I

Заходившее солнце освѣщало снѣжныя вершины Гималаевъ, одѣвая ихъ въ золото и пурпуръ. Послѣднiе лучи царственнаго свѣтила, согрѣвающаго и животворящаго мipъ, озаряли небольшую долину, затерянную въ горахъ и, точно стѣной, обнесенную высокимъ лѣсомъ и остроконечными скалами. Среди окружающей величавой и суровой природы долина казалась радостнымъ оазисомъ; здѣсь была собрана растительность всѣхъ поясовъ, и среди яркихъ цвѣтовъ роскошной тропической флоры проглядывала темная зелень сосенъ.

У подножiя крутой скалы громадной высоты стоялъ небольшой дворецъ индiйской архитектуры, ослѣпительная бѣлизна котораго еще рѣзче выделялась на темномъ фоне окутывавшихъ его садовъ.

Аркады, поддерживаемыя тонкими колонками, были вылѣплены подобно кружеву, такъ же какъ балконы и колоннады, окружавшiе всѣ три этажа этого чисто волшебнаго зданiя.

Кругомъ царила глубокая тишина. На большомъ дворѣ безшумно сновали слуги съ бронзовыми лицами и въ бѣлыхъ одѣянiяхъ, да разгуливали на свободѣ два слона, въ широкихъ золотыхъ ошейникахъ.

Съ другой стороны дома была терраса, выходившая въ садъ. Тѣнистыя деревья обрамляли ее, а передъ ней, вокругъ большого бассейна, въ которомъ билъ фонтанъ, раскинулись пестрые цвѣтники. Въ большихъ эмальированныхъ вазахъ посажены были рѣдкія растенія, въ ароматной тѣни которыхъ стоялъ столъ, а около него, на плетеныхъ изъ тростника креслахъ, сидѣло двое мужчинъ.

Одинъ изъ нихъ былъ индусъ, самаго чистаго типа, и на видъ ему можно было дать лѣтъ тридцать пять или сорокъ. Отъ него вѣяло чѣмъ-то страннымъ и чарующимъ. Сложенія онъ былъ удивительно стройнаго и нѣжнаго, а бронзовое лицо его подернуто было матовой блѣдностью; но ни въ этой блѣдности, ни въ худобѣ не было ничего болѣзненнаго. Напротивъ, въ каждомъ движеніи его гибкаго тѣла чувствовалась мощная сила, а въ большихъ черныхъ глазахъ свѣтилось столько жизни, воли и могущества, что даже трудно было вынести ихъ фосфоресцирующій взглядъ, который пронизывалъ и, казалось, читалъ въ самой глубинѣ души. На правильныхъ и рѣдко красивыхъ чертахъ его лица, обрамленнаго изсиня-черной, слегка курчавой бородкой, разлито было ясное спокойствіе.

Одѣтъ онъ былъ во все бѣлое, а голову его покрывалъ легкій бѣлоснѣжный тюрбанъ. Въ противоположность своимъ соотечественникамъ, любящимъ увѣшивать себя разными украшеніями, на немъ не было никакой драгоцѣнности, и только на длинномъ указательномъ пальцѣ его правой руки было надѣто золотое съ большимъ камнемъ кольцо; камень этотъ ослѣпительно сверкалъ и безпрестанно мѣнялъ цвѣта отъ синяго, какъ сапфиръ, до блѣдно-розового.

Противъ индуса сидѣлъ молодой человѣкъ, по внѣшности и костюму — европеецъ. На немъ были надѣты широкія брюки и шелковая куртка. Бѣлая рубашка изъ тонкаго полотна, отложной воротникъ которой открывалъ шею, была стянута у пояса краснымъ шелковымъ шарфомъ. Соломенная съ широкими полями шляпа лежала рядомъ, на табуретѣ.

Это былъ высокій, красивый юноша, худощавый и хорошо сложенный; его откровенный взглядъ и умная, добрая улыбка сразу располагали къ нему. Большіе глаза, съ длинными и густыми рѣсницами, были сѣро-голубоватаго цвѣта, а волоса на головѣ и бородѣ—свѣтло каштановые. Онъ былъ уроженцемъ сѣвера, судя по ослѣпительной бѣлизнѣ кожи всюду, гдѣ загаръ ея не коснулся.

Собесѣдники заканчивали завтракъ, состоявшій изъ риса, овощей, меда, фруктовъ и пирожковъ; собственно говоря, должную честь всему, находившемуся на столѣ, отдавалъ молодой европеецъ, запивая кушанье старымъ виномъ, тогда какъ его собесѣдникъ довольствовался кубкомъ молока, которое прихлебывалъ маленькими глотками, да небольшой горсточкой риса и нѣсколькими вѣточками винограда.

Въ данную минуту оба молчали. Индусъ не спускалъ блестящаго взора съ подвижнаго лица своего гостя, который глубоко задумался. Улыбка мелькнула на бронзовомъ лицѣ индуса, и онъ спросилъ, поставивъ кубокъ на столъ:

— Отчего, ученикъ мой и другъ, не задашь ты мнѣ вопроса, который такъ сильно занимаетъ тебя?

— Я боюсь показаться вамъ, учитель, слишкомъ любопытнымъ и нескромнымъ. Кромѣ того, я не знаю, позволено ли будетъ вамъ отвѣтить на мой вопросъ?

— Я вижу, что ты дѣлаешь успѣхи въ искусствѣ владѣть своимъ любопытствомъ и нетерпѣніемъ. Это прекрасное предзнаменованіе! Удержишь ли ты его, когда вернешься въ Европу, получивъ первую степень посвященія? Хватитъ ли у тебя мужества хранить свое знаніе для себя, и не ослѣплять окружающихъ опытами твоего могущества? — замѣтилъ съ улыбкой индусъ.

— Надѣюсь, что да! Изъ того немногаго, что я до сихъ поръ узналъ по программѣ начальнаго посвященія, я понялъ, что тщеславіе, — первый недостатокъ, отъ котораго слѣдуетъ избавиться, а скромность — первая добродѣтель, которую слѣдуетъ пріобрѣсть, если хочешь идти впередъ, — отвѣтилъ, краснѣя, молодой человѣкъ.

— Все это такъ! Но я не стану дольше мучить тебя и прямо скажу, что не считаю нескромнымъ твое желаніе знать, что дѣлается на другихъ планетахъ, хотя бы на Марсѣ, напримѣръ, о которомъ такъ много говорятъ у васъ въ данное время.

— Атарва! Вы хотите лишній разъ доказать, что читаете мои мысли, какъ открытую книгу, отвѣчаяна мой вопросъ, когда я не успѣлъ еще даже открыть рта? — взволновался молодой человѣкъ.

— Читать человѣческія мысли вовсе не такъ трудно, какъ ты предполагаешь, а въ данномъ случаѣ моя заслуга еще того меньше. Ты уже не разъ говорилъ мнѣ объ этомъ, и еще сегодня утромъ я видѣлъ какъ ты читалъ статьи по этому вопросу. Какъ видишь, немудрено было догадаться, что озабочиваетъ тебя. Я вотъ сейчасъ накормлю своихъ птицъ, а потомъ мы на свободѣ побесѣдуемъ о нашихъ сосѣдяхъ въ пространствѣ, — отвѣтилъ Атарва и, взявъ со стола блюдо съ зернами, направился на противоположный конецъ террасы.

Молодого иностранца, съ которымъ мы познакомили читателя, звали княземъ Андреемъ Шелонскимъ. Покойная мать его была въ свое время очень дружна съ Е. П. Блаватской, извѣстной основательницей теософическаго общества, и раздѣляла всецѣло убѣжденія своей знаменитой соотечественницы: сдѣлалась горячей теософкой и даже въ своемъ единственномъ сынѣ взрастила мистическое міровоззрѣніе; въ этомъ помѣхи ей не было. Овдовѣла она еще очень молодой и затѣмъ почти безвыѣздно жила за границей. Громадное состояніе матери дѣлало молодого князя вполнѣ независимымъ, и онъ, не избирая служебной карьеры, сдѣлался страстнымъ оріенталистомъ, а затѣмъ отдался изученію оккультизма и археологіи.

Благодаря выдающимся способностямъ и рѣдкой настойчивости, князь Андрей скоро сталъ настоящимъ ученымъ. Съ присущей русскимъ способностью усваивать чужіе языки, онъ легко изучилъ языки древняго востока, и такъ же свободно говорилъ на санскритскомъ, еврейскомъ и коптскомъ, какъ и на французскомъ, нѣмецкомъ и англійскомъ.

Смерть матери порвала связь его съ Европой, и онъ отправился путешествовать. Побывалъ онъ въ Египтѣ, Греціи и Ассиріи, а потомъ уѣхалъ въ Индію, гдѣ при помощи своихъ связей съ теософическимъ обществомъ, вошелъ въ сношенія со старымъ, ученымъ браминомъ и сдѣлался его ученикомъ. Индусъ заинтересовался пылкимъ, трудолюбивымъ и богато одареннымъ юношей, и однажды предложилъ князю познакомить его съ однимъ изъ таинственныхъ мудрецовъ, называемыхъ Махатмами, которые занимаются тайными науками и изъ глубины своихъ недоступныхъ убѣжищъ управляютъ, какъ говорятъ, судьбами всего міра. Вѣка протекаютъ надъ ними, не касаясь ихъ безконечно длящагося существованія.

Князь Андрей съ благодарностью принялъ это предложеніе и покорно подчинился всѣмъ мѣрамъ предосторожности, какъ потребовалъ браминъ.

Оба они уѣхали въ Сѣверный Индостанъ и нѣсколько дней странствовали по Гималаямъ. Затѣмъ, однажды вечеромъ, браминъ завязалъ князю глаза и повелъ въ подземелье, входъ въ которое такъ и остался неизвѣстнымъ Андрею.

Долгіе часы шли они по высѣченнымъ въ скалахъ коридорамъ, развѣтвлявшимся во всѣ стороны. Браминъ снова закрылъ ему голову шелковымъ капюшономъ, и они стали подниматься по узкой лѣстницѣ; когда же, наконецъ, князь почувствовалъ, что чистый, свѣжій воздухъ пахнулъ ему въ лицо и съ него сняли капюшонъ, то онъ увидѣлъ, что стоитъ въ саду, передъ дворцомъ Атарвы, а самъ ученый улыбаясь его привѣтствовалъ.

Три мѣсяца прошло съ тѣхъ поръ, какъ Андрей Шелонскій сдѣлался ученикомъ Атарвы, назначившаго шестимѣсячный срокъ на испытаніе, чтобы убѣдиться, обладаетъ ли онъ качествами, необходимыми для усвоенія дальнѣйшаго посвященія.

Отношенія между учителемъ и ученикомъ скоро потеряли натянутость, и магъ сталъ дружески обращаться съ Андреемъ, который сумѣлъ завоевать его довѣріе. Жадность Андрея къ ученію его забавляла, и Атарва шутя, называлъ его „научнымъ лакомкой“.

— Итакъ, мой молодой другъ, что хочешь ты знать о сосѣдней съ нами планетѣ, которая такъ живо интересуетъ тебя? — спросилъ индусъ, садясь къ столу, съ котораго двое слугъ успѣли убрать посуду, пока онъ кормилъ птицъ.

— Все! Возможна ли на Марсѣ жизнь, живутъ ли дѣйствительно на немъ люди, и возможно ли войти въ прямыя съ ними сношенія?

— А какъ ваша офиціальная наука отвѣчаетъ на эти вопросы? — спросилъ магъ.

— Отвѣчаетъ предположеніями, основанными на наблюденіяхъ, какія удалось сдѣлать, но столь противорѣчивыми, что, въ сущности, наша наука знаетъ очень мало. Что же касается интересующаго меня вопроса, а именно, — существуетъ ли человѣчество, подобное нашему, — то онъ и донынѣ остается неразрѣшимой загадкой, и большинство ученыхъ отрицаютъ всякую возможность, чтобы на другихъ планетахъ жили мыслящія существа.

— Но если самые ученые астрономы рѣшили, что вселенная — пуста, то почему ты думаешь, что я знаю объ этомъ больше?

— Потому, что считаю вашу науку высшей. Я убѣжденъ, что вы, маги, не ограничивающіеся изученіемъ одной только матеріи, располагаете средствами и методами для изученія окружающей природы, неизвѣстными нашей юной европейской наукѣ.

Атарва улыбнулся.

— Спасибо за хорошее о насъ мнѣніе! Чтобы оправдать его, я предлагаю тебѣ провести часть твоего посвященія не у меня, а на томъ самомъ Марсѣ, который такъ тебя интересуетъ. Это будетъ очень поучительно и подвергнетъ тебя серьезному испытанію, какъ физическому, такъ и духовному. Желаешь ты этого?

Пораженный князь вскочилъ съ кресла.

— Учитель! Если бы кто другой, а не вы, для котораго не существуетъ невозможнаго, предложилъ мнѣ такую невѣроятную вещь, я бы подумалъ, что онъ смѣется надо мной. Что же касается до того, чтобы побывать на Марсѣ, то, конечно, я этого хочу! Но какъ сдѣлать это? Путь не близкій, я полагаю, и на всѣ фантазіи романистовъ, расписывающихъ путешествія на воздушныхъ шарахъ и проч., — я смотрю, какъ на болтовню. Но я вижу, Атарва, что вы говорите серьезно, и стараюсь понять вашу мысль. Не хотите ли вы сомнамбулически, силой вашей воли, или какъ-нибудь иначе, показать мнѣ планету, относительно которой существуетъ много предположеній, но точно описать которую никто не могъ? Правда, видѣнія сомнамбулъ вполнѣ сходятся насчетъ существованія человѣчества, весьма похожаго на наше, но всѣ разсказы ихъ такъ туманны и спутаны, что истиннаго понятія не даютъ.

— Знаю! Потому-то, мой другъ, мнѣ и хотѣлось бы показать тебѣ эту планету не какъ хаотическій миражъ, а какъ осязательную дѣйствительность.

Андрей сжалъ голову обѣими руками.

— И это будетъ не сонъ? Значитъ, возможно добраться до другой планеты? — пробормоталъ онъ.

— Нѣтъ ничего невозможнаго, когда умѣешь примѣнять законы, приводящіе въ движеніе космическія силы. Въ данномъ же случаѣ, я обращаю твое вниманіе на то, что вся наша солнечная система управляется аналогичными законами. Спектральный анализъ доказалъ, что повсюду находятся одни и тѣ же вещества. .

— Да, но въ различныхъ химическихъ комбинаціяхъ, — перебилъ его Андрей.

— Совершенно вѣрно, такъ какъ на каждой планетѣ и даже въ группахъ планетъ преобладаетъ та или другая субстанція, и существа, тамъ обитающія, подчинены этой преобладающей субстанціи; но изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобы нельзя было приспособить свой организмъ для иныхъ атмосферныхъ условій. Относительно же Марса, даже ваши наблюденія доказываютъ совершенное подобіе его нашей землѣ: наклонъ оси, дни и ночи, времена года тамъ почти такіе же, какъ ч на землѣ; тамъ есть даже вода, — эта необходимая для насъ стихія. Почему же наши тѣла и чувства не могутъ дѣйствовать тамъ такъ же, какъ и здѣсь? Доказательствомъ можетъ служить зрѣніе. Если бы существовали непреодолимыя препятствія, то нашъ взглядъ не могъ бы ничего различить на этихъ отдаленныхъ тѣлахъ, а такъ какъ ничего подобнаго нѣтъ, то никто и не доказываетъ, будто слухъ, осязаніе и проч. не могутъ также работать.

Рыба у насъ не можетъ жить безъ воды, но если бы изобрѣсти такой газъ, который могъ бы замѣнять для нея воду, то она, можетъ быть, жила бы такъ же хорошо и безъ воды. При посредствѣ науки магъ пріобрѣтаетъ умѣнье пользоваться стихіями: ходить по водѣ, безъ ожоговъ держаться на раскаленныхъ угольяхъ, подниматься на воздухъ и т. д. Итакъ, разъ магъ владѣетъ силами природы своей планетной системы, то, въ предѣлахъ космическихъ законовъ, онъ можетъ такъ же перелетать пространство. Есть масса доказательствъ и примѣровъ тому, что я говорю. Аполлоній Д'іанскій, какъ и Симонъ Волхвъ, поднимались на воздухъ до самыхъ облаковъ; святые, въ состояніи экстаза, отдѣлялись отъ земли; тѣла преподобныхъ, сумѣвшихъ одухотворить плоть свѣтомъ души своей, остаются нетлѣнными.

— Все это, учитель, — справедливо для васъ и людей, равныхъ вамъ по могуществу; но я и мнѣ подобные, представляющіе изъ себя одну лишь грубую матерію, какъ мы можемъ слѣдовать за вами? — съ отчаяніемъ въ голосѣ замѣтилъ Андрей.

— Для такихъ, — смѣясь, отвѣтилъ Атарва, — существуетъ несправедливый, но прекрасно дѣйствующій законъ: „протекція». Она дѣлаетъ возможнымъ невозможное, и благодаря ей, я предполагаю на извѣстное время помѣстить тебя у моихъ друзей марсіанъ. А пока — до свиданія!

Атарва сдѣлалъ знакъ рукой и въ ту же минуту сталъ отдѣляться отъ земли. Тихо покачиваясь, онъ плылъ по воздуху, поднимался все выше и выше и, наконецъ, исчезъ въ окутывающемъ сумракѣ ночи.

Пораженный Шелонскій откинулся въ креслѣ и думалъ:

— Этотъ человѣкъ не шутитъ! Я увижу Марсъ! Нога моя ступитъ на землю этого далекаго міра, который представляется отсюда глазу человѣческому лишь въ видѣ свѣтящейся точки!

Прошло три мѣсяца. Мы находимъ Атарву и его ученика въ лабораторіи мага. Спустилась ночь, и Атарва, при свѣтѣ электрической лампы, сидѣлъ за столомъ, сливая въ большой хрустальный флаконъ различныя эссенціи, острый и удушливый ароматъ которыхъ наполнялъ комнату. Князь Андрей съ задумчивымъ и озабоченнымъ видомъ наблюдалъ за нимъ.

Онъ поблѣднѣлъ и очень похудѣлъ съ того дня, когда мы видѣли его съ аппетитомъ ужинающимъ на террасѣ, гдѣ рѣшено было путешествіе на планету Марсъ. Но протекшее время для молодого человѣка было временемъ испытанія его терпѣнія и умѣнья владѣть самимъ собою.

Князь Андрей долженъ былъ подвергнуть себя исключительному режиму: особой пищѣ, ваннамъ, окуриванію и вдыханію различныхъ ароматовъ, которое погружало его иногда въ очень болѣзненное состояніе. Но онъ переносилъ все съ непоколебимой стойкостью, точно исполняя всѣ предписанія своего учителя и съ любопытствомъ слѣдя за перемѣнами, происходившими въ его организмѣ. Онъ сдѣлался тоньше и легче; дыхательные органы его правильно работали въ иной, необычной атмосферѣ, которую искусственно создавалъ для него Атарва въ своей лабораторіи. Наканунѣ вечеромъ ученый объявилъ, наконецъ, что подготовительное испытаніе окончено, и что онъ назначаетъ отъѣздъ на слѣдующую ночь.

— Итакъ, это не сонъ, что мы сегодня ночью отправляемся на Марсъ? — прервалъ молчаніе Андрей.

— Несмотря на мою слѣпую вѣру въ ваше могущество, учитель, мой умъ отказывается понять, что человѣческое тѣло можетъ переноситься черезъ милліоны верстъ и не погибнуть въ этомъ пустомъ и ледяномъ пространствѣ, какъ междупланетное.

— Абсолютной пустоты нѣтъ, — ты это знаешь. Вибраціи же, которыя несутъ намъ лучи самыхъ отдаленныхъ звѣздъ, связываютъ всѣ міры. Волны вибрацій — это наилучшій путь для того, кто умѣетъ ими пользоваться. Кромѣ того, теперь самое благопріятное время для путешествія на Марсъ, такъ какъ планета въ данную минуту отстоитъ отъ насъ всего на пятьдесятъ шесть милліоновъ километровъ, что случается только разъ въ пятнадцать лѣтъ.

Видя, что князь вздрогнулъ, услышавъ такую цыфру, Атарва улыбнулся.

— Пространство, мой другъ, какъ и время, — понятія относительныя. Солнечный свѣтъ доходитъ до насъ въ нѣсколько минутъ; одно и то же время можетъ показаться человѣку и секундой, и цѣлой вѣчностью. Однако, если опытъ, къ которому я хочу приступить, внушаетъ тебѣ опасеніе, то говори смѣло: мы можемъ еще отказаться отъ нашего предпріятія, а я не осужу тебя за такое естественное чувство.

Андрей покраснѣлъ и покачалъ головой.

— Нѣтъ, учитель, если это зависитъ отъ меня, то я никогда не откажусь. Я готовъ. Дѣлайте со мной, что хотите, и извините меня за непростительную слабость.

— Мнѣ нечего прощать, я могу только похвалить тебя за твое рвеніе и энергію, — дружески сказалъ магъ. — Черезъ часъ мы пройдемъ въ другую лабораторію для послѣднихъ приготовленій; тамъ ты заснешь и проснешься уже въ иномъ мірѣ, о которомъ мечталъ. Кстати, скажи, сколько же времени ты желалъ бы пробыть на Марсѣ? Я могу устроить тебя тамъ на срокъ около года, или семи съ половиной лѣтъ. Предоставлю это твоему выбору. Год, конечно, будетъ считаться такъ, какъ онъ считается на Марсѣ; въ виду же того, что тамъ онъ почти вдвое продолжительнѣе нашего, то, слѣдовательно, твое отсутствіе продолжится приблизительно два года, или пятнадцать земныхъ лѣтъ. Итакъ — рѣшай!

— О! Я думаю, что двухъ лѣтъ будетъ вполнѣ достаточно. Какъ ни плохо на землѣ, а все же она наша родина, и я не хотѣлъ бы отлучаться на болѣе долгій срокъ, — послѣ минутнаго молчанія, нерѣшительно сказалъ Шелонскій. — Съ другой стороны, какъ бы ни были любезны марсіане, благодаря вашей протекціи, учитель, — я, конечно, буду чувствовать себя среди нихъ одинокимъ и боюсь, что мной овладѣетъ тоска по родинѣ. Но одного вопроса мы еще никогда не касались, это — вопроса о женщинахъ на Марсѣ.

Атарва расхохотался, а потомъ отвѣтилъ, качая головой:

— Я вижу, сынъ мой, что, если бы тебѣ довелось проходить седьмое посвященіе, т. е. побѣждать слабость къ женскому полу, то ты навѣрно спасовалъ бы. Къ счастью, на этотъ разъ дѣло идетъ о простомъ посѣщеніи Марса, а не объ испытаніи въ покореніи своихъ чувствъ. Итакъ, успокойся! Исконный законъ о раздѣленіи половъ — единъ для всѣхъ подобныхъ міровъ. На Марсѣ есть женщины, и если онѣ понравятся тебѣ, то ты даже можешь жениться на время твоего тамъ пребыванія.

Князь весело разсмѣялся.

— Если вы прикажете, учитель, я не остановлюсь ни передъ чѣмъ, чтобы основательно изучить нравы, обычаи и даже чары марсіанокъ, рискуя оставить, по отъѣздѣ, вѣрную и неутѣшную супругу.

— Твоя покорность трогаетъ меня, и я вижу, что ты уже входишь въ свою роль. А теперь пойдемъ: время приступить къ послѣднимъ приготовленіямъ. Итакъ, рѣшено, что ты ѣдешь на годъ, т. е. на два земныхъ года. Теперь у насъ 6 августа 1892 года, а, слѣдовательно, мы вернемся въ 1894 году.

— А вы, учитель, также все это время пробудете вмѣстѣ со мной на Марсѣ?

— Да, мой другъ! Мы уѣдемъ и вернемся вмѣстѣ, такъ какъ даже для моего организма вредно часто предпринимать такія далекія путешествія. Возьми флаконъ, который я наполнилъ, и пакетъ со стола и слѣдуй за мной!

Атарва открылъ скрытую въ стѣнѣ дверь, за которой оказалась спиральная лѣстница, высѣченная въ скалѣ, и сталъ быстро подниматься наверхъ. Андрей слѣдовалъ за нимъ.

Лѣстница казалась безконечной. Наконецъ, они вошли въ большую, тоже высѣченную въ скалѣ, круглую залу; тутъ стояли какіе-то удивительные, неизвѣстно для чего предназначавшіеся инструменты и вѣсы. Кромѣ отверстія въ полу, которымъ заканчивалась лѣстница и которое закрывалось трапомъ, въ комнатѣ были еще двѣ двери, въ данную минуту закрытыя.

Магъ поставилъ на столъ принесенную имъ лампу, а затѣмъ приказалъ князю раздѣться и лечь на стоявшую тутъ же узкую кровать, около которой въ двухъ треножникахъ зажегъ уголья. Горсть бѣлаго порошка, подкинутаго имъ на треножники, сгорѣла съ трескомъ, наполнивъ комнату удушливымъ ароматомъ.

Черезъ нѣсколько минутъ глаза Андрея словно потухли, и Атарва вытянулъ тогда его руки по тѣлу, а надъ головой поднялъ и слегка покачивалъ фосфоресцирующій шаръ, приказавъ князю смотрѣть на него.

Мало-по-малу лицо Андрея стало неподвижнымъ, глаза закрылись, а тѣло вытянулось и даже словно окоченѣло.

Атарва подбросилъ на треножники новыхъ угольевъ и полилъ ихъ жидкостью изъ принесеннаго флакона. Заклубился легкій, но необыкновенно остраго запаха дымъ, который, казалось, впитывался въ тѣло князя; а черезъ полчаса густой паръ сталъ выдѣляться изъ неподвижнаго тѣла Шелонскаго, обволакивая его, точно дымкой. Когда же это облако разсѣялось, онъ имѣлъ видъ восковой фигуры.

Атарва поднялъ князя, какъ ребенка, и положилъ его на одну изъ чашекъ вѣсовъ, а самъ вскочилъ на другую, но Андрей перевѣсилъ. Тогда Атарва отнесъ князя снова на кровать, сталъ продолжать куреніе, и снова выдѣлилось немного пара.

Когда тѣло Шелонскаго было вторично положено на вѣсы, то оно оказалось одинаковаго вѣса съ магомъ.

Затѣмъ Атарва вынулъ изъ шкатулки какое-то вещество, похожее на воскъ, но гораздо болѣе мягкое, и надѣлалъ изъ него шариковъ, которыми заткнулъ князю ноздри и уши; разжавъ затѣмъ ножомъ зубы, онъ загнулъ ему языкъ такимъ образомъ, чтобы онъ заткнулъ глотку.

Покончивъ съ этимъ, магъ вынулъ изъ пакета большой кусокъ ткани, тонкой, словно паутина, но болѣе плотной, и погрузилъ въ сосудъ съ жидкостью, наполнившей комнату, — когда онъ открылъ крышку сосуда, — такимъ крѣпкимъ ароматомъ, что онъ заглушилъ всѣ остальные. Когда князь былъ обернутъ этой мокрой тканью, она совершенно облѣпила его тѣло и придала ему видъ муміи.

Окончивъ такимъ образомъ дорожный туалетъ своего спутника, Атарва открылъ одну изъ дверей и изъ другой комнаты выдвинулъ длинный, узкій и блестящій, металлическій ящикъ, занявшій почти всю залу.

Этотъ странный предметъ имѣлъ форму сигары, которая на концѣ имѣла вращающееся колесо, вродѣ тѣхъ приспособленій, которыя устраиваются надъ лампами и служатъ для собиранія копоти. Въ стѣнкахъ, съ обѣихъ сторонъ, были продѣланы и закрыты толстыми стеклами четыре окна: два посрединѣ и два на противоположномъ колесу концѣ удлиненной металлической сигары.

Атарва открылъ дверь, похожую на сдвижную крышку, и въ отверстіе всунулъ тѣло князя, а затѣмъ, пойдя самъ, уложилъ Андрея и прикрылъ его толстой, мягкой тканью.

Внутри этотъ странный аппаратъ былъ увѣшанъ прозрачными шарами, наполненными чѣмъ-то, что трудно было опредѣлить, но что походило на губку; но каждый шаръ имѣлъ выходное отверстіе, снабженное особымъ приспособленіемъ.

На концѣ аппарата, противъ двухъ отверстій, было сидѣнье изъ мягкихъ подушекъ, а передъ нимъ — электрическій двигатель, съ подвижнымъ рулемъ вродѣ того, какой бываетъ у велосипеда; спереди металлическая сигара была снабжена фонаремъ.

Устроивъ князя, Атарва вышелъ изъ аппарата и приступилъ къ собственному туалету. Онъ снялъ одежду и надѣлъ длинную и узкую фосфоресцирующую рубашку. Голову онъ закрылъ чѣмъ-то вродѣ каски, похожей на водолазный шлемъ, но только сдѣлана она была не изъ металла, а изъ прозрачнаго и гибкаго вещества.

Окончивъ свой туалетъ, Атарва открылъ въ комнатѣ вторую дверь, выходившую на площадку скалы, на краю которой покачивался на канатѣ большой воздушный шаръ.

Магъ вытащилъ на площадку аппаратъ и привязалъ его къ шару, не перерѣзывая, однако, сдерживавшаго шаръ каната. Послѣ этого, онъ вошелъ самъ внутрь и герметически закрылъ входъ подвижными щитами. Затѣмъ, сѣвъ передъ электрическимъ аппаратомъ, Атарва нажалъ пружину, а освобожденный шаръ тотчасъ же сталъ подниматься все быстрѣй и быстрѣй, увлекая за собой воздушный корабль и его пассажировъ.

Атарва не спускалъ глазъ съ квадранта, висѣвшаго рядомъ съ нимъ, по которому быстро бѣгала стрѣлка. Вдругъ изъ электрическаго аппарата брызнулъ снопъ огня; фонарь на носу вспыхнулъ ослѣпительнымъ свѣтомъ, отбросивъ въ наружу широкій снопъ голубоватыхъ лучей. Канатъ, удерживавшій, воздушный шаръ, обрѣзало точно бритвой, и онъ стремительно исчезъ во мракѣ, а предоставленный і самому себѣ воздухоплавательный снарядъ съ минуту закачался и завертѣлся; свѣтъ фонаря, между тѣмъ, быстро мѣнялъ свои оттѣнки, проходя черезъ всѣ цвѣта призмы и, наконецъ, сдѣлался ослѣпительно бѣлымъ.

Наконецъ, снарядъ установился какъ будто въ опредѣленномъ направленіи, двинулся впередъ и съ изумительной быстротой, точно падучая звѣзда, исчезъ въ пространствѣ.

Въ эту ночь наблюдавшіе Марсъ земные астрономы отмѣтили, что на планетѣ вспыхнулъ громадный столбъ электрическаго свѣта и, пробѣжавъ огненнымъ зигзагомъ по ея поверхности, держался нѣсколько часовъ.

Былъ ли это маякъ, указывавшій путь воздушному путешественнику, или точка притяженія, которая влекла его къ себѣ?..

Земные обитатели предположили, что это — сигналы обитателей Марса, желавшихъ будто бы войти съ ними въ дружескія сношенія.

 

II

Человѣческое тщеславіе обезлюдило небесные міры и представляетъ себѣ вселенную въ видѣ пустыни. Утверждаютъ съ глубокомысленнымъ видомъ, что милліарды плавающихъ въ неизмѣримомъ океанѣ эѳира міровъ, — то слишкомъ плотны, то слишкомъ разжижены, то черезчуръ хслрдны, или горячи, чтобы имѣть у себя человѣчество, подобное нашему по уму, дѣятельности и потребности прогресса.

Не удивительна ли, въ самомъ дѣлѣ, если не смѣшна, претензія земного ареопага, что безконечность только и создана для того, чтобы давать имъ задачи на рѣшеніе, а они — кульминаціонная точка творческаго могущества, и что умственная жизнь всего міра исключительно сосредоточивается на ничтожной планетишкѣ, которую населяютъ они; тогда какъ всѣ гиганты пространства вращаются пустые, безъ цѣли и жизни, безъ настоящаго и будущаго? Подобныя разсужденія невольно вызываютъ сравненіе съ пассажирами поѣзда желѣзной дороги, которые, видя другіе проходящіе поѣзда и не будучи въ состояніи, за дальностью разстоянія, разглядѣть сидящихъ въ нихъ людей, заключили бы, что всѣ поѣзда пусты и несутся по рельсамъ безъ всякой цѣли и пользы.

Можетъ статься, подобныя же мысли зарождались въ умѣ Атарвы, который, съ разрѣшенія таинственнаго братства маговъ и пользуясь космическими законами, глубоко ими изученными, летѣлъ съ одной планеты на другую. Приспособленіе, которое, подобно каскѣ, закрывало его голову, защищало нѣжные органы зрѣнія, слуха и обонянія отъ всѣхъ атмосферическихъ случайностей и отъ хаотическаго шума пространства.

Несомый вибраціонными волнами, легкій воздушный снарядъ летѣлъ впередъ съ возраставшей скоростью; фонарь на носу блестѣлъ ярко-бѣлой звѣздой, а заднее колесо вращалось со страшной быстротой, разбрасывая снопы искръ.

Наконецъ, появилась масса бѣловатыхъ облаковъ, которая, по мѣрѣ приближенія, приняла колоссальные размѣры. Теперь словно могучій токъ подхватилъ и влекъ воздушный аппаратъ, со свистомъ и трескомъ прокладывая ему дорогу сквозь новую атмосферу, которая, казалось, сгущалась и задерживала его полетъ.

Вдругъ въ этомъ морѣ паровъ показалась большая зеленоватая звѣзда, которая неслась навстрѣчу земному кораблю.

Скоро можно было разглядѣть громадную длинную трубу такой же формы, какъ й аппаратъ, занятый Атарвой, но только втрое толще и длиннѣй; широкіе электрическіе лучи, подобно весламъ, выходили изъ него. Сильный лучъ свѣта былъ направленъ прямо на воздушный корабль Атарвы, и когда оба аппарата, съ поразительной быстротой несшіеся навстрѣчу другъ другу были въ разстояніи не болѣе одной секунды передняя часть большого аппарата быстро откинулась.

Свѣтъ на земномъ снарядѣ тотчасъ же угасъ, и онъ, словно ящерица, юркнулъ внутрь встрѣчнаго большого воздушнаго корабля. Послѣдній тотчасъ же повернулъ и, какъ стрѣла, помчался назадъ.

Пока они летѣли обратно къ планетѣ, внутри корабля началась лихорадочная дѣятельность. Двое мужчинъ, высокихъ и сильныхъ, отодвигали большой трапъ, закрывавшій отверстіе въ полу ихъ каюты. Черезъ отверстіе видна была поверхность земного воздушнаго корабля, которая точно окислилась и потускнѣла во время перелета черезъ пространство.

Атарву, который открылъ выходъ изъ своего корабля и появился въ отверстіи, тотчасъ же подняли и положили на груду подушекъ. Онъ казался страшно утомленнымъ, но, тѣмъ не менѣе, горячо пожалъ руки обоимъ марсіанамъ.

Они, какъ мы уже сказали, были люди высокаго роста, но видомъ и сложеніемъ не отличались особенно отъ земныхъ людей. Цвѣтъ лица ихъ былъ красновато-темный, а большіе миндалевидные глаза ихъ блестѣли подъ прозрачной каской, которая и у нихъ была надѣта на головѣ, какъ и у Атарвы.

На нихъ была плотно облегавшая тѣло одежда, опоясанная металлическимъ, фосфоресцирующимъ кушакомъ.

Очевидно, предохранительная каска мѣшала имъ говорить, а снять ее они, вѣроятно, не могли, такъ какъ всѣ четверо марсіанъ, — двое еще сидѣло по концамъ аппарата, — удовольствовалисъ обмѣномъ дружескихъ поклоновъ съ Атарвой. Когда же тотъ указалъ имъ знаками на внутренность своего корабля, одинъ изъ нихъ спустился туда, осторожно вынесъ тѣло Андрея и положилъ рядомъ съ его учителемъ.

Мало-по-малу полетъ сталъ замедляться; потомъ корабль вошелъ въ узкій и темный, какъ тунель, коридоръ и, наконецъ, очутился въ большой залѣ, крытой прозрачнымъ куполомъ. Въ этой залѣ корабль остановился на приготовленной для него площадкѣ, и могучій токъ со свистомъ вырвался изъ аппарата, прогремѣлъ подъ сводомъ тунеля, а потомъ все стихло.

Наружный входъ закрыли. Двое мужчинъ приставили къ кораблю переносную лѣстницу, на которой сперва появился Атарва, поддерживаемый марсіанами и шатавшійся, какъ пьяный; за ними вышли остальные два съ тѣломъ Андрея.

Они спустились по витой лѣстницѣ въ большую, круглую комнату, все убранство которой состояло изъ высокаго инструмента съ длинной изогнутой шейкой, двухъ кроватей и нѣсколькихъ стульевъ. Эдѣсь марсіане сняли съ себя и съ Атарвы каски.

Путешествіе на Марсъ совершенно истощило, видимо, силы мага; онъ былъ страшно блѣденъ, глаза его были мутны, а ноги отказывались служить. Атарву уложили на кровать, а одинъ изъ марсіанъ подошелъ къ машинѣ и привелъ механизмъ въ дѣйствіе. Изъ шейки аппарата появился паръ, чуть видимый, но распространявшій сильный ароматъ, струю котораго направили въ Атарву. Тотъ почти тотчасъ же закрылъ глаза и крѣпко заснулъ.

Пока все это происходило, несшіе Андрея спустились еще этажомъ ниже колоссальной башни, въ которой находились, и тамъ, среди комнаты, находился большой стеклянный павильонъ, обстановка котораго состояла изъ стола, длинной скамейки и этажерки. Всѣ эти предметы были сдѣланы изъ такого же прозрачнаго матеріала, какъ и стѣны.

На эту-то скамейку положили Андрея. Одинъ изъ марсіанъ сталъ сматывать ткань, въ которую тотъ былъ завернутъ и которая словно прилипла къ тѣлу, а другой взялъ на полкѣ большую чашу, сосудъ съ синеватой жидкостью и кусокъ сложенной ткани. Выливъ въ чашу содержимое сосуда и флакона, онъ " мочилъ въ ней ткань и, при помощи товарища, завернулъ въ нее обнаженное тѣло Андрея.

Эта операція повторялась нѣсколько разъ, такъ какъ тѣло быстро поглощало влагу и, по мѣрѣ этого, принимало свой нормальный видъ, теряя неподвижность трупа.

Тогда марсіане начали растирать ему ноги, руки и, главнымъ образомъ, грудь. Мало-по-малу кожа приняла розовый оттѣнокъ, и изъ груди вырвался глубокій вздохъ.

— Дыханіе возстановлено. Теперь нужно дать ему напиться и отнести его въ верхнюю комнату, гдѣ онъ проспитъ до утра. За это время организмъ привыкнетъ немного къ новой атмосферѣ, — замѣтилъ одинъ изъ ученыхъ.

Онъ смочилъ что-то вродѣ губки и приложилъ ее ко рту Андрея, вливъ ему предварительно сквозь зубы нѣсколько капель пурпурной жидкости.

Потомъ они перенесли глубоко спавшаго князя въ верхнюю комнату, положили его на кровать и направили на него синеватую струю, которая до этого Атарву окутывала волнами тонкаго аромата.

Магъ еще спалъ, но въ эту минуту проснулся, сѣлъ и обвелъ комнату усталымъ взоромъ.

Одинъ изъ марсіанъ тотчасъ же вынулъ изъ шкафа кубокъ и, наполнивъ его теплой красной жидкостью, подалъ Атарвѣ, и тотъ жадно выпилъ его. Казалось, новыя силы наполнили земного мага. Лицо его слегка порозовѣло, а глаза приняли свой обычный блескъ. Онъ съ видимымъ удовольствіемъ потянулся, и вдохнулъ въ себя живительный ароматъ, наполнившій комнату; потомъ всталъ и протянулъ обѣ руки марсіанамъ.

— Добро пожаловать, Атарва! Поздравляю тебя, что ты еще разъ такъ счастливо совершилъ переѣздъ на нашу планету. Скажи, кого же ты привезъ къ намъ? Исходящіе изъ него токи показали, что онъ не — магъ, подобно тебѣ.

— То правда, онъ только мой ученикъ, но серьезный изслѣдователь и человѣкъ мужественный, энергичный. Иначе, онъ не отважился бы на подобное путешествіе.

— Понимаю! Наша планета возбуждаетъ у васъ такое же любопытство, какъ и ваша у насъ! А сужденія нашей и вашей толпы, навѣрно, одинаково ошибочны? — съ улыбкой спросилъ марсіанинъ.

— Прежде всего, братъ, не забывай, что Земля — наша родина, а что вы живете на Марсѣ, т. е. въ иномъ мірѣ, гдѣ есть воздухъ и вода, дождь и снѣгъ, времена года и проч., но на которомъ существованіе растительности загадочно, а присутствіе человѣческой расы — невѣроятно, если вовсе невозможно, — со смѣхомъ отвѣчалъ Атарва.

— Совершенно какъ у насъ! Недавно еще одинъ изъ нашихъ заправскихъ астрономовъ писалъ, что ваша планета, судя по ея зеленоватому оттѣнку, густотѣ атмосферы, близости столь большого спутника, какъ ваша луна, должна представлять крайне неблагопріятныя атмосферическія условія, и что она, безъ сомнѣнія, необитаема. Скромность, очевидно, — добродѣтель всемірная. Пойдемъ же, другъ Атарва, время подкрѣпить себя завтракомъ. Ученикъ твой спитъ и проснется не раньше завтрашняго дня, такъ что тебѣ нечего о немъ безпокоиться, — прибавилъ марсіанинъ, опуская на всѣхъ окнахъ толстыя занавѣси.

Для Атарвы, посѣщавшаго Марсъ во второй разъ, все то, что мы опишемъ ниже, было уже не ново; но читателю, впервые перелетѣвшему на планету, необходимо дать описаніе резиденціи маговъ Марса.

Она представляла массу обширныхъ зданій, надъ которыми господствовали три астрономическія башни, колоссальныхъ размѣровъ. Весь этотъ городокъ одиноко раскинулся на высокой горѣ.

Покинувъ башню, гдѣ высадился, Атарва, въ сопровожденіи встрѣтившихъ его маговъ, прошелъ въ залу, очень походившую на зимній садъ, такъ какъ крыта она была прозрачнымъ куполомъ. Три длинныхъ коридора сходились къ этой залѣ, и каждый изъ нихъ заканчивался высокимъ и роскошнымъ лѣпнымъ портикомъ.

Громадныя окна защищены были отъ солнца, или вообще отъ слишкомъ яркаго свѣта, синими занавѣсями изъ какой-то прозрачной, какъ желатинъ, но мягкой матеріи.

Пола не было, и земля была усыпана тонкимъ, розовымъ, или золотистымъ пескомъ; а по бокамъ аллей были разбиты куртины съ разнообразными цвѣтами. Разбросанные повсюду группами кусты и деревья, темно-краснымъ оттѣнкомъ своей листвы, переходившимъ въ фіолетовый, рѣзко отличались отъ земной растительности. На обоихъ концахъ залы были сложены искусственные гроты изъ разноцвѣтныхъ камней, между которыми журча струились ручейки и стекали въ общій бассейнъ, гдѣ билъ большой фонтанъ.

Въ тѣни деревъ были накрыты три длинныхъ стола, установленныхъ аппетитно пахнувшими кушаньями. Посуда была металлическая и, по своей артистической работѣ, свободно могла соперничать съ лучшими образцами ювелирнаго дѣла на Землѣ. Кушанья всѣ были вегетаріанскія.

Въ комнатѣ, передъ входомъ въ трапезную, собрались маги со своими учениками и адептами. Вошедшаго Атарву всѣ дружески привѣтствовали и тотчасъ же вступили съ нимъ въ оживленную бесѣду.

Говорили на священномъ, таинственномъ языкѣ, основанномъ на семи первоначальныхъ звукахъ вибрацій эфира — языкѣ универсальномъ и извѣстномъ во всѣхъ мірахъ, между которыми происходитъ обмѣнъ звуковыхъ и свѣтовыхъ волнъ; словомъ, на языкѣ, который знаютъ всѣ "посвященные" высшихъ степеней, и который братски соединяетъ всѣ разсѣянныя по безконечности человѣчества.

