В первый раз после того, как пришла в себя, Шейла почувствовала острое беспокойство. Она уставилась на дверь без ручки, сердце забилось чаще, тело напряглось так сильно, что ремень, которым она была привязана, врезался в кожу. Все звуки прекратились, как если бы кто-то стоял и молча ждал, но точно сказать это было нельзя.

Дверь стала медленно открываться, и она затаила дыхание.

Дверь открылась еще шире, и появился молодой человек.

От внезапного приступа страха она ахнула.

Шейла не знала, что частично это было следствием того, как падал свет на лицо этого человека, но она увидела сатира: бледное худое лицо с высокими дугами бровей, слегка открытый рот, влажные губы. От выражения его лица у нее осталось впечатление зла. Чувство нависшей опасности усилилось, когда он очень медленно закрыл за собой дверь, остановился спиной к двери, посмотрел на Шейлу и медленно двинулся вперед.

Он остановился над ней, посмотрел вниз мутными сощуренными глазами и воровато, как двигался, улыбнулся. Нахлынувший страх не помешал Шейле почувствовать, что он получает удовольствие от того, что делает, что производимый им эффект был с жестокостью рассчитан.

Он протянул к ней руку со слегка скрюченными пальцами, как будто готовыми вцепиться в нее, сомкнуться на ее горле. Затем медленно, нарочито, как все, что он делал, он перевел взгляд с лица на ее грудь, с груди на талию, с талии на ноги.

Она чувствовала себя голой.

Ей хотелось закричать.

Затем его взгляд снова стал подниматься к ее лицу, и при этом он начал улыбаться.

— Кто вы? — спросил он.

У него был приятный, мягкий голос воспитанного человека.

Когда она не ответила, он повторил вопрос и слегка наклонился вперед, чтобы наверняка расслышать ее ответ.

Она едва могла дышать, но надо было ответить, надо было выжать из себя слова. Прямой угрозы не было, если не считать той, на которую намекали скрюченные пальцы и сама его манера держаться, но ее охватил безумный ужас.

— Я… я Шейла… Бернс!

— Говорите четче, — приказал он.

— Я… Шейла… Бернс.

— Шейла? — Он наклонился ниже.

— Да… — Грудь ее вздымалась, ремень так сильно сдавливал талию, что при вздохе будто заталкивал ребра в легкие, почти удушая ее. — Шейла Бернс.

— Шейла как?

— Бернс! — Она задохнулась и начала называть по буквам, причем каждая буква болезненно вырывалась из груди: — Б-е-р-н-с! Бернс!

Он слегка отпрянул.

— Не кричите, — произнес он мягким голосом. — Я вас хорошо слышу.

Она слышала отчаянный стук своего сердца, заглушающий даже ее хриплое прерывистое дыхание.

— Почему вы приехали в Хэйл? — требовательно спросил он.

— Я ехала… ехала повидаться с другом. Я…

— Что за друг у вас здесь рядом?

— Не здесь, не рядом, он живет около Оксфорда! Я… мне сказали, что здесь короткая дорога. Я просто поехала короткой дорогой.

— Знаете что? — проговорил молодой человек. — Я вам не верю. — Он замолчал и молчал достаточно долго, пока не увидел на ее лице гримасу, которая не была похожа на улыбку, и затем продолжал: — Я не люблю лгунов. Тем, кто мне лжет, потом всегда становится больно.

— Я не лгу! — воскликнула она. — Это правда!

— Звучит непохоже на правду.

— И все-таки это правда!

— Вам не кажется, что вы очень уж сильно волнуетесь? — спросил мужчина.

Он протянул руку и коснулся указательным пальцем ее губ. Сначала давление было легким, но постепенно усиливалось, до тех пор, пока верхняя губа не оказалась сильно, до боли, прижатой к зубам. Вместо того чтобы остановиться или отвести руку, он продолжал давить сильнее, и боль превратилась в мучительную пытку. Шейла втягивала короткими рывками воздух, который с хрипом проходил через нижние зубы.

Медленно, так что сначала она даже не поняла этого, он уменьшил давление и наконец убрал руку совсем.

— А теперь скажите мне правду, — приказал он.

