На слѣдующій день, послѣ утренняго завтрака, Сагастосъ, смѣясь, сказалъ князю:

— Теперь я къ вашимъ услугамъ. Еще вчера я замѣтилъ, что вы сгораете отъ нетерпѣнія разспросить меня.

— О, конечно! Я видѣлъ такую массу интереснаго!

И Ардеа сталъ разспрашивать мага сначала о символикѣ и значеніи вчерашней церемоніи, а затѣмъ нерѣшительно задалъ вопросъ, считаетъ ли онъ дѣйствительнымъ появленіе Имамона?

— Злые языки утверждаютъ, — и лукавая улыбка мелькнула на устахъ Сагастоса, — что въ видимомъ явленіи бога и въ явленіяхъ, предшествующихъ ему, нѣкоторую роль играетъ искусство жрецовъ. Однако, это обстоятельство нисколько не исключаетъ дѣйствительнаго, хотя и невидимаго присутствія Имамона въ храмѣ. Совокупная молитва обладаетъ громаднымъ могуществомъ, а порывъ столькихъ, полныхъ глубокой вѣры сердецъ несомнѣнно привлекаетъ совершеннаго духа, и его божественно-чистыя излученія наполняютъ кубокъ, изъ котораго вкушаютъ вѣрующіе.

Разговоръ коснулся затѣмъ Махозера, и Ардеа выразилъ свое восхищеніе передъ громадными знаніями и выдающимся умомъ молодого царя.

— Что находите вы необыкновеннаго въ знаніяхъ Махозера? Не только вполнѣ естественно, но даже необходимо, чтобы царь былъ развитѣе подданныхъ. Чтобы повелѣвать, надо знать, — замѣтилъ Сагастосъ. — Царь получаетъ особое воспитаніе. Семи лѣтъ его отдаютъ въ коллегію маговъ, гдѣ и посвящаютъ во всѣ науки, необходимыя для того, чтобы править народомъ, охранять благосостояніе страны, и нелицепріятно отправлять правосудіе. Параллельно съ обученіемъ наукамъ и искусствамъ, ведется строжайшій надзоръ за характеромъ будущаго царя. Его учатъ побѣждать свои дурныя наклонности и внушаютъ убѣжденіе, что онъ болѣе всякаго своего подданнаго долженъ обладать добродѣтелями, возвышающими и облагораживающими человѣка. Царевичъ растетъ, проникаясь мыслью, что гнѣвъ, зависть, алчность, пристрастіе и жестокость — позорнѣйшіе пороки для царя, который обязанъ быть терпѣливымъ, великодушнымъ справедливымъ, всегда готовымъ пожертвовать собой на благо народа, и* долженъ почитать бога своей страны, чтобы и подданные его, которымъ онъ служитъ примѣромъ, поступали такъ же.

Онъ долженъ основательно знать законы, чтобы никогда не прилагать свою печать къ несправедливому приговору или указу. Наконецъ, царь долженъ поощрять и любить искусства, какъ дары божества.

Во время своей земной жизни, — гласитъ преданіе, — Имамонъ любилъ пѣть, и воспѣвалъ величіе Создателя вселенной и красоту Его твореній. Подъ звуки его голоса и лиры распускались цвѣты, стихали бури, а хищные звѣри ложились у его ногъ и смиренно, покорно слѣдовали за нимъ. Имамонъ чтилъ искусства и говорилъ: "Развивайте ихъ, — они хранятъ въ себѣ великія тайны творенія и приближаютъ васъ къ божеству". Въ одномъ изъ храмовъ страны благоговѣйно хранится лира Имамона. Мнѣ говорили, что святые, ведущіе отшельническую жизнь, слышатъ иногда въ святилищѣ звуки этой лиры и поющій голосъ бога.

— Слѣдовательно, и Махозеръ изучилъ спеціально какое-нибудь искусство? — спросилъ Ардеа.

— Да, онъ прекрасный музыкантъ и пѣвецъ. Но повѣрьте, что Махозеръ крайне удивился бы, если бы узналъ, что вы имъ восхищаетесь, такъ какъ онъ отлично понимаетъ, что лишь одно невѣжество можетъ считать себя великимъ и всезнающимъ, а что всякій, кто хоть немного чему-нибудь учился, ужаснется безпредѣльности знанія, которое ему предстоитъ еще пріобрѣсть.

