1–й автограф
Я свой первый автограф дал, будучи студентом 1–го курса театрального института. Мне очень понравилась одна девушка, и я попросил однокурсника, чтобы он подошел ко мне на улице (когда я буду сидеть с ней на лавочке) и попросил у меня автограф. Однокурсник, решив сделать доброе дело еще добрее, договорился с другими студентами и человек 10–15 один за другим стали подходить ко мне и просить автограф. А это было время повального дефицита. Народ, проходящий по улице, увидев, что что-то дают, тут же выстроился в очередь. Началась давка. Я был ошеломлен таким незапланированным «успехом»… Еще около 30 минут я раздавал автографы, даже не заметив, что девушка давно ушла…
Узнают ли вас на улицах?
Так как в Беларуси мы выступаем уже более 16 лет, плюс своя телепередача, то, как говориться, меня в Беларуси каждая собака знает. А вот в России на улицах пока еще не узнают. Хотя в Москве был один забавный случай. Только — только прошла первая программа «Аншлага» с нашим участием. На Кутузовском проспекте (где мы несколько дней снимали квартиру) я перебегаю дорогу на красный свет — и тут же раздается свисток милиционера. Он подходит ко мне и вдруг радостно так разводит руками:
− А я вас узнал!
Ну, я тоже развожу руками, мол, конечно не мудрено, я же в «Аншлаге» снялся. А милиционер и продолжает: — Я вас узнал… Вы и вчера тут на красный перебегали. С вас штраф…
Самый провальный концерт
В городе Сургуте я вел программу театра «Христофор». А в это время шел чемпионата Мира по хоккею… Играет наша сборная. А в зале одни нефтяники. Мужики. По центру сидит здоровый дядька с маленьким радиоприемником в руке. И время от времени он подносит его к уху. И весь зал смотрит не на сцену, а на этого дядьку. По его выражению лица видна вся игра. Мы на сцене из кожи вон лезем, чтобы рассмешить народ, а они глядят на него и все. Реакции — никакой. И вдруг, во время моего монолога у дядьки начинают из орбит выкатываться глаза, открывается рот… В зале наступает звенящая тишина (это на юмористическом-то концерте). Все же смотрят на него. Я, к чертовой матери, бросаю читать монолог и кричу ему:
− Ну, что, гол?!!
− Го-о — ол, — кричит дядька. Все начинают обниматься и целоваться. И хоть концерт с треском провалился, все зрители были очень довольны.
Кто выиграл войну
В 80–х годах в Беларуси одна среднеазиатская киностудия снимала фильм о войне «Снайпер Алия». Об их национальной героине девушке-снайпере по имени Алия. Главную роль играла жена режиссера-постановщика. Я должен был сыграть эпизодическую роль немецкого пленного. Но по финансовым причинам вся массовка забастовала и отказалась сниматься. Для съемочной группы это означало катастрофу. И они нашли выход. Мне было предложено, за дополнительную плату, сыграть сразу более 10 эпизодов. Я, как порядочный штрейкбрехер, согласился на свою голову. Меня и несколько раз перегримировывали и клеили то усы, то усищи, то бороду. Ставили то спиной к камере, то в профиль, то сидя, то лежа… Я был «Фигаро здесь, Фигаро там» в гимнастерке… Потом я посмотрел этот эпизод в кино… Это был настоящий авангард. Из штаба выходит снайпер Алия и стоящий на часах рядовой Крыжановский отдает ей честь. Она идет дальше, и мимо нее на повозке проезжает пожилой ездовой Крыжановский с обвисшими усами. Дальше Алия проходит мимо рубящего дрова бородатого сержанта Крыжановского, а за углом спиной к камере полуголый лейтенант Крыжановский обливается водой. Переступив через накрытого плащ-палаткой спящего солдата Крыжановского, Алия идет мимо палатки, где брюнет, капитан Крыжановский с усиками и в очках, допрашивает пленного небритого Крыжановского-немца… Феллини отдыхает.
