хороший художник специально работал над созданием этого комплекта: блузка плюс бусы. А сама блузка очень шла к моему лицу, это я замечала даже по взглядам прохожих.

Нечто похожее повторилось осенью. Ближайший к нашему дому магазин «Пятёрочка» закрылся на ремонт, а я так привыкла к этому магазину, что поехала на автобусе в другую «Пятёрочку», купила там несколько рулонов туалетной бумаги и положила их в два полиэтиленовых пакета, которые были лёгкими, но громоздкими.

На улице шёл дождь, и было как-то неуютно. Я вошла в автобус.

Дом, в котором я живу, расположен очень удачно. Автобусы от магазина, не доезжая до моей остановки, сворачивают на другую улицу, но, проехав конечную остановку, переезжают на параллельную улицу и через несколько перегонов останавливаются рядом с моим домом.

Это очень удобно, и я часто этим пользуюсь, возвращаясь из магазина с полными сумками. Захожу в автобус, и если он даже переполнен, то перед последней остановкой все пассажиры выходят, автобус пустеет и можно выбрать любое понравившееся место, а на конечной остановке он снова заполняется пассажирами, но я уже успеваю расположиться на самом удобном сидении.

Так было и в этот раз. Я выбрала себе место прямо напротив двери, чтобы быть поближе к выходу. Пассажиры заняли остальные сидячие места. И в это время в автобус одной из последних вошла очень пожилая женщина с палочкой.

Поскольку свободных мест не было, она встала лицом к окну, держась за поручень. Палка висела у неё на руке.

Я видела, что в автобусе сидят молодые люди, которые должны были уступить место старой женщине, поэтому продолжала сидеть, с удовольствием думая, что скоро приеду домой в тепло, буду пить чай с какой-нибудь вкуснятиной и смотреть свой любимый сериал.

Когда автобус подъехал к моей остановке, я встала и, чтобы обратить внимание старушки на освободившееся место, тронула её за плечо.

Я должна была выйти, автобус стоял на моей остановке, но когда он тронулся, я почему-то опять оказалась сидящей на том же самом месте, а пожилая женщина стояла у окна, держась двумя руками за поручень, и палка висела у неё на локте.

Я ничего не могла понять. Автобус продолжал движение. И опять мы подъезжали к моей остановке, и снова я трогала женщину за плечо, но опять продолжала ехать в этом автобусе. Это было какое-то наваждение.

Вот тогда-то я и вспомнила о трёх подряд летних воскресеньях. Со мной опять было что-то не так. Я оглянулась, посмотрела на пассажиров, но никакого недоумения на их лицах не заметила. Я взглянула на свои пакеты — они были такие же лёгкие, но немного громоздкие, здесь всё было в порядке, потом взгляд мой упал на стоящую передо мной женщину.

У неё, видно, очень болела нога. Отставив её в сторону и закусив от боли губу, женщина стояла, опёршись на здоровую ногу. Она не смотрела в салон автобуса и не надеялась на свободное место.

Мне стало стыдно. Я встала. «Садитесь, пожалуйста». Женщина как-то облегчённо вздохнула, поблагодарила меня и села. А я с раздражением посмотрела на вольготно расположившихся недогадливых молодых людей.

Автобус подъехал к моей остановке, я, так и не поняв, что же со мной происходит, пошла домой.

И снова появилось чувство нерешённой задачи. Мне не у кого было спросить совета, ведь меня могли посчитать ненормальной. Значит, я должна была сама разгадать этот ребус.

Дома Зеркальная Вероника встретила меня улыбкой.

Жизнь продолжалась. Я быстро забываю неприятные моменты. Опять всё было хорошо. Выпал снег, погода была замечательная, и я бежала по улице, любуясь веточками лип, растущих вдоль улицы.

Каждую веточку, как будто создавая гравюру, художник Мороз тонкой кисточкой покрыл белой краской снега. Липы выглядели строгими и торжественными.

Я особенно люблю липы в зимнюю пору. Будь я художником, я бы обязательно нарисовала именно зимние липы, но, к сожалению, я не умею рисовать, хотя очень хотела бы научиться. Зато у меня есть хороший фотоаппарат, поэтому я решила в следующий раз обязательно запечатлеть эту липовую красоту.

Я бежала потому, что у меня начали мёрзнуть ноги, и мне очень хотелось поскорее оказаться в тепле, среди своих любимых домочадцев. Настроение было хорошее.

Вдруг боковым зрением я заметила мужчину. Он собирал с тротуара рассыпавшиеся яблоки. У него разорвался пакет, а другого не было, и он безрезультатно пытался в порванный пакет затолкать все яблоки.

Мужчина поднимал пакет с собранными яблоками, но тот снова рвался, и яблоки опять раскатывались по заснеженному тротуару.

Я про себя подумала, что нельзя быть таким непредусмотрительным. Разве трудно в кармане иметь второй пакет? Ведь всегда может возникнуть необходимость зайти в магазин, где пакеты не очень надёжные, и похвалила себя за то, что в моей сумке всегда лежит запасной пакет, и не простой, а очень красивый, двойной.

Я побежала дальше, но вдруг впереди снова увидела мужчину, который покрасневшими от холода руками собирал в рваный пакет яблоки. А пакет рвался дальше… Мимо шли прохожие, обходя незадачливого покупателя яблок. Неужели никто не догадается помочь ему? Я собиралась пробежать мимо, но вдруг неожиданная мысль пронзила меня: «А почему не я?»

Я достала из сумки свой красивый пакет. И хоть мне было его немного жаль, но я протянула пакет мужчине и помогла ему собрать яблоки.

Домой я уже не бежала. Мне необходимо было понять что-то очень важное для себя. И вдруг меня осенило: верным решением в этой моей задаче был простой ответ: «Если не я, то кто же?»

А потом я снова подружилась с Вероникой из зеркала. Каждое утро я улыбаюсь ей: «Здравствуй, Вероника!», и она мне с улыбкой отвечает: «Здравствуй, Вероника!». А имя у меня и вправду очень красивое, и жить очень интересно и здорово!!!

 

Сергей Белаяр

Предел прочности

1-е место в номинации «Предел прочности»

Близилась ночь.

Валерий Гардюк добрался до своей койки. Аккуратно прислонил к дужке автомат. Затем снял противогазную сумку, положил её на тумбочку рядом с фотографией жены и дочери. Стащил с себя разгрузочный жилет и повесил его на один из вбитых в бетонную стену гвоздей, заменявших вешалку. На соседнем гвозде повисла куртка. Мужчина сунул в её карман шапку, после чего тяжело опустился на койку. Пружины сетки жалобно застонали. Гардюк опёрся спиной о шероховатую холодную стену. Опустил руки вдоль тела, вытянул ноги, чувствуя, как скопившаяся за казавшийся бесконечным день смертельная усталость начинает понемногу уходить. По одеревеневшим мышцам волнами разливалось тепло.

Очередное дежурство наконец-то закончилось, и Валерий получил право на отдых. Пусть и короткий — всего каких-то семь часов, — однако оттого не менее желанный.

Как грезил он той минутой, когда сможет смениться, смыть с себя грязь и пот. Как горячо жаждал вытянуться на койке, закрыть глаза и забыть обо всём — мутантах, крысах, радиации, голоде, серых буднях…

От одной лишь мысли о том, что в течение семи часов не нужно будет пристально вглядываться в чернильный мрак «кишки» метрополитеновской линии, со страхом ожидая нападения монстров или людей, гнуть спину на грибной плантации или разбирать завалы, выходить на поверхность в поисках артефактов, оставшихся после отгремевшей несколько лет назад ядерной войны, на душе становилось светлее, а окружающий мир уже не казался таким дерьмовым. Он старался не думать о том, что через семь часов всё начнётся сначала, что дьявольский хоровод вновь закружит его в безумном танце.

Ведь это будет завтра, а не сегодня.

Семь часов на то, чтобы позабыть о страхе и безысходности, не видеть грязи Ада, в который превратила многострадальную Землю человеческая раса. Семь часов, в течение которых Валерий Гардюк будет принадлежать не общине станции «Тракторный завод», а исключительно самому себе.

Взгляд Гардюка скользил по соседям. Дети, взрослые, старики обоих полов. Все — худые, однако крепкие, закалённые тяжёлой подземной жизнью. Одна большая дружная семья…

Несмотря на поздний час, большинство коек пустовало. Их хозяева были заняты на посадках белковых дрожжей, плантациях грибов, которые не нуждались в дневном свете, на свиноферме. Несли вахту в тоннелях. Бродили по поверхности в поисках жалких остатков былого величия Homo sapiens. Занимались множеством других дел. Всё для того, чтобы выжить.

Станция не спала никогда. Она была похожа на огромный живой организм. И люди являлись его клетками.

Ноги гудели. Нужно было снять ботинки и просушить портянки, однако двигаться совершенно не хотелось. Валерий ощущал себя полностью выжатым. Сегодняшний день вытянул из него все соки. Пешее патрулирование тоннеля, ведущего к «Пролетарской», кровавая стычка с мутантами, ликвидация последствий оползня, охота на крыс…

Дни были похожи друг на друга как близнецы. Рутина давила, вытягивала душу по жилам, заставляла скрипеть зубами от слепой ярости. Никакого разнообразия — лишь одно монотонное существование, больше похожее на погружение в бездонный чёрный омут. Бесконечная ночь, как вампир, высасывала всю жизненную энергию.

Атмосфера на станции была буквально пропитана невыносимым напряжением от постоянного балансирования между явью и навью. Каждый день являлся испытанием. Для воли, психики, организма. Бытие нещадно гнуло людей в попытках сломать, однако они как-то выдерживали, находили в себе силы противостоять давлению. Чем тяжелее было жить, чем больше проверок подкидывала судьба, тем крепче становилась любовь к жизни и большим оказывалось желание выжить. Это казалось парадоксальным, но было именно так. Люди жили вопреки всему.

Человеческой прочности не было предела. Природа словно всё дальше отодвигала его, как будто поднимала планку, заставляла преодолевать трудности и выдерживать тесты для какой-то своей, неведомой цели. Валерий много раз ловил себя на мысли о том, что бытие напоминает ему плавильный котёл. Человечество — это руда. И выйдет оно из огня либо железом, либо шлаком. Иного просто не дано.

Вся людская история напоминала грандиозный эксперимент, своего рода проверку на крепость. Сможет ли Homo sapiens выдержать испытания, пройти через все невзгоды? Будет ли в состоянии доказать свою жизнестойкость и готовность стать частью Космоса?..

Право на Землю вновь нужно было заслужить.

Обитатели постапокалиптического мира, каким-то непонятным образом удерживаясь от падения в бездонную пропасть деградации, не только берегли культуру от исчезновения, но и двигали её вперёд. Платя за каждый промах кровью и жизнями…

Люди держались, казалось, благодаря инстинкту самосохранения, который не даёт надежде превратиться в труху. Мужчины и женщины работали, растили детей, защищали станцию от нападения врагов скорее по инерции, не осознавая смысла своих действий. За долгие годы, проведённые под землёй, люди стали похожи на призраков. Однако эти призраки отличались силой воли и неудержимым желанием выжить. И никакие невзгоды не могли вытравить из них этой извечной жажды бытия.

Слепое следование основным инстинктам заставало людей хвататься за жизнь куда эффективнее громких фраз и пышных лозунгов. Политика, ставшая основанием ядерного Рагнарёка, была позабыта, отброшена за ненадобностью. В новом мире больше ценилось не пустое слово, а конкретное дело.

Ни отпусков, ни праздников, ни выходных. Люди работали на износ, совершенно не жалея себя. Всё для того, чтобы не дать пламени жизни погаснуть. Не допустить, чтобы община повторила безрадостную участь старого мира. Работа была обязательной для всех. Начиная с двенадцатилетнего возраста, все жители «Тракторного завода» отрабатывали свою ежедневную норму пищи. Никто не мог игнорировать жёсткие рамки выживания.

«Боже, как же тяжело!»

Спутником выживших являлся страх. Обитатели «Тракторного завода» смертельно боялись, что однажды лишаться всех источников света. И тогда станцией овладеет тьма… Темнота была врагом. Чрезвычайно опасным. Не ведающим жалости и сострадания. Мрак скрывал нечисть, которая одним своим существованием отрицала все законы эволюции. Живое, как магнит, манило многочисленных тварей, о происхождении которых оставалось лишь гадать. Всех монстров объединяло лишь одно — жажда крови. Свет и автоматическое оружие служили единственной гарантией безопасности, дарили уверенность в завтрашнем дне, помогали справиться со страхом и как-то контролировать первобытные инстинкты. К несчастью, запас патронов и топлива для генераторов не бесконечен. Как только он будет исчерпан, настанет новый Судный день.

Проклятая усталость сводила с ума. Обволакивала, словно паук пойманную в сети жертву, заставляла терять ощущение времени. Смена дня и ночи давным-давно утратила всякий смысл и диктовалась скорее привычкой, чем необходимостью. Освещение «горело» круглые сутки. Тусклые лампы накаливания были слабым заменителем Солнца и звёзд.

Вечные сумерки… Существование в полутьме делало людей раздражительными и злобными. Им приходилось прикладывать немало усилий для того, чтобы держать себя в руках, гасить разрушительные порывы, поступаться частью собственного «Я» ради блага соседей и станции. Конфликты были неизбежны, однако обитатели «Тракторного завода» всячески старались минимизировать их последствия. Поскольку прекрасно понимали, что вырвавшаяся наружу звериная натура обернётся бедой.

Тяжелее всего оказалось жертвовать частью собственного мира, ограничивая себя в угоду коллективу, принимать правила игры. Но жёсткая необходимость просто-напросто не оставляла иного выбора. Ведь выжить в метрополитеновском подземелье в одиночку было невозможно. Подземелье убивало быстро и болезненно.

Валерий тряхнул головой, отгоняя мрачные несвоевременные мысли. Попробовал переключиться на что-нибудь другое, но мозг упрямо возвращался к реальности, от которой невозможно было ни спрятаться, ни убежать, ни подменить иной…

Чёрная действительность бульдозером вламывалась в голову и давила веру в то, что всё будет хороню. Без особого труда ломала баррикады оптимизма, напоминала о себе неприятным холодком в груди. А противостоять страху и отчаянию было не просто. Когда от мира остались лишь осколки, больше верится не в прекрасное будущее, а в то, что дальше будет только хуже. Намного поганее…

Гардюк тяжело вздохнул. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль о мытье, однако он даже не пошевелился. Валерию совершенно не хотелось нарушать владевшего им состояния расслабленности. Лень являлась слишком большим удовольствием. Взгляд Гардюка на мгновение остановился на серых стенах, затем переместился на закопчённый потолок. Как ни старались обитатели «Тракторного завода» поддерживать порядок, грязь, захватывая всё новые и новые плацдармы, казалась такой же непобедимой, как тьма и крысы.

Низкие своды станции давили. Смириться с ограниченным пространством могли лишь те, кто родился под землёй. Начавшим свой жизненный путь до войны требовался простор, ощущение беспредельности Вселенной. Человек растёт от тёмных тесных пещер к безграничности. Не в людской натуре замыкаться в маленьком мирке.

Глядя на царившее вокруг запустение, как-то с трудом верилось в то, что когда-то станция представляла собой не убежище для пары сотен человек, а шедевр человеческой мысли, памятник людскому гению. Со времени Рагнарёка о былой красоте напоминали лишь отдельные фрагменты. И, каким бы сильным ни был оптимизм, поверить в то, что когда-нибудь мир станет таким же, как и прежде, никак не удавалось. Реальность била под дых и наносила предательские удары ниже пояса.

Жителям «Тракторного завода» ещё повезло, если тут можно говорить о везении. Они успели укрыться под землёй до того, как на город упали первые ракеты и бомбы…

Гардюк не помнил, с чего началась война. Со временем воспоминания о Рагнарёке потускнели, а то и вовсе стёрлись. Человеческая психика оказалась не в состоянии долго удерживать жуткие иррациональные картинки. Включившийся защитный механизм отсёк ненужное.

Валерий мысленно возвращался к жене Ирине и дочери Оле. Они погибли ещё до ядерной войны в автомобильной аварии. Возвращались из гостей и стали жертвой лихача — обнаглевшего от вседозволенности сынка чиновника средней руки. Хотя с момента гибели родных прошло уже немало времени, Гардюк до сих пор помнил, какую дикую боль и обиду он пережил… Как не тронулся рассудком, не понимал и сам.

Взгляд переместился на фотографию — единственное материальное свидетельство того, что девочки были реальностью, а не плодом больного воображения. Он осторожно коснулся рукой рамки, будто боялся, что цифровой оттиск исчезнет. Погладил стекло.

Впрочем, для Ирины и Оли всё закончилось относительно благополучно. Через год и четыре месяца после их смерти началась война. Бессмысленная и скоротечная, едва не поставившая крест на человеческой цивилизации. В один «прекрасный» день мир сошёл с ума. Ракеты с ядерной начинкой взлетели практически отовсюду и поразили цели на всех континентах. Города были превращены в пепел, а местность на многие десятки и сотни километров вокруг них стала радиоактивной пустыней. Однако это было только началом. За ракетами настал черёд бомб, уничтоживших большинство посёлков. Уцелели лишь отдельные сёла и хутора, а также те, кто укрылся под землёй. От восьми с половиной миллиардов обитателей земного шара вряд ли осталась даже десятая часть…

Валерий уже не вспоминал ни ядерный Рагнарёк, ни ужас и отчаяние уцелевших, ни годы под землёй, ни тяготы и лишения постапокалиптического мира. Это давно превратилось в серый повседневный фон. Мужчина выуживал из памяти самые яркие моменты прошлого и заново переживал их. Стоило только закрыть глаза, как картинки немедля вырывались на свободу. Заставляли сердце биться с удвоенной силой. Каким восхитительным казался прежний мир. Как много в нём было счастья и радости…

Не осталось ничего. Окаянная действительность лишила Валерия всего. От злости хотелось завыть, выпустить наружу разрывающий лёгкие крик, освободиться от бетонной плиты, что лежала на плечах. Мужчина сжал кулаки и заиграл желваками. Принять смерть родных оказалось невыносимо тяжело. Даже тяжелее, чем смириться с Рагнарёком. Ведь для любого человека свой маленький мир гораздо дороже внешнего.

Чугунные оковы одиночества нещадно тянули руки и ноги, заставляли сутулиться, опускать глаза. Одиночество стало вторым «Я» Гардюка. Несмотря на то что обстановка располагала к тесному контакту, Валерий так и не сумел ни с кем сблизиться. Обитатели «Тракторного завода» были одновременно и близки, и ужасно далеки друг от друга. Своих проблем у каждого имелось не меньше.

Некому было излить душу. Не с кем было поделиться горем… Валерий, замкнувшись в себе, превратился в робота.

Вины Гардюка в смерти жены и дочери не было, но мужчина отчего-то упрекал во всём лишь себя. Сожалел, что не уделял родным больше времени, что отпускал от себя. Разум напоминал, что Ирине и Оле ничем нельзя было помочь, а сердце твердило, что всё могло сложиться иначе.

Мужчина не заметил, как по щеке скользнула слеза. За ней вторая.

Злая судьба отобрала у Гардюка самое дорогое. Взамен, словно издеваясь, оставила ему жизнь. Бытие, наполненное страданием и печалью. Валерий внезапно осознал, что не может и дальше терпеть, не в силах больше выносить тяжесть реальности. Похоже, что свой лимит терпения он выбрал. При этом он оказался не таким уж и крепким, каким представлял себя.

Взгляд Гардюка случайно наткнулся на автомат, и Валерию мучительно захотелось покончить со всем разом. Обрести вечный покой. Не знать ни боли, ни усталости, ни страха. Наконец избавиться от чугунных оков. Одно нажатие курка, и мир снова заиграет миллионами ярких красок, обретёт богатство формы и содержания. Больше не будет проблем и забот. Валерий снова увидит Ирину и Олю…

Импульс оказался настолько мощным, что рука сама по себе потянулась к оружию. Он сжал цевьё. Так, что побелели костяшки. Противостоять соблазну не было сил. Да Валерий и не противился ему. Мысль о том, что через несколько мгновений всё может закончиться, несказанно радовала.

Он подтянул автомат. С замиранием сердца глянул в чёрную дыру ствола. Где-то в груди шевельнулся страх, однако Валерий не дал ему «разгореться». Мысленно обругал себя, что не додумался до элементарного решения раньше.

Гардюк пристроил оружие между колен и сжал, чувствуя, как мелко дрожат пальцы. А дальше нужно всего лишь обхватить дульный компенсатор губами и потянуть спусковой крючок. Так ли уж страшна смерть в сравнении с беспросветной чернотой будущего?..

Валерий в последний раз глянул на фотографию жены и дочери. Указательным пальцем коснулся курка. Закрыл глаза и открыл рот, собираясь наклонить голову. В этот момент что-то слегка толкнуло его ботинок. Толчок был настолько внезапным, что вывел Валерия из прострации. Мужчина открыл глаза и уставился на пушистый комок. Не сразу признал в чёрно-белом грязном шарике с неправдоподобно огромными синими глазами щенка. Животное с интересом пялилось на человека и помахивало хвостом. Вид у щенка был настолько неунывающий, что Гардюк невольно улыбнулся. Решимость свести счёты с жизнью мгновенно ослабела.