— Счастливы таобтилы, что ими правитъ этотъ скромный и симпатичный коронованный ученый. Признаюсь вамъ, учитель, что никогда и ни одинъ земной государь не очаровывалъ меня такъ, какъ Махозеръ, — со вздохомъ сказалъ Ардеа.

Затѣмъ, послѣ минутнаго молчанія, онъ продолжалъ:

— Скажите, Сагастосъ, почему для каждой книги законовъ существуетъ особый совѣтникъ, и почему всѣ совѣтники — старики?

— Потому, что царь — все-же человѣкъ; что-нибудь отъ него ускользнетъ, или, наконецъ, память можетъ ему измѣнить. Совѣтникъ же, изучившій только одну изъ двѣнадцати книгъ закона, является свѣдущимъ человѣкомъ въ своей области. Онъ всегда готовъ помочь царю и обратить его вниманіе на любой оттѣнокъ обсуждаемаго дѣла. Что же касается вашего второго вопроса, почему всѣ совѣтники старики, то для этого существуютъ причины основательныя. Они должны быть старыми, чтобы Никакое увлеченіе не отвращало отъ лежащихъ на йихъ важныхъ государственныхъ обязанностей. Всѣ оки отказались отъ міра и семьи, и ничье постороннее вліяніе не можетъ дѣйствовать на нихъ подкупающимъ образомъ. Ихъ тщеславіе заключается въ томъ, чтобы статуя ихъ была современемъ помѣщена въ музеѣ "Народной славы", а имя съ уваженіемъ и любовью вспоминалось грядущими поколѣніями. Зато страна окружаетъ ихъ царскою роскошью и даетъ столько всего, что желать имъ нечего!

— У царя есть жена?

— Нѣтъ, и никогда не будетъ открыто, по крайней мѣрѣ. Со смертью отца, онъ теряетъ послѣднія узы родства. Мать царя остается неизвѣстной и никогда не покидаетъ храма. На этотъ счетъ, законъ весьма строгъ.

— Законъ жестокій и несправедливый! Вѣдь царь тоже — человѣкъ и притомъ молодой. Какъ и всякій другой, онъ можетъ полюбить женщину; а между тѣмъ, законъ запрещаетъ ему это и осуждаетъ его на монашескую жизнь, — съ легкимъ негодованіемъ возразилъ Ардеа.

Сагастосъ разсмѣялся.

— Успокойтесь, пылкій житель Земли! Въ дѣйствительности, дѣло вовсе не столь ужасно, и отъ молодого царя такого суроваго отреченія не требуется. Въ любомъ храмѣ царь можетъ избрать себѣ красивѣйшую изъ жрицъ; храмъ дастъ ему ее, и ничего взамѣнъ этого не потребуетъ. Но никто ничего не будетъ объ этомъ знать, и возможныя послѣдствія останутся подъ покровомъ непроницаемой тайны? малѣйшая на этотъ счетъ нескромность, даже самой избранницы, влечетъ страшное наказаніе. Первый ребенокъ мужского пола, родившійся отъ царя, становится его наслѣдникомъ..

— А если ребенокъ умретъ?

— Это случай крайне рѣдкій. Въ такомъ случаѣ, ему найдутъ замѣстителя, такъ какъ жрецы знаютъ и никогда не теряютъ изъ вида потомство царя. .

— А развѣ жрецы не могутъ сплутовать и подмѣнить царскаго сына другимъ ребенкомъ?.. — съ многозначительнымъ видомъ перебилъ Ардеа.