Короче, по фильму получилось, что войну выиграла снайпер Алия и солдаты Крыжановские…
Самый сложный экзамен
Будучи студентом театрального института, я всячески отлынивал от такого предмета как танец. Педагог, Рахиль Георгиевна, профессионал, заслуженная артистка республики, влюбленная в свой предмет, предупредила, что если я не изменю свое поведение, то к госэкзамену допущен не буду. А от этого зависело и распределение. Поэтому я набрался наглости и заявил, что буду самостоятельно готовить танцевальный номер (что в принципе не делается). Педагог внимательно посмотрела на меня и сказала: «Ну, ну…».
Час расплаты настал через месяц (естественно, что никакого танца я не готовил). В переполненном актовом зале театрального института мы сдавали госэкзамен по танцу. Я, оборзев в конец, за час до экзамена, взял в фонотеке музыку Гершвина. Надел лосины, чешки, на голову повязал какой-то платок. Когда назвали мою фамилию, я вышел на сцену, поклонился и громко произнес:
− Самостоятельная работа — «Танец молодого дельфина».
Звукорежиссер пустил фонограмму…
Никакими словами невозможно передать те па, антраша, батманы и остальные телодвижения, которые я выделывал, пытаясь спастись от неминуемого краха. Когда этот ужас закончился, в полной тишине раздался голос председателя комиссии:
− Летающая табуретка…
Первые гастроли
Первые наши гастроли проходили в белорусском городе Гомеле. Из экономии мы взяли билеты в плацкарт (ехать недалеко), там более что в лицо нас еще никто не знал. Как-то само собой организовался стол, начались истории, байки, анекдоты… Пока доехали до города Бобруйска стол»«обеднел». Бросили на пальцах, кому бежать за добавкой — выпало мне. Я выскочил на станции и понесся по перрону… В это время к нашим ребятам в вагоне подошел парень и попросился посидеть с нами, так как мол он сидит за стенкой с какими-то бабушками, скучища, а у нас тут смех, шутки, веселье. В качестве «входного билета» он поставил на стол 3 бутылки пива. Ребята согласились, завязалась беседа. Парень спрашивает:
− А вы кто такие? — нас же еще в лицо не знали. И «христофоровцы» не сговариваясь, говорят:
− Мы врачи-психиатры, больного в Гомель везем, — и показывают за окно, где я ношусь по перрону в поисках «того самого».
− А как же вы его выпустили, если он больной?
− Дело в том, — говорят ребята, — что он не знает, что он больной. Мы тоже без халатов, просто контролируем ситуацию, чтоб ничего не произошло…
В это время я возвращаюсь в вагон, вижу у нас новое лицо (а настроение-то у меня уже «приподнятое») и этак игриво, щелкая каблуками говорю:
— О, у нас гости! Разрешите представиться, милостивый государь, Евгений Крыжановский, повелитель сцены и кулис!
Этот парень всю дорогу не сводил с меня глаз… А я, чувствуя к себе такое пристальное внимание, и стихи читал, и классиков цитировал, в общем, выпендривался как мог… И только по приезду в Гомель ребята признались мне — кем я был в глазах того парня. Я их чуть не поубивал за это…
Палялейки
Эта история произошла с замечательным купаловским артистом Павлом Филипповичем Дубашинским в городе Орше. По утрам мы играли сказку «Аленький цветочек», по вечерам — спектакль для взрослых «Верочка», а по ночам… сами понимаете. Долгие посиделки, застолье до утра, смех, шутки, бесконечные споры, разговоры и воспоминания. Гастроли, одним словом.
В один из таких вечеров, заняв у Стефании Михайловны Станюты денег для удовлетворения «творческих» потребностей, мы собрались в номере Павла Филипповича. Надо сказать, выпивать с Павлом Филипповичем было одно удовольствие. Он был просто кладезь историй и актерских баек, его жизненный личный и актерский опыт был настолько богат, что мы, молодые артисты, слушали его раскрыв рты.