Щенок негромко тявкнул и обнюхал ботинок.

— Откуда ты такой? — спросил мужчина, убирая автомат, чтобы взять тёплый комочек на руки. Зверёк смешно засучил задними лапами и снова тявкнул. А затем лизнул Гардю-ка в нос. Человек невольно подумал о том, что ему стоило бы взять пример с этого маленького жильца «Тракторного завода», поучиться у него любви к бытию.

Валерию вдруг стало жутко стыдно за собственные мысли и слабость. Человек никогда не должен опускать руки. Его долг — идти до конца. Сдаться означало изменить памяти любимых. Позволить себе этого Гардюк не имел права.

— Простите, дядя Валера! — рядом с койкой вырос Руслан — восьмилетний соседский мальчуган. — Мы с Волком не хотели напугать вас!

— Вы меня вовсе не напугали! — поспешил заверить ребёнка Гардюк. — Значит, его зовут Волк?

— Ага, — утвердительно качнул головой мальчуган, принимая питомца. — Когда он вырастет, то станет настоящим сторожевым псом. Мы вместе будем защищать станцию!

В словах Руслана прозвучала не по-детски твёрдая решимость. И вновь Гардюку пришлось пережить острое чувство стыда. В отличие от Валерия, мальчуган будущего не боялся. Не страшился трудностей и невзгод. Вот кому следовало называть себя настоящим мужчиной!

Гардюк мысленно обругал себя за малодушие. Застрелиться — проще всего. А кто будет защищать станцию от врагов? Кто поможет женщинам, детям и старикам выжить? Кто построит новый мир?.. Самоубийство — это тупик! И не только для одного человека, но и для всей людской цивилизации…

— Тревога! — истошно заорал кто-то. — Мутанты прорвались с «Пролетарской»!.. В ружьё!

Сомнения были отброшены.

Валерий вскочил, схватил автомат, сорвал с гвоздя «разгрузку», посоветовал Руслану спрятаться, а сам кинулся к выходу со станции. Туда, где проходил второй — и последний рубеж обороны «Тракторного завода».

Жить и бороться!

Мечтать и побеждать!

 

Сергей Белаяр

Ночь не вечна

2-е место в номинации «Предел прочности»

Дороге, как и мраку, не было конца.

Парни и девушки настойчиво продвигались вперёд. Морозный ветер забирался под одежду, холодил кожу и заставлял пальцы терять чувствительность. Руки и ноги казались чужими, пришитыми к телу грубыми нитками. Склочные порывы ветра гнали грязные, похожие на клоки ваты, хлопья снега, которые меняли очертания предметов и оседали на них.

Тьма и серость и нечто среднее между Навью и Явью. В общем, «Сумерки сознания», которое, воспалившись от длительного перехода, рождало странные вопросы. На эти вопросы не существовало ответа…

Вечная темнота то густела, то становилась реже, но не исчезала полностью. Солнечные лучи не могли пробиться сквозь толстый слой туч, а свет будто застревал в тяжёлой свинцовой пелене.

И так весь год. Неделя за неделей — обжигающий колючий ветер, чёрный снег, серая растительность, повышенный радиоактивный фон и прочая дрянь «ядерной зимы».

Шансы выжить имел лишь тот, кто боролся. Члены отряда были вынуждены превозмогать себя. Их возраст составлял пятнадцать-шестнадцать лет…

Они практически не разговаривали.

Монотонная ходьба утомляла. От усталости клонило в сон, но Егор никому не давал этого сделать. Путь к Убежищу имел для Тарасюка особый смысл.

Этот путь стал не только проверкой силы воли ребят, но и способом сплотить их, научить действовать командой как единый организм. Любой подозрительный звук заставлял парней и девушек внутренне собираться и, вскидывая оружие, готовиться в любой момент отразить атаку бандитов, мутантов, диких зверей и просто одичавших людей. В новом мире право на жизнь имели лишь нападавшие первыми.

Всё чаще напоминал о себе голод. Собираясь в спешке, с запасом провианта Тарасюк не рассчитал. Еда закончилась уже на третьи сутки пути. А в морозной пустыне достать её было негде. Приходилось терпеть и утешаться тем, что в Убежище еды будет вдоволь…

Первые двое суток он практически не ощущал вес груза, давящего на плечи, однако на третий день лямки начали врезаться в плечи, немилосердно натирали кожу и стирали спину. Но без личных вещей, боеприпасов, антирадиационных препаратов, лекарственных трав, палаток и других необходимых вещей выжить было невозможно.

Отряду удавалось выдерживать заданный курс, хотя заблудиться во тьме было проще простого.

Лес чередовался с равнинами — как океан бескрайними, бывшими колхозными и фермерскими полями. Когда-то эти мрачные омуты давали богатые урожаи. А какой вкусный получался хлеб…

Егор с огромным трудом давил страх, отгонял отчаяние и игнорировал усталость. Как лидер отряда он ощущал огромную ответственность, и не только за себя, но и за жизни друзей. И Егор старался поддерживать друзей, укрепляя их дух и не давая надежде погаснуть.

Никто из путешественников не знал, удастся ли дойти до Убежища. Сто километров по выжженной радиацией земле. В первые двое суток никто не жаловался и не допускал даже мысли о возвращении. На третьи сутки большинству идея отправиться к Убежищу стала казаться не такой уж и привлекательной. Всё чаще Егор слышал за своей спиной недовольные восклицания и приглушённую ругань. Сила воли друзей слабела с каждым шагом, слова Егора всё чаще не находили у друзей отклика. Егор болезненно переживал происходящее.

Конечно, всем требовался отдых в тепле, с горячей пищей и чаем.

С самого начала Егор, предвидя всё это, дал себе слово, что преодолеет любые трудности и пройдёт через все испытания. В отличие от товарищей, он на сто процентов был уверен, что все дойдут до Убежища. Но как теперь убедить в этом терзаемых сомнением друзей? Егору было тяжело, но он думал о друзьях, о том, как помочь тем, которые кроме тяжёлой поклажи тащили на себе ещё и груз сомнений.

К концу третьих суток Егор почувствовал, что ему всё труднее справляться с негативным настроением, охватившим группу. Сам он стал думать, что, возможно, зря послушал Странника, рассказавшего об Убежище, в котором люди собрали всё нужное для выживания в постапокалиптическом мире. Он рассказывал, что обитатели Убежища звали к себе всех выживших в ядерной бойне, и Егор вопреки запретам Главы Посёлка повёл за собой друзей — пятерых парней и трёх девушек. Теперь он думал, что, может, стоило прислушаться к словам Главы Посёлка, ведь Егор рисковал не только собственной жизнью…

Но Егор не должен был показывать друзьям терзавших его сомнений. Они шли медленно, и Егору всё время приходилось подстраиваться под их ритм. К тому же даже компаса у ребят не было. А карта, вернее — память Странника — могла быть неточной…

Идти по бывшим полям было легко, а вот пробираться через постапокалиптический лес — совсем не просто. Егор ничего не знал о лесе. Так далеко никто из Посёлка не заходил.

После каждой остановки Егор поднимался первым и помогал вставать другим. Он готов был даже нести на себе всех, если бы мог. Его долгом было довести группу и сдержать данное друзьям и самому себе слово.

Самым тяжёлым испытанием для отряда стала встреча с мутантами. Четыре твари выскочили из леса и кинулись на путешественников. Несмотря на то что парни и девушки готовились к этому, монстрам удалось застать их врасплох. И огонь был открыт с опозданием…

Схватка продолжалась всего несколько секунд, показавшихся Егору вечностью.

Бой окончился так же внезапно, как и начался. Все нападавшие были убиты, однако и в отряде не обошлось без потерь. Пётр Чкарук и Виктория Шкробут были убиты, а Игорь Протасевич оказался ранен, к счастью, не смертельно.

Прекрасно понимая, что запах свежей крови и шум сражения неизбежно привлечёт хищников, группа поторопилась убраться подальше. Однако перед уходом они похоронили убитых. Вернее, даже не похоронили, а лишь присыпали мёрзлой землёй спешно вырытую при помощи единственной гранаты яму, в которую и опустили тела…

Не было ни надгробных речей, ни слёз прощания…

Смерть друзей стала для остальных членов отряда настоящим ударом. И хотя молодые люди были готовы к ней — в этом проклятом мире она подстерегала повсюду, — но расстаться с близкими оказалось нелегко. И раньше ребята видели смерть, но только сейчас осознали всю её неотвратимость и тяжесть, только сейчас поняли, насколько сурово бытие и бренна человеческая жизнь.

Несколько часов после стычки Игорь держался, однако потом рана стала напоминать о себе резкой болью и общей слабостью. Идти самостоятельно он мог, но его ход заметно замедлился.

Бросить товарища члены отряда не могли. Пришлось «сбавлять обороты». Кто-то из парней предложил сделать носилки и тащить раненого, но Игорь от помощи отказался. Он привык полагаться исключительно на собственные силы и надеяться только на себя. Но его гордыня аукнулась очень скоро, когда небольшой запас сил подошёл к концу, и Игорь начал совсем выдыхаться и отставать. Друзья не роптали и не показывали своё недовольство.

А потом Игорь начал очень болезненно воспринимать даже самые простые их слова и раздражаться по любому поводу. Проваливаясь по колено в снег, он не просто ругался, а прямо обвинял товарищей в том, что они считают его обузой и только ждут, когда он выбьется из сил, упадёт и погибнет от голода и мороза, чтобы они могли со спокойной душой идти дальше. Все понимали, что парню на самом деле несладко. Но хуже было то, что Игорь «накручивал» себя сам. Ему казалось, что он стал для друзей чужим и превратился в изгоя. Его муки затмевали для него всё. И чем дальше от Посёлка молодые люди отходили, тем всё более невыносимым становился Протасевич. Мало отряду досталось испытаний, так ещё и это…

Его постоянное нытьё утомляло. Егор уже огромным усилием воли подавлял в себе гнев. Как старший группы, он, не имея права проявлять слабость, должен был демонстрировать спокойствие, уверенность и понимание.

А тем временем Игорь уже начал призывать товарищей к открытому неповиновению, агитируя вернуться. Опасность подобного поведения была в том, что Протасевич не понимал, что обратного пути члены отряда не выдержат. К тому же до Убежища, если верить Страннику, оставалось совсем немного — часов пять пути.

И Егор крепился, но вдруг внутри что-то взорвалось, и удар Егора свалил Протасевича с ног. Отлетев на землю, тот вскочил и, оскалившись, сам бросился на товарища.

Девушки пытались помешать дуэли и повисли на них, лишая возможности двигаться.

Общими усилиями члены отряда разняли дерущихся и заставили их помириться.

Затем решили сделать двухчасовой привал. Все вымотались, но никто не сорвался, не нагрубил, не затеял ссоры…

Егор начал комплексовать. Он думал, какой он ужасный лидер. Что у него ничего не получается. Возможно, и учиться уже не придётся, потому что марш потерпит фиаско, и никакого Убежища нет. Он был мрачен и молчал.

Подкрепившись чаем и слегка согревшись, подростки двинулись дальше. На этот раз Игорь не стал отказываться от помощи. Егор, Денис и Максим поочерёдно несли товарища весь день до заката…

Глаза Егора были словно припорошены пеплом. И вдруг через мутноватую болезненную пелену Егор различил описанную Странником гору… Огромная и теряющаяся в низко висящих облаках, она поражала своей способностью выдержать прямое попадание ракеты или бомбы.

Егор протёр глаза, опасаясь, что от усталости галлюцинирует. Но гора никуда не исчезла. Он мгновенно забыл обо всех тяготах и, повернувшись к товарищам, закричал:

— Убежище! Мы дошли!

В этот момент тяжёлые свинцовые тучи разошлись, и впервые за много лет на небе показалось Солнце…

 

Ирина Кореневская

Право голоса

3-е место в номинации «Предел прочности»

— А правда, что все люди когда-то могли говорить?

Маленькая Донна написала эти слова на листке бумаги, который тайком передала отцу.

Артур прочитал и кивнул. Да, когда-то все люди умели разговаривать. И использовали эту возможность на всю катушку. Но как давно это было… Где-то веке в двадцатом… А уже в середине двадцать первого человек лишился этой возможности — использовать речь, то есть был лишён права голоса…

Началось всё вполне невинно, хотя и можно было заподозрить подвох. Правительство предложило всем желающим поучаствовать в эксперименте: отказаться от своего голоса в обмен на пожизненное содержание. В 2050-м году обычные люди были настолько нищими, что большинство, даже и не думая о какой-либо опасности, радостно согласилось на эксперимент.

Участникам эксперимента сделали несложную операцию, в результате которой те навсегда потеряли способность выражать свои мысли голосом. Суть такой задумки правительства была в том, чтобы люди научились взаимодействовать с миром другими способами, не используя при этом голос. Вроде бы ничего подозрительного…

Вроде бы! Но уже через десять лет стало понятно, что народ в очередной раз остался в дураках. Не было никакого пожизненного содержания: проплатив года два или три, правительство объявило об окончании эксперимента и отказалось давать деньги тем, кого лишило голоса. А к этому моменту уже большая часть народа продала свою речь за возможность жить и не беспокоиться о хлебе насущном.

В порабощённых же к тому времени странах, даже и не спрашивая, делали операцию практически всем людям. Дети также подвергались ей: едва ребёнок начинал говорить, как его тут же отправляли на операционный стол. Многие умирали во время экзекуции, но власть имущих это не волновало. Голоса оставались только у толстосумов да у чиновников, которые и стали новой аристократией.

Таким образом, несмотря на окончание «эксперимента», людям продолжали делать операции — уже насильно и, разумеется, безо всякой компенсации. Пробующих возмущаться или оказывать сопротивление расстреливали на месте. Правительство загоняло людей в оковы первобытного страха. И те, кто дорожил своей жизнью, жили молча…

Новым поколениям делали операции, чтобы те вдруг случайно не заговорили. Но потом и эта надобность отпала: речь не использовалась и потому атрофировалась полностью. Люди могли общаться только жестами, немногие умели читать и писать — ведь обучить этому немого человека очень сложно. Да и такое обучение было отменено за ненадобностью и даже практически запрещено, так как правительству, чтобы остаться у руля, надо было разрознить народ. И оно делало это всеми возможными способами. Лишившись возможности общаться даже письменно, люди с трудом могли договориться между собой.

В итоге правительство имело идеальный народ: запуганный, мычащий, неграмотный. Обычные люди работали на производстве, на заводах и фабриках, в то время как элита получала элитные же профессии и трудилась исключительно на своё благо. Да, были и среди последних несогласные со столь радикальным методом управления народом, но они молчали уже просто из-за страха потерять свои голоса.

В итоге власть, не сдерживаемая народом, значительно улучшила свою жизнь, имея простых людей в качестве настоящих рабов, которые молчали, так как им просто хотелось жить…

И длилось это вот уже триста пятьдесят лет…

…Артур оставил дочь с женой и вышел из своего барака. Он был хмур и возмущён.

Ну почему предки нынешних людей были настолько глупы, что отдали самое ценное — свой голос? Никогда и ни в каких ситуациях нельзя позволять кому-то говорить за тебя! Иначе потеряешь всё, что имеешь! Это и случилось с теми, кто жил три с половиной века назад. Неужели было трудно догадаться, к чему это приведёт?

А теперь нам приходится пожинать плоды…

Правительство хоть уже и не опасалось простого народа и даже не считалось с ним, но на всякий случай не расслаблялось, поэтому все дома были на «прослушке» и везде стояли видеокамеры.

Артур осознавал всю неправильность данного положения. Это осознавали и многие другие. Эти люди решили, что уже достаточно натерпелись от властей, и пора положить этому конец. Но как это сделать?

Отправляясь на встречу со своими единомышленниками, Артур скользнул в люк канализации. Люди собирались небольшими группками и обсуждали способы избавления от гнёта правительства.

Но главное — участники этих встреч понимали, что для победы не достаточно просто составить планы, чтобы воплотить их в жизнь, важно было ещё и вернуть себе речь. Поэтому, собираясь в канализационных тоннелях, взрослые люди учились говорить.

Давалось это с трудом. До боли в горле Артур и его единомышленники пытались выговорить хоть одно слово, но тщетно — с их губ слетало только невнятное мычание. Очень трудно было обрести способность, утраченную века назад…

Многие уже, разочаровавшись, и вовсе покинули ряды революционеров. Но Артур верил в возможность обрести голос, поэтому пытался снова и снова — до саднящего горла и до слёз бессилия… Каждый день он пытался сказать всего одно только слово. И каждый день ему это не удавалось…

Обнаружив своих сообщников в одном из ответвлений канализационного тоннеля, Артур кивнул им, и те в ответ также поприветствовали его.

Десять человек, общаясь между собой жестами, записывали то, о чём хотели сказать. Уже вечером это прочитает другая группа…

Артур, отойдя подальше, снова начал пытаться говорить. Никто не обращал на него внимания — уже привыкли.

— М… М… М… — Артур предпринимал одну попытку за другой, но упрямые слова всё никак не давались.

Вдруг кто-то положил ему руку на плечо. Это был один из лидеров движения, Джордж Боуне. Он, как и все остальные, уже слабо верил в возможность научиться говорить. Поэтому, глядя на Артура, он вздохнул, улыбнулся и покачал головой.

Артур нахмурился — он верил в себя, и потому предпринял очередную попытку.

— М… Ммы… Мы! — сообщил он Джорджу.

Тот пожал плечами — такое местоимение промычать мог каждый. Толку с того?

— Мы с… С… — У Артура уже получались отдельные звуки, о чём он никому пока не сообщал…

Боуне снова вздохнул. Видно было, что его это уже раздражало…

— Мы… С… Мы-мо…

Боуне пожал плечами и отвернулся.

— Мы с-мо-жжж-жем, — внезапно сказал ему в спину Артур. — Мы сможем! Сможем!

Эти слова гулко раскатились эхом по всему подземному лабиринту канализации…

 

Андрей Тулупов

Послушник и дьявол, уважение

Послушник выкинул из головы всё, что было связано со встречей с Дьяволом. Оставил лишь некоторые вещи, до которых «дошёл» сам, то есть сам опробовал, понял их значение и убедился в положительном эффекте. А именно: он перед утренней молитвой умывался холодной водой и делал несколько физических упражнений, дававших на протяжении дня ощущение контроля над телом… Тело же в свою очередь перестало преподносить неприятные сюрпризы в виде сведённых от боли конечностей. Оно радовало ощущениями силы и лёгкости…

Один раз Будущего святого отца оставили на ночную службу… По ходу бдения у него сами собой слиплись веки, и последующие действия он помнил смутно, а придя домой поутру, упал на койку и забылся. Проснувшись и приведя себя в порядок, Послушник поставил себе цель научиться мало спать без потери ощущения реальности. Методиками он не обладал, вопросы наставникам хоть и задавал, но получал невразумительные ответы и ответные вопросы: зачем ему это надо; а в основном же те жаловались на своё тело как скопище земных грехов… Послушник их жалобы слушал вполуха, уже зная, что тело может многое, нужно только приложить к этому усилия.

Цель была поставлена, энергия в виде желания была, времени на тренировки было более чем достаточно, и, применяя различные режимы дня, Послушник начал изучать свои ощущения. Вначале всё было ужасно: пару раз он чуть не уснул за трапезой, ещё пару раз чуть не выронил свечу, а ещё пару — чуть не проспал утреннюю службу… и, наконец, он просто уснул на скамье за книгой, точнее, лицом в книгу.

Но самое интересное — положительные результаты не заставили себя долго ждать: Будущий святой отец укоротил период своего сна на пару часов, и это придало ему уверенности в собственных силах. Когда вдруг накатывало желание всё бросить или дать себе поблажку в виде дня-другого отдыха, он использовал разнообразные идеи: от биения головой о стену до приклеивания век к бровям скотчем.

Однажды Послушнику вспомнилась маленькая крыса из подземного царства, страх которой перед лицом смерти превратился в активное действие. И Будущий святой отец продолжил прикладывать усилия в выбранном направлении, пока, наконец, не проснулся за пять минут до побудки… От этого прорыва и осознания собственных возможностей он пропустил пару дней тренировок… потом ещё пару… а потом ещё… пока, наконец, снова не соблаговолил потренироваться. Но результаты были нулевые, точнее, всё наработанное исчезло.

Несмотря на это Послушник не отвернулся от намеченного, и через пару недель, восстановив свои результаты, он уже более не давал себе поблажек.

День первый. Явление

Послушник стоял пред образами на коленях и усердно молился, прося Всевышнего о прощении и позволении служить в новом качестве. Свет пламени в лампадах играл бликами на ликах святых заступников, оживляя их. Внутренняя благодать согревала тело и ласкала душу. Послушник улетал навстречу Небесам. Тишина делала слова, произнесённые тихим шёпотом, звучными и наполненными.

