Первая реакция

Тогдашний посол США в Руанде Дэвид Роусон рассказывает: «В воскресенье я вышел на веранду и увидел, что было полнолуние. Это была прекрасная ночь. Очень тихая; стояла такая тишина, какая <редко> случается в Кигали; обычно <в ночное время> можно услышать пулеметную очередь, взрывы гранат, хриплые крики, голоса людей, переговаривающихся между собой. Я вернулся <в дом>… Вдруг раздался сильный удар. <Моя жена> Сандра сказала мне: “Это не граната. Это что-то другое”. Потом мы услышали второй удар, и через несколько минут мне позвонил из аэропорта дипломатический советник президента: “Они сбили самолет президента”. Я спросил: “Кто это „они“?” и он ответил: “Конечно, РПФ”. Я сказал: “Откуда вы знаете?” Он ответил: “На самом деле я не знаю, но здесь в аэропорту затор, и самолет должен уже прилететь, но его нет. Мы услышали взрыв, и <гвардейцы> направляются туда, чтобы выяснить, что произошло”. Чуть позже мне позвонил Даллэр; он сказал, что, вероятно, президентский лайнер сбили и что его отряд хотел произвести расследование в аэропорту, но был остановлен силами президентской гвардии».

Посол Франции Жан-Мишель Марло узнал о происшедшем приблизительно в то же самое время. Он получил информацию от Эноша Рухигиры, который также позвонил ему из аэропорта и сообщил, что когда «Фалькон-50» шел на посадку, раздалось два взрыва и самолет исчез. Посла Бельгии проинформировал чуть позже апостолический нунций Джузеппе Бертелло. Дипломаты немедленно известили свои министерства иностранных дел о вероятной гибели Хабьяриманы. «Тем же вечером, – вспоминает Роусон, – я связался с Вашингтоном, рассказал все, что знал о случившемся, и изложил свое мнение, которое заключалось в том, что ооновцам необходим более сильный мандат и что для его исполнения им потребуется серьезное материально-техническое обеспечение». Тогда же Даллэр информировал о событиях помощника Кофи Аннана Икбаля Резу.

В Вашингтоне заместитель помощника госсекретаря по африканским делам Пруденс Бушнел срочно подготовила текст меморандума для госсекретаря Уоррена Кристофера. «Если действительно оба президента убиты, – писала она, – существует вероятность того, что в одной или в обеих странах вспыхнет широкомасштабное насилие, особенно если подтвердится, что самолет был сбит. Наша стратегия – призвать к спокойствию и в той, и в другой стране как путем публичных заявлений, так и иными способами. Мы находимся также в тесном контакте с французами и бельгийцами». Такая стратегия, по словам Саманты Пауэр, «оказалась фактически единственной, которую Вашингтон использовал в последующие недели».

В Париже руандийские события стали предметом обсуждения утром 7 апреля на межминистерском совещании с участием Брюно Деле, министра иностранных дел Алена Жюппе, начальника его кабинета Доминика де Вильпэна, директора Отдела африканских и мальгашских дел МИД Жан-Марка Рошро де Ласаблиера и главы Военной миссии по сотрудничеству при Министерстве кооперации генерала Жан-Пьера Юшона. Несмотря на предостережения Юшона, прогнозировавшего вспышку ужасной резни в ответ на гибель Хабьяриманы, позиция остальных участников совещания была единой: «Франция не должна находиться в первых рядах, и следует ограничить наши действия обращениями к ООН, чтобы Миссия ООН в Руанде (МООНПР) выполнила свою задачу по <обеспечению> безопасности в Кигали (то, что она фактически до сих пор не делала)». «Французским экспатриатам, – подчеркивалось на совещании, – ничего не угрожает, и никакая эвакуация не предусматривается». «Франция, – говорилось в заявлении МИД, – призывает всех ответственных лиц <сделать все возможное>, чтобы в обеих странах было обеспечено спокойствие и чтобы это трагическое событие не стало причиной насилий. В Руанде Арушские соглашения ознаменовали значительный прогресс на пути к миру. Франция полагает своей главной заботой закрепление этого успеха и продолжение реализации этих соглашений. Она призывает все стороны действовать в том же направлении. Силы ООН, присутствующие в Руанде, МООНПР, должны иметь возможность осуществлять и далее свою миссию».

С утра 7 апреля в западные столицы начала поступать информация об охоте, организованной в Кигали на политическую оппозицию и на тутси. В 9:20 Даллэр сообщил Резе об ухудшении ситуации и об опасности, которая угрожает премьер-министру; Реза подтвердил, что военнослужащие МООНПР не должны открывать огонь до тех пор, пока сами не подвергнутся обстрелу. «Просто оставайтесь там, где вы находитесь, – сказал Реза, – вы не вправе вмешиваться». Сорок минут спустя Марло телеграфировал в МИД Франции об установлении военными блокпостов по всему городу, об убийстве президентской гвардией ряда видных политиков, в том числе премьер-министра, и о полном бессилии МООНПР. Ближе к вечеру заместитель Роусона Джойс Лидер информировала Государственный департамент США, что в столице совершаются убийства трех типов: война, уничтожение политических противников и геноцид. «Во-первых, – вспоминает Роусон, – мы узнали о целенаправленном преследовании лидеров оппозиционных партий. Во-вторых, мы узнали, что солдаты обходят дом за домом в зонах, где живут противники правительства или тутси, и убивают людей в их домах».

Свидетельства о расширявшейся резне приходили не только из официальных, но и из неофициальных источников. Сразу после катастрофы президентского самолета известная руандийская правозащитница Моника Мужавамарийя сообщила по телефону в Буффало историку и члену правления «Human rights watch» Элисон Дефорж, что экстремисты хуту решили использовать гибель Хабьяриманы как предлог для массовых убийств. В течение последующих суток Дефорж каждые полчаса звонила Монике, и с каждым разом в телефоне все громче слышались звуки выстрелов. Моника сообщила Дефорж, что обратилась за помощью к Даллэру, но тот ответил, что слишком занят, чтобы заниматься ее безопасностью. Во время последнего разговора с Дефорж, увидев, что какие-то вооруженные люди собираются войти в её дом, Моника сказала: «Я не хочу, чтобы вы слышали это. Позаботьтесь о моих детях», и повесила трубку. Сутки спустя Дефорж снова позвонила Монике, но на этот раз трубку взял какой-то мужчина. «Где Моника?» – спросила Дефорж. «Она здесь, но не может подойти к телефону», – был ответ.

Западные СМИ публиковали информацию, полученную от иностранных граждан, находившихся в Кигали. Днем 7 апреля Бельгийское франкоязычное радио-телевидение (БФРТ) передало свидетельство одного бельгийца, что в городе слышна стрельба, а жители заперлись в своих домах, и никто не знает, что будет с ним в следующий час. Ближе к вечеру БФРТ связалось с Бернаром Схейнсом, представителем МКК в Кигали, который сообщил, что солдаты «разбивают окна прикладами, врываются в дома и уничтожают все, что движется». В момент разговора в телефонной трубке послышались звуки выстрелов и взрывы гранат. Схейнс не прервал разговора и сказал, что какие-то военные пришли с обыском на склад, находившийся в его доме; он упрекнул МООНПР в бездействии и заявил: «Мы чувствуем себя совершенно беззащитными и в огромной опасности».

Нередко непосредственными свидетелями охоты на тутси и на политических противников погибшего президента становились сами иностранные дипломаты, в том числе и Джойс Лидер, которая жила по соседству с Агатой Увилингийиманой. Утром 7 апреля премьер-министр позвонила ей по телефону и попросила спрятать ее. Лидер согласилась. Ганский миротворец, охранявший премьер-министра, приставил лестницу к стене, разделявшей их дома, и стал подниматься по ней; но когда его голова оказалась выше стены, находившиеся на улице милиционеры заметили его и открыли стрельбу. «Я думаю, – сказала ему Лидер, – вам лучше оказаться от этой попытки… <мой дом> не будет для нее безопасным местом, поэтому… вам лучше поискать что-нибудь другое». И она была права. Час спустя группа президентских гвардейцев обыскала дом Лидер вплоть до погреба. При этом солдаты избили ее садовника тутси и даже попытались арестовать гостившего у нее американского дипломата, афроамериканца по происхождению, которого они приняли за тутси. «Это был очень страшный, очень страшный момент, – вспоминает Лидер. – Они действительно были в ярости». <…> Они, наконец, ушли, и еще через полчаса мы… услышали пронзительный крик и выстрел и поняли, что премьер-министра нашли и убили».

Начавшиеся в столице убийства стали для многих дипломатов неприятной неожиданностью. По словам Пауэр, в посольстве США в Кигали не верили, что сторонники Хабьяриманы намеревались физически ликвидировать все оппозиционные группы; не верили они и в возможность широкомасштабного насилия. «Большинство из нас полагало, – цитирует она Роусона, – что, если война и начнется, она будет недолгой, так как у этих бедных людей нет ни ресурсов, ни средств, чтобы вести настоящую войну».

Одновременно сообщения о резне начали поступать и в штаб-квартиру ООН. Утром 7 апреля (по нью-йоркскому времени) Секретариат ООН получил телеграмму Даллэра, в которой подтверждался факт гибели президентов Руанды и Бурунди и описывались события прошедшей ночи и первой половины дня: убийство бельгийских миротворцев и, возможно, премьер-министра, аресты ряда министров, нападения на персонал ООН. Из телеграммы следовало, что виновником происходящего была президентская гвардия; во всяком случае у дипломатов в ООН сложилось именно такое впечатление. При этом дважды было подчеркнуто, что силы РПФ никакой активности не проявляют. В телеграмме говорилось и о постоянных звонках от местных жителей, сотрудников ООН и экспатриатов с просьбой о помощи, однако признавалось, что из-за блокпостов мало что можно сделать. Кроме того, в ней сообщалось, что «беженцы в страхе заполнили всю штаб-квартиру <МООНПР> и их под нашей охраной перемещают на стадион Амахоро».

Беженцы начали стекаться также в иностранные посольства. У ворот посольства США собралось около 300 человек, которые просили разрешения укрыться под защитой американского флага. Когда Роусон посоветовал им отправиться в ближайшую церковь, они заявили: «Если мы пойдем в церковь, они придут туда, найдут и убьют нас». Посол согласился предоставить им временное убежище.

Информация о политических убийствах в Кигали вызвала тревогу в Париже, Брюсселе и Вашингтоне. Днем Деле сообщил Миттерану: «…президентская гвардия бросилась охотиться на оппозиционеров. Есть пока еще неподтвержденные данные об арестах министров и видных деятелей, как хуту, так и тутси, политических противников президента Хабьяриманы. Столкновение между руандийской армией и РПФ в столице кажется неминуемым». Ближе к вечеру генерал Кено написал президенту: «Обстановка в Кигали неясная. Имели место интенсивные перестрелки между руандийскими войсками, почти неконтролируемыми, и батальоном РПФ, расквартированном в центре города. <…> Французские экспатриаты, кажется, в настоящее время вне опасности». Меморандум Кено показывает, что окружение Миттерана все более беспокоили возможные политические последствия происходивших в Кигали событий. По мнению Кено, если за убийством Хабьяриманы стоит РПФ, это означает новую попытку захвата им власти. Генерал, однако, высказал мнение, что правительственным силам в случае возобновления гражданской войны удастся сохранить контроль над столицей, хотя РПФ вполне способен оккупировать север страны. Он также информировал президента, что французские подразделения в Банги и Либревиле приведены в состояние боевой готовности.

В то же время бельгийское правительство волновали не «тайные намерения Кагаме», а меры, которые могли бы прекратить резню и вернуть ситуацию в мирное политическое русло. Вскоре после полудня министр иностранных дел Вилли Клас, уже проинформированный о смерти Хабьяриманы, но еще не знавший о гибели 10 бельгийских миротворцев, отправил телекс своим представителям в Вашингтоне и Нью-Йорке: «Не исключено, что покушение, совершенное 6 апреля на самолет, в котором находились президенты Руанды и Бурунди, приведет к военному перевороту или к массовым убийствам <в ходе столкновений> между различными противоборствующими сторонами. Если будет много жертв, то общественное мнение не поймет, почему МООНПР оставалась пассивной, прикрываясь ограниченностью своего мандата. <…> Я считаю, что МООНПР должна предложить на основе существующих списков известных политических деятелей Руанды защиту указанным лицам вне зависимости от их партийной принадлежности». По мнению министра, бельгийские миротворцы также должны оказать помощь находящимся в Руанде соотечественникам (1520 чел.) в случае опасности и возможной эвакуации.

В 11:30 (по нью-йоркскому времени) постоянный представитель Бельгии при ООН Пауль Нотердаме передал послание Класа помощнику Генерального секретаря Кофи Аннану, ответственному за миротворческие операции. Аннан так отреагировал на предложения бельгийцев: «Хотя это не входит в мандат МООНПР, она возьмет на себя защиту политиков в рамках своих возможностях». По его словам, МООНПР «сделает все возможное, чтобы попытаться предотвратить убийства или уменьшить их масштаб». Что касается участия бельгийских миротворцев в эвакуации своих сограждан, решение об этом, по словам Аннана, находится в компетенции Даллэра, который «должен избегать возникновения ситуации, рискующей спровоцировать репрессии, могущие повредить безопасности и жизни “голубых касок”», поскольку миротворцы имеют право применять силу только в случае самообороны. Относительно расширения мандата МООНПР Аннан сказал, что для этого потребуется резолюция СБ, напомнив, что предшествующее решение было поддержано США, Британией и Россией с большой неохотой, что МООНПР в Руанде в настоящее время располагает только средствами обороны и что необходимо согласие государств, выделивших для МООНПР воинские контингенты. Кроме того, по его словам, «будет политически сложно ограничить это расширение мандата защитой одних иностранцев. Он, конечно, должен был бы распространяться на все руандийское население». «Я, – сообщил Нотердаме, – указал Кофи Аннану на сильнейшее давление бельгийского общественного мнения в случае, если убийства бельгийцев продолжатся… и неформально прозондировал <его отношение> к вынужденному решению правительства вывести батальон из Бельгии в одностороннем порядке. Кофи Аннан не отверг этой идеи».

Вечером 7 апреля в западных столицах поняли, что ситуация в Кигали развивается по худшему сценарию и что жизнь иностранцев может оказаться под угрозой. Первыми приняли решение о эвакуации из Руанды своего дипломатического персонала и своих граждан США. Правда, Роусон первоначально рекомендовал оставить в Кигали часть сотрудников посольства, которые могли бы помочь в возобновлении мирных переговоров между воюющими сторонами. На встрече с руандийскими военными утром 7 апреля он предложил свои посреднические услуги, а также помощь в расследовании убийства президентов Руанды и Бурунди, однако не нашел понимания. К вечеру Роусон осознал, что полный уход из страны неизбежен. «Имели ли мы моральное право, – размышлял посол позже, – оставаться там? Изменило бы это ситуацию? Не знаю, ведь убийства происходили при свете дня, хотя мы находились там. Я не думаю, что нам удалось бы что-либо сделать».

Наряду с решением об уходе США из Руанды в американской администрации уже 7 апреля стали усиливаться настроения в пользу полного прекращения деятельности ООН в этой стране. Причиной столь радикальной внешнеполитической позиции был «сомалийский синдром» – шок от гибели 18 американских военнослужащих 3–4 октября 1993 г. в ходе миротворческой операции ООН в Сомали, под воздействием которого политическое руководство США пришло к убеждению, что подобные операции в Африке неэффективны и чреваты чрезмерным риском. Вот почему Вашингтон был настроен против отправки «голубых касок» в Руанду в октябре 1993 г. и только после сильного давления со стороны Парижа нехотя поддержал Резолюцию № 872, однако отказался выделить для МООНПР воинский контингент.

По словам Уолтера Кларка, заместителя главы миссии США в Сомали: «Призраки Сомали продолжают неотступно преследовать политику США». Один высокопо с тавленный американский чиновник вспоминал: «Когда пришли сообщения о смерти десяти бельгийцев, стало ясно, что это повторение Сомали, и было ощущение, что все ожидают вмешательства США. Мы думали, что оставить миротворцев в Руанде и поручить им бороться с насилием означало оказаться там, где мы уже были однажды. Отсюда следовал предрешенный вывод, что США не должны вмешиваться и что идея миротворчества ООН не может быть снова принесена в жертву».

К решению о эвакуации своих граждан начала склоняться и Франция. Ближе к полуночи МИД поручил Марло «оценить необходимость» такой эвакуации, уточнив, что при ее проведении французские войска могут вмешаться, «чтобы поддержать бельгийских <миротворцев>». Получив эту инструкцию, Марло проконсультировался по телефону со своим бельгийским коллегой и договорился с ним «начать приготовления к неизбежной эвакуации экспатриатов».

Незадолго до этого в Брюсселе состоялось заседание правительства под председательством вице-премьера Хермана ван Ромпёя. Министры, которые уже знали о гибели, как минимум, трех бельгийских миротворцев, отметили сложность ситуации и посвятили бо́льшую часть времени обсуждению вопроса о безопасности своих сограждан в Руанде. Было принято коммюнике, в котором в частности говорилось: «Министру обороны поручено принять необходимые меры для подготовки неизбежной отправки в Руанду в самый короткий срок бельгийских военных. Они осуществят интервенцию в том случае, если жизнь бельгийских экспатриатов окажется под еще большей угрозой. Министру иностранных дел поручено немедленно обратиться к Объединенным Нациям с требованием предоставить бельгийским войскам в Руанде право вмешательства для обеспечения безопасности бельгийских экспатриатов».

Таким образом, отношение основных внешних игроков – США, Франции и Бельгии – к кризису в Руанде определилось уже в первый день резни. Приоритетное значение для каждого из них имела судьба их собственных граждан, находившихся в этой стране. «У меня было глубокое убеждение, – вспоминает Бушнел, возглавлявшая оперативную группу по эвакуации, – что мой главный долг – это спасение американцев. Я, конечно, испытывала сожаления по поводу руандийцев, но моя работа заключалась в том, чтобы вырвать оттуда наших людей. <…> …кроме того, мы не знали, что это геноцид». 8 апреля Билл Клинтон на брифинге в отеле «Марквет» в Миннеаполисе и 9 апреля в радиообращении к американскому народу не преминул напомнить о 250 американцах, находившихся в Руанде, и заверил своих соотечественников, что правительство сделает все возможное, чтобы оказать им необходимую помощь. Правда, Франция также потребовала от МООНПР обеспечить безопасность населения Кигали, а Бельгия – взять под защиту местных политических деятелей, однако эти идеи были высказаны в первой половине дня 7 апреля, когда ни в Париже, ни в Брюсселе еще не знали о масштабе резни в столице. К концу дня доминирующим пунктом повестки дня и для Бельгии, и для Франции становится судьба экспатриатов. С этого времени попытки бельгийцев заставить СБ расширить мандат МООНПР имели целью только добиться согласия на участие бельгийских миротворцев в эвакуации своих сограждан. По словам Дефорж, «речь уже не шла о расширении мандата, чтобы защитить руандийцев».

 

Эвакуация экспатриатов

Вечером 7 апреля состоялось заседание СБ, по итогам которого 8 апреля было обнародовано заявление его председателя, представителя Новой Зеландии Колина Китинга. В нем, не называя конкретных виновников гибели бельгийских миротворцев, ряда членов правительства и многочисленных гражданских лиц, Совет «решительно» осудил «эти ужасные по своему характеру нападения, а также совершивших их лиц, которые должны нести ответственность за это». Правда, он призвал «руандийские силы безопасности и военные и полувоенные подразделения положить конец этим нападениям и в полной мере сотрудничать с МООНПР в осуществлении ее мандата», что имплицитно указывало на тех, кто был истинным исполнителем убийств. В то же время СБ потребовал принять все меры, чтобы «обеспечить безопасность на всей территории страны, и особенно в Кигали и демилитаризованной зоне», что в определенной степени подразумевало ответственность за происходящее как властей, так и РПФ. Финальная часть заявления свидетельствует, что СБ продолжал надеяться на возобновление мирного процесса: он призвал стороны к совместным усилиям для его продолжения и прежде всего к соблюдению режима прекращения огня.

8 апреля сразу после полуночи (по нью-йоркскому времени) Нотердаме информировал Класа об отношении функционеров ООН к предложению Брюсселя о расширении полномочий бельгийских миротворцев в Руанде: «МООНПР – это операция по поддержанию мира. Объединенные Нации <в настоящее время> осуществляют 17 операций… в которых задействовано 70 тыс. миротворцев. Мандаты этих операций, за очень редкими исключениями, возлагают на “голубые каски” задачу поддержания мира в рамках мирного процесса, получившего одобрение <всех> сторон. Поэтому, чтобы выполнить свою миссию, ООН должна соблюдать максимальный нейтралитет. Сомали показало (хотя операция проводилась на базе Главы VII <Устава ООН>), куда может завести слишком волюнтаристская политика, пренебрегающая принципом сохранения нейтралитета». Реза предупредил Нотердаме о возможных серьезных последствиях, «которые вызовет односторонняя акция (вне рамок мандата) бельгийских контингентов (подчиняющихся ООН) с целью эвакуации своих сограждан», и посоветовал добиться изменения мандата МООНПР. Однако, сообщил посол, «…многие постоянные члены Совета проинформировали меня, что Совет не собирается менять нынешний мандат МООНПР (миротворчество) на мандат принуждения к миру. Исходный мандат был предназначен для сопровождения политического процесса. Провал последнего ведет к утрате смысла пребывания там <ооновских> сил. Многие западные члены Совета задают себе вопрос о необходимости в нынешних обстоятельствах сохранения МООНПР».

Таким образом, бельгийская дипломатия, стремившаяся обеспечить безопасность своих граждан в Руанде, оказалась в тупиковой ситуации. Формальный подход функционеров ООН, опасавшихся негативных последствий самостоятельных действий бельгийского контингента и настаивавших на принятии СБ решения о расширении мандата, совпал с нежеланием «западных членов Совета», прежде всего США, одобрить такое расширение. К тому времени Брюссель получил известие о гибели в Руанде трех бельгийцев в префектуре Гисеньи, где они работали по контракту на строительстве училища в Рамбуре. Всего же в первые дни геноцида было убито, помимо бельгийских миротворцев, десять граждан Бельгии, большинство в Кигали. Часть из них, безусловно, стала жертвой антибельгийской истерии, активно разжигавшейся журналистами СТМК, в частности слухов о причастности Бельгии к смерти Хабьяриманы. Эти слухи распространяли также руандийские дипломаты (в том числе постоянный представитель Руанды в ООН Жан-Дамасен Бизимана) и даже некоторые сотрудники посольства Франции в Кигали. По всей видимости, часть бельгийцев была убита после проверки документов на блокпостах именно по причине их национальности; в двух случаях жертвами стали жены местных тутси Клэр Бекерс и Анни Ролан.

В такой ситуации премьер-министр Бельгии Жан-Люк Дехане созвал днем 8 апреля заседание правительства в узком составе с участием начальника генерального штаба генерал-лейтенанта Жозе Шарлье. Министры рассмотрели вариант негативного развития событий в Руанде и обсудили вопрос о юридическом обосновании отправки войск в эту страну. Одно из предложений заключалось в получении «нового мандата на базе Главы VII», в чем Бельгия могла рассчитывать на поддержку Франции. Однако, поскольку для соответствующего решения «потребуется много времени» и, кроме того, «Совет Безопасности сдержанно относится к применению Главы VII», было высказано единодушное мнение, что «самой реалистичной возможностью» была бы отдельная «гуманитарная акция бельгийских соединений и подразделений из других стран, проведенная вне рамок ООН», которая не требует согласия местных властей. В итоге обсуждения министры поддержали предложение премьера обратиться к ООН со следующим посланием:

«Бельгийское общественное мнение травмировано смертью десяти бельгийских парашютистов. Бельгийское участия в МООНПР отныне поставлено под вопрос. Продолжение миссии будет зависеть от способности войск ООН защищаться более эффективно. Поэтому Бельгия требует качественного улучшения МООНПР (больше вооружения) и расширения ее мандата. <Однако> Бельгия ни в коем случае не сможет дать своего согласия на увеличение войск МООНПР за счет бельгийских солдат. Она осуществит краткосрочную гуманитарную миссию по эвакуации, которую следует рассматривать как совершенно не зависящую от участия Бельгии в МООНПР».

После заседания Клас послал телеграмму бельгийской делегации в Нью-Йорк:

«Этим вечером Совет министров рассмотрел ситуацию в Руанде. Смерть десяти бельгийских “голубых касок” и, по всей вероятности, трех гражданских лиц вызывает огромное беспокойство в Бельгии. Если беспорядки продолжатся и если придется оплакивать еще и других бельгийцев, пассивность контингента ООН и особенно бельгийских подразделений, находящихся в его составе, будет негативно воспринята бельгийским общественным мнением. Самое меньшее, на что можно рассчитывать в этих условиях, так это на попытку защитить иностранных граждан без применения силы… следует также принять во внимание тот факт, что такая пассивность бельгийских военнослужащих в этих условиях может привести к тому, что участие Бельгии в подобных операциях в будущем не будет пользоваться симпатией бельгийского общественного мнения. Поэтому я прошу вас продолжать привлекать внимание руководства Организации Объединенных Наций к этому вопросу.

Для вашей личной информации: если обстановка <в Руанде> станет действительно опасной для бельгийцев, чего еще пока не случилось, не исключено, что бельгийское командование получит непосредственно от правительства приказ обеспечить им защиту. Я полностью осознаю, что это поставит нас в чрезвычайно сложную ситуацию по отношению к ООН».

Тактику бельгийцев можно оценить как шантаж (угроза отказаться от участия в миротворческих акциях ООН), соединенный с определенной долей лукавства. Уже решив провести самостоятельную операцию по эвакуации своих граждан, правительство Дехане продолжало требовать от ООН расширения мандата, ссылаясь в первую очередь на реакцию общественного мнения. При этом бельгийская дипломатия прекрасно знала, что СБ не согласится на такой вариант и что соответствующее предложение неизбежно блокируют, как минимум, два постоянных члена Совета – США и Британия. По словам Класа, он «звонил почти по всему миру, но никто не был готов к расширению мандата». В то же время, ссылаясь на общественное мнение, правительство на самом деле выдавало ожидаемое за действительное. Два опроса, проведенные в первые дни руандийского кризиса, свидетельствовали о неоднозначной позиции простых бельгийцев. Опрос агентства «Dimarso-Gallup» показал, что хотя 80 % жителей Фландрии негативно отнеслось к идее отправки бельгийских солдат в Руанду, 51 % все же высказался за продолжение участия Бельгии в миротворческих операциях. Согласно результатам опроса агентства «Survey & Action», 40 % респондентов (против 49 %) согласилось с тем, что «нынешняя задача в Руанде, т. е. демократизация режима, может оправдать риск новых потерь в живой силе из числа бельгийских военных», а 48 % (против 42 %) – с тем, что она «может оправдать сохранение и дополнительную отправку <в Руанду> бельгийских военнослужащих». «Кажется, – пишет Дефорж, – они [бельгийские лидеры] сознательно или несознательно исказили общественное мнение, возможно потому, что ожидали реакцию, подобную реакции в США на гибель их миротворцев в Сомали».

Мрачные прогнозы по поводу дальнейшего развития событий в Руанде, которые разделяли в первую очередь американцы, нашли подтверждение в телеграмме Бо-Бо, полученной в тот же день в Нью-Йорке. «Ситуация с безопасностью в Кигали, – писал специальный представитель Генерального секретаря, – ухудшается, поскольку бои между президентской гвардией и РПФ усиливаются. <…> Внешние признаки говорят об очень хорошо спланированной, организованной, целенаправленной и управляемой кампании террора, инициированной в первую очередь президентской гвардией… Агрессивные акции были совершены не только против лидеров оппозиции, но и против РПФ (обстрел здания парламента), отдельных этнических групп (резня тутси в Ремере), гражданского населения (бандитизм) и МООНПР (прямой и непрямой огонь по ооновским базам, транспорту, персоналу и аффилированным организациям)». Бо-Бо сообщил о похищении и возможном убийстве гвардейцами ведущих деятелей оппозиции и «некоторых лиц, считающихся симпатизирующими РПФ», а также подтвердил гибель 10 бельгийских миротворцев от рук «элементов президентской гвардии». Он подчеркнул, что после смерти президента, премьер-министра и председателя Конституционного суда возник «вакуум власти», что является угрозой для мирного процесса, хотя и добавил, что «переговоры со сторонами продолжаются». Бо-Бо сделал вывод, что настоящая ситуация не позволяет МООНПР выполнять возложенные на нее задачи и что она не подготовлена к длительному конфликту (идут бои, аэропорт закрыт, недостаточно питьевой воды, топлива, транспорта, нет телефонной связи), однако заметил, что «без сомнения, Кигали окажется в гораздо худшей ситуации без МООНПР».

Оценки Бо-Бо стали для многих дипломатов одним из главных аргументов при защите их позиций. Для бельгийцев и американцев, находившихся в плену «сомалийского синдрома», в первую очередь значение имели его слова об ухудшении ситуации, о «хорошо спланированной, организованной, целенаправленной и управляемой кампании террора», «вакууме власти», царящем в Кигали хаосе и неспособности МООНПР выполнять свои задачи. Для функционеров ООН тезис Бо-Бо о «неуправляемых элементах» президентской гвардии как главных виновниках беспорядков давал возможность считать командование ВСР и формирующееся Временное правительство потенциально легитимными партнерами для переговоров, способными восстановить порядок в стране. Для них было важно и его заключение о возможных негативных последствиях вывода сил ООН из Руанды. Хотя в телеграмме особым объектом нападений впервые были названы тутси, этот пассаж не привлек внимания, и события продолжали рассматриваться не как этническая чистка и тем более как геноцид, а как вооруженное противостояние правительства и ВСР, с одной стороны, и РПФ, с другой, которое можно прекратить путем переговоров. Эти надежды уже вечером 8 апреля подогрели сообщения из Кигали о создании Временного правительства и достижении «некоего соглашения о прекращении огня»: такое соглашение, по мнению Секретариата ООН, указывало, «что стороны возвращаются на свои позиции, которые они занимали до катастрофы <президентского> самолета. Если оно будет соблюдаться, это позволит снова открыть аэропорт… что радикально изменит ситуацию». Именно такой подход к руандийским событиям чиновников ООН и Генерального секретаря Бутроса-Гали, совершавшего турне по Европе, позволили Бизимане сохранить место в СБ (Руанда являлась в тот период его непостоянным членом).

Во второй половине дня 8 апреля руководство ООН признало неизбежность бельгийской операции по эвакуации иностранных граждан, правда, не под флагом ООН. Вечером Бенон Севан, помощник Генерального секретаря, координатор по вопросам безопасности, обратился к бельгийцам с просьбой, в случае проведения такой операции, эвакуировать из страны вместе с экспатриатами 190 сотрудников ООН и их семьи.

Однако у бельгийской операции, получившей навание «Силвер бэк», имелось серьезное препятствие – негативное отношение новых руандийских властей, которые имели все возможности сорвать ее, поскольку аэропорт Каномбе был блокирован частями ВСР. Это подтвердила беседа между Бизиманой и Эрве Ладсу, постоянным представителем Франции в СБ. Руандийский дипломат заявил, что планируемая эвакуация «хорошо вписывается в бельгийскую традицию вмешательства во внутренние дела Руанды» и что на самом деле Бельгия, «прикрываясь псевдогуманитарными мотивами», готовит военную интервенцию в пользу тутси. Но руандийцы, предупредил Бизимана, не позволят бельгийцам, утратившим их доверие, осуществить такую операцию – президентская гвардия закроет аэропорт Кигали. Руандийцы согласятся на эвакуацию, только если ее осуществят французы. В этой сложной ситуации бельгийцев выручило решение французского правительства.

Вечером 8 апреля в Париж пришло сообщение об убийстве бойцами РПФ военно-технического кооперанта Алена Дидо и его жены: число французов, погибших с начала кризиса, таким образом достигло шести. Марло информировал МИД, что «безопасность экспатриатов под угрозой и необходима эвакуация». Тем же вечером состоялось заседание французского правительства для решения вопроса о дальнейших действиях. Рассматривались два варианта: операция, ограниченная эвакуацией из Руанды французской общины, и более масштабная военная интервенция с целью эвакуировать иностранцев, стабилизировать ВСР изнутри, восстановить порядок в Кигали и, главное, остановить наступление РПА. Второй вариант предложил Кено, однако большинство участников заседания выступило против, в том числе премьер-министр Эдуард Балладюр, назвавший такую акцию «операцией колониального типа». Министры считали, что существует опасность завязнуть в «руандийской каше», тем более что, как показали контакты с Вашингтоном и Брюсселем, никто не горел желанием участвовать в наведении порядка в Руанде, и поэтому поддержали первый вариант. Операция получила название «Амариллис», и ее командующим стал полковник Анри Понсе. В тот же день генеральный секретарь по национальной обороне распорядился прекратить какие бы то ни было поставки оружия и военного снаряжения в Руанду.

По словам министра обороны Франсуа Леотара, «это была классическая интервенция по защите и эвакуации экспатриатов, обычная для Франции в Африке». Однако в действительности, хотя об этом и не говорились в приказе, она распространялась не только на французов, но и на граждан других стран, которые «обратятся к нам за защитой». Кроме того, по распоряжению Франсуа Миттерана, в список эвакуируемых были включены «пятьдесят женщин и детей, травмированных <прошедшими> событиями, среди них – вдова одного из пилотов президентского “Фалькона” и жена и дети президента Хабьяриманы» (курсив мой. – И. К.).

Понимание бельгийцами того факта, что только французы могут договориться с руандийскими властями о создании благоприятных условий для эвакуации, привели к тому, что в обеих столицах начали говорить о «совместной франко-бельгийской военно-гуманитарной операции», хотя в сущности речь шла лишь о координации действий «Амариллиса» и «Силвер бэк». В задачу «Амариллиса» входило «удерживать и контролировать сооружения международного аэропорта Кигали утром 9 апреля, чтобы <он мог> принять наши или союзные подкрепления и был задействован в операции по эвакуации экспатриатов» (курсив мой. – И. К.). Вечером 8 апреля Ладсу информировал о скором начале франко-бельгийской акции членов СБ и руководство ООН, которые поддержали французскую инициативу.

Ближе к полуночи Марло провел консультации с Временным правительством и командованием ВСР, однако они не пожелали даже обсуждать возможность прибытия бельгийских войск в Кигали. Власти не дали разрешения на высадку бельгийских подразделений, и поэтому французским войскам пришлось начинать военно-гуманитарную интервенцию в одиночестве. Вступив к контакт с Временным правительством, Франция признала его де-факто, что позволяло обеспечить оптимальные условия для эвакуации. Париж весьма положительно оценил создание и состав нового правительства, включавший различные политические партии «в соответствии с квотами, предусмотренными Арушским соглашением», тогда как РПФ был для него главном виновником срыва мирного процесса, ибо он «отказался участвовать в нем, нарушил <режим> прекращения огня и предпринял наступление на Кигали».