— О, нѣтъ! За всѣмъ этимъ наблюдаетъ совѣтъ маговъ и никто не отважится обмануть людей, для которыхъ нѣтъ ничего тайнаго. Увѣряю васъ, Ардеа, что въ такомъ установленіи есть много хорошаго. Семейныя узы и обязанности родства препятствуютъ во многомъ свободѣ дѣйствій государя и могутъ вліять на его чувства справедливости и долга по отношенію къ его народу. Одинокій, свободный отъ какого бы то ни было посторонняго вліянія и поддерживаемый такими же, какъ и онъ самъ, добросовѣстными, безпристрастными совѣтниками, царь никогда не постановитъ несправедливаго рѣшенія, идущаго во вредъ интересамъ страны. Столь же осторожно и нелицепріятно будетъ онъ взвѣшивать всякое дѣло, подносимое ему на утвержденіе. Законъ подчасъ суровъ, и необходимо все хорошо обдумать, примѣняя его; особенно же, если дѣло идетъ о человѣкѣ бѣдномъ и невѣжественномъ, котораго, раньше чѣмъ карать, надобно просвѣтить и поддержать. Наоборотъ, чѣмъ богаче и развитѣе виновный, тѣмъ преступленіе его возмутительнѣе, и тѣмъ строже онъ долженъ быть наказанъ.

Вечеромъ, бесѣдуя съ Сагастосомъ, Ардеа упомянулъ о загородной прогулкѣ, дня черезъ два, устраиваемой Нирданой.

— Вамъ придется, мой другъ, отказаться отъ этой поѣздки, такъ какъ я разсчитываю послѣзавтра уѣхать съ вами отсюда. Кромѣ того, я боюсь, какъ бы ваше присутствіе не потревожило покой семьи, гостепріимно пріютившей насъ.

— Какъ такъ! Развѣ я нарушилъ въ чемъ-нибудь правила приличія, или какой-либо неизвѣстный мнѣ обычай? — смущенно спросилъ князь.

— О, нѣтъ! — лукаво улыбнулся Сагастосъ. — Дѣло не въ этомъ. Но неужели вы до такой степени слѣпы и не замѣчаете, что черезчуръ заинтересовали своей особой Нирдану, а что этотъ интересъ вызываетъ дикую ревность со стороны Гери, котораго ея отецъ прочитъ ей въ женихи? Нашъ отъѣздъ положитъ конецъ всѣмъ этимъ недоразумѣніямъ. Вѣдь я не думаю, чтобы вы сами жаждали торжественно ввести въ храмъ эту дѣвочку, какъ бы она красива ни была.

— Конечно, нѣтъ! Я жажду только одного: сохранить свою свободу, и какъ можно подробнѣй осмотрѣть прекрасную планету, на которую попалъ какимъ-то чудомъ, тогда какъ мои родные и друзья считаютъ меня спокойно проживающимъ въ Индіи.

— Итакъ, рѣшено! Завтра мы объявимъ наше рѣшеніе, простимся съ любезными хозяевами и на разсвѣтѣ слѣдующаго дня двинемся въ путь.

Извѣстіе о скоромъ отъѣздѣ гостей удивило всю семью правителя. Онъ и его жена старались вѣжливо удержать ихъ, а щеки Нирданы вспыхнули предательскимъ румянцемъ, что немало смутило князя. Поэтому онъ очень обрадовался, услыхавъ, что Сагастосъ настоялъ-таки на своемъ рѣшеніи, обѣщая позже опять пріѣхать къ нимъ; еще болѣе порадовался Ардеа, когда изъ разговора съ хозяиномъ дома выяснилось, что для путешествія лучше всего воспользоваться ночной прохладой, и потому имъ необходимо выѣхать въ тотъ же вечеръ.

Послѣ ужина Сагастосъ и Ардеа сердечно распрощались съ семействомъ правителя и ушли къ себѣ, чтобы перемѣнить костюмъ и заняться послѣдними приготовленіями.

— Куда же мы теперь ѣдемъ? — спросилъ Ардеа, какъ только они остались одни.

— Къ ассурамъ, дикимъ обитателямъ равнинъ. Затѣмъ мы посѣтимъ селенитовъ. Это — удивительный народъ, и я какъ-нибудь познакомлю васъ съ интереснымъ преданіемъ о немъ.

— Америлла уже разсказала мнѣ кое-что. Селениты, или лунные люди, считаютъ себя потомками Имамона и имѣютъ свою особую организацію. Конечно, я жажду посѣтить ихъ и думаю, что увижу у нихъ больше интереснаго, чѣмъ у дикихъ ассуровъ.

