Начало операции

В приказе об операции «Бирюза», которую Франция начала осуществлять неофициально 20 июня, а официально 22 июня, получив санкцию СБ ООН, военное командование попыталось аргументировать необходимость интервенции крайне тяжелой ситуацией в Руанде. По сути дела в нем воспроизводился набор тех тем, которые были ключевыми в официальном дискурсе в течение более чем двух предшествовавших месяцев. Во-первых, руандийская трагедия трактовалась в приказе как «межэтнические столкновения». Во-вторых, ответственность за резню тутси в правительственной зоне возлагалась не на официальные власти, а на «банды неконтролируемых гражданских и военных хуту» и на «главарей милиции». Такая позиция была тем более лицемерной, что за неделю до начала операции, 14 июля, Миттеран сказал руководителям ВБГ Биберсону и Брадолю в присутствии Пэна, что Временное правительство – не что иное, как «банда убийц», а в Агату Канзигу «вселился дьявол». В-третьих, хотя и признавалось, что «меньше известно о ситуации в зоне РПФ», тем не менее проводилась идея не об одном, а о двух геноцидах – геноциде тутси в правительственной зоне и геноциде хуту в зоне РПФ, причем в отличие от первого геноцида второй прямо рассматривался как организованный сверху (именно Фронт «организует массовые казни и “чистки”»). И, наконец, именно на РПФ возлагалась ответственность за резкое ухудшение гуманитарной ситуации – утверждалось, что он блокировал доставку благотворительной помощи из Уганды и сорвал соглашение о прекращении огня. Для солдат, слушавших этот приказ, было совершенно очевидно, что главным препятствием для восстановления нормальной ситуации в Руанде является РПФ, а Временное правительство и ВСР, наоборот, – их естественные союзники. При этом французское командование ставило задачу побудить местных военных и гражданских руководителей «восстанавливать свою власть», давая понять, что вся причина бесчинств в правительственной зоне заключается в том, что законные органы управления оказались бессильными перед лицом «неконтролируемых банд». С этой точки зрения провозглашенная в приказе цель миссии – «положить конец резне», если необходимо, то «с помощью силы», – подразумевала, что применять эту силу потенциально придется или по отношению к этим самым «неконтролируемым бандам», или к РПФ.

В то же время в приказе декларировался принцип невмешательства французских войск в гражданскую войну и их нейтральности. В разделе «Правила поведения» говорилось: «Занять позицию строгого нейтралитета по отношению к различным сторонам конфликта. Настаивать на идее, что французская армия пришла, чтобы остановить резню, но не для того, чтобы сражаться с РПФ или поддерживать ВСР, дабы предпринятые действия не были бы интерпретированы как помощь правительственным войскам. Демонстрировать решимость Франции в ходе этой акции всеми мерами способствовать началу подлинного диалога между воюющими сторонами…» В данном случае стремление представить РПФ как главного врага оказывалось в трудно совместимом соседстве с желанием французского руководства выступить в качестве политического посредника в руандийском конфликте. Но периодически повторявшийся в приказе мотив нейтралитета Франции был продиктован также опасениями официального Парижа, что гуманитарный характер французской интервенции будет поставлен под сомнение. Отсюда плохо скрываемое намерение не спасать людей, чья жизнь находится под угрозой, а продемонстрировать всему миру, что французы пришли только ради спасения и тутси, и хуту. Вот почему на первом этапе предполагалось провести операцию по защите беженцев тутси в префектуре Чьянгугу, которая, как объяснялось в приказе, «должна будет показать наше желание освободить тутси, которым угрожает истребление» (курсив наш. – И. К.). Под этой акцией подразумевалось установление контроля над лагерем с восьмью тысячами беженцев тутси у Ньярушиши, находившемся под охраной руандийской жандармерии. Начать инвервенцию в Руанду с рейда в Чьянгугу предложил Прюнье, полагавший, что эта акция будет способствовать благоприятному отношению к «Бирюзе» в СМИ; чтобы убедить военных, он сообщил им, что в лагере Ньярушиши, вероятно, находится крупное скопление уцелевших тутси, которых нужно «продемонстрировать перед телекамерами». В то же самое время, чтобы показать политическую нейтральность, было решено осуществить другую – зеркальную – операцию по защите беженцев хуту в префектуре Гисеньи.

Согласно приказу, в ходе операции французские войска должны «быть готовыми постепенно установить контроль над всей территорией страны хуту в направлении Кигали и на юг к Ньянзе и Бутаре и разместиться в местах концентрации <беженцев>, чтобы защитить этих людей>». Такая нечеткость в определении зоны действий отражала не только осторожность Парижа по поводу возможного изменения военной ситуации в Руанде, но и разногласия в верхах между сторонниками ограниченной (Балладюр, Леотар) и приверженцами расширенной операции (Миттеран, Жюппе, Кено). «Президент Миттеран, – утверждал близкий к правящим кругам депутат Бернар Дебре, – хотел, чтобы эта операция распространялась на всю Руанду, чтобы остановить резню и восстановить демократию, так, как он ее представлял, “после, конечно, наказания виновных”». В итоге пришли к компромиссу: для военно-гуманитарной миссии отводилась «только часть руандийской территории». Но должна ли эта часть включать всю правительственную зону, в том числе и столицу? По свидетельству Кено, существовал проект высадки французских войск в Кигали, «который позволил бы владеть аэропортом в самом сердце Руанды, но он был быстро отвергнут, учитывая неопределенность позиции РПФ». По данным же «Human rights watch», причиной отказа от этого проекта стало негативное отношение к нему Даллэра, который категорически заявил 17 июня Бернару Кушнеру, прибывшему в Кигали в качестве неофициального эмиссара Миттерана: «Нет, черт побери! Я не хочу видеть здесь ни одного француза».

Французский корпус насчитывал 2550 человек под командованием бригадного генерала Жан-Клода Лафуркада. В его состав были включены подразделения КСО (около 300 человек), а также Иностранного легиона, морской пехоты и парашютистов. Среди офицеров, назначенных в экспедицию, были бывшие военные советники при правительстве Хабьяриманы, в том числе полковник Дидье Тибо (Тозэн), который руководил в феврале 1993 г. операцией «Химера». На вооружении корпуса находилось более 100 бронемашин, батарея тяжелых 120-миллиметровых минометов, 2 легких вертолета «Газель» и 8 тяжелых вертолетов «Сьюпэ Пума», 4 истребителя-бомбардировщика «Ягуар», 4 штурмовых самолета «Мираж-F1CT» и 4 разведывательных самолета «Мираж-F1CR»; как подчеркивает Прюнье, «было много бесполезных бронемашин, но мало грузовиков, потому что вся операция рассматривалась как боевая». Что же касается «международного» характера операции, то в первые дни в ней принял участие только отряд сенегальцев; позже к ней присоединились в той или иной форме еще шесть африканских стран; общая численность нефранцузских контингентов составила в итоге 500 человек.

Настроение у французских военных было весьма воинственное. По словам Прюнье, некоторые высшие офицеры в Париже открыто говорили о том, что собираются «сломать хребет РПФ». Полковник Жак Розье, возглавлявший КСО, заявил 22 июня группе спецназа на аэродроме в Букаву: «Итак, тутси истребляют хуту. Мы пришли спасти их [хуту], положив конец резне. Но у нас еще недостаточно сил, чтобы встать между двумя сторонами. Ваша задача заключается в том, чтобы “выяснить” условия, разведать ситуацию на месте, посмотреть, где находятся повстанцы из РПФ и постоянно давать мне отчет». Розье тем самым давал понять своим солдатам, что их конечная цель – остановить наступление РПА.

20 июня на борту С-160 в Гому прилетели 20 французских разведчиков. Их задачей было установить контакт с заирской армией, выяснить состояние взлетной полосы и определить, как повлияет военная ситуация в Руанде на безопасность полетов. Утром 22 июня в Гому прибыла основная часть отряда КСО; после полудня одно из подразделений 1-го полка парашютистов морской пехоты (46 человек) под началом Тозэна перебросили по воздуху из Гомы в Букаву. Всего в тот день в Гому, Букаву и Кисангани было доставлено 200 французских солдат, а также вертолеты и наземный транспорт. 23 июня французы приступили к операциям уже на территории Руанды. После полудня отряд Тозэна пересек заирскую границу и вступил в Руанду с юго-запада; его сопровождала группа журналистов. В 15:30 подразделение достигло Чьянгугу, а оттуда двинулось к Ньярушиши. По дороге простые хуту и интерахамве приветствовали французов как героев и спасителей. Плакаты провозглашали «Да здравствует Франция!» и прославляли Миттерана. Повсюду реяли французские триколоры, даже на машинах руандийской армии. В 17:00 парашютисты добрались до лагеря беженцов тутси у Ньярушиши, которые приготовились к обороне, так как среди них распространился слух, что французы пришли убить их. «Но, – как заявил на следующий день Тозэн, – атмосфера быстро разрядилась, и беженцы были очень счастливы». Французы установили посты вокруг лагеря.

В тот же день около 13:30 другой французский отряд из 40 морских пехотинцев без какого-либо журналистского сопровождения, выдвинувшись из Гомы, пересек заирскую границу, проник в северо-западную Руанду и добрался до Гисеньи. При их прибытии жители города проявили такой же энтузиазм, как и горожане Чьянгугу. Член Политбюро РПФ Джеральд Гахима, правда, выразил удивление, почему французские войска явились в регион, где были вырезаны практически все тутси, а один местный житель Гисеньи сказал: «У нас здесь никогда не было много тутси, и мы убили их всех в самом начале без особых проблем».

24 июня в Гоме высадились первые сенегальские военнослужащие, а французы значительно расширили зону своих действий. Часть отряда парашютистов № 10 под командованием подполковника Жана Реми Дюваля (Диего) из состава КСО была переброшена по воздуху в Кибуйе. Одновременно группа морских коммандос «Трепель» под командованием капитана 2-го ранга Марэна Жийе, также из состава КСО, произвела разведку на машинах в направлении Кибуйе вдоль озера Киву. Утром коммандос прибыли в Рвесеро, где местные жители оказали им «чрезвычайно горячий прием, приветствуя их французскими флагами и букетами цветов», а затем в лагерь беженцев хуту в Кирамбо, где их встретили более настороженно. Вечером они вернулись в Заир, так и не доехав до Кибуйе. «В течение дня, – вспоминает Жийе, – мы видели многих людей, у которых радость соединялась с тревогой. Зато мы не обнаружили никаких следов сражения или резни и не встретили ни одного воинского соединения».

Одновременно подразделения 1-го полка парашютистов морской пехоты провели разведку на юг в сторону Бугарамы вблизи бурундийской границы, дойдя до прихода Мибилизи, и на восток в направлении Гиконгоро и Бутаре. В тот же день Временное правительство приняло декларацию о поддержке операции «Бирюза». Вечером министры иностранных дел и обороны Бикамумпака и Огюстэн Бизимунгу встретились севернее Чьянгугу с Розье и обратились к нему с просьбой о поставке снарядов для 105-миллиметровых пушек. Розье, однако, ответил, что в нынешних обстоятельствах такая поставка будет «иллюзорной».

Уже 24 июня французские парашютисты обнаружили первое массовое захоронение тутси в Шанги, где 18 апреля было убито около 4 тыс. человек. Тогда же Тозэн вызвал к себе префекта Чьянгугу и приказал ему разобрать блокпосты и разоружить милицию; свой разговор он закончил словами: «Запомните мои приказы». Со следующего дня французские патрули в Чьянгугу стали вести себя по примеру Тозена. Корреспондент France-Press рассказал, что 25 июня в районе Камембе, севернее Чьянгугу, французский отряд из восьми человек, патрулировавший дорогу вдоль озера Киву, встретил одного гражданского, вооруженного гранатой. «Французский военнослужащий спросил его: “Эй, ты, ты – солдат?” Мужчина… ответил, что нет. “Тогда отдай ее мне. Не дело гражданскому носить гранату”, <и человек повиновался> без каких-либо возражений. Перед тем как продолжить путь, французский патруль сделал ему финальное предупреждение: “Мы собираемся часто приезжать сюда и не хотим видеть здесь никаких <вооруженных> людей и никаких блокпостов. Понятно?”»

Попытки французов ликвидировать блокпосты в Чьянгугу и разоружить население, а также обнаружение ими первого массового захоронения тутси дали первую трещину в их отношениях с местной администрацией и милицией 25 июня СТМК попыталось успокоить встревоженных хуту. Ведущие повторяли, как заклинание: «Мы считаем, что французские войска… пришли остановить убийства, а не открывать захоронения»; «Французы сказали, что они примчались на по мощь… они никогда не говорили, что явились проводить расследования»; «Мы думаем, что французы не пришли проводить расследования»; «Я еще раз повторяю, что французы пришли не для того, чтобы проводить расследования, но оказать помощь уцелевшим». Ведущие обрушились также на корреспондента МФР Жана Элена, распространившего информацию о массовом захоронении в Чьянгугу; они обвиняли его в том, что он «дискредитирует нашу профессию». Бемерики утверждала, что эти могилы были вырыты тутси, сообщниками РПФ, которые бросили туда тела хуту, предварительно зверски искалечив их, и призвала жителей Чьянгугу воспрепятствовать возвращению Элена в Заир. Она также попросила слушателей не только распевать «Да здравствует Франция!», но подходить к французам, завязывать с ними дружеские отношения, зазывать их на обед и «разъяснять проблему хуту и тутси в Руанде», а официальных лиц – «приглашать французов к себе домой, выпивать с ними по стаканчику, ездить с ними в машинах и, пользуясь этой возможностью, рассказывать о зловредности иньензи и их сообщников». А 27 июня Нкурунзиза заявил в эфире: «По слухам, которые доходят до нас, эти друзья, которые пришли к нам на помощь (т. е. французы. – И. К.), будто бы приступили к разоружению населения. Следовательно, если эта информация верна, если они разоружают людей и разбирают блокпосты, ну что ж… правительство должно принять соответствующие меры, чтобы избежать того, что могло бы вызвать трения между нами и нашими друзьями».

Но в выступлениях журналистов также начали звучать угрожающие нотки. 27 июня Хабимана предупредил «друзей»: «Они [французы] впервые пришли в Руанду и увидели руандийцев, но они ничего не знают об этнической истории страны с непрекращающейся до сегодняшнего дня борьбой за власть между хуту и тутси. Они многого не знают. Поэтому они должны быть внимательны, потому что могут причинить нам беспрецедентные неприятности, если будут так себя вести. Пусть они оказывают помощь хуту, тутси и тва, но пусть они прекратят требовать ликвидации блокпостов. <…> Если французы… будут разбирать наши блокпосты… совершенно очевидно, что мы вступим с ними в конфликт и что война примет иной оборот. Мы не хотим этой войны, но, ради Бога, пусть французы оставят в покое стволы наших деревьев, которые лежат на дорогах, ибо мы знаем, какую службу те нам сослужили. Пусть они оставят нас в покое и выполняют всю миссию помощи людям, попавшим в беду». «Французы могут приходить, – заявил он в тот же день, – но только с гуманитарными целями. Не нужно, чтобы они создавали препятствия в войне, которую мы ведем против инкотаньи, такие, как ликвидация блокпостов. Слишком хорошо известно, что если мы их ликвидируем, то инкотаньи могут немедленно просочиться, начать стрелять тут и там и в результате заявят… о захвате всей страны».

Тем временем французы продолжали расширять зону своих действий. 24 июня Тибо сообщил, что планируется осуществлять гуманитарные рейды вплоть до Бутаре и Рухенгери. 25 июня французы начали продвижение от Кирамбо и Кибуйе в коммуны Гисову, Гишьита и Бвакира, а от Гисеньи – на восток, к Мукамире на границе префектур Гисеньи и Рухенгери, установив контроль над лагерем беженцев хуту в Канаме. К тому времени французская группировка на северо-западе насчитывала уже 200 человек.