Операция «Амариллис» началась в ночь с 8 на 9 апреля. Значительную помощь в ее проведении оказали находившиеся в Кигали французские военные кооперанты, которые убедили руандийских военных убрать машины, загромождавшие посадочную полосу аэропорта Каномбе. В начале второго часа ночи там приземлились четыре военно-транспортных самолета С-160 «Трансаль», а менее четверти часа спустя французский отряд (151 чел.) занял позиции вокруг посадочной полосы. К 2:45 аэропорт оказался под полным контролем французов. После полудня 9 апреля они создали в городе инфраструктуру для эвакуации: два подразделения контролировали аэропорт, два взвода защищали основной центр сбора (Школа Антуана де Сент-Экзюпери), один обеспечивал безопасность посольства Франции, а еще один – безопасность французского Культурного центра. В 17:00 Кигали покинула первая партия эвакуируемых: 43 французских экспатриата и 12 членов семьи Хабьяриманы на борту, в том числе Агата Канзига, ее сын, две дочери и два внука. Всего в операции участвовали восемь самолетов С-160 и один С-130. Численность военнослужащих, задействованных в «Амариллисе», к вечеру достигла 359.

В тот же день после полудня в Бужумбуре высадился отряд из 300 американских морских пехотинцев на случай возникновения экстренных обстоятельств при эвакуации граждан США, первый конвой с которыми отправился на машинах из Кигали в Бурунди без военного сопровождения.

10 апреля французские самолеты осуществили восемь рейсов в Бужумбуру: к концу дня большинство французских экспатриатов уже было эвакуировано или собрано в Школе Антуана де Сент-Экзюпери. К середине дня численность французского военного контингента возросла до 464 человек. Тогда же командование ВСР под давлением французов дало, наконец, согласие на бельгийскую операцию «Силвер бэк», хотя, по свидетельству Анри Понсе, руандийцы были готовы стрелять по бельгийским самолетам из артиллерийских орудий. Чтобы избежать неожиданностей, он поставил у каждого орудия французского солдата, приказав стрелять в каждого, кто откроет огонь. В 16:45 в аэропорту Каномбе приземлился первый бельгийский С-130, а вечером там высадилось 250 бельгийских парашютистов. В тот же день завершилась наземная эвакуация граждан США: 250 американцев, а также группа канадцев и британцев были эвакуированы пятью конвоями на 104 машинах.

Рано утром 11 апреля первые бельгийские экспатриаты прибыли в Брюссель, а в Кигали в тот же день высадился дополнительный контингент бельгийских парашютистов (400 солдат). Около 17:00 апостолический нунций Джузеппе Бертелло отбыл в Бурунди. В Париж через Банги были вывезены 94 сироты из приюта Св. Агаты; с ними находились 34 руандийских «общественных деятеля», имена которых французы отказались раскрыть. Кено и Доминик Пэн, помощник Брюно Деле («Номер второй по Африке» в Елисейском дворце), сообщили президенту Миттерану, что эвакуация французских граждан «практически завершилась». 12 апреля около 15:00 из отеля «Миль колин» в аэропорт были вывезены последние экспатриаты. В Кигали остались только 26 членов МКК и несколько священнослужителей.

Массовая эвакуация иностранцев проходила на фоне непрекращавшейся резни на глазах у миротворцев и французских военных. «В нескольких ярдах от французских солдат, – рассказывал британский журналист Марк Хабэнд, – молодой мужчина с мачете тащил какую-то женщину. Он тащил ее за одежду, а она смотрела на иностранных военных в надежде, страшной в своей безысходности, что они придут ей на помощь. Но никто из них не шевельнулся. “Это не наш мандат”, – заявил один, прислонившись к своему джипу, откуда он наблюдал за обреченной жертвой».

«Менее чем в миле от аэропорта, – продолжал Хабэнд, – армейские грузовики, набитые эвакуируемыми иностранцами, были блокированы группой убийц, выстроившихся вдоль дороги, которые орудовали мачете и ножами и глумились над умирающими жертвами. На своем пути, чтобы забрать эвакуируемых, колонна проехала мимо тел двух только что убитых мужчин, валявшихся в грязном дворе одного дома. Когда колонна возвращалась мимо того же дома примерно час спустя, рядом с этими двумя трупами лежали также тела женщины и двух мужчин, их глаза были широко открыты. У женщины была отрублена нога. На другой стороне дороги валялись тела трех мужчин со свежими ранами. Убийцы – молодые мужчины, две женщины с дубинками, старики и дети – наблюдали за конвоем. Около одного тела стоял мужчина с планшетом в одежде чиновника. Рядом с ним находился хорошо вооруженный солдат правительственных войск в щегольской униформе.

На крыше Школы Антуана де Сент-Экзюпери французские солдаты лежали с ружьями, наведенными на пустынную дорогу за стенами школы, когда внизу, во дворе, зачитывались имена эвакуируемых. С крыши было хорошо видно <…> грязную дорогу, поднимающуюся на холм менее чем в миле отсюда. На дороге валялось до 20 тел. На полпути к холму лежала груда трупов. Женщин, стариков и детей из близлежащих домов привели к этой груде и заставили сесть на нее. Затем мужчины с дубинками стали бить по мертвым и умирающим, а сидевшие вокруг женщины плакали и умоляли сохранить им жизнь. Внезапно мужчины набросились на женщин. Они избивали их, пока те не перестали шевелиться, а затем отправились искать еще кого-то, чтобы убить, на виду у школы, где отъезжавшие загружали в грузовики своих детей, любимых домашних животных, плюшевых мишек и чемоданы».

Спасение иностранцев оказалось абсолютным приоритетом не только для участников «Амариллиса» и «Силвер бэк», но и военнослужащих ООН, которые, согласно распоряжению Аннана от 9 апреля, оказывали помощь французам и бельгийцам при эвакуации. Об этом свидетельствует трагедия, разыгравшаяся 11 апреля в салезианском Официальном техническом училище в квартале Кичукиро на юго-востоке столицы, где была расквартирована рота бельгийских миротворцев во главе с капитаном Люком Лемэром.

Начиная с 7 апреля в ОТУ стекались беженцы из окрестных районов, и их число достигло 4 тыс.; среди них было 400 детей. По словам Лемэра, «на первых порах <командование> МООНПР приказало нам не принимать беженцев, но салезианские отцы были у себя хозяевами» и предоставили им убежище. Находившиеся поблизости интерахамве проявляли все большую агрессивность и периодически обстреливали здание училища из автоматического оружия. 8 апреля ОТУ посетил Леонидас Русатира, который предложил укрывавшимся там хуту вернуться домой; несколько сот человек последовали его совету. 9 апреля туда доставили группу экспатриатов, ожидавших эвакуации из страны (147 чел.).

В ночь на 11 апреля Лемэр получил приказ от полковника Жозефа Деве, своего непосредственного начальника, эвакуировать экспатриатов в аэропорт. В помощь ему утром 11 апреля прибыл отряд французских коммандос. «Французский офицер, – свидетельствует Лемэр, – хотел забрать только трех французов и итальянцев. Мы же уже собрали 150 экспатриатов – белых и африканцев, сотрудников ООН и священнослужителей – и приготовили транспорт. Мы ответили французам: “Если это так, тогда французы уедут в последнюю очередь. <…> Вы, французы, можете воспользоваться своими привилегированными отношениями с Вооруженными силами Руанды, чтобы миновать посты и увезти всех”». В итоге из училища были эвакуированы все иностранные граждане.

Лемэр постарался скрыть от беженцев приготовления к отъезду миротворцев, «чтобы не пришлось стрелять в них во время ухода». «Все было готово, – вспоминал он, – и полчаса спустя после приказа эвакуироваться мы уехали. Правда, солдатам в последнем джипе пришлось стрелять в воздух, чтобы проложить себе путь, когда беженцы поняли, что те уезжают». «Мы плакали, – вспоминал один из выживших Венюст Карасира, – мы спрашивали: “Почему вы бросаете нас?” Они говорили нам, что какие-то жандармы должны прийти и защитить нас. Мы просили их не уходить. Мы велели нескольким мальчикам лечь перед их джипами». Некоторые тутси бежали за машинами и умоляли взять их с собой.

Среди тех, кого оставили на произвол судьбы, находился бывший министр иностранных дел Бонифас Нгулинзира с женой, которых миротворцы за несколько дней до этого доставили в ОТУ, спрятав в одном из своих грузовиков. В момент эвакуации командир французских коммандос согласился отвезти Нгулинзиру в посольство Франции, однако Лемэр, не желавший рисковать, помогая политику, на которого шла охота, выступил против. «Французы, – свидетельствует вдова Нгулинзиры, – уступили».

Как только последние «голубые каски» скрылись из виду, толпа солдат президентской гвардии и интерахамве во главе с Рутагандой, дежурившая у ворот, ворвалась в ОТУ и начала убивать тутси, используя традиционное и огнестрельное оружие, в том числе гранаты. Тем не менее значительной части тутси (от 2 до 3 тыс.) удалось вырваться из училища. Вместе с беженцами хуту они попытались добраться до стадиона Амахоро, находившегося под защитой МООНПР, но были остановлены на блокпосту на перекрестке Сонатьюб руандийскими военными. Нгулинзиру убили на месте, а остальных (от 2,4 тыс. до 4,5 тыс. человек) под конвоем интерахамве погнали на холм Ньянза; по дороге милиционеры угрожали, избивали и убивали несчастных. К восходу солнца они достигли Ньянзы, где их дожидался отряд президентской гвардии. После проверки документов гвардейцы отпустили всех хуту, после чего начали бросать в тутси гранаты и расстреливать их из ружей; когда боеприпасы кончились, они приказали интерахамве пустить в ход мачете и дубинки. Резня продолжалась более часа; часть девушек, перед тем, как убить, изнасиловали. Уцелело всего около 200 человек – те, кому удалось спрятаться под грудой мертвых тел. Как вспоминал один из них, «мы лежали в лужах крови». Часть уцелевших 13 апреля спасли бойцы РПА.

Трагедия в ОТУ 11 апреля – прямое следствие операции по эвакуации иностранцев из Кигали. Но она стала также свидетельством полного безразличия к судьбе беженцев, в первую очередь со стороны военнослужащих ООН. Никто из бельгийских миротворцев не шевельнул и пальцем, чтобы спасти тысячи людей, надеявшихся на их защиту, никто не пытался оспорить приказ об уходе или потратить время, чтобы доставить беженцев в более безопасное место. Тысячи руандийцев были принесены в жертву ради спасения 147 иностранцев, хотя тех можно было спасти, никого не обрекая на смерть.

Поведение бельгийских «голубых касок» в ОТУ не было в те дни исключением. Иностранцы, покидавшие в те дни Руанду, или не хотели, или не имели реальной возможности оказать какую-либо помощь тем, кто в ней нуждался. «Когда мы были готовы к эвакуации, – вспоминает Роусон, – я вышел и сказал <беженцам, укрывшимся в посольстве>, что мы собираемся уходить, что, когда мы уйдем, флаг США будет спущен и что они сами должны принять решение, что им делать. <…> В конце концов… большинство из этих людей ушли». По свидетельству посла, он не мог помочь даже руандийцам, работавшим в посольстве. Его дворецкий позвонил ему из дома и умолял: «Мы в ужасной опасности. Пожалуйста, придите и заберите нас», но Роусон ответил: «Мы не можем передвигаться. Мы не можем прийти <за вами>».

Лидер вспоминает, как трудно было ей бросать свой дом и слуг руандийцев, зная, какая судьба им грозит. Однако, заключает она, «я думаю, в тот момент у нас не было особого выбора». То же самое говорит Лидер и по поводу эвакуации из здания посольства: «Это ужасно. Я имею в виду, что люди, которых вы оставляете, <по крайней мере> часть из них, будут убиты. Это люди, с которыми мы работали, ради которых мы работали, от имени которых мы работали, и некоторые из них были нашими друзьями. Но нам пришлось сделать это». 35 руандийских служащих посольства США, в том числе дворецкий посла и его жена, стали в итоге жертвами геноцида.

Неудивительно, что в составе пяти американских конвоев не оказалось ни одного тутси. «Когда мы уезжали, – объясняет Роусон, – машины были остановлены и подвергнуты обыску. Было бы невозможно провезти в них тутси». Во время проверки на одном блокпосту руандийские военные попытались арестовать даже гражданина Кении, находившегося среди эвакуируемых, однако после энергичного вмешательства Роусона и Лидер ему все же позволили продолжить путь.

Американские руководители, узнав об успешной эвакуации соотечественников без жертв и без вмешательства морских пехотинцев, продемонстрировали чувство глубокого удовлетворения. Уоррен Кристофер с гордостью заявил 10 апреля на Эн-би-си в программе «Встреча с прессой»: «Согласно великой традиции, посол находился в последней машине. Так что операция прошла прекрасно». «Как все вы знаете, – сказал в тот же день Билл Клинтон в финале краткой пресс-конференции в Белом Доме, – мы были чрезвычайно озабочены безопасностью американцев в Руанде. Насколько я теперь знаю, последний из конвоев, в котором были американцы, пожелавшие уехать, или уже в Бурунди, или собирается въехать в Бурунди. И я также хочу сказать особое слово благодарности и признательности всей нации послу Роусону за то, как замечательно он действовал и как замечательно он обеспечил безопасность и защиту американских граждан в этой очень сложной ситуации».

Если американцы не пытались никого спасать, то французы стали объектом обвинений в «селективной эвакуации»: их упрекали за то, что они брали с собой только деятелей прежнего режима и игнорировали просьбы оппозиционных политиков и даже местных сотрудников своего посольства и других французских учреждений в Руанде. Французские дипломаты опровергали эти обвинения, ссылаясь на телеграмму, поступившую 11 апреля с Кэ д’Орсэ: «…департамент подтверждает, что следует известить руандийцев из состава персонала посольства (местных работников), что они могут присоединиться <к вам> и что для них есть возможность уехать из Кигали вместе с французскими военнослужащими». «Чудовищно говорить, – оправдывался Марло, – что была селекция персонала посольства и что в эвакуации кому-то отказали из-за каких-то расчетов». Однако в действительности никто из местных сотрудников посольства Франции не смог покинуть Руанду. Марло признал в 1998 г., что французы взяли с собой только одного работника консульства (тутси) с семьей и одного служащего компании «Эр Франс». Посол объяснил этот факт проблемами со связью: «В 20:30 <6 апреля>, когда самолет Хабьяриманы был сбит, – заявил он, – руандийцы, служащие посольства, находились в своих домах, и в большинстве случаев у них не было телефона. Им было совсем непросто найти его, чтобы позвонить в посольство. Кроме того, кварталы и улицы не имели названий, а дома номеров, поэтому было очень трудно добраться до их жилищ». «Посол, – утверждал Рошро де Ласаблиер, – вывез бы местный персонал, отсутствовавший в тот момент в посольстве, если бы те могли с ним связаться».

Парламентская комиссия, однако, установила факт отказа французских военных эвакуировать руандийских служащих Культурного центра в Кигали. Мишель Куэнье, глава Миссии по сотрудничеству в Руанде, подтвердил, что «местные работники Миссии… в большинстве своем тутси, практически все были убиты, причем некоторые у <него> на глазах». Комиссия пришла к выводу о наличие двойных стандартов в ходе эвакуации, ибо «обращение с семьей Хабьяриманы было значительно лучше, чем с тутси, служившими в органах французского представительства – посольстве, Культурном центре, Миссии по сотрудничеству».

Марло признал, что «подавляющая часть <принятых во французском посольстве>, хотя и не все, были сторонниками президента Хабьяриманы»; среди них оказались такие одиозные личности, как, например, один из основателей и руководителей СТМК Фердинанд Нахимана. Посол дал согласие на эвакуацию генерального прокурора Альфонса-Мари Нкубито, за которым охотилась президентская гвардия, только по настоятельной просьбе своего бельгийского коллеги. В то же время Марло категорически отказался помочь прокурору Кигали Франсуа-Ксавье Нсанзувере и его жене, которые укрылись в отеле «Миль колин». 10 апреля он не позволил Нсанзувере перебраться вместе с иностранцами из отеля в Школу Антуана Сент-Экзюпери для последующей эвакуации из страны. Один из сотрудников французского посольства «даже угрожал обыскать кузовы машин тех, кто хотел спрятать Нсанзуверу при въезде во французскую школу». Не помогло даже вмешательство апостолического нунция, с которым Марло отказался встретиться. Другой оппозиционер, один из немногих уцелевших лидеров СДП, смог попасть в список эвакуируемых только благодаря дружбе с французским дипломатом. Как писал Жерар Прюнье, члены «Аказу» считали, что «это было их посольство»; один из близких соратников покойного президента, увидев там Нкубито, удивленно спросил: «А этот-то что здесь делает?»

Двойные стандарты применялись даже по отношению к детям. Помимо членов семьи Агаты Канзиги, об эвакуации которых постоянно информировали Миттерана (ее спешность вызвала возмущение даже у французских экспатриатов), из Руанды вывезли сирот из приюта Св. Агаты, которому покровительствовала вдова Хабьяриманы и которые в подавляющем большинстве являлись детьми погибших руандийских военных. Совсем иначе повели себя французы по отношению к детям убитой Агаты Увилингийиманы, спасенным сенегальским капитаном Мбеем Дианем из МООНПР.

7 апреля после расправы с Увилингийиманой и ареста защищавших ее бельгийских миротворцев Мбей добрался до дома премьер-министра и обнаружил там ее малолетних сыновей. Он вызвал машину и военный эскорт: машина примчалась почти сразу, эскорт же так и не прибыл (бельгийцы опасались передвигаться по городу). Тогда Мбей сам вывез детей и спрятал их в доме помощника директора Программы ООН по развитию Ивона Лемоаля. Тот переправил их в отель «Миль колин», после чего обратился к Марло с просьбой эвакуировать их во Францию. Однако сначала посол отказал, сославшись на то, что это может вызвать «серьезные инциденты». Лишь затем он изменил свое решение.

«10 апреля посол Франции был информирован, что члены президентской гвардии и милиция интерахамве искали в отеле “Миль колин” пятерых спасшихся детей премьер-министра Агаты Увилингийиманы, а также прокурора Республики в Кигали (Нсанзуверу. – И. К.) и что они угрожали взорвать двери комнат, в которых, как они подозревали, их прятали. Марло сослался на свое бессилие и посоветовал вступить в переговоры <с руандийскими властями>. Вечером, когда он предложил иностранным гражданам в отеле переехать во французскую школу, он не разрешил отправиться с ними <детям премьер-министра и прокурору>, что означало отказ в эвакуации. На следующее утро… сам <Марло> и другие представители посольства продолжали упорствовать, хотя военнослужащие МООНПР выяснили, что путь, который нужно было преодолеть, свободен от блокпостов. Посол в конце концов уступил относительно детей, но не в отношении прокурора». В тот же день сыновья Увилингийиманы улетели в Париж, а откуда перебрались в Швейцарию.

Только правительство Бельгии, считая приоритетной задачей эвакуацию бельгийских экспатриатов, проявило заботу и о судьбе местного персонала своего посольства, а также руандийских священнослужителей и «некоторых деятелей, связанных с процессом демократизации». Бельгийцы, действительно, вывезли из страны нескольких видных оппозиционеров и правозащитников, хотя число их было довольно скромным.

Эвакуация иностранных граждан из Руанды, хотя и обошлась без жертв, тем не менее осуществлялась в сложных условиях. Так, 10 апреля экспатриатов пришлось вывозить из отеля «Меридьен» под огнем повстанцев. В тот же день военный атташе Франции в Руанде полковник Бернар Кюссак сообщил в Париж о приближении к Кигали двух батальонов РПА. Бои в городе усилились, и возникла реальная перспектива захвата столицы повстанцами. Утром 11 апреля на межминистерском заседании в Париже руководство МИД заявило, что, поскольку Франция рассматривается как союзник хуту и режима Хабьяриманы, вероятное вступление РПА в Кигали создаст опасность для дипломатического персонала, следовательно, необходимо эвакуировать его вместе с «последними из наших солдат». Это решение было поддержано, в том числе и представителями президента Кено и Пэном, которые в тот же день обрисовали президенту ситуацию в весьма мрачных тонах:

«В военном отношении положение очень тревожное. В Кигали продолжаются бои с применением тяжелого оружия и резня. РПФ усиливает свое давление на столицу. Отряду РПФ в 400 человек удалось достигнуть района в 10 км от Кигали; он может в скором времени создать угрозу для аэропорта и установить контроль над частью дорог к нему».

В 15:30 Марло, ссылаясь на ухудшение ситуации в Кигали, приближение к нему крупных соединений РПФ и переезд Временного правительства в Отель дипломатов в непоследственной близости от посольства, которое из-за этого могло стать мишенью для повстанцев, предложил МИД эвакуировать весь дипломатический персонал и закрыть посольство уже утром следующего дня, на что немедленно получил согласие Парижа. Вечером командование «Амариллиса» отдало приказ о военном обеспечении «эвакуации нашей дипломатической миссии, запланированной на 12 апреля, начиная с 7 часов утра», и о подготовке отвода войск.

Утром 12 апреля на заре в аэропорт отправился весь французский дипломатический корпус во главе с послом и военным атташе, а также персонал Миссии военной помощи. В 7:30 два С-160 покинули Кигали. На первом отбыл персонал посольства, второй транспортировал посольское имущество и тела трех французских пилотов президентского самолета. В этот же день, когда РПФ предупредил, что дает западным державам 60 часов на вывод их войск, а Временное правительство бежало из Кигали в Гитараму, Франция официально заявила о завершении операции «Амариллис». К вечеру следующего дня она вывела из Руанды все свои подразделения, за исключением отряда под командованием подполковника Жан-Жака Морена (35 чел.), оставленного по просьбе бельгийцев, чтобы «сохранить международный характер операции», который, однако, уже 14 апреля вылетел в Банги.

Решение Парижа о закрытии посольства и эвакуации всех французских кооперантов, в том числе военных советников, означало кардинальное изменение в его политике по отношению к Руанде. Переход к новой стратегии, названной Оливье Ланоттом политикой «оставления» (abandon), которая была официально санкционирована 14 апреля, означал, что Париж признал крах своего прежнего курса на сотрудничество с Руандой (правящим режимом) и перед лицом неизбежной, как казалось, победы РПФ предоставил событиям идти своим чередом. Такое решение было принято по инициативе Кэ д’Орсэ, хотя, по мнению Жана Бальша, командира специального подразделения «Амариллиса», «…ничто не позволяло предвидеть в тот момент победу РПФ, поскольку ВСР оказывали вполне систематическое сопротивление, чтобы отразить наступление инкотаньи. Было бы достаточно совсем немногого (несколько французских военных советников) для полного изменения ситуации. Июнь 1992 г. и февраль 1993 г. могли быть прекрасно повторены вновь и в апреле 1994 г.». Советники Миттерана предупреждали: «Уход французов из Руанды будет иметь тяжелые последствия для этой несчастной страны, где после кровопролитных боев РПФ захватит власть силой, после чего начнется период партизанской войны. Большинство хуту никогда не примет безраздельную власть <тутси>. Это окажет дестабилизирующее влияние как на Бурунди, так и на Заир и Танзанию». Против политики «оставления» выступил и генерал Юшон, обвинивший ее авторов в преступном равнодушии: «Им наплевать, что погибнет сто тысяч руандийцев». Но и гуманитарные соображения, и соображения политической целесообразности были проигнорированы большинством французских руководителей, не желавших вмешиваться в «руандийскую кашу».

США, как и Франция, поспешили отвернуться от Руанды как от чумного больного. В головах американских дипломатов и военных возникал признак масштабной региональной катастрофы. Заместитель помощника министра обороны США по делам Среднего Востока и Африки Джеймс Вудс писал в меморандуме от 11 апреля 1994 г.: «Пока не удастся убедить обе стороны вернуться к мирному процессу, будет продолжаться массовое (сотни тысяч смертей) кровопролитие, которое, возможно, затопит и Бурунди. Кроме того, миллионы людей хлынут в соседние Уганду, Танзанию и Заир, что значительно превысит возможности приема <беженцев> в этих странах». «Собирается ли США вмешиваться?» – задавал вопрос Вудс, и сам отвечал на него: «Никакого вмешательства во внутренние дела Руанды или Бурунди до тех пор, пока мирный процесс не будет восстановлен». Общее отношение политических кругов США к руандийскому кризису весьма ясно выразил 14 апреля лидер республиканской оппозиции в Сенате Боб Доул, заявивший на Си-би-эс в программе «Лицом к стране»: «Я не считаю, что у нас есть там какие-то национальные интересы. Я надеюсь, что мы не будем вмешиваться. Я не думаю, что мы будем <это делать>. Американцы ушли. Насколько я могу судить, в Руанде на этом следует поставить точку». Журналист «The New York Times» Элейн Сайэлино в статье под говорящим названием «Для Запада Руанда не стоит политических свеч» писала: «Погружение Руанды в хаос и анархию вызвало выражения ужаса и симпатии со стороны международного сообщества и твердую решимость держаться от нее подальше. Хотя великие державы в прошлом принимали участие в гражданских войнах в новых государствах Африки, это обычно происходило в рамках геополитической борьбы периода холодной войны, а те мотивы <ныне> исчезли. В отличие от Заира… Руанда – маленькая, бедная и незначительная в глобальном масштабе страна. В отличие от Анголы… у Руанды нет крупных запасов нефти <…> Ни один член ООН, располагающий армией, достаточной для того, чтобы изменить ситуацию, не желает рисковать жизнями своих солдат для потерпевшего крах африканского государства с вековой историей племенных столкновений и глубоким недоверием к внешнему вмешательству».

Одновременно с Францией решение о полном уходе из Руанды принял третий ключевой международный игрок – Бельгия. 12 апреля на утреннем заседании правительства Класу было поручено закрыть посольство и эвакуировать весь дипломатический персонал. В начале пятого часа вечера посольство Бельгии в Кигали прекратило свою деятельность, а посол Свинен покинул столицу вместе с группой европейских и руандийских правозащитников. В первой половине дня 15 апреля последние бельгийские коммандос эвакуировались из Руанды – операция «Силвер бэк» завершилась.

Примеру ключевых игроков последовали и все остальные государства, имевшие с Руандой дипломатические отношения, в том числе и Россия, которая 12 апреля вывезла своих дипломатов и граждан (22 человека) через Бурунди в Москву. В Кигали не прекратило деятельность только посольство КНР.

В итоге масштабных операций «Амариллис» и «Силвер бэк» из Руанды было эвакуировано приблизительно 4 тыс. иностранных граждан. В них было задействовано около тысячи прекрасно экипированных и обученных французских, бельгийских и присоединившихся к ним на заключительном этапе итальянских военнослужащих; кроме того, в Кении и Бурунди были размещены 800 бельгийских коммандос и 300 американских морских пехотинцев. В то же время за три основных дня эвакуации (9–11 апреля) в стране погибло около 20 тыс. руандийцев. В распоряжении командующего силами МООНПР в тот момент находилось 440 бельгийцев, 942 бангладешца, 843 ганца, 60 тунисцев и 255 военнослужащих из других стран, чья подготовка и оснащение (если не считать бельгийский контингент) оставляли желать много лучшего. В телефонном разговоре с советником Генерального секретаря ООН 10 апреля Даллэр сказал, что для прекращения убийств ему, помимо расширения мандата, было бы достаточно 5 тыс. солдат. Если бы соединения, участвовавшие в спасении экспатриатов, присоединились к силам МООНПР, то ситуация могла коренным образом измениться. «Шла массовая резня, – вспоминал Даллэр, – и неожиданно здесь, в Кигали, у нас оказались силы, в которых мы нуждались, чтобы ограничить и, возможно, даже остановить ее. Однако <французы и бельгийцы> забрали своих людей, развернулись и ушли». Но даже если бы правительства западных стран, эвакуировав иностранных граждан, хотя бы оставили в Кигали своих дипломатических представителей, их присутствие вместе с журналистами могло стать сдерживающим фактором для инициаторов геноцида и, что не менее важно, помогло бы спасти жизни многих из тех, кто нашел 7–12 апреля убежище в посольствах. «Я фиксирую 12 апреля, – пишет Даллэр, – как день, когда от равнодушия к Руанде мир перешел к тому, чтобы оставить руандийцев на произвол судьбы. Быстрая эвакуация иностранных граждан… стала сигналом для организаторов геноцида перейти к апокалипсису».

Вечером 12 апреля Мэдлин Олбрайт, постоянный представитель США при ООН, выступила с речью в вашингтонском Мемориальном музее. «Как мы должны реагировать, – спрашивала она, – когда власти и ресурсы государства направлены на уничтожение целых категорий людей? Как могут столь многие люди, способные на великодушие и теплоту в других ситуациях, опускаться на уровень диких зверей? Как может цивилизация не реагировать на преступления такого масштаба и при этом называть себя “цивилизованной”?»Эти слова Олбрайт произнесла по поводу военных преступлений в бывшей Югославии. Никто не подумал о том, что они гораздо больше подходили к описанию того, что в тот момент происходило в самом сердце Африки.

 

Сокращение МООНПР

Вопрос о деятельности МООНПР не сходил с повестки дня с самого начала руандийского кризиса. Как известно, 7 и 8 апреля бельгийская дипломатия настаивала на расширении мандата и увеличении численности ооновского контингента в Руанде, поскольку ей было необходимо добиться от ООН разрешения на участие бельгийских миротворцев в операциях по защите и эвакуации своих сограждан. В то же время в кабинете уже в первые дни кризиса распространились настроения в пользу прекращения участия Бельгии в МООНПР. «Когда вечером 7 апреля мы начали представлять себе ситуацию, – свидетельствует министр обороны Лео Делькруа, – общее мнение правительства было: вывести войска». По утверждению премьер-министра, это намерение «было четко сформулировано» 10 апреля. 11 апреля, выступая перед нижней палатой парламента, он заявил, что «условий для сохранения присутствия бельгийских войск <в Руанде> больше не существует». 12 апреля на утреннем заседании правительство поручило Класу поставить вопрос перед ООН о «…продолжении участия бельгийских военнослужащих в МООНПР, исходя из того, что Арушские соглашения не соблюдаются и общие условия операции Объединенных Наций не выполняются». «В настоящее время, – решили министры, – МООНПР утратила свой смысл, а расширение мандата и увеличение военных сил – это малореалистичные варианты. Объединенные Нации должны довольствоваться ролью наблюдателя, ожидая лучших времен».

Днем 12 апреля Клас встретился в Бонне с Бутросом-Гали, которому изложил новую позицию Бельгии, сославшись, помимо прочего, на угрозу жизни миротворцев и на царящий в Руанде «антибельгийский климат». Что касается реакции Генерального секретаря, то оба участника встречи описали ее совершенно по-разному. Клас сообщил правительству, что Бутрос-Гали поддержал точку зрения бельгийцев, заявив: «Я разделяю вашу оценку». Однако Генеральный секретарь ООН в 1996 г. представил совсем иную версию: «Я высказал мое несогласие и попросил, чтобы бельгийские военнослужащие хотя бы оставили в Руанде свое тяжелое вооружение, чтобы его могли использовать другие контингенты МООНПР».

В тот же день, 12 апреля, Брюссель информировал о своем намерении Вашингтон. Целью пребывания сил ООН в Руанде было наблюдение за выполнением Арушских соглашений, говорилось в телеграмме бельгийского МИДа, но эти соглашения теперь похоронены. «<Поэтому> для Бельгии очевидно, что продолжение операции МООНПР стало нецелесообразным. Таким образом об участии Бельгии в операции МООНПР-2, расширенной или сохраненной в ее нынешнем формате, не может быть и речи. Со своей стороны, Бельгия желает как можно скорее вывести свой контингент «голубых касок» из Руанды, ибо она серьезно трамвирована событиями (убийство 10 солдат) и ныне ее граждане находятся там в особой опасности из-за пропаганды одной экстремистской политической фракции».

Инициатива Бельгии оказалась в полном соответствии с настроениями американской дипломатии. 11 апреля на совещании в Госдепе у заместителя госсекретаря Строуба Тэлбота под влиянием известий о гибели бельгийских миротворцев и массовой эвакуации иностранных граждан было принято решение рекомендовать СБ вывести все силы ООН из Руанды. Поэтому Вашингтон выразил полную поддержку позиции Бельгии: «США разделяет точку зрения тех стран, которые выделили войска <для МООНПР> и которые желают их отозвать».

Заполучив столь влиятельного союзника, бельгийская дипломатия с 13 апреля расширяет свою задачу: она стремится не только как можно скорее эвакуировать своих миротворцев из Руанды, но также побудить ООН осуществить полный вывод оттуда всех «голубых касок». Правительство поручает МИДу «интенсифицировать дипломатические усилия, чтобы добиться прекращения мандата». Клас сообщает Уоррену Кристоферу: «Мы уходим, но мы не хотим, чтобы выглядело так, будто мы уходим одни», и просит его поддержать в ООН предложение о ликвидации МООНПР; госсекретарь дает соответствующее обещание. Клас также пытается найти поддержку бельгийской инициативы у государств – членов СБ и стран – «поставщиков» воинских контингентов для МООНПР. Бельгийские дипломаты в Нью-Йорке развивают необыкновенную активность: они осуществляют демарши перед представителями государств – постоянных членов СБ и Испании, имевшей в то время статус непостоянного члена. Нотердаме выступает на совещании стран, отправивших своих военнослужащих в Руанду. Кроме того, он официально извещает о позиции Брюсселя Председателя СБ: «Очевидно, что в этих условиях продолжение операции МООНПР стало бессмысленным в рамках ее настоящего мандата. В любом случае сохранение присутствия бельгийского контингента <в Руанде> подвергает его неприемлемому риску <…> …необходимо безотлагательно прекратить деятельность МООНПР».

Однако Бутрос-Гали спутал бельгийцам все карты. В своем письме Китингу от 13 апреля он полностью переложил ответственность за решение о ликвидации МООНПР и его гуманитарные последствия на Брюссель: «Он [Клас] информировал меня, что правительство Бельгии решило вывести как можно скорее свой контингент, входящий в состав МООНПР. <…> В свете решения правительства Бельгии я считаю, что будет крайне трудным для МООНПР эффективно выполнять свои задачи… <это> станет невозможным, если бельгийский контингент не будет заменен другим, столь же хорошо оснащенным, или если правительство Бельгии не пересмотрит своего решения… В этих обстоятельствах я попросил моего специального представителя и командующего силами <ООН> подготовить планы по выводу МООНПР, если это окажется необходимым, и отправить мне свои предложения по этому поводу». 14 апреля во время консультаций в СБ Алваро де Сото, старший политический советник Бутроса-Гали, сообщил о несогласии своего шефа с идеей ликвидации МООНПР: Генеральный секретарь считал, что этот вариант «не может быть рекомендован и не является осуществимым». «По сути дела, – свидетельствует заместитель Нотердаме Алексис Брухнс, – Секретариат Объединенных Наций исходил из идеи временного провала мирного процесса и полагал, что прекращение огня, возобновление переговоров между сторонами и возвращение на Арушские рельсы оставались возможными; ради этого и нужно было остаться. В Бельгии же считали, что этот шанс был упущен и дело шло к эскалации столкновений».