Она чувствовала страшную боль, поняла, что верхняя губа начинает распухать, и рассвирепела, как никогда раньше. Яростно глядя на него, она почти заорала:

— Ладно, хотите правду — вот: вы самый жестокий зверь, какого я когда-либо видела! Я поехала короткой дорогой и попала в аварию. Это вся правда.

Она боялась, что он снова причинит ей боль, но вместо этого он стоял, глядя на нее сверху вниз, и улыбался, искренне развлекаясь.

— Почему вы остановились на дороге? — спросил он.

— Я услышала какой-то вопль.

— Вы услышали какой-то вопль?

— Да, ужасный визгливый звук. Он… я от него чуть с ума не сошла и потеряла управление машиной.

Он долго, казалось, очень долго молчал, и это молчание сломило ее вызванное гневом мужество. Она снова очень сильно испугалась. Не двигаясь и почти не шевеля губами, мужчина произнес:

— Что произошло потом?

— Какой-то человек… какой-то человек подошел и помог мне.

— Какой человек?

— Он сказал, что его фамилия Хортон.

— А его фамилия действительно Хортон?

— Я знаю только то, что он мне сказал! Он… — Ее дыхание было таким прерывистым, что какое-то время она не могла выговорить ни слова.

— Продолжайте, — произнес он. — Не лгите мне.

— Я не лгу! — Она почти рыдала от отчаяния. — Он сказал, что возьмет меня в свой коттедж, и я поехала за ним. Он… он чуть не переехал мертвеца на дороге.

— Что он сделал?

В ней снова вспыхнул гнев.

— Не смейте издеваться надо мной! — воскликнула она. — Да, чуть не переехал. Я видела этого человека. Понимаете?.. Я действительно видела этого человека!

— И он был мертвым?

— По-моему, да. Он… он выглядел мертвым.

— И что?

— Что, что… Потом я поехала в коттедж. Его жена…

— Чья жена?

— Жена мистера Хортона, конечно!

— Так что жена?

— Она приняла меня, а потом… — Шейла рассказывала точно так, как все происходило, сама удивляясь, насколько ярко сумела все запомнить: коттедж, Клэр Хортон, дубовые балки, крохотную спаленку и особенно мужчину, который ее разбудил, с которым она так свободно разговаривала, мужчину, излучавшего такое сочувствие и понимание. Что-то в выражении ее лица заставило молодого человека непроизвольно дернуться к ней.

Он открыл рот…

Он завизжал.

Это был тот самый звук, который она слышала раньше, и снова он взорвал ей уши жуткой, раздирающей болью. Она судорожно зажала уши руками и вся съежилась, готовясь к следующему воплю. В голове гудело и скрежетало от мерзкого звука, как будто терли металлом по металлу. Медленно, очень медленно боль и шум затихли.

— Я могу сделать шум и похуже, — безучастно проговорил он.

Она, задыхаясь, хватала воздух открытым ртом.

— Не надо, — пробормотала она. — Пожалуйста, не надо.

— Скажите мне всю правду, и я не стану.

— Я все рассказала, всю правду, — прорыдала она.

Слава богу, он, кажется, ей поверил.

— Продолжайте так и дальше, ни на йоту не уклоняйтесь от истины, — произнес он. — Теперь расскажите мне в точности, что произошло в коттедже.

Ей хотелось закрыть глаза, не смотреть на это худое жестокое лицо, но она не могла сделать этого, как будто его поблескивающие глаза гипнотизировали ее.

— Какой-то мужчина… разбудил меня, — пробормотала она.

— Какого типа мужчина?

— Очень… очень большой.

— Как его звали?

— Он… он не сказал мне. — Ей очень не хотелось говорить так, она была уверена, что допрашивающий ей не поверит. Верхняя губа у нее болела, а уши и голову до сих пор ломило. Она задержала дыхание, готовясь выдержать очередную дьявольскую штучку, которую ему вздумается с ней сотворить.

Но вместо того чтобы обвинить ее во лжи, он резко спросил:

— Он сказал вам, кто он?

— Нет. Только задавал мне вопросы.

— Вопросы? Какого рода?

— Он… он хотел знать, не видела ли я мертвого человека раньше. Я не видела. И… и еще он спросил меня, не слышала ли я когда-нибудь о другом человеке.

— Каком другом?