Одѣты маги были въ длинныя и широкія, бѣлыя одежды изъ тонкой шелковистой и мягкой матеріи, и плащи, подбитые различно. У "посвященныхъ" первой степени плащи были цѣликомъ бѣлые, далѣе шли плащи, подбитые краснымъ, синимъ, зеленымъ и желтымъ. Грудь у всѣхъ украшена была звѣздами, усыпанными драгоцѣнными камнями.

Въ предшествіи учениковъ и адептовъ, пѣвшихъ гимнъ, шествіе маговъ направилось въ столовую. Лишь только голова кортежа появилась на ступеняхъ, которыя спускались въ садъ, какъ изъ-подъ портиковъ показались два другихъ шествія.

Изъ одной галлереи выходили чародѣи-ученые, одѣтые во все красное; изъ другой — чародѣи низшихъ степеней, или, попросту колдуны, всѣ—въ черномъ, съ красной звѣздой на груди. Всякую группу сопровождали ученики, одѣтые подобно своимъ учителямъ, но безъ плащей.

Каждая секція заняла свой отдѣльный столъ. Ученики, снявъ со своихъ учителей плащи, прислуживали имъ и только потомъ заняли мѣста на концѣ стола. Ъли они скромно и молча, не вмѣшиваясь въ разговоръ.

Атарва сѣлъ за столъ маговъ. Сначала разговоръ шелъ о подробностяхъ совершеннаго имъ страшнаго переѣзда. Затѣмъ онъ передалъ земныя новости, которыя могли интересовать собесѣдниковъ, а потомъ стали обсуждать возможность завязать прямыя отношенія съ Землей.

— Самое трудное будетъ, это — убѣдить обитателей Земли, что нашъ міръ населенъ подобными имъ, разумными существами, — съ улыбкой замѣтилъ одинъ изъ маговъ.

— Увы! — вздохнулъ Атарва. — Ты совершенно правъ, братъ мой! Если бы я даже поклялся, что собственными глазами видѣлъ на Марсѣ похожихъ на насъ людей, которые радость выражаютъ смѣхомъ, а горе — слезами, которые подобно имъ любятъ, ненавидятъ, работаютъ, и совершенствуются, они просто объявили бы, что я помѣшался, и заперли бы меня въ сумасшедшій домъ. Такъ какъ, видите ли, если нѣкоторые и допускаютъ даже возможность того, что прочія планеты могутъ быть обитаемы, то это человѣчество, по ихъ убѣжденію, должно рѣзко отличаться отъ нихъ по формѣ, обычаямъ и проч.; словомъ, это должны быть существа, какихъ нельзя представить себѣ даже въ воображеніи.

— Итакъ, придется ждать, пока болѣе совершенные оптическіе инструменты не докажутъ имъ противнаго, и тогда уже пытаться войти съ ними въ дружескія сношенія, — отвѣтилъ одинъ изъ посвященныхъ, давая знакъ вставать изъ-за стола.

На слѣдующій день, послѣ полудня, Атарва вошелъ въ комнату, гдѣ князь все еще спалъ, въ сопровожденіи молодого мага марсіанина, взявшаго на себя быть наставникомъ и руководителемъ Андрея первое время его пребыванія на Марсѣ.

Теперь Шелонскій имѣлъ вполнѣ нормальный видъ. Цвѣтъ лица былъ свѣтлый и румяный, а дышалъ онъ глубоко и правильно; одно лишь выраженіе болѣе или менѣе сильной усталости указывало, что организмъ перенесъ сильное потрясеніе.

— Съ минуты на минуту онъ проснется, — замѣтилъ Атарва, который склонился надъ нимъ и внимательно изслѣдовалъ князя. — Онъ перенесъ путешествіе лучше, чѣмъ я предполагалъ. Я думаю, Сагастосъ, что вамъ не придется жаловаться на ученика, котораго я навязываю вамъ, — съ улыбкой прибавилъ индусъ.

— Я не сомнѣваюсь въ этомъ! Къ тому же наставлять обитателя Земли и ввести его въ наше общество — задача очень оригинальная и интересная. Сначала намъ будетъ довольно трудно объясняться другъ съ другомъ, такъ какъ по-санскритски я говорю очень плохо; но, надѣюсь, что при добромъ желаніи съ обѣихъ сторонъ у насъ все скоро пойдетъ хорошо.

— Конечно! Мой спутникъ принадлежитъ къ земному племени, особенно способному къ усвоенію языковъ, и эта-то способность поможетъ ему изучить вашъ языкъ. Но вотъ онъ открываетъ глаза, — прибавилъ Атарва.

Андрей, дѣйствительно, проснулся. Съ минуту онъ смущенно и недовѣрчиво оглядѣлъ всю комнату, а затѣмъ, узнавъ Атарву, приподнялся и провелъ рукой по лбу, видимо, стараясь собраться съ мыслями.

— Ну, что, мой другъ и ученикъ? Какъ чувствуешь ты себя послѣ путешествія? — спросилъ индусъ, дружески пожимая князю руку.

Андрей вздрогнулъ.

— Вы шутите, учитель?

— Нисколько! Стоитъ тебѣ только взглянуть въ окно, и ты тотчасъ же убѣдишься, что находишься въ иномъ планетномъ мірѣ. Позволь мнѣ теперь представить тебѣ марсіанина, мага Сагастоса, который принялъ на себя обязанность быть твоимъ наставникомъ и руководителемъ въ новой для тебя средѣ. Мнѣ нечего пояснять, что ты найдешь въ немъ друга, и умно поступишь, если будешь точно сообразоваться съ его совѣтами. Какъ членъ братства высшихъ маговъ, Сагастосъ изучилъ нѣсколько земныхъ языковъ, между прочимъ и санскритскій, такъ что вы будете имѣть возможность объясняться другъ съ другомъ.

— Какъ! На Марсѣ есть ученые, которые говорятъ на нашихъ земныхъ языкахъ? — пробормоталъ Андрей, съ жаднымъ любопытствомъ смотря на молодого марсіанина.

— Сношенія между обѣими планетами восходятъ къ очень отдаленному прошлому. И у насъ на Землѣ тоже есть посвященные, которые говорятъ на языкѣ Марса, — отвѣтилъ Атарва. — А теперь до свиданія, другъ! Оставляю тебя съ твоимъ новымъ покровителемъ, а я пріѣхалъ сюда учиться и жажду поскорѣй приняться за работу. Посмотри! Какъ видишь, я ношу уже здѣшній костюмъ, который надѣнешь и ты. До свиданья и желаю тебѣ успѣха!

По уходѣ Атарвы, Андрей всталъ, протянулъ руку Сагастосу и сказалъ по-санскритски;

— Будь снисходителенъ ко мнѣ и терпѣливъ, благородный Сагастосъ! Заранѣе прошу, прости мои промахи относительно вашихъ обычаевъ и медленность, съ какой, безъ сомнѣнія, буду изучать вашъ языкъ, несмотря на все мое желаніе.

— Добрая воля — прекрасный помощникъ ученія! Она, конечно, избавитъ тебя отъ необходимости испытывать мое терпѣніе, — дружескимъ тономъ отвѣтилъ Сагастосъ. — А теперь вставайте, мой другъ, и, прежде всего, возьмите ванну и одѣньтесь.

Смущенный своей наготой, о которой до этой минуты онъ даже и не подумалъ, Андрей послѣдовалъ за своимъ наставникомъ въ залу, гдѣ былъ устроенъ небольшой бассейнъ, и съ наслажденіемъ выкупался.

Наполнявшая бассейнъ влага была похожа по цвѣту на земную воду, но казалась князю менѣе плотной и, кромѣ того, была сильно ароматична. Онъ не могъ опредѣлить, былъ ли то ароматъ естественный, или происходилъ отъ влитой въ бассейнъ какой-нибудь эссенціи.

Когда Шелонскій вышелъ изъ бассейна, Сагастосъ указалъ ему на лежавшія на стулѣ одежды, и князь надѣлъ длинную, голубую тунику и плащъ такого же цвѣта. Металлическій поясъ стягивалъ складки широкой одежды, сдѣланной изъ необыкновенно мягкой и шелковистой ткани. Бѣлые ботинки, съ толстыми подошвами, довершили этотъ костюмъ, который удивительно шелъ къ Андрею.

Наблюдавшій за нимъ Сагастосъ съ улыбкой взялъ князя за руку и подвелъ къ зеркалу, скрытому занавѣской, которую онъ и отдернулъ.

— Посмотрите, какъ вы хорошо выглядите! Несмотря на вашъ нѣсколько экзотическій типъ, когда я представлю васъ въ обществѣ, вы заинтересуете и понравитесь, не возбуждая при этомъ нескромнаго любопытства.

Андрей съ любопытствомъ сравнилъ себя съ Сагастосомъ, стоявшимъ рядомъ.

Несомнѣнно, оба они были представителями двухъ совершенно различныхъ расъ, хотя и схожихъ въ главныхъ чертахъ. Марсіанинъ былъ выше ростомъ, полнѣе и шире въ плечахъ; черепъ его имѣлъ тоже иную форму, цвѣтъ лица былъ красновато-темный, а волосы — черные съ мѣднымъ отливомъ. Но самое странное впечатлѣніе производили большіе, на выкатѣ, глаза — ярко-синяго цвѣта, блиставшіе, словно драгоцѣнные камни.

— Я не могу придти въ себя отъ удивленія, найдя на другой планетѣ человѣческія существа, до такой степени похожія на насъ, что мы можемъ признать другъ въ другѣ не только людей, но даже мужчинъ. Мы и не мы; словомъ, умъ мѣшается передъ этой странной загадкой, — замѣтилъ Андрей, разсматривая своего собесѣдника.

— Да! — отвѣтилъ Сагастосъ. — Въ дѣйствительности, все совершается гораздо проще и по одному и тому же закону, для каждой солнечной системы. Міры, — дѣти одного центральнаго свѣтила, — образованы изъ однихъ и тѣхъ же химическихъ элементовъ, почти въ одинаковыхъ комбинаціяхъ. Подвергаясь дѣйствію одного и того же солнца, они производятъ флору и фауну, мало чѣмъ отличающіяся другъ отъ друга. Духъ же, въ своемъ поступательномъ движеніи черезъ царства минеральное и растительное, достигнувъ вершины лѣстницы животнаго міра, принимаетъ всюду человѣческое строеніе. Итакъ, на всѣхъ мірахъ нашей системы живутъ человѣчества, которыя походятъ другъ на друга; за исключеніемъ, конечно, частичныхъ отличій, обусловленныхъ мѣстными причинами: климатомъ, плотностью воздуха, болѣе или менѣе сильнымъ воздѣйствіемъ солнца и т. д. По внѣшнему виду, мы съ вами очень мало отличаемся другъ отъ друга и, только анатомически изучая нашъ организмъ, вы увидите различіе, напримѣръ, въ строеніи органовъ дыханія, зрѣнія и проч. Впрочемъ, у насъ будетъ еще время поговорить объ этомъ. Для не-посвященныхъ вы представите изъ себя только человѣка маленькаго роста, болѣе бѣлаго и нѣжнаго, чѣмъ обыкновенные смертные. Словомъ, въ ихъ глазахъ, вы будете простымъ капризомъ природы. А теперь пойдемте обѣдать! Вамъ надо будетъ еще привыкать къ нашей пищѣ и атмосфернымъ условіямъ. Не судите по здѣшнему воздуху, который искусственно приноровленъ къ вашимъ земнымъ легкимъ, — весело закончилъ Сагастосъ, увлекая своего собесѣдника.

Князь и Сагастосъ вышли изъ башни и, пройдя нѣсколько длинныхъ коридоровъ, очутились на большомъ дворѣ, крытомъ стекляннымъ куполомъ.

У Андрея закружилась голова, и онъ почувствовалъ какое-то давленіе. Слѣдившій за нимъ Сагастосъ поддержалъ его и далъ понюхать флаконъ, который вытащилъ изъ-за пояса. Мало-по-малу это болѣзненное состояніе стало проходить, хотя медленно. Князь почувствовалъ себя лучше, когда они, пройдя дворъ, вошли внутрь зданія. Сагастосъ ввелъ Андрея въ отдѣльную комнату, дверь которой закрылъ за собой, и поставилъ на столъ откупоренный флаконъ.

— Нашъ воздухъ еще слишкомъ сильно дѣйствуетъ на васъ, — сказалъ онъ, видя что на щекахъ Андрея снова появился румянецъ. — Вамъ придется еще нѣсколько дней пробыть здѣсь, а за это время вы постепенно привыкнете. Вотъ ваше помѣщеніе, — прибавилъ Сагастосъ, открывая дверь и вводя князя въ большую, выходившую въ садъ комнату.

Окна и двери были закрыты темно-синей драпировкой; гладкія стѣны сдѣланы были точно изъ фарфора; мебель, — очень простая, низкая, но удобная, — была изъ какого-то бѣлаго, похожаго на серебро металла. Груда подушекъ служила постелью. Полки, придѣланныя къ стѣнѣ, были уставлены толстыми свитками и связанными пакетами, повидимому, тонкихъ металлическихъ листовъ.

— Какъ? Вы уступаете мнѣ свою собственную спальню? — спросилъ сконфуженный Андрей.

— Нѣтъ, моя комната и лабораторія помѣщаются на другой сторонѣ нашей общей залы, — отвѣтилъ Сагастосъ. — Каждый живущій въ городѣ ученый имѣетъ свое помѣщеніе, исключая учениковъ, которымъ полагается одна комната на троихъ.

— Слѣдовательно, я нахожусь въ городѣ ученыхъ?

— Именно! За обѣдомъ я дамъ вамъ нѣсколько подробныхъ указаній относительно вашего помѣщенія, — отвѣтилъ Сагастосъ.

Онъ подошелъ къ какому-то маленькому прикрѣпленному къ стѣнѣ аппарату, съ клавіатурой, и нажалъ одну изъ клавишей.

Черезъ нѣсколько минутъ появился неуклюжій, но колоссальнаго роста человѣкъ. Широкое, блѣднооливковое лицо его носило какое-то животное выраженіе. Однако, несмотря на такую непривлекательную наружность, онъ оказался очень ловокъ, — проворно накрылъ столъ и, поставивъ тарелки, нѣсколько флаконовъ, и блюда съ хлѣбомъ и кушаньями, удалился.

— Это вашъ слуга? — спросилъ Андрей.

— И да, и нѣтъ! Это — человѣкъ равнинъ. Онъ принадлежитъ къ дикой расѣ людоѣдовъ, которые громадными поселеніями живутъ на обширныхъ болотахъ и въ дѣвственныхъ лѣсахъ. Занимаются они звѣроловствомъ и скотоводствомъ, а къ намъ приходятъ продавать свои продукты, или искать работы. Они обладаютъ необыкновенной физической силой, и очень цѣнятся, какъ работники, особенно въ качествѣ каменщиковъ и носильщиковъ. Вообще, ихъ нанимаютъ на всякую черную работу. Люди эти отличаются вѣрностью и честностью, а ихъ женщины — незамѣнимыя няньки для дѣтей. Только съ ними надо обращаться строго и наблюдать, чтобы не пробудились ихъ аппетиты и они не переѣли другъ друга; потому что высшихъ расъ они не смѣютъ касаться.

Однако, у насъ и у нашихъ черныхъ сосѣдей такое угощеніе строго воспрещено и кого поймаютъ, того немедленно казнятъ. Ну, а у себя дома, въ ихъ степяхъ и лѣсахъ — дѣло иное; тамъ у нихъ свое правительство, которое снисходительно смотритъ, если какой-нибудь молодчина отецъ семейства не устоитъ передъ соблазномъ скушать свою супругу, престарѣ-лыхъ родителей и даже кого-либо изъ дѣтей, особенно когда потомство многочисленно. — фу! Какой ужасъ, — съ отвращеніемъ замѣтилъ князь, садясь за столъ и съ любопытствомъ разглядывая кушанья и посуду; осмотръ этотъ поглотилъ все его вниманіе.

— Боже! Какое разнообразіе овощей, и притомъ они такъ чудно приготовлены! Что за ароматичный соусъ! — восторгался князь, пробуя одно изъ блюдъ. — Право, просто не вѣрится, что я нахожусь на другой планетѣ!

— Но почему же намъ не ѣсть, разъ Богъ надѣлилъ насъ желудками, а обжорство процвѣтаетъ на всѣхъ мірахъ, увѣряю васъ! — отвѣтилъ смѣясь Сагастосъ.

— Вотъ, вы сейчасъ упомянули про Бога. А вѣрятъ въ Него у васъ? Есть у васъ здѣсь святые, невидимые покровители, храмы? Отвѣтьте мнѣ, если только мой вопросъ не покажется вамъ нескромнымъ!

— Нисколько! Поклоненіе неиспосвѣдимой, творческой силѣ, создавшей вселенную, это — исконный законъ, который царитъ всюду, гдѣ только живутъ мыслящія существа. Люди всегда преклоняются передъ силами невидимыми, которыхъ боятся и обоготворяютъ. Это — силы добра или зла, царящія тамъ, куда людей бросаетъ смерть; а вы сами понимаете, мой другъ, что этотъ непоколебимый законъ превращенія и обновленія дѣйствуетъ всюду, гдѣ появляется жизнь. Но для живого смерть — ужасна! Онъ страшится, дрожитъ передъ разрушеніемъ своей тѣлесной оболочки и ищетъ силы и поддержки у божества. Изъ того, что я сказалъ, логически вытекаетъ, что и у насъ есть храмы, т. е. мѣста, спеціально посвященныя коллективной молитвѣ.

— Благодарю васъ, благородный Сагастосъ, за все, что вы сказали мнѣі Но, какъ это ни глупо, я, право, не ожидалъ найти религію на Марсѣ, такъ какъ вѣдь мы называемъ вашу планету "Марсомъ", и вы, конечно, не подозрѣваете, что наши астрономы окрестили вашъ міръ именемъ воинственнаго божества за его кроваво-красный цвѣтъ, которымъ онъ отличается отъ прочихъ планетъ нашей системы.

— О! Это рѣшительно все равно. Надо же имѣть какое-нибудь названіе, а имя Марсъ не хуже всякаго другого. Кромѣ того, одно время мы были неустрашимыми воинами. Но я хотѣлъ разсказать вамъ о нашемъ городѣ ученыхъ, который носитъ названіе "Дворца магіи". Вы можете слушать меня, кушая этотъ розовый, поджаренный фруктъ. На нашъ вкусъ, онъ прекрасенъ.

Сагастосъ положилъ гостю солидную порцію рекомендованнаго блюда, а затѣмъ, взявъ и себѣ этого кушанья, продолжалъ:

— Вы находитесь въ столицѣ одной изъ высшихъ, населяющихъ планету расъ, и Дворецъ магіи — высшая школа страны. Всѣ молодые люди, окончившіе первоначальную школу, т. е. прошедшіе курсъ необходимыхъ практическихъ знаній и желающіе изучать спеціальныя науки, вступаютъ въ наши школы.

Это учрежденіе государственное, но вполнѣ независимое отъ всякой правительственной поддержки. Дворецъ магіи имѣетъ собственныя, весьма значителт/-ныя владѣнія, дохода съ которыхъ вполнѣ хватаетъ на содержаніе великолѣпной библіотеки, пріобрѣтеніе инструментовъ, необходимыхъ для занятій пособій и матеріаловъ.

Управленіе этимъ имуществомъ ввѣрено правительственному агенту, который ежегодно даетъ подробный отчетъ совѣту маговъ. Этотъ постъ довѣ-ряется только кому-нибудь изъ высшихъ чиновниковъ, испытанной честности, и малѣйшій проступокъ съ его стороны влечетъ за собой разжалованіе.

— Какіе же курсы здѣсь проходятся? Какія науки изучаются? — спросилъ жадно слушавшій князь.

— Здѣсь существуютъ три отдѣльныя школы. Первая, это — школа высшихъ маговъ, гдѣ изучаютъ тайныя науки и астрономію. Профессора тамъ принадлежатъ всѣ къ числу высшихъ посвященныхъ. Они даютъ обѣтъ цѣломудрія и никогда не покидаютъ Днорца магіи. Кто желаетъ слѣдовать по ихъ стопамъ и вступить въ тайное братство, тотъ долженъ навсегда отказаться отъ семейнаго счастья. Тѣ же, кто ограничивается "посвященіемъ" пятой или шестой степени, могутъ по окончаніи курса вернуться въ свѣтъ и жениться. Они образуютъ корпорацію высшихъ ученыхъ, которые занимаютъ мѣста въ провинціи. Три мѣсяца въ году они должны все-таки посвящать наукѣ и, съ этою цѣлью, проводятъ назначенное время но Дворцѣ магіи.

Во второй школѣ преподаютъ искусство врачеванія психической силой и цѣлебными растеніями, а также учатъ сношеніямъ съ міромъ невидимымъ. Въ той секціи, изъ которой выходятъ маги второй степени, изучаютъ также трансцендентальную химію, философію и законы искусствъ, въ особенности музыки, представляющей одну изъ величайшихъ и могущественныхъ силъ природы.

Наконецъ, въ третьей школѣ воспитываются вы-зыватели мертвыхъ, ясновидящіе, медіумы и колдуны, т. е. тѣ, которые учатся обращенію и господству надъ темными, злыми силами.

Это ремесло самое выгодное, такъ какъ многіе боятся злыхъ вліяній и щедро платятъ тому, кто умѣетъ устранять ихъ. Однако, послѣдняя категорія ученыхъ подчинена строгому надзору, такъ какъ господство надъ зломъ черезчуръ соблазнительно, и потому опасно для другихъ. Если кто-либо изъ нихъ будетъ уличенъ въ злоупотребленіи своей силой, во вредъ ближнимъ или даже животнымъ, то немедленно подвергается смертной казни, или карается пожизненнымъ заключеніемъ въ стѣнахъ школы.

— Это чрезвычайно разумная мѣра.

— Да, она подсказана опытомъ. Приходится обуздывать даже знаніе, разъ оно становится вреднымъ. Несомнѣнно, каждый колдунъ долженъ своей наукой добывать себѣ средства къ жизни и имѣетъ право брать за это плату, но онъ отлично знаетъ, что можетъ торговать только незначительными явленіями, и притомъ благотворными, если не желаетъ лишиться свободы.

Всѣ эти люди или женаты, или имѣютъ родственниковъ въ городѣ. Каждую недѣлю они могутъ проводить одинъ день у своихъ родныхъ, но ни одна женщина не допускается во Дворецъ магіи. У нихъ есть свои собственныя школы.

Однако, на сегодня довольно волненій и объясненій. Ложитесь спать, мой другъ, отдохните, а завтра мы приступимъ къ первому уроку.

 

III

Со времени прибытія Андрея на Марсъ прошло уже три мѣсяца, а онъ еще ни разу не покидалъ Дворца магіи. Все его время посвящено было упорному труду; иногда даже самъ Сагастосъ бывалъ вынужденъ сдерживать его усердіе изъ опасенія, какъ бы онъ не разстроилъ свое здоровье.

Физически Шелонскій вполнѣ акклиматизировался. Онъ свободно ходилъ по дворамъ и садамъ, поднимался даже на вершину одной изъ астрономическихъ башенъ, не чувствуя при этомъ ни малѣйшаго стѣсненія.

Съ высоты башни, онъ могъ, наконецъ, жаднымъ взоромъ окинуть столицу марсіанъ, живописно раскинувшуюся у подошвы горы, на которой возвышался Дворецъ магіи.

Широкая, высѣченная въ скалѣ лѣстница соединяла этотъ пріютъ науки съ человѣческимъ муравейникомъ, кишившимъ у его подножія. Городъ былъ громадный и съ двухъ сторонъ окруженъ водой. Сагастосъ объяснилъ своему гостю, что терявшаяся вдали, волнистая и поросшая лѣсомъ полоса былъ морской берегъ, а прямая, точно по линейкѣ вычерченная линія представляетъ набережную искусственнаго, соединяющаго два моря канала, притомъ столь широкаго, что съ одного берега не видно противоположнаго.

Насколько можно было судить издали, дома были высокіе — въ нѣсколько этажей, окрашены въ яркія краски и окружены садами; но подробностей разсмотрѣть было нельзя.

Андрей сгоралъ отъ нетерпѣнія спуститься внизъ и все осмотрѣть вблизи, но онъ понималъ, что прежде всего необходимо было научиться мѣстному говору, и потому съ лихорадочнымъ жаромъ принялся за изученіе языка страны.

Въ ту минуту, съ которой мы продолжаемъ нашъ разсказъ, князь уже свободно владѣлъ нѣсколькими мѣстными языками. Уже съ недѣлю, какъ Андрей обѣдалъ въ общей трапезной и, за исключеніемъ нѣсколькихъ любопытныхъ учениковъ, никто не обращалъ на него вниманія. Онъ говорилъ, ѣлъ и одѣвался, какъ всѣ; на него смотрѣли, какъ на ученика Сагастоса, и никто, казалось, не подозрѣвалъ въ немъ гостя изъ иного міра.

Какъ-то вечеромъ Сагастосъ и его ученикъ остались послѣ ужина одни.

— У меня есть для васъ пріятная новость, мой молодой другъ, — сказалъ марсіанинъ съ улыбкой. — Я считаю, что ваша подготовительная работа закончена; вы можете оставить наше убѣжище и обозрѣть нашу планету. Мы отправимся завтра. Сначала я покажу вамъ нашу столицу, а потомъ мы поѣдемъ къ нашимъ чернымъ сосѣдямъ. Я хочу предоставить вамъ возможность изучить наши нравы, наши обычаи и нашу религію. А затѣмъ, мы вернемся сюда, гдѣ больше всего найдется достойнаго изученія. Я надѣюсь, что это будетъ очень скоро, такъ какъ кругосвѣтное путешествіе занимаетъ у насъ гораздо меньше времени, чѣмъ у васъ.

Когда Андрей выразилъ радость, что ему, наконецъ, можно будетъ удовлетворить свое любопытство, Сагастосъ прибавилъ:

— Теперь намъ необходимо выяснить еще одно обстоятельство, а именно — ваше общественное и денежное положеніе.

— О! послѣднее крайне плачевно, и я, право, не знаю, какъ его урегулировать, — сказалъ, вспыхнувъ, князь.

— Вамъ нечего краснѣть! Я знаю отъ Атарвы, что на своей планетѣ вы человѣкъ богатый. Но привезти сюда что-нибудь изъ вашего состоянія было бы еще хитрѣе, чѣмъ пріѣхать самому. Вы — нашъ гость и, къ тому же, гость крайне рѣдкій, а потому нашъ долгъ и наша честь требуютъ, чтобы мы обезпечили вамъ, на все время вашего пребыванія на нашей планетѣ, независимое положеніе. Члены нашего тайнаго братства взяли это на себя. Когда мы вернемся изъ путешествія, вы вступите во владѣніе назначеннымъ вамъ состояніемъ, а пока вы оріентируетесь, я беру ваши расходы на себя.

— Какъ же я могу принять въ даръ состояніе, когда я ничѣмъ не заслужилъ его? — пробормоталъ смущенный Андрей, краснѣя.

— Но вѣдь вы, мой другъ, ничего не увезете съ собой и все, чѣмъ будете пользоваться, останется здѣсь. Братство же наше такъ богато, что предложенное вамъ составляетъ для него сущіе пустяки. Для роли, которую вамъ предстоитъ играть въ нашемъ обществѣ, вы должны быть независимы, дабы избѣжать разнаго рода нескромныхъ догадокъ. Никогда и ни при какихъ обстоятельствахъ вы не должны кому бы то ни было выдавать ваше земное происхожденіе. Для всѣхъ, вы — сынъ мага, воспитанный въ уединеніи, и мой ученикъ. Что же касается имени отца и мѣста вашего рожденія, то это тайна и должна остаться таковой. Ваше имя, Андрей, мы немного націонализируемъ, и будемъ называть васъ Ардеа. Вотъ, кажется, и все, что я хотѣлъ вамъ сказать. Завтра же, послѣ завтрака, мы отправимся въ путь.

Князь горячо поблагодарилъ своего покровителя за его доброту, а затѣмъ удалился въ свою комнату. Спать ему не хотѣлось, онъ сѣлъ у окна и задумался. Маленькая, величиной съ апельсинъ, луна тускло свѣтила на темномъ небѣ. Да, онъ дѣйствительно, находится на Марсѣ, и это не сонъ; двѣ маленькія луны, вращающіяся вокругъ планеты, достаточно ясно доказываютъ это.

Въ первый разъ князь почувствовалъ тоску по Землѣ и испытывалъ острое чувство одиночества. Но онъ энергично подавилъ эту слабость. Безумно и неблагодарно было бы предаваться такому малодушію, когда судьба ему благопріятствуетъ и доставила небывалое счастье ступить на землю другого міра.

Отогнавъ свои тяжелыя думы, князь помолился Богу и легъ спать.

Когда Андрей проснулся, стояло чудное утро. Было лѣто; солнце радостно сіяло, а воздухъ былъ тепелъ и ароматенъ. Андрей, или теперь — Ардеа, тщательно одѣлся и сталъ нетерпѣливо дожидаться Сагастоса, но тотъ запоздалъ, противъ своего обыкновенія.

Послѣ завтрака они вышли изъ комнатъ мага и въ сопровожденіи одного изъ слугъ-великановъ, который несъ большой чемоданъ, прошли часть строеній, еще неизвѣстныхъ князю. Комнаты были полны книгъ и манускриптовъ, — цѣлый музей, содержавшій, очевидно, модели различныхъ аппаратовъ и массу любопытныхъ и незнакомыхъ князю вещей. Все это Ардеа хотѣлъ бы осмотрѣть подробно, но Сагастосъ повелъ его дальше, сказавъ, что онъ успѣетъ изучить все это по ихъ возвращеніи.

Они прошли длинную и широкую, съ прозрачнымъ потолкомъ галлерею, стѣны котооой украшены были нишами со статуями.

— Это статуи знаменитыхъ маговъ, которые своими практическими трудами и великими научными открытiями облагодѣтельствовали человѣчество, — сказалъ Сагастосъ. — Когда-нибудь я назову вамъ ихъ имена и разскажу ихъ жизнь. Но вотъ и выходъ.

Они прошли громадную прихожую и очутились на эспланадѣ, украшенной цвѣтами и фонтанами. Отсюда спускалась въ городъ лѣсница, которую князь уже видѣлъ съ башни.

Ардеа остановился на первой ступенькѣ, жаднымъ взоромъ окидывая удивительное и чудное, разстилавшееся у его ногъ зрѣлище. Солнечные лучи отливали рубинами и аметистами на пестрыхъ зданіяхъ, громадной глади водъ, и роскошной растительности.

Тутъ князь комически схватился за голову.

— Нѣтъ! — не то съ отчаяніемъ, не то съ восторгомъ вскричалъ онъ. — Здѣсь можно сойти съ ума, глядя на это синее небо, солнце и природу, столь похожую и, въ то же время, столь отличную отъ нашей, да еще сознавая притомъ, что все это — на другой планетѣ, гдѣ живутъ такіе же, какъ и мы, люди, у которыхъ свое искусство и науки, города, музеи… И все это дано мнѣ видѣть собственными глазами?..

Сагастосъ разсмѣялся.

— Пора бы вамъ привыкнуть, другъ Ардеа, къ той истинѣ, что любая планета, на которой есть вода и земля, огонь и воздухъ, обладаетъ аналогичными произведеніями, какъ и всякій духъ, воплощающійся въ тѣлесную оболочку, приноситъ съ собой зародыши прекраснаго и потребности воспроизводить то, что онъ видитъ, и выражать то, что чувствуетъ. Изъ этой врожденной потребности исходятъ искусства и науки. Кромѣ того, вы забываете, что свободный духъ не прикованъ исключительно къ одному мѣсту. Онъ можетъ воплощаться на любой планетѣ нашей системы. Тогда онъ инстиктивно приноситъ съ собой воспоминаніе объ иномъ мірѣ, и прилагаетъ въ своемъ новомъ отечествѣ все то, что видѣлъ и изучалъ. Къ сожалѣнію, люди не понимаютъ, что всѣ человѣчества являются членами одной и той же семьи и связаны другъ съ другомъ гораздо тѣснѣе, чѣмъ думаютъ.

Продолжая бесѣдовать, они спустились съ лѣстницы, у подножія которой находилась высокая золоченая рѣшетка, увѣнчанная тремя гигантскими звѣздами о пяти лучахъ. Одна была бѣлая, другая — черная, а по серединѣ—ярко-красная съ золотистымъ отливомъ.

— Видите эти звѣзды? Это эмблемы добра и зла и даваемаго тѣмъ и другимъ могущества, — сказалъ Сагастосъ, давая знакъ стражу, сидѣвшему у входа, отворить ворота.

Теперь они вышли на широкую аллею, обсаженную густыми деревьями. Недалеко отъ рѣшетки стоялъ небольшой павильонъ, дверь котораго тотчасъ же открылась, какъ только появился магъ, и гигантскій житель равнинъ выкатилъ двѣ небольшихъ повозки съ электрическимъ двигателемъ. Экипажи эти имѣли форму древнихъ римскихъ колесницъ, и на нихъ нужно было стоять.

Одна изъ повозокъ, въ которую вошли Ардеа и Сагастосъ, была изъ бѣлаго металла и отдѣлана синей съ золотомъ эмалью; слуга съ чемоданомъ сталъ на другую колесницу, окрашенную въ темный цвѣтъ и лишенную всякихъ украшеній.

Минуту спустя, они неслись съ поразительной быстротой по бѣлой и гладкой, какъ паркетъ, дорогѣ.

— Вы еще пользуетесь древняго вида экипажами, которые давно уже брошены у насъ, — замѣтилъ Ардеа.

— О! У насъ есть экипажи всѣхъ типовъ: двухмѣстные, четырехмѣстные и на пятьдесятъ персонъ. Одни приводятся въ движеніе электричествомъ, другіе — сгущеннымъ воздухомъ, а въ нѣкоторые запрягаются различныя животныя. Но мужчины предпочитаютъ такія колесницы, на какой мы ѣдемъ, въ виду той легкости и необыкновенной быстроты, какой не развиваетъ никакой другой экипажъ.

Пустынная сначала дорога начала, по мѣрѣ приближенія къ городу, мало-по малу оживляться. Появились пѣшеходы и самые разнообразные экипажи, и притомъ въ такомъ числѣ, что князь положительно не зналъ, куда смотрѣть, чтобы ничего не упустить изъ новаго и интереснаго представившагося ему зрѣлища.

Наконецъ, они въѣхали въ городъ. Двигавшаяся по улицамъ толпа почти вся была однообразно одѣта въ длинныя, темнаго цвѣта одежды, стянутыя у таліи металлическими поясами, и закутана въ плащи. Одѣянія женщинъ походили на мужскія, только ихъ головы украшали, по большей части, коричневыя или желтыя покрывала. Раса была очень красива. Мужчины и женщины были высокаго роста, стройные, сильные, съ правильными чертами лица, красновато-темнаго, какъ у Сагастоса, оттѣнка.

Экипажи дѣйствительно отличались поразительнымъ разнообразіемъ, но Ардеа не могъ хорошо разсмотрѣть ихъ, такъ какъ проносились и перекрещивались они съ необыкновенной быстротой. Особенное вниманіе его обратили длинныя кареты, похожія на наши омнибусы, раздѣленныя внутри перегородкой на двѣ половины: одна для мужчинъ, другая для женщинъ. На крышѣ кареты были устроены рѣшетчатыя клѣтки по числу мѣстъ внизу, предназначавшіяся для багажа. Омнибусы эти летѣли чрезвычайно быстро, безъ всякаго шума, очевидно движимые какою-то механической силой.

Не меньшее любопытство возбудили въ немъ особаго рода богато украшенныя носилки, или паланкины, которые несли по четыре большихъ животныхъ, похожихъ на страусовъ. Животныя эти, съ ожерельями на шеѣ и султанчиками на головѣ, выступали съ важнымъ видомъ. Сагастосъ объяснилъ князю, что такими носилками пользуются для прогулокъ знатныя дамы, любящія тихое и плавное покачиваніе.

Городъ бымъ громадныхъ размѣровъ. Обсаженныя густыми деревьями и прямыя, какъ стрѣла, улицы терялись изъ виду. На каждомъ перекресткѣ были площади, неизмѣнно украшенныя нѣсколькими фонтанами и цвѣтниками. На площадяхъ высились строенія очень большихъ размѣровъ и отличавшіяся особой архитектурой.

По словамъ Сагастоса, назначеніе ихъ подходило къ земнымъ учрежденіямъ. Такъ, большой дворецъ, украшенный зелеными и золотыми лѣпными украшеніями, съ золоченымъ куполомъ, оказался театромъ. Когда князь подивился, что на Марсѣ есть подобное учрежденіе, магъ объяснилъ, что у нихъ пѣніе, музыка и драматическое искусство — въ большомъ почетѣ, и что здѣсь существуетъ высшая школа для артистовъ всѣхъ родовъ искусствъ.

Въ эту минуту они выѣхали на громадную площадь, посрединѣ которой высился чудный дворецъ, окруженный золоченою колоннадой, украшенный великолѣпной скульптурой и воздушными балконами^ Вокругъ дворца былъ разбитъ садъ, полный цвѣтовъ и фонтановъ.

— Здѣсь живетъ представитель народа — нашъ царь, если хотите, — съ улыбкой замѣтилъ Сагастосъ. — Современемъ, я свожу васъ къ нему; сегодня же хочу только показать вамъ общій видъ города и главнѣйшія зданія.

— Ваша столица прекрасна, и я хотѣлъ бы еще разъ побывать здѣсь, чтобы основательно ее изучить. Уже сегодня два обстоятельства особенно поразили меня и я хотѣлъ бы, если позволите, просить васъ объяснить мнѣ ихъ.

— Конечно, спрашивайте! Я съ удовольствіемъ отвѣчу вамъ.

— Итакъ, меня удивляетъ, что я не вижу ни одной лавки. Вы говорили мнѣ о вашей промышленности, а между тѣмъ, гдѣ же покупаются и продаются ея произведенія?

— Для магазиновъ у насъ отведенъ особый кварталъ, въ которомъ мы еще не были. У насъ, видите ли, нѣтъ маленькихъ лавокъ, какія по разсказамъ Атарвы имѣются у васъ на Землѣ. У насъ всякая вещь обособлена и каждый продуктъ имѣетъ свой собственный базаръ. Такъ, если вы хотите купить матеріи, то идете въ павильонъ, гдѣ находятся всевозможнаго рода матеріи, какія у насъ только существуютъ; обувь занимаетъ другой, и т. д. Все классифицировано, занесено въ каталогъ и имѣетъ опредѣленную цѣну. Вамъ стоитъ только обратиться въ спеціальный базаръ, указать №, и желаемая вещь будетъ доставлена вамъ на домъ.

— Это очень удобно, и мнѣ хотѣлось бы посѣтить этотъ коммерческій кварталъ. Позвольте мнѣ теперь предложить вамъ второй вопросъ. Почему у васъ въ городѣ такая масса растительности и фонтановъ? Всѣ улицы обращены въ тѣнистыя аллеи, каждый домъ окруженъ садомъ, и даже площади засажены цвѣтниками и деревьями, или покрыты газономъ.

— Это необходимо для поддержанія влажности и свѣжести воздуха, а также для сохраненія равновѣсія въ амосферѣ, такъ какъ мы изводимъ много электричества. Если бы мы не принимали такихъ мѣръ, у насъ были бы страшныя грозы и, вообще, различные безпорядки въ атмосферѣ.

Кромѣ того, нашъ народъ очень трудолюбивъ и не любитъ оставлять землю невоздѣланной. Семьи у насъ многочисленны, и это обстоятельство — обязательно, такъ какъ, несмотря на все, смертность превышаетъ рожденія, и только мудрое законодательство препятствуетъ постепенному вымиранію планеты. Видите ли, Ардеа, наша планета — старый міръ, гораздо старѣй вашего, на которомъ условія жизни становятся все болѣе и болѣе тяжелыми.

— А жизнь у васъ продолжительна? Какихъ лѣтъ, въ среднемъ, достигаютъ у васъ?

— Съ вашей точки зрѣнія мы живемъ очень долго. Восемьдесятъ лѣтъ, конечно нашихъ — возрастъ весьма обыкновенный, но многіе достигаютъ и до сотни. Маги же, живущіе въ особыхъ условіяхъ, доживаютъ до очень почтеннаго возраста, а нѣкоторые изъ нихъ живутъ совершенно неопредѣлимое число лѣтъ. Но взгляните, Ардеа! Вотъ наши главные храмы.

— Можно подумать, что это цѣлыхъ три соединенныхъ между собой церкви, — замѣтилъ князь, съ любопытствомъ осматривая стоявшее на высокомъ фундаментѣ колоссальное зданіе, ко входамъ котораго вели три широкія и отлогія аллеи, обсаженныя деревьями разнообразныхъ цвѣтовъ и различной листвы. Надъ куполомъ высился сверкая на солнцѣ, громадный золотой крестъ.

— Какъ? И у васъ въ употребленіи крестъ? — спросилъ пораженный князь.

— Но вѣдь крестъ, это — знакъ, или символъ безконечности и безсмертія, а то и другое существуютъ повсюду. И, дѣйствительно, крестъ и пентаграмма господствуютъ во вселенной.

— А три входа въ храмъ, — продолжалъ Сага-стосъ, — имѣютъ мистическое значеніе. Я долженъ прибавить, что три громадныя двери, видимыя отсюда, представляютъ собою выходы, а входы — маленькіе и тѣсные, не видны и скрыты между колоннами.

Въ правый придѣлъ храма вносятъ скромно и выносятъ торжественно новорожденныхъ, которыхъ здѣсь освящаютъ. Средній храмъ предназначенъ для браковъ, а лѣвый придѣлъ храма — для похоронныхъ церемоній. И во всѣхъ случаяхъ, входятъ скрытно, а выходятъ торжественно.

Вообще, этотъ храмъ посвященъ такимъ религіознымъ церемоніямъ, которыя являются въ то же время и гражданскими актами. Поэтому, каждая изъ трехъ церквей имѣетъ свой архивъ, гдѣ заносятся рожденія, браки и смерти.

На возвратномъ пути я покажу вамъ все это. И, кто знаетъ, другъ Ардеа? Можетъ быть и вы сами торжественно выйдете изъ средняго придѣла рядомъ съ какой-нибудь красавицей, которая скраситъ вамъ время вашего пребыванія на нашей планетѣ.

— Что вы говорите! Развѣ смѣетъ вступать въ бракъ такой случайный у васъ путникъ, какъ я? — смѣясь, отвѣтилъ князь. — Потомъ, это было бы нечестно въ отношеніи женщины, которая согласилась бы сдѣлаться моей женой, — серьезно добавилъ онъ.

— Ба! Никогда и ни въ чемъ закаиваться не слѣдуетъ! Впрочемъ, въ данную минуту нѣтъ и рѣчи о вашей женитьбѣ.

— Итакъ, мы можемъ продолжать нашъ путь! Я покажу вамъ еще церковь, посвященную исключительно молитвѣ; потомъ мы пообѣдаемъ, а послѣ обѣда посѣтимъ некрополь царей и общественное кладбище. Больше я не могу вамъ ничего показать сегодня, такъ какъ мы должны поспѣть во-время въ гавань.

— Слѣдовательно, мы отправимся моремъ къ нашимъ чернымъ сосѣдямъ!

— Да! Но вотъ, мы и у храма Вѣры.

Они остановились передъ большимъ каменнымъ зданіемъ, выкрашеннымъ въ розовую краску, съ золочеными скульптурными украшеніями. На широкой лѣстницѣ, которая вела ко входу въ храмъ, женщины и дѣти продавали вѣнки и цвѣты. Сагастосъ купилъ двѣ гирлянды цвѣтовъ для себя съ княземъ, и оба вошли въ церковь.

Таинственный полумракъ царилъ внутри громаднаго храма, величественный и высокій сводъ котораго былъ усѣянъ звѣздами, освѣщаемыми, вѣроятно, электричествомъ, такъ какъ блѣдный и мягкій свѣтъ струился съ высоты, легкимъ сумракомъ окутывая украшенныя скульптурной и мозаичной работой колонны. Храмъ былъ безъ оконъ и въ глубинѣ его виднѣлась красная завѣса, на которой золотыми буквами была вышита надпись.

Передъ завѣсою, на возвышеніи въ нѣсколько ступеней, стоялъ жертвенникъ, высѣченный изъ ослѣпительно бѣлаго камня. А за жертвенникомъ возвышалась фигура выше человѣческаго роста, изображавшая женщину, съ вдохновеннымъ видомъ поднявшую руки къ небу. Лицо, шея и руки статуи были сдѣланы изъ розоваго, прозрачнаго, какъ стекло, вещества. Одѣяніе фигуры было изъ такого же вещества, только блѣдно-голубого цвѣта. Вообще, статуя производила удивительное впечатлѣніе.