26 июня жители Гиконгоро провели репетицию парада в честь приближавшихся французских частей: «Грузовики с более чем тысячью солдат ВСР, – писал корреспондент Associated Press Марк Фриц, – прогрохотали через город под одобрительные крики народа, на грузовиках реяли французские флаги. Широко улыбавшийся двадцатилетний Гаспарио Касарабве также был счастлив. Он служил на гражданском блокпосту в городе Китаби на востоке. Он держал огромный плакат, украшенный журнальными фотографиями французских солдат и снимками правительственных военнослужащих. На его берете было написано “Интерахамве”». 27 июня французы вступили в Гиконгоро, где находилось около 200 тыс. беженцев хуту, а к северу от него в лагере в Чьянике – более 40 тыс., причем в тяжелейших условиях; некоторые дети умирали там от голода и болезней. В тот же день группа морских коммандос «Трепель» провела разведку в Гишьите и Гисову. 28 июня отряд № 10 эвакуировал в Гому на пяти вертолетах «Пума» 25 руандийских (и тутси, и хуту) и 10 иностранных монахинь (двух американок, шесть бельгиек, одну англичанку и одну бурундийку), а также 8 сирот из монастыря Св. Марии Намюрской в Кибуйе. Одновременно одно из подразделений провело разведку в восточной части префектуры Кибуйе вплоть до Кивуму. Французы также добрались до Бугарамы. В итоге в сфере их операций оказались четыре западные префектуры Руанды – Гисеньи, Кибуйе, Чьянгугу и Гиконгоро. Общая численность задействованных в «Бирюзе» военнослужащих составила к 28 июня уже 1,5 тыс. человек.

Размах операции, однако, обеспокоил Балладюра. Как сообщил 27 июня Кено Миттерану, «…премьер-министр, который все время боится увязнуть <в Руанде>, а также соприкосновения наших войск с РПФ, дал вчера указание адмиралу Ланксаду запретить пребывание наших подразделений на руандийской территории более одних суток и ограничить патрулирование приграничным регионом. Он также воспротивился присутствию сил наблюдения и сдерживания у ущелья Нгада, которое контролирует доступ из Кибуйе в Гитараму и захват которого <повстанцами> позволил бы им разрезать запад Руанды на две части».

«Успех нашей интервенции, – доказывал Кено президенту, – был бы поставлен под сомнение, если бы резня снова началась в секторах, где наше присутствие очень мимолетно, особенно в случае прорыва фронта, который вызовет поток миллионов беженцев, а с ним мы не сможем совладать. Единственное техническое решение может заключаться в том, чтобы контролировать несколько ключевых пунктов (и в том числе ущелье Нгада), продолжая выявление с целью их защиты лагерей беженцев, находящихся в наибольшей опасности, в частности, в южном регионе (Гиконгоро, Бутаре), чтобы остановить бегство населения в ожидании обещанной логистической помощи и прибытия МООНПР. Это важнее, чем челночные рейды небольших групп от заирской границы». Под давлением президента и военного командования Балладюру пришлось 27 июня дать согласие на «расширение зоны действий корпуса». Получив его, Лафуркад решил даже «отправлять небольшие разведывательные группы в регион Бутаре, потенциально грозящий взрывом».

Французские военные в Руанде проявляли завидный оптимизм. «В провинции Чьянгугу, – уверял журналистов Тозэн, – стало более спокойно. Напряженность уменьшилась. Гражданское население защищено». По его словам, почти все – хуту, беженцы тутси, местные власти – «очарованы» французскими солдатами. Отношения французов с местной администрацией оставались вполне дружескими. Они активно сотрудничали с префектами и бургомистрами, воспринимая и их, и Временное правительство как вполне легитимные. «Законность этого правительства, – заявил Тозэн 28 июня журналистам, – не моя проблема. Конечно, мы сотрудничаем с властями. Мы не пришли сюда, как завоеватели». Два дня спустя он признал, что плодотворно взаимодействует с префектом Багамбики, хотя тот причастен к резне тутси в Чьянгугу. «Мы не находимся, – пояснил полковник, – в состоянии войны с руандийским правительством или с Вооруженными силами Руанды. Они – законные организации. У некоторых из их представителей, возможно, есть кровь на руках, но не у всех. В мои задачи и в мои полномочия не входит производить замену этих людей». Такая позиция объяснялась как политической целесообразностью (сотрудничество с местной администрацией облегчало процесс развертывания сил «Бирюзы»), так и неоднозначным отношением французских руководителей к руандийскому кризису: с одной стороны, они признавали, что хуту осуществили геноцид тутси, но, с другой, полагали, что власть не должна принадлежать этническому меньшинству. «Миттеран считал, – свидетельствует Дебре, – что нужно наказать виновных не только потому, что там произошел геноцид, но и потому, что было предано его доверие. Однако, по его мнению, сохранение власти в руках хуту отвечало логике демократии…»

В Гисеньи и Гиконгоро, в отличие от Чьянгугу, французы уже не настаивали на ликвидации блокпостов и разоружении интерахамве. «У нас нет, – объяснял Тозэн 28 июня, – приказов разоружать милицию. Мы только потребовали от властей проинформировать милицию, что не собираемся терпеть эксцессов против мирного населения. Те <в свою очередь> пообещали разобрать блокпосты, охраняемые вооруженными гражданскими лицами». Продолжавшуюся военную подготовку новобранцев для руандийской армии полковник назвал «нормальной» для страны, находящейся в состоянии войны. 10 июля французский дипломат Янник Жерар сообщал в Париж, что разоружение милиции «сейчас производится точечно и только в случаях, когда милиционеры угрожают группам населения». Дефорж видит в новой тактике французов политический расчет: «Возможно, – пишет она, – что, утвердив “гуманитарный” характер операции в первые несколько дней, они решили, что больше нет необходимости производить впечатление на журналистов. Вероятно, что когда усилилась критика со стороны представителей временного режима, они захотели минимизировать любую причину для конфликта с ними».

Руководители режима надеялись, что появление французских войск в Руанде приведет к кардинальному изменению военно-стратегической ситуации. 26 июня на пресс-конференции в Отеле дипломатов в Кигали Огюстэн Бизимунгу заявил, что ситуация на фронтах стабилизировалась и что ВСР собирается «пойти в наступление» против повстанцев. «РПФ не может править один, – продолжал генерал с дрожью в голосе, – он не может захватить власть силой оружия. Нас больше, мы сильнее». Бизимунгу похвалил Францию за ее «мужество» и сказал, что не разочарован тем, что она не встала открыто на сторону правительства, «потому что люди, которым помогают <французы>, это наши люди, которые были изгнаны РПФ». Бо́льшую уверенность стали чувствовать и подчиненные Бизимунгу. 27 июня подполковник Эдуард Гасарабве сказал корреспонденту «The Associated Press», что прежде армия была вынуждена отступать, чтобы защитить гражданское население от стремительных рейдов РПФ на флангах и просочившихся боевиков, но теперь эту задачу взяли на себя французские войска, и армия может сконцентрировать свои усилия на фронте: «Если французы защитят мирное население, мы больше не будем отступать».

На помощь французов рассчитывали не только руандийские власти, но и простые хуту. Корреспондент МФР Кристоф Буабувье, описывая 27 июня радостную встречу жителей Кибуйе с франко-сенегальской колонной, которую приветствовал при входе в город свеженамалеванный плакат: “Да здравствует франко-руандийское военное сотрудничество! Да здравствует Миттеран!”, засвидетельствовал, что определенное число хуту этого региона знают, с какой целью пришли к ним французы и сенегальцы: «Для этих людей они здесь, чтобы помочь им сопротивляться РПФ».

Формально французы демонстрировали нейтралитет, как и задумывали разработчики «Бирюзы». «Десятки тысяч хуту, – рассказывал Буабувье в полдень 29 июня, – бегут от боев, перемещаясь из лагеря в лагерь практически без продовольственной или медицинской помощи. Несколько сотен тутси, а может быть, и больше, выживают в горах, где они пытаются спастись от милиционеров, которые на них охотятся. Для тех и других опасность неодинакова. Но французы не хотят никому оказывать предпочтения. Они в действительности опасаются, что их обвинят в пристрастности… Они идут по туго натянутому канату».

Первое, с чем сталкивались французы, были потоки беженцев хуту, охваченных страхом перед наступавшим РПФ, и неудивительно, что они все более уверялись в том, что именно повстанцы являются главным препятствием на пути разрешения гуманитарного кризиса. «Женщины с матрасами на голове, – передавал Буабувье вечером 30 июня, – мужчины, которые гонят свои стада. Это почти бесконечный поток беженцев, которые идут из региона Масанго… на запад, все время на запад. 30 тыс. хуту на горной тропе и без всякой помощи! В Килинде, небольшом городке, вскарабкавшемся на холм, звуки артиллерийской стрельбы все ближе и ближе. Утром в эту среду жители услышали его в 5 км от них – признак того, что РПФ продвигается к соседним высотам. <…> “Почему французы не остаются в регионе, чтобы заставить РПФ остановиться?” – спрашивает один беженец, заметив прибытие французских солдат».

Имея дело преимущественно с хуту, французские военные постепенно становились пленниками информации, которую они от них получали, прежде всего о «проникновении» в правительственную зону и прежде всего в префектуру Кибуйе, боевиков РПФ и об их нападениях на мирных жителей. Казалось, хуту удалось заразить французов своим страхом перед «вражескими инфильтрациями». «Очень напряженная ситуация в Кибуйе, – сообщал 27 июня Кено Миттерану, – где наши патрули были усилены». «РПФ, кажется, хочет продвинуться с помощью тактики просачивания (курсив мой. – И. К.) от Гитарамы к Кибуйе, – писали на следующий день президенту Деле и Кено. – Если он будет продолжать свои усилия в этом направлении, то сможет быстро разрезать надвое зону, еще удерживаемую правительственными силами». Корреспондент «France-Press» Кристиан Мийе передавал 29 июня со ссылкой на французские военные источники: «Сведения, правда, отрывочные, собранные главным штабом “Бирюзы”, показывают, что отряды повстанцев… по большей части преодолели линию, на которой удерживала позиции правительственная армия… приблизительно в 50 км к востоку от заирской границы. По словам ряда высших офицеров специальных сил, подразделения РПФ совершают рейды до берегов озера Киву».

В то же время французское командование отказалось от систематических розысков тутси, скрывавшихся поодиночке или небольшими группами, в зоне гуманитарных операций. «Французские морские пехотинцы, – описывал ситуцию корреспондент “The Associated Press”, – прокладывают себе дорогу всюду, где они хотят, проезжая мимо головорезов на блокпостах, которые не являются препятствием для их быстро несущихся джипов. Как только пыль оседает и французские пулеметы уже не видны, заставы возвращаются обратно – как и риск <для беженцев> умереть от дубины или мачете». Когда журналисты 28 июня спросили Тозэна «о тутси, которые прячутся, опасаясь хуту, тот ответил, что они должны прийти в лагерь <у Ньярушиши>. Но вопрос в том, как им попасть туда (курсив мой. – И. К.). Если французские парашютисты случайно находят тутси во время патрулирования, они доставляют их в лагерь. Но французы специально не ищут тех, кто прячется». Тутси, которые не могут добраться до лагеря, сообщал корреспондент «The New York Times» Реймонд Боннер, «продолжают жить в страхе, осмеливаясь выйти из убежища только ночью, чтобы рыться в отбросах в поисках пищи, когда… пролетает французский военный вертолет. <…> Хотя большинство блокпостов с вооруженной милицией исчезло, контрольно-пропускные пункты все еще повсюду. <…> Блокпосты – неприятность для любого проходящего через них; они потенциально смертельны для каждого тутси».

Готовность французских военных идти на поводу у руандийских властей и у местного населения хуту стала причиной их крупного политического афронта в Руанде, сделавшего их объектом сильнейшей критики со стороны мировых СМИ и правозащитных организаций. Этот афронт оказался связан с финалом трагедии Бисесеро, очага сопротивления тутси, – событием, которое, по выражению Дефорж, «стало символом равнодушия французов к геноциду».

 

Бисесеро: последняя глава

25 июня корреспондент газеты «L'Express» Венсан Южё вместе с Сэмом Кили из лондонской «Times» и одним американским фотографом добрался до региона Бисесеро. С ними был хорватский священник, находившийся в Руанде с самого начала геноцида. «Лесная тропинка… – рассказал Южё несколько дней спустя, – поднимается к вершине холма, к Бисесеро. <…> “Но нужно туда идти, – выдохнул шепотом отважный прелат. – Там это продолжается. Каждый день”. Он знал. Он услышал на одном блокпосту, как банда “интерахамве”… хвасталась, что “вернулась к работе”. Работе? В Руанде это означает “тяжелая работа в лесу”. Безумная охота за выжившими тутси, потерявшимися в самом сердце “Хутулэнда”, одержимого идеей этнической чистоты. После первого же поворота атмосфера сгущается. Ни одной живой души. Вот круглая хижина со стенами, наполовину обуглившимися и лишившимися своей крыши. Одна среди многих таких же. Выше <по склону> бесчисленные домишки, также обезглавленные или вылизанные пламенем. То здесь, то там подозрительные клубы дыма выделяются на фоне переливающейся зелени долин. Декорация зловещая, актеры вызывают тревогу. Сначала <мы встречаем> смешанный отряд военных и милиционеров, которые отдыхают. Одни в форме с оружием на боку; другие вооружены мачете, копьями, садовыми ножами, пиками и суковатыми дубинами. Арсенал убийц. Затем толпа крестьян». «На следующий день мы встречаемся с колонной французских военных в сопровождении группы репортеров. Сразу же… Сэм Кили и я с картой в руках информируем командира отряда капитана 2-го ранга Марэна Жийе о резне, происходящей на соседних холмах». Однако тот отнесся к сообщению с подозрением и не предпринял никаких действий. Возможно, это объяснялось его недоверием к «двум британским журналистам», прежде всего к Кили, которые, по его мнению, были не сотрудниками СМИ, а «разведчиками».

Два дня спустя, 27 июня, около 16:00 12 парашютистов из отряда № 10 под командованием Дюваля покинули Кибуйе вместе с журналистами Сент-Экзюпери («Le Figaro»), Буабувье (МФР) и Домиником Гарро («Liberation»), чтобы произвести разведку в горных деревнях этого же региона. Три машины с парашютистами и журналистами добрались сначала до селения Ньягурати.

«В этой деревне, – сообщил Буабувье в эфире МФР, – 600 душ. И уже давно нет никаких тутси. По крайней мере, 50 из них были убиты в начале апреля. Дети тоже. Местный начальник полиции сказал ужасную фразу: “Дети сообщников – сообщники”. Остальные тутси, которым удалось ускользнуть от резни, очевидно, убежали в окрестные леса. Если верить жителям деревни, они, вероятно, вернутся ночью за едой… один молодой хуту показывает нам огромный шрам на лице. “Это тутси напал на меня”, – говорит он. Здесь, в горах, вдали от дорог и долин, хуту, кажется, живут в постоянном страхе, страхе перед тутси, которые ускользнули от их охоты на людей, и страхе перед РПФ там, на востоке. Большинство жителей деревни не расстается со своими мачете. Один из них яростно размахивает им и даже начинает танец с саблей перед ошеломленными французскими военными. Жители Ньягурати не знают точно, зачем французы пришли в их деревню на краю земли. Они не понимают, почему белые беспокоятся о судьбе тутси, которых они называют просто “преступниками”». «Здесь, – заявил местный учитель, – больше нет тутси. Нет больше тутси в нашей деревне. Они в лесу с другой стороны Кахуранги». «Чувствуется страх, ненависть, – резюмировал Буабувье. – Вероятно, французов не ждали. И здесь они, как на минном поле».