— Нѣтъ, и у нихъ тоже вы найдете много любопытнаго. Въ ихъ странѣ находятся наши рудники — неистощимый источникъ нашего богатства. Я разсчитываю показать ихъ вамъ… Но одѣвайтесь скорѣй, Ардеа! Вонъ ваша одежда лежитъ на стулѣ!

Ардеа съ любопытствомъ осмотрѣлъ короткую тунику, сдѣланную изъ мягкой и шелковистой матеріи, блестѣвшей, какъ шелкъ, и отливавшей, какъ перламутръ.

— Изъ чего фабрикуется матерія? — спросилъ Ардеа.

— Изъ стеклянныхъ нитей. Я думаю, что и на вашей Землѣ должно быть извѣстно это производство. Атарва говорилъ мнѣ, что у васъ есть стекло.

— Да, это правда! Я видѣлъ на одной выставкѣ матерію изъ стекла, только по тонкости, мягкости и совершенству работы она далека отъ этой. Но скажите, надо ли мнѣ также надѣть синій плащъ и звѣзду посвященія?

— Не сейчасъ! Вы надѣнете ихъ завтра утромъ, когда мы отправимся къ Роху-Цампи, главѣ племени, котораго я предупредилъ о нашемъ пріѣздѣ.

— Стоитъ ли такъ наряжаться для этихъ дикарей.

— Имъ-то и нужно внушить къ себѣ уваженіе. Намъ необходимо выставить на показъ нашъ ученый санъ, такъ какъ онъ не только обезпечиваетъ намъ безопасность и всеобщее уваженіе, но и открываетъ всѣ двери.

Вице-король проводилъ Сагастоса и его спутника до самой колесницы, походившей на ту, въ которой Ардеа выѣхалъ въ первый разъ; они дружески простились съ хозяиномъ дома и быстро достигли противоположнаго конца города.

Слуга мага, Ники-Цампи, слѣдовалъ за нимъ съ багажомъ. Сіяющее лицо его свидѣтельствовало о той радости, какую возбуждала въ немъ эта поѣздка на его родину.

Остановились они передъ довольно большимъ зданіемъ.

— Какъ же мы поѣдемъ? Я нигдѣ не вижу воды, — спросилъ Ардеа.

— А почему вы думаете, что мы непремѣнно будемъ путешествовать по водѣ? Мы направляемся теперь въ равнины и поѣдемъ по желѣзной дорогѣ, — отвѣтилъ магъ, смѣясь, при видѣ смущеннаго и недоумѣвающаго вида князя.

Они вошли въ залу, изъ которой открывался входъ въ сводчатый тунель. Спустившись, они очутились на платформѣ дебаркадера, передъ цѣлой линіей вагоновъ, очень похожихъ на земные. Только вагоны были больше и длиннѣй и раздѣлены на двухъ или четырехмѣстныя купэ. Часть вагоновъ была исключительно предназначена для ассуровъ; другая — для высшихъ расъ.

Сагастосъ и Ардеа заняли двухмѣстное, роскошно отдѣланное отдѣленіе. Поѣздъ скоро тронулся и быстро помчался безъ шума и безъ малѣйшихъ толчковъ.

— Теперь мы можемъ спокойно заснуть на нѣсколько часовъ, такъ какъ до самой столицы ассуровъ не будетъ ничего интереснаго, — сказалъ Сагастосъ.

— Если вамъ, Сагастосъ, не очень хочется спать, то скажите мнѣ, какимъ образомъ могутъ быть у васъ знакомые среди этого варварскаго народа.

— У меня есть тамъ даже такой, которому я покровительствую. Напримѣръ, Квили-Цампи, — малый, служившій раньше у меня. Онъ былъ гораздо злѣе Ники-Цампи и, несмотря на всѣ мои усилія его цивилизовать, онъ не сдѣлался лучше. Недавно я узналъ, что онъ съѣлъ свою шестую жену и женился на седьмой; а изъ своихъ дѣтей тоже сожралъ нѣсколькихъ.

— Какой ужасъ! И вы покровительствуете такому чудовищу? Я не понимаю, какъ седьмая жена согласилась выйти за него замужъ.