На жертвенникѣ, въ широко открытомъ сосудѣ курились ароматическія вещества, смѣшанныя съ масломъ и смолистыми вѣточками. Гирлянды украшали престолъ, и по его ступенямъ разбросаны были пучки цвѣтовъ.

Сагастосъ купилъ при входѣ два флакона ароматичнаго масла, а затѣмъ вмѣстѣ со своимъ спутникомъ подошелъ къ алтарю, отъ котораго, въ данную минуту, отходили мужчина и женщина.

Внимательно наблюдая, что дѣлалъ Сагастосъ, князь возложилъ свой вѣнокъ, влилъ въ сосудъ масло изъ флакона и преклонилъ затѣмъ колѣна рядомъ со своимъ наставникомъ, который погрузился въ горячую молитву.

Ардеа чувствовалъ, что имъ овладѣвало какое-то странное чувство. Мистическая обстановка, нѣжный и возбуждающій ароматъ, наполнявшія храмъ гармоничныя вибраціи, какъ дуновеніе, легкія и смутныя, но въ то же время невыразимо могущественныя, — все это вліяло на него, пробуждая въ душѣ потребность молиться. Руки невольно сами сложились на молитву, глаза поднялись къ усыпанному звѣздами своду, и горячій порывъ вознесся изъ души къ Отцу Небесному.

Минуту спустя, Сагастосъ поднялся, и оба они молча покинули храмъ.

— Кого изображаетъ женщина на престолѣ? Что за чудная статуя! — спросилъ князь, когда они спускались съ лѣстницы.

— Это символическое изображеніе вѣры и религіознаго восторга, увлекающаго душу въ область безконечнаго. Къ этой-то непреодолимой силѣ, возносящей насъ надъ всѣми горестями и слабостями жизни, взываемъ мы, моля о поддержкѣ и помощи, въ стремленіи нашемъ къ престолу высшаго милосердія, — серьезно отвѣтилъ Сагастосъ.

Оба замолчали и погрузились въ свои думы. Снова чувство одиночества, грусти и тоски по Землѣ сжало сердце князя. Никогда еще всѣ тѣ, кого онъ оставилъ на томъ далекомъ отъ него мірѣ, его родинѣ, не казались ему столь близкими и дорогими. Но окружавшая дѣйствительность скоро вывела его изъ его тягостнаго раздумья.

Легкій экипажъ Сагастоса остановился у входа въ садъ. Къ нимъ тотчасъ же подбѣжалъ человѣкъ и откатилъ колесницу въ ограду, гдѣ уже стояло нѣсколько экипажей подобнаго же рода.

Князь и Сагастосъ направились по аллеѣ, обсаженной цвѣтами, къ павильону, который состоялъ изъ крытыхъ стеклянныхъ террасъ.

За столами сидѣло много посѣтителей, которые пили и ѣли.

При входѣ мага, всѣ встали и почтительно поклонились ему. Сагастосъ отвѣтилъ поклономъ и сѣлъ со своимъ спутникомъ за столъ, который поспѣшили предоставить ему два другихъ посѣтителя. Магу подали кубокъ какой-то голубоватой, похожей на молоко жидкости, пирожки и фрукты, а для его гостя — завтракъ, состоявшій изъ различныхъ овощей и какого-то удивительнаго блюда, похожаго на яичницу.

Пока наши путники завтракали, присутствующіе стали перешептываться, бросая на князя любопытные взгляды. Сначала Ардея ничего не замѣчалъ; онъ былъ голоденъ и въ эту минуту раздумывалъ о странности своего положенія на другой планетѣ, гдѣ нашелъ тѣ же потребности и ту же человѣческую дѣятельность. Но вдругъ взглядъ его замѣтилъ группу людей, которые съ нескрываемымъ любопытствомъ его разсматривали, и князь заволновался, А что, если они угадаютъ въ немъ пришельца изъ иного міра и станутъ преслѣдовать его повсюду нескромнымъ любопытствомъ.

Сагастосъ, видѣвшій все, бросилъ ему ободряющій взглядъ. Они быстро окончили ѣду, расплатились и вышли. Уходъ мага, какъ и его прибытіе, былъ почтенъ всѣми знаками глубокаго почтенія.

— Я боюсь, что заподозрятъ мое не-здѣшнее происхожденіе. По крайней мѣрѣ, меня награждали непривѣтливыми взглядами, — сказалъ недовольнымъ тономъ Ардеа, когда они взошли на колесницу.

Сагастосъ разсмѣялся.

— Это только безпокойная совѣсть внушаетъ вамъ такое подозрѣніе. Будьте спокойны! Никто не подозрѣваетъ въ васъ столь необычайнаго посѣтителя. Вы довольно рѣзко отличаетесь отъ насъ, и потому привлекаете къ себѣ вниманіе праздныхъ людей. Бояться же вамъ положительно нечего! Мое присутствіе обезпечиваетъ вамъ всюду почетный пріемъ, такъ какъ васъ считаютъ, и не безъ основанія, моимъ ученикомъ. Теперь вы сами понимаете, насколько необходимо вамъ таить ваше истинное происхожденіе. Но вотъ мы и пріѣхали къ царскому склепу.

Они сошли съ колесницы, и магъ трижды постучалъ въ ворота ограды, которой обнесенъ былъ садъ. На этотъ стукъ вышелъ человѣкъ, весь въ черномъ, и открылъ ворота. Посѣтители вошли въ садъ, полный густой растительности, листва которой была до такой степени темна, что казалась черной.

Скоро они подошли къ темному зданію, мрачнаго вида, такъ какъ выстроено оно было изъ чернаго полированнаго камня. Такая же лѣстница вела къ высокой и довольно узкой двери, около которой стояла, словно на стражѣ, закутанная статуя, державшая въ рукахъ лампаду.

— Это Смерть, охраняющая и освѣщающая путь въ загробный міръ, — пояснилъ Сагастосъ, пока стражъ открывалъ дверь склепа.

Они вошли въ длинный корридоръ, освѣщенный спускавшимися съ потолка лампадами.

Въ концѣ корридора виднѣлась другая дверь, укоторой стояли двѣ статуи изъ того же чернаго и блестящаго матеріала. Обѣ фигуры были женскія, съ закрытыми головами, и каждая держала на вытянутыхъ рукахъ по подушкѣ. На одной изъ нихъ лежали: широкій золотой вѣнецъ, украшенный солнечнымъ дискомъ съ расходящимися лучами, и золотой жезлъ, заканчивавшійся крестомъ; на другой — пурпурное сердце, которое обвила змѣя.

Сагастосъ объяснилъ князю, что обѣ статуи имѣютъ символическое значеніе и указываютъ, что смерть лишаетъ царя всѣхъ видимыхъ знаковъ его власти и обнажаетъ его человѣческое сердце, подвергавшееся во время жизни искушеніямъ и всевозможнымъ желаніямъ.

Дверь вела въ большую круглую залу, посрединѣ которой помѣщался бассейнъ, сдѣланный изъ такого же синяго, прозрачнаго и фосфоресцировавшаго матеріала, какъ и одежды статуи Вѣры. Въ бассейнѣ билъ фонтанъ и росли большіе, бѣлые цвѣты, съ пурпурными пестиками и фіолетовыми листьями.

Изъ этой залы, теряясь изъ вида, расходились три длинныхъ галлереи, по обѣимъ сторонамъ которыхъ были сдѣланы глубокія ниши. Часть этихъ нишъ была закрыта тяжелыми, спущенными завѣсами, на которыхъ красовались надписи.

Сагастосъ подвелъ князя къ одной изъ нишъ и, когда завѣса была откинута, Ардеа увидѣлъ довольно обширный, полукруглый гротъ, освѣщенный лампадой. Въ глубинѣ грота, на возвышеніи трехъ ступеней, стояло ложе, задрапированное чернымъ, и на немъ покоился человѣкъ, закрытый газовымъ прозрачнымъ покрываломъ, которое сторожъ откинулъ, когда приблизился магъ со своимъ спутникомъ.

Чувство любопытства и суевѣрнаго страха охватило князя, когда онъ склонился надъ покойникомъ, имѣвшимъ видъ мирно спящаго человѣка.

Это былъ очень красивый мужчина, въ расцвѣтѣ лѣтъ; въ скрещенныхъ рукахъ онъ держалъ массивный крестъ, а тѣло его до пояса было закрыто сукномъ, вышитымъ золотомъ и пурпуромъ. Кругомъ были разбросаны свѣжіе цвѣты.

Послѣ нѣсколькихъ минутъ созерцанія сторожъ опустилъ покрывало, а Сагастосъ съ княземъ преклонили колѣни и потомъ вышли изъ грота.

— Вы видѣли отца нашего теперешняго царя, — сказалъ магъ, когда они были въ саду.

Онъ умеръ еще не старымъ. Но какой у васъ чудный способъ бальзамированія!

— Да, дѣйствительно — прекрасный и, въ то же время, быстрый. Тѣло погружаютъ на три дня въ жидкость, которая дѣлаетъ его недоступнымъ разложенію, сохраняя его такимъ, какимъ оставляетъ его смерть, т. е. съ тѣмъ же выраженіемъ, напримѣръ, покоя или страданія и проч., какое онъ имѣлъ умирая. Такой же точно способъ употребляется и для всѣхъ покойниковъ безразлично, богатыхъ и бѣдныхъ; только бѣдные пользуются имъ на государственный счетъ. Теперь мы посѣтимъ общественное кладбище. Тамъ я подробнѣе объясню вамъ все, касающееся этого предмета.

Садъ царской усыпальницы прилегалъ къ саду, окружавшему общественное кладбище. Это было, дѣйствительно, колоссальное зданіе, имѣвшее видъ улья съ сотами, и построенное изъ темнаго камня. Вершина его была увѣнчана статуей, которая одной рукой поднимала крестъ, а въ другой держала опрокинутую лампаду.

— Это сооруженіе имѣетъ шесть этажей, да еще два подземныхъ. Все оно состоитъ изъ небольшихъ келій, предназначенныхъ для одного или двухъ покойниковъ. Въ самомъ зданіи находится храмъ, гдѣ совершается божественная служба за тѣхъ, кто покоится здѣсь, — объяснялъ Сагастосъ. — Кладбище это предназначается для знатныхъ и можетъ помѣстить въ себѣ пятьдесятъ тысячъ тѣлъ. Каждаго покойника имѣютъ право держать здѣсь двѣсти и даже больше лѣтъ, пока склепъ не будетъ полонъ. Когда же послѣдняя келья занята, склепъ закрываютъ и открываютъ только черезъ двѣсти лѣтъ, чтобы опорожнить его. Тѣла уничтожаются огнемъ пространства, зданіе очищается и снова готово для своего назначенія. Для простого народа существуютъ подобные же склепы, только гораздо большихъ размѣровъ. Склепы эти расположены за чертой города и на островахъ; но ихъ очищаютъ черезъ каждые сто лѣтъ. Что же касается маговъ и мудрецовъ, живущихъ во Дворцѣ магіи, то ихъ тамъ и погребаютъ. А теперь войдемте! Я покажу вамъ келью моей сестры. Но прежде мнѣ нужно купить цвѣтовъ и масла.

Купивъ все необходимое въ павильонѣ, находившемся у входа, Сагастосъ позвалъ сторожа, и они отправились внутрь зданія.

Длинной и узкой галлереей они вошли въ храмъ, занимавшій центръ зданія. Онъ былъ не великъ и освѣщался сотнями маленькихъ висячихъ лампадъ, которыя носили имена одного или нѣсколькихъ покойниковъ.

— Эти лампады приносятъ семьи умершихъ, онѣ же заботятся о поддержаніи въ нихъ огня. На алтарѣ же день и ночь горятъ очистительные ароматы, отгоняющіе духовъ-мстителей, преслѣдующихъ иногда души умершихъ. Теперь пойдемте къ склепу моей сестры.

Сагастосъ сказалъ нѣсколько словъ сторожу, несшему за нимъ вѣнокъ и флаконъ съ масломъ, и тотъ открылъ боковую дверь. Они вошли въ громадную галлерею, по обѣимъ сторонамъ которой шелъ рядъ закрытыхъ дверей. Надъ каждой дверью былъ номеръ и надпись; нѣкоторыя двери были украшены свѣжими цвѣтами, указывавшими, что родственники недавно навѣщали склепъ. У одной изъ дверей Сагастосъ остановился. Сторожъ повѣсилъ вѣнокъ и, снявъ со стѣны ключъ, отперь дверь, а самъ скромно остался снаружи.

Келья была очень маленькая, и въ ней ничего не было кромѣ узенькаго ложа, стоявшаго на высотѣ двухъ ступеней. На ложѣ покоилось тѣло усопшей, накрытое большимъ газовымъ покрываломъ.

Все указывало, что семейство мага было богато. Стѣны склепа были покрыты мозаикой, изображавшей цвѣты; погребальное ложе сдѣлано изъ металла, а ступеньки были покрыты металлическимъ ковромъ. Въ стѣнѣ, надъ ложемъ, была сдѣлана ниша, гдѣ въ роскошной вазѣ стояли благоухавшіе цвѣты. Въ головѣ и въ ногахъ ложа стояли два высокихъ шандала, каждый съ двумя лампадами, въ которыхъ горѣлъ голубоватый огонь.

Сагастосъ открылъ флаконъ, влилъ въ лампады принесенное масло, а затѣмъ откинулъ покрывало, и Ардеа съ восхищеніемъ смотрѣлъ на молодую, точно заснувшую дѣвушку чудной красоты. Волосы ея были разсыпаны по голубой подушкѣ, а легкое покрывало такого же цвѣта закрывало ея ноги.

— Что за чудный способъ бальзамированія! Я просто пораженъ, — пробормоталъ князь.

Сагастосъ наклонился надъ ложемъ и вложилъ въ маленькія гибкія ручки покойной вѣтку съ цвѣтами" Затѣмъ онъ поцѣловалъ руку сестры и крестъ, лежавшій у нея на груди.

— Давно ли вы потеряли это чудное созданіе? — спросилъ Ардеа.

— Вотъ ужъ двѣнадцать лѣтъ, какъ смерть похитила ее у насъ, — со вздохомъ отвѣтилъ магъ, опуская газовое покрывало.

— Неугасимыя лампады горятъ во всѣхъ кельяхъ? — спросилъ князь, когда выходили на улицу.

— Всюду, если только живы семьи, или хоть кто-нибудь изъ дальнихъ родственниковъ. Во всякомъ случаѣ, это обязательно по крайней мѣрѣ въ теченіе пятидесяти лѣтъ, чтобы отгонять нечистыхъ духовъ, ларвовъ и другихъ загробныхъ чудовищъ, которыя могли бы повредить тѣло, или овладѣть имъ. А у васъ какъ хоронятъ мертвыхъ? — спросилъ въ свою очередь Сагастосъ.

— У насъ ихъ зарываютъ въ землю, гдѣ они разлагаются естественнымъ путемъ. Нѣкоторые сжигаютъ трупы.

— И тотъ, и другой способъ погребенія кажутся мнѣ не годными. Разложеніе массы труповъ неизбѣжно должно производить міазмы, опасные для живыхъ: а сжигать тѣло, душа котораго можетъ быть еще не совсѣмъ отдѣлилась отъ него, жестоко и вредно для бѣднаго духа, — съ неодобреніемъ замѣтилъ магъ.

 

IV

Спускалась уже ночь, когда колесница мага остановилась на набережной у моря. Вправо отъ нихъ высилось громадное зданіе, подробно осмотрѣть которое не позволяла темнота.

Вдругъ блекнулъ ослѣпительный свѣтъ и залилъ все кругомъ. Поднявъ голову, князь увидѣлъ нѣсколько громадныхъ свѣтящихся пунктовъ, отъ которыхъ далеко расходились потоки свѣта.

— Что это такое? Электрическія солнца? — съ любопытствомъ спросилъ князь.

— Да! Вмѣсто того, чтобы освѣщать городъ безконечнымъ числомъ фонарей, мы устанавливаемъ посрединѣ его и на окрестныхъ возвышенностяхъ большіе электрическіе рефлекторы, которые освѣщаютъ не только городъ, но и всѣ окрестности. Центральный рефлекторъ помѣщается на одной изъ башенъ Дворца магіи. Въ каждомъ изъ нашихъ городовъ и даже на берегахъ каналовъ существуютъ подобные же очаги свѣта.

— Не эти ли очаги свѣта были приняты у насъ за сигналы, которыми обитатели Марса, яко бы, давали знать на Землю, что желаютъ войти съ нами въ сношенія? — замѣтилъ князь.

— Конечно, было бы столько же пріятно, сколько и поучительно сообщаться съ нашими братьями, живущими на другихъ мірахъ, если бы это было возможно. Но прежде надо найти способъ передавать мысли при помощи вибраціонныхъ волнъ, а потомъ распространить всемірный, священный языкъ. Это будетъ не такъ-то скоро, — съ улыбкой отвѣтилъ Сагастосъ.

Въ эту минуту у входа въ зданіе появился слуга мага. Онъ подбѣжалъ къ Сагастосу, и они обмѣнялись нѣсколькими словами, которыхъ князь не понялъ. Впрочемъ, Ардеа былъ занятъ созерцаніемъ гладкой и сверкающей поверхности моря, на которой не видно было ни одного корабля.

— Мы, кажется, опоздали, и придется, вѣроятно, отложить поѣздку? — разочарованнымъ тономъ спросилъ онъ.

— Нисколько! Мы пріѣхали какъ разъ во-время. Мой слуга сейчасъ сообщилъ мнѣ, что все готово. Но идемте! Намъ нельзя терять времени.

Они поспѣшно вошли въ освѣщенную залу, въ которой озабоченно суетились люди, съ пакетами въ рукахъ и съ разнообразнымъ багажомъ.

Сагастосъ прошелъ эту залу и другую, поменьше и менѣе людную, и сталъ спускаться по удобной и хорошо освѣщенной лѣсницѣ, выходившей въ узкій коридоръ, въ концѣ котораго магъ отперъ дверь и потомъ тщательно заперъ ее за собой. Затѣмъ, другимъ коридоромъ, еще болѣе узкимъ, они прошли въ изящную комнатку, приспособленную для двоихъ. Въ ней стояли два длинныхъ дивана, обитыхъ бѣлой и блестящей матеріей, похожей на кожу, а на нихъ лежали подушки и одѣяла. Между диванами помѣщался столъ съ двумя кубками и амфорой. Электрическая лампа мягкимъ свѣтомъ озаряла этотъ уютный уголокъ.

Едва магъ и Ардеа сѣли на диванъ, какъ раздался дрожащій и протяжный звукъ. Затѣмъ почувствовался легкій толчокъ, а князю показалось, что они тихо двинулись и безшумно стали скользить.

— Мы ѣдемъ, но я не замѣтилъ, какъ мы поднялись на поверхность, — съ легкимъ волненіемъ сказалъ князь.

— Къ чему подниматься? Мы такъ же хорошо и съ неменьшей безопасностью плывемъ подъ водой, — отвѣтилъ магъ.

Наклонясь надъ столомъ, онъ нажалъ пружину. Тотчасъ же подвижная стора отодвинулась и открыла большое окно, съ круглымъ и толстымъ стекломъ.

Электрическіе фонари, укрѣпленные, очевидно, снаружи корабля, заливали окружающее пространство ослѣпительнымъ свѣтомъ, и князь вскрикнулъ отъ восхищенія. Вода, освѣщенная такимъ образомъ, казалась жидкимъ аметистомъ. На этомъ причудливо нѣжномъ фонѣ плавали привлеченные свѣтомъ обитатели моря. Были здѣсь и громадныя морскія чудовища фантастической формы, и маленькія разноцвѣтныя рыбки, какъ бабочки сверкавшія въ волнахъ. Все это подводное населеніе, казалось, не испытывало никакого страха и, повидимому, привыкло къ свѣту фонаря, стекла котораго почти касалось. Иногда появлялись морскія растенія, прекрасныя по формѣ и цвѣту; встрѣчались также зубчатыя скалы. Быстрая смѣна картинъ указывала на страшную быстроту хода подводнаго корабля. Вдругъ Ардеа вскрикнулъ. Къ наружному кольцу прицѣпилось какое-то удивительное существо, — полу-женщина, полу-рыба, — и смотрѣла на нихъ своимъ страннымъ взглядомъ. Женская половина тѣла имѣла синевато-бѣлый отливъ, а хвостъ былъ покрытъ пестрой чешуей. Черты лица этого существа были красивы и почти правильны; длинныя, черныя рѣсницы оттѣняли зеленые, какъ изумрудъ, и фосфорически блестѣвшіе глаза. Сквозь полуоткрытыя губы, блѣдно-коралловаго оттѣнка, блестѣли ослѣпительной бѣлизны зубы, а рукамъ ея могла бы позавидовать любая земная дама, — такъ онѣ были красивы, и только лицо этого страннаго существа носило животное выраженіе. Густые волосы ея блестѣли и были покрыты словно желатиномъ, предохранявшимъ ихъ отъ влажности. За этимъ страннымъ созданіемъ виднѣлось нѣсколько маленькихъ сиренъ, столь же красивыхъ, какъ и ихъ мать.

— Она чего-то проситъ. Вообще, онѣ очень любятъ лакомства. Я сейчасъ принесу имъ чего-нибудь, — сказалъ Сагастосъ, вставая.

Вернулся онъ, неся небольшую корзинку съ фруктами и пирожками, и открылъ въ стѣнѣ отверстіе, что-то вродѣ душника въ печахъ. Поставивъ туда корзинку и тщательно закрывъ отверстіе, магъ нажалъ пружину. Корзина тотчасъ же скользнула въ воду. Сирена поймала ее и, вмѣстѣ со своими дѣтьми, начала съ необыкновенной жадностью пожирать полученныя лакомства.

— Что это за странныя существа? — спросилъ Ардеа.

— Это земноводныя существа, встрѣчающіяся въ нашихъ моряхъ. Они живутъ иногда и въ акваріумахъ, гдѣ ихъ учатъ говорить, какъ попугаевъ. Только они очень злы и дики, и приручить ихъ очень трудно, а поэтому стараются выкрасть изъ ихъ гнѣздъ яйца. Маленькія сирены легче приручаются, но зато очень недолго живутъ. Посмотрите! Тамъ, правѣй, плаваетъ мужская особь той же породы. Но самцы еще болѣе дики и злы, чѣмъ самки.

— Онѣ такъ и живутъ въ водѣ?

— Нѣтъ, онѣ живутъ въ гротахъ, поросшихъ мхомъ. Тамъ на нихъ и охотятся для добычи яицъ. Это очень интересная охота, и я какъ-нибудь покажу вамъ ее. Сирены питаются водяными грибами и морскими растеніями.

— Какимъ же образомъ вы выводите яйца? Есть у васъ особые инкубаторы для выводки сиренъ?

— Нѣтъ! Готовыя къ вскрытію яйца принимаютъ желтый цвѣтъ, а внутри ихъ слышится ворчаніе; только такія яйца наши охотники и берутъ. Ихъ тотчасъ же опускаютъ въ акваріумъ, а потомъ маленькихъ сиренъ, которыя растутъ очень медленно, кормятъ молокомъ и подводными фруктами, вродѣ орѣховъ. Смотрите! Вотъ еще семейство сиренъ. У этихъ глаза совсѣмъ иного цвѣта; у однихъ — голубые, какъ бирюза, а у другихъ — красные, какъ рубины.

Князь съ любопытствомъ сталъ разсматривать, но вдругъ вздрогнулъ и отшатнулся, забывъ, что толстое стекло отдѣляетъ его отъ обитателей морской бездны. Смотря на него большими, круглыми и кроваво-красными глазами, къ стеклу прильнуло какое-то существо, точно зеленая лягушка, но величиной съ корову. Толстое брюхо ея переливало разными цвѣтами, а въ открытой пасти виднѣлись острые зубы.

— Что за чудовище! — вскричалъ князь. — У насъ есть подобнаго рода животныя, но гораздо меньшихъ размѣровъ.

— Зато у васъ, навѣрно, есть иныя, не менѣе отвратительныя существа, — отвѣтилъ Сагастосъ.

Ардеа безъ устали смотрѣлъ и разспрашивалъ своего спутника.

Одинъ разъ корабль сдѣлалъ остановку на нѣсколько минутъ, и князь съ неподдѣльнымъ удивленіемъ замѣтилъ, при яркомъ свѣтѣ, на усыпанномъ бѣлымъ пескомъ морскомъ днѣ длинные и правильные ряды низкихъ и густыхъ кустовъ, усѣянныхъ большими фруктами краснаго и бѣлаго цвѣта.

— Можно подумать, что это искусственныя насажденія, воздѣланныя человѣческой рукой, — замѣтилъ Ардеа.

— Это и есть плантація. У насъ много такихъ подводныхъ культуръ, и онѣ обыкновенно расположены вблизи острововъ. Около одного изъ такихъ насажденій мы и стоимъ въ данную минуту, — отвѣтилъ Сагастосъ.

— Но какъ же можно сѣять и сажать въ глубинѣ моря? Вѣдь вода все уничтожитъ, — спросилъ пораженный Ардеа.

— Наши моря гораздо спокойнѣе вашихъ, и бури на нихъ чрезвычайно рѣдки. А главное, на такой глубинѣ всегда царитъ полный покой. Растенія, которыя вы видите, даютъ плоды только подъ водой. Люди, снабженные особенными, приспособленными къ этому аппаратами, сажаютъ эти растенія, ухаживаютъ за ними и собираютъ плоды. Все это приноситъ солидный доходъ, такъ какъ подводные фрукты отличаются прекраснымъ вкусомъ и чуднымъ ароматомъ, а листва и корни представляютъ очень дорогіе овощи. Эти плантаціи цѣнятся на вѣсъ золота. Однако, время лечь и немного заснуть. Это — не послѣднее наше путешествіе, а у васъ еще хватитъ времени налюбоваться нашими морями и ихъ произведеніями; намъ на завтра нужны будутъ наши силы.

Сагастосъ закрылъ занавѣской окно, и они улеглись на диванахъ. Нѣсколько минутъ спустя, магъ-марсіанинъ и земной князь оба спали крѣпкимъ сномъ, доказывая этимъ, что божественный даръ, возстановляющій человѣку силы, — сонъ, — данъ великимъ Зиждителемъ вселенной всѣмъ Его твореніямъ.

Князя разбудилъ Сагастосъ.

— Мы сейчасъ пріѣдемъ. Надо привести себя въ порядокъ, такъ какъ мой другъ, правитель или вице-король области, котораго я предупредилъ о нашемъ пріѣздѣ, пригласилъ насъ къ себѣ на нѣсколько дней.

Ардеа поспѣшно всталъ и, по указанію мага, прошелъ въ уборную, помѣщавшуюся рядомъ. Четверть часа спустя, они оставили корабль.

Подземная набережная была полна народа. Въ одной изъ залъ происходила разгрузка багажа, а въ другой, красивой и роскошно убранной, стояли встрѣчающіе. Собравшаяся публика привлекла вниманіе князя.

Всѣ были черны, какъ негры, при отсутствіи однако чертъ, характеризующихъ чернокожихъ на Землѣ. Волоса ихъ не были курчавы, а носъ не былъ приплюснутъ. Народъ былъ очень красивый: высокаго роста, стройный, съ правильными чертами и съ интеллигентнымъ выраженіемъ лица.

Пока наши путники поднимались по лѣстницѣ, Ардеа спросилъ мага, не составляютъ ли черные на Марсѣ низшей расы?

— Нѣтъ! Какъ и у васъ, эта раса старѣе нашей. Она уже развилась, и дала много извѣстныхъ ученыхъ; у нихъ, какъ и у насъ есть сословіе маговъ. Вообще, эволюція человѣчества слѣдуетъ здѣсь правилу, общему для нашей системы. Вы, на своей планетѣ, представляете пятую расу, а мы — шестую.

Они вошли въ верхнюю залу, и разговоръ ихъ прервалъ молодой человѣкъ, который подошелъ къ Сагастосу и привѣтствовалъ его отъ имени правителя.

Такъ какъ Ардеа достаточно зналъ языкъ страны, въ которой они высадились, то и понялъ все, что они говорили, и могъ отвѣтить въ вѣжливыхъ выраженіяхъ, когда Сагастосъ представилъ его, какъ своего ученика и друга.

Князь зналъ уже, что Сагастосъ принадлежалъ къ народу Раваллисовъ, а что черные люди носили имя Таобтиловъ.

Пока они шли къ выходу, Ардеа замѣтилъ, какое удивленіе и любопытство возбуждалъ онъ въ окружающихъ; но онъ привыкъ къ нему, и оно не производило уже на него непріятнаго впечатлѣнія. Не обращая никакого вниманія на разглядывавшіе его любопытные взоры, князь самъ интересовался всѣмъ, что его окружало и значительно разнилось отъ того, что онъ видѣлъ въ столицѣ раваллисовъ.

Такъ, вмѣсто длинныхъ и широкихъ одеждъ, мужчины носили здѣсь узкіе штаны и короткія рубашки или куртки, которыя, какъ трико, обтягивало тѣло; а на головахъ ихъ были большія, плоскія шляпы.

Они сѣли въ четырехмѣстный экипажъ, тоже снабженный механическимъ двигателемъ, и быстро помчались ко дворцу правителя.

Здѣсь князь видѣлъ то же изобиліе садовъ, но только дома были совсѣмъ иной архитектуры; большая часть ихъ была въ одинъ, много въ два этажа, и съ плоской крышей.

Всюду царила лихорадочная дѣятельность. По улицамъ большія животныя тащили тяжело-нагруженныя телѣги. Всюду встрѣчалось множество дикихъ жителей равнинъ, которые катили телѣжки и несли тяжелые тюки.

Остановилась они передъ зданіемъ, которое было выше и красивѣе другихъ домовъ. Сопровождавшій ихъ молодой человѣкъ, оказавшійся секретаремъ правителя, провелъ гостей черезъ длинную галлерею съ колоннами, убранную растеніями, въ большую залу, выходившую на террасу и окруженную густыми деревьями. Въ этой залѣ находилось человѣкъ двѣнадцать мужчинъ, которые вели оживленную бесѣду. При входѣ гостей, одинъ изъ присутствующихъ всталъ и пошелъ къ нимънавстрѣчу.

То былъ правитель. Онъ казался молодымъ человѣкомъ, а красивое и правильное лицо его было необыкновенно симпатично. Онъ носилъ черные башмаки и камзолъ, обшитый краснымъ; на шеѣ у него, на красной же лентѣ, висѣла большая звѣзда, украшенная драгоцѣнными камнями.

Обнявъ мага, правитель дружески привѣтствовалъ князя, который былъ представленъ ему подъ тѣмъ же именемъ ученика и друга Сагастоса.

Всѣ сѣли и продолжали начатый передъ тѣмъ разговоръ. Вопросъ шелъ о возникшемъ съ сосѣднимъ народомъ несогласіи, для улаженія котораго хотѣли обратиться къ царю раваллисовъ, какъ третейскому судьѣ. Сагастосъ отнесся къ вопросу съ живымъ интересомъ; но Ардеа не принималъ участія въ разговорѣ и занимался тѣмъ, что слушалъ и изучалъ собесѣдниковъ.

Лица присутствующихъ были очень привлекательны и носили отпечатокъ высокаго ума. Князю невольно пришла въ голову не разъ уже посѣщавшая его мысль о томъ, до какой степени заблуждаются на Землѣ, обезлюживая вселенную; какое мелочное тщеславіе выказываютъ земные люди, предполагая, что, если даже на другихъ планетахъ и находятся живыя существа, то они должны быть или карликами, или обезьянами или пресмыкающимися, полу-людьми, полу-животными, лишенными культуры, цивилизаціи, благоустройства и науки. Словомъ, ни по уму, ни по своимъ знаніямъ они не могутъ будто бы возвыситься до обитателей Земли, — этой альфы и омеги творенія, якобы единственной и гордой представительницы человѣческаго разума и могущества.

А теперь вотъ, на этой другой планетѣ, онъ очутился среди такихъ же, какъ и онъ самъ, людей — цивилизованныхъ, утонченныхъ, имѣющихъ свои общественные и политическіе интересы, науки и искусства, одни словомъ, обладающихъ всѣмъ тѣмъ, что онъ прежде считалъ исключительной привиллегіей маленькаго, затеряннаго въ пространствѣ, но родного ему шара, который Сагастосъ назвалъ какъ-то, смѣясь: "вселенскій безумецъ".

Слуга, съ докладомъ, что поданъ обѣдъ, прервалъ разговоръ. Хозяинъ дома и его гости спустились въ садъ и по тѣнистой аллеѣ направились къ площадкѣ, передъ другой террасой. Въ тѣни деревьевъ накрытъ былъ столъ, защищенный отъ солнечныхъ лучей разбитой надъ нимъ палаткой.

На террасѣ появились двѣ молодыя женщины въ бѣлыхъ одеждахъ. Несмотря на черный цвѣтъ лица, обѣ онѣ были такъ чудно хороши, что Ардеа, положительно, пришелъ въ восхищеніе.

Это была вторая супруга правителя со своей падчерицей. Обѣ онѣ привѣтствовали Сагастоса, какъ стараго знакомаго, но казалось были поражены видомъ князя; особенно заинтересовалась имъ молодая дѣвушка, сидѣвшая съ нимъ рядомъ за столомъ.

Въ эту минуту Ардея совершенно забылъ, что онъ находится на Марсѣ. Черныя дамы поглотили все его вниманіе, и онъ съ любопытствомъ изучалъ ихъ наружность и костюмы.

На чернокудрой головкѣ жены губернатора, благородной Америллы, надѣта была маленькая, семигранная золотая тіара, которая придерживала длинный и широкій вуаль, сдѣланный изъ пурпурной ткани, прозрачной, какъ самый тонкій газъ. Плотно облегавшій корсажъ отороченъ былъ красной лентой и вышитъ золотомъ. Широкая юбка заканчивалась небольшимъ трэномъ. У хозяйки дома были большіе, бархатистые, каріе глаза. Руки и шея ея были покрыты массивными украшеніями, усыпанными драгоцѣнными камнями.

Сосѣдка князя, — очевидно, еще очень молодая дѣвушка, — была просто одѣта во все бѣлое и не носила драгоцѣнностей; только корсажъ и волосы ея были украшены свѣжими цвѣтами. Какъ онъ узналъ потомъ, вуали могли носить однѣ лишь замужнія женщины.

Зту очаровательную дѣвушку звали Нирдана. Въ большихъ лиловато-голубыхъ глазахъ ея блестѣло наивное любопытство и интересъ, возбужденные въ ней ея сосѣдомъ. Однако, она воздерживалась отъ вопросовъ, которые, видимо, горѣли на ея устахъ. Только къ концу обѣда, ободренная любезностью къ ней князя, она предложила ему показать садъ, а потомъ, когда спадетъ немного жаръ, покататься на лодкѣ.

Солнце садилось, и жара спадала, когда Нирдана, съ позволенія отца, предложила князю прогуляться съ ней.

Тотъ поспѣшилъ согласиться и съ понятнымъ интересомъ спустился въ громадный и прекрасно содержимый садъ, растительность котораго была гораздо богаче и разнообразнѣе той, которую онъ видѣлъ въ землѣ раваллисовъ. Климатъ, очевидно, былъ здѣсь теплѣе, и страна представляла изъ себя что-то вродѣ тропиковъ Марса.

Садъ заканчивался большимъ озеромъ, у берега котораго стояла на причалѣ лодка. Въ лодкѣ веселъ не было, но она была снабжена электрическимъ аппаратомъ, править которымъ взялась Нирдана. Они вошли въ лодку и быстро понеслись по гладкой и сверкающей поверхности озера.

Въ разговорѣ Нирдана пыталась удовлетворить свое любопытство и узнать, откуда явился, и кто такой онъ, Ардеа; но такъ какъ князь давалъ уклончивые отвѣты, то она не настаивала, и разговоръ вертѣлся на пустякахъ.

Но вотъ вдали показался покрытый лѣсомъ островокъ, на которомъ стояло небольшое зданіе съ пурпурнымъ куполомъ, и князь освѣдомился, что это такое.

— Это небольшой храмъ, посвященный нашему богу, великому Имамону, — отвѣтила Нирдана. — Хотите осмотрѣть его?

— Очень хочу, если можно.

— Конечно, можно! Но это только маленькая часовня, хотя все-таки и тамъ можно совершать жертвоприношенія. А что вамъ непремѣнно нужно посмотрѣть, до вашего отъѣзда, такъ это большой храмъ Имамона, воздвигнутый на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ погибъ богъ. Это несомнѣнно самое богатое у насъ святилище. Туда ежегодно стекаются тысячи паломниковъ; а въ большіе праздники, на великомъ богослуженіи бываетъ даже самъ царь. Одно изъ такихъ торжествъ будетъ происходить на-дняхъ.

Пока она говорила, лодка стала приближаться къ острову. Вдругъ на водѣ появились большія, бѣлоснѣжныя птицы, съ маленькимъ, въ видѣ короны, хохолкомъ на головѣ, и крыльями, обрамленными красными перьями. Птицы эти безъ страха окружили лодку и протягивали голову къ сидящимъ.

Нирдана вынула изъ кармана кусокъ хлѣба и раздала его птицамъ, которыя ѣли изъ ея руки, радостно при этомъ вскрикивая.

— Это ваши домашнія птицы? — спросилъ Ардеа.

Нирдана отрицательно покачала головой.

— Нѣтъ, онѣ живутъ на свободѣ. Во время жары онѣ прячутся въ гротахъ, по берегамъ озера, а при закатѣ солнца выходятъ купаться и кормиться. Онѣ посвящены Имамону, никто имъ не дѣлаетъ зла, и такъ какъ всѣ богомольцы ихъ кормятъ и ласкаютъ, то птицы безъ всякаго страха приближаются къ людямъ.

Въ эту минуту лодка подошла къ каменной лѣстницѣ, и Нирдана привязала ее къ желѣзному кольцу, а потомъ наклонилась и сорвала нѣсколько большихъ и красивыхъ голубыхъ цвѣтовъ, которые росли въ водѣ у берега.

Прямая аллея вела въ храмъ, внутренность котораго была освѣщена многочисленными лампадами. Стѣны, казалось, были сдѣланы изъ синяго сталактита; въ глубинѣ храма, въ убранной цвѣтами нишѣ, красовалась большая бѣлая птица съ распростертыми крыльями, державшая въ клювѣ длинный, острый ножъ. Передъ нишей, на жертвенникѣ, стояла большая ваза съ масломъ, служившая лампадой.

Нирдана положила въ нишу принесенные цвѣты, зачерпнула ложкой, лежавшей на жертвенникѣ, масла изъ большой стоявшей на ступенькахъ амфоры, и подлила его въ лампаду. Преклонивъ затѣмъ колѣна, она стала горячо молиться.

Изъ вѣжливости, Ардеа послѣдовалъ ея примѣру, тоже подлилъ масла и тоже опустился на колѣни. Но на этотъ разъ онъ не чувствовалъ того восторженнаго порыва, который охватилъ его въ храмѣ Вѣры.

— Эта птица изображаетъ, вѣроятно, бога Има-мона? Почему вы поклоняетесь ему въ этомъ видѣ? — спросилъ князь, когда Нирдана окончила молитву.

— Я разскажу вамъ все, что мы знаемъ о жизни и смерти бога, и тогда вы сами поймете, почему мы поклоняемся ему въ этой символической формѣ. Има-монъ, видите ли, былъ сынъ Аура, Невѣдомаго, Всемогущаго, создавшаго вселенную и правящаго всѣмъ видимымъ и невидимымъ. Имамонъ снизошелъ на землю проповѣдать великія, вѣчныя истины и добродѣтели, которыя открываютъ седьмое небо славы, гдѣ пребываетъ Ауръ. Имамонъ былъ добръ и чистъ, какъ сама сущность великихъ истинъ, завѣщанныхъ имъ міру. Онъ исцѣлялъ больныхъ, воскрешалъ мертвыхъ, усмирялъ бури, повелѣвалъ стихіями, духами свѣта и тьмы. Словомъ, онъ дѣлалъ только добро, и куда ни ступала его божественная нога, тамъ все процвѣтало.

Но проповѣдь Имамона и его многочисленныхъ учениковъ возбудила гнѣвъ жрецовъ жестокаго и кровожаднаго божества, которому поклонялись тогда въ этой странѣ. Они рѣшили отъ него отдѣлаться. Его измѣннически схватили, бросили въ темницу и осудили на смерть. Палачи сложили большой костеръ, возвели на него благодѣтеля рода человѣческаго, и самъ великій жрецъ вонзилъ ему ножъ въ сердце. Кровь Имамона брызнула и воспламенила костеръ прежде, чѣмъ недостойные успѣли подложить огонь. Когда таинственное пламя пожрало тѣло божественнаго сына Аура, изъ среды костра взлетѣла бѣлая, какъ снѣгъ, птица съ огненными крыльями, и въ клювѣ держала ножъ — орудіе казни бога.

Въ эту минуту, небо покрылось тучами и почернѣло, а земля гудѣла и сотрясалась. Скала, на которой гордо высился храмъ, откуда вышли жрецы, палачи Имамона, пошатнулась и, вмѣстѣ съ храмомъ, низверглась въ пропасть, разверзшуюся у ея подножія.

Изъ-подъ обломковъ скалы брызнулъ громадный потокъ и съ грохотомъ ринулся въ бездну. Но только воды его были красны, какъ кровь: то была невинная кровь божественнаго Имамона, пролитая человѣческой злобой.

Жрецы, жестокіе палачи благодатнаго бога, умерли у костра, пораженные небеснымъ огнемъ. Память ихъ предана всеобщему проклятію, а ихъ потомки, которые еще существуютъ понынѣ, презираются всѣми; ихъ избѣгаютъ, какъ людей, приносящихъ несчастье.

Испуганные всеобщимъ порицаніемъ, палачи Имамона пытались оправдаться, говоря, что они убили его, будто, по приказанію ихъ бога, Ассура. Но, гонимые всеобщимъ проклятіемъ, они принуждены были покинуть страну и удалиться въ равнины и лѣса къ народу работниковъ. Тамъ они возстановили культъ Ассура, и построили свои храмы.

Дикій и порочный народъ равнинъ, принялъ имя ихъ бога, и зовется теперь — Ассурами. Они фанатически поклоняется своему ужасному и кровожадному божеству, требующему человѣческихъ жертвъ и крови; всегда крови, въ обмѣнъ за кровь Имамона, которая не досталась ему, такъ какъ Ауръ, отецъ свѣта, претворилъ ее, и она течетъ на спасеніе смертныхъ.

Ассура изображаютъ отвратительнымъ существомъ, символомъ разрушенія; онъ сѣръ, какъ пепелъ, представляющій безформенный остатокъ того, что было. У него большія, остроконечныя крылья, руки въ формы когтей, съ которыхъ капаетъ кровь, и голова увѣнчана рогами, а хвостъ имѣетъ видъ трехголовой змѣи, которая кусаетъ все, что окружаетъ ее. Я забыла еще сказать, что Ассуръ держитъ въ когтяхъ сердце праведника, котораго пожралъ. На его жертвенникѣ горитъ одинъ только огонь, добываемый изъ камня или зажигаемый молніей.

Жрецы Ассура — жестоки, жадны и держатъ народъ въ страхѣ и раболѣпствѣ. Они страшно богаты; но, тѣмъ не менѣе, ведутъ дѣятельную торговлю зерномъ, скотомъ и разными лѣсными или полевыми продуктами, которые вымогаютъ у населенія.

Несмотря на наше къ нимъ отвращеніе и презрѣніе, они настойчиво стараются проникнуть въ нашу страну; гдѣ только можно, скупаютъ земли и строятъ дома. Но я уже сказала, что всѣ избѣгаютъ и сторонятся ихъ, какъ приносящихъ съ собой несчастье.

Во время этого разсказа они уже сѣли въ лодку и плыли домой.

Ардеа горячо поблагодарилъ Нирдану за разсказъ, но разговоръ какъ-то не вязался. Выслушанная только что религіозная легенда заставила князя призадуматься.

Очевидно, на Марсѣ, какъ и на Землѣ, борются два великихъ принципа, — зло и добро, — оспаривая другъ у друга сердца человѣческія. Здѣсь, какъ и тамъ, воплощаются божественные послы, указывающіе ослѣпленнымъ, нерѣшительнымъ людямъ дорогу къ небу, и кровью запечатлѣвающіе свое божественное ученіе.

