Гризельда по-прежнему стояла в коридоре с пакетом в руке. Получалось, что Джим написал ей из могилы. «Абсурд какой-то!» Пакет был не тяжелый; внутри, очевидно, находились коробка и твердый конверт. Черная надпись на наклейке из коричневой бумаги сообщала, что он был вскрыт для таможенного досмотра.

Раздался еще один звонок.

Но как раз в этот момент она никого не хотела видеть, почувствовав какую-то вину за то, что так легко отнеслась к смерти Джима.

Звонок повторился, на этот раз более настойчиво.

Гризельда стояла в двух шагах от двери, но ей не хотелось открывать; она хотела побыть одна. Но нельзя же было стоять вот так и делать вид, что ее нет дома; ведь это могла быть соседка, которая слышала, как открылась и закрылась дверь. Гризельда выпрямилась, «накинула» на лицо приветливую улыбку и направилась к двери. Открывая ее, она вспомнила, что забыла отложить пакет, но было поздно.

Перед ней стоял «ребенок».

Она узнала его по одежде. На голове маленького человека плотно сидела шапочка, сильно старившая его; очевидно, именно из-за нее у Гризельды появилось какое-то странное чувство, что это не ребенок. Он быстро оглянулся, и Гризельда, невольно посмотревшая в том же направлении, увидела неподвижно лежащего на полу электрика.

Внезапно Гризельду Барнетт охватил страх, но, когда она отступила назад, «ребенок» поднял правую руку, в которой был зажат маленький пистолет.

— Пожалуйста, я войду, — сказал он, — не двигайтесь.

Вид пистолета так напугал ее, что она не шелохнулась, а человек быстро проскочил в дверь и в одно мгновение оказался позади нее.

Пинком ноги он захлопнул дверь.

— Вы мисс Барнетт? — требовательно спросил он. — Пожалуйста.

Она обрела голос.

— Да, я мисс Барнетт, — сказала она. — Кто вы такой, что вы хотите?

Внезапно она почувствовала прилив отваги и бросилась на карлика. Взмахнув рукой, он больно вцепился в ее руку и злобно улыбнулся. Длинные и желтые зубы, обнажившиеся в улыбке, никак не могли быть зубами ребенка.

— Я пришел поговорить с вами. — По-английски он говорил сносно, хотя произносил слова медленно и явно с затруднением. Он старался следить за ее глазами, но один или два раза быстро взглянул на пакет, который она держала в свободной руке. — Пожалуйста, пройдите в комнату, — сказал карлик и перевел взгляд на ее руку. У нее не было иного выхода, и она покорилась.

Даже в этой высокой остроконечной шапке он был очень мал. Странно, но он мог заставить ее делать все, что хочет. Мысль о человеке, лежавшем снаружи, вселяла в нее одновременно и надежду, и страх: он мог прийти в себя или его мог кто-нибудь увидеть.

— У меня мало времени, — сказал карлик, глядя ей в глаза. — Я хочу знать, есть ли у вас письмо, а также пленка от вашего брата, пожалуйста.

Слово «пожалуйста» не имело никакого значения. Это был способ закончить фразу.

Она тяжело дышала. Страх усиливали внезапность случившегося, мысли о человеке, лежащем в коридоре, и о мертвом брате.

— Нет, о Джиме я ничего не слышала. Он… но он же мертв.

— Я это знаю. — Карлик протянул левую руку, такую маленькую, что с трудом можно было поверить, что ею он так больно схватил и втолкнул в комнату взрослого человека.

Гризельда ошеломленно смотрела, не понимая, чего он хочет.

— Пожалуйста. — Он ухватился за пакет и вырвал его из ее руки.

Они находились в маленькой комнате с тремя креслами, крошечным письменным столом и телевизором. Несколько прекрасных голубых ирисов стояли в изящной стеклянной вазе. Окно комнаты выходило на стену другого здания. Окна там были такие же и большей частью их прикрывали занавески. Внизу находился маленький зацементированный дворик с несколькими контейнерами для мусора и навесами для хранения велосипедов и лодок. Гризельда услышала, как кто-то шел через двор.