В этот вечер Павел Филиппович был просто в ударе. Истории и анекдоты сыпались, как из рога изобилия. Естественно, вино тоже лилось рекой. Мы несколько раз посылали «гонца» в гостиничный ресторан за добавкой… И вот настал момент, ради которого я и пишу этот рассказ.
Увидев, что «контингент» созрел, Павел Филиппович окинул нас пытливым взглядом и, убедившись, что мы уже в той, нужной для него, кондиции, произнес:
− Я попрошу внимания, господа артисты, сейчас я прочту вам свой рассказ, который еще никогда никому не читал…
И добавил:
— Вещь серьезная.
Надо сказать, что к такому повороту событий мы не были готовы. Одно дело анекдоты, хохмы, байки, и другое — рассказ, да еще серьезный… Больше того, мы ведь даже не догадывались, что Павел Филиппович занимается литературным творчеством. Однако, мы находились в гостях у прекрасного и любимого нами артиста, поэтому отказаться не могли, хотя, честно говоря, настроены мы были совсем на другое.
Павел Филиппович отошел в угол комнаты, скрестил руки на груди, поднял глаза вверх и через паузу трагическим голосом произнес:
− Палялейки…
Как потом выяснилось, Палялейками назывался заброшенный белорусский хутор на котором жили два мужика Анисим и Григорий. Я уже не помню, по каким причинам эти два дядьки остались одни, помню только, что герои рассказа постоянно, будучи в конфликте между собою, все же помогали друг другу, и отношения между ними были очень теплые. Короче, это была бесхитростная история об одиночестве двух не молодых уже людей. Особого сюжета и интриги в ней не было, по части литературы рассказ напоминал что-то уже давно слышанное и виденное на белорусском радио и телевидении.
Но Павел Филиппович разошелся не на шутку. Как на сцене во время выступления, он жестикулировал, произносил текст с паузами и с интонациями, забывая, что перед ним не благодарные слушатели, а хорошо подпитые артисты, «выдавая на гора» весь свой талант… Мы начали давиться от смеха, но так как понимали, что в такие моменты мешать артисту нельзя, сидели красные от натуги и не глядели друг на друга, чтобы не грохнуть от хохота и сорвать выступление…
Когда же Павел Филиппович, не забывавший, кстати, отпивать от полного стакана, закрывал глаза и делал мхатовские паузы, мы быстро переглядывались и корчили друг другу смешные рожи, еле сдерживаясь от приступов смеха…
И вот, наконец, когда мы уже чуть не попрокусывали себе губы от сдерживаемого хохота и уже просто сползали со стульев с одним только желанием — любой ценой доползти до туалета, Павел Филиппович, ничего этого не замечающий, дошел до финала своего рассказа. Он еще отхлебнул от стакана с «чарнилкай», застыл в какой-то красивой позе и с надрывом произнес последнюю фразу, по его мнению, должную вызвать у слушателей (а впоследствии и у читателей) или слезы, или, по крайней мере, глубокую задумчивость:
− Вот так они и жили… два мужика… Анисим… и Ольга!..
Я думаю, нет надобности описывать, как гостиница содрогнулась от громового взрыва гомерического хохота, а мы выскакивали из номера гостеприимного Павла Филипповича пригибаясь от летевших вслед стульев и стаканов оскорбленного в лучших чувствах нового белорусского прозаика…
Прости нас, Пал Филипыч.