После Ньягурати группа приехала в Мубугу, где также не обнаружила ни одного тутси, зато услышала выстрелы со стороны Бисесеро. Дюваль решил отправиться в том направлении, взяв с собой в проводники местного учителя Жана Батиста Твагирайезу, который не переставал причитать: «Я не могу вернуться к себе домой. РПФ мне этого не позволяет. Мятежники собрались напасть на нас. Они хотят убить всех нас». Примерно час спустя приблизительно в 30 км к югу от Кибуйе французы встретили тутси.

«Это произошло, – рассказал Буабувье в своем утреннем репортаже 28 июня, – достаточно неожиданно. Небольшая французская колонна парашютистов двигалась по горной дороге… <Вдруг> на повороте на вершине откоса появилось три человека. Как только они увидели, что это белые, они спустились к тропе. Среди них был один мужчина <Эрик Нзабихимана> тридцати лет, одетый в джинсы, кеды, мокрый от пота и со взглядом, удивительно спокойным. <…> Через десять минут их уже было не трое, а целая сотня, словно призраки, возникшие из леса, с палками или копьями в руках, готовые скрыться в зарослях при малейшей опасности.

Они живут, как звери, за которыми охотятся. Днем они прячутся в лесах, которые растут на вершинах холмов. Ночью они спускаются с этих холмов, чтобы раздобыть несколько картофелин, которые крестьяне хуту оставили на полях после сбора урожая. Они всегда в движении, всегда настороже при малейшем шуме.

…эти тутси показали тело одного из них, которого застрелили из ружья за час до этого. Он, вероятно, вышел из куста, по которому вели огонь военные или милиционеры, я точно не знаю, кто. Во всяком случае, это доказывает, что охота продолжается. <…>

Да, [их] несколько десятков, может быть, несколько сотен, ибо я увидел одну сотню. Я не знаю, есть ли другие в том же самом массиве. <…> <Нзабихимана> обратился к командиру этой маленькой французской колонны. Он сказал ему: “Увезите нас”. “Я не могу”, – ответил ему французский офицер. “Нас здесь всего двенадцать человек в трех джипах. Но теперь мы знаем, что вы здесь, и тот факт, что мы здесь побывали, может быть, успокоит ситуацию”. <…>

…во время этой краткой встречи произошла удивительная вещь. Машина с руандийскими военными или милиционерами проехала по дороге перед этими тутси. И никто не пошевелился ни с той, ни с другой стороны. Может быть, из-за присутствия здесь не большого французского подразделения, которое, повторяю, символическое».

В вечернем репортаже Буабувье указал на одну деталь – среди тутси, которых обнаружили французы, была только одна женщина. «Другие не умели быстро бегать, – передал журналист слова уцелевших, – и были убиты».

В статье в «Le Figaro» от 29 июня Сент-Экзюпери добавил к рассказу Буабувье несколько подробностей. Он процитировал слова Нзабихиманы: «…милиционеры и солдаты пришли напасть на нас и подожгли поля, чтобы оставить нас без пищи. Они разделились на три группы и окружили нас», а также его утверждение, что «трупы повсюду». Когда Дюваль потребовал доказательств, тутси подвели французов к яме с несколькими десятками тел. Один молодой тутси в ярости показал пальцем на Твагирайезу и заявил, что тот – предводитель интерахамве: «Он убил мою сестру и моего брата. Я его знаю, он мой учитель». На обратном пути Дюваль спросил у Твагирайезу: «Итак, ты руководитель милиции?» Тот сделал вид, что не понял французского языка. «Я предупреждаю тебя, – сказал Дюваль, – я знаю, что ты понимаешь мои слова. Тогда я скажу тебе еще раз, и ты постараешься этого не забыть: если ты снова начнешь, это будет очень, очень плохо. Понял?» Сент-Экзюпери привел также слова Дюваля, сказанные на прощанье тутси, которые умоляли военных не бросать их: «Мы не можем ничего сделать. Вам нужно продержаться еще два-три дня. Мы вернемся, теперь известно, где вы находитесь». Слова Дюваля о «двух-трех днях» подтверждают и уцелевшие тутси: «<Французы> сказали нам выйти из убежища. Они посоветовали нам выйти на открытые места, где они могли бы легко собрать нас во время спасательной экспедиции. Но французы заявили, что им необходимы подкрепления, и оставили нас. Они пообещали вернуться через три дня».

По свидетельству Сент-Экзюпери, французские солдаты были потрясены тем, что они увидели. Дюваль признался ему: «Я много видел, но это…» Подполковник, однако, знал, что не следует строить иллюзий: «До того как мы сможем вмешаться здесь, в Бисесеро, еще по крайней мере 2 тыс. беженцев будут убиты». Он не скрывал, что груз ответственности за последствия ляжет на людей из генерального штаба, которым он сообщил о случившемся: «Им принимать решение. Если отправиться сюда защищать тысячи этих людей, за которыми охотятся, как за дикими зверями, тогда поневоле встанешь на одну сторону и рискуешь настроить против нас всю милицию и все местные власти. Мы готовы. Мы выполним приказ. Но готовы ли к этому в Париже?»

Так же полагал и Буабувье, написавший в конце своего первого репортажа о встрече с тутси в Бисесеро: «Теперь, вероятно, французский генеральный штаб должен думать, что делать – защищать, эвакуировать или что-то другое. Очевидно, есть несколько возможностей».

Однако французское командование не воспользовалось ни одним из вариантов, указанных Буабувье. Оно не сделало ничего. Почему? Парламентская комиссия, попытавшаяся выяснить этот вопрос, зашла в тупик, поскольку начальники Дюваля – Розье и Лафуркад – и тогда, и позже отрицали, что тот информировал их о ситуации с тутси в Бисесеро. Они будто бы ничего не знали о ней, несмотря на репортажи Буабувье по МФР 28 июня.

Свидетельство Сент-Экзюпери, однако, доказывает, что Дюваль передал информацию о произошедшем из Кибуйе в Париж вечером 27 июня. Хотя «первый отчет» Дюваля не сохранился, его содержание, очевидно, было очень близко или даже идентичным содержанию «второго отчета», который он представил командованию 29 июня:

«В секторе Бисесеро мы встретили сотню беженцев тутси в горах. Они неожиданно появились на тропинке, увидев машины французских военных. Их было примерно две тысячи, прячущихся в лесах. По их словам, охота на тутси ведется каждый день армейскими подразделениями, жандармерией и милицией, которые руководят населением. Они показали нам трупы убитых вчера и сегодня и раненого ребенка, свидетеля дневных боев. У них крайняя нехватка продовольствия, санитарных средств и лекарств. Они прямо обвинили местные власти в Кибуйе в причастности к этой охоте на людей.

Они надеются на нашу немедленную защиту и отправку в какое-то безопасное место. Я не смог просто пообещать им, что мы вернемся и что гуманитарная помощь скоро прибудет. Там крайне опасная ситуация, которая приведет к резне, если не задействовать какую-нибудь гуманитарную структуру или не найти какое-то <иное> средство остановить эту охоту на человека».

По всей видимости, «первый отчет» Дюваля был проигнорирован его начальниками, ибо он не соответствовал или, более того, разрушал сложившуюся в их головах картину событий в Руанде, важной частью которой были просочившиеся через линию фронта боевики РПФ, нападающие и убивающие мирных крестьян хуту. Результатом стала новая трагедия.

Учитель Твагирайезу, вернувшись в Мугубу, сообщил руководителям местной милиции о встрече французского отряда с беженцами, а рано утром следующего дня отправился на мотоцикле в Гишьиту проинформировать о ней бургомистра Сикубвабо. После этого 28 и 29 июня в огромной спешке, чтобы успеть завершить «работу» до возвращения французских военных, интерахамве, возглавляемые Сикубвабо, устроили масштабную охоту на тутси. В течение этих двух дней выстрелы из тяжелых орудий в Бисесеро были слышны в Гишьите, и было много жертв. «Интерахамве убивали днем и ночью, – вспоминает один из уцелевших, – и когда французы вернулись, нас осталось всего 1200 или 1300. На самом деле, интерахамве не знали точного числа живых, пока мы не вышли из наших убежищ, думая тогда, что французские военные пришли спасти нас; именно с того дня налеты на нас участились».

Неудивительно, что у многих выживших появились подозрения, что французы специально выманили их из укрытий, чтобы отдать на расправу местной милиции. «Цель французских солдат, – считает один из них, – была собрать всех оставшихся в живых и таким образом облегчить интерахамве их уничтожение. Казалось, что французские солдаты дали инструкции интерахамве, как им выполнить свою работу. <…> Они не сделали ничего, чтобы остановить их. Тогда интерахамве убили оставшихся, и это было легко, потому что мы были окружены и не могли убежать. Если бы французские солдаты не сказали, что защитят нас, многие остались бы в своих убежищах и смогли бы избежать смерти». Однако парламентская комиссия, исследуя в 1998 г. события 28 и 29 июня, пришла к выводу, что задержка в оказании помощи тутси «не была намеренной».

Развязка истории Бисесеро связана уже не с Дювалем, а с Жийе, отряд которого в те же дни действовал в юго-западной части префектуры Кибуйе (коммуны Гишьита и Гисову). Это был тот самый Жийе, который 26 июня проигнорировал свидетельство журналистов о продолжавшейся резне тутси в Бисесеро.

Утром 27 июня французский патруль, проводивший разведку на востоке Гишьиты, информировал своего командира, что в этом районе, по утверждению местных жителей, якобы находится аванпост РПА, хотя сами французы ничего там не обнаружили. В тот же день Жийе, взяв с собой бо́льшую часть группы «Трепель» (30 человек), отправился в Гишьиту, чтобы выяснить ситуацию на месте. Жители заявили ему, что «холмы на востоке заполнены людьми РПФ, проникшими туда, чтобы сеять страх». К полудню с той стороны послышались автоматные очереди и взрывы минометных снарядов. «Осмотр в бинокль, – вспоминает Жийе, – не дает возможности прояснить ситуацию. С помощью системы слежения переносного ракетного комплекса “Милан” удается обнаружить какое-то движение» на расстоянии примерно в 4–5 километров.

Аджюдан-шеф французской жандармерии Тьерри Пренье, чье подразделение оказалось тогда под началом Жийе, раскрыл, что это было за «движение». Он и его подчиненные «увидели в бинокли сотню вооруженных людей, которые преследовали группу гражданских лиц; те падали, и их добивали». «Нельзя допустить этого, – обратился Пренье к Жийе, – нужно туда идти», но тот ответил отказом: «Вы же видите, что мятежники убивают население. Есть запрет вступать в контакт, ничего нельзя сделать».

Бургомистр Гишьиты сообщил командиру «Трепеля», что «от 300 до 500 террористов укрылись в штольне оловянного рудника у восточного выхода из Бисесеро», и попросил у него помощи, чтобы их уничтожить, а также гранаты. Жийе дал тому «расплывчатый» ответ и проинформировал обо всем свое командование, которое приказало ему провести разведку в треугольнике Гишьита – Каронги – Гисову.

Кажется, что Жийе все же поддался информационному давлению со стороны местных властей и населения, что отразилось в вечернем репортаже того же дня корреспондентов телеканала «Франс-2», прибывших в Гишьиту: «Люди Руандийского патриотического фронта заняли здесь позиции. Говорят о тысяче или двух тысячах мятежников. Мы находимся в Гишьите, чувствительном месте операции “Бирюза”. Ибо именно тут повстанцы тутси, по всей видимости, в наибольшей степени вклинились в территорию хуту».

На следующий день кореспондент «Reuters» сообщила, что 27 июня местные жители предприняли нападение на холм, где находились тутси, чтобы «отомстить за предыдущий рейд». Она сослалась на французских военных, согласно которым «…на холмах скрывается одна тысяча человек, которые регулярно спускаются в долину по ночам и нападают на деревни с мачете и гранатами. Хотя некоторые из этих бойцов, без сомнения, местные жители тутси, бежавшие из своих домов, чтобы спастись от систематической резни… французы не сомневаются, что среди них большое число повстанцев». Даже встреча отряда Дюваля с тутси 27 июня приобрела в этом репортаже совсем другую трактовку: «В понедельник (27 июня. – И. К.) произошел отвратительный инцидент, когда местного учителя, который из машины показывал морским пехотинцам окрестности деревни Бисесеро… окружили тутси, вооруженные копьями. Они скрылись, как только рядом с ними остановился еще один французский армейский джип, и стали бросать из своего укрытия камни в машину, где находились учитель и группа журналистов». Словом, тутси из Бисесеро представали не только злобными, но и трусливыми. «Французские официальные лица, – писала журналистка, – говорят, что просочившиеся бойцы РПФ соединились с отрядами местных тутси, чтобы провести кампанию молниеносных нападений на деревни к югу от города Кибуйе… Французские военные источники заявили, что, по их мнению, РПФ планирует захватить Кибуйе, разрезав руандийские правительственные силы надвое. <…> …присутствие бойцов РПФ делает перспективу конфронтации с повстанцами опасно близкой… <…> Чем дольше французы остаются <здесь>, тем больше обстоятельства будут давить на них, чтобы они помогали местным хуту в их борьбе против повстанцев».

В целях безопасности («рельеф местности не позволяет рассчитывать на проникновение небольшими силами днем») и ввиду ограниченности времени (информацию необходимо было получить до 14:00, момента прибытия в этот район с инспекционным визитом министра обороны Леотара) Жийе отправил патруль жандармов ночью, чтобы те добрались до места назначения к восходу солнца 29 июня. Разведка, однако, не выявила «ничего определенного: ни войск, ни каких-то необычных людей, ни следов сражения».

После полудня 29 июня в Гишьиту прибыл Леотар. «Я, – рассказывает Жийе, – описываю ему ситуацию и наши попытки выяснить то, что произошло в прошедшие два дня, и делаю вывод, что после бесплодной разведки следовало бы отправиться туда с достаточными силами с целью составить себе точное представление о том, что происходит». Единственное, что поняли Леотар и Лафуркад, – что местность не изучена и данные очень противоречивы. «Какой винегрет!» – сказал Лафуркад. Однако на импровизированной пресс-конференции два англоязычных корреспондента заявили министру, что видели четырех детей с обгоревшими руками и что в треугольнике Гишьита – Каронги – Гисову в ловушке оказались 3 тыс. человек, после чего задали ему вопрос: «Что делает Франция?» «Мы делаем то, – ответил Леотар, – что можем. Это деликатная операция. Речь не идет о том, чтобы встать между воюющими сторонами». Министр указал, что в Руанде всего 300 французских военнослужащих и сотни тысяч беженцев; что же касается этого района, добавил он, то нужно сначала все выяснить. Слова Леотара не удовлетворили журналистов, которые стали спорить с ним, настаивая на необходимости срочных действий в Бисесеро. В конце концов министр пообещал: «Хорошо, туда пойдут. Завтра туда пойдут».

Однако приказ, который вскоре получил от Лафуркада Жийе, вовсе не касался тутси. Командиру «Трепеля» было поручено отправиться в деревню Мукунгу в 25 км к востоку от Бисесеро за пределами треугольника Гишьита – Каронги – Гисову и эвакуировать оттуда французского священника Жана-Батиста Мендьондо. Поэтому, когда после отъезда Леотара Пренье снова предложил Жийе послать отряд в Бисесеро, тот отказал «сухо и резко».