— Кайф, да? — басовитый голос за спиной заставил его вздрогнуть.

— …Зачем пришёл? — тщетно пытаясь унять крупную дрожь и одновременно радуясь, в праведном гневе вопросил молящийся.

— …Учиться… — после некоторой заминки ответило Исчадие Ада.

— В смысле? — округлил глаза Будущий святой отец.

— Во-первых, — поднял указательный перст с огромным чёрным когтем Дьявол, — я никогда не вру, так как ощущаю последствия слов не только на своём здоровье. Я об этом тебе ещё в прошлый раз рассказывал. А во-вторых, ты же мне хотел предложить спасение моей Души?

— Чтобы спасти Душу, нужно верить! Ты должен верить в Бога и хорошо молиться! И тогда Бог… — Послушник замялся, сбившись с заученной фразы.

— А зачем мне Вера? — закатив глаза, спросил Рогатый.

— Так ты спасёшь свою Душу бессмертную и… ну… познаешь Бога через Веру и… ммм… познаешь всё… — попытался Будущий святой отец объяснить надобность Веры в Бога для Красного.

— Продолжай, пожалуйста, мне очень интересно! Я весь внимание! — подбодрил Дьявол.

— …Родители твои… нет, наверно, это к тебе не подходит… У тебя родители есть? — Послушник попытался найти отклик в глазах с вертикальными зрачками.

— Конечно! Бог — Отец и Мать — Земля! — ответил дьявольский собеседник.

— Хм… — произнес Послушник и подумал, что к ответу не подкопаешься. — Я хотел сказать, что Вера всё может! — воскликнул он, удивляясь собственным безрезультатным потугам.

— Я тоже многое могу! — улыбнулось Исчадие.

— А после смерти… Или ты бессмертный? — опять понимая бесперспективность своих увещеваний, поинтересовался Послушник.

— Ага! — елейным голосом произнёс Красный.

— Но ведь если ты веришь, то должен посещать храм и благодать получать! — истово воскликнул Послушник.

— Балдёж, что ли? А мне он зачем? — прищурился Дьявол.

— Ну, тогда Бог освободит тебя от грехов… — попробовал объяснить Будущий святой отец.

— А освобождение от грехов мне зачем? — подняло бровь Исчадие Ада.

— …Ну, Бог тебя простит и освободит от мучений… и наградит радостью… — опомнившись после произнесённых Дьяволом слов, высказал предположение Послушник.

— Радость — светлое чувство. Она бывает от осознания собственных свершений, для которых Бог и даёт тобой названные мучения. А ты говоришь о благодати, то есть об ощущении беззаботного и бездеятельно-безответственного кайфа!

— Вера даёт радость! — еле выдавил Будущий святой отец.

— Вера во что? — прищурилось Существо.

— Конечно же, в Бога! — воскликнул Будущий святой отец.

Раскатистый смех был ему ответом. Исчадие Ада хлопало себя по коленке, а эхо от басовитых раскатов металось по тесной комнатёнке. Наконец, отсмеявшись, Краснокожий подмигнул человеку.

— И кто из нас лукавит, пытаясь другого с пути Истинного совратить? — вопросил Дьявол. — Зачем мне верить в существование Того, Кого я знаю не понаслышке? Он ведь мой Отец!

— Кхм… — невразумительно отозвался Послушник.

— Будешь у меня учиться? — поинтересовалось Исчадие.

— Я поклялся служить Церкви и Богу! — геройски вскричал и воздел руки к потолку Будущий святой отец.

— И вот теперь, когда Бог свёл Тебя с собственным Сыном — что ни на есть Диаволом во плоти, что ты делать будешь? — спокойно спросило Исчадие.

— Изгонять буду! — воскликнул Послушник и стал сверлить Исчадие Ада взглядом.

— Ну, для начала тебе надо узнать способы моего изгнания, опробовать их и, отбросив неработающие, применить наилучший… — Рогатый нисколько не лукавил. — С чего начнём?

— Ты же бессмертен, можешь говорить с Богом, не ешь, не пьёшь, не спишь… это же бесперспективно! — смутился Послушник.

— Так в этом-то и вся соль! Найти выход из безвыходной ситуации!.. Подняться над собой и совершить подвиг! — сверкал глазами Красный.

— Ты что? Хочешь, чтобы я тебя убил? Тебе жизнь бессмертная надоела? Палача ищешь? А сам руки на себя наложить не можешь? — злобненько подковырнул собеседника Будущий святой отец.

— …Если бы ты знал, как ты прав!!! — взвыл Дьявол. От его голоса завибрировали стены, а барабанные перепонки Послушника чуть не лопнули, Рогатый же рухнул на колени и пополз к ничего не понимающему Будущему святому отцу.

— Убей меня! Я так устал! — рыдало скрюченное Существо. Послушник, напрягая все силы, уворачивался от резких выпадов в свою сторону витых рогов, а Исчадие Ада било лбом об пол так, что трещала каменная кладка.

— Успокойся! Хватит! — крикнул Послушник.

— Я не хочу жить! У меня такое страшное обличье! Я сам себя боюсь! За что мне это, Господи?! — басил Демон и опять бился лбом о серые камни.

— Соседи услышат! Прекрати! Что я им скажу?! — пытался перекричать богатырские стенания Будущий святой отец.

— Я устал! Я не хочу жить! Хва-а-а-тит! — слёзы текли по щекам Существа, — убей меня!!! Ну, пожалуйста!

Послушник плюхнулся на колени перед Дьяволом и, пытаясь его обнять, одновременно старался не попасть под горячую руку и рога. После нескольких попыток ему это удалось. Правда, прижать к груди рыдающее Существо у него не получилось: слишком разные весовые категории.

— Ну правда, ты ведь хороший! Под таким страшным обличьем скрывается большая прекрасная Душа! И собеседник ты классный! И мне скучно было без тебя! Я очень хотел, чтобы ты появился! — лепетал Послушник, — ну хватит же!

— Правда хороший? И ты не хочешь, чтобы я умер? — всхлипнуло Исчадие.

— Правда! Богом клянусь! — истово вскричал Будущий святой отец.

— …Ну вот и славненько! — сказал Дьявол, легко поднимаясь одним слитным движением на прямые ноги: только что корчился в истерике, а через полсекунды уже стоял на ногах, возвышаясь над стоящим на коленях Послушником… Потом одной рукой вытер слёзы, а другую ладонью кверху протянул стоящему с открытым ртом Будущему святому отцу.

— Приятно, что ты по достоинству оценил мои услилия, и стоило ли такое представление устраивать, чтобы ты мне сказал все эти добрые слова?

— Ты — лгун! — завизжал Послушник.

— Вообще-то я уже говорил, что никогда не лгу, но я — хороший актёр! — улыбнулся Дьявол и совершенно серьёзно добавил, — когда говоришь другому неправду, то потом всегда приходится свои же слова забирать обратно — иначе можно не только заболеть…

Послушника трясло, но он молчал, ощущая какое-то просветление. Ему было странно, что он испытывал явную симпатию к этому ужасному Существу, с которым столько веков борется Церковь…

День второй. Посвящение

— Поговорим об уважении? — улыбнулся Дьявол.

— Не понимаю, о чём ты? — протянул Послушник.

— Уважение — чувство такое есть…

— А, ты об этом… уважения сейчас очень мало, все так и норовят оскорбить да обидеть…

— То есть ты не такой? — прищурилось Исчадие Ада.

— Я клятву дал Богу служить! — истово воскликнул Послушник, — поэтому должен уважать всё и вся, кроме тебя! И уж тем более не учиться!

— Клятва и уважение — две разные вещи: я вот, например, тебя уважаю, хотя не должен тебе тоже ничего…

— Ты меня уважаешь? За что? Ты обладаешь огромной силой и мощью… а я? Тем более ты меня обзывал по-всякому!

— Паразитом ещё не называл? — рассмеялся Рогатый.

— Ну вот! Разве это говорит об уважении?

— Конечно! Как можно не уважать такого упёртого человека, истово защищающего наработанные паразитизм и леность Духа! — теперь уже Рогатый прямо смотрел на Послушника.

— Не понимаю, то ли ты обидеть меня пытаешься, то ли посмеяться? — прищурился Будущий святой отец.

— Человека не обижают… он сам обижается и удовлетворяет свою обиду самыми разнообразными способами, — пробасил Дьявол совершенно серьёзно, — а смеяться… так я сам когда-то был таким же! — разразился собеседник дьявольским смехом.

— Ладно, допустим, ты меня уважаешь, но я ведь тебя не могу уважать — я Богу служу, а ты — враг Бога… — протараторил Послушник.

— Бороться с Богом бесперспективно: Он есть всё: и то, что внутри, и то, что снаружи, и причина, и следствие, и ты, и я, — Демон как бы прислушивался к своим внутренним ощущениям. — К тому же Он — мой Отец! Ты-то со своим отцом борешься?

— Но ты же ненавидишь род людской… как можно к тебе хорошие чувства испытывать? — воскликнул человек.

— То есть тебе мешают проявлять свои сердечные человеческие качества ко мне мысли о том, что я ненавижу род людской? И тебе не интересно узнать, правда ли это? — весело подмигнуло Исчадие.

Послушник замолчал.

— Так что же тебе мешает уважительно ко мне относиться? — поинтересовался Дьявол.

— Ммм… ну… душа твоя чёрная…

Дьявол, держась за живот, со смеху свалился на пол. Послушник уже не пытался, как раньше, перекричать басовитые раскаты, а просто наблюдал за представлением.

— Могу я поинтересоваться, как ты замерил черноту моей души? — радостно поинтересовался Демон, отсмеявшись.

— Ты — порочен, ты — отец лжи и антихрист… меня бьёшь, — последнее совсем тихо проговорил Послушник.

— Согласен только с последним, — давясь смехом, проговорило Исчадие, — но я защищался от твоего отрицательного влияния, а всё остальное не является истиной, — выпрямилось Существо и выпятило грудь, став при этом зримо раза в два больше.

— Я это в божественных книгах прочёл! — так же постарался надуть верхнюю часть туловища Послушник, и выпятил нижнюю челюсть.

— Странновато называть священными книги, автор которых не Бог, согласись? — подмигнуло Исчадье, — в которых свои неотработанные и неконтролируемые пороки связывают со мной и называют моими кознями…

Будущий святой отец собирался было вылить на порождение Тьмы проповедь, но после некоторой внутренней борьбы сдержался… Его усилия и внутренние терзания не прошли незамеченными для Дьявола. Когда Послушник, наконец, поднял очи и взглянул в глаза Демону, тот по-доброму улыбнулся, а человек густо покраснел. Чтобы избавиться от неприятных ощущений, Послушник пробормотал:

— Мы ведь об уважении говорили, а разве твои слова говорят об уважении к тому, чему я решил посвятить свою жизнь?

— Да! Я уважаю Систему, разросшуюся в планетарных масштабах, цель которой заставить людей верить в выдуманное, не изучая, не размышляя и даже не ища пути к Богу, — совершенно спокойно проговорил Демон. На что Будущий святой отец лишь вжал голову в плечи, Демон же продолжил:

— Жизнь очень разнообразна, как и проявления Родителей моих! И ограничить Их тремя ипостасями Отца, Сына и Духа святого с несколькими десятками мучеников не получится…

— А как же я? — тихо спросил Послушник, — у меня ведь была Вера, а теперь даже в глазах двоится!

— Сходи к окулисту! — рассмеялось Исчадие.

День третий. Знание

— Раз ты так любишь витиеватую метафоричность, скажи мне, что происходит с железом, когда его куют, и с деревом, когда по нему стучат? — вопросил Дьявол Послушника.

— Железо становится пластичным, а дерево, наверное, уплотняется… — ответил тот первое, что пришло в голову.

— Железо — да, в процессе ковки пластично, а потом становится сталью и дерево, когда по нему стучат, в воде мочат и варят, крепчает… а что происходит с человеком, когда его учат?

— Человек — не сталь, он… — тут Послушник вспомнил реакцию Дьявола на признание собственной немощности и украдкой взглянул на него. Исчадие, раздув ноздри и побагровев, сверлило взором Будущего святого отца. Послушник осёкся и вдруг совершенно легко переключился на мысли о тренированных людях, нарабатывающих умения в ходе тяжёлой работы над собой, причём подспудно у него возникла мысль, что объяснять тягу людей к подобной работе лишь божественным провидением было бы проявлением неуважения к ним.

— Как думаешь, что чувствует железо по отношению к кузнецу? — снова спросил Демон.

— В смысле? Оно ведь неодушевлённое! — недоумённо выпалил Послушник.

— Вот ведь ты какой категоричный! — воскликнул радостно Демон, — буквально с месяц назад ты и крысу тварью несознательной обозвал…

— Но железо правда неживое… и холодное…

— Человек своими эмоциями что угодно может оживить. А что чувствует ожившее по отношению к оживителю? — прищурился Красный.

— …Ну, благодарность, наверное… — задумчиво протянул Послушник.

— Это оно должно чувствовать, а что на самом деле? Что там ваше священное писание об этом говорит? — улыбнулся Дьявол.

— На самом деле железо пытается избавиться от кузнеца и упирается… — тихо проговорил человек, — но это не из священного писания, а из житейского опыта.

— Ты — наблюдательный, — сверкнул очами Дьявол, — видишь, а говорил, что не можешь. И долго ещё будешь упираться?

— Да я давно уже не упираюсь… — потупился человек.

— Тогда хочешь пару упражнений покажу, чтобы твоё внимание лучше работало и, соответственно, понимание с видением?

— Конечно! — воскликнул Послушник.

— Поднимайся! В стойку киба-дачи или позу всадника… Между параллельно стоящими ступнями расстояние трёх длин ступней! Ноги в коленях слегка согни! Смотри, чтобы колени находились над ступнями! Позвоночник держи прямо. Ощущай, будто тебя за макушку подвесили на ниточке. Таз выверни чуть вперёд, чтобы минимизировать поясничный изгиб. Для начала тренируйся, прислонясь к стене, и всей спиной ощущая её поверхность, чтобы полностью выпрямить позвоночник. Сконцентрируйся на дыхании и биении сердца: вдох — четыре удара, выдох — четыре удара… Это — минимум. Нормальное дыхание — шесть циклов. Для продвинутых — десять и более. Плечи подними вверх и свободно опусти. Руки положи перед собой, как будто на плотную юбку. Глаза слегка прикрой. Язык прижми к верхнему нёбу… Расслабь все мышцы, которые не участвуют в поддержании равновесия. Сконцентрируй внимание в середине груди. Избавься от внутреннего диалога и прояви состояние Радости и Спокойствия. Стой и размеренно пей носом воздух, ощущая его густой поток.

День четвертый. Выбор

Дьявол недвижимо стоял на одной ноге, вторую выпрямив вперёд параллельно полу. Напротив него человек пытался повторить немудрёное упражнение… Стараясь сохранить равновесие, он балансировал руками, ощущая, как трясётся опорная нога, а второй до параллельности полу остаётся ещё как минимум половина пути.

— То, что ты делаешь и как — самое лучшее и важное, что ты можешь сделать здесь и сейчас… — сообщило Существо.

— Мне не нравится состояние моего тела — процедил сквозь зубы человек, — оно совершенно неуправляемо, я завидую тому, что ты умеешь.

Красное существо дёрнулось, балансируя крыльями, и чуть не потеряло равновесие. Это не ускользнуло от глаз Послушника, который ощутил победное удовлетворение: «Сделал гадость — сердцу радость…» Только вот светлой радости у Послушника не было, зато было дурно пахнущее злорадство. Он густо покраснел.

— Вот интересно: откуда у тебя столько предубеждений по поводу меня? В священных книгах ведь обо мне практически ничего не написано… А я — самый обычный Дьявол, и даже не всемогущий. К тому же постоянно изучаю себя, мир, людей… Соответственно, все мои умения — это плод моих усилий, а вот то, каким ты меня видишь, — твоя заслуга, ну или тех, кто написал тебе инструкции.

— Уж ежели ты — не всемогущий, то что мне думать о себе, а? — выпалил Послушник и закусил губу, вжав голову в плечи и косясь на Демона.

— Ты же Человек! И сам себя можешь сделать кем хочешь — Человеком, рабом или никем…

— Я всего лишь послушник, и даже не святой… — опустил голову Будущий святой отец, — я всего лишь один из заблудших детей Господа… — кто-то внутри него подсовывал всё новые эпитеты для описания собственной немощности. Послушник поперхнулся… внутренний голос это нисколько не смутило, и он продолжил бубнить в том же темпе. Наблюдая за потоком нелицеприятных слов, человек одновременно не был тем, кого описывал внутренний голос, и это было настолько дико — ощущать себя слабым и немощным и одновременно Человеком, запросто общающимся с самым настоящим Вселенским Злом.

Ему пора было делать выбор, и он, распрямившись, прямо посмотрел в глаза Дьяволу, в которых впервые увидел разноцветные переливы… Глаза Вселенского Зла были глубоки и всепонимающи. Они излучали тепло и мощную радость, спокойствие и многовековой опыт. Послушник смотрел в них, не понимая, как он раньше не замечал, как прекрасен его Собеседник…

Продолжение следует…

 

Елена Ильина

В ассортименте

— Дура-лошадь, хомут проглотила! Какой же это идиот тебе насоветовал марганцовкой грядки поливать, да ещё кипятком?! Отключу этот канал на хрен!!! Больше не будешь смотреть! Понасажают дебилов людям лапшу на уши развешивать! Морду бы тебе начистить, может поумнеешь!

Вот же угораздило жениться на такой идиотке! Долго выбирал, целился! Кретин! Надо было мать слушать! — дородный мужик предпенсионного возраста, являющийся по совместительству моим мужем, нарезал по комнате круги, упорно пытаясь изобразить из себя вентилятор.

Весна в этом году выдалась ранняя и тёплая. Перед Пасхой были до скрипа вымыты окна, и свежему, тёплому ветерочку обеспечен свободный доступ. Слышно было хорошо, и соседи наверняка уже навострили уши, следя за процессом.

Я постаралась как можно тише ретироваться в спальню и прикрыла за собой дверь, не забыв, однако, прихватить книжку с очками. Из горького опыта совместного пребывания с «вентилирующим» мужиком я чётко усвоила, что перечить нельзя, хотя последнее время это не имело никакого значения, потому что заводились мы по любому поводу, не требуя дополнительной раскрутки. Может, климакс у него? Да вроде рановато… Далась ему эта марганцовка! Кто ему с утра хвоста накрутил? У пасечника, что ли, пчёлки не в ту сторону полетели?!

Читать у меня совершенно не получалось, потому что мысли о том, когда же мой муж успел превратиться в эдакого маленького монстра, сильно отвлекали. Хотя, какой он маленький? Сто восемьдесят два вверх и сто четыре в сборе (с животиком). Раскормила на свою голову. Ходит теперь по дому — лестница прогибается. А какой мальчик был! Нет, не одуванчик — а Василёк! Вася-Василёк — мой любименький цветок! Грудь колесом, чубчик кучерявый! И куда что делось?! Да…

Переместившись в коридор, вопли чуть затихли, затем хлопнули дверью и выкатились во двор. Лязгнули гаражные ворота. Поедет, что ли, куда? В таком состоянии! Не… калитка вроде хлопнула. A-а! Зацепил винцо в подвале и пошёл к соседу душу изливать. Ну и ладно. Нам спокойнее будет.

Совершенно не усвоив текста, я вернулась на несколько страниц назад. Да, читать определённо не получалось. Мыслей в голове, что огурцов в бочке, и все какие-то корявые. Мать он не послушался! Ну не было бы детей, не было бы этого милого домика со свёкрами и пасекой в придачу. Хотя дом был бы, наверное, но не со мной, а с его «готовой невестой». Вот пошла бы я тогда в кино, а не на концерт и… не встретила бы Васятку моего разлюбезного. Да что тут гадать, было — не было… Не умерла бы без такого сокровища, прожила бы как-нибудь. А может и не как-нибудь, а может даже лучше. О-о-о! Опять снова — здорово!

Что же мне тогда помешало? Не помню…

Пасха тогда поздняя была, в мае уже. На демонстрации я успешно покрасовалась в первых рядах при построении и так же успешно испарилась в ближайшей подворотне, когда движение началось. Кто в то время не жил — не поймёт. Я-то сбежала, а девчонки мои под дождь попали. С утра солнышко светило — благодать, а к моменту движения колонн туча показалась. Я таких туч больше не видела ни разу. Иссиня-чёрная, клубящаяся, нависающая над городом огромной массой. Чернобыльская, одним словом. У многих тогда после этого дождичка волосы стали выпадать. Ну, конечно же — это восемьдесят шестой был!

Мама мне поручила окна помыть. Дождик пошёл как раз, когда я последнее дотирала. Еле успела раму захлопнуть. Вечером мы с девчонками в кино собирались, даже билеты заранее купили. Две серии на вечерний сеанс по семьдесят коп, итого — рупь сорок. Хорошо у меня до зарплаты заначка была. Целых два рубля!

