Детектив-сержант Уэннекер устал, но был слишком возбужден и полон надежд, чтобы чувствовать эту усталость. Он уехал из деревни на бэнфордской полицейской машине, мигалка которой ярко сияла в сером предутреннем свете. Он очень остро осознал разницу между этим серийным автомобилем и изготовленной вручную красавицей-машиной Доулиша. Автомобили всегда завораживали его, они были его второй любовью.

А первой любовью была его работа.

Уэннекер был полицейским по призванию. Он не то чтобы любил свою работу, он ей жил. На книжных полках в его двухкомнатной квартире в старом доме на окраине Бэнфорда стояли только полицейские книжки: учебники, руководства, сборник историй преступлений, книги вроде Грои «Расследование преступления», монографии Глэйстера, Кемпса и Спилсбери по судебной медицине и юриспруденции, «Полиция мира» Крэмера. Еще там были десятки полицейских романов, книги о судебных процессах, воспоминания полицейских, имена которых были когда-то у всех на слуху.

В семи или восьми из них упоминался Патрик Доулиш, но каждый описывал его примерно одинаково. Работники Скотленд-Ярда, писавшие о нем, первый раз сталкивались с ним случайно, когда оказывалось, что он принимает участие в деле, которое было им поручено. Они сразу встречали его в штыки, считая аристократом, которому нравится играть мышцами, всеми командовать, совать нос в то, что его не касается. Но каждый из пишущих менял свое отношение к Доулишу, поработав с ним, каждый начинал в конце концов уважать его и восхищаться им. Каждый обнаруживал в Доулише свойство, редчайшее даже в великих детективах: мгновенный выбор правильной линии в расследовании и какую-то интуитивную способность определять, заслуживают ли тот или иной мужчина, та или иная женщина доверия. Во время второй мировой войны он работал в разведке, бессчетное количество раз его сбрасывали за линию фронта во Францию и другие оккупированные нацистами страны. Некоторые из пишущих упоминали, что он совершил триста четыре парашютных прыжка, а это было во время войны рекордом.

Из всего, что он прочел о Доулише, Уэннекер составил портрет человека мужественного, решительного, умелого, большой душевной силы и цельности, человека слишком хорошего, чтобы такой мог существовать на самом деле. Однако все это подтвердилось и оказалось правдой, когда шесть или семь лет назад Доулиша назначили особым помощником комиссара Скотленд-Ярда по борьбе с преступностью. В сферу его деятельности входила исключительно международная преступность. Он был постоянным британским представителем на международной полицейской конференции, которая действовала почти непрерывно, организуя борьбу с преступностью во всем мире.

У этой конференции было другое, более популярное название, ставшее расхожим: «Враги преступности».

И для всех британцев Доулиш был воплощением «Врагов преступности».

Эти мысли мелькали в голове Уэннекера, который понимал, что далеко не все здесь правда, и все-таки не мог не чувствовать волнения. Он едва мог поверить, что он, Уэннекер, действительно разговаривал, вел машину и вообще работал вместе с человеком-легендой, известным во всех полициях мира, таким же знаменитым в своем роде, как комиссар Гидеон из Уголовного следственного отдела.

Уэннекер доехал до поворота дороги, где было найдено тело, и почти инстинктивно съехал на обочину и выключил мотор. Его голова все еще была полна всем, что он знал о «Врагах преступности». Полиции мира, включая Китай, Россию и Америку, имели там своих делегатов. Эта конференция самим фактом своего существования констатировала, что для раскрытия преступлений больше нет границ. Полиция каждой страны, чтобы поймать преступников, могла теперь пересекать границы десятка других стран и работать в них независимо. Ведь международные преступники представляют опасность для беззащитных людей во всех странах.

Это дело должно быть необычайно важным, раз в нем принимает участие сам Доулиш. «Господи! — подумал Уэннекер. — Сам министр внутренних дел объявил это дело чрезвычайным. Какое невероятное счастье, что я могу принять в нем участие!»

И до сих пор, насколько ему известно, он себя хорошо показал — это сказал сам Доулиш. Если бы он смог сделать еще какой-нибудь существенный вклад в это дело, он мог бы и дальше работать с Доулишем, мог бы осмелиться попросить, чтобы его прикрепили к расследованию этого де ла. Сердце Уэннекера возбужденно колотилось. У него не было сомнений, что он достаточно хороший работник. Нужно сделать один решительный шаг, который станет его рекомендацией для Доулиша.

Он сидел, обдумывая это, и вдруг глаза его засверкали. Он ощущал в них легкое жжение, но не связывал это с усталостью: никогда еще он не чувствовал себя таким бодрым.

Если ему удастся доказать, что покойный пришел из Бэнфорд-Мэнора, может быть, из какого-нибудь коттеджа или квартиры поместья, он прочно войдет в дело.