Причиной негативной реакции Секретариата ООН на бельгийскую инициативу была твердая позиция Даллэра, который решительно высказался против ухода «голубых касок» из Руанды и заявил, что это для него «моральный вопрос»; командующего силами МООНПР поддержал его заместитель ганский бригадный генерал Генри Квами-Аньидохо. Кроме того, Секретариат не мог не учитывать и мнение ряда африканских стран во главе с Нигерией, которые выступили за усиление МООНПР.

В ходе неформальных консультаций в СБ 13 и 14 апреля наиболее острым вопросом стал вопрос о полномочиях и возможностях МООНПР по защите гражданского населения. 12 апреля Нигерия от имени «неприсоединившихся стран» внесла на обсуждение Совета проект резолюции, предполагавший увеличение численности и расширение мандата Миссии ввиду убийства «тысяч невинных гражданских лиц», однако он не получил поддержки других членов СБ. Тем не менее Икбаль Реза, указав на критическое положение беженцев в местах, находившихся под защитой ООН, все же предложил обсудить возможность расширения полномочий миротворцев, а нигерийский представитель заявил, что «забота Совета не может ограничиваться лишь судьбой персонала ООН и иностранцев, но должна также распространяться на безвинных граждан Руанды». Однако британский представитель Дэвид Ханней решительно выступил против предоставления силам ООН права защищать гражданское население. Учитывая такие разногласия, Бутрос-Гали рекомендовал рассмотреть два варианта: сохранить на ограниченный период присутствие сил ООН без бельгийского контингента или полностью вывести войска, оставив в Руанде представителя ООН и командующего МООНПР в качестве потенциальных политических посредников. Вопрос о расширении мандата с повестки дня был снят.

В Брюсселе прекрасно понимали, что если Бельгия уйдет из Руанды в одностороннем порядке, то она будет нести единоличную ответственность за последствия такого шага. Именно «боязнь потерять лицо», особенно после письма Бутроса-Гали Председателю СБ 13 апреля, по признанию Класа, заставила бельгийцев бросить все свои дипломатические усилия на то, чтобы добиться решения ООН об общей эвакуации миротворцев и таким образом получить санкцию на эвакуацию собственного контингента.

Вопрос о судьбе МООНПР в такой степени беспокоил членов бельгийского правительства, что 14 апреля, в день, когда тела погибших миротворцев были доставлены на родину, они обсуждали его дважды: утром и вечером. На утреннем заседании рассматривалась просьба ООН к Брюсселю в случае сохранения МООНПР без участия бельгийцев предоставить для нее «материально-техническое обеспечение и экспертов»; кабинет принял решение пойти навстречу в отношении «материально-технического обеспечения», но отверг возможность посылки экспертов. Во время вечернего заседания Клас сообщил коллегам обнадеживающую информацию: «большинство членов Совета Безопасности поддерживает точку зрения Бельгии». На следующее утро правительство вновь поручило Класу обратиться к Генеральному секретарю и членам СБ с тем, чтобы убедить их в бессмысленности мандата МООНПР с политической и невыполнимости с военной точки зрения. Кабинет, хотя и не принял формального решения о выводе бельгийского контингента, тем не менее приказал полковнику Маршалу осуществить необходимые подготовительные меры и передислоцировать бельгийских миротворцев в наиболее удобные для эвакуации места.

Подстегиваемые МИДом, бельгийские дипломаты развернули необычайно бурную деятельность. 15 апреля Нотердаме встретился с Аннаном, Китингом, представителями государств – постоянных членов Совета, а также Испании, Аргентины и Пакистана из числа непостоянных. Эти демарши дублировались прямыми контактами Брюсселя со столицами стран – членов СБ. Клас позвонил Китингу, а также связался с Вашингтоном, Лондоном и Парижем. При этом бельгийцы избегали обращаться к тем странам, которые открыто выступали против сокращения сил или полного прекращения деятельности МООНПР, прежде всего к африканским.

Брюссель очень рассчитывал на дипломатическую помощь США, и его надежды оправдались. 15 апреля Уоррен Кристофер отправил Олбрайт телеграмму, в которой настойчиво проводилась одна и та же мысль: «Департамент считает, что нет достаточных причин для сохранения присутствия миротворцев ООН в Руанде и что международное сообщество должно дать основной приоритет полному и упорядоченному выводу персонала МООНПР так скоро, как это возможно. <…> В данный момент мы будем противодействовать любым попыткам сохранить присутствие МООНПР в Руанде. <…> Наша оппозиция сохранению присутствия МООНПР в Руанде непоколебима». При этом Кристофер, стремясь дистанцироваться от решения о ликвидации МООНПР, рекомендовал осуществить ее не путем принятия резолюции СБ, а приказом Генерального секретаря ООН. В телеграмме также фигурировала фраза, которая приобретала странный и даже циничный смысл в контексте требования о ликвидации Миссии: «Мы также считаем, что МООНПР следует предпринять необходимые шаги, чтобы обеспечить безопасность руандийских гражданских лиц, находящихся под ее защитой».

Ричард Кларк, координировавший в СНБ антитеррористическую деятельность, которого Пауэр называет истинным автором этой телеграммы, позже оправдывал эти инструкции решением Брюсселя: «Как только мы узнали, что бельгийцы уходят, нам осталась кастрированная Миссия, не способная что-либо сделать, чтобы помочь людям. Они [ооновцы] ничего не делали, чтобы остановить убийства». Олбрайт, со своей стороны, ссылалась на позицию Конгресса и Пентагона: «…было неясно, что происходит в Руанде. Но было совершенно очевидно, что Конгресс не поддержит увеличение числа миротворцев; было совершенно очевидно, что Пентагон не хотел глубоко <там> завязнуть». Однако для тех сотрудников Госдепа, которые внимательно отслеживали ситуацию в Руанде, решение руководства стало шоком. «Я никогда не забуду, – вспоминает Бушнел, – выражение глаз Кевина Айтона, чиновника, отвечавшего за Руанду и Бурунди, когда я сказала ему, что СНБ и секретарь Кристофер решили призвать к выводу миротворцев ООН». Айтон побледнел и воскликнул: «Мы не можем!» Бушнел ответила: «Слишком поздно. Поезд уже ушел».

Одновременно Франция выступила за сокращения сил МООНПР до минимального уровня. Решение об этом было принято по предложению Жюппе и при поддержке Миттерана на состоявшемся 13 апреля заседании правительства в узком составе. 14 апреля соответствующие инструкции были отправлены постоянному представителю Франции в СБ Жану-Бернару Мериме. Аналогичную позицию заняли Британия, Россия и Испания.

Ситуация в СБ складывалась в пользу Бельгии. В ходе утренних и вечерних консультаций СБ 15 апреля, где обсуждались три варианта – усиление (№ 1), сокращение (№ 2) или ликвидация МООНПР (№ 3), – четверо из пяти постоянных членов СБ, за исключением КНР, выступили за эвакуацию всех или почти всех ооновских сил из Руанды. Тем не менее Совет так и не смог прийти к к консенсусу, хотя ближе к вечеру США также высказались за вариант № 2. Причиной тому стала единодушная позиция Секретариата ООН и африканских стран, обеспокоенных последствиями, которые неизбежно повлек бы за собой уход ооновских сил. «Секретариат не рекомендовал вариант № 2, – сообщал Нотердаме в Брюссель, – …под тем предлогом, что он вызовет гуманитарную катастрофу», несмотря на возражения заместителя Олбрайт Карла Индерферта, по мнению которого использование такого аргумента, «если возвести его в принцип, сделает вообще невозможным осуществление операций по поддержанию мира». Реза предупредил, что полный вывод войск или кардинальное сокращение их численности в условиях продолжения военных действий могут быть чреваты серьезным риском для эвакуации персонала ООН. Со своей стороны Нигерия от имени «неприсоединившихся стран» при поддержке КНР выступила за расширение мандата. Нотердаме, отстаивая свою позицию, пытался поставить СБ перед свершившимся фактом, заявив, что Бельгия эвакуирует своих миротворцев незамедлительно, каким бы ни было решение Совета. Однако, как вспоминает посол, «Кофи Аннан выслушал меня вежливо, но по сути дела не отреагировал». В итоге постановили не принимать решения, а ограничиться коммюнике Председателя СБ.

Таким образом, Совет не встал на сторону Бельгии и одновременно счел нецелесообразным связывать общий вывод МООНПР с ее решением об эвакуации своих миротворцев, как это предложил Бутрос-Гали в письме от 13 апреля. Единственное, чего удалось добиться бельгийцам при поддержке Франции, Испании, Британии и США, так это включения в текст коммюнике, обнародованного 16 апреля, следующего пункта: «Члены Совета приняли во внимание и с полным пониманием отнеслись к решению Бельгии вывести свой контингент, <находящийся> в составе МООНПР, одновременно с выводом тех войск, которые обеспечивали безопасность эвакуации иностранных граждан».

Однако этого пассажа оказалось для бельгийцев вполне достаточно. В тот же день после полудня в Брюсселе состоялось заседание кабинета министров в узком составе, на котором было принято формальное решение о выводе бельгийских миротворцев. В коммюнике для прессы подчеркивалось, что ООН дала «зеленый свет» эвакуации бельгийских «голубых касок» из Руанды – таким образом, политические условия обеспечены, и вывод войск отныне является делом не политиков, а военных.

«Общественное мнение и пресса, – утверждал Клас, – были так же, <как и парламент> единодушно настроены в пользу вывода бельгийских “голубых касок”». На самом деле, как мы уже говорили, общественное мнение было расколото. Что же касается бельгийской прессы, то она, действительно, в целом поддержала идею эвакуации своих миротворцев. Три дня спустя после начала резни либеральная ежедневная газета «La Dernière Heure» опубликовала передовицу с характерным заголовком «Пусть сами выпутываются». Ее автор Мишель Марто писал: «Грустно говорить о наших кооперантах, которые наверняка полны добрых намерений, но нам нечего больше делать в Руанде, будь то <в составе сил> ООН или самостоятельно. Если местные этносы желают истреблять друг друга в десятый или пятнадцатый раз за двадцать лет, это их, а не наше дело». Но даже среди ведущих изданий не было полного единодушия. Христианско-демократическая «La Libre Belgigue» вплоть до 17 апреля выступала за необходимость вмешательства в дела Руанды, чтобы остановить «нынешнюю резню», и против попыток «навязать решение, которое принадлежит Совету Безопасности, о выводе <миротворцев>».

Это решение вызвало крайне негативную реакцию руководства МООНПР. В своем конфиденциальном отчете в мае 1995 г. Маршал рассказал о своем последнем разговоре с Бо-Бо и его советником Шарьяром Мохаммадом Ханом: «У меня очень тяжелые воспоминания об этой встрече, во время которой я сообщил, что бельгийской правительство решило вывести свой контингент в связи с убийством десяти своих “голубых касок”. Ответ… меня сразил, и я не могу его забыть: значит, из-за того, что Бельгия потеряла десять человек убитыми, ей наплевать на тысячи чернокожих, которые будут уничтожены».

Резко отрицательно воспринял поведение бельгийцев и Даллэр: «Я надеялся, что бывшие белые колониальные страны будут держаться до конца, даже если понесут потери. Я думал, что гордость заставит их остаться, чтобы справиться с ситуацией. Бельгийское решение застало меня врасплох. Я был действительно потрясен».

Вывод бельгийских миротворцев начался 17 апреля и завершился 19 апреля. В девять часов утра 19 апреля Маршал сдал командование батальоном ООН и в 11:30 вылетел из Кигали. «Я стоял там, – вспоминал Даллэр, – когда последний “Геркулес” поднялся в воздух… и я думал, что почти пятьдесят лет назад мой отец и мой тесть сражались в Бельгии, чтобы освободить эту страну от фашизма, и вот теперь бельгийские солдаты бросили меня. Как глубоко я презирал их за это… Я считал, что этому нет оправданий».

Уход бельгийцев имел тяжелые последствия для судьбы МООНПР, став одним из ключевых звеньев в процессе прогрессировавшей неспособности ООН помешать разрастанию геноцида. Пример Бельгии оказался заразительным, и уже 15 апреля Бангладеш, главный «поставщик» солдат для МООНПР, попросил Генерального секретаря ООН обеспечить безопасность своих миротворцев, а если это невозможно, то рассмотреть вопрос об их отзыве. С этого дня посол Бангладеш при ООН периодически информировал Секретариат о том, что Дакка под нажимом «некоторых правительств» склоняется к тому, чтобы вывести свои войска из состава МООНПР. Уход бельгийцев в значительной степени парализовал деятельность миротворцев в Кигали, и прежде всего потому, что, по словам Даллэра, они были «наиболее обученными, опытными, хорошо экипированными и мотивированными» его подчиненными. Численность войск, находившихся в распоряжении командующего силами ООН, сократилась до 2100 человек. Даллэр предупредил Нью-Йорк, что «такая резкая смена основного состава в столь критический момент производит тяжелое впечатление и может вызвать серьезное ослабление дисциплины» среди оставшихся, хотя дисциплина и прежде оставляла желать лучшего. Кроме того, МООНПР утратила всякую связь с руандийской провинцией. Контакты же с внешним миром осуществлялись с помощью всего одного спутникового телефона.

Несмотря на это, Даллэр продолжал давление на руководство ООН с целью добиться расширения мандата Миссии. В телеграмме Морису Барилю, главе Военного отдела Департамента операций по поддержанию мира, 17 апреля он признал, что миротворцы сталкиваются с огромными трудностями: «Силы МООНПР все больше вынуждены заниматься самозащитой, обороной аэропорта и вооруженным эскортированием конвоев с продовольствием и <необходимыми> материалами. Деятельность военных наблюдателей ООН концентрируется в безопасных зонах или же осуществляется со значительным риском». Но, с его точки зрения, главным для МООНПР является вопрос о спасении потенциальных жертв резни: «моральная дилемма по поводу того, что делать с тысячами беженцев, которые нашли убежище в зонах, контролируемых ВСР и милицией и которым угрожает истребление, ставит проблему, как извлечь их <оттуда>. <…> Милиционеры не уважают флаг ООН, Красный Крест и другие гуманитарные символы. Они не поколеблются остановить любой конвой ООН и напасть на его руандийских пассажиров и даже на ооновскую охрану. В рамках наших нынешних правил вмешательства мы сталкиваемся с проблемой обеспечения безопасности людей, находящихся под нашей защитой. <…> На нас все чаще давят штаб-квартира ООН в Нью-Йорке, различные государства, международные организации и т. д., чтобы мы проводили операции по спасению отдельных людей. Однако ныне эти люди находятся в тех или иных местах вместе с сотнями или тысячами других. Любая попытка спасти… такого человека приведет к нападению толпы. Большинство крупных скоплений этих беженцев находится в зонах, контролируемых милицией».

«Должна ли МООНПР, – задавал вопрос Даллэр, – спасать этих людей, учитывая вероятность вооруженной конфронтации, хотя мы не имеем для этого ни военных средств, ни мандата? Или нам следует оставить их и обречь на возможную гибель?». По его убеждению, одной из главных задач сил ООН должно стать «проведение операций по оказанию гуманитарной помощи, сопряженных со значительным риском». Но для этого нужно пересмотреть «правила вмешательства касательно использования в случае необходимости силы для защиты беженцев и предотвращения преступлений против человечности», т. е. перейти к «сценарию принуждения к миру», что требует изменения мандата и усиления Миссии «людьми, оружием и военным снаряжением».

Если же это не будет сделано, предупреждал Даллэр, то «МООНПР не сможет проводить гуманитарные миссии по спасению или даже гуманитарные миссии по сопровождению». Он привел пример того, как ограниченность мандата и низкий моральный уровень некоторых его подчиненных осложнял спасательные операции. Командир одного из подразделений миротворцев, отправленного для защиты отеля «Миль колин» от вероятного нападения, ссылаясь на указание своего правительства, решительно потребовал отвода его людей, которые, защищая местное население, могут подвергнуться «необоснованному риску». Младшие офицеры его подразделения открыто заявили, что если их остановят на каком-то блокпосту и у них в конвое будут местные жители, то они скорее выдадут этих людей на неизбежную расправу, чем используют свое оружие, чтобы попытаться спасти их.

Даллэр поставил руководство ООН перед жестким выбором, настаивая на том, что промежуточные варианты исключены: МООНПР «просто не может продолжать занимать выжидательную позицию перед лицом законных с моральной точки зрения (курсив мой. – И. К.) просьб о помощи/защите и в то же время не может осуществлять операции, предусмотренные Главой VII, без надлежащих полномочий, людей и вооружения». Следовательно, нужно или расширять мандат, или сокращать численность до минимального уровня. «Сохранение статус-кво… при столь тяжелых и неблагоприятных условиях, – заключал командующий, – неэкономно, чревато потерями в живой силе и деморализует войска».

Однако Бо-Бо не считал расширение мандата реальной альтернативой и поэтому представил Нью-Йорку план «резкого поэтапного сокращения МООНПР». В тот самый день, когда Даллэр отправил свои предложения Барилю, Секретариат ООН, узнав об очередном провале попыток добиться перемирия между противоборствующими сторонами, одобрил план специального представителя. Сообщения Даллэра об ухудшении обстановки в Кигали и его соображения о нецелесообразности сохранения МООНПР в нынешнем виде стали для Секретариата, прекрасно осознававшего невозможность принятия членами СБ в тот момент варианта № 1, еще одним фактором, заставившим его переориентироваться на вариант № 2.

18 апреля Бо-Бо информировал Нью-Йорк о «вакууме в политическом руководстве в стране», о фактической недееспособности Временного правительства и о том, что единственными влиятельными политическими игроками в Руанде остались ВСР и РПФ. У членов Секретариата сложилось убеждение, что Кигали находится в «катастрофической ситуации». На состоявшейся в тот же день неформальной встрече членов СБ представитель Генерального секретаря индиец Чинмайя Гарехан сообщил, что в таких обстоятельствах МООНПР больше не может выполнять свой мандат.

19 апреля сдался и Даллэр. В телеграмме Аннану он сообщил о победе твердолобых в руководстве ВСР, что, по его мнению, сделало перспективы достижения перемирия весьма шаткими. Поэтому он отверг промежуточный вариант (сохранение контингента численностью в 1300 человек) и поддержал вариант № 2. «Последствия вывода МООНПР, – писал Даллэр, – несомненно окажут негативное воздействие на моральное состояние гражданского населения, особенно беженцев, которые решат, что мы бросаем их. Однако в действительности в настоящее время мы мало что делаем, за исключением предоставления им защиты, некоторого количества продовольствия и медицинской помощи». Тем не менее он решительно выступил против эвакуации всех сил ООН, которая «несомненно будет интерпретирована как уход со сцены, если не как бегство с тонущего корабля». В этот же день изменил свою позицию и БоБо. Сообщив в Нью-Йорк о новых неудачных попытках заставить ВСР и РПФ договориться, он заявил: «Вариант № 2 жизнеспособен, только если обе стороны заключат соглашение о прекращении огня в самом скором времени… Если же они продемонстрируют нежелание прекратить боевые действия, МООНПР будет не в состоянии осуществлять свой мандат, и следует рассмотреть <вопрос> о полной эвакуации ее технических средств и персонала».

20 апреля СБ в течение восьми часов обсуждал ситуацию в Руанде. Со своим докладом выступил Бутрос-Гали. Гибель Хабьяриманы, заявил он, вызвала «волну массовых убийств», число жертв, «возможно, составляет десятки тысяч». Генеральный секретарь признал, что насилие, творимое в этой стране, «имеет как политическую, так и этническую подоплеку», но не использовал при этом термин «геноцид». Он возложил ответственность за начало резни на «вышедших из-под контроля президентских гвардейцев», но также выразил сожаление, что «несмотря на все усилия МООНПР», РПА начала военные действия против правительственных сил. При этом Бутрос-Гали сообщил, что Временное правительство фактически безвластно и что реальный контроль в правительственной зоне находится в руках командования ВСР. «В таких условиях, – заключил он, – МООНПР оказалась не в состоянии продолжать решать задачи, вытекающие из ее мандата». С одной стороны, «решение правительства Бельгии вывести свой батальон из состава МООНПР… привнесло новый критический элемент в и без того ухудшающуюся ситуацию». С другой, МООНПР не удалось выполнить свою главную задачу: добиться соглашения о прекращении огня между двумя сторонами и возрождения мирного процесса: все ее усилия «не увенчались успехом». Генеральный секретарь заявил, что он сам не поддерживает идею полного вывода и считает необходимым оставить в Кигали небольшую группу ооновцев (270 человек), которая бы способствовала переговорам о прекращении огня и гуманитарным операциям.

Мнения членов СБ вновь разделились. Африканские страны вновь потребовали усиления МООНПР. С такой инициативой 19–20 апреля выступила Уганда, а 21 апреля – генеральный секретарь ОАЕ танзаниец Салим Ахмед Салим. Эту инициативу поддержали в Совете Нигерия (ее представитель Ибрахим Гамбари предложил увеличить корпус миротворцев до 5000), Джибути, Оман и даже представитель Временного правительства Руанды Бизимана.

В то же время Россия, Британия и Франция выступили за сокращение МООНПР. Что касается США, то Госдеп отдал четкие распоряжение своей делегации проголосовать за полный вывод миротворцев из Руанды. Возможность того, что члены СБ вновь не достигнут согласия, казалась весьма реальной. Однако на этот раз консенсус был найден.

С одной стороны, смягчила свою позицию американская дипломатия, в чем немалую роль сыграла Олбрайт. Прекрасно понимая, что США, настаивая на ликвидации МООНПР – вариант, который представитель Джибути 21 апреля назвал «бесчеловечным и неприемлемым», – могут оказаться в изоляции и предстать в крайне невыгодном свете перед африканскими странами, она связалась с СНБ и добилась разговора с Ричардом Кларком. «Я, – вспоминает Олбрайт, – буквально кричала в телефон: “Они [инструкции] неприемлемы. Я хочу, чтобы их изменили”». Кларк посоветовал ей успокоиться и сказал, что СНБ изучает проблему. В итоге Белый дом все-таки решил поддержать предложение Бутроса-Гали.

С другой стороны, «неприсоединившиеся страны» также, хотя и «неохотно», согласились проголосовать за это предложение, получив заверения, что СБ пересмотрит свою точку зрения, как только позволят обстоятельства. В результате вечером 21 апреля Совет единогласно одобрил Резолюцию № 912. В ней осуждалось «продолжающееся насилие в Руанде», но ничего не говорилось ни о его виновниках, ни о его этническом характере и тем более ни о геноциде. Резолюция предусматривала сокращение численности МООНПР до минимума, предложенного в докладе Бутроса-Гали, т. е. до 270 человек (120 гражданских сотрудников и 150 военных), иначе говоря, в 10 раз, и сужение ее мандата до трех задач:

«1. Действовать в качестве посредника между сторонами, с тем, чтобы добиться их согласия на прекращение огня.

2. Содействовать возобновлению операций по оказанию чрезвычайной благотворительной помощи в такой мере, насколько это возможно.

3. Следить за событиями в Руанде и сообщать о них, в том числе об охране и безопасности гражданских лиц, которые стремились получить убежище у МООНПР».

Мериме, хотя также проголосовал за эту резолюцию, позже объяснил ее принятие трусостью и цинизмом остальных членов СБ: «трусостью, потому что люди боялись ехать туда – бельгийские солдаты были убиты, а американцы все еще испытывали сомалийский синдром; цинизмом, потому что любое международное присутствие рассматривалось большинством членов Совета Безопасности как препятствие для продвижения Патриотического фронта». Сама же Франция не желала вовлекаться в руандийский конфликт, ссылаясь на возможные подозрения в отношении ее тайных мотивов. «Французское правительство, – свидетельствует посол, – в то время не могло сделать чего-либо серьезного, поскольку его a priori подозревали в том, что оно ищет любой предлог, чтобы послать свои войска, которые, несомненно, остановили бы резню, но которые главным образом стали бы препятствием для Патриотического фронта», – удивительная аргументация в свете предшествующей политики Парижа, который с помощью военной интервенции дважды (в октябре 1990 г. и в феврале 1993 г.) спас режим Хабьяриманы. Новая тактика французской дипломатии заключалась в том, чтобы избавиться от необходимости искать решение руандийской проблемы, переложив его на плечи ООН. «Мы не можем быть, – заявил 13 апреля Мишель Руссен, министр кооперации, – жандармом Африки. Международному сообществу следует принять от нас эстафету, и ООН теперь должна сближать позиции различных сторон и побуждать политических лидеров к прекращению огня».

Французская дипломатия продолжала интерпретировать события в Руанде с точки зрения «большой международной игры», видя в РПФ агента англосаксонских интересов; иначе говоря, деланое равнодушие США и Британии в условиях наступления РПА по сути дело означало их скрытую поддержку повстанцев. Французы совершенно не понимали того, что происходило в Вашингтоне.

Руководители администрации США весьма удивились бы, если бы в тот момент узнали, что их подозревают в намерениях включить Руанду в сферу американского влияния, вытеснив оттуда французов. Основным мотивом руандийской политики США в течение всех трех месяцев геноцида был страх увязнуть в новом «африканском болоте». У США нет никаких жизненных интересов в Руанде, были убеждены в Вашингтоне, и происходящее в ней не стоит риска американских человеческих или финансовых потерь. «После эвакуации граждан США, – пишет Пауэр, – высшие руководители американской внешней политики исключили Руанду из сферы своего внимания, сконцентрировав его на других кризисах». «В тот период, – вспоминает помощник президента по национальной безопасности Энтони Лэйк, – я постоянно был занят Гаити и Боснией, поэтому Руанда была… “слайдшоу” и даже не “слайдшоу” – “ноу-шоу”». В СНБ Руандой занимался не Лэйк, а Ричард Кларк, одна из жертв «сомалийского синдрома», крайне пессимистично относившийся к миротворческим операциям ООН. Клинтон ни разу не собрал для специального обсуждения руандийского кризиса своих главных политических советников, а Лэйк – ведущих членов американской внешнеполитической команды. Решение проблемы Руанды было передано межведомственному комитету, в который входили представители Госдепа, Пентагона и СНБ, все – чиновники среднего звена (Стейнберг, Бушнел и др.).

Конечно, Руанде в определенном смысле не повезло. В течение большей части апреля в головах американских и европейских политиков слова «Руанда» или «Кигали» вытесняло совсем иное географическое название – Горажде, один из шести мусульманских анклавов, блокированных армией боснийских сербов и объявленных зонами безопасности ООН. 30 марта боснийские сербы начали на этот город масштабное наступление. Именно Горажде и этнические чистки в Боснии были в центре внимания западных СМИ. Помимо Горажде, администрацию США весьма беспокоила ситуация на Гаити: она прилагала все усилия, чтобы убедить военную хунту, свергнувшую в 1991 г. президента Жана-Бертрана Аристида, вернуть ему власть (таково было одно из предвыборных обещаний Клинтона).

Но это «невезение», это совпадение по времени событий в Боснии, Руанде и на Гаити также демонстрировало различие в подходе международного сообщества к кризисам в разных регионах земного шара. 23 апреля НАТО с помощью авиаударов заставил сербов согласиться на отвод от Горажде артиллерии и бронетранспортеров. 6 мая 1994 г. СБ принял Резолюцию № 917 с требованием восстановить демократию на Гаити и ввел санкции на основе Главы VII Устава ООН, а 19 сентября международные силы высадились на острове и вернули Аристида к власти. Но СБ упорно не желал применять эту главу по отношению к Руанде, хотя масштаб нарушений прав человека на Гаити и даже этнические чистки в Боснии не шли ни в какое сравнение с трагедией в самом сердце Африки. На эти «двойные стандарты» постоянно указывали африканские страны, но, как пишет Пауэр, «”этническое кровопролитие” в Африке считалось хотя и достойным сожаления, но не особенно необычным».

Позиция США отличалась от позиции Франции тем, что американцы не хотели не только вмешиваться сами, но также возражали против хоть сколько-нибудь масштабного вмешательства ООН, опасаясь новой дорогостоящей и обреченной на неудачу миротворческой операции. В первые две недели геноцида Руанда имела для американских лидеров сугубо второстепенное значение, правда, за одним исключением. Речь идет о Монике Мужавамария, с которой Дефорж потеряла связь 7 апреля. Мужавамария была единственной руандийкой, к которой президент Клинтон испытывал личную симпатию. Они познакомились 10 декабря 1993 г. на приеме в Белом доме по случаю Дня прав человека. На президента произвела сильное впечатление бесстрашная руандийская правозащитница, лицо которой сохраняло рубцы от автомобильной аварии, в которую она попала по вине экстремистов. Клинтон особо выделил Мужавамарию среди присутствовавших, заявив: «Ваше мужество является вдохновением для всех нас». 8 апреля «The New York Times» опубликовала письмо Дефорж, в котором говорилось: «Я считаю, что Моника была убита этим утром в 6:30. У меня фактически нет надежды на то, что она все еще жива, но я пытаюсь получить больше информации. Тем временем… пожалуйста, информируйте всех, у кого это вызовет беспокойство». Одним из тех, у кого исчезновение Мужавамарии вызвало беспокойство, оказался президент США, который прочитал обращение Дефорж. В течение следующей недели Клинтон постоянно интересовался судьбой Моники. «Я не могу сказать вам, сколь много времени мы потратили, – признался Пауэр один американский чиновник, – пытаясь найти Монику. Иногда казалось, будто она была единственной руандийкой, находившейся в опасности».

Моника, однако, родилась под счастливой звездой. После разговора с Дефорж, когда солдаты ворвались в ее дом через переднюю дверь, она успела выбежать через задний выход и спряталась в буше. «Я могла слышать, как они кричали: “Где она? Где она?”», – вспоминала Моника. Ночью она вернулась в дом, а затем в течение 40 часов пряталась на чердаке. 11 апреля, услышав голоса каких-то солдат у ворот, Моника решилась на отчаянный поступок: взяв свой свадебный альбом с фотографиями, на которых она была изображена вместе с мужем, офицером руандийской армии, Моника вышла к солдатам и попросила отвести ее, жену военного, в безопасное место. Те согласились, хотя Монике и пришлось заплатить за это 700 долл. Солдаты доставили ее в отель в центральной части Кигали, откуда она немедленно связалась с Дефорж, которая, зная, что эвакуация иностранцев из Кигали идет полным ходом, сразу же позвонила в МИД Бельгии и добилась, чтобы Мужавамарию внесли в приоритетный список эвакуируемых. Однако Монике еще предстояло добраться до зоны, контролируемой бельгийскими военными, и преодолеть на своем пути восемь блокпостов. На помощь ей пришел семидесятилетний канадский миссионер Рауль Оливье из ордена «Христианские братья», который сумел провезти ее через опасный район, хотя один раз она едва избежала гибели: «Они подъехали, – рассказала Дефорж корреспондентам, – к одному блокпосту, охранявшемуся солдатами, которые были пьяны и очень агрессивны, но один был из района, где брат Рауль служил много лет, и когда он узнал его, то позволил им проехать». Вечером 12 апреля Моника на бельгийском самолете эвакуировалась в Брюссель, а 18 апреля прилетела в США. Однако, узнав о спасения Моники, о котором в деталях рассказали Дефорж в «Washington Post» и Стивен Гринхаус в «The New York Times», президент, по утверждению Пауэр, утратил какой-либо личный интерес к событиям в Руанде.

Итак, ведущие международные игроки продемонстрировали полное нежелание участвовать в разрешении руандийского кризиса. Результатом стала Резолюция № 912, свидетельствовавшая о провале усилий международного сообщества, о его неспособности предпринять хоть что-то, чтобы остановить геноцид. Может показаться, что роковая цепь событий была закономерным следствием убийства 7 апреля 10 бельгийских миротворцев, которое побудило бельгийское правительство принять решение о выводе своих «голубых касок» из состава МООНПР, что в свою очередь сделало Миссию неэффективной и повлекло за собой сокращение ее численности и полномочий. Однако такая логика событий была бы невозможна, если бы лидеры США, единственной сверхдержавы, Франции и Бельгии, имевших давние связи с Руандой, а также других крупных государств считали происходившее в этой стране приоритетной проблемой и если их действительно беспокоил нараставший размах резни хотя бы в такой же степени, в какой их волновали события в Боснии.

Но, может быть, эти лидеры не имели представления о том, что на самом деле происходило в Руанде? По утверждению Алана Капермана, «приблизительно до 20 апреля президент Клинтон не мог знать, что там общенациональный геноцид». Конечно, порой имело место странное искажение картины происходящего в головах политиков и военных, обусловленное или недостаточной информацией, или специфической ее интерпретацией. Так, на заседании французского правительства под председательством президента 13 апреля начальник генерального штаба адмирал Жак Ланксад на вопрос Миттерана: «Резня расширяется?», ответил: «Она уже изрядная. Но теперь уже тутси убивают хуту в Кигали», очевидно, имея в виду наступление отрядов РПА в столице: тем самым он приравнял солдат ВСР, погибших в боях с повстанцами, к безоружным людям, убитым военными и интерахамве. Однако даже если разведывательная информация и не всегда являлась качественной, достаточно было прочитать газеты, чтобы понять, что происходит.

Конечно, часть журналистов разделяла взгляды западной политической элиты, видевшей в кровавых африканских политических катаклизмах нечто подобное природным бедствиям. В передовице в «St. Louis Post-Dispatch» от 20 апреля говорилось: «С одной стороны, геноцид в Руанде, кажется, ставит в тупик. С другой, он столь же предсказуем, как очередная африканская засуха. Этот конфликт типичен для застарелых этнических распрей и политического соперничества, отчасти колониальных по происхождению, которые продолжают раздирать Африку. И самое худшее, вероятно, еще впереди. <…> Есть опасение, что этническая вражда, политические рас при и экономическая депрессия, которые стоят по большей части за нестабильностью в Африке, будут нарастать и всё чаще вызывать <подобные> взрывы в следующем столетии». Мэтью Пэрис писал 11 апреля в лондонской «The Times»: «Ничто лучше не иллюстрирует скрытый расизм английской интеллигенции, чем наше молчание по поводу самых последних жестокостей на востоке Центральной Африки. У нас множество новостей, но нет комментариев. Это не потому, что у англичан нет своего мнения, но потому, что у них всех одно мнение. Они думают, что эти люди – дикари и что с этим ничего нельзя поделать».