Тут-то всё и началось.

Поднялся сильный ветер. Громыхнуло, потом ещё. Электричество решило отдохнуть, и все электроны отправились поиграть в прятки. Об утюге, фене и плойке можно было забыть. Хорошо отец приехал и позвонил куда следует, часа через два электроны вернулись на место.

Потом пропали билеты. Ну, весь дом я не перерыла, но половину — точно. Отец опять выручил. У него контрамарки были горкомовские (это сейчас мэрия, если кто не в курсе, но здание то же) на столичную сборно-гастрольную солянку.

Как только я окончательно собралась, началось это. По чердаку из угла в угол по диагонали кто-то ходил, тяжело переставляя ноги и грузно оседая при каждом шаге. Дрожала люстра. Мы с отцом переглянулись и дружно побежали исследовать чердачную дверь.

После дождя посвежело. В воздухе витал лёгкий аромат сирени. От мокрой земли пахло грибами. Большой амбарный замок был на месте. Мало того, даже лестница стояла в стороне!

Вот так я на тот злосчастный концерт и попала, прямо в объятия моего Васеньки. Он меня тогда из толпы вытащил, задавить не дал.

Господи! События тридцатилетней давности, а будто вчера было.

Я встала, захлопнула книжку и швыранула в сторону кровати. Укоризненно шелестя страницами, она успешно пролетела мимо. В комнате потемнело. Со стороны гор медленно ползла большущая грозовая туча. Поднялся ветер, и я отправилась закрывать окна.

Последняя форточка захлопнулась с каким-то жутким грохотом. Гром, что ли, уже гремит? Грохот снова повторился. Странно. У меня создалось впечатление, что на мансарде кто-то прыгает в кирзовых сапогах. Опять пасечник полез порядки наводить? Вот, у меня же там рассада!

У-ух! Никогда не бегала так быстро. Залетела на одном дыхании, готовая ко всему. На мансарде никого не было! Рассада стояла в ящиках ровными рядами, радуя своей зеленью. Всё было нормально, и… нет. Что-то неуловимое витало вокруг, и мне стало не по себе. Ноги подогнулись, и сознание успешно отключилось.

* * *

Третий час я испытывала ужасные муки от соприкосновения с неудобным стулом, и с приклеенной улыбкой раздавала автографы. Ну, что они все здесь делают?! Самая читающая нация! И эту чушь, которую я пишу, они и читают. А зачем я пишу? А зачем они читают? Вот не читали бы — не писала… Ох! Чуть вслух не ляпнула! А эти малолетки здесь зачем?

— Любимой мамусечке от её не менее любимой писательницы? Как зовут мамусечку? Пожалуйста, пожалуйста… — y-v-y, бред какой.

— Галине от великолепной писательницы?! Нет, нет, нет-не просите! Я просто напишу: от Валентины Дарьиной. Ну, что вы, я не скромничаю! — Ага, я просто прикидываюсь!

Очередь постепенно иссякла. Я решила расслабиться и включила телефон. Он сразу ожил добрым смайликом на заставке.

— Да, мам, всё нормально. На презентации сижу. Заеду, конечно! Дождь будет? Сильный? Мне недавно на машину громоотвод поставили спутниковый, никакие молнии не страшны. Мам, я не издеваюсь, просто мне уже слегка пятьдесят стукнуло, вроде соображаю, что к чему. Хорошо, хорошо, я понимаю, что ты всё равно переживать будешь. Буду выезжать — звякну. Пока, пока.

Я медленно поднималась к себе на этаж. Визит к родителям оставил неприятный осадок. Опять эта вечная тема. «Вот, Сашенька у нас — умница, троих деток с мужем вырастила. Скоро внучки пойдут, а ты, Валентина, всё одна, да одна!» Семья… Дети… И что бы я делала с этой семьёй? Готовить я не умею, с детьми нянчиться — тем более. Так, что у нас там ещё? Стирка, глажка, уборка? Нет уж — увольте! Мужика нет?! Да вот она — очередь, конца не видно! Ах, такие только на одноразовый перепихон годятся? Ну и что!!! Зачем они мне со своими разбросанными носками и грязными трусами нужны?! Бред!

Шагнув в коридор и не забыв при этом наступить на бросившегося под ноги кота, я плюхнула на тумбочку сумку и зашла на кухню. Васятка мой! Кто же о тебе ещё позаботится?! Рыжее создание с диагнозом «хроническая голодуха» довольно зачавкало. Нет у меня никого! Вот, кот есть — Васька, пока кормлю.

Подумав немного, я зацепила бутылку вина со стаканом и уютно устроилась на диване. Уф! Наконец-то! Одна! Никто не трогает, на нервы не капает! Что может быть лучше?!

На подоконник упали первые дождевые капли, вдалеке раскатисто громыхнуло. Запахло мокрой пылью и почему-то грибами. Наверху явно кто-то ходил, медленно и тяжело переставляя ноги.

Вот, блин, соседи достались! Ходят как трактор по пашне! Стоп, стоп, стоп! Какие соседи, дура пьяная! Я ж на последнем этаже живу!

* * *

Кажется, я пришла в себя, и сознание возвращалось на законное место. Правда, гораздо медленнее, чем хотелось.

Сначала вернулся слух. Стало слышно, как по крыше барабанит дождь.

Потом — нюх. В нос ударил целый букет из запахов. Чего только не было: и пыль, и земля, и помидоры, и грибы. Опять грибы?!

Потом вернулись ощущения. Нет, не так. Потом пришло ощущение, что я нахожусь где-то в другом месте. Ну, в общем, не дома. Я немного подумала и решила открыть глаза.

Лучше бы я этого не делала! Мир потемнел и раскололся надвое, в самом прямом смысле. Слева от меня был наш дом, а справа какая-то чужая комната. Я находилась посередине, причём «находилась» не совсем то, что я чувствовала в данный момент. Зависла? Парила? Ага, этакий шестидесятикилограммовый ангелочек в халатике и без крыльев!

Между тем в обоих пространствах что-то происходило.

Слева, в нашем доме, появились дети. Димка со своей женой (как же они из Питера прилетели, она ж на последнем месяце!) и Наталья с кавалером (опять новый, когда ж она выберет?!). Василий торжественно прошествовал с шампурами, а я вытаскивала из холодильника тортик. Как же это — «я»?! Ведь я же — здесь?!

В комнате справа появилась какая-то тётка. Как была мокрая (водой кто окатил, что ли?), плюхнулась на диван, чуть не задавив при этом здоровенного рыжего кота, уютно свернувшегося клубочком. Это… тоже была я. Та-а-к… Шиза полнейшая… Я что, на тот свет попала?! А где же коридор, свет в конце и всё прочее?

Тем временем дети с Васильком и мною слева за обе щёки уплетали шашлыки, а я справа медленно тянула что-то тёмное из стакана, заедала орешками и гладила кота. На нашей половине слева всё было привычно и обыденно. Я начала рассматривать другую свою половину. Всё чисто, ни пылинки, ни соринки (а может и сорить некому?). Что там ещё? Полки книжные, телевизор — всё как у всех. А что это за книжечка поперёк стоит? О-па! Валентина Дарьина. Вот значит как!

Что же это получается? Мне дали выбор? Улица — улица, как ты пьяна! Как угадать, где моя сторона?! О-о-о… Как часто мы выбираем не из того, что хотим иметь, а из того, что боимся потерять! Известная, судя по всему, писательница Валентина Дарьина или неизвестная, судя по тому же, домашняя хозяйка Валентина Кузнецова?

Ну, выбор есть выбор. А то ещё неизвестно, сколько меня здесь держать будут.

Итак — левая половина. Семья — хорошо. Не одна, не скучно, есть на кого оторваться, в конце концов. Дети — отлично. Есть ли кто-нибудь, кто бы их променял?! Родители — терпимо. Кто ж их выбирает, они — родители! Вот, моих нет уже… совсем плохо. Муж — вот краеугольный камень выбора. Вечно храпящее, сопящее, пускающее слюни, чавкающее и орущее создание. А поменять нельзя?! Ну, хоть подправить чуток! Размечталась!!!

Возьмёмся за правую. Семья — отлично, нет её, в наличии один кот. Дети — совсем плохо, полное отсутствие. Муж — просто прекрасно, истреблён как сущность. Эх, Валька, Валька! Да будь же ты откровенна сама с собой! Ты же всегда этого хотела. Где-то там, в самой глубине, всегда мечтала о чём-то подобном. Тебе, то есть — мне, то есть… Тьфу, ты! Что-то я совсем зарапортовалась.

Очень хотелось по привычке сжать голову обеими руками, но в моём положении это было затруднительно. Я медленно «переживала» обе половины своей жизни. Совместить бы их и выбрать среднее. Ни вашим, ни нашим. Изображения с обеих сторон подёрнулись лёгкой рябью. Торопят… Понимаю, не бывает как хочу, бывает как есть. Мысли разбежались в разные стороны. Там — кот, тут — муж, оба — Васьки, сущность — одна. Вот и выбери! А что, если… Кто мне помешает сделать из себя творческую личность? Никто не помешает! Эх, засмеют! Василий первый будет в очереди. А там — готовый материал, наработанный. И тамошний Васька меня любит, вон как муркатит!

Думай, думай, на что тебе голова дана!

Я до боли вглядывалась в обе стороны и успешно продолжала изображать из себя буриданова осла. Монетку, что ли, подбросить? А где ж её взять? Мусора всякого полно: резинки, верёвочка, трамвайный билет (а он-то что делает в кармане халата?!)… Ну, нет монетки! Бумажка чёрканная-перечёрканная с моими каракулями. Когда успела?!

Очень, знаете ли, в тему. Именно сейчас, когда выбирать надо, а не сопли развешивать! Ой-ёй, хоть бы какую подсказочку! Что же я за человек такой нерешительный! А может, это и есть она самая?! Надо же было эту бумажку именно сейчас из кармана выудить!

Я решительно закрыла глаза и почти сразу почувствовала, что твёрдо стою на ногах. Очень медленно я сделала шаг вперёд.

— Ну здравствуй, Вася!

 

Ирина Кореневская

Другой мир

Мы все стремимся к необычному, неизвестному и неизведанному. Наверное, человеческая жизнь настолько скучна, что ради разнообразия мы готовы рискнуть устроенным бытом и отправиться навстречу приключениям… которые могут таить в себе немалую опасность. Но кто же думает о потенциальной опасности, стоя на пороге чего-то нового?

Примерно так рассуждал Дилан Томпсон, налаживая свою машину. С её помощью парень собирался совершить первую телепортацию в мире. Да, конечно, это было не только интересное, но и опасное путешествие. Однако Дилан верил, что у него всё получится так, как надо. Иначе и быть не может — не зря ведь его с детства называют гением.

Он был ещё и лучшим учеником на курсе. Кроме того, Томпсон успел испытать свою машину на лабораторных мышах, и те благополучно были приняты его коллегами в другом городе, расстояние до которого составляло сотню километров. Конечно, не слишком далеко, но ведь это только начало!

Теперь же Дилан собирался переместиться сам. Ну а после этого можно будет заняться и увеличением расстояния для телепортаций.

Погода в этот вечер была отвратительнейшая: гроза, молнии, гром… Самое время смотаться куда-нибудь подальше, где тепло и светит ласковое солнце. И там, куда направлялся парень, так оно и было.

Последний раз всё проверив и перепроверив, Томпсон опустил в карман пульт — портативное устройство телепортации. Основная машина остаётся тут, поэтому на месте прибытия он не сможет телепортироваться куда-либо ещё. Но пульт в любой момент переместит его обратно к основной машине.

Подняв рубильник, Дилан встал в центр большого стального круга, поблескивавшего искрами. Парень нажал на кнопку, и в этот момент…

Томпсону показалось, что прямо в него ударила молния. В сущности, так оно и было: в антенну на крыше попал мощный электрический заряд. Он прошил машину и находящегося в ней человека.

Получив сильный удар током, Дилан вывалился из машины. Поморщившись, он глянул на дымящийся диск и попытался подняться. Как некстати эта гроза! Машина, наверное, сгорела. Но с этим он решил разобраться завтра. Теперь же у него было одно желание — поскорее добраться до своей кровати и заснуть. Всё тело неимоверно болело…

С трудом спустившись с чердака, где располагалась машина для телепортации, Дилан пробрался в свою комнату и плюхнулся в кровать. Находясь в растрёпанных чувствах, он и не заметил, что всё в доме изменилось. Со стен исчезли плакаты и картины, окна в комнатах были плотно занавешены. Не обращая на это внимания, Томпсон забылся сном.

Открыл глаза он непривычно рано: ровно в шесть утра. С улицы, почему-то на немецком, слышалась какая-то песня, напоминающая гимн. Дилан недовольно глянул на часы, после чего подскочил на кровати — какому идиоту вздумалось слушать музыку в такую рань? А главное, почему его никто не заткнёт?!

Но не успел он броситься к окну, чтобы выразить своё недовольство, как дверь в его комнату распахнулась. На пороге стояла мать.

— Доброе утро, сын, — сказала она почему-то по-немецки.

Томпсон в школьные годы изучал этот язык. Но вот его матушка вроде бы этому языку не была обучена. Пока парень в изумлении смотрел на женщину, та добавила.

— Завтрак готов. Спускайся вниз.

— Мама, что случилось? — удивился Дилан на родном английском.

— Не говори на этом языке! — шикнула мать. — Ты нас под монастырь подвести хочешь?

— Почему? — спросил парень, но, встретив испуганный взгляд матери, повторил свой вопрос по-немецки.

— Мне кажется, ты не здоров, если задаёшь подобные вопросы. Можешь не спускаться. Я принесу тебе еду сюда.

Парень не успел возразить, как матушка закрыла дверь. Услышав, как в замке повернулся ключ, Дилан изумился в очередной раз. Затем он отправился в ванную. Тут его подстерегало новое удивление. Помещение, став лаконичным и строгим, изменилось до неузнаваемости. Никаких ковриков и разных мелочей — только функциональное и нужное…

Вернувшись в комнату и внимательно осмотрев её, Дилан понял, что и тут тоже всё изменилось. Исчез куда-то компьютерный стол, стены были покрашены белой краской, из мебели остались только кровать, шкаф и стул. То есть, здесь царил армейский порядок. Всё разительно отличалось от того бардака, который творился тут ранее.

Завтрак уже стоял на стуле. Там же лежала свежая газета. Дилан начал есть, заодно просматривая свежую прессу. Обнаружив, что она также на немецком, парень удивлённо поднял брови: что случилось с этой страной, пока он спал?

Позавтракав, он забарабанил в дверь. Мать открыла через минуту и посмотрела на него.

— Мам, что творится? — в лоб спросил Томпсон.

Женщина огляделась, забрала поднос и посмотрела на сына.

— Я думаю, тебе стоит остаться сегодня дома. Я уже сообщила в университет, что ты не придёшь. Надеюсь, за день это пройдёт…

— Что пройдёт?

Вместо ответа мать захлопнула дверь, закрыв её на ключ. Дилан нахмурился — ладно, постепенно он узнает всё, что нужно.

Спуститься со второго этажа, где находилась его комната, было достаточно легко. Под окном как раз располагался козырёк крыльца. Дилан вышел на него, а затем, соскользнув по колонне вниз, отправился подальше от дома. Внешне в этом мире ничто не изменилось. Вот только на улице было непривычно тихо, как будто город вымер. Но это было не так. Томпсон заметил, что из окон на него смотрели люди. Неужели теперь нельзя просто ходить по улицам?

Впрочем, ответа на этот вопрос он так и не получил. Добравшись до библиотеки, парень поздоровался со знакомыми сотрудниками и отправился в исторический отдел, где и провёл весь день, пытаясь понять — то ли он сошёл с ума, то ли случилось что-то совершенно невероятное, выходящее за рамки серой обыденности.

Его вниманию предстала Америка, но… покорённая Германией во время Второй мировой. Как это получилось? Единственное объяснение — при помощи своей машины Дилан переместился в альтернативную реальность, события в которой развивались совершенно иначе.

Дилан понимал, что отсюда необходимо срочно выбираться. Это был чужой и даже враждебный мир, в котором он вряд ли найдет себе место. Даже его дом — это не его дом. Он должен найти способ, чтобы вернуться в свой мир!..

Но как это сделать? Напряженно думал Дилан Томпсон, нервно теребя в кармане бесполезный пульт, в котором просто-напросто сел аккумулятор…

 

Ирина Кореневская

Как Шуш ёлку нашёл

— Всё готово? — вопросил, врываясь в комнату, Шуш.

На кухне что-то взорвалось, и оттуда потянуло горелым. Маленький Шуш распахнул дверь и воззрился на явившегося ему в клубах чёрного дыма Колека. Колек кашлял и, пытаясь не щуриться от едкого марева, смотрел на приятеля.

— Что? — запрыгал вокруг него Шуш. — Пастилавзорвалась?

Длинный Колек уныло кивнул. Шуш всплеснул руками и отважно ринулся на задымлённую кухню.

— Кошмар! — заговорил дым его голосом. — Но ничего страшного! У нас есть ещё сутки для того, чтобы всё исправить. Карнавал обязательно состоится!

Колек сполз по стеночке. Барри, не принимавший участия в творившемся безобразии, задумчиво воззрился на кухонный проём.

— Господа, вы, кажется, забыли самое главное, — изрёк он, покачиваясь в кресле-качалке.

— Что? — на пороге появился нечёткий силуэт Шуша.

— Вы забыли про ёлку, — сказал Бар, выпуская клубы ароматного дыма из трубки.

В комнате повисло молчание. Шуш пытался оценить размеры грядущей катастрофы, ну а Колек — понять, что в следующее мгновение предпримет его неугомонный друг.

— Как мы могли? Без ёлки ведь и карнавал — не карнавал. И Новый Год — не Новый Год. Я достану ёлку сейчас же! — Шуш не разочаровал ожидания длинного.

— А может, без неё обойдёмся? — робко попытался возразить Колек. — У нас уже и ставить её негде…

— Найдём!

— Нет, ну, в самом деле, ёлка не так уж и важна, — поддержал Колека Барри. — Ну подумаешь — снег не пойдёт…

— Как?! — уставился круглыми глазами на него Шуш.

— А ты не знал? Снег идёт на Новый Год только тогда, когда в доме есть ёлка.

— И она у нас будет! И снег будет, и снежки! Нельзя праздник без ёлки встречать! — высказался Шуш и помчался одеваться.

— Но как и где ты её найдёшь? — пошёл следом Колек. — Уже тридцатое декабря. Семь вечера!

— Я-то? Я обязательно найду! А ты мне поможешь…

— Ну уж нет! — наотрез отказался друг. — У меня ещё не вся пастила взорвалась. А коль скоро ты взял на себя организацию праздника и вызвался достать ёлку, сам это и делай!

С этими словами Шуша выставили из дома.

— А ещё друзья, называется! — сказал парень закрытой двери. Потом огляделся по сторона. — Да… капель, однако! Надо во что бы то ни стало достать ель!

Шуш встряхнулся и полетел навстречу ёлке и приключениям. Неподалёку как раз жил лесник, у которого всегда под Новый Год были эти зелёные красавицы. Наверняка он будет не против поделиться — ведь для этого он и собирал по лесам самые лучшие ели.

Но у домика лесника Шуша ожидал неприятный сюрприз. Дверца была закрыта и в окошках не горел свет. Завершающим аккордом стала записка, прикреплённая к дверному косяку.

— Уехал на праздники к родственникам, — вслух прочитал Шуш. — Нашёл время!

Но где же теперь взять ёлку?

Чуть подумав, Шуш решил ещё побродить по окрестностям. Ведь в предновогоднем городе просто обязаны остаться ёлки! И пусть вечер потихоньку сменяется ночью, а капель грозит обернуться дождём — нужно обязательно раздобыть зелёную красавицу!

Кивнув своим мыслям, Шуш закутался в шарф и отправился к стоянке старых волшебных трамваев…

* * *

— Как мы могли его отпустить? — переживал Колек, строгая винегрет. — Он же обязательно заблудится, во что-нибудь вляпается, и в итоге мы всё равно останемся без ёлки. А Шуш ещё и расстроится…

— Успокойся, — покровительственно похлопал младшего друга по плечу Барри. — В новогодние дни и ночи всегда есть место чуду. К тому же наш Шуш очень упорный. И я не я, если он вскоре не объявится на пороге в обнимку с ёлкой.

Колек задумчиво глянул на спокойного Барри и в очередной раз подумал о том, что тот явно знает больше, чем говорит.

* * *

— Ёлочки, ёлочки, где же вы… — приговаривал Шуш, трясясь в обледеневшем трамвае.

Вот уж странность — на улице было почти тепло, а внутри старого громыхающего салона — не очень. Пар шёл изо рта и стекло постоянно запотевало. В другой раз Шуш непременно воспользовался бы возможностью порисовать причудливые узоры на окне, но теперь ему было не до того — он вглядывался в темень, надеясь обнаружить домик очередного лесника, где он мог бы добыть ёлку.