— Я не помню. — Она задыхалась, на этот раз абсолютно уверенная, что он ей не верит, потому что он шагнул вперед. Руки его поднялись и пальцы стали скрючиваться, как бы примеряясь обхватить ее горло и сдавить его. В полной панике она закричала: — Оно звучало как Колин, что-то вроде Колин, но он сказал, что оно как-то не так пишется. Я только помню, что оно похоже на Колин!

Молодой человек замер, руки и пальцы его расслабились.

— А знаете, — произнес он, — я верю, что вы действительно говорите правду.

— Конечно, правду, — выдохнула она с трудом.

— Ладно, а как насчет такого?!

Он снова придвинулся, но без угрожающего вида, присел на край узкой кровати, глядя на нее сверху вниз. Его руки легли ей на плечи и прижали их твердо, но не больно. С нарочито спокойной медлительностью он провел руками по ее телу: по груди, животу, талии, бедрам, коленям.

— А у вас есть на что посмотреть, — сказал он.

Она не могла ни двинуться, ни вымолвить слова. Она едва могла соображать.

— Да-а, безусловно есть на что посмотреть, — повторил он. — Если вы всегда будете говорить правду и делать то, что я говорю, нас с вами ждет много развлечений. Вам нравится, чтобы были развлечения?

Она лежала, напряженно выпрямившись. Он снова положил руки ей на плечи с очевидным намерением, но, прежде чем он снова стал скользить ими по ее телу, откуда-то рядом раздалось слабое жужжание.

Он быстро вскочил и отвернулся от нее. Движения у него были быстрыми и тихими, как у кошки. Стоя к ней спиной, он заговорил в стену, так тихо, что она едва могла расслышать:

— Да, в чем дело?

Раздался шепот, но голос был так далеко от нее, что она не могла уловить ни слова. Потом услышала:

— Да. Он разговаривал с ней, но, по-моему, она его не знает.

Снова заполненная шепотом пауза, потом он произнес:

— Он спросил ее что-то о Коллисе, явно стараясь выяснить, знает ли она его или, может быть, связана с нами. Он знает про звук.

Снова долгая пауза, во время которой слышался шепот. Шейла медленно повернула голову набок и смогла разглядеть в стене, на уровне головы молодого человека, круглое отверстие. Когда он замолкал, она вообще не слышала ничего, кроме стука собственного сердца. Пауза, наступившая после слов: «Он знает про звук», длилась очень и очень долго, и все это время, каждую его секунду, молодой человек стоял абсолютно неподвижно. Когда наконец он стал отвечать, в его голосе звучал резкий протест:

— Нет! Она может нам понадобиться.

«Она».

Кого они могли иметь в виду, как не ее, Шейлу Бернс?

И что могло вызвать такой резкий протест: «Нет! Она может нам понадобиться». Что же будет, если она им не понадобится? Что такое сказал этот невидимый человек?

В глубине души она это знала и ощутила ужасный страх, от которого у нее заледенела в жилах кровь, а нервы напряглись. Она задрожала.

На этот раз шепот длился недолго, и в ответе молодого человека не было накала, как если бы он решил, что для него лучше будет изменить тактику.

— Да, я знаю… Да, вы совершенно правы… Но ведь спешить некуда, верно?.. Конечно, она останется здесь на все время… Вы что, считаете меня сумасшедшим? — Затем снова короткий интервал, далекий шепот, закончившийся отчетливым щелчком, похожим на звук выключения микрофона.

Шейла лежала в холодном поту, понимая, что два человека говорили о ней, как если бы она ничего не значила, как о чем-то таком, что можно использовать и выбросить. Она видела, как молодой человек стоял, упершись взглядом в голую стену, а потом начал оборачиваться. С внезапным ужасом она инстинктивно осознала: ей не надо показывать, что она хотя бы частично поняла, о чем шла речь, и тогда она закрыла глаза. Наступила тишина, полная тишина. Постепенно желание открыть глаза стало непреодолимым. Она не знала, продолжает ли он стоять у стены или крадется к ней с протянутыми руками и скрюченными пальцами.

Она должна была поглядеть.

Неважно, что он подумает… Она должна была поглядеть.

Все ее тело напряглось от страха перед тем, что она может увидеть… Она открыла глаза… но увидела только закрытую дверь, круглое отверстие в стене и тусклый свет в потолке над дверью без ручки.

Был вечер, пять минут восьмого. Но она этого не знала.