Была уже ночь, и на темной лазури неба загорѣлись звѣзды. Ардеа невольно сталъ искать среди этихъ блестящихъ свѣтилъ крошечную, но гордую Землю, свою родину. Въ эту минуту лодка причалила къ берегу, и Нирдана со своимъ спутникомъ поспѣшно направилась къ дому.

Гостямъ отвели двѣ роскошныя комнаты, куда они и удалились послѣ вечерняго стола.

Князь находился еще подъ впечатлѣніемъ слышанной легенды объ Имамонѣ и не удержался, чтобы не поговорить о ней съ Сагастосомъ.

Бесѣдовали они долго, и Ардеа разсказалъ марсіанину священныя преданія про Озириса, убитаго Тифономъ, про Кришну, котораго враги поразили стрѣлой, и про борьбу, которую по вѣрованіямъ персовъ, ведутъ между собой Агура-мазда и Ангро-майнія.

Обсуждая и сравнивая міровые миѳы, Сагастосъ, въ свою очередь разсказалъ, нѣсколько преданій.

— Нирдана права! — сказалъ онъ. — Храмъ Има-мона, дѣйствительно, одинъ изъ самыхъ интересныхъ нашихъ памятниковъ, если даже отбросить его религіозный престижъ. Я думаю, что завтра намъ удастся его посѣтить, а дня черезъ три тамъ будетъ справляться одинъ изъ великихъ годовыхъ праздниковъ, на который я провезу и васъ. Мы отправимся съ семействомъ правителя, что дастъ возможность хорошо видѣть все, что будетъ тамъ происходить. Есть еще одно, большое святилище Имамона, но, по оригинальности и красотѣ, оно не можетъ идти въ сравненіе съ тѣмъ, которое мы увидимъ завтра.

 

V

На зарѣ Сагастосъ разбудилъ князя.

— Вставайте скорѣй, другъ Ардеа, — весело закричалъ онъ. — Я боюсь, что день будетъ очень жаркій. Поэтому нужно торопиться, намъ предстоитъ почти два часа ѣзды.

Подстрекаемый любопытствомъ, князь такъ быстро одѣлся, что полчаса спустя они сидѣли уже въ каютѣ небольшой, похожей на венеціанскую гондолу лодкѣ, приводимой въ движеніе электричествомъ.

Сначала они шли по озеру, но затѣмъ небольшимъ каналомъ вышли въ широкую рѣку, по которой легкая лодка понеслась противъ теченія съ необыкновенной быстротой.

Чѣмъ дальше двигались они впередъ, тѣмъ страна дѣлалась гористѣе. Крутые берега стояли по обѣ стороны, какъ стѣны; повсюду виднѣлись зубчатыя скалы причудливой формы и горы.

Затѣмъ лодка свернула въ сторону и вошла въ одинъ изъ рукавовъ рѣки, который становился все уже и уже, тѣснимый высокими горами. Окрестности были очень дики и мрачны, и впечатлѣніе это еще болѣе усиливалось, благодаря растительности темнаго, почти чернаго цвѣта.

Наконецъ, они подошли къ берегу. Одинъ изъ служителей храма причалилъ лодку, и оба путешественника начали подниматься по высѣченной въ скалѣ лѣстницѣ, которая, широкими зигзагами, вела на самую вершину горы.

Сагастосъ остановился передъ пробитою въ стѣнѣ дверью и трижды ударилъ въ висѣвшій металлическій дискъ.

Дверь отворилась, и наши путники вышли на большую, обсаженную деревьями площадку. Аллеи были устланы цвѣтными плитами.

Въ центрѣ этого дворика былъ устроенъ бассейнъ, въ которомъ плавали бѣлоснѣжныя священныя птицы. Въ тѣни деревъ, на извѣстномъ разстояніи другъ отъ друга, были разставлены чудной работы скамейки, а между ними устроены фонтаны, бросавшіе вверхъ снопы серебрившихся на солнцѣ струй.

Прямо противъ входа высились громадныя врата храма. Сагастоса и князя встрѣтилъ дежурный жрецъ, почтительно привѣтствовалъ мага и объявилъ, что готовъ показать имъ храмъ.

Ардеа съ любопытствомъ осмотрѣлъ этого служителя Имамона. Жрецъ былъ въ длинномъ бѣломъ одѣяніи; на плечахъ у него были привязаны лентами крылья огненнаго цвѣта, а на головѣ надѣто что-то вродѣ краснаго шлема, который увѣнчанъ былъ птицей съ распущенными крыльями.

Уже подходя къ храму, Ардея обратилъ вниманіе на доносившійся глухой рокотъ, который перешелъ въ громовые раскаты, когда они вошли подъ своды святилища. Въ храмѣ все поражало строгой простотой. Посрединѣ стоялъ большой каменный жертвенникъ, въ фбрмѣ костра, на которомъ горѣлъ огонь, тщательно поддерживаемый тремя юношами и тремя молодыми дѣвушками, которые подбрасывали смолистыя и благоухающія вещества. Въ воздухѣ чувствовался необыкновенно нѣжный и живительный ароматъ.

Въ глубинѣ, нѣсколько ступеней вели въ особую часть храма, закрытую тяжелой пурпурной завѣсой. На ступеняхъ, по обоимъ концамъ, стояли треножники съ курившимися благовоніями, и около каждаго изъ нихъ дежурила жрица.

Подойдя къ завѣсѣ, жрецъ палъ ницъ и сказалъ:

— Мы вступаемъ въ святое святыхъ!

Магъ и Ардеа послѣдовали его примѣру.

Затѣмъ жрецъ всталъ и, поднявъ край завѣсы, пропустилъ ихъ впередъ.

Князь ступилъ нѣсколько шаговъ и остановился, ошеломленный. То, что онъ увидѣлъ, превосходило самый смѣлый полетъ фантазіи.

Онъ стоялъ на небольшой площадкѣ, за краемъ которой зіяла ужасная, по ширины и глубинѣ пропасть; а съ противоположной стороны грозно высилась черная скала громадной высоты. Гладкая, точно срѣзанная бритвой вершина скалы дала широкую трещину, и изъ этой разсѣлины съ грохотомъ низвергался потокъ, вода котораго была красна, какъ кровь. Широкими каскадами пурпурныя воды падали въ бездну, разбрасывая далеко вокругъ багряныя брызги.

По обѣимъ сторонамъ потока шли лѣстницы, спускавшіяся до дна пропасти, куда, согласно легендѣ, былъ низвернутъ и затопленъ невинной кровью Има-мона храмъ Ассура съ его злыми жрецами. Увѣряли даже, будто иногда подъ водой слышались ихъ стоны. По ступенямъ лѣстницы были выстроены жрецы, съ музыкальными инструментами, и пѣли молитвы, въ которыхъ прославляли благость и славу Имамона. Электрическія лампы, скрытыя въ расщелинахъ скалы, придавали всей картинѣ удивительное волшебное освѣщеніе.

Воцарилось продолжительное молчаніе. Позабывъ все, Ардеа, какъ очарованный, смотрѣлъ на это волшебное зрѣлище, и мистическая дрожь пробѣгала по его тѣлу.

Прикосновеніе чьей-то руки вывело князя изъ его глубокой задумчивости. Это жрецъ наклонился къ его уху и спрашивалъ, не желаетъ ли онъ присоединиться къ вѣрнымъ и болящимъ, пришедшимъ испить крови бога и молить его объ исцѣленіи.

— Если къ этому допустятъ чужеземца, то я буду очень счастливъ, — поспѣшилъ отвѣтить Ардеа.

— Имамонъ раздаетъ свои дары всѣмъ, кто прибѣгаетъ къ нему съ вѣрою, не спрашивая, кто и откуда онъ, — отвѣтилъ жрецъ.

Всѣ трое прошли вдоль пропасти до того мѣста, гдѣ площадка дѣлала поворотъ. Тамъ скалы сближались, образуя узкое и темное ущелье. Въ этомъ мѣстѣ надъ пропастью былъ переброшенъ мостъ, который велъ къ широкому коридору, высѣченному въ горѣ. Коридоръ этотъ заканчивался обширнымъ гротомъ, гдѣ собралось много недужныхъ, увѣчныхъ и слабыхъ мужчинъ и женщинъ. Сагастоеъ, Ардеа и жрецъ присоединились къ этой толпѣ.

Магъ шепнулъ князю, что все это — паломники, стекающіеся сюда изъ всѣхъ областей страны, и что ихъ вѣроученіе предписываетъ, хотя бы разъ въ годъ, прійти сюда вкусить крови благодатнаго бога; а больныхъ влечетъ сюда надежда на выздоровленіе или, по крайней мѣрѣ, облегченіе, такъ какъ чудесныя исцѣленія здѣсь не рѣдки.

Едва успѣлъ Сагастоеъ прошептать послѣднія слова князю на ухо, какъ завѣса, скрывавшая глубину грота, раздвинулась и открыла другой гротъ, — меньшій по величинѣ и не имѣвшій задней стѣнки.

Онъ примыкалъ къ водопаду, кровавая завѣса котораго обдавала внутри мелкими, какъ пыль, брызгами. Скала дрожала до самаго основанія.

На краю пропасти стоялъ жрецъ съ большимъ золотымъ кубкомъ въ рукахъ, на которомъ была слѣдующая надпись:

"Получишь по силѣ вѣры твоей!"

Паломники по очереди подходили и осушали кубокъ, наполняемый красной водой священнаго потока. А больныхъ погружали въ металлическія ванны, налитыя той же водой; при этомъ одна разбитая параличемъ женщина получила исцѣленіе. Сіяя счастьемъ, она пала ницъ и горячо благодарила Имамона за дарованную ей милость. Воду изъ ваннъ выпускали въ пропасть, чтобы обдать всѣми человѣческими недугами Ассура, который завидуя добродѣтели и святости Имамона, пытался нѣкогда его уничтожить.

Сагастосъ и Ардеа вернулись тою же дорогой обратно въ большой храмъ, а жрецы повели ихъ и другихъ паломниковъ въ трапезную, гдѣ былъ поданъ завтракъ. Потомъ мужчинъ помѣстили въ одинъ гротъ, а женщинъ въ другой, чтобы они отдохнули, пока не спадетъ жара.

Спускалась ночь, когда магъ съ княземъ вернулись въ городъ. Ардеа до такой степени находился подъ впечатлѣніемъ всего видѣннаго, что цѣлый вечеръ только и говорилъ съ Нирданой про храмъ Имамона, который восторженно называлъ истиннымъ чудомъ природы.

Молодая дѣвушка съ большимъ оживленіемъ поддерживала этотъ разговоръ, къ нескрываемому неудовольствію секретаря своего отца, который настойчиво ухаживалъ за ней и начиналъ ее ревновать къ князю.

Оба дня, предшествовавшіе празднику, стояла удушливая жара. Поэтому всѣ жители, особенно же привиллегированныхъ классовъ, прятались днемъ въ подземныя помѣщенія, отдѣланныя съ такою же роскошью и комфортомъ, какъ и обыкновенныя жилища.

Когда же солнце садилось, всѣ выходили въ сады, ужинали на свѣжемъ воздухѣ и развлекались бесѣдой и музыкой.

Музыка очень понравилась князю. Чудныя и оригинальныя мелодіи крайне заинтересовали его, и онъ рѣшилъ записать ихъ, чтобы унести съ собой на землю.

Главной темой разговора служилъ наступавшій праздникъ, который озабочивалъ всѣхъ, особенно дамъ, дѣятельно къ нему готовившихся.

Нирдана разсказала князю, что храмъ, въ которомъ будетъ происходить торжество, воздвигнутъ на островѣ, и что это прославленное святилище первымъ осчастливлено было извѣстіемъ, что Имамонъ спасся отъ враговъ и, что превращенный волею Аура, своего отца, въ священную птицу, вернулся на небо, откуда снизошелъ ради спасенія человѣчества.

Эта побѣда добраго бога надъ жестокимъ Ассурой ежегодно праздновалась съ большимъ торжествомъ, сопровождавшимся чудеснымъ явленіемъ самого Има-мона, сходившаго съ неба, чтобъ доказать смертнымъ, что дыханіе его пребываетъ на нихъ, и что онъ попрежнему имъ покровительствуетъ.

Относительно же предстоявшаго чуда дѣвушка лукаво умолчала, объявивъ, что онъ и самъ его увидитъ. Зато она любезно расписала всѣ прелести самой поѣздки, совершаемой не въ подводномъ кораблѣ, а надъ водой, и упомянула, что самъ царь съ большой помпой будетъ присутствовать на ночной божественной службѣ, такъ какъ церемонія начнется лишь съ появленіемъ на небѣ первой звѣзды.

Насталъ наконецъ ожидаемый день. Всѣ встали поздно, чтобы не очень утомиться къ ночи. Принявъ ванну, магъ и князь нарядились въ парадное одѣяніе, которое прислуживавшій слуга вынулъ изъ привезеннаго ими съ собой чемодана.

Вмѣсто обычной, длинной и широкой одежды, Сагастосъ надѣлъ бѣлоснѣжныя, узкія, какъ трико, штаны и короткую тунику такого же цвѣта, обшитую широкой серебряной лентой, а поверхъ всего накинулъ длинный бѣлый плащъ, подбитый голубымъ. На шеѣ, на голубой же лентѣ, висѣла пятиконечная звѣзда, усыпанная драгоцѣнными камнями. Ардеа надѣлъ тоже бѣлый и такого же покроя костюмъ, только туника его была обшита узенькой серебряной тесьмой, а плащъ на немъ былъ весь синій. Пентаграмма на его груди висѣла на тонкой золотой цѣпочкѣ.

— Это мы изъ любезности къ нашимъ хозяевамъ одѣлись сегодня, какъ они? — спросилъ Ардеа, не безъ удовольствія осматривая въ большомъ зеркалѣ свою красивую фигуру, къ которой очень шелъ этотъ богатый и оригинальный костюмъ.

— Нѣтъ, мы не настолько любезны, — со смѣхомъ отвѣтилъ Сагастосъ. — Это нашъ парадный костюмъ. Когда предстоитъ, какъ сегодня, присутствовать на какомъ-нибудь торжествѣ, всѣ одѣваются подобнымъ образомъ.

Послѣ обѣда вся семья правителя и гости отправились на берегъ рѣки. Для большаго торжества, имъ подали открытыя, двухмѣстныя, защищенныя отъ солнца балдахиномъ носилки, которыя несли богато одѣтые ассуры.

Правитель сѣлъ съ Сагастосомъ, Ардеа съ красавицей Америллой, а Нирдана съ братомъ. Въ остальныхъ носилкахъ размѣстились секретарь и другіе сановники.

Весь городъ былъ въ движеніи. Радостная и нарядная толпа наполняла улицы, и поѣзду правителя приходилось съ трудомъ прокладывать себѣ дорогу.

На Нирданѣ и ея мачехѣ тоже были надѣты роскошные бѣлые костюмы, покрытые серебряной вышивкой. Волосы, шея и руки украшены были драгоцѣнностями. Болѣе тщательный осмотръ, которому подвергъ Ардеа сидѣвшую рядомъ съ нимъ супругу правителя, далъ ему понять, что юбка на Америллѣ сшита изъ цѣлаго ряда разноцвѣтныхъ тканей, тонкихъ, какъ газъ. Это удивительное одѣяніе переливало всевозможными цвѣтами и волновалось, точно вода подъ вѣяніемъ вѣтерка. Внизу юбка была обшита широкой, тончайшей работы вышивкой, Золотая, усыпанная драгоцѣнными камнями повязка на головѣ сдерживала покрывало.

Пока Ардеа поглощенъ былъ разсматриваніемъ платья своей сосѣдки, Америлла не менѣе внимательно разглядывала его самого. Чужеземецъ крайне интересовалъ ее, и она, истинно женскимъ чутьемъ, угадывала въ немъ не совсѣмъ обычнаго человѣка.

Въ эту минуту Ардеа поднялъ голову, и взоры ихъ встрѣтились. Его глубокіе и мягкіе, сѣрые глаза не имѣли себѣ подобныхъ на Марсѣ, гдѣ зрачки отличались яркой и самой разнообразной окраской.

Наконецъ, любопытство одержало верхъ, и Америлла, полу-смущенно, стѣсняясь, спросила:

— Вы не разсердитесь на меня, Ардеа, если я предложу вамъ одинъ вопросъ, который не слѣдовало бы мнѣ, какъ хозяйкѣ дома, задавать гостю? Я хотѣла бы знать, откуда вы? Въ васъ есть что-то удивительно странное; повидимому, васъ окружаетъ какая-то тайна?

Ардеа притворился удивленнымъ.

— Тайна? Какая же тайна можетъ окружать скромнаго ученика Сагастоса?

Америлла улыбнулась и погрозила ему пальцемъ.

— Не скрытничайте! Тайна — это тѣ особенности, которыми вы такъ отличаетесь отъ насъ. Я никогда не видала человѣка такой бѣлизны, какъ вы, ни волосъ такого чуднаго свѣтлаго и золотистаго оттѣнка. И потомъ, эти глаза! Такихъ глазъ тоже никто еще никогда не видѣлъ. Скажите мнѣ, кто были ваши родители?

— Увы! Я не знаю этого, — со вздохомъ отвѣтилъ Ардеа. — Мнѣ говорили, что я сынъ мага и круглый сирота. Я росъ одиноко во Дворцѣ магіи, близъ столицы раваллисовъ. Сагастосъ всегда покровительствовалъ мнѣ и вмѣстѣ съ однимъ старцемъ воспиталъ меня. Потомъ магъ сдѣлалъ меня своимъ ученикомъ, а по окончаніи перваго посвященія мой учитель сказалъ, что возьметъ меня съ собой путешествовать, и мы посѣтимъ сосѣднія страны, прежде чѣмъ я снова примусь на дальнѣйшую работу. Вотъ, благородная Америлла, все, что я знаю о моемъ происхожденіи.

— Ваши слова только подтверждаютъ мои подозрѣнія. Но если эта тайна извѣстна одному лишь Сагастосу, то совершенно безполезно пытаться узнать ее. Эти маги пропитаны молчаніемъ и тайной! — съ досадой прибавила она.

— Признаюсь вамъ, — продолжала она послѣ минутнаго молчанія, — что я сначала приняла было васъ за селенита, а потомъ вспомнила, что они совсѣмъ другого цвѣта и, кромѣ того, никогда не спускаются въ равнины.

— Селениты? Кто же это такіе? — съ любопытствомъ спросилъ Ардеа.

— Какъ? Вы не слыхали про селенитовъ или лунныхъ людей? Какъ это странно!

— О! Я еще очень многаго не знаю.

— Въ такомъ случаѣ, я охотно разскажу вамъ все, что знаю о нихъ, — любезно отвѣтила Америлла.

— Селениты, видите ли, это — немногочисленный народъ, живущій въ горахъ, на самыхъ вершинахъ. Они рѣзко отличаются отъ насъ по строенію своего тѣла, и кости у нихъ, какъ у птицъ. Они могутъ даже перемѣщаться, поднимаясь на воздухъ, конечно, на небольшую высоту и на недальнія разстоянія. Въ нихъ есть что-то воздушное, они не высоки ростомъ, стоойны и легки. Мнѣ пришло въ голову, что вы принадлежите къ ихъ расѣ потому, что у нихъ тоже бѣлая кожа, хотя и другого, нѣсколько голубоватаго оттѣнка. Селенитовъ считаютъ потомками Имамона. Селениты живутъ богато и, какъ увѣряютъ, обладаютъ глубокими тайными знаніями. Они никогда не сходятъ въ равнины, такъ какъ нашъ воздухъ слишкомъ плотенъ и тяжелъ для нихъ.

Америлла умолкла, такъ какъ они прибыли на берегъ очень широкой рѣки. Въ большой расцвѣченной палаткѣ, въ ожиданіи правителя, собрались приглашенные.

Стоявшее у пристани судно было все сплошь вызолочено и убрано флагами, а на носу украшено большой священной птицей, съ распущенными крыльями, такой чудной работы, что она казалась живой.

За этимъ кораблемъ тянулись вереницы судовъ, всѣхъ размѣровъ, которыя заняли рѣку во всю ея ширину.

Вице-король поздоровался со всѣми собравшимися лицами и представилъ имъ мага и князя. Потомъ всѣ вошли на корабль, палуба котораго была превращена въ гостиную съ удобной мебелью. Здѣсь же былъ устроенъ изящный буфетъ, убранный громадными букетами цвѣтовъ въ дорогихъ вазахъ.

Всѣ остальныя суда также были переполнены народомъ; они тоже были убраны цвѣтами, гирляндами и дорогими матеріями. На кормѣ корабля правителя была устроена небольшая, высокая платформа. Правитель взошелъ на нее и развернулъ большой красный флагъ, на которомъ золотомъ вышита была символическая птица Имамона. Въ ту же минуту, на воздухъ поднялся небольшой аэоостатъ, имѣвшій видъ пурпурнаго дракона, съ золотой каской на головѣ.

Со всѣхъ сторонъ раздались радостные крики, и на всѣхъ судахъ выкинули флаги съ изображеніемъ священной эмблемы Имамона. Послышались мощные и гармоничные звуки музыки, — и вся флотилія двинулась въ путь, имѣя во главѣ золоченый корабль вице-короля.

На палубѣ гости разбились на группы. Ардеа познакомился, между прочимъ, съ молодымъ человѣкомъ, родственникомъ Америллы, который оказался военнымъ; а такъ какъ князь очень интересовался положеніемъ военнаго дѣла на Марсѣ, то и вступилъ въ оживленную съ нимъ бесѣду.

Нирдана бесѣдовала съ молодой дѣвушкой, своей подругой, и разговоръ шелъ о важнѣйшемъ для женщинъ всѣхъ міровъ вопросѣ, а именно — о замужествѣ.

Ніа, такъ звали молодую дѣвушку, была уже невѣста, и скоро должна была состояться ея свадьба. Обсудивъ важный вопросъ о подвѣнечномъ платьѣ, приданомъ и полученныхъ отъ жениха подаркахъ, Ніа спросила, когда же состоится обрученіе Нирданы съ секретаремъ ея отца и сдѣлалъ ли онъ ей предложеніе?

— О, нѣтъ! Я вовсе не жажду слышать его признаніе и нисколько не спѣшу выходить замужъ, — небрежно отвѣтила Нирдана.

— О! Съ какихъ же это поръ ты такъ измѣнила свое мнѣніе? Прежде Гери нравился тебѣ. Къ тому же онъ очень богатъ, знатнаго происхожденія, и занимаетъ такое положеніе въ свѣтѣ, что, право, лучшей партіи и желать нельзя.

— Но онъ не нравится мнѣ.

— Не выдумывай, а лучше признайся, что онъ потому пересталъ тебѣ нравиться, что понравился другой? Ужъ не таинственный ли вашъ гость этотъ другой — лукаво спросила Ніа. — Онъ не дуренъ собой…

— Недуренъ! Нѣтъ, онъ очень красивъ, съ своими золотистыми, волнистыми волосами и удивительными глазами. Потомъ, кожа его такъ бѣла, а вся фигура его дышетъ удивительнымъ очарованіемъ, — восторженно сказала Нирдана.

Затѣмъ, спохватившись, она прибавила:

— Какая-то непроницаемая тайна окружаетъ его, и это одно уже дѣлаетъ его интереснѣе Г ери, который всѣмъ извѣстенъ съ самаго дня своего рожденія. Только ты ошибочно предполагаешь, будто чужеземецъ причиной того, что Гери пересталъ мнѣ нравиться. Ардеа скоро уѣзжаетъ съ Сагастосомъ, и, Богъ знаетъ, увидимся ли мы съ нимъ когда-нибудь.

Въ эту минуту подошелъ Гери, и разговоръ перешелъ на другіе предметы.

Рѣка, по которой шелъ корабль правителя съ сопровождавшей его флотиліей все болѣе и болѣе расширялась. Мало-по-малу берега стали исчезать въ далекомъ сумракѣ; очевидно, они вошли въ большое озеро.

Послѣ полутора часа пути показался большой островъ, покрытый роскошною растительностью, изъ-за которой виднѣлись громадныя зданія, массивные и, въ то же время, изящные контуры которыхъ стали вырисовываться все яснѣй и яснѣй.

На широкой лѣстницѣ, къ которой причалилъ корабль, выстроились пѣвшіе гимнъ жрецы, въ бѣлыхъ и красныхъ одѣяніяхъ, и жрицы въ серебристыхъ туникахъ, увѣнчанныя вѣнками.

Правителя встрѣтилъ великій жрецъ и провелъ пріѣхавшихъ въ большой открытый павильонъ, устроенный у другого спуска.

Здѣсь лѣстница была уже, но зато покрыта дорогими коврами. Ардеа узналъ, что на эту пристань прибудетъ царь, который въ данную минуту находился въ другомъ городѣ.

Спускались сумерки, и царя ждали съ минуты на минуту, такъ какъ церемонія должна была начаться, какъ только на небѣ вспыхнетъ первая звѣзда! На островѣ собралась громадная толпа народа и всюду, куда только хваталъ глазъ, виднѣлось море человѣческихъ головъ.

Вдругъ на водѣ появилась свѣтящаяся точка и стала затѣмъ быстро приближаться. Наконецъ, сталъ видѣнъ большой корабль, на носу котораго сіяло громадное электрическое солнце.

— Это ѣдетъ Махозеръ со своими двѣнадцатью совѣтниками, хранителемъ печати и четырьмя магами, которые воспитали его и учили управлять четырьмя стихіями, — прошептала Нирдана, наклоняясь къ князю.

Ардеа съ любопытствомъ наклонился впередъ, чтобы лучше видѣть царя таобтиловъ, высокая фигура котораго появилась на покрытыхъ ковромъ сходняхъ, переброшенныхъ съ корабля на берегъ.

Махозеръ былъ еще молодой человѣкъ, лѣтъ тридцати пяти, очень высокаго роста. Черты лица его были правильныя и строгія, глаза были синяго, какъ сапфиръ, цвѣта.

На немъ былъ черный и узкій, какъ у всѣхъ, костюмъ, а на плечахъ накинутъ синій плащъ, сдерживаемый у шеи драгоцѣннымъ ожерельемъ, ниже котораго виднѣлся золотой нагрудникъ; голову покрывалъ легкій золотой шлемъ, увѣнчанный зубчатой короной.

Непосредственно за нимъ шелъ старецъ съ драгоцѣнной шкатулкой, въ которой, по словамъ Нир-даны, хранилась государственная печать. Далѣе шли попарно двѣнадцать старцевъ въ бѣлыхъ одеждахъ, и четыре наставника царя. На головѣ у маговъ были надѣты золотыя, увѣнчанныя звѣздой тіары.

Послѣ этихъ высшихъ сановниковъ, высадились тѣлохранители царя: пятьдесятъ молодыхъ людей въ серебряныхъ доспѣхахъ и вооруженныхъ короткими, широкими мечами, висѣвшими на серебрянныхъ же поясахъ.

На остальную свиту Ардеа не обратилъ никакого вниманія. Онъ смотрѣлъ на царя, который поднимался по лѣстницѣ, и передъ которымъ правитель, великій жрецъ и другіе сановники склонились до земли. Народъ радостными криками привѣтствовалъ монарха. Царь отвѣчалъ на привѣтствія наклоненіемъ головы или жестомъ руки и, не сказавъ ни слова, вмѣстѣ съ великимъ жрецомъ и прочими сановниками храма, стоявшими по обѣ стороны, быстро пошелъ впередъ. Въ эту минуту всѣ огни погасли, и шествіе потянулось длинной вереницей къ храму.

На темной лазури неба зажглась первая звѣзда, когда царь появился на ступеняхъ лѣстницы. Правитель съ семействомъ и его гости вошли въ храмъ за царемъ съ его совѣтниками и стали неподалеку за нимъ, на эстрадѣ, приготовленной для монарха и его свиты.

Храмъ былъ громадныхъ размѣровъ. Несмотря на безчисленныя лампады, освѣщавшія его, дальнія части терялись во мракѣ.

Посрединѣ храма, на возвышеніи въ десять ступеней, высился жертвенникъ, на которомъ стояло что-то закрытое широкимъ и толстымъ покровомъ изъ разноцвѣтной, съ металлическимъ отливомъ матеріи. Окружая полукругомъ главный жертвенникъ, были устроены двѣнадцать другихъ, изъ которыхъ каждый былъ украшенъ особымъ мистическимъ символомъ. Разсматривать эти символы князь не имѣлъ времени, такъ какъ все его вниманіе сосредоточилось на жрицахъ въ черныхъ одеждахъ, которыя окружали центральный жертвенникъ и, аккомпанируя себѣ на инструментахъ, напоминавшихъ арфы, затянули протяжную невыразимо грустную пѣснь.

Потомъ царь оставилъ свое мѣсто, гдѣ нѣкоторое время молился, и, начиная съ лѣвой стороны, обошелъ всѣ двѣнадцать жертвенниковъ, совершая на каждомъ возліяніе и куреніе.

Подошедшій къ князю Сагастосъ объяснилъ шопотомъ, что эти жертвенники посвящены стихіямъ и добродѣтелямъ Имамона, которыя царь почтилъ молитвами, дарами и жертвами.

Совершивъ жертвоприношеніе на послѣднемъ алтарѣ, посвященномъ плодородію и обильнымъ жатвамъ, царь снова занялъ свое мѣсто. Около центральнаго жертвенника жрицъ въ черномъ одѣяніи смѣнили жрицы въ бѣломъ. Изъ святилища появилось шествіе жрецовъ съ факелами въ рукахъ, которые и стали вокругъ жрицъ.

Съ этой минуты пѣніе становилось все громче и, наконецъ, пріобрѣло могучую силу. Удушливый ароматъ наполнилъ храмъ. Вдругъ вдали прокатился раскатъ грома, и мелькнула бѣлесоватая молнія. Въ ту же минуту надъ покровомъ, скрывавшимъ таинственный предметъ на престолѣ, появился красноватый дымъ. Всѣ присутствующіе въ страхѣ и трепетѣ пали на колѣни. Новый ужасный ударъ грома и блескъ молніи возвѣстили приближеніе самого Имамона.

Страшный трескъ потрясъ стѣны массивнаго зданія, яркая молнія прорѣзала воздухъ, погрузивъ все въ море пламени; лежавшее на центральномъ алтарѣ покрывало вспыхнуло.

"Кажется, молнія ударила въ храмъ", — подумалъ Ардеа, невольно закрывая глаза.

Когда онъ снова рѣшился взглянуть вокругъ, то увидѣлъ что всѣ лежали ницъ. Покрывало сгорѣло, а на престолѣ оказался громадный золотой сосудъ, украшенный драгоцѣнными камнями. Надъ этимъ сосудомъ стояла прозрачная, съ неясными контурами фигура, въ которой вполнѣ ясно можно было узнать человѣка высокаго роста. У ногъ его дымилось и кипѣло что-то красное, какъ кровь. Это была кровь Имамона, которую онъ самъ принесъ вѣрующимъ въ знакъ своей любви и неизмѣннаго покровительства. Черезъ минуту прозрачная фигура стала блѣднѣть и, наконецъ, расплылась въ воздухѣ.

— Слава Имамону! Добро торжествуетъ надъ зломъ, свѣтъ — надъ тьмою, жизнь — надъ смертью! — въ радостномъ упоеніи пропѣла толпа.

По окончаніи гимна великій жрецъ поднялся по ступенямъ къ алтарю. Царь первый подошелъ и палъ ницъ, а потомъ, стоя на колѣняхъ, выпилъ маленькій золотой кубокъ, которымъ жрецъ зачерпнулъ красной влаги изъ большого сосуда. Послѣ царя стали подходить совѣтники, маги, правитель съ семействомъ и всѣ высшіе сановники, а за ними Сагастосъ и Ардеа.

Со страннымъ чувствомъ выпилъ князь кровь Имамона. Благоговѣйный восторгъ окружавшей его толпы заразительно на него подѣйствовалъ и вызвалъ мистическую дрожь, когда горячая, съ особымъ ароматомъ жидкость коснулась его губъ.

Дальше, безконечной вереницей, но въ строгомъ порядкѣ, потянулись вѣрные къ великому жрецу, которому два другихъ жреца помогали раздавать божественную кровь.

Въ это время священная церемонія закончилась радостнымъ и благодарственнымъ гимномъ, пропѣтымъ всѣми молящимися.

Послѣ этого царь, въ сопровожденіи своей свиты и всѣхъ присутствующихъ сановниковъ, вышелъ изъ храма черезъ боковую дверь и направился къ павильону, всѣ залы котораго были открыты доступу свѣжаго и чистаго ночного воздуха.

Роскошно убранные столы ломились подъ тяжестью драгоцѣнной посуды. Всѣ сѣли, и у каждаго на приборѣ лежалъ большой красный плодъ.

Легенда гласила, что онъ нѣкогда былъ бѣлымъ, но дерево, приносящее этотъ плодъ, росло недалеко отъ костра, на которомъ былъ убитъ Имамонъ; когда брызнула кровь бога, то смочила также это дерево и росшіе на немъ плоды, отчего немедленно же все растеніе, — стволъ, корни, листва и плоды, — окрасились въ красный цвѣтъ. Въ воспоминаніе этого случая, каждый въ день годового праздника долженъ былъ съѣсть такой плодъ въ честь Имамона.

Прежде чѣмъ сѣсть за столъ, правитель представилъ царю Сагастоса и князя. Махозеръ крайне милостиво принялъ ихъ и приказалъ посадить за свой столъ.

За царскимъ столомъ шелъ оживленный разговоръ. Молодой государь посадилъ Сагастоса рядомъ съ собой и бесѣдовалъ съ нимъ, обращаясь съ любезнымъ словомъ и къ князю.

Ардеа все слушалъ и слушалъ, удивляясь глубокимъ и разнообразнымъ знаніямъ молодого царя, обладавшаго дѣйствительно выдающимся умомъ.

По окончаніи чрезвычайно долго затянувшагося ужина, царь вмѣстѣ со своей свитой уѣхалъ съ острова, увезя также и правителя, съ которымъ хотѣлъ поговорить о дѣлахъ. Остальное общество разошлось по своимъ судамъ, а вмѣстѣ съ прочими и магъ съ своимъ ученикомъ вернулись на свой корабль.

Утомленныя дамы удалились въ каюты, и на палубѣ остались одни мужчины. Составились отдѣльныя группы. Ардеа жаждалъ разспросить Сагастоса о массѣ вещей, но магъ былъ окруженъ толпой. Видя его досаду и нетерпѣніе, Сагастосъ не могъ удержаться отъ улыбки.

Вернулись они домой, когда уже всходило солнце, и всѣ поспѣшили на отдыхъ послѣ безъ сна проведенной ночи.

 

VI

На слѣдующій день, послѣ утренняго завтрака, Сагастосъ, смѣясь, сказалъ князю:

— Теперь я къ вашимъ услугамъ. Еще вчера я замѣтилъ, что вы сгораете отъ нетерпѣнія разспросить меня.

— О, конечно! Я видѣлъ такую массу интереснаго!

И Ардеа сталъ разспрашивать мага сначала о символикѣ и значеніи вчерашней церемоніи, а затѣмъ нерѣшительно задалъ вопросъ, считаетъ ли онъ дѣйствительнымъ появленіе Имамона?

— Злые языки утверждаютъ, — и лукавая улыбка мелькнула на устахъ Сагастоса, — что въ видимомъ явленіи бога и въ явленіяхъ, предшествующихъ ему, нѣкоторую роль играетъ искусство жрецовъ. Однако, это обстоятельство нисколько не исключаетъ дѣйствительнаго, хотя и невидимаго присутствія Имамона въ храмѣ. Совокупная молитва обладаетъ громаднымъ могуществомъ, а порывъ столькихъ, полныхъ глубокой вѣры сердецъ несомнѣнно привлекаетъ совершеннаго духа, и его божественно-чистыя излученія наполняютъ кубокъ, изъ котораго вкушаютъ вѣрующіе.

Разговоръ коснулся затѣмъ Махозера, и Ардеа выразилъ свое восхищеніе передъ громадными знаніями и выдающимся умомъ молодого царя.

— Что находите вы необыкновеннаго въ знаніяхъ Махозера? Не только вполнѣ естественно, но даже необходимо, чтобы царь былъ развитѣе подданныхъ. Чтобы повелѣвать, надо знать, — замѣтилъ Сагастосъ. — Царь получаетъ особое воспитаніе. Семи лѣтъ его отдаютъ въ коллегію маговъ, гдѣ и посвящаютъ во всѣ науки, необходимыя для того, чтобы править народомъ, охранять благосостояніе страны, и нелицепріятно отправлять правосудіе. Параллельно съ обученіемъ наукамъ и искусствамъ, ведется строжайшій надзоръ за характеромъ будущаго царя. Его учатъ побѣждать свои дурныя наклонности и внушаютъ убѣжденіе, что онъ болѣе всякаго своего подданнаго долженъ обладать добродѣтелями, возвышающими и облагораживающими человѣка. Царевичъ растетъ, проникаясь мыслью, что гнѣвъ, зависть, алчность, пристрастіе и жестокость — позорнѣйшіе пороки для царя, который обязанъ быть терпѣливымъ, великодушнымъ справедливымъ, всегда готовымъ пожертвовать собой на благо народа, и* долженъ почитать бога своей страны, чтобы и подданные его, которымъ онъ служитъ примѣромъ, поступали такъ же.

Онъ долженъ основательно знать законы, чтобы никогда не прилагать свою печать къ несправедливому приговору или указу. Наконецъ, царь долженъ поощрять и любить искусства, какъ дары божества.

Во время своей земной жизни, — гласитъ преданіе, — Имамонъ любилъ пѣть, и воспѣвалъ величіе Создателя вселенной и красоту Его твореній. Подъ звуки его голоса и лиры распускались цвѣты, стихали бури, а хищные звѣри ложились у его ногъ и смиренно, покорно слѣдовали за нимъ. Имамонъ чтилъ искусства и говорилъ: "Развивайте ихъ, — они хранятъ въ себѣ великія тайны творенія и приближаютъ васъ къ божеству". Въ одномъ изъ храмовъ страны благоговѣйно хранится лира Имамона. Мнѣ говорили, что святые, ведущіе отшельническую жизнь, слышатъ иногда въ святилищѣ звуки этой лиры и поющій голосъ бога.

— Слѣдовательно, и Махозеръ изучилъ спеціально какое-нибудь искусство? — спросилъ Ардеа.

— Да, онъ прекрасный музыкантъ и пѣвецъ. Но повѣрьте, что Махозеръ крайне удивился бы, если бы узналъ, что вы имъ восхищаетесь, такъ какъ онъ отлично понимаетъ, что лишь одно невѣжество можетъ считать себя великимъ и всезнающимъ, а что всякій, кто хоть немного чему-нибудь учился, ужаснется безпредѣльности знанія, которое ему предстоитъ еще пріобрѣсть.

— Счастливы таобтилы, что ими правитъ этотъ скромный и симпатичный коронованный ученый. Признаюсь вамъ, учитель, что никогда и ни одинъ земной государь не очаровывалъ меня такъ, какъ Махозеръ, — со вздохомъ сказалъ Ардеа.

Затѣмъ, послѣ минутнаго молчанія, онъ продолжалъ:

— Скажите, Сагастосъ, почему для каждой книги законовъ существуетъ особый совѣтникъ, и почему всѣ совѣтники — старики?

— Потому, что царь — все-же человѣкъ; что-нибудь отъ него ускользнетъ, или, наконецъ, память можетъ ему измѣнить. Совѣтникъ же, изучившій только одну изъ двѣнадцати книгъ закона, является свѣдущимъ человѣкомъ въ своей области. Онъ всегда готовъ помочь царю и обратить его вниманіе на любой оттѣнокъ обсуждаемаго дѣла. Что же касается вашего второго вопроса, почему всѣ совѣтники старики, то для этого существуютъ причины основательныя. Они должны быть старыми, чтобы Никакое увлеченіе не отвращало отъ лежащихъ на йихъ важныхъ государственныхъ обязанностей. Всѣ оки отказались отъ міра и семьи, и ничье постороннее вліяніе не можетъ дѣйствовать на нихъ подкупающимъ образомъ. Ихъ тщеславіе заключается въ томъ, чтобы статуя ихъ была современемъ помѣщена въ музеѣ "Народной славы", а имя съ уваженіемъ и любовью вспоминалось грядущими поколѣніями. Зато страна окружаетъ ихъ царскою роскошью и даетъ столько всего, что желать имъ нечего!

— У царя есть жена?

— Нѣтъ, и никогда не будетъ открыто, по крайней мѣрѣ. Со смертью отца, онъ теряетъ послѣднія узы родства. Мать царя остается неизвѣстной и никогда не покидаетъ храма. На этотъ счетъ, законъ весьма строгъ.

— Законъ жестокій и несправедливый! Вѣдь царь тоже — человѣкъ и притомъ молодой. Какъ и всякій другой, онъ можетъ полюбить женщину; а между тѣмъ, законъ запрещаетъ ему это и осуждаетъ его на монашескую жизнь, — съ легкимъ негодованіемъ возразилъ Ардеа.

Сагастосъ разсмѣялся.

— Успокойтесь, пылкій житель Земли! Въ дѣйствительности, дѣло вовсе не столь ужасно, и отъ молодого царя такого суроваго отреченія не требуется. Въ любомъ храмѣ царь можетъ избрать себѣ красивѣйшую изъ жрицъ; храмъ дастъ ему ее, и ничего взамѣнъ этого не потребуетъ. Но никто ничего не будетъ объ этомъ знать, и возможныя послѣдствія останутся подъ покровомъ непроницаемой тайны? малѣйшая на этотъ счетъ нескромность, даже самой избранницы, влечетъ страшное наказаніе. Первый ребенокъ мужского пола, родившійся отъ царя, становится его наслѣдникомъ..

— А если ребенокъ умретъ?

— Это случай крайне рѣдкій. Въ такомъ случаѣ, ему найдутъ замѣстителя, такъ какъ жрецы знаютъ и никогда не теряютъ изъ вида потомство царя. .

— А развѣ жрецы не могутъ сплутовать и подмѣнить царскаго сына другимъ ребенкомъ?.. — съ многозначительнымъ видомъ перебилъ Ардеа.

— О, нѣтъ! За всѣмъ этимъ наблюдаетъ совѣтъ маговъ и никто не отважится обмануть людей, для которыхъ нѣтъ ничего тайнаго. Увѣряю васъ, Ардеа, что въ такомъ установленіи есть много хорошаго. Семейныя узы и обязанности родства препятствуютъ во многомъ свободѣ дѣйствій государя и могутъ вліять на его чувства справедливости и долга по отношенію къ его народу. Одинокій, свободный отъ какого бы то ни было посторонняго вліянія и поддерживаемый такими же, какъ и онъ самъ, добросовѣстными, безпристрастными совѣтниками, царь никогда не постановитъ несправедливаго рѣшенія, идущаго во вредъ интересамъ страны. Столь же осторожно и нелицепріятно будетъ онъ взвѣшивать всякое дѣло, подносимое ему на утвержденіе. Законъ подчасъ суровъ, и необходимо все хорошо обдумать, примѣняя его; особенно же, если дѣло идетъ о человѣкѣ бѣдномъ и невѣжественномъ, котораго, раньше чѣмъ карать, надобно просвѣтить и поддержать. Наоборотъ, чѣмъ богаче и развитѣе виновный, тѣмъ преступленіе его возмутительнѣе, и тѣмъ строже онъ долженъ быть наказанъ.

Вечеромъ, бесѣдуя съ Сагастосомъ, Ардеа упомянулъ о загородной прогулкѣ, дня черезъ два, устраиваемой Нирданой.

— Вамъ придется, мой другъ, отказаться отъ этой поѣздки, такъ какъ я разсчитываю послѣзавтра уѣхать съ вами отсюда. Кромѣ того, я боюсь, какъ бы ваше присутствіе не потревожило покой семьи, гостепріимно пріютившей насъ.

— Какъ такъ! Развѣ я нарушилъ въ чемъ-нибудь правила приличія, или какой-либо неизвѣстный мнѣ обычай? — смущенно спросилъ князь.

— О, нѣтъ! — лукаво улыбнулся Сагастосъ. — Дѣло не въ этомъ. Но неужели вы до такой степени слѣпы и не замѣчаете, что черезчуръ заинтересовали своей особой Нирдану, а что этотъ интересъ вызываетъ дикую ревность со стороны Гери, котораго ея отецъ прочитъ ей въ женихи? Нашъ отъѣздъ положитъ конецъ всѣмъ этимъ недоразумѣніямъ. Вѣдь я не думаю, чтобы вы сами жаждали торжественно ввести въ храмъ эту дѣвочку, какъ бы она красива ни была.