В то же время западные журналисты не пытались скрыть страшной правды о событиях в Руанде, тем более что их исключительность и связанные с ними индивидуальные человеческие трагедии естественно привлекали внимание. Уже с 8 апреля они сообщали о размахе и жестокости резни и о ее этническом характере. 9 апреля на первой странице «Washihgton Post» рассказала об убийстве руандийцев, сотрудников ведущих международных благотворительных организаций, «на глазах у своих устрашенных коллег-иностранцев». Воскресный номер «The New York Times» 10 апреля посвятил Руанде первую страницу, где были процитированы слова Эрве Легийюзика, медицинского координатора МКК, что счет жертв идет не на тысячи, а на десятки тысяч и что трупы повсюду – «в домах, на улицах, везде». В тот же день эту статью перепечатала «Los Angeles Daily News». О десятках тысяч погибших сообщили столичная «The Washington Times», техасская «Austin American-Statesman», миссурийская «St.-Louis Post-Dispatch», канадская «The Toronto Star», британская «The Independent», на следующий день – канадские «The Hamilton Spectator», «Globe and Mail» и британская «Financial Times». 10-го же апреля эту цифру фактически подтвердил госсекретарь Кристофер в программе «Встреча с прессой»: «Была ужасная ситуация с тысячами, возможно, десятками тысяч убитых, и мы были очень счастливы, что нам удалась эвакуация, которая, я думаю, прошла весьма хорошо, американцы ушли, и ни один из них не пострадал».

В этот же день Кейт Ричберг на первой странице «The Washington Post» сообщил о «горе трупов шесть футов в высоту» у главного госпиталя Кигали, корреспондент «Reuters» Питер Смердон рассказал, как «пьяные солдаты и банды молодежи, вооруженные мачете, делят улицы холмистой столицы Руанды Кигали, покрытые грудами искалеченных гниющих тел», Линдси Хилсам опубликовал репортаж о резне в церкви Гикондо, а Ричард Дауден в «The Independent», характеризуя происходящее в Руанде, впервые в западной прессе употребил термин «геноцид». На следующий день его использовали французские журналисты Жан Филипп Сеппи в «Liberation» в очерке о резне в церкви Гикондо («Это – геноцид тутси, и принимая во внимание его скорость, скоро все будет кончено») и Мадлен Мукабагано, корреспондент МФР, в «Le Parisien» (президентская гвардия и милиция стремятся «уничтожить всех сторонников демократии и одновременно окончательно ликвидировать всех тутси, совершив настоящий геноцид»). 12 апреля термин «геноцид» появился в очерке Джима Холта (в цитате) на первой странице канадской «The Hamilton Spectator», а 13 апреля в статье Жана-Поля Дюшато в бельгийской «La Libre Belgique».

12 апреля Жан Элен опубликовал во французской «Le Monde» репортаж о трагедии в Гикондо, а 16 апреля «The New York Times» сообщила читателям, что «почти 1200 мужчин, женщин и детей были застрелены или забиты до смерти в церкви, где они искали убежища». 17 апреля началась информационная кампания руандийских беженцев, с умевших выбраться из страны, в первую очередь в Бельгии. Важную роль в распространении правдивых сведений о геноциде сыграли руандийские правозащитники Альфонс-Мари Нкубито, один из основателей Руандийской ассоциации защиты прав человека, и Моника Мужавамарийя, которая 19 апреля приехала в Вашингтон, чтобы установить контакты с официальными лицами из администрации Билла Клинтона. 18 апреля «Los Angeles Times» напечатала свидетельство одного очевидца о боях между армией и повстанцами в Кигали и творимых там бесчинствах: «Выглядит так, будто хаос набирает скорость. Повсюду резня. Армия получает удовольствие от убийств гражданского населения, а гражданские нападают друг на друга в порыве этнической мести. <…> В тяжелом положении находятся женщины, их сначала насилуют, а затем убивают». А 19 апреля «Human rights watch» обнародовала обращение к Председателю СБ Колину Китингу, где говорилось: «В настоящее время зверства распространились, и международные гуманитарные организации подсчитали, что, возможно, за последние две недели погибло до 100 тыс. человек». Эту цифру подтвердил МКК, и она немедленно была подхвачена западными СМИ. 24 апреля Дженифер Пармели написала в «The Washington Post»: «…мир в ужасе обратил свой взор на сцены резни. Женщины и дети были разрублены на куски бандитами, орудовавшими мачете, которые наслаждались видом крови; головы и конечности жертв аккуратно сортировались и складывались – порядок среди хаоса, пробирающий до костей, что напоминает о холокосте».

Таким образом, мировые лидеры не могли не быть в курсе происходившего в Руанде. По словам Джеймса Вудса, имело место «…нежелание оценивать факты, которые были предъявлены тогда как Белому дому, так и любому другому. Они знали. Они предпочли не знать, и они предпочли бездействовать». При этом политики хорошо понимали, что они делают и какие последствия это может иметь. 19 апреля Сьюзен Райс, курировавшая в СНБ международные организации и миротворческие операции, задала на официальном межведомственном совещании вопрос: «Если мы будем использовать слово “геноцид” и при этом проявлять полное бездействие, как это повлияет на ноябрьские выборы <в Конгресс>?»

Решение СБ о сокращении сил и мандата МООНПР было принято как раз тогда, когда мировые СМИ писали о 100 тыс. погибших в Руанде, когда слово «геноцид» уже широко использовалось журналистами и всего несколько часов спустя после призыва МКК к ведущим державам мира оказать масштабную гуманитарную помощь Руанде, переживающей трагедию «такого размаха, какую МКК редко видел». Неудивительно, что на фоне этих сообщений Резолюция № 912 была воспринята прессой весьма критически. «ООН оставляет Руанду во власти убийц» – гласил заголовок статьи в «The Observer» 24 апреля. В свою очередь политики попытались убедить и общественное мнение, и самих себя в том, что резолюция СБ является крупным достижением. Олбрайт заявила, что «небольшая каркасная» миссия останется в Кигали, чтобы «продемонстрировать волю международного сообщества». Ричард Кларк послал Лэйку меморандум, сообщив, что слова по поводу «безопасности и защиты руандийцев, находящихся под защитой ООН, были включены <по настоянию делегации> США… в конце дня, чтобы помешать намерению СБ ООН бросить <этих людей>… при сокращении числа миротворцев до 270, хотя тот единодушно к этому склонялся». Таким образом, получалось, что именно США в самый последний момент спасли МООНПР от полной ликвидации, а руандийских беженцев в Кигали от неминуемой гибели!

Международные благотворительные организации резко осудили Резолюцию № 912, указав, что она только ухудшит ситуацию. «Мы возмущены этим близоруким, бессердечным решением», – заявил Дэвид Брейер, глава британско-ирландского агентства «Oxfam». «Мы потрясены, – вторил ему представитель лондонской “Христианской помощи”, – лицемерием международного сообщества. Оно пообещало гуманитарную помощь жертвам столкновений в Руанде, а затем предприняло шаг, который гарантирует, что ничто из этой крайне необходимой помощи не дойдет до тех, кто в ней нуждается». Благотворительные организации обвинили СБ в двойных стандартах. «Горькая ирония заключается в том, – сказал Брейер, – что решение по Руанде было принято в тот же самый день, когда Совет Безопасности проголосовал за наращивание усилий для защиты жителей Горажде».

Негативно расценили резолюцию также многие африканские страны. ОАЕ квалифицировала ее как «показатель равнодушия или отсутствия достаточной заботы» об африканцах. 23 апреля генеральный секретарь ОАЕ выразил Бутросу-Гали сожаление по поводу решения CБ сократить силы МООНПР в то самое время, когда руандийцы «критически нуждаются в международной солидарности и помощи».

Эвакуация «голубых касок» началась уже 21 апреля. Журналист Эйден Хартли в «The Daily News» описал отъезд 250 бангладешских военнослужащих, которые улетали из Кигали в спешке и с огромной радостью: «Крича друг на друга и бормоча молитвы, они втиснулись в самолеты, забитые десятками ооновских военных наблюдателей и беженцев. Многие были вынуждены стоять, шепча стихи из Корана». К 25 апреля основная масса миротворцев покинула Руанду. В распоряжении командующего сил МООНПР осталось, правда, не 270, а 503 миротворца; но к середине мая их число сократилось до 444.

Даллэр, который должен был обеспечивать защиту приблизительно 25 тыс. человек, оказался в очень тяжелой ситуации.

22 апреля в интервью Международному канадскому радио он так прокомментировал обстановку после вывода большей части ооновских сил из Руанды: «Я надеюсь всем моим сердцем, что мы не прекратим работу и не уйдем, но в подобной ситуации я не думаю, что могу гарантировать безопасность своих солдат в условиях, в которых им приходится выполнять свою миссию, из-за постоянных обстрелов и атмосферы террора, царящей вокруг, а также из-за бытовых трудностей, в том числе отсутствия гигиены, которые они вынуждены разделять с тысячами и тысячами беженцев». Но были и трудности психологического порядка. Даллэр вспоминал в 1998 г.: «Мои подчиненные стояли по колено среди изувеченных тел, окруженные гортанными стонами умирающих, смотрели в глаза детям, погибающим от потери крови с ранами, палимыми солнцем и покрытыми личинками и мухами. Мне случалось проходить через селения, где единственным признаком жизни являлись коза, цыпленок или певчая птица, тогда как все люди были мертвы, а их тела поедали прожорливые стаи диких собак. В течение первых семи-восьми недель войны с минимальным мандатом, без перспективы получить подкрепление и только с одной телефонной линией связи с внешним миром (которую минометная очередь вырубила на девятнадцать часов) я чувствовал, как призрак Гордона Хартумского следит за мной. Умереть в Руанде без надежды на помощь было реальностью, с которой мы сталкивались ежедневно».

23 April 1994.

В этих обстоятельствах Даллэру оставалось лишь пытаться удерживать позиции МООНПР в Кигали и ждать, что члены Совета Безопасности изменят свое отношение к ситуации в Руанде.

 

Отношение в мире к событиям в Руанде меняется

В первые две недели геноцида политические элиты ведущих стран мира предпочитали два объяснения массовых убийств, происходивших в Руанде. С одной стороны, в них видели результат возобновившейся гражданской войны между правительственным лагерем, опирающимся на «этническое большинство», и РПФ, повстанцами тутси. С другой, конкретными виновниками убийств назывались, как правило, милиция и «неуправляемые элементы» президентской гвардии и руандийской армии. Правительства США, Франции, Бельгии и других стран избегали возлагать ответственность за резню на военную иерархию или Временное правительство, полагая, что это затруднит процесс достижения соглашения о прекращении огня: согласно такой логике, было нецелесообразно делегитимизировать одну из двух сторон возможных переговоров.

Тем не менее в двадцатых числах апреля, прежде всего в результате давления правозащитных организаций и нарастающего вала сообщений СМИ, ситуация постепенно начала меняться. 22 апреля Энтони Лэйк принял в Белом доме Монику Мужавамарийю. По словам Лэйка, он был потрясен историей ее спасения во время геноцида. В финале встречи он сказал: «Мы хотим сделать все, что можем, для помощи тем, кто находится под защитой ООН, и все, что можем, в более широком смысле. Что мы можем сделать?» И получил ответ: «Вам нужно рассмотреть вопрос о вмешательстве. Вам необходимо принять участие в ооновских силах, находящихся там». «Обнародуйте, – сказала также руандийская правозащитница, – имена людей, виновных в <резне>, и это может заставить их остановиться».

Сразу после этой встречи Госдеп США выступил с заявлением, в котором заявил, что «ужасы гражданской войны и массовые убийства гражданских лиц с момента <гибели двух президентов> потрясли и ужаснули мировое сообщество», и призвал руандийскую армию и РПФ заключить соглашение о прекращении огня и вернуться за стол переговоров. Он фактически отказывался от прежней установка на быстрейшее свертывание МООНПР: «Мы разделяем мнение, что сокращение персонала МООНПР, несомненно необходимое для обеспечения его безопасности, не должно подвергать риску жизни руандийцев, находящихся под защитой ООН». Заявление содержало также персональное обращение к Бизимунгу, Нкундийе, Багосоре и начальнику разведывательной службы Паскалю Симбикангве с призывом «сделать все, что в их власти, для немедленного прекращения насилия».

23 апреля в ежедневном обзоре ЦРУ впервые был использован термин «геноцид» по отношению к событиям в Руанде: в нем сообщалось, что повстанцы, «возможно, хотят встретиться с военными офицерами и лидерами политических партий в попытке остановить геноцид» (курсив мой. – И. К.). В обзоре 26 апреля были приведены данные МКК о возможном числе погибших («от 100 тыс. до 500 тыс., преимущественно тутси»), о сотнях тысяч беженцев и о том, что «правительство на самом деле не имеет контроля над армией и милицией», что милиция и военные не позволяют благотворительным организациям доставлять в страну воду и продовольствие и что, не имея возможности попасть в лагеря беженцев в соседних странах, «многие тысячи, вероятно, погибнут». В тот же день появился доклад разведки под названием «Ответственность за резню в Руанде», где говорилось, что Багосора и его «кризисный комитет» решили уничтожить всех руандийских тутси. 28 апреля Тоби Гэти, помощник госсекретаря по разведке и исследованиям, представила руководству Госдепа информационный меморандум о «корнях насилия в Руанде», в котором делался вывод об организованном характере резни в первые дни после смерти Хабьяриманы. «Пока конца этому беспрецедентному кровопролитию, – писала Гэти, – не предвидится».

Таким образом, администрация Клинтона, которая по сути дела молчала в первые две недели геноцида, в последней декаде апреля уже вполне осознала как сам факт геноцида, так и его масштаб и роль в нем военной верхушки и очень близко подошла к публичному осуждению руандийского режима.

Ухудшавшаяся с каждым днем ситуация в Руанде вынуждала покидать страну последних представителей благотворительных организаций. Когда в начале 20-х чисел апреля жертвой геноцида стала префектура Бутаре, его свидетелями оказались еще остававшиеся там немногочисленные европейцы. 20 апреля толпа, вооруженная мачете, помешала Рони Захарии, медицинскому координатору программ бельгийского отделения благотворительной организации «Врачи без границ» (ВБГ), войти на территорию лагерей беженцев Сага-1 и Сага-2 в 30 км от города Бутаре, находившихся под ее патронатом. 21 апреля бельгийцы узнали, что интерахамве и жандармы, разделив медицинский персонал лагерей на группы по этническому признаку, заставили хуту убивать своих коллег тутси; тех, кто отказывался, ждала смерть. Вечером 22 апреля 40 детей тутси были увезены из педиатрического отделения больницы Национального университета Бутаре в здание префектуры; почти все они были убиты. 23 апреля палачи, явившись туда со списком жертв, отобрали и убили 150 пациентов и медицинских работников тутси, в том числе пятерых сотрудников ВБГ; когда Захария сообщил им, что одна из арестованных сестер – хуту, те ответили, что она замужем за тутси и беременна ребенком тутси. Один военный заявил: «Больница воняет тутси, и мы должны вычистить ее».

24 апреля европейский персонал ВБГ эвакуировался из Бутаре в Бурунди; дорога, по которой он ехал, представляла жуткое зрелище: «повсюду валялись тела убитых»; за 5 минут Захария насчитал 30 трупов мужчин, женщин и детей, проплывших по пограничной Аканьяру. В тот же день представитель ВБГ в Лондоне заявила о прекращении деятельности организации в Южной Руанде. Отчет о произошедшем в Бутаре бельгийское отделение ВБГ 26 апреля переслало Колину Китингу.

24 апреля МКК отправил 32 своих сотрудника из Бутаре в Найроби по причине «неконтролируемой резни». «Людей убивают на глазах представителей Красного Креста, – заявил в Женеве его пресс-секретарь Рене Люк Тево. – Когда вы сталкиваетесь с таким уровнем насилия, вы мало что можете сделать». Гуманитарные организации прекратили деятельность на всей территории страны, за исключением Кигали, где осталось всего пятнадцать работников МКК и двое работников ВБГ. Представитель МКК сказал в интервью МФР: «Здесь больше не действует абсолютно никакой закон. Лозунг – уничтожать тех, кто считается врагом, и <убийцы> не щадят никого: ни детей, ни женщин, ни младенцев… Дома обыскивают, один за другим. Хватают любого, кто отличается от этнического большинства. Если есть хоть какое-то подозрение, то никто ничего не обсуждает: один убивает, другой забивает. Это невыносимо… и международные организации, т. е. ВБГ и МКК, уже ушли. Создается впечатление, что люди <в других странах> не замечают происходящего. Все оставлено на волю случая, нет никакой реакции просто потому, что это только точка, маленькая точка в Африке. Это не то, что вызывает эффект близости, как, например, Горажде, которое приобрело бо́льшую известность. Здесь [в Боснии] можно бомбить, но трагедия там [в Руанде] гораздо ужаснее, я убежден в этом».

25 апреля влиятельные американские журналы «Time» и «Newsweek» одновременно опубликовали потрясающие воображение репортажи о событиях в Руанде. Их названия говорили сами за себя: «Улицы резни» («Time») и «Все глубже в бездну» («Newsweek»). Авторы статьи в «Newsweek» писали: «Часто они [убийцы] не довольствуются тем, что убивают свои жертвы. Свидетели говорили, что они больше предпочитают иной способ – отрезать части тела по одному или разрезать живот, оставляя жертвы умирать в медленной агонии». Авторы цитировали слова врача из ЮНИСЕФ: «Что толку делать прививки детям, если их разрубят на куски?» «Внешний мир, – подчеркивалось в статье, – практически предоставил Руанду своей собственной судьбе».

И в тот же день один танзанийский рыбак впервые сообщил о трупах, плывущих по направлению к озеру Виктория по реке Кагера (Акагера), образующей восточную и часть южной (к западу от озера Рверу) границы Руанды.

26 апреля группа видных африканцев, в том числе Нельсон Мандела, бывшие президенты Нигерии и Мали Олосегун Обасанджо и Амаду Тумани Туре, первый чернокожий англиканский архиепископ Кейптауна, лауреат Нобелевской премии мира Десмонд Туту, призвала глав всех африканских государств и ОАЕ положить конец резне в Руанде. 27 апреля папа Иоанн Павел II в своем еженедельном послании обратился к верующим и международному сообществу: «Трагедия этого народа кажется бесконечной… варварство, вендетта, убийства, пролитие невинной крови, повсюду ужас и смерть. Я призываю всех лидеров… остановить этот геноцид. Теперь настало время для дружбы, время для примирения». 28 апреля МКК отправил Генеральному секретарю ООН и лидерам ведущих стран мира послание, полное отчаяния:

«В течение всей своей 131-летней истории… МКК никогда не был свидетелем такого разгула ненависти, который привел к уничтожению значительной части гражданского населения.

Фундаментальные законы человечности и основополагающие права жертв и людей, являющихся наиболее уязвимыми, постоянно и сознательно нарушаются. Уничтожаются целые семьи; с новорожденными, детьми, стариками, женщинами и взрослыми мужчинами расправляются ужасными способами, часто разрубая на куски мачете или ножом, подрывая гранатами, сжигая заживо или живыми закапывая в землю. Жестокость не знает границ. Раненых убивают даже в больницах и машинах “скорой помощи” с эмблемой Красного Креста. Людей преследуют и уничтожают повсюду, в том числе в религиозных зданиях и в общественных местах, их имущество грабят и разворовывают. Сотни тысяч людей, бросая все, в отчаянии бегут из Кигали и других населенных пунктов этой страны. <…>

Невозможно точно подсчитать число жертв. Несомненно, однако, что за три недели были убиты десятки, даже сотни тысяч, а миллионы беженцев заперты… внутри Руанды. МКК сделал все, что мог, чтобы попытаться облегчить страдания жертв, защитить их и обеспечить им самую необходимую помощь… <…> Однако МКК вынужден констатировать, что все его усилия являются лишь каплей в океане бесчисленных нужд жертв и что он оказывается не в состоянии предоставить самую элементарную защиту, на которую имеют право гражданские лица и те, кто не участвует в боевых действиях. <…>

Международное сообщество обязано предпринять все, что в его силах, чтобы изменить эту ситуацию. От имени всех жертв МКК обращается со страстным призывом к заинтересованным правительствам использовать все имеющиеся в их распоряжении средства, чтобы немедленно прекратить резню. Никакая мера не должна быть исключена, чтобы найти решение, которое положило бы конец зверствам и конфликту, раздирающему Руанду» (курсив мой. – И. К.).

Возмущение бездействием западных правительств стало расти и в политических кругах их стран. 25 апреля в палате общин британского парламента состоялся примечательный диалог. Брайан Донохоу, депутат-лейборист, задал министру иностранных дел Дагласу Херду вопрос: «…поскольку силы ООН не делают абсолютно ничего, а только уходят из региона, где требуется их помощь, когда правительство окажет давление на ООН, чтобы вернуть войска обратно ради предотвращения дальнейшего кровопролития?». Херд ответил: «…неужели достопочтенный джентльмен считает, что сохранение сил ООН в первоначальном объеме может помочь прекращению этих ужасов? <…> Я могу заверить достопочтенного джентльмена, что присутствие там войск не является чудодейственным средством, если нет ничего полезного, что они могли бы делать». 30 апреля Патрисия Шредер, конгрессмен от штата Колорадо, где базировалась организация по изучению горилл, так прокомментировала отношение международного сообщества к событиям в Руанде: «Некоторые группы ужасно беспокоятся о гориллах. Но – это звучит ужасно – люди совсем не знают, что можно сделать по поводу <других> людей».

Под давлением всей этой информации и выступлений американская дипломатия решила оказать давление на руандийское руководство. 26 апреля Арлен Рендер, директор Отдела центральноафриканских дел Госдепа, беседовала в присутствии Дэвида Роусона с руандийским послом в США Алоисом Увиманой. Рендер заявила ему, что «США крайне обеспокоены продолжающимися убийствами и спросила, передал ли он ПР (правительству Руанды. – И. К.) требование о том, что резня должна быть прекращена немедленно». Увимана сказал «да», но «…добавил, что население будет продолжать убивать, пока РПФ не прекратит войну, и что оно делает это стихийно, чтобы защитить себя от РПФ». Как следует из отчета о встрече, «…посол Роусон решительно опроверг заявление Увиманы, что резня была стихийна и ее невозможно было остановить. Он указал ему, что приказы убивать отдают населению высокопоставленные официальные лица Руанды и что именно они должны немедленно потребовать от населения прекратить резню. Увимана настаивал, что убийства носят стихийный характер… <Ему снова повторили>, что ПР и армия должны взять на себя ответственность и заставить людей перестать убивать друг друга».

28 апреля американцы сделали попытку лично воздействовать на человека, считавшегося главным «мотором» геноцида тутси, – на Багосору, с которым Бушнел связалась по телефону:

«Багосора сказал Бушнел, что бои между войсками ПР и РПФ продолжаются, но менее интенсивно. Он заявил, что убийства уже не происходят в Кигали и что в большей части областей царит спокойствие, за исключением Бутаре и Гитарамы. Он сказал, что президент <Синдикубвабо> предыдущим днем совершил поездку в Бутаре в попытке успокоить население. Багосора заявил, что Бьюмба и другие города, взятые РПФ, “пусты”.

…Багосора сказал, что наступление РПФ провоцирует случаи резни и что необходимо сначала прекратить огонь, а уже потом останавливать убийства. Он охарактеризовал убийства как спонтанную реакцию населения на наступление РПФ. Багасора, конечно, отверг попытку РПФ поставить под сомнение легитимность Временного правительства и сказал, что он против требования РПФ о том, чтобы делегация ПР на мирных переговорах включала представителей руандийской армии.

Бушнел ответила Багосоре, что мир не купится на версию ПР по поводу убийств и что заслуживающие доверия очевидцы и уважаемые организации сообщили о причастности к этим убийствам руандийской армии. Она сказала, что в глазах всего мира руандийская армия является замешанной в преступных акциях, помогая и соучаствуя в истреблении гражданского населения. Она напомнила Багосоре о прежних неоднократных заявлениях правительства, обещавшего сделать все возможное, чтобы реализовать мирные соглашения, но это была ложь, поскольку <власти> не желают пойти даже на компромисс по вопросу об участии военных в правительственной делегации на мирных переговорах. В этих обстоятельствах, сказала Бушнел Багосоре, армии надлежит продемонстрировать свою ответственность и желание достичь компромисса. Она добавила, что мы рассчитываем, что он лично сделает шаги в правильном направлении.

Слова Бушнел, кажется, удивили и отрезвили Багосору. Он обещал переговорить с начальником штаба армии Бизимунгу, чтобы выяснить, можно ли достичь компромисса. Он сказал, что позвонит Бушнел на следующий день. Он также попросил нас переговорить с РПФ. Бушнел ответила только, что правительство должно взаимодействовать с генералом Даллэром для достижения соглашения о прекращении огня, ограничиваясь официальными каналами».

Этот метод «дипломатических бесед и телефонных звонков» стал в конце апреля основной тактикой Госдепа в отношениях с руандийскими властями, а телефон – ее главным инструментом. Бушнел обычно ставила будильник на 2 часа ночи и звонила руандийским официальным лицам. Она несколько раз разговаривала с Огюстеном Бизимунгу. «Это были очень странные телефонные звонки – вспоминает Бушнел. – Он говорил на совершенно великолепном французском языке. “О, как замечательно, что вы позвонили”, – сказал он. Я заявила ему: “Я звоню, чтобы сообщить вам, что президент Клинтон собирается возложить на вас ответственность за убийства”. Он ответил: “О, как замечательно, что ваш президент думает обо мне”».

Правда, на публичном уровне руководители администрации США продолжали ограничиваться призывами, все еще надеясь на возможность диалога между воюющими сторонами и возвращение к Арушским договоренностям, а также выражением сочувствия руандийцам. Утром 30 апреля Клинтон в своем минутном радиообращении призвал РПФ и Временное правительство согласиться на немедленное прекращение огня и вернуться за стол переговоров. Он добавил: «Боль и страдание руандийского народа тронули сердца американцев. Пришло время лидерам Руанды признать узы, связывающие их с человечеством, и отвергнуть бессмысленное и преступное насилие, которое продолжает свирепствовать в их стране». По мнению Дефорж, это обращение «возможно, принесло больше вреда, чем пользы. Убийцы могли получить удовлетворение от того, что президент США не нашел более сильных слов для их осуждения, тогда как жертвы могли почувствовать себя преданными…»

Показателем изменения отношения к событиям в Руанде в мире стала реакция ряда ведущих стран на «дипломатическое наступление» Временного правительства, которое уже 21 апреля решило послать три миссии в африканские страны: одну – в Танзанию, вторую – в Западную Африку (в Габон, Того и Сенегал) и третью – в штаб-квартиру ОАЕ в Аддис-Абебе и в Египет. Сам же министр иностранный дел Жером Бикамумпака и лидер КЗР Бараягвиза, занимавший пост директора отдела политических и административных дел МИДа, отправились в Европу с «частным визитом»; они намеревались посетить Францию, Бельгию и США. Их целью было «объяснить позицию правительства по руандийскому кризису» и приуменьшить масштабы геноцида. Однако из африканских стран принять эмиссаров Временного правительства согласился лишь Египет. Что же касается стран Запада, то 25 апреля Бикамумпака и Бараягвиза прибыли в Париж, а 27 апреля они встретились в Елисейском дворце с Деле, в Матиньонском дворце с Балладюром и на Кэ д’Орсэ с Жюппэ. Правозащитные организации, однако, резко осудили контакты французских официальных лиц с руандийским режимом. «Human Rights Watch» заявила, что «сожалеет о любой встрече или иных шагах, которые бы свидетельствовали, что нынешний режим может когда-нибудь стать приемлемым для законных правительств по всему миру». Позже Деле оправдывал эту встречу соображениями «реальной политики»: «Я принял в моем бюро 400 убийц и 2000 торговцев наркотиками. Нельзя не запачкать руки, имея дело с Африкой».

Однако после посещения Парижа Бикамумпаке пришлось скорректировать программу своего турне. За неделю до этого руандийский посол в Заире Этьен Сенгегера выступил с обвинениями в адрес Бельгии: он утверждал, что самолет президента Хабьяриманы 6 апреля сбили бельгийские миротворцы, что именно поэтому они и были застрелены «разъяренными руандийскими солдатами» и что Бельгия поставляет оружие РПА. Сенгегера также заявил, что «сообщения о военных успехах РПА не соответствуют действительности и являются дезинформацией со стороны западных журналистов». Эти обвинения повторил и Бикамумпака. В ответ бельгийский МИД 29 апреля потребовал от Руанды публичного опровержения и предупредил, что пока это не будет сделано, «ни министр иностранных дел, ни какой другой член Временного правительства не будут допущены в Бельгию».

Так что 29 апреля вместо Брюсселя Бикамумпака отправился в Бонн, где он заявил 2 мая, что сообщения СМИ об убийстве от 100 до 200 тыс. человек в Руанде «очень преувеличены» и являются результатом «кампании дезинформации» и что во всех проблемах его страны виноват Мусевени, который будто бы планирует создать государство тутси на территории Руанды и Восточного Заира: «Все беды начались с приходом к власти в Уганде президента Мусевени. Он сыграл роль спускового крючка». Министр добавил: «Если бы Мусевени сегодня умер, война не продлилась бы и двух недель».

3 мая в интервью немецкой журналистке Беате Мюллер-Блаттау на ее вопрос: «Как много людей было убито к настоящему времени?», Бикамумпака ответил: «Одна вещь несомненна – я считаю цифру 100 тыс., данную Красным Крестом, чрезвычайно преувеличенной». «Так сколько же на самом деле?» – спросила журналистка. «Возможно, 10 тыс., – сказал министр, – но трудно сказать без точного подсчета».

Из Германии Бикамумпака и Бараягвиза вылетели в Нью-Йорк, чтобы встретиться с американскими официальными лицами, а также руководством ООН и дипломатами из различных стран, в первую очередь африканских. Однако американцы и представители Секретариата ООН отказались от контактов с ними; их примеру последовал и посол Великобритании Дэвид Ханней. Бикамумпаке удалось встретиться 12 мая только с представителями «африканского кокуса».

Чувствуя, что отношение к руандийскому кризису в СБ, особенно у его непостоянных членов, начинает меняться, руководство ООН решило в самом конце апреля перехватить инициативу. 29 апреля в письме к председателю СБ Бутрос-Гали в мрачных красках описал сложившуюся в Руанде ситуацию. «По некоторым оценкам, – заявил он, – возможное число погибших за последние три недели составляет 200 000 человек. Эта гуманитарная катастрофа правомерно вызывает растущую боль в Африке и во всем мире и требует принятия международным сообществом срочных мер». Генеральный секретарь призвал СБ пересмотреть решения, принятые неделю назад: «…события последних нескольких дней подтвердили, что измененный мандат МООНПР не позволяет ей предотвращать чинимые расправы. Некоторые из них являются делом рук неконтролируемого военного персонала, однако большинство совершается вооруженными группами гражданских лиц, пользующихся полным крахом правопорядка в Кигали и во многих других частях Руанды. Стало ясно, что положить конец тем ужасам, за которые они несут ответственность, можно лишь в случае восстановления правопорядка – задача, выходящая далеко за рамки нынешних полномочий МООНПР.

В этих обстоятельствах я настоятельно призываю Совет Безопасности повторно изучить решения, принятые им в Резолюции 912, и вновь рассмотреть вопрос о том, какие меры, в том числе принудительные, он может принять или может уполномочить принять государства-члены в целях восстановления правопорядка и прекращения расправ. <…> …я убежден в том, что масштабы людских страданий в Руанде и их последствия для стабильности соседних стран не оставляют Совету Безопасности иной альтернативы, кроме изучения этой возможности».

Таким образом, Бутрос-Гали выступил за активное вмешательство в руандийский конфликт и фактически за операцию по принуждению к миру на основе Главы VII Устава ООН. Однако он так и не решился возложить на руандийские власти ответственность за массовые убийства.

В ходе неформальных консультаций в СБ при закрытых дверях, продолжавшихся весь день 30 апреля, большинство его членов, правда по различным причинам, поддержало предложение Генерального секретаря. Однако группа стран, решительно выступавших за усиление МООНПР (Нигерия, Аргентина, Испания, Франция, Новая Зеландия, Чехия, КНР, Джибути и Руанда), оказалась расколотой из-за вопроса о виновниках резни и возможности использования применительно к ней термина «геноцид». Признание происходившего в Руанде «геноцидом» означало автоматическое приведение в действие Конвенции ООН о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, принятой Генеральной Ассамблеей 9 декабря 1948 г., в Статье 1 которой было четко зафиксировано, что подписавшие ее государства «обязуются принимать меры предупреждения и карать за его совершение». Новая Зеландия, Аргентина и Испания энергично поддержали проект заявления, предложенный представителем Чехии Карелом Ковандой, в котором говорилось о «геноциде» и об ответственности за него Временного правительства. Франция же, Джибути, КНР, Нигерия и, конечно, Руанда вступили против. К ним присоединились США и Великобритания, которая вообще сомневалась в необходимости усиления мандата и увеличения численности МООНПР. Китинг, однако, имел твердое намерение добиться принятия согласованного текста заявления до истечения срока своего председательства в полночь 30 апреля, и поэтому он предупредил участников консультаций, что если они не придут к консенсусу, он воспользуется полномочиями председателя и сделает заседание открытым. Желая избежать публичного обсуждения, те члены СБ, которые отрицательно относились к предложению Бутроса-Гали, были вынуждены пойти на некоторые уступки. В итоге СБ единогласно одобрил текст заявления председателя, в котором присутствовали формулировки из Конвенции 1948 г., но сам термин «геноцид» употреблен не был: «Совет Безопасности напоминает, что убийство членов любой этнической группы, совершаемое с намерением уничтожить ее полностью или частично, является преступлением, наказуемым по нормам международного права».

В компромиссном духе трактовался в заявлении и вопрос об ответственности за массовые убийства. Вина за них не возлагалась на руандийские власти. Правда, в нем говорилось о том, что «нападения на беззащитное гражданское населения происходили по всей территории страны, особенно в районах, находящихся под контролем членов или сторонников вооруженных сил Временного правительства Руанды (курсив мой. – И. К.)», но при этом подчеркивалось, что эффективные меры по предотвращению «любых нападений на гражданских лиц» должны принять обе стороны конфликта. В заявлении не формулировались никакие конкретные предложения, кроме скорейшего введения эмбарго на поставку оружия в Руанду, и давалось поручение Генеральному секретарю подготовить новый доклад по поводу необходимых мер по восстановлению правопорядка, обеспечения безопасности беженцев, доставки гуманитарной помощи и расследования «серьезных нарушений международного гуманитарного права». Гора родила мышь.

В тот же день политбюро РПФ распространило заявление: «Время для вмешательства ООН давно прошло. Геноцид почти совершился. Большинство потенциальных жертв режима или убито, или бежало. Исходя из этого, Руандийский патриотический фронт заявляет, что он категорически возражает против предлагаемых интервенционистских сил ООН и не будет ни при каких обстоятельствах сотрудничать в том, что касается их организации и их деятельности».