К тому времени под влиянием сообщений французского командования ажиотаж в западных СМИ по поводу проникших в правительственную зону бойцов РПФ еще более усилился. Вечером 29 июня МФР сообщило: «Министр обороны Франции нанес визит группе французских специальных сил, расположившихся минимум в 4 км от позиций РПФ» (курсив мой. – И. К.). Утром 30 июня аудитория «Франс-2» услышала: «С часу на час риск столкновения увеличивается. Подкрепления посланы на юг от озера Киву, где Руандийский народный фронт атакует деревни (курсив мой. – И. К.). Цель мятежников – взять Кибуйе и таким образом отрезать правительственные силы от их баз». В тот же день Джонатан Рэндалл написал в «The Washington Post»: «Преимущественно состоящий из тутси Руандийский патриотический фронт… кажется, ведет бои, чтобы соединиться с нерегулярными соединениями тутси в обширном регионе Бисесеро… Если им это удастся, они рассекут контролируемый правительством коридор надвое… <…> Они [местные хуту], по-видимому, убеждены, что Фронт забросил своих людей в этот район именно для такой операции. Французское правительство, кажется, разделяет их подозрения. <…> …присутствие хорошо вооруженных солдат из армии повстанцев весьма серьезно воспринимается французами».

Жийе решает провести рейд 30 июня в дневное время и всеми своими силами. При этом он отказывается взять с собой журналистов, «принимая во внимание неопределенность, которая ждет нас в будущем». Коммандос отправляются рано утром. Они продвигаются достаточно «медленно, учитывая рельеф местности, но также и с осторожностью, потому что Жийе все время опасается, как бы не столкнуться с солдатами РПФ, вероятно, просочившимися туда». «<Мы>, – рассказывает Жийе, – сразу после полудня прибываем в деревню французского священника. Он говорит нам, что находится в опасности, но предпочитает остаться со своими прихожанами. Обходя деревню, одна из наших групп встречает хуту, который прячет четырех тутси, мать с тремя детьми. Мы предлагаем ему взять их, но тот боится: если община узнает, что он прячет тутси, то он долго не проживет. Я обещаю ему найти способ решить эту проблему за два дня». На обратном пути коммандос заезжают в селение Гисову. Его жители, по словам одного из французских солдат, «…сказали, что на них нападали повстанцы, которые похищали у них продовольствие и одежду и убивали людей. Мы дали им немного еды. Больше мы ничем не могли им помочь». «Жители, – вспоминает Пренье, – бросаются к грузовикам, чтобы получить порцию печенья и минеральной воды».

По свидетельству Пренье, когда коммандос распределяли продовольствие среди хуту, к жандармам, стоявшим поодаль, подошел юноша и отвел их к прятавшемуся недалеко от них мужчине тутси, и тот предложил показать им место, где прятались другие тутси. Жандармы обратились за разрешением к Жийе, но тот ответил отказом. Однако жандармы не подчинились и самовольно отправились в Бисесеро.

То ли по этой причине, то ли получив, как сообщает Розье, данные от какого-то «информатора», Жийе все же решает послать на разведку патруль под командованием капитана Оливье Дюнана. Где-то после 14:00, рассказывает Жийе, «…я получаю радиовызов от одного из офицеров под моим началом, который повернул обратно несколько часов тому назад. Действительно, ему показалось, что он увидел во время нашего продвижения несколько человек, отличавшихся от тех, с которыми мы встречались со времени нашего прибытия. Он не был в этом уверен, но это беспокоило его, и он хотел избавиться от сомнений. Радиовызов требует быстрого возвращения всей группы, офицер думает, что нашел нечто важное». «К 15 часам после примерно двух часов ходьбы, – поясняет Розье, – он [Дюнан] обнаруживает место массовой резни в секторе Бисесеро».

«Патруль остановился на холме у Бисесеро, и люди немедленно вышли из зарослей. Это были тутси в ужасном состоянии: все изнуренные голодом, очень худые – многие из них с ранами от пуль или мачете. Мы видели проколотые ноги, проломленные головы. Эти люди неделями скрывались в лесу, пытаясь спастись от крестьян хуту. Сегодня утром, вчера, за день до этого некоторые были схвачены и убиты на месте. В полях повсюду тела. Увидев французских солдат, десятки людей окружили их, но затем на окружающих холмах появилось несколько сот вооруженных хуту. Тутси продолжали выходить из леса, и очень скоро четверо французских солдат обнаружили, что находятся между группой из 400 испуганных тутси и ордой хуту на расстоянии менее сто метров. Солдаты заняли позицию во рву, держа пальцы на спусковом крючке, готовые стрелять, если хуту приблизятся».

Два часа спустя Жийе со своим отрядом присоединился к группе Дюнана. Офицер объяснил ему, что на людей, которых он встретил, шла охота. «Их общее состояние, – рассказывает Жийе, – уже с первого взгляда не оставляет никакого сомнения в случившемся. В то же время вокруг нас продолжают скопляться хуту, их становится все больше и больше. Ощущается заметное напряжение.

Незамедлительно мы размещаем заградительный отряд, чтобы не допустить в зону никаких подозрительных лиц. Мы собираем этих несчастных и начинаем оказывать медицинскую помощь самым тяжелораненым. Журналисты, прибывшие туда, приходят за информацией о ситуации. Я решительно отсылаю их прочь, объяснив им, что люди умирают, что не нужно мешать нашим действиям и что я займусь ими, как только жизни людей больше не будут в опасности.

Сообщив о ситуации <Розье> по радио, я организую поиски в окрестностях. Полсотни людей, быстро собранных, объясняют, что действительно поблизости прячется несколько сотен тутси. Мы вызываем вертолеты для санитарной эвакуации…

Когда мы все организовали, я направляюсь к журналистам, чтобы описать ситуацию и ответить на вопросы. Я хочу, чтобы они поняли, что я не пытаюсь скрыть что бы то ни было и что приоритетом является спасение раненых и защита оставшихся в живых.

Операция по сбору прятавшихся людей, по оказанию медицинской помощи, по гуманитарной поддержке (распределение продовольствия и одеял) и по изъятию мачете, копий и кастетов продолжается до утра 1 июля. В результате мы собираем 800 тутси, от которых узнаем, что они – единственные выжившие из коммуны, насчитывавшей прежде примерно 10 тыс. человек. 96 из них эвакуированы на вертолете в особых условиях. Речь идет о тех, кто мог бы умереть ночью. 200 другим медицинскую помощь оказывают на месте.

Ранним утром спасшиеся окружают меня и поют песню, чтобы поблагодарить нас. <…>

На рассвете 1 июля люди измучены до предела. Шок слишком велик. Разведка пешком по долине Бисесеро, которая недоступна для машин, дает нам возможность обнаружить сотни трупов, жертвы всех возрастов. Это невыносимо» (курсив мой. – И. К.).

Отчет командира группы «Трепель» выдает то потрясение, которое испытали французские военные. «Крутые французские солдаты, – пишет Кили, – явно оказались неготовы к тому масштабу резни, который они увидели. Никакой фильм не может сравниться с этой ошеломляющей реальностью». «Почти под каждым деревом лежит разложившееся тело. Обезглавленные дети и женщины с раздробленными черепами…» Один из французских жандармов не выдержал и разрыдался. «Но не трупы, – объясняет Сент-Экзюпери, – не дикость охоты на человека, которая развернулась здесь, и еще менее рассказы спасшихся так подействовали на него. Человек бывалый, он мог со всем этим справиться. Однако он совсем не был готов справиться с чувством вины, которое испытал в Бисесеро. “Ибо, – объяснил он, – в прошлом году я обучал руандийскую президентскую гвардию”. То есть, он – солдат и человек долга – готовил убийц. Косвенно он стал участником геноцида. И это он только что понял».

«Многие <спасенные>, – сообщает Буабувье, – в очень тяжелом состоянии. У некоторых, впрочем, свежие ранения. Это доказывает, что охота на людей продолжалась в горах до самых последних дней. Первое, что бросается в глаза, – очень мало женщин и очень мало детей. Примерно тридцать женщин и сотня детей среди почти тысячи укрывшихся в горах». «Но что поразило их [французских военных], – рассказывает Кили, – так это способность людей выживать. Один мужчина показал им пулевую рану в руке, которая раздулась, более чем в два раза превысив ее обычные размеры. Прелестная маленькая девочка приблизительно десяти лет съела печенье, улыбнулась солдату, а затем пошла с раной четырехдюймовой глубины на голове и гниющим мозгом в ней». «Любая смерть это плохо, – сказал один французский военный, – но быть убитой таким образом или выглядеть наподобие живого мертвеца, это невероятно». Другой парашютист выразил свое восхищение выжившими: «Они очень мужественные; они не показывают свою боль».

Французские военные наконец поняли, что стали объектом дезинформации со стороны хуту и пленниками собственных предубеждений. «Нас обманули, – заявил журналистам Пренье. – Это не то, во что нас заставляли верить. Нам говорили, что тутси убивают хуту, мы думали, что хуту – хорошие парни и жертвы». «Мы были убеждены, – признался один офицер, – что здесь банды мятежников – от 1,5 тыс. до 2 тыс. Они [хуту] уверяли, что это боевики. Вы только посмотрите вокруг, вы все можете увидеть сами». «Единственные жертвы резни, которых мы обнаружили здесь, – сказал один парашютист, – это тутси». Лафуркад заявил, что руандийские официальные лица стали соучастниками обмана, чтобы удержать французов от вмешательства в Бисесеро. Жийе, который в предыдущие дни отказывался реагировать на сообщения о продолжавшейся охоте на беженцев тутси, лично попросил британского телерепортера обойти холмы и снять на пленку тела убитых. «Вы должны пойти, – сказал он. – Люди должны увидеть это». Под впечатлением от случившегося Жийе отправился в Гишьиту и, несмотря на отказ коммунальных служащих, добился встречи с бургомистром. «Как только тот появляется, – вспоминает он, – я требую объяснить мне, что произошло на территории, за которую он несет ответственность. <Бургомистр> наконец говорит мне, что нужно было освободиться от этого отродья…» Узнав, что его отряд на следующий день собираются перебросить в другое место, Жийе, который, очевидно, чувствует вину за свое прежнее бездействие, добивается от командования разрешения на проведение масштабной спецоперации по эвакуации тутси, прятавшихся в Мукунгу, с использованием вертолетов – он хочет «сдержать свое слово». «1 июля после полудня, – рассказывает Жийе, – мы проводим фантастическую операцию, чтобы спасти этих четырех человек. Я не хочу сообщать детали, чтобы не раскрывать особые приемы. Операция длилась примерно 90 минут. Она прошла успешно, четверо тутси были извлечены оттуда так, что никто в деревне этого не заметил».

В последующие дни мировая пресса была заполнена репортажами о Бисесеро. История обнаружения там уцелевших тутси произвела особый эффект еще и потому, что как раз 30 июня СМИ сообщили о содержании доклада Деньи-Сеги, в котором ивуарийский юрист прямо возложил ответственность за геноцид, который, по его мнению, был заранее подготовлен и скоординирован, на Временное правительство и призвал к созданию Международного трибунала для суда над его организаторами. На этот раз реакция США была молниеносной. В тот же день Уоррен Кристофер заявил в сенатском комитете по иностранным делам: «Там геноцид, это несомненно», и поддержал идею «международного суда по военным преступлениям». На следующий день СБ ООН принял Резолюцию № 935, поручив Генеральному секретарю учредить Комиссию экспертов для расследования серьезных нарушений международного гуманитарного права и актов геноцида в Руанде.

Французское командование, нагнетавшее страхи по поводу проникновения боевиков РПФ, оказалось в неловком положении. Его доверие к местным властям было подорвано. Самому Миттерану пришлось признать в интервью одной южноафриканской газете, что тутси в Руанде «убивают ужасным образом». Один французский жандарм с отвращением заявил: «Я достаточно насмотрелся на убийц, которые нас приветствовали». В то же время сторонники Временного правительства все больше и больше разочаровывались во французской миссии. «По мере того как все шире распространяются новости об операции в Бисесеро, – писала корреспондент Reuters, – профранцузские настроения среди хуту начинают ослабевать. <Французские> офицеры говорят, что отношение резко меняется, поскольку хуту осознают, что французские войска пришли не для того, чтобы помочь им победить РПФ. Значительная доля враждебности достается журналистам, чьи откровенные описания резни тутси можно услышать по коротковолновому радио. Два немецких журналиста, проезжавших через северный город Гисеньи… стали вчера (30 июня. – И. К.) объектом нападения солдат хуту, которые изрезали у них шины. Французы теперь советуют журналистам не ездить к северу от Кибуйе без военного сопровождения». Утром 2 июля Филипп Леймари сообщил в эфире МФР: «Отношение <к французам> со стороны ВСР и населения запада страны стало значительно более прохладным по мере того, как французские солдаты предприняли меры по защите растущего числа беженцев, принадлежащих к общине тутси». В тот же день «Winnipeg Free Press» написала: «Милиция, которая еще недавно приветствовала французские патрули на самодельных дорожных блокпостах, теперь раздражена и возмущена».

 

Париж пытается маневрировать

Высшее французское политическое руководство начало понимать, в какую ловушку оно само себя загнало. Во-первых, отношения с общиной хуту постепенно ухудшались. Во-вторых, позитивный информационный фон первых дней операции («”Бирюза” продолжается, – сообщали Деле и Кено Миттерану еще 28 июня, – без инцидентов в постоянном и полном взаимодействии со СМИ») сменился после событий в Бисесеро весьма критическим настроением, прежде всего по поводу гуманитарного характера французской миссии. В-третьих, несмотря на попытки установить дипломатические контакты с РПФ (29 июня Жюппэ отправил с этой целью в Брюссель и Кампалу своего эмиссара Жака Варэна), отношения Парижа с ним оставались весьма напряженными. Не способствовали их улучшению и заявления на канале «Франс-2» французского капитана в отставке Поля Барриля, расследовавшего по поручению Агаты Канзиги причины гибели ее мужа, что именно РПФ организовал убийство руандийского президента. По данным ООН, в правительственной зоне находилось уже от 800 тыс. до 1 млн беженцев хуту. Но сообщения с фронта становились все более и более тревожными, и практически все военные эксперты были уверены в скором захвате повстанцами столицы. Что делать французам, если после этого успеха РПА развернет наступление на запад, которое неизбежно вызовет еще более массовый исход хуту в правительственную зону? Как смогут тогда они эффективно осуществлять свою «гуманитарную миссию»? Какой линии поведения следовать, если наступающие отряды повстанцев окажутся в непосредственной близости от французских постов? Хотя французы предприняли дипломатические демарши в ООН и в Вашингтоне, надеясь ускорить развертывание МООНПР-2, и даже решили «создать в Нью-Йорке координационную группу, чтобы производить давление на страны-участницы и на Секретариат», однако они прекрасно понимали, что надежды на быстрое прибытие в Руанду новых сил ООН весьма призрачны. 28 июня в телефонном разговоре с Балладюром Бутрос-Гали посоветовал ему не питать на этот счет особых иллюзий. «Кажется, – подводило итог МФР в полдень 30 июня, – трудности для операции “Бирюза” растут вместе со страхом перед столкновением с РПФ и опасениями по поводу ухудшения отношений с ВСР».

К этому времени советники Миттерана были настроены уже достаточно пессимистично: «Словом, – писали они своему шефу, – ситуация очень хрупкая, и чтобы помешать возобновлению резни и убедить РПФ не предпринимать масштабное наступление за пределами Кигали, которое может вызвать неконтролируемую волну беженцев, необходимы как расширение действий наших сил, чтобы держать под контролем ключевые пункты и защищать лагеря, находящиеся в наибольшей опасности, так и дипломатические усилия перед нашими партнерами (речь шла прежде всего об американцах. – И. К.) и РПФ, чтобы заставить его остановить продвижение на запад». Обеспокоенный Балладюр требовал официального заявления о готовности Франции эвакуировать свои войска из Руанды в конце июля, а Жюппэ, ясно осознавший, что Франция может глубоко завязнуть в «руандийской трясине», убедил президента встретиться с Мусевени, чтобы попытаться через него воздействовать на руководство РПФ.