— Конечно, нѣтъ! Я жажду только одного: сохранить свою свободу, и какъ можно подробнѣй осмотрѣть прекрасную планету, на которую попалъ какимъ-то чудомъ, тогда какъ мои родные и друзья считаютъ меня спокойно проживающимъ въ Индіи.

— Итакъ, рѣшено! Завтра мы объявимъ наше рѣшеніе, простимся съ любезными хозяевами и на разсвѣтѣ слѣдующаго дня двинемся въ путь.

Извѣстіе о скоромъ отъѣздѣ гостей удивило всю семью правителя. Онъ и его жена старались вѣжливо удержать ихъ, а щеки Нирданы вспыхнули предательскимъ румянцемъ, что немало смутило князя. Поэтому онъ очень обрадовался, услыхавъ, что Сагастосъ настоялъ-таки на своемъ рѣшеніи, обѣщая позже опять пріѣхать къ нимъ; еще болѣе порадовался Ардеа, когда изъ разговора съ хозяиномъ дома выяснилось, что для путешествія лучше всего воспользоваться ночной прохладой, и потому имъ необходимо выѣхать въ тотъ же вечеръ.

Послѣ ужина Сагастосъ и Ардеа сердечно распрощались съ семействомъ правителя и ушли къ себѣ, чтобы перемѣнить костюмъ и заняться послѣдними приготовленіями.

— Куда же мы теперь ѣдемъ? — спросилъ Ардеа, какъ только они остались одни.

— Къ ассурамъ, дикимъ обитателямъ равнинъ. Затѣмъ мы посѣтимъ селенитовъ. Это — удивительный народъ, и я какъ-нибудь познакомлю васъ съ интереснымъ преданіемъ о немъ.

— Америлла уже разсказала мнѣ кое-что. Селениты, или лунные люди, считаютъ себя потомками Имамона и имѣютъ свою особую организацію. Конечно, я жажду посѣтить ихъ и думаю, что увижу у нихъ больше интереснаго, чѣмъ у дикихъ ассуровъ.

— Нѣтъ, и у нихъ тоже вы найдете много любопытнаго. Въ ихъ странѣ находятся наши рудники — неистощимый источникъ нашего богатства. Я разсчитываю показать ихъ вамъ… Но одѣвайтесь скорѣй, Ардеа! Вонъ ваша одежда лежитъ на стулѣ!

Ардеа съ любопытствомъ осмотрѣлъ короткую тунику, сдѣланную изъ мягкой и шелковистой матеріи, блестѣвшей, какъ шелкъ, и отливавшей, какъ перламутръ.

— Изъ чего фабрикуется матерія? — спросилъ Ардеа.

— Изъ стеклянныхъ нитей. Я думаю, что и на вашей Землѣ должно быть извѣстно это производство. Атарва говорилъ мнѣ, что у васъ есть стекло.

— Да, это правда! Я видѣлъ на одной выставкѣ матерію изъ стекла, только по тонкости, мягкости и совершенству работы она далека отъ этой. Но скажите, надо ли мнѣ также надѣть синій плащъ и звѣзду посвященія?

— Не сейчасъ! Вы надѣнете ихъ завтра утромъ, когда мы отправимся къ Роху-Цампи, главѣ племени, котораго я предупредилъ о нашемъ пріѣздѣ.

— Стоитъ ли такъ наряжаться для этихъ дикарей.

— Имъ-то и нужно внушить къ себѣ уваженіе. Намъ необходимо выставить на показъ нашъ ученый санъ, такъ какъ онъ не только обезпечиваетъ намъ безопасность и всеобщее уваженіе, но и открываетъ всѣ двери.

Вице-король проводилъ Сагастоса и его спутника до самой колесницы, походившей на ту, въ которой Ардеа выѣхалъ въ первый разъ; они дружески простились съ хозяиномъ дома и быстро достигли противоположнаго конца города.

Слуга мага, Ники-Цампи, слѣдовалъ за нимъ съ багажомъ. Сіяющее лицо его свидѣтельствовало о той радости, какую возбуждала въ немъ эта поѣздка на его родину.

Остановились они передъ довольно большимъ зданіемъ.

— Какъ же мы поѣдемъ? Я нигдѣ не вижу воды, — спросилъ Ардеа.

— А почему вы думаете, что мы непремѣнно будемъ путешествовать по водѣ? Мы направляемся теперь въ равнины и поѣдемъ по желѣзной дорогѣ, — отвѣтилъ магъ, смѣясь, при видѣ смущеннаго и недоумѣвающаго вида князя.

Они вошли въ залу, изъ которой открывался входъ въ сводчатый тунель. Спустившись, они очутились на платформѣ дебаркадера, передъ цѣлой линіей вагоновъ, очень похожихъ на земные. Только вагоны были больше и длиннѣй и раздѣлены на двухъ или четырехмѣстныя купэ. Часть вагоновъ была исключительно предназначена для ассуровъ; другая — для высшихъ расъ.

Сагастосъ и Ардеа заняли двухмѣстное, роскошно отдѣланное отдѣленіе. Поѣздъ скоро тронулся и быстро помчался безъ шума и безъ малѣйшихъ толчковъ.

— Теперь мы можемъ спокойно заснуть на нѣсколько часовъ, такъ какъ до самой столицы ассуровъ не будетъ ничего интереснаго, — сказалъ Сагастосъ.

— Если вамъ, Сагастосъ, не очень хочется спать, то скажите мнѣ, какимъ образомъ могутъ быть у васъ знакомые среди этого варварскаго народа.

— У меня есть тамъ даже такой, которому я покровительствую. Напримѣръ, Квили-Цампи, — малый, служившій раньше у меня. Онъ былъ гораздо злѣе Ники-Цампи и, несмотря на всѣ мои усилія его цивилизовать, онъ не сдѣлался лучше. Недавно я узналъ, что онъ съѣлъ свою шестую жену и женился на седьмой; а изъ своихъ дѣтей тоже сожралъ нѣсколькихъ.

— Какой ужасъ! И вы покровительствуете такому чудовищу? Я не понимаю, какъ седьмая жена согласилась выйти за него замужъ.

— Положимъ, люди дикіе и грубые, но Квили-Цампи не первый и не послѣдній, который это дѣлаетъ, а привычка заглушаетъ весь ужасъ подобныхъ поступковъ; онъ пользуется даже особенною благосклонностью своихъ дамъ. Какъ это ни странно, но порокъ всегда привлекаетъ больше, чѣмъ добродѣтель; то же происходитъ, по вашимъ словамъ, и у васъ. Что же касается моего милаго Квили-Цампи, то онъ вполнѣ заслужилъ мою признательность своей безупречной службой; онъ — прекрасный слуга!

— Почему бы ему не скушать дѣтей сосѣда, вмѣсто собственныхъ?

— Потому что строго запрещено ѣсть дѣтей, или кого либо изъ сосѣднихъ семей, и это карается смертью.

— Странная логика.

— Почему странная? Чужое добро должно быть свято.

— Почему вы называете всѣхъ ихъ "Цампи": Квили-Цампи, Ники-Цампи, Роху-Цампи и т. д. Или это все члены одного и того же семейства?

— Нѣтъ, но всѣ ассуры прибавляютъ къ своему имени слово: "Цампи"; это что-то вродѣ нашего "господинъ" или "учитель". Засните-ка теперь, у васъ такой утомленный видъ.

— Я чувствую себя очень хорошо.

— Тѣмъ лучше! Но все-таки не слѣдуетъ забывать, что ваше тѣло сдѣлано изъ иного тѣста, чѣмъ наше.

Ардеа послѣдовалъ совѣту и легъ на диванъ. Масса новыхъ впечатлѣній, однако, такъ утомила его, что онъ тотчасъ же заснулъ и притомъ такъ крѣпко, что Сагастосу пришлось затѣмъ нѣсколько разъ встряхнуть его, чтобы разбудить.

— У васъ завидный сонъ, другъ Ардеа! Ужъ одна подобная способность спать можетъ выдать въ васъ не "посвященнаго", — сказалъ, смѣясь, магъ.

Князь протеръ глаза.

— Увы! Какъ ни приготовлялся я, чтобы быть въ состояніи посѣтить вашу, прекрасную планету, а все не могъ совершенно уничтожить свои земныя привычки. Впрочемъ, — весело прибавилъ онъ, — я не веду вѣдь здѣсь жизнь аскета.

Надѣвъ синіе плащи и повѣсивъ на шею звѣзды — знаки высшаго посвященія, — Сагастосъ и Ардеа направились къ выходу изъ вокзала.

Они вышли на большую площадь, полную народомъ и загроможденную различными экипажами. Самый дебаркадеръ былъ массивнымъ зданіемъ, украшенъ колоннами и увѣнчанъ двумя тяжелыми четыре-угольньіми башнями, на которыхъ развѣвались яркіе, разноцвѣтные флаги. Стѣны были тоже облицованы эмалированными кирпичами яркихъ цвѣтовъ.

Суетившаяся съ озабоченнымъ видомъ толпа изобиловала самыми разнообразными типами. Здѣсь были красивые, какъ Сагастосъ, черные и желтые люди; послѣдніе были столь рѣзкой окраски, что князю невольно пришло въ голову сравненіе съ канарейками.

— Здѣшнее населеніе состоитъ изъ смѣшанныхъ расъ? — спросилъ онъ.

— Нѣтъ, это все чужеземцы-торговцы, прибывшіе сюда со всѣхъ концовъ планеты. Ассуры необыкновенно искусные земледѣльцы, огородники, садоводы, скотоводы и даже фабриканты. Поэтому всѣ съѣзжаются для заключенія съ ними сдѣлокъ на поставку земледѣльческихъ продуктовъ, скота или фабричныхъ издѣлій. Дальше въ равнинахъ есть ткацкія фабрики, выдѣлывающія совершенно особенныя матеріи, необыкновенной прочности, которыя очень цѣнятся. Но вотъ, Ники-Цампи приготовилъ намъ экипажъ!

Экипажъ представлялъ изъ себя длинную повозку, имѣвшую два мѣста впереди и одно сзади и, кромѣ того, еще помѣщеніе для багажа. Экипажъ этотъ былъ запряженъ тремя большими животными, которыя напоминали земныхъ муловъ. Они сѣли и покатили; Сагастосъ правилъ.

Городъ былъ большой и имѣлъ совсѣмъ иной типъ, чѣмъ тѣ города, которые Ардеа видѣлъ до сихъ поръ. Архитектура была проще и грубѣе, а вычурная отдѣлка домовъ бросалась въ глаза своимъ безвкусіемъ. Какъ и во всѣхъ городахъ планеты, здѣсь было изобиліе садовъ и фонтановъ.

Выѣхавъ изъ города, они очутились на гладкой дорогѣ, которая широкой лентой извивалась по однообразной равнинѣ. По обѣимъ сторонамъ росли высокія и густыя деревья, и разстилались, теряясь вдали, воздѣланныя поля, на которыхъ мирно паслись многочисленныя стада. Мѣстами, среди короткой и жесткой травы, коричневаго или темнаго сине-зеленаго цвѣта, выдѣлялись группы кустовъ, покрытыхъ яркими бѣлыми или пурпурными цвѣтами.

Послѣ двухчасового переѣзда экипажъ остановился передъ большимъ домомъ, окруженнымъ садомъ. Круглыя колонны, имѣвшія вмѣсто капители лѣпныя изображенія человѣческихъ головъ съ характерными чертами ассуровъ, поддерживали портикъ. Крытая галлерея вела на террасу передъ входомъ въ домъ.

На этой террасѣ, въ ожиданіи гостей, собралась вся семья. Впереди всѣхъ стоялъ Роху-Цампи и его жена, съ металлическими блюдами въ рукахъ. На одномъ изъ блюдъ стояли два кубка съ какой-то блѣдно-розовой жидкостью, повидимому виномъ; а на другомъ — лежалъ не то хлѣбъ, не то сахарное тѣсто, которое Ардеа уже пробовалъ не разъ; вкусомъ оно напоминало медъ. За хозяевами дома толпились дѣти и слуги.

Сагастосъ любезно отвѣтилъ на глубокіе поклоны хозяевъ дома, въ изысканныхъ словахъ выражавшихъ радость видѣть подъ своей кровлей двухъ представителей божественной мудрости. Затѣмъ магъ, а за нимъ и Ардеа выпили по кубку и отвѣдали хлѣба и меда.

По окончаніи этой церемоніи Роху-Цампи провелъ гостей въ садъ, гдѣ въ тѣни деревьевъ стоялъ накрытый вышитой скатертью столъ. Дѣти бѣжали впереди съ корзинками въ рукахъ и бросали подъ ноги гостямъ золотистыя зерна.

За столъ сѣли только хозяинъ дома, его жена и оба гостя; прислуживали имъ дѣти и слуги. Обѣдъ былъ обильный и состоялъ изъ мясныхъ блюдъ, но посвященнымъ особо подавали овощи, розовую жидкость, оказавшуюся молокомъ, плоды и пирожки.

Послѣ обѣда гостей пригласили въ домъ, гдѣ все было просто, но безвкусно, хотя и прочно, а сверхъ того отличалось безупречной чистотой. Было только необходимое, при полномъ отсутствіи произведеній искусства, или какого-либо предмета роскоши.

"Если ассуры и богаты, — подумалъ Ардеа, — то, очевидно, и бережливы".

Провели ихъ прямо къ двери, надъ которой висѣла картина, изображавшая хозяевъ дома, привѣтствовавшихъ гостя, который обращенъ былъ спиной къ зрителю; это указывало, что комната предназначалась для пріема пріѣзжающихъ.

Отворивъ дверь, Роху-Цампи попросилъ гостей войти и считать себя здѣсь, какъ у себя дома. Потомъ онъ скромно удалился, а Ардеа сталъ осматривать свое новое помѣщеніе.

Комната была большая и окнами своими, задрапрированными полосатой, — черное съ краснымъ, — матеріей, выходила въ садъ. Стѣны были выкрашены темной краской и украшены живописью, изображавшей цвѣты и животныхъ. Въ углу стояла печь, сложенная изъ красивыхъ, эмалированныхъ кирпичей. Къ стѣнѣ былъ придѣланъ металлическій тазъ съ маленькимъ фонтаномъ для мытья.

Столъ и стулья были деревянные, довольно простой и грубой работы. Двѣ низкихъ и широкихъ кровати были покрыты толстыми и мягкими одѣялами. На нихъ лежали подушки въ полосатыхъ наволочкахъ.

Около каждой кровати было по высокому подсвѣчнику, вродѣ тѣхъ, какіе мы видимъ въ нашихъ церквахъ, со вставленными въ нихъ толстыми красными свѣчами. На столѣ, посреди комнаты, стояла большая амфора съ виномъ и два кубка.

— Мы здѣсь отдохнемъ немного, а потомъ я покажу вамъ храмъ. Это самое главное святилище ассуровъ.

— И оно стоитъ одиноко въ равнинѣ?

— Да нѣтъ же, Ардеа! Мы находимся въ предмѣстьѣ большого города, который скрытъ отъ насъ холмами. Если вы хорошій ходокъ, то мы пойдемъ пѣшкомъ.

— Конечно! Я съ удовольствіемъ прогуляюсь.

Отдохнувъ около часу, наши путники вышли изъ дома. Сагастосъ хорошо все зналъ, казалось, и не нуждался въ проводникѣ. Прямымъ путемъ, на половину сокращавшимъ разстояніе, они вышли на главную улицу города.

Каждый изъ перекрестковъ представлялъ площадь, и на каждой изъ площадей были устроены рынки, заваленные самыми разнообразными продуктами. На рынкахъ двигалась толпа всевозможныхъ типовъ. Одни сидѣли и разсуждали съ ассурами о дѣлахъ; другіе подписывали торговыя сдѣлки.

Повсюду царила лихорадочная дѣятельность; мужчины и женщины шныряли съ озабоченнымъ видомъ. Въ общей массѣ, женщины ассуровъ были некрасивы. Рослыя, дородныя, съ рѣзкими чертами лица и маленькими безцвѣтными глазами, онѣ производили непріятное впечатлѣніе; но, вглядываясь ближе въ эти грубыя энергичныя фигуры, можно было; встрѣтить и кроткія лица, съ добрыми сѣрыми гла-) зами. Носили онѣ разноцвѣтныя, короткія юбки, темные плащи и остроконечныя шляпы.

Пройдя черезъ весь городъ, Сагастосъ свернул въ аллею, обсаженную такими густыми деревьям, что въ ней царилъ полумракъ. Въ концѣ аллеи находился портикъ, сложенный изъ чернаго камня, черезъ который они вошли на большой дворъ.

Храмъ представлялъ изъ себя громадное зданіе, выстроенное тоже изъ чернаго, блестящаго камня. Широкая лѣстница, въ двадцать ступеней, вела на паперть съ двумя толстыми колоннами по бокамъ. Въ тѣни, надъ входомъ, фосфорически свѣтилась пентаграмма; по обѣ стороны, въ двухъ громадныхъ каменныхъ вазахъ, горѣли благовонія и смолистыя травы, тщательно возобновляемыя двумя жрицам^, въ длинныхъ, красныхъ одеждахъ.

Рѣдкіе богомольцы, преимущественно женщины, входили и выходили изъ храма. Вслѣдъ за небольшой группой молящихся вошли внутрь и наши путешественники.

Громадный храмъ былъ почти пустъ. Въ глубинѣ виднѣлась красная завѣса, передъ которой высился каменный жертвенникъ, а на немъ стоялъ металлическій сосудъ. Вокругъ жертвенника, на каменномъ полу, лежали крѣпко связанныя животныя. Жрецы и жрицы, вооруженные длинными ножами, по очереди прикалывали ихъ и собирали парную кровь въ большіе сосуды, а служители вытаскивали затѣмъ убитыхъ животныхъ на смежный дворъ.

Тяжелый, острый и отвратительно удушливый запахъ стоялъ въ храмѣ. Откуда-то доносился глухой грохотъ.

Если бы мы не были посвященными, то обязаны были бы также принести какое-нибудь животное въ жертву, — замѣтилъ Сагастосъ. — Слѣдите за тѣмъ, что происходитъ, это — погребальный обрядъ.

Они подошли къ жертвеннику, и Ардеа увидѣлъ, что присутствующіе, взявъ по сосуду съ парной кровью, преклонили колѣна передъ завѣсой, и затянули какую-то протяжную, однозвучную молитву. Едва замерли послѣдніе звуки пѣнія, какъ изъ-за завѣсы грянула музыка. Пѣлъ многочисленный хоръ подъ звуки музыкальныхъ инструментовъ. Въ общемъ, мелодія не лишена была величія; но минутами она становилась до такой степени дикой, слышались такіе раздирающіе звуки, что потрясала каждый фибръ слушателя, вызывая почти физическую боль.

Вдругъ сверкнула яркая молнія, и подъ сводами прокатился страшный ударъ грома, заглушившій музыку. При блѣдно-зеленоватомъ свѣтѣ молніи видно было, что завѣса быстро распахнулась и открыла колоссальную статую человѣка, сидящаго на четырехгранномъ тронѣ. Руками своими, похожими на когти, онъ раздиралъ, казалось, трепетавшее человѣческое сердце; а за его плечами видны были большія зубчатыя, какъ у летучей мыши, крылья; голову статуи окружалъ снопъ красныхъ, какъ кровь, лучей. Вокругъ стояли жрецы въ длинномъ черномъ одѣяніи, съ вѣнками изъ красныхъ цвѣтовъ на головѣ, и жрицы съ золочеными лирами въ рукахъ. Лицо статуи, съ красными, какъ раскаленный металлъ, глазами, было поистинѣ ужасно. Въ ногахъ идола былъ устроенъ другой каменный жертвенникъ, на которомъ пылалъ большой огонь.

Теперь Ардея понялъ также и причину постояннаго грохота, котораго онъ никакъ не могъ раньше объяснить. Въ подражаніе храму Имамона и здѣсь былъ водопадъ, но всей картинѣ не доставало величія, подавлявшаго зрителя въ храмѣ великаго бога. Лѣнящіяся воды, низвергавшіяся въ какую-то бездну за статуей Ассуры, были синяго, какъ сапфиръ, цвѣта.

Всѣ присутствующіе, съ чашами въ рукахъ, подходили къ жертвеннику и выливали кровь на огонь, и пламя съ трескомъ взвивалось столбомъ, озаряя все вокругъ багровымъ свѣтомъ. Изъ средины огня взвивался изсиня-черный, испещренный желтыми пятнами, дымъ, въ клубахъ котораго показались воздушные и неясные человѣческіе образы. Присутствующіе узнали, должно быть, въ этихъ смутныхъ очертаніяхъ своихъ знакомыхъ и родныхъ, такъ какъ съ криками и рыданіями протягивали руки къ этимъ видѣніямъ.

Ардеа почувствовалъ, что холодная дрожь пробѣжала по тѣлу, и голова закружилась.

— Уйдемте! Этотъ запахъ и зрѣлище ужасны! — пробормоталъ онъ.

Сагастосъ взялъ его подъ руку.

— Будьте мужественны и, главное, не выказывайте ни слабости, ни отвращенія! Это очень опасно и можетъ вызвать взрывъ гнѣва у этихъ дикарей. Смотрите лучше на потокъ, который они называютъ "потокомъ спасенія". Души умершихъ, освобожденныя принесеніемъ за нихъ кровавыхъ жертвъ, погружаются въ его очистительныя волны.

Князь почти машинально взглянулъ на пѣнящіяся воды и вдругъ на синемъ фонѣ потока увидѣлъ человѣческіе образы, которые исчезали въ безднѣ. Вѣрующіе испускали радостные крики, а музыка начала снова гремѣть подъ аккомпаниментъ рева потока.

Оглушенный этимъ музыкальнымъ ураганомъ, передъ которымъ отрывки самыхъ дикихъ произведеній Рихарда Вагнера показались бы гармоничнымъ рокотомъ, и задыхаясь отъ одуряющаго запаха крови, Ардеа, шатаясь, вышелъ изъ храма.

На чистомъ воздухѣ вздохъ облегченія вырвался изъ его груди.

— О! Что за ужасный культъ! — пробормоталъ онъ.

— Культъ низшей расы. Но я вижу, что вы слишкомъ взволнованы, чтобы продолжать нашъ осмотръ, — сказалъ Сагастосъ. — Поэтому лучше вернемся домой и отдохнемъ.

 

VII

Проспавъ съ часъ, Ардеа всталъ бодрымъ и въ обычномъ расположеніи духа.

— Вы оказались слабѣе и впечатлительнѣе, чѣмъ я думалъ, — сказалъ ему Сагастосъ, прибавивъ, что сегодня они никуда уже больше не поѣдутъ.

— Я не знаю, что такое со мной случилось. Обыкновенно, я вовсе не такъ впечатлителенъ, — отвѣтилъ, краснѣя Ардеа. — Но запахъ крови былъ такъ удушливъ, а потомъ эта ужасная музыка окончательно потрясала мои нервы. Клянусь вамъ, что бывали звуки, производившіе на меня впечатлѣніе, точно мое тѣло рѣзали бритвой.

— Да, дикіе и раздирающіе звуки сильно дѣйствуютъ на нервную систему; но это-то въ данномъ случаѣ и надо. Вы сами понимаете, что для того, чтобы встряхнуть, матерыхъ и грубыхъ ассуровъ, нужны мѣры энергичныя, — съ улыбкой замѣтилъ Сагастосъ.

— Но зачѣмъ нужно возбуждать ихъ нервы, и что значитъ, наконецъ, эта погребальная церемонія, когда нѣтъ самихъ покойниковъ? Или все это совершается просто въ память о нихъ?

— Нѣтъ, погребеніе было настоящее. На третьемъ дворѣ, находящемся за храмомъ, постоянно пылаетъ костеръ, на которомъ жрецы и жрицы сжигаютъ приносимыя родственниками тѣла. Пепелъ вмѣстѣ съ сосудами отдаютъ роднымъ; а потомъ въ храмъ приводятъ животныхъ для жертвоприношенія и дымящеюся кровью ихъ смачиваютъ прахъ, который бросаютъ потомъ въ огонь, горящій передъ статуей. Вы это сейчасъ видѣли. Ассуры вѣрятъ, что такимъ образомъ они очищаютъ души умершихъ и освобождаютъ ихъ отъ оковъ плоти.

И странная вещь! Въ силу ихъ воли и восторженной вѣры, въ облакахъ дыма мелькаютъ неясныя тѣни, въ которыхъ, однако, они узнаютъ своихъ близкихъ. Для того-то именно, чтобы вызвать такую возбужденность, такую способность видѣть призраки, поются и играются тѣ гимны, которые произвели на васъ столь подавляющее впечатлѣніе.

— Какъ я жалѣю, что моя глупая впечатлительность помѣшала мнѣ видѣть до конца церемонію.

— Это бѣда поправимая. Послѣзавтра мы снова побываемъ въ храмѣ, и вы все увидите.

— Почему же послѣзавтра?

— Завтра мы отправимся на свадьбу, чтобы разсѣять тяжелое впечатлѣніе, произведенное мрачной церемоніей. Роху-Цампи сообщилъ мнѣ, что одинъ изъ его родственниковъ, очень богатый землевладѣлецъ, выдаетъ замужъ дочь, и я сказалъ, что мы тоже пріѣдемъ на свадьбу.

— Какъ? Безъ приглашенія?

— Приглашать насъ они не смѣютъ, а должны считать за особую честь и счастье, если мудрецы Великаго храма магіи пожелаютъ присутствовать на этомъ семейномъ торжествѣ. Само собой понятно, что мы должны сдѣлать подарки.

— Но, вѣдь, у насъ ихъ нѣтъ!

— Нѣтъ, есть, такъ какъ я предвидѣлъ такой случай. Завтра мы распакуемъ наши пожитки.

На слѣдующій день оба путешественника надѣли парадныя одежды. На этотъ разъ они были во всемъ бѣломъ, и на груди Сагастоса сверкалъ осыпанный драгоцѣнными каменьями большой нагрудникъ, а князя украшала богато отдѣланная звѣзда, большихъ, чѣмъ обыкновенно, размѣровъ. Затѣмъ магъ вынулъ изъ чемодана два дорогихъ золотыхъ кубка и подалъ ихъ Ардеа.

— Вотъ вашъ подарокъ. Вы поднесете ихъ новобрачнымъ на подносикѣ, когда они вернутся домой; одинъ будетъ съ молокомъ, а другой съ медомъ. Все это приготовитъ вамъ Ники-Цампи, когда придетъ время.

— А вотъ и мой подарокъ! — прибавилъ онъ, открывая футляръ, въ которомъ лежала небольшая тарелка и два кольца: одно съ зеленымъ камнемъ, а другое съ краснымъ. — Это магическія кольца, приносящія счастье и богатство. Много невѣстъ позавидуютъ этому дару! — лукаво улыбаясь, прибавилъ Сагастосъ.

— Ну да, потому, что подарокъ — цѣнный и, кромѣ того, исходитъ изъ рукъ посвященнаго? — спросилъ Ардеа.

А еще потому, — и это главное, — что кольца даютъ женѣ вѣрную защиту противъ людоѣдскихъ вкусовъ супруга. Почти не бывало примѣра, чтобы мужъ осмѣлился скушать жену, которой высшій посвященный надѣлъ на руку магическое кольцо, вносящее въ семью здоровье, изобиліе и охраняющее отъ пожара, молніи и другихъ несчастныхъ случаевъ. По ихъ вѣрованіямъ, вмѣстѣ съ насильственной смертью жены, которой покровительствуетъ такое высшее существо, какъ мы, пропадаетъ магическая сила кольца.

— Слѣдовательно, вы приносите въ даръ новобрачной жизнь, — со смѣхомъ сказалъ Ардеа.

Вошедшій Роху-Цампи прервалъ этотъ разговоръ.

Съ сіяющимъ лицомъ онъ поклонился до земли, и объявилъ, что прибыли посланные его двоюроднымъ братомъ, Орили-Цампи, носильщики, которые должны доставить къ нему знатныхъ гостей, удостаивающихъ его домъ своимъ посѣщеніемъ.

Поблагодаривъ за любезность, Сагастосъ и Ардеа направились къ выходу.

У дверей ихъ ждали восемь носильщиковъ, въ яркомъ одѣяніи и украшенныхъ цвѣтами шляпахъ, музыканты и паланкинъ съ мягкими подушками, убранный гирляндами цвѣтовъ.

Когда магъ и Ардеа сѣли въ паланкинъ, носильщики, — настоящіе гиганты, — какъ перышко, подняли ихъ на плечи, и шествіе, окруженное всей семьей Роху-Цампи, двинулось въ путь.

Домъ Орили-Цампи тоже находился въ предмѣстьѣ. По случаю семейнаго торжества все зданіе было убрано гирляндами зелени и разноцвѣтными флагами, а ступеньки лѣстницы устланы коврами. Во дворѣ стояла уже цѣлая толпа приглашенныхъ. Подъ деревьями были накрыты столы, ломившіеся подъ массой различныхъ блюдъ, и около громадныхъ, величиной въ человѣческій ростъ, амфоръ стояли слуги, наполнявшіе кубки, которые усердно подставляли имъ гости.

Всѣ весело ѣли и пили, хотя хозяевъ дома не было видно. Сагастосъ объяснилъ князю, что родители и родственники появятся вмѣстѣ съ невѣстой послѣ того, какъ пріѣдетъ женихъ.

Вдругъ раздались громкіе трубные звуки, и толпа гостей раздѣлилась, образовавъ посрединѣ широкій проходъ. Одновременно распахнулись двери дома и ворота, которыя вели во второй дворъ. На лѣстницѣ, покрытой ковромъ, появилось двадцать молодыхъ дѣвушекъ, которыя несли короба, шкатулки и разныя корзины.

— Смотрите, Ардеа! Это несутъ приданое невѣсты. Теперь наступаетъ самая торжественная минута церемоніи, такъ какъ каждый ассуръ старается удивить всѣхъ богатствомъ и числомъ вещей, которыя даетъ въ приданое за дочерью. Въ этомъ отношеніи, соперничество бываетъ громадное.

За дѣвушками съ лѣстницы сошли молодые люди, — братья и родственники невѣсты, неся большіе сундуки, объемистые свертки и самыя разнообразныя хозяйственныя вещи; а за ними, со второго двора, потянулись тяжело нагруженныя телѣги. Въ толпѣ пронесся рокотъ одобренія, перешедшій въ восторженные крики, когда появились двое мужчинъ, которые не безъ труда вынесли, очевидно, очень тяжелый сундукъ. Сундукъ этотъ одинъ занялъ цѣлую телѣгу.

— Это наличный капиталъ, который съ собой приноситъ невѣста. И чѣмъ больше такой сундукъ, тѣмъ больше чести отцу, — проговорилъ Сагастосъ на ухо князю.

Какъ только телѣги выѣхали на улицу, со второго двора вышелъ человѣкъ съ двумя большими длинноухими животными, съ колокольчиками ня шеѣ. Сыгравъ пѣсню на длинномъ увитомъ лентами рожкѣ, человѣкъ этотъ сдѣлалъ знакъ рукой, и за нимъ потянулись стадо; за первымъ прошло еще нѣсколько стадъ. Передъ каждымъ изъ нихъ шелъ свой пастухъ со сторожевыми собаками.

Со всѣхъ сторонъ неслись шумные крики восхищенія. Очевидно, Орили-Цампи дѣлалъ все на широкую ногу.

Настала ночь, и вдругъ вспыхнула иллюминація, освѣтившая домъ, дворъ и сады. На фасадѣ и надъ дверями дома появились разноцвѣтные лампіоны. Всѣ гости, во главѣ съ Сагастосомъ и княземъ, прошли въ большую почетную залу, и едва успѣли они размѣститься, какъ громкіе крики и возгласы съ улицы возвѣстили прибытіе жениха.

Женихъ, — рослый, дородный малый, — былъ одѣтъ въ красныя одежды, вышитыя бѣлымъ. За нимъ шелъ его ближайшій другъ, который несъ его убранную цвѣтами шляпу.

— Женихъ является съ обнаженной головой, показывая этимъ, что онъ, въ качествѣ просителя, почтительно входитъ въ чужой пока для него домъ. Но какъ только онъ вернется къ себѣ, то надѣнетъ шляпу, а всѣ присутствующіе обнажатъ голову въ знакъ признанія его хозяйскаго авторитета, какъ теперь всѣ остаются въ шляпахъ, чтобы лучше оттѣнить почтеніе жениха къ своему будущему тестю, — объяснилъ Сагастосъ князю.

Снова раздались трубные звуки, и дверь въ сосѣднюю комнату безшумно отворилась, а изъ нея появилось новое шествіе.

Впереди всѣхъ шли отецъ и мать, ведя невѣсту. На послѣдней было надѣто бѣлое платье съ длиннымъ шлейфомъ. Серебристый вуаль, придерживаемый на головѣ серебряной же звѣздой, закрывалъ ее до самыхъ колѣнъ.

Такое платье, какъ узналъ потомъ Ардеа, женщины ассуровъ надѣваютъ только одинъ разъ въ жизни, въ знакъ того, что это самый важный и торжественный въ ихъ жизни день, когда онѣ освобождены отъ всякой работы и когда за нихъ трудиться должны другія.

Въ рукахъ невѣста держала длинную и толстую, красную свѣчу.

Посреди залы женихъ и невѣста остались одни. Передъ ними поставили треножникъ съ ароматными и смолистыми травами, около котораго стали два жреца бога Ассуры, въ красномъ облаченіи.

Въ эту минуту къ нимъ подошелъ Сагастосъ съ магическими кольцами. Оба жреца поклонились ему до земли, и тотчасъ же отступили назадъ, прося мага зажечь огонь на треножникѣ. Сагастосъ вынулъ изъ-за пояса жезлъ, поднялъ его и произнесъ заклинаніе. На концѣ жезла появилось большое голубое пламя, которое затѣмъ отдѣлилось, зажгло травы на треножникѣ и, затѣмъ перейдя на магическія кольца, словно впиталось въ нихъ.

Всѣ присутствующіе упали на колѣни, а Сага-стосъ, надѣвъ кольца новобрачнымъ, пожелалъ имъ здоровья, богатства и долголѣтія.

Послѣ этого магъ отошелъ на свое мѣсто около родителей, а жрецы, соединивъ надъ треножникомъ руки жениха и невѣсты, держали ихъ надъ огнемъ, пока онъ не погасъ.

Потомъ, мужъ откинулъ фату и поцѣловалъ свою молодую жену. Новобрачная съ виду была ни лучше, и ни хуже другихъ присутствовавшихъ женщинъ.

Поцѣловавъ родителей, новобрачные подошли къ Сагастосу и князю, поклонились имъ до земли, и молодой выразилъ свою глубокую признательность за то, что они почтили своимъ высокимъ присутствіемъ его свадьбу, многозначительно прибавивъ, что онъ будетъ тщательно заботиться о томъ, чтобы драгоцѣнные дары, пожалованные ему, никогда не вышли изъ семьи по его винѣ. Новобрачная, въ свою очередь, почтительно поцѣловала край ихъ плащей, и во взорѣ, которымъ она взглянула на Сагастоса, свѣтилась горячая, глубокая благодарность.

Взявъ жену за руку, Сома-Цампи обернулся затѣмъ къ присутствующимъ и громко провозгласилъ:

— Смотрите всѣ! Вотъ — женщина, которую я избралъ себѣ, и которая съ этого дня будетъ хозяйкой въ моемъ домѣ. А теперь, дорогіе родители, друзья и сосѣди, прошу покорно пожаловать ко мнѣ отпразновать нашу свадьбу.

Присутствующіе поклономъ отвѣтили новобрачному на приглашеніе.

— Съ удовольствіемъ послѣдуемъ за вами, — сказали они. — Здѣсь насъ чествовала и угощала твоя новая родня, и, конечно, у тебя насъ будутъ не менѣе чествовать и не хуже угощать.

Тотчасъ же составилось шествіе. Во главѣ его шли молодые, съ зажженною свѣчей, которую несла новобрачная, а за ними родители, Сагастосъ съ княземъ и прочіе приглашенные.

Какъ только послѣдніе гости переступили за ворота, всѣ огни въ домѣ, на дворахъ и садахъ погасли, въ знакъ того, что радость дома, старшая изъ дочерей, покинула отцовскую кровлю, погрузивъ домъ во мракъ и запустѣніе.

Ардеа вмѣшался въ толпу, но его тотчасъ же догналъ Ники-Цампи, издали слѣдившій за нимъ, и повелъ ближайшей дорогой. Скоро они очутились у большого и прекраснаго зданія, богато убраннаго цвѣтами и флагами. Въ зданіи было почти темно и только нѣсколько лампочекъ освѣщали дворъ и лѣстницу, по которой кончали вносить приданое.

Ардеа всталъ у входа, держа въ рукахъ подносъ съ двумя наполненными молокомъ кубками, и со сладкими золотистыми хлѣбцами. Издали уже доносились звуки пѣнія и музыки, возвѣщавшіе приближеніе поѣзда новобрачныхъ.

Когда новобрачные поднялись по лѣстницѣ, Ардеа поднесъ имъ кубки, произнося кабалистическія слова, которымъ его научилъ Сагастосъ.

Новобрачные выпили молоко и отвѣдали маленькихъ хлѣбцевъ, громко восхваляя щедрость дарителя. Затѣмъ Сома — Цампи съ подносомъ и кубками въ рукахъ, а его жена съ зажженной свѣчей направились въ спальню, и въ ту минуту, какъ они переступили порогъ комнаты, весь домъ загорѣлся огнями.

Въ спальнѣ молодыхъ, въ нишѣ, была статуя домашней богини, а передъ ней большой шандалъ, въ который молодая и вставила принесенную свѣчу; новобрачный же поставилъ у подножія богини подносъ съ кубками.

Съ этой минуты молодая хозяйка обязана была мѣнять свѣчу и наблюдать, чтобы она зажигалась каждый праздникъ.

Подруги помогли новобрачной снять платье съ длиннымъ шлейфомъ и надѣть короткую юбку. Мужъ надѣлъ свою шляпу, и затѣмъ оба направились на на большой дворъ, гдѣ былъ сервированъ ужинъ, и гдѣ молодые обходили гостей, угощая ихъ фруктами и сладостями и обнося подарками на память объ этомъ знаменательномъ для нихъ днѣ.

Дѣвушки сѣли за отдѣльный столъ, и Ардеа съ удивленіемъ замѣтилъ, что нѣкоторыя изъ нихъ перемѣнили свои бѣлыя вуали на розовыя. По объясненію Сагастоса оказалось, что, пользуясь торжествомъ, многія молодыя дѣвушки объявлены были невѣстами.

Магъ и Ардеа удалились до конца продолжающагося обыкновенно до разсвѣта пира, который ихъ присутствіе только стѣсняло.

На слѣдующій день, какъ было раньше условлено, Сагастосъ и Ардеа снова отправились въ храмъ. На этотъ разъ, они прямо прошли во дворъ, гдѣ сжигались трупы.

Тамъ сложено было пять громадныхъ костровъ. Четыре изъ нихъ были уже заняты, а на пятый готовились возложить только что принесеннаго покойника, завернутаго въ черное сукно.

Друзья и родные окружали тѣло усопшаго, прощаясь съ нимъ, а въ нѣкоторомъ разстояніи отъ нихъ стояла толпа бѣдно одѣтыхъ и увѣчныхъ людей. Всѣ провожавшіе умершаго имѣли въ рукахъ болѣе или менѣе объемистые узлы и ящики. Когда трупъ былъ положенъ на костеръ, всѣ открыли принесенныя съ собой корзины, а жрецъ громкимъ голосомъ произнесъ:

— Всякій умирающій человѣкъ бросаетъ, какъ ненужное, свои одежды, драгоцѣнности и деньги, а самъ, между тѣмъ, становится состоятельнѣе самаго богатаго на землѣ, такъ какъ у него нѣтъ больше никакихъ потребностей. Но чтобы память его жила въ признательныхъ сердцахъ, онъ раздаетъ бѣднымъ свои вещи. И дѣйствительно, въ чемъ можетъ нуждаться тотъ, кто вступаетъ въ царство Ассура?

— Въ покоѣ и радости, что не надо больше работать, — отвѣтила толпа бѣдняковъ, которымъ родственники покойнаго раздавали принесенныя вещи.

По окончаніи раздачи вещей приведено было животное, которое жрецъ тутъ же закололъ, и присутствующіе, въ томъ числѣ и бѣдняки, выпили по кубку парной крови.

Не дожидаясь пока сгоритъ трупъ, Сагастосъ и Ардеа оставили храмъ. Магъ разсказалъ князю, что пепелъ собираютъ въ сосудъ и отдаютъ на три дня роднымъ, которые все это время должны молиться объ очищеніи души умершаго. По прошествіи трехъ дней, пепелъ снова приносятъ въ храмъ для церемоніи, которую Ардеа видѣлъ въ первое свое посѣщеніе.

— По ихъ вѣрованіямъ, послѣ того, какъ душа погрузится въ очистительный потокъ, она уходитъ на небо и становится звѣздой. Есть даже народные астрономы, которые за хорошія, разумѣется, деньги наблюдаютъ небо въ минуту совершенія погребальнаго обряда и видятъ появленіе новой звѣзды на небесномъ сводѣ. А провѣрить справедливость ихъ словъ довольно трудно, такъ какъ звѣздъ — безчисленное множество. Впрочемъ, это и не важно. Сознаніе исполненнаго долга по отношенію къ усопшему въ значительной степени смягчаетъ горе, и семья успокаивается. Чтобы ужъ покончить съ ихъ церемоніями, добавлю, что и новорожденныхъ дѣтей также окунаютъ въ очистительный потокъ.

Нѣсколько дней были употреблены на осмотръ лѣсовъ, системы орошенія полей и промышленныхъ заведеній, интересовавшихъ князя. Затѣмъ магъ объявилъ, что теперь покажетъ ему копи.

— Минералы это — одно изъ величайшихъ нашихъ богатствъ. У насъ есть копи въ разныхъ гористыхъ мѣстахъ, но тѣ, которыя я хочу показать вамъ, — самыя любопытныя, такъ какъ онѣ не только содержатъ всѣ металлы, но и самые драгоцѣнные камни, какіе только производитъ наша планета.

— Эти богатства принадлежатъ ассурамъ?

— О, нѣтъ! Нѣкогда этотъ участокъ принадлежалъ одному немногочисленному промышленному и трудолюбивому народу, который первый открылъ и сталъ добывать эти неистощимыя богатства. Войны, вызванныя алчностью сосѣдей, совершенно истребили этотъ народъ, и долгіе вѣка всѣ націи нашей планеты оспаривали другъ у друга этотъ драгоцѣнный клочекъ земли; нигдѣ, я думаю, не было пролито столько крови, и нигдѣ такъ много не дрались, какъ тамъ.

— Ваши слова, Сагастосъ, напомнили мнѣ одинъ вопросъ, который уже давно я хотѣлъ предложить вамъ. Существуютъ-ли у васъ войны?

— УвыІ Нельзя сказать, чтобы онѣ были окончательно выведены; тѣмъ не менѣе, въ теченіе послѣднихъ вѣковъ онѣ становятся все рѣже и рѣже. Изъ десяти случаевъ въ девяти удается устранять распри путемъ третейскаго суда.

— Однако, я видѣлъ воиновъ въ свитѣ Махозера.

— Конечно, въ каждой странѣ уже по традиціи существуетъ небольшая армія; на ней же лежитъ охрана общественнаго спокойствія. Но вернемся къ копямъ. Послѣ одной кровопролитной войны, уничтожившей чуть не половину всего народонаселенія нашей планеты, было рѣшено, что спорная земля дѣлается общимъ для всѣхъ народовъ достояніемъ, т. е. каждый можетъ эксплоатировать принадлежащія ему галлереи и пробивать новыя въ отведенномъ ему участкѣ.

Въ подтвержденіе своихъ словъ, Сагастосъ показалъ князю карту планеты; а, въ свою очередь, Ардеа, всегда интересовавшійся астрономическими наблюденіями надъ Марсомъ, начертилъ ему карту Марса въ томъ видѣ, какъ она была составлена земными астрономами.

Сагастосъ съ улыбкой разсмотрѣлъ ее, а потомъ замѣтилъ:

— Это не совсѣмъ точно, но приблизительно вѣрно, особенно въ виду несовершенства вашихъ инструментовъ.

— Ужъ будто у васъ инструменты лучше? — спросилъ задѣтый за живое Ардеа.

— Это вы сами увидите. Когда мы вернемся во Дворецъ магіи, я покажу вамъ одинъ нашъ оптическій инструментъ, который наведу на Землю.