5 мая Мусевени в интервью корреспонденту «The Guardian» Марку Хабэнду так оценил отношение международного сообщества к Руанде: «…некоторые… не знают, что политика правительства Руанды заключается в том, чтобы использовать геноцид как инструмент уничтожения оппозиции. Я думаю, если бы это поняли, то мнение о ситуации изменилось. Каждый бы осознал, что это преступная банда, подобная нацистам, и тогда международное сообщество преследовало бы их… <…> …люди же думают, что это просто борьба за власть между двумя группами… <…> Один из недостатков международного участия – это то, что в своих рассуждениях они [великие державы] не исходят из принципов правосудия. Они не спрашивают, кто прав, а кто не прав в данном случае. Они просто приходят и хотят ликвидировать проблему – прикрыть холстом гнилые яйца. А пока зловония в комнате нет, значит, проблема решена».

 

Дипломатическое наступление Бутроса-Гали, африканских стран и Франции

Несмотря на то, что СБ не поддержал предложение Генерального секретаря об усилении МООНПР, руководство ООН продолжило свои попытки убедить ведущие державы в его необходимости. Еще 30 апреля Бутрос-Гали обратился к генеральному секретарю ОАЕ и лидерам ряда африканских стран с запросом о возможности выделения воинских контингентов для МООНПР. 2 мая его инициативу поддержал генеральный секретарь ОАЕ, а 3 мая в ходе неофициальных консультаций – СБ, почти все члены которого (за исключением КНР) высказались и за введение эмбарго на поставки оружия в Руанду.

Позицию многих африканских государств выразил танзанийский президент Мвиньи, чья страна непосредственно столкнулась с последствиями геноцида, приняв сотни тысяч беженцев. 1 мая он обратился к группе послов, представлявших страны – члены СБ и государства – наблюдатели на мирных переговорах в Руанде, выразив по сути дела отношение к действиям ООН африканских политических элит: «В самый разгар конфликта в Руанде, – сказал Мвиньи, – и перед лицом ужасов резни Совет Безопасности… как будто эта трагедия не касается международного сообщества, проголосовал за резолюцию № 912… Это одно из самых губительных решений, которые когда-либо принимал Совет Безопасности… и оно резко контрастирует с усилиями по поддержанию мира, предпринятыми Объединенными Нациями в других местах. <…> Трагедия в Руанде еще раз продемонстрировала, что традиционные методы миротворчества Объединенных Наций утратили свою эффективность. Там, где на кону сохранение человеческих жизней, где выброс насилия достигает высочайшего уровня и угрожает самой структуре человеческой цивилизации и где этнические конфликты могут угрожать международному миру, Объединенные Нации должны быть в состоянии действовать быстро и решительно, включая возможность остановить поток вооружений в Руанду. <…> Убийства должны прекратиться! Любые формы этнической чистки в Руанде должны прекратиться! Танзания призывает Объединенные Нации предпринять энергичные действия, чтобы остановить эти бессмысленные убийства». В заключение Мвиньи полностью поддержал предложение Бутроса-Гали о пересмотре Резолюции № 912.

Временное правительство, когда успех наступления РПФ на востоке страны стал очевиден, а перспектива поражения вполне реальной, также выступило за усиление МООНПР. Об этом шла речь в письме Бикамумпаки к Аннану от 30 апреля. В нем министр, рассказав об усилиях Временного правительства по умиротворению населения, о кровавых преступлениях РПФ и об упорном нежелании последнего вести переговоры с руандийскими властями, просил СБ «…значительно увеличить личный состав Миссии Объединенных Наций по помощи Руанде (МООНПР), которая была слишком поспешно сокращена, в то время как возобновление РПФ войны в нарушение Арушских соглашений требовало скорее усиления МООНПР, чтобы она более эффективно выполняла свой мандат».

К дипломатическому наступлению Бутроса-Гали и африканских стран присоединилась и Франция. Французское руководство, с одной стороны, тревожила возможность «победы клана тутси», который, как оно считало, активно поддерживает Уганда, с другой – продолжавшаяся резня и поток беженцев ху т у в Танзанию. «В Объединенных Нациях, – писал 2 мая Кено Миттерану, – Франция должна противодействовать одностороннему осуждению только преступлений, совершенных правительственными силами. Однако наши партнеры в Совете Безопасности, обеспокоенные воздействием на общественное мнение ужасных фактов, транслируемых СМИ, склоняются в пользу региональной инициативы с целью принуждения к миру». «Размах резни значителен, – продолжал генерал, – однако не последовало никакой международной реакции, которая была бы достойной этого названия, на том основании, что речь идет только о чернокожих». В заключение Кено предложил план дальнейших действий, который мог бы одновременно решить и гуманитарную, и политическую задачи: «Единственный технически осуществимый вариант – это военная интервенция заинтересованных стран (Франции и Бельгии?), ограниченная в пространстве и времени, чтобы обеспечить распределение гуманитарной помощи… и принудить стороны к сбалансированному соглашению» (курсив мой. – И. К.).

3 мая правительство Балладюра решило поддержать предложение Бутроса-Гали об усилении МООНПР, правда, обусловив переброску в Руанду дополнительных сил заключением соглашения о прекращении огня. Одновременно Жюппе выступил в поддержку американского предложения о введении эмбарго на поставки оружия в Руанду, «учитывая состояние общественного мнения и чтобы не подпитывать конфликт», что вызвало возражения у Кено, сообщившего президенту о нехватке у правительственных войск боеприпасов и военного снаряжения. 4 мая Жюппе заявил в Национальном собрании: «…мы считаем, что нужно, как только прекращение огня будет достигнуто, отправить туда [в Руанду] международные силы. Можно сколько угодно говорить о недостаточных силах по поддержанию мира, но они необходимы».

Правящие круги Франции все более чувствовали необходимость в активных действиях. 5 мая Доминик Пэн признал в разговоре с Франсуазой Карле, активистом Социалистической партии, близкой к Миттерану, что «французское правительство продемонстрировало преступную апатию. <…> Существует впечатление, что мы бросили своих друзей. Если бы французы и бельгийцы остались там еще на месяц, резни бы не было». Наконец 10 мая сам президент Франции, впервые публично затронувший проблему Руанды, заявил по французскому телевидению:

«Нам не суждено воевать повсюду, даже если ужас <происходящего> бросается в глаза. У нас нет возможности делать это, и наши солдаты не могут быть международными арбитрами в смутах, которые сегодня потрясают и раздирают те или иные страны. <…> Объединенные Нации ушли <из Руанды>. Хорошо! Нам не нужно их заменять, это не наша роль. Мы находимся в состоянии готовности, мы хотим быть хорошими солдатами мира для Объединенных Наций, но нужно, чтобы нас об этом попросили, нужно, чтобы это было организовано, нужно, чтобы были и другие участники».

 

Позиция США

Сторонникам усиления МООНПР было необходимо в первую очередь преодолеть сопротивление США. 2 мая Аннан попытался убедить в важности этого шага американских законодателей. Выступая перед сенатским комитетом по иностранным делам, он сказал: «Когда бельгийцы ушли, стало ясно, что силы ООН не смогут выполнить тот мандат, который у них был, и нужно либо менять его, либо посылать подкрепления… Если Совет собирается рекомендовать расширение <МООНПР>, то подкрепления, которые будут отправлены <в Руанду>, должны быть хорошо оснащены, очень мобильны и, кроме того, способны защитить себя. Если мы не пошлем туда соединений такого типа… тогда я не уверен, что они смогут установить там хоть какую-то законность и порядок… <Резню прекращать необходимо>, мы видим, что люди там лишены самых основополагающих прав, права на жизнь…».

Ответ Конгресса озвучил глава комитета по иностранным делам палаты представителей демократ Ли Хэмилтон, по словам которого «США выразили… готовность помочь». Штаты, заявил он, могли бы предоставить гуманитарную помощь и «участвовать в финансировании многонационального военного корпуса», но «не поддержали бы отправку американских солдат в составе такого корпуса». Даже члены подкомитета по Африке и «черного кокуса», которые постоянно требовали от администрации приложить все усилия, чтобы покончить с насилием в Руанде, не осмеливались выступать за участие США в МООНПР.

Такое поведение американских законодателей не в последнюю очередь объяснялось отношением к событиям в Руанде их избирателей, подавляющее большинство которых считало, что кровопролитие в этой стране – проблема самих африканцев и ею в лучшем случае должна заниматься ООН. 4 мая были обнародованы результаты опроса общественного мнения, проведенного новостной программой «Night Line» канала Эй-би-си, согласно которым основная масса опрошенных поддержала идею отправки в Руанду международного воинского контингента, даже если в нем будут участвовать США. В то же время по другому вопросу большинство респондентов высказало мнение, что происходящее там никак не связано с жизненными интересами США и поэтому им не следует предпринимать значительных усилий, чтобы прекратить «племенную войну» и резню: по мнению 85 % опрошенных, главную роль в этом должны сыграть африканские государства; при этом 80 % респондентов не возражало против использования американских военных самолетов для доставки гуманитарной помощи.

Что касается администрации США, то ее в это время стал весьма беспокоить вопрос об использовании в официальном дискурсе термина «геноцид». Официальные лица упорно избегали произносить это слово. 28 апреля представителя Госдепа Кристин Шелли спросили на брифинге для прессы, является ли то, что происходит в Руанде, геноцидом? Шелли ответила: «Полагаю, вам известно, что термин “геноцид” имеет очень точный правовой смысл, хотя он не является, строго говоря, юридической дефиницией. <…> …чтобы дать определение происходящему, мы, прежде чем начнем использовать этот термин, должны узнать все, что возможно, о различных аспектах данной ситуации, особенно о намерениях тех, кто совершает преступления…» 30 апреля Олбрайт отказалась поддержать в СБ предложение Кованды назвать происходящее в Руанде «геноцидом». 1 мая представители Пентагона, который, согласно Пауэр, был самым главным препятствием на пути принятия каких-либо действенных мер в отношении Руанды, рекомендовали Госдепу не использовать данный термин, поскольку это могло быть интерпретировано как решение США о вмешательстве: «Будьте осторожны, <офис> юридического советника при Государственном департаменте беспокоился вчера об этом: фиксация факта геноцида могла бы обязать ПСША [правительство США] что-нибудь предпринять». Они также не советовали употреблять какие-либо формулировки, дающие основание «использовать военные или гражданские силы МООНПР для защиты лагерей беженцев внутри страны… <поскольку> сейчас эти силы не имеют <достаточно> личного состава или вооружения, чтобы делать это. В настоящее время нельзя поддерживать увеличение размеров или вооружения миротворческих сил ООН». Кроме того, военные предлагали воздержаться от «давления с целью наказать организаторов убийств… пока не будет заключено соглашение о прекращении огня», чтобы «не отпугнуть участников» возможных переговоров. На брифинге в Госдепе 11 мая на вопрос, смогла ли администрация наконец решить, является ли что-то из того, что произошло в Руанде с 6 апреля, «геноцидом», пресс-секретарь Майкл Маккарри ответил: «Мне не известно, сформулировали ли они уже какое-то юридическое определение для этого».

Показательно, что это было сказано два дня спустя после появления доклада военной разведки, в котором говорилось: «Многочисленные источники указывают, что насилие, осуществлявшееся президентской гвардией и различными группами молодых милиционеров, было не спонтанным, но направлялось высокопоставленными функционерами Временного правительства. Кажется, что, наряду с произвольными убийствами тутси милиционерами хуту и отдельными гражданскими лицами, имеет место параллельная организованная попытка геноцида (курсив наш. – И. К.), осуществляемая армией с целью уничтожения лидеров общины тутси».

Поскольку политическое руководство США не желало принимать никаких серьезных мер по прекращению резни, чиновники Госдепа и СНБ, лучше других понимавшие серьезность ситуации, попытались добиться хоть каких-нибудь шагов, чтобы ограничить размах кровопролития. Ввиду того, что из штаб-квартиры МООНПР постоянно поступали сообщения о крайне негативном эффекте деятельности СТМК, исполнявшего по сути дела функцию координатора убийств, Бушнел предложила рассмотреть вопрос о нейтрализации его передач (глушение, уничтожение антенны). В конце апреля Лэйк обратился по этому поводу к министру обороны Уильяму Перри. Однако Пентагон 5 мая заблокировал идею Бушнел, ссылаясь на ее дороговизну и трудности в ее осуществлении». Юридическая служба Госдепа также не поддержала операцию против СТМК, сославшись на международные соглашения о радиовещании и на приверженность США свободе слова. Когда же Бушнел через некоторое время снова подняла вопрос о глушении на очередном заседании межведомственного комитета по Руанде, представитель Пентагона упрекнул ее в наивности: «Пру, радио не убивает людей. Людей убивают люди!»

Пентагон «топил» и более невинные инициативы. На заседании межведомственного комитета 1 мая его представители выступили даже против формулировки «США поддерживают ООН и другие государства в попытках достичь соглашения о прекращении огня». «Нужно заменить “попытки”, – считали военные, – на “политические попытки” – без “политических” есть риск, что мы подпишемся под отправкой военных подкреплений». Единственное, с чем соглашалось Министерство обороны, так это с эмбарго на поставки оружия в Руанду, хотя и его оно не считало действенным средством: «Мы не ожидаем, что это окажет значительное влияние на резню, потому что самым обычным оружием там являются мачете, ножи и другие ручные изделия».

3 мая Клинтон подписал президентскую директиву № 25, которая значительно ограничивала участие США в миротворческих операциях. На пресс-конференции 5 мая Лэйк и генерал Уэсли Кларк разъяснили новую позицию США, смысл которой заключался в том, чтобы сделать это участие «избирательным» и «более эффективным». «Ни у нас, – сказал Лэйк, – ни у международного сообщества нет ни ресурсов, ни полномочий, чтобы <переломить ситуацию>. Поэтому мы должны проводить различие. Мы должны задать трудные вопросы о том, где и когда нам следует вмешиваться. И реальность такова, что мы часто не можем решить проблемы других народов; мы никогда не сумеем построить за них их государства». Одним из ключевых принципов новой политики должна стать, по словам Лэйка, экономия средств: «…мы считаем, что должны сократить наши расходы на миротворческие операции, как и ООН». Он, однако, отказался ответить на вопрос, в каких миротворческих операциях готовы участвовать США. О Руанде Лэйк упомянул лишь раз, заявив, что «есть пределы миротворчеству, как это произошло совсем недавно в Руанде».

В тот момент США по сути дела были готовы сделать только четыре вещи. Во-первых, предоставить гуманитарную помощь руандийским беженцам. 2 мая США пообещали выделить 15 млн долл. для 250 тыс. беженцев в Танзании. Во-вторых, добиваться эмбарго на продажу оружия в Руанду, о чем Олбрайт заявила 2 мая. В-третьих, поддержать идею создания международного трибунала для суда над организаторами резни как один из способов оказать давление на лидеров руандийского режима. И, наконец, понимая, что в условиях нарастающей критики со стороны СМИ и многих африканских и не только африканских стран решение об усилении МООНПР будет в конце концов принято, они решили оказать дипломатическую помощь ООН, чтобы добиться согласия африканских лидеров на выделение воинских контингентов. С этой целью на Черный континент 4–7 мая были командированы Джон Шэттак и Роусон, которые провели переговоры с генеральным секретарем ОАЕ, президентами Эфиопии (4–5 мая), Танзании (5–6 мая), Бурунди (6 мая) и Уганды (6–7 мая) о формировании региональных сил по поддержанию мира вместо или в дополнение к МООНПР, о возможности создания международной комиссии по расследованию резни в Руанде и о ситуации с беженцами в Танзании. Все африканские лидеры поддержали проект создания региональных сил и комиссии по расследованию. Шэттак хотел приехать и в Руанду, однако не получил разрешения от Госдепа.

 

Озеро Виктория – озеро трупов

Гуманитарная ситуация в Руанде продолжала ухудшаться. «Люди, – сообщил 3 мая Филипп Гайяр в интервью бельгийскому радио, – начинают испытывать крайний голод во всех местах их скоплений в Кигали и повсюду в стране… Многочисленные гуманитарные организации должны прийти в Руанду, они не должны забывать об этих людях, которые, думаю, погрузились в безумие, к какой бы стороне они не принадлежали. Я считаю, что каждый там находится в состоянии отчаяния, а тот, кто находится в отчаянии, делает все, что угодно». 5 мая гуманитарные авиарейсы в Кигали были приостановлены после обстрела одного канадского самолета вблизи аэропорта Каномбе – единственной ниточки, связывавшей руандийскую столицу с внешним миром.

В мае на мир обрушилась лавина страшных известий с берегов озера Виктория. 2 мая Кейт Ричберг сообщил в «The Washington Post», что «река Кагера стала морем трупов. <…> Множество тел плывут по ней из руандийской столицы Кигали к пустынному углу северо-западной Танзании». Свидетели подсчитали, что каждые две минуты по Кагере проплывало одно тело. 3 мая «Радио Уганды» сообщило, что сотни трупов приближаются к озеру Виктория: «В настоящий момент тела хоронят в нескольких метрах от берега в могилах близко к поверхности на глубине не более одного метра. Местные официальные лица жалуются, что уровень воды невысок… и когда они хоронят тела, собаки снова вырывают их из земли».

7 мая гуманитарная организация «World Vision» предупредила о возможности вспышки эпидемии холеры в Уганде из-за трупов, плывущих к Виктории, количество которых возросло – по данным на 5 мая, два тела за полторы минуты.

«Я думаю, – вспоминал Шэттак о своей поездке в Африку, – самый потрясающий момент был тогда, когда мы пролетали над рекой Кагера, которая разделяла Танзанию и Руанду. С высоты в нескольких тысяч футов, казалось, будто по этой реке плывут бревна. Но когда мы снизились, можно было видеть, что это были трупы, их проплывало примерно сто за одну минуту. Мне сказали, что трупы, уносимые течением в озеро Виктория, вылавливали мальчишки, получая по нескольку пенни за тело».

Зарубежные СМИ следили за развитием ситуации с мертвыми телами в водах Кагеры и на озере Виктории с пристальным вниманием; порой их информация напоминала сводки из зоны боевых действий. 10 мая Пол Уотсон в «The Toronto Star» сообщил, что число трупов, проплывающих по Кагере мимо водопадов Русумо, в последние дни резко снизилось, то есть основная их масса уже достигла озера Виктория, однако 13 мая агентство «Reuters» передало информацию, что искалеченные тела продолжают десятками плыть вниз по реке.

Еще 9 мая Министерство здравоохранения Уганды, администрация округа Ракаи и представитель Всемирной организации здравоохранения заключили соглашение об очистке озера от трупов, число которых благотворительные организации оценили в 25 тыс.

14 мая угандийские власти, чтобы не допустить вспышки эпидемии, организовали кампанию по их захоронению, прежде всего в округах Масака и Ракаи. Были вырыты могилы, рассчитанные приблизительно на 93 тыс. тел. К тому же времени танзанийцы перестали употреблять в пищу нильского окуня, подозревая, что он питается трупами, и его цена упала в 4 раза. 17 мая Радио Уганды официально объявило о загрязнении озера Виктория из-за наплыва тел из Руанды и призвало жителей прибрежных районов не использовать для питья воду из него и из Кагеры.

21 мая угандийские власти провели церемонию массового захоронения тел, выловленных из Кагеры близ Касесеро, на которой присутствовали руандийские беженцы, религиозные лидеры и парламентарии Уганды. Двадцатитрехлетний руандиец тутси Аллен Ньютония, присутствовавший на службе, сказал: «Я пришел, потому что это мои братья и сестры. И это оказалось гораздо хуже, чем я мог когда-либо вообразить».

22 мая число трупов в Виктории достигло 40 тыс., и Уганда объявила три прибрежных округа (Калангала, Масака и Ракаи) зонами бедствия, обратившись к международному сообществу с просьбой о срочной помощи. «Много тел, которые попали в пещеры, лагуны или необитаемые места, – сообщил представитель одной международной организации, – разбросаны то тут, то там вдоль береговой линии. Когда смотришь с самолета, они хорошо видны, они плавают в воде, подобно мертвой рыбе».

25 мая Дэвид Орр в газете «The Independent» рассказал, каким образом проходила очистка озера и его побережья от трупов: «За последнюю неделю на угандийском берегу Виктории было собрано и похоронено около 3,5 тыс. разлагавшихся тел. <…> Тела, побелевшие и раздувшиеся от многих недель пребывания в воде, разбросаны на протяжении 90 миль побережья. Большинство жертв – тутси, зарубленные эскадронами смерти, вооруженными мачете… Некоторые обезглавлены, у других сзади связали руки, перед тем как убить. Некоторые мужчины кастрированы. <…> Используя рыбацкие каноэ, добровольцы вытаскивают их на берег, где заворачивают в полиэтиленовую пленку. Тела затем буксируют по берегу партиями от 15 до 20 <единиц> в места, где самосвалы сваливают их в кучи. Затем их опускают в одно из девяти массовых захоронений. Местные волонтеры и сотрудники гуманитарных организаций испытывают огромный психологический стресс. Местный житель, который обнаружил трех младенцев, нанизанных на копье, был совершенно травмирован».

28 мая Донателла Лорч сообщила, что число трупов, плывущих из Руанды по Кагере, значительно снизилось, но операция по очистке побережья в Уганде не прекратилась: «Если смотреть с вертолета, идущего над водой, <то кажется, что> многие тела спокойно дрейфуют по течению. Они раздутые и голые или всё еще одетые в яркие одежды. В водоворотах до дюжины <тел> образуют скопления. Ноги и руки утопают в песке. Белые черепа блестят в камышах. Безголовые торсы разбросаны по пляжам. Шум вертолета спугнул дикую свинью, пожиравшую какое-то тело». Один из рабочих, занимавшихся сбором трупов, рассказал журналистке, что нашел женщину, к которой «…было привязано пятеро детей. По одному к каждой руке. По одному к каждой ноге. Один к ее спине. На ней не было ран». Представитель угандийских властей, наблюдавший за массовыми захоронениями, сам глубоко потрясенный видом обезображенных тел, сообщил Лорч, что несколько человек, которые первыми приступили к этой страшной процедуре, «заболели психическим расстройством».

На обложке журнала «Time» 16 мая на фоне темнокожих лиц маленькой девочки и ее матери были процитированы слова одного миссионера: «В аду больше нет демонов. Они все в Руанде».

 

Резолюция № 918

На таком информационном фоне Секретариат ООН продолжал добиваться согласия прежде всего африканских стран на выделение воинских контингентов для проектируемого усиления МООНПР. Однако не все африканские лидеры выразили желание отправлять своих солдат в Руанду, в том числе Даниэль Арап Мои (Кения) и Паскаль Лиссуба (Республика Конго), который заявил 8 мая Радио Африка-1: «Я могу заверить вас, что чувствую себя очень плохо, когда комментирую эту проблему. Я слишком молодой глава государства, чтобы, учитывая нынешние трудности, с которыми я сталкиваюсь, идти на риск и говорить, что я буду факелоносцем, что я буду инициатором. В силу чего я должен это делать? Тем не менее мы попытаемся заставить услышать наши голоса. Даже если они слабые, мы попытаемся сделать все возможное, чтобы возобновить переговоры и т. д. Но с кем мы будем вести переговоры с руандийской стороны? Именно это делает такое предприятие трудновыполнимым. Да, мне стыдно».

Вечером 5 мая на неформальных консультация в СБ Гарехан, сообщив об обстрелах ооновских сил в районе аэропорта в течение трех последних дней, подчеркнул, что МООНПР в нынешнем виде не способна действовать «во враждебном окружении». Заявив, что «пришло время для конкретных решений», Гамбари, теперь уже в качестве нового председателя СБ, сообщил, что собирается попросить Бутроса-Гали как можно скорее представить «концепцию дальнейших действий, которые можно предпринять, чтобы дать адекватный ответ на настоящую ситуацию в Руанде». В ходе дискуссии члены СБ единодушно поддержали идею расширение мандата МООНПР; большинство высказалось за то, чтобы такая Миссия имела две приоритетных задачи – обеспечение безопасности беженцев и доставки гуманитарной помощи.

По просьбе Аннана Даллэр представил два варианта увеличения сил ООН: минимальный (5 пехотных батальонов, 5,5 тыс. военнослужащих) и оптимальный (8 пехотных батальонов, 8 тыс. военнослужащих). Согласно предложенному им плану развертывания войск в три этапа, сначала предполагалось восстановить порядок в Кигали, а затем передислоцировать часть сил ООН в различные районы страны, чтобы в свою очередь создать там безопасные зоны для беженцев. «У Даллэра был план, – вспоминает журналист Марк Дойл из Би-би-си, – суть которого заключалась в том, чтобы обеспечивать охрану футбольных стадионов в каждом руандийском городе и превратить стадионы и, возможно, некоторые церкви <в зоны, где можно было укрыть беженцев>».

7 мая Аннан подготовил проект неофициальных предложений Секретариата ООН на основе минимального варианта Даллэра, а 8 мая его одобрил Бутрос-Гали. В тот же день Даллэр сообщил, что обе стороны руандийского конфликта в принципе не возражают против гуманитарной миссии, хотя РПФ опасается, что действия МООНПР могут стать препятствием для его военных операций, а командование ВСР – что «голубые каски» будут силой навязывать режим прекращения огня или разделение страны на две зоны.

К 9 мая имелось согласие уже 12 государств на участие в МООНПР. В основном это были страны Черного континента (Гана, Мали, Марокко, Сенегал, Зимбабве, Конго, Нигерия, Тунис, Замбия), но также Австралия, Бангладеш и Канада, что позволяло перейти к непосредственному обсуждению вопроса об усилении Миссии.

Руководство ООН получило активную поддержку от Франции. Советник Миттерана Жан Видаль 11 мая сообщил своему патрону: «Бутрос-Гали, кажется, расположен, как мы и хотели, усилить МООНПР и, возможно, изменить мандат, чтобы расширить ее полномочия в гуманитарной сфере и <в сфере> защиты населения» (курсив мой. – И. К.). На следующий день находившийся в Вашингтоне Жюппе заявил, что Франция одобряет проект отправки в Руанду «корпуса в 5,5 тыс. человек, составленного из африканских контингентов, с гуманитарной целью, чтобы облегчить, насколько это возможно, драму, которую переживает ее народ». Париж также дал понять, что готов рассмотреть вопрос о своем участии в таком корпусе, если ООН этого захочет. 16 мая пресс-секретарь Кэ д’Орсэ сделал заявление: «Мы… за усиление МООНПР. Мы считаем, что нужно действовать быстро, поскольку, к несчастью, в Руанде столкновения и насилия продолжаются и достигают драматического размаха. Генеральный секретарь Объединенных Наций сформулировал свои предложения. Эти предложения идут в правильном направлении. Мы надеемся, что резолюция будет одобрена самым скорейшим образом, потому что нельзя терять времени. Когда решение об усилении МООНПР будет принято, Генеральный секретарь сделает необходимые распоряжения, чтобы воплотить его в жизнь. Мы тогда узнаем, желает ли он участия Франции и какого именно».

Вечером 9 мая предложения Секретариата были переданы в офис председателя СБ. Одновременно Бутрос-Гали, находившийся в ЮАР на инаугурации Нельсона Манделы, обратился с просьбой к приехавшему туда же вице-президенту США Алберту Гору предоставить средства для быстрой переброски подкреплений в Руанду; Гор ответил согласием.

Однако Ричард Кларк и Объединенный комитет начальников штабов выступили против плана Даллэра. «Как вы планируете, – вопрошал Кларк, – установить контроль над аэропортом в Кигали, чтобы было возможно доставить подкрепления?». Эту точку зрения разделяла и американская дипломатия. «План Генерального секретаря по поводу Руанды, – писал 11 мая Олбрайт советник по политическим делам при американской делегации в ООН Роберт Грей, – слишком грандиозный и слишком сконцентрирован на Кигали. Он никогда не найдет желающих предоставить необходимые войска, и Вашингтону этот план не нравится». Грей отмечал в нем ряд изъянов: «В Африке нет хорошо оснащенных войск, чтобы удовлетворить потребность в двух механизированных и трех моторизованных батальонах. <…> <Необходимое> оснащение нельзя будет доставить на С-130; потребуются более крупные С-5. Только США могли бы обеспечить его переброску по воздуху, но еще не ясно, согласимся ли мы на такое масштабное предприятие. Кроме того, РПФ возражает против столь многочисленных сил».

Взамен Кларк разработал свой «вариант-2», в котором предлагалось «создать зону безопасности на территории Руанды вдоль границы с Бурунди для защиты беженцев и перемещенных лиц и <надежной доставки> гуманитарной помощи. Увеличенные силы <ООН> должны передислоцироваться в Бурунди и устроить там операционную базу близ руандийской границы. Оттуда они будут проводить трансграничные операции для создания… лагерей перемещенных лиц… на территории Руанды… Силы <ООН> должны обеспечивать безопасность лагерей, но не транспортировать перемещенных лиц в эти лагеря. Силы также должны охранять коммуникационные линии и гуманитарные конвои в этой зоне».

«Американский план, созданный по модели операции “Провайд Комфэрт” по защите курдов в Северном Ираке, – пишет Пауэр, – исходил из того, что люди, нуждавшиеся в помощи, – это беженцы, стекающиеся к границе, однако большинство находившихся в опасности тутси не могли добраться до границы. Они находились в глубине Руанды и были сконцентрированы большими группами. План Даллэра предполагал, что миротворцы придут к тутси, находящимся в опасности, план США – что тутси придут в зоны безопасности, преодолев блокпосты на дорогах».

В ходе консультаций членов СБ вечером 11 мая Олбрайт озвучила американские предложения, которые поддержал также представитель России. В то же время кокус «неприсоединившихся стран» (Джибути, Нигерия, Пакистан), а также Новая Зеландия энергично высказались за предложения Секретариата; кроме того, «неприсоединившиеся страны» внесли проект резолюции, которые призывал к введению эмбарго на поставки оружия в Руанду и «преследованию лиц, ответственных за геноцид» и другие нарушения прав человека. Со своей стороны Бизимана заявил, что Временное правительство готово сотрудничать с МООНПР, но считает приоритетной не гуманитарную задачу, а достижение прекращения огня; он также потребовал, чтобы деятельность МООНПР не ограничивалась только правительственной зоной.

На следующий день проект Кларка подвергся резкой критике со стороны Даллэра: «<идея> создания пограничных зон безопасности, – сообщил он в Нью-Йорк, – не совсем понятна и не кажется практичной». «Эти два плана, – скажет позже Даллэр, – имели очень разные цели. Моей задачей было спасти руандийцев. Их же задачей было устроить шоу безо всякого риска».

Американский проект вызвал также сильную оппозицию со стороны Парижа, который высказался за использование по отношению к ситуации в Руанде положений Главы VII Устава ООН. 13 мая французский МИД инструктировал Мериме: «<Министерство> просит вас заявить самым четким образом, что мы считаем применение Главы VII необходимым в этом деле. У нас нет намерения превратить это в повод для блокирования <резолюции>, но мы хотим определить дату и указать Совету на его ответственность. Нельзя требовать от МООНПР обеспечить безопасность беженцев и одновременно отказывать ей в средствах, позволяющих подготовится к эффективному и систематическому использованию силы, чтобы устрашать или отражать нападения тех, кто попытается уничтожить беженцев».

13 мая после полудня Бутрос-Гали официально представил СБ свой доклад о ситуации в Руанде. В нем опять не было никаких упоминаний об ответственности руандийских властей за «серьезный гуманитарный кризис»; вина за резню снова возлагалась на «вооруженную милицию и другие неконтролируемые элементы», которые продолжают убивать и терроризировать невинных граждан, «хотя и не столь активно, как в начале конфликта», – слова, которые производили шокирующее впечатление, учитывая, что к тому времени большинство находившихся в правительственной зоне тутси было уничтожено. В докладе также отсутствовал и термин «геноцид»: вместо него было использовано выражение «массовое убийство… безззащитных граждан».

Что касается рекомендаций, то доклад носил явные следы компромисса в отношении задач расширенной Миссии – МООНПР-2. В нем говорилось, с одной стороны, что «охраняемые районы будут включать в себя районы на территории Руанды, прилегающие к границам с соседними государствами, в которых сосредоточиваются беженцы и перемещенные лица», а с другой, что «МООНПР-2 будет уделять такое же внимание потребностям перемещенных лиц во внутренних районах страны и будет также обеспечивать сопровождение автоколонн с грузами чрезвычайной помощи и безопасность объектов Организации Объединенных Наций в этих районах». Аэропорт Кигали признавался «наиболее оптимальным с практической точки зрения путем въезда в страну», хотя и подчеркивалось, что «в том случае, если продолжающиеся боевые действия не позволят этого сделать, МООНПР-2 будет использовать другие пути въезда в страну». Кроме того, «МООНПР-2 установит пути сообщения, развертывания и снабжения по суше через территорию соседних стран, в особенности для подвоза материальных средств в охраняемые районы, расположенные на границах Руанды» (курсив мой. – И. К.). При этом Бутрос-Гали особо отметил, что любые меры по созданию «охраняемых районов вблизи границ Руанды с Бурунди и Объединенной Республикой Танзанией» должны «сопровождаться соразмерной деятельностью по оказанию помощи нуждающимся во внутренних районах» страны. В докладе также не предлагалось поставить МООНПР под действие Главы VII Устава. В то же время остальные рекомендации базировались на идеях Даллэра: и предложение о численности сил ООН (5,5 тыс.), и план трехэтапного их развертывания.

Хотя в ходе консультаций была достигнута предварительная договоренность о предоставлении МООНПР «гуманитарного и защитного мандата» и об увеличении численности ее сил до 5,5 тыс., когда Гамбари хотел поставить проект резолюции на голосование, американская делегация, не получив четких инструкций из Вашингтона, потребовала перенести его на понедельник 16 мая после уик-энда. Индерферт заявил, что у США имеются некоторые сомнения по поводу проекта, изложенного в докладе Генерального секретаря, прежде всего по поводу концепции гуманитарных операций.

В тот же день влиятельный сенатор-демократ Пол Саймон, один из главных критиков руандийской политики Клинтона в Сенате, проконсультировавшись с Даллэром, правозащитниками и руандийскими беженцами, призвал президента оказать давление на СБ, чтобы немедленно добиться увеличения численности МООНПР, и выделить для нее финансовые и технические средства. Обращение завершалось словами: «Неприемлемо для настоящего лидера заменять внешнюю политику промедлением или просто бездействием. На кону человеческие жизни, и необходимо принять быстрые и энергичные решения».

В этих условиях американской администрации, опасавшейся остаться в полной изоляции, пришлось принять план Даллэра. Утром 16 мая делегация США и Секретариат ООН согласовали такие положения резолюции, как увеличение сил Миссии до 5,5 тыс. человек и введение эмбарго на поставки оружия. В ходе последовавших неформальных консультаций членов СБ американцы, однако, вступили в спор с представителями Франции, Новой Зеландии, Нигерии и Джибути, которые требовали принятия резолюции о немедленном развертывании всех сил МООНПР-2 и о применении к ситуации в Руанде положений Главы VII. Американцы возражали, указывая, что развертывание следует производить постепенно в соответствии с целями Миссии, решениями тех или иных стран о выделении для нее материальных и человеческих ресурсов и прогресса на переговорах между руандийским правительством и РПФ. В итоге делегации США при поддержке России, КНР и Великобритании удалось навязать Совету свою точку зрения.