— Положимъ, люди дикіе и грубые, но Квили-Цампи не первый и не послѣдній, который это дѣлаетъ, а привычка заглушаетъ весь ужасъ подобныхъ поступковъ; онъ пользуется даже особенною благосклонностью своихъ дамъ. Какъ это ни странно, но порокъ всегда привлекаетъ больше, чѣмъ добродѣтель; то же происходитъ, по вашимъ словамъ, и у васъ. Что же касается моего милаго Квили-Цампи, то онъ вполнѣ заслужилъ мою признательность своей безупречной службой; онъ — прекрасный слуга!

— Почему бы ему не скушать дѣтей сосѣда, вмѣсто собственныхъ?

— Потому что строго запрещено ѣсть дѣтей, или кого либо изъ сосѣднихъ семей, и это карается смертью.

— Странная логика.

— Почему странная? Чужое добро должно быть свято.

— Почему вы называете всѣхъ ихъ "Цампи": Квили-Цампи, Ники-Цампи, Роху-Цампи и т. д. Или это все члены одного и того же семейства?

— Нѣтъ, но всѣ ассуры прибавляютъ къ своему имени слово: "Цампи"; это что-то вродѣ нашего "господинъ" или "учитель". Засните-ка теперь, у васъ такой утомленный видъ.

— Я чувствую себя очень хорошо.

— Тѣмъ лучше! Но все-таки не слѣдуетъ забывать, что ваше тѣло сдѣлано изъ иного тѣста, чѣмъ наше.

Ардеа послѣдовалъ совѣту и легъ на диванъ. Масса новыхъ впечатлѣній, однако, такъ утомила его, что онъ тотчасъ же заснулъ и притомъ такъ крѣпко, что Сагастосу пришлось затѣмъ нѣсколько разъ встряхнуть его, чтобы разбудить.

— У васъ завидный сонъ, другъ Ардеа! Ужъ одна подобная способность спать можетъ выдать въ васъ не "посвященнаго", — сказалъ, смѣясь, магъ.

Князь протеръ глаза.

— Увы! Какъ ни приготовлялся я, чтобы быть въ состояніи посѣтить вашу, прекрасную планету, а все не могъ совершенно уничтожить свои земныя привычки. Впрочемъ, — весело прибавилъ онъ, — я не веду вѣдь здѣсь жизнь аскета.

Надѣвъ синіе плащи и повѣсивъ на шею звѣзды — знаки высшаго посвященія, — Сагастосъ и Ардеа направились къ выходу изъ вокзала.

Они вышли на большую площадь, полную народомъ и загроможденную различными экипажами. Самый дебаркадеръ былъ массивнымъ зданіемъ, украшенъ колоннами и увѣнчанъ двумя тяжелыми четыре-угольньіми башнями, на которыхъ развѣвались яркіе, разноцвѣтные флаги. Стѣны были тоже облицованы эмалированными кирпичами яркихъ цвѣтовъ.

Суетившаяся съ озабоченнымъ видомъ толпа изобиловала самыми разнообразными типами. Здѣсь были красивые, какъ Сагастосъ, черные и желтые люди; послѣдніе были столь рѣзкой окраски, что князю невольно пришло въ голову сравненіе съ канарейками.

— Здѣшнее населеніе состоитъ изъ смѣшанныхъ расъ? — спросилъ онъ.

— Нѣтъ, это все чужеземцы-торговцы, прибывшіе сюда со всѣхъ концовъ планеты. Ассуры необыкновенно искусные земледѣльцы, огородники, садоводы, скотоводы и даже фабриканты. Поэтому всѣ съѣзжаются для заключенія съ ними сдѣлокъ на поставку земледѣльческихъ продуктовъ, скота или фабричныхъ издѣлій. Дальше въ равнинахъ есть ткацкія фабрики, выдѣлывающія совершенно особенныя матеріи, необыкновенной прочности, которыя очень цѣнятся. Но вотъ, Ники-Цампи приготовилъ намъ экипажъ!

Экипажъ представлялъ изъ себя длинную повозку, имѣвшую два мѣста впереди и одно сзади и, кромѣ того, еще помѣщеніе для багажа. Экипажъ этотъ былъ запряженъ тремя большими животными, которыя напоминали земныхъ муловъ. Они сѣли и покатили; Сагастосъ правилъ.