— А куда, по нашей картѣ, мы направляемся теперь? — спросилъ Ардеа.

Сагастосъ снова разсмотрѣлъ начерченный княземъ набросокъ и сказалъ:

— Мы пересѣчемъ море, которое вы прозвали "Песчанымъ моремъ". На берегахъ "Континента Беера" и находятся горы, въ которыхъ расположены копи. Недалеко оттуда, поближе къ экватору, живутъ селениты, которыхъ мы посѣтимъ, когда осмотримъ копи. Въ настоящую же минуту мы находимся, приблизительно, на такъ называемомъ "Континентѣ Гершеля".

На слѣдующій день они простились съ Роху-Цампи. Въ его семьѣ царило сильное волненіе, и всѣ женщины плакали. Оказалось, что племянница хозяйки дома была убита и съѣдена мужемъ послѣ происшедшей между ними ссоры.

Видя, что Сагастосъ молчитъ, Ардеа тоже не сдѣлалъ никакого замѣчанія. Когда же они остались одни въ экипажѣ, князь не въ силахъ былъ сдержать своего негодованія и спросилъ, неужели законъ дѣйствительно допускаетъ подобные ужасы?

— Законъ не разрѣшаетъ ихъ, но терпитъ, какъ наслѣдіе прошлаго, которое можетъ быть искоренено только съ теченіемъ времени и постепенно. Между прочимъ, еще въ прошломъ вѣкѣ было издано положеніе, по которому мужъ, убившій и съѣвшій свою жену, обязанъ возвратить семьѣ погибшей половину ея приданаго; а послѣ седьмого раза теряетъ право жениться, и долженъ жить вдовцомъ — аскетомъ.

— А развѣ онъ не можетъ завести себѣ возлюбленную?

— Можетъ, если найдетъ; но только ему такой не найти. Не потому, что всѣ женщины будутъ избѣгать его, а потому, что у ассуровъ, какъ они ни дики, нѣтъ проституціи.

Послѣ нѣсколькихъ дней пути наши путешественники достигли гористаго участка, гдѣ находились копи. Видъ этого уголка напомнилъ Ардеа его далекое отечество. Животныя, на которыхъ они пріѣхали, напоминали большихъ муловъ. Узкая и каменистая дорога змѣей вилась между пропастями и остроконечными скалами. Въ довершеніе сходства растительность была зеленаго цвѣта, — правда, темнаго или синеватаго, — но все-таки не краснаго или коричневаго, какой онъ видѣлъ до сихъ поръ.

Дорога заканчивалась плоской вершиной, на которой стояли массивныя ворота, представлявшія входъ въ шахты.

Сторожъ ввелъ ихъ въ темную комнату, гдѣ они перемѣнили свое платье на легкія, бѣлыя рубашки. Затѣмъ, войдя въ боковую дверь, они очутились въ настоящемъ лабиринтѣ галлерей, которыя расходились по всѣмъ направленіямъ и терялись изъ виду. Надъ входомъ въ каждую галлерею была надпись, какой націи она принадлежала. По галлереямъ ходили служащіе при копяхъ, наблюдавшіе за работавшими тамъ ассурами. Мѣстами галлереи образовывали обширные гроты.

Весь этотъ подземный міръ ярко освѣщался электрическими лампами, и тамъ стояла удушливая жара. Всѣ рабочіе работали нагими, и Ардеа, несмотря на свой болѣе чѣмъ легкій костюмъ, обливался потомъ.

Въ одномъ изъ гротовъ, гдѣ работало человѣкъ двадцать ассуровъ, подъ наблюденіемъ нѣсколькихъ раваллисовъ, Сагастосъ обратилъ вниманіе князя на отверстія въ скалѣ, откуда медленно, тонкими струями стекала въ большіе пріемники полужидкая масса, одна — блѣдно-желтаго, другая — золотисто-желтаго, а третья, наконецъ, оранжево-желтаго, почти краснаго цвѣта.

— Это золото, — сказалъ Сагастосъ. — Оно твердѣетъ только послѣ того, какъ его охладятъ въ родниковой водѣ, которая холодна, какъ ледъ, и имѣется здѣсь въ изобиліи. Твердость золота находится въ зависимости отъ того, сколько времени держатъ массу въ водѣ. Для произведеній искусства, напримѣръ, употребляютъ мягкое золото, что крайне облегчаетъ работу. Затѣмъ готовую уже вещь, вмѣсто воды, погружаютъ въ особый химическій составъ, въ которомъ она также твердѣетъ, не теряя своего блеска.

Въ другихъ гротахъ и галлереяхъ Ардеа видѣлъ, какъ текли серебро, мѣдь или другіе металлы, а также какое-то неизвѣстное вещество, необыкновенной красоты. Прозрачное, какъ хрусталь, и блестѣвшее, какъ брилліантъ, оно несло въ своей кристаллической массѣ драгоцѣнные камни всевозможныхъ оттѣнковъ, имѣвшіе геометрическую форму, какъ снѣжинки.

— Изъ этого вещества дѣлаютъ кубки, вазы, статуэтки и другія вещи, которыя затѣмъ твердѣютъ и пріобрѣтаютъ чудный видъ, — объяснилъ Сагастосъ.

— Впрочемъ, — прибавилъ онъ, — вы сами увидите и даже будете обладать такими вещами во дворцѣ, который мы хотимъ отдѣлать для васъ со всею роскошью, какую только можетъ дать наша планета.

— Какъ вы всѣ добры ко мнѣ! Чѣмъ я буду въ состояніи хоть когда-нибудь выказать вамъ ту благодарность, какая наполняетъ мою душу? — съ волненіемъ сказалъ Ардеа.

— Дорогой другъ! Тщеславіе побуждаетъ насъ блеснуть передъ жителемъ Земли произведеніями нашей культуры, а потому мы не заслуживаемъ никакой благодарности, — со смѣхомъ отвѣтилъ Сагастосъ.

Они посѣтили еще галлереи, гдѣ выбирали изъ скалъ драгоцѣнные камни, тоже въ мягкомъ видѣ, и не только родственные нашимъ земнымъ рубинамъ, изумрудамъ, бирюзѣ, аметистамъ и проч., но и ихъ разновидности, — камни розовые, бѣлые и т. д., отличавшіеся чуднымъ блескомъ.

Всюду видна была лихорадочная дѣятельность. По всѣмъ галлереямъ работники катали вагончики. Одни изъ нихъ были нагружены драгоцѣнными металлами; на другихъ стояли цистерны съ водой для освѣженія рабочихъ, а также для охлажденія драгоцѣнныхъ массъ, которыя не хотѣли вывозить въ полужидкомъ состояніи.

Окончивъ осмотръ, Сагастосъ и Ардеа снова переодѣлись и прошли въ павильонъ, построенный, какъ и шесть или семь другихъ павильоновъ, на сосѣдней эспланадѣ. Каждый народъ, принимавшій участіе въ разработкѣ копей, имѣлъ здѣсь подобный павильонъ, гдѣ жилъ его уполномоченный. Нѣсколько позже одинъ изъ такихъ уполномоченныхъ явился къ Сагастосу и имѣлъ съ нимъ продолжительный разговоръ, послѣ чего магъ сказалъ князю:

— Полученныя мною извѣстія заставляютъ меня нѣсколько измѣнить нашъ планъ. Завтра я отвезу васъ къ селенитамъ и оставлю тамъ на недѣлю, а самъ вернусь сюда, чтобы покончить дѣла, которыя возложилъ на меня Дворецъ Магіи.

 

VIII

На слѣдующій день на зарѣ Сагастосъ и Ардеа сѣли на своихъ муловъ и поѣхали въ сторону, противоположную той, съ которой они прибыли на рудники. Дорога, очевидно, была проселочная, такъ какъ навстрѣчу имъ мало попадалось людей.

У князя былъ такой озабоченный видъ, что наблюдавшій за нимъ Сагастосъ спросилъ, о чемъ онъ думаетъ.

Да о томъ, что я долженъ остаться одинъ у этихъ селенитовъ I Мнѣ еще такъ мало знакомы обычаи страны, что я каждую минуту рискую сдѣлать какой-нибудь важный промахъ. Я боюсь, что эта проведенная безъ васъ недѣля покажется мнѣ цѣлой вѣчностью.

— Я опасаюсь, что мое возвращеніе слишкомъ рано пробудитъ васъ отъ волшебнаго сна, въ какомъ вы будете находиться. Этотъ удивительный народъ является словно связующимъ звеномъ между духами и людьми, — съ улыбкой отвѣтилъ Сагастосъ.

— А я, напротивъ, думаю, что буду въ восхищеніи, когда вы пріѣдете, — съ недовѣрчивымъ видомъ отвѣтилъ Ардеа, — несмотря на весь интересъ, какой возбуждаетъ во мнѣ вашъ удивительный народъ. Америлла говорила мнѣ, что легенда производитъ ихъ отъ сына и дочери Имамона; понятно, что они должны же чѣмъ-нибудь оправдывать свое небесное происхожденіе, — съ легкой ироніей закончилъ князь.

— Да, таково преданіе. Намъ сейчасъ дѣлать нечего, и я разсказу вамъ подробно всю легенду.

— Преданіе гласитъ, что дочь Имамона была жрицей храма, построеннаго отцомъ ея въ горахъ, и наблюдала за находившимися тамъ священными источниками; а сынъ тоже былъ молодымъ жрецомъ и пророкомъ. Онъ помогалъ отцу насаждать въ народѣ добро.

Во время великаго, совершеннаго жрецами переворота, который закончился смертью Имамона и долженъ былъ уничтожить все, что послѣ него оставалось, какой-то неизвѣстный молодой человѣкъ, жившій среди высшихъ жрецовъ, былъ посланъ убить Амару, жрицу священныхъ источниковъ. Никто не зналъ, кто былъ этотъ человѣкъ; но легенда предполагаетъ, что это былъ обитатель другой планеты, съ бѣлой кожей, золотистыми волосами и сѣрыми глазами неопредѣленнаго голубоватаго оттѣнка, какъ тотъ легкій туманъ, что рѣетъ по утрамъ надъ водами.

— Вотъ какъ! Можетъ статься, это былъ такой же пришелецъ съ Земли, какъ и я? — смѣясь, замѣтилъ Ардеа.

— Очень возможно, потому что легенда не указываетъ этого точно. Когда, прибывъ въ храмъ, онъ увидѣлъ Амару, — его единственную жрицу, — то былъ очарованъ ея дивной красотой, а вмѣсто того, чтобы ее убить, объяснился ей въ любви и поклялся, что никогда не оставитъ ее, если Амара его полюбитъ.

Во время этой же смуты Рахатоонъ, сынъ Имамона, былъ принужденъ бѣжать отъ убійцъ, которые всюду искали его, и хотѣлъ укрыться у своей сестры.

Онъ поднимался по опасной тропинкѣ на вершину, въ храмъ, какъ настала ночь, — темная, холодная и бурная. Молодой жрецъ долженъ былъ остановиться; идти въ такой темнотѣ, значило рисковать полетѣть въ пропасть. Рахатоонъ присѣлъ на узкой тропѣ и прислонился къ скалѣ, боясь пошевелиться, такъ какъ находился на самомъ опасномъ мѣстѣ подъема. Положеніе было ужасное. Ледяной вѣтеръ пронизывалъ его, руки и ноги коченѣли, жажда мучила, а отъ голода и истощенія кружилась голова. Потеря равновѣсія грозила вѣрной смертью, и имъ овладѣло отчаяніе.

— Ты покинуло меня, божество, ради котораго погибъ мой отецъ! — вскричалъ онъ внѣ себя. — Ты забыло своихъ служителей! Такъ вотъ твоя награда за мою проповѣдь истины, и за всѣ дѣла милосердія, которыя я творилъ во имя твое? Я вѣрилъ въ тебя до самозабвенія, а ты, въ минуту отчаянія и опасности, лишаешь меня помощи и покровительства!

Въ эту минуту изъ за черныхъ тучъ выглянула наша большая луна и залила все кругомъ своимъ мягкимъ, дремотнымъ свѣтомъ. Рахатоонъ могъ разглядѣть тропу и въ порывѣ благодарности сталъ на колѣни, воздѣвая къ небу руки.

— Ты одно, милосердое свѣтило, сжалилось надо мной! — взывалъ онъ. — Твой благодатный свѣтъ озаряетъ мнѣ опасный путь! Тебѣ, лучезарная, отнынѣ стану я служить и поклоняться!

Рахатоонъ всталъ и медленно пустился въ путь. Вдругъ онъ споткнулся о камень, но рядомъ съ нимъ на узкой тропинкѣ выросла бѣлая тѣнь, которая схватила его за руку и поддержала. Рахатоонъ съ глубокимъ удивленіемъ увидѣлъ, что это была женщина удивительной красоты. На голубовато-бѣломъ, прозрачномъ лицѣ ея ярко горѣли одни лишь темные глаза; волосы были блѣдно-золотистаго отлива, тронутые будто лучемъ солнца. Бѣлоснѣжная, воздушная дымка окутывала ее, а голову украшалъ вѣнокъ цвѣтовъ, сдѣланныхъ словно изъ хрусталя и сверкавшихъ, какъ брилліанты.

Удивительное существо это вело Рахатоона и твердымъ, увѣреннымъ шагомъ шло впереди, направляя и поддерживая молодого жреца. Когда, наконецъ, они подошли къ дверямъ храма, на горизонтѣ блеснули первые лучи солнца.

— Теперь ты — въ безопасности. Прощай, я ухожу, — сказала она.

Но Рахатоонъ, въ упоеніи любовавшійся красотой своей спасительницы, умоляюще схватилъ ее за руки.

— Останься со мной, чаровница! Я ни за что не отпущу тебя.

Между ними завязалась борьба. Женщина пыталась вырваться и вернуться обратно на луну, гдѣ доселѣ жила, но сильныя руки Рахатоона, словно клещами, охватили ее и не выпускали. Въ этотъ мигъ изъ-за горъ показался огненный дискъ солнца.

Едва жгучіе лучи его коснулись селенитки, какъ исчезла ея призрачность, тѣло уплотнилось, и она обратилась въ простую смертную, которая не могла уже улетѣть на свою далекую родину.

— Войдемъ въ храмъ! — восторженно произнесъ Рахатоонъ. — Тамъ — жрицой моя сестра. У нея мы найдемъ вѣрное убѣжище, будемъ въ безопасности отъ нашихъ враговъ и станемъ жить для любви, искусства и радости!

Они вошли въ храмъ, гдѣ и застали Амару и молодого незнакомца, звавшагося, какъ и ты, Ардеа.

Они разсказали другъ другу свои приключенія, и въ тотъ же день отпраздновали свои свадьбы. Амара и Ардеа тоже отреклись отъ неблагодарнаго божества, покинувшаго ихъ въ минуту опасности, и стали поклоняться одной Лунѣ.

Въ гротахъ и на площадкахъ они воздвигли святилища своей богини и жилища для самихъ себя. Жена Рахатоона, которую онъ назвалъ въ честь своей сестры Амарой, тщательно собрала изъ своего вѣнка сѣмена лунныхъ цвѣтовъ и посѣяла ихъ. Растенія эти привились и размножились. До сихъ поръ эти чудные цвѣты растутъ исключительно у селенитовъ и служатъ источникомъ дохода.

Амара, дочь Имамона, вскорѣ умерла. Преждевременную смерть ея легенда припысываетъ ея браку съ человѣкомъ невѣдомой расы и происхожденія, а терзаемый горемъ Ардеа тоже вскорѣ сошелъ въ могилу.

Что же касается Рахатоона съ женой, то они жили долго. Амара сдѣлалась жрицей новаго культа, что усугубило ненависть къ нимъ жрецовъ. Однако, всѣ попытки враговъ повредить имъ оставались безплодны. Чтобы избавить ихъ окончательно отъ ненависти и преслѣдованій жреческой касты, Имамонъ, не перестававшій покровительствовать сыну, несмотря на его отступничество, превратилъ ихъ въ бѣлыхъ птицъ.

Многочисленное же потомство, оставленное Раха-тоономъ, размножилось и съ теченіемъ времени образовало небольшой народъ, рѣзко отличавшійся отъ всѣхъ другихъ своимъ удивительнымъ физическимъ строеніемъ, своими привычками и нравами.

Селениты, — или лунный народъ, какъ мы ихъ зовемъ, — никогда не покидаютъ своихъ горъ, презираютъ всякую грубую работу и живутъ только для искусства, которому отдаются со страстью.

— Америлла упоминала, что селениты очень богаты и ведутъ роскошный образъ жизни. Откуда же они берутъ для этого средства, если, какъ вы говорите, они презираютъ трудъ? Кромѣ того, ихъ гористая родина производитъ, вѣроятно, не особенно много, — замѣтилъ Ардеа.

— Они ведутъ мѣновую торговлю, что обезпечиваетъ имъ необходимыя удобства. Селениты обладаютъ рѣдкими и драгоцѣнными произведеніями природы, которыхъ не найти больше нигдѣ. Во-первыхъ, вода ихъ священныхъ источниковъ, обладающая дѣйствительно чудесными цѣлебными свойствами, помогаетъ отъ различныхъ болѣзней. Бывали случаи, что слѣпые прозрѣвали, прикладывая ее къ глазамъ. Во-вторыхъ, у нихъ есть чудные цвѣты, происшедшіе отъ вѣнка жены Рахатоона. Имѣть въ день свадьбы вѣнокъ или хоть вѣточку — завѣтная мечта всѣхъ невѣстъ; но такая роскошь доступна только богатымъ, такъ какъ за цвѣты приходится платить баснословныя деньги. Затѣмъ у нихъ есть еще одна, и чрезвычайно доходная статья, а именно, — плоды одного дерева, которое растетъ исключительно въ ихъ мѣстахъ, и уходъ за которымъ знаютъ только они одни. Плоды этого дерева — больше человѣческой головы и по мѣрѣ вызрѣванія даютъ разнообразныя произведенія, всѣ очень цѣнныя. Пока плоды еще совсѣмъ зеленые, изъ нихъ добываютъ красный или бѣлый, необыкновеннаго вкуса напитокъ, и ароматное тѣсто, которое лучше всякихъ конфетъ. Когда плодъ совершенно созрѣетъ, его корка становится бѣлой, а сердцевина представляетъ изъ себя мотокъ нитей; а если ихъ размотать, то получается тонкая, какъ паутина, и очень прочная ткань, употребляющаяся на вуали жрицъ и женщинъ царской крови. Ткань эта бываетъ трехъ цвѣтовъ: бѣлая, красная и синяя. И нужно имѣть пальцы селенитовъ, чтобы размотать, расправить и приготовить эту необыкновенную ткань, сдѣланную самой природой. Наконецъ, я долженъ еще упомянуть о бѣлыхъ птицахъ, которыя, по словамъ легенды, тоже небеснаго происхожденія.

Разсказываютъ, что, когда Рахатоонъ и его жена были превращены въ птицъ, они сначала поселились на вершинахъ горъ, чтобы беречь дѣтей, которыхъ думали убить жрецы. Убѣдясь, что никакая опасность не грозитъ ихъ потомству, птицы улетѣли затѣмъ на небо. Но, пока онѣ ютились въ скалахъ, у нихъ были птенцы, которые продолжали ихъ породу. Эти-то птицы и даютъ легкій и теплый пухъ, незамѣнимый для зимнихъ одеждъ. Насчетъ этого, впрочемъ, существуетъ еще и другое преданіе.

Такимъ образомъ, вся работа селенитовъ состоитъ въ сборѣ пуха въ гнѣздахъ и съ птицъ, умирающихъ отъ старости, въ приготовленіи издѣлій изъ плодовъ дерева Сама, въ разведеніи цвѣтовъ и въ разливкѣ по бутылкамъ воды священныхъ источниковъ.

Селенитамъ не для чего спускаться въ равнины; за ихъ произведеніями къ нимъ ѣздятъ и привозятъ въ обмѣнъ все необходимое, по возможности въ готовомъ видѣ.

— Право, эти селениты очень недурно устроились I Я начинаю думать, что они представляютъ самое интересное явленіе на вашей планетѣ, — вскричалъ Ардеа.

— Вы думаете? — сказалъ, улыбаясь, Сагастосъ. — Значитъ вы не боитесь больше пробыть у нихъ недѣлю одинъ?

— Конечно, нѣтъ.

— Тѣмъ лучше! Только повремените отдавать селенитамъ пальму первенства. Можетъ быть, вы еще увидите не менѣе интересныя вещи и занесете ихъ въ книгу о Марсѣ, которую, вѣроятно, напишите по возвращеніи на Землю.

— Безъ всякаго сомнѣнія! Только меня сочтутъ за сумасшедшаго…

— Посвященный долженъ философски сносить подобныя обиды пошлой толпы.

Послѣ трехчасового пути они выѣхали на широкую площадь у подножія очень высокихъ горъ. Сюда сходилось много дорогъ, и на перекресткѣ былъ выстроенъ большой павильонъ. Когда они вошли внутрь, то застали тамъ нѣсколько мужчинъ и женщинъ съ разными узлами и всевозможными корзинами.

— Это покупатели, везущіе селенинамъ хлѣбъ, провизію и все необходимое. Они ждутъ поѣзда, который ходитъ только два раза въ недѣлю! Лунные люди недолюбливаютъ жителей равнинъ; не нуждайся они въ обмѣнѣ произведеній, то и вовсе не пустили бы ихъ въ свою страну.

Въ павильонъ вошло еще двое или трое, и почти тотчасъ же раздался звонъ колокола. Сагастосъ и Ардеа вмѣстѣ съ другими вошли въ подъемную машину, которая доставила ихъ на вершину скалы, гдѣ тоже былъ выстроенъ павильонъ, черезъ который имъ пришлось пройти. По другую сторону стояли три, похожихъ на вагоны повозки на рельсахъ. Полотно дороги перекинуто было надъ громадной пропастью и уходило затѣмъ на другой сторонѣ въ горы.

— Не могу сказать, чтобъ путь былъ особенно заманчивъ, — замѣтилъ Ардеа, съ недовѣріемъ посматривая на это смѣлое произведеніе строительнаго искусства.

— Не бойтесь! Это сооруженіе очень прочно, и въ лѣтописи дороги не значится ни одной катастрофы, — отвѣтилъ Сагастосъ, садясь со своимъ спутникомъ въ отдѣленіе, очевидно, предназначенное для знатныхъ особъ, судя по роскоши обстановки.

Нѣсколько минутъ спустя послышался легкій трескъ, затѣмъ поѣздъ тронулся и помчался, какъ стрѣла. Ардеа наклонился было къ окну, чтобы взглянуть на окрестности, но тотчасъ же откинулся назадъ и поблѣднѣлъ.

— Ахъ! — вырвалось у князя. — Ужасно видѣть, что летишь надъ подобными пропастями! У меня даже закружилась голова, — сказалъ онъ, прикладывая руку ко лбу.

— Не надо смотрѣть, — спокойно отвѣтилъ Сагастосъ, и опустилъ на окнѣ синюю занавѣску, отчего все купэ погрузилось въ пріятный полусвѣтъ.

Водворилось молчаніе.

— Когда же вы уѣдете обратно, Сагастосъ? — наконецъ, спросилъ Ардеа.

— Сегодня вечеромъ, когда купцы окончатъ свои дѣла.

— А все-таки я буду очень доволенъ, когда вы вернетесь, — вздохнулъ князь.

Сагастосъ весело разсмѣялся.

— Вы мнѣ льстите, Ардеа! И как же это вы, отважно рѣшившійся предпринять поѣздку на нашу планету, вдругъ стали такимъ робкимъ?

— Но здѣсь все такъ странно! И потомъ, вѣдь, селениты не терпятъ жителей равнинъ и могутъ остаться недовольны такимъ долгимъ моимъ пребываніемъ у нихъ.

— Къ своимъ гостямъ селениты всегда любезны. Я скорѣе опасаюсь, что вернусь, на вашъ взглядъ, слишкомъ рано. Женщины селенитовъ очень красивы и, кто знаетъ, не покоритъ ли одна изъ нихъ ваше сердце? Вы, можетъ быть, пожелаете мнѣ быть съѣденнымъ какимъ-нибудь "Цампи", лишь бы я не нарушалъ вашей идилліи своимъ преждевременнымъ пріѣздомъ.

— Фи! У меня никогда не можетъ явиться подобнаго желанія. Еще менѣе вѣроятно, чтобы я влюбился въ какую-нибудь селенитку. Потерять свое сердце на такой головокружительной высотѣ и такъ близко къ небу — это значитъ витать, подобно Пэри, между небомъ и землей, нигдѣ не находя себѣ покоя.

Сагастосъ освѣдомился, что это за Пэри, и Ардеа оканчивалъ поэтическую легенду, когда поѣздъ влетѣлъ въ ярко освѣщенный тунель и остановился.

Пріѣхавшіе стали выходить изъ вагоновъ, и всѣдъ за другими наши путники вошли въ большую залу со стеклянными стѣнами. Здѣсь въ два ряда тянулись длинные столы, а въ глубинѣ, налѣво, устроено было что-то вродѣ магазина, стѣны котораго были покрыты полками.

— Осмотримъ сначала все здѣсь, а потомъ отправимся къ Рахатоону, главѣ здѣшней страны, — сказалъ Сагастосъ, направляясь къ магазину.

За прилавкомъ нѣсколько человѣкъ заняты были осмотромъ и взвѣшиваніемъ товаровъ, привезенныхъ купцами, пріѣхавшими съ равнинъ.

Все это были красивые люди, съ тонкими и правильными чертами, желтовато-блѣднымъ цвѣтомъ лицъ и блестящими глазами, неопредѣленнаго оттѣнка. Полыное сходство другъ съ другомъ сразу бросалось въ глаза; всѣ они были одинаковаго роста, одинаково стройны и поражали быстротой своихъ движеній. Даже одѣты они были всѣ однообразно, — въ трико и бѣлые камзолы, поверхъ которыхъ были наброшены бѣлыя или черныя куртки, пушистыя, шелковистыя и мягкія, какъ лебяжій пухъ.

Увидавъ Сагастоса, нѣкоторые изъ нихъ подошли и привѣтливо поздоровались съ нимъ, а магъ представилъ имъ князя, какъ своего ученика.

— Не отрывайтесь отъ своего дѣла, друзья мои I Прибывшіе съ нами предметы насъ вовсе не интересуютъ, а потому я прошу вашего позволенія показать моему ученику чудныя произведенія вашей страны.

Послѣ этого Сагастосъ и Ардеа направились къ длиннымъ столамъ, на которыхъ нѣсколько селенитовъ разставляли корзины, блюда, амфоры, разнаго рода горшки и мѣшки.

Въ корзинахъ на зеленомъ мхѣ разложены были вѣтки чудныхъ цвѣтовъ. Уже на нѣкоторомъ разстояніи чувствовался ихъ сильный, но чрезвычайно пріятный ароматъ. Прозрачные, какъ хрусталь, лепестки, — розовые, блѣдно-голубые или ослѣпительн бѣлые, — фосфоресцировали. Глубоко разрѣзанные листья завивались, какъ страусовыя перья, и отливали серебромъ.

— Что ва чудные цвѣты! За подобные и у насъ заплатили бы безумную цѣну, — восторгался Ардеа, не сводя глазъ съ корзинъ.

— Цвѣты эти имѣютъ еще то неоцѣнимое качество, что очень медленно увядаютъ. Если ихъ положить въ мохъ и вспрыскивать водой по три раза въ день, то они въ теченіе двухъ мѣсяцевъ сохраняютъ свою свѣжесть. Кромѣ того, есть способъ кристалли зовать ихъ, на память, — пояснилъ Сагастосъ, вед; князя къ сосѣднему столу. — Въ домѣ правителя выуспѣете налюбоваться этими цвѣтами и отвѣдаете также напитокъ и тѣсто древа Сама. Но вотъ тамъ лежатъ ткани, про которыя я говорилъ вамъ.

И магъ указалъ на нѣсколько свертковъ такой тонкой, блестящей и мягкой матеріи, какой Ардеа никогда еще и не видѣлъ.

Польщенный нескрываемымъ восхищеніемъ князя, одинъ изъ селенитовъ развернулъ кусокъ и далъ ему пощупать ткань.

Осмотрѣвъ чудный пухъ, хранившійся въ мѣшкахъ, путешественники наши вышли изъ залы.

Теперь Ардеа увидѣлъ, что они находятся въ большой долинѣ, окруженной со всѣхъ сторонъ высокими горами. Въ живописномъ безпорядкѣ разбросаны были красивые дома, необыкновенно своеобразной и причудливой архитектуры. Стѣны были прозрачны и точно высѣчены изъ хрусталя, а крыша, притолки дверей и наличники оконъ были изъ бѣлаго, похожаго на серебро металла. Большую часть домовъ украшали небольшіе портики съ колоннами, высокія стройныя башни и балконы съ рѣзными, какъ кружево, перилами. Все было такъ воздушно и хрупко на видъ, что въ подобныхъ зданіяхъ, казалось, могли жить только какіе-нибудь эльфы.

Блестя своими разноцвѣтными стѣнами, подобно исполинскимъ драгоцѣннымъ камнямъ, такіе же дома разбросаны были по лежавшимъ вокругъ Города возвышенностямъ. Переброшенные черезъ ущелья и пропасти легкіе, точно точеные мостики соединяли ихъ съ долиной.

— Какое великолѣпіе! Это просто картинка изъ волшебной сказки. Хотя буря и сильный порывъ вѣтра могли бы, кажется, въ мигъ смести всѣ эти чудныя постройки, — замѣтилъ Ардеа, слегка вздрагивая, такъ какъ очень свѣжій и сильно разрѣженный воздухъ нѣсколько затруднялъ дыханіе.

— О! Этого нечего бояться: все это чрезвычайно прочно, да и бури на нашей планетѣ вообще крайне рѣдки, а долина защищена цѣпью горъ. Впрочемъ, селениты владѣютъ тайной управлять грозами и разсѣивать тучи, что окончательно обезпечиваетъ ихъ отъ всякихъ катастрофъ.

— Въ этой долинѣ живетъ весь народъ селенитовъ?

— Нѣтъ, существуетъ еще нѣсколько подобныхъ долинъ; эта же представляетъ ихъ, такъ сказать, столицу. Здѣсь живетъ глава ихъ народа; находятся священные источники, святилища и прочее. Сегодня еще пасмурный и холодный день, сравнительно, что портитъ общее впечатлѣніе, но когда яркое солнце заиграетъ на всѣхъ этихъ кристаллахъ, серебристомъ металлѣ и чудной зелени, которая, замѣтьте, почти такого же зеленаго цвѣта, какъ и на вашей Землѣ,— то окружающая картина дѣйствительно представляетъ что-то волшебное!

— Какъ здѣсь попадается мало народа, — замѣтилъ Ардеа.

— Это время у нихъ посвящено труду и ученію. Вотъ и домъ Рахатоона. Онъ гораздо больше остальныхъ и богаче отдѣланъ. А вотъ и жена его идетъ изъ храма.

Домъ главы селенитовъ стоялъ на высотѣ. Подъемъ къ нему шелъ террасами, засаженными растеніями. Домъ былъ двухъэтажный и украшенъ двумя высокими башнями, балконами и большимъ портикомъ, который поддерживали розовыя, прозрачныя колонны. Впрочемъ, Ардеа не имѣлъ времени подробно разсмотрѣть его, такъ какъ все вниманіе сосредоточилъ на молодой женщинѣ въ бѣлой одеждѣ, которая, при видѣ посѣтителей, остановилась на послѣдней террасѣ.

Она была очень красива, съ спокойнымъ лицомъ и величавымъ видомъ. Одежда и покрывало ея были изъ ткани дерева Сама, драгоцѣнное ожерелье украшало ея шею, а золотой обручъ придерживалъ на головѣ волнистыя складки вуаля.

Дружески привѣтствовавъ Сагастоса, она внимательно оглядѣла князя и потомъ пригласила обоихъ войти въ домъ.

Пока она шла впереди ихъ, поднимаясь по ступенямъ лѣстницы, Ардеа съ крайнимъ удивленіемъ наблюдалъ необыкновенную легкость ея походки. Она не шла, а точно скользила, и ея маленькія, обутыя въ бѣлые башмаки ножки едва касались ступеней.

Войдя въ большую залу, Сагастосъ остановился, а молодая женщина скрылась въ боковую дверь. Но Ардеа едва замѣтилъ это, до такой степени его поразила необыкновенная обстановка этой комнаты.

Стѣны, столы и вся мебель были точно изъ синяго хрусталя; мягкія подушки изъ серебристой ткани лежали на сидѣніяхъ. Посрединѣ залы, въ большомъ бассейнѣ, била синяя, какъ сапфиръ, струя фонтана; по угламъ, журча, плескались два другихъ фонтана: одинъ розовый, а другой зеленый. Въ нишахъ стояли статуи, и снопы цвѣтовъ въ большихъ вазахъ дополняли эту чудную обстановку.

Въ эту минуту дверь распахнулась, и въ комнату вошелъ высокаго роста человѣкъ. Подойдя къ Сага-стосу, онъ сердечно обнялъ его, а затѣмъ и князя, послѣ того какъ тотъ былъ представленъ ему. Рахатоонъ былъ мужчина среднихъ лѣтъ, такого же, какъ и другіе селениты, типа. Темные глаза его казались совсѣмъ черными, и блескъ ихъ трудно было выдержать.

Когда Сагастосъ высказалъ ему свою просьбу, а именно, оказать на недѣлю гостепріимство его ученику, Рахатоонъ любезно отвѣтилъ, что чужеземецъ будетъ желаннымъ гостемъ, и что онъ со всей "го семьей постараются доставить ему пріятное времяпрепровожденіе. Узнавъ, что Сагастосъ уѣзжаетъ въ этотъ же день, онъ свистнулъ въ золотой свистокъ, висѣвшій у пояса, и приказалъ прибѣжавшему мальчику поторопить обѣдъ.

Немного спустя раздалось мелодичное пѣніе, открылась другая дверь, и Ардеа увидѣлъ вторую залу, гдѣ было накрыто нѣсколько столовъ.

Въ ту минуту, какъ они входили въ столовую, въ противоположную дверь вошла жена Рахатоона въ сопровожденіи трехъ юношей и молодой дѣвушки. За ними шли попарно двадцать мужчинъ и женщинъ.

— Вотъ моя жена, мои три сына и дочь, — сказалъ Рахатоонъ. — А это — молодой чужеземецъ, котораго привезъ съ собой нашъ другъ, Сагастосъ. Онъ погоститъ у насъ нѣсколько дней, и я поручаю вамъ, дѣти мои, особенно тебѣ, Амара, развлечь гостя и показать ему все, что могло бы интересовать его.

Молодые люди пожали руку князю. Амара пристально взглянула на него, но, подмѣтивъ въ глазахъ чужеземца выраженіе неподдѣльнаго, откровеннаго восхищенія, улыбнулась и опустила глаза.

И дѣйствительно, Ардеа былъ ослѣпленъ и очарованъ. Никогда не предполагалъ онъ, что природа можетъ создать подобную красоту, такое чудное и обаятельное существо, походившее скорѣе на видѣніе, чѣмъ на живого человѣка.

Высокая и стройная, Амара была такъ бѣла и воздушна, что, казалось, можно было видѣть, какъ обращается кровь подъ ея прозрачной кожей. Большіе глаза ея были зеленоватаго, довольно яркаго оттѣнка, а густые и длинные бѣлокурые волосы подернуты золотистымъ отливомъ. Все въ ней было чарующе прекрасно — и воздушная нѣжность сложенія, и непередаваемое словами выраженіе глазъ, и улыбка, ласкающая, плѣняющая, порабощающая. Она была въ бѣломъ одѣяніи, вырисовывавшемъ ея чудныя формы. Три удивительныхъ хрустальныхъ цвѣтка образовали на головѣ родъ діадемы, которая придерживала покрывало изъ ткани Сама.

Пока Рахатоонъ, его семейство и гости садились за столъ, къ присутствующимъ прибавилась еще цѣлая вереница женщинъ и дѣтей, которыя, однако, очень быстро и въ образцовомъ порядкѣ разсѣлись по мѣстамъ. Послѣ краткаго гимна, пропѣтаго хоромъ, приступили къ обѣду.

Обѣдъ состоялъ, главнымъ образомъ, изъ плодовъ, овощей и пирожковъ; пили лѣнившійся напитокъ, напоминавшій по вкусу шампанское. Вино возбудило общее оживленіе въ обѣдающихъ и вызвало на щекахъ нѣжный румянецъ. За дессертомъ глава дома выпилъ изъ золотого кубка за здоровье гостей, пожелавъ, чтобы они унесли съ собой самое лучшее воспоминаніе о землѣ селенитовъ.

По окончаніи обѣда Сагастосъ простился съ хозяевами дома, а потомъ увелъ князя, который все время былъ страшно разсѣянъ и озабоченъ, въ сосѣднюю комнату, подъ предлогомъ дать ему нѣсколько послѣднихъ наставленій.

— Итакъ, будьте благоразумны и развлекайтесь, какъ можно больше, — сказалъ магъ, какъ только они остались одни. — Я не сомнѣваюсь, что въ обществѣ прекрасной Амары вы даже не замѣтите моего отсутствія, но все-таки выслушайте мой добрый совѣтъ: не засматривайтесь слишкомъ въ ея чарующіе глазки.

— Какой вы недобрый, Сагастосъ! — пробормоталъ смущенный Ардеа, краснѣя подъ пристальнымъ и насмѣшливымъ взглядомъ своего покровителя.

По отъѣздѣ мага всѣ члены семьи Рахатоона разошлись. Амара и князь остались одни.

— Не желаетъ ли благородный чужеземецъ отдохнуть? — освѣдомилась она у князя. — Въ такомъ случаѣ я провожу въ приготовленную вамъ комнату. Если же вы не устали, то еще сегодня я могу показать вамъ храмъ, въ которомъ состою жрицей.

— Я былъ бы очень вамъ признателенъ, такъ какъ вовсе не усталъ.

— Въ такомъ случаѣ, подождите меня минутку.

Амара вышла и затѣмъ вернулась, одѣтая въ бѣлую пуховую кофточку. Сопровождавшая ее дѣвушка несла мѣховую одежду, которую Амара предложила князю.

— Въ гротахъ, гдѣ находятся наши святилища и священные источники, очень холодно, — пояснила она.

Мы уже говорили, что домъ Рахатоона былъ выстроенъ на возвышенной террасѣ, лежавшей у подошвы высокихъ горъ, окружавшихъ долину.

Амара со своимъ спутникомъ прошли черезъ садъ и вошли въ сводчатый коридоръ, пробитый въ скалѣ.

Эта галлерея, капризно извиваясь, выходила въ обширный гротъ. Царившій внутри зеленый свѣтъ слабо озарялъ стѣны и сводъ, покрытый сталактитами. Изъ стѣнъ било нѣсколько ключей, изумрудно-зеленыя воды которыхъ съ рокотомъ стекали въ естественный водоемъ, а вокругъ него и вдоль всѣхъ стѣнъ раскинуты были цвѣтники, густо засаженные чудными цвѣтами, которые при волшебномъ освѣщеніи грота казались драгоцѣнными камнями.

— Вотъ одинъ изъ гротовъ, гдѣ растутъ цвѣты, завѣщанные намъ нашими предками, а это — источники, излечивающіе глазныя болѣзни и пораненія кожи, — сказала Амара. — Есть еще и другіе цѣлебные ключи, которые врачуютъ внутреннія болѣзни и поддерживаютъ силы въ старости. Ихъ я покажу вамъ въ другой разъ, а сегодня хочу сводить васъ въ храмъ, гдѣ служила жрицей Амара, жена сына Имамона.

Черезъ пробитый въ стѣнѣ ходъ, такъ искусно скрытый самой природой, что Ардеа сначала даже не замѣтилъ его, они вошли въ новый коридоръ. Галлерея была узкая и тоже сводчатая; вела она въ другой громадный гротъ, освѣщенный мягкимъ голубоватымъ свѣтомъ, и въ глубинѣ его, подобно храмамъ Имамона и Ассура, низвергался водопадъ, но горазда меньшихъ размѣровъ.

Вода имѣла молочный цвѣтъ и была испещрена серебрянными блестками, а столбъ брызгъ, поднимавшійся надъ широкой трещиной, куда вытекалъ потокъ, издавалъ фосфорическій свѣтъ.

У воды въ глубокой нишѣ стояла статуя женщины, высѣченная изъ какого-то вещества, похожаго на прозрачный перламутръ. На головѣ статуи красовался вѣнокъ изъ цвѣтовъ съ кроваво-красными лепестками и золотистыми пестиками. Отъ синихъ листьевъ исходилъ голубоватый свѣтъ, озарявшій голову статуи. Лицо богини поражало строгой красотой. Руки ея были подняты, какъ бы для благословенія; въ одной изъ нихъ она держала лампаду, горѣвшую ослѣпительнымъ свѣтомъ, а въ другой — пурпурный цвѣтокъ.

— Вотъ женщина, явившаяся съ луны спасти нашего предка, — сказала Амара и, скрестивъ руки, преклонила колѣни.

— Изъ какого чуднаго камня сдѣлана эта статуя! Я еще въ первый разъ вижу такой, — замѣтилъ Ардеа.

— И не увидите его больше нигдѣ. Я должна сказать вамъ, что относительно кончины нашихъ предковъ — сына Имамона и его супруги — существуетъ два преданія. Одно изъ нихъ гласитъ, что они были превращены въ птицъ; другое же, которое наши старѣйшины признаютъ за истинное, разсказываетъ, что только души ихъ приняли форму птицъ, чтобъ вознестись на небо, и что невѣдомая женщина, спасшая Рахатоона, вовсе не была обитательницей луны, а представляла собою только лучъ этого свѣтила, обращенный въ женщину. Передъ смертью она приказала, какъ говорятъ, помѣстить свое тѣло въ эту нишу, гдѣ оно превратилось въ камень. Мы поклоняемся ей, и она насъ любитъ, потому что мы — ея дѣти. Только чистая и благородной крови дѣвственница можетъ возжигать огонь на этомъ жертвенникѣ и убирать его цвѣтами.

Черезъ три дня мы будемъ праздновать годовщину той ночи, когда она снизошла къ намъ и привела въ этотъ гротъ сына Имамона. Въ эту святую ночь душа Амары слетаетъ съ неба, и избранные видятъ, что глаза и тѣло статуи оживаютъ. Они слышатъ даже ея голосъ, произносящій какое-нибудь пророчество.

 

IX

Настала уже ночь, когда Ардеа съ Амарой вернулись въ садъ, и невольный крикъ восторга вырвался у князя.

Помѣщенныя на высотахъ электрическія солнца заливали долину моремъ свѣта; кромѣ того, каждый домъ былъ точно иллюминованъ, и зажженные внутри огни, благодаря прозрачности стѣнъ, переливали всевозможными цвѣтами. Видъ былъ чудный и совершенно волшебный.

Только теперь, подходя къ дому, Ардеа замѣтилъ, что колонны, поддерживавшія портикъ, изображали каріатидъ, и что украшавшіе ихъ головы вѣнки состояли изъ электрическихъ лампочекъ, дававшихъ очень яркій свѣтъ.

Вскорѣ былъ поданъ ужинъ, а потомъ занялись музыкой: пѣли и играли на какомъ-то стеклянномъ инструментѣ, могучіе звуки котораго сильно дѣйствовали на нервы князя, несмотря на свою мягкость и пріятность.

По окончаніи домашняго концерта Рахатоонъ объявилъ, что ихъ гостю надо бы отдохнуть, а одинъ изъ сыновей хозяина дома провелъ князя въ назначенную для него комнату.

Комната помѣщалась въ одной изъ башенъ и была обставлена съ необыкновеннымъ комфортомъ. Мягкое ложе манило на отдыхъ, и Ардеа, страшно утомленный за день, моментально заснулъ.

Пережитыя впечатлѣнія были, однако, такъ сильны, что даже сонъ не могъ ихъ заглушить, но они какъ-то странно мѣшались съ былыми, земными его воспоминаніями.

Ардеа видѣлъ во снѣ, что онъ снова на Землѣ вмѣстѣ съ Амарой. Изъ любви къ нему она послѣдовала въ Россію и сдѣлалась его женой. Жили они въ большомъ родовомъ домѣ князя на Адмиралтейской набережной. Всѣ восхищались его обаятельной женой и завидовали его счастью.

Ардеа всецѣло перенесся на Землю и всѣмъ своимъ петербургскимъ знакомымъ разсказывалъ, что онъ дѣлалъ и наблюдалъ на Марсѣ.