У него ведь есть преимущество перед Доулишем й другими лондонцами: он хорошо знает поместье Тэвноттов. Его отец работал там садовником, и мальчишкой Уэннекер бродил по лесистым холмам, рощам, лугам и парку, вдоль реки Бэн, извивавшейся через все поместье. Он облазил все коттеджи, пещеры и руины старого монастыря, где позднее были построены конюшни.

Он знал о выбитых в обрыве ступеньках, ведущих от дороги вниз, к подвесному мосту. Ими теперь редко кто пользовался: длинноволосые обитатели коттеджей склонности к пешим прогулкам не имели.

Сержант вышел из машины в пронизывающий холод и мглу раннего утра, не зная, что за ним наблюдают двое людей Доулиша: один — из-за деревьев на этой стороне реки, другой — из березовой рощицы, расположенной высоко на дальнем берегу. У этого второго человека был полевой бинокль, и он просматривал почти все поместье, реку и усадьбу. Первый мог идти следом за Уэннекером, второй — только наблюдать за обоими.

Уэннекер достиг берега реки. Здесь была живая изгородь из низкого боярышника и куманики, но в этой изгороди был пролом. Когда Уэннекер, осматривая землю, увидел на обледенелом снегу следы, сердце его подпрыгнуло.

Покойный, вероятнее всего, прошел через этот пролом.

Уэннекер пробрался сквозь него и встал, глядя вниз. Берег здесь спускался крутым обрывом к реке, местами замерзшей, местами струившейся быстрым потоком. Взобраться прямо от реки было просто невозможно, надо было лезть наискосок от висячего моста. Следы на снегу и заиндевевшей траве обрыва свидетельствовали, что по ней прошли несколько человек.

Может быть, люди Доулиша…

— Чепуха! — громко воскликнул Уэннекер, неосознанно стремясь настроить себя против истины. — За мертвецом гнались, вне всякого сомнения.

Это было даже больше того, что он надеялся доказать.

Он осторожно спустился на несколько футов, нашел под снегом одну из ступенек и смог устойчиво поставить ногу. Теперь он легко распознал под снегом остальные ступеньки и, боком спустившись по ним, как часто делал ребенком, быстро добрался до висячего моста.

Около моста он перевел дыхание, выпуская в морозный воздух белые тающие облачка пара. Единственный поручень моста блестел и сверкал льдом, но было ясно видно, где за него хватались руками, сбивая снег. Мост был шириной два фута, с перилами только с одной стороны, на другой ничего не было.

Однажды он перешел его на руках!

В конце концов, длина моста не больше пятидесяти футов. Бэн в этом месте был довольно узким.

Деревянные планки были скользкими от подтаявшего снега, под которым намерз лед. Ноги Уэннекера скользили, крошили снег. Он схватился за перила, удержался и огляделся вокруг.

Он не видел людей Доулиша — ни того, кто прятался в роще, ни того, кто двигался вслед за ним.

Сержант пересек реку, чувствуя себя с каждым шагом храбрее, и остановился на дальнем берегу, плавно поднимавшемся к полосе деревьев и коттеджу. Там когда-то жил помощник егеря, а теперь — пожилой человек, баловавшийся живописью.

Уэннекер внимательно рассмотрел почву за мостом и заметил на длинной траве след, четко видный в лучах восходящего солнца. Он шел не от коттеджа, а от самого дома, от Мэнора. Сержант пошел по следу. Если бы в этот момент он оглянулся, то увидел бы человека Доулиша, но его интересовало только то, что было перед ним. Откуда шли эти следы? Внезапно его охватило чувство неотложности, не имевшее ничего общего с амбициями. Когда взойдет солнце, снег и лед растают и следы исчезнут. Господи! Как хорошо, что он пошел по следу, не теряя ни минуты. К середине утра уже будет абсолютно безнадежно пытаться найти, откуда шел покойный.

Уэннекер ускорил шаг.

Коттедж остался слева. Впереди простирался парк. К нему надо было подняться по склону, поросшему громадными деревьями, деодарами и елями Дугласа, изумительными в своем великолепии различных оттенков зеленого. Уэннекер знал, что, поднявшись на вершину склона, увидит Мэнор как на ладони, с его коттеджами, конюшнями, парком и дальними деревьями.

След вел наверх. Когда сержант наконец поднялся, то замер на мгновение, завороженный красотой серого камня, из которого был построен Мэнор, камня из карьеров, лежавших на полпути отсюда к Оксфорду. Солнце, поднимавшееся за домом, не ослепляло, его смягчали высокие дымовые трубы дома и громадные ливанские кедры.

Перед Уэннекером были следы на снегу.

Казалось, они начинались от старого амбара, стоявшего в ста ярдах от главного здания, недалеко от блока конюшен, почти скрытого высокими деревьями, в основном елями Дугласа.

Сержант медленно продвигался к ним, понимая, что теперь его могут увидеть слуги и даже молодой Тэвнотт. Он просто скажет, что ведет официальное расследование и предпочел пройти коротким путем, чем добираться кругом целую милю до главного входа в усадьбу.

Из амбара вышел человек.