Тревога французских политических лидеров в полной мере проявилась на заседании правительства в узком составе под председательством президента 29 июня. Несмотря на оптимистическое сообщение Руссена о поддержке французской операции главами государств зоны франка, собравшимися в Либревиле, и о готовности Нигера, Республики Конго и Гвинеи-Бисау включить свои воинские контингенты в состав сил «Бирюзы» («Мы выходим из франко-сенегальского тет-а-тет»), настроение участников заседания было далеко от эйфории. Ланксад предупредил: «Кигали должен пасть в ближайшие дни. Затем ВСР отступят в порядке или распадутся. Наступление РПФ спровоцирует исход хуту, бегство населения на запад». Он добавил: «Главный вопрос состоит в том, что сделает РПФ после Кигали?»

Миттеран, озабоченный своей «ответственностью перед историей», попытался вновь найти виновных в лице РПФ и спросил: «Что происходит в зоне тутси?» Начальник генерального штаба ответил: «Они создали пустоту. Хуту бежали в Танзанию в Уганду. Зона тутси стала Тутсилендом». «Нет ли, – продолжал президент, – журналистов в зоне РПФ? Знают ли, что там идет резня?» «Да, конечно, – уверил его Ланксад, – и с определенным размахом, если судить по трупам в озере Виктория» (курсив мой. – И. К.). Затем Миттеран, однако, возложил часть отвественности за руандийскую трагедию на «экстремистскую фракцию хуту», устроившую после гибели Хабьяриманы «репрессии, которые нельзя оправдать». Балладюр предложил участникам заседания обсудить меры, которые могли бы заставить африканские страны участвовать в МООНПР-2. После этого Жюппэ поставил «вопрос ребром»: «Если Кигали падет и фронт рухнет, что мы должны делать? Мы столкнемся с волной беженцев на запад и войдем в соприкосновение с РПФ. Тогда должны ли мы вмешаться и остаться, создавая зоны безопасности, или отступить?» Министр заявил, что единственный выход – убедить РПФ с помощью ОАЕ и ООН возобновить «политический диалог» с правительственным лагерем, поскольку повстанцы не могут рассчитывать на полный моноэтнический контроль над Руандой. Но Миттеран все еще тешил себя иллюзиями: «РПФ, должно быть, будет колебаться, идти ли дальше. Тутси могли бы тогда оторваться от своих баз». Ланксад, однако, в конце заседания повторил свое предостережение: «ВСР могут развалиться, но при этом создадут убежище на северо-западе. Тогда проблема будет на юге с 3–4 млн беженцев».

Настроение французских руководителей несколько улучшилось на следующий день после вечернего межминистерского совещания в Матиньонской дворце под председательством Балладюра, на котором обсуждались отчет Леотара о поездке в Руанду и усилия французский дипломатии. Министр обороны сделал довольно оптимистичный доклад, высоко оценив эффективность гуманитарных рейдов французских войск, и заявил, что «на данный момент операция имеет успех». «Одобрение населения, – сообщил Леотар, – независимо от этнической принадлежности, единодушно», – однако, добавил он, – «отношения с местными властями и руандийскими вооруженными силами имеют тенденцию к охлаждению». По его просьбе, поддержанной представителем Кэ д’Орсэ, Балладюр санкционировал расширение зоны гуманитарных рейдов на Гиконгоро и Бутаре, где он позволил провести «операцию по спасению сорока монахинь» по ходатайству архиепископа Парижа Жана-Мари Люстиже.

Представитель Кэ д’Орсэ в свою очередь сообщил об относительном успехе переговоров в Лондоне с Мусевени, который, по мнению французской дипломатии, был готов оказать давление на РПФ, чтобы убедить его пойти на прекращение огня, но при условии придания суду виновников геноцида и отстранения от переговоров «руандийских лидеров, к нему причастных или его разрешивших». Путь к политическому урегулированию, казалось, был наконец открыт.

Французы не догадывались, в какие сети заманивают их Кагаме и Мусевени, который 1 июля приехал в Париж и встретился в Елисейском дворце с Миттераном. Хотя именно угандийский лидер прибыл во французскую столицу, на самом деле это было «путешествие в Каноссу» для французского президента.

Во время встречи Миттеран убеждал Мусевени, что французы хотят поскорее уйти из Руанды и что у них нет там никаких особых политических целей. «Мы, – заявил президент, – не воюем с РПФ. <…> Мы сделаем все, чтобы избежать этого». «Цель нашей акции, – уверял он, – спасти людей в ожидании максимально скорого прибытия <сил> Объединенных Наций, но они не торопятся. Я хочу, чтобы этого конфликта (с РПФ. – И. К.) не было. Мы уже спасли тысячи тутси. Франция попытается избежать конфронтации, у нее нет агрессивных намерений, она не находится в распоряжении ВСР». «Я, – продолжал он, – не имею никакого намерения воевать в Руанде. Мы собираемся уйти. Нас должны заменить Объединенные Нации». Французский руководитель признал: «Мы в исторической ловушке; другое дело, если бы речь шла о Сенегале или Бенине». Он несколько раз прямо просил Мусевени о помощи: «Если бы вы помогли помочь уладить это дело»; «Надо, чтобы вы нам помогли», и при этом не скупился на комплименты: «Я всегда считал вас ответственным <лидером>, я обращался с вами, как с другом. У вас есть влияние»; «По моему мнению, вы один из самых надежных и мудрых людей в Африке. Я всегда чувствовал к вам симпатию. Я никогда не видел в вас врага».

Мусевени выразил удивление: «Я не понимаю, почему может произойти столкновение. В США я говорил с Музом и с Кагаме через спутник. Я сказал ему [Кагаме] перед <принятием> резолюции, что мандат <”Бирюзы”> гуманитарный. Он ответил, что не будет против». Угандиец снисходительно пообещал Миттерану: «Я поговорю с этими ребятишками из РПФ».

Миттеран спросил Мусевени: «РПФ выиграет эту войну, но он будет в меньшинстве. Что тогда делать?». В ответ угандийский президент прочитал своему французскому коллеге небольшую лекцию о причинах конфликтов в Африке и предложил созвать региональную мирную конференцию; по его мнению, политическое урегулирование может быть осуществлено на основе пересмотренных Арушских соглашений при условии отстранения от участия в переговорах «убийц» и «подстрекателей», которых следует предать суду. «Геноцид заслуживает наказания», – согласился Миттеран.

Французский президент, чувствовавший себя не слишком комфортно, попытался оправдать прежнюю политику Франции в Руанде, утверждая, что «Франция не несет никакой ответственности за эту драму». Правда, когда он сказал, что геноцид начался только после гибели Хабьяриманы, Мусевени не преминул задать своему визави неприятный вопрос: «Кто же сбил самолет?», намекая на недавние «разоблачения» Барриля. Миттеран поспешил окреститься от этих «разоблачений»: «Капитан Барриль – авантюрист, я не верю ему. Он ушел в отставку из французской армии, он живет частной жизнью, это наемник. Он никогда не работал здесь, в Елисейском дворце, я никогда его не видел».

Лидер Франции, великой державы и постоянного члена СБ ООН, выступил во время этой встречи как проситель, всячески обхаживающий своего собеседника. С точки зрения французского руководства, однако, результат встречи стоил того – Мусевени согласился выступить в качестве посредника между Францией и РПФ.

 

Французы в Бутаре. Создание гуманитарной зоны безопасности

Между тем положение французов в Руанде все более осложнялось. «Признание преступлений и обмана со стороны властей… – пишет Дефорж, – не заставило французских военных более благожелательно относиться к РПФ». 30 июня генерал Жерманос отправил командованию «Бирюзы» директиву, в которой определил границы французских гуманитарных операций: на севере – Мукамира, в центре – ущелье Ндаба, на юге – Гиконгоро, разрешив в соответствии с распоряжением Балладюра осуществлять только экстренные миссии по эвакуации в направлении Бутаре, к которому все ближе подступали отряды РПА. На следующий день французские военные провели свой первый рейд в Бутаре. После полудня там приземлился С-160, на борту которого находились Розье и несколько врачей Военно-медицинского отряда быстрого реагирования. Затем в Бутаре прибыли отряд парашютистов № 10 и подразделение 1-го полка парашютистов морской пехоты под командованием Тозэна. Общее число участников рейда составляло 40 человек. Одна группа под командованием подполковника Эрве Шарпантье после 18:00 отправилась на север с заданием эвакуировать монахов из Саве, однако она наткнулась на повстанцев, которые открыли огонь по первому джипу; сидевшие в нем два монаха и один военнослужащий ВСР были убиты, а сам Шарпантье получил ранение; французам пришлось спешно ретироваться. Более успешно прошла эвакуация монахинь из самого Бутаре; вечером они улетели на борту С-160. Ночью операция была прекращена, и все французские военные покинули город, взяв с собой нескольких преподавателей местного университета и представителей клира, в том числе епископа Бутаре.

Инцидент в Бутаре предельно резко поставил перед Парижем вопрос – что делать в условиях наступления РПА, которое не встречало реального сопротивления со стороны ВСР. 2 июля Ланксад представил руководству страны докладную записку, в которой в мрачных тонах изобразил сложившуюся ситуацию и намерения РПФ: «Согласно собранным свидетельствам, – утверждал он, – продвижение РПФ сопровождается тяжелыми репрессиями, сравнимыми, несомненно, с теми, которые зафиксированы в правительственной зоне (курсив мой – И. К.), и вынуждающими бежать население хуту, которое в массовом порядке устремляется на запад и юг страны. Контакты с РПФ через генерала Даллэра… позволяют ясно увидеть, что РПФ намеревается продолжать свое наступление до границ Бурунди и Заира». Исходя из этого, Ланксад предложил два возможных варианта действий:

«Вариант № 1: отступать по мере продвижения РПФ, избегая любого столкновения, как мы это сделали в Бутаре. Как только РПФ поймет <нашу тактику>, это вдохновит его на продолжение <своих действий>. Тогда нашим подразделениям придется поэтапно снимать защиту лагерей беженцев, пытаясь предотвращать любую попытку резни до того, как РПФ установит контроль над этими зонами.

Этот вариант имеет то преимущество, что позволяет избежать любого военного столкновения с РПФ, но он в конечном итоге ведет к полному отступлению наших сил в Заир. Тогда они не смогут больше выполнять миссии по защите, которые им были поручены.

Вариант № 2: <резолюцией> Совета Безопасности определить границу охраняемой гуманитарной зоны, исходя из наших предложений… РПФ будет ясно сказано, что его военные подразделения не должны туда проникать, и мы сможем осуществлять там защиту различных групп населения. <…>

Выбор этого варианта несет риск вооруженного столкновения с РПФ, если он не будет уважать решения, принятые Объединенными Нациями. Можно, однако, надеяться, что декларирование нашей решимости должно закономерно ограничить этот риск.

Политически решение о создании защищенной зоны должно было бы, без сомнения, сопровождаться ясным указанием, что Временное правительство, отступившее в Гисеньи, больше не является официальным представителем страны» (курсив мой. – И. К.).

Сам адмирал решительно выступил за вариант № 2, и его поддержали ведущие члены правительства – премьер-министр, министры обороны и иностранных дел. В тот же день Кэ д’Орсэ поручил Мериме срочно связаться с Бутросом-Гали и, сославшись на «продвижение сил РПФ и вызываемые им массовые передвижения населения», выяснить его позицию относительно создания «гуманитарной зоны безопасности» (ГЗБ), а в случае поддержки им этой идеи добиться с его помощью принятия соответствующей резолюции СБ.

Париж первоначально планировал включить в ГЗБ всю территорию, находившуюся под контролем ВСР, но затем отказался от этого намерения. По словам представителя французского правительства, «гуманитарная зона не должна стать анклавом хуту». Было решено не распространять ее на северо-западную Руанду, довольствовавшись юго-западным регионом – «многоугольником, включающим префектуры Чьянгугу, Гиконгоро и южную половину Кибуйе», где находилось «максимальное число мест скопления перемещенных лиц». Вечером 3 июня Жюппэ сообщил, выступая на канале «Франс-2», что она будет охватывать Чьянгугу, Гиконгоро и всю префектуру Кибуйе. Бутрос-Гали одобрил французскую инициативу, в том числе и предложенный вариант ее границ. Ее также поддержали франкофонные страны Африки. Реакция других государств была смешанной. В СБ основные сомнения по поводу французского проекта были связаны с подозрениями, что он преследует цель «блокировать продвижение РПФ» и защиту виновников геноцида.

Что же касается Временного правительства и командования ВСР, то оно отнеслось к новой инициативе Парижа «с большой сдержанностью». Лидеры режима были разочарованы тем, что в ГБЗ не будет включена вся правительственная зона, которая могла бы стать «неуязвимой для РПФ». 4 июля Нахимана, советник президента Руанды по иностранным делам, обвинил Францию в намерении создать «индейскую резервацию» и потребовал от французского представителя при Временном правительстве Янника Жерара распространить «эту зону безопасности на все регионы, которым может угрожать РПФ».

3 июля французы совершили свой второй рейд в Бутаре, ставший возможным благодаря Даллэру, который по их просьбе сумел договориться с РПФ о прекращении на один день огня для эвакуации «сирот и монахов». Этот рейд вновь провели солдаты 1-го полка и отряда № 10, прибывшие в город около полудня. По словам британской журналистки и писательницы Линдси Хилсам, «…атмосфера в Бутаре и его окрестностях была оптимистической, поскольку сторонники правительства ждали прибытия французских войск, которые, как они верили, остановят наступление повстанцев. Солдаты украшали свои грузовики французскими флагами. На одном блокпосту какой-то интерахаме в соломенной шляпе, раскрашенной в цвета триколора, позировал для камеры со своим оружием – камнями и стрелами, копьем и мачете – перед вывеской, которая гласила “Да здравствует Франция!”». «Более тысячи человек, в том числе 700 сирот, – с гордостью сообщает Розье, – были увезены из-под носа у РПФ, который занимал северную часть города». В начале второго часа дня колонна под командованием Жийе (сироты) отправилась к бурундийской границе, другая под командованием Тозэна (в основном монахи) – в Гиконгоро. Вскоре после того как колонна Тозэна выехала из города, она была остановлена отрядом повстанцев. «Когда караван из 20 машин с эвакуируемыми, – рассказывал сопровождавший его журналист, – достиг заставы РПФ, в 5 милях от Бутаре, в нем был обнаружен один прятавшийся солдат правительственной армии. После 20–25 минут препираний и криков этот человек прыгнул во французский военный джип и отчаянно вцепился во французских солдат. В джипе было трое элитных французских коммандос. Люди из РПФ окружили его с ружьями наготове. Все другие машины конвоя двинулись дальше; остались только два джипа и грузовик, которые находились в самом хвосте. Последовала борьба, во время которой повстанцы пытались вытащить беглеца из джипа. Французы, казалось, не желали ему помогать. Тогда этот руандийский солдат выпрыгнул из первого джипа и забрался во второй. Сцена повторилась. Снова последовала борьба, и французы опять не оказали ему помощи. Наконец солдат понял, что французские военнослужащие не будут вмешиваться, спрыгнул с джипа и побежал. Я услышал, как один военный из РПФ приказал: “мализа йейе” (“покончи с ним”). Боец РПФ бросился за солдатом, стреляя из своего АК-47. Солдат упал в соседнем буше. Мы видели, как он упал, а боец РПФ все еще стрелял в него».