Официальное заседание СБ открылось после полуночи 17 мая. В нем принял участие прибывший в Нью-Йорк руандский министр иностранных дел Бикамумпака. Получив слово первым, он представил позицию руандийского режима относительно происходящего кровопролития. Бикамумпака отрицал, что вина за него «лежит на армии или правительстве Руанды». «Проявившаяся сейчас ненависть, – утверждал он, – формировалась в течение четырех веков жестокого и безжалостного господства высокомерных и деспотичных тутси, составляющих меньшинство населения». «РПФ, – заявил министр, – привел Руанду к трагедии немыслимых масштабов», поскольку, воспользовавшись гибелью президента Хабьяриманы, развязал гражданскую войну. «Убийство главы государства Руанды… – пояснил он, – и одновременное возобновление военных действий не были случайным совпадением. Эти события стали частью тщательно разработанного плана по захвату власти в Кигали. Этот план координировался с угандийскими властями… Возобновление военных действий со стороны РПФ в комплексе с широкомасштабным убийством гражданских лиц народности хуту стало последней каплей, переполнившей чашу, чашу сдерживаемой ненависти и разжигаемого стремления к мести».

Следуя логике Бикамумпаки, нападения на тутси стали ответной реакцией простых хуту на насилия и преступления РПФ: «Ужасная катастрофа обрела форму межэтнической войны невиданной жестокости. Проявилась давно подавляемая ненависть, и нашли выход глубоко сдерживаемые чувства, вызываемые постоянными провокациями. Одно за другим все эти события развязали животный инстинкт народа, который испугался нового порабощения. <…> Этим объясняется межэтническое насилие, последовавшее за трагической смертью президента Хабьяриманы…»

Министр осудил «беспрецедентную кампанию в средствах массовой информации, направленную на то, чтобы простить убийц и сделать их героями», заявив, что зарубежная пресса игнорировала случаи массовой резни, которые РПФ устроил осенью 1990 г. и в начале 1993 г., и приведя при этом фантастические цифры погибших (100 тыс. и 150 тыс. соответственно). Он также рассказал членам Совета о чудовищных преступлениях РПФ за последние недели: «Судьба тех <хуту>, кому не удалось спастись бегством <от РПФ>, хорошо известна. Они были собраны вместе и коллективно уничтожены огнем из пулеметов или гранатометов… Утверждают, что некоторые боевики РПФ съедают сердца своих жертв, чтобы стать непобедимыми».

«Одной из основных задач правительства Руанды, – утверждал Бикамумпака, – является обеспечение мира и безопасности для своего народа. <…> Правительство приняло решительные меры в целях прекращения межэтнического насилия, которое охватило всю страну», оно «осудило все случаи массовых убийств, кто бы ни стоял за этим». Министр призвал ООН заставить РПФ согласиться на прекращение огня и на отвод своих войск на исходные позиции (по состоянию на 6 апреля 1994 г.). Он поддержал идею расширения мандата МООНПР, но выразил пожелание, чтобы это расширение подразумевало и создание «международных буферных сил».

Бикамумпака также решительно выступил против эмбарго на поставки оружия в Руанду: «…руандийский конфликт не будет урегулирован до тех пор, пока Уганда не прекратит свою агрессию против Руанды и не прекратит поставок РПФ военного снаряжения и войск», поэтому «военное эмбарго следует ввести в отношении Уганды, а не Руанды. <…> Эмбарго в отношении Руанды было бы равносильно прямой поддержке угандийской агрессии. <…> <Оно> явилось бы нарушением Устава Организации Объединенных Наций, в котором записан принцип самообороны».

В ходе дальнейшего заседания выступили все члены СБ. Все они подчеркивали трагизм сложившейся в Руанде ситуации. Большинство из них открыто высказалось в пользу введения эмбарго на поставки оружия, хотя представитель Омана и выразил сомнения в его эффективности. Делегации Джибути, Новой Зеландии и Нигерии продемонстрировали недовольство исключением из проекта резолюции пункта о немедленном развертывании сил ООН и тем, что «второй этап развертывания МООНПР в Руанде будет зависеть от ряда условий, в том числе от принятия Советом дальнейших решений или мер». По этой причине, подчеркнул представитель Джибути, в течение неопределенного времени будет действовать мандат, который «не санкционирует применение силы в целях прекращения массовых убийств на этнической почве и кровопролития». Китинг сказал, что не может скрыть разочарования по поводу резолюции, поскольку в ней «нет того, что действительно необходимо». Гамбари, выступивший последним, открыто заявил, что «престиж Организации Объединенных Наций далеко не выигрывает от того, что в моменты кризисов Организация пытается уклониться от ответственности и встает на позиции, впоследствии оказывающиеся, к сожалению, ошибочными». Он также намекнул на существование двойных стандартов в деятельности СБ: «Мы не вполне удовлетворены тем, как вообще рассматриваются проблемы африканской тематики в Совете».

Представитель России Юлий Воронцов, наоборот, приветствовал решение о поэтапном развертывании и подчеркнул важность создания «безопасных гуманитарных зон» в приграничных районах Руанды. Американскую позицию поддержал также испанский дип ломат Хуан Антонио Яньес Барнуэво. Представлявший же США Индерферт предпочел не затрагивать эту огнеопасную тему; он, однако, произнес весьма многозначительную фразу, в целом отражавшую подход американской дипломатии: «…какие бы усилия ни предпринимала Организация Объединенных Наций, подлинный ключ к решению проблем в Руанде находится в руках руандийского народа. Это означает, что убийствам в Руанде должен быть положен конец и сделать это обязаны обе стороны».

Большая часть ораторов не попыталась поставить вопрос о виновниках резни и обращалась к обеим сторонам конфликта с призывом приложить все усилия для прекращения кровопролития, не акцентируя ответственности за массовые убийства правящего режима. Тем не менее критика в его адрес все же прозвучала на заседании. Первым это сделал Китинг: «К сожалению, я должен начать с того, – сказал он, – что, по мнению моей делегации, первый оратор (Бикамумпака. – И. К.) не должен был участвовать в нашем обсуждении. Во-первых, с точки зрения моей делегации, он не представляет государства. Он не имеет законного статуса и является всего лишь представителем одной фракции. Ему не следует занимать привилегированного положения за этим столом. Во-вторых, по мнению моей делегации, он представил нам искаженную картину истинного положения». Вслед за ним свое возмущение заявлениями руандийского министра в той или иной форме выразили представители Великобритании, Аргентины и Испании. Дэвид Ханней высказал «сожаление в связи с тоном и содержанием первого заявления, которое было сделано… от имени правительства Руанды». «Нам хотелось бы, – добавил он, – услышать осуждение бесчеловечных акций, имевших место в этой стране, многие из которых происходили в районах, контролируемых правительством, в не столь небрежной форме, как это было сделано». Этой «ужасной ситуации», по словам аргентинца Эмилио Карденаса, «не может быть никаких оправданий, несмотря на то, что сегодня вечером и высказывались оправдания на сей счет». ««Как и другие члены Совета, – вторил ему испанец Яньес Барнуэво, – мы также сожалеем о том, что сегодня в Совете нам пришлось выслушать доводы, слишком похожие на попытку оправдать действия, которые, по нашему мнению, ничем оправдать нельзя». Но самым ярким ответом Бикамумпаке стало выступление Кованды.

«Крокодилам, живущим в реке Кагере, и стервятникам в небе Руанды, – заявил чешский дипломат, – не часто выпадает такая удача. Их пищей в эти дни стали тела тысяч и тысяч детей, женщин – сотни из которых были беременны – и мужчин, зарубленных до смерти в последние шесть недель приспешниками оказавшегося исключительно жестоким режима».

Кованда отверг идею «равной вины», которую в той или иной степени разделяло большинство его коллег по СБ: «Все сообщения говорят о том, – заявил он, – что эти злодеяния совершаются головорезами – и немного найдется случаев, когда это слово употреблялось в более буквальном смысле, – из числа хуту в отношении их соседей тутси. Кое-кто склонен возлагать вину “поровну” на обе стороны, заявляя о том, что за этот прошедший месяц тутси также, вероятно, совершали злодеяния в отношении хуту», однако доказательства этому «являются очень скудными».

В отличие от других членов Совета, Кованда не побоялся назвать вещи своими именами: «…погибло около 200 000 тутси… т. е. погибло 20 процентов всех проживающих в Руанде тутси. Любой из нас может подсчитать, чему будет равно такое процентное соотношение, если применить его к собственному народу в собственной стране. Сложившуюся ситуацию называют гуманитарным кризисом, как если бы речь шла о голоде или, скажем, о каком-либо стихийном бедствии. По мнению моей делегации, здесь больше подходит слово “геноцид”». Чешский дипломат разбил в пух и прах главный аргумент Бикамумпаки: «… даже гражданская война, какой бы ужасной они ни была, не может служить поводом – и тем более оправданием – для совершения геноцида. И не имеет значения, идет сейчас гражданская война или нет, поскольку те сотни тысяч гражданских лиц, которые пали от рук головорезов, находились не на линии фронта, а далеко в глубине страны, и единственным различимым на глаз свидетельством их принадлежности к РПФ было их этническое происхождение».

Кованда прямо указал на виновность правящего режима: «Кто же совершал, – спрашивал он, – все эти невообразимые злодеяния? Безусловно, не весь руандийский народ, будь то хуту или кто-либо еще. Эти злодеяния совершались членами президентской гвардии, созданной президентом Хабьяриманой. Они совершались представителями руандийских правительственных сил, верных президенту. Они совершались членами ополчений, служащими жандармерии. Они совершались по приказам людей, близких к президенту Хабьяримане, и в результате провокационных подстрекательских передач радиостанции “Миль колин”. Это частная радиостанция, но ею владеют люди, близкие к ныне покойному президенту».

Кованда поддержал решение «о возобновлении усилий в Руанде», но подчеркнул, что оно «принято безусловно слишком поздно для людей, которые уже погибли».

Около часа ночи было проведено голосование за резолюцию в целом (принята единогласно) и отдельно по вопросу об эмбарго – 14 голосов против 1 (Руанда).

Одобренный вариант Резолюции СБ ООН № 918 оказался весьма половинчатым документом. В ней санкционировалось расширение мандата МООНПР за счет двух дополнительных функций:

1) «способствовать обеспечению безопасности и защиты перемещенных лиц, беженцев и гражданских лиц в Руанде, находящихся в опасном положении, в том числе путем создания, где это возможно, и поддержания безопасных гуманитарных районов»;

2) «обеспечивать безопасность и поддержку мероприятий по распределению гуманитарной помощи и проведению операций по оказанию гуманитарной помощи».

Силам ООН также предоставлялось право «принимать меры самозащиты против лиц или групп, которые угрожают защищаемым объектам и находящимся в них лицам, персоналу Организации Объединенных Наций и другим лицам, участвующим в оказании гуманитарной помощи, или средствам доставки и распределения такой помощи». Кроме того, вводилось эмбарго на поставки оружия в Руанду. И наконец, резолюция санкционировала увеличение численности сил МООНПР до 5,5 тыс. человек.

Однако документ предусматривал отправку в Руанду только группы военных наблюдателей и «доведение до полной численности» (т. е. до 800 чел.) мотопехотного батальона из Ганы, уже находящегося в Руанде, т. е. реализацию лишь первой фазы развертывания войск по плану Даллэра. Остальные фазы развертывания предполагалось осуществить лишь после доклада Генерального секретаря о выполнении ряда условий: сотрудничество с МООНПР сторон конфликта, прогресс в переговорах между ними о прекращении огня, наличие человеческих и материальных ресурсов для Миссии.

В резолюцию в очередной раз была включена формулировка из Конвенции 1948 г.: «…убийство членов какой-то этнической группы с намерением уничтожить, полностью или частично, такую группу является преступлением, наказуемым по международному праву», однако вновь не ставился вопрос о виновниках происходящего и не использовался термин «геноцид». Вместо него фигурировали выражения «гуманитарный кризис огромного масштаба», «насилие», «резня». В основной части резолюции не было ссылок на положения Главы VII Устава ООН; в то же время введение военного эмбарго мотивировалось именно этими положениями: «…ситуация в Руанде, – говорилось в соответствующем разделе, – представляет собой угрозу миру и безопасности».

Резолюция вызвала резкую критику со стороны благотворительных и правозащитных организаций. 18 мая Ален Детекс, генеральный секретарь ВБГ, выступил со страстным осуждением и самого этого документа, и США, которые заставили ООН «отложить отправку 5,5 тыс. африканских солдат в Руанду», и призвал СБ принять срочные меры для прекращения геноцида. «За пять недель – заявил он, – минимум 200 000 руандийцев были убиты; более полумиллиона теперь стали беженцами, а сотни тысяч перемещенных лиц оказались в ловушке внутри страны. Наши сотрудники, граждане других стран, были вынуждены бессильно присутствовать и наблюдать за убийством по крайней мере 100 наших местных руандийских работников с такой невыразимой дикостью, что мы в конце концов покинули некоторые районы <этой страны>.

Ничто в Резолюции № 918 не остановит этого, особенно учитывая то, что размещение сил ООН, если оно вообще когда-либо произойдет, вероятно, будет осуществляться очень медленно. Много ли руандийцев, нуждающихся в помощи, особенно тутси, останется к тому времени, когда военнослужащие наконец прибудут туда?

И это закончится, как и в случае с бельгийскими солдатами, тем, что они будут рвать свои береты в отчаянии от беззубого мандата, который делает из них просто свидетелей хладнокровных убийств беззащитных женщин и детей и разрешает им предпринимать действия только для “самозащиты”? <…>

Для того, что происходит, нет никакого другого обозначения, кроме слова “геноцид”, однако Резолюция № 918 не содержит серьезного призыва к преданию его виновников суду и международному осуждению. Это должно быть сделано, или мы неизбежно увидим подобные жестокости и в других странах, которые будут совершать те, кто видит, что такие широкомасштабные преступления остаются безнаказанными.

Почему резолюция говорит о “защищенных местах и людях”, если силы ООН не получили ясного мандата обеспечивать их защиту? Пусть ООН оставит дело гуманитарной помощи благотворительным организациям и сосредоточится на политических задачах, таких как создание зон безопасности и оказание давления на тех, кто ответственен за насилие, чтобы покончить с ним.

Тогда мы избежим второго Сомали… Однако эти цели должны быть определены немедленно. Чем дольше Совет Безопасности мешкает, тем более сложной становится проблема и тем труднее ее разрешение. Босния является доказательством тому.

Красным кхмерам понадобилось четыре года, чтобы убить один миллион человек в стране, население которой сравнимо по численности с населением Руанды. За этот месяц мы узнали, что там происходит. Четко определенное и целенаправленное вмешательство ООН не является альтернативой для Руанды. Это <наш> долг».

 

Признание геноцида

Поток информации о массовых убийствах в правительственной зоне и леденящих кровь подробностях, давление правозащитных и благотворительных организаций привели к тому, что с середины мая правительства ведущих стран начали признавать факт геноцида в Руанде.

Франция оказалась в наиболее уязвимом положении из-за появившихся сообщений в прессе о продолжении ею военного сотрудничества с руандийским режимом, которые вызывали растущее беспокойство правозащитников и гуманитарных агентств. По мнению Ланотта, именно боязнь развертывания в СМИ кампании об «ответственности Франции за геноцид» и стало главной причиной изменения позиции Парижа.

16 мая в Брюсселе министры иностранных дел ЕС, в том числе и Жюппе, приняли резолюцию, в которой поддержали ожидаемое решение СБ об усилении МООНПР, идею оружейного эмбарго, дипломатические усилия ОАЕ и Танзании, а также признали факт геноцида в Руанде. Резолюция начиналась словами: «Европейский союз… выступает с новым настойчивым призывом ко всем сторонам конфликта, чтобы они положили конец геноциду, который действительно имеет место в этой стране». После заседания Жюппе вышел к журналистам и первым из французских руководителей публично произнес слово «геноцид», одновременно отказавшись от теории «равной вины»: «То, что сейчас происходит в Руанде, – сказал он, – заслуживает названия “геноцид”. Убийства ужасны, <и они происходят> главным образом в зоне, находящейся под контролем правительственных войск (курсив мой. – И. К.). В заявлении Европейского союза по поводу Руанды, которое вы сейчас получите, будет фигурировать это слово “геноцид”, на которое я советую вам обратить внимание». «Учитывая то, что произошло за несколько недель, и особенно в последние дни, – продолжал министр, – нужно заняться поиском и наказанием виновных, ибо нарушения прав человека достигли степени, которую я уже определил как невыносимую, и я называю ее настоящим геноцидом. Мы намереваемся потребовать от верховного комиссара по правам человека разработать предложения по этому поводу».

При этом Жюппе энергично выступил за немедленную отправку новых сил ООН в Руанду, осудив медлительность СБ: «Нужно сделать все, чтобы как можно скорее могло начаться развертывание международных сил с гуманитарной миссией, и это будет корпус ООН, поскольку она единственная, кто обладает способностью быстро вмешаться и действовать с необходимой эффективностью. В Нью-Йорке решение этого вопроса затянулось на две недели», и Франция об этом очень сожалеет.

В тот же день в интервью журналистам французских радиостанций Жюппе признал провал прежней политики: «Нам не удается остановить бойню, поскольку, несмотря на все давление, которое было оказано, оба лагеря упорствуют в желании продолжать войну и отказываются от любого соглашения о прекращении огня. Поэтому необходимо, чтобы международное сообщество переключилось на самую предельную скорость».

17 мая ВГБ опубликовали в «Le Monde» открытое письмо к президенту Миттерану. «Речь идет, – говорилось в нем, – не о какой-то этнической войне, но об уничтожении, систематическом и запланированном, противников фракции, поддерживаемой и вооружаемой Францией (курсив мой. – И. К.): <фракции> бывшего диктатора Хабьяриманы, чья президентская гвардия является главной виновницей этой резни. Как не говорить о преступлении против человечности? Как поверить, что Франция не располагает никакими средствами по отношению к своим “протеже”, чтобы заставить их прекратить эти убийства? Как понять слишком дипломатичные слова во время вашего недавнего выступления по телевидению, в которых вы сослались на то, что “наши солдаты не могут быть арбитрами в смутах, которые раздирают те или иные страны”?»

В тот же день Жан-Эрве Брадоль, руководитель программы ВБГ в Руанде, дал краткое интервью газете «Libération». «Удобно описывать руандийцев как варваров, – сказал он, – и нелегко признавать политическую природу конфликта, в котором мы принимали более чем активное участие. Виновники резни, которая идет в настоящее время в зонах, все еще контролируемых руандийской правительственной армией, являются союзниками Франции, обученными, вооруженными и финансируемыми ею. Учитывая это, трудно поверить, что у Парижа нет никаких средств давления, чтобы заставить прекратить бойню». Брадоль также осудил «голубые каски» за то, что те пассивно наблюдали за убийствами, а последние усилия руководства ООН назвал «запоздалым жестом».

Утром 18 мая Бернар Кушнер, один из основателей ВБГ, бывший министр, тесно связанный с руководящими кругами Социалистической партии, партии президента Миттерана, по возвращении из Кигали, где он находился с 12 мая, заявил МФР: «Есть большинство, хуту, которое составляет 90 % населения. Есть меньшинство, тутси, которое составляет 10 % населения. Хуту убивают тутси и, кажется, решили истребить их всех. Это называется “геноцид”. Людей убивают, потому что они – тутси, а не потому, что они сделали что-то плохое. <…> Они – фашисты, тропические фашисты, но тем не менее фашисты. Когда ходишь по траве там, в окрестностях Кигали, то ходишь по черепам детей, которые были разрублены на куски, ходишь по телам, которые съедены собаками. Ни одному члену семьи не давали пощады. Если вы хотите понять, что происходит, то это все одна и та же история: совершается массовое убийство, представители гуманитарных организаций говорят, что политики ничего не делают, и политики наконец что-то делают, но международное вмешательство происходит слишком поздно, когда резня уже случилась».

Несколько часов спустя на заседании правительства в узком составе под председательством президента Жюппе затронул вопрос о Руанде: «По отношению к Руанде, – сказал министр, – слово “геноцид” не будет слишком сильным. Там сотни тысяч убитых и беженцы, количество которых исчисляется миллионами». Он заявил о готовности Франции помочь с оснащением африканских соединений для МООНПР-2 и увеличить гуманитарную помощь перемещенным лицам. В ответ Миттеран выразил обеспокоенность антифранцузской кампанией в прессе, сославшись на обращение к нему ВБГ: «Что касается Руанды, то неправительственные организации поставили вопрос об ответственности Франции. <…> Именно Франция добилась Арушских соглашений… Именно Франция добилась от Совета Безопасности ООН создания посреднических сил. Именно Франция обеспечила эвакуацию европейского населения из Руанды. <…> Необходимо, чтобы посреднические силы ООН состояли из контингентов, предоставленных африканскими странами. Но Франция готова обеспечить логистическую поддержку. <…> Нужно дать решительный отпор несправедливым обвинениям».

Опасения Миттерана по поводу кампании в СМИ оказались не напрасны. В тот же день, 18 мая, в «Libération» журналисты Ален Фриле и Сильви Кома опубликовали статью «Париж, место роскошного убежища для высокопоставленных хуту», в которой обвинили французских военных в том, что во время эвакуации экспатриатов 9–12 апреля те вывезли из Кигали деятелей, в том числе одиозных, из окружения бывшего президента, одновременно бросив на произвол судьбы тутси – сотрудников различных французских учреждений в Руанде; авторы утверждали, что выделенные Парижем для руандийских беженцев 200 тыс. франков на самом деле предназначались для родственников Хабьяриманы.

Стремясь утихомирить СМИ, окружение президента решило оказать давление на руководителей ВБГ, чьи заявления «возбуждали» французское общественное мнение. 19 мая Деле и Пэн пригласили их в Елисейский дворец. По воспоминаниям Брадоля, советники Миттерана, «казалось, очень нервничали» из-за выступлений ВГБ в прессе: «Они озвучили версию, согласно которой Франция приложила большие усилия ради мира и заключения Арушских соглашений, однако мы отказались поддержать этот разговор на том основании, что мы здесь не для того, чтобы обсуждать внешнюю политику, но чтобы потребовать открытого вмешательства Франции, которая должна призвать своих союзников в Руанде прекратить убийства гражданских лиц». Брадоль пишет, что «был очень удивлен легковесностью ответов Деле, который сослался на то, что ему было трудно соединиться по телефону с руандийскими руководителями и что он не имел на них достаточно рычагов влияния. Беседа завершилась малоприятным исходом».

Наступление РПФ на юге и особенно его успехи в битве за Кигали делали перспективу победы повстанцев, которых Кено сравнивал с красными кхмерами, все более реальной. 22 мая Миттеран получил послание Синдикубвабо, в котором руандийский президент выразил «благодарность за моральную, дипломатическую и материальную поддержку, которую Вы оказывали с 1990 г. и до этого дня», и умолял предоставить дополнительную «материальную и дипломатическую помощь». В противном случае, взывал Синдикубвабо, «существует опасность, что те, кто напал на нас, реализуют свои планы, о которых Вы знаете». В то же время расчеты на то, что африканские посредники или ООН сумеют заставить РПФ пойти на мирные переговоры, казались все более иллюзорными. 24 мая Кено сообщил Миттерану, что «прибытие 5500 ооновцев для усиления МООНПР остается проблематичным, учитывая отсутствие энтузиазма у африканских государств и американскую инертность», хотя президент Франции пока еще окончательно не потерял надежду на ООН. В интервью «Le Nouvel Obsevateur» 26 мая он заявил: «Я очень верю в институты. Не будет никогда гражданского мира в стране без институтов, без выборов, без юстиции, без моральных правил, без защитников прав. Что ж касается случаев, подобных Руанде, этого позора, то самый высший институт в мире должен спасти себя от провала».

Возможный приход РПФ к власти не вызывал в Елисейском дворце никакого восторга. Но как можно предотвратить его? Может ли Франция оказать помощь Временному правительству, совершенно дискредитированному в глазах мирового общественного мнения? Может ли Франция сыграть роль беспристрастного посредника, если одна из сторон конфликта категорически возражает против появления ее солдат на руандийской земле?

Ситуация в высших политических кругах Франции осложнялась отсутствием единства в отношении Руанды между Елисейским дворцом, который склонялся к идее отправки в Руанду французских войск в составе сил ООН или, как предложил еще 2 мая генерал Кено, отдельно от них, и правительством, члены которого (Балладюр, Жюппе, Леотар, Руссен) относились к этой идее весьма сдержанно, призывая соблюдать осторожность, и предпочитали ограничиться логистической поддержкой сенегальскому контингенту и ориентироваться преимущественно на гуманитарную помощь.

26 мая в эфире радиостанции «France-Inter» на вопрос о вето, который РПФ наложил на любое участие Франции в МООНПР-2, Жюппе ответил: «Нас не приглашали участвовать в силах Объединенных Наций; Генеральный секретарь Объединенных Наций не высказал такой просьбы. Мы констатируем, что одна из сторон отвергает участие Франции, мы ничего не можем с этим поделать (курсив мой. – И. К.). У нас нет намерения навязываться, но это не означает, что мы останемся безразличными».

Поле для маневра у Миттерана становилось все у́же и у́же. 31 мая на встрече с канцлером Гельмутом Колем в Мюлузе он сетовал: «Что делать? Объединенные Нации должны вернуться <в Руанду>. <…> Нас обвинили в том, что мы поддерживали прежний режим. <Миру> была представлена односторонняя картина резни. Реальность же заключается в том, что там “все против всех”. Где найти им всем место? Это маленькая страна. Но именно ООН должна что-нибудь сделать».

 

Поставки французского оружия руандийскому режиму

Одним из самых острых вопросов, связанных с руандийской политикой Франции в период геноцида тутси, являлся вопрос о продолжении военного сотрудничества Парижа с режимом в Кигали. Ряд авторов, таких как Жан Морель, обвинял французские власти в том, что они не прекратили военно-технической помощи руандийской армии после 14 апреля и даже после Резолюции ООН от 17 мая.

Официально все французские военно-технические советники покинули Кигали в ходе операции «Амариллис», т. е. до вечера 14 апреля. Однако существует ряд свидетельств, что некоторые из них все же не уехали из страны. Автор книги «Руанда. Секретная история» бывший член РПФ Абдул Рузибиза, достоверность данных которого, правда, многократно ставилась под сомнение, утверждает: «После операции “Амариллис”, согласно нашим источникам, от пятидесяти до восьмидесяти французских военных якобы оставались в Руанде в разных местах в зависимости от боевой обстановки вплоть до падения правительства. Они, вероятно, отправились в Мукамиру и Гисеньи, чтобы планировать наступательные операции вместе с ВСР». По данным, собранным в 1997–1998 гг. представителями «Human rights watch», в Кигали и других частях Руанды в апреле – середине мая 1994 г. неоднократно видели белых мужчин в военной форме, не принадлежавших к МООНПР. Бесспорным фактом является присутствие в Руанде французского капитана Поля Барриля, бывшего советника Хабьяриманы, который, как полагает Дефорж, готовил в военном лагере Бигогве диверсантов для заброски в тыл РПА (операция «Инсектицид»). Согласно сохранившемуся контракту, заключенному Временным правительством с Баррилем, он обязался завербовать для ВСР 20 специалистов по военному обучению.

Адмирал Ланксад категорически отрицал в интервью Ланотту факт присутствия французских военных кооперантов в Руанде после 14 апреля 1994 г., однако другие опрошенные им высокопоставленные гражданские и военные функционеры этот факт, наоборот, подтвердили: «Французские военные действительно остались в Руанде после ухода сил операции “Амариллис”. Это произошло в соответствие с Арушскими соглашениями, которые предусматривали сохранение <Миссии> военно-технической помощи. Они были эвакуированы… в первые дни операции “Бирюза”». Кено также признал факт пребывания в Руанде между серединой апреля и концом июня приблизительно дюжины французских военных специалистов, которое было согласовано как с Елисейским дворцом, так и с правительством Балладюра. К какой бы службе ни принадлежали эти люди (кооперанты, Общая служба внешней безопасности и т. д.), какие бы задачи они ни выполняли, делает вывод Ланотт, «…даже если принять гипотезу о наемниках, которые не имели никакого отношения к французским военным, находившимся там в рамках франко-руандийской военной кооперации, нужно все же констатировать, что сторонники неизменной поддержки ВСР… продолжали с ними свое сотрудничество всю весну 1994 г.».

По мнению Ланотта, «…некоторые военные и/или политические руководители Франции считали легитимным поддерживать относительно незаметно альянс с ВСР – не для того, конечно, чтобы способствовать геноциду, но чтобы стабилизировать государственный аппарат, пресечь резню и сохранить способность ВСР предотвратить победу РПФ. Иначе говоря, эти французские руководители немного наивно цеплялись за иллюзию, что можно, не слишком пачкая себе руки и опираясь на руандийских лидеров, не скомпрометированных резней, остановить РПФ и положить конец хаосу и кровавой бане в зоне, контролируемой правительственными силами». Ланотт предполагает, что в эту группу входили в первую очередь президент Миттеран и его советники: «…можно выдвинуть гипотезу, согласно которой, несмотря на <политику> “оставления” и бессилия, принятую… правительством Балладюра, президент Республики решил в апреле 1994 г., что Франция должна любыми средствами попытаться возродить в Руанде свою политику умиротворения изнутри, хотя бы и запачкав руки, чтобы прекратить как можно скорее кровопролитие, по отношению к которому международное сообщество “умыло руки”». Именно так, с точки зрения Ланотта, родилась политика «грязных рук».

То, что вопрос о военно-техническом сотрудничестве Франции с руандийским режимом серьезно рассматривался в Париже, доказывают переговоры 9 мая во французской столице между генералом Юшоном, курировавшим отношения с Руандой по военной линии, и полковником Рвабалиндой, советником начальника ГША, который составил подробный отчет об этой встрече. На ней Рвабалинда обратился с просьбой о предоставлении Руанде (возможно, непрямо, через соседние дружественные страны) боеприпасов для легкой артиллерии и личного оружия, обмундирования и средств связи. В ответ Юшон посоветовал «…безотлагательно предоставить все доказательства, свидетельствующие о легитимности войны, которую ведет Руанда, чтобы привлечь международное общественное мнение на её сторону и позволить возобновить двустороннее сотрудничество». По словам Рвабалинды, генерал «…ясно дал понять, что руки и ноги у французских военных были связаны в отношении какого-либо вмешательства в нашу пользу из-за позиции СМИ, которую определял исключительно РПФ. Если не сделать ничего для изменения образа страны за границей, военные и политические руководители Руанды будут считаться ответственными за совершенные в ней преступления. Он несколько раз возвращался к этой теме. Французское правительство никогда не согласится на то, чтобы его обвиняли в поддержке людей, которых осуждает международное общественное мнение и которые не представляют аргументов в свою защиту. Настоятельно необходима борьба за СМИ». Тем не менее, как сообщил Рвабалинде Юшон, в Руанду уже «отправлены семнадцать маленьких радиопередатчиков на семи частотах, чтобы облегчить связь между подразделениями в городе Кигали». Он также посоветовал подготовить аэропорт Кигали для приема возможной французской помощи.

«Даже когда их союзники хуту погружаются в систематическую резню тутси, – пишет Брекман, – и когда груды тел убирают с улиц Кигали ковшами мусороуборочных машин, <ответственные> за французское военное сотрудничество не подвергают тех осуждению: еще в мае, шесть недель спустя после начала геноцида, генерал Юшон обещает руандийскому эмиссару полковнику Ефрему Рвабалинде предоставить ему не только снаряжение, но и надежные приемники, чтобы обеспечить прямую связь между французским генеральным штабом и его <руандийскими> союзниками, чьи солдаты бо́льшую часть времени проводят, убивая и грабя, а не сражаясь». Это доказывает, вторит ей Морель, что «военное сотрудничество между Францией и Руандой не прекратилось, несмотря на уход французских войск и закрытие посольства». Правда, Ланотт сомневается в том, что отчет Рвабалинды точно передает содержание разговора с Юшоном, однако приходится признать, что сказанное французским генералом в разговоре с Рвабалиндой вполне соответствует тому, о чем неоднократно писал Кено в докладных записках Миттерану и о чем говорил сам президент Франции.

Как следует из отчета, в ходе встречи 9 мая вопрос о крупных поставках французского оружия в Руанду в конкретном плане не обсуждался. Тем не менее существуют свидетельства, порой более, порой менее убедительные, что такие поставки имели место в период геноцида, несмотря на запрет, наложенный 8 апреля правительством Балладюра, и эмбарго, введенное ООН 17 мая.

Если верить полковнику Маршалу, то запрет 8 апреля был нарушен уже той же ночью. 20 августа 1995 г. он рассказал в интервью программе Би-би-си «Панорама»: «Два из трех <французских> самолетов, <прилетевших в Кигали рано утром 9 апреля>, привезли военнослужащих, а третий доставил боеприпасы… для руандийской армии. Они [боеприпасы] лишь несколько минут оставались на аэродроме, а затем их сразу погрузили на машину и отправили в лагерь Каномбе». Эту информацию подтвердил также депутат-либерал нижней палаты бельгийского парламента Арман де Декер.

19 мая высокопоставленный чиновник Министерства кооперации Филипп Жеанн признался Жерару Прюнье: «Мы доставляем снаряжение ВСР через Гому. Но, конечно, мы это опровергнем, если вы процитируете меня в прессе».

В интервью газете «Le Quotidien de Paris» 28 мая Мишель Руссен отверг обвинения РПФ, выдвинутые против Франции, что та не прекратила военные поставки ВСР: «Каким путем, – вопрошал он, – мы можем транспортировать оружие и с помощью каких средств? Это совершенно противоречило бы африканской политике правительства. Согласно представителям РПФ… оружие переправлялось через маленький приграничный город Гома в Заире. Это значит не понимать наших отношений с этой последней страной, которые все специалисты по африканской политики считают хорошими. Если хотя бы немного представлять себе ситуацию на месте, то было бы ясно, что через эту зону невозможно осуществлять какие-либо контакты с вооруженными силами руандийского правительства. Это манипуляция и дезинформация: такие утверждения не состоятельны ни с политической, ни с технической точек зрения». Уверения Руссена, однако, не успокоили общественное мнение, тем более что 31 мая журналист Мишель Мюллер опубликовал в «L’Humanité» письмо второго секретаря руандийского посольства в Каире; в нем сообщалось о сделке по продаже Руанде крупной партии гранат и патронов на общую сумму 765 тыс. долл., которую планировали доставить из Египта в Заир, по всей видимости, с согласия французских властей.