Почти в тот же момент Уэннекер сделал шаг вперед, и слепящие лучи солнца ударили в него со стороны главного здания, так что он не мог разглядеть, кто появился из амбара, хотя и знал, что это один из длинноволосых жильцов. Но это было неважно. Главное, теперь он был уверен, что следы начинались от амбара за Мэнором, и этого было достаточно, чтобы показать Доулишу, каким полезным он может быть.

Широко улыбнувшись, он заслонил левой рукой глаза от солнца.

Он еще не мог узнать человека около амбара, но увидел, как тот поднес к губам руку, вроде как с сигаретой.

В следующее мгновение Уэннекера взорвало звуком. Это был такой внезапный, пронзительный, оглушительный вопль, что Уэннекер буквально остолбенел. Он зажал руками уши, пытаясь защититься от звука, но не смог даже приглушить его. Пронзительный этот вопль перешел в нестерпимый визг, который становился все громче, громче, мучительней, заполнил голову, тело. Он распирал голову Уэннекера сильнее, сильнее, как будто жуткое давление разрывало его мозг изнутри, вытесняя всю кровь, нервы, кости, мясо из черепа наружу.

Уэннекер открыл рот в какой-то гротескной гримасе. Чудовищное давление в его голове становилось все больше и больше. Боль, подобной которой он никогда не чувствовал, захватила его целиком. Его голову разрывало… разрывало… разрывало. Он не мог вынести это и закричал, как будто это могло заглушить вопль, звучавший в его черепе.

Голова его разорвалась, и пришло забвение. С другой стороны холма, за гребнем, человек Доулиша зажал уши руками, слыша тот же самый жуткий звук, ощущая то же ужасное давление.

Внезапно он потерял сознание и свалился.

На холме, примерно в полумиле или чуть дальше от Уэннекера, второй человек Доулиша смотрел в бинокль, когда услышал этот громкий, ужасающий звук. Он уронил бинокль, прижал руки к ушам и сжал зубы с такой силой, что они как будто сплавились вместе, срослись в один кусок кости, а все его тело окаменело от напряжения.

Он не потерял сознание.

Он услышал и осознал этот звук невероятной высоты и напряжения и услышал, как он стих. И когда звук стих, он, обмякнув, прислонился к дереву, судорожно хватая ртом воздух, не понимая ничего, не воспринимая ничего, кроме солнечного света и отзвука этого мерзкого вопля внутри своего мозга.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем он смог выпрямиться и, все еще прерывисто дыша, что-то соображать. Он мог невооруженным глазом разглядеть две фигуры, маленькие, брошенные как куклы на землю. Он наклонился, чтобы поднять бинокль, и кровь так бросилась ему в голову, что он упал лицом на землю. Прошло много мучительных минут, пока он смог снова подняться на ноги. Стоя на четвереньках, он вслепую нашарил руками бинокль, встал, оперся о дерево и навел бинокль на двух лежавших людей.

Ближайшим к нему на этой стороне холма был детектив-сержант Эббисс, лежавший ничком на заиндевевшей траве, которая уже начала оттаивать и серебриться на солнце. За гребнем лежал Уэннекер, тоже ничком и как-то вывернувшись. Было такое впечатление, что его свело судорогой, как от электрошока.

Наблюдатель дрожал не переставая.

Все движения требовали невероятных усилий. Даже просто перекинуть через плечо ремешок бинокля было едва возможно. Он побрел к машине. Некоторая часть пути шла под гору, и он был настолько слаб, а ноги его так дрожали, что ему приходилось цепляться за стволы деревьев и ветки, чтобы удержаться на ногах. Наконец он добрался до машины. Он чувствовал, что его трясет, как после тяжкого физического удара, хотя его ничего не коснулось.

Ему надо ехать осторожно, очень осторожно.

Доулиш подъехал к бэнфордскому полицейскому участку после медленной поездки, во время которой он изучал расположение местности. Едва он успел открыть дверцу машины, к нему подбежал дежурный. Все они были очень ретивыми. Он придал своей несколько деревянной улыбке доброжелательность.

— Доброе утро.

— Доброе утро, сэр. Вас вызывает по радиотелефону старший инспектор Биверидж.

Биверидж был одним из двух людей, которых он оставил следить за местностью, где был найден мертвый человек.

— А! Я подойду, — сказал Доулиш. — Проводите меня?

Он проследовал за этим человеком почти через все здание в маленькую комнатку, где был миниатюрный приемник-передатчик, и включил приемник.

— Доулиш слушает, — произнес он.

Никто не ответил.

— Это Доулиш, — озадаченно повторил он.

— Я… я вас слышу, сэр… — Доулиш еле узнал голос Бивериджа и в ту же минуту понял, что произошло что-то очень плохое. — Можете… можете… можете ли вы приехать сюда, сэр? Я… я почти кончился, сэр… я… — Звук прервался, а потом раздалось: — Пожалуйста, захватите… всю бригаду, сэр. Мне кажется… я думаю, что Эббисс и Уэннекер мертвы.