Далѣе онъ увидалъ себя въ домѣ своей кузины, ргіпсеззе Lізе (княгини Лизы), — кокетливой, изящной и молодой свѣтской женщины. Услышавъ, что она разговариваетъ съ графомъ Рамонскимъ, онъ остановился за портьерой.

Насмѣшливый голосокъ Lізе щебеталъ:

— Vous savez, се pauvre Andre est devenu fou pendant son dernier voyage aux Indes! (Вы знаете? Бѣдный Андрей сошелъ съ ума во время своей послѣдней поѣздки въ Индiю). — Вообразите, онъ самымъ серьезнымъ образомъ разсказываетъ, qu’il a fait une excursion (что онъ совершилъ поѣздку) на планету Марсъ, et que sa femme vient de la Lune (и что жена его — съ Луны)!

— Helas, chere princesse! Je me genais de vous le dire. (Увы, дорогая княгиня! Я только стѣснялся говорить), но что князь Андрей потерялъ разсудокъ, — это печальная истина. Онъ какъ-то говорилъ мне, что жена его можетъ летать, подобно птицѣ, и происходить отъ какой-то богини… Ха! Ха! ха!

Непріятный, глумливый смѣхъ еще звучалъ въ ушахъ князя, когда тотъ проснулся, и въ сердцѣ его шевельнулось презрѣніе къ пошлому свѣтскому болтуну, который, не сознавая даже своего умственнаго убожества, смѣялся надъ тѣмъ, чего не зналъ и не понималъ..

Ардеа растерянно обвелъ вокругъ взглядомъ и успокоился.

Нѣтъ, онъ не сошелъ съ ума, какъ любезно утверждаютъ его земные друзья.

Вскочивъ съ кровати, онъ отдернулъ занавѣсъ и открылъ окно. Холодный живительный ночной воздухъ пахнулъ ему въ лицо, и онъ восторженно улыбнулся передъ волшебной, растилавшейся у его ногъ картиной.

Окруженная, точно брилліантовымъ поясомъ, снѣговыми вершинами горъ, долина залита была яркимъ, но мягкимъ свѣтомъ и со своими садами, фонтанами и причудливыми зданіями казалась дѣйствительно картиной волшебной сказки.

— Нѣтъ, я не сумашедшій и дѣйствительно на-хожусь на Марсѣ, а глупый смѣхъ Земли только напрасно смутилъ меня.

Закрывъ окно, Ардеа легъ снова въ постель и съ невыразимымъ наслажденіемъ укрылся легкимъ и теплымъ пуховымъ одѣяломъ, какого не найти на Землѣ.

Утромъ его разбудилъ одинъ изъ сыновей Рахатоона и объявилъ, что все семейство собирается къ первому завтраку. Ардеа быстро вскочилъ съ кровати и такъ поспѣшно одѣлся, что опоздалъ всего на нѣсколько минутъ.

На этотъ разъ проводникомъ ему служилъ одинъ изъ сыновей хозяина дома, такъ какъ Амара, въ качествѣ жрицы, была по утрамъ занята службой въ храмѣ.

Начали они съ осмотра города. На широкихъ, усыпанныхъ тонкимъ золотистымъ пескомъ улицахъ не видно было ни одного экипажа.

— Почему всѣ ваши дома построены изъ хрусталя? Развѣ онъ такъ же проченъ, какъ камень, дерево и другіе матеріалы, употребляющіеся обыкновенно при постройкѣ? Потомъ въ нихъ должно быть холодно, — замѣтилъ Ардеа.

— О! Въ отношеніи прочности нечего и желать лучшаго, — отвѣтилъ юноша. — Подумайте только, что на такую высоту, на какой живемъ мы, почти невозможно доставлять такіе громоздкіе матеріалы, какъ дерево; а для добычи камня наши вершины, изрѣзанныя разными трещинами и гротами, нельзя трогать изъ опасенія обваловъ. Но предусмотрительная и милосердная природа дала намъ здѣсь все необходимое.

Этотъ хрусталь не искусственный, а природный. Подземные источники даютъ намъ его въ такомъ изобиліи, что избытокъ мы можемъ даже продавать. Это вещество быстро твердѣетъ и употребляется для выдѣлки самыхъ разнообразныхъ предметовъ. Не желаете ли вы осмотрѣть подземную мастерскую, гдѣ выдѣлываются такія вещи?

Ардеа съ радостью, разумѣется, принялъ предложеніе, и они направились къ громадному сараю, гдѣ нѣсколько человѣкъ разливали въ металлическія и земляныя формы изъ небольшихъ боченковъ, симметрично разставленныхъ по стѣнамъ сарая.

Всѣ вещи, которыя выдѣлывались здѣсь, были небольшихъ размѣровъ, какъ-то: посуда, вазы, статуэтки, мебель и прочее. По временамъ кто-нибудь изъ рабочихъ подходилъ къ большому четыреугольному отверстію, продѣланному въ полу, и разгружалъ платформу, подававшую боченки снизу.

— Теперь пойдемъ осмотрѣть производство большихъ плитъ, изъ которыхъ складываютъ стѣны, а потомъ спустимся въ шахты и осмотримъ источники.

Въ сосѣднемъ сараѣ, гораздо большихъ размѣровъ, чѣмъ первый, лежали на землѣ громадныя металлическія рамы, въ которыхъ уже были намѣчены отверстія для будущихъ дверей и оконъ. Такимъ же точно образомъ отливались колонны, каріатиды, водоемы и прочее.

— Для полнаго отвердѣнія этой массы необходимы сутки, — объяснилъ князю его юный проводникъ. — Стѣны и колонны скрѣпляются между собой тѣмъ же веществомъ, и въ общемъ получается домъ, какъ бы вырубленный изъ одного цѣлаго куска. Такое зданіе необыкновенно прочно и отлично предохраняетъ отъ холода, такъ какъ въ немъ не можетъ быть никакихъ щелей, за исключеніемъ дверей и оконъ, которыя тщательно проконопачиваются при наступленіи зимы, которая здѣсь очень сурова. Дома хорошо отапливаются, и въ нихъ очень тепло. А въ гротахъ происходитъ очень любопытное явленіе: въ нихъ зимой настолько же тепло, насколько свѣжо лѣтомъ, за исключеніемъ гротовъ подземныхъ, гдѣ всегда стоитъ удушливая жара.

Подземные гроты представляли обширный лабиринтъ залъ и галлерей, освѣщенныхъ электрическимъ свѣтомъ. Тамъ струилось множество источниковъ кристаллической массы, переливавшей всѣми цвѣтами радуги. Вещество это собирали въ небольшіе боченки, закупоривали ихъ и подкатывали къ подъемнымъ машинамъ, которыя доставляли ихъ на поверхность.

Воздухъ въ галлереяхъ былъ жаркій, влажный и тяжелый. Ардеа подумалъ, что вещество это при выходѣ своемъ изъ скалы должно было быть горячимъ, такъ какъ оно дымилось и слышалось легкое кипѣніе, а рабочіе тщательно избѣгали прикасаться къ расплавленной массѣ.

Осмотръ кристаллическихъ источниковъ занялъ все утро.

Къ великой радости князя Амара предложила ему послѣ завтрака прогуляться. Воздушная и граціозная, какъ сильфида, словно снѣжинка, въ своемъ бѣломъ одѣяніи, Амара скорѣе скользила, чѣмъ шла.

— Вы еще не видѣли нашихъ плантацій дерева Сама. Ихъ то я и покажу вамъ сегодня, — сказала она.

Продолжая разговаривать, они прошлись по городу и черезъ воздушный мостъ, перекинутый надъ пропастью, вышли на дорогу, огибавшую горы, и очутились на другой долинѣ. Передъ ними во всѣ стороны тянулись сады, исключительно засаженные большими деревьями съ гладкими, темно-красными стволами. Обремененныя плодами вѣтви склонялись почти до земли.

Большіе и зубчатые, зеленые листья были испещрены пурпурными и синими жилками; плоды же были разныхъ цвѣтовъ и величинъ. Самые маленькіе имѣли зеленый цвѣтъ, средней величины — сѣровато-розовый, а самые большіе были бѣлы, какъ снѣгъ.

Въ сараѣ около стѣны на длинныхъ столахъ были разложены собранные уже плоды. Амара достала изъ ящика острый ножъ и два кубка, а потомъ выбрала два плода: одинъ зеленый, другой сѣрый, длиной около полуметра.

Когда она надрѣзала первый, то изъ него брызнулъ пурпурный, съ легкимъ фіолетовымъ оттѣнкомъ сокъ, которымъ Амара наполнила оба кубка.

— Попробуйте, — сказала она, подавая князю одинъ изъ кубковъ.

— Во здравіе прекраснѣйшей изъ селенитокъ, — восторженно сказалъ Ардеа, осушая кубокъ, самъ не подозрѣвая, какое страстное восхищеніе блеснуло въ его глазахъ.

Амара покраснѣла и засмѣялась.

— За благополучіе нашего любезнаго гостя! — отвѣтила она, отпивая нѣсколько глотковъ.

Желая, повидимому, замять этотъ разговоръ, Амара поспѣшила взрѣзать второй плодъ. Мягкая кора его заключала внутри синевато-розовое тѣсто, которое рѣзалось, какъ хлѣбъ.

Ардеа пришелъ въ восхищеніе отъ необыкновенно пріятнаго вкуса, пожалѣвъ въ душѣ, что на Землѣ нѣтъ ничего подобнаго. Амара замѣтила, что напитокъ изъ плодовъ Сама сохраняютъ цѣлые годы, и что чѣмъ онъ старѣе, тѣмъ дѣлается крѣпче и хмельнѣе.

Видя, что она оставляетъ сарай и садъ открытыми, Ардеа удивился, какъ они не боятся воровства.

Но та улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— У насъ нѣтъ воровъ. Людей, живущихъ въ равнинахъ, мы не допускаемъ къ себѣ, а изъ нашихъ, каждый имѣетъ все необходимое и никогда не возьметъ ничего лишняго. Впрочемъ, мой отецъ имѣетъ больше другихъ, такъ какъ у него, какъ у главы народа, чаще бываютъ собранія.

Они прошли цѣлый рядъ садовъ, поднялись по тропинкѣ, извивавшейся вокругъ высокихъ скалъ, и вышли на небольшую площадку. Ардеа вздрогнулъ, и у него вырвался сдавленный крикъ удивленія.

На площадкѣ кружилось, вытянувъ руки, нѣсколько молодыхъ дѣвушекъ и юношей; потомъ они поднялись на воздухъ и полетѣли вдоль скалъ, а другіе легко и граціозно, какъ бабочки, спускались внизъ.

— Развѣ вы не знали, что мы, такъ сказать, сродни "птичьей породѣ"? — смѣясь, сказала Амара. — Нашъ скелетъ по своему строенію похожъ на скелетъ птицъ, а наши легкія приспособлены къ разрѣженному воздуху высшихъ слоевъ. Разумѣется, мы не можемъ летать, въ пблномъ смыслѣ этого слова; но, дѣлая руками правильные взмахи, мы можемъ витать въ воздухѣ и подниматься на довольно значительную высоту. У насъ есть настоящіе артисты въ этомъ дѣлѣ, которые показываютъ удивительныя вещи. А эти, что поднялись сейчасъ, полетѣли къ гнѣздамъ бѣлыхъ птицъ собирать пухъ. Видите? Вонъ они сидятъ на выступахъ скалы и набиваютъ свои мѣшки.

— Я зналъ отъ Сагастоса, что вы имѣете способность подниматься на воздухъ. Но, видя въ первый разъ, какъ человѣческое существо, подобно бабочкѣ, витаетъ между небомъ и землей, я не могъ сдержать крикъ удивленія, — сказалъ Ардеа, не сводя глазъ съ воздушныхъ работниковъ, которыхъ, повидимому, очень забавлялъ удивленно-растерянный видъ чужеземца.

— А какъ интересно летать! — вскричала Амара.

Съ этими словами она, какъ пухъ, легко поднялась на воздухъ и взлетѣла на большую высоту. Сорвавъ затѣмъ одинъ изъ росшихъ въ расщелинѣ скалы цвѣтовъ, Амара спустилась обратно и подала цвѣтокъ князю.

— Сохраните его на память о селенитахъ и ихъ маленькомъ талантѣ, поразившемъ и забавившемъ васъ, — сказала она, садясь рядомъ на стоявшую въ углубленіи скалы скамейку.

Ардеа съ восхищеніемъ слѣдилъ за плавными, красивыми движеніями молодой дѣвушки, и сердце его усиленно забилось. Никогда еще Амара не казалась ему столь прекрасной, какъ въ эту минуту, когда вытянувъ руки и съ развѣвающимися по воздуху бѣлыми одеждами она спускалась къ нему, подобно лебедю съ распущенными крыльями.

"Какъ было-бъ хорошо, — невольно подумалъ онъ, — остаться навсегда здѣсь, среди этого сказочнаго народа, и назвать своей эту очаровательную дѣвушку, которая все больше и больше овладѣвала его сердцемъ. Но, увы! Для него, жителя Земли, — это неосуществимая мечта.

Ардеа провелъ рукой по лбу, и тяжелый вздохъ вырвался у него изъ груди.

— О чемъ задумались вы? Что такъ печалитъ васъ? — участливо спросила не перестававшая наблюдать за нимъ Амара.

— Я думалъ о томъ, что вы самый удивительный въ свѣтѣ народъ, и что мнѣ будетъ очень жаль разстаться съ вами, — отвѣтилъ Ардеа, силясь улыбнуться.

Онъ прижалъ къ губамъ полученный цвѣтокъ и спряталъ его на груди.

— До самой смерти бережно буду я хранить этотъ цвѣтокъ, хотя мнѣ не нужно никакихъ вещественныхъ напоминаній. Я и такъ никогда васъ не забуду! Вы добры и прекрасны, — такъ прекрасны, что никакое воображеніе человѣческое не въ состояніи создать ничего болѣе совершеннаго.

— Какой вы льстецъ! — сказала, покраснѣвъ, Амара. — Меня здѣсь не балуютъ такими комплиментами. Но скажите мнѣ, къ какому народу вы принадлежите? Въ васъ есть что-то такое странное. Мнѣ уже давно хочется предложить вамъ этотъ вопросъ.

Ардеа повторилъ то, что говорилъ раньше Нир-данѣ, а именно, что онъ — сынъ мага и не знаетъ своихъ родителей.

Амара задумчиво смотрѣла на него.

— Итакъ, васъ дѣйствительно окружаетъ тайна! Впрочемъ, иначе и быть не могло. Вы слишкомъ отличаетесь отъ всѣхъ людей, которыхъ я видѣла; а между тѣмъ, я знаю всѣ народы, населяющіе нашу планету. Скажу больше, вы похожи на того человѣка невѣдомой расы, который былъ супругомъ дочери Имамона и, какъ говорятъ, былъ невольной причиной ея смерти.

— Какъ же вы можете знать, что я похожъ на него? Или легенда дала подробное описаніе его наружности? — спросилъ смѣясь, Ардеа.

— Нѣтъ, я сама, лично видѣла его, такъ какъ тѣло его превосходно сохранилось.

— Какъ? У васъ хранится тѣло этого человѣка? И его можно видѣть? Въ такомъ случаѣ, ради всего святого, покажите мнѣ его! — вскричалъ пораженный князь.

— Хорошо! Завтра вечеромъ во время праздника я покажу его вамъ.

— Пойдемте лучше сегодня, — умолялъ Ардеа.

— Сегодня я не могу. У меня есть работа въ храмѣ, и кромѣ того, я должна прочитать нѣкоторыя предуготовительныя молитвы къ великой церемоніи на послѣзавтра.

— Какая же это будетъ церемонія? — спросилъ Ардеа.

— Будетъ праздноваться годовой праздникъ богини. Торжество откроется большимъ собраніемъ у моего отца, завтра вечеромъ. Будутъ танцовать, заниматься музыкой и вообще веселиться какъ можно. Весь слѣдующій день долженъ быть проведенъ въ постѣ и молитвѣ; а вечеромъ будутъ освящены въ храмѣ всѣ браки, что дѣлается только одинъ разъ въ годъ. Тогда же къ богинѣ приносятся всѣ дѣти, родившіяся въ теченіе послѣднихъ трехъ мѣсяцевъ; надъ ними совершаютъ священное омовеніе и провозглашаютъ имена, которыя имъ положены. Отправлять священнослуженіе будетъ отецъ, какъ глава народа, и я, какъ верховная жрица, а потому законъ требуетъ, чтобы я соблюла извѣстный ритуалъ. Но если у васъ не хватитъ терпѣнія до завтра, то я попрошу кого-нибудь изъ братьевъ сводить васъ туда.

— Нѣтъ, нѣтъ! — запротестовалъ Ардеа. — У нихъ тоже будетъ много дѣла передъ праздникомъ. Мы сходимъ туда, какъ вы предлагали раньше.

— Хорошо! А теперь вернемся домой. Мы едва поспѣемъ къ ужину.

Все слѣдующее утро Ардеа провелъ одинъ. Раха-тоонъ и его сыновья извинились, что принуждены его покинуть въ виду наступающаго вечеромъ праздника и предстоящей на завтра церемоніи.

Князь просилъ не безпокоиться о немъ, объявивъ, что намѣренъ совершить прогулку и занести въ дневникъ свои впечатлѣнія, а при случаѣ набросать нѣсколько этюдовъ. И дѣйствительно, Ардеа сдѣлалъ нѣсколько набросковъ лучшихъ видовъ, какіе попались ему на глаза въ эти дни. Потомъ, вернувшись домой, онъ сѣлъ къ окну и задумался.

Всѣ его мысли были полны Амарой, красота которой положительно очаровала его. Съ мучительнымъ безпокойствомъ долженъ онъ былъ сознаться, что чувство его къ этой обаятельной дѣвушкѣ очень опасно. Къ чему могла привести его любовь? Смутитъ только его покой и лишитъ ясности мышленія, необходимаго ему для всесторонняго изученія интересной планеты.

Ардеа рѣшилъ подавить зарождавшееся предательское чувство. Однако, несмотря на столь мудрое рѣшеніе, онъ дрожалъ отъ нетерпѣнія поскорѣй увидѣть Амару, и часы, проведенные въ ея отсутствіе тянулись безконечно.

Наконецъ, солнце сѣло. Чтобы какъ-нибудь убить время, Ардеа принялся облачаться въ свой парадный костюмъ, надѣлъ на шею звѣзду посвященныхъ и сталъ ожидать, когда за нимъ придутъ.

Спустилась ночь, и Ардеа видѣлъ изъ своего окна, какъ вся долина освѣтилась огнями. Въ эту минуту на лѣстницѣ послышались легкіе шаги, и въ комнату вошелъ юноша, пригласившій князя спуститься внизъ.

Весь домъ Рахатоона былъ залитъ свѣтомъ, и къ нему со всѣхъ сторонъ спѣшили гости. Глава дома сидѣлъ въ большой залѣ на возвышеніи и предложилъ князю занять мѣсто рядомъ съ собой, чтобы тотъ могъ лучше все видѣть.

Для такого торжества всѣ селенитки сбросили свои длинныя туники и надѣли короткія, доходившія до щиколотокъ, юбки. На всѣхъ были покрывала изъ ткани Сама и масса драгоцѣнностей.

Никогда еще Ардеа не былъ такъ пораженъ красотой населенія, какъ въ эту минуту. Трудно было сказать, которая изъ женщинъ красивѣе, и никакой земной балетъ не былъ въ состояніи соперничать въ легкости и граціи съ танцами селенитокъ, ноги которыхъ едва касались пола. Но Ардеа видѣлъ одну только Амару, которую скоро разыскалъ въ толпѣ. Молодая дѣвушка руководила танцемъ, который, на этотъ разъ исполнялся однѣми лишь жрицами собравшимися со всѣхъ окрестныхъ долинъ.

Она была въ голубомъ газовомъ платьѣ, покрытомъ голубою же тканью Сама. Бѣлое покрывало поддерживалось на ея распущенныхъ волосахъ гирляндою чудныхъ, какъ хрусталь блестѣвшихъ цвѣтовъ, вѣтки которыхъ украшали также ея юбку и длинные рукава, развѣвавшіеся, подобно крыльямъ, когда она скользила по полу или кружилась во главѣ своихъ товарокъ.

Разъ она подошла къ князю и, засматривая ему въ глаза своимъ блестящимъ взглядомъ, лукаво предложила ему потанцовать съ ней.

— Я бы очень этого желалъ, но куда мнѣ, грузному жителю равнинъ, поспѣвать за такой легкой бабочкой, какъ вы? Ваши танцы прелестны, но они совершенно незнакомы мнѣ, — со вздохомъ отвѣтилъ Ардеа.

Когда танцы на время прервались, а гости разбрелись по заламъ и садамъ, Амара воспользовалась этимъ и подошла къ князю.

— Идемте! — сказала она. — Я покажу вамъ мой любимый гротъ, носящій названіе "Лунный лучъ". Говорятъ, что именно въ немъ та женщина съ Луны открылась въ любви Рахатоону. Есть еще два другихъ грота: въ одномъ растутъ рѣдкіе цвѣты, а другой называется "Послѣдній вздохъ Амары". Но, по моему мнѣнію, самый красивый изъ нихъ — "Лунный Лучъ". Оттуда, — тихо прибавила она, — я проведу васъ къ гробницѣ дочери Имамона.

Они прошли по саду сквозь толпу гуляющихъ и, черезъ расщелину въ скалѣ, вошли въ галлерею, которая привела ихъ въ гротъ, гдѣ росли какіе-то совершенно особенные кусты и цвѣты; но Амара не дала своему спутнику хорошо разсмотрѣть ихъ. Она, видимо, торопилась и повела князя въ обширный и высокій гротъ изъ синихъ, какъ сапфиръ, сталактитовъ. Въ концѣ этого грота протекалъ широкій каналъ, который исчезалъ въ темномъ тунелѣ. Къ водѣ вело нѣсколько ступеней, у подножія которыхъ стояла длинная и узкая лодка.

Амара вошла въ лодку, посадила князя напротивъ и пустила въ ходъ двигательный механизмъ. Лодка быстро двинулась по гладкимъ, спокойнымъ водамъ, и скоро вошла въ узкій и извилистый тунель. Фонарь на носу освѣщалъ путь, и молодая дѣвушка необыкновенно ловко правила лодкой.

Ардеа не сводилъ глазъ съ очаровательнаго личика Амары, въ эту минуту серьезнаго и сосредоточеннаго. Сердце его сильно билось; всѣ мудрыя рѣшенія были позабыты, и онъ едва сдерживалъ готовое сорваться съ языка любовное признаніе.

Вдругъ въ концѣ тунеля мелькнулъ блѣдный свѣтъ. Амара задумчиво взглянула на своего спутника, но, встрѣтивъ его страстный взглядъ, покраснѣла и опустила голову.

Въ эту минуту лодка вынырнула изъ тунеля и вошла въ большое озеро, окруженное, какъ стѣной, высокими зубчатыми скалами. Посрединѣ озера, въ видѣ гранитной глыбы, виднѣлся островокъ, темный силуэтъ котораго рѣзко вырисовывался на усѣянномъ звѣздами небѣ.

— Вотъ усыпальница дочери Имамона и ея супруга, — сказала Амара, нарушая молчаніе и указывая на островъ, къ которому они быстро приближались. — Говорятъ, онъ не могъ пережить своего горя и сошелъ въ могилу вслѣдъ за своей обожаемой супругой.

— Да, лучше смерть, чѣмъ разлука, — сказалъ Ардеа, наклоняясь къ своей спутницѣ и заглядывая ей въ глаза.

— Ихъ любовь была ихъ несчастьемъ, — тихо продолжала Амара. — Легенда гласитъ, что онъ явился съ другого свѣтила и долженъ былъ вернуться обратно, такъ какъ тѣло его состояло изъ иныхъ веществъ, чѣмъ у насъ. Сознаніе неизбѣжной разлуки убило Амару, но Ардеа ни за что не хотѣлъ покинуть мѣсто упокоенія возлюбленной жены, и Имамонъ даровалъ ему смерть.

Въ эту минуту лодка причалила.

Амара выпрыгнула на утесистый берегъ и направилась къ высѣченному въ скалѣ портику, служившему входомъ въ небольшую комнату, гдѣ нѣсколько каменныхъ столовъ завалены были цвѣтами и сосудами съ масломъ.

Взявъ съ собой цвѣтокъ, Амара съ княземъ вошли по каменной лѣстницѣ въ высокій и обширный гротъ, освѣщенный электрической лампой. Свѣтъ лампы причудливо игралъ на зеленыхъ, какъ изумрудъ, сталактитахъ, покрывавшихъ стѣны и сводъ. Посрединѣ грота стоялъ жертвенникъ, на которомъ горѣло іроматное масло, а рядомъ, на маленькомъ треножникѣ, лежали смолистыя вѣтви. Въ глубинѣ грота, на возвышеніи, стоялъ гигантскій хрустальный шаръ, назначенія котораго Ардеа сразу не могъ понять. Амара іажгла на треножникѣ вѣтви и сдѣлала знакъ князю слѣдовать за собой. Поднявшись на возвышеніе Ардеа съ удивленіемъ увидѣлъ, что внутри шара стояло ложе, на которомъ покоились два человѣческихъ тѣла въ длинныхъ, бѣлыхъ одеждахъ. Слегка бронзоватое лицо женщины было очень красиво. Черные волосы ея украшала гирлянда цвѣтовъ, такихъ свѣжихъ, будто они только что сорваны. Мужчина, дѣйствительно, оказался похожимъ на князя.

Амара сложила цвѣты у подножія саркофага, преклонила колѣна и стала молиться.

Въ эту минуту произошло довольно странное явленіе. На груди труповъ вспыхнули зеленоватые огоньки, освѣтившіе ихъ неподвижныя лица; но затѣмъ огни такъ же быстро угасли, оставивъ по себѣ спираль черноватаго дыма. Блѣдная, какъ полотно, Амара вскочила на ноги и отступила назадъ.

— Что это значитъ? — въ испугѣ спросилъ князь.

Видя, какое впечатлѣніе произвелъ на молодую дѣвушку этотъ случай, онъ рѣшилъ, что странное явленіе должно было быть предзнаменованіемъ чего-то дурного.

— Несчастье!.. Какое-нибудь страшное несчастье угрожаетъ мнѣ! — пробормотала разстроенная Амара и чуть не бѣгомъ выбѣжала изъ грота.

Они молча вернулись на берегъ и сѣли въ лодку, которую Амара пустила полнымъ ходомъ. Она казалась такой мрачной и озабоченной, что Ардеа не осмѣлился заговорить съ ней. Да и самъ онъ тоже былъ страшно взволнованъ и мучился страхомъ за судьбу любимой дѣвушки, которой грозила какая-то бѣда.

 

X

Когда они вернулись въ лазурный гротъ, Амара вышла первая, предоставивъ своему спутнику заботы о лодкѣ.

Медленными шагами направилась она къ скамейкѣ, стоявшей въ нишѣ, и опустилась на нее, грустно понуривъ голову. Ардеа сѣлъ рядомъ съ ней и наблюдалъ молча. Вдругъ Амара закрыла лицо руками, и слезы полились по ея тонкимъ пальцамъ.

Хладнокровіе покинуло князя; онъ обнялъ Амару, привлекъ ее къ себѣ и страстно прошепталъ:

— Не плачь, Амара! Я не могу видѣіь твоихъ слезъ. Если ты боишься здѣсь какого-нибудь несчастья, то слѣдуй за мной! Бѣжимъ отсюда въ землю равал-лисовъ! Я сумѣю любить тебя такъ же горячо, какъ и любой селенитъ, а могущество маговъ оградитъ тебя отъ всякаго несчастья. Тамъ — у меня дворецъ, въ которомъ ты будешь царицей, а я всю свою жизнь посвящу на то, чтобы сдѣлать тебя счастливой!

Не получая отвѣта, Ардеа опустился на колѣни и повторилъ умоляющимъ голосомъ:

— Не говори — нѣтъ, дорогая! Попытайся хоть немного полюбить меня, и я до конца дней моихъ буду признателенъ тебѣ!

Амара подняла голову и жестомъ указала князю мѣсто рядомъ съ собой. Губы ея дрожали, и какая то смѣсь счастья и тоски отразилась на ея подвижномъ лицѣ.

— Ужасное предзнаменованіе начинаетъ сбываться, — тихо сказала она, послѣ минутнаго молчанія. — Ты меня любишь, Ардеа, а мнѣ даже нечего стараться полюбить тебя, такъ какъ мое сердце принадлежитъ тебѣ съ той минуты, какъ я тебя увидѣла въ первый разъ.

Съ крикомъ безумной радости Ардеа привлекъ Амару въ свои объятія и страстно поцѣловалъ, но та тихо отстранила его.

— Наша любовь и будетъ именно нашимъ несчастьемъ, такъ какъ я не могу принадлежать тебѣ, Ардеа! Рѣзкій, разрѣженный воздухъ нашихъ горъ рано или поздно убьетъ тебя, а тяжелый воздухъ равнинъ задушитъ меня еще скорѣе.

— Я съ радостью отдамъ жизнь за нѣсколько лѣтъ счастья съ тобой! — пылко вскричалъ Ардеа.

Амара задумчиво покачала головой.

— Это невозможно! Жестокій, неумолимый законъ запрещаетъ селенитамъ, — мужчинѣ или женщинѣ,— вступать въ союзъ съ людьми равнинъ. Пламя на груди моего предка ясно предсказываетъ горе разлуки. Зачѣмъ мы встрѣтились?!. Когда я почувствовала, что люблю тебя, я надѣялась, что хоть ты, по крайней мѣрѣ, будешь спасенъ отъ любви ко мнѣ. Но очевидно намъ обоимъ суждено страдать. Такова воля богини Имамона! Да и могу ли я быть счастлива, зная, что живешь рядомъ со мной, какъ осужденный на смерть, часы котораго сочтены? Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ! Намъ необходимо разстаться.

Ардеа молча опустилъ голову. Мрачное и горькое отчаяніе охватило его душу. И что, на самомъ дѣлѣ, онъ могъ предложить любимой женщинѣ? Мимолетное и ложное общественное положеніе? Дворецъ даютъ ему изъ милости, на время его пребыванія здѣсь, — пребыванія, продолжительность котораго тоже всецѣло зависитъ отъ Атарвы, а не отъ него.

Онъ отважился отправиться въ опасный путь съ Земли на Марсъ, воображая, что вооруженъ противъ всѣхъ искушеній и слабостей; но онъ забылъ, что уноситъ съ собой и свое слабое человѣческое сердце. А сердце это Творецъ вселенной создалъ по одному образцу, и одарилъ имъ всѣ Свои созданія на всѣхъ населяющихъ пространство планетахъ, и это-то сердце побѣдило его теперь, заставляя невыразимо страдать.

Теплыя, ароматныя руки обвили его шею, и кудрявая головка прижалась къ его груди. Позабывъ свои горькія думы, Ардеа прижалъ къ своему сердцу Амару, и уста ихъ встрѣтились въ долгомъ поцѣлуѣ. Это была минута блаженства, краткая и мимолетная, какъ и всякое людское счастье.

Амара высвободилась, наконецъ, изъ сжимавшихъ ее объятій и встала.

— Время вернуться къ гостямъ! Никто не сможетъ отнять у насъ счастья, которое мы испытали, но никто также не долженъ и подозрѣвать о немъ. Идемъ!

Амара легко и граціозно выпорхнула изъ грота, а за ней медленно, какъ во снѣ, послѣдовалъ Ардеа.

На ихъ отсутствіе никто, казалось, не обратилъ вниманія. Танцы возобновились, и Амара приняла въ нихъ участіе, повидимому, съ увлеченіемъ и веселою беззаботностью, которыя только доказывали, что въ дѣлѣ притворства женщины Марса могутъ соперничать съ женщинами Земли.

Ардеа восхищался Амарой и удивлялся ей; а въ концѣ концовъ и къ нему вернулось его хорошее расположеніе духа, особенно за ужиномъ, когда Амара оказалась его сосѣдкой и съ такимъ тонкимъ, чисто женскимъ лукавствомъ;' занимала его, что онъ одинъ могъ упиваться нѣжнымъ, любовнымъ ея вниманіемъ.

Пиръ затянулся, и когда на слѣдующій день Ардеа проснулся отъ крѣпкаго и тяжелаго сна, было уже очень поздно.

Кушанья, стоявшія на столѣ въ его комнатѣ, дали ему понять, что хозяева дома не желали, чтобы онъ сходилъ внизъ, такъ какъ этотъ день селениты проводили въ уединеніи, постѣ и молитвѣ.

Только когда солнце сѣло, разряженные жители длинной вереницей потянулись въ храмъ для жертвоприношенія.

Ардеа, который провелъ весь день, строя на будущее планы, одинъ невозможнѣе другого, все время думая объ Амарѣ и горя желаніемъ ее видѣть, поспѣшилъ присоединиться къ толпѣ и вмѣстѣ съ нею вошелъ въ храмъ.

Храмъ былъ полонъ молящихся, и неслись священные гимны, а у ногъ богини лежала груда цвѣтовъ.

Въ качествѣ верховной жрицы, Амара не отходила отъ жертвенника, принимала приношенія и произносила слова благословенія. Она была блѣдна; по временамъ она опускалась на колѣни и, поднимая руки кверху, погружалась въ нѣмую молитву.

Одинъ изъ сыновей Рахатоона, замѣтивъ князя, тотчасъ же подошелъ къ нему. По приказанію отца онъ отвелъ его въ особую нишу, откуда Ардеа могъ лучше видѣть предстоящую церемонію.

Когда былъ пропѣтъ послѣдній гимнъ, то большая часть молящихся оставила храмъ. Амара скрылась въ сосѣднемъ гротѣ, а нѣсколько молодыхъ жрицъ унесли часть цвѣтовъ, привели въ порядокъ жертвенникъ, и зажгли большія розовыя свѣчи въ громадныхъ металлическихъ шандалахъ.

Когда снова послышались пѣніе и музыка, остававшіеся въ храмѣ раздвинулись по обѣ стороны, образовавъ широкій проходъ посрединѣ для свадебнаго шествія.

Въ ту же минуту изъ сосѣдняго грота вышли Амара съ отцомъ. Рахатоонъ былъ весь въ красномъ. На головѣ его сверкалъ широкій золотой обручъ, украшенный луннымъ дискомъ.

Верховная жрица была въ длинной, бѣлой и блестящей туникѣ изъ ткани Сама. Длинное и прозрачное покрывало изъ той же матеріи было прикрѣплено къ распущеннымъ волосамъ діадемой изъ шести ярко блестящихъ звѣздъ, надъ которыми красовался серпъ луны изъ какого-то голубоватаго прозрачнаго вещества.

Отецъ съ дочерью стали на ступеняхъ жертвенника, и Амара развела огонь а затѣмъ поднесла къ губамъ маленькій золотой рогъ, висѣвшій у пояса. Раздался звонкій, протяжный звукъ, и тотчасъ же изъ глубины грота вышли дѣти, одѣтыя въ бѣлыя и розовыя одежды, съ кубками въ рукахъ. За ними, держась за руки, попарно шли брачущіеся. Пары, по очереди, преклоняли колѣни передъ жертвенникомъ, а Рахатоонъ съ Амарой накрывали имъ головы четыреуголь-ными кусками красной ткани и въ три пріема накладывали по семи легкихъ, словно изъ пакли, шариковъ, которые сами собою вспыхивали и, пылая, поднимались на воздухъ.

— Богинѣ пріятенъ союзъ жениха и невѣсты! — громкимъ голосомъ каждый разъ возглашалъ Рахатоонъ.

Онъ убиралъ красную матерію, а Амара подавала новобрачнымъ кубокъ, который они должны были раздѣлить вдвоемъ. Поклонившись главѣ народа и верховной жрицѣ, новобрачные отходили къ роднымъ и друзьямъ, которые горячо ихъ поздравляли.

Когда такимъ образомъ были соединены всѣ брачущіеся, причемъ союзы всѣхъ оказались пріятными богинѣ, приблизилось шествіе новорожденныхъ.

Амара брала дѣтей изъ рукъ принесшихъ ихъ родителей и трижды погружала въ большой бассейнъ, наполненный водой изъ потока. Рахатоонъ же трижды возглашалъ имя новорожденнаго, которое тотчасъ вносилось въ большой списокъ.

По окончаніи этихъ церемоній глава народа, верховная жрица и всѣ присутствующіе преклонили колѣни и воздали хвалу богинѣ.

Амарѣ оставалось исполнить послѣдній, предписанный ритуаломъ обрядъ, а именно — зажечь еще разъ великую благодарственную жертву богинѣ, и въ ту минуту какъ она поднесла огонь къ смолистымъ растеніямъ, обильно политымъ ароматнымъ масломъ, со статуей богини произошло что то необычайное.

Прозрачное тѣло ея вдругъ потемнѣло, глаза точно ожили и гнѣвно взглянули на собравшихся. Потомъ державшая лампаду рука опустилась, и лампада погасла, а съ нею вмѣстѣ потухъ съ зловѣщимъ трескомъ и огонь на жертвенникѣ.

Въ храмѣ настала мертвая тишина. Ужасъ читался на лицахъ присутствовавшихъ, и глаза всѣхъ были устремлены на Амару, упавшую безъ чувствъ къ подножію жертвенника.

— Это ужасное предзнаменованіе сулитъ смерть верховной жрицы, или какое либо другое страшное несчастье, готовое обрушиться на нее, — пробормоталъ какой-то мужчина, стоявшій съ женой подлѣ ниши, гдѣ находился Ардеа.

Князь дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ, но не смѣлъ оставить своего убѣжища.

Рахатоонъ первый пришелъ въ себя. Хотя блѣдный и разстроенный, онъ распорядился вынести Амару, все еще не приходившую въ сознаніе, а потомъ, обернувшись къ взволнованной толпѣ, наполнявшей храмъ, сказалъ:

— Друзья и братья! Помолитесь вмѣстѣ со мной! Можетъ быть, наши молитвы отвратятъ бѣдствіе, грозящее моей дочери, — и съ этими словами онъ преклонилъ колѣна.

Вcѣ послѣдовали его примѣру.

— Благодатная богиня и милосердая мать-покровитѣльница нашего народа! — молился Рахатоонъ, простирая руки къ статуѣ, принявшей свой обычный видъ. — Милостиво прими наши молитвы и жертвы! Простри свою могущественную руку надъ Амарой и отклони отъ ея невинной головы несчастье и смерть! Ужаснымъ предзнаменованіемъ смутила ты наши сердца, но мы надѣемся на твое милосердіе. Съ завтрашняго дня, въ теченіе цѣлаго года, девять дѣвственницъ день и ночь будутъ пѣть священные гимны у твоего жертвенника, а я и вся моя семья будемъ приносить тебѣ двойныя жертвы.

Девять разъ Рахатоонъ падалъ ницъ, а потомъ всталъ и снова обратился къ присутствующимъ.

— Пусть всѣ радуются и веселятся! Печаль одного не должна нарушать законнаго веселья остальныхъ. Итакъ, идемте отпраздновать браки тѣхъ, которые только что сочетались и готовятся осушить кубокъ любви, и запоемъ радостныя пѣсни.

Въ сопровожденіи всѣхъ присутствующихъ, Рахатоонъ вышелъ изъ храма и направился къ своему дому. Мрачный и озабоченный Ардеа послѣдовалъ за ними.

Всѣ сѣли за столъ, за которымъ Рахатоонъ предсѣдательствовалъ, какъ будто ничего не случилось, и только глубокая складка на лбу указывала на его тайную заботу. Ардеа тоже старался казаться веселымъ и беззаботнымъ, хотя на сердцѣ у него было тяжело, и его терзала какая-то смутная тоска.

Къ концу пира появилась Амара. Свои жреческія одежды она смѣнила богатымъ праздничнымъ нарядомъ и, видимо, силилась казаться спокойной и меселой. Но Ардеа подмѣтилъ въ ея глазахъ какое-то странное выраженіе, а во всемъ ея существѣ лихорадочное возбужденіе.

Уловивъ минуту, когда молодая дѣвушка осталась одна, Ардеа подошелъ къ ней.

— Амара! — тихо прошепталъ онъ, боясь быть услышаннымъ. — Я не могу забыть того, что грозящее тебѣ горе, это — я, ставшій на твоей дорогѣ.

— Ни слова объ этомъ! — отрывисто возразила Амара. — Разъ мнѣ суждено умереть, то не слѣдуетъ смущать тяжкими думами драгоцѣнныхъ, оставшихся мнѣ минутъ. Вѣдь когда-нибудь надо же умирать, а раньше или позже, это — безразлично.

Амара снова вмѣшалась въ толпу и танцовала съ увлеченіемъ, дѣлая видъ, что не замѣчаетъ участливыхъ взглядовъ, какіе присутствующіе въ суевѣрномъ страхѣ украдкой бросали на нее. Въ полночь танцы прекратились, и въ залу вкатили громадную амфору, а Рахатоонъ сталъ наполнять густой пурпурной влагой кубки, которые раздавалъ новобрачнымъ. Тѣ, смѣясь, осушали ихъ, при громкомъ хохотѣ и пожеланіяхъ присутствующихъ.

Ардеа отошелъ въ сторону и молча наблюдалъ эту сцену. Вдругъ рядомъ съ нимъ появилась Амара съ кубкомъ въ рукахъ.

— Это особый напитокъ, которымъ угощаютъ только новобрачныхъ? — спросилъ Ардея.

— Это столѣтнее вино Сама — вино любви, которое пьютъ только на свадьбахъ. Отвѣдайте его, дорогой нашъ гость! Вотъ кубокъ.

Ардеа, не задумываясь, осушилъ чашу и чуть не вскрикнулъ. Ему показалось, что онъ проглотилъ огонь.

Когда онъ пришелъ въ себя отъ этого перваго впечатлѣнія, то увидѣлъ, что гости собрались вокругъ каждой пары для сопровожденія новобрачныхъ и постепенно уходили. Тогда Ардеа, въ свою очередь, простился съ хозяевами дома и направился въ свою комнату.

Амара исчезла.

Князь хотѣлъ лечь, но имъ овладѣло какое-то лихорадочное безпокойство. Кровь огнемъ разливалась по жиламъ, голова горѣла, а минутами ему даже трудно становилось дышать. Онъ боролся съ этимъ недомоганіемъ и, открывъ окно, сталъ жадно вдыхать свѣжій и ароматный воздухъ ночи.

Волшебная картина заволакивалась ночнымъ сумракомъ; освѣщенные разноцвѣтные дома постепенно темнѣли, и только бѣлесоватый, мягкій свѣтъ малой марсовой луны освѣщалъ снѣговыя вершины горъ.

Легкій шумъ привлекъ его вниманіе; онъ заглянулъ внизъ и съ удивленіемъ увидѣлъ, что у подножія башни кружится бѣловатое облако, которое затѣмъ быстро поднялось къ нему. Какъ описать удивленіе князя, когда въ облакѣ, поднявшемся до высоты окна, онъ узналъ Амару. Молодая дѣвушка взялась за карнизъ, легко и граціозно прыгнула въ комнату и рѣшительнымъ жестомъ спустила на окнѣ занавѣску.

Ардеа онѣмѣлъ отъ удивленія, глядя на нее. Никогда еще Амара не казалась ему такой прекрасной и обаятельной, какъ въ эту минуту. Въ складкахъ ея длиннаго и легкаго одѣянія обрисовывались чудныя формы. Большіе глаза возбужденно блестѣли, и нѣжный румянецъ горѣлъ на щекахъ, а на устахъ блуждала чарующая загадочная улыбка.

— Амара! Къ чему явилась ты сюда въ неурочный часъ искушать меня своей божественной красотой? Я тебя безумно люблю, но вѣдь я — только человѣкъ и могу забыть то, что предписываетъ мнѣ долгъ чести и благодарности за оказанное гостепріимство, — пробормоталъ Ардеа.

Страсть уже ослѣпляла его, и кровь огненнымъ потокомъ ударяла въ голову. Амара подошла къ нему порывисто дыша.

— Чего мнѣ стѣсняться и бояться? — тоскливо протянула она, и въ голосѣ ея зазвучало горькое разочарованіе. — Богиня отвергла меня, впереди у меня нѣтъ ничего, и смерть моя близка!.. Отчего же не вырвать у настоящаго то, что оно еще можетъ мнѣ дать? Ты меня любишь, и я люблю тебя! Я не хочу умереть, не испытавъ счастья.

Съ этими словами Амара бросилась въ ега объятія, и князь, опьянѣвъ отъ восторга, страстно прижалъ ее къ своей груди.