Кондукторша с немалым раздражением поглядывала на маленького Шуша. Как и положено всякой порядочной кондукторше, ближе к вечеру она из феи превратилась в настоящую ведьму, долго не хотевшую пускать одинокого пассажира в трамвай. Наверное, желала поскорее добраться до дома и заняться своими ведьминскими делами. А теперь приходится ждать, когда же этот надоедливый малый доберётся до места назначения, о котором он, похоже, и сам не знал.

— Ёлки! — радостно завопил Шуш, разглядев знакомые зелёные лапы.

И, не обращая внимания на кондукторшу, вылетел из трамвая раньше, чем тот остановился.

В лицо ему ударил порыв ветра с дождём. Но Шушу было всё равно. Скользя по грязи и даже упав пару раз, он наконец-то добежал до небольшого пятачка, где стояли зелёные деревца. Рядом с ними обретался и лесник, который, хмурясь, пытался укрыть ёлочки от надвигающегося ливня.

— Чего тебе? — сказал он Шушу вместо приветствия.

— Ёлочку! — кивнул парень.

— В своём районе надо брать! — и лесник повернулся к Шушу спиной.

— Но… Я готовился… И совершенно забыл… А мой лесник уехал… И значит, Новый Год будет без ёлки и без снега… Это разве правильно?

Лесник смерил Шуша оценивающим взглядом и, пожав плечами, кивнул на ёлки.

— Выбирай, что уж там… Какой же Новый Год без ёлки?..

Шуш радостно выбрал ёлочку почти с него ростом, а потом долго благодарил лесника. Тот даже начал улыбаться и пожелал Шушу всего хорошего в наступающем году. Обрадованный паренёк, в обнимку с ёлкой, побрёл на поиски трамвая. Ель была тяжёлой, больно кололась, но это не главное. Главное — она была!

Когда Шуш дошёл до остановки, дождь превратился в настоящий ливень: по-летнему сильный и по-зимнему холодный. Моментально промокнув с головы до ног, Шуш решил не ждать трамвая, а пойти пептком. Однако уже через пару метров отказался от этого. Ёлка оказалась слишком тяжёлой, а потоки воды с предновогоднего неба просто сбивали с ног.

— Вот так так… А может, мне стоит дойти до дома одному и вернуться с Колеком? Вместе мы наверняка быстро дотащим ёлку.

Едва Шуш это сказал, как дождь начал утихать. Деревце же, обидевшись, опустило ветки. Паренёк понял, что оставлять ель нельзя, потом её не найдёшь.

— Ну уж нет! Я тебя обязательно принесу домой, Ёлочка! — сказал он ей и, обняв, стал вглядываться в темноту, пытаясь разглядеть огоньки трамвая. Ель же, поначалу коловшая своими ветками, теперь осторожно гладила его по голове, пытаясь закрыть от потоков холодной воды. Но вот показались такие ожидаемые огоньки…

Шуш еле ввалился в вагончик и, плюхнувшись на сиденье, выставил перед собой ёлку. Рядом послышался смех. Удивлённо выглянув из-за ёлки, парень уставился на кондукторшу.

— Это что тут у нас за ель с ножками? — улыбнулась она.

Против ожидания, эта кондукторша, несмотря на вечер, оставалась феей. И она дала Шушу счастливый билетик.

* * *

— Ты посмотри, какой там ливень! — волновался Колек, натягивая куртку. — Нет, надо идти его искать.

— Найдёшь его сейчас, — зевнул Барри. — К тому же он наверняка едет на трамвае.

— А от трамвая до дома ещё пять минут идти! Надо его спасать!

— Сдаётся мне, для этого тебе нужно будет только открыть дверь, — заметил Бар, глянув в окно.

Колек послушался его совета и втащил в дом замёрзшего Шуша в обнимку с ёлкой.

— Осторожнее, — проговорил трясущийся Шуш. — Не помни её.

— Да ты герой! — воскликнул Колек, разделяя парочку. — А теперь марш под одеяло!

— Ещё чего! — встряхнулся Шуш. — Я обещал ей нарядить её.

Вскоре в доме так запахло ёлкой, будто праздник уже пришёл, проигнорировав календарь. Пушистая красавица расправила веточки. А Шуш, мурлыкая себе под нос новогоднюю песенку, украшал её гирляндами, мишурой и игрушками… Колек удивлённо наблюдал за Шушем: он-то знал, что приятель чаще предпочитает командовать, чем делать что-то самостоятельно. А Барри, незаметно улыбаясь, спрятался за кольцами вишнёвого дыма из трубки.

Лишь увенчав макушку ёлки звездой, Шуш позволил себе упасть без сил. Его тут же подхватил Колек…

* * *

Вечер тридцать первого декабря компания друзей встречала тихо. Сидящий в кресле Шуш был укрыт пледом и послушно пил куриный бульон, который для него приготовил Колек.

Глядя на Ёлку, Шуш улыбался. Его зелёная красавица стала просто лесной королевой, которая вдруг заглянула к ним на огонёк. По ветвям её бегали светлячки, живущие на гирлянде, колокольчики тихо позвякивали, а прозрачные шары искрились в тихом вечернем свете. Вечно суетный Шуш на этот раз наслаждался покоем и, вдыхая запах хвои, наблюдал за своими друзьями.

В гости пришли только самые близкие и дорогие друзья. И это было приятно.

Барри всё так же находился в своём кресле. И ему такой праздник был весьма по вкусу.

Колек тоже в полной мере ощущал новогоднее настроение и благодарил за это Шуша, считая, что это его беспокойный друг сотворил настоящее чудо.

— Ой, а это что? — поинтересовался кто-то из гостей, осторожно наклоняя еловую лапу.

И Шуш увидел наколотый на иголку счастливый билетик из вчерашнего трамвая. Улыбнувшись, он снял билетик и загадал желание, которое обязательно сбудется.

Он съел билетик и от всей души пожелал своим друзьям настоящего счастья и, улыбнувшись, посмотрел в окно.

На землю тихо падал снег…

 

Ирина Кореневская

Обречённые на шанс

— Разморозка завершена на пятьдесят один процент, — заявил равнодушный механический голос.

— Что? — Джейк открыл глаза и попытался сесть.

Попытка успехом не увенчалась. Мужчина покрутил головой, но ничего, кроме окружавшей его темноты, не разглядел. Впрочем, судя по всему, он тут был не один. Отовсюду доносились возгласы людей, которые, наверное как и он сам, не понимали, что с ними приключилось.

— Что происходит? — раздался женский взволнованный голос.

— Да… Что тут творится? — а это, судя по голосу, старик.

— Где я? — произнёс детский голосок.

Джейк вздохнул. И только тут понял, что ему нестерпимо холодно. Всё тело от плеч и до пяток будто сковало льдом. Единственное, что радовало и могло хоть как-то обнадёжить, это то, что холод постепенно отпускал, как будто глыба льда, в которой Джейк теоретически мог находиться, таяла. Как оказалось, он был недалёк от истины.

— Разморозка завершена на семьдесят один процент, — снова раздался бесстрастный голос.

— Да что случилось-то?! — раздражённо произнесла женщина.

— Подождите ещё двадцать девять процентов, — хмыкнул Джейк, обнаружив, что может шевелить руками.

Наконец-то, получив возможность сесть, он ощупал пространство вокруг себя. Вода до пояса, а ниже лёд. Судя по ощущениям, Джейк находился в чём-то, похожем на узкую лодку или капсулу. Стоило подождать, пока будут разморожены и ноги тоже.

— А вы не думаете, что после этого может случиться что-то не слишком приятное? — поинтересовалась собеседница.

— Что бы ни случилось, сейчас мы ничем себе не можем помочь. И поэтому я не думаю, что стоит раздражаться и нервничать. Нервные клетки, мэм, не восстанавливаются, — назидательно произнёс Джейк.

— А я лично не собираюсь сидеть и ждать, пока что-то случится, — произнёс старик. — Надо что-то предпринимать!

— Мне страшно… — расплакался ребёнок.

— Не волнуйся, маленький, всё будет хорошо, — обратился Джейк к малышу.

— Разморозка завершена на девяносто один процент.

— Я не буду сидеть на месте! — раздался снова голос строптивого старика.

— Вы вынуждены это делать… — послышался новый голос, принадлежавший молодой девушке.

— Это ещё почему?

— Потому что мы вморожены в лёд. Если вы уже сейчас попытаетесь выбраться, то поломаете свои конечности, — объяснила девушка. — Я бы на вашем месте подождала эти девять процентов.

— Неужели хоть кто-то здесь соображает? — удивился Джейк.

— Не язвите, мистер! Разморозка завершится, и я отвечу вам не только словами! — оскорбился старик.

— Разморозка завершена полностью. Просьба к криолетам покинуть свои капсулы, — перебил беседу механический голос.

Вспыхнул свет, и люди зажмурились — до того он был непривычен. Джейк опёрся о бортики капсулы и, выскочив из неё… тут же упал на холодный кафельный пол… Ноги словно онемели или же вообще не функционировали. Рядом также послышался звук удара и приглушённые проклятия.

— Здесь, между прочим, женщины и дети, — произнёс Джейк, открывая глаза.

Белый безжалостный режущий свет. Белые стены, пол и потолок. Не слишком большое помещение, в котором находилось примерно десять капсул, подобных той, которую только что покинул Джейк. Рядом с одной из них лежал на полу старик, который тоже поспешил выскочить наружу. Из другой капсулы высунулась женщина. В третьей сидел мальчик, лет пяти. Одежды ни на ком не было.

— Плевать я хотел! — отозвался старик.

Выглядел он лет на восемьдесят. Высокий, жилистый, с длинными седыми волосами и изрезанным морщинами лицом. Что-то подсказывало, что сладить с ним будет сложно.

— Всё равно я бы вас просил следить за словами, — ответил Джейк, разминая ноги. — Иначе я вас по-другому попрошу.

— Научись сначала ходить заново, — огрызнулся старик, следуя его примеру.

Опершись о капсулу, которую он недавно покинул, Джейк сделал первый шаг. Очень странное ощущение, как будто он снова учился ходить. Хотя Джейк был уверен, что в прошлом ему приходилось не только ходить, но и бегать. А что ещё было в прошлом? Увы, память напоминала чистый лист бумаги…

— Мэм? — Джейк глянул на женщину, сидящую в соседней капсуле.

— Не смотрите на меня! — та попыталась прикрыться руками. — Лучше найдите одежду!

Одежда обнаружилась достаточно быстро. Заглянув в шкаф возле стены, Джейк обнаружил там халаты, которые и раздал остальным. Вынув мальчика из капсулы и закутав его в халат, он посмотрел на девушку, которая так и продолжала лежать в своей капсуле.

— А вы собираетесь вставать?

— Я не могу пошевелиться…

— А что это? — поинтересовалась женщина, изучая изголовье капсулы и обнаружив там дополнительное отделение с документами.

Старик тоже извлёк листки бумаги. Так… «Родион Мельников, семьдесят девять лет» — это, наверное, я. «Срок заморозки — тысяча лет. Дата заморозки — двадцать второе декабря две тысячи двадцатого года. Причина…», — Родион внезапно замолчал и осмотрелся.

— Какова причина? — поинтересовался Джейк, изучая документы неподвижной девушки.

Ева Адамс. Девятнадцать лет. Была заморожена в две тысячи тридцать восьмом году. Причиной являлся полный паралич, избавиться от которого не представлялось возможным. Очевидно, девушка надеялась обрести возможность снова двигаться через пятьсот лет, когда её и планировалось разморозить.

— Здесь написано, что у меня был сын… Он погиб, и я заморозился вместе с ним, решив подождать то время, когда людей начнут воскрешать или же клонировать, — растерянно произнёс старик.

— Очень жаль, — кивнула женщина.

— А вы? — поинтересовался у неё Джейк, вынимая и укутывая в халат парализованную девушку.

— Тут написано, что меня зовут Маргарита. И я заморозилась для того, чтобы вылечиться от бесплодия.

— Сочувствую, — кивнул Джейк, подходя к своей капсуле и читая информацию о себе.

— Позвольте представиться — Джейк Адамс, — произнёс мужчина. — Ева, мы с вами, возможно, родственники…

Меня заморозили для того, чтобы в будущем излечить от ВИЧ-инфекции…

— Так ты заразный? — буркнул старик.

— А где мама? — спросил мальчик.

— Найдём маму, дорогой, — кивнула Маргарита, забирая малыша. Заодно она взяла и бумаги, которые были прикреплены к его капсуле.

— Мальчика зовут Бруно, — объявила Маргарита.

— Почему он был заморожен?

— Рак мозга.

Джейк вздохнул. В принципе, не стоило ожидать, что все замороженные тут окажутся людьми с лошадиным здоровьем. Подойдя к дальним капсулам, он сообщил:

— Здесь тоже люди. Но они почему-то не разморозились…

— Пять из десяти капсул были повреждены, — раздался механический голос. — Люди в них погибли, и их невозможно привести в прежнее состояние.

— Очень жаль, — произнесла женщина, успев рассмотреть трёх детей и двух молодых людей.

— Кто ты? Компьютер? — спросил старик у голоса.

— Да! Я автоматическая система оповещений, управляемая главным компьютером.

— Отлично! — кивнул Джейк. — Почему мы ничего не помним?

— Память криолетов после разморозки не удаётся восстановить.

— Понятно. Что же, надеюсь, нам удастся вспомнить всё при помощи других людей. Кстати, где они?

— Пожалуйста, сформулируйте вопрос иначе, — попросила система оповещений.

— Где находятся другие люди?

— Вопрос не понят.

— Есть тут кто живой кроме нас?!

— Нет. Человечество вымерло в 4295 году в результате вышедшего из-под контроля эксперимента с бактериологическим оружием.

— Когда? Какой год сейчас?

— Четыре тысячи девятьсот девяносто девятый год от Рождества Христова, — послушно ответила система.

— Но нас должны были заморозить на гораздо меньший срок.

— Криолеты должны были быть разморожены тогда, когда будут достигнуты цели их замораживания.

— То есть, ни лечить разнообразные болезни, ни воскрешать мертвецов наука не научилась, — кивнул Джейк. — Почему же нас разморозили теперь?

— Система исчерпала резервы питания и будет отключена через час. От главного компьютера поступило указание разморозить всех, кого возможно, дабы они могли покинуть помещение.

— Разморозить удалось только пятерых? Сколько всего было криолетов?

— Десять тысяч. Вследствие повреждений, которые в разное время получили криогенные камеры, удалось разморозить только пятерых. Попрошу вас покинуть помещение.

— Но куда мы пойдём? — прошептала Маргарита, прижимая к себе маленького Бруно.

— Вам рекомендуется выйти на поверхность. Там имеются все условия, пригодные для жизни.

— А бактериологическое оружие? — недоверчиво произнёс старик Родион.

— Последствия эксперимента уже не опасны для живых организмов. Попрошу вас покинуть помещение, — вновь повторила система.

— Посмотрите, есть ли что-то ещё нужное в шкафах, — посоветовал Джейк, так и держащий на руках Еву.

— А что это ты раскомандовался? — удивился старик Родион.

— Ну, если ты сам не догадался это сделать — то надо же кому-то! Я бы и сам посмотрел, да у меня на руках девушка…

— Брось её! — посоветовал Родион. — Какая польза от парализованной…

— Простите, мисс, — Джейк положил Еву на стол и тут же впечатал старика в ближайший шкафчик.

— Ты очумел, парень?! — возмутился Родион.

— Слушай и запоминай! Нас осталось пятеро. Ты понял? Пятеро. Нам надо держаться вместе, а не врозь. Иначе мы подохнем. И сделаем это очень быстро. Так что я прошу тебя перестать так себя вести… Иначе нас станет четверо — я лично об этом позабочусь. Поэтому веди себя прилично — большего от тебя не требуется.

Старик что-то проворчал, но Джейк его уже не слушал. Взяв на руки девушку, он посмотрел на неё.

— Всё хорошо?

— Вообще-то он прав, — произнесла Ева. — Я обуза.

— Не говорите ерунды. Мы теперь все нужны друг другу.

Взяв всё, что могло оказаться полезным, маленький отряд выживших проследовал на выход. Впереди шёл Родион, неся халаты, бумаги, а также прочий хлам из помещения с капсулами. За ним следовал Джейк с Евой на руках. Завершали шествие Маргарита и Бруно. Система подсказывала верное направление, но и без этого заблудиться было сложно: на улицу вёл только один коридор, без дверей и окон.

Наконец люди подошли к двери, которая вела на свободу. Старик застыл перед нею.

— Что такое? — спросила Маргарита.

— Страшно, — признался Родион. — Мало ли что там…

— Как бы то ни было — другого выхода нет, — заявил Джейк и, открыв дверь, выглянул наружу. И первым вышел из помещения.

Остальные последовали за ним.

Люди увидели нетронутые временем дома, автомобили и даже велосипеды… Казалось, тут ничего не произошло — просто время застыло на какой-то определённый срок и теперь пошло вновь. Из-за горизонта медленно поднималось Солнце, лучи которого нежно касались земли. Начинался новый рассвет — первый после тысячелетий ледяного сна.

 

Ирина Кореневская

Работа Амура

— Архангел, а как люди влюбляются?

— Это не ко мне. Спроси у Амура.

— Амур, это у нас кто? Аааа, который влюбляет людей друг в друга? Так, а где у нас живёт Любовь?

— Любовь живёт в сердцах людей. А Амур где-то тут бегал, по облакам…

* * *

Бывает так — если с утра что-то не заладится, то к вечеру жизнь и вовсе становится кошмаром. Эту закономерность Евгений подметил уже давно, и с восьми утра мрачно размышлял о том, что день будет ужасным.

А утро явно не задалось. Пока парень брился и умывался, убежал кофе. Кроме того, позвонила младшая сестрица с намерением посвятить брата во все подробности своей жизни. Скрипя зубами, Женя слушал об успехах милой сестрёнки в карьере и на личном фронте. Глядя на часы и отмечая, как убегают секунды, а потом и минуты драгоценного времени, парень с тоской понимал, что родившийся только что день явно не принесёт ничего хорошего…

— А как у тебя на личном фронте? — бесцеремонный вопрос вырвал Женю из размышлений о жизни в общем и отдельно взятом дне сегодняшнем.

Юноша беззвучно выругался. Интересоваться его личной жизнью было милым хобби всей семьи. На каждом совместном обеде, который Евгений воспринимал как наказание за некую тяжкую провинность (которой, впрочем, он ещё не совершил), мать приторно-сладким голосом интересовалась, когда же Женя познакомит её с будущей невесткой. Отец глубокомысленно замечал, что в его годы пользовался немалым успехом у девиц, и пытался выяснить, что же не так с его сыном, если тот до сих пор остаётся убеждённым холостяком.

Но хуже всего была, конечно, сестричка… Ей следовало бы пойти в свахи, ибо она с завидным упорством пыталась устроить личную жизнь старшего брата. Каждый раз, когда Женя появлялся в отчем доме, там непременно оказывалось две-три подружки Светланы. Евгений не имел ничего против девушек и не находил в них никаких недостатков, за исключением одного — девицы были глупы, как пробки. А Жене всё же мечталось, чтобы его избранница обладала хоть какими-то зачатками интеллекта. Поэтому он старался демонстративно не замечать потенциальных невест.

— Жень, ты что, утонул, что ли? — обиженно вопросила Светлана. — Или опять сказать нечего?

— Да, Света, абсолютно нечего, — ответил Евгений.

И это было правдой. Как-то так получилось, что Евгений не состоял ни с кем в романтических отношениях. И более того — не собирался их заводить. Встречаться абы с кем, потому что быть одиноким — ненормально, он не хотел. Да и не считал он ненормальностью своё одиночество. Скорее называл его комфортным и удобным. Жене хотелось бы для начала подружиться с девушкой, узнать её получше, а уж потом думать о романтике. Но для этого надо было хотя бы познакомиться с предполагаемой кандидаткой в друзья. А знакомиться Женя стеснялся и не умел.

— Жень, а может, ты голубой? — внезапно спросила трубка.

Парень ошарашенно захлопал глазами.

— Что ты сказала? — заикаясь, переспросил он.

— Я говорю: может, ты лицо нетрадиционной сексуальной ориентации? — добавила децибел в голос милая сестрица, — ну знаешь, это те, кого притягивают представители своего пола…

— Я отлично осведомлён, кто это такие, — зашипел в трубку оскорблённый таким предположением Евгений, — и хочу тебя заверить, что ты ошибаешься.

— Точно? — недоверчиво спросила сестрёнка.

— Абсолютно! — потерял терпение Евгений, — а теперь позволь попрощаться, дорогая сестричка. Вместо того, чтобы названивать мне по утрам с глупыми предположениями, лучше иди поспи. А то с недосыпу в твоей бестолковой головке появляются совершенно бредовые мысли!