Доигрался
Однажды мы поехали на выездной спектакль в близлежащий город Молодечно. Ехали на своих машинах. И я решил похохмить. У нас в программе есть номер, где выпивший артист в костюме Чебурашки попадает в прямой эфир телепрограммы «Криминальная хроника». Я надел этот костюм — меховой комбинезон, шапочку с огромными ушами и уселся за руль. Можете представить себе удивление встречных водителей, когда они видели за рулем толстую Чебураху с усами… Хохот стоял по всей трассе. Я не знаю, может какой-то шутник по мобильному сообщил на пост ГАИ, но возле Молодечно дорога была перекрыта. На асфальте лежала полоса с шипами. Милиционеры с автоматами встали на изготовку… Я затормозил. Через мегафон мне было предложено выйти из машины. И далее картина Репина «Не ждали». Пост ГАИ. Автоматы. На капоте распластанный Чебурашка… Кончилась моя эксцентрика тем, что я потом еще долго бегал по кабинетам управления ГАИ, чтобы мне вернули права, заплатил штраф за создание аварийной ситуации на дороге и дал три бесплатных концерта на День милиции…
Принц в магазине
Однажды, работая в Купаловском театре, я играл принца в детской сказке. На голове у меня была поролоновая корона, которую в течение почти часа гримеры пришпандоривали к моей голове с помощью заколок, клея и шпилек. Снимать ее до окончания выступления было нельзя. А дело было зимой. Между двумя выступлениями я, надев шапку-ушанку, пошел в ближайший гастроном. Стал в очередь. Пока стоял, стало жарко, я забылся и снял шапку… Корона распрямилась… Представьте выражения лиц покупателей и продавцов: в обыкновенном советском гастрономе в очереди стоит нормальный мужик, в дешевеньком пальтишке, но с поролоновой короной на голове…
Коля Лукинский
Я вспоминаю наше первое выступление в «Аншлаге» в марте 2003 года. Стою за кулисами, дико волнуюсь, жду выхода. Рядом стоит Коля Лукинский. Звезда. «С Новым годом, пошел на фиг…». Коля, видя мое волнение, вдруг кладет мне руку на плечо и говорит:
− Много лет назад, когда я учился в Смоленском электротехническом институте, «Христофор» приехал к нам на гастроли. Я каким-то чудом проник к вам за кулисы, смотрел и думал — вот бы мне когда-нибудь стать таким же, как ты, Женя, артистом… Выступать рядом с тобой…
А я, трясясь от страха, и говорю ему:
− Теперь твоя мечта сбылась…
Группен-фюрер
Первые наши зарубежные гастроли были в ГДР (по нашим воинским частям). В городе Дрездене нас повели в знаменитую Дрезденскую галерею. Перед входом толпятся туристы, школьники. А с нами был старший группы — сопровождающий офицер. Майор. И вот перед тем, как зайти в галерею, я, по советской привычке, кидаю окурок (а я тогда курил) в урну, но не попадаю. Ну и что? Продвигаюсь к дверям. Но, не тут то было. Меня берет под локоть какой-то старичок и таким въедливым голосом говорит:
− Вас махен зи? — Мол, что это вы, молодой человек, делаете? Я, не понимая в чем дело, удивленно гляжу на него. А из немецкого школьного курса знаю только одну фразу, которую ему и говорю:
− Майн брудер ист ин тракторист им унзерен кольхоз… на этом тракторе вдвоем возили мы навоз!
Старичок опять:
− А вас махен зи? — И показывает в сторону урны.
Я решил, что лучше бы он пообщался со старшим группы, тот хоть пару фраз по-немецки знает. И громко говорю:
− Вон наш… старший группы. Ну, группы… старший… э-э — э группен… фюрер!
И обрадовано повторяю:
− Вон наш официер, группен-фюрер!
Что тут стало со старичком. Он весь побелел, как-то съежился. А я продолжаю, мол, битте, дедуля, пойдем к нашему группен-фюреру, не пожалеете, он, мол, все объяснит.
Дед чухнул в толпу и растворился, а я еще долго не понимал, почему… Языки учить надо. Или курить бросать.
Телеприкол
Сюжет, который мы тогда снимали для телепередачи, сохранился и может служить подтверждением, что эта авантюра действительно была. Итак, «пьяный» Крыжановский стоит возле вино-водочного магазина и не может войти в дверь. По сюжету Шура Вергунов и Вова Воронков должны мне помочь. Но, заметив собравшуюся поглазеть толпу, вместо зазевавшихся «собутыльников» первым ко мне подошел настоящий алкаш, а потом — не менее настоящий милиционер (!!!). Началось выяснение отношений. Я, видя, что в толпе зевак наши продолжают съемку, во всю продолжаю играть. Милиционер и алкаш, не видя камеры, пытаются меня оттащить от двери, причем каждый в свою сторону. Наконец, мне на помощь спешат Шура и Вова. Наш режиссер из толпы кричит:
− Не останавливайтесь, это гениально!!!