Любовь, — великая сила жизни, не допускающая другого закона, кромѣ своего, не признающая различія расъ и положеній, — соединила въ одномъ чувствѣ селенитку и пришельца съ Земли. .

Была еще ночь, когда Амара вырвалась изъ объятiй князя.

— Ахъ! Мнѣ пора уходить, — отвѣтила она на его мольбы остаться съ нимъ еще.

Потомъ, зажавъ ему ротъ поцѣлуемь, она прибавила:

— Наше счастье было кратко, но одинъ часъ невыразимаго блаженства стоить долгой жизни, полной горя и страданiй. Я буду вѣчно любить тебя, Ардеа. А ты? Ты не забудешь меня?

— Никогда! Какимъ негодяемъ считаешь ты меня, если я когда-нибудь смогу позабыть тебя, чаровница, великодушно пожертвовавшая собой для моего счастья? Образъ твой, Амара, вѣчно будетъ жить въ моемъ сердцѣ, живи я хоть на другой планетѣ, — отвѣтилъ Ардеа, покрывая ее страстными поцѣлуями.

— Во всякомъ случаѣ, — прибавилъ онъ рѣшительно, — я постараюсь, чтобъ мы разстались не такъ скоро!..

Амара тихо высвободилась изъ его объятiй.

— Я чувствую, — отвѣтила она, качая головой, — что разлука близка! Но пусть совершится воля судьбы! А пока — прощай!

Амара открыла окно; съ минуту она кружилась, а потомъ поднялась на воздухъ и выпорхнула изъ комнаты. Князь слѣдилъ съ высоты за бѣлымъ облачкомъ, которое быстро спускалось къ земле и скоро исчезло въ темнотѣ.

Ардеа безсильно опустился на кровать и зарылся головой въ подушки. Любовь къ Амарѣ овладѣла всѣмъ его существомъ, а предстоящая разлука приводила въ такое отчаянiе, что слезы брызнули изъ его глазъ.

"Предсказанiе Сагастоса исполнилось", — подумалъ онъ, ловя въ душѣ своей желанiе, чтобы дѣла подольше задержали мага, и онъ не такъ скоро пpiѣxaлъ за нимъ. Князь до такой степени былъ озабоченъ придумыванiемъ плана продлить свое пребыванiе у селенитовъ, что не слышалъ, какъ открылась дверь, и на порогѣ комнаты появился Сагастосъ.

Лицо его было озабочено; подойдя къ кровати, онъ остановился, скрестилъ руки и хмуро взглянулъ на князя, видимое отчаяніе котораго нисколько не трогало, казалось, его.

Ардеа не шевелился, и Сагастосъ слегка коснулся его руки. Князь въ испугѣ вскочилъ, узналъ своего покровителя и, поблѣднѣвъ, пробормотавъ:

— Уже?..

Презрительная усмѣшка скользнула по бронзовому лицу мага.

— Уже!? — повторилъ онъ. — Правильнѣе было бы сказать: слишкомъ поздно!

— Да, — продолжалъ онъ, садясь на кровати, — я явился слишкомъ поздно, чтобы помѣшать тому, что случилось здѣсь. Позвольте замѣтить вамъ, Ардеа, что не умно и не великодушно безчестьемъ платить за оказанное гостепріимство.

Ардеа опустилъ голову, и краска стыда залила его лицо.

— Несомнѣнно, жрица сама виновата, явившись къ тому, кто, какъ ей извѣстно, любитъ ее; но ученикъ Атарвы, человѣкъ, прошедшій извѣстную степень посвященія, какъ вы, долженъ былъ остановить ее и напомнить ей, что недостойно отдаваться страсти. А знаете вы, какая участь ждетъ ее, если узнаютъ о томъ, что здѣсь произошло?

— Нѣтъ! Что же съ ней сдѣлаютъ? — вскричалъ Ардеа, блѣднѣя отъ охватившаго его ужаса.

— Жрицу, запятнавшую себя страстью, наказываютъ смертью. Начальники и старѣйшины вызываютъ грозу, во время которой молнія поражаетъ виновную, и небесный огонь сжигаетъ ея тѣло, а буря развѣ-ваетъ пепелъ, такъ что отъ нея ничего не остается.

Смертельно блѣдный и трясясь какъ въ лихорадкѣ, Ардеа на минуту какъ бы онѣмѣлъ.

— Спасите ее, Сагастосъ! — умоляющимъ голосомъ сказалъ онъ, протягивая руки къ своему покровителю. — Вы могущественный магъ! Вы можете сдѣлать это!..

— Вы ошибаетесь, Ардеа; въ этомъ я совершенно безсиленъ. Но, будемъ надѣяться, что ваша тайна будетъ сохранена. Никто ничего не подозрѣваетъ и, на ея счастье, вы — не селенитъ, и васъ нисколько не остерегаются. Случившееся послужитъ вамъ, надѣюсь, хорошимъ урокомъ на будущее. Во всякомъ случаѣ, намъ необходимо немедленно уѣхать. Сегодня прибылъ спеціальный поѣздъ по случаю бывшаго праздника, истощившаго провизію. Поѣздъ этотъ отходитъ очень рано, и мы воспользуемся этимъ случаемъ.

— Уѣхать сегодня!.. Разстаться съ ней!.. — простоналъ разстроенный Ардеа.

Тронутый глубокимъ и истиннымъ горемъ, звучавшимъ въ голосѣ князя и свѣтившимся въ его влажныхъ глазахъ, Сагастосъ горячо пожалъ ему руку.

— Я понимаю ваше горе и глубоко жалѣю васъ, но необходимо подчиниться неизбѣжному. Не только съ Амарой, но вѣдь и съ нашей планетой вамъ придется же когда-нибудь разстаться. Итакъ, будьте благоразумны и подумайте, какъ было бы ужасно, если бы вы стали влюбляться во всякой странѣ, куда я васъ повезу? — закончилъ, шутя, Сагастосъ.

Ардеа покраснѣлъ. Ему было стыдно своей слабости. Съ трудомъ овладѣвъ собой, онъ отвѣтилъ:

— Я понимаю, что вы правы, и что даже для безопасности самой Амары необходимо, чтобы я уѣхалъ. Что же касается того, что я могу влюбиться еще въ кого-нибудь, то это невозможно. Никто никогда не затмитъ образъ очаровательной дѣвушки, которую я встрѣтилъ на ея же несчастье!

— Я съ удовольствіемъ вижу, что къ вамъ вернулись разсудокъ и хладнокровіе. Итакъ, одѣвайтесь, а потомъ спускайтесь внизъ. Я же сейчасъ пойду къ Рахатоону! Мнѣ нужно поговорить съ нимъ о дѣлахъ и, кстати, придумать какое-нибудь объясненіе вашему неожиданному отъѣзду.

Магъ вышелъ, но тотчасъ же вернулся назадъ и тихо прибавилъ:

— Соберитесь съ силами, чтобы неумѣстное волненіе или подозрительные взгляды не выдали васъ въ минуту прощанія. Помните, что только одна абсолютная тайна можетъ спасти Амару!

Когда Ардеа спустился внизъ, онъ засталъ всю семью въ сборѣ. Прощальная трапеза была уже готова, и Рахатоонъ сказалъ слово, въ которомъ выразилъ свое сожалѣніе по поводу отъѣзда гостя, приглашая князя опять посѣтить ихъ, если ему позволятъ обстоятельства. Ардеа благодарилъ любезнаго хозяина, избѣгая смотрѣть на Амару и обѣщая скоро вернуться. Это обѣщаніе князя вызвало легкую, какъ тѣнь, усмѣшку на лицѣ Сагастоса.

За столомъ было довольно тоскливо, несмотря на усилія мага поддержать разговоръ и на старанія князя казаться веселымъ и беззаботнымъ. Когда встали изъ-за стола, Рахатоонъ обнялъ отъѣзжающихъ и объявилъ, что желаетъ имѣть изображеніе князя для портретной галлереи знатныхъ чужеземцевъ, сдѣлавшихъ имъ честь своимъ посѣщеніемъ, и приказалъ дочери проводить гостя.

Крайне заинтересованный способомъ сниманія съ него портрета, а еще болѣе счастливый неожиданнымъ случаемъ остаться наединѣ съ Амарой, Ардеа тотчасъ же всталъ со стула, и, такъ какъ времени оставалось очень мало, молодые люди быстро направились къ горѣ, гдѣ находился храмъ.

На этотъ разъ Амара привела его совсѣмъ на другой гротъ, откуда по винтовой лѣстницѣ, высѣченной въ скалѣ, они прошли въ нижнюю комнату уединенной башни, построенной на этой высотѣ. Поднимаясь по узкой лѣстницѣ, влюбленные обмѣнялись поцѣлуями и повторили свои клятвы въ вѣчной любви. На верху башни ихъ встрѣтилъ почтенный старецъ, которому Амара и передала желаніе отца.

Старикъ-ученый согласился и, пододвинувъ какой-то аппаратъ, привелъ его въ движеніе. Послѣ минутнаго вращенія цилиндра, отъ него отдѣлилось что-то вродѣ подвижной рамки, обтянутой сѣроватой и прозрачной матеріей, дрожавшей и волновавшейся съ легкимъ потрескиваніемъ. Поставивъ князя на металлическій кругъ, старикъ приблизилъ къ нему аппаратъ, и князь почувствовалъ прикосновеніе къ лицу какой-то влажной и клейкой массы. Съ минуту ему казалось, что онъ задохнется, но это состояніе быстро прошло. Тогда онъ увидѣлъ, что сѣрое полотно, натянутое на рамкѣ, точно уплотнилось и больше не двигалось. Ученый взялъ на столѣ что-то похожее на пульверизаторъ и началъ опрыскивать ткань дождей" фосфорическихъ брызгъ. Мало-по-малу сѣроватое вещество сдѣлалось прозрачно, какъ стекло, и на немъ, какъ живая, обрисовалась голова князя, причемъ всѣ оттѣнки кожи, глазъ и волосъ воспроизведены были совершенно точно.

Восхищенный Ардеа попросилъ старика-ученаго, если возможно, сдѣлать ему другой портретъ, который онъ хотѣлъ взять съ собой на память, такъ какъ никогда еще не видалъ ничего подобнаго. Видимо, польщенный и довольный своимъ искусствомъ, старикъ тотчасъ же исполнилъ его просьбу, и даже предложилъ сдѣлать въ его присутствіи портретъ Амары, чтобы онъ могъ видѣть весь процессъ. Снятые съ рамки портреты можно было свертывать, какъ бумагу. Они были такъ же гибки, но только имѣли то преимущество, что не ломались.

Когда Ардеа и Амара сошли внизъ, то князь ей отдалъ на память свой портретъ, а ея сохранилъ у себя.

— Я не хочу, чтобы тебѣ приходилось ходить въ портретную галлерею чужеземцевъ, чтобы смотрѣть на меня. Думай иногда обо мнѣ, дорогая, и прости все зло, которое я причинилъ тебѣ, — съ тягостнымъ волненіемъ прибавилъ онъ, сжимая молодую дѣвушку въ объятіяхъ.

— Прощать мнѣ нечего, и я нисколько не жалѣю, что была счастлива хоть на мигъ. А теперь иди! Смотри же, ты не позабудь меня, когда будешь далеко! Дорогу назадъ ты найдешь и одинъ, а отцу скажи, что я пошла въ храмъ помолиться со своими подругами.

Никто не удивился, когда Ардеа вернулся одинъ и передалъ слова Амары.

Полчаса спустя Сагастосъ и Ардеа окончательно простились съ семьей Рахатоона и отправились ра дебаркадеръ. Они молча сѣли въ купэ, и только, когда поѣздъ проходилъ недалеко отъ башни, гдѣ помѣщался Ардеа, Сагастосъ тронулъ за руку своего спутника и сказалъ:

— Смотрите!

Въ воздухѣ мелькало и быстро приближалось бѣлое облако, и Ардеа скоро узналъ въ немъ Амару. Молодая дѣвушка, какъ птица, летѣла вдоль поѣзда и, поровнявшись съ купэ, гдѣ сидѣлъ Ардея, бросила въ открытое окно букетъ цвѣтовъ.

Мгновенье спустя Амара исчезла.

 

XI

Путь совершался въ молчаніи. Ардеа чувствовалъ себя невыразимо несчастнымъ и проклиналъ ту минуту, когда согласился ѣхать къ селенитамъ. Въ то же время онъ не сводилъ глазъ съ чудныхъ цвѣтовъ — прощальнаго дара своей возлюбленной и предавался даже неосуществимымъ мечтамъ о новой встрѣчѣ съ Амарой.

Уважая искреннее горе своего спутника, Сагастосъ тоже хранилъ молчаніе. Онъ зналъ, что время и смѣна впечатлѣній — лучшее лекарство отъ болѣзни любви.

Если даже князь и не забудетъ Амару, то все-таки страсть его успокоится, а необходимость приспособляться къ новому для него міру заставитъ его думать о другомъ. Гораздо больше его заботилъ страхъ, какъ бы не открылась связь Амары съ чужеземцемъ; въ такомъ случаѣ ему пришлось бы выслушивать справедливые упреки въ томъ, что онъ привезъ такого опаснаго гостя.

Ардеа первый нарушилъ молчаніе, спросивъ Сагастоса куда они теперь ѣдутъ?

— Мы ѣдемъ къ сенидайтіасамъ. Это очень богатый, промышленный и, въ то же время, крайне оригинальный народъ. Но предупреждаю васъ, Ардеа, быть осторожнѣе и избѣгать любовныхъ похожденій, чтобы мнѣ опять не пришлось, какъ теперь, бросать свои дѣла и спѣшить къ вамъ на помощь.

Князь покраснѣлъ.

— Простите, дорогой наставникъ, что я причинилъ вамъ безпокойство, и такъ не во-время. Право, лучше бы я никогда не посѣщалъ селенитовъ; я убѣдился, что на Марсѣ, какъ и на Землѣ, человѣкъ не застрахованъ отъ любви. Но не считайте меня настолько вѣтреннымъ, что, едва разставшись съ Амарой, я могъ бы заинтересоваться какой-нибудь женщиной.

Сагастосъ дружески пожалъ ему руку.

— Я не сержусь на васъ, Ардеа. Такая женщина, какъ Амара, — безспорно одна изъ первыхъ красавицъ нашего міра, — можетъ пошатнуть какую угодно солидную добродѣтель. Искушеніе было слишкомъ сильно, да и столѣтнее вино, которымъ чаровница предательски угостила васъ, тоже много способствовало вашему паденію. Не вы первый поддались искушенію. Бывали и прежде случаи, что мужчины другой расы похищали селенитокъ, но только тѣ очень скоро умирали; легкія ихъ не выносятъ тяжелаго воздуха равнинъ.

— Женщины дайтіасовъ не могутъ, разумѣется, соперничать въ красотѣ съ селенитками; къ тому же, мое сердце полно одной Амарой, — со вздохомъ сказалъ князь. — А въ чемъ же состоитъ особенность этого народа? — спросилъ онъ.

— Въ ихъ особыхъ нравахъ и обычаяхъ. Во-первыхъ, они управляются царицей, которая можетъ имѣть семь мужей, а если пожелаетъ, такъ и больше. Для остального населенія существуетъ слѣдующій законъ: богатый мужчина имѣетъ право имѣть до семи женъ, а если бѣдный женится на богатой женщинѣ, то та, въ свою очередь, можетъ имѣть семь мужей.

Женщины и мужчины обязаны содержать своихъ мужей или женъ: отвести имъ отдѣльное помѣщеніе, одѣвать и кормить, словомъ, содержать ихъ подобающимъ ихъ состоянію образомъ.

Первый ребенокъ, родившійся отъ перваго союза, получаетъ львиную долю наслѣдства, т. е. все состояніе того изъ своихъ родителей, — отца или матери, — который богатъ, а вмѣстѣ съ этимъ и право на нѣсколькихъ женъ и мужей. Остальныя дѣти получаютъ только то, что дано въ приданое ихъ отцу или матери, какъ-то: домъ, въ которомъ жили, предметы роскоши, золото, которое тѣмъ удалось скопить, однимъ словомъ, наличное имущество родителя. Но большинство такихъ бѣдныхъ юношей и молодыхъ дѣвушекъ, въ свою очередь, женятся или выходятъ іамужъ за богатыхъ людей, и такимъ образомъ пристраиваются.

Есть, конечно, между ними и независимые, которые остаются свободными и живутъ своимъ трудомъ; есть также и семьи, состоящія изъ одного мужа и одной жены, но такіе случаи очень рѣдки и представляютъ исключеніе.

— Вотъ забавный народъ! — замѣтилъ, смѣясь отъ души, Ардея. — Многоженство существуетъ и у насъ, на Землѣ. Такъ напримѣръ, магометане могутъ имѣть, по своему желанію, нѣсколько женъ, но женщинамъ законъ не предоставляетъ права имѣть нѣсколькихъ мужей.

— Слѣдовательно, у насъ больше справедливости и равенства въ отношеніи обоихъ половъ, — улыбнулся Сагастосъ. — Но вернемся къ сенидайтіасамъ. Итакъ, они имѣютъ права на семь мужей или женъ, смотря по своему богатству, — излишекъ карается закономъ. Но если мужъ или жена умрутъ, то разрѣшается замѣщать ихъ.

— У кого же мы остановимся?

— У Меру, младшаго брата царицы. Это очень милый молодой человѣкъ. Говорятъ, что его шесть женъ — самыя красивыя женщины страны.

— Вы сказывали, что это — богатый и торговый народъ. Есть у нихъ какая-нибудь спеціальная промышленность? — спросилъ Ардеа.

— Да, они воздѣлываютъ виноградники, плетутъ кружева и ткутъ дорогія матеріи. Кромѣ того, у нихъ много большихъ заводовъ, на которыхъ выдѣлывается красивая и очень прочная посуда. Вообще, у нихъ крайне оживленный товарообмѣнъ, процвѣтанію котораго много способствуетъ приморское положеніе ихъ столицы.

По всей вѣроятности, это былъ бы самый богатый въ нашемъ мірѣ народъ, не напусти они къ себѣ харимовъ, которые обираютъ и эксплоатируютъ ихъ, а кончатъ тѣмъ, что совершенно разорятъ страну, если дайтіасы во время не замѣтятъ опасности и не примутъ надлежащихъ мѣръ.

— Что это за харимы? Во время нашего пребыванія у таобтиловъ я уже слышалъ это названіе, но по тому пренебрежительному оттѣнку, съ какимъ его употребляли въ разговорѣ, я счелъ было его за какое-нибудь унизительное прозвище.

Сагастосъ разсмѣялся.

— Я вижу, что вы очень наблюдательны, и ваше замѣчаніе вполнѣ справедливо. Хотя харимами и называется отдѣльное племя, но это имя, въ то же время, служитъ дѣйствительно прозвищемъ, такъ какъ харимы — отвратительнѣйшій въ мірѣ народъ. Ихъ алчность, безстыдство, скверныя наклонности, нечестность и хвастовство вошли въ поговорку. Поэтому доступъ хариму во Дворецъ магіи воспрещенъ подъ страхомъ смерти. Такому же наказанію подвергается всякій ученикъ, осмѣлившійся передать научную тайну кому-либо изъ харимовъ, ибо тѣ всегда готовы продать все, и предать отца, мать и лучшаго друга, разъ за это хорошо платятъ.

— Славный народецъ! И онъ всегда былъ такимъ? Откуда же онъ произошелъ?

— Изъ бездны тьмы и зла, — съ отвращеніемъ сказалъ Сагастосъ. — Страшное преступленіе обратило на нихъ вниманіе всего міра: они продали и выдали Имамона.

Скрываясь отъ жрецовъ Ассуры, добрый богъ искалъ убѣжища у харимовъ; а тѣ, вмѣсто того, чтобы защищать довѣрившагося имъ изгнанника, связали и сами отвезли его къ ассурамъ. Наглость ихъ дошла до того, что, предавъ Имамона врагамъ, они стали у самаго костра, чтобъ лучше видѣть, какъ онъ будетъ умирать. Тогда богъ, объятый пламенемъ, изрекъ надъ ними ужасное проклятіе:

"Блуждайте по землѣ, какъ нечистыя животныя, которыя прячутся отъ свѣта и питаются падалью! Отнынѣ нѣтъ у васъ ни отечества, ни убѣжища; всѣ станутъ ненавидѣть и презирать васъ, такъ какъ вы будете служить несчастіемъ всякому, кто къ вамъ приблизится, какъ чума, которая коситъ населеніе на своемъ пути".

"Гдѣ поселитесь вы, тамъ будутъ безплодны нивы, градъ и молнія истребятъ сады и жатвы, и скотъ падетъ отъ вашего тлетворнаго дыханія; кто приметъ къ себѣ одного изъ васъ, у того поля обратятся въ пустыню, огонь уничтожитъ жилище, и останутся ему только посохъ, да сума нищаго".

"Зависть, ненависть, жадность и клевета будутъ руководить вами, разореніе, нищета и смерть будутъ вамъ сопутствовать".

"Вы, харимы, заразите собою весь міръ, — и горе тому, кто войдетъ въ сношеніе съ вами, проклятые!"

Сагастосъ говорилъ дрожавшимъ отъ волненія голосомъ. Очевидно, онъ зналъ наизусть священныя слова, произнесенныя на кострѣ Имамономъ.

— Теперь вы понимаете, Ардеа, что назвать кого-нибудь "харимомъ", значитъ нанести ему тяжкое оскорбленіе, такъ какъ это слово — синонимъ предательства и подлости. Понятно, что и харимы, въ свою очередь, ненавидятъ Имамона; стараются разрушать его храмы, осквернять посвященные ему жертвенники, и совершаютъ самыя отвратительныя кощунства передъ его изображеніемъ. Всѣ знаютъ это. Поэтому, если жрецъ Имамона встрѣтитъ харима, то долженъ очистить себя священной водой; точно также, если кто-либо изъ этого проклятаго народа осмѣлится проникнуть въ храмъ, то зданіе немедленно закрываютъ и очищаютъ, а вѣрные не могутъ войти въ него раньше трехъ дней.

— А сами харимы имѣютъ какую-нибудь религію? Поклоняются они какому нибудь божеству? — спросилъ Ардеа.

— Да, они поклоняются Фаро, одному изъ хранителей ключей неба и высшихъ тайнъ Аура, Творца. Возгордившись своимъ знаніемъ и могуществомъ, Фаро возомнилъ себя равнымъ Ауру и сталъ критиковать Создателя, находя плохимъ все, что создала мудрость Великаго Строителя вселенной. Вмѣстѣ съ самомнѣніемъ душу его охватили нечистыя страсти. Онъ спустился на планету и здѣсь встрѣтилъ красивую, но нечестивую жрицу, которую обольстилъ и которой передалъ нѣкоторыя великія тайны мірозданія.

Тогда Ауръ воспретилъ ему доступъ въ обитель свѣта вѣчнаго; а другіе стражи, подобно лучезарнымъ солнцамъ охраняющіе врата неба, обнажили противъ него огненные мечи свои. Свѣтъ, исходившій изъ гордаго духа, угасъ; онъ потерялъ свою красоту и ослѣпительную бѣлизну и сталъ черно-сѣрымъ, какъ пасмурное небо во время непогоды. Фаро понялъ, что онъ погибъ и навсегда утратилъ блаженство и покой. Полный злобы и ненависти, блуждалъ онъ по свѣту, сѣя зло и страданія, завидуя людскому невѣдѣнію и радостямъ жизни тѣлесной. Уставъ блуждать, онъ возсѣлъ на скалу Яуманта въ преддверіи міра, и оттуда стережетъ, чтобы не допустить добро проникнуть къ людямъ и просвѣтить ихъ.

Обольщенная имъ жрица, которой онъ выдалъ тайны зла, произвела двоихъ дѣтей, и Фаро, уничтожавшій всюду, гдѣ только могъ, жертвенники Има-мона, приказалъ дѣтямъ своимъ поклоняться ему подъ шестьсотъ шестьюдесятью шестью видами зла. Иногда во время бурь, наводненій и другихъ бѣдствій видятъ на утесѣ его зловѣщій образъ, а громкій злобный хохотъ его покрываетъ раскаты грома.

Я вамъ разсказываю, Ардеа, всѣ эти легенды для того, чтобы вы понимали въ чемъ дѣло, когда при васъ заговорятъ о харимахъ, Фаро и проч.

Переѣздъ въ страну сенидайтіасовъ длился довольно долго. По мѣрѣ того, какъ снѣговыя горы селенитовъ исчезали въ ночномъ сумракѣ, Ардеа все глубже уходилъ въ свои воспоминанія объ упоительной, но мимолетной, какъ греза, любви, которой была полна его душа. Большую часть пути они сдѣлали моремъ, пользуясь сначала подводнымъ судномъ, а затѣмъ на одной изъ станцій вышли на поверхность и отсюда продолжали уже путь на кораблѣ, похожемъ на земные пароходы.

На четвертыя сутки, около полудня, вдали показался гористый берегъ, а затѣмъ сталъ вырисовываться большой и живописно раскинувшійся на холмахъ городъ.

Пока они шли вдоль берега, Ардеа замѣтилъ, что кругомъ города, насколько хваталъ глазъ, были разбросаны плантаціи.

— Это виноградники, — пояснилъ Сагастосъ. — Наступило время сбора, и всѣ эти люди, которыхъ вы видите, заняты срѣзываніемъ зрѣлыхъ гроздей. Сегодня же вечеромъ насъ, вѣроятно, угостятъ первымъ сборомъ, который особенно славится.

Вблизи столица сенидайтіасовъ походила на столицу раваллисовъ: почти та же архитектура и та же яркая окраска домовъ, а на улицахъ, прилегающихъ къ гавани, обращало на себя вниманіе то же скопленіе народа и оживленное движеніе. Ники Цампи, всюду чувствовавшій себя какъ дома, проворно разыскалъ небольшой экипажъ, въ который Сагастосъ съ княземъ сѣли и быстро помчались по широкой, красивой улицѣ, тянувшейся вдоль морского берега, къ большому дворцу, по общепринятому на Марсѣ обычаю окруженному садомъ.

Стоявшій у входа во дворецъ вооруженный человѣкъ пропустилъ ихъ, какъ только Сагастосъ назвалъ себя, и они вошли на большой дворъ, обсаженный деревьями и большими, похожими на макъ, кустами, среди которыхъ билъ фонтанъ.

Слуги встрѣтили пріѣзжихъ, и одни изъ нихъ, вмѣстѣ съ Ники-Цампи, занялись багажемъ, а другіе повели Сагастоса съ княземъ въ большой домъ, стоявшій въ глубинѣ двора.

За портикомъ, служившимъ входомъ въ домъ, открывалась большая сводчатая зала, замѣнявшая прихожую, а отсюда въ верхніе этажи шла широкая лѣстница, ступени которой были разрисованы на подобіе ковра, и рисунокъ былъ такъ хорошъ, что казалось видны были даже складки матеріи.

Пока они поднимались по лѣстницѣ, Сагастосъ объяснилъ князю, что они находятся во дворцѣ Меру, и что по другую сторону зданія есть еще дворъ и садъ, а тамъ расположены жилища женъ, изъ которыхъ одно помѣщеніе, а именно седьмое, остается незанятымъ.

— Вы видите общій типъ здѣшнихъ зданій. Разница будетъ заключаться только въ размѣрахъ и богатствѣ отдѣлки.

Посѣтителей провели на большой балконъ, въ изобиліи уставленный цвѣтами, а вьющіяся растенія образовали сводъ, непроницаемый для жгучихъ солнечныхъ лучей. На балконѣ стояло нѣсколько рѣзныхъ скамеекъ и нѣсколько столовъ, окруженныхъ стульями. Минуту спустя въ дверяхъ показался высокій молодой человѣкъ, который быстро подошелъ къ нимъ, почтительно привѣтствуя Сагастоса и князя.

Князь Меру былъ красивый молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати четырехъ или пяти, съ оливковымъ цвѣтомъ лица, черными слегка вьющимися волосами и большими черными же глазами. Онъ былъ въ бѣлой, расшитой золотомъ, и съ золотой бахромой туникѣ, спускавшейся до самыхъ колѣнъ и стянутой у таліи разноцвѣтнымъ шарфомъ, за которымъ были заткнуты два длинныхъ кинжала. Небольшой тюрбанъ изъ ткани Сама покрывалъ его голову. Ноги его были обуты въ золоченные ботинки, а руки и шея были украшены драгоцѣнностями.

Всѣ сѣли за столъ, а слуги подали амфору съ двумя кубками и плоскую корзину, въ которой лежали длинныя, до полуметра длины гроздья. Фрукты были величиной со сливу, одни — желтые, съ золотистымъ отливомъ, другіе фіолетовые, какъ аметистъ. Ардеа догадался, что это и былъ виноградъ, про который говорилъ Сагастосъ.

Магъ объяснилъ Меру, что прибылъ къ нимъ по дѣламъ храма, которыя займутъ пять или шесть дней, и просилъ у него на это время гостепріимства для своего ученика, молодого "посвященнаго", отправленнаго Храмомъ магіи путешествовать съ образовательною цѣлью.

— Я очень счастливъ принять у себя вашего ученика и постараюсь развлекать его во время вашего отсутствія. Завтра большой праздникъ и парадный обѣдъ у царицы — моей сестры. Я представлю ей благороднаго гостя, который увидитъ тамъ столько прекрасныхъ женщинъ, что легко можетъ потерять сердце и голову до вашего возвращенія, — отвѣтилъ, смѣясь, князь Меру.

— Это было бы не особенно похвально для посвященнаго, стремящагося къ высокимъ степенямъ храма знанія. Итакъ, князь не искушайте его слишкомъ, — съ улыбкой замѣтилъ Сагастосъ.

Ардеа весело добавилъ, что съ своей стороны употребитъ всѣ усилія остаться твердымъ и не поддаться искушенію. Въ глубинѣ души онъ былъ увѣренъ, что обезпеченъ отъ всякихъ соблазновъ и никогда не забудетъ Амары ради какой-нибудь семимужней амазонки.

Было рѣшено, что магъ отправится только на слѣдующій день, а пока ему отведутъ комнату рядомъ съ княземъ, гдѣ онъ могъ бы отдохнуть по возвращеніи изъ дѣловой поѣздки. Послѣ этого Меру отвелъ своихъ гостей въ предназначенные покои, состоявшіе изъ двухъ большихъ, роскошно меблированныхъ комнатъ.

Здѣсь находились образцы всѣхъ искусствъ. Стѣны были покрыты чудною живописью, а мебель изъ чернаго дерева украшена была необыкновенно тонкой рѣзьбой и инкрустаціей; — словомъ, все дышало комфортомъ, которому могла бы позавидовать и наша Земля, но на всемъ лежала печать иного міра.

Осмотрѣвъ обстановку, Ардеа сѣлъ на мягкое кресло и взялся руками за голову.

— Какъ я еще ничтоженъ и невѣжественъ, сколько во мнѣ мелочности, какіе узкіе у меня взгляды! — со вздохомъ сказалъ онъ. — Уже цѣлые мѣсяцы я живу у васъ и восхищаюсь вашей цивилизаціей, а между тѣмъ мой ограниченный разумъ съ трудомъ усваиваетъ сознаніе, что вотъ на другой планетѣ существуютъ люди, похожіе на насъ, одушевляемые такими же, какъ и мы, чувствами и достигшіе прогресса, которымъ могутъ смѣло поспорить съ гордой своей цивилизаціей Землей.

— Это происходитъ отъ стараго предразсудка, но успѣхъ знанія, мало-по-малу, разсѣетъ его, — отвѣтилъ Сагастосъ. — Вѣдь такой же забавный предразсудокъ господствуетъ и у насъ. И наши люди науки, за исключеніемъ посвященныхъ, считаютъ, что физическія условія вашей планеты почти не допускаютъ возможности существованія на ней человѣчества. Людямъ слѣдовало бы подумать, что какъ распространены повсемѣстно простѣйшіе элементы, присутствіе которыхъ спектральный анализъ открываетъ имъ на мірахъ отдаленнѣйшихъ планетныхъ системъ, — такъ же точно существуютъ во вселенной исконные законы, напримѣръ: законъ обновленія, проявляющійся въ рожденіи и смерти; законъ притяженія и отталкиванія, порождающій любовь и ненависть; законъ размноженія, управляющій происхожденіемъ половъ; законъ поддержанія организма, требующій питанія и сна, и, наконецъ, законъ, проистекающій изъ закона обновленія и присущій всякой совокупности матеріальныхъ частицъ, образующей извѣстный организмъ, будь то планета или человѣческое тѣло: я говорю о трехъ возрастахъ, — развитія, зрѣлости и упадка, — протекающихъ отъ рожденія до смерти.

На этомъ незыблемомъ основаніи во всѣхъ мірахъ развиваются одинаковыя потребности: не обходимость жить создаетъ трудъ и промышленность; духовныя стремленія порождаютъ вѣру въ Божество и безсмертіе духа, а отсюда проистекаетъ сознаніе добра и зла, которыя, въ свою очередь, выражаютъ законъ равновѣсія. Искусство тоже основывается на извѣстныхъ законахъ; напримѣръ, музыка — основана на законѣ вибрацій, и, смотря по тому какъ ею пользуются, является или благодѣтельнымъ началомъ, исцѣляющимъ и успокаивающимъ, либо — разрушительнымъ, когда дразнитъ и разстраиваетъ. Но сегодня было бы слишкомъ долго углубляться въ этотъ вопросъ.

— Ахъ, какъ это интересно и поучительно! — замѣтилъ Ардеа.

— Что дѣлать, мой другъ! Впрочемъ, этотъ вопросъ мы только отложимъ на время; а въ настоящую минуту я хочу сказать кое-что о томъ, какъ вамъ слѣдуетъ вести себя, и вручить вамъ подарокъ, который вы должны поднести царицѣ.

— Посвятивъ князя въ различныя правила этикета, употреблявшагося при дворѣ царицы Тары, Сагастосъ передалъ ему затѣмъ шкатулку, въ которой лежали вуаль изъ ткани Сама и гирлянда хрустальныхъ цвѣтовъ селенитовъ.

Разговоръ ихъ былъ прерванъ докладомъ, что поданъ ужинъ, который затянулся такъ долго, что вслѣдъ за выходомъ изъ-за стола утомленные путники тотчасъ же ушли спать.

Когда Ардеа проснулся на слѣдующее утро, магъ уже уѣхалъ. Подававшій ему одѣваться слуга доложилъ, что князь Меру ожидаетъ его къ первому завтраку.

Послѣ этой утренней трапезы, состоявшей изъ различнаго мяса и плодовъ, Меру предложилъ князю показать ему помѣщенія своихъ женъ, а затѣмъ прокатиться по городу.

Крайне заинтересованный такимъ страннымъ семейнымъ бытомъ, Ардеа съ радостью пошелъ за хозяиномъ дома.

Пройдя длинный рядъ роскошныхъ залъ, они опустились по лѣстницѣ и очутились во дворѣ, похожемъ на тотъ, который Ардеа видѣлъ наканунѣ, и на которомъ былъ разбитъ садъ.

Прямо противъ дворца высился фасадъ другого дома. Семь маленькихъ портиковъ вели въ аппартаменты княжескихъ женъ, и у шести изъ нихъ двери были открыты настежь, седьмая же дверь была заперта, что означало, что помѣщеніе пустовало.

На женской половинѣ дворца царило гораздо большее оживленіе, чѣмъ на половинѣ князя. Слуги и служанки шныряли взадъ и впередъ; а въ тѣни большого дерева играли подъ надзоромъ нянекъ два мальчика и дѣвочка.

— Это мои дѣти, но отъ разныхъ матерей. А вотъ тотъ мальчикъ, въ синемъ платьѣ, — мой наслѣдникъ, — сказалъ Меру, цѣлуя очаровательныхъ крошекъ, которыя, завидя отца, подбѣжали къ нему.

Въ эту минуту въ одной изъ дверей появилась высокая и стройная молодая женщина въ розовомъ одѣяніи. За нею шла няня съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ.

Увидавъ Меру, молодая женщина подошла къ нему и низко поклонилась. Тотъ поцѣловалъ ее, а потомъ, представивъ ей князя, спросилъ:

— Ты вышла гулять, Сентала?

— Нѣтъ, я иду за кое-какими покупками, — отвѣтила она, поклономъ прощаясь съ мужемъ и его гостемъ.

— Это моя шестая жена! Какъ красива она, неправда ли? — съ гордостью спросилъ Меру.

— Ваша супруга очаровательна! Но простите, князь, за нескромный вопросъ, — часто-ли приходится вамъ ссориться, испытывать сцены ревности, словомъ, переживать всевозможныя несогласія между супругами?

Меру удивленно посмотрѣлъ на него.

— Нѣтъ… никогда! Изъ-за чего имъ ссориться? Всѣ мои жены равно одарены, имѣютъ одинаковое помѣщеніе и пользуются равными доходами; поваръ отпускаютъ всѣмъ одинъ и тотъ же обѣдъ или ужинъ, и въ ихъ распоряженіи, на равныхъ правахъ, находятся мои виноградники.

Я построилъ для нихъ въ горахъ семь отдѣльныхъ виллъ, въ которыхъ онѣ проживаютъ во время сильныхъ жаръ. Наконецъ, я самъ по мѣсяцу принадлежу каждой изъ нихъ, по очереди. Дѣти же находятся при матери и никто, кромѣ меня, не смѣетъ вмѣшиваться въ ихъ воспитаніе.

Нѣтъ! Благодаря Бога, въ моемъ домѣ всегда царитъ миръ и согласіе; а такъ какъ мои жены всѣ молоды и красивы, то я одинаково всѣхъ люблю, и никому не отдаю первенства, даже если бы въ душѣ и предпочиталъ которую-нибудь изъ нихъ, — весело закончилъ Меру.

Изъ сада они направились къ выходу, гдѣ ихъ ждалъ экипажъ, похожій на римскую колесницу. Меру и Ардеа долго катались по городу, который не представлялъ, впрочемъ, ничего особеннаго и очень походилъ на столицу раваллисовъ. Только здѣсь магазины были разсѣяны по всѣмъ улицамъ, а въ центрѣ города былъ устроенъ большой рынокъ, напомнившій князю центральный рынокъ въ Парижѣ.

Замѣтивъ, что Ардеа съ любопытствомъ разсматриваетъ товары, ихъ разгрузку, продавцовъ и покупателей, Меру тихо объѣхалъ кругомъ всю площадь.

По дорогѣ имъ попался большой восьмиугольный павильонъ, обратившій на себя вниманіе князя. Въ открытыя двери видна была обширная зала, заставленная большими клѣтками, въ которыхъ что-то шевелилось, но что? — Ардеа никакъ не могъ разсмотрѣть изъ-за тѣснившагося вокругъ народа. Многочисленная толпа, преимущественно женщины, входила и выходила изъ павильона.

— А здѣсь что продаютъ? Или тутъ… —Ардеа, видимо, подыскивалъ слова, — показываютъ рѣдкихъ животныхъ?

Меру полунасмѣшливо, полуудивленно взглянулъ на него.

— Животныхъ? Ха, ха, ха! Нѣтъ, здѣсь выставлены на показъ и продажу невѣрные мужья!

— Мужья!? Живые люди? Но это невозможно, — удивился онъ.

— Войдемъ, и вы сами убѣдитесь, что это возможно. Въ отношеніи супружеской невѣрности законъ у насъ очень строгъ.

— И къ женщинамъ тоже?

Суровое и жестокое выраженіе мелькнуло на лицѣ Меру.

— Къ женщинамъ законъ относится еще строже. Жену, уличенную въ невѣрности, я могу съ позоромъ, палками выгнать изъ дворца и публично продать въ такомъ-же, какъ этотъ, павильонѣ, а если не найдется покупателя, то я имѣю право ее убить.

— И вы подвергаетесь тому же, если измѣните одной изъ вашихъ женъ?

— О, нѣтъ! Всякій мужъ-хозяинъ, т. е. такой, который даетъ приданое и содержитъ своихъ женъ, можетъ измѣнять имъ, сколько ему угодно, — гордо отвѣтилъ Меру. — Но мужья, входящіе въ домъ женщины и получающіе содержаніе отъ нея, обязаны хранить вѣрность. Кромѣ того, жена не можетъ убить мужа, такъ какъ мужчина — выше женщины. Законъ даетъ ей только право подвергнуть его тѣлесному наказанію и затѣмъ продать.

Меру сошелъ со своимъ спутникомъ съ колесницы и вошелъ въ павильонъ, гдѣ стоялъ гулъ отъ говора, криковъ и ходьбы. Теперь Ардеа увидѣлъ, что середина павильона болѣе занята двумя рядами большихъ клѣтокъ съ металлическими рѣшетками. Попадались и пустыя клѣтки, но большая часть была занята, и внутри на кожаныхъ подушкахъ сидѣли мужчины, преимущественно молодые и красивые; но были и пожилые, и даже одинъ старикъ, имѣвшій страшно угнетенный видъ.

Надъ каждой клѣткой виднѣлась дощечка, съ именемъ невѣрнаго супруга и его продажной цѣны.

Скрывая изъ осторожности чувство отвращенія и негодованія, внушенныя ему этой позорной выставкой, Ардеа съ любопытствомъ осмотрѣлъ злополучныхъ плѣнниковъ.

Одни изъ нихъ сознавали, видимо, свое униженіе, сидѣли грустные, сконфуженные, не поднимая глазъ; зато другіе, наоборотъ, громко смѣялись, скаля свои бѣлые зубы, и смѣло смотрѣли на женщинъ, бросая тѣмъ вызывающіе взгляды.

— Однако, несчастные стоически выносятъ свое суровое наказаніе, — замѣтилъ Ардеа.

— Почему же — несчастные? Молодые и красивые малые скоро найдутъ себѣ покупательницъ. А вотъ то старое животное могло бы остаться вѣрнымъ, такъ какъ ему несомнѣнно придется просидѣть съ годикъ.

— Какъ? Цѣлый годъ?

— Да, наказанный такимъ образомъ мужчина долженъ пробыть годъ въ заключеніи, если его никто раньше не купитъ. Даже отецъ не можетъ выкупить его; это право принадлежитъ одной только матери, и она чаще всего пользуется имъ, такъ какъ подобное заключеніе — большой позоръ для обоихъ семействъ.

— Что же бываетъ съ тѣмъ, кого по прошествіи года никто не купитъ? Онъ возвращается обратно къ женѣ?

— Нѣтъ! Его постегаютъ слегка плетьми за то, что обезпокоилъ добрыхъ людей, а потомъ отдаютъ отцу или кому-нибудь изъ родственниковъ, съ обязательствомъ содержать его, пока тотъ какъ-нибудь не устроится и не найдетъ возможности заработать кусокъ хлѣба. Но идемъ же, — пора обѣдать I Потомъ вы отдохнете и одѣнетесь, такъ какъ мы отправимся на праздникъ сестры.

На возвратномъ пути Меру, съ видимымъ любопытствомъ всматривавшійся въ Ардеа, спросилъ:

— Къ какому семейству раваллисовъ принадлежите вы? Мнѣ знакомы почти всѣ болѣе или менѣе знатные у нихъ роды?

— Меня усыновилъ Сагастосъ, но я очень мало знаю про свою семью. Мнѣ извѣстно только, что мой отецъ и мать умерли, и я воспитывался во Дворцѣ магіи, — уклончиво отвѣтилъ Ардеа.

— Вы богаты? Впрочемъ, вы должны быть богаты, такъ какъ Сагастосъ принадлежитъ къ одному изъ богатѣйшихъ и знаменитѣйшихъ родовъ страны. Меня очень удивляетъ, что вамъ такъ мало извѣстны самыя обычныя и простыя вещи у другихъ народовъ?

— До настоящаго времени я жилъ только для науки и никогда не покидалъ Дворца магіи. Долженъ признаться, что мнѣ даже неизвѣстно, какъ велико мое состояніе. Сагастосъ говорилъ мнѣ, что я богатъ, что у меня есть большія имѣнія, и я обладаю дворцомъ, ожидающимъ меня. Я вступлю во владѣніе всѣмъ этимъ, когда вернусь изъ настоящаго путешествія.

Когда насталъ вечеръ, Ардеа надѣлъ лучшія одежды, украсился звѣздой посвященнаго и сталъ поджидать Меру.

Двое юношей принесли ему отъ имени князя синій плащъ, усѣянный серебрянными звѣздами, сообщивъ, что это — почетная одежда, которую носятъ всѣ избранные гобти. Затѣмъ явился посолъ отъ Меру, и Ардеа за нимъ послѣдовалъ, неся подъ плащемъ подарокъ, предназначенный царицѣ.

Окончаніе романа во 2-мъ томѣ.