Городъ былъ большой и имѣлъ совсѣмъ иной типъ, чѣмъ тѣ города, которые Ардеа видѣлъ до сихъ поръ. Архитектура была проще и грубѣе, а вычурная отдѣлка домовъ бросалась въ глаза своимъ безвкусіемъ. Какъ и во всѣхъ городахъ планеты, здѣсь было изобиліе садовъ и фонтановъ.

Выѣхавъ изъ города, они очутились на гладкой дорогѣ, которая широкой лентой извивалась по однообразной равнинѣ. По обѣимъ сторонамъ росли высокія и густыя деревья, и разстилались, теряясь вдали, воздѣланныя поля, на которыхъ мирно паслись многочисленныя стада. Мѣстами, среди короткой и жесткой травы, коричневаго или темнаго сине-зеленаго цвѣта, выдѣлялись группы кустовъ, покрытыхъ яркими бѣлыми или пурпурными цвѣтами.

Послѣ двухчасового переѣзда экипажъ остановился передъ большимъ домомъ, окруженнымъ садомъ. Круглыя колонны, имѣвшія вмѣсто капители лѣпныя изображенія человѣческихъ головъ съ характерными чертами ассуровъ, поддерживали портикъ. Крытая галлерея вела на террасу передъ входомъ въ домъ.

На этой террасѣ, въ ожиданіи гостей, собралась вся семья. Впереди всѣхъ стоялъ Роху-Цампи и его жена, съ металлическими блюдами въ рукахъ. На одномъ изъ блюдъ стояли два кубка съ какой-то блѣдно-розовой жидкостью, повидимому виномъ; а на другомъ — лежалъ не то хлѣбъ, не то сахарное тѣсто, которое Ардеа уже пробовалъ не разъ; вкусомъ оно напоминало медъ. За хозяевами дома толпились дѣти и слуги.

Сагастосъ любезно отвѣтилъ на глубокіе поклоны хозяевъ дома, въ изысканныхъ словахъ выражавшихъ радость видѣть подъ своей кровлей двухъ представителей божественной мудрости. Затѣмъ магъ, а за нимъ и Ардеа выпили по кубку и отвѣдали хлѣба и меда.

По окончаніи этой церемоніи Роху-Цампи провелъ гостей въ садъ, гдѣ въ тѣни деревьевъ стоялъ накрытый вышитой скатертью столъ. Дѣти бѣжали впереди съ корзинками въ рукахъ и бросали подъ ноги гостямъ золотистыя зерна.

За столъ сѣли только хозяинъ дома, его жена и оба гостя; прислуживали имъ дѣти и слуги. Обѣдъ былъ обильный и состоялъ изъ мясныхъ блюдъ, но посвященнымъ особо подавали овощи, розовую жидкость, оказавшуюся молокомъ, плоды и пирожки.

Послѣ обѣда гостей пригласили въ домъ, гдѣ все было просто, но безвкусно, хотя и прочно, а сверхъ того отличалось безупречной чистотой. Было только необходимое, при полномъ отсутствіи произведеній искусства, или какого-либо предмета роскоши.

"Если ассуры и богаты, — подумалъ Ардеа, — то, очевидно, и бережливы".

Провели ихъ прямо къ двери, надъ которой висѣла картина, изображавшая хозяевъ дома, привѣтствовавшихъ гостя, который обращенъ былъ спиной къ зрителю; это указывало, что комната предназначалась для пріема пріѣзжающихъ.

Отворивъ дверь, Роху-Цампи попросилъ гостей войти и считать себя здѣсь, какъ у себя дома. Потомъ онъ скромно удалился, а Ардеа сталъ осматривать свое новое помѣщеніе.

Комната была большая и окнами своими, задрапрированными полосатой, — черное съ краснымъ, — матеріей, выходила въ садъ. Стѣны были выкрашены темной краской и украшены живописью, изображавшей цвѣты и животныхъ. Въ углу стояла печь, сложенная изъ красивыхъ, эмалированныхъ кирпичей. Къ стѣнѣ былъ придѣланъ металлическій тазъ съ маленькимъ фонтаномъ для мытья.