Временное правительство надеялся, что инциденты 1 и 3 июля спровоцируют открытый конфликт между РПФ и французскими войсками. 3 июля оно призвало Париж выйти за рамки мандата ООН и остановить наступление РПА. «Мы хотим, – заявил Бикамумпака, – чтобы Франция встала между сражающимися сторонами». «Я думаю, – добавил он, – что командование операции “Бирюза” обязано действовать активнее, чтобы показать, что оно что-то делает для руандийцев». «Франция – великая держава, как Америка или Англия. Они [французы] могут остановить войну. Я не говорю, что боюсь войны, но я бы хотел, чтобы больше не было смертей в этой стране», – заявил один из главных организаторов массовых убийств тутси Робер Кажуга.

Казалось, что рассчеты руандийского режима не лишены оснований. 4 июля, когда подразделения РПА заняли Кигали и Бутаре, французы объявили о создании с 5 июля ГЗБ, не дожидаясь санкции СБ ООН (она была дана только на следующий день). Розье приказал французским войскам в Гиконгоро «помешать РПФ захватить город или обойти его». Еще 1 июля туда была переброшена команда «Трепель», а 4 июля там разместился отряд № 10. Тозэн заявил корреспонденту МФР: «Мне приказали остаться в Гиконгоро. Никто не пройдет здесь. Мы не позволим кому бы то ни было угрожать гражданским лицам, будь то милиция или РПФ. <…> Если повстанцы придут сюда и будут угрожать населению, мы откроем стрельбу по ним без колебаний. У нас есть средства и еще больше на подходе». «РПФ ждет большой сюрприз, – добавил он. – Мы не назовем это Дьен Бьен Фу, мы назовем это Аустерлицем». По словам Прюнье, Тибо «жаждал добраться до РПФ».

«Французские войска, – сообщала корреспондент Reuters, – дислоцировались вокруг… Гиконгоро во вторник (5 июля. – И. К.) после того, как Руандийский патриотический фронт заявил, что проигнорирует приказы французов остановить свое продвижение на запад… Военно-морские коммандос заняли позиции на высотах вокруг города, который набит правительственными солдатами, бежавшими из Кигали… и Бутаре… Коммандос двигаются от одного выступа к другому, устраивая места для тяжелых минометов, пулеметов и направляемых противотанковых ракет. Ночью отряд в 150 человек, в том числе и из специальных сил… был усилен благодаря прибытию 80 морских пехотинцев, шести бронеавтомобилей, трех тяжелых минометов и партии пулеметов. Триста солдат из Иностранного легиона окопались уже в 10 км… к западу, чтобы помешать любой попытке повстанцев, находящихся всего в 20 км восточнее Гиконгоро, осуществить двойной охват… Французы прочертили 10-километровый периметр вокруг Гиконгоро… который, как заявили их военные командиры, они не позволят пересечь РПФ». Этот периметр французы назвали «линией на песке».

Несмотря на печальный опыт Бисесеро, Тозэн вступил в активное сотрудничество с властями префектуры Гиконгоро, чтобы не допустить «проникновения» бойцов РПА. «Приблизительно 3 июля 1994 г., – свидетельствует Дезире Нгезахайо, бургомистр Карамы, – французы собрали срочное совещание всех бургомистров в сиротском приюте Гиконгоро. Им руководил полковник, имени которого я не помню. Полковник сказал, что французы будут сотрудничать с нами, чтобы обеспечить безопасность населения. Он добавил, что они не допустят проникновения инкотаньи в зону “Бирюзы”. И полковник показал нам карту, где указывались границы данной операции, а затем приказал оповестить об этом население, чтобы оно сделало все возможное и дало отпор инкотаньи. <…> Он поручил нам обязать местных жителей оставаться на блокпостах и осуществлять патрулирование. Он добавил, что для выявления инкотаньи есть три критерия. Первый – это проверка удостоверения личности. Речь шла, таким образом, чтобы искать тутси, как мы уже это делали прежде, когда мы убивали тех, кого находили. Второй способ – смотреть на плечи, чтобы увидеть, остались ли на них следы от переноски оружия. Третий – смотреть на ноги, потому что… инкотаньи носили сапоги, которые оставляли на них следы. Он сказал, что если мы найдем кого-нибудь, кто имеет такие признаки, нужно немедленно убить его без всякой видимости суда. <…> По окончании этого собрания мы отправились исполнять полученные от французов приказы. Мы усилили контроль на блокпостах и стали проверять беженцев, чтобы выяснить, не затесались ли среди них инкотаньи. Каждый раз, когда обнаруживались тутси, их немедленно убивали. Убийства продолжались, хотя официально французы говорили, что они находились там, чтобы спасать людей».

В ответ на эти действия французских военных эмиссар РПФ в Брюсселе предупредил: «Мы хотим избежать конфронтации, но если французы встанут между нами и убийцами, мы предвидим трудности», а представитель Фронта в ООН обратился с письмом к Бутросу-Гали, призвав СБ принять меры для скорейшего развертывания африканских контингентов МООНПР-2 и вывода сил «Бирюзы». «Французские войска, – утверждал он, – ныне вышли за рамки своего мандата и больше не нейтральны», поскольку оказывают военную поддержку руандийскому режиму. «Эта буферная зона создается, – заявил в Брюсселе 5 июля Твагирамунгу, – чтобы защитить убийц. Франция будет помогать и защищать тех, кто уничтожал тутси», а генеральный секретарь РПФ Рудасингва назвал идею ГЗБ «несостоятельной». «Мы будем сопротивляться <французам> подобно тому, как мы сопротивлялись им в прошлом», – сказал он в интервью Би-би-си. Ситуация накалялась. 5 июля Радио Мухабура сообщило о бомбардировке французскими военными самолетами позиций повстанцев, хотя и не уточнило, когда и где это произошло. Министерство обороны Франции категорически опровергло эту информацию, а Леотар публично посоветовал повстанцам искать политические пути для достижения своих целей.

Несмотря на воинственные заявления и на готовность французских военных дать отпор наступавшей РПА, вооруженный конфликт был невыгоден как Фронту, так и Парижу: он мог только помешать первому добиться полной победы и дискредитировать «гуманитарную миссию» и нейтралитет второго. Поэтому компромисс был единственным выходом из ситуации, и мостом к нему стало неформальное соглашение между Миттераном и Мусевени, достигнутое 1 июля.

Утром 4 июля политическое руководство Франции продолжало испытывать сильное беспокойство по поводу возможности реализации проекта ГЗБ. Перед заседанием правительства в узком составе, назначенным на этот день, Министерство обороны и Министерство иностранных дел подготовили меморандум, в котором фиксировались три основных вызова, с которыми сталкивались французские войска в Руанде:

1. «Возрастающие риски конфронтации с наступающими частями Фронта.

2. Приближение к расположению наших войск подразделений ВСР, которые питают надежду, что мы сможем вмешаться и оказать поддержку правительственным силам.

3. Усиливающиеся волны перемещенных лиц с востока из зон боев».

Боязнь военного конфликта с РПА была настолько велика, что авторы меморандума даже рассматривали возможность отхода французов из Гиконгоро, места самой крупной концентрации беженцев, и сокращение территории ГЗБ, что, по их словам, «без сомнения, устранило бы на короткое время опасность столкновения с наступающими частями РПФ», хотя в конечном итоге они все же не рекомендовали предпринимать такой шаг. Определяя «условия действий» в ГЗБ, авторы также попытались максимально снизить риск военной конфронтации с ВСР и РПА, введя запрет на проникновение в зону любых вооруженных групп, в том числе и милиции, и требуя не допускать ее превращения в базу военных операций для ВСР. Поэтому разработанные «правила поведения» разрешали французским подразделениям использовать силу «по отношению к вооруженным элементам, пытающимся проникнуть в зону либо прямо угрожающим безопасности населения или войскам внутри зоны», хотя авторы меморандума и не рекомендовали проводить разоружение частей ВСР и милиции, находящихся внутри ГЗБ на том основании, что «оно бы потребовало средств, гораздо больших, чем те, которыми мы располагаем». В то же время они настоятельно советовали «установить тесную операционную и политическую связь с РПФ, чтобы избежать любого недоразумения в пределах зоны», сохранив при этом «минимальный, но заметный контингент между Гомой и Гисеньи», чтобы не порывать отношений с Временным правительством».

Однако в тот же день ситуация на дипломатическом фронте резко изменилась. В Кампале по инициативе французской стороны Мусевени организовал встречу эмиссара Кэ д’Орсэ Франсуа Декуэта с Кагаме; в ней участвовали также сам Мусевени и государственный министр обороны Уганды Амама Мбабази.

«Сначала я воспользовался случаем, – сообщал в Париж Декуэт, – чтобы представить наш проект гуманитарной зоны безопасности… Поль Кагаме ответил, что РПФ не против создания гуманитарных зон. Правда, нужно сначала обсудить, что они будут представлять из себя, прежде чем о них объявлять, чтобы избежать негативной реакции и непонимания. Он заявил, что у него нет возражений против нашего проекта и что он готов обсуждать его условия.

Президент Мусевени, который явно имел долгую предварительно беседу с главой высшего командования РПФ, горячо поддержал его в этом отношении. <…>

Я спросил Поля Кагаме, рассматривал ли он вопрос о прекращении боев, единственном действительно эффективном способе стабилизации катастрофической гуманитарной ситуации в Руанде. Он ответил, что РПФ отныне близка к этому этапу после недавнего взятия Кигали. Пока силы центрального правительства держались в столице, прекращение огня было невозможным. Теперь же на повестке дня остановка боевых действий, как и соглашение политических сил и суд над преступниками. Условия прекращения огня в ближайшее время будут объявлены.

Тогда вмешался президент Мусевени. По его словам, Кагаме имел в виду существование трех различных зон: первая – зона РПФ, ограниченная линией прекращения огня, которую Фронт считал себя способным защищать; вторая, зона правительственных сил, будет с другой стороны <от этой линии>; третья будет нашей гуманитарной зоной безопасности.

Кагаме выразил свою озабоченность по поводу соблюдения перемирия правительственными силами… Если они предпримут контр наступление и если они будут продолжать совершать убийства в их зоне, РПФ придется возобновить операции, чтобы взять ее под контроль.

Я посоветовал генералу Кагаме выдвинуть инициативу по прекращению огня. Президент Мусевени предложил основные тезисы заявления: “Достигнув отныне нашей цели, которая заключалась в свержении центрального правительства, виновного в преступлениях, мы объявляем о прекращении огня по линии, идущей от… и до… а также поддерживаем создание гуманитарной зоны безопасности. Мы призываем правительственных солдат, не виновных в преступлениях, влиться в национальную армию и поддержать правительство <национального> единства”.

Затем президент Мусевени уточнил свою мысль. <…> Прекращение огня должно быть объявлено на срок от двух до трех недель. Если правительственные силы не станут соблюдать своих обязательств, то РПФ будет иметь основания возобновить наступление и атаковать их зону. Что же касается гуманитарной зоны безопасности, там не будет никаких проблем. РПФ должна по-дружески вести себя по отношению к Франции и прекратить делать из нее козла отпущения за все проблемы Руанды.

Поль Кагаме проявил по отношению к нам добрую волю. <По его словам>, прибытие французских войск, не согласованное <с РПФ>, представляло опасность, поскольку создавало ложное ощущение, что правительственные силы пользуются их поддержкой. Но РПФ отныне уверен, что нам можно верить. Стычка в Бутаре была инцидентом, который обе стороны должны воспринимать как незначительный.

Я высказал мысль, что прямая связь с главнокомандующим <РПФ> могла бы удачно дополнить великолепную работу генерала Даллэра и создать дополнительную гарантию, чтобы избежать любых инцидентов. Поль Кагаме признал, что контакты между Парижем и им самим не всегда были простыми, и дал мне номер своего спутникового телефона».

Казалось, французы совершили блистательный дипломатический прорыв, резко развернув ситуацию в свою пользу. Они получили от Кагаме согласие и на создание ГЗБ, и на прекращение огня. Так считал сам Декуэт, который сообщил в Париж не только о «доброй воле» Кагаме. В своем комментарии к отчету он написал: «Президент Мусевени, очарованный своей беседой в Париже с президентом Республики, чьи слова, чтобы убедить Кагаме, он цитировал многократно, кажется, наконец, решительно склонился в пользу урегулирования руандийского кризиса. Что же касается главнокомандующего РПФ, вежливого и сдержанного, его поворот в нашу сторону подтверждает, что он готовится перейти от военного подхода к политическому» (курсив мой. – И. К.). Однако Декуэт, находясь в состоянии эйфории от своего успеха, не понял, что Мусевени и Кагаме полностью его переиграли. С одной стороны, они обеспечили нейтралитет Франции, договорившись с ней о границах ее зоны ответственности, в которую не вошла последняя остававшаяся под контролем режима часть Руанды – северо-западная; тем самым РПФ избежал риска военного столкновения с силами «Бирюзы», которое помешало бы ему добиться полной победы; когда же победа будет одержана, повстанцам останется лишь дождаться скорой эвакуации французов. С другой, дав обещание обнародовать декларацию о прекращении огня, Кагаме сопроводил его двумя оговорками, которые фактически превращали эту декларацию в клочок бумаги: во-первых, угрозой возобновить наступление в том случае, если ВСР нарушит соглашение о перемирии, которая означала, что РПФ в условиях отсутствия какого-либо механизма контроля за его выполнением сохранял полную свободу действий; во-вторых, требованием суда над преступниками, в число которых Кагаме открыто зачислил членов Временного правительства, «виновного в преступлениях», и косвенно командование ВСР, призвав их солдат, «не виновных в преступлениях», вступить в ряды новой армии. Тот «политический подход», о переходе к которому Кагаме радостно сообщил в Париж французский посол, означал урегулирование руандийского кризиса не на основе политического компромисса между РПФ и «правительственным лагерем», а исключительно на условиях Кагаме путем создания коалиционного правительства из представителей повстанцев и хуту – противников режима.

Получив сообщение Декуэта, Жюппэ также расценил встречу в Кампале как дипломатический прорыв. В тот же день он сообщил об ее итогах на заседании правительства в узком составе под председательством Балладюра, на котором был окончательно санкционирован план создания ГЗБ в границах, определенных 2 июля. Правительство решило не разоружать отряды ВСР и милиции, находившиеся в ГЗБ, и одобрило инструкцию французским войскам в Руанде «противостоять любому проникновению в зону вооруженных групп и любым военным акциям». Однако теперь французское руководство в гораздо меньшей степени, чем еще утром 4 июля, опасалось, что угроза такого проникновения может исходить от РПФ. «Из контактов, которые были у нас с РПФ, и из публичных заявлений генерала Кагаме, – заверил МИД 5 июля, – вытекает, что Фронт не будет стремиться к столкновениям с французскими войсками и что принцип <гуманитарной> зоны <им> принят».

Тогда же Марло встретился в Париже с Огюстэном Нгирабатваре, министром планирования Временного правительства. Нгирабатваре, весьма влиятельный политик правительственного лагеря, чрезвычайно пессимистически оценил перспективы руандийского режима. Он предсказал, что «РПФ будет теперь создавать правительство, которое он разместит в Кигали и в котором будут присутствовать “умеренные хуту”, имеющие поддержку международного сообщества», и одновременно «будет продолжать свое наступление на северо-запад, чтобы окончательно уничтожить Временное правительство и ВСР». «Французским властям, – предупредил Нгирабатваре, – следует ожидать наплыва сотен тысяч перемещенных лиц в их гуманитарную зону безопасности». Только совместное давление США и Франции на Мусевени и РПФ может заставить Кагаме «возобновить диалог на базе Арушских соглашений с Временным правительством». «Но, – мрачно заметил руандийский министр, – международное сообщество само расколото и прекрасно приспосабливается, наблюдая, как РПФ захватывает власть в Руанде, даже если ему придется долгое время оплачивать гуманитарную помощь миллионам перемещенных лиц и беженцев» (курсив мой. – И. К.).