С этими словами парень положил трубку. Внутренний голос тут же упрекнул его в том, что юноша был непозволительно груб с сестрой. Но её безумно глупое предположение просто вывело Евгения из себя. Всё же он не робот, поэтому не может всё время быть предельно собранным и безукоризненно вежливым…

Продолжая оправдываться перед самим собой, Женя глянул на календарь и снова выругался. Отвратительно начавшийся день пришёлся на 14 февраля, День Всех Влюблённых…

* * *

Ангел уже битых два часа рыскала по райскому саду в поисках Амура, когда вдруг совершенно случайно заметила его в зарослях Древа Познания.

Подбежав ближе, Ангел принялась тормошить Амура, вольготно разлёгшегося в гамаке.

— Амур, ну ты даёшь! Сегодня твой день, самая работа, а ты под деревцем прохлаждаешься! В поисках тебя я уже весь сад облетала!

— Кто здесь? — начал оглядываться пухлый младенец, — а, это ты… Случилось что-то или твоей творческой натуре нет покоя?

— Второе, — ответила ангел, подозрительно оглядывая местность. — Слушай, тут полно огрызков от плодов с Древа Познания. Ты что… Ел их?!

— С ума сошла? — ужаснулся Амур. За поедание этих плодов любому ангелу грозила ссылка в человеческий мир. Причём в образе, например, морской свинки или какого-нибудь другого грызуна, — это черви подтачивают упавшие плоды. Они всё знают и ведают, но никому ничего не скажут… Так что у тебя за дело?

— Я хотела узнать… Амур, скажи, как ты влюбляешь людей друг в друга? — с этими словами ангел уставилась на лук Амура.

— Не понял…

— Ну что тут непонятного? Нет, я теоретически понимаю, что ты действуешь с помощью лука… Но как ты догадываешься, что те или иные люди могут составить пару? Если легенда о двух половинках верна, то каким образом ты понимаешь, кто есть чья половинка?

— Нет, нет, всё не так! — замотал головой Амур. — Понимаешь, нельзя влюбить одного человека в другого… — пустился в объяснения Амур. — Нельзя влюбить человека против его воли… Всё должно происходить естественно. Я всего лишь создаю условия для зарождения возможных отношений.

— Это как?

Амур вздохнул.

— Ты ведь не отстанешь, да?

— Ага! — радостно подтвердила ангел, — пока не пойму что и как — ни за что не отстану.

— Полетели! — махнул рукой Амур, — легче объяснить на деле. И потом, ты права. В День Святого Валентина обязательно должна зародиться новая любовь…

* * *

Юля, весело напевая, покинула офис. Рабочий день закончился, и теперь можно было отправиться домой, чтобы предаться простым радостям. Как-то: съесть вкусный ужин, посмотреть хорошую мелодраму и принять ванну…

Юлечка была оптимистично настроенным человеком. «Всё, что ни делается, всё к лучшему» — это изречение было её пожизненным девизом. Девушка радовалась всему, что происходило, и была вполне довольна жизнью.

Сегодняшний день тоже радовал её. На работе всё хорошо, к тому же в честь праздника сотрудников отпустили домой пораньше. Вот только немного царапала мысль о том, что к Юле этот праздник не имел никакого отношения. Но, подумала девушка, всему своё время. Просто её время ещё не пришло…

С этими мыслями Юля спустилась в метро. Устроившись на сиденье, она достала из сумочки книжку и полностью погрузилась в написанное, намереваясь таким образом скоротать время.

Увлечённая чтением, девушка не замечала сидящего напротив хмурого парня. Впрочем, юноша тоже отгородился от людей. Включив плеер и закрыв глаза, он мечтал о том, чтобы поскорее оказаться дома.

* * *

— Вот смотри, ангел, люди гораздо реже стали влюбляться, а всё почему?

— Почему?

— Потому что они не хотят смотреть по сторонам, полностью занятые собой. Вот и не видят друг друга. Воткнут в уши наушники или уставятся в книжку… И не замечают ничего вокруг…

— Ой, Амур, ты про этих двоих? Вот, смотри, он слушает музыку, а она читает книгу. А ты можешь сделать так, чтобы они заметили друг друга?

— Но почему именно они?

— Мне кажется, из них получится хорошая пара.

— Но почему?

— Мне кажется так!

— Типично женский аргумент… Ну что же, попробуем.

* * *

Евгений почти спал. Целый день он носился по городу. Весь в делах и заботах… И всё без толку. Единственное место, где он мог расслабиться, — это вагон метро, в котором он в данный момент ехал домой. Но и тут приходилось быть настороже, чтобы не заснуть окончательно и не проехать мимо своей станции. Возвращаться назад пришлось бы в час пик, а толкаться в толпе ему совершенно не хотелось.

Женя сделал музыку в плеере погромче. Именно музыка помогала ему не спать. Действительно, когда в уши врывается тяжёлый рок, заснуть проблематично. Стоило подумать об этом, как плеер отключился. На экране высветилась надпись «Зарядите аккумулятор», и, мигнув, экранчик погас. Евгений вздохнул. Что ж, придётся бороться со сном по-другому. Встрепенувшись, парень стал оглядываться по сторонам, разглядывая случайных попутчиков. Вскоре его внимание привлекла девушка, сидящая чуть наискосок от него.

Вроде ничего особенного, девушка как девушка. Но на неё приятно смотреть. В руках девушка держала книгу, и Женя успел заметить, что это не любовный роман, который он и за литературу не считал. Девушка сосредоточенно читала детектив, что, по мнению Евгения, свидетельствовало, по меньшей мере, о склонности к размышлениям.

Женя продолжал разглядывать девушку. Внезапно она, словно почувствовав на себе чей-то взгляд, подняла голову и посмотрела на парня. Евгений в смущении хотел отвести взгляд, но вместо этого неожиданно для себя улыбнулся девушке.

* * *

Юля посмотрела на парня, отвлёкшего её от чтения. Сначала она хотела возмутиться столь бесцеремонным поведением — девушка не любила, когда её рассматривали, будто какую-то вещь. Но взгляд юноши не был оценивающим или нахальным. В нём светилась искренняя заинтересованность. А когда парень смутился, заметив её взгляд, и улыбнулся, Юля поняла, что юноша явно не хам и не нахал. Это, конечно, было приятно. Поэтому она улыбнулась ему в ответ и стала собираться на выход.

Уже у дверей Юля начала засовывать книжку в сумку. Тормозя, поезд неожиданно дёрнулся, и томик выпал из её рук, но тут же был подхвачен незнакомцем.

Вручая девушке книгу, Евгений пробормотал:

— Знаете, я тоже люблю детективы и именно этого автора!

— Забавное совпадение, — улыбнулась Юля, и они вместе вышли из вагона.

— А можно познакомиться с вами? — спросил парень и тут же покраснел.

Юля задумчиво посмотрела на него. Симпатичный, вежливый, кажется… Хочется ответить на его вопрос согласием. Ведь она ничем не рискует, знакомясь с юношей.

— Можно, — кивнула девушка…

* * *

— Амур, они теперь полюбят друг друга, да?

— Не исключено. Но если это случится — то я тут ни при чём. Как я уже сказал тебе — всё должно происходить естественно. Моё дело маленькое — создать подходящие условия. В конкретном случае важны не лук и стрелы, а обстоятельства, при которых эти двое заметили друг друга.

— То есть, якобы севшая батарейка и будто случайно упавшая книга…

— Верно подмечено.

 

Ирина Кореневская

Радость Ангела

— Архангел, а это правда, что за доставленную человеку искреннюю радость, нимб ангела становится более сверкающим?

— Да, но чтобы так получилось — надо доставлять радость безо всяких мыслей о вознаграждении. Ведь ангелы не могут быть корыстными, верно?

— Да, это так…

* * *

Если бы Алина вела дневник, в нём могла появиться запись следующего содержания:

«Сегодня самый обычный день. Как всегда, я совсем одна и нет рядом никого, кто бы мог меня выслушать, кому бы я была нужна, или хотя бы просто кто-нибудь, кто был бы рядом…»

Но, к счастью или нет, Алина не увлекалась конспектированием своей жизни. Хотя стоит отметить, что мысль об обычности этого дня была первой, которая появилась у девушки, когда она выглянула в окно.

— Обычный день. Как вчера. И позавчера. И завтра, — вздохнула Алина.

В жизни девушки дни и правда не отличались разнообразием. Дом-работа-дом — это был наиболее полный список мест, где Алина бывала ежедневно. Из-за плотной занятости по работе друзьями она не обзавелась, а родители жили в другом городе.

Поэтому уже несколько лет жизнь Алины была похожа на фильм «День сурка» — где каждое утро начиналось точно так же, как и предыдущее. И вчерашний день был близнецом сегодняшнего, а заодно и завтрашнего.

Но ради справедливости стоит заметить, что сегодняшний день всё же несколько отличался от других. Дело в том, что сегодня было 31 декабря, канун Нового года.

Люди радостно готовились к празднику, делая покупки и растаскивая по домам ёлки…

Дома у Алины стояла уже наряженная ель. Но это было не столько данью празднику, сколько привычке. Праздник отмечать она не собиралась.

— Лягу спать как всегда — до двенадцати часов, — решила девушка. — Что за глупость — сбиваться с ритма, сидеть полночи и ждать чудо, которое всё равно не случится?

Вздохнув, она стала вспоминать, как отмечала Новый год в те времена, когда жила с родителями. Запах мандаринов, смешивающийся с запахом хвои. Нарядная ёлка, чистый, сверкающий снег на улице. Весёлые родители, смех, шутки, праздничное настроение… И ожидание чуда, ощущение того, что именно в этот Новый год жизнь изменится в лучшую сторону.

Но годы шли, а жизнь не менялась, и всё вокруг оставалось прежним.

«Странно всё же, — размышляла девушка. — Когда я была ребёнком и верила в чудеса — они происходили. Потому что тогда и новый плюшевый мишка был огромным чудом, а праздник — событием и днём, непохожим на другие. Но чем старше я становлюсь, тем больше растут мои запросы и совсем исчезает ощущение праздника. Может, я слишком многого хочу? Но мне-то ведь сейчас совсем немного надо — только дружеское участие, чтобы хоть кто-то был рядом…»

Её размышления прервал резкий звонок телефона. Это были родители. Обменявшись поздравлениями, девушка положила трубку. Даже находясь от родного дома за тысячу километров, она на мгновение будто очутилась там, почувствовав неизменно царившую в родном доме атмосферу праздника. В этот раз Алина решила остаться на Новый год в гордом одиночестве.

— Пойду-ка прогуляюсь. Может, наберусь от людей этого пресловутого новогоднего настроения! — решила девушка.

Одевшись, она вышла на заснеженную улицу и слилась с гомонящей толпой спешивших по праздничным делам людей.

* * *

«Как же холодно!» — пёс бежал по городу, шарахаясь от машин и пытаясь не попадать под ноги людям, коих сегодня было чересчур много. Не по каким-то своим собачьим делам бежал он, а от холода.

Одна единственная мысль — «Как же холодно!» — гнала его вперёд.

Обычный бродячий пёс, со светлой шерстью и чёрными глазами. Худой и, как и всякая бродячая собака, — вечно голодный.

Обычно пёс кормился у мусорных бачков, стоящих возле служебного входа в маленький ресторанчик. Жил он там же — в подвальчике ресторана, куда пускал его сторож. Но дней пять тому назад ресторан закрыли и подвал заколотили. Пёс лишился и хлеба и крова.

Он попытался было устроиться подле других мест питания, но оттуда его прогнали местные собаки. Пёс не осуждал их — ещё недавно он точно так же гонял забредавших на его территорию собак и кошек.

Все эти дни пёс жил где попало и ел тоже что попало. Он не жаловался, ведь бродячая собака не знает лучшей доли.

А он всю жизнь жил на улице. Свой ресторан, где его так вкусно кормили, и подвал, в котором ему так замечательно спалось, он нашёл с полгода назад. До этого вся его жизнь состояла из скитаний по улицам и борьбе за пищу, а значит, и за жизнь.

С грустью пёс вспоминал свою славную жизнь при ресторане, а также доброго сторожа, который относился к нему уже как к своей собственной собаке. А ведь это так замечательно — быть чьим-то псом! Сторож о нём заботился, гладил его и даже дал ему имя — Дружок. И пёс старался стать своему Хозяину Другом. Да, именно Хозяину, а не постороннему человеку, приютившему собаку из жалости. Пёс настолько привык к сторожу, что каждый вечер ожидал, когда тот придёт на работу, погладит его и скажет что-нибудь ласковое.

А потом ресторан закрыли, и Хозяин больше не появлялся там. Каждый вечер пёс возвращался к подвальчику, сидел на снегу и ждал сторожа. Ждал всю ночь и выл от тоски на луну, снова ощущая себя ничейным псом, которого никто больше не гладит и не называет Дружком.

Думая обо всём этом, пёс незаметно для себя начинал плакать, а его крупные, прозрачные слёзы текли по лохматой морде… И он был совсем-совсем один…

* * *

— Ну что это за невезуха такая? — ангел внимательно разглядывала себя в луже.

На вид — ничего особенного. Обычная девочка лет тринадцати-четырнадцати и среднего роста, со светлыми длинными волосами, а крылья и нимб в целях маскировки пришлось спрятать…

В то время как все наверху готовились к празднику, она спустилась в мир людей, чтобы доставить кому-нибудь радость, а заодно и сделать свой нимб чуточку ярче. Это желание заставило её бродить среди людей, внимательно приглядываясь к ним, чтобы подарить кому-то немножко счастья.

Но все люди в преддверии праздника, казалось, и так были весёлыми и счастливыми. И пока ангелу не представилось случая осуществить желание, применив свои ангельские способности.

— Тринадцать тысяч лет на свете живу, а толку от меня — меньше, чем от свистка, — вздохнула она. — Даже своего подопечного у меня нет.

Действительно, молодым ангелам Верховный совет не разрешал становиться хранителями людей, справедливо полагая, что от таких хранителей вряд ли будет польза.

В хмуром и крайне непраздничном настроении она бродила по улицам. Но вдруг в её ушах отчётливо раздался хрустальный звон, предупреждающий об опасности. Напрягшись, ангел стала вызывать видение будущего, дабы понять, что же должно произойти. Увидев разворачивающуюся картину, она похолодела и со всех крыльев рванула к старшему архангелу.

— Чувствовала ведь, что нельзя терять бдительности! Даже под Новый год! А меня никто не слушал! — ворчала она себе под нос, возносясь над городом. — Ах, как тяжело с теми, кто не воспринимает молодёжь всерьёз и не прислушивается к нашим советам!

* * *

Алина сама не поняла, как оказалась в противоположной от дома части города. Тихо бредя по улицам, в толпе радостных людей она выделялась совершенно непраздничным видом и настроением. Ей казалось, что люди обходили её стороной, отчего Алина погрустнела ещё сильнее.

«Вот как бывает! Даже в толпе я совершенно одна».

На фоне таких невесёлых мыслей она продолжала своё путешествие и вдруг остановилась, пытаясь вспомнить, откуда пришла. Серые стены, узкие проулки, заканчивающиеся тупиками…

— Ну кто так строит?! — в сердцах вопросила Алина и, предприняв ещё одну попытку выбраться из каменного лабиринта, вскоре оказалась на довольно широкой улице.

Надеясь выйти к знакомым домам, девушка тщательно закуталась в шарф и сквозь начинающуюся метель побрела вперёд.

Снова погрузившись в собственные мысли и не слыша, что происходит вокруг, Алина вздрогнула, когда вдруг большое грязно-белое нечто бросилось ей под ноги и с силой толкнуло с дороги прямо в снег…

* * *

Пёс уже с полчаса ходил следом за девушкой, бродившей по переулкам. Его разобрало любопытство. Среди всеобщей суеты она оставалась спокойной и чуть медлительной. Шестое чувство подсказывало псу, что она так же одинока, как и он, и оттого тоже несчастна…

И, бредя за ней, пёс позволил себе немного помечтать о том, как хорошо было бы, если бы у него была хозяйка. Она добрая — это пёс знал точно, потому что узнавать злых людей за свою жизнь он уже научился.

Девушка уронила перчатку и, не заметив этого, пошла дальше. Пёс остановился и обнюхал предмет. Перчатка пахла приятно — домом, теплом и чем-то сладким. Пёс взял перчатку в зубы, чтобы отдать владелице, которая в этот момент переходила дорогу. Метель мешала хорошо видеть, но пёс заметил свет автомобиля, который двигался прямо на девушку.

С оглушительным лаем он кинулся вперёд и толкнул девушку. Та, не ожидавшая ничего подобного, пошатнулась и упала в снег. А пёс уже не успевал увернуться от оказавшегося так близко автомобиля…

* * *

— Архангел, ну сделай же что-нибудь!!!

— Что, по-твоему, я могу сделать?

— Спаси его!!! Он ведь спас человека, рискуя собой! Нельзя, чтобы он погиб! Нельзя так — жизнь за жизнь. Неправильно это!!!

— Хорошо, твой пёс отделается лёгким испугом. Так переживать из-за собаки…

— Собака тоже живая, у неё душа есть.

* * *

В последний момент автомобиль вдруг затормозил, и его резко занесло в сторону. Алина бросилась к собаке и, сев прямо в снег, обняла пса, спасшего ей жизнь, после чего стала осматривать его. Собака недоумённо глядела на девушку, словно спрашивая, на каком они свете.

— Живой? Ты живой? — девушка гладила пса. — Спасибо!..

Вряд ли пёс слышал по отношению к себе слова благодарности, но он, будто поняв девушку, с облегчением вздохнул и ткнулся носом в гладившую его руку.

— Девушка! — от машины бежал, спотыкаясь, парень, по виду чуть старше Алины. — Я не заметил вас… Темно, а вы во всём чёрном… Метель ещё эта… Только пса и увидел.

Парень сел рядом с девушкой и погладил собаку. Пёс в ответ укоризненно рыкнул.

— Ого, большой, зверюга! Ваш?

— Мой, — согласилась Алина и крепче обняла пса.

— Надеюсь, я не задел его? — парень стал осматривать собаку. — Знаете, я нажал на тормоза, когда, наверное, уже было поздно… Но машина сразу встала, и главное, её развернуло в другую сторону! Прямо чудо какое-то!

— Новогоднее чудо, — неожиданно улыбнулась Алина.

— А давайте я вас домой отвезу? Ну, куда вы с собакой сейчас пойдёте? Тем более, кажется, он испугался.

— Не знаю, — задумалась Алина, вставая и поднимая пса, — удобно ли. Праздник всё-таки, вас ждут, наверное…

— Вовсе нет. Я только с работы еду, и никто меня уже не ждёт, — объяснил парень, распахивая дверь автомобиля.

— Кем же вы работаете? — удивлённо воззрилась на него Алина, заметив на заднем сиденье машины красную шубу и накладную бороду. — Дедом Морозом?!

— Ну да! — кивнул головой парень, усаживая в машину пса. — В миру — Данила.

— Очень приятно, Алина.

— А как зовут вашего пса?

— Друг! — не задумываясь, ответила девушка.

— Дружок, значит? — улыбнулся Данила.

Пёс, при звуках знакомого имени, вскинул голову.

— Нет. Именно Друг, — ответила Алина.

— Понимаю, — кивнул Данила, — тот, кто спасает другого, рискуя своей жизнью — и правда Друг.

Пёс тем временем, удобно устроившись на заднем сиденье, незаметно улыбался. Сбылась его мечта — стать другом кому-то. Своим собачьим чутьём он чуял, что теперь девушка станет его Хозяйкой, и радовался этому.

Алина тоже находилась в прекрасном настроении — ведь наконец-то у неё появился тот, кому она нужна и кто не предаст — её пёс, Друг. И радостной девушке захотелось, чтобы мир стал чуть добрее и светлее. Она посмотрела на парня, сосредоточившегося на управлении автомобилем.

— Знаете, Данила, раз вас никто не ждёт, я приглашаю вас отметить праздник с нами. Я ещё никогда не встречала Новый год в компании Деда Мороза.

— Я принимаю ваше приглашение, — кивнул парень. — Ведь отмечать Новый год в полном одиночестве — плохая примета.

* * *

— Вот видишь, Архангел, хорошо, что ты спас этого пса. Мне кажется, и он и девушка счастливы.

— Я спас? Если бы не ты — всё окончилось бы по-другому. Ответственность за их счастье — полностью на тебе. Именно поэтому твой нимб сейчас сверкает намного ярче.

— Ой, я даже и не заметила!

— Но ты ведь хотела этого?

— Знаешь, Архангел, я вдруг поняла, что главное — вовсе не то, насколько яркий у тебя нимб или большие крылья. Главное — чтобы люди улыбались. Когда видишь радостные лица — становится теплее и лучше. Поэтому самое важное, чтобы все были живы, здоровы и счастливы. От этого мир становится добрее. И каждый день — праздник, вне зависимости от того, какое число на календаре. Архангел, я счастлива, что две, а возможно, и три души больше не одиноки. И я хочу поделиться этим счастьем со всеми. И пожелать всем никогда не унывать и всегда помнить о том, что в Новый год случаются самые невероятные чудеса и исполняются самые заветные желания! Пусть все верят в это! И будут счастливы!..