Милиционер, принимает эти слова на свой счет и достает дубинку, крича что-то в рацию. Народ-богатырь, видя, что карательные органы хотят сорвать съемку, тоже начинает кричать и оттеснять этот самый орган от магазина. Подоспевшие другие органы начинают разгон несанкционированного митинга…
Короче, досталось всем. В милицию доставили и нас, и алкаша, и какую-то бабусю с семечками, человек пять зевак, и почему-то… директора магазина! Но самое главное, когда все утряслось, и через день нам вернули камеру и разрешили доснять продолжение сюжета, никто из нас не мог вспомнить, в какой рубашке я был. То ли в красной, то ли в зеленой… А пленка-то осталась в милиции в качестве вещественного доказательства. Тут мы всей съемочной группой поднапряглись, вспомнили цвет рубашки и, конечно же, не попали. И когда мы все же забрали пленку и смонтировали сюжет, то получилось, что «пьяный» Крыжановский в зеленой рубашке сначала пытается зайти в магазин, потом, с помощью Шуры и Вовы (драку с милицией, мы, естественно, вырезали), все же заходит, и к прилавку подходит уже в красной рубашоночке, хорошенький такой…
Кстати, кроме нас никто этого не заметил… А, может, и не смотрел никто?
Гиннесу и не снилось
В Ялте в 2005 году мы на закрытии Международного фестиваля искусств выступали самыми последними. В вечернем концерте принимали участие все звезды российской и украинской эстрады. Начало концерта по каким-то техническим причинам задержали почти на полчаса, но терпеливая публика в предвкушении встречи со своими любимчиками вежливо похлопывала и обмахивалась программками (в Ялте +30о в тени). Первым на сцену вышел Иосиф Кобзон. Зал взревел от счастья, и Иосиф Давыдович с удовольствием исполнил несколько своих песен. Через почти пятьдесят минут (!) Кобзон ушел за кулисы, а его место занял Аркадий Арканов. Зал застонал от удовольствия, и Арканов, продержавшийся на площадке не менее 20 минут, отбыл в гостиницу. Потом публика визжала от восторга, увидев Семена Альтова, Клару Новикову, Ефима Шифрина, Яна Арлазорова, группу «Экс-ББ», Анатолия Трушкина и других. Они тоже не «жмотились» и читали по два-три номера каждый, да еще и пели…
Словом, первое отделение шло ни много ни мало — три часа (!!!). Мокрая от смеха и пота публика вырвалась из к\з «Юбилейный» и еще почти минут двадцать, задрав головы, наблюдала в небе праздничный фейерверк. Где-то в районе двенадцати ночи (!!!) началось второе отделение концерта… Разомлевшие и уже подуставшие зрители все же хлопали «Кроликам», «Кривому зеркалу», братьям Пономаренко. А надо сказать, что в концерте принимали участие и победители конкурса молодых исполнителей, которые, пользуясь возможностью «засветиться» на РТР (а именно этот российский телеканал записывал все концерты и выступления фестиваля), выдавали «на гора» все, что могли…
Где-то к двум часам ночи второе отделение только дошло до своей середины. Глядя из-за кулис в двухтысячный зал, мы видели, как зрители толпами покидают его. Оставшиеся уже ни на что не реагировали и откровенно дремали. Артисты, ждущие своего выхода, на чем свет стоит материли предыдущих исполнителей за то, что те исполняли по несколько номеров, но сами, выйдя на сцену, начинали для телека лупить номер за номером…
Когда на сцену вышел «Христофор» было 3.15 утра (!!!!!!). В огромном зале оставалось человек пятнадцать спящих зрителей и телевизионщиков… Не поверите, но на нашем номере смеялись и даже в одном месте аплодировали. Мы «чэсна» отработали свою семиминутную сценку и гордо ушли, даже не догадываясь, что нас уже, оказывается уже и не снимали… Блин!