Столъ и стулья были деревянные, довольно простой и грубой работы. Двѣ низкихъ и широкихъ кровати были покрыты толстыми и мягкими одѣялами. На нихъ лежали подушки въ полосатыхъ наволочкахъ.

Около каждой кровати было по высокому подсвѣчнику, вродѣ тѣхъ, какіе мы видимъ въ нашихъ церквахъ, со вставленными въ нихъ толстыми красными свѣчами. На столѣ, посреди комнаты, стояла большая амфора съ виномъ и два кубка.

— Мы здѣсь отдохнемъ немного, а потомъ я покажу вамъ храмъ. Это самое главное святилище ассуровъ.

— И оно стоитъ одиноко въ равнинѣ?

— Да нѣтъ же, Ардеа! Мы находимся въ предмѣстьѣ большого города, который скрытъ отъ насъ холмами. Если вы хорошій ходокъ, то мы пойдемъ пѣшкомъ.

— Конечно! Я съ удовольствіемъ прогуляюсь.

Отдохнувъ около часу, наши путники вышли изъ дома. Сагастосъ хорошо все зналъ, казалось, и не нуждался въ проводникѣ. Прямымъ путемъ, на половину сокращавшимъ разстояніе, они вышли на главную улицу города.

Каждый изъ перекрестковъ представлялъ площадь, и на каждой изъ площадей были устроены рынки, заваленные самыми разнообразными продуктами. На рынкахъ двигалась толпа всевозможныхъ типовъ. Одни сидѣли и разсуждали съ ассурами о дѣлахъ; другіе подписывали торговыя сдѣлки.

Повсюду царила лихорадочная дѣятельность; мужчины и женщины шныряли съ озабоченнымъ видомъ. Въ общей массѣ, женщины ассуровъ были некрасивы. Рослыя, дородныя, съ рѣзкими чертами лица и маленькими безцвѣтными глазами, онѣ производили непріятное впечатлѣніе; но, вглядываясь ближе въ эти грубыя энергичныя фигуры, можно было; встрѣтить и кроткія лица, съ добрыми сѣрыми гла-) зами. Носили онѣ разноцвѣтныя, короткія юбки, темные плащи и остроконечныя шляпы.

Пройдя черезъ весь городъ, Сагастосъ свернул въ аллею, обсаженную такими густыми деревьям, что въ ней царилъ полумракъ. Въ концѣ аллеи находился портикъ, сложенный изъ чернаго камня, черезъ который они вошли на большой дворъ.

Храмъ представлялъ изъ себя громадное зданіе, выстроенное тоже изъ чернаго, блестящаго камня. Широкая лѣстница, въ двадцать ступеней, вела на паперть съ двумя толстыми колоннами по бокамъ. Въ тѣни, надъ входомъ, фосфорически свѣтилась пентаграмма; по обѣ стороны, въ двухъ громадныхъ каменныхъ вазахъ, горѣли благовонія и смолистыя травы, тщательно возобновляемыя двумя жрицам^, въ длинныхъ, красныхъ одеждахъ.

Рѣдкіе богомольцы, преимущественно женщины, входили и выходили изъ храма. Вслѣдъ за небольшой группой молящихся вошли внутрь и наши путешественники.

Громадный храмъ былъ почти пустъ. Въ глубинѣ виднѣлась красная завѣса, передъ которой высился каменный жертвенникъ, а на немъ стоялъ металлическій сосудъ. Вокругъ жертвенника, на каменномъ полу, лежали крѣпко связанныя животныя. Жрецы и жрицы, вооруженные длинными ножами, по очереди прикалывали ихъ и собирали парную кровь въ большіе сосуды, а служители вытаскивали затѣмъ убитыхъ животныхъ на смежный дворъ.

Тяжелый, острый и отвратительно удушливый запахъ стоялъ въ храмѣ. Откуда-то доносился глухой грохотъ.

Если бы мы не были посвященными, то обязаны были бы также принести какое-нибудь животное въ жертву, — замѣтилъ Сагастосъ. — Слѣдите за тѣмъ, что происходитъ, это — погребальный обрядъ.