 

Ирина Кореневская

Плата за счастье

Победитель в номинации «Другие миры»

— Архангел, почему судьба или провидение всегда ставит нас перед выбором? Почему нельзя сделать человека счастливым, дав ему всё сразу? Почему за награду надо чем-то обязательно платить, то есть что-то отнять? Разве это справедливо?

— Ангел, ты задала просто философский вопрос…

— Тебя это удивляет? Насколько я помню, первыми философами были как раз ангелы.

— Хорошо, давай пофилософствуем. Почему ты думаешь, что счастье будет неполным, если у его обладателя что-либо забрать?

— Но ведь счастье как раз и состоит в законченности, то есть в полноте жизни…

— Это твоё понимание счастья. Но счастье для других совсем другое. К тому же посуди сама, разве может быть что-то совсем законченное и полное? Разве можно, например, надышаться на всю жизнь или напиться воды, чтобы никогда не мучила жажда? Всё имеет свойство иссякать и снова дополняться…

— Я не совсем тебя понимаю.

— Хорошо, я объясню проще. Исполнение мечты для тебя счастье?

— Конечно!

— Ну вот представь, твоя заветная мечта исполнена, и что дальше?

— Дальше? Дальше я счастлива…

— Вовсе нет! Если хочешь сделать кого-то несчастным, то исполни все его желания… Тогда этому существу больше не к чему будет стремиться, и смысл жизни для него перестанет существовать…

— Но ведь после исполнения одной мечты всегда появляются другие желания…

— Правильно! Это я и имел в виду, говоря о невозможности законченности.

— Хорошо, я поняла! Но как быть с платой за счастье? Иногда она чересчур высока!

— Обычно цена не бывает больше полученного… Я расскажу тебе историю… одного человека, и ты поймёшь, что плата за счастье никогда не бывает слишком высока.

Это история бывшего ангела, ныне — почти обычного человека.

Она случилось давным-давно, тебя тогда ещё не было даже в планах, а я только отпраздновал своё двадцатитысячелетие и был простым ангелом. Случай этот тогда потряс многих. В том числе и меня.

Ангел по имени Наир был один из немногих, кто имел право свободно спускаться в мир людей.

Он, выполняя разные поручения, часто спускался в мир людской, но долго там не задерживался. Так продолжалось довольно долгое время. Но потом мы начали замечать, что ангел стал чаще спускаться на землю и оставаться там дольше, чем полагается.

Если раньше он отправлялся к людям примерно раз в пятилетие и задерживался там максимум на день, а потом со всех крыл стремился домой, то теперь почти ежедневно стал бывать на земле. К тому же он сильно изменился. Раньше он был беспечным и весёлым и никогда не упускал возможности пошутить и посмеяться.

Теперь же он стал молчаливым и серьёзным. Скучая и невнятно отвечая на вопросы, Наир тоскливо смотрел в сторону мира людей. Всех стало беспокоить его странное состояние.

И вдруг как гром среди ясного неба нас озарило — Наир влюбился! И влюбился не в ангела, что было бы нормальным. Он влюбился в человека, чем обрёк себя на изгнание…

— Но почему, архангел?! Разве любовь, самое великое и светлое чувство, — это грех? — возмутилась ангел.

— Любовь к подобному тебе — это прекрасно! Но любовь людей очень отличается от любви ангельской. Обычно в ней присутствуют ревность, страсть и другие чувства, которые не свойственны ангелам. Потому-то устав ангелов и запрещает влюбляться в смертных. Вот, например, Наир сразу познакомился с тоской, скукой и какой-то дезорганизованностью…

— Но разве любовь можно контролировать? Сердцу ведь не прикажешь, кого нужно любить. Оно, сердце, само выбирает себе объект любви!

— Ты слово в слово повторила то, что сказал Наир, когда его вызвали «на ковёр» и потребовали освободиться от недостойного чувства. А поскольку возлюбленная Наира не могла стать ангелом — ибо изначально была человеческим существом, в котором есть и светлое, и тёмное, а тёмное не может быть светлым.

Ангела поставили перед выбором: либо он остаётся ангелом и забывает о своей любви, либо теряет крылья, память и отправляется на землю простым человеком. Он выбрал второй вариант. Тогда было принято решение об его изгнании.

— Но получается, он потерял всё. И вечность, и любовь…

— Не спеши с выводами. Если хочешь, мы можем посмотреть на бывшего ангела и узнать у него — жалеет ли он о том, что случилось, не думает ли, что ошибся в своём выборе…

— Но, архангел, ты же говоришь, что история это произошла давно. Неужели мы отправимся в Царство мёртвых?! — от перспективы подобного путешествия ангел, мягко говоря, в восторг не пришла.

— Ангел, не забывай, что именно любовь дарует бессмертие. К тому же Наир хоть и бывший, но всё же ангел…

С этими словами архангел и его собеседница перенеслись на лестничную площадку обычного многоэтажного дома.

— Вот квартира, где живёт бывший ангел, — сказал архангел, указывая на совершенно непримечательную деревянную дверь.

— Никогда бы не подумала, — заявила ангел, оглядывая дверь, — а мы не могли появиться сразу в квартире?

— Во-первых, это невежливо… — начал архангел, но тут дверь открылась, и на них молча воззрился возникший на пороге юноша.

Ангел тоже с любопытством принялась разглядывать человека. Обычный парень, высокий, длинные светлые волосы, синие глаза…

«Скорее всего, — подумала ангел, — мы немного ошиблись. Этот парень явно не ангел, уж слишком он обычный…»

А «не ангел» вдруг поинтересовался:

— Вы по какому поводу?

Ангел удивилась. Простые люди не могли видеть ангелов, если только те этого не хотят. Значит, всё же перед ними Наир, ангел, изгнанный из-за любви…

— Ты позволишь нам зайти? — поинтересовался архангел.

— Проходите, — посторонился парень.

Ангел протопала в комнату, с любопытством оглядываясь по сторонам. Ей было интересно, чем же жилище бывшего ангела отличается от жилища обычного человека? Как оказалось — ничем…

Архангел тем временем разговаривал с человеком. Ангел, навострив ушки, начала прислушиваться к разговору.

— Как же всё сложилось? — вопросил архангел.

— Наилучшим образом, — кивнул парень, — когда меня, лишив памяти и крыльев, оставили на земле, то первое время было чрезвычайно тяжело. Я не помнил, кто я, откуда, как жил раньше и вообще не знал, как жить. Кроме того, в сердце будто заноза жило это чувство. Никому не под силу стереть из сердца любовь…

Наир вздохнул, но затем встрепенулся и продолжил.

— Я скитался, пытаясь найти хоть какое-то место в человеческой жизни. Но нигде: ни в замках, ни во дворцах, ни в хижинах — не мог спокойно засыпать и просыпаться. Это чувство в сердце всё время толкало меня вперёд. И я снова шёл… Так я дошёл до места, где всё показалось мне знакомым. А когда вдруг мне на шею бросилась моя девушка — память сразу же вернулась ко мне и как вспышка осветила всю мою предыдущую жизнь. Я вспомнил, кем был…

— А что же было дальше? — спросила ангел.

— Дальше всё, как у людей. Я взял её в жёны, и мы жили вместе долго и счастливо, — улыбнулся бывший ангел.

— Но ведь это было очень давно. А где же сейчас твоя возлюбленная? — поинтересовалась ангел.

— На работе… — засмеялся Наир.

— Как это? — удивлённо распахнула глаза ангел.

— Понимаешь, для тех, кто любит, не существует времени… Прошло уже много жизней, но я всё так же люблю и всё так же живу с той, которую люблю… Оказаться вместе нам помогли, в том числе, некоторые мои связи там, наверху, — с этими словами парень благодарно посмотрел на архангела.

— И ты не жалеешь о том, что больше не летаешь и что пришлось отказаться от бессмертия?.. — спросила ангел.

— Нет! — серьёзно глядя на неё, ответил бывший ангел, — теперь то, что я чувствую, больше и важнее полётов… Мне не нужен райский сад. Ибо с моей возлюбленной мне гораздо лучше, чем в самом распрекрасном уголке рая. И пусть мне не поют райские птицы и рядом не текут молочные реки… Но когда любимый человек рядом — именно это и есть настоящее счастье. А бессмертие — естественное состояние для тех, кто любит.

— Значит, потерю крыльев ты не считаешь невосполнимым лишением?

— Нет. Я обрёл гораздо большее. И я счастлив, по-настоящему счастлив.

Оставив по-настоящему счастливого бывшего ангела, архангел с ангелом снова переместились на облака.

— Какой вывод ты сделала, узнав эту историю и увидев Наира? — вопросил архангел.

— Я поняла, что настоящее счастье — это любовь, и любовь не требует жертв, потому что она и есть истинное счастье. И плата за это счастье никогда не бывает слишком большой. Правильно?

— Да, это так!..

 

Ирина Кореневская

Ангельский день рождения

Ангел грустно бродила по райскому саду, уныло шелестя крыльями.

— Вот уже и мне пятнадцать тысяч лет… Почти взрослая. А где же праздник? Где букеты, оркестр и салюты в мою честь? Подняли в шесть утра, поздравили, подарили непонятно что и разлетелись по своим делам, — недовольно бурчала она себе под нос.

В словах ангела была доля правды. Действительно, рано утром в её спальню прокрались несколько ангелов с желанием устроить сюрприз и застыли в ожидании того момента, когда именинница откроет глаза.

Стоит сказать о том, что все ангелы по природе своей жаворонки и любят ранние подъёмы. Но из всех правил случаются исключения. Так и наша ангел категорически не желала отрывать голову от подушки раньше полудня. Об этом мало кто знал, поэтому после примерно получасового ожидания её разбудили, поздравили и вручили подарки. После чего именинницу оставили в покое.

— Это уму непостижимо! — жаловалась теперь ангел лягушке, случайно обнаруженной возле старого, заброшенного пруда в глубине сада, — я могу принять, что подаренный мне набор украшений на крылья, возможно, даже и пригодится. И репродукцию Гогена я могу повесить в коридоре, хотя не понимаю его живописи, но, в конце концов, дарёному коню плешь не чешут… Но средства по уходу за перьями я, если честно, приняла скрипя зубами. Неужели это намёк на то, что у меня плохие крылышки? — и ангел принялась осматривать свои белоснежные крылья, — впрочем, это средство — подарок Амура, который, между нами говоря, не очень деликатен… Но арфа, подаренная архангелом!!! В моей комнате и так мало места, а теперь из-за этой огромной, тренькающей балалайки там и вовсе не повернуться. Интересно, чем думал архангел, когда выбирал для меня подарок? Я ведь даже играть на арфе не умею! — с этими словами ангел возмущённо воззрилась на пучеглазое земноводное. Лягушка сочувственно квакнула и ускакала в густые заросли лопухов.

— Ну вот, — окончательно упала духом ангел, — я умудрилась надоесть даже лягушке. Сгоняю-ка я в людской мир. Может, там хоть чуточку веселее?

Произнеся это, она расправила крылья и, нырнув в пушистые облака, понеслась к земле.

* * *

Анечке снился чудесный сон. У неё день рождения, вокруг много друзей, все радуются, веселятся… Вот счастливая именинница загадывает желание и задувает свечи на торте. Все хлопают в ладоши, а родители, радостно улыбаясь, вручают дочери подарок…

Какой именно подарок, Аня рассмотреть не успела, так как в её сновидение бесцеремонно ворвался резкий звонок телефона. Вздохнув, девочка открыла глаза и огляделась. Трубка, издавая пронзительные звуки, потребовала взять в руки себя… Но пока Аня вставала и подходила к трубке, звонивший, очевидно, потерял терпение. Повертев в руках замолчавший телефон, Аня вздохнула и направилась на кухню.

— А ведь сон-то почти в руку, — отметила она, — мне сегодня исполнилось пятнадцать…

На кухонном столе она обнаружила записку: «Будем поздно, обед в холодильнике».

— Как всегда, — вздохнула девушка, рассматривая записку, — ни ласковых слов, ни пожеланий доброго утра… Даже непонятно, то ли новую записку написали, то ли вчерашнюю выкинуть забыли.

Родители Ани были чрезвычайно занятыми людьми. Настолько занятыми, что девочка иногда долго пыталась вспомнить — как же выглядят мама и папа? Аня видела родителей редко, в основном они уходили на работу, когда она ещё спала, а возвращались, когда она уже спала. И так было всю жизнь. В детстве с Аней сидели няни, теперь же, когда она повзрослела, целыми днями была предоставлена самой себе. В принципе, Аня привыкла к тому, что её никто не провожает в школу и не встречает… Девушка понимала, что родители должны зарабатывать деньги, но… в день рождения ей так хотелось быть с родителями, выслушать их добрые и ласковые пожелания… А вместо этого — равнодушная записка на кухонном столе…

— А может, они забыли про мой день рождения? Может, они и про меня забыли? — вопросила Аня у холодильника, — интересно, а если я уйду, они заметят это? Хотя вряд ли они обратят внимание на отсутствие такой мелочи, как я…

Надувшись, Аня решила перейти от слов к действиям. Быстро одевшись и побросав в сумку всё самое необходимое, она оставила родителям записку:

— Я ухожу. Для вас главное и любимое детище — ваша работа, а мне нет места в ваших сердцах, — писала Анечка. — В любой подворотне мне будет лучше, чем в этом холодном и равнодушном доме. Прощайте!..

Выйдя на улицу, Аня оглянулась и мысленно попрощалась с родным домом. А затем решительным шагом направилась к дороге.

* * *

Ангел важно вышагивала по центральной улице города. В одной руке она держала связку воздушных шаров, а в другой — мороженое. Оглядываясь по сторонам, ангел замечала удивлённые взгляды проходящих людей.

— И чего смотрят? — бормотала она себе под нос, — не видно что ли, — праздник у меня — День рождения…

Ангел не имела ни малейшего представления о том, как люди отмечают свои дни рождения. Но, насмотревшись различных фильмов, полагала, что непременные атрибуты праздника— воздушные шары, что-то сладкое и широкая улыбка на лице именинника. С последним, правда, возникли некоторые трудности. Улыбка никак не хотела появляться, так как её настроение было около нуля.

— Эх, нигде нет праздничного настроения. Ни дома, ни тут, — вздохнула ангел и зашла в первый попавшийся магазин с изображением салютов.

Оглядевшись, ангел поняла, что салюты были к месту — она забрела в магазин, торгующий пиротехникой.

— Вы что-то хотели? — раздался голос.

Ангел подняла взгляд. Человек, лет сорока на вид, впрочем, ангел никогда не разбиралась в возрастах людей.

— А у меня сегодня день рождения, — непонятно зачем сообщила она продавцу.

— Поздравляю! — с намёком на радость воскликнул он, — вы хотите устроить фейерверк в честь этого радостного события?

— Фейерверк? — задумалась ангел. Идея показалась ей неплохой, — а что, можно устроить фейерверк! Ведь это, наверное, весело?!

— Ужасно весело, — заверил её продавец, — и красиво. А позвольте узнать, сколько вам исполнилось лет?

— Мне пятнадцать ты… — начала ангел и тут же прикусила язычок, — пятнадцать мне исполнилось.

Взгляд продавца несколько посуровел.

— Я сожалею, мы не продаём фейерверки детям из-за возможной опасности при их использовании.

— Это кто тут дети?! — возмутилась ангел и хотела добавить, что она уже вполне сносно читала на арабском языке, когда египетские пирамиды ещё только были в проекте, но снова благоразумно промолчала.

— По закону, клиентам до восемнадцати лет я не могу продать фейерверк, — развёл руками продавец — приходите с родителями, пусть они купят его под свою ответственность.

— И что, фейерверка не будет? — грустно поинтересовалась ангел, — его совсем-совсем не будет?

— Знаете… — задумчиво произнёс продавец, — я могу вам предложить кое-что. Но фейерверк получится маленький, не на весь город. Вряд ли его можно будет увидеть даже с соседней улицы.

— А мне большой и не надо, — обрадованно заявила ангел.

Через пятнадцать минут, став счастливой обладательницей некоторых пиротехнических штучек и инструкций по их использованию, ангел выпала на улицу и отправилась гулять далее. Теперь ей надо было дождаться вечера, дабы устроить маленький танец огня в честь своего праздника.

Ангел полностью ушла в свой внутренний мир, размышляя то о благих делах, которые она уже сотворила, то о великих подвигах, которые ей, несомненно, предстоит совершить, то о рецепте райского пудинга из облаков, который она на днях прочитала на кулинарной странице «Ангельских ведомостей»… Занятая мыслями о таких важных и серьёзных делах, она совершенно не заметила несущуюся прямо на неё девушку и была, мягко говоря, несколько удивлена, когда её неожиданно сбили с ног.

* * *

Аня шаталась по улицам, совершенно не думая о том, куда ей идти и что делать.

«Всё как-нибудь само собой решится», — подумала она. В глубине души девушка была оптимисткой и надеялась, что решится всё хорошо.

Подставляя лицо апрельскому солнышку, она получала удовольствие от весны и дня, в который появилась на свет.

Проходя мимо зоомагазина, Аня остановилась у витрины и грустно посмотрела на неё. Сколько она ни намекала родителям о том, что если бы у неё появилось домашнее животное, то было бы гораздо веселее, — её намёки не были поняты родителями. Когда же она набралась смелости и на вопрос отца, что она хотела бы получить в подарок на Новый год, прямо сказала о большом своём желании иметь домашнее животное, то отец заявил:

— Домашнее животное — это большая ответственность, даже аквариумная рыбка требует заботы и внимания. Нам некогда заниматься питомцем, ты же, поиграв пару месяцев, забудешь о нём… Давай подождём, пока ты повзрослеешь.

— Вам некогда заниматься даже собственным ребёнком! — сердито ответила тогда Анечка, — наверное, заводя меня, вы не подумали об ответственности. И возраст тут совершенно ни при чём.

Вечер тогда завершился скандалом, а на Новый год Аня получила электронного щенка. И хотя он гавкал и шевелился… но это был всего лишь набор микросхем, а не кто-то живой.

— Уж лучше бы ничего вообще не дарили, — буркнула Аня себе под нос и пошла дальше по улице.

Тут она увидела, как, радостно улыбаясь, в один из магазинов только что вошли… её родители.

Анечка застыла на месте. И это в середине рабочего дня…

Девушка последовала за парой… которая со счастливыми улыбками бродила по торговому центру.

— Так вот как они работают, — прошептала девушка, — вот чем они заняты дни напролёт. Гуляют себе и развлекаются, а мне врут о тотальной занятости. Конечно же, я им не нужна! Им гораздо приятнее лентяйничать, чем уделить хоть немного внимания собственному ребёнку!

Слёзы потекли по её щекам. Развернувшись, она выскочила из магазина и, не разбирая дороги, понеслась по улице, надеясь найти место, где сможет тихо выплакаться и понять, как ей жить дальше.

Из-за слёз, застилавших глаза, девочка ничего не видела, поэтому неудивительно, что вскоре налетела на препятствие, которое с громким криком упало на землю.

* * *

Обнаружив себя сидящей на земле, ангел не сразу поняла, что с ней произошло.

— На меня напали? Я куда-то провалилась? — задала она себе вопрос. Затем догадалась поднять голову.

Прямо перед ней стояла и испуганно глядела земная девочка.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Вроде да, — ответила ангел, — а это у тебя такая своеобразная привычка гулять? Или я тебе чем-то сильно не понравилась?

В ответ девушка вдруг всхлипнула, а затем, развернувшись, быстро побежала в другую сторону.

— Не поняла… — удивлённо протянула ангел.

Она хотела махнуть рукой на странную девочку, но врождённое любопытство, а также прямые ангельские обязанности помогать людям не дали ей этого сделать, поэтому ангел, недолго думая, понеслась за Аней. Довольно быстро догнав девушку и цепко ухватив её за рукав, ангел спросила:

— Куда ты несёшься? Я же не хотела тебя обидеть или причинить какой-то вред! Что с тобой произошло?

Аня дёрнулась, намереваясь сказать, что незнакомой девчонке вовсе незачем совать нос в её дела. Но та не только держала её крепко, но и смотрела с искренним участием.

— Ну… Не знаю, будет ли тебе это интересно… — с неохотой начала она, — а кстати, как тебя зовут?

— Аня, — сказала ангел первое пришедшее на ум имя.

— Ну надо же, — грустно улыбнулась девочка, — мы с тобой тёзки. Меня тоже зовут Аня.

— Очень приятно, — вежливо кивнула ангел.

— Правда? — удивлённо посмотрела на неё Аня.

— Что — правда? — непонимающе удивилась ангел.

— Ну, что тебе приятно со мной познакомиться, — пояснила девушка.

— Конечно, правда! — воскликнула ангел, — я вообще люблю знакомиться с новыми людьми. Это интересно.

— Может быть, не знаю, — пожала плечами Аня, — я почти ни с кем не общаюсь.

— Как это? — удивилась ангел, — а друзья, родители?

— Нет у меня друзей, — мрачно заявила девушка, — а родители… Из-за них-то всё так и получилось. Понимаешь, у меня сегодня день рождения…

— И у тебя тоже? — удивлённо перебила собеседница.