Самый неожиданный комплимент
Играем в воинской части нашу эстрадную программу. Солдаты валяются от хохота. Один с фингалом под глазом, с огромным перебитым и распухшим носом и такой же распухшей губой, показывая на нас пальцем стонет от смеха:
— Ну и рожи!
А я возьми и брякни:
— На себя погляди…
Истерика у артистов и зрителей закончилась только через час.
«Прицеп»
Артист театра Янки Купалы Павел Васильевич Кормунин на гастроли в Киев приехал с пятилетней внучкой. На нашем жаргоне это называлось «прицеп». «Прицеп» обычно дается, чтобы артист поменьше гулял, выпивал и веселился в свободное от выступлений время. Каждый вечер кто-то из родни звонил Павлу Васильевичу из Минска, и маленькая внучка честно рассказывала, где они с дедушкой были и что делали. Лучшей «наружки» и придумать невозможно.
И вот как-то бедный Павел Васильевич заходит с внучкой в номер, где несколько купаловцев, в том числе и я, как раз гуляют, выпивают и веселятся, используя по назначению это самое свободное время. А жара страшная. Окна настежь, все в трусах и босиком. Но веселье брызжет фонтаном. Увидев несчастного Павла Васильевича, грустно смотрящего на заставленный бутылками стол, Геннадий Овсянников вдруг принимает гениальное решение — он наливает в стакан водки и очень сочувственным голосом громко (чтобы внучка поняла) говорит:
− Дедушка! Очень жарко! Очень, очень жарко! На, выпей водички!
И, усиленно подмигивая, протягивает Павлу Васильевичу заветный стакан. Павел Васильевич громко, тоже чтобы внучка услышала, соглашается:
− Да, сегодня очень жарко! Выпью-ка я водички! Спасибо! — и с удовольствием, медленно-медленно выпивает предложенный стакан. Внучка внимательно смотрит на дедушку. В это время я хватаю со стола бутерброд с колбаской и подношу даже не скривившемуся Павлу Васильевичу:
− Нате закусите!
И тут Павел Васильевич, внимательно глядя прямо мне в глаза и покрутив пальцем у виска, произносит фразу, ставшую потом в театре крылатой:
− Кто ж водичку закусывает?!!
Первое слово дороже второго
В 2007 (юбилейном для нас) году мы в очередной раз снимались в «Аншлаге». Концерт шёл во Дворце культуры «Прожектор», что недалеко от шоссе Энтузиастов. Программа была большая и должна, по идее, закончиться около десяти часов вечера. А поезд «Москва-Прага» отправлялся в 23.45. то есть, времени, добраться до Белорусского вокзала на метро у нас, по московским меркам, было в обрез. Тем более, что наши два номера шли десятым и последним в концерте. В конце концов, с приключениями (отключился мой микрофон, чуть не опоздали на второй выход, да и концерт затянулся до 22.45) мы закончили выступление и на ходу переодеваясь и разгримировываясь, рванули к выходу. Пробегая мимо сцены, где несколько минут назад мы, под хохот зрителей, записывали номер «Красавица планеты», я увидел Регину Игоревну, разговаривавшую с телевизионщиками. Подбежав к ней и, встряв в разговор, я сказал: — Регина Игоревна, до свидания, спасибо за съёмку. И ещё, у нас в этом году юбилей — двадцать лет «Христофору». Регина удивлённо вскинула брови: — Двадцать лет?! — Да, двадцать. — Ну, что ж, — сказала она, — отменим, обязательно отменим… Тут же она спохватилась, поняв что оговорилась. — В смысле, отметим, обязательно отметим. Я шутливо опустил голову и с деланной горечью произнёс: — Нет, уж, Регина Игоревна, первое слово дороже второго. Отменим, так отменим.