В первых числах июня Стефен Смит сообщил в «Libération»: «С начала руандийской драмы аэропорт Гомы является тыловой базой правительства соседней страны, Руанды. Именно здесь виновники геноцида получали оружие еще десять дней тому назад… в воскресенье 22 мая “специальные рейсы” в Гому прекратились. До этого один “Боинг-707” с тщательно замазанными номерами пять раз совершил выгрузку: трижды днем и дважды ночью. Его груз: каждая партия примерно 18 т оружия и боеприпасов, по мнению одних, “сербского происхождения”, по мнению других, в ящиках со штампом “Болгария”. Свидетели утверждают, что по крайней мере один раз они определили, что пилоты были из Южной Африки. Несмотря на массу противоречивых деталей и версий все источники там [в Гоме] – в том числе хорошо информированные французские экспатриаты – выражают свою “уверенность”, что доставка оружия “была оплачена Францией”». Факт поставок французского оружия в Руанду через Гому подтверждается данными, полученными Сент-Экзюпери, представителями «Human rights watch», сотрудниками британского «4-го канала», а также письмом Сиприена Кайюмбы, бывшего руководителя управления финансовых служб МО Руанды, министру обороны Бизимане от 26 декабря 1994 г. Этот факт признал и французский консул в Гоме Жан-Клод Урбано, который объяснил поставки французского оружия тем, что «они осуществлялись во исполнение контрактов, заключенных с правительством Руанды до введения эмбарго»; консул, однако, отрицал, что правительство Франции имеет к ним какое-то отношение. Очевидно, в Гому было доставлено пять или шесть партий вооружения (артиллерия, пулеметы, штурмовые винтовки, боеприпасы) на сумму почти 5,5 млн долл. В организации поставок подозревали британскую компанию «Mil-Tec» и французские компании «DIL–Invest», SOFREMAS (Французская компания по использованию материалов и систем оружия) и «Luchaire», контролируемые государством.

Французская парламентская комиссия, изучавшая этот вопрос, признала: «…то, что имела место неконтролируемая продажа оружия, более чем вероятно, если сослаться, например, на коммерческие операции, осуществлявшиеся компанией “DIL–Invest”. <…> Африка сегодня напичкана оружием, поступившим путем такой продажи и… вряд ли стоит надеяться, что когда-либо удастся установить контроль и поставить в законные рамки эти нелегальные потоки». Однако, заявила комиссия, «факты нарушения эмбарго и нелегального экспорта вооружения, которые были бы известны французским властям и которые бы они допустили, не доказаны».

Трудно согласиться с этим выводом, хотя и нет прямых доказательств причастности тех или иных французских официальных структур к поставкам оружия руандийскому режиму. Очень возможно, однако, что в правящих кругах существовали группы и люди, которые знали о них, но смотрели на это сквозь пальцы. Речь идет прежде всего о французских военных и об окружении президента Миттерана, чья политика в руандийском вопросе не совпадала с позицией Кэ д'Орсе. По крайней мере, на это намекали ведущие члены кабинета. Вот что Филипп Биберсон, глава ВБГ, рассказал о встрече с министром иностранных дел 12 июня: «Я был у Жюппе <…> за два дня до визита к Миттерану. Ему был задан вопрос: “Говорят, что имеют место поставки вооружения руандийскому правительству… действительно ли Франция продолжает посылать оружие в Гому?” Жюппе ответил: “Видите ли, все это очень неопределенно, действительно, есть соглашения о сотрудничестве или обороне с правительством <Руанды>, может быть, имелись долги по контрактам, но, что касается моих служб, скажу, что с конца мая определенно не было больше никаких военных поставок режиму Хабьяриманы”. И глядя на Елисейский дворец по другую сторону Сены, он произнес: “Но что может происходить там, об этом я ничего не знаю”».

 

Маневры Вашингтона

Если Франция официально признала факт геноцида 16 мая, то США упорствовали гораздо дольше. Пассивность администрации в определенной степени подпитывалась реакцией на руандийский кризис простых американцев, для которых трагедия в Центральной Африке была слишком далекой и оттого менее реальной. В середине мая «Times Mirror Center» провел новый опрос общественного мнения, который показал, что за руандийским кризисом очень внимательно или достаточно внимательно следили 34 % американцев, однако только 29 % представляли, как много руандийцев было убито. Однако под напором правозащитников и СМИ администрации приходилось постепенно сдавать одну позицию за другой.

16 мая помощник юридического советника Госдепа по африканским делам Джоан Донохью подготовила правовой комментарий для Уоррена Кристофера по поводу применимости термина «геноцид» к событиям в Руанде. В нем на основе данных Бюро разведки и исследований Госдепа был сделан вывод, что эти события удовлетворяют всем трем критериям геноцида, сформулированным в Конвенции 1948 г.: совершение «особых действий», таких как убийства, причинение тяжких телесных повреждений или умственного расстройства и проч. («мало сомнений в том, что эти перечисленные особые действия имели место в Руанде»), по отношению к определенной национальной, расовой, этнической или религиозной группе («большинство убитых в Руанде были гражданскими тутси») с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую («по крайней мере, некоторые из этих запрещенных действий были очевидно совершены с намерением уничтожить полностью или частично группу тутси как таковую»). При этом в комментарии сообщалось, что число убитых определяется международными благотворительными организациями от 200 до 500 тыс., однако подчеркивалось, что точная цифра «не имеет решающего значения для этого анализа».

18 мая Тоби Гэти представила помощнику госсекретаря по африканским делам Джорджу Музу и юридическому советнику Госдепа Конраду Харперу аналитическую записку, в самом начале которой утверждалось: «Есть достаточно косвенных свидетельств того, что руководители и военное командование замешаны в широкомасштабном систематическом истреблении этнических тутси и в меньшей степени этнических хуту, выступавших за разделение власти между этими двумя группами». По словам Гэти, «главными участниками геноцида являлись солдаты руандийской армии, милиция хуту и отряды экстремистски настроенной молодежи хуту, которые были обучены и вооружены службами безопасности». «Международные организации, иностранные дипломаты и местные очевидцы, – писала она, – сообщили о систематическом истреблении тутси в деревнях, школах, больницах и церквях милицией хуту, президентской гвардией и армейскими подразделениями. <…> Многочисленные и заслуживающие доверия свидетельства также показывают, что представители как центральной, так и местной власти призывали гражданское население участвовать в резне, часто используя экстремистскую радиостанцию хуту “Миль колин”. <…> Кампания этнической чистки тутси кажется хорошо спланированной и систематической». Из документа явствовало, как и из комментария Донохью, что происходящее в Руанде полностью отвечает критериям геноцида, зафиксированным в Конвенции 1948 г.

Комиссия ООН по правам человека, учитывая экстраординарность руандийских событий, решила по инициативе Канады провести чрезвычайную сессию в Женеве 24–25 мая. Перед Госдепом США встала проблема, следует ли американской делегации поддерживать резолюцию, в которой, как ожидалось, будет сказано о «геноциде» в Руанде. Голосование против нее могло вызвать скандал и полную изоляцию США, особенно после того, как факт геноцида признала даже Франция.

21 мая, в преддверии конференции, четыре высокопоставленных сотрудника Госдепа Муз, Харпер, Шэттак и помощник госсекретаря по международным организациям Даглас Беннет, основываясь на выводах Донохью и Гэти, представили Кристоферу меморандум:

«События в Руанде побудили прессу и общественность задать вопрос, произошел ли там геноцид… мы считаем, что официальным лицам Департамента следует позволить говорить, что “произошли акты геноцида”. Это та самая формулировка, какую мы используем по отношению к Боснии». «Заявление правительства США, что произошли акты геноцида, – успокаивали Кристофера авторы меморандума, – не будет иметь никаких особых юридических последствий». Конечно, писали они, такое заявление «может усилить давление на США с целью добиться <от нас> более активной реакции на кризис в Руанде. По нашему мнению, однако, необходимо послать ясный сигнал, что США считает, что в Руанде произошли акты геноцида. Если мы не воспользуемся возможностью, предоставленной таким <форумом>, как заседание Комиссии ООН по правам человека, чтобы использовать обозначение “геноцид” для осуждения событий в Руанде, то может быть подорвано доверие к нам со стороны правозащитных групп и широкой общественности, которые могут спросить, как много доказательств мы еще можем потребовать, прежде чем прийти к какому-то политическому заключению».

Под воздействием этого меморандума Кристофер отдал соответствующие инструкции представителю США в Комиссии ООН по правам человека Джеральдин Ферраро: «Делегации разрешается согласиться с резолюцией, которая утверждает, что в Руанде были совершены “акты геноцида” или что “в Руанде совершался геноцид”. Допускаются и другие формулировки типа “имел место геноцид”, указывающие на то, что некоторые убийства в Руанде (но не все) – это “геноцид”, по критериям Женевской конвенции 1948 г. Делегации не разрешается соглашаться с характеристикой какого-то особого события как “геноцида” или с какой-либо формулировкой, которая подразумевает, что все убийства в Руанде – это геноцид». И тут же приводилась любопытная мотивация такой уступки: «Мы допускаем это, чтобы сделать резолюцию заслуживающей доверия: дискурс о Руанде без использования слова “геноцид” может быть раскритикован как притворство».

К заседанию Комиссии ООН по правам человека верховный комиссар ООН по правам человека Хосе Айяла Лассо, посетивший Руанду 11–12 мая, подготовил доклад, в котором не решился назвать происходившее в ней «геноцидом», хотя дважды сослался на Конвенцию 1948 г.:

«В течение дней и недель, последовавших за убийством президента <Руанды>, – писал верховный комиссар, – насилие распространилось на все регионы страны и достигло беспрецедентного размаха: было убито более 200 000 человек, в большинстве своем невинных гражданских лиц, в том числе женщин и детей. Согласно хорошо осведомленным источниками, эта цифра может даже превышать 500 000 жертв». Из доклада следовало, что убийства происходят в правительственной зоне, однако подчеркивалось: «В действительности, ни в коем случае нельзя считать, что хорошо вооруженные люди, которые защищают эти блокпосты, следуют приказам или инструкциям, которые могло им дать командование ВСР».

Ход самой сессии Комиссии показал, что американская дипломатия во-время скорректировала свою позицию. Представители многих стран – Нидерландов, Франции, Болгарии, Австрии, Ватикана, Австралии, Новой Зеландии, Пакистана, Туниса, Колумбии, Эквадора – и, конечно, эмиссары различных общественных организаций открыто назвали события в Руанде «геноцидом». Подавляющее же большинство азиатских и африканских государств проявило бо́льшую осторожность. В этой ситуации новая американская формула «возможные акты геноцида» оказалась приемлемым компромиссом. В резолюции, единогласно принятой 25 мая всеми 53 членами Комиссии, не назывались виновники резни, а сама она прямо не квалифицировалась как «геноцид»; вместо этого фигурировало смягченное положение о том, что в Руанде «были действительно совершены акты, подходящие под определение геноцида», по сути дела воспроизводившее американскую формулу. Комиссия не поддержала предложение ряда стран и правозащитников создать международный трибунал для юридического преследования организаторов геноцида, признав этот вопрос сферой компетенции «национальных судебных систем». Она ограничилась тем, что поручила ивуарийскому правозащитнику профессору права Абиджанского университета Рене Деньи-Сеги провести в течение месяца расследование обстоятельств массовой резни и выяснить, была ли она заранее спланирована. Комиссия также не откликнулась на призыв швейцарского журналиста Филиппа Дахиндена из организации «Репортеры без границ», который провел в Руанде две недели, создать там «свободную радиостанцию с опорой на местные и международные НПО, которая сыграла бы важную роль в прекращении резни и в политическом возрождении Руанды».

Вашингтону, казалось, удалось выиграть этот раунд: на сессии Комиссии ООН по правам человека США избежали изоляции и одновременно сумели не допустить однозначного признания факта геноцида. Казалось, Белый дом сумел прочно окопаться на новой позиции и собирался оставаться на ней максимально долго. 25 мая пресс-секретарю президента Майклу Маккарри был задан вопрос, решилась ли администрация Клинтона назвать то, что происходит в Руанде, «геноцидом». Маккарри ответил: «Я должен признаться, что не знаю ответа на этот вопрос. Мне известно, что эта проблема очень тщательно изучается. Я думаю, что было серьезное намерение здесь в <Государственном> департаменте оценить то, что случилось там, несомненно, как содержавшее настоящие акты геноцида». А президент Клинтон, выступая в тот же день в Военно-морской академии, упомянув о современных кровавых этнических и религиозных конфликтах, заявил: «Мы не можем найти решение для каждого такого взрыва гражданской войны или воинствующего национализма, просто отправив туда наши войска. Мы не можем и отворачиваться от них. Но наши интересы не затрагиваются в достаточной мере в очень многих из этих <конфликтов>, чтобы оправдать отправку туда наших людей. <…> Можем ли мы вмешиваться в тот или иной этнический конфликт в мире, в конце концов должно зависеть от совокупной массы американских интересов, поставленных на карту».

 

Резолюция № 925

Осторожность, проявленная американской дипломатией при принятии СБ Резолюции № 918, также казалась вполне оправданной. Проект МООНПР-2 предусматривал, что живую силу для нее предоставят прежде всего африканские государства, а страны Запада обеспечат логистическую поддержку, хотя некоторые из них – Австралия и Канада – тоже выразили готовность выделить воинские контингенты. Однако и те и другие не спешили выполнять свои обещания. В этой ситуации Секретариат ООН все больше чувствовал себя беспомощным. 25 мая, за несколько часов до принятия резолюции Комиссии ООН по правам человека, Бутрос-Гали, у которого наконец сдали нервы, на пресс-конференции в штаб-квартире ООН открыто назвал происходящее в Руанде «геноцидом» и подверг критике международное сообщество за неспособность вмешаться и остановить его. «Это провал не только ООН, – сказал он, – это провал международного сообщества. Мы все ответственны за эту неудачу. Не только великие державы, но и африканские страны, неправительственные организации – всё международное сообщество. Был совершен именно геноцид. Более 200 тыс. человек были убиты, а международное сообщество до сих пор обсуждает, что следует делать. Я пытался. Я имел контакты с главами различных государств и просил их прислать войска. Я связывался с различными организациями и потратил все мои силы, чтобы помочь им найти решение этой проблемы. К несчастью, позвольте мне сказать с великим смирением, я потерпел неудачу. Это скандал. Я первый, кто говорит это, и я готов это повторить».

В рамках подготовки МООНПР-2 Реза и Бариль 22–27 мая совершили поездку в Руанду. Идея этой поездки принадлежала Аннану, которого беспокоило нежелание руководства РПФ иметь дело с Бо-Бо; главной задачей эмиссаров ООН должно было стать получение от РПФ гарантий сотрудничества с МООНПР-2. На основании их отчета Бутрос-Гали 31 мая представил СБ доклад, являвшийся необходимым условием для принятия решения о переходе к основной стадии развертывания МООНПР-2. Он сообщил, что Реза и Бариль сумели добиться согласия обеих сторон на переговоры о прекращении огня и что первая встреча их представителей уже состоялась 30 мая в штаб-квартире МООНПР в Кигали. Генеральный секретарь, однако, призвал приступить к развертыванию сил ООН (к его первой фазе), не дожидаясь заключения перемирия, более того, синхронизировать первую и вторую фазы. В то же время он поднял самую болезненную проблему отсутствия ресурсов для МООНПР-2. К тому моменту только пять африканских стран гарантировали участие своих военнослужащих в составе Миссии (Гана, Зимбабве, Нигерия, Сенегал и Эфиопия). Но даже с этими государствами все оказалось не так просто. Так, Генеральный секретарь информировал СБ, что хотя правительство Ганы готово отправить свой контингент в Руанду немедленно, оно требует обеспечить его необходимыми техническими средствами и в первую очередь бронетранспортерами. Без такого оснащения, предупреждал Бутрос-Гали, «войска окажутся незащищенными, немобильными и неспособными эффективно выполнять свои задачи». «С учетом этих проблем, которые до сих пор не решены, – указывал он, – предполагается, что осуществление этапа № 1 начнется не раньше, чем по прошествии еще четырех – шести недель, в зависимости от того, насколько оперативно будут предоставлены ресурсы государствами-членами и обеспечена их доставка на места». Он с горечью напомнил Совету, что «замысел операций и различные варианты разрабатывались, исходя из предположения, что правительства без дальнейших задержек предоставят в распоряжении МООНПР полностью оснащенные и в нужном составе войска. Пока государства-члены не проявят решимости к принятию срочных и необходимых мер, МООНПР будет не в состоянии надлежащим образом выполнить свой мандат, чтобы добиться определенного эффекта, который позволил бы улучшить судьбу руандийского народа, и начать осуществлять шаги, призванные облегчить чрезмерные страдания, которым он подвергается».

Генеральный секретарь открыто признал факт геноцида: «С учетом вскрывшихся фактов почти не вызывает сомнения, что речь идет о геноциде, покольку налицо массовые убийства целых общин и семей, принадлежащих к конкретной этнической группе». Он добавил: «…представляется неприемлемым, что спустя почти два месяца после начала кампании насилия убийства все еще продолжаются». Более того, Бутрос-Гали впервые публично заявил о виновности руандийских властей: «…существуют убедительные доказательства того, что гораздо большая часть ответственности лежит на “Временном правительстве” и <Вооруженных> силах правительства Руанды». Он фактически поддержал точку зрения, на которой РПФ настаивал с начала кризиса, указав, что «прекращение убийств гражданского населения должно сопутствовать прекращению огня», поскольку «было бы бессмысленным пытаться добиться прекращение огня и позволять совершаться преднамеренным убийствам гражданских лиц в зоне, контролируемой правительственными силами». Бутрос-Гали информировал членов Совета и о массовом исходе населения из правительственной зоны, который «частично объясняется вызывающими тревогу радиопередачами из районов, находящихся под контролем правительства Руанды, особенно передачами радиостанции “Миль колин”, которая занимается также подстрекательством к уничтожению сторонников РПФ». Всего, по данным Бутроса-Гали, в самой Руанде в конце мая было 1,5 млн беженцев и еще 400 тыс. в соседних странах.

В заключение Бутрос-Гали вынес суровый приговор поведению международного собщества: «Замедленная реакция международного сообщества на геноцид в Руанде наглядно продемонстрировала его крайнюю неадекватность в том, что касается срочного реагирования путем принятия быстрых и решительных мер на гуманитарные кризисы, сопряженные с вооруженным конфликтом. Поспешно сократив численность МООНПР… до минимального уровня ввиду того, что ее первоначальный мандат не позволял ей применять силу с началом массовых убийств, международное сообщество два месяца спустя выглядит парализованным даже при новом мандате, пересмотренном Советом Безопасности. Нам всем следует признать, что в данном случае мы потерпели неудачу в нашей деятельности в связи с агонией Руанды и тем самым молчаливо смирились с продолжающейся гибелью людей. Наша готовность и способность к действиям оказались в лучшем случае неадекватными, а в худшем – заслуживающими осуждения, что объясняется отсутствием коллективной политической воли».

Неудивительно, что РПФ приветствовал доклад Бутроса-Гали. В письме 3 июня Генеральному секретарю и Председателю СБ глава его внешнеполитической службы Клод Дюсаиди призвал Совет официально объявить резню в Руанде геноцидом, учредить международный трибунал для суда над его виновниками, принять резолюцию об уничтожении или глушении СТМК и изгнать из своего состава представителя режима.

Дальше оттягивать формальное решение о развертывании МООНПР-2 было просто невозможно – решение об увеличении сил ООН было принято еще 17 мая, однако в Руанду в течение трех недель не прибыло ни одного нового миротворца. В начале июня там находилось всего 353 военнослужащих ООН (313 ганцев и 40 тунисцев), 122 военных наблюдателя и 15 гражданских полицейских (10 тоголезцев и 5 малийцев). В то же время каждый день приносил всё новые и новые свидетельства о геноциде, порой весьма запоздалые. 3 июня в американской прессе появились первые сообщения о резне 16–17 апреля в церкви Ньярубуйе. Донателла Лорч писала на первой странице «The New York Times»: «Десятки тел лежат в беспорядке на главном дворе кирпичной церкви, некоторые из них – не более чем куски плоти и скелеты, одетые в одежды. Одна женщина был зарублена, вероятно, когда бежала. Она лежит лицом вниз, одна рука вытянута, а другая держит обезглавленного ребенка. В церкви фрагменты человеческих тел валяются между низкими деревянными скамьями. На алтаре кости и череп. В классах <церковной школы> еще сохранились доски с написанными на них мелом заданиями. В одном в тот день был урок французского, и там нашли смерть более десяти мальчиков. Десятки стреляных гильз усеивают веранду. В ризнице, разграбленной убийцами, курильницы для благовоний валяются на полу вместе с одеяниями священников и разбитыми глиняными статуэтками».

Западные правительства оказывались под усиливавшимся огнем критики. 6 июня депутат британского парламента лейборист Том Кларк, вернувшийся из поездки по Африке, выступил с резким заявлением в связи с годовщиной открытия Второго фронта в 1944 г.: «То, что нам нужно, так это День-Д на озере Виктория, акт коллективного вмешательства, чтобы разрешить гуманитарный и санитарный кризисы, ставшие следствием холокоста в Руанде… Я побывал на озере Виктория, где до сих пор в воде плавают страшно искалеченные трупы. Британское правительство виновно в соучастии в позорном решении, принятом Советом Безопасности, о резком сокращении числа миротворцев, когда эскадроны смерти вырезали огромные массы тутси и других противников тех, кто находится у власти. Справедливо и достойно, что правительства <стран> Западной Европы и Северной Америки отмечают годовщину высадки в Нормандии 50 лет тому назад. Справедливо помнить сражения и победы прошлого. Но еще важнее отвечать на вызовы настоящего».

В такой ситуации американская дипломатия была вынуждена пойти на уступки. 2 июня Муз гордо заявил: «Нет страны, которая была бы более активна как в дипломатическом, так и в гуманитарном отношении, <чем США>, в своих попытках найти решение руандийской проблемы». А неделю спустя после доклада Бутроса-Гали американцы согласились наконец на реализацию плана Даллэра. Утром 7 июня в ходе неофициальных консультаций в СБ они внесли проект резолюции, в котором поддерживались предложения Генерального секретаря по поводу синхронизации первой и второй фаз развертывания МООНПР-2, т. е. отправка в Руанду двух дополнительных батальонов. Эти предложения одобрили и все остальные члены СБ. Даллэр назвал американский проект «первоклассным», выразив, правда, сожаление, что в нем ничего не говорилось о третьей фазе. В преамбуле проекта фигурировала фраза из Конвенции 1948 г., но представители Чехии и Испании сочли ее недостаточной и настаивали на включении термина «геноцид» в основной текст. Однако посол Великобритании выступил за американскую формулировку, стремясь не допустить приведения в действие механизма Главы VII Устава.

Вечером 8 июня состоялось официальное заседание СБ. Оно открылось резким выступлением посла Джибути, который заявил, что в настоящее время «имеет место коллективное международное всплескивание руками, имеющее целью указать виновного в том, что уже произошло», тогда как нужно не искать виновных и не «выносить на первые полосы газет вопросы прав человека», а добиваться прекращения военных действий, которые, по его утверждению, являются причиной продолжающейся ежедневной гибели тысяч людей. Он указал на то, что за требуемые для развертывания сил ООН три-четыре недели будут убиты еще десятки тысяч, и, кроме того, осудил «африканский принцип» формирования МООНПР-2: «…набирая войска одного континента, континента, который по своему существу не готов к быстрой мобилизации и развертыванию, мы лишь создаем массивную, многоступенчатую и поглощающую много времени конструкцию, которая может прийти в движение лишь тогда, когда все участники, каждый в свое время и в свой черед, согласятся внести свою долю». Джибутийский дипломат высказал мнение, что «создание новых безопасных районов для защиты жертв» ничего не решит, и предложил сформировать постоянный межнациональный корпус, подчиняющийся непосредственно СБ. «Это какой-то невообразимый бурлеск, – сказал он, – Руанда в огне, а Организация Объединенных Наций в это время занимается пустяками». В то же время выступивший следом Кованда сделал акцент на факте геноцида, заявив что «когда налицо преступление, налицо и преступники». Он назвал происходящее в Руанде «холокостом», сравнив мачете с газовыми камерами, интерахамве с СС, а правящую партию с нацистской. Чешский посол также раскритиковал Бутроса-Гали: «У моей делегации вызывает беспокойство тот факт, что Генеральному секретарю потребовалось так много времени, чтобы начать использовать это определение («геноцид». – И. К.) в своих докладах, на которых в такой большой степени основывается работа Совета Безопасности», и упрекнул Секретариат за несвоевременное информирование членов Совета о тревожных фактах, касающихся Руанды. Китинг же выступил с осуждением в первую очередь медлительности самого СБ и способов принятия им решений; он также раскритиковал Резолюцию № 918 как половинчатую, сказав, что она «направила очень нечеткий сигнал». Тем не менее члены СБ единогласно приняли предложенный США проект Резолюции № 925 (его поддержал даже Бизимана), в котором впервые признавались «акты геноцида», правда, опять не прямо, а со ссылкой на некие «сообщения»: «…с глубокой озабоченностью отмечая сообщения о том, что в Руанде имеют место акты геноцида, и напоминая в этой связи, что геноцид является преступлением, наказуемым по международному праву…».

 

США признают факт геноцида

В дни, последовавшие за принятием Резолюции № 925, США стали наконец уступать и в вопросе об определении событий в Руанде как «геноцида». Сделать это американской дипломатии пришлось, чтобы избежать очередного скандала. 10 июня в «The New York Times» была опубликована статья Дагласа Джела, в которой говорилось: «Пытаясь избежать роста морального давления с целью остановить массовые убийства в Руанде, администрация Клинтона инструктировала своих представителей не называть эти убийства “геноцидом”, даже хотя некоторые ее высокопоставленные члены считают, что именно он там и имеет место… Американские официальные лица говорят, что такой сильный термин мог бы побудить общественность потребовать действий, которые администрация не желает предпринимать».

В тот же день на пресс-конференции в Госдепе Кристин Шелли подверглась атаке со стороны корреспондента агентства «Reuters» Алана Элснера:

« Э. : Как бы вы охарактеризовали события, происходящие в Руанде?

Ш. : Основываясь на информации, которую мы получили от находящихся там наблюдателей, у нас есть все основания считать, что в Руанде имели место акты геноцида.

Э. : Какова разница между “актами геноцида” и “геноцидом”?

Ш. : Как вам известно, существует юридическое определение этого. <…> …очевидно, что не все убийства, имевшие место в Руанде, – это убийства, к которым можно было бы применить данный термин. <…> Что же касается различия между словами, мы пытались назвать то, что увидели, самым точным образом, каким могли; и, повторяю, основываясь на полученной информации, мы имеем все основания считать, что произошли акты геноцида.

Э. : Сколько актов геноцида должно произойти, чтобы стать геноцидом?

Ш. : Алан, это не тот вопрос, на который я могу ответить.

Э. : Правда ли, что у вас есть особая инструкция не использовать термин “геноцид” отдельно от слова “акты”, но обязательно предварять его этим словом?

Ш. : У меня есть инструкции, которым я пытаюсь следовать настолько, насколько это в моих силах. Существуют формулировки, которые мы употребляем и которые, мы надеемся, соответствуют тому смыслу, который мы в них вкладываем. Я не имею абсолютно категорического предписания против чего-либо, но оперирую определенными дефинициями, фразеологией, которая была тщательно изучена и принята к использованию в той степени, в какой мы можем применить ее именно к этой ситуации и акциям, которые имели место» [1491] .

Но в тот же самый день прямой начальник Шелли Уоррен Кристофер все-таки сдался. «Если есть что-то особо магическое в том, чтобы назвать это геноцидом, – заявил он журналистам в Стамбуле, где он находился с официальным визитом, – тогда я без колебаний назову это именно так». Однако ни в США, ни за рубежом не сочли такое заявление достаточным. 11 июня официальная газета Ватикана «Osservatore Romano» раскритиковала администрацию Клинтона за нежелание использовать термин «геноцид» и за отказ от вмешательства: «Избегая называть происходящую резню “геноцидом”… – говорилось в ней, – Клинтон пытается избежать слишком сильного давления», чтобы не посылать в Руанду войска. 16 июня комитет по иностранным делам Сената США в полном составе во главе с председателем демократом Клайборном Пеллом обратился с письмом к президенту, призвав его формально признать факт геноцида.

Американцы дольше других сопротивлялись не только на терминологическом поле. Они также тормозили процесс развертывания сил МООНПР-2. 10 июня были получены твердые гарантии по поводу участия в расширенном контингенте ООН подразделений из семи африканских стран – Ганы, Сенегала, Эфиопии, Зимбабве, Нигерии, Конго и Мали. Кроме того, Канада согласилась отправить в Руанду роту связистов, а Румыния – группу врачей; Нидерланды и Италия обязались предоставить по одному самолету, Россия – несколько транспортных самолетов и вертолетов. США же пообещали выделить для 2-го ганского батальона 50 броне транспортеров. Выступая на заседании СБ 8 июня Китинг поблагодарил США за «весьма значительные предложения об оказании помощи в виде оборудования и материально-технического обеспечения», но оказалось, что он поторопился. Планировалось, что США должны сдать бронетранспортеры в аренду ООН с полной оплатой со стороны последней. Пентагон получил формальный запрос ООН уже 19 мая, через день после принятия Резолюции № 918. Однако затем дело застопорилось. 31 мая США согласились отправить бронетранспортеры из Германии, где они находились, в Уганду, чтобы оттуда доставить их в Руанду. Но между Пентагоном и ООН начались споры: купит ли ООН эти машины или возьмет в аренду? Должны они быть колесными или гусеничными? Нужно ли их перекрашивать (в белый цвет)? Кто возьмет на себя расходы по транспортировке машин по воздуху в угандийскую столицу Кампалу? Кто будет платить за запчасти? Кто предоставит инструкторов по обучению (США хотели обратиться к Египту, однако ООН отказалась из-за «экстраординарных предварительных условий»)? Сложности усугубились тем фактом, что правила МО США запрещали армии готовить машины к транспортировке, пока не подписаны контракты. В конце концов Пентагон повысил цену аренды бронетранспортеров на 50 % и потребовал, чтобы ООН оплатила не только их доставку в Уганду, но также их перевозку по воздуху по окончании срока аренды обратно в Германию; в результате сумма сделки возросла до 15 млн долл., в том числе 11 млн долл. – за транспортировку. Тогда Секретариат ООН предложил более дешевый вариант возвращения машин – морской. Под давлением международного сообщества, все активнее критиковавшего США за то, что они слишком медлят при реализации Резолюции № 918 Совета Безопасности, в середине июня в дело, приобретавшее скандальный характер, наконец вмешался сам Клинтон. На совещании в Белом доме 16 июня было принято решение приступить к отправке бронетранспортеров из Франкфурта 19 июня, а для их возвращения использовать военно-транспортные суда; общая сумма оплаты была снижена до 10 млн долл. Погрузка машин началась, таким образом, месяц спустя после получения просьбы ООН. Однако у них отсутствовали радиосвязь и тяжелые пулеметы, которые были необходимы на случай, если ооновцы окажутся под огнем. Выгрузка бронетранспортеров в международном аэропорту Энтеббе завершилась 30 июня, однако еще целый месяц они простояли там на бетонированной площадке перед ангаром под охраной миротворцев. Только 30 июля первые машины прибыли в Руанду, но к тому времени геноцид уже закончился.

Столь же вялой, как и политика администрации, оставалась реакция американского общественного мнения, несмотря на шокирующие воображение факты и их широкое освещение в прессе. 7 июня агентство Associated Press сообщило о весьма скромных результатах кампании по сбору помощи руандийцам: «Пожертвования американцев, которых считают готовыми открыть свои сердца, текли тонкой прерывистой струйкой». «Люди еще не дошли до того, чтобы помогать этим беднягам, – объяснила этот факт руководительница одной из благотворительных организаций. – Когда люди видят заголовки новостей, говорящие, что что-то безнадежное, это уменьшает их желание помочь… Американцам трудно почувствовать симпатию, если они не понимают, кто жертва». «Это разновидность невосприимчивости к африканским кризисам, которая в некоторой степени уже была очевидной в Сомали», – так расценил ситуацию Рид Кремер, редактор новостного агентства Africa News Service.

 

На авансцену выходит Франция

1 июня Ален Жюппе заявил в парламенте, что принятие Резолюции № 918 стало результатом усилий французской дипломатии. «Именно благодаря Франции, – сказал министр, – удалось выбраться из трясины, в которой находилась данная резолюция Совета Безопасности». Он заявил о готовности Парижа участвовать в оснащении африканских контингентов, предназначенных участвовать в МООНПР-2, имея в виду в первую очередь подразделение из Сенегала. В то же время Франция увеличила гуманитарную помощь руандийским беженцам: к началу июня ее объем достиг 32 млн франков. Однако к тому времени эти меры казались уже недостаточными.

Политический истеблишмент испытывал нарастающее давление со стороны французского общественного мнения, реагировавшего на поток сообщений о страшных сценах руандийской резни гораздо острее, чем американское. «Два месяца убийств, показанных по телевизору, – говорит Ланотт, – потрясли общественное мнение, которое, как и во время Боснийской войны, все меньше и меньше одобряет политику невмешательства в геноцид. С каждым днем, приносящим все новые известия о бесчисленных актах насилия, невмешательство становится все более неприемлемым». Позиция Парижа оказывается особенно уязвимой потому, что история его дружественных отношений с режимом Хабьяриманы и периодические всплывавшие в СМИ факты продолжавшегося военно-технического сотрудничества с ВСР создавали благодатную почву для обвинений французских властей в пособничестве геноциду – обвинений, которые вызывали крайнее их раздражение. Готовя на 3 июня встречу Миттерана с Бернаром Гранжоном, главой гуманитарной организации «Врачи мира», одним из самых резких критиков руандийской политики Франции, Деле информировал президента, что благодаря Гранжону, а также другим деятелям «и особенно журналистам Руандийский патриотический фронт сумел сыграть на эмоциях, вызванных этими ужасами, чтобы представить себя как освободительную армию, несмотря на то, что сотни тысяч человек (более миллиона, согласно Красному Кресту) спасаются от него бегством». Во время встречи, отвечая на критику своего собеседника, Миттеран, по свидетельству Деле, пытался представить прежний политический курс Парижа в самом благоприятном свете: «Мы оказали поддержку законному правительству против агрессии извне. Мы добились Арушских соглашений, организовав раздел власти. После убийства президента Хабьяриманы РПФ придет к власти, и тогда увидят, какие произойдут репрессии».

2 июня после захвата католического центра Руанды Кабгайи повстанцы перевезли группу высокопоставленных католических прелатов во главе с архиепископом Кигали Венсаном Нсенгийюмвой в Бьиману, а на следующий день расстреляли его вместе с четырьмя епископами и восьмью священниками. Сообщения об этом дошли до Европы и Северной Америки 8–9 июня и вызвали повсеместное осуждение. 9 июня Иоанн Павел II обратился с посланием к народу Руанды, сказав, что «глубоко потрясен» убийствами священнослужителей: «Я глубоко обеспокоен новостями, приходящими из вашей страны. Драматическая ситуация, в которой находится Руанда по причине ужасного мучительного конфликта, побуждает меня молить Бога, Отца милосердия, и Христа, который отдал Свою жизнь за человечество, даровать примирение истерзанному народу и принять умерших с милосердием». Он призвал «всех жителей Руанды, а также лидеров стран, которые могут им помочь, немедленно сделать все возможное, чтобы найти пути согласия и возрождения страны, столь сильно пострадавшей».