— Ну да… — осеклась девушка, — а у кого ещё?

— У меня. Мне пятнадцать исполнилось! — радостно похвасталась ангел.

— И мне тоже! — заявила Аня и, окончательно проникнувшись доверием к своей новой знакомой, высказала ей всё, что накопилось на душе.

— Скажи, вот, например, твои родители, наверное, другие? — поинтересовалась в заключение своего рассказа Аня, — они ведь помнят про твой день рождения?

— Я без родителей, — неохотно ответила ангел, — сама по себе.

— Извини. А мне вот иногда кажется, что у меня тоже нет родителей, — вздохнула Аня, — и так, наверное, было бы действительно лучше. По крайней мере, я бы не мешала им, а они не огорчали бы меня… Своим наличием номинально и отсутствием фактически. Я считаю, что правильно сделала, что ушла сегодня.

— Не говори так! — ужаснулась ангел, — ты поступила неправильно, и я считаю, что тебе необходимо вернуться. И поговорить со своими родителями.

— Да зачем? Им без меня гораздо лучше, — шмыгнула носом Анечка, — я же тебе рассказывала, как они радостно гуляли по торговому центру…

— Не стоит рубить с плеча, — ангел напряжённо о чём-то думала. — Может, они покупали тебе подарок на день рождения?! И тебе обязательно надо вернуться домой и поговорить с родителями. Всё наладится, вот увидишь.

— Ты милая, — улыбнулась Аня, — но я боюсь в очередной раз разочароваться.

— Не бойся! Иди домой и поговори с родителями, — напутствовала девушку ангел, — а если вдруг что-то не сложится, я приду и поддержу тебя. Обещаю.

— Ну… ладно, — с неохотой согласилась девушка, — в конце концов, действительно надо поговорить с родителями, прежде чем принимать радикальные решения. Но если всё окажется так, как я думаю, я опять убегу.

— Не окажется! — уверенно заявила ангел.

— Откуда такая уверенность? — подозрительно глянула на неё Анечка.

— Просто я хорошо разбираюсь в людях, — заявила ангел, — иди домой и ни в чём не сомневайся!

* * *

Оказавшись дома, Аня прошла на кухню. Обе записки лежали там, где она их оставила, значит, родители ещё не вернулись.

Стоило Ане подумать об этом, как в замке заворочался ключ. Спрятав записку в карман, Аня вернулась в коридор и посмотрела на входящих родителей.

— Анечка! — обрадовалась мама, — а мы думали, ты спишь ещё. Я звонила два часа назад, но трубку никто не брал…

— От этого звонка я и проснулась, — кивнула дочка, — как поработали?

— Ой, ну разве сейчас самое главное — это работа? — ответила мать, — вовсе нет! С днём рождения, доченька!

С этими словами женщина обняла донельзя удивлённую Аню.

— А это — наш подарок, — радостно сказал отец, вручая девочке подозрительно шевелящуюся сумку, — поздравляем!

— Там, там… — уставилась Аня на сумку, потом заглянула внутрь и извлекла оттуда маленького, пушистого бело-рыжего котёнка — это мне? Живой котёнок?

Девочка обняла зверька и, всё ещё не веря своему счастью, недоверчиво посмотрела на родителей.

— Ну конечно тебе, Анечка, — улыбнулась мама, — мы сегодня с папой специально ушли пораньше с работы, чтобы выбрать тебе маленького, пушистого друга. Может, с ним тебе будет не так скучно.

— Спасибо! Спасибо, мама, спасибо, папа! — радостно ответила абсолютно счастливая Аня, — теперь мне точно не будет скучно. Но совсем хорошо было бы, если бы вы тоже, хоть изредка, уделяли мне внимание. Это ведь возможно?

И девочка с надеждой посмотрела на родителей.

— Но мы ведь так много работаем для того, чтобы у тебя было всё… — растерянно ответила мама, — модная одежда, косметика и так далее…

— Знаете, мне вовсе не нужно всё, — серьёзно сказала Аня, — мне нужны собственные родители, понимаете?

— Да, — кивнул папа, — и я думаю, мы сможем уладить этот вопрос.

Остаток дня и вечер прошли совершенно фантастически. Оказывается, родители пригласили всех одноклассников Ани и устроили настоящий праздник-сюрприз — с вечеринкой и подарками. Аня была совершенно счастлива. А каждому вновь появившемуся гостю она демонстрировала котёнка по кличке Ангел, не расставаясь с ним ни на секунду.

Уже перед сном, сидя на подоконнике, Аня смотрела на звёзды и улыбалась. Она вспоминала прошедший день и свою новую знакомую.

— Интересно, как она там? — спросила Аня у котёнка, — надеюсь, её день рождения тоже удался?

Не успела Аня договорить фразу, как увидела фейерверки и салюты над соседней крышей. «Очевидно, кто-то решил развлечься» — подумала Аня, и в тот же момент искрящиеся огненные струи в небе сложились в слова «С Днём Рождения, Анюта!!!».

Девочка радостно засмеялась и, прижав нос к стеклу, не отводя взгляд, смотрела на салют, пока не исчезла последняя разноцветная искра.

* * *

— Ангел, у меня для тебя подарок!

— Архангел, ты решил принести ещё одну арфу?! Я, конечно рада, но тогда мне придётся жить на улице! Ибо в комнате я уже не помещусь.

— Нет, это не арфа. Этот подарок ты выбрала себе сама.

— И когда я успела?

— Сегодня днём, когда помогала незнакомой девочке. Ты ведь знаешь, что произошло дальше?

— Конечно.

— Теперь эта девочка — твой питомец. Думаю, ты станешь отличным ангелом-хранителем для неё.

— Ой! Архангел, спасибо тебе!!!

— Благодари себя, ведь это твоя собственная заслуга. С Днём Рождения, Ангел!!!

 

Елена Крымова

Большая Черепаха

Большая Черепаха ворочалась в своём панцире, да так, что три слона, стоящие на её спине и поддерживающие Землю, возмущённо затрубили.

— Расшумелись, — фыркнула Черепаха, но постаралась вести себя более сдержанно, к своим обязанностям она относилась очень ответственно. — Работа, конечно, почётная, что ни говори: мир держать на своей спине не каждому доверят, — она постаралась повернуть голову, чтобы посмотреть наверх, где находилась Земля, стараясь увидеть хотя бы верхушки гор. Увы! Вместо них она смогла разглядеть только ступни колоннообразных ног и два хобота.

— Вот ведь мошенники эти слоны! — с лёгкой завистью подумала Черепаха. — Опять только двое остались, а третий гуляет в своё удовольствие! Она тяжело и глубоко вздохнула, отчего Земля сверху вздрогнула, и огромная волна выплеснулась с края света на стоящих внизу слонов.

— Тебе чего не спится, старая? — возмутился один из них, которому воды досталось больше.

— Выспалась уже, — огрызнулась Черепаха и постаралась взять себя в лапы, напомнив себе о собственных обязанностях. Действительно, за тысячу лет можно отоспаться с лихвой.

Она с тоской посмотрела, как созвездие Девы кокетничает с созвездием Кентавра. Эти двое так увлеклись друг другом, что растеряха Дева и не заметила, как с её платья оторвалась звёздочка и полетела вниз.

— Люди верят, что если загадать желание, то падающая звезда его исполнит. Брешут, наверное.

— И вовсе не брешут! — на лапу Черепахи опустилась «пропажа» Девы. — И кстати, не только люди верят, другие расы тоже не сомневаются, — Звезда блаженно вытянулась.

— Чего прилетела-то? — немного грубовато заметила Черепаха, охваченная чувством острой зависти. Свободно летать с места на место ей казалось счастьем. Множество впечатлений, не то, что у неё, лежи и лежи себе, ничего интересного.

— А кто желание загадывал? — аж подпрыгнула от возмущения Звезда. — Вот, пожалуйста, — она развернула длинный свиток, — Большая Черепаха — надоело сидеть на месте. Ты у нас Черепаха? — Звезда окинула собеседницу суровым взглядом. Та согласно кивнула. — Большая? — ещё раз уточнила Звезда.

— Бывают, конечно, и больше, — заскромничала Черепаха, — но очень редко, к тому же я ещё достаточно молода, — поспешила оправдаться она под строгим взглядом посланницы небес.

— Пока я падала, желание загадать успела? Успела, — ответила Звезда сама себе. — Всё так, как записано. А у меня, между прочим, уже было сто сорок девять записей. А я, кстати, тоже существо, я тоже устать могу! Мне хотя бы раз в пятьсот лет выспаться! А из-за этой влюблённой дурёхи Девы так и падаю постоянно!

В списке желаний неожиданно вспыхнула предпоследняя строчка.

— А ну-ка покажи, — неожиданно заинтересовалась Черепаха.

— А чё показывать-то? Чё показывать? — пришла очередь смутиться её собеседнице. — Ну да. Звезда Падающая — выспаться. Очень простое желание. Давай поменяемся? Ты вместо меня полетаешь, а я посплю хотя бы немного. Вот, у меня и площадка для слонов имеется, — она втянула несколько лучей сверху и раздалась вширь.

— Заманчиво, конечно, но боюсь, размерчик у тебя не совсем подходящий, — грустно возразила Черепаха, понимая, что такой шанс выпадает только раз в тысячу лет.

— Обижаешь. Магия желаний — это такая магия, такая, что просто ого-го, а не магия! Вначале я своё желание исполню — поменяюсь с тобой местами, а ты, как налетаешься, загадаешь своё — и всё вновь вернётся на свои места, потому что твоё уже исполнилось.

— А давай!

— Стой, стой, хватит, — басовито прогудела Огромная Звезда, на чьей макушке сейчас стояли изумлённые слоны. — Хватит мельтешить. Ещё налетаешься, пока всё исполнишь, — остановила она порхающую Миниатюрную Черепашку. — Эх, жаль у тебя лап маловато!

— Четыре, как и положено. Больше-то зачем?

— А как, по-твоему, ты желания будешь исполнять? Вот этими самыми лапами и будешь. Проведём инструктаж. Разворачивай список. Вот, под номером один — кентавр Савор из племени Серебряной Стрелы — излечить трещину в правом переднем копыте. Рядом рецепт — репейное масло, три слезы бурого медведя, пять цветков лавзеи и пыльца горного одуванчика. Собираешь, смешиваешь, мажешь.

— И всё сама? — приуныла Черепаха, соображая, как заставить медведя плакать.

— Конечно. Рядом список, где всё это можно взять. А медведя не бойся, ты ему луковицу к глазам поднеси, — дала совет Звезда, опасаясь, что Черепаха немедленно передумает. — А вот вообще очень простое желание. Груг из Замбы, что живёт в пещере у водопада — хочет, чтобы бананы в роще скорее поспели. Тут и делать нечего, просто поговори с Духом рощи, — о склочном характере оного духа она предпочла промолчать. — И ещё учти, что желания могут быть двойными, а в них всегда исполняется только первая часть. Например, посмотри желание под номером тридцать восемь.

Ариада, жена аптекаря: «Хочу новую шубу, или чтобы у Ларки, жены столяра, её манто моль сожрала». Это двойное желание, но вред причинять мы не можем, поэтому тебе придётся нашептать прижимистому аптекарю из Согатана, что его жене просто необходима новая шуба. А вот если бы дамочка переставила желания местами, то вообще ничего бы не получила.

— Ладно, тогда я полетела, — Черепахе не терпелось узнать, какую скорость она может развить. — Вот с модницы и начнём.

Внизу расстилался ночной Согатан, и самое время было попробовать себя на ниве дипломатии. В доме аптекаря все спали, лишь толстая мышь деловито катила в нору огарок свечи.

— Шубу твоей жене нужно, новую шубу, — зашептала она на ухо аптекарю.

— Обойдётся, — всхрапнул тот и перевернулся на другой бок.

— Пожалуйста, у тебя ведь есть деньги.

— Есть, но всё равно не дам, — аптекарь накрылся с головой одеялом.

Похоже, этот спор мог длиться бесконечно.

— Бесполезно, — вздохнула цветущая женщина средних лет, с любопытством рассматривая Черепаху. — Я даже желание на падающую звезду загадала.

— Я, в общем-то, она и есть, замещаю, так сказать, — поспешила успокоить аптекаршу исполнительница желаний, видя, как брови женщины поднялись от удивления, а рот непроизвольно открылся.

— Вот, к нам даже звезда прилетела, а ты всё жмотишься, — жена пихнула локтем мужа в бок.

— Я не жмотюсь, а экономлю, — послышался из-под одеяла глухой голос.

— Но почему ты не хочешь подарить ей шубу, — вмешалась Черепаха, — ты ведь любишь жену!

— Люблю!

— Ой, правда любишь? — лицо женщины озарила счастливая улыбка.

— Люблю, а шубу не куплю! — с вызовом ответил аптекарь, садясь на кровати. Под ласковым взглядом жены он слегка смутился, но, упрямо выпятив подбородок, продолжил. — Я вот, может, тоже много чего хочу, на рыбалку к дядьке-пасечнику, — в голосе его послышались тоскливые нотки заядлого рыбака, лишённого удовольствия посидеть с удочкой на берегу. — А ты спрашиваешь, что я там забыл.

— Всего-то? Родной, да езжай ты на своё озеро, а за лавкой я сама пригляжу. Да и чёрт с ней, с этой шубой!

— Что значит чёрт? У моей жены должна быть самая красивая шуба, и она у неё будет!

Черепаха тихо вылетела в окно, чувствуя себя здесь совершенно лишней, тем более, что в списке желание аптекарши мигнуло и погасло.

Нужное племя кентавров обитало у отрогов гор, которые в своё время так хотела увидеть Черепаха. Теперь же, выискивая нужные ингредиенты, она обшарила их снизу доверху. Репейное масло и цветы лавзеи особых проблем не составили. А вот редко встречающийся горный одуванчик заставил её изрядно попотеть, да так, что жажда новых впечатлений резко пошла на убыль.

— А теперь займёмся медведем. Подумаешь, медведь, я и сама большая, в прошлом, по крайне мере, — попыталась успокоить себя Черепаха, но данный аргумент работал плохо. — А теперь я Звезда, — постаралась найти она другой довод. — Хорошо, почти звезда, — согласилась она сама с собой, в задумчивости постучав себя по панцирю на груди.

Медведь нашёлся недалеко. В зарослях густого малинника. Шумно чавкая и блаженно щурясь, он лакомился спелыми ягодами.

— Уважаемый, не могли бы вы дать мне три ваших слезинки, я Большая Черепаха, временно исполняющая обязанности Звезды.

Но косолапому не было дела ни до звезды, ни до черепахи, единственное, что его интересовало — это ароматное лакомство, попадающее в пасть.

— Я кому сказала, УВАЖАЕМЫЙ?

— Я ем, — буркнул медведь, дёрнув ухом, — а когда я ем, я глух и нем.

— Всего три слезинки, чтобы вылечить кентавра Савора. Сделайте доброе дело, пожалуйста, оно обязательно к вам вернётся.

— А кентавры мне без надобности. Я сам за себя постоять могу. Так что без доброго дела вполне обойдусь, — отмахнулся медведь лапой от новоявленной звезды, как от надоедливой мошки.

— Ах, так! — Черепаха мстительно улыбнулась, вообще-то она не замечала раньше за собой подобного поведения, но сейчас с огромным удовольствием выжала луковицу на голову топтыгина. Тот моментально забыл о малине, слёзы крупными каплями потекли по морде. — Совсем другое дело, — подхватив три из них, Черепаха принялась усиленно взбивать мазь, а через полчаса, когда получилось требуемое, лапы болели так, что она искренне пожалела, что имеет их всего четыре, а не сотню, как у Звезды, лучей.

Впрочем, тяжёлая работа вполне стоила счастливого Савора, у которого прямо на глазах принялась затягиваться трещина на копыте.

— Благодарю вас, — кентавр низко склонил голову в поклоне.

— Да ладно уж, чего там, — и Черепаха от смущения взмыла в небо.

Лапы устало гудели, впечатлений хватало, но душа ещё не успокоилась.

— Всё, последнее, самое простое желание — пообщаться с Духом рощи, просто поговорить, и ничего больше смешивать не надо. Посмотрю на величественный водопад, обрадую маленького Груга, и всё!

Водопад оказался не низвергающимися тоннами воды, а лишь небольшой речушкой, прыгающей вниз с высоты пятнадцати метров, а вот Груг предстал широкоплечим великаном, размерами, превосходящими давешнего медведя. Да и торчащим клыкам на выступающей вперёд нижней челюсти любой гризли позавидовал бы.

— Хорошо, что мне его не надо заставлять плакать, — Черепаха постаралась успокоить бешено стучащее сердце. — И где тут у нас Дух банановой рощи?

Долго искать не пришлось, а если точнее, Дух сам нашёл её и встретил весьма нелюбезно.

— Чего припёрлась? Небось бананов захотела? А вот тебе, — Дух скрутил кукиш и сунул его под нос Черепахе, изумлённой таким нелюбезным приёмом. — И этому волосатому гаду в пещере тоже фигу. Сам, видишь ли, бананы спелые лопает, аж за ушами трещит. А мне, значит, в огонь шкурки бросает, кушай, мол, дорогой Дух, наслаждайся.

— Я, вообще-то, бананов не ем, — опешила Черепаха. — И причём здесь огонь с банановой кожурой?

— Ты откуда взялась, такая тёмная, на мою голову? Разве не знаешь, что Дух — это эфирное тело, которое питаться может только тем, что бросают в огонь, — насупился Дух и от обиды вновь перешёл в наступление. — И вообще, где видано, чтобы черепахи летали? Ха! И ещё раз ха! Это непорядок, здесь вообще всё непорядок, на чём только этот мир держится?!

— На мне, — честно призналось основание этого мира. — Есть ещё, правда, три слона, но они зачастую мошенничают, и большей частью Землю держат только двое. Так что давай быстренько сделай так, чтобы бананы поспели. И я вернусь на место.

— Ты что, не знаешь, что Земля — это шар? — Дух залился скрипучим смехом, тыча в неё пальцем. — Никакой Черепахи не существует!

— Может быть, я и не самая лучшая звезда, но утверждать, что я плохо выполняю свои обязанности, это уж слишком!!! — стерпеть такое оскорбление она никак не могла. И, разогнавшись как следует, стукнула по голове обидчика.

Твёрдый панцирь Черепахи, да помноженный на скорость Звезды, — шишка вскочила знатная!

— Ой-ё! — схватился ошарашенный хранитель рощи за лоб. До сих пор он даже и не предполагал, что эфирное существо вообще можно ударить.

— Так как у нас насчёт спелых бананов? — всё ещё сердилась Черепаха. — А то я ведь ещё плохо разогналась!

— Не извольте беспокоиться. Завтра всё будет в наилучшем виде.

— Смотри, вернусь — проверю, — погрозила для острастки свитком Черепаха и решительно отправилась к Гругу, с тоскою смотрящего на никак не желающий зреть урожай.

— Понимаешь, этот старый, ворчливый и нелюбезный Дух тоже любит бананы. И если ты в костёр вместо шкурок порой будешь бросать сами фрукты, то загадывать желание на падающую звезду тебе больше не придётся. Понял?

— Угу, — почесал пятернёй в затылке изумлённый великан.

Теперь, с чувством выполненного долга, можно было исполнить и собственное желание…

— Ой, я так заждалась, так выспалась, а эти, там, наверху, всю голову оттоптали, — Звёздочка кружилась вокруг лапы Большой Черепахи. — Никогда не думала, что твоя работа столь тяжела.

— Твоя тоже не лёгкая, — устало заметила Черепаха. — Только знаешь, лет через тысячу загляни снова ко мне, опять поменяемся…

— Договорились! — и Звезда умчалась прочь.

А Большая Черепаха уснула, и ей снилась Ариада, форсящая в новой шубке. Женщина чувствовала себя счастливой. И не столько от завистливых взглядов жены столяра, сколько от тёплого слова «люблю» и ласкового взгляда мужа.

А потом Черепаха увидела горящий возле пещеры костёр, где сидели любители бананов — косматый великан Груг и Дух рощи. Оба увлечённо беседовали о достоинствах этих фруктов, хотя в основном говорил Дух, а Груг лишь одобрительно вставлял: «Угу». И оба порой посматривали на звёздное небо и чему-то улыбались.

Привиделась ей и ещё одна любопытная встреча у тихого озера — Савора и медведя, в чьей задней лапе застряла острая щепка.

— Помоги, — смиренно попросил косолапый, не надеясь, что кентавр поймёт.

— Постараюсь, — тихо ответил Савор, прекрасно понявший, о чём речь, благодаря трём слезинкам, излечившим ему ногу.

А ещё Черепаха уяснила одну истину. Вовсе не обязательно часами всматриваться в небо, чтобы успеть загадать желание на падающую звезду. Порой для исполнения мечты вполне достаточно по-хорошему поговорить друг с другом. А добрые дела обязательно к тебе вернутся, когда будет в них особая нужда.