Они подошли къ жертвеннику, и Ардеа увидѣлъ, что присутствующіе, взявъ по сосуду съ парной кровью, преклонили колѣна передъ завѣсой, и затянули какую-то протяжную, однозвучную молитву. Едва замерли послѣдніе звуки пѣнія, какъ изъ-за завѣсы грянула музыка. Пѣлъ многочисленный хоръ подъ звуки музыкальныхъ инструментовъ. Въ общемъ, мелодія не лишена была величія; но минутами она становилась до такой степени дикой, слышались такіе раздирающіе звуки, что потрясала каждый фибръ слушателя, вызывая почти физическую боль.

Вдругъ сверкнула яркая молнія, и подъ сводами прокатился страшный ударъ грома, заглушившій музыку. При блѣдно-зеленоватомъ свѣтѣ молніи видно было, что завѣса быстро распахнулась и открыла колоссальную статую человѣка, сидящаго на четырехгранномъ тронѣ. Руками своими, похожими на когти, онъ раздиралъ, казалось, трепетавшее человѣческое сердце; а за его плечами видны были большія зубчатыя, какъ у летучей мыши, крылья; голову статуи окружалъ снопъ красныхъ, какъ кровь, лучей. Вокругъ стояли жрецы въ длинномъ черномъ одѣяніи, съ вѣнками изъ красныхъ цвѣтовъ на головѣ, и жрицы съ золочеными лирами въ рукахъ. Лицо статуи, съ красными, какъ раскаленный металлъ, глазами, было поистинѣ ужасно. Въ ногахъ идола былъ устроенъ другой каменный жертвенникъ, на которомъ пылалъ большой огонь.

Теперь Ардея понялъ также и причину постояннаго грохота, котораго онъ никакъ не могъ раньше объяснить. Въ подражаніе храму Имамона и здѣсь былъ водопадъ, но всей картинѣ не доставало величія, подавлявшаго зрителя въ храмѣ великаго бога. Лѣнящіяся воды, низвергавшіяся въ какую-то бездну за статуей Ассуры, были синяго, какъ сапфиръ, цвѣта.

Всѣ присутствующіе, съ чашами въ рукахъ, подходили къ жертвеннику и выливали кровь на огонь, и пламя съ трескомъ взвивалось столбомъ, озаряя все вокругъ багровымъ свѣтомъ. Изъ средины огня взвивался изсиня-черный, испещренный желтыми пятнами, дымъ, въ клубахъ котораго показались воздушные и неясные человѣческіе образы. Присутствующіе узнали, должно быть, въ этихъ смутныхъ очертаніяхъ своихъ знакомыхъ и родныхъ, такъ какъ съ криками и рыданіями протягивали руки къ этимъ видѣніямъ.

Ардеа почувствовалъ, что холодная дрожь пробѣжала по тѣлу, и голова закружилась.

— Уйдемте! Этотъ запахъ и зрѣлище ужасны! — пробормоталъ онъ.

Сагастосъ взялъ его подъ руку.

— Будьте мужественны и, главное, не выказывайте ни слабости, ни отвращенія! Это очень опасно и можетъ вызвать взрывъ гнѣва у этихъ дикарей. Смотрите лучше на потокъ, который они называютъ "потокомъ спасенія". Души умершихъ, освобожденныя принесеніемъ за нихъ кровавыхъ жертвъ, погружаются въ его очистительныя волны.

Князь почти машинально взглянулъ на пѣнящіяся воды и вдругъ на синемъ фонѣ потока увидѣлъ человѣческіе образы, которые исчезали въ безднѣ. Вѣрующіе испускали радостные крики, а музыка начала снова гремѣть подъ аккомпаниментъ рева потока.

Оглушенный этимъ музыкальнымъ ураганомъ, передъ которымъ отрывки самыхъ дикихъ произведеній Рихарда Вагнера показались бы гармоничнымъ рокотомъ, и задыхаясь отъ одуряющаго запаха крови, Ардеа, шатаясь, вышелъ изъ храма.

На чистомъ воздухѣ вздохъ облегченія вырвался изъ его груди.

— О! Что за ужасный культъ! — пробормоталъ онъ.

— Культъ низшей расы. Но я вижу, что вы слишкомъ взволнованы, чтобы продолжать нашъ осмотръ, — сказалъ Сагастосъ. — Поэтому лучше вернемся домой и отдохнемъ.