Но убийство священников бойцами РПФ, от которого его руководство поспешило откреститься, потонуло в море свидетельств о преступлениях в правительственной зоне. 5 июня в фокусе внимания оказались дети Руанды. Associated Press сообщило об эвакуации из Кигали в Париж «Врачами мира» 31 раненого ребенка (и хуту и тутси), потерявших своих родителей в пучине резни. «Некоторые из этих детей, – рассказала сотрудница этой организации Анни Фор, – больше не могут говорить. Они полностью травмированы. Они видели так много, что страдают ночными кошмарами и кричат во сне. Некоторые получили такую психическую травму, что, испытывая жажду, даже боятся попросить воды. Поэтому врачам и сестрам постоянно приходится самим предлагать им воду».

10 июня интерахамве убили мачете несколько десятков детей-сирот тутси в приходе церкви Св. Андрея в столичном квартале Ньямирамбо. Это преступление вызвало большой резонанс в мировой и во французской прессе, которая усилила атаку на свое правительство. Руандийский режим в глазах общественности оказался окончательно дискредитированным. В этих условиях ведущие мировые державы в середине июня стали испытывать неудобство от присутствия в СБ его представителя Бизиманы, тем более что в сентябре он должен был возглавить Совет. Один британский дипломат назвал существующую ситуацию нетерпимой и заявил: «Мы не можем позволить, чтобы этот парень (Бизимана. – И. К.) повсюду радостно приветствовал людей».

Официальный Париж чувствовал себя все более и более неуютно. В самой Руанде правительственные силы терпели поражение за поражением. В тот день, когда произошла резня в Ньямирамбо, часть Временного правительства покинула Гитараму ввиду приближения к ней отрядов РПА. С другой стороны, надежда на скорое развертывание МООНПР-2 становилась все более призрачной. Оставалась ОАЕ, саммит которой открылся 13 июня в Карфагене (Тунис).

На саммите присутствовали Бутрос-Гали и французская делегация во главе с Деле, которого сопровождал дипломатический советник Балладюра Бернар де Монферран; Руанду представлял временный президент Синдикубвабво, но был приглашен и представитель РПФ в качестве наблюдателя. Африканские лидеры осудили массовые убийства в Руанде как «преступления против человечности», но не осмелились назвать их «геноцидом», хотя это уже сделали и ООН, и ведущие державы мира. Со своей стороны Бутрос-Гали вновь заявил, что ООН и африканские государства потерпели неудачу в попытках остановить геноцид в Руанде (он дважды произнес это слово) и сравнил трагедию этой страны с успешным процессом демократизации в ЮАР: «Увы, совершенно другая картина… картина африканского государства, которое может утратить саму сущность своего суверенитета». «События, которые происходят в Африке, – добавил он, – тем более серьезны, что они сталкиваются с определенным равнодушием внешнего мира. Ибо мы очень хорошо знаем, что с окончанием холодной войны развитые страны прекратили уделять прежнее внимание и проявлять прежний интерес к Африке. В политическом плане нестабильность институтов, постоянная напряженность и непрерывные столкновения породили чувство разочарования в западных странах. И – позвольте мне не скрывать этого – существует искушение в некоторых кругах предоставить Африке самой решать собственные проблемы». Ахмед Салим вторил Генеральному секретарю: «Африка более не может пребывать в иллюзии, что мир всегда будет здесь со своим сочувствием и ресурсами, чтобы спасти наши страны и народы».

Впервые выступавший на саммите ОАЕ новый президент ЮАР Мандела подчеркнул связь между миром, стабильностью, демократией, правами человека и развитием и заявил: «Даже сейчас, когда я говорю, Руанда продолжает оставаться суровым и беспощадным укором для всех нас, потому что нам не удалось ответить на эти взаимосвязанные между собой вызовы. В результате произошла ужасная резня невинных, и она случилась на наших глазах. Мы знаем, это очевидно, что мы, африканцы, должны сами изменить все это. Мы должны действиями подтвердить нашу волю сделать это». «Мы готовы, – пообещал он, – внести посильный вклад, чтобы помочь прекратить геноцид, имеющий место в Руанде».

Существует мнение, что именно выступление Манделы побудило Миттерана принять решение о прямом военном вмешательстве. На наш взгляд, однако, эта речь не имела такого значения, которое ей порой приписывают. Наоборот, саммит в Тунисе только подтвердил убежденность Елисейского дворца в том, что никто, в том числе и африканцы, не собираются предпринимать серьезных усилий для урегулирования руандийского кризиса. «В Тунисе, – писал Деле президенту, – главы государств региона (Заира, Танзании, Уганды, Бурунди) собираются 14 июня в рамках саммита ОАЕ. Еще не известен результат их дискуссий. Но что можно ожидать от такого саммита? (курсив мой. – И. К.)». И он был прав. «Посильный вклад» в решение руандийского вопроса, обещанный Бутросу-Гали Манделой утром 13 июня, ограничился предоставлением МООНПР-2 50 бронетранспортеров для перевозки личного состава. Естественно, что такая инициатива не могла радикально изменить ситуацию.

14 июня Президент Франции решает предпринять военно-гуманитарную интервенцию в Руанду и объявляет об этом на заседании правительства. По мнению Ланотта, однако, «главным инициатором французского вмешательства был не президент, а министр иностранных дел». Он ссылается на свидетельства Леотара и генерального секретаря Елисейского дворца Юбера Ведрина, который сообщил ему в интервью: «Жюппе был первым, кто высказал идею вмешательства. Он считал, что нужно обязательно что-то делать. Затем были очень интенсивные дискуссии в правительстве в узком составе. Эти совещания длились две недели, пока президент Республики не встал на сторону министра иностранных дел и решение о вмешательстве не было принято». Но документы показывают, что Жюппе оставался, скорее, сторонником быстрейшего развертывания МООНПР-2. Именно поэтому он обнародовал в СМИ информацию о своем майском разговоре с Бутросом-Гали, в котором предложил перебросить в Руанду ооновские подразделения из Сомали, пока не будет сформирован корпус МООНПР-2, – идея, которую, по его утверждению, Генеральный секретарь одобрил. Жюппе также добился от правительства срочного выделения 20 млн франков для оснащения сенегальского контингента. Кажется, что, хотя министр иностранных дел и поддержал планы прямой интервенции, основными ее инициаторами были президент и его окружение, которые вынашивали их еще с начала мая.

Как бы там ни было, неоспоримым является тот факт, что в середине июня 1994 г. как в Елисейском дворце, так и в правительстве Балладюра пришли к убеждению, что Франция должна немедленно что-то сделать в отношении Руанды. Причин такого изменения позиции правящих кругов Франции несколько, и все они фиксируются в меморандуме Деле от 14 июня. Во-первых, военно-политическая обстановка в Руанде еще более сместилась в пользу РПФ: Деле сообщает президенту о падении Гитарамы и бегстве Временного правительства в Гисеньи. Во-вторых, пишет Деле, «резня продолжается: пятнадцать священников, в том числе епископ Кигали, убиты людьми РПФ, 170 детей сирот вырезаны столичной милицией хуту», – таким образом, хотя советник президента и пытается уравновесить ответственность РПФ и правящего режима, он дает понять, что сохраняется информационная ситуация, невыгодная официальному Парижу. В-третьих, надежды на достижение политического компромисса в Руанде остаются призрачными: «Переговоры о прекращении огня, – подчеркивает Деле, – все еще ни к чему не привели. РПФ намеревается продолжать боевые действия». В-четвертых, нет надежды и на эффективное вмешательство ООН (как и ОАЕ): советник президента сообщает, что подкрепления для МООНПР «все еще ожидаются» и что «снаряжение для африканских контингентов… до сих пор не представлено». «ООН, – делает вывод Деле, – демонстрирует в этом деле свое бессилие».

15 июня на заседании правительства в узком составе под председательством президента Миттеран инициировал обсуждение вопроса о Руанде. В ходе дискуссии Руссен подчеркнул, что резня продолжается и в зоне РПФ, и в правительственной зоне и что «мировое и французское общественное мнение потрясено зрелищем убитых детей и захваченными сиротскими приютами»; он сообщил, что «африканские партнеры… охотно поддержат нас, если мы что-нибудь сделаем». Леотар, тем не менее, призвал к осторожности, заявив, что французская интервенция в Руанду не получит поддержки ни РПФ, ни международного сообщества, ни СМИ. Вместо этого он предложил осуществить интервенцию в Бурунди. Однако Жюппе высказался против «бурундийской альтернативы» и за «серьезное вмешательство» в Руанде, которое необходимо из-за «недопустимой задержки» развертывания МООНПР-2 и которое облегчается только что подписанным в Тунисе сторонами конфликта соглашением о прекращении огня. Балладюр же ограничился общим призывом: «Необходимо что-то делать. В таких ужасных обстоятельствах нужно уметь идти на риск». Закрывая обсуждение, Миттеран предложил провести не масштабную, а «точечную» военную операцию по «защите определенных мест, больниц или школ», которой, по его мнению, не будут мешать ни ВСР, ни РПФ. Тогда Леотар спросил: «Господин президент Республики, должен ли я понимать, что решение об этой операции уже принято, или речь идет только об изучении <ее> возможности?», на что получил ответ главы государства: «Это решение, ответственность за которое я беру на себя». Со своей стороны, правда, Балладюр высказал обеспокоенность вероятной изоляцией Франции: «Но с кем мы пойдем? – спросил он. – Ведь речь не идет о том, чтобы идти туда одним?» Ланксад предложил привлечь к операции Бельгию и Италию. «Если другие откажутся, – отреагировал Миттеран, – нужно идти туда одним с африканцами. Есть риск получить ничтожный результат, но наша акция имеет экстренный и ограниченный характер. На карту поставлена честь Франции».

Таким образом, 15 июня Париж отказался от идеи участия в МООНПР-2 в пользу проекта собственной военно-гуманитарной интервенции вместе с африканскими союзниками. Решение это было навязано правительству президентом, которого поддержали министр иностранных дел и министр кооперации, вопреки сомнениям главы кабинета и особенно министра обороны.

Утром 16 июня Кэ д’Орсэ поручил французской делегации в ООН срочно сообщить другим постоянным членам СБ о плане военно-гуманитарной интервенции и выяснить их отношение к нему. «Опираясь на первоначальную благоприятную реакцию Бутроса-Гали, – писал Жак Лапуж, заместитель директора департамента Объединенных Наций и международных организаций МИД, – …вы сообщите ему о наших намерениях и попро́сите его помощи, чтобы операция, которую мы планируем, четко вписывалась в рамки Объединенных Наций». Делегации также поручалось сделать все возможное для «вывода из игры» представителя руандийского режима Бизиманы: он не должен был ни участвовать в дебатах, ни высказывать одобрения, поскольку для Парижа было важно, чтобы данная акция ни в коей мере не воспринималась как предпринятая для спасения Временного правительства.

В тот же день МИД Франции сообщил об открытии с 18 июня «гуманитарного коридора» из Уганды в Кигали для доставки в руандийскую столицу 30 т крайне необходимых для населения грузов, а Жюппе опубликовал в «Libération» статью с обоснованием французской военно-гуманитарной интервенции: «Франция никогда не будет снисходительной к убийцам или их подельникам. Франция… требует, чтобы ответственные за этот геноцид оказались на скамье подсудимых. <…> Наш истинный долг – вмешаться в происходящее в Руанде. Прошло время оплакивать убийства, скрестив руки, нужно действовать. Насущная необходимость в международном вмешательстве должна побудить нас продемонстрировать решимость и мужество. Если МООНПР задерживается с прибытием в Руанду, то почему бы не использовать часть 18 тыс. “голубых касок”, которые все еще остаются в Сомали и которые могли бы быстро прибыть в Кигали? <…> Если всего этого не будет достаточно, то Франция готова со своими основными европейскими и африканскими партнерами осуществить вмешательство в дела страны, чтобы положить конец убийствам и защитить население, которому грозит уничтожение. Никакое решение не должно быть исключено, чтобы прекратить руандийскую трагедию. Франция сознательно готова принять участие в этих усилиях». На следующий день Жюппе опубликовал эти тезисы в британской «The Guardian». «Недостаточно полагаться, – подчеркнул в своей статье министр, – на присутствие ООН и на ее добрые намерения, чтобы успокоить нашу совесть. Мы должны действовать».

Однако уже 16 июня РПФ выступил категорически против планов Франции. В обнародованном в Брюсселе заявлении Фронта говорилось, что французское вмешательство только ухудшит ситуацию; РПФ предупреждал, что будет рассматривать его как нападение и провокацию. «Они вмешиваются, – сказал представитель РПФ в Бельгии Жак Бихозагара, – чтобы защитить палачей».

Враждебность РПФ, тем не менее, не остановила французскую дипломатию. 17 июня Франция официально обратилась в СБ с просьбой санкционировать ее военную операцию на срок до прибытия в Руанду основных сил МООНПР-2. В тот же день Жюппе отправился в Сенегал и Кот д’Ивуар, чтобы добиться согласия этих стран на участие в «гуманитарной интервенции».

Когда Франция предложила предоставить в распоряжение ООН свои войска и взять на себя все расходы, Бутрос-Гали, измученный проволочками с развертыванием МООНПР-2 и уставший торговаться с американцами по поводу бронетранспортеров, воспринял французское предложение как дар судьбы. 17 июня в телефонном разговоре с Жюппе он заявил о своей «полной поддержке» французской инициативы. Генеральный секретарь считал, что хороши любые средства, чтобы переломить ситуацию, катастрофический характер которой был для всех очевиден. Помимо геноцида и миллионного потока беженцев Руанде грозил, как предупредила 18 июня Всемирная продовольственная программа ООН, полномасштабный голод, поскольку ни в правительственной, ни в повстанческой зоне никто даже не пытался убирать урожай.

18 июня Париж официально объявил о своем намерении осуществить в Руанде «международную операцию с гуманитарной целью для спасения человеческих жизней и для прекращения убийств, которые совершаются в этой стране». Французские войска, говорилось в заявлении президента и правительства, «совместно с войсками африканских и западных странами <…> возьмут на себя выполнение этих задач, пока МООНПР не будет в состоянии реализовать мандат, который был ей доверен Советом Безопасности». В тот же день Миттеран выступил на открытии конференции ЮНЕСКО с сообщением, что интервенция начнется в самом скором времени: «Процесс уже пошел, – сказал президент. – Отныне это дело дней и часов». Он также четко обозначил свою позицию, кардинально отличную от позиции премьер-министра, который считал, что Франция ни в коем случае не должна действовать в одиночестве. Признав, что во французском проекте согласились участвовать пока всего лишь дветри страны (на что не преминули обратить свое внимание СМИ), глава государства дал понять, что проект будет осуществлен, независимо от числа его участников: «Как бы там ни было, мы это сделаем. Я повторяю: каждый час на счету».

Реакция в мире на французскую инициативу оказалась во многом неожиданной для Парижа. Конечно, руандийский режим ее приветствовал. Однако африканские страны, в том числе и соседи Руанды, отнеслись к ней в целом неоднозначно. Оппозиционные партии Бурунди выступили против размещения в их стране французских войск, а 21 июня 10 тыс. бурундийских тутси устроили демонстрации в Бужумбуре против планов Парижа использовать Бурунди как площадку для вторжения в Руанду. Один плакат гласил: «Поднимемся против завоевателей: французы – демоны раскола в Африке». 20 июня Мусевени осудил любое иностранное вмешательство с целью поддержать, как он выразился, «рушащуюся диктатуру». В конечном итоге в интервенции согласились участвовать только семь африканских государств – Сенегал, Гвинея-Бисау, Чад, Мавритания, Египет, Нигер и Республика Конго. С подозрением восприняла французскую инициативу ОАЕ, а также многие НПО и СМИ. 20 июня Колетт Брекман писала в бельгийской «Le Soir»: «Почему Франция, вместо того чтобы материально поддержать африканские контингенты <для МООНПР>, решила перекроить ооновскую повестку дня, послать войска на заирскую границу еще до получения зеленого света от Совета Безопасности, укрепить аэропорт Чьянгугу напротив Букаву в Заире и заявить, как сделал президент Миттеран: “Отныне это дело дней и часов. Как бы там ни было, мы это сделаем. Каждый час на счету”. Почему, тогда как в течение двух с половиной месяцев картины руандийского холокоста заполняли экраны телевизоров и ежедневные репортажи, не вызывая никакой реакции в Париже, эта необходимость вдруг стала вопросом часов? Единственное, что изменилось, так это ритм ситуации в Руанде: генерал Даллэр, командующий МООНПР, выразил удивление той быстротой, с которой теперь продвигается РПФ. Если французское правительство и движимо, быть может, запоздалым чувством человечности, ему трудно убедить в этом Патриотический фронт, который задает вопрос, не идет ли скорее речь о последней отчаянной попытке прийти на помощь терпящему поражение Временному правительству?»

РПФ продолжал энергично выступать против французской инициативы. Он назвал ее «оскорблением для руандийцев» и пообещал ответить «военными средствами». 17 июня вице-председатель РПФ Патрик Мазимзака осудил предложение Парижа в письме Бутросу-Гали. 19 июня Кагаме отказался встретиться с французским посланцем Марло, а Дюсаиди 20 июня выступил в Нью-Йорке с предостережением, что если Марло приедет в контролируемую РПФ часть Руанды, «мы арестуем его и вышлем во Францию». 21 июня председатель РПФ Каньяренгве заявил, что планы Франции «опасны по своему замыслу, поскольку они подразумевают защиту убийц руандийского народа». С целью нажима на ООН Фронт предупредил, что планируемая Парижем операция ухудшит положение МООНПР, так как в ее составе находятся военнослужащие «некоторых стран, участвующих в коалиции, возглавляемой Францией», и сообщил, что повстанцы «не смогут больше гарантировать безопасность их представителей».

Правда, руководство ООН и многие члены СБ, в том числе США, с одобрением отнеслись к французскому проекту. 19 июня Бутрос-Гали в письме Совету сообщил, что «ввиду отказа государств-членов оперативно предоставить ресурсы, необходимые для осуществления МООНПР, Миссия может оказаться не в состоянии в течение примерно трех месяцев в полной мере выполнять возложенные на нее… задачи» и что даже 1-ю фазу удастся завершить «в лучшем случае в первую неделю июля». Поэтому, сославшись на ухудшение ситуации в Руанде, он поддержал инициативу Парижа провести «международную операцию» на основе Главы VII Устава, в чем СБ упорно отказывал МООНПР.

Однако Даллэр крайне негативно воспринял предложение французов. «Инициатива, возглавляемая Францией, – писал он в телеграмме Аннану, – не рассматривается МООНПР как самый эффективный выход из сложившейся ситуации. Мы считаем <создание> корпуса под руководством Франции неправильным перенаправлением ресурсов, которые могли бы поступить в распоряжение МООНПР. Более того, предложение о размещении французских войск на руандийской земле полностью игнорирует как <историю> недавних конфликтов (в октябре 1990 г. и феврале 1993 г.), так и соглашения, заключенные с обеими сторонами, которые определяют первоначальный мандат МООНПР и состав ее сил, т. е. Резолюцию № 872 от 5 октября 1993 г.».

Командующий выразил открытое недовольство действиями Бутроса-Гали: «Все вышесказанное весьма вероятно поставит силы ООН в неприемлемое и сложное положение по отношению к одной из трех фракций (ВСР, интерахамве/милиция, РПФ) из-за потворства Генерального секретаря инициативе, возглавляемой Францией, при том что не было сделано никаких уточнений или указаний об изменении мандата МООНПР или способа действий в Руанде… до того, как решения были уже, по-видимому, приняты» (курсив мой. – И. К.). Он выразил опасения, что МООНПР «будет вовлечена в вооруженный конфликт или по крайней мере пострадает от серьезного обострения отношений (в лучшем случае), если не понесет более значительные и ненужные потери в живой силе (в худшем), чем те, которые мы уже понесли из-за отсутствия поддержки МООНПР». «Мы считаем, – добавил Даллэр, – что эта инициатива Франции… за последние несколько дней уже нанесла немалый ущерб месяцам упорной и смелой работы, проводимой персоналом Миссии».

Даллэр настаивал на том, что предложенную операцию стоит проводить с санкции ООН, только если на нее согласится РПФ или если в ней не будут участвовать французские военные. В противном случае «нужно позволить французам и их союзникам осуществлять свой проект самостоятельно», а силы МООНПР эвакуировать в какую-нибудь соседнюю страну, пока не прибудут обещанные подкрепления. Командующий был настолько возмущен позицией руководства ООН, что даже демонстративно отказался выразить в финале письма свои добрые пожелания.

Даллэр пришел к убеждению, что в этих условиях его деятельность теряет всякий смысл. 21 июня он сообщил Аннану, что повстанцы ограничили все передвижения военных наблюдателей ООН в северной зоне и что ввиду угроз РПФ в адрес сенегальского, тоголезского и конголезского контингентов МООНПР из-за поддержки правительствами этих стран французского предложения он счел необходимым начать 22 июня их эвакуацию в Кению, несмотря на «чрезвычайно негативный эффект этого экстренного передислоцирования многих наиболее опытных и к тому же двуязычных военнослужащих сил <ООН>». Даллэр также информировал, что из-за развернутой против него кампании в руандийской правительственной прессе он вынужден «ограничить свои передвижения только территорией РПФ». «МООНПР, – мрачно заключил генерал, – будет не в состоянии поддерживать ритм своей деятельности». Однако руководство ООН проигнорировало предупреждения Даллэра, возложив все свои надежды на французскую инициативу.

Пессимизм Даллэра весьма напоминал пессимизм Бо-Бо, ушедшего 16 июня в отставку с поста специального представителя Генерального секретаря; его заменил Шарьяр Хан. Покидая Руанду, Бо-Бо заявил: «Реальность такова, что РПФ и руандийское правительство готовились к войне, а не к миру, и они понесут историческую ответственность за геноцид, который устраивают собственному народу». Он признался, что счастлив уехать из страны, где «люди не любят друг друга».

20 июня Мериме обратился в СБ от имени Франции и Сенегала с официальным предложением о проведении военно-гуманитарной операции в Руанде. Оно мотивировалось, с одной стороны, тяжелейшим положением в этой стране, где «соглашение о прекращении огня не соблюдается сторонами, а резня гражданского населения происходит в огромном масштабе», а с другой – невозможностью для МООНПР осуществить развертывание в ближайший срок. Цель планируемой операции на базе Главы VII Устава, по словам Мериме, состояла в том, чтобы «обеспечить мост для прибытия усиленной МООНПР», после которого она должна была завершиться, по расчетам французов, в середине августа или немного позже.

К этому времени в Париже уже ясно осознавали, что «международная интервенция в реальности будет французской с символическим участием некоторых африканских стран». Эта перспектива смутила ряд французских руководителей, в первую очередь премьер-министра. «Я потрясен, – писал 21 июня Балладюр Миттерану, – нашей изоляцией». Не возражая против уже принятого решения об интервенции, он, однако, сформулировал несколько обязательных условий для ее осуществления: санкция СБ, ограничение времени операции несколькими неделями до прибытия подкреплении МООНПР, а ее задач – гуманитарными акциями (защита детей, больных и терроризируемого населения), размещение войск вблизи границы с Заиром и проведение ими исключительно приграничных операций. «Нам, – предупреждал премьер-министр, – никоим образом нельзя завязнуть одним в 8 тыс. км от Франции в операции, которая может сделать нас мишенью в гражданской войне».

Во французских правящих кругах было достаточно скептицизма по поводу готовившейся интервенции. Ричард Дауден процитировал в «The Independent» слова одного официального лица, пожелавшего остаться анонимным: «Мы только хотели имитировать деятельность. Мы молчали во время резни и проголосовали за сокращение сил ООН в Руанде, когда начались убийства, но теперь, когда резня в основном закончилась, нас внезапно охватило пламенное желание спасать жизни людей».

Однако Миттерана и других сторонников вмешательства было уже не остановить. Они были готовы действовать и без резолюции СБ ООН, только на основе согласия Генерального секретаря. Уже ночью 20 июня команда из 20 французских военнослужащих прибыла из Банги в Гому для оценки состояния местного аэропорта и путей проникновения в Руанду.

Утром 22 июня состоялось заседание Совета министров, на котором Жюппе обосновал необходимость французской операции тем, что «международное сообщество продемонстрировало свою неспособность прекратить резню»: ОАЕ не сумела «добиться прекращения огня и его соблюдения», а ООН – «произвести развертывание МООНПР». Он признал, что французская инициатива вызвала в мире неоднозначную реакцию: «Большинство <членов СБ> одобряют ее, в том числе США, Великобритания и Россия. Только два государства против – Новая Зеландия и Нигерия; Пакистан и Китай колеблются. Францию решительно поддерживает Генеральный секретарь ООН как по моральным соображениям, так и из-за того, что ООН в настоящий момент не может осуществить развертывание МООНПР. <…> Западноевропейский Совет единодушно одобрил эту операцию. Семь государств <ЕС> из девяти выразили свое намерение внести вклад в нашу инициативу. <…> Многие африканские государства поддерживают французское предложение. Сенегал на данный момент предлагает 250 человек. Гвинея-Бисау и Гана предоставят символические контингенты. Позицию ОАЕ трудно оценить точно. <…> Среди НПО нет единства. РПФ со своей стороны категорически враждебен нашей инициативе из-за поддержки, оказанной Францией правительству президента Хабьяриманы и правительственным силам, и из-за его желания добиться победы в Руанде».

Симона Вейль, министр социальных дел, здравоохранения и городов, поинтересовалась, будут ли участвовать в операции другие европейские страны и «существует ли опасность столкновения между РПФ и французскими войсками?», однако осторожный Леотар, не желавший давать какие-то гарантии, фактически ушел от ответа, сказав, что «…политическая и военная ситуация не ясна. Есть еще много нерешенных вопросов». Он сообщил при этом, что передовой французский отряд уже находится в Заире и что уже завтра начнутся «челночные операции» на территории Руанды. Министр внутренних дел Шарль Паскуа активно поддержал идею вмешательства, однако подчеркнул, что необходимо принять необходимые меры предосторожности, чтобы Францию «не подозревали в неоколониализме». Но этот намек по поводу возможного негативного отношения СМИ отреагировал мрачно настроенный премьер-министр, который посетовал на «непостоянство общественного мнения». «Вчера, – сказал он, – нас убеждали вмешаться, а сегодня правительство обвиняют в авантюризме. Франция изолирована». «Но, – добавил он, – это не причина для отказа <от интервенции>. Операция должна быть осуществлена, будучи ограниченной во времени…» Миттеран, чувствуя опасения министров, попытался оправдать принятое решение, сославшись на угрозу победы в Руанде этнического меньшинства и даже на некие планы создания «Тутсиленда» в составе Уганды, Руанды и Бурунди, реализация которых станет роковой для процесса демократизации в этих странах. В то же время он отказался от своей прежней односторонней трактовки событий, признав, что убийство Хабьяриманы, ставшее причиной «межэтнической резни… возможно, было оплачено экстремистами хуту». Чтобы успокоить колеблющихся, президент подчеркнул: «Наше вмешательство должно осуществляться с крайней осторожностью. Наши солдаты не должны слишком рисковать. Единственная наша цель – спасение жизней».

Главной проблемой, которая серьезно беспокоила французских лидеров, было негативное отношение РПФ к планировавшейся интервенции. На заседании правительства 22 июня Жюппе заявил: «Враждебность РПФ нашей операции должна быть преодолена». С этой целью он командировал двух дипломатов, в том числе Марло, в Кампалу на встречу с представителями РПФ, а сам собирался лично встретиться с «одним влиятельным членом этого политического движения». «В любом случае, – утверждал министр, – РПФ, если он победит в Руанде, будет нуждаться во Франции».

Действительно, 21 июня Марло при посредничестве Уганды попытался вступить в контакт с людьми РПФ, однако взаимопонимания не получилось. Безрезультатно окончились и состоявшиеся 22 июня переговоры Жюппе с «влиятельным членом», которым оказался генеральный секретарь Фронта Теожен Рудасингва, и сопровождавшим его Бихозагарой, где присутствовали также представители Елисейского дворца, премьер-министра, министерств обороны и кооперации. Рудасингва и Бихозагара категорически возражали против французского проекта, даже если его санкционирует ООН. «Французы поддерживали режим Хабьяриманы, – заявили они, – и те, кто сегодня устраивает резню, радуются их прибытию… Цели Франции – не гуманитарные. Если бы они были таковыми, она бы вмешалась раньше… <Убийства> начались уже несколько лет назад, и международное сообщество, в том числе Франция, об этом знало. Никто не прореагировал, когда раздавали оружие милиционерам, которые сразу же организовались в параллельную армию». «Нужно, – добавили представители РПФ, – позволить африканцам спасти себя самим». «<Франция> хочет, – утверждали они, – заморозить ситуацию и дать второе дыхание противникам РПФ. Вместо того чтобы ввязываться в военную операцию, ей стоило бы использовать все средства, чтобы усилить МООНПР». Филипп Бодийон, представитель премьер-министра, попытался убедить эмиссаров РПФ, что с приходом к власти правительства Балладюра Франция стала проводить «новую африканскую политику». «Ваша интерпретация французских намерений в Руанде, – заявил он, – неправильная. Она противоречит тому, что было сделано за год. Французы не поняли бы, если бы наша интервенция не была гуманитарной. Времена меняются, ваша оценка нынешней французской политики находится под влиянием прошлого». В том же духе высказался и представитель кабинета министра обороны. Однако Рудасингва ответил: «…вы говорите об изменении политики Франции в Африке, но на самом деле в случае с Руандой ничего не изменилось».

Но как ни беспокоила французское руководство позиция РПФ, она в конечном итоге не стала непреодолимым препятствием ни для президента Миттерана, ни для СБ ООН. В тот же день, 22 июня, правительство еще раз собралось в узком составе под председательством главы государства, чтобы обсудить практическую реализацию военно-гуманитарной интервенции. На нем Миттеран развивал идею проведения операции «в стиле удара кулаком». Он признал: «Нашего вмешательства, кажется, не желает никто, даже те, кого мы хотим спасти», имея в виду тутси, и тут же многозначительно добавил: «Без сомнения, они [тутси] предпочитают, чтобы не было свидетелей их победы». Выслушав сообщение Леотара о развертывании операции, президент спросил министра обороны: «Эти приготовления, без сомнения, известны РПФ. Смогут ли они оказать нам военное противодействие в Руанде?», на что тот ответил: «Нет, не в ближайшее время». Получив такой утешительный ответ, президент попытался убедить и себя, и других, что повстанцы не посмеют и не сумеют дать французским войскам отпор. Он спросил у начальника генерального штаба: «У этих тутси умный и твердый военный руководитель. Как получилось, что трижды – год и два года тому назад – одно присутствие французской роты смогло отбить у них желание продолжать <наступление>? Конечно, она представляла собой сильное и дисциплинированное формирование, но как она смогла произвести такое впечатление?» Ланксад, однако, дал понять, что тогда ситуация была иная («ВСР были вдохновлены французским присутствием, и советы наших кооперантов придавали им решимость и энергию сдерживать РПФ»), а ныне существует реальная опасность того, что фронт рухнет, и тогда французы окажутся в правительственной зоне «с несколькими миллионами человек, бегущих в Бурунди и Заир». Миттеран не пожелал обсуждать такую перспективу, которая ему явно не нравилась, и перевел разговор на негативные политические последствия возможной победы РПФ: «Тутси, – заявил он, – установят военную диктатуру, чтобы утвердиться надолго. <…> Диктатура, опирающаяся на 10 % населения, будет править с помощью новых убийств». Это свидетельствует, что стремление предотвратить захват власти Фронтом оставался одним из мотивов Елисейского дворца, хотя французские официальные лица всячески отрицали это в те дни. Другой вопрос, который весьма волновал президента и правительство, – критическая позиция СМИ: «Неделю назад, – жаловался Миттеран, – все хотели немедленного вмешательства. Теперь все наоборот. Пропаганда РПФ в Брюсселе очень эффективна, а наивность дипломатов и журналистов приводит в отчаяние». Жюппе ответил: «…если мы добьемся успеха, тогда будут восхвалять наше мужество, но если… <ситуация> после нашего ухода осложнится, мы окажемся виноватыми. Нужно, чтобы все поняли, что речь идет о спасательной операции». Президент добавил: «Не нужно избегать осуждать геноцид, совершаемый хуту. Их охватило безумие после убийства президента Хабьяриманы» (курсив мой. – И. К.).

Несколько часов спустя Франция получила «зеленый свет» на вмешательство от СБ ООН, хотя на этот раз решение Совета не было единодушным. Ряд стран, особенно Бразилия и Китай, ссылались прежде всего на отсутствие согласия на операцию всех сторон конфликта. Представители Бразилии и Новой Зеландии высказали серьезную озабоченность по поводу возможных негативных последствий предлагаемого проекта для дальнейшей судьбы МООНПР. «Попытки провести две отдельные операции в условиях разного командования и подчинения, – подчеркнул Китинг, – нереальны…» По его словам, существует вероятность, что «эта операция не достигнет благородной гуманитарной цели, заложенной в ее основу, а фактически обострит ситуацию». По мнению бразильского, китайского и нигерийского дипломатов, необходимо было бы сосредоточить все усилия и ресурсы на развертывании МООНПР-2. Представитель Нигерии также предупредил: «…французская инициатива имеет далеко идущие политические и несомненно геостратегические последствия для всего континента в момент, когда он пытается решить проблемы управления кризисными ситуациями, урегулирования конфликтов и развития». Французский посол Мериме, однако, настаивал, что целью операции является только «заполнить брешь, которая имеет гибельные последствия». В итоге Франции удалось добиться одобрения своей инициативы, поскольку большинство стран исходило из позиции, точно сформулированной представителем Джибути: «…все что угодно лучше, чем то, что мы имеем сейчас». Ее поддержало 10 стран, в том числе 4 из 5 постоянных членов СБ. При голосовании воздержались КНР, а также Бразилия, Нигерия, Новая Зеландия и Пакистан.

В принятой Советом Резолюции № 929 говорилось: «<Совет Безопасности>, действуя на основании главы VII Устава Организации Объединенных Наций, уполномочивает государства-члены, сотрудничающие с Генеральным секретарем, осуществить операцию… с использованием всех необходимых средств для достижения гуманитарных целей…» (курсив мой. – И. К.); ее срок был определен в два месяца. Резолюция потребовала от воюющих сторон не препятствовать выполнению задач миссии. Путь для французской интервенции в Руанду был открыт. В тот же день заместитель начальника генерального штаба по военным операциям генерал Раймон Жерманос издал приказ о начале в Руанде операции под кодовым названием «Бирюза».