Прогноз Нгирабатваре оказался точным, в том числе и по поводу «приспособления» к новой ситуации правительств зарубежных стран, особенно Франции. 5 июля в ходе своего официального визита в ЮАР Миттеран сказал: «РПФ – не наш враг, мы не пытаемся помешать ему выиграть гражданскую войну». В тот же день Кагаме заявил, что РПФ «не ищет конфронтации» с французскими войсками. Он также сообщил, что в ближайшие дни в Кигали будет сформировано «правительство национального единства на широкой основе», после чего РПФ в одностороннем порядке объявит о прекращении огня, добавив: «Мы не хотим захватывать всю страну и не нуждаемся в этом». На следующий день Твагирамунгу, который был должен, согласно Арушским договоренностям, возглавить ППШО, принял предложение Кагаме стать председателем «правительства национального единства».

Власти в Гисеньи попытались всячески приуменьшить эффект этих заявлений, продолжая питать надежды на военное столкновение РПФ с французскими войсками. Нахимана предупредил 6 июля: «Мы совершенно не верим этим декларациям: они говорят это, чтобы обмануть международное сообщество». Он указал, что РПФ «уже неоднократно обещал, что военные действия прекратятся, однако они все равно продолжались». «Франция не должны обманываться, – взывал Нахимана, – Фронт не поколеблется нанести удар там, где он еще не наносил его». Он повторил просьбу Временного правительства включить в ГЗБ все области, остававшиеся под его контролем, «а не только юго-запад страны». Но официальный Париж уже не интересовало мнение руандийского режима. В меморандуме МИДа Франции от 5 июня говорилось: «Отныне положение временных властей, расположившихся в Гисеньи, шаткое. Соединенные Штаты имеют намерение официально аннулировать свое признание этих властей. Франция не признаёт их и уже сделала шаги, чтобы от них дистанцироваться. Нам следует публично обозначить данную позицию».

Важную роль в изменении руандийской политики Франции сыграл посол Янник Жерар. 6 июля он отправил в МИД телеграмму, в которой рекомендовал порвать все отношения с Временным правительством: «…мы, как мне кажется, заинтересованы в том, чтобы, не слишком мешкая, публично и ясно дистанцироваться от этих “властей”. Их коллективная ответственность за призывы к резне, распространявшиеся в течение месяцев по радио «Миль колин», на мой взгляд, вполне установлена. Члены этого правительства ни в коем случае не могут быть полномочными участниками политического урегулирования. Единственная польза от них заключалась в том, что они облегчили успешное развертывание операции “Бирюза”. В настоящее же время они будут только стараться осложнить эту задачу. Назначение в Кигали Твагирамунгу в качестве премьер-министра должно помочь нам перейти к новому политическому этапу». «Было бы желательно со всех точек зрения, – писал Жерар, – чтобы они [ВСР] в настоящее время пошли на сделку с РПФ. Продолжение боевых действий с их стороны только спровоцирует новую гуманитарную катастрофу в северной зоне и осложнит нашу задачу в зоне гуманитарной. Мы должны убедить их пойти на сделку и облегчить им установление диалога с РПФ». Он также поставил вопрос о возможности ареста виновных в геноциде, поскольку «нам следует, как мне кажется, доказать, что операция “Бирюза” предназначена не для защиты виновных, а, наоборот, для того, чтобы они были переданы правосудию».

Рекомендации Жерара попали в Париже на весьма благоприятную почву. Они укрепили надежду Жюппэ и Леотара на то, что Франция наконец выходит из руандийского тупика, более того, сможет сыграть важную политическую роль посредника, установив дружеские отношения с РПФ. В головах французских политиков и дипломатов возникла идея сделки между Парижем и Фронтом. Если план Кагаме «покажется приемлемым с точки зрения Арушских принципов», полагали во французском МИДе, «мы могли бы признать это “правительство национального единства” как законного представителя Руанды при условии, что Кагаме согласится взамен на наше присутствие в гуманитарной зоне». «Кэ д’Орсэ, – сообщали 6 июля Деле и Кено Миттерану, – очень хочет выйти из гуманитарных рамок и с этого момента заняться поиском политического урегулирования, очевидно выгодного для Руандийского патриотического фронта. МИД уже умножает свои демарши перед РПФ и его союзниками хуту, с которыми он разговаривает, как раскаившийся человек» (курсив мой. – И. К.). В тот же день Марло вступил в Брюсселе в контакт с Твагирамунгу, сделавшим перед этим серию антифранцузских заявлений. «В этом беге к РПФ, – иронизировали советники президента, – всех опередил Леотар, спешно направив в Кигали к Кагаме, никого не предупредив, сотню военных и функционеров высокого ранга». Но даже Кено, старый недруг РПФ, после выступления Кагаме 5 июля высказал надежду, что оно, возможно, «отражает поворот в руандийском конфликте и облегчит наши действия».

6 июля Даллэр встретился с Огюстэном Бизимунгу, которого интересовал только один ключевой вопрос: возможность заключения с РПФ соглашения о прекращении огня. Французы, хватавшиеся за любую возможность, увидели в этом шанс начать политический диалог между РПФ и «лагерем хуту». То, что в этом лагере были не только экстремисты, но и «умеренная фракция», противостоявшая организаторам геноцида, как раз в тот момент продемонстрировало выступление оппозиционной группы высших офицеров ВСР во главе с Русатирой и Гацинзи, обнародовавших в Кигеме (префектура Гиконгоро) 7 июля следующую политическую декларацию:

«Мы, члены Вооруженных сил Руанды, <…> принимая во внимание, что геноцид и все другие преступления против человечности обезглавливают руандийский народ… что продолжается охота на гражданских и военных функционеров и даже их физическое уничтожение за высказанное ими мнение… что руандийские гражданские и военные интеллектуалы были принуждены к молчанию из-за террора… что большинство политико-административных, военных и церковных властей занимается только тем, что из страха выполняет приказы небольших экстремистских групп… что вся руандийская трагедия порождена кровавым эгоцентризмом этих групп, жаждущих власти… заявляем… о нашей твердой решимости сотрудничать со всеми людьми доброй воли, чтобы бороться против этнополитического и регионального геноцида. Мы будем противодействовать всеми средствами преступлениям такого рода. Мы отвергаем и осуждаем с предельной энергией геноцид и все другие преступления против человечности, которые недавно обрушились на нашу страну. Мы осуждаем руководителей, исполнителей и СМИ, которые распространяют преступную и кровавую пропаганду». Авторы декларации призвали вернуться к Арушскому процессу и создать объединенную национальную армию, обратились к РПФ с просьбой прекратить боевые действия и потребовали создания Международного трибунала для суда над виновниками геноцида. «Мы призываем членов Руандийских вооруженных сил и все здоровые силы нации, – заявили они в заключение, – объединиться и отмежеваться от геноцида и других преступлений, бороться за мир и национальное примирение».

7 июля Лафуркад полностью поддержал точку зрения Жерара. Оба выразили общее мнение, что Временное правительство окончательно дискредитировано и любой контакт с ним «…отныне бесполезен и даже вреден, принимая во внимание начало диалога между ВСР и РПФ при посредничестве генерала Даллэра. Нам больше нечего ему сказать, только то, чтобы оно исчезло как можно быстрее». Кигемская декларация, на их взгляд, еще явственнее подчеркнула изоляцию режима, и они считали крайне необходимым, чтобы «начальник Главного штаба ВСР политически отмежевался как можно скорее от властей в Гисеньи, чтобы усилить свою позицию партнера и переговорщика».

К тому времени командование «Бирюзы» без особого шума вывело войска из Гисеньи, оставив последние правительственные бастионы на северо-западе без французского военного прикрытия. Франция тем самым, по словам Дефорж, «дала сигнал, что готова остаться в стороне перед лицом наступления РПФ, которое почти неизбежно привело бы к “полной победе”, о которой она так сожалела несколько дней назад». 7 июля ведомство Жюппэ радостно сообщило: «Подразделения РПФ остановили свое продвижение в нескольких километрах от наших сил». На таком фоне рекомендации Жерара и Лафуркада оказались весьма востребованными. В меморандуме МИДа от 7 июня говорилось: «В этих условиях кажется нежелательным поддерживать контакты с деятелями из Гисеньи… Чтобы избежать негативных последствий такой политики для безопасности наших войск, на этой стадии не следует делать никаких публичных заявлений по этому поводу». В тот же день МИД отправил Жерару соответствующие инструкции, разрешив ему, однако, вступать в контакты с местными властями, если это будет необходимым «для успешного развертывания операции “Бирюза”»; если же посол сочтет целесообразным встретиться с кем-то из членов Временного правительства, он обязательно должен информировать об этом Кэ д’Орсэ.

МИД также ухватился за идею посредничества Франции в переговорах между РПФ и правительственным лагерем и использования в качестве легитимного представителя последнего командования ВСР: «…политические лидеры в Гисеньи действительно дискредитированы, и контакты, установленные при посредничестве генерала Даллэра между начальником Главного штаба армии и РПФ, показывают, что настоящий партнер со стороны правительства – армия» (курсив мой. – И. К.). 7 июля Жюппэ послал в Кампалу на встречу с Кагаме Варэна, который должен был убедить лидера РПФ в необходимости максимального расширения политической базы формировавшегося в Кигали правительства, в том числе за счет представителей НРДДР; в этом французы нашли поддержку у Твагирамунгу. Однако Балладюр и другие министры не разделяли эйфории Жюппэ и Леотара и проявляли «бо́льшую сдержанность». Осторожный премьер-министр считал, что «пока надо ограничиться гуманитарными делами и оставить ООН, ОАЕ и странам региона заботу о возобновлении и сопровождении переговоров между сторонами». Балладюра беспокоили в первую очередь два вопроса: ухудшавшееся положение беженцев в ГЗБ (7 июля МО Франции сообщило о «катастрофической гуманитарной ситуации для перемещенных лиц», число которых в зоне превысило 600 тыс.) и крах надежд на прибытие к концу июля основных подразделений МООНПР-2, которые сменили бы силы «Бирюзы».

Жерманос, вернувшись 7 июля из поездки в Руанду, поставил перед президентом и правительством вопрос о разоружении в ГЗБ милиции и военных частей. «Много тех, – писал Кено Миттерану, – кто требует, чтобы мы занялись этим». Кено, однако, выступил против на том основании, что «это не входит в наш мандат и у нас нет средств». По его мнению, следовало ограничиться следующими шагами: «Наши военные не будут допускать никаких действий руандийской армии и милиции внутри зоны». Кено также затронул и другую проблему: арест лиц, ответственных за геноцид. Здесь он также рекомендовал предпринять минимальные меры: «<Военные> передадут комиссии по расследованию Объединенных Наций и докладчику Комиссии по правам человека, когда те туда прибудут, всю информацию, которой они располагают, о виновниках резни». Позицию Кено поддержал МИД: «В ООН высказывают требования о необходимости разоружения милиции и ВСР, что мы считаем невозможным и нежелательным… С другой стороны, просят прямого вмешательства наших войск для ареста и задержания виновников резни: речь идет об акции, которая, если не считать очевидных преступлений, не входит в мандат, который был нам дан (курсив мой. – И. К.), однако мы склонны облегчить задачу тех, кому это будет поручено и кто будет исполнять полицейские функции со стороны МООНПР». «Франция, – критикует позицию Парижа Дефорж, – могла бы попросить изменить мандат или сделать это в одностороннем порядке, как при создании гуманитарной зоны безопасности. Вместо это она прикрылась юридическими формальностями».

Франция фактически прервала контакты с властями в Гисеньи. 6 и 7 июля Синдикубвабо и Бикамумпака просили Жерара о встрече, но тот ответил молчанием. Все свои надежды французская дипломатия возлагала теперь на переговоры о прекращении огня, которые безуспешно пытался организовать Даллэр при поддержке нового специального представителя Генерального секретаря ООН Хана; с этой целью 7 июля Хан встретился с лидерами режима. Французы прилагали все усилия, чтобы найти «легитимных представителей лагеря хуту». 8 июля Жерар выразил сожаление, что «ни один умеренный политик (член партии) не был замечен в зоне “Бирюзы”». 10 июля он попытался выяснить степень политического влияния в «лагере хуту» авторов Кигемской декларации.

РПФ, однако, усиливал дипломатический нажим на французов: он обратился с письмом к Председателю СБ ООН с требованиями разоружения находившихся в ГЗБ отрядов милиции и ВСР и ареста виновников геноцида. Последнее требование казалось тем более обоснованным, что в распоряжении французов попадало все больше и больше данных о причастности к массовой резне тутси функционеров самого разного уровня. Жерар писал в Париж 8 июля: «…у префекта Кибуйе все руки в крови, как, впрочем, и у большинства бургомистров зоны. Все они должны, когда придет время, как можно скорее быть арестованы <военнослужащими> МООНПР, которая получит на это мандат, и переданы правосудию. Нам следует облегчить ее работу, согласно принципам, которые нужно определить». 9 июля посол сообщал: «Мне были переданы совершенно ужасные свидетельства о деятельности Полины Ньирамасухуко, женщины министра, которая будто бы сама своими устами призывала к убийствам детей и женщин тутси». Французские военные собрали информацию о геноциде, имевшем место на территории ГЗБ, и возложили ответственность за него в первую очередь на местных руководителей – префекта Кайишему, бургомистров Гишьиты, Гисову, Мабанзы, Мвендо, Рваматаму, главу жандармерии Гиконгоро майора Бизимунгу, секторальных советников Мику Мухиману и Мубангу Хабиману, а также предводителя интерахамве в Чьянгугу Юсуфа Муньякази и лидера КЗР в Кибуйе Обеда Рузиндану. Тем не менее 11 июля Лафуркад заявил: «Если они [члены Временного правительства] прибудут в районы наших операций, мы позволим им остаться в качестве простых беженцев». Слова Лафуркада смутили даже МИД, который уже 12 июля фактически их дезавуировал: «Гуманитарная зона безопасности, – сказала журналистам представитель Кэ д’Орсэ Катрин Колонна, – не является убежищем для виновников бесчинств и резни».

Французы сталкивались с серьезными трудностями в обеспечении растущей массы беженцев в ГЗБ всем необходимым: «Только для одной области Гиконгоро, – сообщал МИД, – потребности оцениваются в 500 т продовольствия в день. Нужда в одеялах и лекарствах огромна». Выступая в СБ ООН 11 июля, Балладюр заявил: «Почти миллион беженцев находится сейчас под защитой французских и сенегальских войск в районе, на большей части которого с убийствами покончено и обеспечена безопасность находящихся там беженцев». «Вместе с тем, – сказал он, – бросаются в глаза и огромные масштабы потребностей, которые ежедневно возрастают, в особенности в связи с ростом числа перемещенных лиц. Эти потребности превышают возможности, которыми располагают Франция и несколько других стран, принимающих участие в операции». «Французским и сенегальским войскам в Руанде, – признал премьер-министр – не по силам выполнять функции операции, учрежденной решением Совета Безопасности». Он подтвердил намерение вывести войска в конце июля и снова призвал к скорейшему развертыванию МООНПР-2.

Однако, хотя 7 июля это развертывание наконец-то началось (в Кигали прибыло 206 миротворцев из Ганы), итоги совещания стран – участниц МООНПР-2 в Нью-Йорке, организованного при активном содействии Франции, оказались не слишком утешительными: выяснилось, что к концу июля в Руанде будет размещено лишь 1,2–1,5 тыс. человек и только в конце августа численность контингента достигнет запланированных 5,5 тыс. «Если мы уйдем 31 июля, – пугал Миттеран лидеров Семерки во время саммита в Неаполе, – а <сил> Объединенных Наций там не будет, произойдет геноцид наоборот. Нельзя позволить, чтобы люди погибали, но и мы не можем оставаться там вечно. Есть риск, что в августе возникнет трудная ситуация».