Телефон был под рукой, но она не могла шевельнуть рукой. Она боялась!

Сердце больно колотилось в ее груди, стало трудно дышать. Это нелепое существо, с крошечным пистолетом, выглядевшим как игрушка, стояло в комнате, вызывая страх силой своих рук.

Если бы она могла набрать девятьсот девяносто девять.

Карлик стоял спиной к окну. Он разорвал конверт как раз поперек написанного рукой Джима адреса. Какая-то странная, необъяснимая вспышка ярости охватила Гризельду, и в этом порыве она бросилась на него, надеясь обезоружить внезапностью нападения.

Он отпрыгнул в сторону и махнул правой рукой. Пистолет исчез, вместо него в руке блеснул нож. Короткое острое лезвие вонзилось в руку Гризельды.

Она остановилась, тяжело дыша.

— Ведите себя спокойно, — сказал он. — Или я… — Он замолчал, но сделал красноречивый жест ножом.

Роджер свернул с набережной на Бинг-стрит и снизил скорость, подъезжая к огромному мрачному кварталу из красных кирпичных блоков, известному под названием Бинг-Меншнз. Это был один из самых уродливых жилых кварталов Лондона, весь какой-то изломанный, с бесчисленными маленькими окнами. У здания было пять крыльев и по краю каждого проходили нескладные черные железные пожарные лестницы, выглядевшие на фоне бледно-коричневых стен особенно отвратительно. Дюжины телевизионных антенн на крыше рассекали углами серое небо.

На улице было тихо.

Три невысокие ступеньки отделяли вход в каждое крыло. Человек из Ярда находился около угла здания, наблюдая за входом в подъезд, где снимала квартиру Гризельда Барнетт.

Человек узнал Роджера и подтянулся.

— Добрый вечер, сэр.

— Привет, Мак. Что слышно?

— Все спокойно, — ответил Мак.

— Уверены?

— Да, Дулей там, наблюдает за ее квартирой. Входили или выходили очень немногие. Мисс Барнетт приехала около двух часов назад, потом отправилась за покупками и только что вернулась. Никто, кроме меня, за ней не следил. Никто не ждал.

— Хорошо, — сказал Роджер. — Как она выглядит?

— Не говорите моей жене, какую работу я выполняю, — ухмыльнулся Мак. Это был высокий, тощий, какой-то нескладный малый, одетый в темно-серый костюм. — Если она узнает, какое наслаждение я испытываю каждый раз, когда вижу сестру Барнетта, мне не жить.

— Такая симпатичная?

— Красавицей ее не назовешь, — ответил Мак. — Но что симпатичная — это верно. Все при ней. Какая фигура… — Он замолчал и весело улыбнулся. — В общем она в полном порядке.

— Надеюсь, такой она и останется.

— Больше не было никаких происшествий? — спросил Мак.

— Отравили Энн Пеглер.

— Отравили! — воскликнул Мак. — Как?

— Нужно, чтобы и эта девушка не ела ничего, что она не любит, — сказал Роджер. — Сколько времени, вы говорите, она уже дома — минут десять или около того?

— Да, — подтвердил Мак. — Не больше. И Дулей там.

— Подождите здесь; хорошо? — Инспектор вышел из машины и быстро пересек дорогу.

Лифт оказался внизу, Роджер вошел и нажал кнопку. Он не думал о Гризельде Барнетт, все его мысли поглощала Энн Пеглер: он не мог отделаться от ощущения, что виноват в ее смерти.

В одном он был неточен: он считал, что произошло убийство, но доказательств до сих пор не было, это могло быть и самоубийство.

Лифт шел бесшумно.

На пятом этаже Роджер вышел из лифта и оглянулся в поисках Дулея, но на площадке никого не было. Он нашел Дулея за ближайшим углом — тот неподвижно лежал на полу в странной позе с кровавой раной на голове.

В два прыжка Роджер оказался у двери квартиры Гризельды, нагнулся, приоткрыл почтовый ящик и заглянул в квартиру.

Ни коробка, ни корзинка не закрывали ужасную картину: «ребенок» стоял с ножом в руке, а из раны на опущенной руке женщины, которую было видно только ниже пояса, текла кровь.