Утром 9 июля Жерар сообщил в Париж неприятные известия о новой стратегии РПФ: Фронт оставил в покое ГЗБ, согласившись на контроль французов над ключевым ущельем Ндаба и прекратив попытки проникнуть в префектуру Кибуйе; вместо этого он начал операцию по захвату последних остававшихся в руках ВСР районов севернее Кибуйе; дорога в Гисеньи, вероятно, будет перерезана. Фронт «продолжает свое продвижение на северо-запад к Рухенгери и Гисеньи, не встречая серьезного сопротивления ВСР, у которых больше нет боеприпасов». «Первая волна беженцев хлынет к Гисеньи, – предупреждал посол, – а за ней последуют другие, более многочисленные». Хотя к тому времени в распоряжении ВСР еще оставалось почти 18 тыс. человек, в том числе 16 тыс. на северо-западе, они были не способны остановить повстанцев. Лафуркад, тем не менее, попытался смягчить эффект этих сообщений, утверждая, что речь идет не о «“наступлении” РПФ в северо-западном регионе», а только о его «“продвижении” к юго-востоку от Рухенгери». Однако в действительности РПА предприняла самое настоящее наступление на Рухенгери с юго-востока. Уже 9 июля опустели все лагеря беженцев вокруг города, в которых укрывалось почти 400 тыс. хуту. «На дороге в Гисеньи, – сообщил один журналист, – мы видели тысячи и тысячи охваченных страхом хуту, устремившихся в бегство». В тот же день повстанцы форсировали реку Басе, юго-восточную границу префектуры Рухенгери, а Камбанда заявил журналистам: «Мы проиграли сражение, но война никоим образом не кончена, потому что за нами народ». 10 июля РПФ взял Рушаши, и «народ» в панике устремился к Гисеньи: к вечеру лента беженцев растянулась более чем на 50 км по дороге от Рухенгери к Гисеньи. 11 июля части РПА были уже в двух километрах от города. «Правительственная армия, – передал один французский военный, – в полном беспорядке. Рухенгери может пасть в течение суток». Поток беженцев в Гисеньи усиливался. «Это похоже на массовую истерию, – сообщила представитель МКК, – <толпа чрезвычайно плотная>: 10 человек на 1 м2». 12 июля Каньяренгве открыто заявил: «Прямо сейчас наши войска на марше. Они близки к тому, чтобы вступить в город <Рухенгери>». А власти в Гисеньи продолжали умолять руководство Франции распространить ГЗБ на северо-восточную Руанду. C такой просьбой Камбанда обратился 11 июля к Балладюру, а Синдикубвабо – 12 июля к Миттерану.

«РПФ, кажется, – был вынужден признать МИД Франции 12 июня, – продолжает свое продвижение на северо-запад». Все планы французов рушились. Наступление повстанцев губило последние надежды Парижа на прекращение массового исхода хуту. В тот же день французские руководители узнали об опубликованном РПФ списке виновных в геноциде, в число которых были включены все члены Временного правительства, президент, Агата Канзига, около тридцати ведущих политиков из лагеря Хуту-Пава, 7 префектов, более 50 бургомистров, а также руководители ВСР, в том числе и те, которых Париж пытался сделать «легитимными представителями лагеря хуту», – и Огюстэн Бизимунгу, и даже отправленный режимом в дипломатическую ссылку в ФРГ Ндиндилийимана. Таким образом РПФ фактически отказывался вести политические переговоры с побежденными, на что так надеялись в Париже, и эти деятели режима теряли для французской дипломатии какую-нибудь ценность – уже 12 июля Жерар не пожелал встретиться с Бизимунгу. И, наконец, РПФ потребовал вывода французских войск к 31 июля, что Франция теперь бы сделала с великим удовольствием, если бы силы ООН к этому времени смогли прибыть в Руанду.

14 июля повстанцы заняли Рухенгери. В последнем усилии предотвратить катастрофу и остановить наступление РПФ и потоки беженцев Париж воззвал о помощи к СБ ООН. 14 июля Франция потребовала срочного созыва Совета, сославшись на «стремительное ухудшение ситуации в Руанде, влекущее за собой массовый исход гражданского населения, который рискует привести к новой гуманитарной катастрофе и угрожать миру и безопасности в регионе». В ходе состоявшихся уже в тот же день консультаций членов СБ Ладсу «представил проект заявления Председателя… с призывом к немедленному и безоговорочному прекращению огня». Он уверял своих коллег в том, что ГЗБ не используется «как отправной пункт военных и политических (радио) атак против РПФ». В итоге СБ поддержал французскую инициативу. В одобренном его членами заявлении Председателя Совета выражалась озабоченность по поводу продолжения «боевых действий в Руанде, которое вызывает массовый исход населения» и «может очень быстро привести к новой гуманитарной катастрофе», а также содержались требование о «немедленном и безусловном прекращении огня» и настоятельный призыв к возобновлению «политического процесса в рамках Арушских соглашений», к «срочному оказанию гуманитарной помощи бедствующему гражданскому населению» и быстрейшему развертыванию МООНПР-2.

На фоне критики, обрушившейся на Францию после заявления Лафуркада о возможности предоставления убежища в ГЗБ членам Временного правительства, Ладсу поставил этот вопрос перед СБ. Ряд участников консультаций высказал мнение, что в этом случае «они автоматически потеряют властные полномочия, на которые претендуют, и Временное правительство прекратит тем самым свое существование». Постановка этого вопроса оказалась весьма своевременной, поскольку 15 июня большинство лидеров режима бежало из Гисеньи – одна часть в Гому, другая в Чьянгугу; в Гисеньи остались лишь премьер-министр и министр обороны. В составе группы, прибывшей в ГЗБ, оказались Синдикубвабо, директор его кабинета Даниэль Мбангура, глава службы президентского протокола майор Дезире Магеза, министры юстиции Нтамабьялиро и по делам семьи Ньирамасухуко. 16 июля в Кибуйе приехали Камбанда и Огюстэн Бизимунгу. Жерар, своевременно информированный Лафуркадом, сообщил об этом в Париж и рекомендовал принять по отношению к беглецам жесткие меры: «…у нас нет иного выбора, каковы бы ни были трудности, как арестовать их или немедленно поместить под домашний арест, пока компетентные международные судебные инстанции не выскажутся на этот счет. Было бы желательно, чтобы генералу Лафуркаду и мне были даны четкие инструкции». Лафуркад не был столь категоричен: он предложил ограничиться предупреждениями руководителям режима о нежелательности их пребывания в ГЗБ. 16 июля МИД под давлением Деле решил последовать совету Лафуркада и поручил Ладсу обнародовать в ООН заявление, что французские власти «…не потерпят никакой политической или военной деятельности в зоне безопасности, чье назначение строго гуманитарное. Если члены “Временного правительства” начнут такую деятельность, Франция предпримет все меры, чтобы заставить уважать правила, применяемые в зоне безопасности».

Пока Париж решал, что делать с деятелями рушившегося режима, РПФ продолжал наступление в северо-западной Руанде, проигнорировав заявление председателя СБ ООН от 14 июля. Теперь его целью был Гисеньи. 15 июля МИД Франции сообщил о массовом бегстве хуту в Заир, где «уже 300 000 человек, более 100 000 на границе, более миллиона на дороге между Рухенгери и Гисеньи», а также о том, что в ГЗБ «продолжают стекаться потоки людей». На Кэ д’Орсэ наконец осознали, что Кагаме обвел французов вокруг пальца: «Отношение РПФ к прекращению огня, – читаем мы в меморандуме МИДа от 15 июля, – остается двусмысленным: вопреки заявлениям, согласно которым он якобы неизменно готов к диалогу, кажется, что он стремится к уничтожению властей в Гисеньи».

В тот же день США поставили точку в своих отношениях с руандийским режимом, объявив о разрыве с ним дипломатических отношений. «Представители так называемого Временного правительства, – говорилось в заявлении Белого дома, – должны отбыть в течение пяти рабочих дней. Белый дом… начнет консультации с другими членами Совета Безопасности Объединенных Наций, чтобы лишить делегацию Временного правительства места Руанды в Совете». «Соединенные Штаты, – сказал Клинтон, – не могут позволить представителям режима, который поддерживает геноцид, оставаться на нашей земле». Госдеп сообщил о замораживании всех финансовых авуаров руандийского правительства в в США.

Наступление РПА вызвало панику в Гисеньи. В городе уже 15 июля воцарился полный хаос; пьяные милиционеры и солдаты грабили все, что возможно. 16 июля отряды РПФ после интенсивного обстрела вынудили правительственные войска оставить лагерь Мукамура – последний оплот ВСР на пути к Гисеньи; они также достигли Нкоры на берегу Киву в 20 км к югу от города. В тот же день у Камверу на востоке префектуры Гиконгоро произошла стычка между повстанцами и французскими солдатами, один из которых был ранен.

17 июля подразделения РПА заняли Гисеньи. «Гисеньи пал. В Гоме спокойно. РПФ до сих пор не объявил о прекращении огня», – лаконично сообщил МИД Франции 18 июля. 10 тыс. солдат руандийской армии перешли заирскую границу. Их примеру последовали и лидеры режима. «17 июля, – рассказал Камбанда Международному трибуналу, – президент Синдикубвабо собрал нас, чтобы сообщить, что эмиссар “Бирюзы” (Жерар. – И. К.) информировал его, что наше присутствие нежелательно. Члены правительства приняли решение уехать на следующий день». Синдикубвабо покинул ГЗБ вечером 17 июля, остальные – 18 июля.

17 июля РПФ объявил о назначении временным президентом Руанды на пятилетний срок своего представителя хуту Пастера Бизимунгу, что означало полный разрыв с арушскими принципами, поскольку, согласно этим принципам, срок полномочий временного президента составлял всего 22 месяца, а пост президента резервировался за НРДДР. Помимо этого, РПФ занял в формировавшемся правительстве все посты, закрепленные по Арушскому соглашению за НРДДР, получив в итоге 8 из 17 мест, в том числе Министерства обороны и внутренних дел. Одновременно он потребовал от Франции выдать организаторов геноцида, угрожая в противном случае вторжением в ГЗБ. 18 июля Кагаме объявил, что Фронт одержал полную победу. «Война окончена, – сказал он. – В Руанде фактически установлен режим прекращения огня, хотя оно и не было объявлено». Однако завершилась не только война. Конец войны стал концом руандийского геноцида.

Но не руандийской трагедии… Вожди Хуту-Пава призвали всех хуту покинуть Руанду. В момент окончания войны в Гоме уже находилось около 1 млн руандийцев, в ГЗБ – 1,6 млн, но теперь хуту начали спешно и в массовом порядке покидать также французскую зону. За два дня, 17 и 18 июля, оттуда ушли от 300 до 400 тыс. человек. «Это была молчаливая лента, – рассказала Саманта Болтон из ВБГ, – длинная, длинная черная лента людей, которые все шли молча, словно машины. Казалось, будто вся страна опустела». Этот исход, продолжавшийся пять дней – с 14 по 18 июля, – британский правозащитник Айэн Мартин назвал «политически организованной эвакуацией». Местные власти вынуждали население сниматься с места, предупреждая о неминуемой резне, которую устроит РПА; об этой резне прежде постоянно говорило СТМК. Целые общины отправлялись в путь во главе с бургомистрами и советниками коммун. Есть свидетельства, что милиция убивала тех, кто хотел остаться. Лидеры режима не смирились с поражением, стремясь любой ценой не допустить политической победы повстанцев. «Хотя РПФ и одержал военную победу, – заявил Бараягвиза, – у него не будет власти. У него только пули, а у нас – народ». На следующий день после бегства из страны Огюстэн Бизимунгу пообещал: «РПФ будет править пустыней».

Только тогда мир осознал масштабы гуманитарной катастрофы, с которой столкнулся регион Великих озер. 16 июля Клинтон отправил в Центральную Африку главу Агентства международного развития Брайана Этвуда с поручением оценить потребности руандийских беженцев. Международное сообщество устремилось на помощь беженцам хуту. Агентства ООН и 150 благотворительных неправительственных организаций сосредоточили свои усилия на районе Гомы. 21 июля Клинтон пообещал принять энергичные меры для преодоления, по его словам, «худшего гуманитарного кризиса в нашем поколении» и заявил о выделении на эти цели 76 млн долл. и большого количества транспортных самолетов. С 24 июня самолеты ВВС США начали ежедневно сбрасывать беженцам в Заире пакеты с продовольствием. Представители благотворительных организаций, однако, назвали это «рекламным трюком». «Объединенные Нации, – язвительно заметил Мартин Мередит, – не сумевшие предпринять операцию для предотвращения геноцида, теперь без всяких трудностей тратили по 1 млн долл. в день на кризис с беженцами, организованный виновниками геноцида в своих собственных целях».

Что же касается Франции, то она думала только о том, чтобы поскорее эвакуировать свои войска из Руанды. «Политически необходимо, – рекомендовал МИД 19 июля, – быстро объявить о нашем намерении приступить к постепенному выводу корпуса, чтобы он был осуществлен до истечения мандата… мы должны, как только будет возможно, сообщить Генеральному секретарю и Совету Безопасности график вывода сил ”Бирюзы”». Французское командование оперативно согласовало с Даллэром план смены своих подразделений частями МООНПР-2 и отправило в Кигали военно-дипломатическую миссию для обсуждения условий реализации этого плана. В то же время РПФ, несмотря на примирительные заявления Кагаме, усиливал политическое давление на французов, требуя разоружения частей ВСР, оставшихся в ГЗБ, и обвиняя их в предоставлении убежища членам Временного правительства и милиции; партии умеренных хуту, союзников РПФ, выступили с призывом передать всю руандийскую территорию под контроль нового правительства в Кигали. 20 июля произошло новое столкновение повстанцев с французскими солдатами, на этот раз у Гитвы.

26 июля начался вывод из Руанды подразделений КСО; к 28 июля все они покинули руандийскую территорию. 2 августа РПФ наконец согласился на превращение ГЗБ после ухода французов в демилитаризованную зону, что позволило приступить к финальному этапу «Бирюзы». 17 августа ганские миротворцы сменили французов в Гиконгоро, 18 августа эфиопские миротворцы сделали это в Чьянгугу. Последние французские войска покинули Гому 21 августа. 22 августа операция «Бирюза» официально завершилась.

Французских военных обвиняли в том, что они за время своего пребывания в юго-западной Руанде не предприняли никаких усилий для поиска и ареста виновников геноцида. Не только члены Временного правительства, но и многие другие деятели режима, в том числе Багосора, без каких-либо трудностей прибывали и покидали ГЗБ. Французы арестовали всего лишь девять человек, подозревавшихся в соучастии в геноциде, ни один из которых не занимал хоть сколько-нибудь высокого положения, но даже их они так и не передали в руки МООНПР-2. Французы практически никогда не разоружали проходивших через ГЗБ военнослужащих руандийской армии, а иногда даже помогали им, предоставляя грузовики и эскортируя их до границы. «Так, – говорит Мередит, – французы до самого конца защищали организаторов геноцида». Но в то же время, как справедливо пишет Дефорж, для тутси, уцелевших в юго-западной Руанде, «французские солдаты, пришедшие к ним на помощь, были спасителями, независимо от того, что побудило официальных лиц в Париже послать их в Руанду». Своей жизнью французским войскам обязаны 15–17 тыс. тутси.